А в Иванове, тем временем, шла борьба. Он никак не мог принять в себе еврея:
— Это что же такое делается, — орал он, размахивая руками, куда не сунься все уже там — здесь Лифшиц, тут Федерман, а дома Шнеерович с Рабиновичем, куда податься добру молодцу?
- Иди к нам в музей, Вася, — уговаривал друга Рысаков, — есть вакантное место. Меня, вишь, поперли оттуда...
— Опять козни Шнееровича? — догадался Иванов.
— Да нет, выпил, понимаешь, слегка на работе, и сдуру стал приставать к Венере Милосской… Титьки у нее знатные, дай, думаю, щипну для интересу… ну и погнали меня.
— За что? — удивился Иванов. — За сексуальное домогательство к памятнику.
— А я что тебе говорил, — засиял от радости Иванов, — фамилия то у нее не русская.