Annotation


Прошел год с тех пор, как Эрагон покинул Алагейзию. Он нашел идеальное место для строительства нового дома Всадников и драконов, и ежедневно ему приходится решать множество задач. Впрочем, несмотря на разногласия, все – и упрямые гномы, и воинственные ургалы, и надменные эльфы, и молчаливые Элдунари – стараются помочь Эрагону. Бывает, надо остаться и вступить в бой. Бывает, лучше избежать прямого противостояния и шагнуть в неизвестность. А иногда бывает, что надо сделать и то и другое… Мир Алагейзии, мудрые странники, пронизывающая мир магия и конечно же могущественные драконы! С возвращением!





* * *



Кристофер Паолини



Часть перваяГлава I

Глава II

Глава III





Часть вторая

Глава IV

Глава V

Глава VI





Часть третьяГлава VII

Глава VIII

Глава IX





ПриложенияО происхождении имен

Слова и выражения древнего языка, встречающиеся в тексте

Слова и выражения ургалов

Слова и выражения гномов





ПослесловиеОт Кристофера

От Анжелы





* * *





Кристофер Паолини

Эрагон. Вилка, ведьма и дракон





The Fork, The Witch, and The Worm – Copyright © Christopher Paolini, 2018

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency.

Cover art copyright © 2018 by John Jude Palencar, www.johnjudepalencar.com

© Макет, оформление, перевод. ООО «РОСМЭН», 2019





* * *




Как всегда, посвящаю эту книгу моим родным. А также читателям, без которых ее бы не было





Часть первая

Вилка





Глава I

Гора Аригор




День не заладился с самого утра.

Эрагон откинулся на спинку кресла и отхлебнул из кружки большой глоток черничного меда. В горле вспыхнуло сладкое тепло, а с ним нахлынули воспоминания о летних днях за сбором ягод в долине Паланкар.

Очень захотелось домой.

Мед – это лучшее, что удалось почерпнуть из беседы с Хрутмундом, посланником от гномов. «Дар, призванный укрепить узы дружбы между гномами и Всадниками» – так заявил Хрутмунд.

Эрагон фыркнул. Какая уж тут дружба. Он все утро потратил на споры о том, когда гномы должны доставлять обещанные припасы. Хрутмунд уверенно заявлял, что одного раза в три-четыре месяца будет вполне достаточно. Еще чего! Гномы живут к Академии ближе, чем все остальные расы, раз в месяц отправлять караваны ухитрялась даже Насуада, – а это другой конец пустыни Хадарак, далеко на западе.

«Надо будет переговорить с Ориком напрямую и уладить этот вопрос». Одна из важных задач в бесконечной череде таких же неотложных дел.

Эрагон окинул взглядом груды свитков, книг, карт, разрозненных обрывков пергамента, заваливавшие стол, – все они требовали его срочного внимания. От этой картины стало грустно. Он вздохнул и выглянул в большое окно. Из «орлиного гнезда» открывался прекрасный вид. Над открытыми всем ветрам равнинами, раскинувшимися вокруг горы Арнгор, сияли лучи заходящего солнца. На севере и западе поблескивала, словно серебряная лента, река Эдда. В порту за излучиной стояли два корабля, и из этого порта на юг, к холмам, обрамлявшим подножие Арнгора, тянулась узкая тропа.

Эрагон выбрал эту гору по совету Сапфиры и ее спутников. Она станет для Всадников новым домом. Кроме того, здесь под надежной охраной будут храниться Элдунари и, возможно, совьют гнезда новые поколения драконов.

Высокий обрывистый пик чем-то напоминал Беорские горы. Он был ниже этих неприступных гигантов, но все равно во много раз выше, чем хребет, у подножия которого стоял его родной дом. Арнгор высился среди зеленых восточных просторов, в двух неделях пути неспешного плавания от Алагейзии.

К югу от Арнгора земля была холмиста, словно скомканное одеяло, и усеяна деревьями, листья которых ярко серебрились на ветру, как рыбья чешуя. Дальше к востоку высились обрывы, утесы, каменные столбы с плоскими вершинами, увенчанные шапками зелени. Среди них жили бродячие племена, странные полудикие люди, каких Эрагон никогда прежде не встречал. До сих пор они не доставляли хлопот, но он все равно был настороже.

Таковы уж теперь его обязанности.

Гора носила много имен. На языке гномов Арнгор означало «Белая гора», и ее верхняя треть и впрямь была укутана снегом и льдами; при взгляде издалека вершина ярко сияла среди зеленых равнин. Но у гномов было для нее и другое имя, древнее и тайное. Когда отряд, возглавляемый Эрагоном, начал обустраиваться среди холмов у подножия горы, повсюду обнаруживались туннели, уходящие далеко вглубь, и на их стенах рунами было написано: «Гор Наррвелн», то есть Гора Самоцветов. Какие-то древние кланы или племена гномов выкопали в толще горы глубокие шахты.

Гномы, примкнувшие к отряду Эрагона, были в восторге от этого открытия и долгими часами спорили о том, кто вырыл эти шахты и какие самоцветы там добывались.

На древнем языке гора называлась Фелл Тиндар, что означало «Гора Ночи». Эльфы так и не смогли объяснить Эрагону, откуда пошло это название, поэтому он его редко использовал. Но он также слышал, как между собой эльфы называют гору Ваэта, или Надежда. Это название показалось ему подходящим, так как Всадники на драконах были надеждой для всех народов Алагейзии.

У ургалов было свое имя для горы – Унгвек. Когда Эрагон спросил, что оно означает, те заявили: «Упрямец». Но он не был в этом уверен.

Жили там и люди. Эрагон слышал, как они употребляли все четыре названия, а также использовали свое – Седой Шип, и в этих словах ему мерещилась насмешка.

Самому Эрагону больше нравилось звучание слова Арнгор, но он относился с должным уважением ко всем именам. Их многообразие ярко отражало происходящее в Академии, где смешались все возможные расы, культуры, каждая со своим жизненным укладом, со своими взглядами и привычками, и нужно было между всем этим балансировать…

Он отпил еще глоток меда из муннвлорсса. Так – муннвлорсс – Хрутмунд назвал бутылку. Эрагон повертел это слово на языке, ощутил его форму и попытался понять значение.

Помимо встречи с Хрутмундом, ему сегодня пришлось улаживать много других дел. Ургалы, как всегда, держались воинственно. Люди разбивались на разрозненные группы. Драконы в своих Элдунари хранили загадочное молчание. А эльфы… эльфы были изящны, деловиты и донельзя вежливы, но если уж они что-то вбили себе в голову, никто и ничто не могло их переубедить. С ними вести дела оказалось гораздо труднее, чем предполагал Эрагон, и чем больше он с ними общался, тем сильнее соглашался с мнением Орика. Эльфами лучше восхищаться издалека.

Помимо межличностных трений, не прекращались и другие бесконечные хлопоты: надо было возвести крепость, закупить провизию, создать запасы всего необходимого на грядущую зиму, да мало ли еще что – тысячи дел, в которые выливается управление большим городом.

Вот во что превратилась в конечном итоге их экспедиция. Поселение, которое в скором времени станет постоянным.

Эрагон допил последние капли меда. Напиток подействовал, пол под ногами еле заметно качнулся. Всю первую половину дня Эрагон посвятил строительству крепости, и это отняло у него и у Сапфиры гораздо больше сил, чем он предполагал. Ел он достаточно много, но все равно никак не мог восполнить потраченную энергию. В последние две недели он стал застегивать ремень на две дырочки туже, и это если не считать дырочки, потерянной за неделю до этого.

Он взял со стола пергамент, пробежал его глазами и нахмурился.

Восстановить расу драконов, возглавить Всадников, оберегать Элдунари – эти обязанности он исполнял охотно и относился к ним серьезно. И все же… Эрагон не предполагал, что рутинные дела будут отнимать так много времени. Что придется целыми днями сидеть за столом и до рези в глазах всматриваться в бумаги и цифры. Как ни странно, сил на это уходило даже больше, чем на войну с Империей и битвы с Гальбаториксом – а еще раз испытать нечто подобное Эрагон ни за что бы не согласился. И тем не менее эти хлопоты были приятны.

Временами он мечтал, как пристегнет свой меч Брисингр, сядет на Сапфиру и полетит искать приключения. Мечта так и оставалась мечтой. Нельзя же оставлять драконов и Всадников на произвол судьбы.

– Барзул, – буркнул Эрагон. Брови сдвинулись еще суровее, и ему захотелось обрушить на пергамент целый ворох проклятий: огонь, мороз, молнию, ветер, уничтожение и забвение, да и много чего еще.

Он перевел дыхание, выпрямился и потянулся за пером.

«Перестань», – вдруг сказала Сапфира. Она сидела на другом конце комнаты в мягком углублении-гнезде. В этом самом гнезде Эрагон и спал по ночам, уютно устроившись под драконьим крылом.

Она расправила шею, и по стенам заплясали голубые искры, отраженные от ребристой, словно самоцветы, чешуи.

– Не могу, – вздохнул он. – Я бы с удовольствием, но не могу. К обеду надо проверить эти списки, и…

«Работа никогда не иссякнет, – сказала она, подходя к столу. Кончики сверкающих когтей стучали по каменному полу. – Всегда найдутся те, кому что-то от нас нужно. Но ты, малыш, должен позаботиться о себе. На сегодня ты сделал достаточно. Отложи ручку и выкинь заботы из головы. Небо еще светлое. Иди потренируйся в фехтовании с Блёдхгармом или поборись со Скаргазом. Только не сиди и не ворчи».

– Нет. – Эрагон устремил взгляд на руны, испещрявшие пергамент. – Это дело надо закончить, и сделать его больше некому, кроме меня. Если я не…

И вдруг отпрянул. Левый передний коготь Сапфиры обрушился на ворох пергамента, пригвоздил его к столу и опрокинул чернильницу.

«Хватит, – фыркнула она, опалив Эрагона жарким дыханием. Потом вытянула шею и покосилась на него мерцающим бездонным глазом. – На сегодня достаточно. Ты уже сам не свой. Иди».

– Ты не…

«Иди!» – Она изогнула губы и раскатисто рыкнула.

Эрагон в раздражении прикусил язык. Отшвырнул перо – оно упало рядом с когтем драконихи.

– Ну ладно. – Отодвинул кресло от стола, встал, воздел руки. – Ладно. Твоя взяла. Иду.

«Вот и хорошо. – В глазах Сапфиры блеснула веселая искорка, и она носом подтолкнула его к сводчатому коридору. – Иди. И не возвращайся, пока не поднимешь себе настроение!»

– Гм.

Но все же улыбнулся. Вышел, спустился по широкой изогнутой лестнице. Эрагон хоть и спорил, однако был рад встать из-за письменного стола. И знал, что Сапфира это прекрасно понимает. Его это немного раздражало, но не ворчать же по таким пустяковым поводам!

Иногда легче вступить в бой, чем решать бесчисленные повседневные проблемы.

Этот урок ему еще предстояло усвоить.

Ступеньки были невысокие, однако стены расходились достаточно широко, чтобы между ними легко проходила Сапфира. В этой крепости все, кроме личных покоев, было пригодно даже для самых крупных драконов – точно так же строили на острове Врёнгард, в древней столице Всадников. Без этого было не обойтись, однако любая комната получалась монументальной, а залы – огромными и хмурыми, даже мрачнее, чем в шумном Тронжхайме, главном городе гномов.

«Крепость будет выглядеть приветливее, – подумал Эрагон, – когда наконец найдутся время и силы, чтобы ее украсить». Гобелены на стенах, ковры возле каминов помогут гасить гулкое эхо, добавят цвета, придадут помещениям уюта и тепла. Но сейчас единственным реальным усовершенствованием были подарки гномов – десятки беспламенных фонарей. Их развесили на стенах через равные промежутки, и в коридорах сразу стало светлее.

Да и сама крепость была пока что невелика. Несколько складских помещений, кое-где стены, «орлиное гнездо», где спали он сам и Сапфира. Оно расположилось на верхушке высокой скалы, откуда открывался прекрасный вид на будущую цитадель. Предстоит сделать еще очень и очень много, прежде чем постройка обретет тот величественный вид, какой представлял себе Эрагон.

Он спустился в главный двор – пока что это был всего лишь квадрат из грубо обтесанного камня, уставленный шатрами и усеянный инструментами, веревками и прочими атрибутами строительства. Возле костра, по своему обыкновению, мерились силами ургалы. Эрагон посмотрел-посмотрел, но вступать в борьбу не стал.

На крепостной стене, откуда открывался вид на подножия холмов, стояли на страже два эльфа – Астрит и Рилвен. Увидев Эрагона, они кивнули. Он ответил на приветствие и остановился поодаль, сцепив руки за спиной и с наслаждением вдыхая прохладный вечерний воздух.

Потом он пошел проверить, как идет строительство главного зала. Гномы продумали расположение комнат согласно его, Эрагона, общему плану, а эльфы довели отделку до совершенства. Между этими группами не раз вспыхивали жаркие споры.

Из зала Эрагон отправился на склады и стал пересчитывать ящики и бочки с припасами, прибывшие накануне. Несмотря на напутствия Сапфиры, он никакими усилиями не мог выбросить работу из головы.

Надо сделать еще так много, а у него вечно не хватает ни времени, ни сил осуществить хотя бы часть своих задумок.

В глубине души он чувствовал легкое недовольство Сапфиры. Ей хотелось бы, чтобы он покутил с гномами, сразился на кулачках с эльфами, занялся бы еще чем-нибудь – лишь бы забыл о работе. Но эти развлечения его не привлекали. Драться не хотелось. Читать тоже. Вообще не хотелось тратить силы на занятия, которые не помогут в решении неотложных задач.

Потому что все они лежали на его плечах. Его и Сапфиры. Любое принятое ими решение могло повлиять не только на будущее Всадников, но и на сохранение драконов как вида, и если решение будет неверным, всем им придет конец.

С такими мыслями не очень-то расслабишься.

Недовольный собой, Эрагон поплелся вверх по лестнице к «орлиному гнезду». Но не поднялся на самую верхушку, а свернул в боковой коридор и очутился в комнате, которую они – кирками и заклинаниями – выкопали уровнем ниже.

Зал был большой, круглый. В середине, на нескольких многоярусных стеллажах, лежали сверкающие Элдунари. Бо́льшую их часть он с Сапфирой забрал из Склепа Душ во Врёнгарде, но были там и те, которые Гальбаторикс подчинил своей воле и держал в рабстве.

Темные Элдунари – те, которых Гальбаторикс свел с ума своими заклятиями и пытками, – хранились в глубокой пещере на склоне горы Арнгор. Там они никому не принесут вреда всплесками своих необузданных мыслей, и Эрагон надеялся, что со временем, при помощи других драконов, сумеет их исцелить. Но на это уйдут годы, если не десятилетия.

Будь его воля, он бы спрятал в таких пещерах все Элдунари, а заодно и драконьи яйца. Там они будут под надежной защитой. Несмотря на все замки и охранные заклинания, которыми был укреплен драконий зал, он прекрасно понимал, как много на свете охотников заполучить Элдунари в свои руки.

Однако Глаэдр, Умарот и другие драконы, сохранившие ясность ума, отказались селиться под землей. Как сказал Умарот, «мы сотни лет были заперты в Склепе Душ. Возможно, впереди у нас еще сотни долгих лет ожидания в темноте. А сейчас мы хотим ощутить на своей чешуе солнечный свет».

Значит, так тому и быть.

На центральном стеллаже лежало самое большое Элдунари, а вокруг него – другие, поменьше. В стенах круглого зала было прорезано множество узких окон. Эльфы вставили в них пластины хрусталя, и солнечный свет преломлялся, рассыпаясь на мириады радужных искр. В любое время суток северную комнату пронизывали яркие разноцветные лучи, как падавшие из окон, так и испускаемые самими Элдунари.

Эльфы и гномы прозвали эту комнату Залом Тысячи Красок, и Эрагон был склонен согласиться. Название вполне подходящее.

Он прошел в центр и опустился на колени перед сверкающим золотым самоцветом – сердцем сердец Глаэдра. Разум дракона соприкоснулся с его собственным, и перед Эрагоном распахнулась широкая гамма мыслей и ощущений. Как всегда, он был растроган до глубины души.

«Что тревожит тебя, Эрагон-финиарель?»

Эрагон, еще не успокоившийся, прикусил губу и выглянул в полупрозрачное хрустальное окно.

«Слишком много дел. Я не успеваю с ними справиться и из-за этого не могу заняться ничем другим. Я устал».

«Надо учиться сосредоточению, – ответил Глаэдр. – Тогда мелкие заботы не будут тревожить тебя».

«Знаю… И еще знаю, что на свете есть очень и очень многое, что мне неподвластно. – На губах Эрагона промелькнула короткая мрачная улыбка. – Но знать и делать – совсем разные вещи».

В их беседу вступил еще один разум, и Эрагон машинально бросил взгляд на белое сердце сердец. Умарот, самый старший из драконов, сказал:

«Тебе нужно отвлечься, чтобы ум твой отдохнул и восстановил силы».

«Этого-то я и хочу», – ответил Эрагон.

«Тогда, возможно, мы сумеем помочь, аргетлам. Помнишь, как мы с моими крылатыми товарищами наблюдали за всей Алагейзией из Склепа Душ?»

«Да», – отозвался Эрагон. Он уже догадался, куда клонит дракон.

Он не ошибся.

«Мы делали это, аргетлам, чтобы скоротать дни, а также для того, чтобы оставаться в русле событий и не быть захваченными врасплох при появлении нового врага».

К Умароту присоединились другие Элдунари. Они окружили сознание Эрагона морем рокочущих голосов. Как обычно, ему пришлось сильно напрячься, чтобы отстранить их и удержать в повиновении собственные мысли.

«Я почему-то не удивлен».

«Если хочешь, – предложил Глаэдр, – мы покажем тебе кое-что из того, что видели. Далекие события помогут тебе обрести новую точку зрения».

Эрагон задумался:

«Много ли это займет времени?»

«Столько, сколько нужно, птенец, – успокоил Умарот. – Беспокойство о времени – это как раз то, от чего тебе надо избавиться. Разве орел беспокоится о долготе дня? Разве тревожатся об этом медведь, олень, рыба в море? Нет. Вот и тебе не надо. Жуй, что можешь, а остальное оставь на завтра».

«Ладно, – ответил Эрагон и глубоко вздохнул, готовясь. – Покажите же это».

И драконьи разумы, неудержимые, как прилив, захлестнули его сознание. Они подхватили Эрагона, как волна, вынесли из его собственного тела, из Зала Тысячи Красок, далеко-далеко от заснеженной горы Арнгор, от его тревог и забот, навстречу таким знакомым и таким далеким землям Алагейзии…

Перед ним вспыхивали яркие картины, и в них Эрагон увидел и почувствовал гораздо больше, чем ожидал…





Глава II

Развилка




Пришла зима, в звездном небе над городом Кевнон кружились первые хлопья снега.

Эсси их не замечала. Она с топотом шагала по булыжному переулку позади дома Ярстедов, плотно стиснув губы и стараясь не заплакать. И с ненавистью вспоминала глупую, злую Хьордис – фальшивая улыбка, нарядные бантики, мелкие гадкие подначки. «Терпеть ее не могу!»

И еще – бедняга Карт. Эсси больно было думать о нем. Какой обиженный у него был вид, когда она толкнула его в корыто… Он даже не сказал ничего, как упал – так и остался сидеть, разинув рот, и глаза у него стали большие и круглые.

Рукав был еще мокрым там, куда плеснула грязная вода.

Эсси приближалась к верфи, и знакомый плеск воды в дощатом подбрюшье доков раздавался все громче. Она шла переулками, узкими дорожками, где редко появляются взрослые. Над головой, среди плюща, увившего стену, сидел нахохлившийся ворон. Он склонил голову набок, разинул клюв и горестно каркнул.

Эсси содрогнулась, словно от холода, и плотнее запахнула шаль. Этой ночью выла собака, свеча на полке, где оставляли молоко и хлеб для свартлингов, погасла, а теперь еще и каркает одинокий ворон. Плохие знаки. Неужели сегодня будут и другие несчастья? Столько ей уже не вынести…

Она проскользнула между вонючими, еще влажными прилавками на краю рыбного рынка и вышла на улицу. Впереди играла музыка, слышались разговоры, из окон «Сытного обеда» лился теплый мерцающий свет. Окна в таверне были хрустальные и поблескивали, как бриллианты, – их делали гномы по особому заказу. Всякий раз, глядя на окна, Эсси испытывала гордость, даже сейчас. Ни в одном доме на улице не было такой красоты.

Внутри, как всегда, было шумно и людно. Эсси, не обращая внимания на гостей, подошла к бару. Папа разливал пиво, мыл кружки, раскладывал по тарелкам копченую селедку. Он мимоходом взглянул на дочь. Та юркнула в дверцу возле конца барной стойки.

– Что-то ты припозднилась, – сказал он.

– Прости, пап. – Эсси взяла тарелку, положила на нее горбушку хлеба, ломтик твердого сардосского сыра, подсохшее яблоко с полки под баром. Она была еще слишком мала, чтобы прислуживать гостям, зато после закрытия поможет прибраться.

А еще позже, когда все лягут спать, она украдкой спустится в подвал, соберет все необходимое…

Она пошла с тарелкой к большому каменному очагу, рядом с которым расположился столик и два стула. Один был свободен, а на другом сидел кто-то рослый и темноглазый, с ровной бородкой, в длинном черном дорожном плаще. На колене гость держал тарелку и не торопясь ел мамину жареную баранину с репой, аккуратно насаживая кусочки на железную вилку, взятую здесь же, в таверне.

Эсси не обратила на него внимания. Подумаешь, всего лишь путник, один из тех, кто сотнями заглядывает в «Сытный обед».

Она плюхнулась на стул, отломила кусочек хлеба, воображая, что отрывает голову Хьордис… И принялась жадно есть, пальцами запихивая хлеб в рот, вгрызаясь в сыр и свирепо пережевывая – от этого почему-то становилось легче.

До сих пор хотелось плакать, и это сердило еще сильнее. Плакать – это для малышей. Для слабаков, которыми все командуют. Но не для нее!

Раздраженно хмыкнув, Эсси откусила яблоко, и черенок застрял в просвете между передними зубами.

– Ты чем-то расстроена, – мягко сказал человек напротив.

Эсси нахмурилась, выдернула черенок и швырнула его в огонь.

– Это Хьордис во всем виновата!

Папе не нравилось, когда она подолгу болтала с гостями, но она не обращала особого внимания на этот запрет. У посетителей всегда были в запасе интересные истории, многие ерошили ей волосы, говорили, какая она милая девочка, угощали леденцами и засахаренными орехами, особенно зимой.

– Да? – спросил незнакомец, отложил вилку и повернулся к ней. – А кто такая эта Хьордис?

– Дочка Джерека. Он главный каменщик князя, – хмуро ответила Эсси.

– Понятно. И поэтому она такая важная особа?

Эсси покачала головой:

– Поэтому она сама себя считает важной особой.

– И чем же она тебя огорчила?

– Всем! – Эсси яростно впилась зубами в яблоко и заработала челюстями так энергично, что прикусила щеку изнутри. Поморщилась, сглотнула, стараясь не обращать внимания на боль.

– Очень интересно, – произнес гость, отпил из кружки и салфеткой промокнул пену на усах. – Может быть, расскажешь? Выговоришься – и легче на душе станет.

Эсси покосилась на него с легким подозрением. Лицо у этого посетителя было открытое, но в темных глубоких глазах мерцало что-то… жесткое.

– Папа будет недоволен, что я вам мешаю.

– У меня есть немного времени, – беззаботно отозвался гость. – Я жду одного своего знакомого, который, к сожалению, имеет привычку опаздывать. Если желаешь поделиться со мной своей печальной историей, то найдешь во мне самого благодарного слушателя.

Его странный выговор был Эсси незнаком, кроме того, гость использовал множество умных слов и произносил их так старательно, будто лепил языком из воздуха. Несмотря на это и на жесткость в глазах, Эсси решила, что он, пожалуй, человек хороший.

Она поколотила пятками по ножкам стула:

– Ну… Я бы рассказала, но не могу, потому что мы с вами еще не подружились.

– Правда? А как нам подружиться?

– Скажите, как вас зовут, вот и все!

Гость улыбнулся. Зубы у него были красивые.

– Ну конечно. Как же я сразу не догадался. В таком случае меня зовут Торнак. – Он протянул руку. Пальцы были длинные и бледные, но сильные на вид. Ногти подстрижены аккуратным квадратом.

– Эсси, дочь Сиглинга. – Она пожала ему руку и ощутила твердые мозоли.

– Рад познакомиться, Эсси. Ну, так что же тебя тревожит?

Эсси посмотрела на недоеденное яблоко и со вздохом положила его на тарелку.

– Это Хьордис во всем виновата.

– Ты это уже говорила.

– Она всегда меня обижает и велит подружкам меня дразнить.

Лицо Торнака стало серьезным.

– Это очень нехорошо.

Приободрившись, Эсси помотала головой, давая выход возмущению.

– Дело не в этом! Ну да, они меня и так иногда дразнят… Но когда рядом Хьордис, то вообще деваться некуда!

– Так было и сегодня?

– Ага. Примерно. – Она отломила кусочек сыра, сунула в рот и, жуя, вспомнила все, что случилось за последние несколько недель. Торнак терпеливо ждал. Это ей понравилось. Он был похож на кота. В конце концов она набралась храбрости и сказала: – Перед уборкой урожая Хьордис стала лучше относиться ко мне. Я думала… думала, что теперь все пойдет на лад. Она даже пригласила меня в гости. – Эсси бросила взгляд на Торнака. – Она живет возле замка.

– Впечатляет.

Эсси кивнула, радуясь, что он ее понимает:

– Она дала мне одну из своих лент, желтую, и сказала, что я могу прийти к ней на праздник.

– И ты пришла?

Эсси опять кивнула.

– Это… это было сегодня. – Глаза наполнились жгучими слезами, и девочка торопливо заморгала, злясь на себя.

– Полно, полно, – участливо произнес Торнак и протянул мягкий белый платок.

Сначала Эсси не хотела его брать: он был такой чистый! Но слезы сами собой хлынули по щекам, и она вытерла их.

– Спасибо, господин.

По лицу гостя опять промелькнула еле заметная улыбка.

– Много воды утекло с тех пор, когда меня называли господином, но все равно благодарствую. Как я понимаю, праздник не заладился?

Эсси насупилась и вернула ему платок. Она больше не заплачет, нет.

– С праздником-то нормально. Это все Хьордис. Она снова стала гадкая и… и… – Эсси глубоко вздохнула, набираясь смелости, – и сказала, что если я не сделаю, чего она хочет, то она скажет отцу, чтобы он в день солнцестояния не пускал рабочих к нам в таверну. – Она покосилась на Торнака. Понимает ли он, почему это так важно? – Все каменщики заходят сюда выпить, и… – Она невольно всхлипнула. – И пьют очень много, а значит, оставляют здесь целую кучу денег.

Торнак отставил тарелку на стол и подался к девочке. Его плащ зашелестел, как соломенная кровля на ветру. Лицо было совершенно серьезным.

– Чего она от тебя хотела?

Сгорая от стыда, Эсси уставилась на свои грязные ботинки.

– Чтобы я толкнула Карта в лошадиное корыто, – выдавила она, запинаясь.

– Карт – это твой друг?

Эсси горестно кивнула. Они с Картом знали друг друга с трех лет.

– Он живет в порту. Его отец рыбак.

– Поэтому его обычно не приглашают на такие праздники.

– Да, но на этот раз Хьордис послала за ним служанку, и… – В глазах у Эсси вспыхнул жар. – Мне ничего другого не оставалось! Если бы я его не толкнула, она сказала бы отцу не ходить в «Сытный обед».

– Понимаю, – успокоил ее Торнак. – Значит, ты толкнула своего друга. Успела хотя бы извиниться перед ним?

– Нет. – На душе у Эсси стало еще горше. – Я… я убежала. Но все это видели. Он больше не будет со мной дружить. И никто не будет. Хьордис сыграла со мной дурацкую шутку. Терпеть ее не могу! – Эсси схватила яблоко и опять откусила, клацнув зубами.

Торнак открыл было рот, но в этот миг, направляясь к дальнему столу, мимо прошел хозяин таверны с двумя кружками в руках и бросил на дочь неодобрительный взгляд.

– Моя дочка вам не мешает, мастер Торнак? У нее есть дурная привычка надоедать гостям, когда те хотят поесть.

– Ничуть, – улыбнулся Торнак. – Я слишком долго был в пути, где компанию мне составляли лишь солнце и луна. Поэтому сейчас рад немного поболтать. Собственно говоря… – Он сунул руку за пояс, и Этти увидела, как сверкнуло серебро. Торнак протянул монету отцу. – Будьте добры, проследите, чтобы столики вокруг нас никто не занимал. Я жду своего знакомого, и нам надо обсудить, гм, одно важное дело.

Монета исчезла в кармане фартука, и отец кивнул.

– Конечно, мастер Торнак. – Он снова бросил озабоченный взгляд на дочь и пошел своей дорогой.

Внезапно Эсси стало очень жалко его. Когда она исчезнет, папа сильно расстроится. Но делать нечего. Она должна уйти.

– Итак. – Торнак вытянул длинные ноги к очагу. – Ты начала рассказывать мне свою печальную историю, Эсси, дочь Сиглинга. Это все, что произошло?

– Все, – еле слышно молвила Эсси.

Торнак взял с тарелки вилку и стал быстро вертеть ее в пальцах. От этого у Эсси даже слегка закружилась голова.

– Не думаю, что это так непоправимо, как тебе кажется. Если ты объяснишь своему другу…

– Нет, – твердо ответила Эсси. Она хорошо знала Карта. Он ее никогда не простит. И никто из ее портовых друзей не простил бы. Они решат, что она предала их, чтобы дружить с Хьордис и другими ребятами из замка. И в общем-то, так оно и есть. – Он не поймет. И никогда не будет мне доверять. И все они меня возненавидят.

В голосе Торнака зазвенела сталь.

– Тогда, скорее всего, они и не были тебе настоящими друзьями.

Эта мысль казалась невыносимой.

– Были. Вы не понимаете! – Эсси нетерпеливо стукнула кулаком по подлокотнику. – Карт, он… Он очень хороший. Его все любят, а меня теперь любить не будут. Вам не понять. Вы все такие большие и… и старые.

Торнак вскинул брови:

– Ты и не представляешь, как много я знаю и понимаю. Значит, ты считаешь, что тебя никто не будет любить. Что же ты намерена с этим поделать?

Эсси не хотела говорить, но слово само собой слетело с языка.

– Убегу. – Осознав, что же она натворила, Эсси умоляюще взглянула на Торнака: – Только не говорите папе!

Торнак положил вилку, отпил глоток из своей кружки и разгладил бороду. Его, кажется, этот план ничуть не огорчил. А вот папа бы очень расстроился. Однако Торнак отнесся к ее словам очень серьезно, и Эсси это понравилось.

– И куда же ты направишься? – спросил он.

Об этом Эсси уже подумала.

– На юг, там тепло. Завтра уходит караван. Вожатый приходил сюда, он добрый. Ускользну незаметно и пойду с ними в Гилид.

Торнак потрогал вилку кончиком ногтя:

– А потом?

Все, что случится после, пока еще было окутано туманом, зато Эсси твердо знала, какой будет конечная цель.

– Хочу пойти в Беорские горы и навестить гномов! – Эта мысль казалась очень привлекательной. – Они сделали нам окна. Правда, красивые?

– Очень, – согласился Торнак.

– Вы бывали в Беорских горах?

– Бывал, – ответил Торнак. – Однажды, давным-давно.

Эсси посмотрела на него с новым интересом:

– Да? Они и вправду такие высокие, как говорят?

– Такие высокие, что вершины еле видны.

Она откинулась на спинку стула и попыталась представить себе эту картину. Так старалась, что голова пошла кругом.

– Как чудесно!

Торнак невольно фыркнул:

– Ну, если не считать, что тебя могут застрелить из лука… Пойми, Эсси, дочь Сиглинга, бегством твоих здешних бед не уладить.

– Разумеется, – ответила она. Его мысль казалась ей очевидной. – Зато, если я уйду, Хьордис не будет больше меня мучить. – Эсси скорчила рожу.

Торнак, кажется, чуть не рассмеялся, но потом вновь отхлебнул из кружки и заговорил серьезнее:

– Разреши предположить: ты, наверное, смогла бы все исправить здесь, вместо того чтобы убегать.

– Этого не исправишь, – упрямо заявила она.

– А как же твои родители? Ведь они будут ужасно скучать. Неужели ты хочешь причинить им такие страдания?

Эсси скрестила руки на груди. Разговор пошел совсем не так, как ей хотелось. Поначалу Торнак был такой добрый, со всем соглашался. Почему же сейчас заспорил?

– У них останется еще мой брат, сестра и Олфа. Ему всего два года. – Она надула губы. – Они не будут по мне скучать.

– Сильно сомневаюсь, – покачал головой Торнак. – Кроме того, подумай о том, как ты поступила с Хьордис. Ты помогла защитить «Сытный обед». Когда родители поймут, на какие жертвы тебе пришлось пойти, они будут тобой гордиться.

– Угу, – неуверенно хмыкнула Эсси. – Если бы не я, у них бы не было никаких хлопот. Вся беда во мне. А если я уйду, все наладится. – Укрепив свою решимость, она швырнула в камин огрызок яблока.

К дымоходу взлетел ворох искр, зашипел, испаряясь, сок.

Предельно небрежным голосом Торнак спросил:

– Что это такое?

– Что? – не поняла Эсси.

– Вот это, у тебя на руке.

Эсси опустила глаза и увидела, что рукав задрался, обнажив ярко-красный шрам, вьющийся по левому запястью. Она стеснительно одернула манжету и буркнула:

– Ничего.

– Можно посмотреть? – Торнак протянул руку.

Эсси поколебалась, но гость был так вежлив, так уверен в своих силах, что она в конце концов разрешила.

Осторожно, как делала мама, Торнак отвернул манжету. Эсси отвела глаза. Ей не хотелось лишний раз смотреть на шрам, она и так знала, что он ползет по предплечью до самого локтя.

Только бы никто больше в зале этого не увидел.

Через мгновение она почувствовала, как Торнак опустил рукав.

– Очень… впечатляющий шрам, – сказал он. – Можешь им гордиться.

Девочка в замешательстве нахмурилась:

– Чем же тут гордиться? Он некрасивый, и я его терпеть не могу.

В уголках губ Торнака играла легкая улыбка.

– Потому что шрам означает, что ты столкнулась с опасностью и осталась жива. Означает, что ты сильная и с тобой не так-то просто справиться. Что ты живешь в полную силу. Шрам достоин восхищения.

– Неправда это. – Эсси указала на стоящий у камина горшок, расписанный колокольчиками, который подарила прошлой зимой тетя Хельна. Пару лун назад Эсси уронила его на пол, и с тех пор от верхнего края к донышку змеилась трещина. – Он только значит, что тебя поломали.

Торнак тихо вздохнул:

– Да. Но иногда, если очень постараться, трещину можно заделать так, что станешь прочнее прежнего.

Беседа нравилась Эсси все меньше и меньше. Она скрестила руки, сунула левый кулак под мышку.

– Из-за него Хьордис и все остальные вечно надо мной смеются. Говорят, что с этим шрамом рука у меня красная как рак, и поэтому я никогда не найду себе мужа.

– А что говорят родители?

Эсси скривилась:

– Что он не имеет значения. Но я в это не верю. Правильно?

Торнак склонил голову:

– Да. Думаю, правильно. Но родители стараются, как могут, уберечь тебя.

– Все равно не уберегут, – фыркнула девочка и покосилась на гостя, лицо которого потемнело, но, похоже, Эсси была ни при чем. – А у вас есть шрамы? – полюбопытствовала она.

Торнак грустно рассмеялся.

– О да. – И указал на маленькую белую черточку у подбородка. – Вот этому всего несколько месяцев. Один мой приятель, увалень, случайно наградил меня, когда мы сцепились в шутливой драке. – В голосе Торнака проступила теплота. Потом он спросил: – А что случилось с твоей рукой?

Эсси ответила не сразу. Перед глазами всплыли кухня в таверне тогда, ранним утром года три назад, и заполошный мамин крик…

– Случайно вышло, – буркнула она. – Мне на руку свалился горшок с кипятком.

– Просто свалился, и все? – прищурился Торнак.

Эсси кивнула. Не хотелось говорить, что ее толкнул папа. Но он же не виноват! Она бегала по кухне, а он ее не заметил. Эсси знала, что он страшно переживает из-за случившегося.

– Гм. – Торнак долго смотрел в огонь, и в его глазах плясали алые угольки и искры.

Эсси с любопытством глядела на него и в конце концов спросила:

– Откуда вы?

– Очень, очень издалека.

– С юга?

– Да, с юга.

Она лягнула пяткой ножку стула.

– И как там? – Если уж бежать, то нужно хотя бы выяснить, что ее там ждет.

Торнак медленно набрал полную грудь воздуха, откинул голову и устремил в потолок мечтательный взгляд.

– По-разному. Есть места жаркие и есть холодные и такие, где никогда не унимается ветер. Леса без конца и края. Пещеры, уходящие глубоко под землю, и равнины, где пасутся огромные стада оленей.

– А чудовища бывают?

– Конечно. – Он перевел взгляд на Эсси. – Чудовища всегда бывают. Некоторые даже похожи на людей… Знаешь, я и сам сбежал из дома.

– Правда?

Он кивнул:

– Я был старше тебя, но да. Сбежал, однако так и не сумел скрыться от того, что меня терзало. Послушай, Эсси. Знаю, тебе кажется, что, если сбежишь, сразу все уладится. Но…

– А вот и ты, Торнак Странник, – произнес чей-то голос, такой хитрый и вкрадчивый, что у Эсси по спине поползли мурашки.

К ним подошел человек – тощий и сутулый, в заплатанном плаще на плечах и рваной одежде под ним. На пальцах поблескивали кольца.

Эсси он сразу не понравился. От него пахло сырым мехом, а в манерах и взгляде было что-то такое, от чего на душе стало тревожно.

– А, Саррос, – приветствовал его Торнак, подавив промелькнувшую на лице неприязнь. – Я тебя давно жду.

– Нынче в здешних краях опасно. – Саррос взял стул от соседнего столика и уселся между Торнаком и Эсси, лицом к обоим.

А Эсси заметила: с улицы в таверну зашли еще несколько человек. Шестеро. На вид простые, но на рыбаков не похожи. Одеты в меха и кожу, глядят свирепо, словно охотники, которые однажды появились весной. Папе тогда пришлось их вышвырнуть: очень уж от них было много шума.

У барной стойки отец смотрел на нежданных гостей настороженно. Достал обитую кожей дубинку и положил рядом – безмолвное предупреждение. От этого Эсси стало спокойнее: она не раз видела, как отец парой точных ударов угомонял даже самых буйных пьяниц.

Саррос ткнул в ее сторону длинным грязным пальцем.

– Нам надо поговорить серьезно. Отгони малявку.

– Мне скрывать нечего, – ответил Торнак ровным голосом. – По мне, пусть остается. – И покосился на Эсси: – Если тебе самой интересно. Можешь узнать много полезного о том, как устроен мир.

Эсси вжалась в кресло, но не ушла. Слова Торнака разожгли в ней любопытство. И почему-то из головы не шли дурные предзнаменования, сыпавшиеся нынче одно за другим. Казалось, если она уйдет, с Торнаком случится что-то ужасное.

Саррос покачал головой и издал протяжный шипящий вздох.

– Глупо это, Странник. Ну да ладно, делай как знаешь. Я спорить не стану.

Во взгляде Торнака блеснула сталь.

– Еще бы ты спорил. Рассказывай, что отыскал! Тебя не было три месяца и…

– Ладно, ладно, – махнул рукой Саррос. – Три так три. Я же говорил, теперь тут опасно. Но я услышал кое-что о том, что ты ищешь. И не только услышал. Я нашел вот это. – Он достал из кожаного кошеля на поясе что-то черное, размером с кулак, и бухнул на стол.

Эсси подалась вперед. Торнак тоже.

Эта штука была похожа на обычный булыжник, но мерцала каким-то загадочным блеском, словно в глубине были спрятаны тлеющие угли. Эсси такого никогда не видала. Она принюхалась и наморщила нос. Фу! Воняло тухлым яйцом.

Торнак смотрел на камень так, будто не мог поверить, что он настоящий.

– Что это?

Саррос пожал плечами и нахохлился, как цап ля, гуляющая в порту.

– Могу только догадываться. Но ведь ты искал что-то странное, нездешнее, такое, чтобы не вписывалось в обычные рамки…

– Там были еще? Или…

Саррос кивнул:

– Говорят, были. Целые поля, усеянные камнями.

– Черными, обгоревшими?

– Как будто опаленными огнем, но ни следа пламени или дыма.

– Откуда это? – спросила Эсси.

Саррос неприятно улыбнулся. Девочка заметила, что его зубы остро заточены, однако вид от этого был скорее отвратительный, чем пугающий.

– Знаешь, детка, в этом-то вся и суть.

Торнак потянулся к камню, но Саррос проворно накрыл его рукой – словно спрятал в клетке из пальцев.

– Нет, Странник, – хмыкнул он. – Деньги вперед.

Торнак достал из-под тяжелого плаща небольшой кожаный кошель и положил на стол. Звякнул металл.

Улыбка Сарроса расплылась еще шире. Он развязал тесемки, и Эсси заметила, как внутри желтовато блеснуло. Она ахнула. Золото! А она и одной кроны-то в жизни не видела.

– Половину сейчас, – сказал Торнак, – а вторую – когда расскажешь, где ты это нашел. – Он ткнул пальцем в камень.

Саррос издал странный придушенный звук. Эсси не сразу догадалась, что он так смеется.

– О нет, Странник, – проговорил наконец острозубый. – Не так. Ты отдашь нам все монеты, и тогда, может быть, мы сохраним тебе голову на плечах.

На другом конце зала люди, одетые в меха, дружно спрятали руки под плащи, и Эсси заметила, как блеснули рукояти мечей.

Она в панике взглянула на отца. Тот был занят: один из портовых рабочих облокотился на стойку и о чем-то болтал, отвлекая хозяина. Эсси раскрыла рот, намереваясь закричать, но Саррос приставил к ее горлу тонкий клинок.

– Ай-яй-яй, – протянул он. – Попробуй только пискнуть, мелочь, и я распорю тебе глотку от носа до кормы.

Эсси замерла. Лезвие, холодное и смертоносное, обжигало кожу, и она боялась даже дышать. Внезапно все ее былые несчастья показались мелкими и ничего не значащими. Папа мог бы ее спасти, наверняка мог бы… если бы знал, что дочь в беде. Она не сводила с него глаз, надеясь, что отец как-то почувствует ее тревогу.

Взгляд Торнака стал холодным и острым, но в целом он казался совершенно спокойным.

– Саррос, что на тебя нашло? Я плачу хорошие деньги.

– Ага. В этом-то все и дело. – Саррос склонился ближе, еще шире растянул губы. Его дыхание воняло гнилым мясом. – Если ты готов столько отвалить за слухи и намеки, значит, денег у тебя куры не клюют.

Эсси подумала, не лягнуть ли его в лодыжку, но слишком боялась ножа.

Торнак нахмурился, и девочка услышала, как он вполголоса пробормотал плохое слово. Потом сказал:

– Зачем тебе драка? Скажи мне, где это место, забери положенное тебе золото, и все останутся целы и невредимы.

– Какая еще драка? – хихикнул Саррос. – У тебя нет меча. Нас шестеро, ты один. Хочешь не хочешь, а деньги будут нашими. – Сталь укусила шею Эсси, яркой искоркой вспыхнула боль, и девочка вздрогнула. – Видишь, Странник? Все очень просто: отдай деньги или эта малявка заплатит своей кровью.

Эсси затаила дыхание, не сводя глаз с Торнака. В глубине души ей хотелось, чтобы он достал спрятанный кинжал и совершил что-нибудь опасное и героическое. Он казался вполне способным на это. И еще Эсси надеялась, что он ее спасет.

А вместо этого Торнак произнес какую-то длинную фразу из незнакомых слов.

Воздух перед ним словно затрепетал, но больше ничего не случилось. Эсси не знала, чего Торнак хотел этим добиться, однако явно не сработало.

Саррос опять хихикнул:

– Глупо. Очень глупо. – Он достал из-за пазухи амулет из птичьего черепа. – Видишь это, Странник? Ведьма Бейчел дала каждому из нас вот такую зачарованную подвеску. Твои колдовские штучки теперь не помогут. Мы надежно защищены от любого зла.

– Неужели? – прищурился Торнак. И произнес слово. Уж это было слово так слово! Оно грохнуло, словно колокол, и в его звучании Эсси уловила все возможные смыслы, но когда попыталась вспомнить это слово, то не нашла в памяти ни следа.

Наступило глухое молчание. Все, кто был в таверне, обернулись к Торнаку, и у многих лица были оглушенные, как будто их только что разбудили от крепкого сна.

Магия! Эсси широко распахнула глаза, от удивления даже забыв про страх. Нынче никому не дозволено заниматься колдовством, разве только с разрешения королевских чародеев – Дю Врангр Гата. Эсси всегда мечтала увидеть ту магию, о которой гласят старинные легенды.

Но Саррос под ударом слова остался цел и невредим, и Торнак, кажется, впервые встревожился.

– Эсси! – Папа схватил дубинку и перемахнул через стойку. – А ну, отпусти ее сейчас же! – Но не успел он сделать и шагу, как на него налетели двое в мехах, повалили на пол и ударили по голове рукоятью меча.

Отец со стоном выронил дубинку.

Больше никто не посмел шелохнуться.

– Папа! – крикнула Эсси. Если бы не нож у горла, она бы не задумываясь бросилась к отцу. До сих пор она ни разу не видела, чтобы он проигрывал в драке. При виде его, распростертого на полу, Эсси окончательно разуверилась в том, что кто-то способен ее защитить.

Саррос хихикнул громче прежнего:

– Не помогут твои фокусы, Странник. Чары Бейчел сильнее любых других. Ее магия самая глубокая.

– Возможно, ты и прав, – согласился Торнак. Он выглядел совершенно спокойным, и Эсси не могла понять этого. Он взял вилку и стал вертеть ее в пальцах. – Ну ладно. Похоже, мне деваться некуда.

– Совсем некуда, – самодовольно кивнул острозубый.

Из кухни вышла мама, вытирая руки о фартук.

– Что тут про… – Вдруг она увидела Сарроса с ножом, мужа на полу и побелела.

– Не делай глупостей, а не то твоему мужику конец, – бросил один из меховых бандитов, нацелившись на папу острием кинжала.

Пока глаза всех присутствующих были устремлены на маму, Эсси успела заметить, как шевельнулись губы Торнака. Он произнес неслышное слово, и по вилке сверху донизу пробежал трепетный огонек.

Если бы девочка в тот миг моргнула, то ничего и не заметила бы.

Саррос хлопнул по столу широкой ладонью:

– Хватит болтать. Гони деньги.

Торнак склонил голову и сунул левую руку под плащ. Только что он сидел, полностью расслабившись, и вдруг его плащ взметнулся, обдав Эсси порывом ветра, вилка сверкнула над столом и – дзынь! – выбила нож из руки Сарроса. Клинок вонзился в бревенчатую стену.

Торнак сидел, вытянув обе руки, а зубцы вилки упирались Сарросу под подбородок. Бандит поперхнулся. По лицу заструился пот.

Эсси до сих пор боялась шелохнуться: Саррос держал руку близ ее шеи, растопырив пальцы. Мгновение – и сожмет их на горле.

– И все-таки, – заговорил Торнак, – твой амулет не помешает мне приложить магию к чему-нибудь другому. Например, к этой вилке. – В его глазах блеснул хищный огонек, и зубцы вилки до крови впились в кожу бандита. – Думаешь, без меча я тебя не одолею, гнида вонючая?

Саррос зашипел. Потом толкнул Эсси прямо на Торнака и отскочил, опрокинув стул.

Эсси упала на пол. В ужасе поползла на четвереньках между столами, добралась до мамы. В таверне вспыхнула потасовка. Крики, грохот, звон бьющихся кружек.

Мама ничего не сказала, только толкнула Эсси к себе за спину, схватила стул и выставила перед собой, точно оружие или щит.

Зал превратился в поле битвы. Куда ни глянь, толкались посетители, бросившиеся наутек. Шестеро бандитов в мехах и с обнаженными мечами пытались прижать Торнака к камину, но он легко ускользал от них. Он скинул плащ и метался по залу с кошачьей грацией. Саррос забился в угол и кричал оттуда:

– Прикончите его! Разрубите пополам! Выпустите кишки!

Один из бандитов взмахнул мечом и бросился на Торнака. Тот легко отразил удар вилкой, потом сделал выпад – и вилка глубоко погрузилась в грудь нападавшему.

По осени, когда заканчивался сбор урожая, Эсси не раз видела, как дерутся оставшиеся без дела работники, но эта схватка ничуть не походила на пьяную потасовку крестьян. Сейчас было гораздо хуже: трезвые люди сошлись не на жизнь, а на смерть в открытом бою, и от этого ей стало во много раз страшнее.

Она поискала взглядом отца. Тот полз к барной стойке, в укрытие, из рассеченного виска капала кровь.

– Папа! – крикнула Эсси, но он не услышал.

На Торнака набросились сразу трое. Они суматошно размахивали мечами, не глядя друг на друга.

Торнак схватил стул и обрушил его на противника слева, при этом вилкой отражая атаки двух других. Он фехтовал с необычайным мастерством, отражая все удары. Нападавшие тщетно пытались пробить его защиту. У них было преимущество длинных клинков, но Торнак легко уклонялся от выпадов и вскоре перешел в нападение, двигаясь с непостижимой быстротой. Удар, другой, еще и еще – и трое бандитов с громкими стонами остались лежать на полу.

Тем временем папа дополз до бара и поднялся на ноги. В руке он до сих пор сжимал дубинку, но разве может обтянутая кожей палка сравниться со сверкающими мечами!

– Эсси, – дрожащим голосом проговорила мама. – В кухне Олфа. Иди туда…

Закончить она не успела. К ним подскочил один из головорезов Сарроса с булавой в руке. Он обрушил могучий удар на стул у мамы в руках, и тот буквально рассыпался.

Никогда еще Эсси не была такой маленькой и беспомощной. Папа далеко, он не успеет, а мама ничего не сможет поделать с этим бандитом. Он взмахнул мечом…

Но глаза бандита вдруг закатились, и он рухнул ничком. Из затылка торчала вилка.

Это Торнак метнул ее через весь зал!

Саррос и последний его подручный с двух сторон подступили к обезоруженному Торнаку. Но приблизиться на расстояние удара не успели: Торнак толкнул стол прямо в живот бандиту, а когда тот пошатнулся, приложил головой об пол.

Саррос выругался и рванулся к двери, на бегу швырнув в Торнака горсть блестящих кристаллов.

И опять Торнак прошептал слово, и по его команде кристаллы круто развернулись и устремились в очаг. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Из каменного очага взметнулся вихрь огненных искр.

Саррос не успел добежать до двери: Торнак догнал его, схватил за шиворот, поднял над головой, а потом с силой впечатал в дощатый пол. Острозубый взвыл от боли и стиснул левый локоть, выгнувшийся под неестественным углом.

– Эсси, – прошептала мама, – стой за мной.

У Эсси и в мыслях не было ослушаться. Последние оставшиеся гости пятились к дверям. Торнак наступил ногой на грудь Сарросу.

– Ну, мерзавец, – прорычал он, – говори, где нашел камни?

Папа, шатаясь, побрел от стойки к маме и Эсси. Никто ничего не сказал, только мама обняла папу, а он обнял ее.

Из горла Сарроса вырвался булькающий смех. Дикая нотка в голосе напомнила девочке Вейрика, сумасшедшего, который жил под мостом у мельницы. Саррос облизал заостренные зубы и произнес:

– Ты сам не знаешь, чего ищешь, Странник. Ты одурманен луной и не видишь дальше своего носа. Спящий шевельнется и раздавит нас всех, как муравьев. И тебя, и меня.

– Камень, – процедил Торнак. – Где?

Голос Сарроса стал еще тоньше. Ночную тишину пронзил его безумный визг:

– Ты не понимаешь! Хранители снов! Они забрались к тебе в голову, искорежили твои мысли! Вывихнули тебе разум! – Бандит забился в припадке, заколотил пятками по полу. На губах пузырилась желтая пена. – Они придут за тобой, Странник, вот увидишь, придут! Они… – Голос оборвался сдавленным хрипом, острозубый дернулся в последний раз – и затих.

В первый миг никто в таверне не шелохнулся.

Все глаза были устремлены на Торнака. Он сорвал с шеи Сарроса амулет, подобрал оброненный плащ и вернулся к столу у камина. Сунул в карман камень, мерцавший внутренним пламенем, взял кошель с монетами и помедлил, размышляя.

Взвесил кошель в руке, подошел к маме и папе, которые стояли, закрывая собой Эсси.

– Прошу вас… – взмолился папа.

Эсси никогда не слышала в его голосе такого отчаяния, и от этого противно засосало в животе. Отцовский страх отчетливо дал понять, что мир куда опаснее, чем ей казалось прежде. Она всегда считала свой дом надежным укрытием от любых опасностей и тревог – и вдруг это закончилось. И отец с матерью не сумеют защитить ее – ни от меча, ни тем более от магии.

– Приношу извинения за беспокойство, – сказал Торнак. От него пахло потом, льняная рубашка была забрызгана кровью. И тем не менее он снова вел себя совершенно спокойно. – Вот, этого хватит, чтобы навести порядок.

Он протянул кошель, и папа, недолго поколебавшись, взял деньги.

– Вот-вот нагрянет стража. – Отец облизнул губы. – Если выйдете через черный ход, успеете добраться до ворот незамеченным.

Торнак кивнул. Потом опустился на колени и выдернул вилку из головы бандита, лежавшего на полу. В упор посмотрел на Эсси, и она съежилась в комочек.

– Бывают дни, – тихо сказал Торнак, – когда надо остаться и вступить в бой. Бегством делу не поможешь. Теперь ты это поняла?

– Да, – шепнула Эсси.

Торнак обратился к родителям:

– Последний вопрос: чтобы таверна работала, вам нужно покровительство гильдии каменщиков?

Отец изумленно выгнул бровь:

– Нет, раз уж на то пошло. А что?

– Так я и думал, – ответил Торнак. А потом вручил Эсси вилку. Она была совершенно чистая, ни капельки крови. – Держи, Эсси, дочь Сиглинга. На ней заклятие, она никогда не сломается. Если Хьордис снова будет мучить тебя, ткни ее хорошенько, и она отстанет.

– Эсси, – предостерегающе произнесла мама.

Но Эсси уже приняла решение. Торнак прав: бегством делу не поможешь. И эта причина была не единственная. Хотя дома ей спокойнее, чем где угодно в других местах, все же нельзя рассчитывать на то, что родители отведут все беды. Это доказала схватка в зале таверны. Остается только одно: научиться самой защищать себя и свою семью.

Она взяла вилку и торжественно сказала:

– Спасибо.

– У каждого хорошего оружия должно быть имя, – проговорил Торнак. – Тем более у волшебного. Как ты ее назовешь?

Эсси задумалась на секунду и ответила:

– Мастер Тык!

По лицу Торнака расплылась широкая улыбка, а из глаз исчезли последние тени. Он от души, сердечно рассмеялся:

– Мастер Тык! Мне нравится. Очень метко. Пусть Мастер Тык всегда приносит тебе удачу.

И Эсси тоже улыбнулась. Ну и пусть мир большой и страшный, зато теперь у нее есть волшебное оружие. У нее есть Мастер Тык! Может быть, Карт ее простит, если она возьмет и хорошенько ткнет Хьордис. Эсси словно наяву видела, каким станет лицо этой нахалки…

Затем мама спросила:

– Кто… кто же вы такой на самом деле?

– Просто один из тех, кто ищет ответы, – отозвался Торнак.

Эсси подумала, что сейчас он повернется и уйдет, однако он положил ладонь ей на левую руку и произнес слова, которых удивленная девочка не поняла, и те проникли куда-то вглубь, словно дергая мышцы за невидимые веревочки.

– Оставьте ее в покое! – Папа потянул Эсси к себе, но Торнак уже шагал прочь, и плащ развевался у него за спиной, как темное крыло.

Когда Странник свернул в переулок, папа с мамой кинулись ощупывать Эсси руки и ноги.

– Тебе не больно? – тревожилась мама. – Что он тебе сделал? Ты…

– Все хорошо, – ответила Эсси, хоть и была в этом не совсем уверена. – Я… ай! – По левой руке взбежала жгучая, щекотная боль, как будто ее кусали тысячи муравьев.

Эсси снова вскрикнула, рванула манжету, закатала рукав…

Верхняя часть предплечья менялась на глазах. Длинный припухлый шрам разглаживался, превращаясь в чистую здоровую кожу. Он уменьшался и уменьшался, пока от него не осталась лишь крохотная красная черточка. Она не исчезла совсем. Осталась как напоминание о пережитой боли. О победе.

Эсси не верила своим глазам. Прикоснулась к обновленной коже, подняла глаза на родителей. И на этот раз не стала сдерживать слезы, хлынувшие по щекам.

– Ох, Эсси, – только и вымолвил папа.

И вместе с мамой тепло обнял дочь.





* * *


Выйдя из «Сытного обеда», Муртаг поднял голову и глубоко вдохнул ночной воздух. Вокруг порхали мягкие лепестки снега, город, укутанный низкими облаками, был тих и спокоен.

Сердце бешено колотилось, еще не успокоившись после драки в таверне. Глупо. Давно бы мог догадаться, что не надо разбрасываться деньгами, а не то наживешь бед. Больше он таких ошибок не повторит.

Давно ли он в последний раз убивал? Больше года назад. Однажды, когда возвращался в лагерь, напали двое бандитов – тупые неотесанные громилы, куда им против него! Он отбился чисто машинально, а когда понял, что случилось, бедолаги уже лежали на земле. До сих пор слышится, как скулил один из них, умирая…

Муртаг поморщился. Некоторым удается всю жизнь прожить, никого не убив. Трудно себе представить…

По тыльной стороне ладони стекла капля крови – чужой, не его. Муртаг с отвращением вытер руку о стену. Лучше оцарапаться о щепки, чем терпеть засохшую кровь.

Хоть он и не выпытал у Сарроса, где находится то заветное место, теперь он хотя бы знает, что оно существует. И от этого знания на душе стало тяжело. Уж лучше бы разочароваться. Какая бы правда ни скрывалась по ту сторону выжженной земли, вряд ли она будет приятной. Жизнь – штука непростая. И кто такие Хранители снов, о которых говорил Саррос? Тайны, опять тайны…

Издалека, из-за пределов Кевнона, прилетел немой вопрос: дракон Торн волновался за хозяина.

«Все в порядке, – сообщил ему Муртаг. – Так, пошумели немного».

«Мне прийти?»

«Нет, пожалуй, но на всякий случай будь наготове. Всегда».

Торн скрылся, оставив напоследок ощущение осторожной внимательности, но Муртаг все равно ощущал прочную нить, незримо связывающую их. Эта успокоительная близость стала единственной неизменной реальностью в их бурно меняющейся жизни.

Он зашагал по переулку. Пора уходить. Вскоре на шум прибежит городская стража, а он уже и так слишком замешкался.

Высоко над головой что-то промелькнуло. Муртаг остановился посмотреть. Он даже не сразу понял, что это такое.

Сверху, из подбрюшья озаренных огнями облаков, плавно опускался кораблик, сплетенный из травы. Маленький, всего пару ладоней в длину. Корпус и паруса были из длинных узких листьев, а мачта и реи – из жестких стеблей. Команды Муртаг не увидел. Корабль двигался сам по себе, подгоняемый невидимой силой. Он дважды облетел вокруг Муртага, и тот разглядел на верхушке миниатюрной мачты крошечный флаг.

Потом кораблик повернул на запад и исчез в пелене снегопада, как будто его и не было.

Муртаг невольно улыбнулся. Он не знал, кто сделал этот кораблик и что все это означало, но сам факт того, что вещица столь хлипкая, столь прихотливая существует на самом деле, наполнял его непривычной радостью.

Он вспомнил, о чем говорил той девочке, Эсси. Может, и самому стоит прислушаться к собственному совету? Может, хватит бежать? Пора вернуться к старым друзьям.

От этой мысли Муртага наполнили противоречивые чувства. Везде, куда бы он ни пошел, он слышал, с какой горечью люди произносят его имя. С каким бы жаром Эрагон и Насуада ни защищали его на публике, мало кто будет доверять ему после всего, что он натворил на службе у Гальбаторикса. Это была горькая, несправедливая истина, одна из тех, какие он давным-давно вынужден был принять.

Из-за этого-то он и скрыл свое лицо, сменил имя, странствовал по дальним окраинам населенных земель, никогда не появлялся там, где его могли знать. И хоть одиночество пошло ему и Торну на пользу, все же невозможно скитаться всю оставшуюся жизнь. Поэтому он в который раз задался вопросом, не пришла ли пора вернуться и с открытым забралом встретить всех призраков своего прошлого.

Но сначала… Муртаг посмотрел на снятый с шеи Сарроса амулет из птичьего черепа.

Какие чары на него наложены? Почему он смог противостоять Имени всех Имен? Магия без слов – вещь необузданная и опасная, и редкому чародею достанет храбрости или глупости связываться с ней. Даже сам Муртаг не посмел прибегнуть к ней в «Сытном обеде», когда вокруг было так много случайных, ни в чем не повинных людей.

«Нет, – решил Муртаг, – в первую очередь надо найти колдунью Бейчел и задать ей пару вопросов».

Ответы, должно быть, будут очень интересными.





Глава III

Зал Тысячи Красок




Когда Эрагон вернулся к себе, уже наступила ночь, и Зал Тысячи Красок озарялся лишь беспламенным светом фонарей на стенах да внутренним сиянием самих Элдунари.

Он сидел, глядя на пол, и медленно приходил в себя. Лицо расплылось в улыбке. Муртаг! Эрагон давно не виделся со сводным братом – с тех пор, как после смерти Гальбаторикса они расстались возле Урубаена, который теперь называется Илирией. О том, что Муртаг жив, говорили только возникающие время от времени слухи о красном драконе, иногда появлявшемся тот тут, то там в разных концах Алагейзии. Приятно было узнать, что с братом все хорошо – по крайней мере, лучше, чем было раньше.

«Он заслуживает счастья», – подумал Эрагон.

Потом он задумался о камнях, которые ищет Муртаг, и о колдунье Бейчел. Его беспокоило и то и другое, ибо напоминало, как мало еще он знает об Алагейзии и ее обитателях. Незнание – это изъян, с которым нельзя больше мириться; в критический момент оно может оказаться губительным для всех, кого он с Сапфирой поклялся защищать.

Только бы Муртаг был осторожен. Везде, куда бы он ни направился, его будут ждать смертельные опасности. Брат, конечно, очень силен, но не всемогущ. Неуязвимых не бывает.

И снова, как наяву, Эрагон услышал совет, который Муртаг дал Эсси: «Бывают дни, когда надо остаться и вступить в бой. Бегством делу не поможешь». И он понял, почему драконы сотворили для него именно такое видение.

Он улыбнулся и вздохнул свободнее. Если уж девчонка вроде Эсси может твердо стоять на своем и встречать жизненные трудности лицом к лицу, то уж он-то и подавно. Он же как-никак Всадник. Этого от него и ждут.

Более того, ни одна из трудностей, с которыми он сейчас сражается, и вполовину не так противна и неотвязна, как эта гадкая Хьордис. Эрагон хмыкнул, покачал головой, радуясь, что не ему предстоит иметь дело с этой вредной девчонкой.

«Ну как, помогло?» – спросил Глаэдр.

Эрагон кивнул, хоть дракон и не мог его увидеть, и встал, разминая затекшие ноги.

«Да. Помогло. Спасибо, эбритхиль. Спасибо всем вам».

Ответом был целый хор разноголосых мыслей:

«На здоровье, птенец».

Когда-нибудь драконы перестанут воспринимать его как неоперившегося цыпленка, но этот день еще не настал. Грустно усмехнувшись, Эрагон ушел и поднялся на самую вершину лестницы, в свое «орлиное гнездо».

За окном над горой Арнгор и окрестными землями сияли холодные звезды. Этот вид напомнил Эрагону о кораблике, который пролетел мимо Муртага: однажды ночью, у костра, игрушку сплела Арья, когда пришла спасти его из Империи, и они вместе отправились в долгий пеший путь. Той же ночью из темноты явилась стайка блуждающих огоньков, и они шутки ради превратили лилию в цветок из живого золота.

Арья наложила на кораблик чары, позволяющие вытягивать энергию из растений, над которыми он пролетает, так что парусник мог вечно плавать над землей, и трава его всегда оставалась свежей и зеленой. Эрагону приятно было думать, что кораблик до сих пор где-то там, плывет над Алагейзией по волнам ветра. Хотелось бы знать, что он видел в своем бесконечном плавании. Еще одна тайна, одна среди многих других.

Сапфира ждала его, свернувшись в гнезде. Эрагон разделся, спрятался под крыло. Она приоткрыла глаз и спросила:

«Ну как?»

– Ты была права, – ответил Эрагон, уютно устраиваясь в ее тепле. – Мне нужно отдохнуть.

В ее груди что-то тихо загудело.

«Какой ты хороший, когда не огрызаешься, как сердитый лис».

– Верно, – усмехнулся он. Потом поделился с ней видением, которое получил от Элдунари.

Когда все закончилось, дракониха сказала:

«Я бы хотела, чтобы Муртаг и Торн приехали к нам».

– Я тоже.

«Думаешь, у нас есть еще один враг? И он скрывается где-то в Алагейзии?»

– Не знаю. Если и да… Одним больше, одним меньше. Я бы не тревожился.

«Да… – Сапфира глубоко вздохнула, шевельнула крыльями, улеглась поудобнее. – Хватит хлопот на сегодняшний вечер. Оставь их до утра».

– Хватит хлопот, – с улыбкой согласился Эрагон. Закрыл глаза, притулился к драконьему брюху и впервые с тех пор, как они поселились возле горы Арнгор, выкинул из головы все заботы и уснул крепко, без тревог и сновидений.





Часть вторая

Ведьма





Глава «О природе звезд» написана Анжелой Паолини (она же Анжела Травница)





Глава IV

Рифмы и загадки




Эрагон сидел за письменным столом и всматривался в травницу Анжелу.

Она, все еще в мехах и дорожном плаще, сидела напротив него в темном кресле соснового дерева, которое для Эрагона напели эльфы. На опушке из кроличьего меха таял снег, ярко поблескивая в свете фонарей. На полу рядом с травницей лежал кот-оборотень Солембум и аккуратно вылизывался. Кошачий язык с громким шорохом сновал по лохматой шерстке.

За открытым окном «орлиного гнезда» бушевала непроглядная метель. Отдельные снежинки врывались внутрь и падали на подоконник, но охранные чары, поставленные Эрагоном, надежно защищали зал от снега и холода.

Буран над горой Арнгор начался пару дней назад и все никак не успокаивался. И был он в этом году уже не первым. Зима на восточных равнинах оказалась куда суровее, чем предполагал Эрагон. Наверное, так влияют на погоду Беорские горы.

Анжела и Солембум прибыли с последним караваном торговцев – оборванных, измотанных от долгого пути и замерзших до полусмерти. Вместе с травницей пришла отмеченная драконами малышка Эльва – та, что несла на себе печать самопожертвования, которую на нее нечаянно наложил Эрагон. Благословение обернулось проклятием, и до сих пор, видя девочку, он мучился угрызениями совести.

Эльву оставили на нижнем этаже – там ее накормят гномы. С их прошлой встречи она сильно подросла и выглядела лет на десять, то есть на шесть лет старше своего истинного возраста.

– Ну и где же та озорная стайка скачущих драконят, которую я ожидала увидеть? – Анжела сняла варежки, сложила руки на коленях и твердо встретила взгляд Эрагона. – Они что, еще не вылупились?

Эрагон с трудом сдержался, чтобы не поморщиться.

– Нет. Основная часть крепости еще далека от завершения. Ты сама видела. И запасы почти на исходе. Как сказал Глаэдр, яйца ждали добрую сотню лет, подождут и еще одну зиму.

– Гм, не поспоришь. Только не слишком затягивай, аргетлам. Будущее принадлежит тому, кто успеет его ухватить. Как поживает Сапфира?

– А что?

– Отложила яйца?

Эрагон смущенно заерзал. По правде сказать, ни одного, но он не хотел в этом признаваться. Дело было слишком личное, чтобы с кем-то делиться.

– Если тебе так интересно, спросила бы у нее сама.

Травница склонила голову набок:

– Ах, какие мы обидчивые! Ну да ладно, спрошу.

– Что тебя привело сюда, да еще в разгар зимы? Анжела достала из-за пазухи медную фляжку, приложилась сама и протянула Эрагону. Он покачал головой.

– Полно тебе, убивец королей. Ты как будто бы и не рад нас видеть.

– Ты всегда желанная гостья у нашего очага, – сказал Эрагон, тщательно выбирая слова. Меньше всего ему хотелось обидеть эту женщину, подвижную как ртуть. – Но, согласись, странная затея – отправляться в путь через равнины в самые лютые месяцы. Мне просто любопытно. Уж кто-кто, а ты это поймешь.

– Ну и ну, как далеко мы ушли от того дня в Тейрме, – пробормотала Анжела. Потом снова заговорила громче: – По двум причинам. Во-первых, я хочу показать Эльве нашу страну. И мне, и ей будет полезно на время покинуть земли, населенные людьми. Особенно если учесть, как ручные чародеи Насуады в Дю Врангр Гата осложняют жизнь простым безобидным колдуньям вроде меня.

– Это ты-то простая? Безобидная? – выгнул бровь Эрагон.

– Да, – самодовольно ухмыльнулась Анжела. – Ну, может, не такая уж безобидная. В общем, мы побывали в Дю Вельденвардене. Заглянули в колодец мечты в пещерах Мани, остановились в Тронжхайме. Дальше путь, казалось бы, должен лежать к холмам Тиндара. Но… – Она повертела в руках край плаща. – Мне подумалось, что Эльва, может быть, сумеет успокоить разум некоторых Элдунари.

Эрагон кивнул, читая между строк смысл этой речи.

– Может быть. И… дай-ка попробую догадаться… она, возможно, при этом кое-чему выучится.

– Вот именно, – с неожиданной силой подтвердила Анжела. Не встречаясь с ним глазами, стряхнула талые капли с мехового капюшона. – Вот именно.

В душе у Эрагона зародилась глубокая тревога. Из всех людей и других созданий, которых он повстречал с тех пор, как нашел в горах Спайна яйцо Сапфиры, Эльва, пожалуй, была самой опасной. Его неправильно произнесенное благословение наделило ее сверхчеловеческим талантом: она стала живым щитом, ограждающим других от несчастья. В результате Эльва обрела способность предвидеть и предупреждать грядущие беды. И это еще не все: она могла улавливать самые болезненные мысли тех, кто вокруг, а это очень страшно. И такое бремя оказалось непосильно тяжелым для маленького ребенка.

Эрагон не переставал удивляться тому, что, несмотря на эти чары, Эльва сумела сохранить здравый рассудок. Однако она была еще очень молода, и опасность оставалась.

– Анжела, чего ты недоговариваешь? – прищурился он и подался вперед. – С Эльвой что-то не так?

– Не так? – весело рассмеялась травница. – Нет, все так. У тебя слишком подозрительный ум, истребитель теней.

– Гм. – Он не очень-то поверил.

В тишине размеренно шуршал язык Солембума.

Наконец травница сунула руку за пазуху и извлекла тонкий плоский сверток из промасленной ткани.

– А вот и вторая причина моего появления. – Она протянула сверток Эрагону. – В свете надвигающегося на меня старческого слабоумия я решила приложить перо к бумаге и записать полный рассказ о моей жизни. Автобиографию, так сказать.

– Надвигающегося старческого слабоумия? – Кудрявая женщина не выглядела старше своих двадцати с небольшим лет. Эрагон взял сверток. – И что велишь мне с ним делать?

– Как что? Прочитать, конечно! – воскликнула Анжела. – Для чего же еще я тащилась через всю Алагейзию, если не затем, чтобы услышать просвещенное мнение человека, выросшего среди неграмотных крестьян?

Эрагон ответил долгим взглядом.

– Очень смешно. – Он развернул пакет и обнаружил стопку листов, испещренных рунами, которые были выведены чернилами разного цвета. Быстро пролистал их, увидел несколько названий глав. Главы явно шли вразнобой. – Тут многого не хватает, – сказал он.

Травница лишь отмахнулась, как от чего-то незначительного.

– Это потому, что я писала их не по порядку. Так уж устроен мой ум.

– Но откуда ты знаешь, что… – Он присмотрелся к странице, – что эта глава должна быть сто двадцать пятая, а не, скажем, сто двадцать третья?

– Потому что, – возгласила Анжела с чувством превосходства, – во мне жива вера в богов. И они вознаграждают меня за старания.

– Да откуда в тебе вера? – Эрагон подался вперед, чувствуя, что обретает превосходство в этом странном поединке. – Ты вообще ни во что не веришь, кроме себя самой.

На лице Анжелы нарисовалось шутливое возмущение.

– Это еще что? Ты смеешь сомневаться в моих убеждениях, Шуртугал?

– Ничуть. Просто интересуюсь, куда они направлены. И даже если я приму твои слова за правду, в каких богов ты веришь? В тех же, что и гномы? Или ургалы? Или бродячие племена?

Улыбка травницы стала еще шире.

– Ну разумеется, во всех сразу! Моя вера слишком широка и не может быть втиснута в рамки одного-единственного набора богов!

– Мне кажется, тут могут крыться… противоречия.

– Ты мыслишь слишком буквально, сын Брома, я тебе это уже говорила. Раздвинь границы своих представлений о том, что возможно, а что нет. – Во взгляде Анжелы было столько насмешки, что Эрагону стало не по себе.

– Может, ты и права. – Он постарался быть к ней снисходительнее. – И все-таки не боги же написали эти страницы!

– Не боги, – подтвердила она. – Я сама. Но мы что-то углубились в теологию. Тема для беседы, конечно, увлекательная, но все-таки я пришла не за этим… Знаешь кольца-загадки, которые делают гномы?

Эрагон кивнул. Однажды Орик подарил ему такое кольцо, когда они ездили из Тронжхайма в эльфийский город Эллесмеру.

– Тогда ты знаешь: если их разобрать, они выглядят как сумбурная груда перепутанных металлических полосок. Но сложи их в нужном порядке, и вот оно – красивое, прочное кольцо! – Анжела указала на бумаги. – Вот так и здесь. Порядок или беспорядок – зависит от точки зрения.

– А какая точка зрения у тебя? – тихо спросил он.

– Та же, что у изготовителя колец, – столь же тихо ответила травница.

– Я…

– Хватит задавать вопросы, прочитай наконец рукопись. – Она взяла варежки и встала. – Потом поговорим.

Травница вышла. Солембум перестал вылизываться, поглядел на Эрагона глазами-щелочками и сказал:

«Берегись теней, которые ходят, человек. В мире действуют причудливые силы».

И кот-оборотень тоже ушел, неслышно ступая мягкими лапами.

Эрагон, сердитый и встревоженный, откинулся на спинку кресла и углубился в бумаги Анжелы. Его так и подмывало, просто назло ей, читать не по порядку, однако он взял себя в руки и начал, как и положено, с самого начала…





Глава V

О природе звезд





Предисловие


Меня часто называли распущенной, и я на это ни капельки не обижаюсь. Когда я была молода (да, дорогой читатель, я была молода, как бы ни противились этому факту недалекие последователи доктрины истинных мотивов), я по неразумению показала всем свою натуру. И в своем юношеском запале повторяла эту ошибку слишком много раз.

Хочешь ли испробовать и разнюхать, увидеть и понять, попробовать на вкус мою душу? Я не бестолковое дитя. Нет. Теперь я ошибаюсь редко и никогда не повторяю своих ошибок, потому что в моей профессии за них надо расплачиваться кровью, плотью и жизнью.

Итак.

Все сказки, собранные в этом томе, совершенно правдивы, и все до единой – неправда. Оставляю внимательному читателю распутывать прихотливые нити повествования, памяти, фактов и лжи. Вот что я вам скажу: я с величайшим тщанием даю точнейший пересказ самых известных – и, следовательно, самых недопонятых и перевранных событий.

Истина редко лежит посередине, ровно между двумя противоположными точками зрения. По моему опыту, она располагается значительно выше и левее очевидной, всеми провозглашаемой «правды». Поднимите глаза от плоскости человеческих деяний, и вы увидите парящего над головой дракона или, по крайней мере, весьма выразительное небо, которое вовремя предупреждает: пора искать укрытие, потому что надвигается гроза.

Вы часто слышите советы о том, что до правды надо докапываться. Ни в коем случае не делайте этого. Я уже докопалась. Увидела, что лежит внизу, и не пожелаю этого даже самым худшим из вас.

Стремитесь к мудрости! Или, по крайней мере, к снижению идиотизма.

Анжела, у которой много имен





Глава 7



Звезды движутся по ночному небу


Когда я была маленькой, это казалось очевидной истиной, о которой и задумываться-то не стоит, наподобие солнечных восходов или смены времен года.

Мне ярко вспоминается та ночь, когда я лежала на высокогорном пастбище и широко раскрытыми глазами наблюдала небесную феерию. Пылающие звезды озаряли холодным сиянием широкое ясное небо, такое далекое от дыма городских очагов и света факелов искателей.

Звезды чертили над землей свои еженощные пути. Они двигались. Это же очевидно, разве не так? Но на поверку очевидное часто оказывается иллюзией.

На ярком звездном небе черными силуэтами покачивалась созревающая трава и поздние весенние цветы. Высокая зелень полностью скрывала девчонку вроде меня, и казалось, что я смотрю со дна глубокого колодца. Даже если искатели придут на это пастбище, они не заметят меня и с двух шагов.

Время шло, вращались звезды над головой, ночная прохлада вытягивала тепло из моего тела, и я впала в странное забытье, не уснула – потому что не смела закрыть глаза, – но и в полном сознании не была. Размышляя об этом сейчас, я хорошо понимаю, какие природные процессы воздействовали на мое тело, но на протяжении многих лет они оставались для меня тайной.

Мир переменился.

На миг я почувствовала, как все: земля у меня под спиной, под вытянутыми руками и прижатыми к влажной траве ладонями – потеряло материальность. Я падала ниоткуда и в никуда. Мое тело не имело веса, я порхала и парила и при этом все так же прижималась к земле. Изменилось восприятие времени. Звезды ускорили свой полет по небу, и вдруг мне показалось, что это я лечу, а они стоят на месте. Земля, деревья, горы – все пришло в движение.

Мне в то время было незнакомо понятие «планета», но, знай я это слово, оно было бы самым правильным.

Небо на горизонте стало светлеть, а я до сих пор не имела понятия, сколько времени прошло. Затем, с первыми лучами солнца, забытье развеялось, и я снова стала самой собой – с поколебленным пониманием мира, с внезапной решимостью храбро встретить неизбежные беды, которые неминуемо нагрянут.





Глава 23



Звезды неподвижны, вращение планеты создает иллюзию их движения


Повинуясь легчайшему касанию пальца, глобус беззвучно завертелся на идеально смазанных миниатюрных подшипниках. Чудесный, блестящий, испещренный микроскопическими гравировками на неведомом светлом металле. Даже самые грандиозные географические явления превратились всего лишь в крошечные бугорки и впадинки холодного металла под кончиками пальцев.

Думаю, своим легким касанием я наверняка прошлась по множеству мест, которые мне довелось посетить впоследствии.

Я глубоко восхищалась глобусом с той самой минуты, когда мой взгляд впервые упал на него. Мне хотелось изучать его часами и днями напролет, сравнивать с привычными картами и постигать различные методы отображения круглого предмета на плоской поверхности.

И хотя этот глобус – теперь я знаю – никуда не годился как достоверное изображение планеты, все же он был потрясающим, пленительным произведением искусства, и мне очень жаль, что он уничтожен. Не такая уж большая цена… и все же искусство надо беречь.

Но в тот момент глобус лишь отвлекал от дела и заставлял терять драгоценные секунды.

Время было ограниченно. Библиотека могла прийти в Движение в любой момент, и чем дольше я мешкала, тем больше увеличивалась вероятность, что я застряну в неведомом захолустье между мирами, в ином пространстве, не здесь и не там.

Внутренняя дверь библиотеки лишь на несколько мгновений совпадала с наружной, и я еще не научилась выполнять сложные вычисления, позволяющие предсказать время безопасного перехода. Такова была хитроумная система для защиты самых ценных сведений. Но, невзирая на опасность, я была полна решимости сделать первые шаги по тропе познания.

Боязнь упустить тот краткий миг, когда библиотека и Башня соединяются, была не единственной. Куда сильнее пугала опасность, что в библиотеке меня обнаружит ОН.

Хранитель Башни взял меня в ученицы, пообещав, что даст образование, но информация с самого начала струилась тонким ручейком, который вскоре практически пересох. Этих скудных капель едва хватало, чтобы увлажнить губы, а мне хотелось плавать, плескаться и нырять в глубоком океане знаний.

Моя обида на это предательство и жажда справедливости оказались сильнее, чем страх быть пойманной, но совсем ненамного. Я стремилась к знаниям, а украденная свобода – это все равно свобода.

Без Хранителя, нехотя выдающего мне самые простые книги, содержание которых я давно усвоила, библиотека казалась гораздо больше, чем мне запомнилось. Резные барельефы на высоких полках еле заметно шевелились, когда оказывались на краю поля зрения, и всегда хранили неподвижность, если смотреть на них в упор.

Я торопливо перебирала книги, выискивая нужный том. Старалась ни на что не отвлекаться, но в отчаянии все меньше думала о своем тщательно проработанном плане. Руки перебирали книгу за книгой – простые и позолоченные, тоньше пальца и шире ладони, некоторые были подозрительно тяжелы для своих размеров.

Щелк.

Один совсем непримечательный том привел в движение потайной ящик в соседнем шкафу. И пробудил во мне восторг пополам с ужасом, каким обычно сопровождаются явления непредсказуемые, но при этом давно ожидаемые. Я метнулась к ящику и второпях опрокинула беспламенный фонарь.

Он не разбился.

И не включил тревогу.

Но отнял драгоценные секунды, которые я потратила, поправляя его неловкими от волнения пальцами. Я так боялась оставить хоть малейшие свидетельства своего пребывания, что совсем забыла об опасности очутиться в ловушке.

Хватило бы мне времени, если бы не эта ошибка? Если бы не быстролетные размышления над глобусом? Или из-за моей неопытности затея была с самого начала обречена на провал?

Все золото мира не имеет цены, если странствуешь по пустыне без глотка воды. Какую ценность имеют тайны мироздания, если ты затеряна в неведомой пустоте, где не действуют известные тебе законы природы?

Библиотека пришла в Движение. Оно не ощущалось совсем – и затмило все. Библиотека осталась такой же, как была, но меня с головы до ног окутала боль, вызванная внезапным нарушением глубинных тканей Вселенной. Я была здесь – и в то же время неведомо где.

Выхода нет.





Глава 125



Вся материя во Вселенной находится в движении; всякое движение относительно


– Время пришло.

– Время всегда найдется.

Я кивнула. Эльва всегда видела вещи под необычным, очень приятным углом.

После неудачи с Бильной меня долго отпугивала сама мысль о том, чтобы взять еще одну ученицу. Но я все больше и больше размышляла о том, чего Эльва могла бы достичь, если я ее выучу, и, наоборот, кем она станет без направляющей руки.

Стены, потолок и пол ее покоев в цитадели Илирии были обтянуты роскошной тканью, и создавалось впечатление, что находишься в шатре или же в чреве какого-то матерчатого зверя. Она сидела в гнезде из подушек, уютная и грозная. С моего последнего визита она выросла и как-то заострилась.

– Тебе известно, почему я пришла, – сказала я.

– Конечно. Ты услышала о недавних… интригах. – Последнее слово было напитано ядом.

Я села напротив, на толстые ковры, бесчисленными слоями покрывавшие пол.

– Я слышала, что Насуада больше не выпускает тебя в город. Возможно, для тебя закрыты и многие части цитадели. Возможно, твой мир ограничен этими комнатами.

Девочка смотрела меня с чем-то вроде презрения.

– Никто не может удержать меня взаперти. Ты же знаешь. Я не выхожу из своих покоев, потому что сама так решила. Я могу уйти когда захочу.

– Теоретически да, но за тобой сразу же начнется погоня. Кто-нибудь из Дю Врангр Гата очень скоро захватит тебя врасплох – например, во сне – и вернет обратно.

– Ничего ты не понимаешь. Уходи, счастливого пути. – Она помахала мне и отвернулась.

– Я слышала рассказы – без сомнения, преувеличенные – о твоих… подвигах. И не могу осуждать Насуаду за то, что она держит тебя под замком. Торговые переговоры затягиваются на долгие недели, вспыхивают битвы, главный поставщик провизии в армию пойман на осквернении часовни гномов…

– Он ждал друга.

– И забыл дома одежду.

– С каждым может случиться.

– И заставил посла эльфов заплакать? На виду у ургалов?

Эльва рассмеялась:

– Это было забавно.

– Ты слишком много продемонстрировала им, и они обратят это против тебя. Я пришла предложить тебе помощь, если ты в ней нуждаешься.

Эльва молчала, впившись в меня пристальным взглядом, – весьма мудрая тактика беседы, которую я рекомендую во многих случаях.

Я продолжила:

– Если бы я смогла увести тебя отсюда втайне от всех, ты пошла бы?

Она вскинула подбородок:

– Зачем? Чтобы ты шпионила за мной для Эрагона? Чтобы держала на цепи, как опасного зверя? Чтобы использовала меня для своих хитрых планов? Я быстро учусь и теперь знаю очень много. Люди хрупки – их можно тыкать палочкой и смотреть, как они корчатся. Мне твоя помощь не нужна.

– Хочешь, чтобы я тебя уговаривала?

И снова ответом был только немигающий взгляд.

– Ладно же. Эрагон избавил тебя от навязчивого стремления помогать всем и каждому, но от этого твоя жизнь не стала лучше. Ты расправляешь крылья, проверяешь свои способности, ищешь свое место в этом мире. Но с каждым взмахом, с каждой попыткой тебе снова и снова напоминают: тебе нет места среди обычных людей, никто не разглядит тебя настоящую. – Не вопрос, а утверждение. Иголка, чтобы колоть и бередить. Подействовало: лицо Эльвы стало тверже, в глазах отражалась лишь крохотная искра яростного пламени.

– Каждый хочет того, чего он не может заполучить. Даже ты?

– О да. – Я не удержалась от улыбки, хотя этим наверняка рассердила девочку еще больше. – Эльва… Ты знаешь правила игры, но только для начальных ходов. Я смогу показать тебе очень многое и сберечь до тех времен, когда ты захочешь вернуться к этой жизни. Размах и глубина всего сущего гораздо больше, чем кто-либо может представить – даже самый древний дракон, даже самый мудрый эльф. Я видела больше, чем многие другие, но все это – лишь крохотная пылинка, мельче мелкого, меньше малого.

Эльва закусила губу и впервые стала похожа на обычного ребенка.

Вот оно в чем дело. Широтой всего сущего ее не убедишь. Но я достигла цели своего первого шага – усилить в ней смирение перед моей властью. Пришло время для ее истинного желания.

– Я сделала себя невосприимчивой к твоим способностям, поэтому могу предложить тебе хотя бы временное избавление от тех страданий, которые беспрерывно терзают твой разум. Ты поймешь, кто ты такая и кем хочешь стать. А когда вернешься, то сможешь уже по-новому распоряжаться своей жизнью. Да, пока ты рядом со мной, ты будешь вынуждена соблюдать некоторые границы и придерживаться определенных правил. Но, Эльва, мне не нужна сила, рожденная твоим проклятием. Мне нет нужды ломать или сгибать тебя.

Она посмотрела на меня долгим взглядом – надежда, когда надеяться запрещено, надежда, отравленная глубокой горечью.

– Пустые слова, – вымолвила она.

– Думаешь, я лгу?

– Ты же знаешь, я не могу видеть, лгут люди или нет!

– Да. Ты должна сделать выбор, не владея полной информацией. Так вынуждены поступать все. Хочешь уйти со мной, Эльва? Подумай хорошенько. Я больше не вернусь и не предложу еще раз.

Наступил мой черед пристально смотреть и ждать ответа.

Эльза сердито насупилась. У любого другого ребенка за этим последовала бы истерика, но ее самообладание не ослабело.

– Ты и впрямь думаешь, что стража просто так выпустит меня? Ха! За последние пару недель они пресекли две попытки похитить меня. – Ее обычно холодный, высокомерный голос дрогнул от гнева.

Я не стала скрывать тревогу.

– Не слышала. Тогда тебе тем более важно уйти. Подозреваю, что некие опасные группировки хотят сделать из тебя оружие.

– Ха!

– Знаю. Они не понимают твоей силы, хотя им самим это невдомек. А если людям что-то кажется понятным, то они думают, будто могут этим управлять.

– Я не собираюсь скрывать, кто я такая и что умею.

– Затаиться – очень важно. Ты и так уже привлекаешь слишком много внимания.

– Ага! Я разгадала твой план. Ты хочешь, чтобы я убедила стражников меня выпустить. Ничего не выйдет: они заговорены и меня боятся.

В голосе Эльвы прозвучала гордость, и меня это очень обеспокоило.

– Ни стражники у дверей, ни чары, наложенные на эту комнату, не остановят меня, если я захочу вывести тебя из этих стен, – сказала я.

Эльва презрительно фыркнула.

– Только скажи, ты хочешь уйти?

– Никого никогда не волновало, чего я хочу, с той самой минуты, когда Эрагон произнес свои слова.

– Ты хочешь уйти?

– Что ты задумала? Стать невидимками? Затуманить стражникам разум? Выкопать подземный ход? Ничего из этого не выйдет.

– Нет. Я просто открою дверь, и мы уйдем. И больше ничего.

– Ха! – На сей раз с искренним отвращением.

Я встала:

– В последний раз спрашиваю, ты хочешь уйти?

– Да! Тысячу раз проклинаю тебя за то, что заставила меня чего-то хотеть. Да!

– Тогда пойдем.

Я протянула руку, но Эльва проигнорировала мой жест. Безо всякой помощи она выкарабкалась из своих подушек.

– Хорошо. Но я все равно думаю, что ты меня обманываешь. Они предусмотрели все возможные способы бегства отсюда.

«Но забыли о невозможных», – подумала я.

Над Эльвой предстояло очень много работать, однако я, как ни странно, ждала этого с нетерпением.

У нее грандиозные возможности понимать непостижимое.

– Собери все, что хочешь взять с собой, и пойдем.

Хоть Эльва, похоже, до сих пор относилась к этой затее с крайним недоверием, все же она положила на одеяло небольшой деревянный бочонок и кое-какие вещи, завязала в узел.

– А где твоя няня Грета? – спросила я.

– Я прослежу, чтобы она ни в чем не нуждалась до конца своих дней.

– Это очень мило с твоей стороны, но события часто развиваются непредсказуемо. Возможно, ты никогда больше не увидишь ее. Чтобы не сожалеть в будущем, распрощайся с ней как следует сейчас.

Эльва помешкала, но в конце концов послушалась и позвонила в колокольчик. Я спряталась за складками портьеры – не хотела, чтобы меня увидели: а вдруг впоследствии кто-нибудь захочет покопаться в памяти няни?

Грета вошла сразу же, как всегда готовая исполнить любое пожелание своей подопечной. Прощание с Эльвой, естественно, огорчило ее до глубины души. Старушка была искренне предана девочке и ради нее пожертвовала многим. Я восхищалась стойкостью и решительностью, с какими Грета шла к своей цели. Она заговорила о своих страхах: Эльва-де слишком молода, чтобы без защиты выходить в мир, но девочка заверила, что с ней ничего не случится, и поблагодарила за все, что няня сделала для нее.

Однако от Греты не так легко было отделаться. Она говорила, снова и снова возвращаясь к одной и той же теме – как она любит Эльву, гордится ею и стремится оберегать. И старалась подчеркнуть глубину своих чувств.

Ответы Эльвы звучали все отрывистее. Потом она смолкла, и я встревожилась. Хотела уже вмешаться, но тут Эльва что-то тихо произнесла, и Грета сдавленно взвыла, как смертельно раненный зверь.

Уж не знаю, каковы были слова Эльвы, но она нанесла старушке жестокий удар. А потом девочка что-то шепнула еще раз, и Грета вскрикнула опять, но уже совсем другим тоном.

– Ах ты, чудовище маленькое! Нельзя же так – сначала сломать, а потом починить ласковыми словами. То, что разбито, разбитым и останется. Когда рана заживает, остается шрам, а не здоровая кожа. Я тебя люблю. Очень люблю. Ты хоть понимаешь, что это означает? Я буду любить тебя и тревожиться за тебя всегда, до последнего вздоха, но я больше никогда не смогу доверять тебе.

Зашаркали шаги, скрипнула закрывающаяся дверь, и наступила тишина.

Я вышла из укрытия:

– Это было необходимо?

Эльва пожала плечами, делая вид, что последствия ее не волнуют, но сама была бледна и дрожала. Потом посмотрела мне в глаза и сказала, чего я боюсь больше всего на свете.

Хоть я и жила с этим уже много лет, все же услышать, как кто-то произносит это – даже не понимая значения своих слов, – оказалось очень больно. Как будто меня ужалили тысячи пчел, вонзили в меня отравленные иглы страха, внезапности, боли.

Я, казалось бы, обезопасила себя от силы Эльвы, но проклятие каким-то образом преодолело все преграды. Снова и снова глубинная магия драконов стремилась выполнить свое предназначение, найти обходной путь даже против самой крепкой защиты. Я поклялась при первой же возможности укрепить заслон, хоть на время противостоять всепроникающим способностям Эльвы.

Она с вызовом посмотрела на меня и сказала:

– Ты и вправду хочешь отправиться в путь со мной, ведьма? А ты сможешь терпеть меня рядом, зная, что мне все известно?

Но она не смогла поколебать моего спокойствия. Я была уже не любопытное дитя, как когда-то, и не глупая ученица, и не угловатая послушница. Этот страх владел мною и в изломанные дни странствий, и во времена уютного покоя. Те дни давно миновали; теперь я могу противостоять ему, не моргнув глазом. Я размышляла долгие годы и научилась признавать, если не принимать, истину о прямоте прямых углов.

По лицу Эльвы промелькнула череда самых разных эмоций, словно я среагировала совсем не так, как она ждала. Я, в отличие от Греты, давно научилась владеть своими чувствами.

Я слегка улыбнулась:

– Ты не собьешь меня с моей цели. Я имела дело с опасностями куда более сильными, чем ты. Пора бы тебе знать… Хватит, время на исходе. Идем.

Эльва прижала к груди узелок с пожитками.

– Ты и вправду сумеешь вывести меня отсюда? – И устремила на меня сердитый взгляд, словно говоря: «Ну, разочаруй меня, взрослая. Другие же разочаровывали».

Я снова протянула ей руку. На этот раз Эльва ее взяла. Я подошла к стене, раздвинула полотнища и добралась до голого камня.

– Что…

Я провела по стене линию, другую, третью, а потом открыла дверь, которой здесь никогда не было. С другой стороны царила ночь. Берег черного океана освещали только звезды, но этих звезд оказалось так много – гораздо больше, чем полагается.

Я, конечно, не поведу Эльву к себе домой. Рано еще. Но здесь будет наш временный дом, где мы будем строиться, учиться, расти. Место, где она даст отдых усталому разуму, где не будет болезненно откликаться на нужды других.

Девочка заглянула в этот невозможный портал. И не произнесла никаких резких слов.

С той стороны дверного проема вразвалочку подошел Солембум, бросил взгляд в комнату Эльвы. Дернул лохматыми ушами, поднял глаза на меня:

«Есть хочу. Принесла еды?»

«А как же. Кролика. Он будет встречен с одобрением?»

Обнюхал. «Сгодится». Побрел по пляжу и скрылся из виду.

– Хочешь войти? – спросила я в последний раз.

Эльва изо всех сил стиснула мне руку. И ступила в дверь, а следом я – на полшага позади.





Глава VI

Вопросы и ответы




Эрагон оторвался от рукописи и долго смотрел в окно, на бурлящую метель.

Не выпуская бумаги из рук, он спустился по длинной винтовой лестнице, ведущей в общий зал у подножия высокой башни. Там собрались за ужином гномы и почти все люди, но эльфов было лишь несколько, а ургалов – ни одного. В уголке один из гномов играл на костяной флейте, испещренной рунами, и глубокая, задумчивая мелодия создавала уютный фон для неспешных бесед.

Анжела сидела в одиночестве возле камина, вязала шапку из красной и зеленой шерстяной пряжи. Когда Эрагон приблизился, травница подняла глаза, но размеренный перестук спиц не стал ни быстрее, ни медленнее.

– У меня есть вопросы, – сказал он.

– Тогда в тебе больше мудрости, чем во многих других.

Он присел рядом с ней и постучал по бумагам.

– Сколько здесь правды?

Анжела тихо рассмеялась, и ее дыхание повисло облачком в холодном воздухе.

– Кажется, я об этом совершенно четко сказала в предисловии. Все здесь правда или все неправда – как тебе самому хочется.

– Сочинила, значит.

– Нет. – Она очень серьезно посмотрела на него поверх мелькающих спиц. – Не сочинила. А даже если и так, из выдуманных историй часто можно извлечь полезные уроки. Разве ты не согласен?

Эрагон недовольно покачал головой. Придвинул пенек, какие служили здесь стульями, сел, вытянул ноги к очагу. Ему вспомнилось, как Бром частенько курил по вечерам свою трубку, и он на миг задумался, не обзавестись ли трубкой и ему. У гномов наверняка найдется подходящая…

Потом тихо спросил:

– Зачем ты дала мне это прочитать?

– Потому что, сдается мне, есть на свете двери, куда тебе нужно войти.

Он нахмурился. Ответ травницы, как обычно, не удовлетворил его.

– Хранитель башни. Он…

– Мне нечего о нем рассказать. – Эрагон раскрыл было рот, но Анжела опять перебила: – Нет. Задавай другие вопросы, если желаешь, но только не о нем.

– Как хочешь. – Однако подозрения Эрагона не развеялись. Он обвел взглядом общий зал. Эльва сидела в сторонке, болтая с гномами, и они внимали ей с непривычным воодушевлением. – То, что ты написала о ней…

– Эльва – блестящая девочка, и ее ждет блестящее будущее, – отрезала Анжела с чересчур блестящей улыбкой.

– В таком случае я прослежу, чтобы она получила блестящее образование, достойное такой многообещающей личности.

– Вот именно, – подтвердила Анжела с полным удовлетворением. А потом удивила его: – Пойми меня, Эрагон: дело не в том, что эта работа мне не по плечу. Просто есть на свете задачи, которые лучше выполнять не одной парой рук.

Он кивнул:

– Конечно. В конце концов, я несу ответственность за Эльву.

– Это верно… Хотя мог бы свалить вину на Брома: дескать, не обучил тебя как следует правильным формам древних языков.

Эрагон невольно рассмеялся:

– Возможно. Но перекладывать на мертвых вину за наши собственные ошибки – занятие бессмысленное.

Спицы в руках травницы продолжали размеренный перестук. Анжела подняла на глаза на Эрагона и задумчиво сказала:

– Да ты, кажется, на старости лет набрался мудрости.

– Не совсем. Просто не хочу совершать те же ошибки, что раньше.

– Это и есть одно из определений мудрости.

Он еле заметно улыбнулся:

– Возможно, но избегать ошибок – это все-таки слишком мало для того, чтобы назвать человека мудрым. Разве черепаха, которая сотню лет живет в одиночестве под одним и тем же камнем, чему-нибудь научилась?

Анжела пожала плечами:

– А разве человек, который сотню лет живет в одиночестве в Башне, чему-нибудь научился?

Эрагон задумался:

– Может быть. По-разному бывает.

– Даже если так.

Он встал, протянул ей бумаги:

– Возьми.

– Оставь себе. От них тебе будет больше пользы, чем от меня. И кроме того, эти слова хранятся у меня в голове. А это самое главное.

– Я буду хранить их там, куда никто никогда не заглянет, – пообещал он и сунул бумаги за пазуху.

– Уж постарайся, – улыбнулась травница.

Потом Эрагон перевел взгляд на Эльву, и по его спине пробежал холодок. Ну и пусть! Если дело предстоит сложное или деликатное, это не значит, что его не надо делать.

– Вернемся к этому разговору позже, – сказал он, и Анжела непочтительно хмыкнула.

Шагая обратно через зал, Эрагон мысленно обратился к Сапфире. Она была во дворе с Блёдхгармом и эльфами, расчищала его от снега огнем из пасти.

«Ты слышала?» – спросил он.

«Конечно, малыш».

«Мне нужна твоя помощь».

«Сейчас иду».

Эрагон почувствовал, как Сапфира развернулась и пошла в башню. Приободрившись, он зашагал дальше. В одиночку ему было бы непросто совладать с маленькой ведьмой, но даже эта своенравница вряд ли посмеет дерзить дракону. Кроме того, Эрагон не верил, что девчонка сможет подчинить Сапфиру своей воле так же легко, как подчинила бы его самого.

Как бы то ни было, общение будет интересным.

Он остановился перед Эльвой. Девочка подняла на него свои фиалковые глаза и улыбнулась широко и острозубо, как кошка мыши.

– Здравствуй, Эрагон, – произнесла она.





Часть третья

Дракон





Глава VII

Обвал




После долгого ожидания в предгорья Арнгора наконец-то пришла весна.

Эрагон вышел из главного зала на свежий воздух: он расчищал от корней участки земли возле опушки соседнего леса. Здесь высадят травы, овощи, ягоды, другие полезные культуры, в том числе кардус, который курят гномы и люди, и огненную траву, от которой у драконов улучшается пищеварение.

Он скинул рубашку и наслаждался теплом полуденного солнца. Как хорошо, что в череде холодных, пасмурных дней выдался такой теплый и солнечный. Сапфира была неподалеку, нежилась на подстилке из примятой травы. Она заранее вспахала почву огромными когтями, чтобы ему легче было выкорчевывать.

Бок о бок с Эрагоном трудились несколько гномов – двое мужчин и три женщины, все из клана Орика – Дургримст Ингеитум. За работой они смеялись и пели на своем языке, и Эрагон подпевал им, как умел. В недолгие часы свободного времени он пытался хоть немного выучить язык гномов. А язык ургалов был даже еще грубее. Изучая древний язык, он понял: в словах заключена сила. Иногда буквально, иногда в переносном смысле. Как бы то ни было, Эрагон старался изведать и понять все, что можно, и ради собственного блага, и ради тех, ответственность за кого он взвалил на себя.

Нахлынуло воспоминание. Он стоит на лугу у окраины Эллесмеры, среди сосен, которым эльфы пением придали изящные формы. Перед ним раскинулась радужная россыпь цветов, растущих текучими узорами среди этого травяного оазиса в глубине тенистого леса. Над цветами жужжат пчелы, порхают бабочки, яркие, как лепестки. А тень под ним извивается по-драконьи, испещренная крапинками света, отраженного от его красной чешуи.

И все хорошо. Все так, как надо.

Эрагон встряхнул головой, возвращаясь в настоящее. По лицу струился пот. С тех пор как Элдунари открыли для него свой разум и стали делиться воспоминаниями, перед ним то и дело вспыхивали видения о прошлом, ему не принадлежавшие. Эти вспышки вгоняли его в растерянность – и своей неожиданностью, и потому, что он успел освоить только малую часть огромного запаса знаний, хранившегося теперь у него в голове. А чтобы полностью изучить его, и целой жизни не хватит.

Ничего страшного. Эрагон любил учиться и радовался, что предстоит еще так много узнать об истории, Алагейзии, о драконах и о жизни в целом.

Конкретно это воспоминание принадлежало дракону по имени Айваррос, который лишился тела в сильную не по сезону грозу незадолго до падения Всадников.

Картины из окрестностей Эллесмеры навеяли на Эрагона воспоминания о том, как он сам бывал в городе эльфов. Сердце кольнуло грустью: он подумал об Арье. Она стала королевой своего народа в древнем лесу Дю Вельденварден. Они разговаривали несколько раз через волшебное зеркало, которое Эрагон хранил в башне, но у обоих хватало забот и дел, и беседы получались не только редкими, но и короткими.

Сапфира наблюдала за ним из-под полуопущенных век. Потом фыркнула, пустив катиться по земле круглое облачко дыма.

Эрагон улыбнулся, снова вскинул над головой мотыгу. Жизнь налаживается. Зима прошла. Главный зал достроен, крыша закончена. Близки к завершению еще несколько залов. Три Элдунари, когда-то безумные, переселились из пещер в Зал Тысячи Красок, возрожденные удивительным талантом Эльвы.

Девочка, травница и кот-оборотень покинули замок две недели назад. Эрагон не сожалел об их уходе – рядом с ними ему всегда делалось не по себе. Однако он гордился своими успехами с Эльвой. Он работал с девочкой каждый день, обучал ее, как когда-то учили его самого Бром и Оромис. Она также проводила много времени с Сапфирой, Глаэдром и другими драконами – из тех, кто сохранил рассудок. К тому времени, как они с Анжелой решили уйти, Эрагон заметил, как сильно изменилась Эльва. Она стала спокойнее, рассудительнее, в ответах уже не так сильно сквозил злой яд.

Эрагон надеялся, что эти изменения сохранятся надолго.

Он спросил, куда они направляются, и Анжела ответила:

– О, к каким-нибудь дальним берегам. В тихое, хорошо укрытое местечко, где нас не будут подстерегать неприятные сюрпризы.

В последние несколько месяцев Эрагон всеми силами старался выудить у травницы ответы на самые разные вопросы, но с тем же успехом он мог бы прутиком сверлить отверстие в гранитной стене. Она успешно отражала, развеивала и всячески разбивала его усилия. Единственным, что он у нее выведал, была история о том, как она повстречалась с Солембумом, и тот вечер выдался самым занимательным за это время.

Взгляд Эрагона упал на розовую полоску среди вспаханной земли. Он отложил мотыгу, присел и увидел длинного кольчатого дождевого червяка – тот, осторожно нащупывая дорогу, полз среди комьев ароматной земли.

Эрагону стало неловко за то, что он потревожил жилище червя. Он положил руку на землю и дал червяку заползти на ладонь. Потом осторожно отнес на несколько шагов от грядки и опустил возле кустика сухой травы. Там червяк сможет снова зарыться в землю.

Из главного зала донеслись крики:

– Эбритхиль! Эбритхиль!

Из полумрака дверей появилась эльфийка Астрит – запыленная, вся в грязи, по правой руке змеится кровавая царапина, на лице застыла боль.

У Эрагона волосы встали дыбом, в душе взяли верх древние инстинкты. Он подскочил к грядке, схватил мотыгу и помчался к Астрит. А она выпалила:

– Туннель, где мы работали, обрушился! Двое…

– Какой туннель? – на бегу спросил Эрагон.

Позади него Сапфира встала на ноги и заковыляла следом.

– На самом нижнем уровне. Гномы пытались вскрыть боковой коридор, который мы нашли вчера. Потолок не выдержал, и двое остались за грудой камней.

– Ты уже сказала Блёдхгарму?

– Он встретит нас там.

Эрагон кивнул.

Они вместе бегом пересекли главный зал, буквально скатились по лестнице и толкнули дверь, ведущую в шахтные туннели под крепостью. Тело обжег подземный холод, и Эрагон пожалел, что не успел надеть рубашку. «Не до этого».

Несколько минут они молча пробирались по боковым туннелям, глубоко вгрызавшимся в недра горы Арнгор. На стенах через равномерные, но большие промежутки висели фонари, и между ними сгущались тяжелые тени.

В глубине разума Эрагон чувствовал, что Сапфира внимательно следит за происходящим. «Я могу помочь?» – спросила она. Он чувствовал ее бессильную досаду: туннели слишком узкие для взрослого дракона, такого крупного, как она.

«Будь наготове. Возможно, понадобится твоя сила».

Когда они с Астрит спустились на нижние уровни старой шахты, впереди зазвучали сердитые голоса. Они эхом отражались от голых каменных стен, сливаясь в нестройный гул. Возле рухнувшего участка в воздухе до сих пор висело облако пыли, возле потолка маячили три волшебных огонька, добавляя света, пусть и неровного.

Из дымки вынырнули четыре гнома; Эрагон знал их всех. Они разбирали завал, растаскивали по сторонам туннеля обломки, пытаясь извлечь своих погребенных товарищей.

Астрит указала на огромную каменную плиту, лежавшую поперек узкого коридора. Несколько трещин, прямых как стрелы, рассекали ее на части. Астрит сказала:

– Я разбила скалу, эбритхиль, чтобы поднять обломки. Но если убрать одну часть, остальные осядут еще ниже, а у меня не хватит сил удерживать их все сразу.

Главный гном – густобородый малый по имени Друмгар – кивнул.

– Так и есть, джургенкармейтдер. Нам нужна твоя помощь и помощь драконов тоже.

Эрагон приложил кирку к стене и на миг закрыл глаза. Силой разума стал искать попавших в западню гномов. Вот они! В нескольких футах впереди. Один из них в сознании, да и то слабом и угасающем, как свеча на ветру.

Разве их там не двое?

Эрагон не стал мешкать. Он чувствовал, как из гнома медленно вытекает жизнь.

– Отойдите подальше, – велел он.

Астрит и гномы попятились. Тогда Эрагон протянул мысленную связь к Сапфире, а через нее – ко всем Элдунари в Зале Тысячи Красок и произнес одно-единственное слово силы:

– Р'иса.

Слово было простым, но его намерения – сложными, и именно они определяли ход исполнения чар.

По туннелю прокатились скрипы, шорох, дрожь. Груда осыпавшихся камней медленно поднялась в воздух. На это требовались огромные силы, и Эрагон сразу почувствовал, как высока цена заклинания: если бы не драконы, он бы давно лишился чувств и потерял власть над чарами.

В воздухе клубилась пыль. Эрагон прижал каменные обломки к потолку. Невольно закашлялся и произнес:

– Мелтхна.

По его магической команде камни, которые он держал, слились воедино, воссоединились с окружавшими стенами, вновь составили костяк горы Арнгор. Из затвердевших пород выплеснулась волна жара – Эрагону обожгло щеки, опалило волосы на груди.

Он перевел дыхание и дочитал-таки заклинание до конца.

«Спасибо», – сказал он Сапфире и через нее – всем Элдунари.

Когда осела пыль, трепещущий свет волшебных огоньков выхватил из темноты туннеля скорченные тела двух гномов. Вокруг алели пятна крови.

Друмгар и остальные гномы кинулись к своим товарищам. Эрагон шел медленнее: он был еще слаб после сотворения столь сильных чар.

Вдруг гномы застонали, стали дергать себя за бороды, горестно запричитали. У Эрагона зашлось сердце. Он снова попытался мысленно отыскать в раздавленных телах искорки жизни.

Но не нашел. Оба гнома были мертвы.

Как он ни торопился, но все же не успел их спасти. Эрагон рухнул на колени, смахнул слезы. Гномов звали Нал и Бримлинг, и хоть он был с ними мало знаком, но все же часто видел вечерами у костра, у них всегда были наготове веселая песня, добрая шутка, хорошее настроение.

Астрит положила руку ему на плечо. Слабое утешение.

Эрагон склонил голову, и слезы хлынули по щекам. Все чары, какие он знал, все силы, какие собрал с тех пор, как стал Всадником, и все силы драконов в придачу, – ничто не помогло. Многое ему еще не подвластно.

Он мог одним словом поднять тяжеленные каменные глыбы, но не мог обратить вспять смерть. Этого не может никто.





* * *


Остаток дня прошел в сером тумане. Гномы забрали своих мертвых, чтобы обмыть их, одеть в лучшее платье, умаслить бороды – словом, подготовить к погребению в каменной могиле, как было принято у их народа.

Эрагон помог Блёдхгарму – тот прибыл в туннели позднее – и Астрит укрепить этот участок шахты, чтобы избежать дальнейших обрушений. Потом, усталый и убитый горем, поднялся в «орлиное гнездо» и рухнул рядом с Сапфирой. Уснул, но, проснувшись, отдыха не почувствовал.

Наступил вечер. Ему все так же было грустно, горько, все валилось из рук. Эльфы попытались утешить его высокопарными фразами, но их бесстрастные вразумления не помогли. Не вернули настроения и немногочисленные здесь люди – в том числе личный помощник Насуады по имени Марлет Оддсфорд. Они всю зиму работали плечом к плечу с гномами, и гибель Нала и Бримлинга огорчила их даже сильней, чем Эрагона.

И все же Эрагон не забыл о своих обязанностях. Он делал все, что нужно, ходил среди опечаленных гномов, говорил тихие слова утешения и сочувствия. И Хрутмунд, и Друмгар благодарили его, и он пообещал завтра прийти на похороны.

Ночь шла к рассвету. Эрагон присел отдохнуть у очага, вокруг которого собрались ургалы. Они были народ шумный, хвастливый, и, хоть и не любили гномов, все же их предводитель Скаргаз поднял кубок в память о Нале и Бримлинге, и ургалы ответили дружным ревом, которому позавидовала бы даже Сапфира.

Еще позже, когда остальные разошлись отдыхать, Эрагон остался с ургалами. Он пил рекк, который ургалы делают из перебродившего хвоща, а Сапфира дремала в уголке.

– Всадник! – прогудел Скаргаз, огромный кулл с покатыми плечами, который заплетал длинные волосы в косу над голой шеей. Даже среди зимы он не носил ничего, кроме грубого жилета. – Ты слишком печален.

Эрагон был не расположен к спорам.

– Ты не ошибаешься, – ответил он, отчетливо проговаривая слова.

Массивный кулл достал из своей столь же массивной чаши стебелек хвоща. Указал на другого ургала – широкого, толстопузого, с длинным красным шрамом, рассекавшим лицо наискосок.

– Ирск! Расскажи нашему Всаднику сказку, пусть успокоит свое нутро. Сказку из давних времен.

– На этом языке? – Ирск презрительно сморщился, оскалив клыки.

– Да, на этом языке, дражл! – взревел Скаргаз и швырнул в более мелкого товарища бочонок из-под рекка.

Бочонок отскочил от рогов Ирска. Он не увернулся, даже глазом не моргнул, лишь хмыкнул и опустился на каменный пол у очага.

– Тогда дай барабан.

По приказу Скаргаза один из ургалов сбегал в их жилище и принес небольшой кожаный барабан. Ирск поставил его между коленями и на миг замер, положив толстые пальцы на туго натянутую шкуру. Сказал:

– Мне придется сменить слова ургралгра на слова твоего рода, Всадник. Они будут звучать не так, как должно, хотя я добрых три зимы изучал ваш язык.

– У тебя наверняка отлично получится, – заверил его Эрагон. Он давно заметил, что Ирск разговаривает бойчее, чем его соплеменники. Возможно, потому, что его обучали как барда или поэта.

Эрагон подался вперед, ему не терпелось услышать, о чем поведает ургал. Сапфира, устроившаяся в уголке, приоткрыла глаз, показав ярко-голубую мерцающую полоску.

Скаргаз постучал дном кружки по ноге, расплескав рекк.

– Хватит медлить, Ирск! Рассказывай историю. Ту, о великом Кулкарасе.

Ирск снова что-то буркнул. Опустил голову, гулко стукнул по барабану всего один раз и заговорил.

Несмотря на всю резкость ургальских слов, Эрагон сразу понял, что в них скрыта правда. Он слушал, и размеренный сказ переносил его в другое место, в другое время, и события, о которых говорил Ирск, показались реальнее, чем окружающий мир.





Глава VIII

Змей с Кулкараса




День, когда появился дракон, стал днем смерти.

Он пришел с севера, тенью на ветру. Неслышный, пролетел по долине, застилая солнце бархатными крыльями. Там, где он приземлился, поле и лес вспыхнули пламенем, облака пепла задушили воду в ручьях, звери разбежались, и Рогатые тоже. Крики горя и ужаса рвали летний воздух.

Дракон звался Вермунд Лютый, и был он стар и жесток, расчетлив и хитер. Слухи о нем доходили с севера, но не было среди них ни намека на то, что он покинул свое лежбище в этих далеких холодных пределах.

И все-таки он пришел. Черный, как жженая кость, с гладким блеском на ладной чешуе и полной гортанью огня.

Малышка Илгра с подружками смотрела на дракона с берегов полноводного по весне озера, куда они часто ходили купаться, высоко в предгорьях у восточного склона долины. Оттуда она видела, как дракон разоряет их фермы огнем, и когтем, и взмахами зубчатого хвоста. Когда воины из племени скгаро встали против него с луками, копьями и топорами, дракон спалил их пламенем, растоптал тяжелыми лапами и тем положил конец честолюбивым помыслам. Даже самый острый клинок не мог пронзить его шкуру, а среди скгаро не было чародеев, способных помочь в бою. Поэтому дракон делал с ними, что хотел, а они могли только досаждать или дразнить его, а остановить не могли. Никто не мог.

Вермунд, червь зловредный, сжирал всех, кто оказывался на пути, и мужчин и женщин, и стариков и малышей. Никого не щадил. И скот со жрал – окружил беззащитных животных кольцом огня и пировал, пока челюсти не слиплись, а земля не пропиталась кровью.

Все это, и даже больше, видела Илгра. Ничем не могла помочь, поэтому осталась у озера, хотя ожидание было больнее любых ран. Те из ее друзей, кто не был так разумен, побежали к сородичам, и мало кто из их числа остался в живых.

Когда дракон приблизился к жилищу ее семьи, Илгра оскалила зубы и бессильно зарычала. Ближе он подошел, еще ближе, неспешно замахнулся чешуйчатым хвостом и разрушил ее жилище.

Из горла Илгры исторгся вопль, она рухнула на колени и ухватилась за кончики рогов.

Но горе немного смягчилось: она увидела, как из-под обломков выбралась мать, а с ней Ихана, младшая сестренка. Радость была недолгой: на них с высоты низринулась голова Вермунда с разинутой пастью.

Через поле к дому ринулся отец Илгры с копьем наперевес. Сердце Илгры наполнилось светом надежды. Отец был первым среди Избранных. Мало кто мог сравниться с ним в силе, и хоть он был мал рядом с огромным драконом, храбростью мог бы потягаться с богами. Четыре года назад с гор спустился голодный пещерный медведь, и отец вышел ему навстречу всего лишь с ножом в одной руке и дубиной в другой. И одолел медведя, свалил его ударом ножа в бок и дубины по голове.

С тех пор череп зверя висел у них над очагом.

Илгра знала: если кто в племени скгаро и может победить Вермунда Лютого, то только ее отец.

Даже сквозь весь шум и гам Илгра слышала, как отец вызывает свирепого дракона на бой и осыпает его проклятиями. Единым плавным движением Вермунд развернулся к нему. Не дрогнув, отец поднырнул под огромную, как плуг, челюсть дракона и вонзил копье в просвет между чешуйками на бронированной шее Вермунда.

Острие соскользнуло, и со дна долины до Илгры долетел лязг металла о камень.

По рукам ее поползли мурашки смертного страха. Вермунд громогласно расхохотался, и от его хохота сотряслась земля. Илгра разозлилась на дракона за это веселье, оскалила зубы в ярости. Как смеет он насмехаться над их несчастьем!

Отец был воином до конца. Он испустил грозный крик и пробежал между лапами Вермунда, где дракону было трудно до него достать.

Но чудовище взвилось на дыбы и наполнило воздухом исполинские мехи своих легких, и отца окутал вихрь голубого пламени. Илгра взвыла.

Потом ей на сердце тяжким грузом обрушилось отчаяние, и глаза наполнились слезами.

Но жертва отца была не напрасной. Пока он отвлекал Вермунда, мать и сестра успели убежать, и благоволением Рахны Охотницы Вермунд не стал их преследовать, а занялся уничтожением стад.

Одни скгаро погибли, другие разбежались, и никто не мешал Вермунду вольготно пировать. Илгра осталась сидеть на земле, смотрела и плакала. К ней по одному, по несколько стягивались те, кто остался в живых, одежда у всех была рваная и обугленная, многие со страшными ранами. Они сбились в кучку за каменистым гребнем, тихие, как кролики перед голодным удавом.

По долине разгорались пожары. Деревья – старые узловатые сосны огромной высоты – вспыхивали оранжево-желтыми столбами. Треск пламени эхом отдавался среди горных вершин. Огненное зарево все выше поднималось по склонам долины, к облакам взлетали вихри багровых искр. Клубы дыма застилали небо, и пепел сыпался, как снег, пока не укутал всю долину толстым покровом, темным саваном разрушения, горечи и гнева.

Вермунд пировал. Он набивал себе брюхо их овцами, козами и свиньями, пока оно не раздулось, как беременное. Насытившись наконец, дракон взмыл в рыдающее небо.

Однако улетел он недалеко – то ли потому, что набитое брюхо тянуло к земле, то ли еще не весь скот был съеден, Илгра не знала. Но смертоносный древний червь добрался лишь до истока долины. Там он взгромоздился на самую высокую гору – покрытый снегом Кулкарас. Обернул длинное туловище вокруг зубчатой вершины, накрыл морду хвостом, издал заключительный огненный вздох и закрыл глаза. Так он и уснул. А пока спал, больше не шевелился.

Илгра смотрела сквозь дым на далекую темную тушу, угнездившуюся на Кулкарасе, словно зловредная опухоль. Холодные тиски ненависти сжимали ей сердце, и Илгра поклялась самой страшной клятвой, какую знала, что отныне у нее будет только одна цель – уничтожить Вермунда Лютого. Убить змея с Кулкараса.





* * *


Когда опасность миновала, все, кто остался в живых из племени скгаро, собрались на южном конце долины, возле жилища Зжара, умевшего делать ловушки для рыбы. Илгра сидела в темном углу и помалкивала, а старухи херндал спорили, как быть дальше. Первым делом они выбрали из немногих оставшихся мужчин военного вождя. Им стал Арвог, самый крупный, сильный и быстрый из них. Он был Избранным, как и погибший отец Илгры, и возвышался над остальными, как гора. Но, как и все, Арвог уважал мудрость старейшин и покорился выбранной ими судьбе.

Племя не осмеливалось выглянуть из жилища Зжара целых четыре дня, пока не поверили, что Вермунд ушел и не вернется. Они надеялись, что змей, собрав жестокую дань, утолил наконец свой голод и потерял интерес к тем, кто сумел избежать злой участи. Надеялись.

Во время долгого ожидания они пели песни смерти по своим погибшим товарищам и в часовне Зжара приносили жертвы всем богам. Особенно Сварвоку, царю богов. Теперь, как никогда, они нуждались в его силе. Илгра пела вместе с матерью и сестрой, пела, пока не превратилась в пустую скорлупку, где жил только ее голос, и все они, все вместе, горестно оплакивали своих павших.

К концу третьего дня самые смелые из скгаро под покровом темноты вернулись в деревню за припасами и чтобы поискать раненых. Нашли только одного – Дарвека, резчика, который потерял два пальца, но в остальном еще мог владеть руками.

Еще четыре дня племя голодало. Вермунд ни разу не шелохнулся: если бы не клубы дыма, время от времени вылетавшие из ноздрей, можно было бы подумать, что он мертв. И тем не менее племя подготовилось к встрече с драконом. По указаниям Арвога они делали копья из молодых деревьев и стрелы из кизила, варили кожу на доспехи, точили клинки. Илгра с жаром взялась за приготовления к войне – она решила сделать все, что в ее силах, чтобы одолеть древнего червя.

Ибо херндал решили: племя останется здесь, долина принадлежит им, а Вермунд – незваный гость и заслуживает смерти. Все, чем они владели, лежало на этом узком горном плато под сенью Кулкараса. Кроме того, вздумай они уйти, то очень скоро оказались бы на землях других племен, а скгаро были сейчас слишком малочисленны и ослаблены, чтобы надеяться завоевать себе новые угодья.

И Вермунда они тоже не надеялись победить в открытом бою. Но вокруг очага шли долгие разговоры о ловушках и засадах, и в сердцах постепенно разгоралась бесшабашная вера в себя. Все сходились в одном: лучший способ одолеть дракона – подняться на Кулкарас и убить змея, пока он спит, вонзив копье ему в глаз.

Но сначала следовало позаботиться о мертвых. Без должных почестей их души не найдут покоя, и никто из скгаро не хотел навлечь на себя проклятие тех, кого истребил Вермунд. Двигал ими не только страх, но и печаль и уважение.

– Надо действовать быстро, – говорил Арвог, – чтобы напасть на Вермунда, пока он не пробудился.

Тогда Илгра решила пойти вместе с отрядом, который отправился собирать тела. Мысль о том, что останки отца – если от него вообще что-то осталось – лежат под открытым небом, где их глодают звери и клюют птицы, была невыносима. Эту чудовищную ситуацию нужно было срочно исправить.

Среди запасов оружия она выбрала копье, омыла наконечник своей кровью и дала ему имя Горгот, или Отмщение.

Мать возражала, говорила, что Илгра еще слишком молода.

– Ты еще не достигла возраста своих первых ожтрим, еще не прошла испытания. Погоди, оставь это тем, кто уже доказал свою силу.

Но Илгра не подчинилась.

– Нет. У меня уже выросли рога. Я не стану прятаться за чужими спинами, я буду с теми, кто идет вперед.

И она ушла от матери и встала у очага бок о бок с воинами Арвога. Они не прогнали ее, а приняли в свои ряды, потому что их осталось слишком мало, и каждый, кто желал помочь, был на счету.

Утром восьмого дня Илгра вместе с Арвогом и остальными воинами прокрались к развалинам деревни. Пожары в полях и у подножия гор угасли, оставив после себя черную обугленную землю. Немногие жилища уцелели, да и то – где просто сорвана кровля, а где рухнула стена или провалилась крыша, и повсюду лежит сажа и мерзко воняет дымом.

Найти своих мертвых среди опустошения было непросто. Помогая друг другу, они разгребали щебень и раскапывали утоптанную землю и совершили много печальных открытий. Часто лишь капля крови и обломок кости – вот все, что осталось от их любимых и близких после того, как кровожадный дракон утолил свой ненасытный голод. Иной раз нелегко было понять, чьи это останки, и Арвог велел сложить их посреди деревни, где соорудили достойный погребальный костер.

Илгра полдня трудилась наравне с остальными, не проронив ни слова, лишь время от времени отвечая на вопросы или выполняя приказы. Когда наконец все присели отдохнуть, она отдыхать не стала, а пошла к развалинам своего родного жилища.

Там, среди опаленных балок, Илгра нашла все, что осталось от отца: черное скрюченное тело, высохшее, обугленное дыханием дракона. Сердце ей пронзили горе и ярость, одинаково сильные и одинаково мучительные. Она рухнула на колени и заплакала.

Всю ее жизнь, сколько Илгра себя помнила, отец оберегал семью. Но в решающий момент, когда явилось мерзкое чудовище, она не сумела сберечь его самого. Этой ошибки никогда не исправить, она будет терзаться ею до конца своих дней.

Отцовский левый рог, хоть и был опален и черен, все же уцелел. Когда вернулись силы, Илгра срезала его с головы, вознося молитвы богам в надежде, что они облегчат отцу загробную жизнь.

Потом она подняла труп и отнесла его к погребальному костру. Илгра не скоро забудет тяжесть отцовского тела у себя в руках.

Скорбные поиски продолжались до позднего вечера, пока Илгра и остальные воины не уверились, что все до единого останки сородичей найдены и с почтением сложены на костер. Потом провели все положенные обряды, и Арвог поднес зажженный факел к груде дров.

Такие похороны устраивались только для самых храбрых воинов. Погибшие воистину были воинами, даже самые юные из них. Ненавистный дракон истребил их в жестоком бою. Они заслуживали таких же почестей, каких удостаиваются те Рогатые, кто погиб в набегах, борьбе или иных попытках покрыть славой свое имя.

Когда костер разгорелся, Арвог вышел вперед, прочистил горло, поднял глаза на великую гору Кулкарас – с Вермундом на вершине – и издал громогласный рев, эхом прокатившийся по всей долине. Остальные воины поддержали его, и Илгра тоже, и все они стояли, глядя на гору, и, надрывая глотки, слали проклятия дракону. Это было беспомощно и глупо, они рисковали навлечь на себя гнев дракона, но не боялись его.

Этот крик спугнул с деревьев стаю воронов. А Вермунд если и услыхал его, то не подал виду. Он и не догадывался о том, что происходит на дне долины. Хуже того – ему не было до этого никакого дела.

Отряд стоял на страже вокруг костра, пока угли не прогорели дотла. А когда наступила ночь, воины разбили лагерь прямо на холодной земле. Илгре не спалось, и она стояла на часах возле скорбного пепелища, сжимая копье и сверля глазами полоску непроглядной тьмы, свернувшуюся на вершине Кулкараса.





* * *


В небе еще мерцали звезды, а над восточными горами едва пробивались серые лучи света, когда Арвог и шестеро воинов отправились на Кулкарас убивать дракона Вермунда.

Илгра умоляла взять ее с собой, утолить жажду мести. Но Арвог отказал – мол, она еще слишком молода, слишком неопытна.

– У нас не будет другого случая застать дракона врасплох.

Он был прав, и от этого Илгре стало еще больнее.

Потом Арвог добавил:

– Не переживай, Илгра. Если будет на то воля Сварвока, ты нынче получишь свою долю крови. Все племя получит.

Илгра смирилась с трудом. Хоть она и молода, и не прошла испытаний, однако в груди ее пылал гнев и она чувствовала, что если не по росту, то уж по духу точно могла бы сравниться с самыми могучими из Рогатых.

Арвог возглавил отряд, и семеро воинов двинулись в путь. Илгра и остальные молча смотрели вслед маленькому отряду, стоя рядом с высокой грудой углей от погребального костра.

Все согласились, что лучшее время для атаки на Вермунда – полдень. Драконы, подобно огромным горным кошкам, охотятся обычно ранним утром и поздним вечером. А когда солнце стоит высоко, Вермунд, скорее всего, крепко спит и поэтому наиболее уязвим – если дракона таких размеров вообще можно назвать уязвимым.

Кулкарас – гора внушительная, и достичь вершины – задача нелегкая даже для таких сильных и закаленных воинов, как Рогатые из племени скгаро. Тропа была неверная, полная крутых подъемов, узких карнизов, обрывистых склонов с каменистыми россыпями. Мало кто из скгаро отваживался посягнуть на корону высокого Кулкараса, разве что ради почестей или из-за полного безумия. За всю свою жизнь Илгра помнила только одну такую попытку, ее совершил молодой воин по имени Налвог, который не смог доказать свою мужественность силой оружия и потому искал другие подвиги. Но Налвог не сумел совершить задуманное и, пристыженный, покинул родную долину. И больше его не видели.

В мучительном ожидании Илгра и ее соплеменники обыскивали обгорелые обломки в поисках ценных инструментов и уцелевших пожитков. День был холодный и пасмурный, время от времени налетал шквалистый ветер с дождем.

Илгра сидела на корточках под кухонным навесом. Холод пронизывал до костей. Она плотнее запахнула на плечах плащ из волчьей шкуры и вновь устремила взгляд на Кулкарас и устроившегося на вершине Вермунда. Но нигде не было видно Арвога с его отрядом, не доносилось ни криков, ни лязга оружия.

Время шло.

Ближе к полудню один из спутников Илгры, Яржек, заявил, что с вершины долетел какой-то звук – то ли крик, то ли грохот. Но больше никто в разрушенной деревне ничего не услышал, и Илгра не знала, верить или нет. Вскоре она заметила вроде как облачко дыма, поднявшееся с Кулкараса, но, приглядевшись, решила, что это, наверное, тучка, принесенная ветром.

Когда солнце начало клониться к зубчатому горизонту, стало ясно, что отряд Арвога либо где-то задержался, либо не сумел исполнить задуманное.

Илгра и остальные совсем пали духом. Они собрались у остатков погребального костра и сели, ссутулившись и ничего не говоря. А над долиной медленно сгущались сумерки.

Когда тонкий полумесяц выглянул из-за гор, послышались шаги. По тропе с Кулкараса спускались четверо из семерых отправившихся в путь. Все были покрыты грязью и кровью, и вид у них был усталый, разбитый и голодный. Арвог и еще один Избранный несли воина, у которого, кажется, была сломана нога, а у самого Арвога на лбу зияла глубокая царапина.

Царапина Илгре понравилась. Она очень шла могучему воину.

– Что случилось? – спросила Илгра.

Положив на землю раненого товарища, Арвог ответил:

– Дракон нас услышал. То ли услышал, то ли учуял – не знаю. Но когда мы подошли, он поднял хвост и обрушил его на нас. Мы четверо едва уцелели. А остальные… – Он покачал головой. – Мы так и не смогли добраться до их тел.

Илгра горестно склонила голову, скорбя об их гибели. Надеялась, что их духи рано или поздно найдут дорогу к загробной жизни.

Убитые горем, остатки боевого отряда в темноте, под проливным дождем двинулись в обратный путь. Вернувшись в жилище Зжара, Арвог подробно рассказал сородичам о неудачном походе, и херндал решили: они не станут больше тревожить Вермунда Лютого, пока не родится более успешный замысел того, как избавиться от хитрого старого змея.

Илгре не понравилось это решение, но поскольку ничего другого предложить она не могла, то держала язык за зубами.

Самая старая из херндал, Эльга Девять Пальцев, сказала:

– Нам еще повезло, что Вермунд не разозлился и не спустился сюда к нам. Но успокаиваться рано. У драконов долгая память и нескорое прощение. Это всем известно.

И племя согласилось.

Еще позже, сидя с матерью с сестрой, Илгра передала им рог, срезанный с отцовской головы. Она, как старшая наследница, имела полное право оставить этот рог себе, и потому Ихана коснулась его и сказала:

– Я рада, что ты сделала так.

И Илгра увидела у нее в глазах слезы и поняла всю глубину горя сестры, и было оно не меньшим, чем ее собственное.





* * *


Дни шли за днями. Рогатые, как могли, старались не обращать внимания на дракона, угнездившегося на вершине Кулкараса. Они выслеживали и ловили скот, выживший после нападения. Спасали семена и припасы, какие могли. И один за другим те из скгаро, чьи жилища сохранились настолько, чтобы хоть как-то укрывать от непогоды, возвращались в деревню.

Отец Илгры был хорошим охотником и сказителем правды среди Избранных – весьма высокое положение. После его гибели и разрушения жилища Илгре с семьей ничего не оставалось, кроме как переселиться в жилище Баржки – брата матери, весьма схожего с ней видом и характером.

Илгру уязвляло, что они вынуждены зависеть от щедрот Баржки. Но делать было нечего, а иначе им пришлось бы поселиться у Зжара, от которого всегда воняло рыбой.

Вечерами, когда дела заканчивались, Илгра шла с отцовским рогом к ручью и погружала его в быстрый поток. Когда костный мозг размягчился, она выскребла его и долго скоблила рог изнутри горячими камнями, пока он не стал тонким и гладким, как скорлупа. Тогда она дала рогу имя Дарвек, сделала мундштук из толстой медвежьей кости, нацарапала на раструбе извилистый узор семейной истории и напоследок обвязала кожаной тесьмой.

Когда работа была закончена, сердце Илгры наполнилось ожиданием чуда. Она поднесла мундштук к губам и подула что было сил. Рог бронзово загудел, громко и утробно, предостерегая всех, кто осмелится выступить против нее. В этом звуке Илгра услышала эхо отцовского голоса, и на глаза ее навернулись слезы печальной радости.

Через две недели после кровавого налета Вермунда в деревню с юга пришел странствующий шаман. Он был низкоросл, но широк и крепок, а рога над ушами закручивались дважды. Звали его Улкро, и у него был посох, испещренный рунами и с одним-единственным сапфиром, крупным, как большой палец, в гнезде узловатой древесины. Он объявил, что слышал о Вермунде и что только он, Улкро, способен убить дракона.

Илгра слушала его с сожалением: именно она, и никто другой, должна убить Вермунда Лютого. Но мысль эта была самолюбивая, и она не стала ее высказывать. Шаман ее напугал – провел своим посохом сквозь огонь в очаге и заставил пламя плясать по команде. Илгра не понимала магии. Она верила только в кости и мускулы, а не в слова и зелья.

Наутро Улкро вызвался подняться на Кулкарас и сразиться с драконом. Проводить его вышло все племя – безмолвные, с суровыми глазами и лицами, с которых печаль стерла последние следы радости и надежды. Зато Улкро в ответ на их молчание сыпал шутками, язвил, показывал магические фокусы. В довершение он выпустил из своего посоха огненную молнию, она ударила в молодое деревце, расщепила его и повалила наземь. После этого Рогатые наконец нарушили молчание и в полный голос разразились боевым кличем. Шаман удалился.

Вечером, когда солнце опустилось к горным вершинам и долину укутали фиолетовые тени, Илгра услышала рев древнего змея. Ее обуял страх, и она выскочила во двор, а за ней и семейство. Все племя скгаро тоже высыпало из жилищ.

Высоко над Кулкарасом исполинский дракон распростер угольно-черные крылья и поднялся на дыбы на фоне янтарного неба. Голова его была увенчана вспышками света, из пасти вырывался огонь, и весь он трепетал, словно боевое знамя на жестоком ветру. Вокруг змея сгрудились тени, до предела неестественные, со склонов Кулкараса срывались каменные плиты, падали и разбивались, сшибая деревья.

Что бы ни говорили о шамане Улкро, он не был ни трусом, ни слабаком и хорошо владел магией. Битва разгорелась жестокая и свирепая. Потом среди деревьев прозвучал тоскливый клич птицы смерти, и над Кулкарасом вспыхнул багровый свет; яркий, как маяк, он пронзил сгущавшиеся облака и разбился о небо, а через мгновение погас. Вермунд испустил победный рев, а потом все стихло. Совсем стихло.

При первых лучах зари Илгра с другими воинами вышла наружу, боясь узреть то, что натворил Улкро. Они устремили взгляды на север, и там, на вершине Кулкараса, на зубчатых скалах по-прежнему темнела чешуйчатая туша Вермунда. Ночные события, по-видимому, не причинили ему особого вреда.

В Илгру впилась серая пиявка безнадежности, она посмотрела на Горгот, свое копье, и спросила себя, сумеет ли она хоть когда-нибудь одолеть дракона Вермунда. Но не в ее характере было сдаваться. Илгра – дочь своего отца. И она поклялась его именем, что рано или поздно отомстит.





* * *


Своей вылазкой Улкро доказал две вещи. Во-первых, Вермунд и дальше намерен дремать на вершине Кулкараса, переваривая трапезу. Во-вторых, дракон столь же неуязвим против магии, как и против мечей, копий, топоров и стрел.

Осознание этого не добавило радости племени скгаро. Возникла мысль сплести утяжеленные сети и опутать Вермунду крылья, но лето уже повернуло на осень, и надо было сделать очень многое, чтобы пережить суровую зиму в горах.

Поэтому скгаро на время отложили свои размышления об убийстве дракона и, хоть и знали, что идут на риск, занялись перестройкой деревни. На этот раз строили не столько из дерева, сколько из камней, и работа оказалась утомительной для мужчин – им больше нравилось охотиться, ходить в набеги или бороться друг с другом, выясняя, кто сильней. Однако они трудились не покладая рук, и новые жилища вырастали одно за другим.

Помимо этого, скгаро выкопали потайные норы в подножиях холмов и наполнили их провиантом. Им до глубины души претила мысль о том, чтобы прятаться, подобно жалкой дичи, – Рогатые никогда и ни перед кем не склонялись, – однако к этому вынуждала необходимость. Дети должны остаться в живых, и надо сохранить семена для посевов будущего года.

И они непрестанно, денно и нощно, следили за Кулкарасом. Если Вермунд решит спуститься, в этот раз они будут предупреждены вовремя.

Илгра много раз стояла на часах. Все свободное время – когда не надо было обтесывать камни, пропалывать скудные огороды, пасти стада и выполнять множество других работ – она уделяла тренировкам с копьем, училась искусству боя у Арвога и других воинов. Рогатых это не удивляло – у них было в обычае то, что женщины вместе с мужчинами учатся владеть оружием. Они народ воинственный. Но Илгра тренировалась с куда большим усердием, чем остальные. Она, к неодобрению матери, забросила искусство очага и домашнего хозяйства, целыми днями состязалась с мужчинами и достигла такого мастерства, что в бою не уступала никому, кроме самых сильных воинов.

Так прошел год. При помощи сородичей Илгра и ее семья достроили новое жилище и превратили его во вполне достойное укрытие от непогоды. А Вермунд все так же возлежал на Кулкарасе, погруженный в сытую спячку. Временами с горы доносился рокот – это змей ворочался или храпел, обрушивая лавины льда и снега, а иногда, если он дышал тяжелее обычного, изнанка облаков окрашивалась отблесками пламени.

И разумеется, молодые мужчины стали искать славы – они поднимались на Кулкарас и состязались в том, кто ближе подберется к дракону, не разбудив его. Старухи херндал не одобряли эту затею, но их никто не слушался.

Поначалу их бесшабашные набеги тревожили Илгру. Но потом она решила, что они пойдут ей на пользу – Вермунд мало-помалу привыкнет к появлению нежданных гостей. Если он вообще замечает их. Рассказы тех, кто добирался до вершины Кулкараса, давали ей представление о том, как совершить задуманное. Она с жадным любопытством выслушивала каждого воина, вернувшегося с горы, и в уме рисовала себе путь, воображала, как подкрадывается к змею…

Самым отважным из воинов удалось подобраться к крыльям Вермунда на расстояние броска камня. Дальше тянулась полоса гранитного щебня, и пересечь ее бесшумно было невозможно. Ни один из Рогатых, даже самые хвастливые, не стал и пытаться.

Илгра решила: она не рискнет подниматься на Кулкарас, пока не обретет уверенность, что сумеет убить лютого Вермунда. Поэтому она готовилась и ждала.

Однако покой не мог быть долгим. Все племя знало это, и все жили с гнетущим чувством ожидания беды.





* * *


С первым снегом давно ожидаемый кошмар стал явью: Вермунд проснулся, испустил грозный крик, расправил крылья и поднялся в воздух. Медленно покружил над сверкающими пиками Кулкараса и спикировал в долину, с шелестом рассекая воздух.

Скгаро бросились врассыпную. Илгра тоже, схватив одной рукой Ихану, другой – Горгот, а мать спешила вдогонку. Они забились в свои норы и сидели там, съежившись, пока дракон рыскал среди жилищ и загонов. На этот раз никто не пытался нападать на Вермунда; воины проклинали его и размахивали оружием, но так и не осмелились выйти из укрытия.

Древний чешуйчатый змей полз по долине, сжирая и оленей, и овец, и всю скотину на своем пути. Однако по сравнению с тем, что было в первый раз, истребил он немного и поджег лишь одно небольшое поле у ручья.

Потом Вермунд удовлетворенно облизался языком, бахромчатым, как у кошки, поднялся в воздух, описал несколько ленивых кругов и опять угнездился на Кулкарасе. Выплюнул облачко дыма, прикрыл морду хвостом и сонно опустил веки.

Илгра выползла из норы и не поверила своим глазам. Никто из племени не пострадал, а скота погибло не так уж много – во всяком случае, от такого убытка голод зимой не грозил.

Херндал посоветовались, потом Эльга кивнула и сказала:

– Мы сможем это пережить.

Так оно и случилось. Илгре не нравилось терпеть лишения, никому из скгаро это было не по вкусу, но уж лучше жить так, чем погибнуть в зубах дракона.

Зима сменилась весной, весна – летом, а лето – опять зимой. Племя охотилось, выращивало хлеб, играло свадьбы и снова стало сильным. Высоко над ними на вершине Кулкараса чернел дракон, неизбывная угроза, которую часто видели, много о ней говорили, но редко сталкивались напрямую. И постепенно свыклись с его присутствием. Скгаро стали видеть в драконе скорее деталь пейзажа, нежели живое существо. Для них он стал словно сила природы – метель или чума, которая может налететь неожиданно, но по большей части о ней и не вспоминают.

Если спросить скгаро, они бы заявили, что по-прежнему мечтают уничтожить дракона, и по вечерам они частенько плели канаты для той самой давно обсуждаемой сети. Но дело продвигалось медленно, а сеть нужна была огромная, поэтому затея так и осталась несбывшейся.

И верно, дракон изредка пробуждался, слетал вниз в вихре огня и ярости, пожирал скот, а если у кого-нибудь из племени хватало глупости противостоять ему, то съедал и его тоже. И все-таки атаки Вермунда не были главным в жизни скгаро. По-прежнему надо было рубить дрова. Охранять стада от волков, медведей и остроглазых горных кошек. Ухаживать за посевами. Повседневные дела выдвинулись на первое место в их непростой жизни.

Илгре это очень не нравилось. Всеобщее умиротворение ранило ее, кровь звала к отмщению, и каждый миг промедления причинял боль. Хуже того, кое-кто в племени стал говорить о Вермунде в почтительных тонах, как будто он достоин уважения. Перегоняя скот с одного пастбища на другое, Илгра не раз видела у подножия Кулкараса маленькие башенки из камней с подношениями кровожадному змею. Она их нещадно рушила. Знай она, кто их возвел, избила бы Горготом с головы до пят.

Илгра постоянно тренировалась, и ее сила и мастерство росли день ото дня. Учебные поединки с Арвогом вряд ли могли подготовить ее к схватке с драконом, зато укрепляли уверенность в своих силах.

День, когда появились ожтрим, наступил в конце зимы, и пришло время испытаний на взрослость, в которых Илгре предстояло сразиться со всем племенем и доказать свою храбрость. Невзирая на страх, она вела себя уверенно и продержалась до конца, после чего старейшины объявили ее полноправным воином племени скгаро.

Но испытания были тяжелыми. Так оно и должно быть. Лишь через семь дней Илгра набралась сил выйти из жилища, а раны на груди зажили три месяца спустя. Илгра носила шрамы с гордостью, как символ славы, и жалела, что отец не может их увидеть – он бы гордился своей дочерью. За все время испытания она ни разу не вскрикнула. Ни разу.

Когда испытания были пройдены и ее мастерство во владении Горготом практически достигло совершенства, пришло время воплощать намерения в дело. Тем не менее Илгра выждала еще немного, пока зима не пошла к концу и снежная шапка на голове Кулкараса не стаяла. И вот однажды вечером, когда воздух был ласков, а поля зазеленели, она наполнила сумку мазями от ожогов, ягодами, сыром и полосками сушеного мяса. Еще раз наточила Горгот – так, чтобы он одним касанием перерубал прядь волос, вычистила кожаные доспехи и смазала их так, что они ярко заблестели в отсветах домашнего очага.

Она ничего не сказала о своих замыслах ни матери, ни сестре, только поцеловала их в лоб и легла спать.

А когда в серых предрассветных сумерках запели первые птицы, Илгра встала, выскользнула из жилища и в утренней прохладе повернулась к Кулкарасу.

Она неслышно прокралась через деревню, и никто не заметил ее ухода, даже Ражаг, стоявший на часах. Дойдя до опушки леса, Илгра ускорила шаг. Она направлялась к каменистому гребню, по которому сумеет подняться на склон Кулкараса. Именно этим путем шел шаман Улкро, и Илгра в память о нем на миг остановилась.

И все-таки волнение в ее сердце все нарастало, но она шла легкой походкой, радуясь, что наконец-то взялась за дело.

Несмотря на неудачу, которую потерпели Улкро и военный отряд Арвога, Илгра была уверена, что преуспеет там, где им не удалось. Причина ее уверенности была проста: она не собиралась сражаться с Вермундом в открытом бою. Илгра была готова рискнуть жизнью ради отмщения, но не намеревалась впустую расставаться с нею в безнадежной затее. И еще она уверилась, что отряд Арвога не достиг своей цели потому, что семеро воинов на каменистой россыпи производили слишком много шума. Одинокие парни, поднимавшиеся на Кулкарас, умудрялись приблизиться к Вермунду, не привлекая его внимания. Поэтому Илгра считала, что сумеет это повторить. В одиночку она будет идти так тихо, как никогда не сумеет ни одна группа Рогатых, и к тому же у нее были и другие средства маскировки…

После этого надо будет лишь один раз ударить Вермунда под бронированное веко, и дракону придет конец. Удар должен быть сильным, чтобы копье проникло глубоко в мозг, но Илгра не сомневалась, что достигнет цели, – ее руку будет вести память о погибшем отце.

Она дошла до ручейка, струившегося по мшистой долине, и остановилась наполнить бурдюки. Погрузила их в ледяную воду, глубоко вздохнула, наслаждаясь свежим запахом ручья и мирным журчанием воды на каменистых перекатах. Ибо знала: может быть, в последний раз ей дано вкусить эту простую радость.

Илгра двинулась дальше, сквозь кусты и колючки, по склонам и гребням, через ущелья и перевалы, пока деревня далеко внизу не съежилась в кучку домов, крошечных, как детские игрушки. Дорогу часто преграждали каменные скалы, и приходилось карабкаться, нащупывая неверные выступы, зная, что если рука соскользнет, то Илгре грозит гибель. Солнце весь день жарко палило, жгучий пот струился по лбу и заливал глаза. На ходу она ела, но понемногу, чтобы сытый живот не замедлял движения.

Склоны Кулкараса были так отвесны, что почти на всем пути могучая гора скрывала Вермунда из виду. Было, однако, слышно, как древний змей храпит и порыкивает во сне, а когда он шевелился, гора стонала и с деревьев испуганно вспархивали птицы.

В конце концов Вермунд появился во всей своей красе. Сначала со склона Кулкараса свесился кончик хвоста, огромный, черный и зубчатый, как горный утес. Потом складка крыла – толще любой самой толстой шкуры, пронизанная пульсирующими венами толщиной с ногу Илгры. И наконец – исполинские белые когти на передней лапе, кривые, зубчатые, как пила, с хищными острыми кончиками. А над ними – клиновидная драконья голова, частично прикрытая хвостом. Тяжелый кисло-мускусный запах змея напоминал о пещере огромной кошки. Запах предостерегающий, запах пожирателя плоти.

Увидев Вермунда издалека, Илгра остановилась и выполнила последние приготовления. Обвязала ноги тряпками, чтобы не выдать себя нечаянными звуками. Полила водой рыхлую землю и измазалась в грязи, чтобы отбить свой запах. Если бы она охотилась на оленя, то натерлась бы сосновой хвоей или можжевельником, но здесь, высоко в горах, росли только мох и лишайники. Напоследок она натерла кожу шерстяной тряпкой, которая долго висела над очагом, чтобы пропитаться запахом дыма. Дракон часто извергает дым из ноздрей и наверняка давно перестал чувствовать его запах.

Потом Илгра набралась храбрости и полезла дальше, только еще медленнее и осторожнее, чем прежде.

Через некоторое время она отчетливо увидела перед собой голову древнего исполинского змея и застыла в ужасе, а сердце, наоборот, ускорило бег. Она увидела между веками Вермунда красноватую щель и поняла, что дракон спит, держа бронированный глаз приоткрытым. Илгра внимательно рассмотрела горную вершину, где породы сильно растрескались и расслоились на каменные плиты. Их поверхность исполосовали глубокие царапины, среди обломков была рассыпана чешуя размером в две ее ладони, а в тенистых впадинах лежали заплатки нерастаявшего снега. Возле сложенного крыла виднелся плоский валун, испещренный знаками воинов, достигших вершины.

Осторожно, чтобы не потревожить камни и чешуйки, Илгра обогнула дракона, стараясь, чтобы между нею и багровым глазом всегда находилась каменная плита. Если удастся подкрасться поближе, она ударит прежде, чем дракон успеет отозваться. И даже если он не погибнет с первого удара, то все равно ослепнет на один глаз, и справиться с ним станет намного легче.

Илгра одними губами произнесла молитву отцу и Рахне, царице богов, и они послали ей храбрости.

Воздух был такой разреженный, что Илгра дышала и не могла надышаться. Сила тревожного ожидания ускорила пульс. Каждый мускул натянулся, как струна, готовый к действию. От нервной дрожи шаги стали нетвердыми. Илгра ощутила, как внутри разгорается горячка боевой ярости – великое благо и проклятье ее народа, – и оскалила зубы в хищном торжестве.

Добрый час ушел на то, чтобы под прикрытием каменных плит и обломков скал подобраться к огромной голове Вермунда на расстояние удара. Она долго сидела на корточках, дожидаясь, пока успокоится дыхание и соберется боевой дух. Если она погибнет, смерть будет славная, и еще много поколений сородичей будут воспевать ее имя. Илгра тронула рог отца, висевший на боку. Захотелось подуть в него, но нельзя – исчезло бы преимущество внезапности. А на него возлагалась вся надежда на успех.

Илгра глубоко вздохнула, выскочила из-за плиты и с копьем наперевес помчалась к дракону. Три быстрых шага – и острый наконечник метнулся к узкой багровой щели между веками спящего Вермунда.

Дракон мигнул.

С громким стуком копье ударилось о бронированное драконье веко и разбилось. Обломок вонзился в ладонь, и рука онемела от боли. Илгра застыла, словно налетев на стену. В первый миг от неожиданности она не могла шевельнуться.

Веко приподнялось. На Илгру глянул пылающий глаз в красной кайме. Черная скважина зрачка была огромна – казалось, в нее можно войти. Этот глаз заполнил собой небо, поработил все ее существо, пригвоздил к месту реально ощутимой силой. Потом ее окутал разум дракона, и Илгра сжалась под необъятной, непостижимой силой его рассудка. Она не ощутила в древнем змее ни удивления, ни гнева, ни даже насмешки, лишь самую обидную реакцию – безразличие.

Перед всепожирающей силой Вермунда ее самоощущение дрогнуло и заколебалось. Мир покачнулся, тьма оскалилась в голодной ухмылке, и все, что она знала, и все, кем она была, стало незначительным, как пылинка, плывущая в бескрайней пустоте…

Злость помогла Илгре освободиться из смертельных тисков драконьего разума, она попятилась и ухватилась за отцовский рог. Она могла бы вытерпеть от змея многое, но только не безразличие! Ну уж нет! Даже если это будет последним поступком в ее жизни, она пробудит Вермунда от этой апатии, вынудит ответить как равной, заставит отнестись к ней с уважением. Уж этого-то она и ее племя более чем достойны!

Илгра поднесла рог к губам, готовая озвучить всю свою ярость, как вдруг каменная россыпь подвела ее. Нога подвернулась, и она кубарем покатилась по голому склону с высоты гордого Кулкараса.

Она замахала руками и выронила сломанный Горгот. Не найдя, за что ухватиться, прижала рог к животу и не выпускала, а небо и земля кружились, словно обезумевшее колесо. Сначала под ней раскалывался обледенелый снег, потом трещали кусты и ветки, и наконец – с толчком таким сильным, что мир побелел и из глаз посыпались искры, – Илгра врезалась в скрученный ствол покореженной ветром сосны.

Шкура у Илгры, как и у всех Рогатых, была толстая, как у зимнего кабана. Она защитила от множества ран, но не смогла защитить от самого худшего. Когда судорожное дыхание восстановилось, Илгра осмелилась шевельнуться и вскрикнула от боли: нога, кажется, сломана.

И копья нигде не видно.

Она долго лежала, потеряв надежду, глядя на высокую гору, ожидая, что змей вот-вот спустится по склону Кулкараса и сожрет ее. А Илгра не могла ни дать отпор, ни спрятаться, поэтому сделала самое разумное, что только могла: осталась лежать, сберегая силы.

Но Вермунд так и не появился. Похоже, дракону не было до нее никакого дела. Понимание этого тяготило Илгру не меньше, чем сломанная нога. Как такое может быть, что дракон, который имеет так много власти над жизнью всех скгаро – больше того, над жизнью и смертью, – обращает на них внимания не больше, чем на копошащихся мышей?

Илгра с рычанием привстала, хотя на это ушли почти все силы. Уцепилась за дерево, как утопающий за тоненькую соломинку, и подождала, пока боль в ноге хоть немного утихнет. Проверила, на месте ли отцовский рог, ремешок от которого до сих пор был зажат в кулаке, и обрадовалась: он цел и невредим.

Собравшись в путь, Илгра заметила в кустах яркий голубой блеск. Она встала на четвереньки и подползла ближе, хоть при каждом касании земли ногу пронзала боль. Раздвинула руками кусты и там, среди узловатых стеблей, увидела посох шамана Улкро.

Ее обуяло любопытство. Древесина посоха ничуть не пострадала от сурового климата здешних гор. Тогда Илгра взяла посох и, держа его перед собой, решила: если не получается одолеть Вермунда честной силой мускулов, то она его одолеет бесчестными средствами – магией, заклинаниями и чарами. Эта мысль испугала ее, но Илгра была не из тех, кто позволяет страху брать над собой верх.

Она дала посоху такое же имя, какое носило копье: Горгот, или Отмщение.

Она снова подползла к сосне, подобрала толстую ветку и, оторвав полоску ткани от туники, привязала к сломанной ноге. Опираясь на посох, как на костыль, начала долгий обратный спуск с Кулкараса в долину.

Путешествие было мучительным. Каждый шаг отдавался болью. Очень скоро пересохло в горле, а от голода подвело живот, потому что в падении Илгра потеряла и еду, и воду.

Она часто останавливалась, давая ноге отдохнуть, и только в глубоких сумерках впереди, среди ветвей, забрезжил оранжевый огонек первого жилища. Манящий и приветливый, он обещал тепло, защиту и добрую еду.

Арвог и Моктар нашли ее прежде, чем она добралась до жилища. Они приветствовали ее радостными криками, с удивлением разглядывали посох у нее в руках. Они ждали ее с самого утра. Как объяснил Арвог, когда утром стало известно, что она ушла, им быстро удалось найти ее следы и пройти по ним до подножия Кулкараса. Никто не осмеливался идти дальше, потому что все боялись Вермунда. Однако выставили часовых в надежде, что она вернется.

– Твоя мать сильно беспокоится, – сказал Арвог своим низким раскатистым голосом.

Илгра кивнула. Ничего другого она и не ожидала.

Ее отнесли домой. Там мать и сестра стали хлопотать над ней с такой заботой, перед которой бы не устоял даже Вермунд, как бы зол он ни был. И все-таки, несмотря на вздохи и упреки, Илгра чувствовала, что мать ею гордится: то, что сделала ее старшая дочь, было подвигом, достойным самых храбрых воинов. И хоть ей не удалось убить дракона, она раздобыла великое сокровище – посох Улкро.

Ихана, кажется, тоже гордилась сестрой. Она сказала:

– Когда у меня вырастут рога, я тоже пойду с тобой, Илгра-сестра. Ты сделала то, на что я еще не способна, и я рада за тебя.

Потом заговорила мать:

– Ты ведь закончила? Выполнила свой долг чести. И больше не станешь делать глупостей.

Но Илгра осталась недовольна. Пока Вермунд жив, она не будет знать покоя. Только кровь дракона утолит ее жажду отмщения. Она хотела сказать это, но пришла целительница, положив конец разговору.

Между челюстями Илгре вложили кожаный ремень, она закусила его, и ей выпрямили ногу и вправили сломанную кость. Она не издала ни звука, только смотрела в потолок и думала о посохе и обо всем, чему предстоит научиться. Ибо Илгра была молода и неустрашима.





* * *


Нога срасталась плохо. Илгра еще сильнее повредила ее, пока спускалась с Кулкараса, и кость сместилась вбок. Поэтому одна нога стала короче другой, и с тех пор Илгра прихрамывала. Было очень больно, особенно в сырую холодную погоду и после долгой ходьбы, но она, как обычно, делала все, что хотела, не обращая внимания на хворобу.

И все же было ясно: ее дни как воина сочтены. Илгра нетвердо держалась на ногах, и если враг ударит по больной лодыжке, та, скорее всего, подкосится и может сломаться опять.

Понимание этого было как горькая пилюля. Илгра ловила себя на том, что мысли бродят непривычными путями, темными и запутанными. Временами она вспоминала, каково было в тисках Вермундова разума, и мир становился темным и уплывал далеко-далеко, и приходилось садиться и дожидаться, пока наваждение пройдет.

Несмотря на сломанную ногу, Илгра выросла еще выше. К осени стало ясно, что она Избранная, каким был и отец, и мужчины один за другим начинали за ней ухаживать. Самых настойчивых она била Горготом по голове и плечам, прогоняя прочь. Ибо племя боялось посоха и скрытой в нем магии.

Мать и сестра не одобряли этого, но у Илгры не было желания находить себе спутника. Это только отвлечет от главной цели. Она, правда, никому ничего не рассказала о своих намерениях, заявила лишь, что ни один из мужчин не совершил достаточно подвигов, чтобы завоевать ее расположение. И семья на время успокоилась.

Все свободные часы Илгра тратила на изучение посоха, старалась раскрыть его секреты, но ни одна из попыток не принесла результата. Она не умела колдовать, и таинственные силы, вложенные в посох самим Улкро, так и оставались неразгаданными.

Из-за отсутствия успехов недовольство Илгры разгоралось еще сильнее. По ночам она долго лежала без сна, размышляя о загадке посоха. Наконец, ближе к осени, она решила, что единственная надежда на успех – найти наставника, который научит ее магии.

И удача впервые улыбнулась ей. Как только Илгра решила начать поиски, в деревню пришел еще один шаман. Звали его Карзад Каменный Кулак. Илгра показала ему посох и призналась, что хочет изучить искусство магии, но Карзад лишь презрительно фыркнул и объявил, что посох по праву ремесла будет принадлежать ему.

В ответ Илгра рассмеялась ему в лицо, а с ней и все племя. Никто из чужаков, даже шаман, не смеет указывать скгаро, какую добычу они могут оставить себе, а какую должны отдать. Тогда Карзад сцепился с ней рогами, и хохот сменился угрозами, и только после долгой борьбы и криков они пришли к решению, которое всех оставило недовольными – такими и бывают все самые хорошие решения. Они постановили отдать дело на волю случая и сыграть в магру – полный круг, три игры из трех. Если Илгра победит, Карзад возьмет ее в ученицы и обучит всем своим тайным премудростям. А если победит Карзад, Илгра отдаст ему посох, и делу конец.

Мать хоть и удивилась затее Илгры, но не стала возражать. Шаман – персона важная. Если Илгра станет шаманом, то принесет честь своей семье. Мало того, племя, у которого есть собственный чародей, благополучно переживет самую суровую зиму.

Состязание назначили на вечер. Посмотреть его возле дома Арвога собралась вся деревня. Илгра и Карзад, опустив рога, сели друг напротив друга, положив посередине плашку из полированной кости.

Они сыграли в общей сложности девять игр, ибо девять – священное число. Илгра выиграла начальную партию из трех, а Карзад – вторую. Илгра ничего другого и не ожидала. Началась третья, заключительная игра, и Илгра знала, что перевес на ее стороне. Выиграть эту партию можно было двумя путями: либо атаковать противника, либо броситься бежать и заманить его в заранее выстроенную ловушку. Карзад был слишком горд, чтобы спасаться бегством, а Илгре было не до гордости. Ее вела только одна мысль – победить. Поэтому она поддалась и таким образом выиграла.

Карзад проклинал ее последними словами, но уговор есть уговор, и он сдержал свое слово.

Едва забрезжила заря, Илгра вышла к шаману на луг возле тенистой опушки леса, и обучение началось.





* * *


Долгих шесть месяцев Илгра усердно трудилась под наставничеством Карзада. Он был жесток и не прощал ошибок, но Илгра не возражала. Она хотела учиться и была готова ради этого выйти далеко за пределы своего уютного мирка.

И она узнала много нового. Карзад научил ее правилам колдовства и древнему языку, способному изменять очертания мира согласно воле говорящего. Показал, как управлять собственными мыслями и проникать в чужой разум, как однажды проник в ее разум Вермунд. Оставшись одна, Илгра упорно заучивала имена и слова, которыми делился с ней Карзад, – слова власти, выражавшие истинную природу вещей.

Ее мать и все племя освободили Илгру от любых обязанностей, кроме самых насущных, чтобы она могла целиком посвятить себя учебе. Однако никому, даже своим родным, она не рассказывала о своей великой цели, предпочитала хранить ее в сердце.

Через три луны Карзад Каменный Кулак отправился в путь. В душе он был странником, и к тому же в его помощи нуждались многие другие племена, где не было своих шаманов. Уходя, он оставил Илгре длинный список заданий: навыки, которые нужно освоить, слова, чтобы выучить их, орудия, которые надо сделать. А также длинный список запретов – то, чего она делать не должна. Во-первых, накладывать чары, которые нарушают законы природы, во-вторых, колдовать, используя посох Улкро.

Пока его не было, Илгра усердно практиковалась. Она мечтала достичь совершенства, чтобы удивить Карзада по возвращении и быстрее достичь своей великой цели. Долго, очень долго Илгре казалось, что она бьется головой о камень, так тяжело давалось ей колдовство. Но она была упряма, и подобно тому, как рога растут очень, очень медленно, так, что день ото дня не замечаешь никаких перемен, а через несколько месяцев они становятся очевидны, так и Илгра воспринимала свое продвижение к вершинам мастерства.

Колдовство никак не укладывалось у Илгры в голове. Ей было непривычно использовать слова или мысли, чтобы достичь желаемого. Поначалу это казалось обманом. Но колдовство отнимало силы, и мера этих сил зависела от размаха ее намерений. Такая цена успокаивала Илгру, доказывала, что она по-прежнему одна из Рогатых, а не дух и не бог. Она твердо стоит обеими ногами на земле и накрепко привязана к реальному миру.

Карзад вернулся в конце сбора урожая, и Илгра показала ему, чего достигла. Если шаман и впечатлился, то все равно не сказал ни слова, лишь заставил ее работать еще усерднее, давал все больше заданий – таких, которые уводили Илгру далеко за пределы ее способностей.

И опять Карзад остался на несколько лун, а потом снова отправился в странствие. Так и проходило ученичество Илгры.

Луны складывались в сезоны, а сезоны – в года. Илгра научилась многому: узнала истинные имена оленей, и кабанов, и всех птиц и зверей в горах. И растений тоже, и больших и маленьких. Научилась разговаривать с ветром, с землей, с пламенем костра, знала, как уговорить их исполнить ее желание. Ей стали подвластны секреты железа, тайны оберегов, единения и творчества.

Когда пришло время, Карзад рассказал ей всю правду о посохе – тот уже не был посохом Улкро, а стал ее собственным. Сапфир, венчавший его, хранил в себе огромный запас силы, и сила эта билась и плескалась об острые грани своей темницы, как бурное море о берега. И если темница разрушится, море выплеснется бушующим потоком, захлестнет и уничтожит все вокруг. Но если шаман, владеющий посохом, будет мудр, он сумеет подчинить эту силу своей воле и совершит с ее помощью величайшие подвиги – такие, каких не сможет в одиночку совершить никто из простых смертных. Однако силу эту нельзя расплескивать попусту. Она – сокровище куда более ценное, чем хранящий ее камень. Эту сверкающую мощь по крупицам собирали Улкро и те, кто владели посохом прежде него, и они положили на это всю свою жизнь. Силу надо сберегать для тех редких мгновений, когда она воистину нужна, а пока они не наступят, Илгра должна вносить в эту копилку свой собственный вклад, холить и лелеять, питать мощью своего тела, взращивая запас, чтобы в свой черед передать следующему владельцу.

И Илгра поняла: сила – это наследие. Но она не намеревалась хранить ее и поэтому мучилась угрызениями совести.

Дважды она сопровождала Карзада в его путешествиях. Никогда прежде она не покидала долины скгаро, и виды незнакомых гор волновали ее, но также вселяли и тревогу. Там обитали племена, чьи обычаи были ей незнакомы, и она не раз чувствовала, что ей здесь совсем не рады. И все-таки странствия пошли на пользу – они открыли перед Илгрой истинные размеры окружающего мира. И кроме того, стократно укрепили любовь и привязанность к дому. В их долине было все, в чем нуждается племя: чистая вода, изобилие дичи, дерево и камень для строительства. Единственной бедой был Вермунд; убрать его – и в дом снова вернется счастье.

Все эти годы Вермунд то дремал, то просыпался, и невозможно было предугадать, долго ли он проспит и когда пробудится в следующий раз. Но племя постепенно свыклось с его нападениями, и они редко случались неожиданно. Надо было лишь держаться подальше и не злить дракона, и тогда была надежда остаться в живых. Бывало, кто-нибудь погибал – либо по нелепой случайности, либо попавшись злобному дракону по дороге, но это были скорее исключения, и с ними смирялись.

А вот Илгра не желала мириться, и само присутствие Вермунда было для нее как кость в горле.

В один трагический день на скгаро напали соседи – племя инвек.

Это случилось в конце лета, когда поля были изобильны, а скот нагулял жир. Инвеки напали неожиданно, в разгар солнечного дня. С криками и воем чужие воины выскочили из леса, потрясая копьями, молотами и шестами, на которых развевались знамена с семейными гербами.

Такие набеги были делом обычным. В них юноши старались показать себя и завоевать себе имя, способное привлечь подругу. По большей части набеги бывали нельзя сказать чтобы дружескими, но и не совсем уж жестокими. Кровь, конечно, лилась, но редко кто-нибудь из Рогатых расставался с жизнью.

Для инвеков набег на скгаро представлялся удачной возможностью стяжать себе львиную долю славы – племя, живущее под сенью дракона, давно завоевало себе репутацию отчаянных храбрецов.

Поэтому, услышав воинственные крики, Илгра ожидала скорее веселое развлечение, чем серьезную угрозу. Она выскочила из вновь отстроенного семейного жилища и вместе с соплеменниками принялась отбиваться от непрошеных гостей. Как обычно, верховодили мужчины, но от них не отставало и все племя. Для всех, кроме самых мелких детишек, участие в бою было делом чести. Даже самые дряхлые из херндал брались за оружие – чаще всего палки и камышовые метлы, жалившие как осы.

Замахнувшись посохом на растерявшегося инвека, Илгра с восхищением посмотрела на Арвога, который схватил самого крупного из нападавших и швырнул оземь. Потом на нее налетел еще один инвек – она ведь была Избранной, а значит, особо ценилась как добыча. Илгра стукнула его Горготом, произнесла чародейское слово – и на кончиках рогов у противника вспыхнули болотные огни. Зеленоватое пламя не обжигало, но инвек все равно заорал благим матом и в панике бросился к ручью затушить горящие рога.

Илгре стало очень весело.

В полуденном воздухе далеко разносились звуки битвы – стук дерева и лязг железа, рев и крики мужчин, ругань и возгласы женщин, ошалелое блеянье скота.

Видимо, шум был так силен, что долетел даже до далекой вершины Кулкараса. Ибо в разгар битвы Илгра услышала тревожный крик, обернулась и увидела, как Вермунд Лютый поднял голову со своей каменной подушки.

Дракон окинул взглядом долину и издал низкий, раскатистый, грозный рык, от которого с гор сошли лавины. Битва вмиг прекратилась. Рык был такой могучий, что пронизал Илгру до костей. Земля под ногами вздрогнула и заколыхалась. Звери попрятались, ручьи подернулись рябью, в воздухе стало черно от птичьих стай, выпорхнувших из леса. На вершине Кулкараса от гранитного пика откололись целые пласты снега и льда и с мягким гулом обрушились на деревья далеко внизу, ломая могучие стволы, как сухие соломинки.

Змей не мог бы выразить свою волю яснее.

Потом Вермунд опустил голову, закрыл глаза и, казалось, снова погрузился в глубокий сон.

Инвеки побледнели и сложили оружие. Без единого слова они бросились бежать туда, откуда пришли, не забрав с собой ни пленных, ни скота, ни трофеев, ни славы.

А Илгра скрестила руки на груди и впилась свирепым взглядом в далекого дракона. Он защищал не ее соплеменников, а свой личный запас продовольствия, и от этого ее ненависть не стала меньше.





* * *


Через четыре года обучения Карзад Каменный Кулак объявил: больше он ничему не может научить ее. Мало того, Илгра уже далеко превзошла его в искусстве чародейства. Но предупредил еще раз: мастерство не всегда равнозначно мудрости.

Илгра поблагодарила его. Она была признательна шаману за учебу и за долгие годы даже привязалась к ворчливому старику.

Потом Карзад взял ее за рога и сказал:

– Я знаю тайное желание твоего сердца, Илгра Хромоножка. И понимаю его. Когда-то у меня была подруга, сильная неукротимая Рогатая, чем-то похожая на тебя. Но однажды весной она набрела на медведя, проснувшегося после зимней спячки. Он был зол и голоден и напал на нее. Я нашел ее еще живой, но все мои годы учебы, все знания и умения не смогли исцелить ее.

– Поэтому ты и пустился в странствия? – спросила Илгра.

Карзад кивнул, все еще не выпуская ее рогов.

– Тот медведь был одиноким самцом без собственной территории. Я пошел по его следам, чтобы найти и уничтожить, но так и не сумел отыскать. А с тех пор прошло больше двадцати лет.

– Тогда почему ты не вернулся домой?

Шаман улыбнулся. Она впервые увидела его искреннюю улыбку.

– Потому что на свете есть множество тех, кому нужна помощь, а помогать другим – это величайшее добро и лучшее применение моей жизни. Мало кто в нашем племени идет таким путем, Илгра, но мой тебе совет таков: оставь свои мечты о мести, пока они не погубили тебя. Дракон превосходит нас всех. Ты сильна и умна и заботишься о нашем народе. Грустно будет потерять тебя в безумном приключении, сгубившем уже многих наших молодых воинов.

Илгра молчала, обдумывая его слова. Потом сказала:

– Твой совет, Карзад, очень много значит для меня, и я благодарю тебя за него, но я не могу забыть отца и не могу отречься от своей мечты.

– А разве я сказал, что ты должна забыть его? Я не стану спорить с тобой, Илгра. Только подумай хорошенько еще раз. Ты была хорошей ученицей. И какой бы путь ты ни выбрала, я благословляю тебя. Пусть боги даруют тебе удачу и пусть твой ум всегда останется острым, а рассудок ясным.

После этого Карзад отпустил ее рога и снова тронулся в путь. И Илгра знала: он не скоро вернется.

Обретя уверенность в своих способностях, Илгра с удвоенным рвением взялась за дело. У нее созрел план: дракон – порождение огня, и если погасить этот огонь, то, может быть, Вермунд погибнет. А чем еще потушить пламя, если не очистительной силой воды?

Она три дня шла по краю долины, отыскивая место, подходящее для ее замысла. И наконец вспомнила о небольшом озере, куда часто ходила купаться, том самом, на берегу которого еще девочкой наблюдала смертоносное появление Вермунда.

Само озеро было слишком мало для ее целей, но излишек воды из него вытекал в глубокое извилистое ущелье с отвесными каменными стенами, почерневшими от сырости; там среди зеленых пятен мха и лишайников извивались длинные плети стеблей, на которых по весне распускались бледные цветы. Если перегородить ущелье в самом узком месте, то за плотиной скопится огромная масса воды, а когда она прорвется, горе тому, кто очутится на пути. Могучий поток будет швырять его, колотить о каменные стены, и от несчастного останется только воспоминание.

Какая приятная мысль.

Но Илгра не спешила ни с кем делиться своими планами. Она не была уверена в успехе, но все же не видела никаких выгод от споров и обсуждений. Ничто не свернет ее с избранного пути. Кроме того, поток воды не несет никаких опасностей для скгаро: ручей бежал к югу от деревни и, подобно многим ручьям в горных складках, впадал в полноводную реку Храллок, протекавшую по долине с севера на юг, от завоеванного Кулкараса до далекого зубчатого Улварвека, отмечавшего границу племенных земель.

Но задача предстояла нелегкая. Для начала – построить плотину. А когда она будет возведена, заманить Вермунда Лютого в ущелье. По осени ее соплеменники обычно ловили гусей – копали узкие канавы с покатым дном и укладывали приманку – нутряное сало. Гуси ныряли за добычей и застревали в глубоком конце канавы, где не могли расправить крылья и взлететь. Что гуси, что дракон – ловушка будет действовать одинаково.

Не теряя времени, Илгра принялась воплощать свой план в жизнь.

Первым делом она ушла из семейного жилища и соорудила себе хижину над ущельем. Мать была с этим категорически не согласна: она считала, что Илгра не должна отдаляться от повседневных деревенских дел.

– Нехорошо это, – твердила она. – Ни для тебя, ни для нас.

Но Илгра упорствовала, и расставание проложило между ними болезненную трещину. Что касается остальных скгаро, они восприняли уход Илгры без вопросов. У Рогатых плетельщики чар всегда считались стоящими поодаль от обыденного хода жизни, и странность в их поведении была ожидаемой.

Поселившись в хижине, наедине с шумом ветра и воем волков, Илгра принялась за работу. Произнося слова силы, она проложила по земле новое русло и повернула излишек воды из родникового озера в канал, бегущий вдоль края ущелья. Когда ручей отыскал новый путь, она легко смогла спуститься в каменную чашу, не вступая в борьбу с потоком воды.

Все лето и всю осень Илгра строила плотину, перекрывавшую овраг там, где каменные стены сходились ближе всего, – просвет между ними был не больше чем два размаха ее рук. И хотя ее нога легко могла подвести в бою, все же Илгра оставалась Избранной, а значит, была очень сильна. Она трудилась не покладая рук, заполняла просвет валунами, принесенными с горных склонов.

И как только очередной валун опускался на место, Илгра колдовством соединяла его с камнями, лежащими ниже, накрепко сцепляла в единый монолит. И когда на место лег последний осколок породы, она вернула ручей в его обычное русло, и вода стала постепенно скапливаться позади каменной преграды.

Однако поток воды был очень слаб. Пройдет много месяцев, прежде чем она заполнит перегороженное ущелье. А тем временем русло ручья ниже плотины совсем высохло, стало серым и мертвым.

Когда скгаро заметили ее труды, то стали приставать с расспросами. Илгра лишь сообщила, что хочет сделать озеро для купания побольше, и соплеменники не посмели ставить ее слова под сомнение. По их понятиям, шаман имеет право на диковинные выходки.

Объяснения Илгры удовлетворили всех ее соплеменников, но только не мать. Она заявила:

– Ты никогда ничего не делаешь без цели, Илгра-дочка. Скажи правду, что ты затеяла!

И тогда долгое одиночество сыграло с Илгрой злую шутку. Ее охватила минутная слабость, мечта о такой долгожданной близости со своими любимыми, и в эту минуту слабости она открыла матери свое тайное желание.

Мать, однако, сильно рассердилась:

– Так вот почему ты держишься особняком от нас, Илгра-дочка! Да ты на голову заболела. Тебя покусала бешеная собака. Дракона невозможно убить. Если он и уйдет, то только по собственной воле, а не в ответ на наши поступки.

Илгра на это ответила:

– Я не могу согласиться. Либо я убью Вермунда, либо он убьет меня. Другого исхода быть не может.

Мать скрипнула зубами:

– Ну почему от тебя столько хлопот? Есть на свете вещи, которых мы не можем изменить. Нет славы в том, чтобы бороться с неизбежным. Разве не понимаешь?

– Я понимаю только одно: змей погубил моего отца, твоего кровного супруга! А ты хочешь оставить его и других наших погибших неотмщенными. Ну уж нет!

Тогда мать сцепилась с Илгрой рогами, хотя разница в росте между ними была очень велика, и Илгре пришлось согнуться чуть ли не пополам.

– Я чтила своего супруга и заботилась о наших детях! – рычала мать. – И не было никакой славы в том, чтобы погибнуть вместе с ним и оставить тебя на свете одну-одинешеньку.

При этих словах гнев Илгры уступил пониманию, и она обнажила горло.

– Верно говоришь. Я не хотела проявить непочтительность.

Мать тоже убрала рога.

– Ты для меня хорошая дочь, Илгра, и хорошая сестра для Иханы. Но, пожалуйста, оставь эту пустую затею. Она не принесет тебе ничего, кроме горя.

– Не могу.

– Ты полна решимости? И проведешь так всю свою жизнь, вопреки моим советам?

– Да.

Мать вздохнула:

– Тогда придется дать тебе мое благословение в надежде, что оно защитит тебя от невзгод…

Она благословила дочь, и они обнялись, и глаза Илгры наполнились слезами.

Наутро Илгра спозаранку вышла из хижины и увидела Ихану. Та стояла на краю ущелья и смотрела на труды своей сестры.

И молвила Ихана:

– Ты до сих пор мечтаешь отомстить за отца. – И это был не вопрос.

Илгра ответила на это:

– Да.

Тогда Ихана взглянула на нее пылающими глазами:

– Это хорошо. Будь я такая же сильная, как ты, то поступила бы так же. Ты Избранная, а я нет. Ты умеешь колдовать, а я нет. И в тебе нет страха, Илгра-сестра. Хотела бы я сказать то же самое о себе.

– Во мне есть страх, – ответила Илгра. – Но он меня не остановит.

Она обняла Ихану, и на душе стало спокойнее от того, что сестра поддерживает ее и разделяет желание остановить Вермунда.

Семья ничего не рассказала другим скгаро о намерениях Илгры, и за это Илгра была им благодарна. Но после их ухода ей стало еще более одиноко, ибо к ее собственному бремени добавились ожидания Иханы, и тогда ей показалось, что в свисте ветра звучит насмешливая нотка.

В ожидании, пока ущелье наполнится, Илгра сосредоточилась на повседневной работе шамана. По большей части приходилось помогать при родах, лечить ушибы и раны, заговаривать орудия от поломки. Обязанности шамана были более приземленного свойства, чем у херндал, – те, помимо руководства племенем, занимались пророчеством и толкованием знаков, а также всеми делами, где требовалось вмешательство богов. И это было к лучшему. Хоть Илгра и прибегала к колдовству, но все же предпочитала иметь дело с осязаемыми материями. С настоящим. С тем, что можно потрогать руками.

Рогатые, которым она помогла, часто благодарили ее подарками. Ведь, что ни говори, спасение жизни – дело серьезное. Мало-помалу у Илгры набралось небольшое стадо овец и коз, а также завелся вечно недовольный щетинистый кабан. Она держала скотину в ущелье и каждый день кормила зерном, сохранявшимся сухим под крышей из переплетенных веток. А еще развесила вокруг загона амулеты, отгонявшие волков и других горных зверей.

Этот скот станет приманкой в ее ловушке.

Ущелье наполнялось гораздо медленнее, чем она ожидала. Это тревожило Илгру, потому что близилась зима, а каждую зиму Вермунд непременно хотя бы раз спускался, чтобы подкрепиться скотиной, какую сможет поймать. Если ко времени его трапезы ущелье наполнится лишь отчасти, поток воды будет слишком слаб, чтобы утопить могучего змея, и придется ждать всю зиму до его следующей кормежки.

Как следует обдумав эту неутешительную мысль, Илгра решилась на крайние меры. Она пошла к родниковому озеру над ущельем и выкопала канал во всю высоту берега, чтобы вода стекала в ущелье без помех. Теперь появилась надежда, что запруда наполнится вовремя.

Илгра понимала: если Вермунд Лютый заметит ее работу, то ни за что не спустится в ущелье. Этот хитрый старый червь легко распознает западню. К счастью, крутые склоны Кулкараса скрывали озеро от пылающих глаз дракона, и Илгра была уверена, что застанет его врасплох.

Иначе ее планам придет жестокий конец.





* * *


Лишь через три долгих месяца ручей наконец заполнил водоем, перелился через щербатый край дамбы и продолжил путь по своему исконному руслу. В долине воцарилась зима. На исходе третьей луны поверхность свежего озера, темного от таящихся в глубинах теней, подернулась острыми лучиками льда. Лед порадовал Илгру: он делал ловушку еще опаснее. А чтобы высвобожденная из плена вода натворила как можно больше бед, она натаскала из леса поваленных деревьев и сложила грудой на льду. Замерзшую поверхность усеяли обломки колючих ветвей.

Теперь оставалось только ждать, когда покажется Вермунд. Скоро, подумала Илгра, совсем скоро голод пробудит змея от глубокой спячки.

В эти дни она редко покидала свою хижину, требуя, чтобы скгаро при необходимости сами приходили к ней. Она боялась оказаться слишком далеко, когда Вермунд наконец низринется вниз. Требования казались ребяческими, и мать не одобряла их, но остальные соплеменники не роптали, считая их очередным капризом шамана. Ей было стыдно за это. Но даже стыд не мог отвернуть ее от намеченной цели.

Долгие часы Илгра проводила в одиночестве, сидя и размышляя над изменчивой природой слов. С каждым днем, с каждой прошедшей ночью она все глубже погружалась в себя, удаляясь от мира, становясь призраком, бродящим по темному сосновому лесу.

В эти дни она много думала об отце. О том, как долгими зимами он сидел у очага и плел тхулкна – узорчатые полоски, в которых Рогатые изображают герб своего племени, рассказывают об истории своих семей и славных деяниях предков. О том, как он вырезал фигурки оленей, коз и лисиц, а они с Иханой играли с ними. О том, как уютно и надежно было рядом с ним, какой он был большой и сильный.

Потом Илгре вспомнился вечер, когда она была еще совсем маленькой. Отец вернулся с охоты и принес на плече олениху. Глаза у нее были круглые и мягкие, они глубоко запали Илгре в душу, и ей стало тревожно и грустно. Отец присел рядом и сказал:

– Не огорчайся, Илгра-дочка. Не надо бояться. Так устроен мир. Сегодня мы будем кормиться оленем, чтобы жить. А придет время, наши тела лягут в землю и превратятся в траву и деревья, которыми будут кормиться другие олени, чтобы жить. Так всегда было и всегда будет.

Тогда эта мысль успокоила Илгру. Тогда, но не сейчас. Ее разум восставал против истины, которую открыл ей отец. Разум утверждал: непременно найдется какой-то другой путь, лучше этого!

Ведь если все идет своим чередом, это не значит, что оно должно так идти всегда.





* * *


Зимнее солнцестояние знаменовало краткий перерыв в ее добровольном изгнании. В эти дни скгаро веселыми празднествами отмечали долгожданное окончание самых долгих ночей года. В деревне звучала музыка, готовились угощения. Рогатые мерились силами, и все племя радостными криками приветствовало победителя.

Всю первую половину праздников Илгра провела в своей хижине. Дождалась, когда дневной свет стал меркнуть, и убедилась, что Вермунд не собирается слетать с вершины. До сих пор он никогда не нападал по ночам и вряд ли изменит свои привычки. И все равно она не сразу решилась оставить свой пост. Ей страстно хотелось общения; звуки песен, долетавшие из долины, отзывались в сердце острой болью.

Над долиной нависли тяжелые тучи, из них медленно падали хлопья снега, большие и мягкие. В приглушенном одиночестве Илгра побрела из хижины в деревню, в свое семейное жилище. И всю дорогу из леса доносился вой голодных волков. Если бы не посох, Илгра всерьез опасалась бы за свою жизнь.

Она провела весь вечер с матерью и Иханой. Они болтали, и им было очень хорошо вместе. Потом они допоздна играли в игры, жаловались на долгую зиму, а за окном белые снежные хлопья слились в непроглядную пелену, гонимую неуемным леденящим ветром.

Вдруг из бушующей ночи донесся пронзительный крик, каких Илгра никогда прежде не слышала. От этого звука замерло сердце, похолодели кости и волосы встали дыбом. В первый миг она застыла, не в силах шелохнуться, и только потом, когда сердце вернулось к жизни, пришла в себя.

– Что это? – прошептала мать.

Илгра не знала. За все время учебы Карзад ничего об этом не рассказывал. Сквозь завывания ветра прорезался еще один крик, громче первого, и Илгра содрогнулась с головы до пят. Она схватила Горгот и вскочила на ноги.

Но не успела ступить ни шагу: крышу проломил огромный черный клюв. Он ударил по очагу, рассыпав веером искры и угли. Клюв бил снова и снова, щелкал и метался, время от времени выпуская яростно бьющийся длинный пурпурный язык.

Илгра вскрикнула, ударила по клюву сбоку и произнесла колдовское слово «гаржзла», то есть свет.

Ее ослепила багровая вспышка, оглушил истошный визг, и клюв исчез в дыре. Потом жилище гулко вздрогнуло, и две лапы с огромными крючковатыми когтями принялись раздирать крышу, растаскивая бревна. Сквозь пробоины хлынул густой снегопад.

– Бегите! – крикнула Илгра матери и сестре и вместе с ними выскочила из жилища.

Снаружи, во мраке и холоде, слышались все новые и новые крики, и у Илгры кровь застыла в жилах: на крыше их жилища, озаренное пламенем, восседало чудовище. Тварь была серая, безволосая, тощая, как скелет, с крыльями летучей мыши. Тонкую, как плеть, шею венчал узкий череп с огромными выпученными глазами – черными, без малейшей белизны – и острым, словно кинжал, клювом. Сквозь рваную пелену снега на миг показался еще один монстр: он рыскал среди деревенских домов, догоняя разбегавшихся Рогатых, и клюв его был измазан кровью.

Илгра узнала этих тварей. Они не были порождениями земли или неба, а пришли из древних легенд. Нреки. Те, что убили маленьких сыновей Сварвока. Те, что поедали Рогатых. Гнусные тени, населявшие страну мертвых, обгладывали кости воинов, лишенных чести.

Илгру обуял ужас.

И, словно в ответ на ее страх, одна из тварей повернула голову и по-змеиному плавно метнулась к Илгре и ее родным. Они бросились бежать, и на миг их укрыла пелена бурана. Илгра услышала крики – это Арвог, Моктар, Ражаг и другие воины смело кинулись в бой с нреками. Сквозь просветы в непроглядной пурге она видела защитников племени – они собрались вокруг факелов, целились копьями в наседавших чудовищ. Но твари были слишком велики и слишком проворны; они, как горы, возвышались даже над Избранными, а клювы у них были как у аистов – быстрые и смертоносные. Они мелькали в белесом воздухе, без промаха нанося удары.

Илгра воздела посох и принялась творить все чары, какие знала. Но ее колдовство не имело власти над нреками, они были неуязвимы для ее заклинаний, и магические атаки не достигали цели. Не удалось ей также ни ослепить их, ни связать, ни замедлить.

Вдалеке она увидела Эльгу – голодный нрек пронзил ее клювом, как копьем, и сожрал, проглотил старейшину-херндал в два судорожных глотка. На помощь старухе подбежал Ражаг, но тварь отшвырнула его, и на руках воина разверзлись две кровавые раны.

На сердце Илгре легла знакомая тяжесть отчаяния. Нреков ничем не одолеть. Она подняла глаза на Кулкарас, скрытый в метельной мгле, и в первый и единственный раз мысленно воззвала к Вермунду о помощи. Почему гадкий старый червь не встал на их защиту, как это уже случалось раньше?

Ветер стал еще сильнее, он свирепо завывал над ее рогами, и Илгра поняла: буря заглушает шум атаки, прячет, скрывает ужас и смерть. Дракон на своем поднебесном насесте просто ничего не слышит.

И тогда Илгра поняла, что надо делать, хотя от этого ее отчаяние сменилось леденящим ужасом.

Обеими руками Илгра с силой воткнула Горгот в сугроб и шепнула ветру слово колдовства. На миг воздух прояснился и затих. Тогда Илгра сняла с узловатого пояса отцовский рог и с надеждой дунула в него во всю мочь. Гулкий зов прокатился из конца в конец над долиной.

Еще два раза Илгра трубила в рог. Потом к ней подкрался один из нреков, и она позволила снегу снова сомкнуться вокруг себя.

Но с вершины Кулкараса не донеслось ни малейшего отклика. Вермунд не шелохнулся. Его безразличие погубило последнюю надежду на спасение. На этот раз равнодушие дракона сулило смерть всему племени.

Уверившись, что ее замысел окончился неудачей, Илгра отыскала своих родных и повела их к расселине, где, может быть, удастся спрятаться.

А потом… Она услышала приближение их давнего губителя и впервые обрадовалась этому. До нее долетел гулкий рокот Вермундова гнева, и земля содрогнулась под его тяжелой поступью, и порывы ветра от драконьих крыльев размели падающий снег.

В наступившей тьме нреки припали к земле и злобно заверещали. Потом взмыли в воздух и с пугающей быстротой устремились навстречу Вермунду, чья огромная туша, озаренная пламенем, надвигалась на них с высоты.

– Идите! – Илгра подтолкнула мать и сестру к расселине. Но сама осталась на месте: даже грозящая смерть не могла оторвать ее от этого поразительного зрелища.

Вермунд взревел и опалил ночное небо пламенем. Нреки, проворные, как воробьи, ловко увернулись, зашли дракону с боков и принялись клювами и когтями рвать ему спину. Змей взревел от боли, сложил крылья и спикировал к земле. Приземлился он на лугу недалеко от деревни. Твари не отставали, летели за ним по пятам, клевали, щипали и рвали ему крылья.

Илгра встала из укрытия и помчалась к своей хижине у плотины. Деревенские жители давно разбежались, и Арвог, укрывшийся в лесу, замахал руками, зовя Илгру к себе.

Но она опустила голову, словно хотела забодать своих врагов, и понеслась еще быстрее.

У нее за спиной Вермунд все так же ревел от боли и гнева – Илгра давно мечтала услышать эти крики, но сейчас они лишь наполняли ее ужасом. Она оглянулась, пытаясь сквозь мглу понять, далеко ли находятся дерущиеся чудища.

Нреки были проворнее, чем старый змей, и, видимо, давно привыкли иметь дело с драконами: они ловко увертывались от огня, умели уклоняться от зубов, когтей, хвоста. Вермунд рычал и лязгал челюстями, пытаясь подманить их в пределы досягаемости своих когтистых лап, но серые твари были хитры и держались на безопасном расстоянии, двигаясь, лишь когда дракон поворачивался спиной.

Три великана метались в бою среди крутых склонов, и от кошмарного шума битвы содрогались горы. По полям растекались потоки жидкого пламени, и ветви деревьев на опушке леса вспыхнули. Под тяжестью снега огонь мигал и потрескивал, и свет этих нерукотворных факелов озарял долину от края до края.

Вермунд хлопнул хвостом по земле, и от этого могучего удара Илгра не удержалась на ногах и упала ничком, вскрикнув от боли. Она расцарапала лоб о твердую корку наста, и кровь хлынула в глаза, застилая взор. Илгра встряхнула головой, вскочила на ноги и побежала дальше.

Нреки вырывали из чешуйчатого тела Вермунда кровавые куски мяса. Его естественная броня плохо защищала от их острых клювов. В драконьем реве послышались нотки отчаяния. Он напоминал раненого быка, схватившегося с парой краснозубых горных кошек, свирепых и безжалостных.

А Илгра все бежала. Покалеченной ноге недоставало сил. В горле горело, как от огня. Она едва различала тропу перед собой, а сбоку – темную пропасть ущелья.

Мимо просвистел огненный шар, и она инстинктивно пригнулась. Огонь ударился о соседний камень и на миг озарил светом искристые сугробы.

Внизу, в глубоком ущелье, испуганно металось ее небольшое стадо. Она слышала, как животные в панике повалили ограду загона и разбежались по темным закоулкам ущелья, беспрерывно блея. Ну и ладно. Приманка приманкой, но сейчас пусть останутся в живых.

Наконец впереди показалось место, куда бежала Илгра. Плотина, подернутая паутиной серебристого инея. На подкашивающихся ногах Илгра вскарабкалась по берегу и остановилась у края затянутой льдом воды.

Она стояла, задыхаясь и кашляя, утирая кровь, струившуюся из раны на лбу, и смотрела на вытоптанную долину, где в просвете бурана все еще вели смертельный бой Вермунд и нреки. Чудовища оттеснили Вермунда к опушке леса, где земля уходила вверх к горному склону, мешая ему двигаться. На глазах у Илгры одна из тварей ударила Вермунда в левое крыло и сбила наземь, а другая вцепилась когтями в ребра, подбираясь к шее.

Вермунд корчился, отчаянно пытаясь стряхнуть врагов, но чудовища держали его мертвой хваткой. Тот, который подбирался к шее, клюнул что было сил, и древний червь свернулся кольцом, пряча голову под брюхо.

Нреки победно каркнули и, высоко подняв крылья, нацелились на незащищенный бок дракона.

Илгра вскрикнула, боясь, что упустила нужный момент. Взломать плотину можно и сейчас, но твари были слишком далеко, чтобы погибнуть наверняка (да и Вермунд тоже). Ей хотелось как-то приманить их поближе, туда, где поток воды легко проделает свою работу.

В отчаянии Илгра потянулась разумом к Вермунду. Отыскала его, но так и не смогла достучаться: дракон, раздираемый болью, не уловил ее слабого мысленного зова. В сравнении с его сознанием Илгра была не более чем искоркой света на фоне бушующего сияния, составлявшего внутренний мир дракона.

Илгра в испуге вернулась в свой собственный разум. Сердце сжалось от страха. Время было на исходе; если ничего не предпринять, все будет потеряно. Рано или поздно Рогатые, возможно, избавятся от Вермунда, но на его место придут нреки, а им не свойственна холодная сдержанность дракона. Они перебьют всех скгаро до единого и построят из их костей гнездо на вершине Кулкараса. Об этом она знала из легенд.

На изрытом когтями поле Вермунд судорожно бился под ударами чудовищных клювов.

И тогда Илгре пришла в голову блестящая мысль. Однажды рог уже пробудил старого дракона от спячки и поднял в небо. Если змей услышит его еще раз, то, может быть, поймет, может быть…

Она шагнула вперед, подняла отцовский рог и затрубила с такой силой, что эхо этого звука многократно перекатилось по долине от одного склона до другого. Возле деревни она увидела своих соплеменников, которые выбирались из трепещущих теней и испуганно смотрели в сторону ее хижины, недоумевая: что это было? Призыв?

Да, призыв, но не для них. Илгра помахала им, чтобы прятались обратно, хотя сомневалась, видят ли они ее. Надеялась, что они будут держаться подальше от ущелья, иначе их всех сметет потоком.

Она уже собиралась протрубить в рог еще раз, как вдруг Вермунд испустил хриплый рев и взвился на дыбы, стряхнув противников. Избитый и покалеченный, с кровавыми ранами на боках, дракон все равно был во много раз сильнее любого из нреков.

Он заковылял вперед, и под его тяжелыми шагами земля вздрагивала так, что Илгра едва удерживалась на ногах, а с безмолвных деревьев зыбкой пеленой осыпался снег. Нреки хором взвизгнули и кинулись вслед за Вермундом, целясь ему в шею и плечи. Дракон взревел и соскочил в устье ущелья, наполовину раскрыв крылья, так что его прыжок превратился в плавный полет.

Вермунд приземлился среди сугробов на узком дне ущелья, взметнув вихрь сверкающих брызг.

И Илгра поняла: миг настал.

Она подняла посох и ударила им по верхнему краю плотины. Грозным, страшным голосом произнесла одно-единственное колдовское слово: джиерда! Сломись! Это слово было ключом, которым она выпустила на свободу всю исполинскую мощь, скрытую в Горготе. Камни, из которых была сложена плотина, всколыхнулись и заходили ходуном.

Плотина треснула и содрогнулась, берег, на котором стояла Илгра, угрожающе просел. Она перебралась на более твердое место.

Гранит раскололся, и вместе с ним треснула ледяная корка на поверхности озера, взорвалась веером острых, как иглы, осколков. Потом, с грохотом громче, чем самый свирепый рык Вермунда, плотина рухнула, и целая стена воды вперемешку со льдом и поваленными деревьями хлынула в овраг, захлестнув Вермунда и нреков. Бурный водоворот смыл всех троих, окутав вихрем пены. До Илгры доносились треск и скрежет сталкивающихся льдин, протяжный стон покореженного дерева.

Под водой ворочались и бились огромные силуэты. Потом они затихли. Затем на поверхность вынырнули огромные шипы на спине Вермунда – он был слишком велик и не мог долго удержаться в глубине. Но они остались неподвижно выситься там же, где появились; поток прибивал к ним бревна и сучья, и вскоре драконья спина превратилась в хаотичное нагромождение мокрого бурелома.

Камни у Илгры под ногами ходили ходуном, она цеплялась за землю и возносила молитвы Рахне, Сварвоку и всем остальным богам.

Вода быстро убывала, утекала через поля на юг, унося с собой пару блеющих коз. Илгра оперлась на Горгот и медленно встала на ноги.

Она обозрела дело рук своих. Внизу, в опустевшем ущелье, лежал поверженным могучий Вермунд, а рядом с ним два чудовищных монстра – один под изогнутыми клыками дракона, со свернутой шеей, другой чуть поодаль, к востоку, спутанной грудой серых кожистых конечностей.

Широкие ребра на необъятных боках Вермунда еще вздымались, как кузнечные мехи, но уже очень слабо, а других признаков жизни старый змей не подавал. Ни единого облачка дыма не вырывалось из его ноздрей. Не вспыхивали отблески огня между распахнутыми челюстями. И ни тени движения не виднелось под приоткрытыми веками.





* * *


В груди у Илгры вспыхнул жаркий факел торжества. Вот он, тот случай, какого она давно ждала! Один быстрый, верный удар – и она избавит мир от жестокой напасти, отомстит за смерть отца. Вырежет из груди почерневшее сердце дракона, а потом сожжет его перед богами в благодарность за их милосердие.

Она торопливо, насколько позволяла нога, заковыляла по тропе вдоль ущелья. Дыхание дракона становилось все громче; еще немного – и он придет в себя. Действовать надо быстро.

Но едва она спустилась к подножию холма, раздался звонкий голос:

– Илгра!

От опушки леса к Вермунду бежала ее сестра – в руке нож, зубы оскалены, глаза воинственно горят.

– Назад! – закричала Илгра, но Ихана не послушалась. Она, кажется, вознамерилась своими руками перерезать дракону горло, и Илгра впервые поняла, что сестра уже не маленькая. Она стала взрослой и жаждет битвы, как любой из скгаро.

В душе у Илгры бурлили противоречивые чувства. Уязвленное самолюбие, забота, удивление. Потом она приняла решение, и с ним пришло чувство солидарности: они убьют дракона вместе.

Илгра хотела еще раз окликнуть Ихану, но не успела. Дальний нрек шевельнулся. Илгра застыла от ужаса. Он привстал на переломанные конечности, повел головой взад-вперед, вслепую вынюхивая жертву. Из горла чудовища вырвался хриплый вскрик, и он заковылял за Иханой, волоча по мерзлому изрытому полю беспомощные крылья.

При этом звуке по всей исполинской длине Вермунда пробежала дрожь. Илгра поняла: если она поможет Ихане, то навсегда упустит шанс разделаться с драконом. Он встанет на ноги и, даже израненный и ослабленный, снова будет намного сильней их обеих. В Горготе не осталось ни капли магической энергии, Илгра могла полагаться только на собственные силы, и куда ей было тягаться с могучим драконом?

Сердце Илгры защемило от боли, и она сделала единственное, что считала правильным. Взвыв от страха и ярости, она промчалась мимо еле шевелящегося дракона и подбежала к сестре.

Нрек ринулся на них, лязгая клювом, и Илгра подняла Горгот, собрала последние силы, скрытые в ее плоти, и крикнула:

– Брисингр!

Из посоха вырвался фонтан огня, и голова чудовища исчезла в языках пламени.

Нрек отпрянул и снова закричал, так громко, что воля Илгры ослабла и огонь погас. В этот миг она отчетливо поняла, что сейчас погибнет, закончит свой путь в пасти кошмарного чудовища из древних веков. И Ихана погибнет тоже, падет жертвой несбывшихся устремлений Илгры.

Острый клюв нрека ринулся к ним, и земля содрогнулась с неожиданной силой. Над головами сестер промелькнула лента черной чешуи, по полю прокатился зловонный ветер, и раздался громкий хруст, страшный в своей смертельной неизбежности.

Илгра припала к земле, закрывая руками Ихану. А когда осмелилась снова поднять глаза, увидела над собой, в снежном вихре, огромную черную тушу Вермунда. А в исполинских челюстях змея беспомощно болталось обмякшее тело чудовища, пронзенное многими рядами сверкающих зубов.

Кровопийцам пришел конец.

В первый миг Илгра обрадовалась. И даже была благодарна. Но оба эти чувства поблекли перед горькой обреченностью. Она была так близка к своей цели. Так близка – но та опять ускользнула. А теперь они с Иханой остались лицом к лицу с кровожадным драконом.

Вермунд фыркнул и отшвырнул серый труп, бесформенный и отвратительный. Потом по-собачьи встряхнул головой, и на мокрую землю дождем хлынули капли крови. Одна капля, темно-мерцающая, растеклась по руке Илгры и обожгла, будто расплавленный свинец.

Вермунд заметил их. Присмотрелся, опустил голову, и его глаз, грозный и пылающий, как жерло вулкана, очутился прямо перед сестрами.

Илгре захотелось пуститься бежать, но она усилием воли удержалась от этого. Разве от дракона убежишь? Его нельзя победить ни клинком, ни колдовством. Храня достоинство до конца, она выпрямилась во весь рост, и Ихана приникла к ее руке.

Потом Илгра ощутила, что ею овладевает разум дракона – огромный, тусклый, призрачный. В нем не было ни благодарности, ни поощрения, ни заботы или участия. Илгра получила от змея только одну мысль, одно впечатление: он их узнал.

Вермунд уже не хранил безразличие. Он признал, что она существует, и даже ощутил интерес, правда, отрешенный и обезличенный. И пусть он, возможно, по-прежнему видел в ней лишь добычу, но все же Илгра своими поступками удостоилась от израненного дряхлого червя хоть капли уважения.

А это уже немало.

Семь ударов сердца они стояли так, сплетясь в мысленных объятиях. Всего семь ударов сердца, и потом исполинская громада драконьего разума отстранилась. Вермунд фыркнул, окатив Илгру жаркой волной сернистого дыхания.

В глазах у Илгры помутилось, она упала на одно колено. И тогда Вермунд просто перешагнул через сестер. В белых чешуйках на брюхе сверкнуло отраженное пламя горящего леса, и холодная тень его сползла с их застывших плеч.

Илгра крепко зажмурилась и распласталась на земле и лежала так до тех пор, пока тяжелая поступь Вермунда не сменилась далеким трепетом.

Ее пробудило прикосновение сестриной руки.

– Илгра! Он ушел! Мы спасены!

И только тогда она встала и осмотрелась.

У змея было ранено крыло, он не мог взлететь. Вместо этого он ползком поднимался по крутому склону Кулкараса, медленно и устало, оставляя за собой кровавый след и сломанные деревья. Казалось, дракон вот-вот упадет и уже больше не встанет, и Илгре подумалось: может быть, они в конце концов все-таки избавятся от него.

Ей хотелось узнать это.

Вермунд давно уже скрылся за снежной пеленой. Ихана потянула Илгру за подол и сказала:

– Пойдем. Ты сделала все, что было в твоих силах. Смерть нашего отца не отмщена, но мы почтили его память. Больше ничего не поделаешь. Пора уйти.

Но порядок вещей еще не был восстановлен.

В долине остальные скгаро стали постепенно выходить из укрытий. Арвог и еще несколько воинов с оружием в руках подбежали к Илгре и Ихане.

Они проверили, живы ли нреки, и убедились, что чудовища больше не будут терзать их племя. Потом заговорили с Илгрой. Они благодарили ее, восхваляли, упрашивали, упрекали. Но она все равно так и не сдвинулась с места.

Наконец они ушли, и Ихана тоже. Оставили ее, чтобы заняться своими ранеными и забрать уцелевшие вещи из разрушенных жилищ.

А Илгра все стояла и стояла, пока не услышала вдалеке скрежет когтей по камням. А потом на вершине Кулкараса Вермунд испустил могучий рев, и изнанка облаков окрасилась огнем, озарившим ночную тьму.

Потом он затих, и Илгра поняла: дракон не погибнет, и они, несчастные страдальцы, никогда не избавятся от этого старого живучего червя.

Илгра стиснула посох обеими руками и оперлась на него. Сердце было слишком мало и не могло вместить все ее чувства. Она кричала на Вермунда, хоть дракон и не мог ее услышать, и каждая частичка ее существа корчилась в смятении.

Буран начал стихать. В снежной пелене появились рваные черные просветы, и в них она увидела вершину Кулкараса, а на ней – угнездившийся исполинский силуэт Вермунда Лютого.

Илгра в молчании долго смотрела на него. Потом набрала полную грудь морозного воздуха и, выдохнув его, освободилась от своих мук. Вот так. Стало ясно: где-то неподалеку всегда будет поджидать хищник, мечтающий их сожрать. Не Вермунд, так чудовища. Не чудовища, так еще какая-нибудь не менее ужасная тварь. Так уж устроена жизнь и для Рогатых, и для всех остальных живых существ. И никто не избавлен от этой участи – ни медведь, ни волк, ни кошка, ни самый грозный из охотников. Все рано или поздно станут чьей-то жертвой. Непременно станут, вопрос только – когда.

Вермунд спас их от чудовищ. Если бы не он, нреки перебили бы всю деревню. Но Илгра понимала: вряд ли Рогатые когда-нибудь еще могут рассчитывать на милосердие змея. Это не в его натуре. Он и впредь будет спускаться в долину, пожирать их скот, вытаптывать поля, убивать тех, кому хватило глупости напасть на него. Так всегда было и всегда будет.

Когда-нибудь Илгра снова столкнется с драконом лицом к лицу. Когда-нибудь он низринется на нее, как ворон, или же она еще раз поднимется на вершину Кулкараса и сразится с ним один на один. В этом нет сомнения. Когда бы они ни встретились – будь то следующей весной или через много лет, когда ее волосы станут седыми, – Илгра была уверена: дракон узнает ее и вспомнит и, хоть не даст ей ни малейшего спуску, все же окажет честь, выразив признание.

Но сейчас ее труды подошли к концу. Плотина разрушена, вода вытекла. Как и сила из Горгота. И хоть Вермунд был жестоко изранен, у Илгры больше не было ни сил, ни намерений противостоять ему. И она не верила, что от этого была бы польза. Дракон, пусть даже настолько измученный, все равно во много раз сильней и ее, и любого из скгаро, и даже существ, порожденных темными легендами, таких, как нреки.

От деревни к ней кто-то приближался. Мать. Она принесла одеяло и снадобье для ран. Укутала одеялом плечи Илгры, смазала снадобьем руку в том месте, где ее обожгла горячая кровь Вермунда.

И сказала:

– Пойдем, Илгра-дочка, оставь это печальное место. Возвращайся со мной туда, где тебя ждут.

И Илгра словно пробудилась от дурного сна.

И тогда она повернулась спиной. Повернулась спиной к дракону, дремлющему в своем кровавом покое, повернулась спиной к высокому заснеженному Кулкарасу, повернулась спиной к развалинам плотины и к своей хижине возле них. Повернулась спиной ко всему этому и начала вместе с матерью медленно спускаться в деревню, при каждом шаге опираясь на свой посох.

Илгра больше не будет держаться поодаль. То время миновало. Она снова займется повседневными делами племени. Найдет себе супруга – пожалуй, Арвога – и родит ему детей. И будет во всем, где только можно, испивать каждый день до последней капли и не тревожиться о том, какие невзгоды уготовит судьба.

Илгра посмотрела на посох. Теперь он будет называться не Горгот, решила она, а Варунг – Смирение. И опустевший сапфир будет долго ждать своей судьбы. Возможно, когда-нибудь она, потратив много времени и усилий, снова наполнит его мощью, возродит былую славу.

Она выпрямила спину и оскалила зубы, ощутив перед собой новую цель. Ибо отныне ее имя – Илгра Истребительница Нреков, и она не боится никакого зла на свете.





Глава IX

И вновь начало




Последние слова растаяли в тишине главного зала крепости, возведенной высоко на горе Арнгор.

Завершив рассказ, Ирск коротко ударил по барабану, и гулкая раскатистая нота загудела меж каменных стен.

Эрагон зажмурился и протер глаза. Ему казалось, что он тоже пробуждается после долгого сна. Вокруг очага точно так же зашевелились остальные ургалы, будто оживающие статуи.

Скаргаз рыкнул, поднялся на ноги и подошел к Ирску. Схватил меньшего ургала за рога и с размаху боднул его в голову.

Ургалы покатились со смеху, и Скаргаз произнес:

– Молодец, Ирск! Хорошо сказано. Твое племя может гордиться тобой.

От удара Ирск пошатнулся, но лишь оскалил зубы в свирепой ухмылке и с неменьшей силой боднул Скаргаза в ответ.

– Это честь для племени, Нар Скаргаз.

Пока Ирск рассказывал, огонь в очаге догорел и воздух постепенно напитывался прохладой. Эрагон выглянул в окно. Интересно, который час? Небо было черным, без единого проблеска серебристой луны, и даже круглоглазые совы затихли в своих гнездах на верхушках темных сосен. Время было позднее – обычно в крепости ложились спать гораздо раньше. Но Эрагон ничего не имел против.

– Великолепный рассказ, Ирск, – сказал он и поклонился, насколько это возможно сидя. – Спасибо. – Теперь он понял, почему кулл велел рассказать именно эту историю, и радовался. Видимо, даже у ургалов можно чему-то научиться.

«О чем ты думаешь?» – спросила Сапфира. Она лучилась одобрением.

«Мне понравилась Илгра. И еще больше понравился Вермунд. Правильно, что дракон победил».

Эрагон едва заметно улыбнулся и вслух спросил:

– Это правдивая история?

– Конечно, правдивая! – топнул ногой Скаргаз, не вставая с кресла. – Неужели ты думаешь, Всадник, что мы стали бы рассказывать истории, в которых мир изображен неправильно?

– Нет, я не о том. Это и вправду было так, как рассказывается? Илгра существовала на самом деле? И Вермунд, и гора Кулкарас?

Скаргаз поскреб подбородок, и его желтые глаза стали задумчивыми.

– Это древняя история, Всадник. Возможно, из тех времен, когда наш народ еще не пересек море. Но я думаю, все было именно так. До сих пор Ургалгра часто нарекают своих дочерей именем Илгра, и благодаря ей каждый из нас знает, что где-то прячется некий Вермунд, которого мы не сможем одолеть. По-моему, это хороший урок.

– Конечно, хороший, – подтвердил Эрагон.

Он подумал, что в некотором смысле победил своего Вермунда, – им стал Гальбаторикс. Но в его жизни все равно оставались преграды, которых не преодолеть. Никто их не преодолеет. Эта мысль отрезвляла. Будь Эрагон моложе, понимание этого тревожило бы его до глубины души. А сейчас он понял мудрость смирения. И хоть это не приносило счастья, зато наполняло душу покоем, а это уже очень немало.

Счастье, понял Эрагон, чувство преходящее, и гоняться за ним не стоит трудов. Удовлетворенность – куда более достойная цель.

– Избранные, – сказал он, – это те…

– Кого мы на своем языке называем куллами, – подтвердил Ирск.

Эрагон задумался:

– А нреки – это летхрблака?

При упоминании этих существ по залу словно пронеслась тень.

Скаргаз кашлянул.

– Га! Да, если уж тебе приспичило говорить об этих тварях, то да. К счастью для нас, ты, Всадник, уничтожил последнего из них. И ты тоже, дракон. – Он поклонился Сапфире, и та мигнула в ответ.

– Будем надеяться, – вполголоса добавил Эрагон.

Много ночей он размышлял над словами Гальбаторикса о том, что по всей Алагейзии спрятано множество яиц раззаков. Потому что раззак, повзрослев, превращается в летхрблаку, как куколка – в бабочку. И даже при всех познаниях Эрагона о магии мысль о том, что придется снова повстречаться с этими тварями – что раззаками, что летхрблаками, – не приносила радости.

В глубине зала вспыхнула какая-то суматоха, и в тот же миг он почувствовал, что Элдунари в Зале Тысячи Красок вдруг забеспокоились.

Эрагон в тревоге поднялся на ноги. Сапфира, зашипев, побрела за ним, царапая когтями по полу.

К ним через весь зал поспешили Блёдхгарм, Астрит, Рилвен и остальные эльфы. Эльфы улыбались – красиво, широко, белозубо, – и это так не вязалось с их обычной благопристойностью, что Эрагон не знал, что и думать. Его бы куда меньше раздражал их привычный хмурый вид и бесстрастно сжатые губы.

– Эбритхиль, – сказал Блёдхгарм, и полуночно-синие меха у него на плечах взволнованно заколебались.

– Что случилось? – спросил Эрагон.

За спиной послышался топот и лязг – это ургалы строились в шеренги, словно ждали от эльфов атаки. В то же время в разумах Элдунари кружилась сумятица самых разных слов, мыслей, образов, чувств. Эрагон зажмурился и оставил попытки расшифровать эту бурю эмоций.

Сапфира встряхнулась и зарычала, оскалив длинные белые клыки.

Улыбка Блёдхгарма стала еще шире, он восторженно рассмеялся:

– Ничего плохого не случилось, Эрагон. Напротив, в этом мире все в полном порядке.

И Астрит добавила:

– Одно из яиц треснуло.

– Что? – удивленно заморгал Эрагон.

– Из него вылупился дракон! – пояснил Блёдхгарм. – На свет появился еще один дракон!

Сапфира вскинула голову к темному потолку и испустила радостный крик. Ургалы затопали, завопили, и весь зал наполнился радостным гамом.

Эрагон улыбнулся, схватил кубок, высоко поднял его и испустил лихой вопль, совершенно не подобающий его достоинству. Значит, все это: тяжелый труд с раннего утра до позднего вечера, чародейство, выжимавшее его до последней капли, бесконечные заботы о людях, о провизии, о политике, – все это было не напрасно!





Приложения





О происхождении имен





На первый взгляд названия, с которым сталкивается бесстрашный путешественник по Алагейзии, кажутся случайной подборкой без внутренней связи, культуры и истории. Однако, как и на всякой земле, которую неоднократно заселяли разные народы (а в данном случае – разные виды), Алагейзия черпала имена из широкого набора разрозненных источников, среди которых – языки гномов, людей, эльфов и даже ургалов.

Поэтому на расстоянии всего в несколько миль друг от друга можно встретить долину Паланкар (из языка людей), реку Анора и Риствакбаен (эльфские названия) и горы Утгард (язык гномов).

И хотя это представляет немалый исторический интерес, но часто ведет к сложностям с правильным произношением. К несчастью, единых твердых правил здесь нет. Каждое имя живет по своим собственным законам, которые будет проще понять, если вам удалось угадать, из какого языка оно происходит. Вопрос усложняется, если становится ясно, что во многих случаях местные жители приспосабливали произношение иноязычных названий под правила своего языка. Хороший пример – река Анора. Первоначально «анора» произносилось как «денора», что на древнем языке означает «широкая». Люди же вместо древних звуков произносили свои, привычные, и в письменных документах тоже упростили это название до Анора, и в таком виде оно и употреблялось во времена Эрагона.

Чтобы избавить читателя от ненужных сложностей, я подготовил небольшой словарик, который даст лишь приблизительный ключ к повседневным словам и названиям. Если вы желаете тщательно разобраться в хитросплетениях древних имен, предлагаю самостоятельно изучить исходные языки.





Слова и выражения древнего языка, встречающиеся в тексте




Аргетлам – серебряная рука.

Атра эстерни оно тельдуин! – Да сопутствует тебе удача!

Блёдхгарм – Кровавый волк (имя эльфа).

Брисингр – огонь.

Ваэта – надежда.

Гаржзла – свет.

Джиерда – сломись (или «ударь»).

Дю Вельденварден – Охраняющий Лес.

Дю Врангр Гата – Извилистая Тропа.

Кветха Фрикайя! – Приветствую вас, друзья!

Летхрблака – «летучая мышь» (твари с кожистыми крыльями, на которых летали раззаки).

Мелтхна – расплавься.

Р'иса – поднимись.

Фелл Тиндар – Гора Ночи.

Финиарель – уважительное обращение к многообещающему юноше.

Шуртугал – Всадник.

Эбритхиль – учитель, мастер (уважительное обращение).

Элдунари – сердце сердец дракона.





Слова и выражения ургалов




Варунг – смирение.

Горгот – отмщение.

Дражл – «корм для червей»; выродок.

Магра – ургальская игра с элементами случайности и стратегии.

Нар – высокий титул; уважительное обращение.

Нрек – летхрблака.

Ожтрим – первые месячные у ургальских женщин.

Рекк – ургальский напиток из перебродившего хвоща.

Тхулкна – плетеные полосы, на которых ургалы обычно изображают эмблему своего клана.

Унгвек – упрямый.

Ургралгра – самоназвание народа ургалов (буквально – «те, что с рогами»).

Херндал – пожилые женщины ургалов, которые правят их племенами.





Слова и выражения гномов




Арнгор – Белая гора.

Барзул! – Проклятье!

Беор – пещерный медведь.

Гар – гора.

Гор Наррвелн – Гора Самоцветов.

Джургенкармейтдер – Всадник.

Дургримст – клан; дом; Большой Дом.

Ингеитум – кузнецы, оружейники, ювелиры.

Муннвлорсс – медовый напиток гномов.

Тронжхайм – Шлем Великана (название города-горы).





Послесловие





От Кристофера





Кветха Фрикайя! Приветствую вас, друзья!

Немало воды утекло…

Эта книга родилась неожиданно. Пару лет назад я написал первый вариант «Змея с Кулкараса», чтобы проветрить голову перед работой над более крупной научно-фантастической книгой. Рассказ мне понравился, но был слишком короток для самостоятельной публикации. Так он и остался лежать у меня в компьютере, одинокий и заброшенный, до лета 2018 года.

В то время мне захотелось написать рассказ о Муртаге, давно складывавшийся у меня в голове. Тогда он назывался «Развилка». Я послал оба этих рассказа моему редактору в издательстве Knopf. Тем временем моя сестра Анжела предложила написать виньетку с точки зрения своего персонажа. И вот что получилось! Не успел я оглянуться, как мы уже вели разговор о выпуске этого сборника в текущем году. (Для тех из вас, кто не знаком с издательским делом, уточню: это очень плотный график.)

Я всегда мечтал вернуться в Алагейзию с полноценным романом. Однако работа такого рода заметно обогатила мой опыт. Погрузиться в мысли некоторых персонажей цикла «Наследие», а также многих новых оказалось очень интересно. А писать об Эрагоне и Сапфире после стольких лет расставания – все равно что вернуться домой из долгого путешествия.

К тому же я доказал сам себе, что могу создать книгу объемом менее чем 500 страниц. Немалый успех!

Хоть эта книга и небольшая, все же она, как и любое издание, не увидела бы свет без напряженной работы огромного множества людей. Вот они.

Мои любящие родители, которые всю мою жизнь одаривают меня любовью, поддержкой и редактурой. Я признателен им сильнее, чем могу выразить. Без вас у меня бы ничего не получилось!

Моя сестра Анжела, которая по-прежнему с добрым юмором смотрит на то, что брат изобразил ее в качестве выдуманной героини. Без нее эта книга осталась бы без средней части (это она написала главу «О природе звезд») и без «Змея с Кулкараса», который родился после того, как мы с ней обсуждали один неудачный фильм. А еще она моя первая читательница и помогала редактировать все рассказы этого сборника, и в результате они стали гораздо лучше, особенно «Вилка». Спасибо, сестренка! Благодаря тебе я расту как писатель.

Моя ассистентка Иммануэла Мейер, которая создала для меня настоящую энциклопедию по теме «Наследие» (вот это да!), вдумчиво редактировала и прекрасно поработала над картой в начале этой книги.

Мой литературный агент Саймон Липскар – он был не только другом, но и всемогущим помощником в работе. Сердечное спасибо! В следующий раз с меня суши.

Мой издатель Мишель Фрей приложила немало усилий к тому, чтобы эта книга приобрела достойный облик. Как приятно было вместе с тобой снова выдержать предельные сроки! И спасибо за то, что ты наконец научила меня отслеживать изменения в документе.

И сотрудники Knopf: Барбара Маркус, глава Random House Children's Books, и Джудит Хот, заместитель руководителя Random House Children's Books. Исполнительный редактор Арти Беннетт, любитель кроссвордов и неутомимый спорщик. Заведующая редакцией Элисон Колейни с ее меткими замечаниями. Мариза Ди Новис, ассистент редактора. Художественный директор Изабель Уоррен-Линч и ее команда, сделавшая американское издание таким красивым. Джон Джуд Паленкар, нарисовавший изумительную обложку. Серьезно, только посмотрите! Доминик Чимина, директор по коммуникациям Random House Children's Books, и Эйша Клауд, менеджер по связям с общественностью, и все остальные замечательные люди из отдела маркетинга, а также все-все-все сотрудники Random House, без которых книга не увидела бы свет. Огромная вам благодарность! Хочу также поблагодарить бывшего выпускающего директора издательства Knopf Дженнифер Браун за поддержку.

Хочу особо упомянуть моего коллегу, писателя Фрэна Уайлда, который любезно согласился прочитать первую версию «Змея с Кулкараса» и сделал много полезных замечаний. Спасибо, Фрэн! Я у тебя в долгу.

И конечно же, самая горячая благодарность – вам, дорогие читатели. Без вашей поддержки на протяжении многих лет ничего этого не случилось бы.

Как говорят эльфы, атра эстерни оно тельдуин! Да сопутствует вам удача!

Кристофер Паолини

Декабрь 2018 г.





От Анжелы





Эта книга увидела свет благодаря тем людям, кого Кристофер уже поблагодарил. А вот кто помог мне внести свой скромный вклад в это творение.

Мои родители! Без вашей заботы, самоотречения и любви я бы не стала той, кто я есть. Огромная благодарность маме за ее проницательные редакторские замечания.

Кристофер – он своим неустанным трудом создал Алагейзию и множество других миров, которые читатель скоро сможет посетить. Он пригласил меня поиграть с моим персонажем, и благодаря ему Анжела Травница заговорила моим голосом – на этот раз не только в диалогах, но и в прозе.

Иммануэла Мейер – она неустанно трудится над всеми Паолини и обладает невероятной глубиной знаний о придуманных Кристофером землях. Благодаря ей все новые истории до мельчайших деталей согласуются со старыми.

Все усердные сотрудники Random House Children's Books. Благодаря их отзывчивости вы держите книгу в руках всего через несколько месяцев после рождения ее замысла. Особая благодарность Мишель Фрей – она не только бессменный редактор всех книг об Алагейзии, но и чудесный, добрый человек и отличная подруга.

Благодарю Саймона Липскара за несравненные познания в издательском бизнесе и горячую поддержку этой работы.

И моего дорогого Карна, который работал рядом, когда я писала эту книгу. Ты умница!

Анжела Паолини

Декабрь 2018 г.