Часть первая. Глава 1
Снаружи все Комки разные, и все похожи друг на друга. Будто взяли огромную кучу серой липкой массы и уронили на землю с высоты. Ну, в общем-то так оно и было… Масса немного расплескалась, немного оплыла — да так и застыла большим, с двухэтажный коттедж, комком. Родители говорят, что в старину и обычные магазины порой называли Комками, но, по-моему, тут дело во внешнем виде.
Этот Комок был самый ближний к дому. Я прошёл по Большой Никитской. Здесь было людно, раза три я встретил гуляющие компании (все знакомые, с кисловскими ребятами я перетёр о делах), попались и несколько сёрчеров-одиночек в зеркальных очках. Несколько раз мимо проезжали машины, в основном государственные, но одна точно личная — тяжёлая, бронированная, с тёмными стёклами. Одно стекло было опущено, из щели с явным неодобрением взирал на мир серьёзный толстомордый мужчина. Потом свернул на Леонтьевский. Тут почти никого не было, только в скверике, где стоял обросший паутиной памятник какому-то восточному человеку, рылся в кустах старый сумасшедший бомж в разбитых зеркалках. Правая линза вообще отсутствовала, левая потрескалась — что он собирался так найти, непонятно.
Никаких окон в Комке нет, есть только дверь, с виду самая обычная — широкая, деревянная, с ручкой. И замков никаких. Но если ты пришёл пустым, то тебе откроют лишь один раз, чтобы своими глазами всё увидел…
Там, где Комок шлёпнулся после Перемены, между Леонтьевским и Вознесенским, было здание, которое разметало в разные стороны. Большую часть мусора убрали, но следы всё равно остались. Я однажды тут подобрал здоровенную трезубую вилку, которой переворачивал мясо на гриле.
Небо было уже красно-серым, лунное кольцо мерцало закатным светом. Где-то часа через полтора совсем стемнеет, надо спешить. Вечер время спокойное, а вот ночью болтаться по улицам я не любил, не дурак же.
Я толкнул дверь, та легко открылась, и вошёл в Комок. Тут было светло, самую малость прохладно и малолюдно. С той стороны длинного полукруглого прилавка вообще никого не оказалось, склад был закрыт задёрнутой наглухо шторой, а с моей стояли две девицы из Гнезда — мелкая куколка, лет десяти, и постарше, лет двадцати, жница. Ждали заказ, понятное дело. Гнездо наше, с Гнездниковского переулка, не самое большое в Москве, но здание занимало серьёзное, бывшее Министерство культуры. Представляете? Раньше было специальное учреждение, которое занималось песнями, фильмами и прочими книжками!
До Гнезда недалеко, всего-то метров сто, и если расслабиться, то начинаешь ощущать лёгкую неуютность.
Подойдя к прилавку, я встал рядом с мелкой. Та уставилась на меня наглыми глазами. Куколки — они с виду обычные девчонки или мальчишки, даже одеваются так же, только им всё равно, что на себя нацепить. Но эта была приметная: рыжая, растрёпанная, зеленоглазая, в кроксах, синих мальчишеских бермудах и грязной белой футболке на пару размеров больше, чем требовалось. На футболке в ряд нарисованы звезда, круг, квадрат и треугольник. А так — девчонка как девчонка.
Вот у жницы, у неё и движения другие, и радужка цвет меняет на сиреневый, и кожа будто скользкая делается, и одежда уже своя, облегающая, из крошечных чёрных чешуек, вроде как цельный комбинезон, на ступнях утолщающийся в мягкие туфли. Стригутся они все коротко, но волосы у них с виду обычные. Эту я раньше вроде не встречал, хотя в лице что-то знакомое было.
Я снова глянул на мелкую, пытаясь понять, почему четыре безобидных геометрических знака на футболке выглядят слегка вызывающе.
— Чё уставился на мои сиськи, изврат? — дерзко спросила куколка.
— Как я могу на них уставиться без микроскопа? — презрительно ответил я.
— Точно, — фыркнула она. — Ты без лупы рэдку под носом не увидишь.
— Это я сейчас ослеп, — любезно ответил я. — Как тебя увидел.
Куколка замялась, пытаясь решить, оскорбление это или комплимент. Жница глянула на меня неодобрительно. Я подмигнул ей. Сказал куколке:
— Ладно, привет, Наська. Как ты?
— Норм, — сказала она, с облегчением прекращая пикировку. — А ты, Максим?
— Живу, — ответил я, пожав плечами. Ну а что тут ещё ответишь?
Куколку звали Анастасия, но себя она упорно называла Наськой. А вот меня все звали Максом, но она так же упорно называла Максимом. Наверное, чтобы позлить.
— Знаешь его? — спросила жница девочку.
— Местный, — призналась Наська. — Норм. Часто тут бывает.
Наська обожала ходить в Комок. С кем я её только не встречал. Пару раз со стражами. Однажды сюда припёрся монах с двумя старшими стражами — так и тут она вертелась под ногами.
— Хороший сёрчер? — поинтересовалась жница.
— Норм, — сказала Наська, что было максимальным одобрением с её стороны.
Жница посмотрела на меня, нахмурилась. Мимика у неё была ещё совсем человеческой. Кажется, тоже вспоминала, где меня видела.
— Дарина, — сказала она.
— Максим, — ответил я. — Или просто Макс.
Общительная жница — редкость, это куколки любят поболтать.
Кажется, она хотела что-то у меня спросить, но тут появился продавец. Вышел, клацая по полу, раздвигая шторы спиной, и бухнул на стол тяжёлый пластиковый ящик. Кивнул мне и сказал Дарине:
— Три инициирующие дозы первой фазы.
Ясно-понятно. Гнездо приняло к себе трёх детишек. Я с любопытством смотрел на продавца, который открыл ящик и демонстрировал поочерёдно три металлических термоса. Продавец был здоровенный, поперёк себя шире, закутанный в многослойную бурую хламиду, закрывающую и голову, и большую часть лица. То, что можно было рассмотреть, походило на человека, но каков он на самом деле, я не знал.
Наверное, всё-таки не совсем человек. Иначе бы не цокал так ногами по полу при ходьбе.
— Одна финальная доза первой фазы… — продолжил продавец.
— Это моя, — с гордостью сказала Наська.
— Поздравляю, — буркнул продавец. — Одна усиливающая доза второй фазы.
— А это Дарины, — сообщила куколка.
Теперь понятно. Дарина до сих пор на начальном этапе, потому и разговорчивая.
Значит, жницей не останется. Пойдёт на третью фазу. Станет стражей, а то и кем покруче.
— Поздравляю, — сказал я. — В стражу?
Жница не ответила. Зато Наська возмущённо воскликнула:
— А шоколадка?
— От сладкого зубы портятся, — отрезала Дарина.
— Не успеют! — Наська продемонстрировала белозубую улыбку. — Ну Да-а-арина…
— Заказ оплачен Гнездом, у меня денег нет… с собой, — неохотно сказала Дарина.
Я запустил руку в карман джинсов, где всегда держу немножко мелочи. Достал вайкр, мелкий, но симметричный, положил на прилавок.
— Дайте девочке шоколадку.
Продавец протянул руку, тоже скрытую под складками ткани, ловко взял пальцами в чёрных перчатках вайкр. Поднёс к лицу, изучая. Кивнул:
— Хороший экземпляр. Хватит на две хорошие шоколадки.
— Тогда и уважаемой жнице — тоже.
Дарина фыркнула, но отказываться не стала. Девчонки все любят шоколад, даже если они уже не совсем люди.
Продавец нырнул за занавес. Дарина помолчала и сказала:
— Спасибо, Максим.
— Да не за что. — Я не удержался и спросил: — Слушай, тебе сколько?
— Лет?
— Ага.
— Восемнадцать.
Я задумался.
— Гадаешь, где меня видел? — спросила Дарина.
— Точно.
— Мы в одной школе учились.
— Чего? — поразился я.
— Ты же в сто десятой учился?
— Por supuesto.
— Когда всё началось, ты в одиннадцатом был?
Я кивнул.
— А я в третьем, — Дарина провела рукой над головой Наськи, демонстрируя рост.
Конечно, я её не помнил. Удивительно, что она запомнила!
— Ты с моим братом учился в одном классе, — пояснила Дарина. — Ростислав.
— Ростик? — поразился я. Мы были не то, чтобы друзья, но приятели. И дома у него я пару раз бывал… — Извини, не узнал. Ты немного подросла.
Дарина улыбнулась, чуть неуклюже, будто давно этого не делала.
— Да брось, с чего бы ты запомнил…
— Как Ростик? — спросил я.
И осёкся, потому что вспомнил.
— Наш дом сгорел, — сказала Дарина. — Все умерли. Меня папа выбросил из окна, — она помедлила. — Хотел на дерево, но не докинул. Я вся поломалась. Лежала полгода в больнице, сказали, что ходить никогда не буду. Собирались выписать в приют. А тут как раз наше Гнездо появилось, мы тогда брали всех. В больницу пришли, я сразу согласилась.
— И как… теперь? — глупо спросил я.
— Поправилась, — ответила она серьёзно. — Но не сразу.
Вернулся продавец, торжественно неся в руках две шоколадки. Действительно хорошие — «Вдохновение». Наська сразу схватила и стала потрошить свою, а Дарина опустила подарок куда-то в незаметный карман на комбинезоне. Я подумал, что вторая шоколадка, наверное, тоже достанется куколке.
— Рад был увидеться, — ситуация сложилась такая неловкая, что я начал мямлить, будто школьник. — Заходи, если что. Я в Медвежьем, дом три, как и раньше. Только не с родителями живу, конечно.
Дарина улыбнулась. Теперь у неё получилось лучше.
— Спасибо. Если что… Было приятно встретиться.
— Ты была в него влюблена? — не прекращая жевать шоколад, воскликнула Наська. — Точно, да? Он ведь друг твоего брата! У тебя была детская влюблённость в почти взрослого парня!
— Вот же балаболка, — вздохнула Дарина. — Пока, Максим.
Она подхватила ящик с мутагенами, легко поставила себе на плечо. Жницы — не стражники, конечно. Но тоже куда сильнее человека.
Я мялся у прилавка, пока куколка со жницей не вышли. Продавец терпеливо ждал. Когда дверь закрылась, торжественно произнёс:
— Какая красивая история! Мне кажется, молодой человек, она могла бы стать очень романтичной. Но финал второй фазы…
— Мне кило картошки, — попросил я, останавливая его болтовню. То же мне, романтик. Какая романтика между человеком и жницей?
— А вы любите красивую жизнь, — сказал продавец одобрительно. — И правильно делаете, Максим! Что ещё?
— Десяток яиц, — сказал я. — Бутылку подсолнечного масла, пачку сливочного. Пакет муки, на два кило. Пачку спагетти, самых простых. Пачку сигарет, простых каких-нибудь. И тушёнку, как обычно. Три банки.
Продавец ждал.
— Да, ещё кусок туалетного мыла, кусок хозяйственного. И туалетную бумагу, упаковку на четыре рулона. Всё.
— Полагаю, что нужен хороший голубой кристалл, — решил продавец. — Или посредственный зелёный.
Кристаллы получше у меня хранились в пакетике, в нагрудном кармане рубашки. Поскольку никого, кроме продавца, в Комке не было, я достал весь пакетик и выбрал из десятка разноцветных кристалликов плохонький зелёный — пятиугольный, с небольшой синей мутью внутри.
Продавец со скепсисом посмотрел на него, даже поднял вверх, проверяя на свет. Потолок в Комке был бугристый и светился весь, где ярче, а где тусклее.
— Пожалуй, я могу досыпать немного рационов, — сказал он. — И добавить банку пива.
Такой щедрости я не ожидал, но отказываться, конечно, не стал.
— Согласен.
Государственные деньги в Комках никого не интересовали. На них тоже можно купить и еду, и одежду, и вообще всё, что делают люди. Вот только качество будет хуже, даже мука паршивая. И цена такая, что если ты удачливый сёрчер, то игра не стоит свеч.
Продавец был столь любезен (наверное, его и впрямь растрогала наша с Дариной встреча), что упаковал всё в прочный бумажный пакет. Рационов накидал не меньше десятка, да и банку пива добавил большую, пол-литровую. Сигареты я сразу достал и спрятал в карман. Они были незнакомые, но мне-то какая разница.
Я вышел на улицу (ого, как стемнело-то уже!) и быстро двинулся по переулку. Давешний бомж по-прежнему пасся в сквере, ползая по траве на карачках и подсвечивая себе тусклым фонариком. Оптимист!
Или что-то знает?
Свернув, я подошёл к бомжу.
Старик быстро уселся на корточки. Был он весь заросший, бородатый, в нескольких слоях одежды, из-под куртки торчал грязный свитер, из-под свитера свисали полы рубашки, а на плечи бомж ещё и одеяло набросил.
В такой позе он карикатурно напоминал обросший паутиной памятник за спиной. Всё собираюсь посмотреть, кому он на самом деле.
— Добрый вечер, — сказал я, стараясь не особенно приближаться. От бомжа предсказуемо пахло бомжом. — Удачная охота?
Вопрос был рискованный. Выживший из ума старикан мог решить, что я хочу поживиться его лутом и… А что «и»?
Ну, к примеру, начнёт кидаться какашками.
— Весьма неудачная, добрый юноша, — неожиданно вежливо ответил бомж. — К сожалению, мои очки не в лучшем состоянии. Я потерял правое стекло в прискорбном конфликте за более интересные места охоты, а левое треснуло при обстоятельствах анекдотического свойства. Но печальнее всего, что батарейка в фонарике садится, а у меня нет даже ломаного вайкра.
Есть такой тип бомжей. Вроде как всё на свете пропили, включая мозги, но при малейшей возможности начинают изъясняться витиевато и вежливо.
— Боюсь, тут и нет ничего, — сказал я. Достал свои очки, аккуратно надел одной рукой.
Мир чуть-чуть потемнел и стал контрастнее. Фонарь у Комка разбросал в стороны радужные линии. Стёкла у поисковых зеркалок поляризованные, но главное не в том. Обычные поляроиды не годятся, проверено миллионы раз. Нужна какая-то специальная обработка, напыление особого полимера… в общем — стёкла можно купить лишь в Комке. За кристаллы. А найти кристалл без очков безумно трудно. Замкнутый круг получается.
Может, у бомжа вообще обычное стекло?
Мои стёкла были вставлены в хорошую оправу, к тому же с интегрированным фонариком на дужке. Коснувшись кнопки, я вызвал узкий яркий пучок света. Подкрутил безель, расширяя луч.
Я повертел головой, честно пытаясь увидеть хотя бы слабенький фиолетовый отблеск среди травы. Подошёл к скамейкам, заглянул в урны (ворошить мусор, конечно, не стал). Нет, пусто.
— Никоим образом не прошу вас оказать мне финансовую помощь, — сказал бомж. — Но, если вы внимательно оглядите это место и гарантируете, что оно пусто, я сменю дислокацию.
Подавать ему я и не собирался. Можете считать меня жадным и бессердечным, но я же знаю, что любой вайкр этот старик пустит на бухло и закуску, а не на подержанное стекло и новую батарейку. Всегда есть люди, которым ещё хуже, но они своей беды не заслужили и помощь не пропьют.
А вот посмотреть… почему бы и нет?
Я обошёл памятник, поворошил кое-где траву ногой. Сказал:
— Боюсь, вам и впрямь стоит менять дислокацию.
— Посмотрите ещё там, за скамейкой, — попросил бомж. — Нутром чую, должно что-то быть.
Уже жалея, что отвлёкся, я обошёл скамейку. Трава там была вытоптана, на земле стояло несколько пустых пивных банок и бутылка из-под дешёвого игристого. В стороне валялся использованный презерватив.
Я поморщился. Похоже, совсем недавно какая-то парочка утоляла тут подстёгнутую алкоголем страсть.
— Нет тут ничего… — опуская голову, сказал я. — …полезного.
Под ногами тускло искрились две крошечные зелёные звездочки.
— Что ж, удача мне сегодня изменила, — изрёк бомж, вставая. — Желаю вам удачной охоты, уважаемый сёрчер…
— Эй… — позвал я. — Иди… идите сюда.
Я отступил на пару шагов, когда бомж торопливо приковылял к скамейке.
— Пиво я уже допил, — разочарованно сказал он, водя хилым лучиком света.
— Вон там, — указал я, нацеливая фонарик.
Каким бы треснутым стекло в зеркалках бомжа ни было, но всё-таки оно оказалось настоящим. Бомж присел, порылся в земле. Выпрямился, изучая добычу.
Любопытство пересилило, я подошёл ближе.
Верно, два зелёных кристаллика, то есть два гринка.
Кристаллики были маленькие, неправильной формы. Но всё-таки зелёные.
— Берите, берите! — бомж протянул мне гринк. — Мне вполне хватит одной зеленушки на новое стекло, пару батареек и бутылку приличной выпивки. А иначе я выпью слишком много и скончаюсь!
Он наставительно поднял трясущийся палец и добавил:
— Какой-нибудь друг неизбежен везде, но лучший — когда он помощник в труде! Ваша доля, честный и благородный юноша!
И что вы думаете, я сделал?
Конечно же, взял кристалл, хоть и оттирал потом всю дорогу и его, и руку санитайзером.
Зелёный кристалл — это зелёный кристалл.

Глава 2
Когда-то давно был анекдот: «Как сделать, чтобы всё в мире было хорошо? Есть два сценария, реалистический и фантастический. Так вот, реалистический — если к нам прилетят инопланетяне…»
Так и получилось, хотя насчёт «хорошо» можно поспорить.
Я тогда проснулся не сразу, если верить родителям — минут через пять после того, как по всей Москве стали выть сирены. Даже не испугался, только разозлился. Вышел из своей комнаты и обнаружил родителей на кухне. Родители пили дорогущий старый вискарь из роскошной бутылки, что подарили отцу на юбилей, а он припрятал в баре со словами: «На свадьбе Максима открою».
Меня это почему-то обидело.
Телевизор над столом был включён, звук приглушен, но мигала надпись, призывающая всех жителей Москвы немедленно отправляться в ближайшее убежище. Ну и вдобавок: «Это не учебная тревога».
— Война, что ли? — спросил я недоумённо.
Отец кивнул. И налил виски в третий стакан.
— Ты чего? — сказал я. — Пап, мам, надо в убежище!
Станция метро «Арбатская» недалеко, до неё минут десять, если не спешить. В неё не всех впустят, это точка эвакуации персонала Минобороны, но у отца есть пропуск. Я знал.
— Бесполезно, — ответил отец очень спокойно. — Это центр Москвы, сын. Тут никакие убежища не спасут.
— А я говорила вчера, поехали за город! — сказала мама очень тонким пронзительным голосом. Хотя сколько себя помню, она никогда не любила загородную жизнь. И вчера тоже говорила, что ей надоела выставка тщеславия и она хочет провести выходные в городе: сходить в Большой и поужинать в нормальном ресторане.
— Рублёвку тоже накроет, — ответил отец убеждённо. И снова спросил меня: — Будешь?
Я помотал головой.
Отец выпил залпом из стакана, который предлагал мне, и поморщился:
— И виски дрянной… вода водой!
Я сел под телевизором, чтобы не видеть мигающую надпись, и стал смотреть в окно. Как-то это было всё глупо! Я же в этом году школу заканчиваю! Какая ещё война? Мир и так чуть живой, после всех пандемий. Кто начал-то?
…На самом деле никто до сих пор не знает, кто начал. Ну, кто-то, наверное, знает, но это стало так неважно, что вопрос замяли. Американцы считают, что первыми запустили ракеты мы. Мы — что американцы. Ещё все немного подозревают китайцев, хотя у них дела шли лучше всех, им-то зачем начинать мировую войну? Но мы с американцами отстрелялись первыми, тут же бахнули британцы и зачем-то Пакистан с Индией. Китайцы начали стрелять предпоследними, и то потому, что часть ракет полетела к ним. Напоследок, хотя они до сих пор это отрицают, запустили десяток ракет израильтяне.
Отсиделись только французы и сейчас очень этим гордятся.
Вот только ни одна ракета не взорвалась.
Через час, когда начало светать, а по телевизору перепуганный диктор бормотал что-то о сбое в системе гражданской обороны и призывал к спокойствию, отец стоял у окна, глядел в небо и матерился как сапожник. Досталось и МЧС, и гражданской обороне, и нашему президенту, и не нашему, и военным всех стран и континентов… но больше всего друзьям, которые подарили крутой вискарь, а тот как вода — совсем не забирает.
Мама спала, положив голову на стол. Где-то в промежутке, когда мы поняли, что конец света откладывается, она даже нарезала сыра и колбасы, но никто к ним не притронулся.
Я понюхал опустевший отцовский бокал, потом проглотил последние капли. Виски был вонючим и ужасно крепким.
— Пойду я спать, — сказал я. И действительно пошёл. Интернет не работал, по телевизору продолжал бормотать диктор и обещали скорое выступление президента.
Президент выступил в полдень и тоже говорил про глобальный сбой спутниковых систем, вызванный вспышками на Солнце. И что он уже поговорил со всеми мировыми лидерами, и все обеспокоены, и это повод начать ядерное разоружение, к которому всегда призывала Россия…
А пришельцы вышли на связь только через сутки.
Домой я дошёл без приключений. На улице горели редкие фонари (центр всё-таки), да и лунное кольцо светило ярко. Сейчас самый крупный осколок, Селена, был не над Москвой, но и мелочь сияла почти как старая Луна в полнолуние.
На углу Никитской пришлось остановиться — по улице пронеслись с включёнными мигалками две пожарные машины и две полицейские. Хорошо хоть без сирен, мама бы услышала и разволновалась.
Уже у самого дома я увидел идущего от метро Виталия Антоновича. Он тоже меня заметил, остановился, махнул рукой.
Виталий Антонович куда старше большинства сёрчеров, ему уже под сорок. Собирать кристаллы он начал одним из первых в Москве — если не врёт, так ещё до появления Комков. У него и впрямь талант, он и без зеркалок, в обычных очках, которые носил от близорукости с детства, ухитрялся замечать даже мелкие кристаллики. Как он сам говорил, «помогает астигматизм».
Насчёт астигматизма не знаю, это болезнь распространённая, но у других такого умения не было.
Мы поздоровались за руку. Виталий Антонович, несмотря на душный вечер, был в светлом костюме, подчеркивая всем своим видом отличие от молодых сёрчеров. И обращались к нему все по имени-отчеству, и в нашей неформальной табели о рангах он числился старшим — так его и называли.
— Зайдёшь, Макс? — старший кивнул в сторону кафе, где собирались сёрчеры нашего района.
— Не сегодня, Виталий Антонович. Я домой.
— Заглядывай, — сказал он. — Конец света не повод для одиночества.
Сам он был человеком несемейным и вечера проводил в тусовке. Может, потому и стал лидером — все и всегда знали, где его найти.
— Конец света не повод менять привычки, — ухмыльнулся я. — Я плохо предназначен для компаний.
И двинулся дальше.
В старых фантастических книжках «про апокалипсис» — представляете, такие писали и их даже любили читать! — обычно происходила какая-нибудь хренотень, ну, вроде войны, эпидемии, нашествия инопланетян, появления мутантов, изменения климата. То есть именно то, что сейчас у нас — только никто не догадался, что всё это может случиться одновременно. И первым делом, как считали авторы, рухнет центральная власть. Люди станут бегать с автоматами по пустыням и воевать за банку тушёнки, а управлять ими никто не будет. Кто сильный, тот и прав.
Три раза ха-ха. Власть исчезнет только тогда, когда на Земле останется один-единственный человек. И то потому, что собой управлять-то никто не умеет, все предпочитают править другими.
Вот и на Земле власти никуда не делись. Конечно, есть Инсеки, которые сами по себе, и чихать им на мировые правительства. Но даже Инсеки с властями сотрудничают и публично не заявляют, что они самые главные. Зачем? Во-первых, это и так все понимают. Во-вторых, всем удобнее, когда между обычными людьми и пришельцами есть прослойка.
Так что государственная медицина, образование, полиция, пожарная служба остались, и куча прочих организаций тоже. Но если кому хочется — езжай в пустыню или тайгу, найди себе автомат и бегай в поисках тушёнки. Никто не запрещает.
Ещё до Перемены власти занимались в основном тем же, чем сейчас — латанием дыр. Эпидемии шли одна за другой, шесть лет подряд. То старый добрый ковид мутировал, то флай-эбола, то ещё какая гадость. В сетях орали про конец света, про биологический терроризм, что матушка-Земля решила извести человечество. Упёртые считали, что никакой опасности нет — ровно до того момента, как начинали задыхаться или сочиться кровью. Но, как ни странно, в большинстве своём люди приспособились. Привыкли учиться в школах и институтах онлайн, пенсионеры гуляли по балконам, все дружно получали продовольственные наборы от государства.
Для многих после Перемены ничего особо и не изменилось. С электричеством стало хуже, конечно. Вся «зелёная энергетика» накрылась, потому что без нормальной Луны приливы стали слабенькие, ветра сменили направление, солнечный свет сквозь пылевое кольцо проходил хуже и солнечные батареи себя не оправдывали. Ну и атомные электростанции закрылись, конечно.
Но нефть, газ, уголь — остались, так что в крупных городах и свет давали не по графику, и машины ездили. Папа, когда был в настроении поболтать, называл это «Апокалипсис-лайт». До Перемены он служил крупным чиновником, мы не зря жили в самом центре, и денег он особо не считал. Даже купил мне квартиру в нашем подъезде, когда соседи с перепугу решили уехать в Сибирь, у них был дом на Горном Алтае.
Потом министерство, где отец работал, реформировали, его отправили на пенсию. Все счета за рубежом накрылись, квартиру в Питере национализировали, на Рублёвке творился бардак, стихийно возникшие банды отрывались на ненавистных богатеях. Наш загородный дом разграбили и подожгли. Тогда много чего горело… иногда лето Перемены называют летом Пожаров…
Так что, хоть мы остались жить в самом центре, и кое-что у отца всё-таки сохранилось, богатыми родители больше не были.
Хорошо, что я научился зарабатывать.
Возле подъезда никого не было, я открыл кодовый замок и проскользнул внутрь. Кивнул консьержу. Дом у нас хороший, на охрану мы скидываемся. Ночь всё-таки время неспокойное. У полиции и Росгвардии сейчас полномочия огромные, но отчаянного или отчаявшегося народа хватает.
— В Комок ходил? — спросил консьерж.
Он уже пожилой мужик, под полтос, но крепкий. До Перемены служил в армии, но теперь армий нет, пытался устроиться в полицию, но таких желающих много. Консьерж сидел за перегородкой и смотрел маленький телевизор, короткая дубинка лежала перед ним на столе.
— Ага, — сказал я без уточнений. Достал пачку сигарет и через окошко положил перед консьержем.
Тот расплылся в улыбке:
— Ого! «Соверен»! Я такие курить начинал, ещё в школе учился… Сколько я тебе должен, Макс?
Он даже сделал движение, будто лезет в карман.
— Нисколько, Андреич. Подарок, — улыбнулся я.
С людьми надо поддерживать хорошие отношения, особенно если от них зависит твоя безопасность.
— Спасибо ещё больше, — сказал консьерж, нюхая закрытую пачку. — Прям как в детство заглянул…
Лифт я вызывать не стал, это плохой тон, зря тратить электричество и ресурсы механизмов. Поднялся на четвёртый этаж, позвонил в дверь.
Открыл, конечно, отец. Был он навеселе, но умеренно.
— Сына…
Я позволил себя обнять и даже поцеловал отца в небритую щёку.
Они у меня не алкоголики. Бытовые пьяницы. Ну а что делать пожилым людям, когда мир обрушился? Им уже под семьдесят и ничего в жизни не светит.
— Кто там? — позвала из гостиной мама. Голос у неё был чуть громче, чем хотелось бы, и очень характерно вибрировал.
Отец виновато посмотрел на меня. Сказал:
— Мама… отдыхает.
Повернулся в глубину квартиры, крикнул:
— Это Максим! Продукты принёс!
— Максимушка! Иди сюда! — позвала мама требовательно.
Пришлось идти. Я разулся, прошёл по нашей большущей квартире, где стоял затхлый кисловатый запах. Мебель у родителей роскошная, наверное, её всё ещё можно хорошо продать, где сейчас в Москве купишь итальянскую мебель? На стенах висели картины, тоже не самые дешёвые когда-то. Айвазовский и Поленов — это в хорошие времена было важно. Окна наглухо зашторены. Я подумал, что, когда в следующий раз найму людей убирать в доме, скажу, чтобы постирали все шторы.
Мама сидела перед телевизором, здоровенным, но тоже старым. Как раз перед Переменой сменили. И смотрела канал «Ностальгия», как делают все сбрендившие пенсы.
Шло телешоу, которого давным-давно не было. Весёлый молодящийся ведущий расспрашивал маленькую девочку, кем она хочет стать. Девочка жеманно объясняла, что она уже и так звезда Тик-Тока, а будет суперзвездой интернета. Смотреть на это было грустно, потому что никакого Тик-Тока давно нет, как и интернета. Если девочка выжила в Перемену, то ей трудновато было приспособиться.
Мать сидела в кресле, держа в руках красивый хрустальный бокал — тоже с прежних времён.
— Максимушка, — мама подставила щёку под поцелуй. — Будешь красненького? Тебе же можно немного вина, ты не за рулём?
В бокале была красная жидкость. Я знал, что это: разведённая сиропом водка. Мама делала вид, что это вино, но, может быть, она уже сама в это верила.
— Нет, спасибо, — сказал я. — Надо поработать. У меня… сессия.
Иногда мама думала, что я ещё школьник. Чаще — что я учусь в институте, куда на самом деле так и не успел поступить. Порой, правда, у неё случались озарения, и она удивлялась: «Максимушка! Тебе же двадцать пять лет! Ты должен был уже закончить институт!»
Тогда я говорил, что учусь в аспирантуре, и мама успокаивалась.
Но в этот раз уточнять не пришлось, мама сразу закивала:
— Конечно. Не надо тебе пить. Это вредно. А учеба — очень важно. Из тебя выйдет прекрасный дипломат.
Смотреть на маму было грустно. Она никогда не любила косметику, но за собой следила. А последние годы лицо у неё было обрюзгшее, как у всех пьяниц… да к чёрту, у всех хронических алкоголиков!
— Я пойду, мам, — сказал я.
— Ты принёс картошку? — неожиданно спросила мама.
— Да.
— Извини, что попросили о такой мелочи…
Я мог бы объяснить, что пакет настоящей картошки нынче — совсем не мелочь. Куда дешевле был бы здоровенный отруб стейка из мраморной говядины, потому что говядину в Комке синтезируют, и она как настоящая, а картошку почему-то не могут. Есть несколько простых вещей, которые они не продают, хоть ты их рэдками засыпь, только руками разводят.
Приятно думать, что пришельцы чего-то не могут, но мне кажется, они просто издеваются над людьми. Или дрессируют нас, чтобы люди совсем не перестали заниматься сельским хозяйством и всяким производством.
— Хочешь, я пожарю… — мама попробовала встать, но у неё не получилось, она чуть не расплескала бокал. Я подхватил его и поставил на журнальный столик. — Ох, что-то я уже сплю… Заходи завтра, я пожарю.
— Конечно, мама, — ответил я.
И ушёл, оставив её смотреть по сотому разу весёлое шоу из прежних времён. Канал «Ностальгия» не зря популярен, у них там и новости свои, с новым звуком наложенным на старое видео, и шоу, и сериалы. Если не смотреть в окна, то кажется, что вокруг обычная хорошая жизнь, как в две тысячи двадцатом или двадцать втором, а из всех проблем — только эпидемии и «рост международной напряжённости».
Отец ждал меня у дверей. Молча протянул банку пива.
— Оставь себе, — сказал я. — Настоящее, из Комка.
— Нам с матерью хватает водки с сиропом, — ответил отец. — Не стоит портить продукт.
Я подумал и забрал банку.
— Они их синтезируют? — спросил отец небрежно. — Или какие-то старые запасы?
В отличие от матери он понимал, какой мир за окнами. Только делал вид, что тоже выжил из ума.
— Думаю, что синтезируют.
— Ты-то как?
— Нормально, пап.
— Спасибо, Максим.
Мне было очень неловко. Я спросил:
— Мама давно из дома не выходила?
Отец кивнул.
— Может вам как-нибудь прогуляться? Я такси закажу. До парка и обратно. Или в ресторан. Такой маршрут придумаю, что она ничего странного не увидит.
— Думаешь, кольцо вместо Луны не заметит? — спросил отец устало.
Честно говоря, я думал, что не заметит. Или убедит себя, что не заметила. Но я не стал спорить.
— Ладно. Я ещё подумаю. Вы это… держитесь.
Отец кивнул, и я вышел. Торопливо, как выходят из больницы, где очень долго умирает близкий человек.
Ну, оно ведь так и было.
Спустившись на пару этажей, я открыл дверь своей квартиры. Поставил пиво в холодильник.
Спать было рано.
Раньше, во времена интернета, можно было найти любое развлечение в сети. Потрепаться в чатах, поиграть в сетевуху, посмотреть кино. Сейчас с этим труднее.
Хотя компьютер у меня есть, куча старых игр и видео на дисках тоже. Если уж совсем по олдовому — можно бумажную книгу почитать. Я себе натаскал из родительской квартиры, да и от прежних хозяев много чего осталось.
Ещё можно выпить пива, помимо сегодняшней банки у меня была заначена ещё одна.
В итоге я пошёл в кабинет бывшего хозяина квартиры, где я держал одежду, кое-какие припасы, а ещё поставил турник, гири, параллетсы. Разделся до трусов и принялся качать пресс. Так, из упрямства, чтобы не заниматься фигнёй.
Тренироваться совсем не хотелось, и когда в дверь позвонили — я это занятие радостно прекратил. Набросил халат и пошёл к дверям. В домофон не звонили, значит, это папа. Может, всё-таки решил выпить пива?
Я подумал, что с удовольствием выпью с ним по банке. Хотя, конечно, его сразу развезёт, и он начнёт вспоминать чудесные прежние годы…
Наверное, после визита к родителям у меня в голове что-то перемкнуло. Я даже в глазок не глянул. Сразу поднял засов и открыл.
Передо мной стояли жница Дарина и куколка Наська.
Я остолбенел.
Во-первых, от того, что консьерж меня не предупредил. Во-вторых, потому, что на дворе уже ночь, а ночью ни жницы, ни куколки не выходят. В-третьих, потому, что жители Гнезда вообще не ходят к людям в гости, ни днём, ни ночью.
Ну и, в довершение всего, они выглядели странно. У Дарины был порван рукав на левом плече — от локтя и до самой шеи. Кое-где чешуйки уже срослись, но в прореху виднелась розовая незагорелая кожа, и это казалось очень неуместно. Контейнер с мутагенами Дарина поставила под дверь, наверное, даже жнице тяжело его таскать. Лицо было неподвижное, будто маска.
А Наська была вся, с головы до пят, перепачкана чем-то чёрным. Кровь или грязь? Или и то, и другое? Одного крокса не хватало, она стояла перекособоченная и тихо, беззвучно плакала.
— Ты сказал «заходи, если что», — произнесла Дарина. — Если что. Я зашла.
Она посмотрела на Наську и поправилась:
— Мы зашли.
Я отступил от двери, соображая, что же происходит. Спросил:
— А консьерж…
— Он уснул, — сказала жница. — Не волнуйся. С ним всё будет в порядке.
Дарина вошла, толкая куколку перед собой, потом втянула контейнер. Закрыла дверь, даже с засовом сама справилась. Снова посмотрела на меня.
— Мне надо идти. Можно, чтобы Наська побыла у тебя?
— Что случилось? — спросил я наконец.
Наська начала всхлипывать громче.
— Гнездо убито, — сказала Дарина. — Я пойду. Надо понять, что произошло. Можно оставить девочку у тебя, в безопасности?
Я ошарашенно потряс головой.
Что?
Гнездо убито?
В центре Москвы убили две сотни изменённых?
— Максим, можно…
— Да замолчи! — прикрикнул я, соображая, что делать. — Так… сейчас… стойте здесь!
Я метнулся в свой «спортивный кабинет». Торопливо натянул свежие джинсы, рубашку. Открыл сейф и достал «Макаров». Разрешения на ношение оружия у меня не было, но я не идиот, выходить ночью без ствола. Лучше пусть оштрафуют.
Застёгивая кобуру под мышкой, я вернулся к двери. Набросил ветровку. Сказал:
— Наську мы оставим, но не у меня. Я пойду с тобой.
— Ты со мной не пойдёшь, — покачала головой Дарина.
— А спорим, пойду? — спросил я. — Спорим, ты на это и надеялась, когда сюда шла? Иначе придумала бы, где куколку оставить.
Дарина сдалась сразу.
Конечно же, она на это надеялась.

Глава 3
Со жницей идти по ночной Москве было не страшно. Не подумайте, я и так бы не испугался, доводилось и в компаниях гулять, и в одиночку шастать. Но жница — это жница. Надо быть совсем отмороженным, чтобы на неё полезть.
Хотя жница без Гнезда — это что-то непонятное.
— Рассказывай, что случилось, — сказал я на ходу. Мы быстро шли по Тверскому бульвару, тут идти-то всего ничего. Выходя, я подумал на миг, не заглянуть ли в кафе, не позвать ли кого-нибудь из ребят. Но решил, что Дарина вряд ли одобрит.
— Мы пришли к Гнезду, — сказала Дарина. — Когда приближались, я почувствовала… — она замялась. — Точнее, наоборот — не почувствовала. Мы ощущаем Гнездо. Это как… — она взмахнула рукой, смешно подёргала пальцами, будто человек, которого попросили объяснить слово «зыбь». — Как вибрация. Её не было.
Я не стал уточнять. Про Изменённых говорили всякое, ходили слухи даже про телепатию. Но они ничего не рассказывали. Люди тоже ощущали Гнездо, только нас оно отталкивало.
— Я напряглась, — продолжала Дарина. — Пошла вперёд, велела Наське быть потише. Ещё там не горели фонари, совсем, это странно. И метрах в пятидесяти от Гнезда, на задах театра, увидела лежащую стражу. В боевой трансформации… Её звали Зи…
Она замолчала на миг.
— Её перерубили почти напополам. Бил левша — левая рука отсечена выше локтя, тело перерублено в районе груди, и позвоночник тоже. Она ещё была в сознании, но ничего сказать не смогла.
Я попытался представить себе стражу, которой разрубили позвоночник, лёгкие, сердце, но она «ещё была в сознании». Б-р-р…
— А почему «левша»? — спросил я.
— Чтобы разрубить костюм и саму стражу — нужен сильный замах, — ответила Дарина. — Значит, оружие было в левой руке.
— Или враг был спереди.
— Спереди никто не сумел бы ударить стражу, — убеждённо сказала Дарина.
— А твоя… рана?
Дарина мельком глянула на руку. Костюм уже почти сросся.
— Это Зи, случайно. Она правой рукой пыталась меня к себе наклонить, хотела что-то сказать. Зацепила когтем.
Когда стражи не сражаются, у них никаких когтей нет. Но я слышал, что они могут их выпускать. Значит, и впрямь.
— Хорошо, что без яда, — небрежно добавила Дарина.
— А в Гнезде?
— Я не входила. Посмотрела — у входов нет охраны, чуть-чуть пахнет… нехорошо. Никакого движения или звуков.
— И нет этой… вибрации?
— Нет. Значит, все мертвы.
Нам оставалось идти несколько минут. Мы миновали ресторан, где у входа ждали богатеньких гуляк машины с охраной. У одного дома, у подъезда, мужик выгуливал собаку — отважный чел. Впрочем, он от двери не отходил дальше пары метров и при нашем приближении сразу потащил пса в подъезд.
— И ты не зашла в Гнездо?
— Максим, — Дарина покачала головой. — Со мной ведь была Наська!
Я её прямо зауважал. Такая беда случилась, а она о девочке беспокоится!
— Возможно, она последняя куколка нашего Гнезда, — продолжала Дарина. — Последняя, кто сможет пройти изменение в мать, у неё есть потенциал. В такой ситуации задача любой жницы или стражи — обеспечить безопасность куколки, а уже потом выяснять ситуацию.
— А если в другое Гнездо пойти? — спросил я. Всё-таки в Москве было одиннадцать Гнёзд Изменённых…
— Куколку могли бы и взять, — задумчиво сказала Дарина. — А меня нет, я жница. Меня бы сожрали.
— Что, серьёзно?
Она усмехнулась.
— Может и несерьёзно… давай тише, раз пошёл. И держись за мной.
Я и не собирался геройствовать и бежать впереди жницы. Может, я и безбашенный, раз вообще с ней пошёл, но не настолько.
Гнёзда появились через месяц-другой после Перемены. Вначале Инсеки сообщили людям, как теперь жить. Ну, про то, что мы разбалансировали экологию, сами виноваты в пандемиях, к тому же ужасно воинственны, но они всё-таки хотят дать нам шанс. Всем желающим через местные правительства раздали универсальную вакцину. Хорошая штука оказалась, на самом деле. Кто не поверил и не стал прививаться — по-прежнему заражались и умирали. А остальные избавились от всех вирусных болезней. И от ковида, всех шести основных штаммов, и от флю-эболы, и от коронарной гнили. А заодно от гриппа, герпеса, бешенства, гепатита, СПИДа… Инсеки сказали, что это их подарок человечеству.
Но мы, люди, такие существа, нам палец в рот не клади. Только что пришельцев боялись и ненавидели, а теперь им стали поклоняться. И требовать даров, как от любого бога. Чтобы они всех накормили, чтобы вылечили рак, геморрой, облысение и прочие болячки. Инсеки терпеливо объяснили, что это уж слишком, даже для них. И вообще люди пока не заслуживают таких подарков. Но, исходя из соображений доброты и любви к всему живому, Инсеки дали мутаген, который можно было вводить больным детям. Те от всего исцелялись, только дальше росли не совсем людьми. Куколки-то ещё ничего, поначалу некоторые даже жили вместе с родителями, словно обычные дети. А вот на второй, на третьей фазе — уходили, собирались вместе, строили Гнездо. У них теперь была своя жизнь. Не такая, как у людей, не такая, как у Инсеков. Правительства делали вид, что Изменённые по-прежнему обычные граждане, но все понимали, что это не так.
Жуть, с одной стороны.
А с другой, будь я умирающим ребёнком, а мне вдруг предложили измениться?
Да я бы ни секунды не сомневался!
Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьёй. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось…
Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду — всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Изменённым всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает.
Сейчас, кстати, его не было.
Гнездо занимало здание министерства и ещё несколько соседних, к которым перекинуло сплетённые из серых паутинных нитей туннели. Некоторые шли по земле, некоторые нависали на уровне второго-третьего этажа, с виду лёгкие и хрупкие, а на самом деле очень прочные. Паутинный шёлк в ходу и у самих Инсеков, и в Гнёздах его вырабатывают, даже продают людям. На первый взгляд необычного в паутине нет, полимерные нити бывают и покрепче. Но паутина восстанавливается — примерно, как одежда у Изменённых, только медленнее. Если клочок оторвался и куда-то прилип, то его очень трудно уничтожить. Вон, памятник рядом с Комком уже много лет стоит обросший. Вначале паутину пытались отскоблить, обливали памятник хлоркой и кипятком, потом бросили это занятие. Восточный человек постепенно обрастает, становится похожим на Деда Мороза, с бородой и в шубе. Потом приходит кто-нибудь умный с хорошими ножницами, стрижёт паутину и продаёт мастерам, которые из неё шьют одежду. На вид она скучная, её очень трудно покрасить, зато если порвёшь — через несколько дней дырка зарастает. Рабочие это очень ценят. А на детях паутинная одежда постепенно растягивается. Маугли в таких трусах мог бы бегать по джунглям от младенчества и до совершеннолетия.
Само здание, забор и деревья вокруг тоже были покрыты паутиной, где-то реже, где-то плотнее. Может, это для чего-то и нужно Гнезду, но мне кажется, случайные обрывки прицепились и разрослись, а Изменённым всё равно.
Ничего ужасного снаружи не было. Никаких разрезанных тел, убитых стражей, следов боя. Разве что… Дарина не ошиблась, едва-едва пахло горелым.
Я вдруг подумал, что Дарина с Наськой вряд ли отсутствовали в Гнезде больше часа. Сколько времени-то ушло, чтобы дойти до Комка, получить заказанный товар, поболтать со мной и вернуться? Да нет, меньше. Полчаса! И вот за эти тридцать минут кто-то в центре Москвы уничтожил двести Изменённых? Без тяжелой техники и вооружения (а иначе и разрушений было бы больше, и народ в сотне метрах не пьянствовал бы).
Пришла толпа бойцов с мечами и порубила всех? Никогда не поверю. Даже мелкая куколка сможет побить взрослого мужика, что уж про жниц и стражей говорить!
— Дарина, ты уверена, что все погибли? — спросил я.
— Я их не чувствую, — ответила жница.
И я наконец-то уловил в её голосе эмоции. Да она на взводе была, едва не кричала! Просто у Изменённых со второй фазы чувства не сильно-то проявляются.
— Давай посмотрим, — быстро сказал я. — Вдруг есть живые?
— Держись за мной, — повторила Дарина. И пошла к входу.
Здесь забора не было, зато паутина наросла огромными клоками, похоронив под собой бетонные стены. Сквозь неё едва-едва золотились буквы «МИНИ… КУЛЬТ… СИЙ… ОЙ…» и краешек герба. Стеклянная стена и двери оставались чистыми, к стеклу паутина липла плохо. Изнутри шёл слабый свет.
— Мы войдём, — сказала Дарина. — Если я скажу «беги» — ты убегаешь, не задерживаясь. Позови помощь от людей.
— Ладно.
Я уже говорил, что не собираюсь быть героем?
Но пистолет я всё же достал. Дарина искоса на него глянула, но ничего не сказала. Подошла к дверям, медленно приоткрыла. Вошла.
Я за ней.
Внутри паутины не было, но вряд ли фойе министерства так выглядело в старые времена, когда тут развивали культуру. Стены сплошь покрыты коврами, самыми разными, как лоскутное одеяло! С пола до потолка! Паркетный пол тоже закрывали ковры, от самых простеньких и до огромных, роскошных на вид. Откуда только натаскали? И зачем?
Мебели тут не осталось никакой. Весь здоровый зал сложной формы превратился в мягкую затейливую шкатулку. Только потолок с хрустальными люстрами выглядел строго и официально, хотя все блескучки на люстрах давным-давно покрылись слоем пыли. Лампочки горели через одну… в общем, с улицы и то света было больше.
Пахло пряным и терпким, от Изменённых порой чувствуешь такой запах. Наверное, так пахнет само Гнездо. Но было и ещё что-то… неприятное…
Я вначале никого не заметил. Но Дарина быстро шагнула вперёд, наклонилась — и я увидел распластавшуюся на ковре жницу. Её чёрный костюм почти слился с тёмным ковром.
А может, ковёр и не был раньше тёмным — до того, как впитал кровь. Жнице отрубили руки и голову. Судя по тому, как аккуратно лежали части тела, вначале заставили опуститься навзничь или прижали к полу, а потом заживо расчленили…
Я отвернулся, смотреть на это не хотелось.
И увидел ещё одну Изменённую — куколку, чуть старше Наськи. Тоже зарубленную, я не стал приглядываться к деталям.
Дарина вернулась ко мне. Лицо её совершенно ничего не выражало, но голос дрожал.
— Четверо. Двое стражей, жница и куколка, — сказала она. — На входе дежурили трое стражей, третья была та, что я нашла в переулке.
Я двух убитых стражей не заметил, но любопытствовать не стал. Спросил:
— Неужели третья так испугалась, что бросила гнездо и убежала?
Дарина покачала головой:
— Нет. Она знала, что я с Наськой ушла за мутагеном. Побежала в нашу сторону, чтобы предупредить. Это значит, она понимала, что Гнездо обречено.
Ладонь, в которой я сжимал пистолет, вспотела. Чем тут может помочь оружие? Разве что застрелиться — это, наверное, не так больно, как быть изрубленным на части.
— Пойдём дальше? — спросил я.
— Жди здесь, — сказала Дарина. — Если услышишь шум или кого-то заметишь — убегай к людям. Я сама пойду дальше. Умеешь отсчитывать время?
Я поднял руку, продемонстрировав часы. Старые, электронные. Без ушедших в прошлое мобильников они мало что умели, но циферблат светился, а это всегда удобно.
— Двенадцать минут, — кивнула Дарина. — Потом уходи. Найди полицию и позови.
— Может, лучше ваших? — спросил я.
Глаза у Дарины расширились.
— Каких… наших?
— Из другого Гнезда.
— Нет! — сказала, будто выплюнула, Дарина.
И быстрым шагом ушла к лестнице на второй этаж. Я постоял, глядя вслед.
Ну да. Похоже, я дурак.
Кто мог быстро и бесшумно перерезать толпу Изменённых?
Только другая толпа Изменённых.
Я никогда не слышал, чтобы Гнёзда враждовали между собой. Чего им делить-то? Каждое Гнездо окучивает тот или иной район, но Москва большая, а больных детей, увы, хватает. Они и берут-то не всех, а только самых безнадёжных. Лет до двенадцати обычно, до начала полового созревания. То ли потом мутагены не работают, то ли психика не выдерживает, деталей я не знаю, а может, и никто не знает. Говорят, только очень редко Гнездо принимает подростков лет пятнадцати-шестнадцати.
Так что самые старые Изменённые младше меня. Хотя, глядя на монаха или старшего стража, этого не скажешь.
Может они доросли до междоусобных войн?
Или мозги у них стали совсем набекрень?
Я поёжился.
А что, если Изменённые примутся на людей бросаться? Нет, их задавят, конечно. Против автоматного огня в упор не выстоят.
Но крови будет много.
— Вот мало нам забот! — сказал я. В обтянутом коврами помещении голос был едва слышен.
Я всё-таки подошёл к мёртвой куколке. Судя по разрубленной спине — умерла сразу. В лицо я заглядывать не стал, но мне показалось, что когда-то это был мальчишка.
Потом я ещё походил немного и нашёл стражей. Тут понять было сложнее, но вроде как у одного стража при жизни был кадык. Наверное, юноша, хотя значит ли это для Изменённых хоть что-то?
Оба стража погибли, сражаясь. Из пальцев на руках выдвинуты длинные кривые когти, да и позы были такие… словно они кого-то вместе атаковали.
Атаковали-атаковали, да не выатаковали.
Одному всю грудь истыкали, комбинезон почти зарос, но следы оставались. У второго шея была перерублена до позвоночника.
Я отошёл, гордясь, что меня не стошнило. Теперь я чувствовал слабый сладковатый запах крови.
Ужас какой.
Всё-таки зря я пошёл.
Если что-то со мной случится — что будет с родителями?
Потянуло на приключения дурака!
Я глянул на часы — прошло десять минут. Ещё две, и можно уходить.
По-прежнему сжимая пистолет, я отошёл поближе к двери. Сейчас мне даже хотелось, чтобы Дарина не вернулась. Нет, конечно, пусть с ней всё будет хорошо. Пусть она задержится оттого, что осматривает Гнездо. Или, лучше, спасает выживших. Каких-нибудь куколок, спрятавшихся под кровати… они ведь спят на кроватях? Чёрт возьми, они вообще спят? Короче, спасает. И ей не до меня. Я сейчас выйду, пистолет закину на крышу, фиг там кто-то будет искать. Дойду до ресторана, там наверняка есть полицейский или частная охрана. Объясню, что услышал крики из Гнезда… нет, лучше, что в переулке увидел труп.
И пусть официальные лица приходят сюда, разбираются, что к чему.
Секундная стрелка томительно медленно завершала последний круг. Я честно дождался, когда истекли двенадцать минут. Была четверть двенадцатого ночи.
Всё, пора уходить.
— Максим!
Дарина спускалась по лестнице. Быстрым шагом, но не бежала.
— Ну что там? — спросил я. Приглушать голос, похоже, нужды не было.
— Мы с Наськой последние, — просто ответила Дарина.
Вся та нервозность, что в ней угадывалась, куда-то исчезла. Она была собранная, даже выглядеть стала старше. Я заметил, что в тусклом свете её глаза поблескивают сиреневым. Это было завораживающе и красиво.
— И что теперь? — спросил я, не скрывая облегчения. Кто бы ни убил Гнездо, их тут уже не было. Я проявил героизм и благородство, но не поплатился за это. Будет о чём рассказать в компании!
— Теперь… — Дарина замолчала, прикрывая лицо рукой. С улицы ударили мощные пучки света. Я осторожно повернулся, у меня даже между лопаток зачесалось. И не зря! Перед входом толпились люди в форме, десятка два. За их спинами угадывался то ли автомобиль, то ли броневичок, с которого светили два ослепительно-ярких прожектора. Мы были как рыбки в аквариуме. Щурясь, я разглядел, что некоторые присели на одно колено, выставив в нашу сторону оружие, явно готовые открыть стрельбу.
— Внимание! Это полицейская операция! Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками! — донеслось с улицы так громко, что стёкла задребезжали.
Я послушно разжал пальцы, роняя пистолет. Угораздило же его взять!
— Молчи, я буду говорить, — сказала Дарина, обходя меня и открывая дверь.
Конечно же, я не спорил. Дарина вышла, замерла на площадке перед дверью. Руки она не подняла, кстати.
Шагнув за ней, я из какого-то упрямства хоть и поднял руки, но не полностью, как в кино, а лишь согнув в локтях. Будто собирался поприветствовать полицию.

Глава 4
Как же снаружи слепило глаза! Нас держали в круге света, а что куда хуже — ещё и под прицелами.
— Лечь на землю! Руки на виду! — рявкнул мегафон, и звук заметался по переулку.
Дарина выждала несколько секунд, пока стихло эхо, потом неожиданно громко ответила:
— Я Дарина, хранитель Гнезда. Кто старший среди вас, люди?
Она как бы сразу провела грань, и полицейские смешались.
Потом к нам двинулась кряжистая широкоплечая фигура. В матовом непрозрачном шлеме, в пластиковой броне, не обычной полицейской, а какой-то хитрой, с утолщениями на суставах. Силовая, что ли? Как у сил специальных операций?
Визор шлема сдвинулся вверх, одновременно прожекторы чуть сместились, прекращая нас слепить. Часто моргая, я рассмотрел полицейского — немолодой мужчина с щетинистым подбородком, шрамом на щеке. Морда каменная, словно у Изменённых.
— Полковник Лихачёв, отдел «Экс». Хранитель этого Гнезда — Анна Цой.
Он помолчал, вглядываясь в Дарину.
— А ты — жница Дарина Мельникова.
Точно! Фамилия у Ростика была Мельников. Ничего себе подготовка у полковника, он что же, всех в Гнезде знает по именам и фамилиям?
— Я хранитель Гнезда, — повторила Дарина. — Хранитель Анна мертва.
— И почему я должен поверить?
— Потому что ни одна жница не назовётся хранителем, если им не является, — ответила Дарина.
Полковник Лихачёв размышлял. Потом спросил:
— Что у вас случилось?
— Небольшое недоразумение, — ровным голосом ответила Дарина. — К сожалению, даже у нас случаются конфликты, приводящие к печальным последствиям. Несколько наших погибли. Это печально, но не должно вас волновать. Мы уладим свои проблемы.
— В переулке труп убитой стражи, — сказал полковник. — Зинаида Кириллова.
Как-то странно было слышать нормальные, человеческие имена и фамилии, когда речь шла об Изменённых. На имена-то они поначалу откликались, хотя обычно сокращали или коверкали их, но фамилии игнорировали напрочь.
— Да, — согласилась Дарина. — Хорошо, что вы её обнаружили.
Она на миг запнулась, потом продолжила:
— Вы можете забрать тело. Гнездо не будет настаивать на его возвращении.
По дрогнувшему лицу полковника я понял, что Дарина только что бросила ему очень и очень соблазнительную наживку.
— Что это значит? — осторожно спросил полковник.
— Она исторгнута, — сказала Дарина.
— Это она убила хранительницу? — предположил полковник.
— Гнездо не даёт комментариев, — ответила Дарина холодно.
Полковник мялся. Ему явно хотелось свернуть операцию, забрать своих людей и мчаться за наградами и премиями. Вряд ли в распоряжении властей есть много тел Изменённых, уж тем более — стражей в боевой трансформации. Сейчас по всей Москве начнут вытаскивать из постелей учёных и врачей, а к утру тело несчастной Кирилловой уже просветят всеми рентгенами, разрежут на кусочки и осмотрят под микроскопами.
Чёрт, гадость какая. Даже представлять не хочется.
— Как себя чувствует уважаемая мать Гнезда? — спросил полковник. На этот раз он обошёлся без имени. Не знал, кто мать?
— Она очень расстроена и готовится отойти ко сну, — сказала Дарина.
Полковник чуть прищурился, а я понял, что Дарина говорит о Наське. И одновременно, что это ещё одна её подачка. И «расстроена», и «готовится отойти ко сну».
Выходит, отдел «экс» тоже немногое знает?
— А это кто? — Лихачёв кивнул на меня.
— Это Максим, — небрежно сказала Дарина. — Он пользуется полным доверием матери и призван мной для расследования инцидента.
Я прям чувствовал, как полицейский буравит меня взглядом.
— И как фамилия Максима? — спросил Лихачёв.
— Воронцов. У вас ещё остались вопросы?
Удивительно, она и впрямь помнила мою фамилию! С одной стороны, обидно, что назвала, а с другой… разве это помешало бы полиции узнать, кто я?
— У Максима Воронцова был в руках пистолет, — сказал Лихачёв.
— У него был в руках предмет, похожий на пистолет, — поправила Дарина. — Но я бы попросила вас выдать ему разрешение на ношение оружия.
Полковник аж поперхнулся от такой наглости.
Но Дарина добавила, как припечатала:
— Это просьба Гнезда. Он пользуется доверием матери.
Полковник постоял, размышляя. Потом кивнул. Махнул рукой — и прожектора угасли.
— Могу ли я узнать, почему вы приехали? — спросила Дарина.
— Анонимный звонок, — коротко ответил Лихачёв, спускаясь с лестницы.
Полицейские стали уходить куда-то в стороны. Броневик — это действительно был приземистый полицейский броневик, такие нечасто увидишь на улицах, — мягко заурчал мотором и уехал следом.
Прошла минута — и словно никого тут не было.
Я посмотрел на лунное кольцо. Среди полосы пыли плыла Диана, второй по величине осколок Луны. Становилось светлее.
— Идём, — Дарина пошла обратно. Я за ней. В фойе подобрал пистолет, спрятал в кобуру. Интересно, мне и впрямь выдадут разрешение на оружие?
— Спасибо, ты меня выручила, — сказал я. — Думал уже, что сейчас мордой в грязь уронят…
Я осёкся.
Дарина рыдала. Тихо, беззвучно, застыв, как столб. Люди, когда плачут, стараются к чему-то прислониться. Наверное, потому что плачущий — он беззащитен, он нуждается в опоре. А она стояла, будто столб, и тихо ревела.
— Дарина… — сказал я неловко.
— Зи… — прошептала Дарина. — Зи, прости меня… Я же её оболгала, Максим! Я её назвала исторгнутой! Словно она убила хранителя… её будут препарировать… как… как животное… как… как диковинку…
— Вы были подругами? — спросил я и осторожно тронул Дарину за руку. Кожа жницы и впрямь оказалась слишком гладкой и скользкой, будто покрытая тефлоном. Но тёплой. Живой.
Интересно, она меня не порвёт на кусочки за прикосновение?
Она не порвала. Прижалась лицом к плечу и зарыдала громче. Сквозь слёзы сказала:
— Мы все подруги… были…
Я неловко погладил её по спине.
Глупо получается. Вроде девушку успокаиваешь, а на самом деле — Изменённую. А ещё её груди упирались в меня, и казалось, что у нас обнимашки, а дальше всё будет по обычной программе…
От этой мысли мне стало стыдно и противно. Она же не человек! Вокруг полно мертвецов!
— Всё будет хорошо, — сказал я. — Ты жива, и Наська жива…
Дарина вздрогнула под моей рукой. Мрачно сказала:
— Это пока… И тебя я подставила. Ляпнула с перепугу. Лучше бы… мордой в грязь.
— Почему? — не понял я.
— Я же сказала полковнику, ты не услышал? Ты призван.
— И… что?
Дарина отстранилась и удивлённо посмотрела на меня. Глаза её мерцали глубоким сиреневым светом.
— Это не шутки, Максим. Это так просто не отозвать. Ты теперь почти в Гнезде. Пока не выполнишь миссию. Извини, пожалуйста. Я перепугалась…
Я стоял, хлопая глазами и пытаясь осмыслить, во что же ввязался.
Во втором часу ночи на улице стало совсем безлюдно. Лишь от «Пушкина» доносились весёлые голоса и с хлопаньем взлетали в воздух фейерверки. С рёвом промчались два мотоцикла, на втором, за пилотом, сидела хохочущая девушка в длинном вечернем платье. Выглядело это безумно, но весело. Золотая молодёжь отдыхала.
Я подумал, что, если бы не Перемена, и отец остался бы в своём министерстве, то и я бы здесь чилил, а не бродил вечерами по Москве в поисках кристаллов. Но что жалеть о несбывшемся? Я хороший сёрчер, а теперь ещё, даже подумать смешно, призван Гнездом!
Дарина велела мне прийти днём, часа в три. Я подозревал, что всю ночь она будет собирать по Гнезду тела погибших подруг и друзей. Тяжёлая работа, даже физически, но напрашиваться в помощники я не стал. Да и она не просила. Наверное, в Гнезде было много того, что мне видеть не полагалось.
Полицейский пост стоял на углу с Тверским. Два человека в броне, с короткими автоматами на груди. Меня проводили внимательными взглядами, но останавливать не стали. Значит, полковник, хоть и убрал свою маленькую армию от Гнезда, но наблюдение оставил.
— Доброй ночи, — сказал я, проходя мимо полицейских.
Мне, конечно, не ответили. Люди на службе.
Шёл я не торопясь, если захотят догнать — всё равно догонят. Вся моя защита была в словах Дарины: что я призван и что мне доверяет мать. И только у здания ТАСС навстречу мне вышел мужчина со шрамом на щеке. Без брони, в обычном костюме, полковник Лихачёв выглядел совсем не впечатляюще. Не такой уж и высокий, грузный, хотя и чувствовалось: грузность от мышц, а не от жира.
— Добрый вечер, Максим, — сказал он. — Можем мы поговорить?
Спорить смысла не было. А то ещё предложит разговор в другом месте.
— Только недолго, — попросил я. — Спать хочу.
Лихачёв взял меня под руку, у него это вышло как-то естественно, словно он был добрым дядюшкой, взявшимся наставлять житейским мудростям непутёвого племянника. Повёл через дорогу. Там, посреди бульвара, у памятника Тимирязеву, стояли скамейки.
— Все спать хотят, — вздохнул он. — Я тоже уже лёг, когда выдернули… Мы недолго посидим, поговорим.
— Угу, — смирился я.
— Ты хороший парень, из хорошей семьи, — продолжал Лихачёв. — Папа твой уважаемый человек… ну, воровал, конечно, тогда время такое было, но без наглости, иначе бы просто коллеги не поняли. Знаешь, он ведь до сих пор в министерском резерве числится! Замминистра, конечно, уже не станет, возраст. А вот отдел могут и дать.
— Это вы сильно зашли, — похвалил я, садясь на скамейку. — С козырей!
— Кто же на первом ходу сильные карты кладёт? — удивился Лихачёв. Сел рядом, потёр переносицу. — Ты мне расскажешь, что на самом деле случилось в Гнезде?
— Жни… то есть хранитель всё сказала.
— Ясно, ясно… Давно ты с ней контакт поддерживаешь?
— Она сестрёнка моего друга, — уклонился я от ответа, сказав то, что он и так наверняка уже знал.
— Очень человечная, правда?
— Ну… они же все изначально люди, — опять туманно высказался я.
Лихачёв вздохнул.
— Давай откровенно, Максим? Я люблю по-хорошему. Ты нормальный парень, даже удивительно. Закон почти не нарушаешь… ну, налоги чуть-чуть… ствол хранишь… это мелочь. Но мне нравится, что ты помогаешь родителям, волонтёром работаешь, дрянью всякой не балуешься. Неужели хочешь до старости лет по улицам в зеркалках ходить? Учиться не думал?
— Кому сейчас нужны дипломаты?
— Во-первых, всё равно нужны, — сказал Лихачёв наставительно. — Во-вторых, ну собирался ты, будучи дитём малым, поступать в МГИМО, ну и что? Есть другие профессии.
— Например, полицейский, — глядя на плывущую в лунном кольце Диану, сказал я.
— И это тоже, — кивнул Лихачёв. — Ты меня не подначивай, я тебя не агитирую к нам идти. Но если подумаешь поступить… да хоть бы и на свои международные отношения… поможем. Да! — он так оживился, будто эта мысль только что пришла ему в голову. — А как насчёт особого факультета?
— Межзвёздной дипломатии? — усмехнулся я.
— Официально он называется «общечеловеческой», — поправил Лихачёв. — Как думаешь?
— Туда хрен поступишь. Даже ваших возможностей не хватит, у действующих министров тоже дети есть.
— Но не все они заслужили доверие Гнезда, — усмехнулся Лихачёв. — Это, друг мой, огромное преимущество!
Я с удивлением подумал, что он прав.
И это значит… значит…
Я могу оказаться среди тех немногих, кто сможет покинуть Землю? Побывать в мирах Инсеков, Продавцов, прочих? Узнать, как и что там, в небе, на самом деле?
— А вот это козырь, — признал я.
Лихачёв тихонько рассмеялся:
— Ты молодой, здоровый, без вредных привычек, способный к языкам, благонадёжный… Ты ведь благонадёжный, Максим?
— Да, — сказал я.
Неужели это всегда так просто происходит? Не успел опомниться, а тебя уже завербовали!
Или ещё нет?
— Я действительно мало что знаю, — сказал я.
— В Гнезде много погибших? — спросил Лихачёв небрежно.
— Четверо, — сказал я. — Своими глазами видел.
Если Лихачёв и понял, что ответ двусмысленный, то давить не стал.
— И что считает хранитель?
— Мне не докладывала, — мрачно ответил я. — Но беспокоится, не стояло ли за нападением другое Гнездо.
Лихачёв наклонился вперёд, ссутулился, с минуту помолчал, размышляя.
— Эх… будь всё как раньше. Камеры на каждом метре, каждый шаг в центре отслежен… ещё и мобильники у всех, каждый сам себя светит… Другое Гнездо, говоришь? Тоже об этом подумал. А первая мысль — обычно неправильная. Что собираешься делать?
Я помолчал. И, собравшись с духом, сказал:
— Простите. Но вряд ли я могу вам рассказывать.
Лихачёв вздохнул. Пробормотал:
— Так и предполагал… Все вы, призванные, такие… Видишь Диану, Максим?
— Вижу, конечно.
— Это двадцать процентов массы Луны. Ещё сорок — Селена. Ещё тридцать — пыль и мелкие астероиды лунного кольца. Куда делось десять процентов лунной массы? Как Инсеки сумели за несколько часов превратить наш спутник в кольцо и два малых спутника? Да ещё и на стабильных орбитах? Селена и Диана пылесосят орбиту, но ближайшие десять тысяч лет над Землёй будет именно кольцо с двумя спутниками.
— А я его иногда называю лентой, — сказал я.
— Почему?
— Ну, если кольцо, как у Сатурна, то оно лежит в одной плоскости, всё дальше и дальше от планеты. А лунное кольцо повёрнуто к нам не боком, а внутренней стороной. Как ленточка… на подарке.
— Или как кольцо на пальце невесты, — не согласился Лихачёв. — Лучше уж быть невестой, выданной замуж против воли, чем подарком в коробочке с ленточкой… А знаешь, что самое обидное? Мы не знаем, зачем Инсеки это сделали. Они не отвечают. Говорят «для вашего блага».
— А я слышал, что Луна негативно влияла на людей. Что от лунных фаз зависели перепады характера.
— И женский цикл, — усмехнулся полковник. — Много чего говорят, но никто не знает. Они что-то забрали с Луны? Решили показать свою мощь? Сделать Землю похожей на родную планету? Никто не знает… Мы ведь поначалу обрадовались появлению Гнёзд.
— Потому что умирающие детишки спасались? — спросил я со скепсисом.
— В задницу спасение детишек такой ценой! — резко ответил Лихачёв. — Нет! Мы понимали, что это будут уже не люди. Но надеялись, что они станут мостом между людьми и пришельцами. Не вышло. Пока они маленькие — вроде как обычные. А потом раз… и всё. И знать они нас не хотят.
Я не спорил. О чём тут спорить-то.
— Поэтому те, кто сумеет наладить отношения с Изменёнными, нам очень важны, — продолжал Лихачёв. — Ты важен. Мы связаны по рукам и ногам кучей негласных соглашений — с Инсеками, с Продавцами, с Изменёнными. Когда всё ядерное оружие превратилось в мусор, нам ясно дали понять, кто теперь хозяин. Но потрепыхаться-то хочется…
Он воровато огляделся, потом достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Раскурил сразу две и протянул одну сигарету мне.
— Фу, — сказал я.
— Будь добр, подержи зажжённую, — сказал Лихачёв. — Хочу покурить, но если за нами наблюдают, то оправдаться смогу лишь необходимостью наладить с тобой контакт. Нам потому и выдают сигареты — для налаживания отношений с опустившимися элементами.
Мне пришлось взять в руки сигарету и терпеть вонючий дым.
Значит, даже полковник отдела «Экс» не знает, следят ли за нами.
— Разрешение на оружие тебе дадут, — сказал Лихачёв. — Ты вроде ходил иногда в тир… позанимайся серьёзнее. Ничего нет глупее огнестрельного оружия, если ты не умеешь или не готов его применить. Пропуск я тебе тоже сделаю, чтобы в ночное время патрули не придирались. Простенький пропуск, внештатного консультанта, но пройти кое-куда поможет, и разговорить человека будет проще. Денег не обещаю. Могу, но наша бюрократия будет две недели бумажки оформлять, а ты вроде парень не бедный… Если что — звони. Опять же, помощи не гарантирую, но вдруг что-то подскажу.
— И что я за это буду должен? — спросил я.
— Да ничего, — Лихачёв глубоко затянулся. — Твою ситуацию понимаю, я бы и сам с Гнездом не ссорился. Просто помни, что ты человек.
— Помню, — обиделся я.
— Вот и не забывай.
Я поднялся. Спросил:
— То есть я могу идти?
— Иди, — досасывая свою отраву, сказал Лихачёв.
Что говорить, я легко отделался.
Даже не завербовался.
Я же не завербовался, точно?
То, что меня призвали на службу Гнезду, не делает меня Изменённым. А пропуск «внештатного консультанта» не превращает в полицейского.
Полковник Лихачёв, вроде как мужик не говнистый. Начал разговор жёстко, но потом заговорил по-человечески.
Или они все так работают?
В общем, к дому я вернулся в мрачных раздумьях. Шесть часов назад я вышел из дома купить картошку и подсолнечное масло.
А теперь — пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что…
Заспанный консьерж открыл не сразу. Он беспробудно дрых, когда мы выходили с Дариной и, похоже, только сейчас проснулся. Уж не знаю, что с ним сделала жница, но её визит он явно не помнил.
Значит, можно надеяться, что и всезнающий полковник отдела «Экс» не подозревает, что нынешняя мать Гнезда — в квартире моих родителей.

Глава 5
Спал я крепко и встал в девять, когда запищал будильник. Быстро принял душ, вода шла едва тёплая, но в нашем нынешнем климате это не важно. А потом оделся и поднялся к родителям.
Открыл отец. Выглядел он уже не столь ошарашенным, как вчера, когда я впихнул им в дверь Наську. К тому же был выбрит, ну и не в семейных трусах с футболкой, как обычно.
— Всё нормально? — спросил я.
Отец молча посторонился, сказал:
— На кухне.
Судя по тону, на кухне могло быть всё, что угодно. К примеру, Наська, сидящая под столом, держащая перед собой самый здоровенный нож и скалящая острые, как у акулы, зубы. Ну а кто их знает-то, Изменённых?
Я быстро прошёл на кухню, откуда доносился тонкий голосок и остановился в дверях. Вначале мне показалось, что на стуле, болтая ногами, сидит какой-то незнакомый мальчишка в подозрительно знакомой пижаме. Потом я понял, что это куколка, только отмытая, причёсанная и одетая… да это же моя детская пижама! С мальчиком Финном и собакой Джейком!
Родители что, её не выкинули?
Мама стояла у плиты и выглядела, честно говоря, вполне прилично, только лицо было отёчное. Ну неудивительно, если бухать несколько лет без перерыва… Она мешала что-то в кастрюльке, судя по запаху — овсяную кашу. Да, я им месяц назад пакет хлопьев приносил…
А ещё шторы были отдёрнуты, и окно приоткрыто на проветривание. Я с испугом глянул, но небо затягивали тучи, и ничего слишком уж необычного видно не было.
Наська стрельнула в мою сторону глазами и продолжила рассказ:
— И тогда старый якудза Тэкеши Оосава засмеялся и сказал, что отправит меня в опиумный притон в Маниле. Но Максим не растерялся. Он предложил сыграть на меня в покер. Если бы проиграл, то его тоже забрали бы в рабство на всю жизнь! Оосава не сомневался, что выиграет, и достал колоду краплёных карт… Привет, Максим!
— Максим, ты посещаешь подпольные казино? — спросила мама подозрительно.
— У него не было другого выхода! — вступилась Наська. — Когда проиграешь на собачьих боях обе почки, и надо срочно добыть много денег, то либо грабить банк, либо идти в казино… Так вот, Максим рассмеялся в лицо низкому человеку и достал свою любимую колоду… — она осеклась. — Он вообще-то не играет. Но может же быть платонически любимая колода?
— Может, — сказала мама, ставя перед ней тарелку. — Максим, ты будешь овсянку?
— Буду, — решил я и сел. Стоящий за моей спиной отец остался в дверях. — Ты её не слушай.
— Ну почему же? — удивилась мама. — Такие интересные истории. Она вначале призналась, что твоя тайная дочь. Но мы с ней посчитали — по возрасту плохо бьётся. Тогда сказала, что она мать. Мать Гнезда.
У меня внутри ёкнуло.
— Мы посмеялись вместе, — продолжила мама, накладывая мне кашу. — Вот, теперь новая интересная история, в ней есть японская мафия, азартные игры… Прекрасная фантазия у ребёнка, вот только истории не по возрасту…
Я незаметно показал Наське кулак.
— У тебя такая милая пижамка, Максим, — сказала куколка противным голоском.
Позор-то какой!
Может, они ещё и детские фотоальбомы смотрели?
— Спасибо, мам, — сказал я. — Вкусная каша.
Мама села рядом с Наськой. Посмотрела на меня.
— А ты что скажешь?
— Наська — сводная сестра Дарины Мельниковой, — пояснил я. — Помнишь Ростика? Мой одноклассник. Дарина его младшая сестра.
— Не помню, — честно призналась мама.
— Ну посмотри на фотках в школьном альбоме, он высокий такой, белобрысый… был. Ростик погиб, вскоре после… — я запнулся. — Давно уже. Вчера я случайно встретил его сестру Дарину, у неё неприятности… попросила присмотреть за своей сестрёнкой.
— Запутанные семейные отношения. А что случилось? — забеспокоилась мама.
Наська мрачно смотрела на меня.
— Не могу рассказывать, — вздохнул я. — Ничего, что нас бы касалось. Мам, может ку… Наська у вас пожить пару дней?
— Если ей не будет скучно с двумя стариками… — Мама вопросительно посмотрела на Наську. Та скорчила максимально умилительную рожицу.
— Вот и хорошо, — обрадовался я, забрасывая в рот последние ложки каши. — Наська, я сейчас пойду к Дарине. Она просила тебя остаться на несколько дней здесь.
— Я уже поняла, — ответила она без всяких дурачеств. — Максим… как у неё дела?
— По-всякому, — уклонился я.
— Она одна?
Я кивнул:
— Одна. Но я сейчас к ней загляну.
Похоже, Наська всё поняла. Начала вяло ковыряться в каше, опустив голову. А я пошёл на выход. Отец молча проводил меня, у дверей спросил:
— Что на самом деле происходит, сын?
Я замялся.
— Ну… неприятности. У знакомой. Я маме правду сказал.
— Ты что-то не договариваешь.
— Да, — честно признался я. — Но… знаешь, пап. Тут такая ситуация, что мне надо самому разобраться.
— Я не смогу помочь? — спросил отец. — У меня остались серьёзные знакомые, ты не думай.
— Пап, ничего не нужно. Если потребуется, я сразу попрошу помощи или совета.
Я его не убедил, это точно. Я и себя-то не убедил.
Но отец не стал спорить, и я был за это благодарен.
Ещё вчера мы с Дариной обговорили, что я буду делать.
Она сейчас не могла выходить из Гнезда. Можно сказать, держала оборону и изображала, что Гнездо обитаемо. Мне даже показалось, что это имеет какой-то мистический смысл: вроде как Гнездо не просто место обитания, а живое, и если последняя Изменённая его надолго покинет, то оно разрушится.
А вот я мог пойти куда угодно.
Тем более, что внизу, у консьержа, меня ждал принесённый рано утром пакет. В пакете лежало разрешение на ношение оружия (я даже не удивился, что в нём проставлен номер моего «макара»), удостоверение консультанта полиции на моё имя (фотография выглядела совсем свежей, на ней я был в строгом костюме и галстуке, которых никогда не носил), снаряжённый магазин к пистолету и тонкая пачка денег. Судя по незначительности суммы, полковник мог и своё бабло положить. Ну, или из каких-то совсем мелких фондов «для налаживания отношений с опустившимися элементами».
Как-то меня это даже растрогало.
Поэтому я сказал себе, что денег специально положили чуть-чуть, чтобы я так подумал и проникся к полиции симпатией. Рассовал всё по карманам (консьерж вытаращился на обойму, я ему подмигнул и показал удостоверение). Может, у меня его уже завтра отберут, но уважение консьержа мне теперь обеспечено.
Дошагав до метро, я сунул в турникет карточку и спустился к поездам. Раньше-то можно было просто поднести смартфон или часы к датчику, но Инсеки очень не любили средства коммуникации сложнее радио. Оптоволокно, провода, 5G — всё работало, вот только скорость передачи данных оказалась зажата на полмегабита в секунду. Смартфонам пришёл конец, интернету тоже. Только хардкор, только диски и флэшки. Разве что хиленький блютуз Инсеки не тронули, но руководство метрополитена от греха подальше перевело всю оплату на карточки с магнитной полоской, против них Инсеки ничего не имели.
Ближайшее к центру Гнездо было на Олимпийском проспекте, оно накрыло уголок дедушки Дурова, не затронув по какой-то причине лишь слоновник. Но Дарина попросила меня пойти в другое, самое крупное в Москве — на улице Раменки.
Так что я дождался поезда и поехал до Парка Победы.
В метро было душно. Климат после Перемены изменился сильно, пусть зимой снег и был, но в марте месяце уже тепло и влажно, почти никто ветровок не носил. А мне пришлось её надеть, да ещё и застегнуть, чтобы не светить повсюду кобурой. Хорошо хоть, металлоискателей нет, в детстве, помню, они повсюду стояли.
Пересев на поезд до Мичуринского, я всё ещё размышлял, что делать, если в раменском Гнезде меня выслушают (если пошлют нафиг — то пойду, куда деваться) и скажут: «Да, это мы всех убили, вам-то какое дело?»
Ну, понятно, я тоже пойду. А дальше?
Что, если Дарина выслушает и скажет: «Теперь ты должен отомстить, я же тебя призвала!»
Тьфу. Зачем я в это только влез! Все проблемы в мире из-за девчонок, хоть обычных, хоть Изменённых…
От метро я пошёл к Гнезду пешком, тут было недалеко. Это Гнездо возникло не первым, но сразу с размахом. На Раменской был старый жилой комплекс — восемь корпусов, стоящих кругом. То ли в одном из них жила первая Изменённая, то ли по другой причине — но Гнездо возникло именно там. Люди тогда к такому не привыкли, народ стал съезжать и разбегаться кто куда — благо, из Москвы многие разъехались, хватало пустых квартир, и власти их просто реквизировали в рамках чрезвычайного положения, расселяя беженцев и погорельцев. Помню те дни, все ходили, с опаской поглядывая в небо, на кольцо, говорили тихо, будто боялись, что Инсеки подслушивают, сбивались в кучки и обменивались сплетнями — телевизору никто не верил. Ну и психов тоже хватало, конечно. Орущих, беснующихся, кидающихся на людей, призывающих к войне, покаянию, бегству…
Это Гнездо тоже обросло паутиной, но вокруг её тщательно убирали, асфальт выскоблен, жилые здания тоже чистенькие. Может, у начальника муниципалитета бзик был такой?
Чем ближе я подходил к Гнезду — кругу панельных восемнадцатиэтажных зданий, тем сильнее ощущал присутствие чего-то неприятного, чуждого. Обычно мимо Гнезда идёшь — лёгкая неловкость, желание ускорить шаги. Только если остановиться, то оно начинает нарастать. А сейчас меня прям всего пробирало! Может, к нашему Гнезду я привык? Или дело в том, что оно меньше? В раменском несколько тысяч Изменённых, оно должно сильнее фонить.
И чем это место мутантам приглянулось? Дома старые, ветхие. Квартирки маленькие, а они явно любят общие пространства, почти все Гнёзда в административных зданиях. Тут, наверное, им дырки пришлось между квартирами делать. Или они ходят по лестницам, заглядывают друг к другу в гости?
Единственное, что тут было хорошо — закрытый зелёный двор и огромный парк рядом. Ну так Изменённые не гуляют! Сидят себе в Гнезде и сидят, только по делам выходят.
На разных уровнях отдельные корпуса соединялись паутинными туннелями, как и в нашем Гнезде. Тут их было больше, конечно, и выглядели они покрепче, хотя всё равно ходить по кишке из паутины на высоте полусотни метров должно быть страшновато. К одному из переходов прицепилась большая гроздь ярких воздушных шариков, улетевших с какого-то праздника. На фоне серых стен и серой паутины выглядели шары неожиданно грустно.
Я подошёл к проходу между двумя зданиями. Тут всё было затянуто паутиной, только в центре оставалась арка — большая, можно на грузовике проехать. И стояли две стражи, подозрительно глядя на моё приближение.
Стражи немного выше жниц, но, может, это только потому, что они старше. Жницы в общем-то сильно похожи на людей. Цвет радужек другой и кожа слишком гладкая, вот и все отличия. Да, ещё движения, конечно. Немного дёрганые, словно жница выполняет те же движения, что и человек, но раза в полтора быстрее, а потом мгновенно останавливает руку или ногу. Пока к этому не привыкнешь, выглядит неприятно.
Стражи другие. Лицо у них заостряется и одновременно раздаётся вширь. Подбородок крупнее, хотя рот обычный. Глаза тёмные, зрачка не видно. Руки длиннее, чем должны быть, кисти очень крупные. Волосы остаются совсем коротким ёжиком, зато плотным, как щётка. Кожа становится шершавой и пупырчатой, от былого блеска не остаётся и следа. Движутся они неспешно, но всегда чувствуется, что в любой миг могут резко ускориться.
— Здравствуйте, — сказал я.
Стражи молчали, глядя на меня. Наверное, приняли за психа. Полно таких, припрутся к Гнезду и требуют Изменения, пока их полиция не уведёт.
— Я послан хранителем Гнезда, — продолжил я. — Того, что в центре города, в Гнездниковском переулке. Мне надо поговорить с вашим хранителем.
Стражи переглянулись. Большинство Изменённых — женщины, так уж повелось. Но глядя на этих я решил, что правый страж в прошлом мужчина. Какая-то в нём была особенность, пусть даже обтягивающий комбинезон из крупных шестиугольных чешуек никаких деталей не подчёркивал.
— Жди, — сказал правый страж, развернулся и ушёл во двор.
Я остался наедине со стражей-женщиной. Умом понимаю, что она младше меня, но к страже понятие возраста как-то неприменимо.
Начал накрапывать мелкий тёплый дождик.
— Хорошая погода, не правда ли? — спросил я.
Стража молчала.
— Вам нравится дождь? — продолжил я.
Стража буравила меня своими чёрными глазами и не издавала ни звука.
— В детстве любил бегать под дождём, — не унимался я. — Бабушка говорила, что от этого растёшь. А вам такое говорили?
Стража неожиданно ответила. Голос у неё был ровный, скучный, такой мог принадлежать и мужчине, и женщине.
— Не говорили. Когда случилась Перемена, вся моя семья погибла. Я ещё не умела ходить.
Я осёкся. Это что же получается, страже двухметрового роста всего восемь лет?
— Я говорю с тобой, поскольку ты призван Гнездом, — пояснила стража. — А мне интересно говорить с людьми. Давай играть? Вопрос за вопрос.
Я растерянно кивнул.
— Спрашивай.
— Тебе всего восемь лет?
— Девять. Гнезду были нужны стражи, я торопилась. Нам не надо бегать под дождём, чтобы вырасти. Мой вопрос. Ты боишься меня?
Ответил я аккуратно, как мог:
— Опасаюсь. Ты гораздо сильнее, и ты непонятна. Но мы ведь разговариваем, мы не враги.
— Это вопрос?
А почему бы и нет?
— Вопрос.
— Тебя нет в списке врагов. Теперь мой вопрос. Ты хочешь стать Изменённым?
— Нет, — ответил я резко. — Мне нравится быть человеком. Можно ещё вопрос?
— Говори.
— Как вы относитесь к Инсекам? — спросил я неожиданно для самого себя.
Наверное, я ждал, что она скажет «благодарны». Или «недолюбливаем». Или «боимся».
Но стража молчала. Потом сказала:
— Поменяй вопрос.
— Почему?
— Поменяй вопрос. Это плохая игра. Это опасная игра.
Если бы в голосе стражи были эмоции, то сейчас это был бы испуг. У неё даже мелко задрожала кожа на лице.
— Хорошо, — быстро сказал я. — Другой вопрос. Гнезда воюют между собой?
— Вообще или сейчас?
— Вчера, сегодня, сейчас?
— Ни одно Гнездо на Земле не воюет и не воевало с другим Гнездом, — ответила стража. Мне даже показалось, что я услышал облегчение в её голосе.
Я вдруг подумал, что говорю с ребёнком. Пусть вымахавшим выше меня, чудовищной силы и каким-то образом умным не по возрасту. Но всё-таки ребёнком.
— Хорошая была игра, — сказал я мягко. — Спасибо. Мне было интересно говорить с тобой.
— Мне тоже, — ответила стража. — Мы любим играть в игру вопрос за вопрос. Но я никогда не играла с человеком.
Я кивнул. Да, мой странный статус призванного Гнездом сделал меня тем самым посредником между людьми и Изменёнными, о котором мечтал полковник Лихачёв.
Вернулась вторая стража. Не одна — за ней шёл шла жница… нет, не совсем жница. Куда более похожая на человека, чем стража, но глаза у неё были ослепительно-белые, будто слепые, с крошечными как булавочные проколы, чёрными зрачками. Комбинезон тоже белый, но крупночешуйчатый, свободного покроя. И движения совсем человеческие, без дёрганности.
— Я хранитель Гнезда, — сказала Изменённая, останавливаясь передо мной. — Ты призван.
— Призван, — кивнул я, хотя это не было вопросом.
— Матерью или хранителем?
— Хранителем и матерью, — я решил, что это будет правильный ответ.
— Хорошо, значит, они живы, — кивнула хранитель. — Зачем ты пришёл?
— Наше… — меня немного дёрнуло от этого слова, но я опять же подумал, что надо говорить именно так. — Наше Гнездо подверглось нападению. Есть убитые.
Хранитель размышляла.
— Если мать и хранитель живы, то живо и Гнездо. Зачем тебя послали?
Вот тут я ступал на самый тонкий лёд. Дарина без особой дипломатичности велела мне спросить, не замешано ли в атаке это Гнездо. Но что, если хранитель обидится?
— Хранитель ищет виновных, — сказал я. — Она просила узнать, не известно ли вам о каком-либо Гнезде, нападавшем на наше?
Конечно, стража мне уже сказала, что Гнёзда не воюют, но одно дело рядовая стража, а другое — хранитель.
— Ты смягчаешь вопрос, — ответила хранитель. — Но любая вежливость оскорбляет и задающего вопрос, и отвечающего, и посланника.
Я вздохнул.
— Хранитель спросила, не нападало ли ваше Гнездо на нас?
— Если такой вопрос был задан именно нашему Гнезду, — произнесла хранитель, — то это значит лишь одно. Потери были крайне велики, поэтому в нападении заподозрили самых сильных. Полагаю, в живых остались только мать и хранитель.
Меня охватила паника. Я всего лишь задал вопрос, а хранитель уже всё поняла!
Хотя нет. Она недооценила разгром. Вместо матери у Гнезда маленькая куколка, вместо хранителя — жница.
— Мы не нападали, — сказала хранитель. — Моё сочувствие хранителю и матери. Если они не успевают переработать тела, я могу прислать жниц.
Вот тут меня едва не стошнило. Они что, и впрямь жрут своих мертвецов?
— Не надо, — сказал я. — Хранитель сказала, что помощи не требуется. Только ответ.
Хранитель кивнула, как мне показалось — с огорчением.
— Тогда я пойду, — сказал я. — Спасибо за ответы, уважаемая хранитель. Мне надо передать их.
Дождь лил всё сильнее, и я понимал, что, несмотря на ветровку, по пути к метро промокну насквозь. Но лучше уж промокнуть от дождя, чем от собственной крови.
— Хорошо, — сказала хранитель. — Спасибо хранителю за информацию, мы увеличим охрану. Моё сочувствие и тебе, призванный.
Голос её при этом оставался равнодушным. Что ж, я и не напрашивался.
— Да, мне очень жаль Гнездо, — сказал я, натягивая на голову капюшон.
— Речь не о Гнезде. Моё сочувствие тебе, ибо путь призванного печален и недолог.
С этими словами она развернулась и пошла назад.
Стражи стоически мокли под дождём, глядя на меня.
— Вот нафиг мне, а? — сказал я. Похоже, это становилось мой любимой фразой.
И пошёл к метро.

Глава 6
Глава шестая
Полицейский пост у Гнезда был на прежнем месте, но обзавёлся прозрачной пластиковой будочкой. Полицейские внутри сидели на скамейке, на крыше будочки стояла видеокамера. Намёк на то, что они тут надолго, был недвусмысленный. Дождь ослабел, но всё-таки стучал по пластиковой крыше, полицейские сидели будто в барабане.
Я прошёл мимо, меня не останавливали. Один полицейский, помоложе, красовался в зеркальных поисковых очках. То ли кристаллики выглядывал на досуге, то ли решил, что так он круче выглядит.
Подойдя к входу в Гнездо я остановился.
Я почувствовал.
Та самая «вибрация», о которой говорила Дарина. Раньше она ощущалась как лёгкий неуют, желание побыстрее пройти мимо. У большого Гнезда в Раменках я её чувствовал очень сильно. Но сейчас…
Словно тихий шум прибоя. Или гул крови в большой морской раковине, которую прижимаешь к уху.
Никакой тревоги звук не вызывал, да и не был он звуком, я точно знал.
Я начал слышать Гнездо!
Да что же случилось? Мне не кололи никакой мутаген, Дарина всего лишь сказала, что я «призван». И этого хватило?
Я вошёл в Гнездо, пытаясь хотя бы разозлиться, чтобы высказать всё жнице прямо в лицо. Получалось плохо. Вибрация Гнезда поневоле успокаивала и расслабляла.
В фойе кое-что изменилось. Исчез лёгкий запах крови. Поискав взглядом тела, я их не нашёл, да и ковры в тех местах исчезли.
— Дарина! — крикнул я.
Звук тонул в мягкости, будто в камере для звукозаписи.
— Жница! Хранитель! Дарина!
Тишина.
Я нервно прошёлся взад-вперёд. Шум Гнезда больше не успокаивал. А что, если враги вернулись? Что им стоило убить одну-единственную жницу, если они положили две сотни мутантов?
— Дарина!
Я начал подниматься по лестнице на второй этаж. Миновал пролёт — и тут навстречу выбежала Дарина.
Вначале мне показалось, что она изменилась. Ну, раз назвалась хранителем — могла же начать мутировать дальше?
Но она просто была в халате. Самом обычном банном халате, длинном, до пят. Волосы и лицо были мокрые.
— Тебе сюда нельзя… — она заколебалась. — Ладно. Пошли. Ты под дождь попал, да?
Вслед за Дариной я вошёл в ближайшую дверь. Комната, когда-то бывшая рабочим кабинетом, тоже была вся устлана коврами и завалена подушками. Любят же они мягонькое… Окна снаружи затягивала паутина, лампы не горели, в комнате было сумрачно.
От ног Дарины оставались мокрые следы.
— Я отмывалась, — пояснила она, усевшись прямо на пол, на подушки. — Всю ночь не спала.
— Убирала? — я не стал уточнять, что именно. Сбросил ветровку, расстелил её на подушке, чтобы впитала влагу.
— Да. У нас есть большая холодильная камера в кафе внизу.
— Хранитель большого Гнезда предложила забрать тела, — сообщил я.
— Нет, это слишком ценный ресурс.
Лицо у меня невольно перекосилось.
Дарина вздохнула:
— Наши ткани и органы устойчивее человеческих и живут несколько часов после смерти тела. При сильном охлаждении — до нескольких месяцев. Всё, кроме мозга, к сожалению. Ещё у нас нет взаимного иммунного отторжения. Тела погибших — идеальный материал для трансплантации. Особенно, если надо проводить ускоренные метаморфозы.
— А… — сказал я с облегчением.
— Ну а если их съесть, то это мощнейший стимулятор, — добавила Дарина. И неожиданно улыбнулась.
— Ты издеваешься? — спросил я.
— Не скажу. Что ты узнал?
Я коротко рассказал про разговор с хранителем.
Дарина выслушала, как мне показалось, без особого удивления.
— Я и сама поняла, что наши тут не при чём, — сказала она. — Мы с Наськой отсутствовали меньше часа. Только большое Гнездо способно выставить достаточно бойцов, чтобы за этот срок сломить сопротивление и уничтожить всех. Но остались бы следы боя, были бы жертвы среди нападавших, тела, пятна биологических жидкостей. А тут всё произошло очень быстро, я полагаю, что за десять-пятнадцать минут.
— Кто это мог сделать?
Дарина вздохнула.
— Может быть — человеческий спецназ. Если очень хорошо подготовились, использовали какие-то газы… не знаю. Но может быть.
— А более вероятно? — не унимался я.
— Как сам думаешь?
Я помолчал.
Ну, конечно, мысль была только одна. И очень неприятная.
— Эти? — я кивнул вверх.
— Инсеки могли, — согласилась Дарина.
— Тогда с концами.
Я не знал отношений между Гнёздами и пришельцами. Какие-то были, конечно, и судя по разговору со стражей — не самые безоблачные.
— Вчера я переоценила себя, — сказала Дарина. — Была в ярости, мечтала отомстить…
Непохожа она была на человека в ярости, ну так она же и не человек.
— Если это и впрямь Инсеки… — Дарина помолчала. — Тогда я стану возрождать Гнездо. Пройду путь к хранителю. Наську придётся вести ускоренным циклом к матери. Есть и ещё хорошие новости, как ни странно… — она осеклась. — Но о мести не может быть и речи. Обязанности с тебя я сниму. Не волнуйся.
— Да я и не волнуюсь.
— Я же чувствую… — просто ответила она. Потянулась, из-под халата высунулись голые ноги. Лодыжки были тоненькие, подошвы розовые, как у младенца.
— Ты без комбинезона, — удивился я.
— А ты в штанах и рубашке моешься?
— Нет, но… вы же всегда в своей чешуе, — я попытался улыбнуться. — Не думал, что увижу жницу без одежды.
— Ты ещё и не видел, — сказала Дарина.
Повисла неловкая пауза.
— Дарина, извини, это прозвучало двусмысленно, — сказал я.
— Знаю. Я так и хотела.
Она смотрела куда-то мимо меня. Потом опустила взгляд.
— Я, пока, очень похожа на человека, — сказала Дарина. — Жницы недалеко уходят по пути изменений. Если я стану хранителем, то всё будет иначе… Максим, я вызываю у тебя отвращение?
— Нет, — честно сказал я. В горле пересохло.
— Мне вчера показалось, когда ты меня обнимал…
— Тебе не показалось.
— Максим, это у меня первый и последний раз, наверное. Если… если я тебе не противна…
Я встал. Подошёл к ней. Дарина тоже поднялась, глядя в пол. Её пальцы теребили поясок халата.
— Может меня кто-то посчитает… психом, — сказал я. — Но ты мне нравишься.
Она повела плечами и халат соскользнул к ногам.
Головы она так и не поднимала.
Я осторожно взял её за подбородок и поцеловал. Она ответила, целуясь жадно, неумело и отчаянно, как бывает только в первый раз.
— Открой глаза, — попросил я.
Дарина замотала головой.
— Не бойся, — сказал я. — Я хочу их видеть.
Она посмотрела на меня — и я утонул в сиреневом сиянии. Тысячу раз я слышал «такая скука, мутантку бы трахнул» или что-то подобное. Десятки раз я слышал похвальбу «а я тут жницу поимел» — с обилием деталей, касающихся в основном скользкой кожи или нестандартного женского органа. Одна девушка всем рассказывала, что у неё был парень-страж, с «вот таким вот огромным и раздвоенным».
Я и раньше-то в эти истории не верил.
Теперь я знал на тысячу процентов, что это враньё.
Потому что никто этого рассказывать не станет.
А если всё же станет, то будет говорить про глаза.
Светящиеся жадным сиреневым светом.
Нечеловеческие глаза на человеческом лице.
Мы целовались, глядя друг на друга, в полутёмном, заваленном мягкой рухлядью кабинете бывшего минкульта, я сжимал её плечи, и не было никакой скользкости из пошлых анекдотов: «запрыгнул на неё и проскользнул всё Гнездо», просто гладкая влажная кожа, словно ты с девушкой в душе. Дарина, путаясь в пряжке, расстегнула мне ремень, я сбросил влажные, липнущие к ногам джинсы и увлёк её на пол. Она совершенно ничего не умела и не знала, у неё действительно всё было в первый раз, и, кажется, Дарина ужасно нервничала, что я сейчас сравниваю её с другими и сравнение окажется не в её пользу.
И это было трогательно и смешно, потому что я понимал: все девчонки на свете по сравнению с ней ничего не стоят, у меня никогда такой не было… и скоро снова не будет.
Но сейчас она была рядом, я ещё раз шепнул ей «не бойся» и вошёл, ловя испуг и восторг в сиреневых глазах. Дарина вцепилась мне в плечи так сильно, что я застонал, и тут же отпустила в испуге — она была куда сильнее, чем человек и я вдруг понял, что она боится причинить мне вред не меньше, чем я боюсь причинить ей боль.
— Ты мне не навредишь, — прошептал я. — Ты… моя…
И только тогда она расслабилась до конца, и мы вошли в ритм, она не отрывала от меня взгляда, потом зрачки её расширились, будто глядя куда-то за пределы мироздания и Дарина застонала, вздрагивая подо мной и цепляясь всё сильнее, не желая отпускать, но мы и без того уже были единым целым и быть ближе было просто невозможно.
А вокруг нас рокотала беззвучная, могучая будто океанский прибой, песня Гнезда.
Я опустился на пыльные истоптанные ковры, Дарина прижалась ко мне, положила голову на грудь, движением, которое любая женщина знает со времён Евы. Прошептала:
— Так… так всегда, да?
— Нет, так не всегда, — ответил я, обнимая её, и понял, что не вру.
— У тебя же были девчонки.
— Тебя не было…
Дарина тихо, но с гордостью, засмеялась. И лизнула меня в плечо.
— Эй, — сказал я. — Надеюсь, у вас не принято после секса откусывать голову?
— Такую пустую? — фыркнула Дарина.
И снова прижалась ко мне. Она подрагивала, будто никак не могло успокоиться, руки скользили по моему телу. Потом Дарина прошептала:
— Помнишь, Наська ляпнула, что я в тебя была влюблена в детстве?
— Ну? — насторожился я.
— Враньё. Я, конечно, на всех одноклассников Роськиных заглядывалась. Как положено младшей сестре. Но мне нравился такой весёлый, в очках, на Гарри Поттера похожий, его и звали…
— Гарик! — поразился я. — Да ну, он балабол…
— И ещё такой плотный, серьёзный, молчаливый…
— Мишка? — я нахмурился. — Он не плотный, а толстый. Они уехали на Дальний Восток…
— И смуглый такой парень, восточный. Имя такое красивое, Тимур…
— Ты сейчас всех ребят из класса переберешь, — пробормотал я. — Эй! Да ты же издеваешься! Ты всех подряд называешь!
Дарина захихикала, прижимаясь крепче. Я потянул, она оказалась на мне, села, лукаво улыбнулась. Сказала:
— Ты, впрочем, тоже ничего так…
Я привлёк её — и мы целовались с минуту, пока не поняли, что этого снова для нас мало.
А потом просто лежали, прижимаясь и тихо гладя друг друга. Я целовал её лицо, сиреневые глаза больше не сияли, но я знал, что этот свет где-то тут, внутри, рядом.
— Больше всего на свете я хотела бы стать обычной… — прошептала Дарина.
Я молча поцеловал её. Мы оба знали, что это невозможно.
От Гнезда до Комка — всего-то метров сто. Я вошёл, у стойки были две женщины, изучавшие выставленный товар: какие-то мелкие банки и пакеты с рационами. Рационы — понятное дело, они вкуснее, чем государственные пайки, и питаться ими дешевле, если ты хотя бы немножко умеешь искать кристаллы. В нормальных супермаркетах можно купить что угодно, хоть стейк из мраморной говядины, хоть французский коньяк, но всё это дорого, а работы у многих нет. Либо госпайки в картонных коробках, либо рационы из Комков.
А в баночках были витаминные добавки, я такие покупал родителям. Действительно крутая штука, даже меня штырит, если съесть пять-шесть таблеток, можно всю ночь не спать и на следующий день никакой усталости. Главное, не есть их больше двух дней подряд, тогда накатит отходняк.
Я дождался, пока женщины ушли со своими продуктами и подошёл к стойке. Продавец, кажется, улыбнулся.
— У меня вопрос, — сказал я. — Найдутся какие-нибудь патроны к этому пистолету?
Я выложил «Макаров» на стойку. Продавцы оружия не боятся.
— Найдутся, — сообщил продавец. — Найдётся всё.
— А какие-нибудь особые?
— Насколько особые?
— Чтобы можно было… — я запнулся. — Поразить Изменённого.
— Под словом «поразить» вы же не имеете в виду крайнюю степень удивления?
— Нет. Под этим словом я имею в виду нанести тяжёлые травмы, повреждения, а возможно и смерть, — разозлился я.
Продавец постоял, будто раздумывая. Потом сказал:
— Такие патроны найдутся. Магазин будет стоить хорошую рэдку.
Я кивнул.
— Вся ответственность за ваши действия ложится на вас, — добавил продавец.
— Несите, — сказал я.
Продавец удалился, но вернулся буквально через пару минут и положил передо мной на стойку магазин от «Макарова». Самый обычный металлический магазин. Внутри желтели патроны.
— Как знал с утра, что кому-нибудь понадобится, — сказал он.
Я нахмурился. Мне такая прозорливость не понравилась.
— Ночью были проблемы у Изменённых. Несложно сделать вывод, что оружие будет пользоваться спросом, — пояснил продавец. — А «Макаров» — самый распространённый пистолет у частных лиц. Хотите такой же магазин для «Калашникова»?
— Нет у меня «Калаша», — ответил я, изучая магазин. — Как это работает?
— Вставляете в пистолет. Нажимаете спуск. Стреляете. Цель умирает.
— Какой-то яд? — спросил я.
Продавец не ответил.
Я вздохнул и выложил красный кристаллик. Всегда стараюсь один носить с собой. Мало что стоит так дорого, но случаются неожиданности.
— Гнездо таит в себе много сокровищ… — сказал продавец, пряча плату. И вдруг спросил: — А вы знаете, что на вас печать Гнезда?
— Знаю, — пробормотал я.
— Редкая штука, — сказал продавец. — Если вдруг захотите снять — куплю по хорошему курсу.
Оп-па!
— Что это такое, печать Гнезда? — спросил я.
Вообще-то продавцы не любили делиться информацией. Но этому, видать, хотелось провернуть сделку.
— Это тонкая волновая структура, наложенная на ваш организм. Она даёт вам определённые возможности, но при этом и налагает ограничения. Вы можете войти во вкус, но… — он помолчал. — Не забудьте её снять, пока не станет слишком поздно. Если этого не сделают в Гнезде, то я всегда смогу помочь. Но учтите, сейчас я и сам готов хорошо заплатить за печать. С каждым часом цена будет падать, а через несколько дней вам придётся самому платить за её снятие.
Он замолчал.
— Спасибо, учту, — ответил я. Понятно было, что большей информации не добиться. Скажите ещё… — я замялся. — У вас найдётся подарок для девушки?
— Парфюм? — спросил продавец. Как мне показалось, с иронией. — Украшения? Подарок должен быть функциональным или всего лишь приятным? Насколько близкие у вас отношения?
Я неловко пожал плечами.
— Молодые люди вашего образа жизни частенько покупают у меня изящные зеркалки для подруг, — сказал продавец. — И духи, конечно же. И красивую одежду, особенно если желают прогуливаться со своими подругами. Но, к примеру, если бы речь шла об особи… не склонной к прогулкам, не ищущей кристаллы, не любящей искусственные запахи…
У меня стали пылать уши.
— Подумаю, — сказал я. Не нравилась мне такая прозорливость. — Загляну к вам на днях.
— Про печать не забывайте, — напомнил продавец.
— Угу, — я быстро вышел из Комка.
Интересно, полученное мной разрешение на оружие распространяется на те странные патроны, что я купил?
Ох, не факт.
Я шёл домой и осмысливал случившееся со мной за неполные сутки.
Я стал свидетелем неслыханного побоища… ладно, только его последствий, но всё равно. Я был призван Гнездом и незаметно для себя получил «волновую печать». Я был зачислен во внештатные консультанты отдела «Экс» полиции, занимающегося Гнездами… а чем ещё? Инсеками полиция не занимается, тут разве что госбезопасность что-то пытается придумать. Может, продавцами в Комках? Мне выдали корочки, немного денег и разрешили таскать с собой нелегальный ствол. Я посетил самое большое московское Гнездо, мило поговорил с девочкой-стражей и хранителем Гнезда. Я стал чувствовать Гнезда!
Но всё это было ерундой, если уж честно.
И даже то, что я только что несколько раз занимался сексом с юной жницей, тоже было неважно. Наверняка такое случается. Пусть друзья-приятели о своих похождениях и врали, теперь я был убеждён, но вряд ли уникален.
Важно было то, что Дарина станет хранителем Гнезда. И вот после этого, похоже, у нас не будет ни секса, ни отношений. Максимум деловые.
И это мне ужасно не нравилось. До звериной тоски, от которой хотелось выть.
Прежнего хранителя нашего Гнезда я не видел, но, если Дарина станет такой, как хранитель раменского… и дело не в жутковатых белых глазах, похожих на бельма, я бы и к этому привык, но та хранитель была… что же в ней было самое неприятное? Она была пугающе-отстранённой от всего. Интересовалась судьбой Гнезда, выразила сочувствие мне, но ощущение было такое, словно это для неё дело неважное, на краешке сознания, а занята она совсем другими раздумьями, далёкими от людей и Земли.
Не хочу, чтобы Дарина стала такой.
Не хочу!

Глава 7
Глава седьмая
Уходя из Гнезда, я договорился с Дариной, что завтра утром приведу к ней Наську. Освободить меня от «призвания» они должны были вместе (странно, конечно — продавец готов был сделать это сам, да ещё и заплатить «за печать»).
От идеи расследовать нападение Дарина отказалась. Похоже, она уверилась, что по Гнезду прошлись смертоносным вихрем Инсекты (никогда такого не было, и на Земле-то их раньше не видели, но кто ещё мог такое сотворить?), а с существами, мгновенно прекратившими мировую войну и разобравшими Луну на кусочки, спорить бесполезно.
С одной стороны, это было для меня облегчением. Можно будет честно сказать товарищу полковнику, что я ему более не интересен. Вдруг не станет забирать разрешение на оружие, всё польза. И влезать в жутковатые разборки Изменённых и пришельцев не потребуется.
Но какое-то внутреннее раздражение оставалось. Поманили подвигом — и тут же отправили в отставку. Есть, наверное, во мне какой-то нездоровый авантюризм. Может в деда? Он был военным, по-настоящему воевал в двадцатом веке, когда США и СССР мерялись силами в разных уголках света. Отец говорит, что дед был боевой, жаль, я его совсем не помню. У матери родители тоже умерли, но они люди были мирными, какими-то чиновниками в строительстве.
Точно, дедушкино влияние.
Или собственное шило в одном месте.
Я заглянул на пять минут к себе, переоделся. Потом поднялся к родителям.
Дверь открыла аккуратно причёсанная рыжая девочка в голубом платье.
— Оба-на, — сказал я поражённо.
— Ну не ходить же Анастасии в твоих старых джинсах? — спросила мать, появляясь за её спиной.
Наська сделала что-то, чему полагалось изображать книксен или иной аристократический поклон.
— Я, конечно, удивлён, что ты хранишь мои детские шмотки, — сказал я, заходя. — Мам, но платье я точно не носил.
Наська хихикнула.
— Мы сходили в магазин, — сказала мама. — Взяли зонтики и сходили.
Я молча смотрел на неё.
— Максим, перестань, — мама махнула рукой. — Тучи. Я не видела этой гадости. И даже будь небо чистым, я бы не смотрела на кольцо.
Я продолжал молчать.
— Пойдём, я пиццу сделала, — сказала мама. — Не знаю, как получилось, никогда не делала пиццу с тушёнкой и кетчупом… Максим! Ну неужели ты думаешь, я не знаю, что случилось в мире?
— Ты хорошо изображала, — кисло ответил я.
Мать махнула рукой и пошла на кухню, качая головой.
Наська, терпеливо дожидавшаяся конца разговора, раскинула руки и облапила меня. Торжественно сказала:
— Пришёл мой герой!
— Победитель японской мафии, — безнадёжно согласился я.
— Нет, ты предводитель тайной организации Сопротивления. Вы боретесь с теми, кого лучше не называть вслух! — она понизила голос. — Ты на самом деле древний как пень. Тебе почти двести лет, но тебя воспитывали буддийские монахи…
— Буддистские… — неуверенно поправил я.
— Да без разницы! Тебя поили молоком волшебных летающих яков, и ты сохранил внешнюю молодость…
— В кого ты такая умная? — спросил я, пытаясь идти по коридору. Это не очень просто, когда в тебя намертво вцепилась десятилетняя девчонка.
— Забыл, где я жила? Я четыре года лежала неподвижно, мне нечем было заняться, а в комнате было много книжек…
— Примерно догадываюсь о их содержании, — сказал я. Мне показалось, что про четыре года Наська сказала серьёзно.
— О, ты и половины не догадываешься, — ответила она загадочно. И вдруг с живейшим интересом уставилась на меня.
— Чего? — спросил я.
— Ничего, — Наська хихикнула. — Ничего. Тили-тили-тесто.
Отцепившись наконец-то, она с визгом унеслась на кухню.
Мне захотелось провалиться в пол, пронестись сквозь квартиру, пару лет как занятую каким-то казахским бизнесменом и оказаться сразу в своей.
Наська что, каким-то образом почувствовала… мои отношения с Дариной?
Смирившись с неизбежным, я пошёл на кухню.
Уж не знаю, кто делал пиццу, но из духовки её доставал отец. Выглядела пицца странно — четырёхугольная, на весь поднос, из тушёнки с луком и кетчупом. Итальянцы бы в обморок упали.
Но было вкусно.
Мать с отцом всё-таки налили себе водки. Но хотя бы не маскировали её под вино, что меня вечно раздражало. И выпили всего по рюмке. По крайней мере сейчас, при мне.
— Как твои дела сегодня? — спросила мама с той деланой небрежностью, которая означала, что она готовится сказать что-то очень серьёзное.
— Нормально, — я пожал плечами. И выжал из себя то, что должно было порадовать родителей. — Думаю, может попробовать поступить в институт? До экзаменов ещё больше двух месяцев. Подготовлюсь.
— Хорошо, хорошо, — пробормотала мама, даже не уточняя, куда именно и с чего вдруг я собрался поступать. — А как Дарина? Ты её не видел?
— Видел, у неё всё хорошо, — я искоса посмотрел на Наську. Та упоённо грызла корку от пиццы.
— Я вот что…
— Мы, — поправил отец, крякнув.
— Мы во что подумали, — согласилась мама. — Ты сказал, у неё проблемы какие-то, семейные…
Я кивнул, уже понимая, к чему всё идёт.
— Может ей пожить у нас? Или у тебя, квартира же большая, для девочек найдётся свободная комната, — мама явно исходила из того, что я никак не могу спать в одной комнате с Дариной.
— У неё дела, мама.
— Ну пусть заглянет как-нибудь, я пирог сделаю, — продолжала мама, хмурясь. — Мука есть. Или пирожки с картошкой…
Она явно подбиралась к основному вопросу.
— А Настенька пусть пока поживёт у нас, — закончила мама. — И Дарине легче будет с делами, и девочке…
— Мама, завтра утром Наське надо вернуться к Дарине, — сказал я.
Лицо у мамы закаменело. Отец потянулся к бутылке и вновь наполнил рюмки.
— Это обязательно? — спросила мама жалобно.
Я молчал.
Ну что я, слепой, что ли? Не вижу, что родителей будто включили сегодня?
— Это обязательно, — неожиданно сказала Наська. Повернулась и обняла мою маму. — Вы хорошая. Я бы у вас осталась.
У мамы задрожали губы.
— Но вы же догадываетесь, да? — сказала Наська. — Я не совсем человеческая девочка. Я из Гнезда. Я Изменённая. И Дарина тоже. Я куколка, она жница.
— Сволочи, — тихо сказал отец.
— У меня была… нет, не хочу даже называть, — тихо сказала Наська. — Очень гадкий рак. Его вообще не лечили, и сейчас не умеют. Родители пытались собрать денег, но это всё равно бы не помогло. А тут ещё Перемена. Всем стало не до того. Я бы умерла, но появились Гнёзда. Я не помню маму, только придумываю себе, но у меня есть её письмо. Она там всё рассказывает. Я её понимаю и не сержусь. И на Гнездо не сержусь.
Мама молчала.
— Ты приходи утром, Макс, — попросила Наська, не отрываясь от моей мамы. — Сегодня был такой чудесный день. Утром мы пойдём в Гнездо. Дарина ждёт, я чувствую.
Я взял отцовскую рюмку и выпил. Потом мамину.
Никакого вкуса. Как у отцовского виски в ночь Перемены.
Отломил кусочек пиццы, бросил в рот и вышел.
Ничего я не мог сделать, никому не мог помочь.
И никто не был виноват.
Даже Инсеки.
Потому что если бы не они — вся Земля была бы радиоактивной пустыней, в которой дикари дрались за банку тушёнки.
У меня, конечно, были заначки в квартире. И кубинский ром, и английский джин, и настоящий французский коньяк. И вино, кстати, было. Даже шампанского две бутылки — я всё собирался поразить какую-нибудь девчонку новогодним праздником с шампанским.
Поэтому я открыл бутылку обычной водки, даже не из комка, а из государственного магазина. Чистая химия, если откровенно.
Налил в стакан сто грамм, выпил, понял, что не поможет. И пошёл спать.
Это был очень интересный и необычный день. Но утром он окончательно останется в прошлом.
Я отрубился сразу, без пустых переживаний и лишних мыслей. Спать так спать, нечего ворочаться.
И проснулся, как мне показалось, почти сразу же. В комнате было темно и тихо, но я ощутил, что не один.
Пистолет был далеко, в кобуре на столе. Но на тумбочке лежал японский кастет — явара. Да, считайте меня параноиком. Когда начинаешь жить один в восемнадцать лет в чужой большой квартире — хочется иметь под рукой что-нибудь неожиданно полезное.
Я медленно, будто во сне, пошевелился, высвобождая руку из-под одеяла. Почувствовал, что кто-то сидит в ногах кровати.
Резко подтянувшись, я хлопнул рукой по тумбочке, лежащие на зарядке часы засветились, я подцепил явару и замахнулся.
К счастью, слабенького света часов хватило, чтобы я разглядел свою весёленькую детскую пижаму.
— Наська? — обалдел я, садясь.
Куколка сидела, сжавшись в комок, сплошь коленки и локти, смотрела на меня широко раскрытыми глазами и мелко тряслась.
— Что стряслось… Что с родителями?
— Они спят…
— Что ты здесь делаешь? Как ты вошла?
— Ключ у них взяла…
Ну да, конечно, ключ от моей квартиры у них возле дверей висит… задвижку я не закрыл… наверное.
Что, впрочем, не отвечает на основной вопрос.
— Ты зачем пришла?
— Мне… мне страшно. Я слышу…
Почему-то я сразу понял. Наверное, тоже ощущал, только не привык к такому.
А теперь услышал.
В километре от нас ныло, будто больной зуб, Гнездо.
— Что это? — я сел, спустил ноги на пол.
— Ты слышишь? — кажется, она обрадовалась.
— Да уж, спасибо печати… — буркнул я. Во рту пересохло. Ненавижу алкоголь. — Ты видишь в темноте?
— Немножко.
— Принеси мне с кухни стакан воды. Лучше из холодильника, не из-под крана.
Наська бесшумно исчезла. Я опять пошевелил часы, в их слабом свете натянул джинсы, стал застёгивать рубашку.
Наська появилась с фарфоровой кружкой. Как-то она ухитрилась всё сделать совершенно бесшумно. Я жадно выпил воду, сказал:
— Воду лучше наливать в прозрачные стаканы, так вкуснее.
— Правда? — поразилась она.
Фраза подействовала, у неё мозги заработали в другую сторону.
— Почему сразу не разбудила? — спросил я.
— Да я только присела, ты проснулся…
— Гнездо раньше так… пело?
— Нет.
Конечно, это было не пение, не музыка, да и вообще не звук. Но как иначе-то назовёшь.
— Ты можешь связаться с Дариной?
— Мы не телепаты, — кажется, она обиделась. — Это всё выдумки.
— А телефон в Гнезде есть?
— У матери, — подумав, ответила куколка.
Но я уже отверг эту мысль. Эх, были бы сотовые… Но Инсеки не любят ни интернет, ни мобильную связь… только радио для судов и самолётов.
— Я пойду в Гнездо, — сказал я. — Сиди здесь. Или, лучше, вернись к моим старикам. А то проснутся и перепугаются.
— Я пойду с тобой, — ответила она так твёрдо, что я понял, спорить бесполезно. Что я с ней сделаю? Запру, свяжу? Она выберется. А то ещё и мне наваляет попутно.
— В пижаме? — застёгивая кобуру, спросил я.
— Какая разница? — искренне удивилась Наська.
Я махнул рукой. Допил воду, застегнул на руке часы.
— Пошли.
У дверей я набросил чистую ветровку, в которой обычно ходил искать кристаллы, вторая до сих пор была влажной. Наська замешкалась, обуваясь в сандалии. Хорошо хоть не мои, видимо ей купили вместе с платьем. Я подумал, не дать ли куколке какое-нибудь оружие, хоть бы и явару. Но с ней надо уметь работать. Может дубинку, у меня была обычная резиновая дубинка? Потом представил, как это будет выглядеть — и решил, что не стоит.
Девочка в пижаме, идущая по ночной Москве, и без того вызывает желание позвонить в полицию. А уж с дубинкой…
Мы спустились по лестнице, так было быстрее. Консьерж не спал, читал, позёвывая, книжку. Наську он вчера видел, выходящей с родителями, но наше ночное появление его удивило. Он даже открыл рот, собираясь что-то спросить.
— Спи… — добродушно сказала Наська, проходя мимо.
Консьерж откинулся в кресле, запрокинул голову.
— И это не телепатия? — возмутился я.
— Ничуть. Телепатия — это мысли читать!
Спорить я не стал. Мы вышли на улицу — и я тут же заметил припаркованную через дорогу машину. Серенький, скучный седан, на передних сиденьях двое, двигатель заглушен.
Ага!
Не оставила меня родная полиция без присмотра.
Я быстро перешёл дорогу, почти волоча за собой Наську и постучал костяшками пальцев в окно. Внутри, как оказалось, сидели мужчина и женщина. Мужчина за рулём, женщина рядом. Оба мрачные. У женщины на коленках лежал букет цветов, от которых она безжалостно отщипывала лепестки.
Как-то странно для наружного наблюдения, нет?
— Отвезите нас к Гнезду, — сказал я. — Быстро!
— К-какому Гнезду? — удивился мужчина. Был он довольно вальяжный, в очках (обычных, не зеркалках), выглядел получше своего автомобиля… хотя любой частный автомобиль нынче роскошь.
— В Гнездниковском! В бывшем минкульте!
— С какой стати? — почему-то возмутился мужчина. — Я вам что, такси?
— Отвези их, Влад, — устало сказала женщина. — Видишь, у молодежи проблемы какие-то…
Мужчина смирился, щелкнул кнопкой, разблокировав двери, запустил мотор. Мы уселись позади.
Водитель был столь же грустен и мрачен, как и женщина, но зато ничего спрашивать не стал. Вырулил из переулка.
Минут пять-шесть мы на этом точно сэкономим.
— А вы позвоните пока Лихачёву, — велел я женщине. — Скажите, что-то странное происходит.
— Это уж я поняла, что странное, — сказала женщина с иронией. — Но о каком Лихачёве вы говорите?
— О полковнике! Из отдела «Экс»!
— Да с чего вы решили, что она его знает? — буркнул мужчина.
— Вы же тут нас ждёте? — спросил я. — То есть караулите?
Женщина коротко рассмеялась.
— Он вас не ждёт, он со мной ссорится.
— Я с тобой не ссорюсь! — рявкнул мужчина.
— А кто тогда ссорится?
— Ты! — с болью в голосе сказал мужчина.
До меня наконец-то дошло, что это было никакое не внешнее наблюдение, которое я себе напридумывал. Не удостоился я такой чести.
Обычная пара после гостей или ресторана выясняла отношение.
— Тут налево, — сказала Наська.
— Знаю! — ответил мужчина. — А тебе спать не пора? Второй час ночи! И почему ты в пижаме, девочка?
— Потому что ночь и спать пора, — ответила она.
Мужчина заткнулся. Женщина нервно засмеялась. Спросила:
— Милая, твоему брату помощь не нужна?
— Он не мой брат, он парень моей сестры, — ответила Наська. — Нет, спасибо.
Мы доехали. И, к счастью, дальнейших предложений помощи не последовало, хотя парочка явно была заинтригована.
Я даже подумал, что сейчас у них появился шанс помириться.
— Спасибо, — вежливо сказала Наська, когда мы выскочили из машины. Я только махнул рукой.
Что ж, у моего дома никакой доблестной кавалерии не оказалось. Но оставался полицейский пост напротив Гнезда. Вот они пусть и вызывают полковника, либо у них есть рации, либо в будочку кинули телефонный провод.
Никаких сомнений в том, что помощь нужна, у меня не оставалось. Гнездо не просто тревожно пело, оно вопило вовсю.
Если днём его голос походил на ласковый морской прибой, то сейчас это был грохот надвигающегося шторма.
Но едва я увидел пластиковую будку, то понял, что помощи мы тут не получим.
С виду она была совершенно цела. Но камера на крыше была смята — так я мог бы смять пальцами спичечный коробок.
А сама будка напоминала стакан блендера, в котором перемололи горсть клубники.
Там горел слабый свет, то ли лампочка, то ли фонарик. И медленно стекали по стенам багровые потёки, перемешанные с какими-то ошмётками и клочками формы. К одной стене прилипли разбитые поисковые очки.
Я отвернулся.
Ну надо же. Крепкие у меня нервы. Я опять не стошнил!
Наська стояла рядом, глядя на будку.
Я вспомнил лица полицейских, которых видел вчера внутри. Один был старше, другой моложе, а так я и не запомнил ничего. Интересно, их на ночь сменили, или это они тут?
Меня вывернуло.
Я проблевался пиццей и горькой водкой.
Постоял, упершись руками в колени.
Кто-то недавно прошёл мимо будки, раздавил камеру и перемолол в фарш двух здоровых вооружённых мужиков!
— Наська, не смотри. Идём за помощью, — сказал я, выпрямляясь.
Её уже не было рядом. Маленькая фигурка стремительно неслась к Гнезду.
— Дура… — выдохнул я. — Дура, дура, дура!
Но я был не меньший дурак, и поэтому побежал следом.

Глава 8
Глава восьмая
Гнездо словно с ума сошло.
Я чувствовал приливы энергии, проносящиеся по зданиям, выхлёстывающие на улицу — в паутинные туннели, отражающиеся обратно и с грохотом бьющиеся меж стен.
Ну вот опять я пытаюсь объяснить то, чему нет подходящих слов.
Какая энергия? Какой грохот?
В этом мелком, но помпезном министерстве, куда Изменённые стащили сто тысяч миллионов ковров, одеял и подушек, вообще все звуки умирали. Даже лампочки тут светили вполсилы, и душная московская весна уступала место стылости.
Но я чувствовал себя в эпицентре шторма. Щепкой, брошенной в водоворот…
Куском беззащитной плоти, брошенным в блендер.
— Дарина! — закричал я, не таясь. — Наська!
Жницы в фойе не оказалось, и куколка уже куда-то умчалась, вообще никого здесь не было.
Только ощущение опасности и ужаса.
Бежать по коврам и подушкам было неудобно, я дважды споткнулся, кинулся вверх по лестнице… и остановился.
Нет. Не туда.
Направо.
Вниз.
Тут тряпок и прочей рухляди почти не было, только выцветший ковёр, лежавший тут и до Перемены, прижатый к ступенькам потемневшими медными прутьями.
Я чувствовал, что выбрал правильное направление.
Голос Гнезда звал меня за собой.
Я пробежал длинным коридором, поднялся по другой лестнице. Я уже совсем запутался в этих переходах, не понимал, где именно нахожусь. Но я шёл правильно.
— Дарина! — крикнул я, вбегая в большой зал. Сдвинутые к стенам запылённые стулья, над ними портреты русских композиторов, на паркетном полу неизменные ковры и подушки, огромная пыльная люстра под лепным потолком, где мужественно боролись с тьмой две-три лампочки, небольшая сцена, а рядом с ней совершенно неожиданная, широкая бронированная дверь.
Возле сцены стояла Наська. Смотрела на металлическую двустворчатую дверь. Та была чужеродной, куда неуместнее завала подушек или хлопьев паутины на люстре. Синевато-серый металл казался непроницаемым как банковский сейф или борт космического корабля Инсеков.
Но на моих глазах на нём, совершенно беззвучно, появилась вмятина. Потом ещё одно.
Наська медленно повернула голову ко мне и закричала:
— Беги!
И тут же взлетела в воздух, задрыгала ногами, повиснув на высоте человеческого роста. Замолотила кулачками в пустоту.
Я бросился к ней.
И почувствовал удар — небрежный, мимолётный. Будто мне навстречу матрасом махнули! Из носа хлынула кровь, а я, взлетев в воздух, преодолел несколько метров и шлёпнулся на пол.
В первый раз я порадовался раскиданным повсюду одеялам и подушкам.
Нет, вру. Во второй…
Гул Гнезда обрушился на меня одновременно с ударом. Но не добил, а словно подхватил, обволакивая.
Почему-то я знал, что, если бы не эта неожиданная помощь — я бы уже валялся с переломанными костями, никакие ковры бы не спасли.
«Жница!»
Наська всё так же беспомощно болталась в воздухе. То, что я слышал, опять же было не звуком, а каким-то возмущением в пространстве, наполнившей весь зал могучей волной.
«Если ты не выйдешь…»
Это были не слова, скорее, образы. И то, что Дарина должна выйти. И то, что иначе неведомая сила примется отрывать Наське руки и ноги.
Я неловко повернулся, встал на четвереньки, поднялся. Вроде бы ничего не сломано, только кровь из носа хлещет, но кого это волнует, мы же тут не до первой крови бьёмся…
Хотя насчёт «бьёмся» — это сильно сказано.
Что-то сокрушительно сильное и невидимое — как с таким биться?
Вздрагивающей рукой я полез в кобуру. И попал пальцами в карман, в крошево стекла и металла. Недоумённо достал зеркалки. Не те, понтовые, что носил всегда, а простенькие рабочие. Одно стекло разлетелось полностью, несколько осколков теперь торчали у меня в пальцах, чего я совершенно не чувствовал и даже не придал этому значения. Второе покрылось трещинами, но чудом уцелело. Сейчас я был бы хорошей парой культурному бомжу…
«Жница!»
Проведя пальцами по рубашке, я ухитрился стряхнуть впившиеся стеклянные иголки, хотя одну, кажется, совершенно безболезненно загнал под кожу.
А потом, повинуясь порыву, надел очки.
То, что стояло у сцены, невидимое невооружённым глазом и ярко искрящееся сквозь треснувшее стёклышко, не было ни человеком, ни Изменённым, ни Инсеком. Это было что-то совершенно неведомое и жуткое, ростом метра в три, с тонкими конечностями, суставы на которых походили на шарниры, с человеческого размера и формы голым туловищем и огромной, мохнатой будто у обезьяны, головой. Глаза были здоровенные даже для этой морды, выпученные и словно бы прикрытые прозрачными колпаками.
У существа были две лапы, на которых оно стояло, и ещё четыре конечности, с длинными тонкими пальцами на широченных ладонях. Одной ладонью существо сжимало Наську, две другие вытянуло к двери, а четвёртая, похоже, примерялась осуществить угрозу и оторвать куколке ногу.
Песнь Гнезда изменила ритм. Волны уже не бились о берег, волны откатывались… и подступала по-настоящему большая волна.
Дверь вдруг раскрылась. Не распахнулась, не разошлась в стороны, а свернулась к раме, сразу вся от центра, будто створки были лишь бутафорией, данью человеческой традиции.
В дверях стояла Дарина — в своём чёрном комбинезоне жницы и со здоровенным пулемётом наперевес. С таким разве что в комиксах героев рисуют, его даже без стрельбы в руках не удержишь.
Но Дарина начала стрелять.
Как ни странно, её не отбросило после первого же выстрела, она лишь пятилась, отступая.
Попала она или нет — я не понял. Монстр сделал неуловимый жест свободными лапами, и, хотя до Дарины было метров пять-шесть, пулемёт у неё из рук вырвало, расплющило и с грохотом жахнуло об стену.
Да уж, какая тут битва… тут и старшая стража, и монахи ничего не сделают…
Я запустил руку в кобуру и достал «Макаров».
Мне казалось, что я двигаюсь абсолютно бесшумно и очень быстро. Но голова монстра уже повернулась ко мне. Казалось, он был удивлён тем, что я стою живой и, даже, более-менее невредимый.
Одна лапа стремительно пошла в мою сторону — и ковры на полу, вслед за её разворотом, вспарывала невидимая даже в очках сила.
Вот только голос Гнезда уже изменился, теперь он ревел падающим на берег цунами — подхватывая меня.
И лапа монстра двигалась всё медленнее и медленнее… или это я стал думать и двигаться с его скоростью?
Я нацелил пистолет в голову твари и нажал спуск.
Кажется, это и впрямь что-то со мной… затвор отходил назад плавно, неспешно, и мне казалось, что я вижу дрожащий в воздухе след пули, мутный, как матовое стекло.
Первый выстрел прошёл мимо.
Я чуть опустил ствол, совершенно чётко ощущая те доли миллиметра, на которые его надо было сдвинуть. Снова нажал на спуск.
Пуля вошла монстру чуть выше левого глаза. Брызнули осколки кости.
Монстр разжал лапу, Наська плавно полетела вниз, а монстр начал приседать — то ли собираясь убегать на всех шести конечностях, словно гигантский мохнатоголовый жук, то ли собираясь прыгнуть на меня. Левый глаз наливался кровью — в буквальном смысле, между глазом и прозрачной оболочкой оказалась полость, и туда хлестало красным.
Совершенно спокойно я побежал на него, продолжая стрелять. Каждое касание пола отдавалось в ногах болью, будто я не бежал по коврам, а бил босыми ногами по бетону.
Третья пуля вошла существу в лоб.
Четвёртая разнесла на части тянущуюся ко мне ладонь, а я бросился влево, падая и уклоняясь от чего-то невидимого, с чудовищной силой пронесшегося над головой и ударившего об стену.
Где-то под потолком сорвался и медленно полетел вниз портрет композитора Мусоргского, взирающего на монстра с невозмутимостью человека, повидавшего и не такое.
Монстр рухнул, несколько раз дёрнул лапами, вспарывая ковры и оставляя борозды в паркете.
Голос Гнезда затихал, покидал меня.
Я сел, обхватив колени руками, как четверть часа назад сидела на моей кровати Наська. Молча уставился на монстра, на идущий из ствола «Макарова» дымок.
Задняя лапа монстра вдруг конвульсивно дёрнулась и вскользь ударила меня по груди. Я опустил голову, посмотрел.
Рубашка была разодрана и залита кровью.
Из кожи торчали красно-белые осколки рёбер.
Как-то очень быстро всё происходит.
Люди на такие вещи не рассчитаны.
Подумав мгновение, я подгрёб под себя пару подушек и вжался в них. Меня трясло. И ещё хотелось пить. Начали болеть изрезанные пальцы и отшибленный копчик. А вот в груди не болело, надо же.
Интересно, если я сейчас немного посплю, это не будет невежливо?
Меня несло по бескрайнему океану холодного серого шума. Океан раскачивал меня на волнах, подбрасывал вверх — чтобы тут же уронить, подхватить и снова потащить куда-то.
Наверное, я умираю.
Вот же досада.
Надо было дострелять магазин в монстра. Пожалел четыре патрона.
Но бой вышел шикарный.
Жаль, не узнал, что же это за тварь такая.
Меня снова подбросило на невидимой волне — и больно ударило по щеке. Потом по другой.
Ну что за свинство? Когда человек умер, ему не должно быть больно!
— Зачем ты его бьёшь?
— Чтобы он проснулся.
— А он точно проснётся? Он разве не умер?
Бац! Бац! Опять по щекам!
— Я ему умру…
Я открыл глаза и посмотрел на Дарину. Она сидела рядом и, кажется, приготовилась снова залепить пощёчину.
Сказал:
— Можно было… просто поцеловать.
Стоящая за Дариной Наська немедленно сообщила:
— А она вначале целовала. Потом принялась бить. У вас сложные и запутанные отношения.
— Тьфу… на вас обеих… — прошептал я. Осторожно потянул руку к груди. Дарина ничего не сказала, и я ощупал себя.
Вначале осторожно, а потом двумя руками. Сказал:
— Тут торчали рёбра.
— Три ребра и грудина, — подтвердила Дарина. — Наська, ты ещё тут? Что я сказала?
Куколка куда-то метнулась.
Я попытался сесть, Дарина помогла. Монстр по-прежнему валялся рядом, судя по всему — уже окончательно дохлый.
У меня даже шрама не осталось. Только рубашка была порвана в клочья и окровавлена.
— Долго я был в отключке?
— Полчаса примерно.
Я покачал головой.
— Раны так быстро не зарастают.
— Ты призван, — сказала Дарина. — И Гнездо тебе благодарно. Сломанные рёбра — ерунда, у тебя все мышцы были порваны и кости на ногах переломаны.
Я посмотрел на ноги. Кроссовки выглядели так, будто я совершил в них кругосветное путешествие.
— Что за хня? — недоумённо спросил я. — Меня по ногам никто не бил.
— Ты сам себя бил. Ты двигался с такой скоростью, которая недоступна человеку. Сухожилия отрывались от костей, а кости ломались.
— А! — понимающе сказал я. — Ну да, обычное дело… Это всегда так?
— Откуда мне знать? — Дарина пожала плечами. — У нас в Гнезде раньше не было призванных. Лучше скажи, как ты его убил этим?
Она осторожно подняла мой пистолет за ствол — и положила на пол.
— Купил вчера патроны в Комке. Какие-то особые патроны. Рэдку заплатил за магазин. А теперь ты скажи, что это такое?
Я ткнул рукой в сторону монстра. Очки с меня то ли слетели, то ли их сняли, но теперь монстр был видим.
— Не знаю, — Дарина нахмурилась. — Вероятно, то самое, что убило Гнездо в прошлый визит. Какая-то странная тварь.
— Это же не Инсек?
— Нет, что ты… — Дарина помедлила, потом обняла меня, уткнулась в шею. — Спасибо. Ты нас обеих спас. И сам чуть не погиб. Я бы ничего не смогла сделать… Я боялась, что ты умрёшь. Очень боялась.
— Не очень-то заметно, — не удержался я от колкости.
Дарина помолчала.
— А очень заметно, что сутки назад погибли все мои подруги и друзья? По мне, или по Наське?
Я подумал. И сказал:
— Извини. Это потому, что не считаю вас Изменёнными. Всё время жду человеческих реакций.
— Мы не совсем люди…
— Может и хорошо, — сказал я. — Обычные девчонки бы повесились…
В общем-то я чувствовал себя неплохо. Только лёгкая слабость и хотелось пить.
Наська прибежала, когда мы так и сидели на полу, обнявшись. Возмущённо фыркнула и протянула Дарине металлический термос.
Та молча открутила крышку, понюхала. Поморщилась. Сказала:
— Выпей, сколько сможешь проглотить. Лучше залпом и не принюхиваясь.
— Гадость страшная! — подтвердила Наська.
— Что это? — сказал я подозрительно.
— Тебе не нужно знать.
— Я не стану, пока не скажешь!
Дарина подумала и ответила:
— Это питательный субстрат, его принимают после мутагена. Он восстанавливает силы, ускоряет регенерацию организма, лечит.
— А его вообще можно людям?
— Куколки его пьют сразу после начальной дозы первой фазы. Они в этот момент ничем от людей не отличаются. Пей, даже младенцы пьют!
— А я не стану Изменённым? — продолжал сомневаться я.
— Не станешь. Ты не принимал мутаген. Пей! Ты сможешь.
Можно было, конечно, спросить, из чего делают субстрат.
Но я подумал, что ответ мне может не понравиться. Напиток из лепестков роз субстратом не назовут.
Я глотнул и убедился в правоте как куколки, так и жницы.
Это была гадость страшная, но я смог.
Горько-солёная, вязкая, с комочками, такое ощущение, что большая часть субстрата осталась на языке и облепила горло. Хорошо хоть, что жидкость была холодной.
— Жуть, — сказал я, отдавая термос. — Ладно… проехали. Что случилось?
— Я была в защищённой зоне Гнезда, — Дарина кивнула в сторону металлической двери, сейчас закрытой. — Решила, что так безопаснее.
— Что за зона? — полюбопытствовал я.
— Защищённая. В этот раз Гнездо почувствовало нападение, я проснулась.
— И я, — с гордостью сообщила Наська.
— Эта тварь шастала по Гнезду, потом принялась бить в двери. Но они прочные. Может и устояли бы.
Мне так не казалось, но я не стал спорить. Поднялся. То ли субстрат начал действовать, то ли Гнездо меня исцелило, но чувствовал я себя сносно.
— Оно убило полицейских, — сообщил я.
— Знаю уже.
Сейчас мёртвый монстр уже не выглядел столь пугающе. Он был скорее нелеп: со своим длинными конечностями, распухшими суставами, слишком большой головой, поросшей длинной шерстью.
— Даже не слышала о таких, — сказала Дарина. — Мне кажется, это какой-то конструкт… ну, биоробот. На основе человека, но выведенный для конкретной цели.
— Уничтожить ваше Гнездо.
Дарина пожала плечами.
— Не знаю. Чтобы уничтожить можно использовать большой заряд взрывчатки, к примеру. Или яд. Есть вещества, к которым мы чувствительны. Мне кажется, это проще.
Я пнул создание в бок — тело было упругим, но податливым. Если в основе и был человек, то от него мало что осталось.
— Глупо было вчера ходить к большому Гнезду и спрашивать, не виноваты ли они, — сказал я. — Так не расследуют преступления.
— А как? — заинтересовалась Дарина.
— Как Холмс и Ватсон! — обрадовалась Наська. — Как Флавия де Люс!
— Самый главный вопрос, — сказал я, — «кому выгодно».
— Кому выгодно? — нахмурилась Дарина.
— Вот именно, — сказал я. — Но в нашем случае важнее не «кому выгодно», а «кто имеет возможность». Людям невыгодно уничтожать Гнездо. Во-первых, Гнёзд много. Во-вторых, Инсекам это не понравится. В-третьих, люди таких тварей создавать не умеют.
Дарина кивнула. А вот Наська замотала головой:
— Нет-нет! Я догадалась! Это выгодно министру культуры! Бывшему! Он хочет вернуться на свою любимую работу… Хорошо, я молчу!
— Спасибо. Даже министр культуры такого монстра не создаст, — сказал я. — Теперь другие Гнёзда. Ваше расположение престижное? Могут из-за него напасть?
— Да не важно нам расположение! — ответила Дарина. — В министерстве работала женщина, чья дочь стала первой Изменённой нашего Гнезда. Работала бы она в супермаркете — мы бы там поселились. И создавать таких мы не умеем. В Гнезде всего семь форм Изменённых — куколка, жница, стража, старшая стража, монах, хранитель, мать. И все мы больше походим на людей!
— Тогда вернёмся к имеющим возможность.
Дарина вздохнула.
— Ну мы же вчера уже поняли! Это Инсеки. Только я думала, что они сами пришли. Но создать инструмент для нападения вполне в их духе.
— Только ли Инсеки обладают такими умениями? — спросил я.
Дарина размышляла.
— Ты хочешь сказать…
— Продавцы — они из Инсеков? 
— Они сами по себе, — сказала Дарина. — Если честно, то я даже не знаю, кто создаёт мутаген. Мы получаем его от Продавцов по распоряжению Инсеков, но кто его производит… Нет, Максим. Не складывается! Продавец продал тебе патроны!
— Дело в том, что я попросил оружие против Изменённых, — признался я.
Дарина нахмурилась.
— Ну не мог же я сказать «против Инсеков»! — сказал я. — И я не сбрасывал другие Гнезда со счета до конца. Но если замешан Продавец, то он мог решить, что я собираюсь… ну… напасть на разорённое Гнездо. Добить вас. Тогда ему было выгодно продать патроны.
Говорить это было как-то неудобно, словно я и впрямь такое замышлял. Но Дарина не обиделась. Постояла, теребя пальцами подбородок. Вздохнула:
— Допустим. Либо Инсеки, либо Продавцы. Ни на тех, ни на других у нас влияния нет.
Она смущённо и как-то очень по-человечески улыбнулась:
— Это для людей мы странные, страшные и могучие. Для пришельцев — тьфу. Почти что люди.
— Дарина, давай отсюда уйдём, а? — попросила Наська.
Я её понимал. Пусть тварюга и не подавала больше никаких признаков жизни, но стоять рядом с ней было как минимум неприятно.
Дарина не стала спорить. Мы вышли из концертного зала (увы, Дарина явно не собиралась вести меня через таинственную металлическую дверь в «защищённую зону») и двинулись по коридору. Уже через пару шагов я стащил с ног кроссовки вместе с ошмётками носков и бросил их на пол. Проще было идти босиком, чем в преждевременно отслужившей своё обуви.

Глава 9
Глава девятая
Мы расположились в кафе на первом этаже, где когда-то питались работники культуры, а потом — Изменённые. Как-то я раньше не задумывался, где они едят, а всё оказалось банально. И надо сказать, что это место выглядело вполне прилично, наверное, как и во времена министерского прошлого. Тут были нормальные столы, стулья и кресла. Лампы, когда Дарина щёлкнула выключателем, загорелись довольно ярко. Наська побежала за барную стойку и там зашумела кофе-машина.
Да тут даже едой пахло!
— Ого, — сказал я. — Настасья, у вас есть кофе?
— Есть! — с гордостью откликнулась она.
— Я тоже пью кофе, — сказала Дарина. — Да все пьют. Даже мать пила.
— Я сделаю! — пообещала от стойки Наська. — Тебе капучино, как всегда?
Глянув на часы, я узнал, что времени уже два часа ночи. Сна не было ни в одном глазу, сказался и адреналин, и таинственный субстрат.
Но кофе — это здорово.
— Мне тоже, — попросил я. — Можно покрепче.
Тот, что в государственных магазинах, обычно кислый и толком не бодрит. Я беру иногда хороший в Комке, но он дорогой, не меньше блюка за пятьдесят грамм зерен. Кофейные плантации пострадали от изменившегося климата.
— Расскажи мне про Инсеков и Продавцов, — сказал я. — То, что ты знаешь, а я нет.
— Вряд ли услышишь что-то новое, — вздохнула Дарина. — Хорошо. Буду рассказывать, словно ты пролежал в коме все эти годы.
Подперев голову руками, она уставилась на меня. Потом сказала:
— Итак, после Перемены люди узнали о существовании двух инопланетных цивилизаций. Первая — Инсеки. Наши добрые друзья и покровители. Они уже некоторое время наблюдали за Землёй и с ужасом понимали, что человечество готово себя уничтожить. Их этика велела не вмешиваться, пусть всё идёт как идёт, но когда началась ядерная война, то их сердце… или что там у них… дрогнуло… бла-бла-бла… Они уничтожили всё ядерное оружие, а попутно ещё и ядерную энергетику. А также запретили пилотируемую космонавтику, интернет, мобильную связь, некоторые биотехнологии. Но зато они дали прививку от всех вирусных болезней. И создали Гнёзда, где можно спасать смертельно больных детей, превращая их в Изменённых. Больше они ни во что не вмешиваются. Они похожи на больших муравьёв, поэтому их называют Инсеки. Хотя они говорят, что никакого отношения к насекомым не имеют. Всё, наверное?
— Луна, — напомнил я. — Почему-то им не понравилась Луна.
За стойкой бара зашумело кофе-машина.
— Да, Луну они раздробили на два спутника поменьше и пылевое кольцо, — кивнула Дарина. — Тоже не знаю зачем. Теперь Продавцы. Они чуть позже появились. Инсеки сказали, что Продавцы неопасны и дружелюбны. Так и есть. Они продают что угодно. Можно даже купить «Джоконду». Или две. И обе будут настоящие.
Я знал парня, у которого дома висела «Джоконда». По-моему, он сбрендил, заплатил за картину два десятка рэдок. С одной стороны это много, а с другой — ничто. Это значит, что в мире сейчас тысячи знаменитых картин. Всяких там «Подсолнухов», «Джоконд» и «Чёрных квадратов». И будет ещё больше. То есть они на самом-то деле стоят не дороже репродукции, ведь вся их ценность была в уникальности.
— Кто такие Продавцы я не знаю, — продолжала Дарина. — Их Комки однажды упали на Землю в разных крупных городах. Они не выходят никуда и всегда закутаны, только лицо чуть видно. Может они вообще роботы или голограммы. Ну, ты услышал что-то новое?
— Думал, вы больше знаете, — сказал я разочарованно.
— Потому что Инсеки нас создали, а мутагены мы покупаем у Продавцов? — Дарина покачала головой. — Нет.
Почему-то мне всегда казалось, что Изменённые хранят какие-то тайные знания о пришельцах. И слова Дарины меня разочаровали… и, честно говоря, удивили. Я смотрел на неё, и она вдруг заёрзала, начала отводить взгляд.
— Даринка, ты чего-то не договариваешь, — сказал я. — Вот уверен, что у вас отношения с Инсеками сложнее, чем ты говоришь.
— Сложнее, — призналась она с явной неохотой. — Но это совсем другое. О них я говорить не стану.
Чем дольше я на неё смотрел, тем сильнее она нервничала и отводила взгляд. Сиреневый свет радужки притух, и я подумал, что он как индикатор настроения. Когда ей неудобно или нехорошо, глаза становятся почти обычными.
— Максим, не требуй большего, — взмолилась она. — Ты спросил, я ответила. Всё, что могла. Остальное совершенно не касается нашей ситуации. Это… это вопрос Гнезда. Смысла нашего существования.
Тут подошла Наська — с подносом, на котором стояли три чашки капучино и горка бутербродов на тарелке. Хлеб был порезан косо, колбаса — толстенными ломтями. Похоже, она сама их настругала. Усевшись рядом с Дариной куколка гордо взяла чашку и принялась пить кофе. Дарина тоже торопливо поднесла чашку к губам, словно радуясь возможности уйти от разговора.
— Хорошо, — сказал я, вспоминая девочку-стражу из большого Гнезда. — Не касается, так не касается. Но выходит, что у Продавцов тоже была возможность напасть на Гнездо. Да, да, они дружелюбны. Но вдруг? Решили ваши кристаллы присвоить.
— Нет у нас кристаллов, — ответила Дарина.
— Ну сколько-то есть, вы же мутагены покупаете… Есть ещё какие-то ценности, необычные штуки? Субстрат этот ваш? Паутина?
Дарина пожала плечами, взяла бутерброд.
— У всех есть одно и то же, ничего особенного наше Гнездо не имеет. Чего на нас-то нападать? Вон, на Тульской совсем маленькое Гнездо, его ещё проще захватить…
Мы стали пить кофе. Меня немного отпускало, только босые ноги мёрзли — кафе оказалось единственным местом в здании, где пол не закрывали ковры.
— Если бы я больше знал, то мог бы что-то придумать, — сказал я небрежно. — А так… чем я могу помочь?
— На самом деле можешь, — сказала Дарина. — Сходишь к Инсекам?
Я вздрогнул.
— Серьёзно, что ли?
В Москве было «представительство» Инсеков. Самих пришельцев, впрочем, там никто никогда не видел. Шутники называли его «космической избой-исповедальней», потому что раньше это был исторический выставочный зал — Манеж, по просьбе Инсеков переоборудованный в «представительство». Помещение внутри разделили на маленькие комнатушки, в которые можно было прийти и что-нибудь попросить у Инсеков, предложить или покритиковать — каждому давалось ровно три минуты. Была целая когорта сумасшедших, которые ходили туда как на работу, чтобы требовать чего-то или проклинать пришельцев. На критику они никак не реагировали, хоть обругайся. На просьбы, впрочем, тоже. Вначале народ туда ломился, потом как-то поутих. Последние годы туда полюбили приходить молодожёны — просили семейного счастья, здоровых детей и прочих радостей жизни. Это стало таким же обычаем, как положить цветы к вечному огню. Я ни разу не ходил. Ругать пришельцев было не за что, просить я ничего не хотел, а прийти просто так и молчать — совсем уж глупо.
— Серьёзно, — сказала Дарина.
— Они хоть слушают? Или это так, пустышка?
— Слушают. Зайди, расскажи про случившееся. Что на Гнездо напали, а на следующую ночь тебе удалось убить нападавшего. Как он выглядел, всё такое.
— Чего-то просить? — спросил я.
Дарина покачала головой.
— Нет, не надо. Потом вернёшься, мы снимем с тебя призыв.
Они с Наськой переглянулись, Наська кивнула.
— А вы? — спросил я, помолчав.
— Я же говорила. Я буду развиваться дальше, к хранителю. Наська ещё дальше, к матери. Это разные мутагены, другого выбора нет.
— Может, не стоит? — спросил я безнадёжно. — Мои старики так вообще… зовут Наську у них пожить.
— Гнезду нужны мать и хранитель, — ответила Дарина. — Это защита Гнезда…
— Ох уж она помогла, эта защита! — не выдержал я. — Спасла всех мать, спас хранитель!
Мы с Дариной уставились друг на друга с таким негодованием, что Наська втянула голову в плечи и даже дыхание затаила.
— В тот момент Гнездо не знало, что происходит! — отпарировала Дарина. — Это как болезнь! После первой атаки возник иммунитет!
— Это я возник, а не иммунитет! — ответил я.
— Ну… вот ты и есть иммунитет!
— Если бы я не купил патроны — ваш иммунитет бы разорвали на кусочки, а потом и вас!
— Не ссорьтесь! — пронзительно выкрикнула Наська. — Ну не надо!
Мы выдохнули и продолжили пить кофе. Точнее, я делал вид, что пью — чашка была уже пуста, но я упорно прижимал её ко рту.
— У тебя и кофе-то там нет! — не выдержала Дарина.
— Можно подумать, у тебя есть! — возмутился я, привставая и заглядывая к ней в чашку.
Ну, конечно, у неё тоже не было. Мы гневно смотрели друг на друга.
А потом принялись ржать как ненормальные.
Нет, ну правда!
Сутки знакомы, а ругаемся будто старики!
— Сделать вам ещё капучино? — спросила Наська.
Я покачал головой.
— Спасибо. Лучше я пойду, доложу Инсекам о произошедшем. Не стоит, наверное, с этим тянуть.
Дарина нахмурилась.
— Сейчас? Я думала… ты дождёшься утра.
Мне очень хотелось дождаться утра. Вместе с ней.
Но я покачал головой.
— Утром тут будет жарко. Эта тварь убила двух полицейских. Меня сразу арестуют.
Дарина неохотно кивнула.
— Наська выведет тебя через другое здание… Мелкая, надо найти Максиму обувь!
— И рубашку, — попросил я. — Ветровка вроде цела, кровь на чёрном не видно.
— И рубашку, — согласилась Дарина, глядя на меня.
Я чуть было не сказал, что останусь до утра.
Было ещё темно, когда я шёл в сторону Манежа. Темно, влажно и довольно людно. Попадались сёрчеры (некоторые любят искать кристаллы в темноте, их и впрямь лучше видно, но и встречаются они реже). У библиотеки имени Ленина тусовалась целая толпа молодёжи, наверное, ждали открытия метро. Стояли, пили кофе, о чём-то болтали. Я поймал себя на том, что смотрю на них с недоумением. Студенты? Занимались полночи? Наверное. После того, как кончился интернет, библиотеки вновь стали важным местом. Хочешь учиться — читай книжки. В электронке теперь так просто учебники не найдёшь.
Смогу я так жить?
Изменённые снимут с меня призыв. Лихачёв, допустим, не в тюрьму посадит, а поможет поступить в институт. Я стану ездить на занятия, грызть гранит науки и сдавать сессии. Гнездо будет потихоньку оживать, Наська вообще исчезнет в его глубинах, Дарина станет ходить с белыми, ничего не выражающими глазами и хранить Гнездо — что бы это ни значило.
Наверное, я несколько раз загляну в Гнездо и даже поболтаю с Дариной.
Потом я стану ей безразличен.
Странное событие на пути от человека к не-человеку, парень, с которым она первый и последний раз занималась сексом. Может быть, она даже будет жалеть о своей слабости.
У меня будут другие подруги, а в какую-то я даже влюблюсь. И пойму, что это странное приключение было нелепой случайностью на пути от юности к зрелости.
Однажды во мне что-то щёлкнет (со всеми так бывает) и я, выпив (когда-то же мне это понравится?) расскажу в компании, как трахался с Изменённой. Да, именно так. Трахался. В тёмном кабинете министерства культуры, на влажных истоптанных одеялах. Её глаза пылали сиреневым светом, а Гнездо рокотало как морской прибой…
Приятели будут гоготать и отпускать пошлые шуточки насчёт «вдоль или поперёк?», ни секунды мне не веря.
И только кто-нибудь, почти случайный и младше меня, будет слушать молча и улыбаться неловко, просто чтобы не выламываться из компании. Потом я поймаю его сочувственный взгляд, подумаю «что же я несу?» и опрокину в себя стакан водки, чтобы забыть это тоскливое ощущение неловкости и стыда…
— Эй! Сёрчер!
Я сообразил, что стою рядом с остановкой, задумчиво глядя на здание Манежа. А под стеклянным козырьком остановки сидит симпатичная девчонка моих лет, в обтягивающих джинсах и расстёгнутой у ворота блузке. В одной руке у неё дымила старомодная бумажная сигарета, в другой она сжимала картонный стаканчик кофе.
— Ты автобуса ждёшь или не знаешь куда идти? — спросила она.
Девушка была милая. Длинноволосая, с весёлыми глазами, какая-то вся задорная, будто в ней бурлил адреналин от бессонной ночи.
— Не знаю куда идти, — согласился я.
— Садись, — она похлопала по скамейке рядом с собой. — Рубашечка зачётная.
Рубашка, которую мне притащила откуда-то Наська была чуть уже, чем нужно, но яркая — с принтом из разноцветных колибри. Честно говоря, она была настолько вызывающая, что в некоторых районах за неё могли бы и побить.
Я сел. Представительство Инсеков работает круглосуточно, толпы возле Манежа я не видел.
— Хочешь? — девушка протянула мне сигаретную пачку.
Я покачал головой.
— Так и думала, что не куришь, — сказала она. — Но тебе явно требуется какая-то жизненная пауза.
— Это точно, — согласился я.
Взял у неё из рук стаканчик кофе и сделал глоток. Кофе был холодный и кислый.
— Ты наглый! — засмеялась она. — Тогда допивай.
Я вернул ей стаканчик.
— А, собственно… — она взяла и допила кофе. Сбросила в стаканчик пепел и посерьезнела: — Что стряслось, сёрчер?
— Почему ты решила, что я сёрчер?
— Ну… — она помедлила. — У вас даже без зеркалок взгляд такой… ищущий. Что стряслось, говорю?
— Много чего, — ответил я. — Трудный день выдался.
— День? — скептически спросила она, покосившись вверх, на просвечивающее сквозь облака кольцо. — Как тебя зовут?
— Макс.
— Меня Милана. Ты с девушкой поссорился?
— Не то, чтобы поссорился… Но мы расстаёмся.
Я запнулся и уточнил:
— Вообще-то она не моя девушка.
— Ну-ну, — сказала Милана насмешливо. Затянулась сигаретой и закашлялась. — А я вот с парнем рассталась. Козёл оказался. В отместку спёрла его сигареты.
— Помиритесь, — пообещал я.
Она покачала головой и погрустнела.
— Нет. Вряд ли. Давно к тому шло… Я на тебя посмотрела и решила, что познакомлюсь. Если покуришь со мной. А ты курить не стал, зато забрал кофе, и что теперь делать?
— Пойти домой и поспать, — сказал я. — Утром будет легче, утром всегда легче.
Милана смотрела на меня, размышляла о чём-то. Потом сказала:
— Я бы тебя позвала с собой. Я в общаге живу, комната сейчас свободная. Но ты не пойдёшь.
Я молчал.
— Завидую ей, — сказала Милана, потянулась и поцеловала меня пахнущими сигаретами и кофе губами. И тут же осторожно отстранилась. Спросила: — У тебя под курткой…
— Пистолет, — кивнул я. — Завидовать не надо, она Изменённая. Тут всё сложно.
Я встал, прежде чем она присмотрелась бы получше и разглядела на ветровке пятна моей же крови. Зачем пугать хорошую девушку.
Жаль, что я раньше с ней не познакомился.
Кажется, она негромко окликнула меня, но я уже шёл к Манежу.
У Представительства Инсеков, конечно, стояли полицейские посты, побольше и поосновательнее времянки у Гнезда. Не то, чтобы кто-то всерьез собирался штурмовать Манеж (да и зачем — всё равно самих пришельцев там не было), но психов хватает. В Манеж двигалась короткая быстрая очередь, в основном пенсионеры, но хватало и людей молодых. Вот зачем они пришли, а?
Здесь я впервые попал под проверку — металлоискатель у входа возмущённо запищал и замигал красными сигналами. Полицейские напряглись, я молча выложил на столик пистолет, паспорт, удостоверение консультанта и разрешение на оружие.
— Отдел «Экс»? — удивился майор, старший поста. — А вы не слишком молоды, уважаемый консультант?
— Гнездо так не считает, — ответил я.
Майор осторожно взял пистолет и понюхал. Кивнул:
— Давно стреляли?
— Пару часов назад.
Видимо, мой невозмутимый вид внушал доверие.
— Тир?
— Нет, боевое применение, — выскочила откуда-то из памяти фраза.
Майор нахмурился.
— Рапорт написали?
— Нет ещё.
— С кем в отделе работаете?
— С Лихачёвым.
До этого момента майор колебался. Тут крякнул и потёр затылок. Спросил:
— В Представительство по личным нуждам?
— По рабочим.
— Пистолет вернём на выходе, — решил он. — Идите. Вам хватит обычного времени?
Я кивнул.
Внутри Манеж был разделён на маленькие комнатушки, как офис. На католические будки-исповедальни это никак не походило. Часть дверей была закрыта, на дверях горели красные огонёчки.
Я толкнул первую попавшуюся полуоткрытую дверь, вошёл, огляделся. Три на три метра примерно, высокий потолок со светящейся холодным белым светом лампой. Чистенько, на полу ковролин, диванчик из кожзаменителя — можно и вдвоём, и даже втроём сесть. Пахло дезинфекцией, но убирали тут небрежно, в углу комнатки я увидел обёртку от конфеты. Ребёнок, что ли, приходил, на строгую мамку жаловался? Хотя нет, в другом углу — маленькая бутылочка, на сто грамм. Тут кто-то выпил и закусил. А что, хорошая идея, если на кафешку денег нет, а на улице неудобно.
Напротив диванчика на стене висел экран — белый круг диаметром метра два. Рамка у круга была из серо-синего металла, как дверь в «защищенную зону» в Гнезде.
Где-то за стеной тихо, монотонно бубнил другой посетитель. Слов было не разобрать, угадывался лишь недовольный тон.
Я сел на диванчик. Ничего не происходило.
Ах, да.
Я вернулся к двери, закрыл её. Что-то щёлкнуло. Экран засветился серым. Вообще-то настоящий серый — это просто смешение цветов, но тут было ощущение, что в экране слегка разбавленная серым тьма.
Сев на диванчик я вздохнул.
И сказал:
— Меня зовут Максим. Я призван Гнездом, тем, что в бывшем минкульте. Позавчера вечером Гнездо было атаковано, погибли все Изменённые, кроме одной жницы и одной куколки. Жница объявила себя хранителем и призвала меня на помощь Гнезду. Вчера я посетил большое Гнездо на Раменской. Их хранитель сказала, что Изменённые не причастны к нападению. Сегодня ночью атака повторилась. На Гнездо напало странное существо. Оно было шестиногое, здоровенное, с мохнатой башкой. Кажется, могло наносить удары на расстоянии, каким-то силовым полем. И ещё было невидимым и очень быстрым. Но мне удалось его убить.
Экран ровно, не мигая, светился. Точно так же, как перед славящими Инсеков фанатиками, проклинающими их психами, молящими об исцелении больными и жаждущими знаний учёными.
Инсекам плевать на то, что им рассказывают. Вряд ли они вообще слушают.
— Вот и всё, пожалуй, — сказал я. — Мы решили, что вам надо знать. Ну и от себя — мне на вас плевать, я вас не люблю, я вас не ненавижу, вы для этого слишком могучие и умные. Вот Луну только жалко.
Я начал вставать.
И меня швырнуло обратно на диван, прижало к пахнущей спиртом обивке.
«Оставайся на месте» — прошелестело в голове.

Глава 10
Глава десятая
Ощущение было неприятным.
Не смертоносный удар монстра, от которого меня защитило Гнездо.
Но что-то такой же природы.
Меня будто гигантской ладонью вдавили в диванчик, так что под задницей звякнули пружины. И придерживали — секунд десять.
Потом экран засветился ярче и из него в комнатку полез Инсек!
Я первый раз увидел пришельца не по телевизору. Он и впрямь походил на исполинского муравья, гладкая вытянутая голова блестела будто лакированная, сегментированное тело покрывала такая же внешняя броня — из хитина или ещё чего-то, не знаю, суставчатые лапы шли от туловища. Длиной Инсек был метра два, два с половиной — поменьше монстра, но всё равно размеры впечатляли. Что его резко отличало от муравьёв, так это отсутствие усиков и выдвинутых вперёд челюстей. У Инсека были обычные, даже не фасетчатые глаза и круглый рот.
Конечно же он не был насекомым. Есть какие-то ограничения размеров, которых те могут достичь, это связано с биологией. «Внешнее сходство», как сообщили Инсеки при первом контакте.
В ужасе и оцепенении (держать меня было вовсе не обязательно, никуда бы я сейчас не делся) я смотрел на приближающуюся голову Инсека.
А потом понял, что это иллюзия.
Во-первых, экран был довольно небрежно повешен на стену, кажется просто на крючки, а не на крепления вроде телевизионных. И стенка была лёгкая, гипсокартонная, от такой туши либо экран бы упал, либо вся стена треснула.
Во-вторых, от Инсека не было ни малейшего движения воздуха, а высунулся он резко. И никакого тепла или холода не ощущалось.
Ну а в-третьих, самое главное, когда я чуть пришёл в себя, то заметил, что тень от Инсека падает на пол не полноценная, а словно затемнение от плотной ткани.
Проекция, голография, что угодно — но не живой пришелец.
Страх сразу ослаб, хотя если Инсек смог дистанционно прижать меня к дивану, то, наверное, и об пол расплющить сможет.
— Доброе утро, — сказал я, глядя в лицо пришельца.
Инсек смотрел на меня. Потом рот приоткрылся, и я услышал голос. Обычный голос, а не эти дурацкие образы-сигналы в мозгу. Мягкий, приятный, словно бы женский. Но я почему-то не мог воспринимать его как особь женского пола.
— Ты говоришь с проекцией особого рода. Я нахожусь далеко. Тебе не надо бояться.
Подмывало, конечно, сказать, что я ничуть не боюсь. Но врать нехорошо.
— Постараюсь, — сказал я. — Но вы меня напугали. Можно убрать давление?
— Разумеется, — ответил Инсек. Прижимающая меня сила исчезла. — Это была предосторожность ради твоего же блага.
— Угу, — согласился я. Инсек продолжал изучать меня. Уж не знаю, как эта проекция была организована, но за исключением мелких недочётов казалось, что мы говорим лицом к лицу.
— Как выглядел нападавший?
— Ну… с длинными ногами…
— Представь.
Я представил. А Инсек, похоже, увидел.
— Как ты его увидел?
— Надел зеркалки…
Инсек замолчал, словно мой ответ вызвал у него недоумение. Потом спросил:
— Как ты его убил?
— Из пистолета. «ПМ». Но у меня были какие-то особые патроны, я купил в Комке.
Опять пауза.
Что ж, если пришелец действительно недоумевает, то Инсеков из числа подозреваемых можно исключить.
— Мы благодарим тебя за информацию и предпринятые действия, — сказал пришелец наконец. — Инсеки заботятся о благополучии человечества и Гнёзд.
— Спасибо.
— Ты отправишься в Гнездо, — Инсек не просил, не приказывал, а просто информировал. — Скажешь жнице, объявившей себя хранителем, что она должна ждать.
— Чего?
— Ждать, — Инсек начал медленно вдвигаться обратно в экран.
— Так что ей можно делать? А чего нельзя? — быстро спросил я.
Инсек замер. Потом ответил:
— Никаких нестандартных действий! Никаких!
— А какие «стандартные»?
Инсек продолжал уползать. То ли он неразговорчив, то ли ошарашен случившимся.
— А мне что делать? — спросил я.
— Для нас это безразлично, твоя функция — передать жнице распоряжение ждать.
Блеснув глазами, Инсек скрылся в экране и тот померк.
Я встал, ноги у меня дрожали. Это всё бессонная ночь. Нельзя жить на адреналине.
А потом до меня дошёл смысл сказанного.
Стать из жницы хранителем — это явно нестандартное действие!
Я выскочил из комнатки, едва не сбив идущего по проходу старичка. Тот неодобрительно глянул на меня, но смолчал. Тут психов много, и не так носятся.
Майор заканчивал говорить по телефону, когда я подбежал к выходу. Глянул он на меня мрачно, но пистолет и документы выложил на стол. Я торопливо рассовал документы по карманам, оружие вложил в кобуру.
— У тебя пятна крови на куртке, — сказал майор.
— Это моя, — успокоил я его. Полицейский явно прозванивался в отдел «Экс», уточнял, есть ли у них подозрительно молодой консультант и имеет ли тот право болтаться поблизости от Кремля с оружием. — Мне нужно в Гнездо.
— Ну так иди.
— Мне быстро надо.
— Тогда беги, — майор пожал плечами. — Рад бы помочь, но у нас машины нет.
И я побежал.
В общем-то тут совсем недалеко. Двадцать минут пешком. Десять минут неспешным бегом.
Не так уж у меня и ноги-то дрожали. Подумаешь, неведомая хрень сломала рёбра и почти убила. Меня же вылечило Гнездо, а потом я выпил ту гадость из термоса…
Мне очень не хотелось добежать до Гнезда и увидеть, как Дарина откладывает пустой шприц, а её сиреневые глаза наливаются белизной.
Девушка по имени Милана всё ещё сидела на остановке и курила новую сигарету. Так и пристраститься недолго. Рядом сидели два парня, один явно знакомился. Милана, увидев меня, чуть привстала и махнула рукой. Я не стал отвлекаться, но подумал, что парню сегодня ничего не светит.
Да, мне было приятно это подумать! Несмотря ни на что.
Я вовсе не идеален.
Но бегаю, кстати, довольно быстро.
Я добежал за семь минут. На стадионе получилось бы быстрее, но это город. Хорошо хоть, ночной и с минимумом прохожих.
Возле Гнезда не было ни машин, ни оцепления. Значит, пост пока не меняли и останки несчастных полицейских ещё не обнаружили. Навстречу, правда, проехала «скорая», но с выключенными мигалками и лицо водителя было спокойным. Вряд ли после того, что было в пластиковом «стакане» он бы сохранил такое выражение.
Я вбежал внутрь, постоял несколько мгновений, переводя дыхание. Громко выкрикнул:
— Дарина!
Кажется, за одни лишь сутки это превратилось у меня в привычку?
— Дарина!
Гнездо только по меркам раменского небольшое. А так-то помещений тут изрядно, особенно учитывая соседние здания.
Сколько мне тут бегать?
Вдруг девчонки закрылись в своей «защищённой зоне» и колют сейчас мутаген?
А его вообще колют? Или едят, или вдыхают, или в нос капают?
Я закрыл глаза, сосредотачиваясь. Я же призван, так? На мне эта самая «печать Гнезда». Я его слышу, оно мне помогало, и я, между прочим, его защищал в смертельном бою!
Пусть это не телепатия, но как-то же оно может мне помочь?
Голос Гнезда сейчас был слабым, едва слышимым, словно оно дремало. Но я позвал, отчаянно, будто крича внутри головы. И навстречу мягко качнулась волна.
Удивительно, я раньше этого боялся!
Едва-едва ощущал, проходя мимо, но морщился, будто услышав скрип мокрого пальца по стеклу.
А теперь это было… ну, не моё, конечно. Но и не чужое.
Как Дарина.
Опять же — никакого голоса, никакого знака, но я понял, куда мне идти.
— Спасибо, сестра, — сказал я. Почему-то я стал воспринимать Гнездо в женском роде. Так, наверное, и едут кукухой.
И снова побежал, по дурацким коврам и тряпкам, куда только смотрит пожарный надзор…
В очередном коридоре на втором этаже я обнаружил три медицинские каталки и это меня почему-то напугало. Я обогнул их и ворвался в кабинет, который судя по размеру и «предбаннику» для секретаря мог принадлежать и министру или кому-то из заместителей.
Но сейчас это было что-то вроде больничной палаты.
Не спрашивайте, какая в этом логика, у Изменённых она тоже… изменённая.
У стен стояли медицинские кровати, жутковато-технологичные, из металла и пластика. Три были заняты. Рядом с ними высились стойки капельниц и лежащим на кроватях что-то вливали.
Но Дарина и Наська стояли рядом. Обе уставились на меня с растерянностью и даже испугом.
— Дарина… — я прислонился к косяку.
Нет, ноги всё-таки тряслись.
— Ты ещё не колола себе мутаген?
Дарина покачала головой.
Я выдохнул. Спросил:
— А мелкой?
Опять недоумённый взгляд — нет, не колола.
— Фух! — сказал я. — Слушай… не надо.
— Почему?
— Инсеки… я с ними заговорил. С одним из! Он велел не делать ничего нестандартного. Понимаешь? Ничего! А становиться хранителем… из жницы… это же нестандартно?
— Более чем, — сказала Дарина. Посмотрела на кровати.
— А это… кто…
Я подошёл ближе. И замер.
В трёх койках лежали дети. Лет семи-восьми, наверное. А может и старше, они все были очень худые и выглядели… фигово выглядели. Двое были лысыми. Лишь у одной девочки, единственной, у кого можно было понять пол, оказались роскошные белокурые волосы. Если бы не землистый цвет лица и ввалившиеся щёки — была бы красавицей.
— Это… чего? — спросил я.
— Новые куколки, — сказала Дарина. — Я же вчера сказала, есть и хорошие новости. Их должны были доставить вечером в понедельник, но мать этой девочки никак не могла решиться и подписать отказ.
Она помолчала.
— Обычно привозят ночью. Так спокойнее. И мутаген первой фазы лучше вводить на рассвете.
— Они спят, — сказала Наська. Она была непривычно серьёзной. — Им сейчас хорошо. Совсем не больно. Даже не надо усыплять, они уснули потому, что не больно. Вот она умерла бы завтра… — она взяла белокурую девочку за тощую ручонку. — А те попозже.
— Теперь не умрут, — подтвердила Дарина.
Я кивнул.
Вроде как сейчас происходило что-то неправильное. Человеческие дети начинали превращаться в Изменённых.
Но… у этих детей не было иного спасения.
— Это хорошо, — сказал я. — А вам не надо… ускоряться. Это ведь здорово. Вы точно не капали себе мутаген?
— Максим, у нас и мутагенов нужных нет, — сказала Дарина. Глаза её медленно разгорались сиренью. — Мы их ещё не заказывали.
Мысленно я стукнул себя по лбу.
Ну да! Она же говорила, что мутагены они заказывают у Продавцов.
— Балбес, — сказал я. — Чего я подрывался-то так?
Дарина подошла ко мне. Посмотрела в лицо. Неловко улыбнулась.
— Я на вас не смотрю, — фыркнула Наська и присела на кровать рядом с девочкой. Она по-прежнему щеголяла в моей старой пижаме, ну вот совершенно фиолетовы им наряды…
Дарина сделала движение, будто собиралась меня обнять.
И остановилась.
Сказала:
— Максим, что именно сказал Инсек?
— Он сказал: «Никаких нестандартных действий! Никаких!» Сказал, что это распоряжение жнице, которая хочет стать хранительницей. Здорово, да?
Я протянул руку к её лицу.
Дарина отступила на шаг.
— Ты что? — не понял я.
— Это был приказ? — спросила Дарина.
Я наморщил лоб.
— Распоряжение.
— То есть приказ, — прошептала Дарина.
— Ну… наверное.
— Уходи, Максим.
— Что?
Мне показалось, что я ослышался.
— Гнездо признательно призванному за помощь, — сказала Дарина, сухо и официально. — Гнездо возвращает тебя тебе и забирает призыв.
— Дарин? — непонимающе воскликнула Наська. И вдруг хлопнула себя по губам, будто тоже поняла что-то, до сих пор неясное мне.
— Гнездо ещё раз выражает благодарность, — сказала Дарина. По щекам у неё текли слёзы. — Теперь человек Максим должен покинуть Гнездо.
Я буквально ощутил, как всплеснул волной неслышимый голос Гнезда — и исчез, растворился в тишине. Неприятного ощущения не возникло, а может быть я его просто не замечал.
— Ты чего? — спросил я жалко. — Чем я тебя обидел, а?
— Макс… — тонко сказала Наська. — Никаких действий нестандартных для жницы, Макс!
Она поняла почти сразу, а я, дурак, только теперь.
— Ну это же… — я беспомощно пожал плечами. — Это же другое…
— Это нестандартно, — сказала Дарина. — Чело… Максим, уйди!
И я понял, что должен уйти.
Иначе она не выдержит. И повиснет сейчас на мне, рыдая и целуясь.
А это будет ещё как нестандартно, какие бы истории не рассказывали друг другу люди.
Инсеки не приказывают, они лишь распоряжаются.
Приказывать можно слугам, рабам, собакам, но, если имеешь дело с вещью — ты просто ей распоряжаешься.
Как тебе угодно.
Я пятился, потому что у меня не хватало духу обернуться. Пятился и смотрел на Дарину, она на меня, и от этого нам было ещё хуже.
Поэтому Дарина быстрым шагом подошла к двери и захлопнула её перед моим лицом.
Полковника Лихачёва я встретил перед Гнездом.
Он стоял и курил, глядя куда-то вдаль. В жидком рассветном сумраке огонёк сигареты тлел красным угольком. Я подошёл сбоку, Лихачёв скосил на меня глаза и ничего не сказал. Он снова был в штатском, не в форме и не в броне.
— Пост разгромили, — сказал я. — Вы знаете, наверное.
Полковник кивнул.
— Это та самая тварь, что нападала на Гнездо, — сказал я. — Вам, наверное, будет легче, если вы узнаете… я её убил.
— Силён, — сказал Лихачёв без удивления. — Я надеялся, если честно. Два года назад в Берлине призванный подросток в одиночку уничтожил три десятка террористов, захвативших Гнездо… Что там было?
— Монстр. Никто не знает, откуда он и зачем напал.
Я замялся, не зная, что ещё ему сказать.
— Тебя отпустили? — спросил Лихачёв.
— Да.
— Тяжело?
— Очень.
Лихачёв кивнул. Выкинул окурок, засунул руки в карманы брюк. Стоял, сутулясь и о чём-то размышляя.
— Документы вам вернуть?
— Об оружии тревожишься? Оставь. Я тебя дёргать зря не стану, но вдруг однажды сможешь ответить на какой-то вопрос… Напиши рапорт, хорошо? В свободной форме. Я пришлю завтра курьера.
Он вздохнул и продолжил:
— Дело у меня забрали. Теперь этим занимается ФСБ. Не мой масштаб… ёкарный бабай… Они тоже будут тебя допрашивать. Ты отвечай, но как начнут вербовать — посылай нахер. Только вежливо! Мол, простой парень, влип в дерьмо случайно, до сих пор очко играет, даже вспоминать не хочу… Им реально от тебя ничего не нужно, но они на всякий случай всех вербуют. Перетопчутся!
Я подумал, что отношения между силовыми структурами всегда далеки от братской любви и взаимопомощи. Но у Лихачёва тут явно было и что-то личное.
— Ладно, — сказал я.
— А захочешь поступать в институт, так звони. Я помогу, как обещал. Мы с деканом факультета общечеловеческой дипломатии дружны. Скажу, что к ним бывший призванный собрался — тебя с руками и ногами оторвут. Ну или на юридический, тут вообще вопросов не будет. Стажироваться станешь у меня, потом заберу в «Экс». Как раз успею перед пенсией тебя продвинуть.
Я даже растерялся от такого напора.
— Мы люди, мы должны друг другу помогать, — сказал Лихачёв. — Спасибо, что убил ту тварь. У ребят семьи остались, дети… Ладно, что я тебя держу-то. Иди…
Я смотрел на Лихачёва и думал о том, что люди связаны очень сложной системой отношений. Несоразмерно сложной для примитивной цивилизации, зажатой на одной планете. Не только законы, у которых есть своя логика, но ещё и неформальные правила, причём для каждого свои. На меня накатило какое-то недоуменное раздражение от этой сложности.
Потом оно прошло и осталась только усталость.
Кивнув, я пошёл прочь от Гнезда.
— Рубашка клёвая, — сказал Лихачёв вслед.
Будем считать, что я хотел пройтись. А то мало как-то двигаюсь последнее время.
Шёл я неторопливо, глядя на пробуждающийся город. С запада наползали тучи, снова собирался ливень. Что поделать, такая теперь у нас, в Москве, погода.
Метро уже открыли, и студенты у библиотеки рассеялись.
Милана по-прежнему сидела на остановке.
Я подошёл и сел рядом.
— Автобуса ещё не было, — сказала она.
— А метро?
— Да, с метро не знаю, что и придумать… — призналась она. — Но я решила подождать до шести утра.
Милана помолчала и добавила:
— Потом бы выпила кофе и подождала ещё час. Для очистки совести.
— Я совсем рядом живу, — сказал я. — У меня есть хороший кофе. И пустая квартира. Квартиру подарили родители, на кофе зарабатываю сам.
— Соблазнительно, — согласилась она. — Москвич, мажор, симпатичный, любит кофе, не курит. Быстро бегает. А ещё таинственный как спецагент, ходит с пистолетом и дружит с девушкой-Изменённой.
Я хотел поправить «дружил», но промолчал.
— Тогда предупреждаю сразу. Я провинциалка, из Архангельска. Учусь на биофаке, но звёзд с неба не хватаю. Ничего загадочного во мне нет, девочка-отличница приехала покорять столицу. С парнями не везёт регулярно и это должно тебя настораживать. Люблю болтать, гулять и мороженое.
— Годится, — сказал я и мы начали целоваться.
А потом пошли ко мне.
Я же предупреждал, что вовсе не идеален.

Часть вторая. Глава 1
Часть вторая
Глава первая
В Люберцах большая часть пассажиров вышла, а в Томилино вагоны метро совсем опустели. Я достал и надел зеркалки — не люблю таскать их без дела. Вторую пару протянул Милане.
Она надела очки и тут же достала из сумочки зеркальце. Посмотрела на себя. Сказала:
— А мне идёт. Но всё равно выгляжу как сёрчер.
— И что такого? — осматриваясь, спросил я. — Считаешь нас лентяями?
— Нет, наоборот. Игра не стоит свеч. Сколько приходится болтаться по городу, чтобы найти кристаллик?
— Иногда целый день впустую, — согласился я. — А иногда… погляди-ка под ноги.
— Ой! — воскликнула Милена. Присела и подняла крошечный фиолетовый кристалл. Тот был размером с булавочную головку, неправильной формы. — Ну… не очень-то красивый. Дешёвка, да?
— На рацион в Комке заработала, — уклончиво сказал я. — Вайкры встречаются чаще всего, но они тоже могут быть ценными. Если большие и правильной формы. Но такие и без всяких очков находят.
Зеркалки — не волшебство, они лишь подсвечивают кристаллики, делают их более заметными. Если глаз намётан, то за пару недель, при удаче, можно заработать на очки.
Я свои первые так и купил, кстати. Нашёл неплохой оранжевый кристалл.
Милана изучала кристалл, потом достала сумочку и собралась бросить вайкр в кошелёк.
— Подержи подольше в руках, — остановил я её.
— Примета?
— Не совсем. Кристаллы как возникают, так и разрушаются со временем. Если подержать его, погреть в руках, то процесс останавливается. Поэтому много кристаллов хранить глупо, будешь всё время их перебирать, чтобы не рассыпались. Я с собой ношу пакетик, а дома несколько штук самых, самых ценных. И по паре минут грею в руках каждый день.
— Нет бы меня лишний раз обнять, — сказала Милана.
— Делу время, — парировал я.
Мы были вместе уже три дня и это было совсем неплохо.
В первую очередь потому, что мы не брали никаких взаимных обязательств. Просто веселились. Вот, я даже взял Милану на поиск.
— Ты знаешь, что кристаллы — органические? — спросила Милана.
— Конечно. Я даже знаю, что они белковые.
Милана кивнула, разглядывая кристалл.
— Мы изучали на втором курсе. Единого мнения нет, но большинство учёных считает, что кристаллы — продукт человеческой жизнедеятельности. То есть, по сути, мы торгуем с Продавцами чем-то вроде перхоти.
— Фу! — возмутился я. — Вы, биологи, куда хуже медиков.
— А что медики?
— Один приятель называл кристаллы «застывшими слезами человечества», — сказал я, умолчав, что приятель был женского пола.
Но Милану это не обмануло.
— Поэтичные у тебя подруги, — вздохнула она. — Не то, что я… Нет, правда, красиво. Слёзы человечества… Они же появились после Перемены?
Я кивнул. Наверное, да. В мифологии, конечно, встречались всякие грустящие богини, чьи слёзы превратились в жемчуга, ну или у Бажова, когда Хозяйка Медной горы плакала, её слёзы становились изумрудами. Ну так это сказки. Если бы кто-то начал плакать кристаллами, это быстро стало бы известно.
— Интересно, для чего они Продавцам? — пряча кристаллик, сказала Милана. — Может мы как дикари, которые за стеклянные бусы продавали свои земли.
— Ну, мы ничего кроме кристаллов не продаём, — я пожал плечами. — Знаешь, что я думаю? Инсеки что-то сделали для появления кристаллов, чтобы нам было чем заняться, чем торговать.
— То есть они им не нужны?
— Никому не нужны. Ни Инсекам, ни Продавцам. Ни нам, их ведь даже для украшений не используешь, забыл надеть — и кристалл пропал… Но у людей появилась иллюзия, что мы имеем какой-то ценный ресурс. Люди заняты делом, шустрят, ищут кристаллики. Даже бомжи не бутылки ищут, а вайкры подбирают.
— Тогда совсем печально, — Милана поморщилась. — Нет, лучше пусть они ценные. Супертопливо для их космических кораблей. Когда-нибудь мы научимся его использовать…
— И улетим с Земли! — поддержал я. — А для этого надо собрать побольше. Пошли работать!
Состав был современный, где все вагоны соединены в одну длинную кишку, громыхающую по рельсам. Мы неторопливо пошли по центру, Милана смотрела налево, я направо (и немножко налево, потому что у Миланы опыта не было).
— Каких-то особых закономерностей нет, — рассказывал я. — Каждый сёрчер думает, что знает хитрости и удачные места, но, если спросишь моё мнение — всё это ерунда. Повезло два-три раза в одной точке найти кристалл, вот и начинаешь там усиленно рыться. А раз больше времени ищешь, то и находишь больше. Один приятель считает, что блюки лучше искать в понедельник, а инки в пятницу. Другой обожает на стадионах искать, после матчей… ну правильно, там толпы людей.
— Ещё одно доказательство человеческого происхождения кристаллов, — кивнула Милана.
— Верно. Поначалу всякие умники любили ездить на природу, или искать где-нибудь на пустырях, в парках… Но там почти ничего не попадается.
— В Архангельске полно сёрчеров. А вот в Хо́лмогорах и кристаллов мало, и сёрчер был всего один, и тот не настоящий, очки китайские…
— Где-где? — удивился я.
— Село такое, в детстве жила с родителями. Между прочим, Ломоносов рядом родился…
— Стоп! — я остановил её и взял из-под самой ноги вайкр. Сидящий в паре метрах пассажир, немолодой мужчина с портфелем, огорчённо нахмурился. Полез в портфель, достал простенькие зеркалки и стал деловито озираться. Ну флаг тебе в руки, много ты найдёшь, сидя на месте… а бродить по вагону тебе гордость не позволит.
— Вроде бы получше, — сказала Милана.
— Да, мелкий, но чистый и правильная пятиугольная звездочка, — я зажал кристалл в ладони. — Уже не зря вышли на поиск! Два кристалла подряд!
Зря я это сказал. Спугнул удачу.
Мы прошли весь поезд, но нашли только один инк, маленький и оплывший. Видимо, давно валялся.
— Ничего, на обратном пути поищем, — утешала меня Милана.
Но на обратном пути в вагоны быстро набилась толпа. Толкаться, заглядывая под ноги пассажирам — это совсем отстой.
Мы доехали до центра, и я потащил Милану в «Ледяную мяту». Если это не самое лучшее кафе-мороженое в городе, то вы ничего не смыслите в этом лакомстве.
Я, впрочем, тоже ничего не смыслю.
Но я знал, у кого спросить.
Конечно, когда звонишь бывшей и спрашиваешь, где сейчас в Москве лучшее кафе-мороженое, то напрашиваешься на иронию, пусть даже мы расстались давно и без ссоры. Меня с живейшим интересом расспросили кого я завёл, и ехидно предположили, что я запал на малолетку, и посоветовали следить за фигурой… Но адрес, смилостивившись, сообщили.
— Ты меня разбалуешь, — сказала Милана. — Стану самодовольной. И толстой.
Она демонстративно облизнулась, оглядывая витрины. Добавила:
— И липкой.
Я взял себе шарик мятного и шарик лимонного. Я не очень люблю сладкое. Милана выбрала пробный набор мягкого итальянского желато, пять ложек разных сортов, да ещё и обсыпанных сверху пригоршней крошечных разноцветных шариков — тоже из мороженого.
— Обалдеть… — сказала Милана, с восторгом изучая порцию и боясь к ней приступить. — А помнишь, все ходили с телефонами и фоткали, что попало? Я бы сейчас послала подружкам фото. И они бы меня возненавидели!
— Вот видишь, Инсеки и впрямь улучшили отношения между людьми, — усмехнулся я.
Лимонное мороженое было вкусным. Я потихоньку ел, поглядывая на посетителей. В основном семьи с детьми и парочки, конечно же.
— На такое мороженое я не заработала сегодня, — с сожалением сказала Милана, зачерпывая ложкой мелкие шарики. — Плохой из меня сёрчер… Слушай, а у Изменённых — много кристаллов? Они их ищут?
Я ответил не сразу, она даже смутилась и пробормотала:
— Извини, если тебе неприятно…
Не то, чтобы я ей многое рассказывал. Как ляпнул тогда в запале на остановке про девушку-Изменённую, так и всё. Ну, признался, что был призван Гнездом и сутки помогал его охранять. Без подробностей, Милане явно было любопытно, но она не расспрашивала. Слухи-то по городу шли, и по телевизору говорили, и в газетах писали — про нападение на Гнездо, что есть погибшие…
Масштабов, конечно, никто не предполагал. Самые смелые предположения были про десятки погибших.
— Нет, нормально, — сказал я. — Вроде как они не ищут. И говорят, что у них нет кристаллов. Вообще ничего особо ценного нет. Там, внутри, полный бардак. Всё завалено коврами-одеялами-подушками. Половина лампочек не горит. Почему-то им так нравится.
— А зачем тогда на них нападали?
— Никто не знает.
Милана хмыкнула. Спросила:
— Неужели тебе неинтересно?
— Интересно. Но вопрос сам собой в ответ не превращается. Вот Гнездо. Одно из многих в Москве. На него нападают и… в общем, кровь и разгром. На следующую ночь нападавший вернулся и его… убили. Но ответов нет.
— Ты убил? — тихо спросила Милана.
Я молча кивнул.
— А кто послал неизвестно?
Я покачал головой.
— Хотели уничтожить Гнездо?
— Там спичку брось — и всё заполыхает, — ответил я. — Нет, думаю, этот… что-то искал. А убивал он так… по ходу дела. Чтобы не мешали. Быстро и безжалостно. Это не человек был, монстр.
— Б-р-р-р! — Милана дёрнула плечами. — Жуть какая. Тут нужен системный подход… Слушай, хочешь попробовать? Грецкий орех! Это взрыв мозга! 
Я попробовал из её ложечки. Да, было вкусно.
— Вот смотри, — рассуждала Милана, зачерпывая ложкой мороженое. — Я заказала шикарный набор мороженого. Внезапно вбегает злодей, хватает мою вазочку и убегает. Что ты решишь?
— Что я быстро бегаю и далеко он не убежит. С твоим-то мороженым!
Милана рассмеялась и быстро поцеловала меня. Губы у неё были липкие и сладкие.
— Нет, ты не догнал. Ты в туалет выходил. Или успокаиваешь меня, потому что я в панике. Всё, злодей убежал. Что ты подумаешь?
— Что это твой бывший. Решил отомстить за украденные сигареты.
За эту версию я получил ещё один поцелуй.
— Нет, не он, — решила Милана. — Вбегавший — высокий красивый блондин с вот такими мускулами! А мой бывший — мерзкий кривой карлик на тонких ножках! Личный фактор исключается.
Мне вдруг стало интересно. Милана действительно не пыталась из меня вытащить побольше информации (я написал отчёт Лихачёву и почти день рассказывал о случившемся вежливым тихим людям из госбезопасности, так что как расспрашивают — теперь понимал). Ей было интересно. Как и мне, конечно.
Хотя, казалось бы, что мне теперь до Гнезда и его обитателей?
— Что ж, мы можем предположить, что ворюга-блондин хотел мороженого.
— Почему не купил?
— Денег нет.
— Почему не напал на стойку с мороженым?
— Там продавцы, крепкие парни, а ты девушка.
— Почему не забрал вазочку вон у той девочки? Она маленькая, сидит у самой двери. У неё тоже пробный сет.
Я хмыкнул.
— Не знаю. Аналогия у тебя верная, но ответа я не вижу.
— Потому что ты смотришь на меня и на моё мороженое, — усмехнулась Милана. — Вот это попробуй, даже не пойму, что…
— Маскарпоне, — ответил я, попробовав. — Вкусно. А на что же мне смотреть? Ворюга убежал.
— Смотри на то, чего нет! — заговорщицким шёпотом сказала Милана. — Рассматривай вопрос системно. Вор убежал, но вернулся.
— Вор хотел получить то, чего у тебя не оказалось, — я нахмурился. — И вернулся…
— Потому что ты меня успокоил и заказал новый сет.
— Но ведь вор не просто схватил твоё мороженное, — сказал я. — Он ещё разгромил всё вокруг. Перевернул столы, избил посетителей… зачем?
— Значит, эта версия недостаточно правильная. Рассматривай всё в комплексе, — сказала Милана. — В пространстве и времени. Что должно было случиться после первого визита? По всей логике? По ожиданиям вора?
— Мы бы встали и ушли, — ответил я.
— Но я рыдаю! — капризно сказала Милана. — У меня истерика. Я никогда не ела такого вкусного мороженого.
— Несмотря на разгром я вновь приношу тебе мороженое…
— После этого злодей возвращается. Хоть это опасно.
— И в зале уже стоят полицейские, составляют протокол, ему приходится драться с ними… — я подавил рвотный позыв. — Значит, ему не обязательно было забрать твоё мороженое. Ему было важно, чтобы ты его не получила.
Милана торжественно подняла палец.
— Вот! Может ему хотелось мороженого. А может у него непереносимость лактозы, и он всю вазочку выкинет в канаву. Главным для него было, чтобы я мороженое не съела! Думаю, его нанял злобный карлик, огорчённый тем, что я его бросила.
Я сидел, ковыряя растаявший шарик, пахнущий молоком и мятой. Зелёный листик прилип к ложке, я облизнул её, разжевал мяту, оставляя во рту вкус жевательной резинки.
Монстру было плевать на куколок и жниц, стражей и монахов.
И Гнездо ему было не важно.
Он шёл убивать мать, потому что… потому что та что-то должна была сделать? Получить? Этого ещё не было, но монстр, своей ли волей или чужой командой, должен был это предотвратить.
Монстр шёл убивать мать Гнезда, а Изменённые бросались навстречу, защищая её. Голос Гнезда звал их, но по какой-то причине не мог дать им достаточно силы для победы. Они были сильнее и быстрее любого человека, но монстр был ещё сильнее и быстрее. И он убивал, без всякой злобы, «ничего личного», убивал могучих стражей и быстрых жниц, убивал несчастных куколок, которые мало чем отличались от человеческих детей… Может быть, мать успела укрыться в «защищённой зоне»? И вышла, когда монстр принялся убивать последних из её Гнезда, так же как вышла Дарина?
Монстр убил мать — и ушёл.
Но вышла промашка. Уцелела жница, способная стать хранителем. Уцелела куколка, способная стать матерью.
И осталась возможность, что они получат или сделают то, что монстр должен был предотвратить.
Он пришёл снова, но теперь у Гнезда был призванный. У Гнезда был я — и, почему-то, мог получить достаточно силы для боя.
Что дальше?
Опасность исчезла?
Нет. Если монстр действовал не по своей воле, а я был уверен, что он лишь инструмент в чужих руках, то ничего не кончилось. Сломавшийся инструмент меняют. Опасность на время ослабла, ведь пока у Гнезда нет ни матери, ни хранителя. Но раз уж ставки так высоки, то Гнездо зачистят снова. Начисто. Подготовятся лучше и зачистят.
Дарина, глупышка, прогнала меня, поскольку так велели Инсеки. Она не понимает, что ничего ещё не кончилось.
— Максим…
Я поднял глаза на Милану.
— Зря я завела этот разговор, — сказала она.
Я промолчал.
— Помнишь, сказала, что мне с парнями не везёт, и это должно тебя настораживать?
— Ты умная, — сказал я.
— Лучше бы была дурой, — произнесла она с горечью.
— Милана, да всё нормально, — с жаром сказал я. — Просто вспомнил всё… неприятно это было.
— Точно?
Ей очень хотелось поверить.
— Конечно. Я как-то в новом свете всё это увидел. Жуть полная.
Милана смотрела на меня, кусая губы. Потом сказала:
— Ты меня напугал. Правда. Я решила… — она махнула рукой и замолчала.
— А это что за мороженое? — спросил я, указывая на последний шарик.
Она попробовала.
— Не пойму. Дать кусочек?
— Спрашиваешь! — сказал я.
Мороженое было зелёное, в детстве я часто ел такое в Италии. Ну что поделать, рос в обеспеченной семьей…
— Да это же фисташки, — сказал я. — Классика.
— Точно. Фисташки! Гляди, тут даже кусочки орехов есть…
Я заказал кофе — Милана любила его не меньше, чем я. К кофе нам принесли маленькую порцию «комплимента от шефа».
Комплимент был крошечным фиолетовым шариком мороженого.
Милана сказала, что у неё больше нет ни сил, ни свободного места в желудке.
Я съел мороженое. Кисло-сладкий вкус черники и запах лаванды… мне понравилось.
На самом деле Милана была замечательная. А бывший её — полный придурок, раз ухитрился с ней поссориться и вот уже три дня как не пытался помириться. Она была красивая, умная и весёлая. Очень лёгкая в общении. Совершенно откровенная, словно считает нечестным скрывать свои мысли.
Вот только её глаза не мерцают сиреневым…
А ещё я знал, что у неё всё будет хорошо. Непременно, потому что таких девчонок мало.
У Дарины — нет.
Почему мы, люди, такие странные? Представляю, с каким удивлением смотрят на нас с небес Инсеки…

Часть вторая. Глава 2
Глава вторая
За восемь лет после Перемены появилось множество «специалистов» по Инсекам, Продавцам и Изменённым. Были целые институты, были кафедры, были научные центры. Наверняка существовали и такие учреждения, про которые обычным людям слышать не полагается.
Беда в том, что большинство этих «специалистов» были именно в кавычках. Обнищавшие государства (Перемена коснулась всех, и Штаты, и Швейцарию, и Китай) много чего урезали, прежде всего военные программы, но вот на изучение пришельцев деньги выделялись щедро. Так что все, кто хоть как-то смог, прилепились к этим бюджетам. Удивительные порой бывали метаморфозы. Бывший яростный оппозиционер начинает обожать власть и ругать Инсеков (что столь же прибыльно, но куда безопаснее). Серьёзный математик вдруг выдвигает теорию марсианского (нет, только подумайте, марсианского!) происхождения пришельцев и получает под это целый институт. Доктор, годами пропагандирующий с телеэкрана здоровый образ жизни, вдруг заявляет, что никотин защищает сознание от излучения Комков, и ему организуют центр по изучению полезных свойств табака. Солидный писатель, который раньше выпекал тома про особый путь русского народа и возвращение к языческим богам, возглавляет политическую партию «За Свободную Вселенную» и начинает агитировать за всеобщее Изменение — дескать, когда мы все изменимся, то вступим в ряды галактического братства.
Как по мне, всё это были либо тихие психи, либо хитрые клоуны.
Наверняка среди них есть и настоящие учёные, знающие кое-что серьёзное. Но как их найти? И как разговорить?
Попросить Лихачёва о помощи? Он, как я понял, и сам в теме, и выход на таких людей имеет. Но он сразу сообразит, что тут речь не о поступлении в институт. И делиться информацией не станет. В лучшем случае скажет: «Закончи вуз, приходи к нам работать, лет через десять сам всё узнаешь».
А у меня нет десяти лет.
Хорошо, если десять дней найдётся.
Я должен понять, кто и зачем послал в Гнездо шестилапого монстра. И сделать так, чтобы нового визита не случилось…
Милана ушла, она отправилась в свою общагу, на улицу Шверника. Толком ничего не объяснила, хотя могла бы соврать что-нибудь невинное: «одежду поменять», «цветочки на окне полить», «с подружкой поболтать».
Но она явно не любила и не умела врать.
Ничьей вины нет в случившейся размолвке. Милана сама завела разговор о Гнезде, я не мог не подумать о Дарине, а она оказалась слишком умна и это поняла. Из кафе мы вернулись вдвоём, но с нами будто был кто-то третий… третья.
И Милана сделала самый правильный выбор — оставила меня наедине с призраком.
Я немного позанимался на тренажёрах, без всякого энтузиазма. Принял душ. Постоял у окна, глядя на кольцо в тёмном вечернем небе. Если честно… Луна была красивая, но кольцо даже динамичнее и таинственнее. Разогрел и слопал рацион из Комка. В них сублимированная пища вроде той, что раньше делали для космонавтов, это сытно и даже вкусно, только никогда не угадаешь, что именно в пакете, пока не зальёшь кипятком. Мне в этот раз попалось гороховое пюре с говядиной, русский борщ и ананасовый сок.
Потом порылся на полке, где стоял десяток книг об Инсеках, понял, что все уже читал или пролистывал, и ответа не найду. Посмотрел подборку книг на компе. Там нашлось кое-что новенькое, оставшееся с последнего обновления, но вскоре я убедился, что ничего полезного нет.
Эх, был бы интернет!
Ну чем он вам помешал, а, пришельцы? Народ бы срался в чатиках, постил фоточки с котиками, ну и что? У вояк и полиции всё равно остались локальные рабочие сетки, они не запрещены. Да и что вам наши вояки и наши сети — вы можете из экрана вылезти в виде говорящей голограммы!
Я даже подумал, что надо позвонить в книжный и заказать подборку свежих книг о Перемене и пришельцах. Выйдет недёшево, но через час-другой курьер привезёт флэшку.
Вот только это будет такой же порожняк, как имеющийся у меня. С тем же успехом можно почитать фэнтези или любовный роман об Инсеках.
В дверь позвонили, и я недоумённо оторвал взгляд от компа.
Милана решила вернуться?
Или…
Я вскочил, быстро огляделся, не валяются ли где-то женские вещи. Пригладил волосы. Быстро подошёл к двери, открыл.
Это был папа.
— Привет, — сказал я, пытаясь скрыть разочарование. Кажется, неудачно.
— Привет, сын. Ты один?
— Один, конечно. Заходи, пап.
Отец был в домашнем — старых джинсах, футболке, тапочках. Он вошёл, пошаркал ногами о коврик. Сказал:
— А то консьерж говорил, к тебе девушка заходит…
— Её нет сейчас, — сказал я. — И это не та девушка, если тебе интересно.
Отец махнул рукой:
— Та, не та… Ты большой мальчик… Мать послала спросить, у тебя молока случайно не найдётся? Хочет утром сварить кашу.
— Найдётся, — сказал я. — Есть порошок, есть сгущённое, есть «долгоиграющее».
— Да какого не жалко.
— Можно будет на тарелку каши зайти?
Отец явно обрадовался.
— Конечно!
Я пошёл на кухню, взял из шкафа пакет ультрапастеризованного молока, которое годами стоит без холодильника. Спросил:
— Может, выпьем пива?
— Только немного, — не стал колебаться отец.
— У меня и нет много…
Достав банку, полученную четыре дня назад у Продавца, я разлил её по стаканам. Сказал:
— Могу сыр нарезать, есть кусок.
— Вот если у тебя есть копчёная мойва… — отец усмехнулся.
— В следующий раз спрошу в Комке.
Мойва была одной из жертв Перемены. Я уж не знаю, что не понравилось этой мелкой жирной рыбке, которую раньше продавали во всех магазинах копчёной, солёной или жареной. Может, она нерестилась в полнолуние, а теперь не знает, когда метать икру? В общем, она стала очень редким и дорогим продуктом.
Мы потихоньку пили пиво, глядя друг на друга. У меня с отцом хорошие отношения, но как-то давно мы не говорили по душам.
— Ты расстался с девушкой из Гнезда? — прямо спросил отец.
— Да. А тебя не смущает, что я встречался с… мутанткой?
— Всё лучше, чем если бы с парнем, — фыркнул отец. Он был человеком консервативных взглядов. — Что случилось-то?
— Ну как что… Они же не люди. Я выполнил для них работу. Меня поблагодарили и велели уйти.
— Когда девушка велит уйти, это не всегда значит, что она этого хочет, — сказал отец. — Ты немедленно познакомился с другой. Это значит, что тебе плохо.
Я не спорил. Сделал ещё глоток пива. Сказал:
— Она считает, что получила запрет на встречи от Инсеков. Я не уверен, что это так. Но Инсеков не переспоришь, Изменённых тоже.
— Тебе нужна какая-то помощь от меня?
Я едва не рассмеялся.
— Ты знаком с Инсеками?
— Нет. Но я много с кем знаком. Что тебе нужно?
— Мне нужен человек, разбирающийся в Инсеках, Изменённых, Продавцах, их взаимоотношениях! В том, чего они хотят и что делают на Земле. И чтобы он всё это мне рассказал!
— В общем, тебе нужен бог из машины, — сказал отец с иронией. — Это в древнегреческих трагедиях на сцену опускался бог на верёвках и всё улаживал.
— У меня была пятёрка по литературе, — напомнил я. — Так что про бога из машины я в курсе. Нет, я не верю, что мои проблемы кто-то уладит за меня. Вот немного информации хорошо бы было…
Отец кивнул. Потом сказал:
— Принеси телефон.
Я несколько секунд смотрел на него, потом пошёл к двери. Притащил квартирный телефон на длинном проводе. Радиотелефоны Инсеки не запрещали, но я почему-то оставил в квартире самый простецкий — трубку на маленькой базе, проводом соединённую с розеткой. Звонить по нему я не любил, после сотовых в этом было какое-то унижение.
Отец посидел немного, глядя на телефон и морща лоб. Потом начал нажимать кнопки. Долго. Выходил на какой-то номер через коммутатор.
Я зачарованно ждал.
— Здравствуй, — сказал отец, не называя имени собеседника. — Это Воронцов, Денис Михайлович.
Пауза.
— Нет, никогда не поверю, что узнал, — отец тихонько засмеялся. — Ты меня даже на юбилей через референта поздравил. Ну и что? В Китае нет телефонных линий? Лучше вот что скажи… — отец зажал трубку ладонью и шёпотом спросил: — У тебя есть виски?
Я кивнул.
— Ты на работе ещё? Прекрасно. А тебе врачи пить не запретили? Хочу угостить каплей хорошего вискарика.
Хорошего? Откуда мне знать, хороший ли он. Тем более, для человека, у которого есть «референт» — ну, то есть секретарь и порученец в одном лице.
— Нет, прямо сейчас. Я живу там же, где и раньше. Только лучше в девятую квартиру загляни. Да нет, сейчас. Как семья, кстати, как сын?
Мне показалось, что сейчас отец как-то незаметно надавил на собеседника. Что-то тому напомнил.
— Ну и хорошо. Добро. Жду.
Он положил трубку, а я смотрел на отца и видел его таким, как десять лет назад. Когда он работал в министерстве и таскал три сотовых телефона в карманах.
— Минут через двадцать приедет, — сказал папа и долил себе остатки пива. — Он недалеко работает. Подумай пока, что именно хочешь спросить.
— Пап… — сказал я.
— Чудес не жди, на самом-то деле, — отец вздохнул. — Но человек знает очень многое. И он мне обязан.
— Был, — сказал я.
Отец кивнул:
— Я однажды кое-что для него сделал. Он обязан и ещё несколько часов будет обязанным.
— Оказанная услуга ничего не стоит, — сказал я фразу, которую отец любил повторять раньше. — Почему ты думаешь, что он ещё должен?
— Потому что исключения есть из любого правила, — ответил отец. — И даже строя жизнь по правилам, надо всегда учитывать исключения… Чудес не жди, сын. Есть вещи, которые никогда не рассказывают. И рассказанное не всегда помогает решить вопросы. Но всю информацию, которую ты вообще смог бы получить, — ты получишь.
— Спасибо, — только и сказал я.
Отец улыбнулся. Сказал:
— У меня сильно мятый вид?
— Норм, — покривил я душой.
— Найдёшь мне рубашку? Не хочу подниматься, мать заподозрит неладное… Да, и покажи, что за виски у тебя?
Я достал из шкафчика коробку, показал.
— Пойдёт, — решил отец. — Я когда-то с его дедом начинал работать, он меня и научил виски любить. Потом дед ушёл на пенсию, а внук под моим началом стал работать…
Отцовский гость приехал через полчаса. С отцом он обнялся и сказал положенные слова «замечательно выглядишь», «ничуть не изменился», отец ответил: «Заматерел» и «Теперь вылитый дед, прорезалась порода!» Мне гость пожал руку, посмотрел с живейшим любопытством, и я понял, на что были потрачены лишние десять минут.
Ему успели подготовить справку обо мне.
Даже без интернета.
Мы прошли на кухню, отец что-то оживлённо говорил, вспоминал… но я обратил внимание, что он ни разу не назвал гостя по имени. Был тот куда моложе, лет сорока — сорока пяти, худощавый, в очках с тонкой оправой, постоянной легкой полуулыбкой на лице. Никогда раньше я его не видел, ни в детстве, когда отец работал и порой к нам приходили его коллеги, ни в газетах, ни по телевизору. Крупный государственный чиновник, сразу понятно. Но не из болтунов-депутатов, не из публичных говорящих голов.
Кто-то, действительно работающий и знающий.
Виски гость повертел в руках, одобрительно кивнул. Отец налил ему и себе, я отказался.
— Эх, нам бы в его возрасте такие напитки и место, где распивать, — сказал гость. — И здоровья такого, конечно же!
На мой взгляд, когда отец был в моём возрасте, гость только-только от маминой сиськи отцепился. А когда гость был в моём, то отец был серьёзным человеком и с молодёжью пить бы постеснялся.
Но когда людям уже так много лет, разница в возрасте, наверное, стирается. Отец кивнул, и они выпили.
— У сына есть несколько вопросов, — беря кусочек сыра, сказал папа. — Он мальчик любознательный, ну как положено молодым… иногда даже слишком. Но не глупый.
Гость поморщился. Сказал:
— Мой тоже поумнел. Просил поблагодарить ещё раз, Денис Михайлович.
— Пустое…
Я понял, что сейчас папа и гость дали понять друг другу, что старый «долг» будет закрыт. Что же такое случилось лет десять назад, и чем мой отец, не военный, не врач, не юрист, мог выручить совсем молодого парня? Он же в Министерстве связи и коммуникаций работал!
— Могу уйти, если так удобнее, — сказал отец. Посмотрел на гостя, на меня.
— Как решит Максим, — ответил гость.
У меня не хватило духу просить отца уйти.
— Всего несколько вопросов, — сказал я. — Ничего особенного…
Гость опять улыбнулся.
— Кто хотел уничтожить Гнездо? — спросил я.
— То есть мы не будем делать вид, что я не понимаю вопросов, — одобрил гость. — Хорошо. Это не Инсеки. После разговора с призванным они попросили установить наблюдение за Гнёздами.
— Не охрану?
— Не думаю, что это в наших силах без ввода войск в Москву. Напали не Инсеки, но все остальные варианты возможны.
— Кто или что это было?
— Нестандартная мутация. Использовался тот же тип мутагенов, но другого состава. Упреждая вопрос — это не случайная мутация, пошедшая по неправильному пути. Существо было создано специально.
— Возможно новое нападение?
— Исходя из просьбы установить наблюдение, более чем возможно.
Я кивнул. Что-то пока ничего нового я не узнал.
«Думай системно», — сказала мне сегодня Милана. А я опять задаю конкретные вопросы, словно рассчитываю получить ответ на блюдечке. Такого ответа, похоже, просто не существует.
Гость с любопытством смотрел на меня. Отец налил ему и себе ещё по чуть-чуть.
Что мне важно узнать, раз уж я получаю ответы от действительно информированного источника?
Откуда явились Инсеки и Продавцы?
Чушь. С Марса, с альфы Центавра, из Магелланова Облака, из иного измерения. Всё одинаково далеко.
Зачем они разрушили Луну?
Неважно. Любят кольца вокруг планет, хотят извести нашу мойву.
Что им нужно?
Теплее. Но слишком расплывчато. На неконкретные вопросы могут быть лишь неконкретные ответы.
Зачем Инсеки запретили интернет?
Надоело смотреть на фотки котиков и кривляния в «Тик-Токе». Или боятся, что при коллективном общении люди легче раскроют их тайны. Тоже неважно…
— А он думает, — сказал гость одобрительно. — Молодец какой. Знаешь, может, и хорошо, что нам интернет прикрыли. Молодёжь стала больше думать, а не ругаться друг с другом… и революционные чатики создавать.
Умный дядька. Правду он сказал или нет, но, кажется, только что намекнул мне, за что благодарен отцу.
— Зачем Инсеки создали Гнёзда?
Врасплох я его этим вопросом не застал. Но он едва заметно поморщился, как человек, который не хотел слышать этого вопроса. Не потому, что не знал ответа, а потому, что прямо ответить не мог.
— В гуманных целях, конечно же, — сказал он, глядя мне в глаза. — Для спасения больных и умирающих. Одно лишь Гнездо в Минкульте каждый год спасает от смерти больше сотни детей.
Я открыл и закрыл рот. Кивнул. Спросил:
— Продавцы — это иной вид пришельцев?
— Да.
— У них какие-то свои цели?
— Да.
— Зачем им кристаллы?
— Им они не нужны.
— Но кому-то нужны?
— Факт.
Это походило на пинг-понг. Он даже отвечал с каждым разом всё быстрее.
— Что такое кристаллы?
— Органические соединения.
— Откуда они берутся?
— Иногда их вырабатывают люди.
— Это вредно людям?
— Ничуть.
Так, я опять не туда пошёл. Думать системно…
— Инсеки или Продавцы — угроза человечеству?
— Не прямая.
— А прямая угроза есть?
— Да, — гость выпил. Посмотрел на отца. — Денис Михайлович, замечательный виски, сын ваш умный парень и так приятно было увидеться. Но спешу, работа. Три коротких вопроса, три коротких ответа.
Три вопроса.
Что можно спросить?
Про Инсеков, Продавцов, Изменённых?
Или…
— Вам начальство позволило со мной говорить?
Он дёрнул головой, блеснув очками:
— Да.
— Вы хотите, чтобы я… что-то сделал?
— Да.
— Мне будут помогать?
— Нет, — гость встал. Положил руку отцу на плечо: — Хороший у тебя парень растёт. Удачи ему.
Я словно бы исчез для него. Превратился в «хорошего парня», которому было сказано всё возможное.
Отец проводил его до дверей, они о чём-то ещё негромко поговорили. Потом звякнул замок, отец вернулся. Недоумённо посмотрел на меня.
— А три последних вопроса были так важны?
— Конечно, — ответил я. — Очень. Если ему позволили говорить со мной, то есть надежда, что всё сказанное — правда. На самом деле он ведь ждал этого вопроса, ты заметил? Одно дело бывший начальник, или кто ты там ему был… а другое — разрешение сверху. Потом он дал понять, что я не должен сидеть и ждать у моря погоды, а должен что-то делать. Что со мной случится, ему не особо важно, я без иллюзий, но раз уж они разрешают, значит, у меня есть шанс что-то изменить.
— Ну а третий вопрос? Неужели ты рассчитывал на какую-то помощь?
— Нет. Он сказал, что не будут помогать, — разъяснил я. — Но это значило совсем другое, что не будут мешать. Я всё-таки решил до конца прояснить.
Отец покачал головой. Кажется, с одобрением. Спросил:
— Плесну себе ещё?
— Конечно. Да забирай всё, я же не пью эту гадость.
— Но ты не узнал ничего нового про пришельцев и Гнёзда, — сказал отец с сожалением. — А ты ведь хотел поговорить именно об этом.
— О нет, папа, — я улыбнулся. — Как раз узнал. На самом деле всё было на поверхности, но люди смотрят на то, что есть. А надо смотреть на то, чего нет.
— Не понимаю, — признался отец.
Но я не стал разъяснять.
А он не стал расспрашивать. По-моему, его задело за живое, что в таком коротком разговоре он не заметил главного. И теперь папа станет прокручивать всё сказанное в голове, пытаясь понять.
Я тоже собирался этим заняться.
— Береги себя, — сказал папа. — И… задавай вопросы, если что.
Когда отец ушёл, я снял с телефона трубку и нажал две клавиши. На маленьком чёрно-белом экране высветился длинный номер. Я постоял, глядя на него.
У меня отличная память на числа. Вот всякие стихи, цитаты трудно запоминаю. А даты и номера — хорошо.

Часть вторая. Глава 3
Глава третья
Встал я рано, за окнами ещё было совсем темно и падали последние капли дождя. Ночные ливни в нынешней Москве дело обычное. Я включил чайник, бросил вариться пару яиц — если уж день предстоит напряжённый, то надо позавтракать нормально, а не рационом из Комка.
А я чувствовал, что денёк выдастся интересный.
Потом я достал из маленького сейфа в хозяйском кабинете (он был вмурован в стену, и прежние жильцы любезно оставили его пустым и открытым) свой запас кристаллов. Тут были не только красные и оранжевые (хорошей чистоты и формы), из любопытства я сохранял и красивую мелочь. Вот обычный вайкр, но редкой кубической формы — интересно, сколько за него дадут? Проверим…
Я погрел их в ладони, потом с сожалением выбрал красную гексоктаэдрическую рэдку, шедевр моей коллекции — очень уж долго храню, сколько ни согревай — скоро начнёт оплывать, оранжевый орик в форме семигранной призмы, великолепный синий дисковый блюк, ну и фиолетовый кубический вайкр.
С таким набором можно банкет устроить. С чёрной икрой и копчёной мойвой.
Всю эту красоту я добавил в пакетик к кристаллам попроще, спрятал в карман джинсов и пошёл завтракать.
Наши, человеческие, власти вмешиваться в происходящее не будут. Это мне вчера прямо дали понять, да я и раньше не сомневался. Ничего иного ожидать не приходилось. Задача властей — ну, кроме как заботиться о собственной выгоде — ещё и поддерживать жизнеспособность страны. Охранять порядок, пытаться восстановить сельское хозяйство, которое из-за климатических изменений сильно пострадало, промышленность развивать — в тех сферах, где Инсеки не запретили. Одно лишь уничтожение ядерной энергетики и гибель большинства спутников связи и наблюдения — головная боль на десятки лет вперёд. Есть ещё толпы людей, которые вместо работы предпочитают искать кристаллы и жить с того. Есть международные конфликты, потому что всякие малоразвитые страны с энтузиазмом принялись сводить давние счёты между собой и внутри себя — бывшим сверхдержавам стало не до них. Кризис классических религий, возникновение новых… Где во всём этом место для Гнёзд и незначительного числа их обитателей? Да нигде. Может быть даже, власти по всему миру выдохнули с облегчением, когда отпала нужда лицемерить и тратить немалые ресурсы на спасение больных детей. Кто туда попал — из поля зрения властей выпадает. Инсеки явно дали понять, что Гнёзда должны жить своей жизнью, сами по себе. И это всех устраивает.
Инсеки тоже не вмешаются. Но не потому, что им всё равно, мне показалось, что происшествие их сильно задело. Как ни странно, больше всего походило на то, что у них нет возможности самим расследовать случившееся, обезопасить Гнёзда и найти виновных в нападении. Вроде и неслыханная мощь… и полнейшая беспомощность в этом вопросе. Но если вдуматься, часто ли они вмешивались в земные дела? Уничтожение ядерного оружия и энергетики — это раз. Вакцина от всех вирусов — два. Создание Гнёзд — три. Больше ничего явного я припомнить не мог. Представительства? Это скорее для выпуска пара. Комки? Непонятно, сколько тут их инициативы.
Продавцы? Им нужны только кристаллы. Мне вообще кажется, что Изменённых они обслуживают с меньшим интересом, чем обычных людей. Видимо, те и впрямь платят не кристаллами, а какой-то иной, менее ценной валютой.
Значит, Гнёзда беззащитны перед новым ударом.
Вот здесь и надо искать союзников.
У меня было одно очень важное преимущество перед всеми людьми на Земле.
Я этот самый, мать его так, Избранный!
Чозен Уан.
Не потому, что у меня в крови медихлорианы, мои яйца из криптонита или я ещё чем-то отличаюсь от других.
Дарина выбрала меня от безысходности, ну и желая прикрыть от полиции. Но выбор был сделан, Гнездо призвало меня. Я сразился с монстром и убил его. И пусть Призыв отозван, печать снята — сделанное не отменишь.
Я один из немногих людей, кого Изменённые призывали на помощь.
Может быть, даже единственный, оставшийся после этого в живых.
Повод ли это для других Гнёзд рассматривать меня как союзника?
Я очень надеялся, что да.
Во всяком случае, люди вокруг считают так. Поэтому Лихачёв и не забрал «корочку», а вовсе не потому, что я такой красавец и умница. Поэтому вежливые ребята из ФСБ дотошно меня расспросили, изъяли чудо-патроны, но не стали ни запугивать, ни вербовать, ни даже отбирать пистолет. Поэтому вчера пришёл безымянный человек со Старой площади… вовсе не из благодарности отцу.
Оказанные услуги чего-то стоят лишь если ты рассчитываешь на новые.
Может быть, так решат и другие Изменённые?
Я слопал яйца и пару тостов, выпил две кружки сладкого чая. Застегнул кобуру. Выстиранная ветровка была немного мятой, но ничего, на теле отвисится…
Входная дверь содрогнулась от тяжёлого удара.
На мгновение я застыл, глядя вдоль коридора на лёгкое облачко пыли, расходящееся от двери. Нет, сама дверь устояла — хорошая стальная дверь, поставленная лет тридцать назад. И рама с заведёнными в бетон металлическими штырями выдержала. Пыль шла от дверной обивки и посыпавшейся штукатурки.
Я сразу вспомнил, как тварь в Гнезде пыталась выбить дверь из инопланетного сплава.
Нет, пожалуй, моя бы не устояла перед таким монстром.
Ещё один удар. Дверь опять вздрогнула, но выдержала.
Кто бы там ни был, сейчас весь дом проснётся!
Сейчас же родители проснутся. Испугаются за меня. Кинутся вниз по лестнице…
Я сделал шаг к двери, нашаривая пистолет. Если там монстр, то ничего я с ним не сделаю, обычными-то пулями. Даже если он видимый. Я ведь не ускорен Гнездом, не прикрыт им от ударов…
В дверь ударили ещё раз, но на этот раз гораздо слабее.
И я услышал шёпот, идущий изнутри головы.
«Оставайся дома…»
Вот это походило на монстра в Гнезде. Точно такие же слова-картинки. Только не громкие и разборчивые, а бормотание на краю сознания.
«Живи…»
Ещё один удар, совсем слабый. И тишина.
Что на меня нашло — сам не знаю. То ли затихающая сила ударов. То ли невнятность слов.
Будь тварь сильнее, она бы ворвалась и убила меня.
А она лишь хотела напугать.
Задвижку заело, но я рванул её изо всех сил, провернул замок, распахнул дверь, держа пистолет перед собой.
На площадке никого не было, а вот с лестницы доносился топот ног.
Ломившаяся ко мне тварь убегала!
Я кинулся вслед, не раздумывая, пытаясь если не догнать, то хотя бы увидеть. На мгновение мне показалось, что я заметил быструю тень, в прыжке оттолкнувшуюся от стены и кубарем понёсшуюся вниз. Но когда я сбежал со ступеней, подъездная дверь была распахнута, а в переулке никого не оказалось.
Опустив ствол, я несколько секунд бдительно оглядывал окрестности, пока не обнаружил, что стою в луже от ночного дождя. Спрятал пистолет, вошёл и прикрыл дверь.
Посмотрел на консьержа.
Тот сидел на полу, прислонившись к стене, и потирал голову. Глянул на меня и сказал:
— Ну и дружки у тебя… Максим.
— У меня?
Он встал, крякнув и придерживаясь за стену.
— Покурить собрался… а этот у дверей тёрся. Парень в плаще, капюшон на лицо надвинут, худой… — он замялся. — Угловатый какой-то, будто ломаный. И словно горбатый. Но высокий! Шмыг в подъезд, я его за плечо, он сказал: «К Максиму»…
— Виктор Андреевич, а он точно это сказал? — уточнил я.
Консьерж задумался.
— Сказал… странно как-то… но я точно слышал! Я его держу, а он вдруг мне в лоб… кастет у него, гадёныша, что ли… ну и дружок…
— Да какой он мне дружок? — сказал я. — Таких друзей… сами знаете, за что — и в музей. Хулиганьё мелкое. Петарды у меня под дверью взорвал.
— А! — Андреич кивнул. — То-то я слышал грохот… Кто это?
— Знать бы… — пробормотал я. — Вы как, живой? Сотрясения нет?
Консьерж вяло пожал плечами. Сказал:
— Ты свидетель, я пытался задержать.
Я понял, о чём он беспокоится. Успокоил:
— Да к вам никаких претензий. Я разузнаю, кто хулиганил. Вы сядьте лучше.
— Наверное, под наркотой… — размышлял вслух Андреич. — Потому такой дёрганый и сильный.
Его явно терзало, что какой-то странный парень так легко его вырубил. Я, конечно, мог объяснить, что он попытался остановить монстра в начальной фазе изменения, а тот даже без силовых полей и невидимости способен был любого ушатать.
Но, боюсь, тогда пришлось бы искать нового консьержа.
— Ты в одних носках, — заметил Андреич.
— Да, выскочил по запарке, — признался я. — Пойду обуюсь.
Я вернулся домой, сменил промокшие носки и обулся.
Потом уже вышел из дома.
Но вначале мне пришлось успокоить выбежавших родителей. Получилось не очень, если честно.
Если жницы сохраняют индивидуальность, то у стражей она стирается. Я смотрел на двух Изменённых у входа в раменское Гнездо и пытался понять, они ли стояли тут в мой прошлый визит.
Кажется, всё-таки другие.
А ещё за их спинами маячила старшая стража. Ростом она была такая же, под два метра, но куда шире в груди. Лицо как маска, кожа твёрдая, чешуйчатая. И глаза прикрыты прозрачными внешними веками.
Никогда раньше не видел, чтобы старшие стражи дежурили у входа в Гнездо.
Я терпеливо ждал хранителя. Тучи сегодня разошлись, солнце грело вовсю, земля парила. Зеленели деревья в парке. Интересно, Изменённые совсем не выходят погулять? Даже куколки и жницы?
Наконец-то появилась хранитель.
— Здравствуйте, — сказал я вежливо. — Как ваши дела?
Хранитель изучающе смотрела на меня. Потом спросила:
— Тебя не тревожит Гнездо?
Я покачал головой.
— Нет. Совершенно.
— А в прошлый раз?
— Было очень неприятно, — признался я.
— Любопытно, — заметила хранитель. — Необычно.
— Знаете, что я думаю? — спросил я. — До Призыва я ощущал беспокойство, проходя мимо любого Гнезда. После Призыва моё Гнездо стало приятно… звучать. Зато ваше меня будто отталкивало. А когда Призыв сняли — всё вообще отключилось.
Хранитель сказала:
— Да. Это интересное наблюдение. Я слушаю тебя, Максим.
— Вы знаете, что я убил нападавшего?
Кивок.
— Ещё я поговорил с Инсеками.
Вот теперь она слегка забеспокоилась, но опять промолчала.
— Инсеки попросили людей наблюдать за Гнёздами. Мне кажется, они опасаются, что атака повторится. Вас ведь тоже это тревожит?
— Почему ты так решил?
— Вы увеличили охрану. Но не думаю, что она справится с новым монстром.
— Если он будет.
— Он уже есть, — сказал я. — Сегодня пытался выбить дверь в мою квартиру. Говорил, чтобы я никуда не ходил. Пока он слаб, когда я вышел — убежал. Но это ведь вопрос времени, правда?
— Я не знаю. Почему нас это должно волновать? Твоё Гнездо было объектом атаки.
— А вдруг вы следующие?
— Мы ни с кем не воюем.
— Так и гнездниковское не воевало, — сказал я наугад. — Дело же не в этом. Мы-то знаем, верно?
Хранитель молчала, пялилась на меня белыми слепыми глазами.
— У меня есть опыт, — сказал я. — Помогите мне уничтожить того, кто посылает монстров. Это ведь в интересах всех Изменённых.
Если честно, тут крылось самое слабое место в моих планах. Пусть Гнёзда между собой и не воюют, ну так они и в дружбе особой не замечены. А что, если им безразлично или в радость уничтожение чужого Гнезда?
— Чего ты хочешь? Какой помощи?
— Информации, хотя бы догадок о том, кто враг.
— Если с врагом не можем справиться мы, ты на что рассчитываешь?
— Я справлялся. Когда был призван, — я даже не запнулся, когда продолжил: — Призовите меня.
Одна из стражей едва заметно повернула голову и посмотрела на меня. Старшая стража зашевелилась, переступила с ноги на ногу и снова замерла. Надо же! Я сумел удивить Изменённых.
— Есть две причины, по которым я этого не сделаю, — ответила хранитель. — Первая — это равносильно объявлению войны. Вторая — Гнездо не может призвать того, кто уже призывался другим Гнездом.
Я с досадой взмахнул рукой.
— Ты сильно огорчён, — сказала хранитель. — Быть может, тебе так нравится секс с Изменёнными? Я могу попросить жницу…
Наверное, по моему лицу всё было понятно — она замолчала. Сказала:
— Не хотела тебя обидеть. Мы дружественны к людям и переживаем за человечество. Ты вызываешь во мне симпатию, я желала помочь.
— Желаешь помочь — так помоги! Кто посылает монстров?
— Не мы, не Инсеки, не Продавцы. У всех есть свои интересы, уничтожение Гнёзд никому не нужно.
— Но это и не люди…
— Не люди, — согласилась хранитель.
— Да я всё давно уже понял, — сказал я. — Чего тут понимать-то. Кто-то ещё прилетел! Пытается нас захватить, верно?
Хранитель медленно покачала головой.
— Никто не прилетал после Продавцов, Максим.
Я понял сразу. Будто меня молнией пронзило.
— Они… давно уже тут? Инсеки прилетели на Землю, когда здесь уже кто-то был? Да? Так? И те, кто был раньше — пакостят?
Хранитель молчала.
— Нет, для пакостей как-то мелко, — пробормотал я. — Дело не в этом… Тут уж я не ошибаюсь, я умею считать. Сколько вас в Гнезде? Всех, от куколок до матери?
Я не ждал каких-то чисел, но хранитель ответила.
— В Гнезде две тысячи триста шесть Изменённых.
— Ясно, — сказал я. — Примерно так и думал. А сколько умирающих вы принимаете в год?
Вот теперь она промолчала.
— Важно не то, что есть, а то, чего нет… — сказал я. — То, чего ты не видишь… К вам привозят не меньше тысячи детей в год. Я, прежде чем пришёл, поговорил с дорожной полицией. Знаете, когда есть удостоверение консультанта отдела «Экс»… им хочется выговориться. Работа скучная, народ не любит ездить мимо Гнезда… но скорая приезжает каждую ночь. Иногда и две. Ваше Гнездо самое старое в Москве. Тут должно быть тысяч десять Изменённых… где они, хранитель? Где ваши братья и сёстры? Что вы с ними делаете?
— Не лезь в наши дела, человек, — сказала хранитель.
И я вдруг услышал в её голосе эмоции. Боль, тоску, бессилие.
Может быть, я случайно пробудил в ней человеческие чувства, сказав то, о чём хранитель сама не хотела думать. А может быть, чувства всегда в ней были — с того момента, когда она (или он?) получила свою первую порцию мутагена.
Просто спрятанные от всех, чтобы было легче жить.
— Хоть чем-то помогите, — сказал я. — Потому что я всё равно полезу в ваши дела. Вы не Инсеки, вы люди!
— Мы не люди! — резко сказала хранитель.
Пробил я её, разозлил!
— Все мы люди!
Стражи заворочались, глядя на хранителя. Я подумал, что, если она сейчас прикажет, мне отвесят такого пинка, что я до метро докачусь.
— Чего ты хочешь?
— Справиться с монстром.
— Человек не сможет. Изменённый тоже не сможет.
— Хоть что-то! Шанс!
Хранитель опустила руку к бедру. Комбинезон разошёлся под её пальцами, она что-то медленно вытащила — и протянула мне. Сказала:
— Это твой шанс.
На её ладони лежал узкий, будто пенал, термос. Она сняла крышку — внутри была прозрачная пластиковая ампула. В ней перекатывалась горошина маслянистой фиолетовой жидкости.
— Надо ввести в кровь, — сказала хранитель. — Вероятно, это тебя убьёт. Но ты получишь несколько минут.
— Что это? — спросил я растерянно.
Я ожидал чего-то иного. Неощутимой «печати» или, может быть, футуристического пистолета, стреляющего смертоносными лучами.
— Концентрат мутагена первой фазы.
— То, что вы вводите умирающим детям?
— Мы вводим инициирующую дозу. Здесь в пятьдесят раз больше.
Меня передёрнуло, по коже мороз прошёл.
— Если не будешь вводить, то не бери. Это большая ценность.
Я спрятал «пенал» в карман. Спросил:
— Как-то особо с ним обращаться?
— Не нагревай сильно.
— Куда колоть-то?
— Лучше в вену или артерию.
— Спиртиком протереть и шприцем уколоть? — я попытался усмехнуться.
— Спиртом можешь пренебречь, — сказала хранитель. — В твоём случае это неважно.
— Ага, — сказал я. Меня потряхивало, будто я уже вводил себе этот чудовищный допинг. — И что произойдёт? Я превращусь в Изменённого?
— Взрослый человек не может измениться. Впрочем, никто не пытался ввести концентрат.
— А ведь ты не постоянно с ним ходишь, — сказал я. — Значит, допускала, что понадобится. Надеялась, что я тебя уговорю. Ты человек.
— Мы не люди, — повторила хранитель. — Но мы помним, что были людьми. И делаем для человечества больше, чем ты можешь себе представить.
Она развернулась и побрела назад — странное существо непонятного пола, от силы моих лет, с жуткими белыми глазами и спрятанными под этой ледяной внешностью человеческими чувствами.
Я получил то, чего требовал.
Но радостно мне от этого не было.

Часть вторая. Глава 4
Глава четвёртая
Возле метро «Мичуринский проспект» тоже есть Комок — он упал на здание Почты России. Острословы говорят, что с запозданием на неделю относительно всех остальных Комков…
А ещё он, хотя это чистая случайность, от метро выглядит как большой утюг. Даже что-то вроде ручки есть.
И как после этого местные называют Комок? При таких шикарных вариантах?
Баклажан!
Ну с какой стати-то? Он даже не фиолетовый!
Иногда мне кажется, что главная человеческая черта — это делать всё наперекор здравому смыслу.
Я не пошёл в метро сразу, а дошагал до Комка. В глубине души я понимал, почему пошёл именно туда — не хотел приближаться к нашему Гнезду.
Тут было людно: на улице стояло что-то вроде очереди, в основном из молодёжи. Пять парней-сёрчеров, две девушки, два мелких пацана, сжимавших в ладошках найденные, скорее всего даже без очков, кристаллики. Был и пожилой, хмурый и важный сёрчер, даже у Комка не снявший дорогие зеркалки. И суетливая немолодая тётка, скорее всего кристаллы получившая от детей или внуков. А ещё смуглый с хищным взглядом парень — я бы предположил, что это мелкий торговец наркотой. Скорее всего так и было, торговал смесями за кристаллики. Опять же странно, в Комке можно получить всё, что угодно, хоть мешок героина, только кристаллы неси. Но некоторые, очевидно, предпочитали дилеров на стороне.
Очередь шла быстро. Никто не мешал всем набиться в Комок, но тут, видно, было принято ждать снаружи. В каждой избушке свои погремушки, в каждом монастыре свои уставы…
Ушли поодиночке парни-сёрчеры, вдвоём вошли и вышли из Комка девушки. Выбежали довольные пацаны, выдирая друг у друга из рук простенькие очки-зеркалки — молодцы, накопили. Пожилой сёрчер отсутствовал дольше всех, тётка вышла быстро — со здоровенными сумками. Закупилась хорошими продуктами? Восточный парень тоже вышел почти сразу, улыбаясь при этом так радостно и дружелюбно, что я устыдился своих мыслей. Может, никакой он не наркоторговец. Может, маме лекарство купил или девушке подарок…
За мной уже собралась новая маленькая очередь, когда я вошёл в Комок. Ну, тут всё обычно. Помещение неправильной формы, потолок светится, воздух прохладный и свежий. Часть зала отгорожена занавесом, за стойкой Продавец, закутанный в несколько слоёв одежды.
— Эй, чел, извини, спешу ужасно… — за мной в Комок влез парнишка лет семнадцати. — Мне быстро, а? Без обид, братка!
Я пожал плечами. Я не то, чтобы сильно спешил, а сёрчер сёрчеру брат и товарищ.
Парень просочился мимо меня к прилавку и вывалил на стойку горстку рэдок.
Ого!
Нет, рэдки были паршивые, я даже от дверей видел. Мелкие, бесформенные, тусклые. Но явно красные.
Накопил?
Да нет, похоже напал на жилу. Изредка такое бывает.
— Качество так себе, — сказал парень Продавцу самокритично. — Но красные, чистый огонь. И свежачок.
Я даже подумал, что передо мной юный авантюрист, притащивший Продавцу обточенные стёклышки или выращенные дома кристаллы. Хромовый ангидрид, гексацианоферрат, просто соль и сахар с акварельными красителями — всё идёт в дело. Продавцы даже не сердятся на таких, просто объясняют, что это не подходит. Такое ощущение, что они заранее считают людей идиотами, словно какие-нибудь конкистадоры, которым индеец вместо золотого самородка принёс жёлтый початок кукурузы.
Но Продавец кристаллы взял. Тихо что-то обсудил и ушёл за товаром.
— Поздравляю, удачный поиск, — сказал я.
Парень снисходительно кивнул. Вся его вежливость, едва я его пропустил, растворилась бесследно.
— Да, ничё так…
Я подавил раздражение. Кристаллы у него были дерьмовые.
Продавец вынес большой пакет, вручил сёрчеру, тот вышел, кивнув мне на прощание. Я выложил на прилавок рэдку.
— Хороший экземпляр, — сказал Продавец. — Что желаете?
— Патроны для макарова. Особые. Способные убить Изменённых.
— Есть разные типы патронов, — ответил он без удивления. — Вам какие?
Чёрт. И впрямь, с чего я взял, что те чудесные боеприпасы — единственные в своём роде?
— Тогда извините, — я потянулся за кристаллом. — Я покупал в Комке на Леонтьевском…
— Ничего страшного, я узнаю, что именно вам продали, — Продавец скрылся за шторой.
Некоторые считали, что все Продавцы связаны между собой телепатической или ещё какой-то связью. За это говорили одинаковые цены и очень сходная внешность. Другие даже считали их единым организмом.
Видимо, ошибались.
Продавец вернулся минут через пять. Очередь, небось, уже ворчит.
— Я дам вам два магазина к пистолету, — сказал Продавец. — Это даже более эффективные патроны.
— Не хотел бы рисковать, — с сожалением ответил я. — Те патроны работали, а насчёт этих…
— И в подарок — точно такие, как вы покупали. — Продавец достал из своих одежд третий магазин.
Да я богач!
Можно идти на войну!
— Но вы убедитесь, что мой товар лучше, — заговорщицки понизил голос Продавец. — Не поленитесь в следующий раз заглянуть сюда.
О как! Они конкурируют.
— Может быть, у вас найдётся какое-то оружие? — спросил я. — Необычное… неземное.
— Нет, — резко ответил он. — Нет, нет, нет. Это запрещено строжайше. Никто не продаст.
Взгляд его при этом не отрывался от пакетика с кристаллами. Он явно углядел и красивый орик, и редкий блюк.
— Может быть, что-то другое? — предположил я. — У меня неплохие кристаллы.
— Покажите синий.
Он долго изучал блюк. Я знал, что его зацепило — не цвет, не чистота, не размер. Диск — очень необычная форма для любого кристалла, а уж для синего…
— Я бы хотел получить этот, — сказал Продавец.
— Предложите мне что-нибудь. Удивите меня!
Продавец размышлял.
— Даже информация может быть хорошей платой, — закинул я удочку.
— Нет, это ещё более запретно, — сказал Продавец с сожалением. — Я могу продать лишь то, что существует на Земле или уже предлагалось людям…
— Инсеками? Или… другими?
Продавец поднял голову, помолчал. Потом сказал:
— О! Я знаю, что вам нужно. Но потребуется некоторое время.
— Подожду.
— Полчаса.
Я вышел из Комка и предложил сердитым покупателям проходить. Нашёл поблизости кафе. Выпил кофе и съел бутерброд, размышляя, не стоило ли забрать блюк с собой. Да ну нафиг, Продавцы не обманывали…
Потом вернулся и вновь встал в очередь.
Продавец меня ждал. На прилавке лежал металлический термос — побольше того, что я получил от хранителя.
— Мутаген? — удивился я.
— Не совсем. — Продавец на миг задумался. — Это то, что вы бы очень хотели иметь. Но я не могу объяснить, что именно вам продаю. Устроит такая сделка?
Я покрутил пальцем у виска.
— Если бы вы знали, что я предлагаю, то не сомневались бы ни секунды, — сказал Продавец. — Большего сказать не могу.
— Добавьте какой-нибудь рюкзачок, — попросил я. — Не в руках же тащить.
Видимо, мои слова были сочтены наглостью, потому что рюкзачок оказался детским, розового цвета и с блескучей аппликацией: играющие котята.
Но термос туда легко поместился, и я с невозмутимым видом взял рюкзачок за лямки. На спину мне он, конечно же, не налез бы.
Милана пришла под вечер. Я даже не до конца верил, что она придёт — заканчивал замазывать трещину в штукатурке вокруг двери. Работы было немного, но хотелось сделать всё аккуратно, чтобы и следов не осталось.
— Я в ужасе. Ты ещё и мастер на все руки, — сказала она, остановившись у открытой двери. — А стиральные машины чинить умеешь?
— Нет, — признался я, приглаживая шов шпателем.
— Что случилось? — она заметила вмятины на двери и нахмурилась.
— Кто-то ломился утром. Так что… у меня может быть опасно.
Она молча вошла и бросила сумку у дверей. Сумка была объёмистая.
— Я уже подруге сказала, что меня не будет несколько дней. Она своего позвала… если вернусь, то это будет ещё опаснее.
Подойдя сзади, Милана обняла меня. Спросила:
— Это… как в Гнезде было? Монстр?
— Не в полной силе, — я не стал врать. — Просто пугал. Велел сидеть дома… в общем, чтобы не лез в их дела.
— Кошмар. По центру Москвы ходит монстр, — Милана нервно рассмеялась. И сразу посерьёзнела: — А ты что?
— Купил патроны в Комке.
— Я боюсь. За тебя боюсь.
— Не надо, — я потёрся подбородком о её ладонь.
— Ай! Не царапайся. Лучше побрейся.
— Всё будет хорошо, — сказал я. — Наверное.
Милана прикрыла дверь. Посмотрела на результаты моей работы. Нахмурилась:
— Если хочешь, я покрашу. Только лучше всю стену вокруг двери, тогда совсем следов не будет… Максим, ты собираешься пойти в Гнездо?
— Монстр снова к ним придёт, — сказал я. — Как-то обидно, понимаешь? Не люблю оставлять дела недоделанными.
Милана вздохнула.
— Почему я не встретила тебя осенью?
— А почему именно осенью?
— Ну… я в конце сентября познакомилась со своим…
— Злобным карликом.
— Злобным, косым, кривоногим… — она вздохнула. — Зимой я бы с тобой вообще не стала встречаться. Не глянула бы даже. Я была вся счастливая.
— Что, приходил мириться? — спросил я.
— Угу. Раскаивался, извинялся, бил себя в грудь. Говорил, что он старый дурак.
— Сдаётся мне, этот злобный карлик не так прост, — сказал я.
— Он преподаёт у нас. Но он молодой ещё совсем. Выше тебя на полголовы, любит горные лыжи и ныряет с аквалангом.
— Блондин?
— Нет, с этим не сложилось. Брюнет. И ещё курит. Но говорит, что в качестве самонаказания бросит.
— Что ты ему сказала?
— Что подумаю, — тихо ответила Милана.
Я молчал, стоял, не оглядываясь. Потом отложил шпатель, отряхнул руки и спросил:
— А мне-то зачем рассказываешь?
— Чтобы, если ты решишь меня бросить, не переживал впустую. Я же вижу, ты такой… — она замялась.
— Прямой? — предположил я.
— Нет, — она вдруг рассмеялась. — Наоборот. Круглый. Как спасательный круг. Считаешь, что если за тебя уцепились, то надо держать. Это хорошо, потому что редко бывает. Но меня держать не обязательно. Я не утону. Когда надо было — я вцепилась, ты удержал.
— Я тоже вцепился, и ты удержала, — сказал я. Повернулся, обнял её. Мы постояли, не целуясь, а просто обнимая друг друга.
— Можно, я пару дней всё-таки у тебя поживу? — спросила Милана.
— Конечно. Сколько хочешь.
— Нет, сколько хочу нельзя. Тогда я останусь. И мы оба будем мучиться.
Я кивнул.
— Пойду, побреюсь.
Я побрился. И принял душ. Причём не запирая дверь. Ну вот такой я человек, да. Но Милана, конечно, не зашла. Когда я вышел, она готовила ужин, взяв за основу пищевой рацион из Комка, но добавив в кашу тушёнки.
— Знаешь, я кое-что выяснил, — сказал я, садясь за стол. — Не знаю, пригодится ли тебе, но лучше такие вещи знать… Инсеки и Продавцы не единственные пришельцы на Земле.
Она нахмурилась.
— И самое интересное, что эти, третьи, они у нас давно. Ещё до Перемены. Ты понимаешь, что это значит?
Милана аккуратно нарезала маленькую горбушку хлеба. Кивнула:
— Догадываюсь. Всякие фрики непрерывно это говорили, но кто же их слушал… Земля и раньше была оккупированной планетой?
— Типа того, — я невесело рассмеялся. — Инсеки нас не завоёвывали. Они нас взяли с боем. Как трофей.
— Зачем?
— Во-первых, кристаллы. Не знаю, зачем они им, но это явно ценная вещь. А во-вторых… в Гнёздах должно быть гораздо больше Изменённых, чем есть. На порядок больше.
Милана села напротив. Поморщилась.
— Гадость какая… Господи, какая мерзость! Так мы не спасаем больных детей. Мы их продаём!
— Вроде того.
Обхватив себя за плечи, Милана согнулась над столом. Уставилась в тарелку.
— Что они с ними делают?
— Не знаю. Едят, трахают, устраивают гладиаторские бои! Не знаю.
— Куколок, что ли? — с ужасом спросила она.
— Не знаю. Может, жниц или стражей. Может, там и нет ничего плохого, может, они их как домашних любимцев держат. Или вообще считают, что Изменённые лучшая часть человечества и переселяют их в другие миры. А нас, злых и импульсивных, оставили доживать своё на Земле.
Милана чуть успокоилась. Спросила:
— А ты мог бы точно выяснить?
— Вряд ли, просто мне намекнули… ну я и посчитал примерное количество. Даже если часть Изменённых умирает в процессе мутации, всё равно… Но никто ничего не говорит.
Мы молча принялись есть.
— Знать бы точно… — сказала Милана с горечью. — Если там что-то плохое, то надо ведь рассказать.
— Кому? Власти знают, будь уверена.
— И что?
— А что? Ничего. Кто и что может сделать?
— Никто и ничего, — согласилась Милана. — Слушай… если в Москве одиннадцать Гнёзд… по России их больше сотни… в мире тысяч пять-шесть, наверное…
Она снова замолчала.
— Несколько миллионов Изменённых в год по всей Земле, — сказал я. — Тоже прикинул на пальцах. Не зная среднего размера Гнёзд, сказать трудно. В Азии и Африки вообще беда. Там, говорят, родители здоровых детей тащат в Гнёзда. Ну, если прокормить трудно. А некоторые считают это удачной судьбой для ребёнка, даже богатые люди.
— Ведь раньше такого не было, — сказала Милана. — До Перемены.
— Гнёзд?
— Ну да. Если ты говоришь, что есть какая-то третья сила, ещё какие-то пришельцы, которые были на Земле… так они нас защищали, выходит? И если они ещё тут, если их найти…
— Ты же сама меня научила, — сказал я. — Смотри не на то, что видно, а на то, чего нет. Гнёзд на Земле раньше не было?
— Не было…
— А люди пропадали. И дети, и взрослые. Очень часто бесследно. Знаешь, сколько?
Она молчала.
— Если отбросить обычные несчастные случаи, маньяков, побеги, ложные слухи, найденных или вернувшихся… Только по развитым странам выйдет миллион в год. Но, скорее, больше. А по странам третьего мира толком и не посчитаешь.
— Максим… — тихо сказала Милана. — Вот теперь мне страшно.
— Мне тоже, — честно ответил я.
Странно, когда случилась Перемена, я это принял довольно спокойно. Даже нашёл повод порадоваться, когда по телевизору показывали упавшие ракеты — разбившиеся, разбросавшие в стороны не радиоактивный плутоний, а обычный свинец. Это же здорово, что ядерная война закончилась, не начавшись?
Мир радикально изменился, и то, каким он был до Перемены, перестало меня интересовать. Я его словно забыл, выбросил из головы вместе с детскими играми. Только чатики было жалко, и что в «Доту» с «Фортнайтом» больше не поиграешь.
А теперь я понял, что мир ничуть не изменился.
Просто то, что раньше было скрыто, беззастенчиво выставили на самом виду.
Но люди те же бараны. Если нас режут чуть в стороне от пастбища, то всем плевать.
— Как теперь можно жить? — спросила Милана. — Я не знаю, Максим…
— Милана, тебе двадцать пять…
— Двадцать четыре.
— Всё равно. Как я понимаю, и раньше-то в основном исчезали те, кто моложе.
Я прям почувствовал, что она сейчас хочет сказать. Что-то вроде того, что дело не только в ней. Что никогда не заведёт детей, раз уж мир устроен так. И что человечеству лучше вымереть, если всё это правда. Но она промолчала.
А самое ужасное, я прекрасно понимал, что мы не вымрем. Даже если завтра Инсеки объявят, что будут забирать для своих кулинарных нужд каждого второго ребёнка.
Просто люди начнут делить детей на тех, что для себя, и тех, что для пришельцев…
В дверь позвонили. Милана тревожно посмотрела на меня.
— Я очень популярен последнее время, — сказал я. — Красивые поклонницы, мудрые учёные, преданные последователи… Это родители, наверное.
Оставив Милану за столом, я пошёл к двери. Открыл, не глядя в глазок. Как-то мне было всё равно, кто там.
За дверью оказалась Наська.
— О, — сказал я растерянно. — Привет.
— Привет, — мрачно ответила куколка. Она была в цветастом платье и выглядела почти нормально. Ну, если бы ещё кеды сменила на туфли и причесалась…
— Ты одна?
— Ну да. А ты один?
Я замялся.
— Ясно-понятно, — Наська вошла и сразу заглянула в коридор, ведущий на кухню. Увидела Милану и помахала рукой. — Привет! Я ненадолго!
Милана подошла, с интересом глядя на неё. Ну да, про куколку я ничего не говорил. А по ней особо и не скажешь, что она Изменённая.
— Меня зовут Милана.
— Меня Анастасия, — вежливо сказала Наська. — Очень приятно. Я сестра Максима.
— Да? — Милана с удивлением поглядела на меня.
— Она фантазирует, — сказал я. — Она вечно фантазирует. Наська — сестра… моей знакомой девушки из Гнезда. Жницы.
Наська посмотрела на меня неодобрительно. И сказала:
— Ну да. И её сестра тоже.
— Но ты не можешь одновременно быть сестрой Максиму и его… девушке, — сказала Милана. — Тогда получится, что его девушка — его же сестра.
— Римских императоров это не смущало, — заявила Наська. — Но тут всё иначе. Я сводная сестра им обоим. У папы Максима был роман с мамой Дарины. Родилась я. Так что я ему сводная сестра по папе. И Дарине сводная сестра по маме. А Максим и Дарина друг другу не родственники.
Она сердито зыркнула на меня и добавила:
— Они друг другу никто!
— Ты за словом в карман не полезешь, — признала Милана.
— У меня и карманов-то нет, — Наська развела подол платья, присела в полупоклоне. Нравились ей все эти книксены. — Максим, у тебя наш контейнер. Из Комка.
— А… да, — я взял из угла контейнер. Тот был тяжеленный. — Ты не донесёшь, я помогу.
— Не надо, я переложу ампулы. Пакет найдёшь?
Я достал розовый рюкзачок, вынул из него два своих термоса — полученный у раменского хранителя и купленный в Комке. Наська уставилась на них со жгучим любопытством, но ничего не спросила. Что-то недовольно бормоча, открыла большой контейнер и стала запихивать в рюкзачок свои пять термосов.
Те влезли едва-едва.
— Шикарный рюкзак, — сказала Наська, цепляя его на спину.
— Погоди, помогу, — я закрепил ей лямки. — Забирай себе. Я такие уже не ношу, вышли из моды.
— Ты специально для меня взял? — спросила она подозрительно.
— Нет.
— Тогда заберу.
Я вздохнул.
— Наська, ты-то что на меня злишься? Дарина меня выставила. Побоялась запрета Инсеков. Что мне оставалось…
Наська развернулась, уставилась на меня. Потом посмотрела на Милану.
— Мужики все туповаты, — сказала Милана. — Даже самые лучшие.
— А это лучший? — спросила Наська.
— Поверь, один из.
— Дурак ты, Максим, — Наська ткнула меня кулачком в бок и вышла. До нас донеслось: — Сама ему объясняй!
Я уставился на Милану. Та покачала головой. Сказала:
— Твоя Изменённая жница выперла тебя, чтобы спасти. Она не за себя боялась. За тебя.

Часть вторая. Глава 5
Глава пятая
Я лёг в спальне, а Милане постелил на диване в гостиной. Мы это как-то не сговариваясь решили.
Точно так же, не сговариваясь, мы столкнулись через полчаса в темноте, в дверях.
И занимались любовью молча, не включая свет и не произнося ни слова.
Только потом, когда мы лежали, легко касаясь обнажённых тел, Милана сказала:
— Мне было страшно, а теперь нет. Ты настоящий друг. Но можно ли заниматься сексом с друзьями?
— У нас в компании один парень продвигал эту идею, — сказал я.
— И? — заинтересовалась Милана.
— Потом он перешёл от абстрактной теории к конкретным предложениям, и огрёб. Теперь у него другие друзья.
Милана тихо рассмеялась.
— А в нашем случае?
Я подумал.
— Это скоро будет неважно.
— Ты не знаешь, справишься ли?
— Да.
— Максим, ты уверен, что должен идти?
Я не ответил.
— А если позвать друзей?
— Я уже думал. И знаешь, что понял? У меня много приятелей. А друзей нет. Кроме тебя, как ни странно. Но тебя я не возьму. И будь ещё настоящие друзья, не позвал бы. Ничем они не помогут, без шансов.
— Но так нельзя! Надо что-то придумать.
— У меня есть какой-то мутаген. Из раменского Гнезда. Он очень резкий и, наверное, даст шансы.
Я не стал уточнять детали.
— А ты не превратишься в Изменённого?
— Взрослые не мутируют.
Милана рывком села на кровати. Я не видел, но чувствовал, что она возмущённо покачала головой.
— Нет, это всё ерунда. Ты же говоришь, монстр убил кучу народа?
— Он всех убил, — признался я. — Кроме Дарины и Анастасии. Вот почему я должен идти.
— И когда ты хочешь идти? — спросила она.
— Я даже этого не знаю. Сегодня монстр был… недоделанный. Его видели, он ещё на человека походил. И дверь выбить не смог. Вряд ли он этой ночью будет в форме, а вот следующей — возможно. Через ночь уж точно. Или вообще днём придёт… Хотя вряд ли. В зеркальных очках его видно, каждый сёрчер на пути завопит от ужаса. Проще идти ночью. Темно и народа мало, за полночь улицы пустеют.
— А его уже не спутать с человеком?
— Нет. Руки-ноги длинные. И их шесть.
— Фу…
Милана замолчала.
— Ты и так мне помогла своим «системным подходом», — сказал я. — «Смотри на то, чего нет, а не на то, что есть».
— Да я так, сдуру ляпнула… Хотела выглядеть поумнее.
— Хорошо получилось. Я стал думать о том, чего нет, и многое понял.
— То, чего нет… — Милана помолчала. — А ведь в этом что-то есть.
— В том, чего нет, — засмеялся я.
— Именно! Чего у нас нет? Нет известного времени, когда на Гнездо нападут. И твоя… подруга, — она запнулась едва заметно, — тебя не впустит сторожить. Я бы точно не впустила.
— Да, но что хорошего, если мы не знаем время?
— Ты говоришь, что враг был невидим. И он уже нападал, никто его по пути не заметил.
— Ну да…
— И монстра ещё нет. Он не возникает мгновенно из обычного человека. Он где-то живёт, прячется.
— Мы не знаем, где…
— Да, но мы знаем, что это недалеко и от Гнезда, и от твоего дома. Иначе риск, что заметят по пути, слишком велик.
Я тоже сел на кровати, обнял Милану. Сказал:
— А ведь ты права!
Даже не знаю, что меня больше обрадовало — то, что отпала необходимость как-то подкарауливать тварь возле Гнезда, или что появилась возможность самому напасть на неё — вдали от Гнезда.
Скорей уж второе.
К тому же, если есть шанс подловить монстра не в момент его полной силы, а пока он не завершил Изменение — это может здорово помочь.
Я взял часы. Не было ещё и полуночи, время детское.
— Выспаться сегодня не получится, — сказал я.
— Да? — заинтересовалась Милана.
— Да, но по другой причине. Собирайся. Идём в гости в хорошую компанию.
Сёрчеры толпой не работают. Пробовали раньше ходить цепью, но это хорошо в поле или в горах, а в городе по большей части неудобно. И выглядит довольно глупо. Ещё случается, что двое или трое видят один кристалл одновременно, начинается спор, доходит до ругани и драк… кому это надо.
Но при всём этом есть районы, в которых промышляешь, в чужих специально искать кристаллы не принято. Есть границы, где-то чёткие, где-то не очень. Скажем, за Тверской я вообще очки не надену, за Новым Арбатом или Брюсовым переулком — тоже. Но если занесёт в Алтуфьево, то я и за рэдкой не нагнусь, даже если без очков её увижу.
Прибьют.
Всяких случайных собирашек, вроде бомжей или бабулек, не принято трогать. А вот молодёжь свои районы добычи знает. Если возникают споры, то решаем аккуратно. Два года назад была серьёзная стычка возле Третьяковки, так кончилось появлением полиции, разгоном с дубинками и для самых активных — несколькими сроками, хорошо хоть, условными. Внезапно оказалось, что в полиции про всех всё знают, кто и где верховодит — в курсе, и для каждого найдётся повод присесть и подумать о жизни.
У нас район между Поварской и Большой Никитской, границы чёткие, народа здесь живёт не так уж много, но и лут не так часто встречается, воевать не за что. Есть старшие, которые решают общие дела. Не за деньги, за уважение.
Есть и места, где собираются сёрчеры. Понятно, что не в ресторане Дома Литераторов, он как был ещё до Перемены дорогим и пафосным, так и остался.
Мы с Миланой вышли из подъезда (я отметил, что у Андреича, сидящего с мрачным видом, появилась новая дубинка — куда увесистее прежней), обогнули дом. Кафе было совсем рядом, на Никитской, через дорогу от церкви, народ там сидел далеко за полночь. Официально оно называлось как-то скучно, но вот уже много лет на вывеске горел красный неоновый кристалл и называли кафе «Рэдка» даже те, кто лутом не промышлял.
Я тут появлялся нечасто. Не нравится мне бухать, а всё рано или поздно к этому сводится, даже если начинается с зелёного жасминового чая. Но раз-два в месяц заходил: послушать сплетни, поздороваться… в общем — не отрываться от коллектива.
Как обычно, большая часть посетителей сидела снаружи, под зонтиками. Зимой тоже здесь сидят, только ставят тепловые пушки, но с марта месяца они не нужны.
В этот час народ был почти весь свой. Я увидел десяток знакомых лиц, обошёл столики, здороваясь. На Милану смотрели с любопытством — она девушка приметная.
Тот, кто мне был нужен, сидел за столиком один.
— Привет, Макс. — Виталий Антонович даже привстал, когда мы подошли. Вряд ли из уважения ко мне, скорее, его заинтересовала Милана. Наш неформальный лидер не был женат, а вот подруг менял регулярно. — Здравствуйте…
— Милана.
Мы присели за столик, я попросил у официантки, молодой киргизки, чайник чая, Милана, слегка поколебавшись, заказала бокал вина.
— Давно не показывался, — сказал Виталий Антонович. — Хорошо, что заглянул, я уж собирался проведать.
— Недели две назад заходил, — ответил я. — Знаете же, я скучный интроверт.
Виталий Антонович сам со всеми был на «ты», но к нему обращались на «вы» и по имени-отчеству. То ли из-за возраста, то ли из-за поведения. И обращение «старший» к нему прилипло намертво.
Вот только зачем ему меня «проведывать»? На улице мы на днях виделись, он знает, что я в порядке…
— Да, тебе далеко идти, — старший улыбнулся. Сам он жил на Пресне, на кристаллы более богатой, и вообще никак не относился к нашему району, но вот ведь странно: работал в наших краях.
— Дела, — сказал я.
— Наслышан, — старший блеснул очками. — У тебя чудесная спутница. А то говорили… всякое.
Вот откуда он знает?
— Всё верно говорили, — сказала Милана. — Максим мой друг.
Всё недосказанное повисло между нами в воздухе.
И я вдруг понял, что напускать тумана не стану. Виталий Антонович мне не был другом, да и вообще друзей как таковых не имел. Как и я, впрочем. Он в нашей тусовке скорее занимал место старшего товарища или даже брата.
Но подстав и лишней болтовни от него никто не получал. И конфликты он хорошо разруливал.
— Я влип в сложную историю, — сказал я. — Оказался в Гнезде после того, как на него напали.
— Слышал даже, что кто-то был призван, — заметил старший.
— Это был я.
— Но Призыв сняли? — он явно заинтересовался.
— Сняли.
— Хорошо. А кто нападал?
— Какое-то монстрическое чудище. Изменённый… но особый.
— Много жертв? — спросил старший. С каким-то напряжением в голосе.
Я не стал врать.
— Практически все, Виталий Антонович. Две девчонки уцелели, потому что их не было в Гнезде. Жница и куколка.
Он будто окаменел. Сидел, глядя на меня сквозь очки с дорогущими тонкими стёклами (когда снимал, то так щурился, что было понятно — из обычного стекла линзы были бы в сантиметр толщиной). Сидел и молчал.
— Старший… — я покосился по сторонам. Все были заняты своими делами — болтали, пили, курили. Возле одного стола, подсвечивая ярким фонариком, трое сёрчеров изучали кристалл, шумно споря о его ценности. — Что случилось?
— Извини, — он вдруг снял очки, быстрым движением протёр глаза. Глаза у него были абсолютно сухие, поэтому я поверил. Притворялся бы, так подпустил бы слёзы. — Макс, ты ответил честно, и я объясню. Но между нами.
Я кивнул, Милана тоже.
— У меня в этом Гнезде был сын, — сказал он. — Стража.
Я не нашёлся, что ответить. Лишь подумал, что теперь понятно, почему Виталий Антонович тусуется в нашем районе.
Нам принесли чай и вино, и это была передышка. Старший заговорил лишь после того, как официантка ушла.
— Молодые, дурные, тут ещё Перемена, всё вверх дном… Я был скорее против, но жена настояла. Казалось, что это всем облегчение.
— Он болел? — тихо спросила Милана.
— Даун, — ответил Виталий Антонович. Без всяких эвфемизмов. — Тяжёлая форма. Изменение убирает даже генетические болезни. Человек словно пересобирается заново. Мы были уверены, что это поможет и ему, и нам… но развелись через месяц. Не смогли друг на друга смотреть.
— А сын…
— Стал стражей. Вначале куколкой, но очень быстро прошёл этот этап. Я его видел, когда он был нормальным ребёнком, первая фаза лечит всё. А потом он стал стражей, и я больше не приходил к Гнезду. На самом деле никто ведь не приходит. Но я знал, что он живой.
— Он точно остался в Гнезде? — спросил я, и Виталий Антонович коротко, цепко взглянул на меня:
— А, так вы уже додумались и до этого? Да. Он обычно стоял у входа. Куколки развиваются очень интенсивно, но он потерял первые годы жизни и куколкой был недолго… так что и стражей не самой умной стал. Такие обычно охраняют Гнездо. Стоять и не пускать.
Я подумал о том, что среди двоих, умерших в вестибюле, один походил на юношу. Ну так это, возможно, был сын Виталия Антоновича? Не юноша на самом деле, а мальчик. Вырвавшийся ненадолго из лап своей болезни, но не успевший даже побыть ребёнком, превратившийся в боевой механизм и погибший.
Говорить про это я не стал.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Старший кивнул.
— Спасибо. Лучше уж знать наверняка… Но ты ведь выбрался из своей берлоги не для того, чтобы рассказать мне про свои приключения?
— Я хотел попросить помощи, — сказал я, чем заслужил новый взгляд — удивлённый.
И стал рассказывать как можно короче и проще: про утренний визит ко мне второго Изменённого, про нашу с Миланой мысль, что недоразвитый монстр скрывается где-то неподалёку…
— Ты бы сразу рассказал, — вздохнул старший, выслушав. — Может, эта тварь уже вылезла из укрытия.
— Как сообразили, так и пришли, — почему-то обиделся я. — Милана на мысль навела.
— Хороший у тебя друг… — небрежно сказал старший. — Но лучше было бы раньше…
— Вряд ли это существо уже изменилось.
— Нам неизвестна скорость мутационных процессов. С точки зрения классической биологии это вообще нереальный процесс, — он побарабанил пальцами по столу. — Я полагаю, эти мутагены — вообще не биологической природы. Что-то вроде наноботов, которые переделывают живого человека… Ладно, понял задачу. Попытаться найти укрытие. Где-то недалеко от Минкульта… и от твоего дома. Дальше что?
— Я пойду и попытаюсь убить эту тварь, — сказал я. — У меня есть патроны. Особые.
— Нужна команда, — сказал Виталий Антонович. — И это не твой чудесный друг Милана. Уж извините, но я хренов сексист и пускать девушек на передовую считаю неправильным.
— А я трезво себя оцениваю, — сказала Милана. — Готова стоять в сторонке с бинтами и визжать. Или бегать кругами и визжать. Но сражаться с монстрами не умею.
Виталий Антонович улыбнулся. Окинул взглядом кафе. Вздохнул:
— Пацаны…
Мне вдруг стало обидно. Я указал взглядом на пьющего у стойки пиво сёрчера.
— Вон тот «пацан» отслужил в ВДВ.
— И что? — спросил Виталий Антонович. — Даже будь это прежняя армия, даже побывай Павел в горячих точках… Ну его нафиг, умирать-то в двадцать с небольшим зачем?
— Это моё дело, — упёрся я.
— Твоё, твоё, — ласково сказала Виталий Антонович. — Я же с тобой не спорю? Ты имеешь право рискнуть. Они — нет. А по детскому авантюризму вполне способны с тобой пойти… Сколько у тебя патронов?
— Три магазина для макарова.
— Пистолет есть?
— Даже разрешённый.
— Иди спать, Макс, — старший махнул рукой, и к нему, как-то почти мгновенно, подошла официантка. — Айгуль, детка, принеси мне телефон?
Официантка кивнула, пошла к стойке.
— Я никого звать не хочу, — повторил я. — Мне бы только локализовать точку.
— Уже занимаюсь, — Виталий Антонович ухмыльнулся. — А я имею право с тобой пойти? Как считаешь?
Я замялся. Сказал:
— Тот монстр уже сдох.
— Спасибо. Но он же не по своей воле в Гнездо пришёл? Есть кто-то, направляющий их. Я бы хотел его увидеть.
— Полиция нам помогать не станет.
Официантка принесла трубку радиотелефона. Старший положил её перед собой, но звонить не спешил. Сказал:
— Ясное дело, Макс. Отдел «Экс» регулирует мелкие проблемы, гоняет сумасшедших и ловит самодеятельных террористов. На большее у них полномочий нет, чего бы там Лихачёв не мнил себе.
— Знаете его?
— Конечно. Он ведь и с сёрчерами работает. Когда-то был большой шишкой, отдел «Экс» у него почётная ссылка. Нет, полиция не поможет.
Я смирился.
Тем более, что идти вдвоём будет куда легче.
— Спасибо, Виталий Антонович. Мне позвонить вам?
— Сам позвоню, как что-то нарою.
Он запустил руку во внутренний карман пиджака, достал и разложил бумажную карту центра Москвы. Потом достал фломастер, поставил крестики на моём доме (я не удивился, что он помнит мой адрес) и Гнезде. Задумался. Потом помахал в воздухе рукой.
Вот не знаю, в чём была разница между двумя взмахами — но в этот раз официантки даже не шевельнулись, продолжили болтать у стойки. А к нашему столику подтянулись и бывший десантник Паша, и трое ребят со своим кристалликом (Виталий Антонович мельком глянул на него и сказал: «Премиум»), и все остальные сёрчеры.
— Ребята, вопрос ко всем, — сказал старший негромко. — В понедельник, когда был инцидент в Гнезде, кто вечером работал в этом районе? Или хотя бы просто гулял?
Его палец скользил по карте, нарезая спираль вокруг Минкульта.
— Интересует, кто и в какое время был в какой точке в очках, не видел ли чего-то странного. Второй вопрос: то же самое, но ночью в среду, около часа. И последний. Сегодня рано утром кто-нибудь проходил у третьего дома по Медвежьему? Не наблюдал странного горбящегося долговязого парня с капюшоном на голове? Или что-либо необычное?
— Рано утром — это когда? — спросил Паша.
— Восьми не было, — подсказал я.
— Это ночь ещё, — веско сказал Паша. — Я сплю.
Судя по взглядам и кивкам, это было общее мнение.
— Тогда сосредоточимся на понедельнике и среде, — решил Виталий Антонович. — Возьмите карту. Сделайте копии, в кафе есть сканер. И все хорошенько подумайте над своими экземплярами. Отмечайте точки и время, где находились, примерно с десяти вечера и до полуночи. Если что-то странное припомните — подойдите, расскажите.
— Вроде долговязого парня? — спросила Таня, одна из наших девчонок-сёрчеров.
Виталий Антонович глянул на меня, я ответил:
— Очень долговязого. Ну или если померещилась какая-то немыслимая хрень, вроде ожившего спецэффекта из кино — тоже.
Вопросов, как ни странно, больше не последовало. Только лица стали сосредоточеннее. У нас всё-таки неплохая компания.
Таня взяла карту и пошла в помещение кафе. Остальные разошлись по столикам, поглядывая на нас.
— Я-то в понедельник как раз к десяти подошёл, — сказал Виталий Антонович. — Мы ещё встретились, помнишь? И потом сидел тут часов до двух. Надо было тебе ко мне подойти… тоже мне, герой-одиночка.
— В ту ночь всё уже случилось, — сказал я старшему. — И… я ведь не знал, что у вас есть личные обстоятельства.
Он смолчал, только сжал зубы. Потом продолжил:
— А вот в среду ночью я как раз работал по району. С десяти и примерно до двух. К Гнезду не подходил, правда. Сейчас постараюсь точный маршрут нарисовать. Ну и позвоню кое-кому… Идите, отсыпайтесь. Дайте и мне поработать.
— Точно помощь не нужна? — спросил я.
— Вам с другом, — вот далась же ему эта ирония! — лучше отоспаться. Идите!
Мы с Миланой переглянулись.
— Девушка может остаться, — сказал Виталий Антонович, искоса глядя на меня и усмехаясь уголками губ. — Если хочет, конечно.
— Тьфу на вас, старший, — сказал я. — Пойдём, Милана?
И мы ушли.
Врать не стану, когда снимаешь с себя хотя бы часть забот, становится гораздо легче. Будто разделил тяжелый груз.

Часть вторая. Глава 6
Глава шестая
Мы с Миланой легли спать вместе. Но — только спать. И утром она встала первой, тихо ушла умываться, оделась и принялась готовить завтрак. Спали мы допоздна, было уже одиннадцать. Я тоже умылся, вышел на кухню, сказал Милане «привет», но не прикоснулся к ней.
Что-то изменилось.
Я подумал, что наш вчерашний секс был последним. Поймал себя… нет, ни на облегчении, которое бывает, когда расстаёшься с подругой, потому что вам уже неинтересно вместе. На ощущении того, что всё правильно. И то, что было. И то, как стало.
Мы прошли какой-то этап наших отношений. Они кончились не потому, что мы неприятны друг другу, да они вообще не кончились, стали другими. Не лучше и не хуже.
Совсем другими.
Никогда всерьёз не думал, что можно встречаться с девушкой, а потом остаться настоящими друзьями.
— В институт не идёшь? — спросил я.
— Суббота сегодня.
Милана нашла у меня пакет гречки и сварила кашу. С молоком. Странно, какая-то детская еда, но мне понравилось.
— Если ваш главный найдёт, где прячется монстр, я пойду с вами, — сказала Милана. — Но ждать буду в стороне. Не обидишься?
— Ничуть, — ответил я. — Но он не главный, у нас главных нет. Он старший.
— Плохо то, что всё это полумеры, — сказала Милана. — Если на Земле есть другие пришельцы и они хотят разрушить Гнёзда, то атаки продолжатся.
— Им важно именно это Гнездо, — твёрдо сказал я. — У меня есть догадки, но они такие… странные.
— Ну?
— То, чего в Гнезде не было, — пояснил я. — Накануне первого нападения должны были привезти трёх детей. Но мать одной никак не могла решиться, их привезли позже. Может быть, кто-то из этих детей важен?
— Чем? — Милана нахмурилась.
— Мы думаем, что Изменённым всё равно, кто в кого превратится. А если нет? У кого-то потенциал только на жницу или стражу. У кого-то на монаха, у кого-то на мать. Дарина не может стать матерью Гнезда, а Наська может. Зато Дарина может быть хранителем. Это всё особые роли и особые мутации. С монстром на равных они тоже не способны сражаться, будто он специально против них создан… кстати, а ведь вполне возможно! А я смог, даже без мутаций, Гнездо как-то меня подстегнуло.
— То есть задача монстра и этих… партизан… уничтожить какого-то конкретного ребёнка?
— Уже не ребёнка, уже Изменённого, — вздохнул я. — Ты спросишь, почему не в больнице, не дома? Не знаю. Может, не хотят втягивать людей. Может, боятся, что про них все узнают.
— Если бы мы знали, кто…
— И что бы сделали? Отдали его монстру? Дарина не пойдёт на это.
— Они вроде как довольно холодно друг к другу относятся… — осторожно сказала Милана.
Я покачал головой.
— Нет. Они не показывают эмоций, но это как семья. С братьями-сёстрами можешь и не обниматься при каждой встрече, но они свои.
Мы выпили чай, потом я достал пистолет и принялся его чистить. Милана с любопытством наблюдала, взяла и подержала в руках, но отказалась даже щёлкнуть вхолостую спусковым крючком.
Кстати, пришлось ей объяснить, что «эта вот штучка» называется вовсе не «курком», а «спусковым крючком» или «спуском». Может, это только у сёрчеров на руках немало оружия, студенты — люди более законопослушные?
Потом мы сели над картой (я вчера тоже взял экземпляр) и попытались вычислить логово монстров.
Получалось так себе.
В Москве, конечно, много чего порушено, мы не Лондон или Париж. Но всё-таки в центре полно старых небольших зданий, в которых расположены мелкие конторы и магазины. Подвалы, чердаки, пристройки… Метро и прочие подземные помещения. Обычные квартиры, в конце концов. И улочек, переулков, тупиков хватает.
Чем больше я размышлял, тем призрачнее становилась надежда найти логово. И когда в дверь позвонили, я шестым чувством понял — это старший. Но был уверен, что Виталий Антонович мрачно разведёт руками: «всё впустую».
Но в глазок я всё-таки глянул.
Это действительно был старший. Но не один. За ним толпились ещё люди. Он что же, всё-таки сдал меня полиции?
Я открыл. Прятать мне нечего.
— Макс, мы войдём?
На полицейских его спутники никак не походили. Их было четверо, трое мужчин и женщина. Все в возрасте, Виталий Антонович среди них выглядел самым молодым.
Один — так вообще дед, полтинник ему давно уж стукнул, а скорей, так семьдесят. Худой, небритый, седой и с залысинами. Другой помоложе, покрепче, но тоже лет пятидесяти, по виду — какой-нибудь преподаватель или учёный, мускулатура не от тяжёлой работы, сплошной фитнес, одежда дорогая, вид ухоженный. Вот третий — да, и по лицу, и по одежде, и по фигуре я бы его счёл работягой. Причём таким, конкретным — строителем, к примеру. Он был жилистый, чуть сутулый, словно много приходилось работать согнувшись. Четвёртая — женщина, довольно красивая, высокая и сухопарая. Тут возраст не угадаешь — может, и пятьдесят, может, и шестьдесят. Всё зависит от того, как за собой следит.
— Ну входите, — согласился я.
У всех, включая Виталия Антоновича, были с собой дорожные сумки. Даже у женщины. И это наводило на определённые мысли. Сумки они осторожно поставили в прихожей — видно было, что те тяжёлые.
— Чай будете? — спросил я, показывая, что ничуть не удивлён. — У меня есть чёрный, хороший. И зелёный двух сортов.
— Спасибо, ребятки, — сказала женщина. Пожала мне руку по-мужски. Ногти были ухоженные, очень короткие, пальцы сильные. Профессиональная ладонь, кем же она работает? — Меня зовут Елена. Давайте помогу с чаем. Чай — это хорошо.
Они с Миланой прошли на кухню. Я вопросительно посмотрел на старшего.
— Есть зацепка, — сказал он. Мужики топтались в прихожей, видимо, тоже были смущены ситуацией. — А у тебя роскошное обиталище, Макс.
— Извините, а можно… в сортир? — спросил худой старик.
Я указал, куда.
— Простатит, всё время бегаю, — пояснил он беззаботно.
— Вот прямо нам всем это до хрена как интересно, — буркнул «преподаватель». — Я Юра. Временно покинувший нас друг — Боря.
— Ну тогда я Вася, — согласился «строитель». — Хотя обычно Василий Семёнович. Но давайте попросту.
Я снова посмотрел на старшего.
— Я Виталий, — усмехнулся он. — Ладно, всё понял. Макс, это мои… товарищи. По группе взаимной поддержки.
До меня не сразу дошло.
— У нас у всех дети в Гнёздах, — пояснил Юра. — В других, правда. Дети, внуки…
— Обычно такие, как мы, стараются всё забыть. И друг с другом не встречаются, — продолжил Вася. — Но исключения всегда есть.
Из туалета вернулся Боря. Называть его по имени даже мысленно было как-то странно, но он жизнерадостно сообщил:
— Звукоизоляции никакой, надеюсь, моё робкое журчание вам не мешало… Да, зовите меня Боря, юноша. У меня внуку шестнадцать, он меня зовёт «деда Боря».
— Тогда я тоже так буду, — сказал я. — Хорошо, деда Боря?
— Замётано, — согласился он. — Да, есть такая небольшая компания мазохистов, которые отдали своих детей на Изменение и любят об этом поплакаться.
— Мы пойдём вместе, — сказал Виталий Антонович. — Честно говоря, у меня было искушение пойти без тебя.
Он вздохнул.
— Но это нечестно — раз. У тебя есть опыт — два. И ты нам расскажешь про патроны — три.
— У меня три магазина для макарова. У кого ПМ?
Деда Боря и Вася подняли руки.
— Я поделюсь, — сказал я. — Всё равно не думаю, что будет время на перезарядку. И знаете… Я не против, что вы пойдёте.
— Вот это правильно, — одобрил Юра. — Начинаю верить в нашу молодёжь.
Мы прошли на кухню. С трудом, но расселись вокруг стола, только Виталий Антонович остался стоять. Милана с Еленой разливали чай, обсуждая, что сделать «пожевать» для «мужиков».
Как женщины ухитряются так быстро найти общий язык, если оказываются на кухне?
— Карта, прекрасно, — сказал старший. И очертил пальцем прямоугольник. — Было понятно, что монстр скрывается вот здесь.
— Почему? — спросил я.
— Сразу ограничил район Тверской, Садовым и Новым Арбатом, — продолжал старший. — Слишком большие улицы, слишком людно. Никакой монстр не перебежит незамеченным, даже невидимый…
Юра крякнул.
— Я верю Максу, — сказал Виталий Антонович. — Если он говорит, что монстр был невидим, так оно и есть.
— Законы физики… — начал Юра.
— Не позволяют за несколько часов размолотить Луну в щебень и обмотать вокруг Земли кольцом, — ответил старший. — Монстр невидим. Точка. Итак, три улицы. Ну и Моховая с востока. Конечно, монстру в Кремле самое место…
— Вот не надо политики, — поморщился Вася.
— Это не политика. Я исключительно о пространстве, помещениях, подземных укрытиях. Но там ФСО, я в них верю, — старший улыбнулся. — Да, кстати, по той же причине убираем все правительственные объекты, МВД, посольства и консульства. Не слишком это комфортные места для монстров. Убираем музеи и театры, которых вокруг дофига. Убираем элитное жильё, с охраной и камерами. Сейчас, конечно, не старые времена, но всё-таки в центре видеонаблюдение наличествует… Школы убираем.
— В школах и не такие чудища водятся, — сказал Юра. Вроде как пошутил. Но без улыбки.
— Пожалей монстра. Итак, если убрать всё вышеперечисленное… а также рестораны и кафе, где много людей… то подозрение невольно падает на медицинские учреждения.
— Почему? — спросила Елена. — Я как доктор интересуюсь.
— Изменение — сложный процесс. Надо не просто ввести мутаген, но и контролировать ситуацию, следить за состоянием пациента. Нужна аппаратура. Разумно?
— Разумно, — согласилась Елена. — Но я таким не занимаюсь, честно. Если кому-то надо желчный пузырь вырезать — обращайтесь.
Виталий Антонович вежливо кивнул.
— Непременно. Итак, я выбрал все клиники. Сосредоточился на частных, небольших, специализирующихся на косметической хирургии. Их тут тоже несколько… Никто из наших ничего подозрительного не видел, поэтому с утра я принялся обзванивать их.
— Спрашивать, не выращивают ли они монстров? — спросил Вася.
— Пошёл от обратного. Просил записать на приём. Объяснял, что хочу капитально заняться внешностью, пересадить себе волосы, подтянуть кожу…
— Волос тебе можно добавить, — крякнул деда Боря. — Если приживутся, то и я схожу.
— Везде мне назначили приём. Прямо на это утро. Видимо, не слишком-то много нынче клиентов.
— Кроме одной клиники? — понял я.
— Да. Маленькая клиника в Трёхпрудном переулке. Открылась полгода назад, у них и клиентуры сформироваться не могло. Но «всё расписано на неделю вперёд»! Предложили записать меня на первое апреля, — Виталий Антонович помолчал, потом закончил, ткнув пальцем в точку на карте: — А называется она «Де мутацио».
— Как-то совсем уж… нагло, — сказала Елена. — «Изменение» на латыни.
— Оно и по-русски понятно, — нахмурился деда Боря. — Но я соглашусь, Виталий. Прямо так, в лоб? Беззастенчиво?
— Если мы всё понимаем правильно, то это логово прежних хозяев Земли, — сказал Виталий Антонович. — А они наглые. Да, молодёжь и сама догадалась, не переглядывайтесь.
— Вы знаете, кто они такие? — заинтересовалась Милана.
— Рептилоиды, — Виталий Антонович вздохнул. — Нет, конечно. Не знаем. Мы их называем «рептилоидами», но это так, дань традиции. Мы лишь очень сильно подозреваем, что они существуют и паразитировали на людях до Перемены. А сейчас либо ограничены Инсеками в правах, либо вообще большей частью изгнаны.
Удивительно дело.
Мне всегда казалось, что я понимаю, как устроен мир. И наш старший казался мне ушлым, но просто чуть более осведомлённым человеком. А потом полог тайны слегка отдёрнули, и я обалдел от того, что за ним. Подумал, что стал хранителем каких-то уникальных знаний.
Оказалось же, что есть люди — самые обычные, не спецслужбы и не учёные, которые давно всё это знают, обсуждают, готовятся…
— Виталий, ты с утра сумел всех вызвонить? — спросил я, впервые переходя с ним на «ты». — И все были уже готовы? Сорвались, приехали… с полными сумками оружия?
Виталий и Юра переглянулись. Похоже, они были тут самыми авторитетными.
— Макс, мы давно на эту тему говорим. Давно решили, что, если будет шанс что-то узнать… как-то помочь нашим детям… или отомстить за них… — Виталий развёл руками. — Есть ещё Гриша, но он не в Москве сейчас. Ещё двое не дождались.
— Мы, молодые люди, когда-то сделали ошибку, — сказала Елена. — Нет, наверное, не ошибку… но попали в ситуацию, когда, спасая своих детей или внуков, решились на то, что хуже смерти.
Понятно. Да, по возрасту вряд ли она могла отдать в Гнездо ребёнка, скорей уж внука или внучку. Сейчас я понимал, что, несмотря на ухоженный вид и крепкую фигуру, ей совсем-совсем не сорок и даже не пятьдесят.
— Так что мы давно ко всему готовы, — подтвердил деда Боря. — Мы спрашиваем, слушаем, собираем сплетни. Это трудно, потому что нет интернета. Но мы роемся в старых базах данных, расспрашиваем людей, ищем контакты среди осведомлённых…
— Очень осторожно ищем, — сказал Юра. — Потому что Рустем, я уверен, доискался…
Они на миг замолчали, как обычно бывает, если упоминается покойник.
— Да, и я хочу тебя попросить, юноша, — продолжил деда Боря. — Позволь нам попробовать всё сделать. Будет куда полезнее, если вдруг мы не справимся, чтобы кто-то продолжил…
Я покачал головой.
— Говорил же, бесполезно, — сказал Виталий. — Не лезьте к парню, у него тоже личные причины.
Деда Боря вздохнул:
— Тогда рассказывай. Ты видел монстра и ухитрился победить. Как? Что он из себя представлял?
Перевернув карту, я взял фломастер и стал набрасывать рисунок.
Художник из меня никакой, это я понимаю. Но тут важно было показать общий вид монстра.
— Шесть конечностей, — объяснял я. — Он ходил и на двух, и на всех шести… ну, когда на меня кинулся. Увидел я его, только когда надел зеркалки. Но потом, кстати, он стал видимым. То ли из-за ранений, то ли перестал эту свою невидимость поддерживать…
— Крупный? — спросил Виталий.
— Очень. Тело на человеческое похоже. Он был голым, но… в общем не понять, мужчина или женщина. Всё везде ровно, как у куклы. Кожа… ну, вроде как человеческая, не чешуя и не хитин. Все конечности очень длинные, несоразмерно. Суставы крупные, как шары. А может, это ноги-руки были такие тонкие? Знаете, да! Конечности тоньше, чем ожидаешь, поэтому и суставы такие.
— Количество суставов? — спросил деда Боря.
— Нормальное. Ну… колени-локти… голеностопы-кисть… Да, точно, обычное количество.
— Значит, не слендермен, — сказал деда Боря. — Палочник? А, Вит?
— Возможно, — согласился тот.
— Башка крупная и вся мохнатая… — продолжил я по инерции. Остановился и спросил: — Вы что, встречали разных монстров?
— Откуда бы, — деда Боря смутился. — Это фольклор. Понимаешь, когда мы заподозрили, что на Земле давно живут какие-то чужие твари, то стали изучать городские легенды, сказки, мифы…
— Тосты… — тем же тоном подхватил Юра. — Шучу. Не морочьте Максу голову. Всё это чушь! Рычун из Морозовской больницы, великан из Даева переулка… Рассказывай, Макс.
— Ну… — я собрался с мыслями. — Глаза прикрыты прозрачными… веками? Или колпаками? Первым выстрелом я попал в голову, ему кровь туда натекла. Между глазом и этой оболочкой.
— Он был вооружён? — деловито спросил Юра.
— И да, и нет. В лапах ничего не было. Ладони, кстати, здоровенные… странные такие. На ногах тоже то ли ступни, то ли ладони… Но вот верхними конечностями он бил на расстоянии. Меня отбросил, если бы не Гнездо — я расшибся бы насмерть. В металлическую дверь колотил, сминал…
— Какую дверь?
— В Гнезде есть защищённая зона, туда проход закрыт дверью из серо-голубого сплава.
Мужчины переглянулись.
— Ладно, не о том речь, — решил Юра. — Значит, наносит удары на расстоянии?
— Да, причём и удары, и разрезы. Вспарывает всё.
— Скорее всего, силовое поле, — сказал Юра. — Может генерировать широкий поток или тонкий луч… Парень, как ты справился?
— Я же говорю — был призван! — ответил я. — Вы чувствуете Гнездо, подходя к нему?
Юра кивнул:
— Дискомфорт.
— Я тоже. Раньше… А когда был призван, то наоборот. Словно манящая сила. Как… как музыка! Гнездо могло на меня влиять. Ускорило… я двигался так быстро, что у меня кости в ногах ломались. Ну и патроны. Я купил в Комке, спросил боеприпасы против Изменённых. Не знаю, что в них особенного, на вид обычный патрон, обычная пуля. Но после нескольких попаданий монстр сдох.
— Давайте говорить «умер», Максим, — попросила Елена. — Не забываем, что это был человек. И вряд ли он мечтал о такой судьбе.
Я неловко кивнул и замолчал.
— Значит, они могут изменять и взрослых? — спросил Юра. — Монстр не походил на ребёнка?
Я подумал, что старшие стражи тоже на детей ничуть не походят, уж про монаха и не говорю. Но потом вспомнил мысленные голоса… и у твари в Гнезде, и у приходившей ко мне. Не было в этих голосах ничего детского.
— Не походил. Мне кажется, это был взрослый. А почему вы так уверены, что это Изменённый, а не сам пришелец?
— Они, гады, лично драться не любят, — мрачно сказал деда Боря. — Они всё больше чужими руками. Такие вот у нас ощущения на основании анализа мифов… и тостов, если угодно.
— Вы уверены, что хотите идти? — спросил я.
— Я уверен, что идти мы должны немедленно, — сказал Виталий. — Пока приходившая к тебе особь не обзавелась невидимостью и силовым полем.
Я подумал, что мы уже могли опоздать. Но вслух этого не сказал.
— Только позвольте, я посещу туалет? — попросил деда Боря. — Я быстро. Нам и так хватит поводов обмочить штаны.

Часть вторая. Глава 7
Глава седьмая
В сторону клиники сразу пошли Милана, Василий Семёнович и деда Боря — я отдал им два магазина к ПМ. А сам с остальными двинулся к Комку.
День стоял сырой и прохладный, небо затягивала облачная дымка, сквозь которую просвечивало кольцо. На улицах было довольно людно. Кто-то шёл в магазины, кто-то просто гулял. И машин ездило довольно много, ну, не так, как в моём детстве, но всё же.
Странно, что в Москве не прижились велосипеды. С машинами-то всё понятно, добыча нефти после Перемены резко упала, цены на бензин взлетели, удовольствие стало слишком дорогим. Но вот почему люди массово не пересели на двухколёсный транспорт? Азия и раньше была забита велосипедами и электроскутерами, сейчас это вообще основное средство передвижения. У нас, хоть климат и потеплел, снег лежит максимум две-три недели в году, люди предпочитают ходить пешком. Метро? Ну так станции далеко друг от друга, Москва не Лондон и не Париж.
Но для нас в этом был плюс — с тяжёлыми сумками на велосипедах не слишком удобно.
В Комке мы выстояли короткую очередь. Два сёрчера сдавали мелкий лут, синие и фиолетовые кристаллики. Мужчина средних лет покупал костюм. Вот что надо иметь в голове, чтобы выложить два орика и три ёлки за обычный деловой костюм, пусть и от «Бриони»?
Мы подошли все вместе — Виталий Антонович, Юрий, Елена и я. Продавец уставился на нас с любопытством, но первым разговор не начинал.
— Моим друзьям нужны такие же патроны, как те, что я покупал, — сказал я.
— Как те, что покупали у меня или у конкурента? — с явственной обидой уточнил Продавец.
— Ну… какие мощнее, — неловко сказал я. Надо же! Конкуренция! Борьба за клиента!
— Для какого оружия?
— «Абакан», — сказал Виталий Антонович. — Два магазина.
У меня было подозрение, что в сумках не пистолеты. И всё же я напрягся. Легальным автомат быть не мог, гражданскому не разрешат. За незарегистрированный пистолет светил серьёзный штраф, а вот за автоматическое оружие можно было и реальный срок получить.
Что там у Юрия? Гранатомёт?
— Бенелли-полтинник, двенадцатый калибр, — сказал Юрий, и я чуть успокоился. Помповое ружьё — это законно. — Двадцати патронов хватит.
— Планируете маленькую войну? — осведомился Продавец. — А даме?
Я был уверен, что сейчас услышу название какого-нибудь экзотического пистолета. Или автомата, чего уж мелочиться.
— Даме тоже патроны двенадцатого калибра, — сказала Елена. — Дайте десяток с дробью, дама не воинственна.
— Вам нужна дробь от Изменённых? — уточнил Продавец. Кажется, Елена его озадачила.
— Найдётся такая?
— Посмотрим, — решил Продавец и удалился за занавес.
Елена повернулась ко мне:
— В моём возрасте поздно учиться палить из автомата. А на охоту я с папой ходила, — взгляд у неё слегка затуманился. — Он был большой любитель… однажды медведя взял. Без меня, врать не буду.
— У вас охотничье ружье? — уточнил я.
— Обрез, — сказала Елена. — Сама стволы пилила! Знаете, хирурги с пилами умеют обращаться.
Час от часу не легче.
Обрез — это тоже реальный срок.
Интересно, что там ещё у них в сумках?
…К клинике эстетической медицины «Де мутацио» мы подошли около двух часов дня. Я не очень-то привык ходить по городу в компании, тем более с людьми гораздо старше себя. Елена шла бодро, может быть, ходьбой занималась? А вот Юрий, несмотря на спортивный внешний вид, как-то сильно тормозил. Даже купил в ларьке мороженое, хорошо хоть, ел на ходу.
Может, лучше других понимал, что нас ждёт, и не хотел спешить? Хоть и не показывал внешне.
Мне-то было страшно, врать не стану. Вначале, когда вся толпа пришла ко мне домой, я как-то расслабился. И от количества, и, наверное, от того, что они немолодые люди. Я сам поздний ребёнок, маме было за сорок, когда я родился, так что даже «деда Борю» я воспринимал, скорее, как человека в отцовском возрасте. Это влияет, наверное, сколько бы ни было лет.
Но сейчас я чётко осознал, что мы вшестером идём убивать монстра. И со мной не какие-нибудь крутые бойцы или спецназовцы. Это сёчер, немногим меня старше, старикан с проблемным мочевым пузырём, какой-то препод, вовсе не спешащий на битву, немногословный прораб (уж не знаю почему, но я решил считать Василия прорабом) и очень пожилая женщина-хирург. Ну и я, разумеется. Причём моя победа вселила в них излишний оптимизм.
И даже если мы войдём и уничтожим монстра… что дальше? Выстрелы, через минуту-другую — полиция. Это не Гнездо, они приедут и всех нас арестуют.
Я хотел было задать этот вопрос, но вдруг понял, что бессмысленно. Они уже всё решили. Просто похлопают по плечу и скажут: «Всё верно, подожди нас здесь…»
И я промолчал.
Пусть идёт как идёт.
Милана с Василием Семёновичем и дедом Борей сидели на скамейке за пару домов от клиники. Хорошо, что погода была хорошая, под дождём они смотрелись бы нелепо. А так — присела семья передохнуть. Дедушка, отец и молодая девушка.
— Надеюсь, ты прав, — поприветствовал Виталия Антоновича деда Боря. — Пока мы шли, я насчитал столько посольств, консульств и контор силовиков…
— Уверен, — сказал старший.
— А то ворвёмся в клинику, где министерские жёны делают себе лифтинг и наращивают сиськи… — деда Боря вздохнул. — Уж лучше монстр.
— Будет, — сказал Виталий Антонович. — Ну что… готовы?
— Сядьте, надо посидеть перед… — Василий запнулся. — А, неважно! Надо посидеть.
Мы тесным рядком сели на скамейку. Только Виталий Антонович остался стоять. Прошёл перед нами, как перед строем. И сказал:
— Итак. Милана… ты остаёшься здесь. Если услышишь перестрелку или подъедет полиция — встаёшь и тихонько уходишь. Жди нас у Максима. Ключ есть?
Она кивнула. Ключ я ей дал в первый же день.
— Леночка, Борис. Вы идёте первыми. Ваша задача — чтобы открыли дверь. Войти лучше тихо.
Это было разумно. Уж если кому и откроют, так это старику и пожилой женщине.
— Следом я, Макс, Юра. Василий, ты замыкаешь. Входи через минуту.
— Действуем по обстоятельствам, — сказал деда Боря.
— Верно. Если там будут люди… наверное, они будут… — Виталий Антонович поколебался. — То лучше нелетально.
— Как пойдёт, — сказала Елена просто. — Если там люди, то они во всём этом замешаны.
— По возможности, — повторил старший. — Тазеры у всех есть?
— У меня нет, — сказал я.
— Только пистолет?
— Да.
— В людей лучше не стреляй, — посоветовал Виталий.
На самом деле кроме пистолета у меня был ещё маленький термос с ампулой и разовый шприц. Я сомневался, что смогу сделать себе укол в вену, но уж в бедро или бицепс иглу воткну.
Но про этот козырь я говорить не стал.
Очень хотелось не доводить до него.
— Работаем, — сказал Виталий, и вдруг стал каким-то другим. Он и всегда был собранным, а сейчас словно в автомат превратился. — Елена, Боря…
Самые возрастные члены команды встали и пошли в сторону клиники.
— Одна минута, — сказал Виталий. — Макс! Точно не передумал?
Я покачал головой.
— Все в игре?
Никто не ответил. Виталий ждал, явно отсчитывая секунды. Потом кивнул:
— Идём!
Я повернулся к Милане. Поцеловал её. Встал и пошёл.
Мир словно расширился, звуки ушли куда-то вдаль. Нервы… Я шёл и мысленно звал Гнездо.
Просил помочь.
Дать силу.
Но похоже, что меня никто не слышал.
Клиника располагалась в современном здании, из той «точечной застройки», которой любили раньше уродовать центр Москвы. Ну, вы знаете: старое историческое здание внезапно приходит в полную негодность или неожиданно сгорает, а вместо него быстренько возводится «клубный жилой комплекс» с квартирами подороже, чем в центре Парижа. Этот оказался ещё не из самых огромных и уродливых — видимо, места не хватило развернуться. И дворик, огороженный решёткой, у него был небольшой (в моём доме, впрочем, двора вообще как такового нет).
Сама клиника помещалась в маленькой пристройке, имела отдельный вход из переулка, и это было очень хорошо.
А ещё лучше, что дверь оказалась приоткрыта. Значит, Елена с дедом Борей каким-то образом вошли.
На самом деле это меня смутило. Если там и впрямь логово, где превращают людей в монстров, то с чего бы они впустили посторонних?
Я шагнул на крыльцо и запустил руку под ветровку, к кобуре.
Мы гуськом втянулись в помещение — круглый зал со стойкой регистратуры, над ней — глянцевые подсвеченные фотоплакаты, изображающие красавиц с белозубыми улыбками и великолепными формами. Несколько дверей, одна открыта. На полу — мягкое светлое ковровое покрытие.
На ковре неподвижно лежали девушка в голубом медицинском халате и охранник в серой форме. У девушки из спины торчали тонкие проводки, ноги её подрагивали. Охранник лежал навзничь, у него проводки тянулись из живота. Пол был усыпан крошечным красным и жёлтым конфетти.
Ну прекрасно, ещё и тазеры применили! Причём двойного действия, «пул даун ган», иначе уже бы встали.
Деда Боря был занят тем, что стягивал руки и ноги охраннику пластиковыми хомутиками. Елена платком вытирала с лица кровь.
— Вас ударили? — спросил я.
— Краска. Чтобы впустили, — ответил мне Виталий, быстро проходя по приёмной и заглядывая в двери. Видимо, никого не обнаружив, проверял дальше.
Я понял, как старики вошли. Елена испачкала себе краской лицо. Деда Боря принялся звонить в дверь и кричать, что нужна помощь. «Жена упала» или что-то такое. Им открыли, в такой ситуации не впустить было бы очень странно.
А дальше — выстрелы из тазеров…
Лишь бы не ошиблись!
Юра поднял с пола женщину в халате, усадил на стул. Та молчала, руки и лицо у неё подрагивали. Обычная молодая женщина, довольно симпатичная, короткая стрижка, на шее крестик, на ногтях яркий маникюр…
— Не бойтесь, с вами ничего не сделают, — сказал Юра. Кинул сумку на пол, достал из неё помповик, выдвинул складной приклад. — Не кричите, не сопротивляйтесь, и всё будет хорошо. Где тварь?
— К-к-кто? — заикаясь, спросила она.
Вот этого я боялся больше всего. Что мы ворвёмся, захватим клинику, а тут — врачи уменьшают носы и накачивают силиконом губы.
— Вы знаете, — сказал Юра с уверенностью, которой у него, наверное, не было. — Изменённый.
Мне показалось, что у женщины на лице что-то промелькнуло. Что-то вроде облегчения.
С чего бы?
— Я не понимаю… Кто вы? Не трогайте нас, берите всё… Но наркотиков нет, правда, совсем нет!
— Сколько пациентов сейчас в клинике? — спросил Юра.
— Никого… с утра были, ушли… после трёх женщина на криомассаж записана…
Виталий Антонович, закончив беглый осмотр, кивнул. Сам он остался со мной и Юрой. Елена, деда Боря и Василий вошли в одну дверь. Все они уже держали оружие: у Елены и впрямь был в руках обрез, у деда Бори и Василия макаровы, такие же, как у меня. Старший пока автомат не доставал. Заглянул в дверь с надписью «WC» — там был туалет, унитаз и раковина в одном маленьком помещении, ничего подозрительного. Подошёл к женщине, сказал укоризненно:
— Странно. Клиника пустует, а новых пациентов не берёте!
— Это вы утром звонили? — глаза у женщины расширились. — Так у нас с врачами проблема, двое в отпуске, Регина Петровна одна работает…
Наша троица проверяющих вышла из одной двери, вошла в другую. Я посмотрел на схему эвакуации, висящую, как положено, у входа. Да, клиника небольшая. Вот этот вестибюль регистратуры, три кабинета по одной стороне, туалет, коридор, ещё два крошечных кабинета и комната побольше.
Второй кабинет тоже оказался чист, Елена покачала головой, выходя. Я заглянул в дверь.
Ну да, не спрятаться.
Кушетка, стол, два стула. Непонятная медицинская аппаратура. Пациент лежит, ему какие-то процедуры-обследования проводят…
— Хотите, мы вас осмотрим, запишем? — со всхлипом предложила женщина. — Вы извините, что не записали, но мы запишем…
Лежащий на полу охранник застонал, зашевелился. Ну хоть живой, слава Богу…
— Мы вам скидку сделаем, как ВИП-клиенту! — воскликнула женщина. — Тридцать процентов… нет, сорок пять, у нас больше нет…
Градус безумия стремительно нарастал. Я смотрел на Виталия Антоновича, но наш старший всем своим видом демонстрировал уверенность и снисходительное презрение.
— Скидку… ну-ну… А те, кого превращаете в монстров, какую скидку получают?
— Я не понимаю… У кого-то осложнения?
Наши проверяющие вышли из третьего кабинета, двинулись в коридорчик.
Я, не выдержав, быстро прошёл-пробежал все три кабинета. Вернулся.
Ничего подозрительного там не оказалось.
Кушетки, столы, бумаги и старенькие компьютеры на столах. Медицинская аппаратура. Раковины, мусорные корзины, кулеры, флаконы санитайзеров. В шкафах медицинские халаты и костюмы. В стеклянных шкафчиках медикаменты и инструменты, бумажки с написанной от руки датой.
Всё как везде.
Я пломбу год назад ставил, всё очень похоже выглядело.
Елена с мужчинами вернулись в приёмную.
— Разрешите, я осмотрю Дмитрия Львовича? — взмолилась женщина. — Может, ему плохо? Может, сердце?
Охранник снова застонал.
— Леночка, что скажешь? — спросил Виталий Антонович.
— Вы нас убьёте? — воскликнула сотрудница. — Вы имена называете, значит, убьёте? Ой, я ничего не слышала, я вообще в шоке и ничего не запоминаю, у меня на лица память никакущая!
Елена задумчиво смотрела на неё. Потом спросила:
— Что за аппаратура в этом кабинете?
Сотрудница пожала плечами:
— Я не знаю, я даже не медсестра. Я администратор.
— Вы работаете в клинике эстетической медицины, — Елена улыбнулась. — Неужели вам не интересно, что делается в том или ином кабинете?
— Я администратор…
— И что вы посоветуете пациентке с растяжками на коже после беременности?
— Я не врач!
— Врач направил пациентку на микроигольчатый лифтинг. Я — пациентка. Куда мне идти?
Администратор ткнула рукой в сторону одного из кабинетов.
— Я сходила и вернулась, — сказала Елена. — Там стоит старый аппарат вакуумного гидропилинга. Кажется, неисправный. И аппарат узи. Он рабочий.
— Я не врач. Я боюсь! Я не помню! — администратор тихо заплакала, размазывая слёзы по лицу.
— Врёт, — холодно сказала Елена. — Виталий, тут дело нечисто. В кабинетах стоит что попало. В одном — три древних кардиографа и сломанный лазерный аппарат для выведения татуировок. В другом — ванна для гидротерапии, судя по виду — ей год не пользовались. По коридору два кабинета, бумаги на столах для вида, из каких-то других клиник, компы запаролены. В конце коридора небольшая операционная. Вот она, похоже, используется, только для чего…
— Нехорошо получается, — сказал Виталий Антонович, глядя на администратора. — Какая-то вы странная клиника, да?
Администратор рыдала, мотала головой и явно не собиралась отвечать.
— Очень не хочется никого пытать, — вздохнула Елена с деланой простотой. — Может, так расскажут?
— Ну… если немного? — спросил Виталий Антонович. — Опять же, начать можно с мужика…
— Да, мужчины быстрее ломаются, — сказала Елена таким тоном, словно всю жизнь проработала в гестапо, пока ни была уволена за кровожадность. — С другой стороны, эта коза расскажет больше… руку даю на отсечение.
— Ты же знаешь, я доверяю твоему чутью, — вздохнул старший.
— Вы бы всё рассказали, а? — сочувственно сказал Юрий, склоняясь к администратору. — Не люблю я таких дел…
Вели они себя так, что на мгновение я всерьёз подумал, что старички-разбойнички не в первый раз нападают на тайные прибежища пришельцев, после чего начинают выпытывать информацию.
Да нет, чушь, ерунда, не может такого быть.
Спектакль!
Удивительная вещь — человеческое поведение в кризисной ситуации. Особенно, когда люди сталкиваются с недоступной их пониманию силой. Самое разумное в таком случае избегать опасности, а не провоцировать её, но люди ведут себя вопреки логике.
Я встряхнулся, сбрасывая оцепенение и выгоняя из головы неуместные размышления.
— Гляну, что там, — сказал я, направляясь в коридорчик.
— Иди, иди, не стоит юноше смотреть на такое… — ободрила меня Елена. И кровожадно потёрла руки.
Спектакль. Это только спектакль!
Они не будут пытать женщину, даже если та в чём-то замешана!
Я вошёл в ближайший кабинет. Огляделся.
Ну да, что-то тут не то. Вроде бы обычный врачебный кабинет. Постеры на стенах, сплошь белозубые улыбки… стоп, зачем тут зубы, не стоматология ведь! Шкафчик с лекарствами? Логично, раз врач, то лекарства. Но тут ведь стоит что попало! Вот бисопролол, это от сердца, у меня отец каждое утро пьёт. Лекарство не экстренное, что ему тут делать? Вот таблетки «Карсил», вроде как для печени. Тоже непонятно, зачем они. А вот флакон лечебного цинкового шампуня. И бинты пачками. И два пузырька нафтизина, от насморка. Словно купили в аптеке, что на глаза попалось.
Бумаги на столе… так… выписка из истории болезни Марии Хуснутдиновой… допустим, здоровья тебе, Маша… а это что? История болезни… да она древняя, в руках рассыпается, её в начале нулевых заполняли.
И никаких личных вещей: фотографий, календариков, безделушек, фигурок, флэшек. Так тоже не бывает.
Компьютер работает, требует пароль. А если попробовать?
Я ввёл «password».
Система открылась!
Чистенький, аккуратный, пустой Windows. Никаких служебных иконок, никаких баз данных. Просто компьютер с операционной системой.
Я снова оглядел кабинет.
Весь он был такой… как этот Windows. Пустой и чистый. Имитация. Оболочка.
Глянул мельком — всё нормально.
А на самом деле декорация!
Виталий Антонович не ошибся, это фальшивая клиника.
В задумчивости я вышел, минуя в соседний кабинет, прошёл до конца коридора.
Операционная, верно.
Стол, держатели для капельниц, бестеневая лампа. Наркозный аппарат, узи, кардиограф. Вот тут казалось, что вещи использовались по назначению. Шкафчики из металла и стекла, большущее зеркало в металлической раме.
Я обошёл операционную, осматриваясь.
И быстро вышел, возвращаясь в вестибюль.
Администратор уже не рыдала, а рассказывала вовсю, хоть и с тихими подвываниями:
— Ничего мы тут не делаем… ширма это всё, пусты-ы-ышка… чёрный обнал идёт… Счета за красоту огро-о-о-омные… начальство кру-у-утит… мы-то на зарплате… не убивайте…
А что! Достаточно убедительная версия!
— Виталий Антонович, — сказал я. — Врут они всё. У вас схема здания есть?
— Нет, — ответил он. — На это время нужно.
— Неважно, — сказал я. — В этой операционной потайная дверь.
Администратор подняла голову, прекращая рыдать. Уставилась на меня.
И прыгнула!

Часть вторая. Глава 8
Глава восьмая
Есть несколько вещей, которые человек, даже хорошо физически тренированный, сделать практически не в состоянии. Отжимание на двух пальцах, как это получалось у Брюса Ли; вис на перекладине на прямых руках параллельных полу; подтягивания на пальцах — всё это очень, очень, очень сложно и доступно единицам.
Но есть простые вроде бы вещи, которые сделать невозможно. К примеру — прыгнуть вперёд из положения сидя на стуле.
У человека просто нет для этого нужных мышц.
Подпрыгнуть — легко.
Свалиться — легко.
Оттолкнуться ногами и перевернуться вместе со стулом, сделать кувырок — трудно, но скорее психологически.
А вот как прыгать вперёд, когда твои ноги стоят вертикально, а руки ни на что не опираются?
Чем оттолкнёшься?
Администратор, вполне обычная на вид женщина, прыгнула. Да ещё как!
Вот она сидела, рыдая и рассказывая про финансовые махинации.
А вот уже летит вперёд! В прыжке она оттолкнулась от стойки, но ведь как-то вначале до неё допрыгнула!
Я отшатнулся, мне показалось, что женщина несётся на меня. Но она стремилась к двери одного из кабинетов. Уж не знаю, чтобы запереться там, схватить какое-то незамеченное нами оружие или выпрыгнуть сквозь окно (там стоял крепкий стеклопакет, но теперь я в неё верил — пробьёт в прыжке и не заметит!).
Ей потребовалось лишь одно приземление, уже почти у двери, она кувыркнулась вперёд и наполовину выпрямилась, без сомнения, чтобы снова прыгнуть — и, пожалуй, до окна бы долетела.
Василий выстрелил ей в спину. Как-то так получилось, что он среагировал первым.
При такой неустойчивой позиции пуля должна была сбить её с ног, опрокинуть. Но женщина просто застыла, словно окаменела. В спине, между лопатками, возникла аккуратная тёмная дырочка.
То ли Василий был таким метким стрелком, то ли вмешался случай — он попал ей в сердце.
На мгновение повисла тишина. Выстрел был на удивление негромким, женщина не закричала — казалось, что ничего страшного и не случилось. Так, игра…
Администратор повернула голову.
На сто восемьдесят градусов.
Как на шарнире.
Оскалилась — рот открылся неожиданно широко.
Изо рта высунулся и затрепетал язык, слишком длинный для человеческого. То ли это была рефлекторная реакция, то ли какая-то угроза…
Василий выстрелил ещё дважды. Все пули кучно легли по центру спины.
Женщина вытянула в нашу сторону руки. Те тоже вывернулись к спине, будто им было всё равно, с какой стороны тела находиться!
Дрянь эти новые патроны!
Я судорожно рвал пистолет из кобуры. Елена держала администратора на прицеле обреза, Виталий тянул из сумки автомат, остальные словно оцепенели.
И тут из дырок в спине побежали по телу администратора трещины!
Самые настоящие трещины, потому что она обращалась в камень, а тот разваливался!
Администратор издала странный сипящий звук и ловко запустила пальцы в свои раны. Выдернула одну пулю — та сияла неярким багровым светом. Пальцы мгновенно окаменели и отвалились. Кисть второй руки превратилась в камень прямо в ране, руки начали осыпаться мелким бурым песком.
— С-с-суки… — едва слышно выдохнула администратор.
Похоже, лёгких у неё уже не осталось.
Через несколько секунд лицо администратора превратилось в серую маску, будто талантливый скульптор вылепил человека из мокрого песка.
А ещё через мгновение песок высох — и она развалилась.
— Твою ж мать! — сказал Василий. И неожиданно добавил: — На мою бывшую похожа! Была.
В это мгновение связанный стяжками охранник, видимо, понял, что ничего хорошего ему не светит. И тоже стал высвобождаться.
С тем же пренебрежением к законам человеческой анатомии он повернул голову к спине, вырвал руки из тугой пластиковой петли, дрыгнул ногами, разорвав стяжку, и выпрямился, встал из положения лёжа!
Для него гравитация вообще существует?
Кажется, он не собирался бежать, хотя все были в таком шоке, что это могло и получиться. Одним взмахом руки, неожиданно удлинившейся, он сбил Василия и развернулся к Елене.
Хирург выстрелила дуплетом.
С расстояния в метр вся дробь вошла охраннику в спину (да-да, он так и двигался, вывернувшись лицом и руками к спине). Дробь сработала точно так же, но быстрее — охранник осыпался на пол горкой песка, будто вампир в мультике, попавший под солнечный свет.
Может, отсюда и легенды? О каменеющих троллях и рассыпающихся вампирах?
— Я никого не задела? — озабоченно спросила Елена. — Если, не дай Бог, в кого-то вошла дробина… надо вырезать…
Все принялись судорожно осматриваться. Очень не хотелось превращаться в песок, да ещё и от дружеского огня.
Виталий Антонович уже держал в руках автомат. Внешне он оставался спокойным, но его выдавал лёгкий тик.
— Что ж… мы уже пришли не зря… — сказал старший. — Друзья? Как полагаете? Рептилоиды?
— Уж точно не Инсеки, — сказал деда Боря. — Дьявол… я не верил. До конца не верил!
— А кто из нас верил? — воскликнул Виталий, и в голосе прорвалось торжество. — Суки! Их же не отличить было!
Деда Боря едва заметным движением взялся за сердце. Потом сказал:
— Я в туалет, с вашего позволения…
И скрылся в дверях сортира.
Юра подошёл к останкам администратора, ткнул стволом помповика, подцепил халат, поднял.
Горка песка. Из него высовывается краешек кружевных трусиков.
Юра поворошил песок, выкатилась одна из пуль, излучаемый ею свет медленно угасал.
— Мощная штука, — сказал Юра с уважением. — Жаль, не мгновенно работает.
Под формой охранника тоже ничего, кроме крупных дробин и семейных трусов, не нашлось.
— Плохо — вскрытие не сделать, — сказала Елена. — Ах, мальчики, как жаль! Мы могли понять, как они устроены!
— Следующего хоть живым анатомируй, — буркнул Виталий Антонович. — Только вязать их надо как-то… с учётом силы и гибкости… Не знаю, как их вязать. Надо попробовать отрубать головы! Выстрел в голову, потом отрубаем, тело остаётся целым.
— А мозги как изучать? — деловито спросил Юра.
— Следующему выстрел в тело, отрубаем голову и изучаем.
— Годно, — решил Юра.
И нервно рассмеялся.
Вернулся деда Боря, недовольно сказал:
— Они не гадят, что ли? Туалетной бумаги нет, мыла нет…
Взял со стола бутылку санитайзера и щедро плеснул на руки.
— Есть и плюсы, — сказал Виталий Антонович. — Песок убрали — и всё. Никаких материалов для уголовного дела. А можно и оставить, песок… он и в Африке песок. Только одежду убрать.
Елена молча подняла форму, брезгливо, двумя пальцами взяла трусы охранника, отряхнула и отнесла в соседний кабинет. Повесила на вешалку. Потом проделала то же самое с одеждой администратора. Сказала:
— Вот и всё. Грязно тут у них, экономят на уборщице… Максим, дорогой, что ты там углядел? Или на понт её брал?
— Нет, не на понт, — сказал я. — Выстрелов никто не слышал, как думаете?
Ответа никто дать не рискнул. Но мне самому казалось, что пальба прозвучала не так уж и громко. Окна закрыты, стеклопакеты хорошие, помещение клиники не в общем здании, а в пристройке.
— Идёмте, — сказал я.
Вслед за мной все прошли в операционную.
Я не стал тянуть, сразу ткнул пальцем в зеркало на стене.
— Вот.
— Для операционной странновато, — сказала Елена, изучая зеркало. — Но мало ли… посмотреться сразу после подтяжек-липосакций…
Она попыталась отодвинуть зеркало от стены и хмыкнула. Потрогала стекло.
— Тёплое…
— Пусти-ка, — Юра взялся за зеркало с одной стороны, Василий с другой. Они дёргали, пытались сдвинуть вверх-вниз. — Нет, жёстко закреплено. Может, на клее?
— Почему решил, что это дверь? — спросил Виталий.
— По размеру, форме. Идёт от самого пола. И рамка эта — вы такой металл видели?
Металлическая рамка была серовато-голубой.
Виталий достал из сумки нож, серьёзный такой, то ли боевой, то ли охотничий. Попробовал поцарапать рамку. Спросил:
— Это как в Гнезде?
— Да. Какой-то чужой сплав. Не зеркало это!
— А может, экран?
Я смутился. Это мне в голову почему-то не пришло.
— Может быть.
— Дверь должна открываться, — сказал Виталий серьёзно. — Ищем какой-то рычаг, кнопку, педаль, скважину. Что угодно! Я не хотел бы задерживаться тут.
И мы стали искать.
Все, кроме Юрия — тот мерял шагами помещение, потом вышел из операционной, потом я заметил его силуэт за прикрытыми жалюзи окнами. Он обошёл пристройку, постучал в крайнее окошко. Я выглянул, он мне кивнул и сделал знак, что возвращается.
— Может, пульт кондиционера? — спросила Елена. Стала нажимать кнопки, заработал кондиционер под потолком.
— Пульт может быть… — согласился Василий.
— Вот такой? — спросил деда Боря.
Он стоял возле шкафчика с лекарствами. В руках у него был маленький пластиковый пульт, будто от простецкой детской игрушки, с двумя треугольными кнопками.
— Не нажимай! — быстро сказал Виталий. — Стоп! Люди, если это оно…
Вернулся Юрий. Сказал:
— Всё верно, молодец Максим. Тут помещение кончается у крайнего окна. А снаружи — ещё почти три метра до стены здания. Неучтённое помещение!
— Незаконная перепланировка, — попытался пошутить я. Особого успеха шутка не имела.
— Вооружаемся и снаряжаемся, — сказал Виталий. — Мы должны быть готовы сразу же вступить в бой.
Мне казалось, что все и так вооружены и снаряжены.
Куда там!
Во-первых, у всех в сумках оказались бронежилеты. Какие-то совсем тонкие, несерьёзные на вид, но всё же… Позавидовать я не успел — Виталий протянул один и мне. Сказал:
— Взял на твою долю.
Я не стал ломаться. Ветровку скинул, бронежилет надел.
Ого… На вид казался легче!
Все вооружились ещё и ножами. Надели тактические перчатки. Вот тут я был в пролёте, для меня ни ножа, ни перчаток не нашлось. Последним штрихом стали очки-зеркалки, я надел свои.
Если тварь уже стала невидимой, то мы её заметим.
Единственное, что ещё я мог сделать — это вколоть себе концентрат мутагена «первой фазы». Но мне безумно хотелось обойтись без этого. Если верить хранителю раменского Гнезда, шансов выжить потом было немного.
Поэтому я достал ампулу из термоса и положил вместе со шприцем на операционный стол.
— А это что? — резко спросил Виталий.
— Подарок, — я не стал вдаваться в объяснения. — Типа сильного стимулятора. Но он может меня убить.
Виталий кивнул.
— В крайнем случае вколю, — сказал я искренне. — Если успею, конечно.
Почему-то всё старичьё уставилось на меня.
— Вы чего? — спросил я. — Ну давайте, вколю заранее…
— Не спеши, — сказал деда Боря мягко. — А лучше позволь кому-нибудь из нас, ладно?
— У нас много чего на душе, не хотелось бы ещё за твою жизнь отвечать… — поддержал Василий.
— Мы с Еленой входим первыми, — решил Виталий. — Потом Юра с Василием. Деда Боря, ты с Максом. Если пойдёт плохо… — он не закончил. — Макс, бери пульт и нажимай.
Я взял пульт. Все выстроились у зеркала.
С замиранием сердца я нажал верхнюю кнопку.
Ничего не произошло.
— Сейчас вторую, — сказал я.
Вторая кнопка сработала.
На окнах снаружи стали медленно опускаться роликовые ставни.
Нервное напряжение нашло выход во всеобщем хохоте.
Мы ржали, сжимая оружие и глядя, как опускаются тёмно-коричневые металлические пластины.
Нашли пульт!
— У меня же на даче похожий! — выдавил из себя деда Боря. — Что я за дурак, а?
— Только не беги в туалет по этому поводу, — едко сказал Юрий.
Хохот возобновился с новой силой.
— Посмотрю на тебя в мои годы! — возмутился старик.
Постепенно смех стих. Кажется, я кончил смеяться последним.
— Ещё идеи есть, господа взломщики? — спросил Виталий.
— Да ну его! — вдруг сказал Юрий. Сделал два шага вперёд.
И выпалил в зеркало.
Нет, это было не стекло. Стекло бы разлетелось вдребезги.
Это зеркало вообще бы не взяла обычная пуля.
А вот особая, от Продавца, наполовину вдавилась в поверхность и прилипла, полурасплющенная, медленно разгораясь багровым.
Зеркало вокруг пули начало мутнеть.
То ли эти заряды действовали не только на органику, то ли само зеркало имело биологическое происхождение — не знаю. Скорей уж второе, потому что оно вдруг пошло волнами, утратило зеркальность и гладкость, стало похоже на кусок шероховатой бугристой шкуры, вроде акульей кожи.
И окаменело.
Виталий поднял ногу и с силой пнул каменную перемычку. Та с грохотом рассыпалась острыми клиньями.
За рамой виднелась ярко освещённая комната.
— А ларчик просто открывался… — сказала Елена зачарованно.
Чуть наклонив голову, шагнула вперёд.
Рядом, отставая на шаг, вошёл в зазеркалье Виталий.
Они отошли буквально на полметра, когда Виталий повернулся направо и автомат в его руках загрохотал.
Вот это было громко!
Я вдруг понял, что во всём снаряжении не хватало ещё одной полезной вещи — наушников.
Елена тоже дважды выстрелила. Потом переломила стволы и принялась менять патроны.
Виталий тоже прекратил стрельбу, стоял напряжённо, пригнувшись и явно колеблясь.
Мы видели только их, во что они стреляли — понять было невозможно.
Юрий и Василий, сбросив оцепенение, бросились внутрь и чуть не столкнулись в проёме.
Я рванулся следом и едва не поскользнулся на осколках «зеркала». В комнате было очень жарко, влажно, пахло кислятиной и дерьмом.
За мной вбежал деда Боря.
И только когда мы оказались внутри потайной комнаты, я увидел, куда они стреляли.
Это было длинное узкое помещение между основным зданием и пристройкой, мы вошли почти с торца. Шириной комната оказалась метра три, зато тянулась вдоль всей клиники, метров на десять. С нашей стороны вообще ничего интересного не было — грубо оштукатуренные стены, яркие лампы на проводах под потолком, цементный пол.
А вот дальше комната напоминала одновременно лавку мясника и камеру пыток.
С потолка свисали металлические цепи с крюками на концах. На них были рядком подвешены люди, грубо наколотые на крюки в районе плеч. Они все были живы, но выглядели совершенно по-разному.
Ближе всего к нам была голая молодая женщина. Совершенно нормальная на вид, если не брать в расчёт торчащий над грудью окровавленный крюк. При нашем появлении она подняла голову, слепо посмотрела в нашу сторону и негромко выдавила:
— Помогите…
На следующем крюке тоже висела женщина, только руки и ноги у неё удлинились, а тело слегка распухло. На третьем крюке был мужчина — у него и голова увеличилась, распухла, покрылась густыми волосами. На четвёртом тоже мужчина — ещё сильнее трансформированный, на боках, под руками, набухали какие-то бугры. Висевшее на пятом крюке существо было уже непонятного пола, а «бугры» проклюнулись ещё одной парой рук — пока совсем коротких, недоразвитых.
Это был целый инкубатор монстров, подобных тому, что нападал на Гнездо!
А перед ним, заслоняя от нас, стоял ещё один монстр.
Совсем уж похожий на полноценного, высоченный, только средние лапы ещё были коротковаты и ладони не сильно больше человеческих.
Но силовыми полями он уже управлял!
Все пули и дробины, выпущенные Виталием и Еленой, висели в воздухе, словно маленькое, багрово светящееся созвездие.
Подрагивали, покачивались, источая свою смертоносную каменную магию.
Существо скалилось и смотрело на нас. Видимо, удержать все выстрелы ему было трудно.
Всё-таки оно ещё развилось не до конца!
«Уходите! — пронеслось у меня в голове. Голос был нежным, женским, даже с какой-то материнской тревожностью. — Не трогайте!»
Эта тварь защищала своих… детёнышей? Нет, скорее братьев и сестёр.
У Изменённых, пусть даже таких, изуродованных до неузнаваемости, и впрямь были родственные чувства.
— Что стоите! — крикнула Елена. — Мать вашу!
И снова выстрелила.
Её крик разорвал оцепенение. Стрелять принялись все — и в этот раз тварь не сумела удержать все пули.
Я тоже нажал на спуск и скорее почувствовал, чем увидел, что попал в одно из подвешенных тел. Мужчина с раздутой головой задёргался, тело сорвалось с крюка и упало, корчась.
Мои патроны действовали иначе, они просто убивали.
А вот ещё кто-то попал в самую дальнюю фигуру, и та принялась каменеть, дробящимися фрагментами гулко падая на пол.
«Нет!» — взвыла тварь.
И кинулась в атаку.
Ближайшим к ней оказался Юрий. Он успел выстрелить в упор, и пуля из помпового ружья, пробив защиту, ударила в ладонь. Неуловимо быстрым движением существо занесло над раненой ладонью другую руку — и отсеченная каменная кисть упала на пол.
Вторым взмахом она разнесла Юрию голову.
Кровь ударила во все стороны.
Виталий закричал, отступая. У него в магазине кончились патроны, он потянулся за новой обоймой, уронил её и выхватил нож.
Елена перезаряжала ружьё.
Мы с Василием и дедом Борей палили из пистолетов. Тварь одной рукой ухитрялась удерживать невидимый щит, где вязли горящие багровым пули, и наступала на Виталия.
Я прицелился в распухшее тело и выстрелил три раза подряд.
Мои пули прошли барьер.
То ли тварь сосредоточилась на удержании другого типа боеприпасов, то ли мои патроны обладали большей пробивной силой.
Монстр замер, скребя себя двумя руками по раненому боку.
Елена упёрла ему в грудь обрез и выстрелила.
Тварь рухнула.
Виталий Антонович, наш невозмутимый предводитель, с силой пнул её по голове и принялся бить ножом, матерно бранясь.
Тварь не шевелилась.
— Юра… — сказал деда Боря с горечью. — Юрочка, что ж ты…
Он подошёл к окровавленному телу. Секунду смотрел на него.
Потом поднял пистолет и выстрелил.
Тело обратилось в песок.
— Ты чего? — закричал Василий. — Ты чего творишь, старый хер?
Не обращая на него внимания, деда Боря молча пошёл к висящим заготовкам монстров. Те задёргались, завыли. Ближайшая женщина опять простонала:
— Снимите меня…
Может быть, мы бы и сняли.
Вот только вслед за этими словами она издала шипящий звук и резким движением руки попыталась ухватить и притянуть к себе деда Борю. А когда не вышло, жутко, пронзительно захохотала.
Деда Боря выстрелил ей в сердце. Потом застрелил ещё одного монстра. И сухо сказал:
— Василий, заканчивай остальных. Чтоб ничего не осталось.
— Ты чего, ты зачем Юрку! — выкрикнул Василий, тряся в воздухе пистолетом.
— Он всё сделал правильно, — сказала Елена. — Мы уходим, следов не оставляем. Да соберись, ты ж не баба!
Василий собрался. Побрёл к дёргающимся монстрам.
— Парень, ты как? — спросила Елена.
Я посмотрел на Виталия. Тот закончил пинать мёртвого монстра и теперь менял магазин в автомате.
— Нормально, — сказал я.
Ничего нормального на самом-то деле не было.
Мы убили недоделанных монстров и их хозяев. И одного почти готового монстра.
Но тот, кто приходил к моей квартире и угрожал через дверь, «говорил» мужским голосом.
Одна тварь осталась на свободе.

Часть вторая. Глава 9
Глава девятая
Не знаю, в звукоизоляции ли дело, или со стороны жилого комплекса были не квартиры, а нежилые помещения, или просто люди постарались не услышать выстрелы…
Люди хорошо это умеют делать. Всегда можно сказать себе, что идёт ремонт, работает отбойный молоток или кино кто-то включил на полную громкость, а никакой стрельбы нет.
Помещение мы убирали минут пять, полиция за это время должна была бы приехать — всё же центр Москвы. Но Виталий сказал, что лучше уж успеть уничтожить все следы налёта, чем кинуться в бегство с сумками, полными оружия. Нет тел — нет и состава преступления.
Одежду Юрия убрала в его сумку Елена. Похоже, у неё нервы были крепче, чем у остальных, всё-таки профессия сказывалась. Песок, в который обратились тела, мы сгребли в несколько кучек. Теперь это была просто грязноватая клиника, а не логово чудовищ.
Может быть, конечно, стоило оставить в живых одну из тварей. Может быть, та женщина, что разговаривала, пошла бы на контакт.
Но мне кажется, она просто попыталась бы нас убить. Что-то в ней уже изменилось бесповоротно, хоть телом она ещё походила на человека.
Мы вышли из клиники и двинулись к скамейке, где ждала нас Милана.
Что будет дальше?
Охранник и регистратор — это ведь явно не вся команда. Придут другие. Обнаружат следы боя.
Позвонят в полицию?
Очень вряд ли. Слишком многое им придётся убирать и объяснять.
Попытаются найти нас?
Если есть доступ к видеокамерам на московских улицах, то со временем найдут. Нынче это не так быстро, камеры не связаны в сеть, раз в несколько дней в них меняют флэш-накопители на новые, а информацию со старых сливают на сервера МВД. Потребуется время, но нас вычислят. Как жаль, что эпидемий больше нет и все ходят по улицам без масок! Вот когда я учился в старших классах, без маски появиться на улице было не просто запрещено, а ещё и неприлично, всё равно что без штанов.
Милана привстала, увидев нас. Вначале улыбнулась. Потом нахмурилась.
— Юрия больше нет, — сказал Виталий.
Милана прижала ладонь ко рту.
— Монстр?
— Монстры… Юрий знал, на что идёт, — сказал деда Боря. — Мы все знали. Ещё легко отделались.
— Пойдёмте ко мне? — предложил я.
— Не могу, — сразу ответил Виталий. — Должен вернуться домой.
— У меня работа, едва успею, — сказал Василий. Он был самым хмурым, видимо, с Юрием их связывали приятельские отношения. — Простите, уйду.
— Зайду, — сказала Елена. — Мне спешить некуда.
— Я тоже, с вашего позволения, — кивнул деда Боря.
— Василий, Виталий… — я посмотрел на них. — Одну вещь вы должны знать. Того монстра, что приходил ко мне, здесь не было.
Виталий нахмурился:
— Уверен?
— Да. Он был и не так развит, как эта… охранница. И говорил мужским голосом.
— Говорил? — удивился Виталий. — Там ведь только… женщина…
— Монстр говорила. Вы не слышали?
Он покачал головой. Похоже, не слышал никто.
— Вроде мысленной речи, — сказал я. — Тот, в Гнезде, тоже разговаривал. Такие… то ли слова, то ли образы в голове. Но с интонацией. Здесь она была женская, клянусь. У того, что приходил, мужская. И он был ощутимо мельче, мог замаскироваться под человека.
— Плохо, — сказал Виталий. Поколебался секунду и добавил: — Но мы сделали всё, что могли.
Я не спорил.
Это действительно было куда больше, чем я мог надеяться. Справился бы я сам с охранником у дверей, с регистратором, потом с монстром-охранницей? Вряд ли…
— Но тварь на свободе. И Гнездо в опасности.
— Макс, — Виталий положил мне руку на плечо. — Ты не обязан и не можешь защищать Изменённых от всего мира. Ты и так им помог. Если придёт один монстр, у них будет шанс отбиться.
Я так не думал.
Но о чём я мог просить людей, которые и так вышли сражаться, потеряли друга и рисковали загреметь в тюрьму?
Дождаться прихода «врачей»?
— Хорошо, — смирился я. — Спасибо, Виталий Антонович.
— Всё нормально, Макс, — он кивнул. — Отдохни. Нам всем надо отдохнуть.
Они с Василием пошли по переулку в сторону Садового.
А мы — в сторону моего дома.
Милана взяла меня за руку, и это было то, что нужно.
Мы снова сидели на кухне. Елена отогнала от плиты и меня, и Милану. Порылась в холодильнике и шкафах. Нашла замороженные куриные крылышки и ножки, мой папа их называл «куриными запчастями», лук и вермишель. И принялась варить суп.
— Жаль, картошки нет, — упрекнула она. — Куриный супчик без картошки слабоват…
— Вы так спокойно готовите, — не выдержал я. — Мы ведь только что…
— Полтора часа уже прошло, — ответила она невозмутимо. — Что ж, голодать теперь?
Я глянул на деда Борю. Тот ухмылялся.
— Ваш товарищ погиб, — не выдержал я.
— Так мы все шли умирать, — спокойно ответил он. — Ты пойми, Максим, мы — те, кто выжил в девяностые. Нам тогда было как тебе сейчас… ну ладно, мы с Леной постарше. Это у вас Виталий за старшего, в нашей компании мы его за водкой гоняем. Кстати…
Открыв холодильник, я достал початую бутылку, из которой отпил пять дней назад.
Елена, не отрываясь от приготовления супа, поставила на стол четыре рюмки. Как и когда их нашла у меня?
— Я не пью, — сказал я.
— Тебе чуть-чуть, — деда Боря налил до половины в три рюмки, а в четвёртую совсем на донышко. — Не чокаясь. За Юру.
Мы выпили. Милана поморщилась, но тоже выпила.
— У меня неприятное ощущение, — сказал деда Боря, — что мы только что выполнили чужую работу.
— Факт, — подтвердила Елена.
— Ещё бы понять, на кого мы сработали, — сказал я. — На Инсеков? На наши власти?
— Не только, — деда Боря глянул на меня. — То существо, что приходило к тебе… это точно был монстр?
— Вмятины видели на двери?
— Кувалда?
— А телепатическая речь?
Деда Боря кивнул.
— Да. Это довод. Меня смущает сама ситуация: тварь, способная уничтожить целое Гнездо, не смогла выломать твою дверь и принялась запугивать, будто мелкая шпана. Это неэффективно, наивно и способно скорее вызвать ответные действия. И ведь вызвало!
— Боря, уймись, — сказала Елена. — Ты уж слишком хитрые схемы им приписываешь.
— Они жили на Земле веками и замечательно всеми нами манипулировали, — сказал деда Боря. — Без хитрых схем такое невозможно.
— Вы про рептилоидов? — спросила Милана.
Елена рассмеялась.
— Ну, за неимением другого термина… Кстати, Борь, ты что думаешь о той гибкой парочке?
— Не они, — ответил деда Боря. — Тех мы бы так легко не взяли. Какие-то слуги высокого уровня, тоже Изменённые. Скорее всего, добровольцы-фанатики.
— Обычная схема, — согласилась Елена.
— Стоп, стоп! — я поднял руку. — Вы уж объясните тогда? Какие слуги?
Деда Боря кивнул:
— Да, извини. Мы считаем, что ситуация следующая. Наша Земля на протяжении многих веков… может, и тысячелетий… находилась под контролем группы инопланетных существ. Те особо себя не афишировали, хотя какие-то утечки информации случались.
— Но опасна ли утечка информации? — весело спросила Елена. — Если ты видишь лужицу воды в ванной комнате на сухом полу, то заподозришь неладное. Если весь пол мокрый, то ты протечку вообще не заметишь. История человечества залита информационным мусором. Фантазиями, сказками, прямыми дезинформациями. Потом фантастика, жёлтая пресса, жёлтые телеканалы, уфологи, секты, сумасшедшие разоблачители…
— В общем, они жили тихо, — подытожил деда Боря. — Зачем-то мы им были нужны. Не золото и бриллианты, не нефть и газ, а люди. Что-то они с нас получали и даже способствовали развитию. Где-то с девятнадцатого века — это хорошо прослеживается — началось активное развитие науки и технологий.
— Потом прилетели Инсеки, — сказала Елена. — Ты знаешь, что все основные ядерные державы ударили друг по другу практически одновременно? Буквально три дня на ровном месте нарастал поток обвинений, угроз, а потом — война.
— Французы не ударили, — заметил деда Боря. — Но у них произошла странная история, министр обороны сошёл с ума и застрелился… ладно, неважно. Суть в том, что вероятнее всего это была не наша война. Наши рептилоиды пытались уничтожить человечество, чтобы Инсеки его не захватили. Не то шантаж, не то реальная попытка не отдать ценный приз.
— «Так не доставайся же ты никому!», — Елена мрачно засмеялась.
— Но не вышло, — продолжал деда Боря. — Инсеки этого шага ждали, уничтожили ядерное оружие и взяли контроль над Землёй. Рептилоиды, очевидно, затаились.
— Может, вы и про Луну знаете? — не выдержал я. — Зачем они её разрушили?
— Предположения есть, — к моему удивлению, ответил деда Боря. — У меня сын физик.
— В Хайфе, — уточнила Елена.
— Завидовать грешно, — парировал деда Боря. — Так вот, многие научные направления по требованию Инсеков закрыты, как опасные для человечества. Но даже смежные дисциплины позволяют кое-что заметить. Иногда. Лунное кольцо излучает!
— Что? — спросила Милана. — Вы извините, просто у меня была курсовая, влияние Лунного кольца на жизненный цикл растений… там действительно есть связь…
— Излучение очень слабое, в широком спектре радиомагнитных волн. По нашим представлениям, влиять на людей не должно, однако… Сложное модулированное излучение, цикл восемь с небольшим часов. Лунное кольцо стало отражателем, понимаете? С нашей точки зрения это чрезмерно сложно, это полное безумие — раздробить Луну, чтобы потихоньку облучать Землю какими-то волнами. Но для Инсеков это как раз могло быть простым и надёжным решением.
Елена выключила плиту и стала разливать суп по тарелкам. Сказала:
— Всё, мальчики. Хватит разговоров. Сейчас надо поесть и отдохнуть.
— Вы о чём? — насторожился я.
— Ты же пошёл громить логово не потому, что тебя вчера утром напугали. И не из-за давних обид на пришельцев. А мы к тебе пришли не супчику поесть… Ты, я вижу, вполне устроен в этой жизни, Максим. Какие у тебя личные причины защищать это Гнездо?
— У него там девушка, — сказала Милана.
Я напрягся, ожидая расспросов, удивлённых или сочувственных взглядов. Но Елена только вздохнула:
— Как всё сложно-то в молодости… Итак, одна тварь осталась, и ты считаешь, что она пойдёт в Гнездо?
— Да.
— Твоя версия, что ей там нужно? — шумно хлебая куриный бульон, спросил деда Боря.
— Мне кажется, цель какой-то ребёнок. То есть, уже куколка. В Гнездо должны были привезти троих перед первым нападением. Но задержались.
— То есть некоторые дети Инсеков интересуют больше других, — сказала Елена. — У нас были такие подозрения.
Деда Боря вытер губы, отодвинул пустую тарелку. Ел он быстро, будто солдат, которому дали пару минут на обед.
— С одной стороны, непонятно, кому и помогать, — сказал он. — Что Инсеки на нас пасутся, что рептилоиды. Честно говоря, при прежних-то поинтереснее было…
— Все они чужие твари, — вздохнула Елена. — Тут хоть есть шанс мальчику помочь…
— Это верно, — деда Боря глянул на меня. — Опять же, хоть какой-то реальный движ. А то сидим в своём кругу, сопли жуём, одни и те же версии перебираем. Я сегодня наконец-то живым себя ощутил.
Он замолчал, видимо, подумав о Юрии. Потом спросил:
— Когда ты собирался идти в Гнездо?
— Через пару часов, как начнёт темнеть. Я ведь даже не знаю, впустят ли меня! Мы не очень хорошо расстались…
— А потом ты дал волю гормонам, — безжалостно сказал деда Боря и кивнул: — Ладно. Если не против, я подремлю на диванчике. У тебя же найдётся диванчик? И хорошо бы зайти в Комок, купить таких патронов, как у тебя. Я бы вообще зарядил магазин вперемешку.
— Поспи, — согласилась Елена. — А я с молодёжью побуду. Почистим стволы, обсудим тактику.
— Нас могут не впустить! — повторил я.
— Впустят, — мрачно ответила Елена.
Я понял, что спорить с ней ещё безнадёжнее, чем с бабушкой, решившей накормить внука пирожками.
К вечеру небо плотно затянуло тучами.
Дождя ещё не было, но по радио МЧС обещало ливень, ветер, гром и молнии, рекомендуя всем оставаться дома и закрыть окна.
Мне это показалось очень символичным и подходящим моменту. Я даже сказал об этом, но Елена лишь спросила, найдётся ли у меня лишний зонтик, а деда Боря принялся вслух размышлять, работает ли невидимость монстра под дождём, или же он будет выглядеть как человек-невидимка в классической книжке — пустотелым водяным пузырём.
У этого поколения, любящего повторять «мы выжили в девяностые», никакой романтики!
Я подумал, не зайти ли к родителям, но решил, что это лишнее. По моему лицу много чего можно будет прочитать.
Милана пошла с нами.
Нет, я спорил, конечно! По целому ряду причин мне не хотелось идти вместе. Но она стояла на своём, ни меня, ни деда Борю не слушала, ну а Елена пожала плечами и сказала: «Девочка имеет право».
Так что мы пошли вчетвером.
На улицах парило, людей стало ощутимо меньше. В такую погоду можно и не слушать прогнозы, достаточно голову поднять к небу. Мы быстрым шагом шли к Комку, я мысленно представлял разговор с Дариной, остальные тоже думали о чём-то своём.
И в скверике рядом с Комком навстречу мне семенящим бегом выкатился бомж-собирашка. Тот самый, которому я почти неделю назад помог найти кристаллики.
В этот раз бомж выглядел куда приличнее. На носу сидели простые, но новенькие и целые зеркалки, и вместо многослойного тряпья, делающего его похожим на ухудшенную версию Продавца, он был одет в заношенную кожаную куртку с косой молнией.
В общем, если причесать и чуть подстричь грязные космы, бомжа можно было выпускать на сцену в рок-группе.
— Дни свои влачить без друга — наигоршая из бед! Жалости душа достойна, у которой друга нет! — восторженно воскликнул бомж.
Блин. Запомнил…
Милана глянула на меня с удивлением, а вот деда Боря, похоже, развеселился. И не менее эмоционально произнёс:
— Потворствуй преданным друзьям, их за поступки не гони. Как напоит тебя сосуд, тобой разбитый в черепки?
Бомж замер, всплеснул руками. Сказал:
— Узнаёшь алмаз по блеску, узнаёшь по пенью птицу, но поймёшь ли человека по одежде и словам? Можно снять халат богатый, могут речи измениться, человека ты узнаешь по возвышенным друзьям!
Деда Боря на миг задумался. Покачал головой:
— Простите, не настолько знаю творения Ильяса ибн Юсуфа…
— Это моё, это уже моё! — с гордостью воскликнул бомж. — Как приятно встретить образованного человека в нынешнее горестное время! Я не стану более приближаться, ибо ночевал в вонючем подвале и источаю неприятные запахи. Хотел лишь поблагодарить достойного юношу, поскольку без его неоценимой помощи мне бы не выбраться из пучины нищеты и бездны отчаянья!
— Всё в порядке, — сказал я. — Рад за вас. Хорошие очки.
— И фонарик! — бомж ловко извлёк из кармана косухи фонарь. — Уже заработал сегодня на скромный, но достойный ужин.
Покрасовавшись фонариком, он нахмурился.
— Но куда вы идёте, если мне будет позволено задать этот вопрос?
— В Комок, уважаемый, в Комок, — сказал деда Боря. — Что ж, удачи вам…
Бомж хмурился и продолжал стоять на пути.
— Если мои рекомендации будут услышаны… — он покосился вверх. — Завершите оперативно свои торговые операции и поспешите укрыться в домашнем уюте.
— Так и собираемся, — сказала Елена. — У вас-то есть, где укрыться?
— Есть-есть, — бомж захихикал. И потряс головой, будто пытаясь избавиться от залитой в уши воды. — Не медлите. Сегодня плохой день, всё каплет и каплет, будет буря, будет сильная буря…
Развернувшись, он двинулся куда-то по дуге, словно не желая приближаться… к чему?
К Гнезду?
— Не нравится мне это, — сказал я. — Ещё даже не капает, кстати!
Деда Боря кивнул, глядя вслед бомжу. Сказал:
— Сумасшедшие, говорят, чувствительны к излучению кольца… и к разным голосам внутри головы… Вы его не узнали?
— Нет, — сказала Елена.
— Понятно… Но нам и впрямь надо поторопиться. Скоро хлынет.
Мы пошли к Комку.
Странное дело, возле него совсем никого не было.
Внутри тоже никого.
Только Продавец стоял у стойки, слегка оживившись при нашем приближении.
— Как проявили себя новые боеприпасы? — спросил он. — Признайте, старый тип имеет свои преимущества! Как идёт ваша война?
— А вы сами-то как? — не выдержал я. — Не воюете?
— Мы никогда не воюем, — ответил Продавец. — Это очень нерационально, хотя и до обидного распространено в Галактике… Итак, вам нужны ещё патроны?

Часть вторая. Глава 10
Глава десятая
Ливень хлынул, когда мы подошли к Гнезду. Вот только что воздух был неподвижным, влажным и душным, а потом хлестанул резкий холодный порыв — и разверзлись хляби небесные.
Последние метры до входа мы пробежали, уже не оглядываясь по сторонам, ни к чему не готовясь, а лишь прячась от стихии. Оплетающая здания паутина дрожала и звенела под порывами ветра и струями дождя.
А за дверями была так знакомая мне мягкая тишина и полумрак. Всё так же уныло горели отдельные лампы в люстрах, полы закрывали ковры и одеяла. Фойе выглядело абсолютно пустым.
— Давит… — сказала Елена, отряхивая мокрые волосы.
— Что давит? — не понял я.
— Ну… защита Гнезда… ты не чувствуешь? Выталкивает, хочется выйти.
Я покачал головой. Теперь я никак не чувствовал Гнездо, и это бесило. Лучше бы уж отталкивало.
— О, явились… не замочились!
Ну понятно, это была Наська, только тон у неё был сухой и колкий, непривычный. Куколка появилась откуда-то из дальней части фойе, подошла ближе — и настороженно остановилась. Опустила голову, глядя на деда Борю и Елену исподлобья.
— Привет, — сказала Елена дружелюбно. — Мы друзья.
— Чьи? — мрачно спросила Наська.
— Максима.
— А он чей друг? Её? — и она косо глянула на Милану.
Елена вздохнула и подошла к куколке. Я почему-то думал, что она присядет перед ней, по всем этим психологическим заморочкам «будьте на одном уровне с детьми», «говорите глаза в глаза». Но Елена осталась стоять: высокая и сухопарая старуха рядом с растрёпанной хмурой девчонкой.
— Детка, у нас был ужасно тяжёлый день. Мы разгромили логово, где выращивали монстров. Убили нескольких созданий, которые были виноваты лишь в том, что из них сделали послушных убийц. Потеряли нашего старого друга. А теперь пришли сюда, потому что иначе мальчик припёрся бы спасать вас один. Ясно? Теперь позови его девушку…
— Его девушка… — начала было Наська, но осеклась. Засопела. — Она уже знает, она сама придёт.
— Может, ты попросишь Гнездо так не давить на нас? — спросила Елена.
— Я не могу, оно само…
— А ты хорошенько попроси, — сказал деда Боря. — Я знаю, что Гнездо может ослабить психический щит.
Наська топталась на месте, явно не зная, как реагировать и что говорить. Совершенно на неё не похоже. Видимо, если моего появления она всё-таки ждала, то «группа поддержки» стала для неё неожиданностью.
— Эй, мелкая, — сказал я негромко. — Не дуйся, лопнешь.
— Отойди, чтоб не забрызгало… — без огонька ответила она.
И тут я услышал голос Дарины:
— Кто вы?
Я повернулся, посмотрел на жницу.
Она не изменилась, уже хорошо.
Всё же я боялся увидеть белые мёртвые глаза.
А они были прежние, сиреневые, мерцающие.
Жница стояла у лестницы и смотрела на меня. Я вдруг подумал, что сейчас она скажет: «А ты кто такой?» У меня что-то сжалось и похолодело в груди.
Я шагнул к ней.
В следующий миг она сместилась ко мне — так быстро, словно не шла, а плыла по воздуху. Заглянула в глаза.
И прижалась к груди.
— Да… — начал я.
— Ничего не говори, — прошептала она. — Ни-че-го. Молчи.
Я молчал. Чувствовал взгляды спиной. Но мне даже перед Миланой стыдно не было.
Я вдруг понял, любовь — это когда тебе не стыдно.
Обняв Дарину, я осторожно повернулся к своей странной команде.
Милана смотрела грустно, но без злости.
Деда Боря едва заметно мне подмигнул. Но хорошо подмигнул, с пониманием.
Наська, которая как-то неожиданно прижалась к Елене, вдруг фыркнула и своим прежним, нормальным голосом воскликнула:
— Хватит тискаться, на вас ребёнок смотрит, между прочим!
— А ты отвернись, — посоветовал я.
Дарина медленно, неохотно отстранилась. Посмотрела на всех поочерёдно, будто оценивая. Сказала:
— Вы уверены, что хотите быть здесь?
Никто не ответил, все просто стояли и ждали.
Дарина вздохнула и на миг прикрыла глаза.
И я ощутил тёплую волну, прошедшую по мне и сквозь меня.
Тёплую, но рассеянную и полную беспокойства.
— Идём в защищённую зону, — сказала Дарина. — Быстро, все за мной. Гнездо что-то чувствует.
Уговаривать нас не пришлось. Запинаясь о мягкую рухлядь, мы пошли за Дариной. Я шёл рядом — она не отпускала мою руку.
— Какое странное Гнездо, — сказала Елена. Она с любопытством оглядывала этот склад ковров и постельных принадлежностей. — Свет… все эти тряпки.
— У нас так, — не оборачиваясь, ответила Дарина.
— В том Гнезде, куда попала моя внучка, всё иначе, — сказала Елена. Вряд ли она хотела рассказывать об этом, скорее, обозначила мотивы, по которым здесь оказалось. Но я заинтересовался.
— И как там?
— Зеркала, — ответила Елена. — Всё в зеркалах. Очень ярко, холодно. Пол ровный, скользкий, как каток, его чем-то натирают.
— Это в Орехово, — сказала Дарина. — Знаю.
— А как выглядит Гнездо в Перово, тоже знаешь? — заинтересовался деда Боря.
— Да, — Дарина замешкалась на миг, потом продолжила: — Там с потолков свисают верёвки. На полах вода. Жарко. Повсюду трубы, обмотанные войлоком, столбы, шесты, палки. Если ты уже не куколка, очень трудно ходить.
— Верно, — признал деда Боря.
— Кто у вас там? Внук, внучка?
— Сын, — с лёгкой неловкостью ответил старик.
Ого! Крепок дед! Сколько же ему было, когда родился ребёнок? Под шестьдесят, пожалуй.
— Там хорошее Гнездо, — сказала Дарина. — Не переживайте.
— Не скажешь, почему все Гнёзда разные? — спросила Елена.
— Нет, не скажу, — просто ответила Дарина.
Мы вышли к концертному залу, где я когда-то сражался с монстром. Я увидел свои разорванные кроссовки, так и валяющиеся среди ковров. Шестилапого чудовища не было, и мне показалось, что и тряпки в этом месте лежат другие.
Дарина с Наськой его резали на части, чтобы вытащить из зала?
Может быть…
Дверь из серого металла была закрыта, Дарина остановилась перед ней, посмотрела на нас. Сказала:
— Это защищённая зона Гнезда. Обычно сюда даже куколки не допускаются… — она замешкалась, потом продолжила: — Но протокол чрезвычайных ситуаций достаточно гибок. Я считаю, что у меня есть право допуска. Прошу ничего не трогать, не задавать вопросов и по возможности не запоминать.
— Девочка, последнего мы обещать не сможем, — сказал деда Боря.
— Понимаю, — Дарина неловко улыбнулась. — Ну… я так, на всякий случай.
Наверное, только я понимал, что происходит. Она связана приказом Инсеков не совершать ничего необычного. Впустить нас в защищённую зону, чем бы она ни была, очень необычно. Но она впускает, придумывая сама себе оправдания.
— Может, не стоит? — спросил я. — Мы можем…
И осёкся. Гнездо вздрогнуло, вздохнуло и заныло, словно больной зуб. Я ощущал его испуг и затаённую ярость.
Враг уже здесь.
— Быстрее! — выкрикнула Дарина. Створки втянулись в дверную коробку, мы вбежали внутрь, и дверь за нами закрылась.
Разумеется, я стал оглядываться. Ну как можно было не осмотреться?
Небольшое помещение, комната метров пять на пять. Высокий потолок.
И всё — из серо-синего металла.
Он покрывал и пол, и стены, и потолок. Без единого шва, без отверстий и дверей. Даже та дверь, через которую мы вошли, здесь была не видна. Цельная коробка, выстроенная внутри здания. Потолок светился ровным неярким светом, кажется, стены тоже, только бледнее.
И всё!
На что тут смотреть-то?
— Мы не задохнёмся? — спросил я.
Дарина покачала головой.
— Оболочка осуществляет газообмен. Кислород поступает внутрь, углекислый газ, избыточное тепло и влага выводятся.
Я едва не спросил, что это за помещение, для чего предназначено. Вовремя остановился. Какая разница? Укрытие для самых ценных обитателей Гнезда. Суперпрочный сейф. Склад для мутагенов.
— А новые куколки? — спросил я. — Они в безопасности?
Дарина заколебалась. Потом повернулась к одной из стен, сказала:
— Выходите.
В стене возникла дверь. За ней было ещё одно помещение, совсем маленькое. На полу лежали матрасы и одеяла, явно принесённые сюда в спешке, стояли какие-то коробки и бутылки. На матрасах сидели трое детей, одетых так же пёстро и вразнобой, как и Наська. Мальчишек я не сразу узнал, во время нашей единственной встречи они спали, были лысые и тощие. Сейчас выглядели почти нормально, и волосы отросли.
А белокурая девочка хоть и преобразилась — ушёл землистый цвет кожи, щёки стали румяные, вроде как и руки-ноги пополнели, — но с такими роскошными волосами осталась узнаваемой.
Дети осторожно вышли к нам. Смотрели молча, напряжённо, ничего не говорили.
Тьфу! Они уже не дети. Они куколки.
— Это друзья, — сказала Дарина. — Не беспокойтесь. Слушайтесь их в меру разумного.
Три молчаливых кивка, три настороженных взгляда. Потом один из мальчиков спросил:
— Можно нам поиграть?
— Да, — ответила Дарина.
Я бы не удивился какой-нибудь затейливой инопланетной игре, каким-нибудь пляскам и прыжкам, но мальчишки сломя голову кинулись обратно в комнатку, плюхнулись рядом на матрас и похватали игровые приставки.
— Малышня, — сказала Наська снисходительно. — Стража будущая.
— Могу я остаться? — спросила белокурая девочка.
Дарина кивнула. Дверь за мальчишками закрылась.
— Гнездо плачет, — сказала девочка.
— Гнездо волнуется, — поправила её Дарина. — Не беспокойся, Анна. Мы защищены.
— Могу я получить обзор и оценить обстановку? — спросила девочка.
Я невольно глянул на деда Борю. Тот смотрел на девочку с напряжённым любопытством. Странно она себя вела. Мальчишки — понятно. Наська — тоже… или я к ней привык?
А эта девчонка, ещё несколько дней назад умиравшая в больнице, вела себя слишком по-взрослому.
— Работай, — сказала Дарина.
Анна подошла к стене, уставилась в металлическую поверхность.
В стене возник экран. Здоровенный, метра три по диагонали. Изображение было таким чётким, словно мы смотрели в окно.
Вот только в экран вместилось несколько десятков крошечных «окошек».
Куколка провела в воздухе рукой.
Изображения замелькали, сменяясь, сдвигаясь, смещая ракурс, увеличивая и уменьшая размер, приближаясь к каким-то точкам и удаляясь.
У меня сразу зарябило в глазах, я отвернулся.
Деда Боря кивнул. Я кивнул ему в ответ.
Эта маленькая белокурая девочка и была той куколкой, которую приходил убить монстр. Даже сейчас, в самом начале Изменения, она ушла неизмеримо дальше от нас, чем Наська или Дарина. Может быть, даже дальше хранителя или монаха.
Я впервые подумал, что общеизвестное мнение о семи типах Изменённых: куколки, жницы, стражи, старшие стражи, монахи, хранитель, мать, — может быть неверным.
То, что мы знали, лишь верхушка айсберга, торчащая над гладью океана.
А что там, в глубине?
— Вот, — сказала девочка, опустив руки.
Я глянул на экран и мне стало плохо.
Экран разделился на три части.
Фойе. Кабинет с медицинским оборудованием. Лестница.
На каждой картинке был монстр.
Два в точности походили на убитого мной. Здоровенные, шестилапые, с мохнатыми головами. На экране они выглядели полупрозрачными, почти скрытыми своей невидимостью. Один изучал пустые койки, приподнимал бельё, будто ожидал увидеть под ним спрятавшихся детей, нюхал пустые флаконы из-под медицинских препаратов. Другой бродил по фойе на шести лапах, временами прижимая голову к полу и касаясь ковров длинным тонким языком. Брал след?
Третий был более человекообразен. Ростом метра два, средние конечности недоразвиты, но при этом завершаются не ладонями, а какими-то костяными конусами. Лицо было почти человеческим, только лишённый волос череп поблёскивал, словно натёртый маслом. Монстр шёл по лестнице, раскачиваясь и зыркая глазами в разные стороны. Потом остановился и уставился в экран.
Каким образом Гнездо за ним наблюдало, была ли эта видеокамера или что-то неизмеримо сложнее, не знаю. Но монстр наблюдение почувствовал. Остановился, открыл рот — явно издавая какой-то звук.
Две шестилапые твари бросили свои занятия и устремились куда-то.
— Оценка, — сказала Дарина. Её пальцы на моей ладони напряглись.
— Два уничтожителя, один боец, — сказала Анна. — Это ровианская гвардия. Все трое завершены. Оценка… оценка… — она помолчала. — Они пробьют оболочку.
Она вдруг как-то расслабилась, плечи девочки опустились, экран погас. Анна медленно повернула голову к Дарине. Спросила:
— Мы можем уйти? Сейчас?
— Не в резонансе, — ответила Дарина. Она о чём-то напряжённо думала.
— Можно рискнуть…
— Нет, — сказала Дарина твёрдо. — Надо сражаться.
— Я не умею, — совсем по-детски ответила Анна. И тут же, будто переключившись, спросила: — Можно, я к мальчикам?
— А? — не поняла Дарина.
— У нас гонки!
Дарина помотала головой. Сказала:
— Да, конечно. Иди, играй.
Когда девочка ушла в открывшуюся на миг дверь, я спросил:
— Из-за неё весь сыр-бор?
— Выходит, — Дарина поёжилась. — Я не знала, правда. Только после первой фазы стало ясно… Вы зря пришли, Максим. Два уничтожителя и боец. Мы не справимся.
— Призови меня, — сказал я.
Дарина покачала головой.
— Нет. Нет, Максим. Второй Призыв… невозможен.
Кажется, она чего-то не договаривала. Но голос звучал твёрдо, и я понял, что второго Призыва не будет.
— Тогда меня призови, девочка, — сказала Елена. — Я готова. И Борис готов, да, Борис?
Деда Боря кивнул.
— Вы слишком старые, простите, — ответила Дарина. — Гнездо не сможет вас принять.
— Тогда призывай меня, — сказала Милана. Подошла к нам, встала рядом с Дариной, взяла её за руку. — Давай. Не бойся.
— Нет…
— Почему? — спросила Милана. — Я всё вижу и понимаю, я в здравом уме и твёрдой памяти. И я младше Макса.
Дарина стояла и качала головой.
— Не обижайся на меня, — сказала Милана тихо. — Я не знала. Но я перед тобой виновата, так уж вышло. И хочу помочь. Призывай!
Дарина вздрогнула. Я увидел, что она плачет.
Милана вдруг обняла её, мягко оттолкнула меня и стала что-то шептать Дарине на ухо. Не знаю, какие слова она нашла и что сказала, но Дарина вдруг улыбнулась. Смущённо и растерянно.
В стену, там, где была дверь, ударило — тяжело, раскатисто.
— Ты не сможешь, ты не справишься, — сказала Дарина, прекращая улыбаться. — Их трое!
— А нас двое, — сказал я. — Ну и вы подсобите.
— Я не смогу тебя призвать! — повторила Дарина с лёгкой досадой.
— Не надо, — я скинул сумку, достал маленький термос из раменского Гнезда.
Дарина нахмурилась.
— Что это?
— Подарок от одного хранителя… — я извлёк ампулу, стал распечатывать шприц. — Концентрат мутагена первой фазы.
Дарина вздрогнула. Впрочем, вздрогнула вся комната — этот удар в дверь был сильнее предыдущего.
— У тебя есть другие предложения? — спросил я. Сбросил куртку, расстегнул рубашку, стянул с плеча. Проколол ампулу, она оказалась не стеклянной, а из пластика. Втянул в шприц густую фиолетовую жидкость.
Дарина покачала головой.
— Тогда мы попробуем, — сказал я.
— А это что? — Дарина достала второй термос. Открыла, хмуро посмотрела на ампулу. В той было что-то нежно-жёлтое. — Откуда?
— От Продавца. Но он не сказал, что это.
— Дайте им оружие! — сказала Дарина, обращаясь к Елене и деду Боре. — Что у вас, пистолеты? Патроны от Продавца?
— У меня пистолет и помповое ружьё, — сказал деда Боря и полез в сумку. Значит, помповик Юрия остался у него, а я даже не обратил внимания…
В дверь теперь били непрерывно, с интервалом в секунду-две. Мне показалось, что металл стен начал течь, сдвигаясь к двери. Но, может быть, мне только показалось. Никаких голосов в сознании я не слышал, то ли металл «защищённой зоны» экранировал телепатическую речь, то ли монстры не считали нужным вступать в диалог.
— Ружьё мне, а пистолет… девушка, из чего вы умеете стрелять?
Ну да, Милана ведь даже своего имени в суматохе не назвала…
— Из пистолета, — храбро ответила Милана.
Я чуть не взвыл, вспоминая, как объяснял ей, что такое спусковой крючок. Но деда Боря протянул Милане макаров, и она взяла.
— У меня обрез, дорогая, — сказала Елена.
— Справишься с пистолетом и обрезом? — спросила меня Дарина.
Я кивнул. Перезарядить, конечно, будет нереально. Но два выстрела, наверное, сделать успею. Елена протянула мне обрез, я взял, неловко сжимая в той же руке, что и набранный шприц.
— Не хотелось бы оставаться с ножичком, — сказал деда Боря, вручая Дарине помповик. — Да, там вперемешку те патроны, от которых каменеют, и те…
В стену ударило так сильно, что она прогнулась внутрь. Я почувствовал идущую от Гнезда волну ярости и страха. Могучую — и бессильную. Гнездо не могло ничего поделать само. Гнезду была нужна точка приложения силы. Нужен был живой инструмент, живое оружие.
— В том отсеке, — сказала Дарина быстро и кивнула на открывающуюся в стене дверь. Там было что-то вроде очень большого шкафа, на полках лежали пистолеты, автоматы, винтовки, пулемёты… Всё обычное, земное.
И, как я понимаю, патроны там тоже были обычные.
Деда Боря кинулся к шкафу, Елена за ним.
Дарина заглянула мне в глаза. Прошептала:
— Выдержи, ладно?
И, вырвав шприц, воткнула иглу мне в бицепс.
В мышце вспыхнула и разгорелась огненная точка боли.
Случилось сразу многое.
Мир застыл, заледенел, остановился. Весь — кроме двух моих девушек.
Милана медленно запрокидывала голову, открывала рот в крике. Я понял, что сейчас происходит Призыв — только не так мягко, как было со мной, на неё рушится всё и сразу, от ощущения Гнезда и до дарованного им ускорения тела.
Дарина вынимала шприц из моей руки, томительно неспешно, на кончике иглы дрожала капля мутагена, но жница всё-таки двигалась куда быстрее человека.
Кажется, она что-то хотела мне сказать, но времени уже не было, и она лишь отстранялась, а пол под ногами вспучивался, кидая меня прямо в стену — где открывался проём.
И то же самое происходило с Миланой, пол под ней выгнулся, бросая её в стену с другой стороны — и тоже открывая проход.
Только эти проходы были не в районе двери, а по бокам от неё, в стороне. За металлической стеной их закрывала гипсокартонная перегородка, в которую мы и летели со всей дури…
Я не чувствовал сейчас того единения с Гнездом, что раньше. Не было поддержки и защиты в полной мере. Но и чужим для Гнезда я не стал, какие-то крохи внимания мне доставались.
В последний миг из стены выросли, будто щупальца, отростки металла — и выбили гипсокартон и перед Миланой, и передо мной.
Нас выкинуло в концертный зал.
Два шестилапых монстра-уничтожителя стояли перед дверью, обнявшись за плечи и выставив средние конечности вперёд. Что-то незримое, едва угадываемое, будто дрожь горячего воздуха, срывалось с их ладоней и било в дверь.
Монстр поменьше, которого Анна назвала бойцом, стоял за ними, сложив верхние конечности на груди. Я рассмотрел его лицо, почти обычное человеческое — лицо молодого парня, кажется, даже с прыщами на лбу. Зрение стало предельно резким, весь мир обрёл ту ненормальную чёткость, когда глаз одновременно фокусируется на предметах вблизи и вдали. Почему-то мне пришла мысль о бригадире, наблюдающем за двумя туповатыми рабочими, рушащими стену…
Боец был единственным, кто двигался в моём темпе. Даже шестилапые монстры продолжали тупо лупить в выгнутую воронкой дверь, едва-едва начав поворачиваться в мою сторону. И хорошо, что в мою, потому что Милана, пролетающая с другой стороны от них, всё никак не могла сгруппироваться и контролировать своё тело. Я лишь надеялся, что Гнездо помогает ей так же, как помогало мне…
А я просто был очень быстр, ловок и невесом. Мир казался игрушечным, вращающимся вокруг меня и подвластным моей воле. Эйфория накатывала с каждой… да нет, даже не секундой, прошло-то всего секунды две-три. Эйфория тащила меня за собой.
Повернувшись в воздухе (он был удивительно горячим), я нацелил дробовик и разрядил в головы уничтожителей — вначале убедившись, что Милана миновала линию выстрела.
Два облака дроби, пылающей красным и обычной, понеслись от стволов. Довольно быстро понеслись, но при желании я мог бы сосчитать каждую дробину.
К сожалению, тот монстр, что был ближе ко мне, получил почти весь заряд. Я видел, как дробины входят в его тело, вспыхивают — и от них начинает расползаться розовое мерцание. Кажется, этого уничтожителя можно было убирать из уравнения.
Во второго попала одна красная дробина и две «старого типа». Скорее всего, это должно было его убить, вот только как быстро?
Я выпустил разряженный обрез, и его унесло в сторону отдачей.
«Остановись!»
Боец уже бежал мне навстречу. И наводил на меня торчащие из средних лап «конусы», что мне совсем не нравилось.
Раздался выстрел. Потом ещё один.
Милана всё-таки собралась и начала стрелять. Но не в уничтожителя, что стоял с её стороны, а в бегущего на меня бойца!
Пули неслись быстрыми, едва заметными огоньками. Боец взмахнул верхней лапой и отбил их в воздухе, метрах в трёх от себя. Значит, с силовыми полями у него уже всё было в порядке…
«Не твоя война!»
Это был тот самый голос, это боец приходил ко мне и молотил в дверь. Не моя война, значит? А чья же?
Я даже не пытался что-то крикнуть в ответ. У меня возникло нехорошее подозрение, что я порву себе голосовые связки, а может быть, и лёгкие.
Всё тело горело, будто в огне, но это не вызывало страха, только восторг.
Я начал стрелять в бойца.
Мы стремительно сближались, пистолет бил в руку, выпуская пулю за пулей, а боец отбивал каждую.
А краем глаза я видел разворачивающегося ко мне уничтожителя. У того посерела, обращаясь в камень, одна из рук, но он, я помнил, мог бить силовым полем со всех конечностей.
И я оказывался зажат между бойцом с его подозрительными «конусами» на руках и чудовищем, рубящим на расстоянии…
«Стреляй в уничтожителя! — закричал я мысленно. — Милана, убей уничтожителя!»
Нет, она меня не слышала. Но услышало Гнездо — я поймал что-то вроде ответа. Успокоительное касание, странный звук в голове, будто тысячи голосов едва слышно шепчут мне, что всё поняли.
Милана повернулась в воздухе, уже падая на спину, и принялась стрелять в уничтожителя. Я не видел, попадает она или нет, но она хотя бы стреляла. А ещё начала открываться дверь — вряд ли Елена и деда Боря успели схватить оружие, теперь я понимал, что Дарина лишь отослала их от двери и от схватки. Значит, там сейчас стоит жница с помповым ружьём наизготовку…
Боец был совсем рядом, нас разделяло меньше двух метров, он то ли скалился, то ли ухмылялся — если бы не та скорость, с которой мы двигались и думали, я бы даже не успел его рассмотреть. Пистолет вхолостую щёлкнул курком, и я понял, что ухитрился впустую расстрелять все патроны.
«Ты умрёшь».
Его лицо становилось всё ближе, и я понял, что он не скалится, не ухмыляется, он плачет.
«Ты уже умер, мутаген в большой концентрации убивает. Взрослые умирают все, сформировавшийся организм не выносит Изменения, но ты умрёшь быстро».
В этих словах-картинках не было ни ненависти, ни торжества. Боец информировал меня, как достойного противника, который пытался с ним справиться.
«Я тоже умру, не успеет пройти эта ночь. У меня был шанс, но тройная доза мутагена — слишком много. А ты умрёшь меньше, чем через минуту».
Я бы хотел ему ответить. Может быть, что-то спросить и понять. Но я не умел разговаривать мысленными образами, меня слышало только Гнездо.
«Ты умрёшь напрасно, я закончу начатое и зачищу Гнездо. Стратег не будет отправлена. Я убью здесь всех и умру, таков долг».
Неожиданно я понял, что он даже не станет меня убивать.
Что-то происходило с моими мозгами, я словно предвидел каждое следующее движение бойца, всё, что случится через секунду-другую.
Он поймает меня в воздухе, удерживая одной рукой, другой переломает мне руки и ноги, потом бросит на пол — и побежит в открывающиеся двери, навстречу жнице. По пути взмахом рогового «конуса» на средней конечности он убьёт Милану (я даже понял, как всё будет: тонкий испепеляющий луч вырвется из конуса — это одноразовое оружие, конус сгорит, но боец не оставит Милану в тылу). Потом он убьёт Дарину — он быстрее, только чудовищная доза мутагена, сжигающая мою плоть, позволяет мне держаться с ним наравне. Потом будет короткая бойня в «защищённой зоне», потом он вскроет маленькую комнату и разорвёт на части девочку-стратега и мальчишек. А потом ляжет и будет умирать.
Таков долг.
Вот только у меня тоже есть долг, и он другой.
Моё бунтующее, умирающее тело, вышвырнутое из «защищённой зоны» импровизированной катапультой, долетело до бойца. Широченная ладонь схватила меня за бок, я почувствовал, как ломаются рёбра и лопается что-то внутри, под сердцем.
Но я сгорал в Изменении, и мне было плевать на такие мелочи.
Правой рукой я поймал его ладонь, тянущуюся ко мне. Дёрнул, как мне показалось, почти нежно.
И совершил ровно то, что собирался сделать со мной боец. Оторвал ему руку в локте.
«Сколько мутагена ты принял?»
Казалось, что его и впрямь занимает этот вопрос, а не оторванная рука и брызнувшая кровь.
Как жаль, что я не могу ему ответить, что очень, очень много!
В роговом конусе стало открываться крошечное отверстие. Теперь боец решил меня сжечь, как я и предвидел. Удивительное чувство — знать наперёд все его действия.
Я перехватил короткую ручонку и вывернул на бойца ровно в то мгновение, когда он уже не мог остановить выстрел.
В глазах, совсем человеческих, ничего не изменилось. Его тело не успевало за мыслью. Зато я разглядел, что парень был совсем молодой, лет восемнадцати-двадцати. Не повезло…
«Зря. Мы все для них мусор».
Конус выпустил ослепительный луч, мгновенно охвативший тело бойца. Я рухнул, всё ещё с обрубком вцепившийся в меня руки, на мне пылала рубашка. Я чувствовал, как беспощадная сила мутагена исцеляет моё тело, но лишь для того, чтобы через минуту убить — в безнадёжной попытке Изменения.
Но ведь у нас получилось?
Приподняв голову, я увидел бегущую жницу. На ходу Дарина стреляла из помповика в лежащего уничтожителя, тот вздрагивал от каждого выстрела и уже не пытался подняться. Она перезаряжала помповик взмахом руки, как в кино, и это было красиво, я даже залюбовался.
Когда она склонилась надо мной, мы с ней уже сравнялись в скорости движения. И, видимо, замедлились достаточно, чтобы можно было говорить голосом.
— Прости, прости, прости… — повторяла Дарина. В руке она сжимала шприц.
Меня били судороги. Зачем ей шприц с лимонно-жёлтой жидкостью?
— Это возвратный мутаген, он отменяет все изменения…
Почему она медлит?
Почему не делает мне укол, если эта штука может спасти?
А потом я улыбнулся. Сказал:
— Хорошо… Ты можешь стать человеком.
И закрыл глаза.

Часть третья. Глава 1
Часть третья
Глава первая
Чем раньше служила эта комнатка — не знаю. Может быть, кабинетом самому мелкому клерку. А может быть, тут уборщица хранила вёдра и швабры.
Она даже располагалась под лестницей, потолок был хоть высокий, но скошенный. Но в отличие от каморки Гарри Поттера в книжке, тут имелось небольшое окно, сейчас густо заросшее паутиной.
И, конечно же, всюду валялись матрасы, одеяла, подушки, пледы.
Маленькое мягкое гнёздышко в большом мягком Гнезде.
— Ты и правда думал, что я вколю возвратный мутаген себе? — спросила Дарина.
Она лежала рядом, укрывшись простынёй. Сброшенный комбинезон горкой чёрной чешуи поблёскивал у дверей.
— Я надеялся, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты вновь стала человеком.
Дарина нахмурилась.
— А так — плохо?
Вздохнув, я привлёк её к себе. Ответил:
— Нет. Не плохо… Дарина, я соврал. Я думал, что ты сомневаешься, делать ли мне укол. Ты сидела рядом, а я умирал.
— Глупый, — она обняла меня в ответ. — Я не сомневалась. Я ждала. Ты был весь поломанный. Инициирующий концентрат одновременно лечил и убивал. Надо было поймать нужный момент, чтобы ввести возвратный мутаген.
Я уже это понимал. Она ввела мне жёлтую жидкость, уколола в шею, в артерию. А потом взяла на руки, легко, будто ребёнка. И утащила в каморку под лестницей.
Здесь было мягко и тихо. Дарина раздела меня, потом разделась сама и прижималась, успокаивая и согревая своим теплом. Меня трясло, мутило, ломало — в организме боролись две силы. Одна пыталась сделать невозможное, превратить меня в Изменённого. Другая останавливала процесс, возвращала меня обратно.
Возвратный мутаген победил.
— Я пойду к тому Продавцу, — сказал я. — Куплю ещё этой штуки. Для тебя. И для Наськи тоже.
— Он не продаст, — уверенно сказала Дарина. — Я лишь слышала, что такой мутаген есть, но никогда не держала в руках. Он продал лишь потому, что понимал, для кого. Продавцы очень умные.
— Я буду настойчив, — сказал я.
— Максим… Спасибо. Но я отвечаю за Гнездо. Даже если мы восстановимся и мне не придётся меняться дальше, я не смогу уйти. Слишком много погибших. Давай надеяться, что я останусь жницей? Ведь когда я жница, это ничего, это нормально? У меня только глаза сиреневые. Я даже волосы могу длиннее отпустить!
— Мне нравятся твои глаза, — сказал я. — И волосы. И всё остальное.
Но про себя я подумал, что всё равно пойду к Продавцу. И куплю этот возвратный мутаген. Если продали раз, продадут и другой. Всегда найдётся то, что Продавцу хочется купить. У меня ещё много редких кристаллов.
— Так ты здесь живёшь? — сменил я тему.
— Угу… А ты думал, мы спим вповалку на полу?
— Честно? Так и думал, — признался я.
Дарина тихо рассмеялась.
— Я тут с самого первого дня. Это моя комната.
— Почему у вас в Гнезде всё завалено тряпками? — спросил я. — А в других — зеркала, верёвки… что там ещё бывает?
— Песок… металл… Я не стану объяснять. Не могу!
— Мне кажется, я догадываюсь, — сказал я. Но Дарина болезненно поморщилась, и я не стал продолжать. Вместо этого мотнул головой, указывая на фотографию, пришпиленную к стене. — А ещё мне понятно, как ты меня узнала.
Это была старая школьная фотка из альбома, который делали после десятого класса — двадцать шесть человек, считая нашего классного руководителя. Он жив, кстати, до сих пор в школе работает, преподаёт физику и астрономию. Очень популярна стала астрономия, хотя на звёзды теперь смотреть трудно…
Я на фотке был крайний слева в дальнем ряду. Стоял и улыбался. Юный, самоуверенный и глупый (как я сейчас понимаю). Ростислав в первом ряду по центру, очень серьёзный, но тоже самоуверенный.
— Первый год я всё время на фотку смотрела, — сказала Дарина. — Чтобы не свихнуться. Наверное, всё-таки свихнулась, но по-другому. Стала разговаривать. Вначале с братом, потом с его одноклассниками.
— Я отвечал? — спросил я серьёзно.
— Да ну тебя… — Дарина вздохнула. — Максим, ты нас второй раз спас.
— А если будет третий?
— Всё дело в Анне, — сказала Дарина. — Ты же видел, как на неё подействовал мутаген?
— Стратег, — сказал я задумчиво.
— Да. Это большая редкость. Огромная честь для Гнезда, что куколка попала к нам.
— Дарина, я одного не понимаю. Если на её уничтожение брошены такие силы, почему девочку не убили в больнице?
— Запрещено, — сказала Дарина. — Людей убивать запрещено, только при самообороне!
— Кому запрещено?
Она молчала.
— Кем запрещено?
— Максим…
— Ладно, молчу-молчу, — я погладил её по щеке. — Чушь, конечно. Я вроде как уже понял… Ты можешь её убрать из Гнезда? И она будет в безопасности, и вы.
— Могу. Но не сейчас.
— Не в резонансе, — вспомнил я её слова.
— Да.
— И когда будет… резонировать?
— Через двое суток.
— Может, попросить помощи у других Гнёзд? У Инсеков?
— Гнёзда не будут вмешиваться, — Дарина вздохнула. — Я всё обдумала. Хорошо хоть, что все московские держат нейтралитет. Инсеки в курсе… почему не вмешиваются — не знаю. Там свой баланс отношений.
Я проглотил непроизнесённый вопрос «там — это где?»
Ответ, в общем-то, понятен.
Наверху. В небе. В космосе.
— Могут прийти новые монстры?
— Вряд ли, — поколебавшись, ответила Дарина. — Процесс Изменения, даже при повышенной дозе мутагена, занимает несколько дней. Когда мы с Наськой остались одни, я получила доступ к базе знаний хранителя и многое поняла… в общем, создать уничтожителей или бойцов так быстро невозможно. Даже эти были сделаны ускоренно и обречены.
— Боец сказал, что умрёт к утру… — подтвердил я.
— Вы уничтожили тех, кто был в процессе подготовки. А новых надо ещё завербовать, причём объяснить им, что они смертники…
— Завербовать?
— Только добровольцы, — подтвердила Дарина. — Ты удивишься, сколько желающих стать Изменённым… хотя бы ненадолго. И всё равно потребуется три-четыре дня. Скорее всего, новых монстров в запасе нет.
— Тогда надо выждать два дня, вы отправите стратега…
— Да, — согласилась Дарина, не отреагировав на «отправите».
— Я поживу у вас, — предложил я.
— Максим, у нас нет концентрата мутагена. Ты ничем не поможешь, если всё-таки случится нападение. Сейчас всё хорошо. Давай не будем говорить о плохом…
Дарина присела, провела ладонью мне по груди. Сказала:
— Пойду, посмотрю, как Милана. Наська должна была справиться, но я проверю.
— Дарина… — неловко сказал я, глядя на её коленки. Про то, как себя чувствует Милана, я спросил первым делом, как только понял, что живой. И это меня грызло.
— Максим, я не сержусь. Я всё понимаю. Она человек, я нет. У меня даже ребёнка от тебя не может быть.
— И не надо, — сказал я. — Наську удочерим, я к ней уже привык.
— Ох уж нет, — жница рассмеялась. — Ты не представляешь, какая она заноза… Максим, я правда не сержусь. Хватит об этом говорить. Я даже не буду против, если у вас с Миланой… ну, продолжатся отношения.
Она встала, я поймал её за лодыжку.
— Подожди…
— Тебе надо отдыхать, — Дарина погрозила мне пальцем. — Набирайся сил, герой.
Комбинезон она натянула за несколько секунд, потом пригладила короткий ёжик волос и вышла. Я остался лежать.
Ну, наверное, мне надо порадоваться. Да?
Знаю толпу ребят, которые воскликнули бы завистливо: «Блин, вот повезло-то!»
Я сел, дотянулся до полупустого термоса с питательным субстратом, которым меня отпаивала Дарина. Морщась, выпил пару глотков. Голова слегка кружилась, и руки подрагивали. Но жница сказала, что это пройдёт. Это восстанавливаются повреждённые нейроны, с ними всегда сложнее всего. При несостоявшемся изменении сильнее всего страдает мозг.
О моём состоянии говорит то, что я даже не отреагировал на эту информацию.
Неспешно одеваясь (вместо полусгоревшей рубашки Дарина выдала мне новую), я с любопытством оглядывал комнатушку. Мебели тут практически не было, спала Дарина на полу, одеждой ей служил комбинезон. Интересно, хоть сменка есть? Вряд ли, он же самоочищается и восстанавливается.
Только в углу стояла тумба, обычная конторская тумба на роликах, какие ставят под офисные столы.
Искушение было слишком велико, я осторожно открыл верхний ящик.
Там были какие-то бумаги, записные книжки. Я их не стал смотреть, конечно.
Ещё там лежала кукла. Дурацкая маленькая пластиковая кукла со слишком большой головой, я смутно вспомнил, что это какая-то модная серия игрушек, их рекламу крутили незадолго до Перемены. Голова куклы была чуть-чуть смята и обуглена. Рядом лежала целая стопка крошечных одёжек, очень бережно сложенных и вроде даже разглаженных. Но сама кукла была одета в старательно, хоть и неумело сшитый чёрный комбинезон. В углу ящика лежал почти пустой флакончик детских духов «Маленькая волшебница». И какие-то фотографии на выцветшей бумаге, наверное, родителей Ростика и Дарины.
 Я захлопнул ящик, будто обжёгся. А через несколько секунд или минут понял, что стою у стены, прижимаясь лицом к сырому ковру, и рыдаю навзрыд. Кого-то проклинаю, в чём-то клянусь и сжимаю кулаки в бессильной злости.
Это всё повреждения мозга, конечно. Мне совершенно не свойственны такие эмоциональные реакции.
Постепенно я успокоился. Подошёл к окну. Там сеял ровный, тихий дождь. Где-то вдали погромыхивал гром, то ли приближаясь, то ли удаляясь от Москвы.
— Я вас всех убью, — пообещал я пустоте за окном. — Не знаю как, но я обязательно вас убью, суки. И тех, и этих! И всех остальных!
Вдалеке раскатился гром, и я решил, что это хороший знак.
Кто среди супергероев из старых фильмов отвечал за гром? Тор, конечно. Путешествовал по радужному мосту и помогал защищать Землю.
Увы, Тор не пришёл, да и у нас супергероев, кроме как в кино, не нашлось.
А по радужным мостам, или что там вместо них, явились совсем другие пришельцы. Мы им нужны не для дружбы или союза. Им требуется всего-то миллион-другой человеческих особей в год. Причём они настолько добры, что никого не забирают силой — мы сами отдаём.
И тем, кто остаётся в Гнёздах — поддерживать их существование и обучать куколок, — ещё, можно сказать, повезло.
Я вдруг почувствовал, как тёплая волна ласково и печально коснулась моего сознания.
— Что сказать-то хочешь? — спросил я Гнездо. — Могло бы и помочь в бою…
Гнездо ответило. Не образами-символами, как как разговаривал боец. Скорее эмоцией, но понятной.
Оно помогало. Но была Милана, и следовало работать с ней, а я справлялся…
— Тогда не замолкай больше, — попросил я. — У меня и так мозги набекрень, с тобой хоть как-то… симметрично всё выходит. Лучше скажи, ты со мной или с Инсеками?
Оно было не с Инсеками. Скорее уж со мной… но в первую очередь со всеми, кто жил в Гнезде… кто прошёл через него… кто оставил отпечаток своего сознания…
Я даже дыхание задержал, осознавая. Гнездо не было каким-то отдельным устройством, органическим или техническим — оно даже не было материальным в обывательском понимании. Гнездо — такая же «сложная волновая структура», как и наложенная на меня печать Призыва. Да и печать Призыва была частью Гнезда, я носил её в себе, а сам стал… стал его частью…
Сейчас я говорил с теми тысячами детей и подростков, что прошли сквозь Гнездо. И с самим собой — тоже.
— Ты могло что-то сделать? — спросил я. — Чем-то помочь? Даринке… всем им? Чтобы не было… такого?
Голос Гнезда почти стих, стал едва слышен. Нет, оно не могло помочь. Оно утешало, успокаивало, учило, развлекало, убаюкивало… Оно не могло помочь. Оно даже не могло дать больше сил тому, кто уже в нём. И мне не сможет снова помочь в полной мере. Призыв возможен лишь один раз. Теперь я не чужой, и, значит, не смогу получить ту силу, ту скорость, тот щит, что были со мной в первую схватку…
— Тогда просто не уходи, — сказал я. — И Дарине помогай, ладно?
Я оторвался от стены, вытер мокрое лицо.
И вдруг подумал, что мне впервые стало для чего жить.
Потому что живут, по большому-то счёту, не для того, чего можно достигнуть. Не для денег, власти, знаний, секса, даже не для любви. Живут для того, чего невозможно добиться.
Для того, чтобы парализованная девочка, лёжа в одиночестве в комнате под лестницей, чувствуя, как уходит болезнь — и одновременно часть её человеческой сущности, — не выкраивала из собственного комбинезона одежду для чудом не сгоревшей куклы.
Я не знаю, как можно бороться с теми, кто разобрал на кусочки Луну. Или с теми, кто сотни или тысячи лет скрытно жил среди людей.
Но я буду пытаться.
— Максим! Ну зачем ты встал?
Дарина стояла у дверей и тревожно смотрела на меня. Я почувствовал, что она спрашивает Гнездо — не о том, что я делал, она доверяла, — а о том, что я сейчас чувствую, не плохо ли мне.
И я попросил Гнездо соврать. Точнее, не говорить всей правды.
— Уже нормально, — сказал я. — Всё в порядке, я крепкий.
Дарина глянула с подозрением, но, видимо, ответ Гнезда её успокоил.
— Милана тоже в порядке. Гнездо хорошо её защищало. Пойдём?
— Конечно, — сказал я.
Милана и впрямь была в норме. Когда мы вошли в комнату, где она была с Наськой (куда больше и светлее, чем место обитания Дарины), Милана заканчивала одеваться, застёгивала блузку. Ну вот опять эти сложности наших отношений…
— Максим! — она искренне обрадовалась моему появлению, шагнула навстречу. — Ты… как новенький!
— А был не очень? — спросил я, машинально отвечая на поцелуй. Хорошо хоть, в последнее мгновение Милана сообразила чмокнуть меня в щёку.
— Краше в гроб кладут, — честно сказала она. — Максим, мы справились!
— Без тебя я бы не смог.
— Мы уже всё решили, — Милана обняла Наську. — Обсудили с мелкой.
— Эй! — возмутилась Наська.
— Я поживу тут два-три дня, — сказала Милана. — В состоянии Призыва. Наська сказала, что три дня можно.
— Лучше два, — поморщилась Дарина. — Но нам и надо два…
— Вот, ещё лучше. Если что, я смогу помочь Гнезду. А через два дня Дарина куда-то эвакуирует Анну. И нападать на Гнездо не будет смысла.
— Хороший план, — скрепя сердце признал я.
— Единственно возможный, — уточнила Милана. — Нет, ну не можем ведь мы после всего позволить уничтожить Гнездо?
Я глянул на Дарину. Она неохотно кивнула.
— А твой институт?
— Максим! Если я расскажу, что со мной было, и напишу статью в научный журнал — меня не то, что в институте оставят, сразу в аспирантуру зачислят. Ты знаешь, что всего семь человек до нас были призваны? А пережили Призыв лишь трое! Один потом застрелился, одна женщина ушла в монастырь и ещё одна завербовалась смотрителем на маяк, живёт там в полном одиночестве уже два года…
— Хлопушки-воробышки, — сказал я. — Ну капец какой! Ошеломляющая перспектива!
— Не ругайся, — нахмурилась Милана. — Тут ребёнок.
— Он не ругается, — ехидно сказала Наська. — «Капец» — это старинное русское слово. Обозначало насыпь между двумя территориями. А ты чего подумала?
Милана с сомнением поглядела на неё, но спорить не стала. Сказала:
— Ну ты вроде как на маяк не завербовался. И в монастырь не стремишься, это я точно знаю…
Она смущённо осеклась.
— Максим, тебе жарко? — невинно спросила Наська. — Ты весь красный стал.
— Дарина, куколок разрешено наказывать? — спросил я.
— В угол ставим иногда, — призналась Дарина.
Наська быстро зажала рот ладонью.
— Где наше старичьё? — спросил я, уходя от сомнительных тем.
— С куколками. Им всем полезно пообщаться. Пойдём к ним?
Я кивнул.
Деда Боря и Елена в бою поучаствовать не успели. Собственно говоря, они успели только схватить какое-то оружие, когда всё закончилось — весь бой длился секунды три. Как я понял, со стороны это выглядело так: пол вспучился, нас с Миланой швырнуло сквозь стену (они даже не заметили, что не мы её проломили своими телами), раздался грохот выстрелов, вспышка, Дарина унеслась куда-то со мной на руках, а Наська принялась тормошить Милану.
Ну и образовалось три мёртвых монстра в разной степени повреждения: два окаменевших, один наполовину сгоревший.
Адреналина старики получили полной мерой. Деда Боря до сих пор выглядел так, будто готов был кинуться в рукопашную.
И они наотрез отказались уходить.
— Если ты нас выставишь, Дарина, — сказала Елена, — то мы, конечно, уйдём. Но это действительно то, чего ты хочешь? Вам ведь надо приводить Гнездо в порядок. И за малышами следить…
Куколками она их упорно не называла.
— И я могла бы приготовить вам нормальной еды, — продолжила она. — Я даже… — она сделала паузу, — могу испечь перемячи.
Увидев недоумённые взгляды, она пояснила со вздохом:
— Беляши. Жирные, вредные.
Дарина глянула на меня. Я пожал плечами.
— Полагаю… — Дарина вздохнула. — Это не более странно, чем всё случившееся. А беляши — это вкусно?
— Я тебя научу, девочка, — коварно предложила Елена. Потом повернулась ко мне: — Максим, а тебе бы пойти домой. И выспаться. Я оставлю тебе попробовать.
— Спасибо, — сказал я. — Знаете, а я пойду! Действительно, надо отдохнуть
Кажется, они удивились тому, как легко я согласился.
И только Дарина вздохнула и с сомнением покачала головой. Она поняла, конечно, куда я собираюсь идти.
— Метро откроется часа через три, — сказала она.
— Зонтик дашь? — с невинной улыбкой попросил я.

Часть третья. Глава 2
Глава вторая
Дождь был хорошим, ровным и тёплым. Раньше такие шли в мае или июне. Гроза, отдалившаяся от Москвы, снова приближалась, но пока поблёскивало и громыхало где-то в отдалении.
Шлёпая по лужам, укрываясь под здоровенным зонтом-тростью — женским, с принтом из орхидей и золочёными спицами, — я шёл к Комку на Леонтьевском. Метро закрыто, до Мичуринского проспекта я не доберусь, но какая разница? У Продавцов общий ассортимент и, как я убедился, конкуренция.
Раньше я остерегался ходить ночами, и не без оснований. Москва в двухтысячных была безопасным городом, в старших классах я часто возвращался заполночь, и родители особо не волновались. Но это было другое время, полное видеокамер, ярких фонарей, трекинга мобильников и многолюдных улиц. После Перемены появилось много людей не то, чтобы совсем уж бедных или агрессивных… скорее, тех, для кого ценность жизни снизилась. Появление Инсеков сломало какие-то духовные тормоза, как ни напыщенно это звучит. Кто-то ударился в религию, а многие, напротив, разуверились во всём — включая Бога, в которого вроде как и не верили всерьёз. Если раньше тебя могли просто прижать к стене и вывернуть карманы, то нынче вначале били со всей дури по башке дубинкой. Причём не ради грабежа, а просто так. Уложили — и пошли спокойно дальше.
Но сейчас мне были смешны прежние страхи.
Когда я подошёл к Комку, от бугристой стены внезапно отделились две тёмные фигуры. Парни моих лет, в куртках с надвинутыми капюшонами… ну конечно же, они просто остановились полюбоваться московской архитектурой и насладиться прекрасной погодой.
— Братка, не найдётся лишнего фиолетового? — спросил один. Руку он держал в кармане.
— Не подаю, — ответил я неожиданно для самого себя. — Ещё вопросы?
Внезапная помеха со стороны двух глупых и агрессивных молодых людей раздражала. Впрочем, решить её можно было быстро, буквально мимоходом.
Зонт, который я держал, заканчивался красивым золочёным стержнем. Я очень спокойно и чётко представил, как втыкаю его в горло парню, задавшему вопрос, отступаю на шаг в сторону…
Что-то у меня на лице появилось нехорошее. Недоброе. Предвкушающее.
Второй парень взял товарища за локоть, оттянул в сторону. Сказал:
— Мы просто спросить, братка… без обид.
— Хрен моржовый тебе брат, — ответил я. Прошёл в Комок. И услышал за спиной торопливые шаги: незадачливые грабители поспешно удалялись. Чем человек проще, тем лучше у него развиты инстинкты.
Ну надо же, что это на меня так накатило! Я действительно готов был их убить, просто чтобы не мешали. Сам не свой стал. Видимо, нервы не выдерживают, последствия неудавшегося Изменения…
Продавец стоял у стойки.
Спят они вообще когда-нибудь?
— О, да вы весь на адреналине! — жизнерадостно сказал Продавец. — Резкий, дерзкий и с великолепным зонтиком!
— И вам доброй ночи, — я подошёл, сложил зонт и облокотился на стойку. Спросил: — Кто вы такие, а?
— Мы продаём и покупаем, — с готовностью ответил Продавец. — Любой каприз за ваши кристаллы.
Другого ответа и ждать не стоило.
— Но вы же не Инсеки, нет? — спросил я.
Продавец возмущённо замотал головой.
— И не те, кто владел Землёй до них?
— Нет-нет. Их мы вообще не любим, — ответил Продавец и неожиданно хихикнул. — Они против свободы торговли, это некрасиво… Да, вас можно поздравить с ещё одной победой!
— Можно, — согласился я. — А кто они, те, кого вы не любите?
Продавец покачал головой.
— Называйте их «Прежние». Вполне достаточно для понимания.
— Хоть на кого похожи? — спросил я. — Вроде людей, но словно на шарнирах, гибкие, в разные стороны выворачиваются?
— Нет-нет, — Продавец опять хихикнул. — Это их слуги. Выглядят эффектно, но полная ерунда… Итак, вы хотите что-то купить, Максим?
Ясно. Больше пустых разговоров не будет. 
— У вашего коллеги на Мичуринском я покупал возвратный мутаген, — сказал я.
— Это почти строчка из песни! — восхитился Продавец. — Под гитару, на три аккорда. «У вашего коллеги на…»
Он что, пьяный, что ли? Какая-то необычная разговорчивость и весёлость.
— Мне нужен ещё!
— Понимаю, — кивнул Продавец. — Романтика! Когда поцелуй истинной любви не спасает заколдованную принцессу, то всё-таки приходится прибегнуть к волшебному зелью.
— Поэтично, — мрачно сказал я. — Прям как в диснеевском мультике.
— Обожаю мультипликацию, — сообщил Продавец. — У людей чудесная массовая культура… Нет.
— Что «нет»?
— Я не продам вам возвратный мутаген.
— Не можете или не хотите? — прямо спросил я.
— И то, и другое. Мой коллега прошёл по самой грани, видите ли. Он не сказал, что именно вам даёт, и удачно всё просчитал. Это своего рода вознаграждение, понимаете? Вам лично. За то, что вы испортили всю игру тем, кого мы не любим. Но если я или кто-то другой продаст вам ещё одну порцию возвратного мутагена… что случится?
Я молчал.
— Вы отнесёте его своей жнице! — Продавец поднял руку и погрозил мне пальцем. — А это совсем другое дело! Грозит серьёзными проблемами с Инсеками.
— Но ведь не убьют вас за это!
— Меня — нет, — из голоса Продавца исчезло ёрничество. — Максим, послушайте добрый совет… а он добрый, потому что вы мне симпатичны. Забудьте о возвратном мутагене. Дарина его не станет принимать.
— Почему? — жалко спросил я.
— По целому ряду причин. Она отвечает за Гнездо, она боится за вас, она боится за себя. Она знает свой долг. Прислушайтесь к моим словам, вы мне…
— Симпатичен, уже слышал! — выкрикнул я. — Чудеса какие, все мне признаются в симпатии, только помочь никто не хочет!
Продавец развёл руками.
— Могу я хоть как-то вас убедить? — спросил я беспомощно.
— Сомневаюсь. Но хорошо, что вы не угрожаете мне оружием, это меня бы ужасно огорчило.
Я стоял в пустом Комке напротив вежливого и говорливого Продавца и пытался найти слова, которые его убедят.
— Ну что-то же, наверное, может изменить ваше мнение? — спросил я.
Продавец поднял руку и совсем по-человечески почесал кончик носа.
— Что-то, что-то… Нет.
— Кристаллы…
— Мы любим кристаллы, — оживился Продавец. — Это хороший товар. Но он не стоит ссоры с Инсеками. Хотите горячего чая? Я угощаю.
Я ничего не ответил, и Продавец, похоже, принял это за согласие. Исчез за занавесом, вернулся почти сразу, держа большую кружку.
— Горячий, свежезаваренный, без всяких добавок… Сила в простоте, правда?
Взяв кружку, я сделал маленький глоток и внимательно посмотрел на Продавца.
— Сила в простоте?
Продавец вздохнул.
— Максим. Я понимаю. Ваша массовая культура содержит целый ряд стереотипов. Вот некоторые из них: героический юноша всегда спасает свою девушку, благородный одиночка противостоит немыслимой силе и побеждает, в минуту горести и душевных терзаний обязательно найдётся мудрый наставник, который намекнёт на путь к победе…
Он наклонился ко мне через стойку. Зашептал — я даже уловил запах дыхания, и он не был человеческим, терпкий душный запах, напоминающий аромат тропических цветов. Не противный, но чужой. Похожий на запах принесённого мне чая.
— Вы герой, юноша, конечно же. Но дикари-одиночки, при всём благородстве, не побеждают более развитые культуры, вы должны это знать хотя бы по курсу земной истории. И уж точно я — не мудрый наставник, который намекает вам на путь к победе. Я занимаюсь торговлей и меня радует, что вы больно щёлкнули по носу тех, кто веками не пускал нас на перспективный рынок. Я желаю вам всего доброго в жизни, но не собираюсь ради вас ссориться с Инсеками. И в вашей чашке — чай. Всего лишь хороший чай, который не стоит портить сахаром, молоком или лимоном. Вы взбудоражены, пережили две волны Изменения и промокли под дождём. Мне не хочется, чтобы вы заболели. Вот и всё.
Продавец медленно склонил голову над моей чашкой, вдохнул аромат. Сказал:
— «Да хун пао». С материнских деревьев… Говорят, это самый редкий и вкусный чай на Земле. Не знаю, не пью этот напиток.
— Мне не понравилось, — сказал я, ставя чашку.
— Верю, — согласился Продавец. — И даже сочувствую.
Когда я вышел на улицу, дождь усилился, и гроза приблизилась. Я едва успел дойти до дома, прежде чем ливень обрушился стеной, никакой зонт бы не спас.
Наверное, я и в самом деле на какой-то миг подумал, что Продавец пытается мне что-то подсказать. Ну, всегда хочется получить неожиданную подмогу, верно?
Но всерьёз я на это всё-таки не рассчитывал. Потому и не расстроился.
А чай, кстати, был очень вкусный. Зря не допил…
Слабый шум за спиной я услышал, когда открывал дверь квартиры. Обернулся — и увидел отца на лестнице. Кажется, он смутился.
— Пап? — удивлённо произнёс я.
— Мусор выносил, — быстро сказал отец.
Я не стал говорить про три часа ночи, кивнул. Отец, шаркая тапочками, спустился ко мне. Сказал:
— Мать волновалась. Ты редко ночуешь не дома.
— Всё нормально, — сказал я.
Отец сделал вид, что верит. Заметил:
— Рубашка красивая.
На зонтик он деликатно не обратил внимания.
— Дарина подарила, — сказал я. Не уточняя, конечно, что предыдущая сгорела прямо на мне.
— Максим… если что, мы с мамой не против.
— Чего? — не понял я.
— Того, что ты встречаешься с Изменённой. Если тебе важно наше мнение!
Я подумал и кивнул:
— Важно.
Отец неловко обнял меня и пошёл наверх.
— Пап! — сказал я.
Он остановился.
— Я буду предупреждать. Если задерживаюсь. Извини!
Отец улыбнулся.
— Ты совсем взрослый, Максим. Но нам будет приятно, да…
И пошёл вверх по лестнице.
Я почему-то подумал, что, когда отец смотрит на меня — он видит не только взрослого человека со щетиной на щеках. Он видит и младенца, и ребёнка, и подростка. Видит, каким я был и, пожалуй, немного таким, каким стану.
И это, наверное, одновременно круто — и трудно.
Потому что всегда надо выбирать, с кем разговариваешь, а ошибиться очень легко…
Войдя к себе, я запер дверь, оставил открытый зонт сушиться. Постоял, размышляя, не принять ли душ. Решил, что не стану. Мне казалось, что от меня ещё пахнет жницей.
Так что я пошёл в спальню, разделся в темноте, обтёрся валявшимся на стуле халатом и рухнул в кровать. Надо поспать.
Но сон не шёл.
Мудрого наставника у меня нет. Разве что папа. Но он в этих делах не разбирается… и слава Богу. Есть неглупый полицейский начальник Лихачёв, но он связан по рукам и ногам уставами и приказами. Есть немало умных и знающих людей во власти, но и они не пикнут, максимум — закроют глаза на мои партизанские действия. Ну и как их упрекнуть, сильных и богатых, восемь лет назад уверенных, что владеют миром, а теперь работающих буфером между Инсеками и людьми? Начнёшь наглеть — пришельцы случайно уронят на Кремль маленький кусочек Луны. Потом даже извинятся… Есть Продавцы, которые ни во что вмешиваться не станут, максимум — патроны продадут, чтобы старым врагам подгадить… Есть Инсеки, которые всё это и затеяли. Есть Изменённые, которые так или иначе пришельцам подчиняются. Есть маленькая компания злых на Инсеков стариков, которые готовы пострелять и даже готовы умереть… настоящие старики-разбойники… но они даже пройти Призыв не способны.
Всё.
Зато того, чего нет, — целая Вселенная.
Ну так, может, об этом и подумать? Как научила Милана — думать комплексно, оценивать не только то, что я знаю, но и неизвестное.
А чего я не знаю?
Во-первых, откуда пришли Инсеки, Продавцы и те, предыдущие, которых старики-разбойники называют «рептилоидами». Во-вторых, тонкостей их взаимоотношений. В-третьих, правил поведения по отношению к людям.
Ведь это всё очень важно. Они неизмеримо могущественнее людей, даже те, таящиеся на Земле от Инсеков. Чего стоило им послать… да не монстра даже, одного из этих слуг, с выкручивающимися в разные стороны руками-ногами. Пришла такая докторша в больницу — и сделала девочке-стратегу укол. И девочка даже до Гнезда не доехала, и никто не заподозрил неладного.
Но нет же! Они дожидались, пока маленькую Анну доставят в Гнездо.
Значит, даже эти твари, которым на людей плевать, связаны какими-то правилами. «Только добровольцы», — обмолвилась Дарина о монстрах. И дети, которых берут в Гнёзда — добровольцы, по крайней мере, их родители подписали документы об отказе.
Что за формальности, что за бюрократия, если ты рушишь на куски планеты?
Правила. Всегда и везде есть правила! Они могут быть не видны на первый взгляд, они могут казаться непонятными и нелогичными, но они есть.
Вот только как их узнать?
С этой мыслью я уснул. И если даже мне во сне пришла в голову гениальная мысль, как Менделееву с его таблицей, то никого там не застала и ушла.
Проснулся я около десяти. Учитывая, что лёг в четыре утра, — довольно рано. Принял душ, побрился. А потом сделал себе кружку крепкого кофе, плеснул в него молока и уселся на подоконник, глядя в переулок. По-прежнему шёл дождь, гроза бродила вокруг Москвы, на улице почти никого не было. Перемена проредила население столицы почти в два раза, люди как-то дружно решили, что лучше жить подальше от больших городов. Центр-то всё равно обитаем, а вот в спальных районах целые дома, а то и кварталы, стоят полупустые.
Я пил кофе и думал о том, как изменился мир. Тот бурный, энергичный, довольно-таки злой, но всем привычный. С ссорящимися между собой странами, эпидемиями, санкциями, гибридными войнами — вроде как и ничего хорошего, но все как-то привыкли, соблюдали правила игры. Ездили за границу, даже в «страны вероятного противника», оставляли политикам их дрязги. Ну, конечно, за рамки допустимого никто не выходил, даже если очень хотелось, даже если правила были откровенно жульнические. К примеру, Косово отобрать у сербов — это нормально, а когда Крым к нам вернулся — «уважаемое мировое сообщество» до самой Перемены Россию санкциями долбало…
Осторожно поставив кружку на подоконник, я замер, осмысливая свою догадку.
Ну да.
Разумеется!
На нашу маленькую суетливую планету, которая была чем-то очень важна для пришельцев, пришли три инопланетные цивилизации. Условные «рептилоиды» пасли нас с незапамятных времён. С началом войны появились (а скорее — стали её причиной) Инсеки. И вскоре после этого на крупные города упали Комки с Продавцами.
Три инопланетные цивилизации!
В бесконечной пустыне космоса нам вдруг привалило такое сомнительное счастье. Что это значит?
Да то, что есть ещё множество иных миров!
Возьмём земную историю. Кровавую, мрачную, несправедливую — что уж притворяться. Я всё-таки собирался поступать в МГИМО, политикой интересовался. Формально на Земле было равенство и какое-нибудь мелкое Вануату или Лесото имело такой же голос в ООН, как Китай или США. На самом деле — нет, конечно же. Милые добродушные бельгийцы в конце девятнадцатого века так безжалостно эксплуатировали Конго, что уничтожили там половину населения. Да что там девятнадцатый век! Двадцатый чем был лучше? Даже если не брать мировые войны! Страны Азии и Африки, где были какие-то ресурсы, только формально оставались независимыми. На самом же деле из них качали эти ресурсы… как из нас качают Изменённых и разноцветные кристаллики. Убивали, развязывали войны, морили голодом, заставляли работать в нечеловеческих условиях…
Но, конечно, всё уже не так открыто.
Пример того же несчастного Конго показал — граждане других стран могут закрывать глаза только до какого-то момента. Всех устраивают голодные дети, собирающие куски руды в узких, как крысиные норы, шахтах — ровно до того момента, пока благополучный гражданин за утренним круассаном не раскроет газету и не уставится на фотографию тощих полуголых чернокожих детишек. Всем плевать, что туземцы бегают по джунглям и тысячами убивают друг друга, пока пронырливый репортёр, может быть, не из человеколюбия вовсе, а из жажды славы и денег, не снимет на камеру гору обезображенных трупов.
Интернет человечеству вредил, добрые Инсеки его запретили?
Конечно, сеть была той ещё помойкой. Но в первую очередь это был непрерывный поток новостей обо всём, что происходило на Земле. Причём электронный поток, который легко просмотреть. Это не бумажные газеты, выбравшиеся из могилы после Перемены…
На каком основании мы попали под протекторат Инсеков?
По праву сильного?
Или потому, что где-то в галактических новостях праведно возмущающиеся Инсеки рассказали о недостойном обращении «рептилоидов» с людьми? И щелкающие жвалами, хлюпающие псевдоподиями, размахивающие щупальцами граждане иных миров согласились — нехорошо так с этими дикарями обращаться, совесть надо иметь, пусть у землян сменится хозяин…
Судя по тому, что и лишившиеся контроля над нами «рептилоиды», и таящиеся где-то на орбите Инсеки стараются напрямую людей не трогать — именно так всё и было.
И не просто «было», какой-то контроль за происходящим продолжает сохраняться. Есть где-то наблюдатели межзвездного ООН, «голубые каски», которых пришельцы трогать боятся.
Вот кого надо найти, а не устраивать сражения с монстрами.
…Кофе стал уже совсем холодным, но я его допил.

Часть третья. Глава 3
Глава третья
Машина стояла у самого подъезда. Старенькая японская «Хонда», ухоженная, но, если честно, — устаревшая ещё до Перемены.
Я посмотрел на полковника Лихачёва, сидящего за рулём, и молча полез на соседнее сиденье.
— Зонтик… — сказал полковник.
— Знаю, красивый, но женский, — отправляя его на заднее сиденье, сказал я.
— На пол положи, нечего мне обивку портить!
Зонтик был ещё почти сухой, но я положил его на пол.
— Поехали кататься, — решил Лихачёв. — Или тебя куда-то подвезти? В Гнездниковский, в Раменки?
Я вздохнул.
— Давайте кататься. Я арестован?
— Даже задержать тебя не могу, — мрачно сказал Лихачёв. — На тебя спустили «неберушку».
— Чего? — не понял я.
— Распоряжение пришло… — полковник мотнул головой куда-то в сторону Кремля. — Я не должен тебя задерживать, чтобы ты ни делал. Ещё один на мою голову…
— Это вообще законно? — поразился я.
— Нет, конечно. А тебе-то что? Вон, можешь пойти, ограбить ларёк мороженого и продавщицу за попу ущипнуть. Я отвернусь.
— Не хочу я никого щипать, — обиделся я. — Насчёт мороженого — клёво… жаль, не люблю. Вырос уже… Ну, какие вопросы?
— Что вы делали в клинике? — спросил Лихачёв.
— Какой? — быстро спросил я. — И с чего «на вы»?
Лихачёв укоризненно глянул на меня. Спросил:
— Фотки показать? Вашей компании в Трёхпрудном?
— Гуляли, — ответил я наугад. — С друзьями.
— И давно у тебя в друзьях бывший финансовый аналитик Борис Аксендер, хирург Елена Филипенко, авиадиспетчер Василий Беспалов, бухгалтер Юрий Панфилов? Насчёт Виталия Исакова не спрашиваю, знаю его по вашей тусовке.
Надо же. Ни у кого я с профессией не угадал.
— По рекомендации Бориса и Юрия я решил стать авиадиспетчером, — сказал я. — Очень денежная работа. Но для этого Василий посоветовал заранее удалить аппендикс. Чтобы во время работы не воспалился. Вот, договаривался с Еленой…
У Лихачёва напряглись желваки. Мне даже как-то неловко стало.
— Значит, не станешь рассказывать? — спросил он.
— Не могу.
— Вы заходили в сгоревшую клинику?
— Сгоревшую? — поразился я.
Лихачёв искоса глянул на меня. Мы медленно колесили по центру.
— Не вы сожгли?
— Нет!
Он вздохнул.
— У нас нет камеры, фиксирующей вход в клинику. Но я уверен, Максим, что вы туда заглянули.
— Мы ничего не жгли.
— А кто тогда? Из головного отделения?
— Так это сетевая клиника? — сообразил я. Вот откуда пришли новые монстры… мы уничтожили не то логово!
— Да, три филиала по Москве. И ходят об этой сети слухи… разные. Максим, я с тобой честен. Тебе кто-то сверху покровительствует, у меня руки связаны. Но, может быть, ты поделишься информацией?
Я вспомнил, как вчера сам пытался что-то узнать у Продавца. Как мучился все эти дни от непонимания происходящего.
— Вы спрашивайте, — сказал я.
— Вчера опять что-то было в Гнезде?
— Да.
— Снова жертвы?
— Нет, — я решил, что монстров в жертвы засчитывать не буду. Раз уж они «добровольцы». — Мы справились.
— Без печати Призыва? Повезло…
— Кстати, могли бы и раньше сказать, что с ней долго не живут! — обиделся я.
— И чем бы это тебе помогло? Сняли — и хорошо. Клуб раскаявшихся родителей весь цел? Мы не можем найти Юрия, Бориса и Елену.
Вот, значит, как их называют в полиции… Нет, мне «старички-разбойнички» больше нравятся.
— Борис и Елена решили погостить в Гнезде, — сказал я.
— А Юрий?
Я подумал. И сказал:
— Наверное, не стоит вам его искать. Не найдёте.
— Ясно… — сказал Лихачёв. — Надеюсь, он понимал, на что идёт.
— Мы все понимали.
Лихачёв съехал на парковку, остановил машину. Дождь усиливался, по стёклам ручьями текла вода.
— Я закурю, не против?
— Курите… — согласился я. В машине и так пахло табаком.
— Долго ещё это будет продолжаться? — спросил Лихачёв, затянувшись. — Пять дней не сплю толком…
— Ещё два дня. Так или иначе всё кончится.
— Ясно… Кто пытается уничтожить Гнездо?
— Вы же всё равно не сможете помочь.
Лихачёв кивнул:
— Верно. Считай, это мой личный интерес. Больше десяти лет эту грязь копаю.
— Ещё до Перемены, значит? Тогда должны понимать. Прежние, те, кто был до Инсеков.
Лихачёв снова кивнул, выпуская струю дыма. Я помахал рукой, отгоняя вонь, потом чуть опустил стекло.
— А вы знаете, кто эти… Прежние…
— Нет. Те, кто знает, долго не живут.
— Ну, вот они и лезут на Гнездо. Не сами, конечно. Создают Изменённых.
— Уничтожители? — небрежно спросил Лихачёв.
— Во второй раз был ещё и боец.
— Ого… — сказал Лихачёв с уважением. — Хорошо хоть, до чистильщика не дошло.
Он меня зондировал. Пытался понять, что я знаю.
И я пытался понять то же самое о нём.
— Ровианская гвардия… — глубокомысленно сказал я.
— А ты подковался, — заметил Лихачёв. — Ясно… Они что, пытаются захватить переход?
Была не была!
— Зачем им переход вне резонанса? — спросил я.
Лихачёв издал какой-то невнятный звук. Сказал:
— Как же мне хочется выпытать у тебя всё, что ты узнал!
Он так и сказал — «выпытать». И, похоже, это была не фигура речи.
То ли я растерялся, то ли решил окончательно его поразить. Но я сказал:
— Они за стратегом охотятся. Одна из новеньких куколок — девочка-стратег.
Лихачёв остолбенел. Сидел, держа у губ дотлевающий окурок. Потом очень аккуратно скинул его в пепельницу, уже полную бычков. Достал ещё одну сигарету. Руки у него дрожали. И, судя по лицу, он быстро и напряжённо думал.
— Что? — спросил я.
— Глупый ты пацан… — прошептал Лихачёв. — Что же ты натворил, а…
— Что? — повторил я.
— Вы этой ночью защитили стратега? — спросил Лихачёв.
— Ну да.
Лихачёв болезненно поморщился.
— Так ты же ничего не понимаешь. Нахватался по верхам…
— Так объясните!
— Пацан, ты Землю на край поставил! Хочешь Армагеддона?
— Вы о чём? — выкрикнул я.
Лихачёв выбросил незажжённую сигарету, прижал ладони к лицу. Посидел так, потом достал ещё одну сигарету и зажёг. Недоумённо спросил сам себя:
— А они что творят… не понимают… И я дурак, даже не подумал… Максим, ты не ошибся? Стратег? Не тактик, не лидер?
— С-стратег, — я даже заикаться стал.
— Ох же, мать моя женщина… — Лихачёв нервно рассмеялся. — Ну да, ну да… Ты не понимаешь… ты ничего не понимаешь… Скажи, ты сам видел эту девочку?
— Да!
— Что она делала? Ну, странного такого?
— Ничего особенного, — сказал я. — Экраном управляла, быстро очень. Нашла тех, кто вторгся в Гнездо. Сказала, что это два уничтожителя и боец, ровианская гвардия, что один призванный не справится…
— Как же вы их… а, не важно! Да, стратег. Мгновенное обучение, оценка ситуации…
— Полковник, — сказал я. — Если я что-то сделал неправильно, то лишь потому, что не понимаю происходящего. Будете дальше загадками говорить — я вылезаю и иду по своим делам.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Лихачёв. — Может быть, ещё не поздно. Да, я уверен, что не поздно…
Он замолчал на миг. Спросил:
— Значит, ты уже понял, что в Гнёзда приходит гораздо больше людей, чем там есть?
— Да.
— И что такая шняга была на Земле много лет, только не Инсеки забирали людей?
— Да! Что они с нами делают? Жрут?
— Много чего. Те, кто был раньше, вроде и жрали. И для продления жизни использовали, они практикуют регулярное омоложение. Но основное использование — пушечное мясо. Изменённые — прекрасные бойцы.
— Гладиаторские бои? — предположил я.
Лихачёв застонал.
— Какие ещё гладиаторские… У них идут войны! По всей галактике. У Инсеков, у этих Прежних, у всех других цивилизаций. Только они же развитые, они практически бессмертные, им умирать не хочется. Они чужими руками воюют. Туземными войсками! Земля — одна из планет, где веками набирали солдат.
— Это… точно? — спросил я, помолчав.
— Это моё предположение, — сказал Лихачёв. — Но подкреплённое многими фактами. А теперь то, что точно. В одна тысяча девятьсот девяносто седьмом году один из похищенных детей проявил способности стратега. Это редчайший вид Изменения, вызвать его нарочно никто не способен. Имея стратега, Прежние добились значительного перелома в войне. Захватили какие-то планеты… не знаю деталей. После этого Инсеки и обратили внимание на Землю. Как-то они сумели нас отбить. Но до конца Прежних не вывели, те угрожали уничтожить Землю полностью. Теперь нас эксплуатируют Инсеки. Но если речь пойдёт о новом стратеге, Прежние предпочтут уничтожить всю планету. Слишком это могучая сила — стратег.
Я вспомнил белокурую куколку, убегающую к мальчишкам поиграть «в гонки». Сказал:
— Плохо…
— Если бы ночью куколку убили, ситуация бы стабилизировалась, — продолжил Лихачёв. — А так вся планета на краю гибели.
— Уверены, что они могут это сделать?
— Уверен, что попробуют!
— И что, надо было позволить убить ребёнка?
— Да! — рявкнул Лихачёв. — Тот ребёнок уже мёртв! Вместо него — Изменённая! Это всё хреново, но теперь, по крайней мере, мы теряем тех, кто всё равно бы умер. А не обычных детишек, которые возвращались вечером из школы и исчезали бесследно! Как по мне — в этом меньше дерьма.
— А как по мне, так дерьмо начинается, едва ты выбираешь между двумя сортами! — не выдержал я.
— Ты мне ещё Достоевского процитируй, — холодно сказал Лихачёв. — Мы не центр Вселенной. Мы кучка дикарей на шарике из грязи. И всё, что в нас есть ценного, — потенциал Изменения.
— А кристаллы?
— Не знаю я. Кристаллы скупают Продавцы. Видимо, они помогли Инсекам в захвате Земли, в награду получили право торговать. Может, они эти кристаллы жрут, а может, в задницу засовывают… мне как-то всё равно. Кристаллы — не люди.
— Вы уверены насчёт стратега? — спросил я.
Лихачёв нервно рассмеялся.
— Как я могу быть уверенным? Я расследовал всякие странные дела… не в полиции, в другой конторе. Когда случилась Перемена — изучал, соотносил, собирал слухи. Разговаривал с теми, кто был призван и уцелел. Ездил к безумной норвежской тётке, живущей на маяке в Северном море. Две недели просидел в палатке на скале, прежде чем она со мной заговорила… Добился от Папы Римского специальной бреве, «Dico in nomine Domini», чтобы мне всё рассказала монахиня, побывавшая под Призывом. Потом нашу группу прикрыли. Думаю, по просьбе Инсеков. Меня перевели в отдел «Экс», я всё равно собирал… что мог. Да, считаю, что прав и всё происходит из-за стратега. Да, считаю, что надо было позволить убить… — он помолчал, — девочку. Может быть, я во всём ошибаюсь. Может быть, вижу лишь часть правды. Скорее всего — лишь часть. Но пока стратег жива и на Земле — мы все под угрозой.
— Но вы можете ошибаться, — упрямо сказал я.
Лихачёв обмяк.
— Да. Могу, Максим.
— Я всё равно поступил бы так же, — сказал я. — Они бы всё Гнездо уничтожили.
— Максим, я могу попросить тебя хотя бы не вмешиваться дальше? — спросил Лихачёв безнадёжно. — У тебя и Призыва-то нет, ты не обязан. Жница твоя… ну поговори ты с ней…
— Попросить-то можете, — сказал я, глядя на струи дождя за окном.
— Ясно.
— Дарина не бросит стратега на растерзание. Вы не понимает сути их отношений. Они все связаны Гнездом.
— Точно? — слегка заинтересовался Лихачёв. — Внутренняя телепатическая сеть? Гнездо как сервер и маршрутизатор?
— Не совсем. Но они чувствуют друг друга… в общем, они не предают своих. Это как себя предать.
— Что ж делать-то… — пробормотал Лихачёв.
— Да ничего. Пройдёт два дня, и они отправят девочку куда-то.
Лихачёв с сомнением покачал головой и не ответил. Потом сказал:
— Я тебя сразу предупреждаю, Максим. Я напишу докладную. Буду требовать изъять куколку из Гнезда и отдать по требованию…
— Да вы…
— Не дёргайся. Никто не примет такого решения, это же конфликт с Инсеками. А я давным-давно в опале. Но я напишу. Я должен что-то сделать.
— Тогда пишите, — согласился я.
— Взять бы тебя за шкирку… — Лихачёв вздохнул. — Это всё политиканы, лезут не в свою компетенцию…
— Полковник, — я вдруг вспомнил то, что зацепило меня в самом начале разговора. — Вы сказали про меня «ещё один на мою голову». А кто второй?
— Бомж неделю назад начал шататься у Гнездниковского. Собирались прогнать, мы же психов от Гнёзд гоняем. Но вдруг сверху велели не трогать… Не бери в голову. Явный наблюдатель под прикрытием. Мою группу прикрыли, новую создали, обычное дело. Ну, пусть бродит, оптимист хренов…
В голосе его прорезалась давняя обида.
— Так что мне делать, посоветуйте? — спросил я.
— Ничего. Не вмешивайся, — он вдруг оживился. — Может, и уйдёт стратег, будет служить Инсекам в ином мире. Это их войны, понимаешь? Мы с тобой дикари. Сидим на маленьком острове, ловим рыбу и собираем кокосы. Где-то в море плавают большие чужие каравеллы и палят из пушек друг в друга. Раньше одни корабли приставали к берегу, забирали рыбу, кокосы и немного молодых ребят. Теперь другие. Их война, понимаешь? Может, те, кого забрали, карьеру себе сделают, влезут в кирасы вместо набедренных повязок и будут счастливы? Наше дело, чтобы остров не сожгли. А там поглядим… может, они друг друга испепелят и оставят нас в покое.
— Вы же сами себе не верите, — сказал я.
— Стараюсь поверить, — ответил Лихачёв. — Куда тебя отвезти, Максим?
Я подумал немного.
— К Комку подбросите?
— Хочешь Продавцов просить? Они не вмешаются.
— Знаю.
— Твоё дело, — решил Лихачёв. — Спасибо и на том, что честно всё рассказал.
Он плавно тронулся с места, и мы поехали сквозь дождь.
В Комке было два знакомых сёрчера с Кисловского. Я поздоровался, подождал, пока они сдали всякую мелочь и забрали покупки (еду и бухло). Едва они вышли, шагнул к стойке.
— Вы стали очень частым клиентом, — сказал Продавец.
Я выложил несколько кристаллов. Для поддержания разговора.
— Магазин для макарова.
— Обычные патроны стоят дешевле, — сказал Продавец.
Я нахмурился.
— Мне необычные.
— Увы. Кончились.
Кажется, он даже хихикнул.
— И те, и другие? — глупо спросил я.
— И даже третьи и четвёртые, — Продавец развёл руками. — Но могу продать обычных со скидкой.
— Вы не понимаете! — сказал я. — Дело в том, что в Гнезде…
— Девочка-стратег, — кивнул Продавец.
— За ней снова придут.
— Несомненно. Если стратег попадёт к Инсекам, это даст им значимое преимущество. Нам симпатична новая метрополия Земли, а к Прежним мы имеем свои счёты. Но нельзя доводить ситуацию до критической точки!
— Они уничтожат Гнездо!
— С Гнёздами прежние смирились. Нет стратега — нет проблемы.
Со злости я стукнул кулаком по стойке. Кристаллики подпрыгнули. Продавец покачал головой.
— Да что ж такое, — сказал я. — Вы издеваетесь?
— Нет. Я объясняю вам, что есть ситуации, не имеющие хорошего решения. Вот представьте, Максим. Я даю вам кучу патронов. Допустим, ещё что-нибудь. Вы занимаете оборону и ценой героических усилий отбиваете третью атаку. А ведь у Прежних сейчас не так много сил на Земле! Что им делать? Под угрозой их родина, их колонии, их интересы в галактике… Они постараются уничтожить Землю. Вместе с собой, вместе с вами, вашими родителями, друзьями, всеми Изменёнными, вашей маленькой жницей Дариной, забавной куколкой Наськой… ну и гениальным стратегом Анной, конечно же. Это на одной чаше весов. На другой — вы не пытаетесь защитить стратега, и она гибнет. Жестоко? Но живы миллиарды детишек и взрослых на Земле. Ваш вид продолжает существовать. Что выбираете?
Я почувствовал, что по лицу у меня текут слёзы.
— Дарина её не выдаст…
— И зря! Это было героическое сопротивление, ещё раз подчеркну — мы наслаждались тем, как Прежние получают по носу. Но всё, Максим. Всё уже кончилось.
— Неужели стратег — такая редкость? — спросил я.
— Редкость. И самое главное — у Прежних есть стратег, он успешно действует до сих пор. Стратеги других разумных видов, которых использовали Инсеки, не могут ему противостоять. Не потому, что они хуже, тут дело в самой системе мышления. Нужен стратег из числа людей, чтобы эффективно вести противоборство. Вот поэтому такая суета вокруг одной маленькой девочки.
— Вы нелюди, — сказал я.
— Мы не гуманоиды, — согласился Продавец. — Хотя вам кажется, что мы похожи. Но, дорогой Максим, поверьте, что биологическое сходство ничего не гарантирует. Чаще — усугубляет различия.
Он вдруг перегнулся через прилавок и похлопал меня по плечу.
— Наш вид изначально не склонен к эмоциям. Но я живу и работаю на Земле, я вас понимаю. Мой совет — уговорите Дарину выдать стратега. А если она не согласится, то покончите с куколкой сами. Вы спасёте Землю и свою жницу.
— Она не согласится! И мне никогда не простит, — сказал я.
— Серьёзное испытание! — подтвердил Продавец. — Но зато она будет жива. Вот такой мой совет… видите, я всё же выступил в роли мудрого ментора! Это виновата земная культура!
Он неожиданно нырнул под стойку и вновь появился — с объёмистой сумкой в руках.
— Я даже приготовил вам приятные подарки. Вы же хотели сделать подарок своей девушке, но засмущались? Вот, это для вас и для неё.

Часть третья. Глава 4
Глава четвёртая
Дождь не кончался. Водостоки традиционно не справлялись — они и до Перемены бастовали при сильных ливнях, а уж сейчас, когда дождь лил по три-четыре дня без перерыва…
Я вошёл в Гнездо. В кроссовках хлюпало. Бросив зонт, я сразу же разулся и выжал носки.
— Поэтому я ношу кроксы, — сказала Наська.
Куколка сидела у лестницы, почти неразличимая в полумраке.
— Караулишь? — спросил я.
— Ага. Взрослые спят. А новенькие… — Наська махнула рукой. — В игрушки играют. Радуются, что ничего не болит. И что можно вообще не спать.
— Вообще?
— Немножко всё-таки надо. Но нечасто. Особенно первый месяц после мутагена.
Я подошёл, сел рядом. Кроссовки и носки положил в сторону, пусть сохнут.
— Что у тебя в сумке?
— Сейчас посмотрим, — уклончиво сказал я. Сумка была ужасная, из вонючей клетчатой сине-белой клеёнки, с торчащими во все стороны нитями и косо вшитой молнией. Продавцы любят такие шутки, однажды я попросил банку чёрной икры и получил трёхлитровую стеклянную, закрытую пластиковой крышкой.
С трудом расстегнув заедающую молнию, я достал картонную коробку, лежавшую на самом верху. Распаковал под любопытным взглядом куколки.
— Вау… — сказала Наська восхищённо.
Это была шкатулка. Аляповато-яркая, пластиковая, усыпанная стразами. Я открыл — внутри оказалась куча отделений, ящичков, штырьков, зажимов. Для украшений, что ли?
Изнутри на крышке было зеркальце.
А ещё из центра шкатулки, едва я её открыл, выдвинулась маленькая фигурка балерины и принялась вращаться под позвякивающую мелодию.
Я оторопело смотрел на эту крикливую пошлятину.
— Это… это мне? — спросила Наська. У неё даже голосок подрагивал.
— Ну… да… — я протянул ей шкатулку.
— Максим! — облапив меня, Наська звонко чмокнула в щёку. — Как ты узнал, что я… спасибо!
Что она туда собиралась складывать? Никогда не замечал, чтобы кто-то из куколок или жниц таскал украшения.
Но судя по восторгу Наськи, это было то, о чём она мечтала всю жизнь. Ну, по меньшей мере последние десять секунд перед тем, как увидела.
Под коробкой со шкатулкой оказался большой свёрток. Я развернул его и с удивлением обнаружил внутри плащ. Чёрный короткий плащ — кажется, моего размера.
— Это ещё что… — изумился я.
Наська, не отрывая взгляда от вертящейся фигурки балерины, сказала:
— Одень.
— Надень, — поправил я машинально.
— Зануда… — фыркнула куколка.
Я встал, снял куртку и набросил плащ на плечи.
Ну, плащ как плащ. Довольно удобный. Может, он пуленепробиваемый?
— Тебе идёт, — сказала Наська, кинув на меня быстрый взгляд. — А то ходишь в куцых курточках, как ребёнок.
— В плаще лучше, что ли?
— Выглядишь внушительнее. Так это не ты выбирал?
— Нет.
— Мой поцелуй был ошибкой.
— Отработаю… — я надел плащ в рукава, присел, помахал руками. — Что, правда нормально выгляжу?
— Круто выглядишь. Девушкам понравится.
— Что б ты понимала…
Поколебавшись, я всё-таки переложил очки, кристаллики и всю мелочёвку из мокрой ветровки в плащ. Может, и глуповато выгляжу, в плащах только самые старомодные герои комиксов ходят, зато сухо.
В сумке был ещё один пакет, но он, вероятно, предназначался Дарине. Остальные подарков не удостоились. Ну и хорошо. Стратегу я бы точно не стал передавать подарков от Продавца, а то мало ли… вдруг он решил облегчить нам решение.
— Наська, ты вечно толчёшься в Комке.
— Я не толкусь, я помогаю покупки носить.
— Неважно. Как на твой взгляд, Продавцы — они хорошие или плохие?
Куколка задумчиво почесала кончик носа.
— Да так, норм. Иногда леденцами угощают.
— А глобально?
— Им всё пофиг, я думаю. Они от кристалликов балдеют. А нам так всё дают, по заявкам матери. Наверное, так Инсеки велели.
— Хорошо, тогда скажи — они умные?
Наська подняла на меня насмешливый взгляд:
— А ты сам подумай. Они сверху попадали на чужую планету в больших какашках. Сидят внутри, не спят, любую штуку могут продать, на всех языках говорят, ни с кем не ссорятся. Они умные или глупые?
— Согласен, — сказал я. — Ладно, пойду. Дарина где?
— Спроси Гнездо.
— Как я его спрошу? У меня Призыва нет.
Наська ухмыльнулась:
— Хитрый ты, Максим… Гнездо не сказало, что ты входишь. Значит, ты с ним поладил… Дарина в своей комнате. Найдёшь?
Кивнув, я подхватил последний пакет и пошёл.
— Верни полученный обманом поцелуй! — капризно потребовала куколка.
Я послал ей воздушный поцелуй.
Наська хихикнула и снова зачарованно погрузилась в изучение своей шкатулки.
В одном я был совершенно уверен: Продавцы ничего не делают просто так. Ничего волшебного в подарках нет, но умысел имеется.
Понять бы ещё, какой.
Постучав в дверь, я услышал слегка недоумённый голос Дарины: 
— Да?
Кажется, они в двери не стучали.
Я вошёл.
Дарина лежала на накрытом одеялом матрасе и читала книжку. Просто читала! Самую обычную книжку, бумажную, старую. И было бы что-нибудь интересное, так ведь она читала Куприна!
Я вспомнил реплику Продавца и порадовался, что у неё в руках не Достоевский. А то пришлось бы допустить, что они предвидят будущее. Тогда уж совсем край, тогда можно лечь и помирать.
— Привет! — она обрадовалась, но вставать не стала, только книжку отложила. — Думала, позже придёшь.
— Уже выспался, — сказал я. — Наверное, из-за всех этих… мутагенов. Интересно?
— Ага! — радостно воскликнула Дарина.
— Тебе же, наверное, непонятно, — сказал я осторожно. — Не обижайся, мне самому многое непонятно, когда старых писателей читаю.
— Непонятно, — улыбнулась Дарина.
— Там хоть сноски какие-то есть, пояснения? — я присел рядом.
— Немного. Да я и не смотрю, так интереснее.
Она заметила, что я не понял, рассмеялась:
— Вот слушай… «Обитатели пригородного морского курорта — большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, — поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках…»
— Ты на память цитируешь? — поразился я.
— Ага. Ну я же только что прочла, я дня три буду помнить слово в слово… — Дарина помедлила. — У лю… у тебя разве не так?
— Не так, — сказал я. — Даже стихи с трудом заучивал… Три дня будешь помнить, а потом?
— Если не понадобится, то забуду, — пояснила она. — А если понадобится или понравится, могу запомнить.
— Это у всех вас так?
— У жниц, — подумав, ответила она. — Мы же воспитываем куколок, нам полезна хорошая память. Так вот, в этом отрывке упоминается много непонятных вещей. Я много читала, я рассказывала. Но, видимо, это было ненужно и потом забылось…
— И что тебе непонятно? — спросил я.
— Да куча слов! — она улыбнулась. — Греки, евреи, мнительные, ломовые, дроги, тюфяками, самоварами, скарб, горничных, кухарок, воза, утюгами…
Я замахал руками.
— Стоп-стоп-стоп! Совсем непонятны?
— Некоторые немножко понятны. Греки и евреи — это такие народы. Так?
— Так.
— Мнительные — это сомневающиеся? Да, точно. А вот «ломовые дроги» — не знаю.
— Телега такая, — я увидел, что понятнее ей не стало, и уточнил: — Примитивный грузовой колёсный транспорт, приводимый в движение лошадьми. Животными.
— Я знаю, что такое лошади, — Дарина обиженно надула губы. — Ясно. А тюфяки?
— Да ты на нём лежишь! Это матрас так называется.
— А я думала, что так называется ленивый человек, — расстроилась Дарина.
— Ну… тоже бывает. Дарина, и тебе интересно?
— Конечно! История из совершенно другой жизни. Словно с другой планеты… ну, неплохой такой планеты.
— У нас неплохая, — согласился я. — Дарина… тебе не придётся уходить с Земли?
Она замешкалась. Но переспрашивать или делать вид, что не поняла, не стала:
— Нет. Не обязательно. Иногда жницы уходят в стражи и… Но я хорошая жница. Меня, наоборот, просили остаться.
Я взял её за руку. Мы смотрели друг на друга, и нам было хорошо.
Это я без всякого Гнезда чувствовал.
— А у тебя красивый плащ, — сказала Дарина. — Ты в нём такой… брутальный! Видишь, есть редкие слова, которые я запоминаю.
— Заходил в Комок по дороге, — объяснил я. — И получил подарки от Продавца. Мне — плащ, Наське — какую-то шкатулку девчачью. А это тебе.
Я положил перед ней свёрток. Предупредил:
— Только не знаю, что там.
— Подарок? Мне? — Дарина растерялась. Если Наська восприняла подарок как должное, то жница явно ничего не ждала. — Максим… спасибо.
Она текучим, едва уловимым для глаза движением села на корточки, даже не выпустив при этом мою ладонь. Положила свёрток на колени.
— Да это не я, это Продавец…
— Вот просто так, сам?
— Ну… я хотел что-то… засомневался.
— Значит, всё равно от тебя!
Дарина погладила блестящую розовую бумагу. Улыбнулась.
— У меня день рождения был за неделю до Перемены… Мне родители подарили куклу, я потом тебе покажу…
Я сглотнул вставший в горле комок.
— А больше подарков не было.
Она стала осторожно разворачивать бумагу. Та даже не была ничем перевязана или склеена, просто очень аккуратно сложена.
Внутри обнаружилась какая-то нежно-сиреневая ткань. Дарина осторожно приподняла её. Встала, расправила.
Это было платье. Платье из тонкой полупрозрачной сиреневой ткани.
— Вот блин, — сказал я. — Словно в магазин сходил… думал, там что-то поинтереснее…
Я замолчал. Дарина стояла, прижимая платье к плечам. Потом сказала:
— Отвернись, переоденусь.
— Можно подумать, я чего-то не видел… — буркнул я, отворачиваясь.
— Глупый, — сказала Дарина. — Я хочу, чтобы ты сразу всё увидел… а, мальчишкам не понять…
За спиной шуршало.
— Помоги застегнуть, — попросила она.
Я повернулся. Дарина стояла, отвернувшись, придерживая молнию на спине. Я осторожно застегнул её.
Жница повернулась, отступила на шаг. Робко спросила:
— Ну как?
— Ты очень красивая, — сказал я.
Дело было не в этом, если честно. Дарина и раньше была красивая. У жниц, кроме странного цвета глаз и очень гладкой кожи внешних различий с людьми нет. Но взгляд цепляется за комбинезон, и ты сразу чувствуешь: перед тобой не человек. А в платье она стала обычной коротко стриженой девчонкой. Только глаза и выдавали.
— Лучше… чем раньше? — спросила Дарина.
Я понял, что тут нельзя сказать ни «да», ни «нет».
Шагнул к ней и поцеловал. Она жадно ответила.
Мы медленно, обнимаясь и целуясь, подошли к окну. Дарина развернулась у меня в руках, попросила:
— Сними…
Я расстегнул молнию, она дёрнула плечиками, сбрасывая платье, стоптала его, нагнулась, упираясь локтями в подоконник. Ничего не говоря, всё и так было понятно. Я расстегнул одной рукой джинсы и вошёл в неё. Мы оба были готовы с того момента, как я постучал в дверь.
— Максим…
Она смеялась и плакала одновременно, и мне тоже хотелось смеяться и плакать. Мы любили друг друга у затянутого паутиной окна, потом упали на одеяла — и не могли оторваться. Надо было касаться, гладить, трогать, входить, смотреть, дышать одним дыханием. Казалось, что, если мы разорвём эту связь — случится что-то страшное, весь мир исчезнет и звёзды погаснут.
— Я так боюсь, Максим… — шептала Дарина. — За тебя, за стратега, за Наську, за всех…
— Не бойся…
— Не могу. Я боюсь Инсеков, боюсь тех, других…
— Прежних.
— Да, Прежних… Я всего боюсь, я стала такая трусиха… Пока тебя не было, я ничего не боялась. Мне казалось, всё страшное уже случилось. А теперь боюсь…
— Жалеешь?
— Что ты появился? Нет, нет, нет!
Я поцелуями заставил её замолчать. Забыть, хоть на несколько мгновений, этот страх.
Но сам я не мог его выбросить из головы.
— Я всё сделаю, чтобы ты не боялась, — прошептал я. — Поверь, ничего плохого не будет. Всё уже прошло, всё случилось, страшно больше не будет…
А потом она уснула. Просто уснула, прижимаясь ко мне. И даже чуть-чуть во сне улыбалась.
Я лежал рядом, смотрел на неё и осторожно гладил по щеке. Кожа была слишком гладкая, у людей такой не бывает. Но мне это нравилось.
Раскрытый томик Куприна валялся рядом. Я закрыл его, глаз выхватил фразу: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчёты и компромиссы не должны её касаться».
Ну да, конечно!
Сочинителям всегда хотелось трагедий и страстей. А сами, небось, отказались бы от такого счастья.
Расчёты, компромиссы…
Без них вообще что-то в этой жизни возможно?
Я осторожно встал, укрыл Дарину одеялом. Здесь всегда тепло, видимо, тот мир, куда отправляют из этого Гнезда — тёплый, влажный… и мягкий?
Но я подумал, что жнице будет уютнее, если её укрыть.
Тихонько одевшись и даже набросив плащ (как-то я с ним мгновенно сжился), я вышел.
В коридорах царило безмолвие. Наверное, когда в этих помещениях располагались две сотни Изменённых, было иначе. Шумели и галдели куколки, они же почти обычные дети. Носились по своим делам (мне казалось, что, когда нет рядом людей, они передвигаются гораздо быстрее) жницы. Тренировались (им же надо тренироваться?) стражи. Разве что монахи молча сидели в своих комнатах-кельях перед компьютерами и книгами (не знаю уж, какова их роль, наверняка что-то, связанное с информацией).
Но сейчас это было почти пустое Гнездо.
— Где стратег? — спросил я.
И почувствовал недовольное движение Гнезда.
Ему не нравилось, что я ищу куколку.
Что оно знало, что оно могло прочитать в моих мыслях?
И могло ли помешать?
А чему именно?
Я ведь и сам не понимал, чего хочу.
Кроме одного — я не дам Дарину в обиду. Может быть, речь идёт обо всём мире, но так уж случилось, что сейчас для меня мир — это Дарина.
— Мне нужно поговорить со стратегом, — сказал я как можно спокойнее.
Гнездо ответило. Неохотно, с сомнением, но я понял, куда идти. Стратег и двое мальчишек-куколок были недалеко от защищённой зоны, в каком-то зале. Я смутно уловил образ помещения, здоровенный рояль в углу, целую гору подушек и матрасов…
— Спасибо, — ответил я.
Гнездо молчаливо следовало за мной.
Комната и впрямь была большая, со здоровенной картиной на стене, изображающей концертный зал с музыкантами и публикой в старомодных одеждах. Что-то древнее, советских времён.
В углу и впрямь стоял большой белый рояль. На нём пытался двумя пальцами музицировать мальчик, который вчера спрашивал, можно ли поиграть на приставке. Анна и второй мальчик стояли рядом, слушали. Мне показалось, что они одеты ещё более причудливо, чем раньше. На стоящем мальчике были ярко-розовые джинсы со стразами, совершенно девичьи — я уверен, что раньше он бы ни за что их не надел. Анна накинула великоватый ей халат: тёмно-синий, унылый, больничного вида.
Похоже, им стало совершенно безразлично, что носить.
Куколка продолжал терзать рояль. Из-за валяющихся повсюду ковров и подушек звук шёл глухой, ещё хуже, чем можно было ожидать.
— Ты не умеешь, — сказала Анна насмешливо. — Ты продул!
— Я вечером буду уметь! — упрямо ответил мальчик.
— Вечером нещитово! Сейчас ты не умеешь!
— Я сказал, что сегодня сыграю!
Анна кивнула:
— Верно. Но третий концерт не сыграешь!
— Сыграю!
— У тебя пальцы так не растянутся. Физически невозможно в данном теле.
— Растяну!
— Сегодня не успеешь.
Мне стало не по себе.
Они уже были не совсем человеческими детьми.
— Привет, — сказал я.
Куколки уставились на меня.
— Музицируете? — спросил я.
— У вас плащ красивый, — сказала Анна, будто зачарованно. — Он… такой…
Дался всем этот плащ! Я в нём ничего необычно не замечал.
— Вы словно и есть, и нет, — продолжила стратег. Нахмурилась. — Я вас в нём не считаю.
— Чего?
— Не считаю. Не считываю. Не вижу, — пояснила она. — Я Ромку считаю, он не сможет Рахманинова сыграть. А вас — совсем нет.
Куколка дёрнула плечиками.
— Непонятно…
Я кивнул. Мне-то стало понятно. Конечно же, Продавцы не делают случайных подарков.
Так понравившаяся Наське шкатулка — чтобы она на неё залипла и не крутилась вокруг.
Сиреневое платье Дарине — чтобы у меня захватило дух. Чтобы я осознал, что не могу её потерять. Чтобы мы занялись сексом, и она уснула.
И обычный с виду плащ для меня — чтобы стратег не могла меня «посчитать». Не почувствовала что-то неладное, опасное.
Я машинально опустил руки в карманы.
Нащупал что-то твёрдое в правом.
Странно. Вроде не было раньше?
Я вынул руку — на ладони лежал леденец. Самый обычный, шарик на палочке, в яркой обёртке.
— Ух ты! — сказала Анна с тем же восхищением, как Наська, увидевшая шкатулку. — Малиновый!
— Да… вроде… — сказал я.
— Мой любимый! Вы его… себе?
Я замер. Как всё просто-то!
Всего лишь дать конфетку ребёнку.
Я ведь не знаю, что это за леденец. Лежал в кармане плаща. Все претензии к Продавцу.
— А можно мне? — с жалобной ноткой попросила куколка.
— Максим!
Я обернулся. Наверное, вид у меня сейчас был как у подозрительного гражданина, взявшегося угощать конфетами малышей на детской площадке.
Но это оказалась Милана. Она стояла в дверях, смешно растрёпанная и явно обрадованная моим появлением.
— Здорово, что ты уже пришёл, — сказала она. — Пойдём? Елена зовёт, выпить чая и поговорить. Она такие вкусные беляши сделала!
— Как ты меня нашла тут? — спросил я.
— Гнездо позвало. Я же в Призыве! — Она посмотрела на конфету в моей руке. Кивнула — Они уже поели, им можно. У тебя одна?
— Одна, — сказал я. — Вот… в кармане валялась. Только одна.
— Я сладкое не люблю, — сказал мальчик, мучающий рояль. У него уже начинало получаться что-то похожее на музыку.
Нет, они больше не люди.
Дарина человек, Наська человек. А эти куколки — Изменённые.
— Я шоколадные люблю, — сказал мальчик в розовых джинсах. — Леденцы, фу!
— Ты глупый! — сказала стратег. И заглянула мне в глаза: — Можно?
— Максим, ну дай ты ребёнку конфету! — велела Милана. — И пошли.
— Ага, — сказал я. — Сейчас.
И протянул ладонь с леденцом стратегу.

Часть третья. Глава 5
Глава пятая
Я чувствовал Гнездо.
А оно меня.
В сознании прокатывались какие-то растерянные, смятённые образы. Гнездо ощущало неладное, но у меня и самого не было уверенности в том, что я делаю…
Нет, вру.
Уверенность была.
Не было знания.
Я просто понимал, что стратег сейчас умрёт.
Или не прямо сейчас, а к вечеру.
Быть может, когда все уже забудут про леденец.
Случаются же у них неудачные Изменения? Наверняка…
Прежним не будет нужды нападать на Гнездо. И уж тем более уничтожать всю Землю, как боялись Лихачёв и Продавец. А вся Земля — это не только миллиарды людей, которых я не знаю и никогда не увижу. Это Дарина, Милана. Это мама и папа. Это Наська, это двое мальчишек-куколок. Это наши ребята-сёрчеры. Это всё, что у меня есть, всё, что имеет смысл.
Девочка-стратег такого смысла для меня не имеет. Ей просто не повезло!
Тонкие пальчики быстро потянулись к леденцу.
Я сжал кулак.
Стратег изумлённо уставилась на меня. Неловко подёргала кончик пластиковой палочки, торчащий между пальцами.
Я не разжал ладонь. И спрятал конфету в карман.
— Ты извини, — сказал я. — Не знаю, откуда у меня этот леденец. Сколько он валялся в кармане… засох весь, небось.
— Он же леденец! — недоумённо сказала Анна. — Как он мог засохнуть?
— Всё может засохнуть, — сказал я, пятясь. — Знаешь, совершенно всё! Я схожу в магазин, принесу тебе десять леденцов. Малиновых, да?
— И вишнёвых…
— Десять малиновых, десять вишнёвых! — бодро пообещал я, отступая к двери. — Замётано! Сегодня принесу! Ну всё, не буду мешать!
Куколка пожала плечами. Сказала, будто обвиняя:
— Вы странный.
И повернулась к роялю.
Я выдохнул.
На негнущихся ногах миновал Милану и вышел из комнаты. Прислонился к стене. Милана, хмурясь, вышла следом, закрыла дверь.
— Что с тобой? Максим, что происходит?
— Нормально всё…
— Максим, на тебе лица нет! Ты какой-то весь белый! Тебе плохо?
— Нет… уже ничего… — я закрыл глаза. — Милана, я сволочь…
— Почему? Потому, что зажал конфетку? — она попыталась рассмеяться. — Максим, ау! Что стряслось?
Я посмотрел на неё.
Да, она не Дарина. И нельзя, наверное, одинаково относиться к двум девчонкам. Но она мне друг и больше, чем друг… и если кто-то поймёт, то только она…
А если не поймёт — то я не знаю, что мне делать и как жить.
Гнездо мягко коснулось меня. Печально и грустно, будто поддерживая, ободряя… и прощая за неслучившееся.
— Милана… если бы стратег взяла конфету, она умерла бы…
— Что?
Глаза у Миланы забегали, она нахмурилась.
— Там что, яд?
— Не знаю… послушай меня…
Я начал рассказывать. Сбивчиво, кратко, самую суть. Про опасения Лихачёва, про то, что Продавец, по сути, подтвердил его слова. Про странные подарки. Про то, что в этом плаще стратег меня «не считает». Про конфету, вдруг оказавшуюся в кармане. Так удачно оказавшуюся любимой конфеткой стратега…
Я говорил, закрыв глаза, потому что боялся на неё смотреть. Боялся увидеть отвращение или ужас.
— Теперь я не знаю… — закончил я. — Я её мог убить. Хотел убить! Чтобы всех спасти. И не убил. Может быть, я убил всех нас. И тебя тоже. Всех-всех-всех. Я не знаю, что натворил.
Замолчав, я ждал, что она скажет. Или ничего не скажет, а развернётся и уйдёт.
— Бедный… — сказала Милана.
И обняла меня.
— Что делать? — спросил я, обнимая её. Не как подругу, как сестру, наверное. — Ну что мне делать, я совсем запутался…
— Максим, люди всегда путаются. Я знаю, чего тебе не надо делать.
— Чего? — я всё-таки рискнул посмотреть ей в глаза.
— Не надо брать всё на себя, — сказала она серьёзно. — Ты хоть и в плаще теперь, но не супергерой.
— Супергерои тоже не в одиночку действуют, — ответил я.
— Вот видишь. Ты не можешь и не должен решать такие вопросы сам. Пойдём к старикам. А ещё тебе придётся принести девочке конфеты, раз обещал. Только не в Комке покупай.
— Да уж… — я осторожно оторвался от стены. — Выкину этот плащ нафиг…
— Плащ-то чем виноват? Оставь, он тебе идёт. Пошли, Елена будет рада тебя накормить.
Я кивнул. Сказал:
— Знаешь, спасибо, что тогда дождалась меня на остановке.
— Но-но! — Милана погрозила мне пальцем. — Услышит твоя жница — выкинет меня из Гнезда!
— Она всё знает. Она не ревнует.
— Это она только так говорит, — мрачно заметила Милана. — Уж поверь. Всё-таки вы, парни, какие-то простые, будто по линеечке вычерченные! Что сказали, тому и верите.
— Зато девушки сложные. Циркулем нарисованные, — я подумал, и добавил: — Зигмунд Фрейд бы одобрил сравнение.
Милана легонько шлёпнула меня по затылку.
— Пошли, юморист…
— Пошлю, — согласился я.
И получил ещё один подзатыльник. Посильнее.
Елена и деда Боря были в кафе, где я когда-то сидел с девчонками после первой схватки. Здесь очень вкусно пахло.
Елена поставила передо мной тарелку, строго сказала:
— Это не беляши. Это перемячи. Меня татары учили, так правильно называть.
Я не стал спорить, заграбастал горячий, разогретый в микроволновке беляш… то есть перемяч… сунул в рот. Прожевал, сказал:
— Всё равно вкусно!
Деда Боря, севший рядом со стаканом кефира, покачал головой:
— Неправильно ешь!
Взял перемяч, плеснул в центр, на фарш, кефир. И стал с удовольствием жевать.
— Боря, это не кошерно, — сказала Елена.
— Я упёртый атеист, ты же знаешь, — ответил деда Боря. — Правила моих семитских предков хороши для других климатических условий. Тут и мясо, поди, свинина?
Он потянулся за новым перемячем и получил от Елены шлепок по руке.
— Тебе вообще вредно. С твоим сахаром…
— Всё у меня нормально с сахаром! — не согласился деда Боря. Но руку от выпечки убрал. — Ты как, Максим? У тебя…
— Красивый плащ, — вздохнул я.
— Плащ обычный, а вот лицо такое, словно тебя на казнь пригласили. На твою собственную. Что случилось?
— Дай парню доесть, — велела Елена. Присела напротив. Нахмурилась. — А ведь прав… Что случилось, Максим?
Я съел третий перемяч. Вытер руки о салфетку. Какой-то жор напал, наверное, от нервов.
— Много чего.
И начал рассказывать.
Даже подробнее, чем Милане. Рассказал всё, ну, кроме того, что у нас было с Дариной. Хотя, мне кажется, все это поняли.
И свои колебания, если честно, детально не рассказывал. Получилось так, будто я достал конфету и вдруг сообразил, что это отрава.
— Прежние, значит, — вздохнул деда Боря, когда я закончил. — А мне как-то привычнее их рептилоидами обзывать. Более мерзко звучит.
— Неважно, как звучит, — сказала Елена. — Суть не меняется. Что делать-то будем?
Деда Боря крякнул. Сказал:
— Если я скажу, что надо выдать стратега…
— Это будет очень разумно, — согласилась Елена. — Но ты ведь так не сделаешь.
— Не сделаю. И ты не сделаешь… — он болезненно поморщился. — Что ж за беда такая… жница не может отправить девочку раньше?
— Вроде как нет, — ответил я.
— Надо поговорить. Объяснить.
— Поговорю, — сказал я неловко. — Она спит сейчас… А как вы думаете, Прежние и впрямь могут уничтожить Землю?
— Технологии Инсеков и Прежних должны быть сравнимы, — сказал деда Боря. — Иначе они бы не воевали многие годы, верно? Инсеки легко разрушили Луну. Даже малая часть той энергии, что на это потребовалась, уничтожит жизнь на Земле. А как это будет выглядеть… Да какая разница? Прежние могут взорвать планету, сорвать с неё атмосферу, сделать атмосферу радиоактивной, уронить Диану или Селену на Землю… Хрен редьки не слаще.
— Исходим из того, что могут, — кивнула Елена. — Тогда вопрос — мы вообще способны защитить стратега? Другие Гнёзда окажут помощь?
Все опять посмотрели на меня.
— Вряд ли. Но я спрошу Дарину.
— Хорошо. Патронов мы больше не получим?
— Нет. У меня сложилось такое ощущение, — я помедлил, — что Продавцы очканули. Они Прежних не любят, те их не пускали на Землю, потому и помогли с патронами. Но теперь они боятся, что Прежние загнаны в угол и испортят им… всю торговлю.
— У нас остались патроны, — сказал деда Боря. — Для обреза, для помпового ружья.
— Есть же автомат у Виталия! — сообразил я. — И пистолет у Василия. У них что-то должно было остаться.
— Немного, но хоть что-то… — деда Боря помолчал. Покачал головой. — Нет. Вряд ли спасёт. Ты использовал свой Призыв.
— Я в Призыве, — заметила молчавшая Милана.
— Ты одна. Нас не призвать. Если Прежние решат ударить, то соберут группу не меньше предыдущей. И они уже знают, что мы способны им противостоять, будут осторожнее.
— Могут и людей прислать, — заметила Елена. — Этих… как, говоришь, их назвал Продавец? Слуг? Их ведь немало, наверное. Они тоже монстры, тоже быстрые и опасные.
— И сами могут прийти, — сказала Милана. — Я бы на их месте пришла. Даже если они любят чужими руками воевать.
— В общем, явится небольшая армия, — подытожил деда Боря. — И всё здесь разнесёт. Наверное, это хорошо.
— Почему хорошо? — не понял я.
— Потому что Земля уцелеет. Мы ведь не сможем убить девочку или отдать её Прежним.
— Мы будем сражаться и умрём, — кивнула Елена.
— Да вы с ума сошли! — не выдержал я. — Неужели сдались?
— Как раз не сдались! — нахмурился деда Боря.
— Идти на смерть — это тоже сдаться!
— А что ты предлагаешь? — деда Боря повысил голос. Мы не то, чтобы кричали друг на друга, но были уже близки к этому. — Молодость, задор, адреналин? Прекрасно! Но всё, что мы можем, это остаться людьми!
— Умереть людьми, — поправила Елена.
— Умереть — это и значит остаться, — мрачно сказал старик. — Может быть, вы уйдёте, молодые люди? С Дариной, Наськой, мальчиками?
Я даже отвечать не стал на такую глупость.
— Мне кажется, Максим хочет что-то предложить, — заметила Елена. — Нет?
— Хочу, — признался я. — Мысль дурацкая, но… я подумал, что и Прежние, и Инсеки соблюдают какие-то правила. Неудобные для них.
— Так-так! — подбодрил меня деда Боря.
— Значит, есть какая-то третья сила.
— Продавцы?
— Да нет же. Кто-то или что-то вроде межзвездного ООН. Мы смотрим с Земли, нам кажется, что над нами бодаются две сверхсилы. Вроде США и СССР в двадцатом веке, которым никто не указ. А что, если это не так? Если это так себе… мелкие цивилизации… в галактических масштабах? И они вынуждены соблюдать какие-то конвенции. О гуманном отношении к туземцам, например.
Деда Боря и Елена переглянулись.
— Так, я вас на минуту покину, — сказал деда Боря. — Но ты сказал интересную вещь, парень. Я буду это обдумывать, пока отсутствую…
— Господи, Борис, давай без подробностей! — Елена покачала головой. — Межзвёздный ООН? В нашей истории он был довольно беззубый.
— Но хоть что-то, — сказал я. — Может быть, если мы сумеем выйти с ними на контакт…
— Мы много лет собирали информацию о Прежних, — сказала Елена. — И если бы не ты, никогда бы их не увидели…
Она покачала головой.
— Время ещё есть, — сказал я.
— Меньше двух суток! Согласна, Максим, идея прекрасная. Но как ты предлагаешь докричаться до этой гипотетической третьей силы? Так, чтобы она услышала, поверила и вмешалась?
Я развёл руками.
— Тут нужна государственная мощь, — рассуждала вслух Елена. — Что-то вроде выступления президентов, публикаций во всех газетах… Господи, какая жесть! «Спасите, помогите, Землю хотят уничтожить до конца!» Да ты годами будешь биться лбом об стену, прежде чем тебя допустят хотя бы до самого нижнего уровня лиц, принимающих такие решения!
— Стоп, — сказал я. — Нет, не годами! У меня есть один контакт!
— Лихачёв? — спросила Елена с сомнением. — Он давно не при больших делах, поверь.
Вернулся деда Боря, сел за стол. Кивнул, услышав последнюю реплику.
— Нет, — я покачал головой. — Не Лихачёв. Один из тех, кто ему приказывает. И, кажется, он за мной наблюдает… Лихачёв сказал, что на меня спустили «неберушку»… типа бумаги, что меня нельзя арестовывать и мешать.
— Ого, — в глазах Елены появилось любопытство. — А ты полон сюрпризов, парень.
— Знаешь, Леночка… — сказал деда Боря. — Пусть парень попробует! Мы с тобой его упрекали за партизанщину, за то, что в одиночку пытался что-то сделать. Не совершаем ли ту же ошибку? Да, на власти надежды особой нет. Но если вопрос и впрямь о всеобщей опасности, вдруг задумаются? Помнишь, мы под утро говорили…
Они переглянулись. Мне вдруг показалось, что старики сказали вовсе не всё, что думали.
— Ты прав, — неожиданно бодро согласилась Елена. — Максим, действуй. Поговори со своим знакомым. И не мешкай!
— Я и не мешкаю…
— Милана, может быть ты отправишься с ним? Подтвердишь его слова? Двоим всегда больше веры.
Милана нахмурилась:
— Я же призвана…
— Это не значит, что обязана всё время проводить в Гнезде. Сейчас день, а они предпочитают нападать ночами.
Милана глянула на меня. Я пожал плечами.
— Давайте, молодёжь. Мы постережём, — сказал деда Боря.
Я взял последний беляш (ну не поворачивается у меня язык, чтобы выговорить «перемяч», даже мысленно) и встал. Милана тоже поднялась.
Как-то очень резко всё…
Только в фойе, где Наська до сих пор возилась со своей шкатулкой и лишь небрежно махнула нам рукой, я сообразил, в чём дело.
— Да они нас выставляют!
— Ага, — сказала Милана. — Не верят. Но решили, что чем меньше мы будем в Гнезде, тем больше шансов, что спасёмся.
— А ты мне веришь?
Она кивнула.
— Спасибо, — я подобрал просохший зонт и вручил ей. — Тебе больше идёт.
— Я буду держать над нами обоими, — улыбнулась Милана.
Мы дошли до «Пушкина». Улицы превратились в реки, тротуары в ручьи. Даже для нынешней Москвы погодка была лютая.
Швейцар на входе в ресторан посмотрел на меня с лёгким сомнением. Но ничего не сказал, отступил в сторону.
Давно я тут не был. Года три назад с девчонкой заходил, рисовался. Место не самое дорогое в Москве, но пафоса немерено.
Гардеробщик, как и весь персонал, наряженный под старину, вышел навстречу, но я покачал головой:
— Спасибо. Мы не обедать. Мне нужен телефон… и закажите такси, пожалуйста.
Швейцар нахмурился, глядя на меня. Я с улыбкой посмотрел ему в глаза. Где-то во мне одобрительно шумело Гнездо. Раньше с такого расстояния я его не слышал.
— Пожалуйста, — швейцар протянул мне трубку, маленькую, стилизованную под древний смартфон. — Куда поедете?
— Наверное, на Старую площадь, — ответил я. Прикрыл глаза, вспоминая номер. Не забыл? Нет, не забыл.
Вначале я набрал выход на коммутатор. Приятный женский голос предложил ввести номер абонента или вызвать оператора.
Я набрал вторую часть номера.
Ответили не сразу, после четырёх гудков. Слегка раздражённо:
— Да!
— Здравствуйте, — сказал я. — Это Максим Воронцов, мы виделись на днях.
В трубке повисло молчание.
— Не хотел беспокоить, — продолжил я. — Но это действительно важно.
— Запишитесь на приём в установленном порядке, — ответил человек, приходивший к нам с отцом поздним вечером.
— Нам надо поговорить о Прежних, — сказал я. — И о…
— У меня обеденный перерыв, Максим, — перебил меня собеседник.
— Я тоже собираюсь пообедать, — согласился я. — В «Пушкине». Я закажу столик.
Милана сделала большие глаза, глядя на меня.
Не дожидаясь ответа, я дал отбой. Вернул трубку швейцару.
— Пожалуй, такси не надо. Останемся.
Швейцар кивнул, всем своим видом демонстрируя — он и не сомневался, что я изменю своё опрометчивое решение. Я посмотрел на подошедшего метрдотеля.
— Нам столик на троих. И позаботьтесь, пожалуйста…
Милана снова округлила глаза. Метрдотель внимал.
— Чтобы никого не было рядом. У нас будет разговор приватного характера.
Милана сдала свой плащ и зонтик гардеробщику. А я, поколебавшись секунду, сказал:
— Сниму плащ у столика. С вашего позволения.
— Устроит ли вас зал «Погребок»? — спросил метрдотель.
Я кивнул.
И впервые задумался, а сколько у меня с собой денег? И примут ли тут, если что, кристаллики?
Зря не взял банковскую карточку…
— Приедет? — спросила Милана шёпотом.
— Ага.
— Кто это вообще такой?
Мы спустились вслед за метрдотелем, сели за столик в углу. Плащ я повесил на спинку стула, словно мы были в придорожной забегаловке. На два соседних стола метрдотель поставил таблички «Резервъ», после чего сам вручил нам меню и удалился.
— Не поверишь, но не знаю, — признался я. — Мой отец когда-то работал с его дедом. Потом был ему начальником. А теперь папа на пенсии, а тот сам начальник… и вроде как занимается пришельцами.
— Как его зовут?
— Не поверишь, — снова вздохнул я.
— Не знаешь? — Милана рассмеялась. — Максим, ну ты крут! Вызвонил какого-то перца, даже не зная его имени!
Она открыла меню и нахмурилась.
— С чего такие цены…
— Всё натуральное, они у Продавцов деликатесы не закупают. Икра из осетров, устрицы из моря. Это их фишка такая.
— Врут, — убеждённо сказала Милана. — У меня даже аппетит пропал. Давай возьмём чай? Я уже беляшей наелась!
Но я всё-таки уговорил её взять блины с икрой. И себе тоже взял.
А потом подумал, что если бывший папин подчинённый не приедет, то я буду выглядеть идиотом.
Хотя какое это имеет значение?

Часть третья. Глава 6
Глава шестая
Нам только успели принести блины, когда в зал спустился мой ночной гость. Глянул на нас, потом что-то показал метрдотелю и что-то сказал. Тот закивал, мгновенно утрачивая важный вид.
Что ни говори, но он и выглядел, и вёл себя как человек, имеющий право распоряжаться. Так даже не все крупные чиновники умеют, а только наследственные. Российские брахманы.
Я помахал рукой.
Он подошёл, сел, задумчиво посмотрел на меня, подперев подбородок рукой.
— Это Милана, — сказал я. — Мой друг.
— Знаю, — он кивнул Милане. — Приятно познакомиться.
— Вы уж извините, но как-то надо к вам обращаться, — сказал я. — Да, и сразу хотел сказать, отец не давал ваш номер! Я запомнил, что он набирал.
— Иван, — сказал он. Таким тоном, что сразу было понятно, имя у него другое, но придётся называть «Иваном». — Что стряслось, Максим? Что за ерунда?
— Была бы ерунда, вы бы не приехали, — заметил я. — Мы можем говорить свободно?
Иван поморщился.
— Я велел отключить микрофон. Тебя посадили на место, которое пишется… Говори.
— На Гнездо снова нападали.
— Опусти всё, что ты рассказывал Лихачёву. У меня его докладная лежит на столе.
— Когда успел-то? — поразился я.
— Позвонил и надиктовал, это оперативнее всего. Есть что-то новенькое?
— Лихачёв боится, что Прежние уничтожат человечество.
Иван едва заметно улыбнулся.
— Бояться — это его обычное состояние.
— Так они не уничтожат?
— Вряд ли. Справятся и без того. Ну кто выжигает плодоносящий сад, если из него своровали мешок яблок?
— Сад уже не их…
— За сад идёт спор хозяйствующих субъектов. Прежние надеются его вернуть, Инсеки — удержать.
Я не выдержал, поморщился.
— А что ты хотел? — спросил Иван. Подался вперёд.
— Правды хотя бы! Вы даже не говорили про Прежних!
— С чего бы мне говорить? Ты влез в разборки двух цивилизаций, каждая из которых имеет свои интересы на Земле. Тебе разок повезло, ты осмелел. Решил вмешиваться дальше…
— И вы меня не остановили? — возмутился я. — Ладно, вы не знали про стратега…
— Знал.
— Что? — я обомлел.
— Мне что, надо было посвящать тебя в государственные тайны? И эта информация что-то изменила бы? Ты не головой сейчас думаешь, а тем, что у тебя между ног! — он бросил короткий взгляд на Милану. — Извините, девушка. Да, я знал, что Прежним нужен стратег. Всё сорвалось случайно, мать девочки впала в истерику, не захотела подписывать разрешение. А потом вмешались эти жадные торгаши и снабдили тебя метапатронами… не важно! Видишь ли, они в обиде, что им не позволяли собирать кристаллики… хреновы наркоторговцы… Извините, девушка. Ты завалил монстра, думаешь, это кого-то сильно напрягло? Да он уже был отработанный материал! Первый раз поторопился, второй раз тоже пришёл слишком рано. Ладно, тебе повезло и дальше, ты вышел на старых пердунов…
— Не извиняйтесь, — сказала Милана, крутя в руках вилку.
— Устроили в центре Москвы настоящую войну, которую Лихачёв заметает под ковёр… — Иван покачал головой. — Это бессмысленно, Максим. Пока на вас не обращают внимания, но если обратят — прихлопнут! И будут правы!
— Вы словно Прежних поддерживаете…
— Конечно же! Каким был мир до Перемены? Свободные перемещения, успехи науки. Интернет! Я скучаю по интернету, Максим! А теперь — проводные сетки в пределах здания и курьеры с флэшками! Были космические исследования! Ядерные технологии! С нас брали ту же самую дань, что и сейчас, но не мешали развиваться! И эти мерзкие кристаллы… Инсеки посадили молодёжь на иглу, и вместо того, чтобы работать, здоровые парни и девчонки бродят как сомнамбулы в зеркальных очках, ищут повсюду эту дрянь… А Луна? Лишить планету великолепного, редчайшего по размерам и расположению спутника, опоясать банальным кольцом… — он снова покачал головой. — Прежние были лучше! И можно понять их возмущение тем, что человечество теперь поставляет пушечное мясо Инсекам. Что, не прав?
Я даже растерялся от его пламенной речи. Пожал плечами:
— По-моему и те, и другие — дрянь.
— Чума на оба ваших дома? — спросил Иван. — Но выбора нет.
— Тогда зачем вы мне вообще позволили вмешиваться?
— А что, надо было тебя в тюрьму посадить? — он вдруг задумался. — Да, кстати, рабочий вариант… Но не такой полезный. Ты носился по Москве, как хорь в курятнике. Даже с Инсеком поговорил, молодец! Это очень, очень многое прояснило. Максим, неужели ты думаешь, что есть некий единый центр, где собрана вся информация?
— Но вы…
— Есть я и мой отдел, есть научные центры, есть армейская разведка, есть федералы, есть менты… может, у них возможностей и меньше всего, но снизу видны мелкие детали. Вот соседнее Гнездо, благодаря своему уникальному положению, оказалось всецело под полицией. Во избежание конфликтов наблюдение целиком отдано им. А ты — очень удачно влез в события. Ещё и сам на связь вышел!
— То есть вы меня использовали?
— Конечно, — Иван пожал плечами. — Ты как мог использовал меня, а я — тебя. Так устроена жизнь.
— Вы распорядились, чтобы меня полиция не трогала?
— Да. Видишь, я со своей стороны всё-таки тебя поддержал, когда ты стал уж совсем зарываться. Не в моих правилах, но выписал тебе охранный лист… Поем, с твоего позволения, Максим. У меня всё-таки обеденный перерыв.
Он махнул рукой, и официант, до этого момента стоявший где-то в конце зала, оказался у стола. Иван быстро ткнул пальцем в какие-то пункты меню, отдал его и добавил:
— И молочный коктейль с ванилью. Ваниль настоящая?
— Конечно!
— Прекрасно.
Иван снова повернулся ко мне. Сказал вполголоса:
— Кухня у них просела за последние годы. Вот когда только открылись — было замечательно… На открытии пел Жильбер Беко, кухня была и впрямь лучшей в Москве, винотека интересная… Что ещё, Максим? Чем могу помочь?
— Ну нельзя же бросить на растерзание куколку… — я замолчал.
— Очень жаль её, — кивнул Иван. — Но, если это успокоит твоё большое доброе сердце, Максим… вовсе не обязательно стратега ждёт смерть. Она ценный приз. Прежние работают на Земле не так активно, но уж девочку-стратега сумеют переправить к себе. Объясни это Дарине. Спасёте и малышку, и себя.
Я растерянно подумал, что это может быть выходом. Но звал-то я Ивана не для лекции о всемирном свинстве и не для предложения сотрудничать с Прежними.
— А если позвать на помощь?
— Кого? — Иван откинулся на стуле и с любопытством посмотрел на меня.
— Прежние и Инсеки соблюдают какие-то правила. Я думаю, есть и другие цивилизации, другие силы, которые их не одобрят! Есть какие-то наблюдатели…
Он даже глазом не моргнул.
— Пока ничего чрезвычайного не происходит. Прежние были в своём праве и частично его сохранили. Инсеки получили протекторат, поскольку остановили войну и доказали… отдельные эксцессы в обращении с людьми. Мелкие разборки, даже с жертвами среди людей, это не повод для вмешательства. К тому же… ты знаешь, как выйти на наблюдателей? Если они действительно есть на Земле?
Мне показалось, что он спрашивает всерьёз. И даже с интересом.
— Нет, — признался я. — Но можно напечатать какие-нибудь статьи в газетах…
Взгляд Ивана был таким снисходительным, что я замолчал.
— Вот основная беда вашего поколения, — сказал он. — Вечно надеетесь на третью силу, на внешних покровителей. Да, наверное, если какая-то сторона замыслит тотальный геноцид — это будет чересчур. Но ты думаешь, они об этом объявят? Просто раз — и происходит глобальный катаклизм. И будет поздно взывать о помощи…
Он взял кусок хлеба, отщипнул кусочек. Покачал головой.
— И обслуживание тут ещё неспешнее стало… Кстати, Максим, как я понял, ты боишься, что Прежние покончат с человечеством? А как насчёт Инсеков? Вдруг они испугаются, что Прежние отберут нового стратега? И сами покончат с Землёй?
— Слушайте, как вы живёте? — растерянно спросил я. — Вы знаете, что человечество могут уничтожить, вы знаете про все эти мерзости… и живёте, в ресторан ходите…
— А что делать-то, — усмехнулся Иван. — Так было всегда, пойми. И жизнь шла своим чередом. Старайся выжить, получай удовольствие от настоящего. Ты, Максим, мне…
— Симпатичен, — согласился я. — Догадываюсь. И вы желаете мне добра.
— Верно, — сказал Иван.
— Расплатитесь, ладно? — сказал я. — А то не при деньгах сегодня.
Встал, кивнул Милане. Надел плащ. Иван сидел, с иронией смотрел, как мы собирались и щипал хлеб.
— Запрещать звонить не стану, раз уж ты такой глазастый, — сказал он вслед добродушно. — Но сделай одолжение, не говори всяких загадочных слов по телефону!
В довершение всего тот кураж, который был со мной полчаса назад и который явно ощутил персонал ресторана, на фоне Ивана бесследно испарился. У дверей метрдотель аккуратно коснулся моего локтя и спросил:
— Простите, вы закрыли счёт?
— Наш гость платит за всё, — ответила Милана и двинулась вперёд, заставляя метрдотеля пропустить нас.
Я помог ей накинуть плащ, мы открыли зонт и вышли под дождь.
— По факту, за всё платим мы, — сказал я. — Имею в виду людей.
— Но некоторые хорошо устроились, и это их не огорчает, — поддержала Милана.
— Ты настоящий друг, — сказал я. — Ну… что думаешь?
— Говори ты, — Милана улыбнулась. — Ты же не просто так вскочил. Ты последние минуты был сам не свой.
— Так заметно было? — я поморщился.
— Нет. Не так уж. Но я тебя знаю лучше, чем твой высокий покровитель.
— Ага, — я вздохнул. — Надеюсь. Ты меня научила одной вещи, Милана. Смотреть не на то, что есть, а на то, чего нет. Этот Иван обмолвился, что за нашим Гнездом наблюдает только полиция. Видимо, переругались в верхах, кому следить, скинули на низовой уровень.
— Я слышала.
— Лихачёв жаловался, что на меня «неберушка». Охранный лист.
Милана вздохнула.
— Ты и это говорил.
— А ещё такой лист есть на бомжа, тусующегося у Комка. Кто он такой, если другие спецслужбы тут не работают?
Во взгляде Миланы появилось сочувствие. Вот не люблю я такого!
— Ты хочешь сказать, что этот спившийся бедняга — на самом-то деле агент могущественной инопланетной цивилизации, тот самый наблюдатель? Он прилетел из далёких миров, принял человеческий облик, потом принял бутылку водки для убедительности образа и пошёл к Гнезду? А пришельцы позвонили, допустим, президенту и велели не трогать этого бомжа? 
М-да…
— Когда ты так говоришь, Милана, я чувствую себя идиотом, — признался я.
Неожиданно она обняла меня. Крепко, действительно словно товарищ, а не бывшая подруга. Сказала:
— Максим, ты просто хватаешься за соломинку… Я понимаю. Думаю, ты ошибаешься, но я тебя очень-очень хорошо понимаю.
Мы стояли под дождём, прикрываясь одним зонтиком, словно парочка влюблённых в каком-нибудь романтическом кино, даже проходящий мимо хмурый мужчина едва заметно улыбнулся и кивнул мне, словно говоря: «Молодец, парень, так держать».
А я думал про то, что пришедшая мне в голову идея — полная чушь.
С чего я взял, что эти «наблюдатели» на Земле и впрямь есть?
С чего я решил, что вонючий бомж с поэтической жилкой — один из них? Спущенное полиции указание не трогать его? Ну так он может быть из конторы, про которую даже Иван не знает. Или какой-нибудь официально впущенный наблюдатель из другой страны. Нашего впустили посмотреть на Гнёзда в США, американского в Россию. Да масса вариантов может быть!
Я и впрямь цепляюсь за соломинку.
— Пойдём, — сказала Милана.
— В Гнездо?
— Поищем твоего бомжа.
— Он не… Ты же сама сказала, что это глупость!
— Ну и что? Хуже будет, если ты бомжу пожалуешься на жизнь? Ему развлечение, а от нас не убудет. Он прикольный и безобидный. Я в старших классах такому еду таскала, а он меня математике учил. Бывший преподаватель, кандидат наук…
Вот что мне в Милане очень нравится, так это её непоколебимая уверенность и желание действовать. Если решила, так решила.
— Ты с парашютом прыгала? — спросил я, когда мы свернули в сторону Комка.
— Один раз. Решила попробовать.
— Попробовала, понравилось, но больше прыгать не стала?
— Точно, — она удивлённо глянула на меня. — А зачем? Я же хотела прыгнуть, а не прыгать!
— Ты просто супер, — сказал я.
У Комка бомжа с душой поэта не оказалось. Только мокли под зонтами несколько сёрчеров, пришедших сдавать товар. Скверик со статуей был пуст, паутина, прибитая дождём, облепила памятник белёсой коркой.
Надо будет спросить Дарину, откуда они берут эту паутину. Надеюсь, ответ меня не сильно ужаснёт.
— Если этот бедолага всё время ошивается тут, — сказала Милана, — то живёт в каком-нибудь подвале. Верно?
Я покачал головой. На окраинах — может быть, а в центре все подвалы закрыты, опечатаны, и никаких бомжей не водится. Здесь копни поглубже — кабели спецсвязи, копни ещё чуть — секретные линии метро.
Разве что…
Руины, оставшиеся от разрушенного падением Комка здания? Мусор в основном разобрали, но часть стен осталась, у городских служб никак не получалось ими заняться. Тут вроде какое-то посольство или консульство было, территория закреплена за другим государством, а у того средств нет на ремонт. Им, кажется, старую пятиэтажку на окраине отдали, но землю они Москве так и не вернули.
Мы прошли по апокалиптически выглядящим развалинам и почти сразу почувствовали лёгкий дымок.
Обогнули одиноко стоящую стену, перебрались через разрушенные балки — и обнаружили бомжа.
Тут был уцелевший угол здания. Две сходящиеся стены, над ними чуть накренившаяся, но вроде как прочно застрявшая потолочная плита. Дождь стекал с неё водяным занавесом, за которым дрожал огонёк костра.
Мы переглянулись — и прошли через завесу.
Как ни странно, но тут оказалось почти уютно!
Пол был аккуратно закрыт досками и сух. Маленький костёр горел в какой-то здоровой гнутой железке, напоминающей мангал. У стены стоял кожаный диванчик, весь рваный, затёртый, но в целом вполне годящийся для сна. На диванчике валялось несколько книг и грубое шерстяное одеяло.
Бомж сидел перед костром на корточках и жарил сосиску, наколотую на металлический прут. Рядом стояла бутылка водки (о, кто бы сомневался!), открытый пакет с нарезанным хлебом, пластиковая упаковка сосисок, литровая бутылка лимонада «Буратино» и три одноразовых стаканчика.
— Друг мой добрый, сегодня пришедший в мой дом,
Отобедай со мною за скромным столом! — воскликнул бомж, глядя на нас.
— Вы нас ждали? — удивился я, принюхиваясь. Как ни странно, ничем неприятным не пахло. Только жареной сосиской.
— Мудрый человек всегда ждёт кого-то! — бомж широко улыбнулся.
А зубы-то у него в прекрасном состоянии! Слишком белые для настоящих, пожалуй… Импланты? У бомжа?
Он и одет теперь был иначе — в спортивный костюм, кроссовки, на голове бейсболка. Ещё бы побриться и постричься…
Мы с Миланой присели у костра.
— С нашей встречи небеса мне покровительствуют! — сообщил бомж, верно оценив мой взгляд. — У меня скромные запросы. Я хорошо питаюсь, пью вкусные напитки и живу в центре прекрасного города!
Как-то не походил он на агента под прикрытием.
На посланника иной цивилизации, впрочем, ещё меньше.
— Но что это я? — спросил бомж. — Гости за столом, а чаши не наполнены!
Он стряхнул поджаренную сосиску на край железного противня и сноровисто разлил водку по стаканчикам. Себе — грамм сто, Милане поменьше, ну а мне на самом донце. Произнёс:
— Два-три дня, что ты здесь, будь за чашей, иль мирно дремли,
Иль вкушай в сладкой неге плоды благодатной земли.
Я, конечно, не собирался провести здесь «два-три дня». Водку пить тем более. Да и сосиска внушала мне подозрения.
— Мы только что из-за стола, — сказал я.
— Вижу! Невзгоды научили меня отличать голодных людей от сытых. Это полезное умение, добрые гости! Но испить глоток и преломить кусочек хлеба с хозяином — долг гостя, такой же, как долг хозяина — накрыть стол.
Ох, кто бы он ни был, но по общению явно истосковался…
Милана первой взяла стаканчик. Я обречённо потянулся за своим. Под благостным взглядом бомжа мы отломили немного хлеба и положили сверху по кусочку горячей сосиски.
— Ну, за знакомство, — неожиданно деловито сказал бомж. И опрокинул свой стаканчик, будто воду пил.
Я с сомнением глотнул. Может, там вовсе не водка?
Водка…
Ещё и дрянная, вонючая, тёплая…
Я торопливо заел. Сосиска оказалась лучше, чем я боялся.
— Вы стихи читаете всё время, — сказала Милана. — Вы поэт?
— Я? — бомж растроганно посмотрел на неё. — Спасибо, милая дева! Хотел бы я быть поэтом! Я лишь читатель. А стихи — великого Низами Гянджеви, коего считают своим и потомки персов, и жители Азербайджана…
— Вы азербайджанец?
— Я? — бомж растерялся. — Русский я. Андрей меня зовут. Русский, гражданин Вселенной, если угодно, то есть космополит, но духом русский я…
Он задумчиво почесал живот. Добавил:
— Или же председатель земного шара, как называл себя Хлебников Велимир, поэт величайший из забытых… но все они нынче забыты, и всех я люблю…
Вот что это? Про «гражданин Вселенной» и «председатель земного шара»? Слова безумца или намёк?
— А Низами больше всех любите? — спросила Милана. Она выпила водку на удивление спокойно, даже не поморщившись.
— Не то, чтобы больше… — смутился бомж. — Но мы же на его территории, у памятника его! А значит, дух поэта может витать вокруг, и приятно ему будет слышать свои слова, пусть и переведённые с персидского, а также мои недостойные подражания…
Он плеснул себе ещё водки. Взглядом спросил нас, всё понял и наливать больше не стал.
И что делать? Пить дальше водку, пока его не срубит?
— Я хочу вам сказать… — начал я.
Бомж Андрей замер, выжидающе глядя на меня.
— Жизнь очень несправедлива, — сказал я. — Наверное, иначе невозможно. Сильный всегда будет помыкать слабым, грязную работу всегда будут делать чужими руками. Это не сразу понимаешь, а некоторые ухитряются вообще не понять. Я вот понял. Не то, чтобы смирился, но понял — это то, с чем можно бороться всю жизнь, зная, что не победишь. Хотя бороться всё равно надо! Но есть такие вещи, которых не должно быть. Даже в несправедливом мире. У человека всегда должен быть выбор. Как поступить, бороться или сдаться, на чьей быть стороне. А этот выбор можно делать, только если ты к нему готов. Нельзя его делать в детстве, нельзя его делать за детей. Так, как сейчас с Изменёнными — нельзя. Это хуже несправедливости, это бесчестно.
Я помолчал, думая, что ещё сказать? Ну, на тот случай, если я всё-таки схватился за правильную соломинку и этот «гражданин Вселенной» на самом деле не человек и что-то может сделать…
— Если можно… — сказал я. — Если это в чьей-то силе… Дайте нам выбор. Дайте его хотя бы детям.
Бомж Андрей смотрел на меня, из глаз его текли слёзы, исчезая в густой бороде.
— Это… это очень хороший тост, — сказал он. Всхлипнул.
И опрокинул в рот стаканчик.
Из меня словно воздух выпустили. Я сидел, сжимая кулаки и вновь чувствуя себя идиотом. Хотя на кого мне было сердиться? На спившегося читателя и самодеятельного поэта?
Милана осторожно обняла меня и поцеловала в щёку. Прошептала:
— Ты всё правильно сказал, Максим. Ты молодец. Пойдём?
Я кивнул. Горечь уходила вместо с обидой, Гнездо дотянулось до меня через Милану и ласково обняло вместе с ней.
— Правильно, но зря.
— Ничего не бывает зря, — Милана покачала головой. — Помнишь? Всегда есть то, чего не видишь.
— Пойдём, — сказал я. — Наши ждут.

Часть третья. Глава 7
Глава седьмая
Наших оказалось даже больше, чем я думал.
В фойе, помимо Наськи, оказались Виталий Антонович и Василий. Они сидели на полу рядом с куколкой, а та вдохновенно рассказывала, даже свою драгоценную шкатулку отложила.
— Мир совершенно иначе воспринимаешь! Учиться совсем не надо. Взял учебник, ладонь на обложку положил — и через минутку всё в голове! Только если эти, формулы, сложные, то надо минут пять их впитывать.
Она покосилась на меня и слегка покраснела.
— А компьютерная информация? — спросил Василий.
— Точно так же, — стараясь не глядеть на меня, сообщила Наська. — Руку к монитору прижимаешь и всё закачивается прямо в мозг!
— Ну, если памяти хватает, — заметил я негромко. — А разве не к процессору надо прикладывать ладонь?
Василий подмигнул мне и спросил:
— А с флэшек?
— С флэшек? Только если подключены! Надо, чтобы электричество было, иначе информация не считывается!
— Почему тогда с книжек считывается? — спросил Василий настырно. — Нелогично как-то.
Наська умоляюще посмотрела на меня.
— Она про электронные книжки говорит, — сказал я. — С бумажными сложнее. Бумажных книг куколки боятся, убегают от них с криками.
Василий засмеялся и потрепал Наську по голове.
— Спасибо, очень увлекательная история. Будем знать.
— Решили присоединиться? — спросил я.
Виталий Антонович сказал:
— Елена позвонила, кое-что рассказала… Да.
— Я взял отгул на пару дней, — сообщил Василий.
Сумки, с которыми они ходили в клинику, стояли рядом. Старики-разбойники решили драться до конца.
— Анастасия, — Виталий посмотрел на куколку. — А ты не помнишь такого стража…
— Такую стражу, — поправила куколка.
— Он всё-таки юноша… зовут Викентий… наверное, у вас звали Вик… Викентий Исаков…
— Вик, — кивнула Наська. — Знаю, скучный. Здоровый такой. На входе стоял часто.
Виталий кивнул.
— Он две недели назад… — куколка замялась, — уехал. Он глупенький, но сильный.
— Уехал? — воскликнул Виталий. — Куда?
— Угу, — у куколки забегали глаза. — Уехал…
— Наська, это его сын, — сказал я. — Пожалуйста, расскажи без фантазий. Мы же всё равно уже понимаем…
Наська смущенно посмотрела на Виталия Антоновича.
— Я не знаю, правда. То есть знаю, но без деталей. Мир называется Титар. Туда берут из нашего Гнезда, из воронежского, из всяких других, но я не в курсе… Ой, знаю, ещё есть монмартрское Гнездо, Монмартр — это улица в Париже, да? Про Титар не особо знаю, этому позже учат. Там всё такое… — она пихнула ногой подушку, — мягкое. И света мало. Я туда не хочу, есть ещё Сульдри, с болотами и грязевыми вулканами, это прикольно…
Она замолчала. Мы смотрели на неё в оцепенении.
— Лишнего наговорила? — спросила Наська виновато.
— Не то, чтобы лишнего, — ответил Василий. — Мы вроде как понимали…
— Но более абстрактно, — произнёс Виталий медленно.
— Извините, что назвала Вика глупеньким, — повинилась Наська. — И вообще! Я опять всё нафантазировала. Хорошо получилось, правда? Максим, ну скажи, я ведь всё время придумываю!
— Она всё время придумывает, — подтвердил я. — Виталий, главное, что твой пацан живой. Верно?
Виталий кивнул. Взгляд его под очками оставался расфокусированным, задумчивым. Думал про планеты с названиями Титар и Сульдри, про своего сына…
— Слушай, я тут подумал… — пытаясь отвлечь его, начал я.
— Нет, — сказал Виталий. — Не буду я звать наших ребят. Кое-кто пойдёт, да, но незачем.
— Ты не понял! Что, если попросить Гнездо их призвать? Ещё троих, пятерых… Тогда у нас будут шансы выдержать любую атаку!
Я понимал, что одновременно резко повысятся шансы довести ситуацию до края, до уничтожения Прежними всей Земли. Но в данный момент меня это почему-то не волновало.
— Максим, не выйдет, — сказала Милана.
— Почему?
— Гнездо не может призвать больше одного человека одновременно.
Я глянул на Наську. Та кивнула.
— Почему я не знал? — спросил я, обращаясь к Гнезду.
Ощутил смущённый ответ: «Ты не спрашивал».
А ещё понял, что Гнезду очень трудно держать связь одновременно с призванной Миланой и мной, бывшим в Призыве ранее.
— Ясно, — сказал я. — Проехали. Мысль была хорошая, но глупая.
— О, так бывает, — подтвердил Василий. — С годами всё чаще и чаще, привыкай.
— Народ, раз теперь здесь вы и Милана, я на время отлучусь? — спросил я. — Погода располагает к прогулкам. К вечеру вернусь.
— Ты простудишься, у тебя ноги мокрые, — сказала Наська.
— Выпью горячего чая с малиной, — ответил я. — У вас есть малиновое варенье?
Наська пожала плечами. Спросила:
— Может, тебе другой зонтик поискать?
— Нет, с этим мы уже подружились, — сказал я, забирая его у Миланы. И в доказательство погладил цветастый купол. — Он стильный, яркий. Мы с ним вдвоём производим неизгладимое впечатление.
Мне (или Гнезду) повезло уже трижды. С первым уничтожителем, с нашим налётом на логово Прежних, со второй схваткой в Гнезде.
Почему-то я был уверен, что запас везения кончился. Не зря даже в сказках всё заканчивается на цифре «три». Победил Иван-дурак трёх чудищ, вот и молодец, вот и сказочке конец, и поехал он во дворец, получать царскую дочь, полцарства и сундук с медовыми пряниками. А там, у ворот дворца, его ждало четвёртое чудище, только про это уже в сказке не рассказывают.
Лихачёв не хочет помогать. И даже если бы захотел, что ему, класть своих ребят, защищая Гнездо? Сколько у него там людей-то? Два десятка, три? Пара броневиков?
Иван, возможно, смог бы подогнать серьёзные силы. Какие-нибудь воинские части. Только он не Иван-дурак, он Иван-царевич. Он не сражается с чудищами, он заключает с ними соглашения.
 Третья сила, которую я, возможно, придумал… Если она и есть, выхода на неё никакого. Ну не похож бомж-стихотворец на межзвёздного эмиссара.
Что остаётся?
Прежние, с которыми мы уже в состоянии войны.
Инсеки, которые заняли их место.
До Инсеков, по крайней мере, я однажды докричался. Почему бы не попробовать снова?
За спрос, как известно, денег не берут.
Я дошёл до представительства Инсеков без приключений, лишь промок до нитки (к дождю присоединился ветер, и ни зонт, ни плащ уже не спасали). По пути заглянул в магазин — обычный, человеческий. Благодаря тому, что в ресторане я предоставил честь расплачиваться Ивану, у меня остались почти все деньги от Лихачёва.
Цены были безбожные, ну, кроме тех продуктов, стоимость которых регулировало государство. Но мне не нужны были серенькая мука, серенький сахар, серенькие макароны и такое же серенькое порошковое молоко (удивительно, но почему-то все эти государственные продукты приобретали единый унылый цвет).
Я купил два десятка леденцов на палочке и банку малинового варенья. Ну а что такого? Хожу в мокрых кроссовках и чёрном плаще под женским зонтом, люблю сладкое. Имею право, не запрещено.
В представительстве, на входе, я сдал пистолет и пакет со сладостями, чем вызвал понятную реакцию. Пришлось вновь предъявлять удостоверение, выслушивать вопросы и давать уклончивые ответы. В этот раз была другая смена охранников, то ли более любопытных, то ли дотошных. Кончилось тем, что я посоветовал проверить списки людей, которых им вообще запрещено задерживать, услышал ожидаемый ответ «нет таких списков, у нас перед законом все равны», улыбнулся и пошёл внутрь. Останавливать меня не стали, но принялись куда-то звонить.
Ну и пусть.
Сегодня в Представительстве было многолюдно. Звукоизоляция здесь плохая, так что, идя между комнатушками, я слышал обрывки монологов.
— …по вашей воле, по вашей воле, по вашей воле…
Понятно, какой-то безумный сектант, молящийся своим богам.
— …семнадцать тысяч двести шестьдесят три! Если все лучи добра направить в головы людям…
А это просто псих.
— …без неё не могу, не могу я без неё жить…
Несчастный влюблённый?
— …я бы всё отдала, возьмите меня, вылечите сыночка…
Мать, пытающаяся предложить себя в Изменённые…
Я ускорил шаг.
Почему-то мне было важно войти в ту же самую комнату, откуда я смог поговорить с Инсеком. Словно этот выбор что-то значил.
Повезло — комната оказалась свободной.
Закрыв за собой дверь, я огляделся и, будто старым знакомым, улыбнулся конфетному фантику и пустой бутылочке в углу. Нет, в комнате убирали. Обёртку я не запомнил, а вот бутылочка другая. В прошлый раз была обычной формы, а сегодня как маленькая фляжка.
Я даже представил себе этого человека, каждый день приходящего в «избу-исповедальню» с выпивкой и закуской. Как он усаживается и начинает рассказывать пустому экрану свои грандиозные планы, давать советы, ругаться и проклинать. В процессе выпивает в два-три глотка свои пятьдесят или сто граммов, швыряет бумажку в один угол, пустую тару в другой. И уходит.
Вот, может, мокрые пятна на полу как раз он оставил. Сидел, с него текло так же, как с меня…
Диванчик, кстати, тоже промок. Придётся сидеть в плаще, пачкая его ещё больше.
Я сел, вытянул ноги. Помолчал, глядя в грязную тьму экрана. Сказал:
— Привет.
Экран полыхнул. Ярко, словно за ним лампу включили.
Что-то зашуршало, затрещало, по рамке экрана пробежала волна искр, всосалась в металл.
Такого в прошлый раз не было!
Серый свет рассеялся, пошёл кругами — из экрана выскользнула длинная суставчатая лапа. Она казалась куда больше, чем в прошлый раз — они что, масштаб изменили…
Лапа вцепилась в плащ и потащила меня к экрану!
Я с каким-то удивительным спокойствием понял, что чувствую хватку Инсека. Лапа заканчивалась короткими скрюченными «пальцами», будто копыто небрежно нарезали на ломтики.
От лапы шёл приторно-сладкий запах!
И она была совершенно непрозрачной. Она была настоящей!
Инсек высунул конечность в экран и теперь затаскивал меня к себе!
Я раскинул руки и ноги, пытаясь растопыриться, будто умненькая Гретель, не желающая лезть в печь. Но фокус не прошёл, лапа тащила меня с такой силой, что я не смог удержаться.
И провалился в серую тьму.
Первое, что я осознал — здесь жарко.
Жарко и странный запах. Пахло грибами и сахаром, словно сумасшедший кондитер сделал пирожные из засахаренных шампиньонов.
Голова кружилась, в теле была пугающая лёгкость.
Потом я понял, что Инсек куда больше, чем я думал.
Он, пожалуй, размерами превосходил даже монстра-уничтожителя. Но монстр был нелеп, слеплен из другой основы: человеческое тело, раздутая голова и удлинённые руки-ноги. А Инсек выглядел абсолютно гармонично и соразмерно. Тело длиной метра четыре, выступающая прямо из него голова, конечности — четыре короткие, видимо, для ходьбы, две очень длинные, сейчас сложенные вдвое и прижатые к телу.
Инсек сидел напротив. На заднице, слегка подогнувшейся вперёд, напоминая задумчивого муравья. Ходильные лапы медленно шевелились, перебирая воздух. Глаза смотрели на меня. Я тоже сидел на полу, враскоряку, в той позе, в какой меня отпустила лапа пришельца.
Для такого крупного существа помещение казалось маленьким. Оно напоминало расширение в туннеле из серо-синего металла, который пришельцы использовали повсюду. Кое-где металл светился. За моей спиной в стене мерцал экран, через который меня и втащили.
Такое ощущение, будто мой «привет» застал Инсека в узком лазе, по которому он куда-то шёл. И тогда Инсек в считанные секунды расширил часть туннеля, открыл в нём портал на Землю — и втащил меня к себе. Куда, интересно? На космический корабль, таящийся на орбите, или сразу на другую планету? Никто не знал, откуда Инсеки общаются с людьми.
— Вы крупнее, чем тот, с кем я говорил, — сказал я.
Ну надо же что-то сказать?
— С тобой говорил я, — ответил Инсек своим нежным женским голосом. — Изображение было уменьшено.
— А… — я попытался встать и слегка подлетел в воздух. Тут была очень низкая сила тяжести. Я осторожно уселся снова.
— Постарайся не делать резких движений, — сказал Инсек. — Иначе мне придётся тебя удерживать, и ты испугаешься.
— Точно, — ответил я. — Так-то совсем не страшно… могли бы предупредить. Я бы сам вошёл.
— Не было времени и необходимости, — сообщил Инсек. — Я надеялся, что ты появишься в представительстве. Есть необходимость диалога, но мне не хочется привлекать ваши властные структуры.
— Ага, — кивнул я. — Можно задать вопрос?
— Да.
— Я вернусь на Землю?
— Мне бы не хотелось оставлять здесь человеческую особь, — ответил Инсек. — После завершения разговора я планирую отправить тебя обратно.
Не могу сказать, что у меня прям вот отлегло от сердца. Всё случилось так быстро и неожиданно, что испугаться я толком не успел.
Ладно, вру.
Испугался я до жути. И услышать, что меня собираются вернуть на Землю, было очень приятно.
— Спасибо, — сказал я. — Мне тоже надо поговорить.
— Это хорошо, — похвалил Инсек. — Когда обе стороны проявляют интерес к диалогу, вероятность успеха выше. Ты хочешь говорить о Гнезде?
— И о Гнезде тоже, — сказал я. — Об Изменённых, о Прежних…
— Мы избавили вас от Прежних, — ответил Инсек. — Их поведение было грубым и бесцеремонным. Они брали всех, кого желали. Использовали не только для войны, но и для личных нужд. Не спрашивали согласия.
— А вы спрашиваете?
— Конечно. В Гнёзда приводят умирающих или бесполезных особей. Все подписывают согласие.
— Но там же и совсем маленькие дети!
— За них подписывают согласие родители. Это отвечает вашим моральным нормам, правильно? Вы решаете, сохранить ли жизнь своим зародышам, вы даёте согласие на опасные медицинские процедуры. Вы определяете, чем ваши дети будут заниматься в будущем. Во многих культурах вы также определяете их брачных партнёров, подвергаете калечащим манипуляциям. Почти всегда вы навязываете свои системы ценностей и философию. Предлагаемый нами выбор более справедлив, мы гарантируем продление их жизни. Зачастую они могут прожить срок, недоступный людям.
— Вы их посылаете воевать!
— Не только. И они идут по своей воле.
Инсек говорил спокойно, доброжелательно. И я растерянно подумал, что мне и возразить-то нечего. Что, не выдают где-нибудь в Азии или Африке маленьких девочек замуж за старых хрычей? Или не заставляют ребёнка заниматься каким-нибудь спортом, от которого он к двадцати годам уже выжат как лимон, все «достижения» совершил, а ничего, кроме как плавать или на брусьях кувыркаться, не умеет?
— Прежние поступали гораздо хуже, — продолжал Инсек. — Мы не нуждаемся в человеческих органах и биоматериалах, нам чужд человеческий секс, а употреблять людей в пищу мы не можем в силу своей физиологии…
— Замолчите, — попросил я. — Пожалуйста.
Инсек замолчал.
— Давайте не будем сейчас… так масштабно, — сказал я, будто мы договорились о каких-то регулярных переговорах. — У нас кризис.
— Знаю.
— Прежние посылают своих монстров, те пытаются уничтожить Гнездо…
— Очень неудачная ситуация, — согласился Инсек. — Ваша звёздная система в данный момент изолирована.
— Нет резонанса? — спросил я насмешливо.
— Да. Нет резонанса, — Инсек беспокойно дёрнул лапой. — Я не могу эвакуировать стратега. Он очень важен для нас, но ещё более важен для Прежних. Они не могут отдать его нам, а я не могу допустить, чтобы у них появился второй стратег. Очень печально, что он вообще возник.
— Это не он, это она. Маленькая девочка!
— Стратег есть стратег.
— Я думал, вы хотите его получить…
— Хотим. Но негативные последствия уже перевешивают выгоду. Как для нас, так и для них. Я общаюсь со здоровыми силами Прежних, они предпринимают различные действия по сглаживанию ситуации. Но это тупик.
— Вы с ними общаетесь? — поразился я.
— Конечно. Война это лишь часть политики. Даже на Земле это знают.
— Так что будет, если вы получите стратега?
— Если к моменту резонанса стратег будет оставаться в Гнезде, Прежние пойдут на действия глобального характера.
Я даже уточнять не стал.
— А если они его захватят?
— На действия глобального характера вынужден буду пойти я.
— Землю уничтожите? — спросил я резко.
— Планета уцелеет, — ответил Инсек.
И я снова не стал уточнять.
— А что тогда? — спросил я. — Что может изменить ситуацию? Если вы стратега успеете забрать, Прежние будут мстить?
— Нет. Но резонанс…
— Заберите его сюда, к себе! А потом уже куда-нибудь отправьте…
— Я не могу, — сказал Инсек. — Есть правила, определённые не нами. Никто не мог тронуть стратега, пока он был человеческой девочкой. Никто не может извлечь его с планеты вне определённой процедуры. Неужели ты думаешь, что такое простое решение не было обдумано?
— Тогда… — мне вдруг пришла в голову блистательная мысль. — Тогда сделайте её обратно человеком! Дайте возвратный мутаген, она станет человеческим ребёнком!
— С потенциалом стратега. И уже вышедшая из-под охранных правил. Я не доверяю Прежним. Они не доверяют нам. Искушение вновь провести стратега через Изменение и обратить себе на службу очень велико.
— То есть ничего? — спросил я. — Никаких вариантов?
— Нам и Прежним недоступен ни один вариант, кроме смерти стратега. Но психология Изменённых такова, что уцелевшие обитатели Гнезда не отдадут его на смерть.
— Так договоритесь с Прежними! — крикнул я. — Вы же все разумные, крутые, у вас огромный опыт! Вся эта политика, войны…
— Я не думаю, что ситуация дойдёт до глобальных действий, — сказал Инсек. — Прежние не допустят, они ценят свою планету.
— Так она по-прежнему их? Не ваша?
— Мы осуществляем протекторат, но право собственности остаётся за Прежними. Это сложная система обязательств и прав, закреплённая договорами, которые мы не вправе нарушить.
Как это у них просто! Право собственности! На планету с миллиардами разумных существ!
— Хорошо, — сказал я. — Может быть, кто-то из вас спустится на Землю, поговорит с Дариной, убедит…
— Кто спустится?
— Кто-то из вас!
— Я не могу покинуть базу.
— Пусть спустится кто-то… — я замолчал.
До меня дошло.
— Я один, — сказал Инсек.
Передняя лапа вытянулась ко мне. Я вдруг заметил, что она мелко подрагивает.
— Я тяжело пострадал восемь лет назад и нуждаюсь в непрерывных реанимационных процедурах. Время, отпущенное на разговор, истекает. Мне жаль, что я тебя расстроил.
— Но вы же меня не просто так, поболтать, позвали? — спросил я. — Ваша техника ждала меня, как только я вышел на связь вы меня выдернули… зачем? Если нет вариантов?
— У нас и Прежних нет вариантов, — повторил Инсек.
— Есть у кого-то другого?
— Тебе пора, — сказал Инсек. — Мне пронести тебя через переход, или ты пойдёшь сам?
— Хоть намекните, — попросил я. Оглянулся — по экрану в стене пробегали искры. — Я понял, вы тоже кого-то боитесь, вы все сто раз подумаете, прежде чем сказать, но намекните! Где искать!
Почти человеческие глаза пришельца не мигая смотрели на меня. Потом он сказал:
— Всё давно так близко, как только возможно.
Лёгким толчком лапы он впихнул меня в экран.
За экраном была чёрно-серая муть, метр высоты, ковровое покрытие на полу.
И молодая женщина азиатской наружности, в халате и с пылесосом, оттирающая мокрые пятна с пола. Мой чудесный зонтик был сложен и аккуратно поставлен у открытой двери. При моём появлении уборщица тихонько взвизгнула, отпустила ручку тихо урчащего пылесоса и прижала руки к груди.
— Из… извините… — пробормотал я, барахтаясь на полу и пытаясь встать. На стене опасно раскачивался экран, по краям которого бегали искры.
— Ты откуда, откуда ты, а? — спросила женщина.
— С Луны упал, — ответил я, вставая. — Кажется, с Селены, судя по силе тяжести…
Подхватив зонт, я выскочил из комнаты.

Часть третья. Глава 8
Глава восьмая
Я не герой.
Герой не должен переживать, уцелеет он или нет. Герой идёт в бой, как на праздник. Может, у него такой высокий уровень идеалов в крови, а может, с фантазией плохо. Или он уверен, что мир заканчивается вместе с ним, и никто не будет по нему рыдать, а он ничего интересного не пропустит. Совершил подвиг — и привет, жизнь удалась, жалко, что короткая.
Мне так не хочется.
Это не значит, что я не готов сидеть в Гнезде, сжимая пистолет с парой «метапатронов», и ждать, когда нас придут убивать. Готов, но совсем по другой причине.
Но предпочёл бы всё-таки уцелеть.
Потому что Инсек, оставшийся в своём корабле на обломке Луны, всё-таки видит лазейку. «Всё давно так близко, как только возможно»? Да, у меня есть одна мысль. Она странная, наивная, почти как желание увидеть в полупьяном бомже инопланетного наблюдателя. Но если и впрямь «всё куда ближе»?
Я забрал свои вещи у охраны. Полицейские смотрели на меня как на диковинку — неужели и впрямь проверили, внесён ли я в секретные списки?
Ничего-ничего. Вот ещё выслушают рассказ уборщицы о моём явлении через экран…
Выйдя из Манежа, я посмотрел на идущих к зданию людей. Не так уж много было желающих в такую погоду изливать душу молчащим экранам. Но всё-таки они всегда приходили.
Ну а что? В церкви люди тоже не ожидают услышать глас с неба в ответ на молитву.
Я шёл к Гнезду, размышляя, оценивая ситуацию и так, и эдак. Опять я заблуждаюсь? Или всё-таки что-то нащупал?
Напротив Зоологического музея я увидел идущего навстречу бомжа Андрея. За собой он катил сумку-тележку, а сам поверх спортивного костюма закутался в прозрачный пластиковый плащ, одна борода торчала наружу. Несмотря на недавнюю выпивку (я не сомневался, что бутылку он приговорил), шёл Андрей довольно твёрдой поступью. Увидев меня, остановился, раскинул руки и воскликнул:
— А! Это снова ты![1]
— Куда двигаетесь? — спросил я.
— Меняю я места на расстоянья, меняю встречи я на расставанья! — Андрей пошатнулся, но устоял.
Всё-таки он был пьян.
— Вы уходите? — не сдавался я.
— Ухожу, — бомж собрался и наставительно поднял палец. — И вам советую, юноша! Час мужества пробил на наших часах и[2]…
Он помолчал.
— И мужество нас покинуло. Отправляюсь к Анне Андреевне. Пошёл бы к Николаю Степановичу, но нет ему памятников в Москве. Не удосужились…
— Что так вдруг? — спросил я.
— Атмосфера резко изменилась, — Андрей шмыгнул носом. — Плохо там будет. Людей много пришло.
Я пожал плечами. Неужели наша маленькая компания так на него подействовала? Но кто его знает, душевнобольные и впрямь могут быть чувствительнее к голосу Гнезда…
— Вы бы тоже не шли туда… эх… — бомж махнул рукой. И вдруг сказал совсем трезво: — Вам решать, конечно. Вы молоды. Вам проще жить.
— Осторожнее всё-таки, — сказал я.
— Я всегда осторожен… — он протянул руку и похлопал меня по плечу. — Хорошее было место.
Он обогнул меня и двинулся дальше.
— Эй! — не выдержал я. — Почему вас не трогают менты?
— Из уважения к былым заслугам! — гордо откликнулся бомж.
Я постоял, глядя ему вслед. Вспомнил реплику деды Бори: «Вы его не узнали?»
И стоило мне придумывать бомжу инопланетное происхождение?
Деда Боря, похоже, его узнал.
Покачав головой, я двинулся дальше.
И уже через пару минут обратил внимание на людей, идущих в том же направлении.
Да, конечно. Центр Москвы. Даже после Перемены.
Но не в такой же ливень!
При такой погоде люди передвигаются быстро и целеустремлённо. От дверей автобуса до станции метро. От выхода из метро до подъезда.
А вокруг люди шли сосредоточенно и не спеша.
Будто и не особо хотели куда-то двигаться, но знали, что надо — и собирались с духом.
Я начал украдкой приглядываться к прохожим.
Слуги Прежних? Да вряд ли…
Ничего общего в их лицах не было. Люди постарше, помоложе. Совсем уж школоты не наблюдалось, но мои ровесники попадались. Женщин, пожалуй, больше, чем мужчин. Многие шли группами по двое, по трое.
Да что такое происходит?
Я вдруг понял, что слова бомжа про «людей много пришло» относятся вовсе не к нашей крохотной команде.
Чем ближе я подходил к Гнезду, тем больше вокруг оказывалось народа.
Люди начали собираться в компании побольше, разговаривать на ходу. Я ускорил шаги, пристроился к трём женщинам, что-то энергично обсуждавшим.
— …поубивали всех деток, на куски порезали… — говорила одна, с возмущением и жадным любопытством одновременно. — Нелюди проклятые…
Ой-ёй-ёй…
Я шёл уже так быстро, как только мог, чтобы не вызывать подозрений. Люди сбивались в плотную бормочущую массу. Я лавировал между ними, выхватывая то одну, то другую реплику — и ничего хорошего услышанное не предвещало.
Вокруг Гнезда уже собралось несколько сот человек. Дождь грохотал по зонтам, словно толпы маленьких барабанщиков выстукивали сумасшедший ритм. Я увидел телевизионщиков: оператор в куртке с надписью «Россия-24» невозмутимо снимал толпу, перед камерой стояла девушка с микрофоном и что-то возбуждённо говорила. За её спиной то и дело мелькали любопытствующие и тот особый род зевак, что стараются влезть в любой кадр. Были даже дети, в большинстве своём без родителей, то ли из ближайших дворов, то ли из школ.
Я остановился рядом с корреспондентом, вслушался.
— Информация о массовом убийстве куколок, произошедшем в Гнезде, распространилась по всей Москве. Часть собравшихся — родители, когда-то отдавшие тяжелобольных детей на Изменение, часть — неравнодушные граждане. Люди требуют показать всех Изменённых, в толпе распространяются списки направленных в это Гнездо…
Что она творит?
Это же только подстегнёт людей. Сейчас все примутся складывать и сообразят, что в Гнёзда направляют гораздо больше детей, чем там находится Изменённых. Ну а дальше включатся «я-же-матери», многочисленные ненавистники Инсеков и Изменённых, просто любители побузить…
Причём не только у нас, не только в Москве и не только в России.
Такой репортаж не будут передавать по главному новостному каналу без санкции сверху. Кто-то из Прежних сделал свой ход, и надо признать — убийственный.
Можно пытаться сражаться с монстрами.
А как ты будешь биться с людьми?
С обычными людьми, причём совершенно искренне возмущёнными. Их же не убедить, что такая вот хрень у нас была всегда, всю историю человечества. Что нынче, если разобраться, ещё не худший вариант.
Я стал пробираться сквозь толпу к входу в бывшее Министерство культуры. Двери были закрыты, стены облеплены мокрой паутиной, даже она не выдержала непрерывного дождя и обвисла.
У ступенек, ведущих к дверям, стояли четверо полицейских. Двое в форме, а двое — силовики, в броне с мускульными усилителями. Те, что в форме, стояли спокойно, положив руки на автоматы, а вот полицейские в силовой броне всё время слегка поворачивались налево-направо. Вряд ли для лучшего обзора, скорее это было элементом психологического давления. Выглядело и впрямь пугающе, будто не люди, а фантастические роботы стояли на охране Гнезда. Усиливали впечатление боевые модули на руках: два ствола на правой, раструб с баллоном на левой. Одни утверждали, что на левой руке баллон со слезогонкой, другие — что огнемёт. Не знаю, никогда не видел силовиков в действии. Может, в баллоне вообще ничего нет, но щель раструба тревожила воображение куда больше, чем стволы.
— Куда? — спросил один из полицейских в силовой броне. Забрало шлема было опущено, голос шёл из динамика на груди, искажённый и с металлическим оттенком. Струи ливня стекали с брони, будто уходящая волна с панциря краба.
— Я Максим Воронцов, призванный Гнездом, — ответил я.
— Твой Призыв снят, — ответил силовик после секундной паузы.
— Призыв снят, — согласился я. — Но это ничего не значит.
— Уходи, — сказал силовик. — Гнездо изолировано.
Я покачал головой.
— Лихачёв про него говорил… — напомнил из-под забрала один из полицейских в форме.
— Проход закрыт, — упрямо повторил силовик. С лёгким шумом сервомоторов вытянул ко мне левую руку. — Уходи!
— Свяжитесь с полковником, — сказал я. — Меня нельзя трогать.
Силовик легонько толкнул меня в грудь.
Ну как легонько. Не монстр, конечно. Но если бы я не ждал чего-то подобного, то упал бы.
— Тронул, — сообщил силовик.
Толпа за моей спиной стала выгибаться дугой, отступать.
— Он завалил ту тварь, что ребят убила, — упрямо напомнил полицейский в форме.
Силовик заколебался. Я прямо чувствовал, что он был чертовски зол. На всех и на вся. Его вытащили из дома на усиление, он не любил Изменённых, ещё больше не любил толпу с её простыми и быстрыми мыслями. И меня он не любил, я ведь одновременно был и частью толпы, и одним из молодых бездельников-сёрчеров, и, в его представлении, немножко Изменённым.
С другой стороны, он яростно ненавидел тварь, убившую его товарищей. А я эту тварь завалил, такая информация всегда расходится…
А ведь я действительно ощущал его мысли. Гнездо помогало?
Чувствовал, понимал — отстранённо, с лёгким раздражением, без сочувствия или симпатии, но словно зажёгся во мне какой-то яркий огонёк, высвечивающий всё и вся. Как тогда, с двумя незадачливыми грабителями у Комка.
И я ощущал каждое движение, которое может сделать он и которое сделаю я. Его не сбить так просто с ног, и пластины брони не пробить даже пулей, но если легонько толкнуть вот так, и дёрнуть здесь… кстати, в баллоне — похожая на напалм смесь, их экипировали по «красному коду»…
Я вздрогнул.
Не собираюсь я драться с человеком, который пусть и нехотя, но защищает Гнездо.
— Пропустите, — сказал я. — Это нужно сделать.
Он всё ещё колебался.
В этот момент двери сдвинулись, под дождь выскочила Наська. Босиком, без зонтика. Мрачно дошлёпала до нас, разбрызгивая воду из луж, быстрым рывком отстранила силовика. Я услышал взвизг моторов, когда ладошка куколки сдвинула сто с лишним кило мышц и пластиковой брони.
— Это ко мне! — заявила Наська, беря меня за руку.
Толпа заволновалась, задвигалась. Люди обнаружили, что по меньшей мере одна из куколок жива, и загалдели.
Силовик рефлекторно попытался схватить Наську. Та отбила его руку и завопила:
— Ты чё с ребёнком дерёшься? Здоровый жлоб, не стыдно?
Полицейский сдался. Отошёл на шаг, раздражённый и обрадованный одновременно. Драться с Изменёнными у него, конечно же, полномочий не было, появление Наськи позволило ему выйти из ситуации.
— Спасибо, малявка, — сказал я, торопливо входя в Гнездо.
— Спасибками не отделаешься, — сообщила Наська, отряхиваясь, будто щенок. — Откуда их столько набежало?
— Сам в ужасе.
В фойе были все наши, кроме трёх новых куколок. Я кивнул Дарине — мрачной, напряжённой, стоящей рядом с Миланой. Не удалось ей поспать.
Свет в фойе не горел, было почти темно, только слабые отсветы ламп из коридора и серая мгла из окон. Ну правильно, нечего стоять как в витрине.
— Часа полтора как толпа начала собираться, — сказала Дарина. — Едва ты ушёл. Максим, что происходит?
— Кто-то пустил слух об убийстве Гнезда, — ответил я. — Только это всё объявили внутренней разборкой. Что одни Изменённые поубивали других.
— Слух? — поразилась Дарина.
Я глянул на колыхающиеся за стёклами зонты, напряжённые лица.
— Да. Очень хорошо пущенный слух. Прежние умеют нами управлять. У них было время научиться.
Наверняка в этой толпе были не только люди, взбудораженные историей про массовое убийство. Там были и слуги — те самые, почти как люди, только гибкие, словно марионетки. Они-то наверняка и заводили людей. Врать они умели, я помнил, как убедительно говорила с нами женщина-администратор в клинике.
— Хорошо, что приехали полицейские, — сказал я.
— Боюсь, это только начало. — Деда Боря подошёл к нам. Пистолет был заткнут у него за ремень. — Вряд ли они сами начнут штурм.
Я посмотрел на четырёх полицейских. Конечно, если те примутся палить в толпу…
Нет, не примутся. К такому их не готовили. Это не террористы, не бандиты. Это взбудораженная толпа, полная женщин и детей.
Почему Гнездо их не отгоняет?
Я мысленно потянулся, позвал — и с большим трудом услышал рокочущий гул. Гнездо работало. Отпугивало людей, создавало дискомфорт, вот только сейчас это не помогало. Ему было не до меня.
А ведь помимо людей и слуг есть ещё и монстры.
— Я говорил с Инсеком, — сказал я.
— Снова? — поразилась Милана.
Я решил не уточнять, каким именно образом мы общались.
— Да. Народ… всё очень сложно. Инсеки и Прежние сцепились за стратега. Они не могут его отдать. Я попросил возвратный мутаген, но Инсек сказал, что это ничего не изменит. Анна всё равно останется потенциальным стратегом, а правило о неприкосновенности людей на неё уже не будет распространяться.
— Ох уж неприкосновенность, — вздохнула Елена. — А забрать её?
— Пока не могут. Патовая ситуация. Прежние и сами не рады, но они не верят друг другу.
Деда Боря кивнул. Спросил:
— Ну есть хоть что-то обнадёживающее?
— Да. Мне кажется, Инсек не может говорить прямо. Но он намекнул. Сказал, что у них с Прежними нет вариантов. Но добавил: «Всё давно так близко, как только возможно».
Дарина нахмурилась:
— И что это значит?
— У меня только одна догадка, — сказал я. — Может, я снова ошибаюсь… но… Я думаю, что та, третья сила, которая следит за происходящим… Я думаю, что её наблюдатель может быть среди нас.
Елена рассмеялась и тут же замолчала. Деда Боря хмурился. Василий внимательно смотрел на меня. Виталий Антонович глянул на Милану. Милана развела руками. Наська, отжимающая мокрые волосы, застыла, восхищённо глядя на меня.
— Кто? — спросила Дарина.
И мне стало не по себе. Всё-таки обычно, когда мы не наедине, Дарина говорит очень спокойно, без эмоций. А сейчас у неё такая надежда в голосе появилась! Стало ясно, насколько же она испугана и растеряна.
— Не знаю, Дарина… Может быть, кто-то хочет что-то сказать?
— Я! — с энтузиазмом воскликнула Наська. — Я, я, я! На самом деле я не куколка. И не девочка Анастасия. Я из созвездия… Андромеды. Я большой розовый… — она на миг запнулась, и Милана ловко вставила:
— Единорог?
— Единорог, — согласилась Наська. Вздохнула: — Если я велю Инсекам и Прежним от нас отстать — поверят?
— Вряд ли, — сказала Милана.
— Я москвич, меня зовут Василий, фамилия Беспалов. Когда-то был военным лётчиком. Восемь лет назад уволили в запас. Выучился на авиадиспетчера. Если летаете из Шарика, то я мог давать команды пилоту… — Василий покачал головой. — Максим, ты славный парень, но не сработает. Мы четверо друг друга знаем много лет, какой ещё наблюдатель?
Виталий Антонович кивнул:
— У меня сын был в этом Гнезде. Наверное, это тоже довод? А Дарина и Наська вряд ли могут быть одновременно Изменёнными и наблюдателями от третьей силы.
— Получается, что я, — сказала Милана. — Или Максим. Но это совсем глупо, значит — я?
— Милана, не обижайся… — я шагнул к ней.
Милана мрачно глянула на меня.
— Да я не обижаюсь, это круто… Максим, ну можно в институт сходить, я там давно. Или съездить на север. Если я наблюдатель, то уже двадцать четыре года как.
Что ж, видимо, у меня сегодня был день ошибочных догадок. Я сказал:
— Простите, никого не хотел обидеть. Но мне казалось, что Инсек намекает…
— Кто может понять их логику? — пожал плечами деда Боря. — То, что мы понимаем по-своему, может для них значить совсем другое. Дарина! Из всех нас ты самая информированная, верно?
Дарина кивнула.
— Что ты знаешь о других мирах? О Прежних, об Инсеках?
— Я даже не знала, что Прежние ещё есть на Земле, — ответила Дарина. — Я жница, я хранитель лишь формально, у меня нет всей информации.
— О каких-то силах, которым они подчиняются?
Дарина покачала головой:
— Мать говорила, что Инсеки не всесильны. Что они тоже вынуждены подчиняться. Но если и было известно, кому, так только ей.
Мы снова зашли в тупик.
— Значит, полагаемся лишь на себя, — решил я. — Мы не отдаём стратега?
Один за другим люди и Изменённые качали головой.
Я смотрел на них с удивлением и жалостью. Все здесь были обречены. Вопреки логике, требующей защищать свои жизни, вопреки разумному опасению за судьбу всего человечества. Защищать своих детей или любимых — тоже понятная человеческая логика. Но сейчас люди собирались защищать незнакомого по сути ребёнка, причём уже официально не считающегося человеком!
— Максим? — спросила Дарина.
Я вздохнул, сбрасывая оцепенение. И ощутил тревожный зов Гнезда.
— Что-то происходит, — сказал я, поворачиваясь к дверям.
Да, происходило.
К четырём полицейским у входа добавился ещё один. Тоже в силовой броне. Он стоял у двери, пытаясь заглянуть внутрь, и легонько постукивал костяшками пальцев по стеклу. Щиток шлема был поднят.
— Лихачёв, — узнал я. — Ребята, давайте я поговорю?
Никто не спорил, только Виталий сделал неуверенное движение, потом махнул рукой.
Я пошёл к двери. Открыл и оказался лицом к лицу с Лихачёвым. Толпа зашумела, раздался выкрик:
— Пусть впустят!
Лихачёв стоял, морщась, будто от боли в зубах. Гнездо сейчас давило на него прицельно, вызывая острое желание уйти подальше.
— Позволишь войти? — спросил Лихачёв.
Я обернулся на Дарину, та кивнула.
— Входите, — сказал я. — Только вы один.
Лихачёв молча прошёл, потоптался у входа, оттирая с ног грязь и воду. Искоса глянул на фойе. Наверное, он всё же здесь когда-то бывал или изучал какие-то снимки и расспрашивал очевидцев, не удивился совсем.
— Вся ваша шайка здесь… — буркнул он. — Заварили кашу…
— Будете штурмовать? — спросил я.
Лихачёв поморщился.
— Хуже. Мне приказывают снять посты.
[1] А.Ахматова
[2] А.Ахматова

Часть третья. Глава 9
Глава девятая
Мы встали кругом — как-то так само собой получилось. У Лихачёва слегка подёргивалась щека, на которой был старый шрам. Я потянулся к Гнезду, коснулся его и попросил ослабить давление на полицейского.
Гнездо подчинилось, пусть и неохотно.
Лихачёв ему не нравился.
— Спасибо, — глядя на Дарину, сказал полковник. — Очень неприятные ощущения. Не понимаю, как толпа держится.
— Её согнали Прежние, — сказал я.
Лихачёв неохотно кивнул. Сказал:
— Двое модных ведущих с радио. Директор элитной школы. Руководитель службы такси. Руководство офисного центра на Красной Пресне. Ещё по мелочам… Если бы не ливень… А если бы работал интернет, то здесь стояло бы пол-Москвы. Кто они все?
— Думаю, что слуги Прежних, — сказал Виталий Антонович. — Чего они хотят?
— Войти в Гнездо, убедиться, что тут не было массового побоища.
— Оно было, — сказала Дарина.
Лихачёв кивнул.
— Если толпа попрёт, мои ребята не удержат. Стрелять в людей мы не станем. Вы сможете удержать их?
— Будем стрелять и удержим, — ответила Дарина жёстко. — Стражи удержали бы без выстрелов, но стражей нет.
— Начнётся бойня — мне велят вас зачистить, — предупредил Лихачёв. Замолчал, нахмурился, вслушиваясь во что-то. Потом коротко ответил: — Пять минут.
Всё было понятно, но полковник пояснил:
— Требуют отойти от Гнезда. Во избежание провокаций… Я смогу потянуть минут десять-пятнадцать. Всё. Потом вынужден буду увести людей.
— Полковник, вы же играете на руку Прежним, — сказал я.
— А что я могу сделать? — ответил он. — Приказ идёт сверху. Отказаться выполнять? Пришлют спецназ, под это дело захватят всё Гнездо.
Он помолчал, потом сказал, тяжело и неохотно:
— Лучше уж так… чем прихлопнут ваше Гнездо вместе со всей Москвой. Или всем человечеством. Единственное, что могу…
Лихачёв явно колебался.
— Дайте стратега мне. Я заберу куколку, увезу в наш отдел. Будем охранять, никто её не тронет.
Это был спасательный круг. Вот только бросили его с борта тонущего корабля.
— Вы и до отдела не доедете, — сказала Дарина. — Вас прикончат! Стратега убьют.
— Или заберут, — добавил я. — Придут в ваш отдел с бумагами и распоряжениями сверху, что сделаете? И тогда уже Инсек примет «меры глобального характера». Он прямо сказал.
Лихачёв молчал.
Да он же это и так прекрасно понимает!
Он снимает с нас ответственность. Идёт на смерть… или на преступление. У него не дрогнет рука, если надо будет убить стратега. Он пытается спасти как можно больше людей, а девочка Анна уже в любом случае списана со счетов.
— Если бы хоть людей разогнать… — сказал я беспомощно. — Против этих… но я не хочу в людей стрелять! Там женщины и дети! Им сказали, что тут убили всех куколок, они и пришли!
— Нам некого им показать, — признала Дарина. — Четыре куколки… люди поймут, что все остальные мертвы.
— Я предлагаю единственный разумный выход, — повторил Лихачёв. — Поверьте.
— Может быть, он и прав, — неожиданно сказал Виталий Антонович. — В этом есть логика.
Дарина беспомощно посмотрела на меня.
Чего?
Мне решать?
Да я всего несколько часов назад протягивал куколке отравленную конфету!
— Дарина!
Мы все обернулись на голос.
Стратег Анна стояла в паре метров от нас. Вместо халата она надела ярко-розовое платье, расчесала свои роскошные волосы и выглядела сейчас как примерная девочка, которую мама собирается вести на детский праздник.
— Как ты вышла? — воскликнула Дарина возмущённо. — Наська, отведи её обратно!
Анна улыбнулась и покачала головой.
— Ты не можешь мне приказывать, жница. Мне не вправе приказать даже мать Гнезда.
Дарина осеклась.
Наивный вопрос, конечно, «как ты вышла». В их иерархии стратег стояла где-то на самом верху, и Гнездо это знало.
Белокурая девочка посмотрела на меня. Спросила:
— Ты был у Инсека, бывший призванный? От тебя пахнет.
Я понял, что она расчеловечивается куда быстрее, чем обычные куколки или даже жницы. Хотя нет, «расчеловечиваться» — это какая-то деградация, падение. Она, скорее, развивалась. Но, конечно, переставала при этом быть человеком.
— Да, — сказал я. — Он меня через экран втащил… на свой корабль или что там… база… Мне кажется, на осколке Луны. На Селене.
— Инсек не возьмёт меня к себе? — спросила стратег. Похоже, она даже знала, что Инсек один.
— Нет. Это тоже нарушит правила.
Анна кивнула. С любопытством оглядела Лихачёва. Улыбнулась ему.
— Вы хороший человек и почти не злой… Дарина, спасибо за всё. Я пойду с ним. Гнездо перестанет представлять угрозу.
— Нет, нет, нет! — Дарина взмахнула рукой. — Ты ещё не стратег, ты куколка. Я жница, ты должна подчиняться! Вернись в защищённую зону!
— Там нет защиты для меня.
Стратег и жница смотрели друг на друга, будто играя в гляделки. У Анны глаза вдруг начали разгораться оранжевым, радужка меняла цвет и мерцала.
Наська дёрнула меня за руку.
— Максим! Ты был у Инсека? Через экран?
— Да, — ответил я, не поворачиваясь. — Потом, Наська! Отвали.
Она отвалила.
Стратег шагнула к Дарине. Взяла её за руки, заглянула в глаза. Негромко сказала:
— Не плачь. Всё хорошо. Гнездо даёт мне материал для анализа. На улице более полутысячи людей и пятидесяти не совсем людей. Люди прибывают, напряжение растёт. Всех раздражает дождь и давление щита. Через пятнадцать-двадцать минут случится какая-то провокация, и толпа пойдёт в Гнездо. Если полковник не уведёт своих людей, прольётся кровь. И это всё равно не поможет. Я прогнозирую появление бойца и чистильщика, они где-то рядом и ожидают сигнала. Результат столкновения очевиден.
Она подошла к Лихачёву и протянула ему руку.
— Пойдёмте?
Её ладошка легла в бронированную перчатку.
— Вашу ж мать! — выругался Лихачёв. Отшатнулся от стратега, взвыли моторы брони. Полковник по-птичьи дёрнул головой, рявкнул: — Лейтенант, уводите пост! Да, немедленно! Возвращайтесь в отдел. Меня не ждать! Выполняйте. Конец связи.
Скривившись, будто ему хотелось ругаться куда крепче, но он давил слова в себе, полковник вновь повёл головой. Рацию он, что ли, так переключает?
— Эдуард, это Лихачёв. Я увольняюсь. Рапорт лежит на моём столе, он подписан и стоит печать, дата вчерашняя. Да. Неважно, как. Увольняюсь, всё правильно поняли. Группа от Гнезда отозвана. Амуницию… сдам по возможности. Конец связи. Удачи вам, ребята.
Милана прижала ладони ко рту. Деда Боря покачал головой, потом прижал руку к сердцу и наклонил голову.
— Это неразумно, — сказала Анна укоризненно. Повернулась ко мне и попросила: — Дашь конфетку?
Я был словно в трансе. Я не стал спорить. Я смотрел на Анну и думал, что это единственное правильное решение, но… может быть, я понял её неправильно. Поискав взглядом, я поднял пакет, где лежали два десятка леденцов и банка варенья. Протянул стратегу.
— Другую, — попросила она. — Я не сразу поняла, у тебя хороший… плащ. Укрывает всё.
Молча достав из кармана плаща конфету, я протянул её стратегу.
— Надо было мне сразу взять, — сказала девочка.
Дарина смотрела на меня. По её лицу текли слёзы.
— Вы бы хоть со взрослыми людьми советовались! — зло сказал Лихачёв. — Что ж вы всё доводите до точки невозврата!
— Максим взрослый.
— Твой Максим немногим старше тебя… — Лихачёв глянул на Елену и деда Борю. — А вы? Клуб возрастных мстителей! А ты, Виталий? Я что, тебя подводил? Я ваши глупости не покрывал? Вы могли прийти ко мне раньше?
— Ну и что бы вы придумали… — устало сказал Виталий. — Не хотели мы никого вмешивать, и вас тоже…
Он вдруг насторожился, повернулся к коридору. Следом встрепенулась Дарина. Нахмурилась, закрутила головой:
— Максим, где Наська?
Куколки не было. Был шум. По коридору приближался лёгкий топот, будто к нам бежала, струясь по полу, огромная многоножка.
— Мне за спину! Все, живо! — рявкнул Лихачёв. Присел на одно колено, выставив руки вперёд. На правой руке что-то зажужжало, будто принялся раскручиваться маховик.
Через секунду из коридора выбежала Наська.
А за ней сплошным молчаливым потоком вынеслись куколки.
Десятки куколок. Старше, младше, некоторые с меня ростом и уже не совсем похожие на людей, некоторые совсем малыши. Мальчики, девочки, одетые как попало, молчаливые, сосредоточенные. Кто-то был очень серьёзен, кто-то гримасничал и с любопытством озирался.
Лихачёв опустил руки, гудение стихло.
— Так они все живы, что ли? — спросил он. — Что ж вы мне голову морочите, черти, а?
Я тоже смотрел, ничего не понимая. Пока одна из девочек-куколок (валенки, зелёная юбочка, красный свитер грубой вязки, оранжевый шарф и шапочка с помпоном) не споткнулась о валяющуюся на полу подушку и не засмеялась своей неловкости.
Тут до меня дошло.
— Милана, веди их! — крикнул я. — Быстрее!
По коридору продолжали бежать куколки… да нет, не куколки, дети после первой фазы Изменения. Их было уже с полсотни, больше, наверное, чем когда-либо собиралось одновременно в этом Гнезде. 
Вместе с Миланой мы побежали к дверям. Наська с пришедшими молча следовали за нами. Я заметил, как неловко передвигаются куколки. Зато многие на бегу пригибались.
В Гнезде, откуда Наська их привела, явно готовили к жизни на других планетах.
Но люди-то таких деталей не знали.
Мы вырвались под дождь. Полицейских не было. Толпа уже приблизилась, но никто пока не рискнул подняться на ступеньки. То ли их сдерживало Гнездо, то ли укоренившийся страх перед Изменёнными.
Наше появление застало всех врасплох.
Я стоял слева, Милана справа, а между нами, толпясь и хватаясь друг за друга, сбивались в кучу куколки, и всё напирали, напирали из дверей.
Наська выскочила вперёд. Закричала звонко, пронзительно, перебивая шум дождя:
— Что вы пришли? Кто вы такие? Что вам надо?
Люди неловко затоптались на месте, будто с них спадал морок.
«Убери щит, — попросил я мысленно Гнездо. — Убери! Пусть они почувствуют облегчение, сейчас щит только всё портит!»
Неощутимый для меня груз исчез — люди будто выдохнули. Растерянно переглядывались, на лицах появлялось смущение. Я увидел, как сквозь толпу с профессиональной ловкостью пробирается оператор, снимая наше появление.
— Зачем вы нас пугаете? — продолжала кричать Наська. Даже слезу в голос подпустила, вот актриса! — Мы все здесь! Нас от смерти спасли, теперь мы живём тут! Вы нас не смогли спасти, а Гнездо спасло! Зачем вы детей пугаете?
— Это не те… — неуверенно выкрикнула женщина из толпы. Меня будто развернуло к ней — и я посмотрел в глаза ухоженной женщины средних лет. Женщины-слуги, твёрдо знающей, что в Гнезде нет столько куколок.
Наши взгляды встретились.
Я прищурился и чуть-чуть покачал головой.
Представил, как прохожу сквозь толпу. Так быстро, что моё движение вообще никто не видит. Даже не прохожу — проношусь бесплотной тенью. Оказываюсь в теле хмурого мужчины, стоящего за спиной слуги. И тот спокойно, безэмоционально достаёт из кармана нож и перерезает слуге горло.
Какая-то жутковатая картинка!
Но почему-то я был уверен, что смогу так поступить.
Могу и вправе.
Потому что не дело слуг — вмешиваться.
Женщина-слуга побелела. Повернула голову на сто восемьдесят градусов. Точно так же развернулись ноги и руки. И вот так, вывернувшись наизнанку, она стала быстро выбираться из толпы.
По рядам прошло шевеление.
Я увидел, как падают зонты и то один, то другой человек, а точнее — не совсем человек, обращается в бегство.
Чёрт… что происходит-то?
Милана вышла вперёд. Заговорила так же громко и сильно, как Наська. Только у неё-то голос был не детский.
— Люди, я Милана. Я призвана Гнездом для защиты. Многие из вас знают, что это значит.
Она помолчала и продолжила.
— Я могу вас всех убить. И если вы будете тревожить Гнездо — я так и сделаю.
Как-то даже сомнения не возникало, что она говорит всерьёз.
— Никто здесь не обижает куколок, — сказала Милана. — И никто не обидит. Расходитесь! Гнездо направит официальную жалобу, если через пять минут здесь кто-то останется.
Толпа начала отступать.
— И пожалейте детей, в конце концов! — уже другим тоном, мягко, закончила Милана. — Ну что вы творите? Всех перепугали, заставили неодетыми выйти под ливень… стыдно! Дети, домой!
Люди расходились. Люди не смотрели друг другу в глаза. Только оператор радостно снимал сенсационные кадры, девушка-репортёр что-то говорила в микрофон, а школьники (откуда они взялись-то, выходной!), притихнув, смотрели на своих ровесников, мокнущих под дождём.
— Дети, в помещение… — сказал я.
И постоял, дожидаясь, пока в Гнездо вошёл последний.
Остался я, Милана и Наська.
— Ну ты даёшь, подружка, — сказал я, положив Наське руку на плечо. — Ты как это сделала?
Её потряхивало, но голос остался дерзким.
— Ты же сказал, что Инсек тебя через экран к себе забрал. Значит, ближние переходы уже в резонансе, из Гнезда в Гнездо можно перейти. Я знаю, как.
Я задвинул за собой дверь. Постоял, глядя на Наську. С нас текло ручьями. Чужие куколки уходили — быстро, без разговоров, одним сплошным молчаливым потоком.
— Думал, Гнёзда не помогают Гнёздам, — сказал я.
— Ну да, — Наська посмотрела мне в глаза. — Я своих позвала. Я же говорила, я вначале была в большом Гнезде, в Раменском. Недолго. Случается так, что чувствуешь — Гнездо не твоё, а ты не его, тогда уходишь в другое. Но я ведь всё равно там немножко осталась! Я через экран в учебке своих позвала, на минуточку, в гости. Гнездо меня помнит, и куколки помнят.
— Тебя забудешь, — согласился я.
Мы подошли к остальным.
— И что это было? — спросил Лихачёв.
— Люди ушли, — с гордостью ответила Наська. — Всё, как вы хотели. Ан, скажи, теперь лучше?
Я не сразу понял, что она обращается к стратегу.
— Люди не пострадают, — сказала куколка.
Но мне очень не понравилось, что конфету от Продавца она крепко сжимала в ладони.
— Ничего ещё не кончилось? — спросил я.
— Ничего ещё не началось, — ответила стратег грустно.
Я кивнул.
Ну да, планы Прежних мы немного поломали.
Люди разошлись.
И слуг я как-то ухитрился напугать. Видимо, бывших призванных не бывает.
Но Прежние остались.
И если верить стратегу — как минимум двое монстров, включая таинственного чистильщика.
— Идём в защищённую зону, — решила Дарина. — Если уж вы все… хотите тут остаться…
Она улыбнулась, мягко, нерешительно, словно человек, считающий, что и так требует слишком многого.
— Это не абсолютная защита, — повторила она. — Там только живой металл и пассивные щиты. Но это лучше, чем обычные стены. Там есть вода, пища и санитарный блок.
— Я не против побывать в защищённой зоне, — сказал Лихачёв. — А там есть источники тока? Триста шестьдесят вольт, сорок ампер? Это хорошая броня, но у меня старые батареи.
— Даже патроны для вашего пулемёта найдём, — ответила Дарина. — Земное оружие там есть.
Лихачёв кивнул:
— Тогда не будем медлить.
И мы пошли к концертному залу. Дарина с Миланой впереди — мне было по-прежнему странно видеть их рядом, но, кажется, я начинал к этому привыкать. Затем Наська с Еленой, потом Виталий со стратегом Анной, деда Боря с Василием, и замыкали мы с Лихачёвым.
Вот же удивительно, никогда бы не подумал, что буду идти по Гнезду в такой компании. Десять людей… да. Людей.
И тревожный шёпот Гнезда, шёпот тысяч прошедших сквозь него сознаний.
— Ты ничего оказался, — произнёс Лихачёв неожиданно. — Мне сразу показалось, что хороший парень. Импульсивный только… но так это свойственно возрасту.
— Вы тоже ничего, — сказал я. — Для пожилого полицейского.
Лихачёв хмыкнул. Спросил:
— Ты правда был у Инсеков?
— У Инсека. Он вообще один торчит на орбите. И он не очень здоров.
— Ничего полезного не сказал?
— Я пытался выяснить, есть ли третья сила. Какой-нибудь космический ООН. Какие-нибудь «белые каски» на Земле. Чтобы попросить их вмешаться.
— Ну-ка, ну-ка! — оживился Лихачёв. — И что?
— Уклончиво всё. Я спросил, где искать. Он ответил: «Всё давно так близко, как только возможно».
Лихачёв несколько секунд шёл молча, размышляя. Потом спросил, понизив голос:
— Кто-то… из ваших?
— Говорят, что нет, — так же тихо ответил я.
— Прости, но у тебя с Миланой что-то было?
— Угу, — промычал я.
— Ну и?
— Она обычный человек, — ответил я. — Нет, не обычный… Она хороший человек!
— Тогда куда уж ближе-то, — задумчиво ответил Лихачёв. — Чёрт, мы чего-то не понимаем. Как я ненавижу эту инопланетную жуть… Знаешь, как устроен организм стражи?
— Даже знать не хочу, — резко ответил я.
— Разумно, — согласился Лихачёв. — Но это ещё ничего. Гнездо так вообще не материально… Наблюдатель не обязательно должен быть человеком, понимаешь, Максим? Даже выглядеть как человек не обязан. Может, эти кристаллики — их глаза и уши? Может, ветерок из кондиционера — разумная форма жизни. Может, это радиоволна в приёмнике!
— Тогда искать бесполезно, — сказал я.
— Вот и я о том. Не стоит рассчитывать на чудо.
Дарина и Милана вошли в зал, остановились. Как-то очень резко.
Следом вошли Елена с Наськой. И тоже замерли. Елена быстро прижала Наську к себе.
Я всё понял, я не дурак.
Я кинулся вперёд, опередив и Лихачёва, и стариков-разбойников. Выскочил между Дариной и Миланой, остановился.
Во-первых, двери «защищённой зоны» были открыты. Во-вторых, посреди зала стоял стул, а на стуле сидел Иван. Придерживал одной рукой портрет композитора Мусоргского и вроде как с интересом на него смотрел.
Потом медленно повернул голову, посмотрел на нас. Его взгляд остановился на стратеге, он едва заметно кивнул. Потом посмотрел на меня. Сказал:
— Великий был композитор. Пил много, на уговоры завязать не поддавался. К сожалению, людям свойственна тяга к саморазрушению.
Он встал, прислонил портрет к стулу. Неторопливо пошёл к нам.
Я услышал, как на руке Лихачёва тихо загудел моторчик.
— Полковник, неужели вы будете стрелять в вышестоящего начальника? — спросил Иван с любопытством.
— Я подал в отставку, — сказал Лихачёв.
Голос у него стал какой-то сиплый, клокочущий.
— Ясно, — кивнул Иван. — Тоже выбор.
Он остановился метрах в трёх перед нами. Я видел, что он ничуть не боится. Ни меня, ни Милану, ни Дарину, ни Лихачёва… никого.
— Думаю, объяснять ничего не надо? — спросил он.
— Не надо, — сказал я. — Вы Прежний.
— Есть в этом слове обидный оттенок, — улыбнулся Иван. — «Прежний», «Настоящий», «Будущий»… Да, мы переживаем крайне обидный исторический период. Но рано или поздно тварь на орбите сдохнет. Соглашение завязано на него, так что можно будет перелистнуть этот этап. Следующий корабль мы в систему не впустим, это была досадная ошибка. Может быть даже, мы слепим Луну обратно. В назидание.
Он кашлянул и кивнул:
— Да, Луну стоит вернуть. Даже место посадки «Аполлона» соорудим, американцы прослезятся от счастья. Но это дело нескорое. А нам надо решить нелепую проблему, которая, заметьте, равно неприятна и нам, и Инсеку. Эта проблема — стратег. Я вижу, что девочка уже всё просчитала и приняла решение. Очень достойно!
— Нет, — сказала Дарина.
Иван развёл руками.
— Тогда решением станет полная зачистка. Выбирайте.
И я услышал шорох в дверях «защищённой зоны». Он действительно чем-то напоминал так напугавший нас топот ног куколок.
Вот только был ещё быстрее и каким-то неприятно шелестящим, стрекочущим.

Часть третья. Глава 10
Глава десятая
Наверное, мне стоило догадаться раньше.
У меня словно кусочки паззла в голове сложились. И паззл-то был простецкий, для дошкольников, из двух десятков кусочков, а я всё то вверх ногами его собирал, то картинкой вниз.
Отец говорил, что работал с дедом Ивана. Потом тот ушёл, потом пришёл его внук… который сейчас, с годами, стал копией деда…
Да не копией! Это он и был. Просто стал моложе и назвался собственным внуком.
И в ресторане… Иван вспоминал, что приходил на открытие, хвалил винную карту. А ресторан открылся ещё до двухтысячного, какое ему вино тридцать с лишним лет назад?
Они долго живут. За наш счёт. И даже не особо шифруются.
Я обсуждал Инсеков и Прежних с одним из Прежних!
Представляю, какими идиотами они считают людей!
Да как я вообще мог подумать, что те, во власти, кто изучает Прежних и Инсеков, могут быть людьми? Если Прежние на Земле сотни лет! Да они давным-давно на самом верху! И сами себя ловят, разумеется. Уж такой важный вопрос они не оставят людям на откуп.
Стрекочущий звук приближался. Видимо, «защищённая зона» была больше, чем я запомнил, и Иван её вскрыл всю.
Вначале из дверей вышел боец. Точно такой же, как тот, которого я убил. Две дополнительные руки заканчивались роговыми конусами, направленными в нашу сторону. В двух обычных он нёс мальчишек-куколок, держа за ноги. То ли те оцепенели от страха, то ли он что-то с ними сделал, но оба свисали, будто куклы. Монстр даже не утруждал себя невидимостью, мы его прекрасно видели без очков.
Боец плавно отошёл к сцене, небрежно швырнул куколок себе под ноги. Изменённые остались лежать неподвижно.
А следующим показался тот, кого называли чистильщиком.
Честно говоря, я ожидал чего-то громоздкого, огромного. Вроде уничтожителя, который показался мне таким ужасающим в первый раз.
Чистильщик был совсем другим.
Из дверей потоком выкатилась волна крошечных созданий — кроваво-красные комочки плоти с ладонь размером, напоминающие освежёванных крыс. Где-то там, под ними, шевелились невидимые лапки, но каждый комочек казался противным, а не опасным. Оторвавшаяся бегающая мышца… вот только на каждом куске был крошечный глаз, до ужаса похожий на человеческий, и крошечный, непрерывно открывающийся рот с рядами мелких зубов. Комочки толкались, пихались, забирались друг на друга, отваливались в стороны и снова сбивались в кучу — текущий поток омерзительных созданий.
— Тюменские мыши! — выкрикнул Василий.
— О! Так информация о том случае всё-таки просочилась! — Иван заулыбался. — Тогда вы должны понимать, с чем имеете дело.
— Чего вы хотите? — неожиданно спросил Лихачёв. Голос у него по-прежнему звучал сдавленно, словно он каждый звук выплёвывал отдельно.
— Я же сказал. Стратег должна умереть, — Иван развёл руками. — Не спорю, мы бы хотели оставить малышку себе. Но учитывая все обстоятельства… мы подождём. Два стратега за короткий период времени — это уже материал для анализа. Инсек сдохнет, к нам вернётся контроль над Землёй. Будут новые стратеги! Сейчас важно, чтобы ни мы, ни наши враги не натворили непоправимого, верно? Мне удалось отстоять эту позицию, и с большим трудом. Сделайте же и вы шаг навстречу!
Удивительно — но мне казалось, что он говорит искренне. Старается, чтобы мы поверили и пошли навстречу. Ему действительно не хочется, чтобы Инсек ударил по Земле, если он заберёт стратега, и он не желает, чтобы его сородичи уничтожили человечество, если Инсек попытается забрать девочку.
 И он даже понимал, почему мы так упрямимся. Наши эмоции ему были доступны и понятны — не то, что пришельцу на орбите. Нет, он их ничуть не разделял, но понимал. Я так отношусь к одному приятелю, который любит виниловые пластинки, слушает их на каком-то здоровенном проигрывателе и говорит, что это круто и совсем другой звук. Как по мне, так никакой разницы с файлом, но я это считаю безобидным чудачеством.
Чистильщик тем временем прокатился всей своей бесформенной грудой по залу, явно нацелился на лежащих куколок, но боец издал рычащий звук и повёл перед собой конусом излучателя. Кусочки кровавой плоти развернулись и, словно оживший фарш из мясорубки, невозмутимо покатились в другую сторону. Словно показывая: «Ну, не получилось, ладно…»
Самое мерзкое, что я понимал — эти кусочки плоти когда-то были человеком. Или несколькими людьми. Даже в уничтожителях и бойцах оставался какой-то разум и подобие человека. А в этой кровавой массе уже ничего не было, кроме ненасытного голода.
Неужели это такая опасная тварь? А если её из огнемёта?
— Стратег, — тихо сказала Дарина. — Анализ.
— Прежний, возраст около семисот лет, — негромко сказала куколка. — В защитном рассогласовании. Уровень компетенции близкий к прим-два. Боец, ускоренная рядовая сборка, в начальной стадии умирания, излучатели заряжены. Чистильщик… выдержанный, третье почкование.
— Прогноз, — так же негромко произнесла Дарина.
— Наша смерть, — ответила куколка.
Она разжала ладошку и стала разворачивать леденец.
— Талант, — сказал Иван. Присел на корточки, заглянул Анне в глаза. — Детка, а как ты поняла, что я рассогласован?
— Да ты бы иначе к нам не вышел! — ответила Анна.
Иван улыбнулся и кивнул. Поднял голову, посмотрел на нас:
— Нет, я действительно очень расстроен! Но нет иных вариантов!
— Стратег, включи в анализ своё самоубийство, — сказала Дарина.
Анна пожала плечами.
— Вы будете уничтожены как свидетели, конечно же.
Иван прищёлкнул языком и выпрямился. Сказал укоризненно:
— Ну вот зачем, а? Да, конечно. Я бы вас убил, но быстро и без боли.
И рука Лихачёва отбросила меня с линии огня.
В кино я это видел, и по телевизору иногда показывали. Но вот так, в реальности, оказаться рядом с работающей силовой бронёй…
Во-первых, Лихачёв двигался быстро, очень быстро. Не сравнить с монстрами или Изменёнными, но человек бы так не смог. Миг — и полковник стоял перед нами, а пулемёт на правой руке грохотал, как отбойный молоток. Вряд ли он был многоствольный, но и одного ствола хватало, чтобы в грудь Ивана бил поток свинца.
Бил — и проходил насквозь.
Иван даже не пытался уклониться, улыбался в лицо Лихачёву, а пули прошивали его насквозь, не оставляя следов, будто шли через туман или голограмму.
Хотя нет!
Что-то всё-таки происходило! У Ивана подёргивалось лицо, а потом он сделал шаг назад и быстро скосил глаза на грудь, проверяя, всё ли в порядке.
Словно его чуть-чуть задевало. Самую малость. Может быть, если бы в него минут пять стреляло десять пулемётов, его бы ранило или даже убило.
Но у нас не было ни пяти минут, ни десяти пулемётов.
На руке Лихачёва что-то щёлкнуло, и пулемёт замолчал. Раздалось негромкое клацанье, стук… может, магазин новый загружался?
Иван покачал головой.
Чистильщик развернулся и, распадаясь на гигантский полумесяц, рванулся к нам.
Боец всё так же стоял, держа свои излучатели нацеленными на нас, но не стреляя.
«Помоги! — позвал я Гнездо. — Помоги, ну же!»
Гнездо не отвечало, Гнездо было в панике… и словно бы даже не из-за Ивана с его монстрами… вместо могучего прилива силы я ощутил какую-то дрожащую нервную боль. Гнездо чувствовало что-то ещё, что-то пугающее его до жути, до оцепенения.
«Мне бы только минуту! — взмолился я. — Я даже не призван, я доброволец… Только минуту, десять секунд!»
И я всё-таки ускорился! Неожиданно для себя и, кажется, для всех.
Елена медленно нажимала на спуск, и ствол обреза вспухал облаком сгоревшего пороха. Деда Боря, Виталий и Василий застыли, поднимая пистолеты. Дарина отбросила назад Наську и Анну, те летели над полом неспешно и беззвучно, а жница разворачивалась к Прежнему.
Боевой модуль на левой руке Лихачёва низко загудел и выплюнул струю огня — та плавно, по дуге, пошла навстречу «тюменским мышам». Вряд ли полковник успевал реагировать и целиться с такой скоростью, скорее, работала какая-то электроника.
Только Милана стала быстрой, почти как я.
Она бежала, огибая фрагменты чистильщика, едва опережая струю огня — к бойцу. И тот начал разворачиваться к ней, быстро и легко, мгновенно определив угрозу и направляя на мою бывшую девушку излучатель.
Я даже не пытался что-то крикнуть, помнил, что это невозможно.
Вырвал из кобуры пистолет, разрывая застёжки плаща. Сколько там у меня патронов, два или три?
Все три я всадил в нацеленный на Милану излучатель.
Макаров очень старое и неудобное оружие, примитивное, как всё вокруг, но было проще использовать именно его. В конце концов, я знал, куда попасть и с каким интервалом.
Излучатель распался в роговые щепки, а направленная в него энергия искала выхода.
Боец успел повернуть голову.
«Я лишь выполнял свой долг!» — мысленно сказал он мне. То ли с укором, то ли извиняясь.
И пламя, вспыхнувшее в руке, охватило его целиком.
На всякий случай я прицелился в Прежнего, но пистолет лишь щёлкнул, я выронил его, и он повис в воздухе.
Заряд огнемёта достиг чистильщика, окатил «тюменских мышей» — и те вырвались из огня, такие же кровянисто-лаковые, шустрые, совершенно не пострадавшие. Нипочём им был огонь, как Прежнему пули.
Милана прыгнула — накрывая собой куколок, защищая от разлетающегося облаком огня бойца.
Дарина бежала к Прежнему. Недостаточно быстро! Его и призванный бы не смог ударить, да и не помог бы никакой удар — Прежний был в рассогласовании, материя его тела частично сдвинулась относительно нашей реальности…
Откуда я это знаю?
Да плевать…
Прежний смотрел на жницу, лицо его делалось жёстче, он теперь походил на хищника, которого атакует обнаглевшая добыча. Он поднимал руку, чтобы пробить Дарине грудь и вырвать сердце, а потом, вторым ударом, выбить второе…
Нет, не хочу этого знать!
Только я мог что-то сделать, но я же не мог?
У меня же не было оснований?
Или были?
Или не было?
Заряд дроби наконец-то достиг Прежнего и прошил его насквозь. Видимо, какая-то дробинка его всё же зацепила — Иван поморщился и глянул на Елену.
Всего лишь глянул.
Женщину подняло в воздух и откинуло, с силой впечатав в стену.
Я повернул голову и посмотрел, как расширяются её зрачки.
Как куколка Анна засовывает в рот леденец на палочке.
Как Наська беззвучно кричит.
И я решил, что теперь можно действовать.
Горящая струя из огнемёта всё ещё била по чистильщику. Проходя мимо Лихачёва, я сделал так, чтобы огнемёт перестал стрелять, потом наклонился над набегающими элементами чистильщика. Поднял один (человеческая плоть, два мужских, одно женское и одно крысиное ДНК) и попросил чистильщика умереть.
А потом пошёл к Прежнему.
Для него я был слишком быстрым, но он всё-таки заметил моё приближение. 
Дарина тянулась к нему в безнадёжной атаке, я заглянул ей в мерцающие сиреневым глаза. Остановил импульс движения и положил на пол. Потом подошёл к Ивану, шлёпнул по вытянутой руке (кости сломались и сразу принялись срастаться), взял за горло, прижал к стене. Прежний погрузился в стену по самое лицо, выглядело это интересно и мне даже захотелось вывести его из рассогласования в такой позиции.
Но оснований к этому не было, к тому же возникший из-за совмещения материи выброс энергии уничтожил бы и всё здание, и, пожалуй, весь квартал.
Считать было лениво, и я вернул Прежнего на поверхность, прежде чем убрал рассогласование и совместил наш темп времени.
Разумеется, он не сопротивлялся. Смотрел на меня и ждал.
— Вы нарушили условия договора, — сказал я.
— Ни в малейшей мере, наблюдатель, — ответил Прежний.
— Вы убили человеческую женщину.
— Защита разрешена.
— Её выстрел не мог вам повредить.
— А вы убили бойца, хотя в опасности была призванная. Призванные выходят из-под действия договора и не являются объектами моратория.
Это была неслыханная дерзость. Но, к сожалению, он был прав. Поэтому я оставил эту тему.
— Вы объявили о плане уничтожения находящихся здесь людей.
— Слова. Лишь слова, — сказал Прежний.
— Проверим? — предложил я.
Я мог это сделать, Прежний это знал. И он сдался.
— Это была эмоциональная реплика, вызванная моим несовершенством, — сказал он быстро. — Я признаю формальное нарушение и готов нести ответственность.
— Вы близки к полной потере контроля над Землёй, — сказал я. — Есть ещё незаконное привлечение людей и слуг к конфликту!
— Стратег стала критическим нарушением баланса, — ответил Прежний. — Вы знаете, что мы искали другие пути, но их нет. Все последующие ошибки были совершены из благих побуждений.
Он даже улыбнулся и добавил:
— Я привлёк полицию к охране Гнезда после неудачного визита уничтожителя. Я поделился информацией с этим… телом. И поставил его на охрану. Я предлагал максимально гуманные выходы из ситуации. Вы должны знать, Высший. Вы достаточно глубоко погрузились… в проблему. Опасно глубоко. Некоторые даже могли бы сказать, что вы теряете непредвзятость, хотя речь идёт лишь об ошибках. Таких же, как и мои.
И это было правдой. Мы оба это знали.
— В договор будут внесены поправки, — сказал я.
— Мы готовы к переговорам, — ответил Прежний быстро. — Но проблему стратега придётся решить.
— Я решу, — пообещал я.
Отпустил Ивана и рухнул на пол.
Прежний осел рядом. Повёл головой, откашлялся. Начал массировать шею, с раздражением глядя на меня.
Что это вообще такое было?
Что я делал?
Как я мог всё это сделать?
Что такое я нёс?
Время замедлялось, точнее — возвращалось в норму. Лихачёв потряс молчащими стволами своего оружия, потом вдруг затопал к нам. В глазах Ивана загорелось предвкушение.
— Стойте! — крикнул я. — Не надо! Нельзя его трогать!
Лихачёв остановился.
— Быстро соображаешь, — сказал Прежний неодобрительно.
Деда Боря, Виталий и Василий сидели возле Елены. Глаза у той были закрыты, спина согнута как-то слишком сильно для живого человека. Наська обнимала Елену и тихо поскуливала.
Милана возилась с куколками. На сцене слегка дымились останки бойца, на полу мёртво лежали куски чистильщика. Огня не было, огонь весь погас бесследно.
Дарина села, посмотрела на меня, потом на Прежнего. В глазах у неё плескался ужас. Не вставая, я дополз до неё, обнял, мы замерли. Меня трясло.
— Что произошло? — спросил Лихачёв. — А? Кто-то может ответить?
Я смотрел на подходящую к нам Анну.
Одна рука у стратега была поднята, словно она держалась за чью-то невидимую ладонь. Другой она держала леденец, который мусолила во рту.
— Выплюнь! — выдохнул я.
Стратег вынула леденец. Осмотрела. Сказала:
— Это просто леденец. Малиновый.
Снова засунула конфету в рот.
Я смотрел в пустоту, которую она держала за руку.
И пытался представить себе, что же это было такое, на миг проявившееся во мне, а сейчас стоящее рядом со стратегом.
Что или кто.
Кажется, я понимал.
Зачем тело наблюдателю от такой силы, по сравнению с которой Инсеки и Прежние — две стайки смышлёных зверьков, грызущихся из-за вкусных козявок? Если уж ему надо обрести физическую форму — можно воспользоваться любой козявкой.
И от имени козявки надавать оплеух расшумевшимся зверькам.
Сколько раз он во мне появлялся?
Теперь мне казалось, что как минимум раза три. Может, иначе ему трудно было понять наши проблемы, не его это масштаб? А может быть, ему это было интересно? Самую капельку.
Как там сказал Инсек? «Всё давно так близко, как только возможно». Да уж, ближе некуда.
Одно я теперь понимал точно, наблюдатель — не Добро. В лучшем случае это Порядок. И нам очень повезло, что мы этот порядок нарушили в меньшей степени, чем Прежний.
Ну… или в какой-то момент, прыгая по человеческим сознаниям, он всё-таки проникся нашими чувствами?
На полкапельки?
Хотелось бы верить.
— Я с ним пойду, — сказала Анна, глянув в пустоту. — Это самый разумный и хороший выход.
Может быть, он и впрямь стал чуточку добрым?
Или удивительный маленький стратег была куда ближе к нему, чем к людям, Инсекам и Прежним?
— Удачи тебе, — сказал я. — Там конфеты найдутся?
Стратег улыбнулась. Наклонилась, чмокнула Дарину в щёку.
И растаяла в воздухе. Вот она была, а вот её нет.
Тому, кого она держала за руку, не нужны были экраны и плевать было на резонанс.
— А это что такое? — спросил Лихачёв. — Куда она ушла и с кем?
Иван с кряхтением поднялся. Оглядел нас — и внезапно улыбнулся. Широко и дружелюбно.
— Ребята, как же я рад, что всё обошлось!
— Вы нас провоцируете? — спросил я. — Народ, учтите, если на него напасть — он вправе убивать.
— Я не провоцирую, — обиделся Прежний. — Я очень рад, что ситуация разрешилась. Инсек на орбите, мы на Земле, Изменённые в Гнёздах, люди в безопасности.
Было и другое, невысказанное. Инсек умрёт, договор прекратит действовать, Прежние вернут себе всю власть.
— Я одного не понимаю, — сказал я, глядя Прежнему в глаза. — Почему вас вообще оставили, почему не выперли с Земли?
Иван широко улыбнулся:
— А! Так ты не понял? Высший об этом не думал, и ты не понял?
Он наклонился (Дарина рывком отстранилась) и тихо шепнул мне на ухо:
— Дурашка! Куда же нас выпнешь? Мы свои. Мы люди. Это наша родная планета!
Выпрямившись, он с явным удовольствием посмотрел на меня. Заговорщицки подмигнул.
— Не верю, — сказал я.
— Как угодно, — легко согласился Прежний. — Ты веришь в то, во что тебе приятнее верить. Мы никогда этому не мешали. Зачем?
Он потряс рукой, сжал-разжал кисть. Сказал:
— Вроде нормально… Ладно, счастливо оставаться. Никаких претензий! Вы, кстати, можете вернуться на службу, Лихачёв. Мы ценим добросовестных работников.
Лихачёв попытался шагнуть вслед ему, с явным намерением ударить. Но моторы тоскливо взвыли, и он застыл, будто статуя.
— Хреновы батареи… — сказал Лихачёв беспомощно. — Даже батареи сделать хорошие не можем…
Я поднялся, помог встать Дарине. Глянул в сторону сцены. Один из мальчиков сидел и вроде как хныкал. Второму Милана массировала виски. Я махнул им рукой и подошёл к Елене.
Старая докторша лежала и часто мигала, глядя в потолок. Пыталась подняться, Василий её удерживал.
— Отпусти меня, — бормотала Елена. — Отпусти, я врач, я сама всё знаю!
Наська заставила Василия убрать руку, помогла Елене сесть на полу
Елена села, потрогала себе живот, потом спину.
Да она же мёртвая была!
— Просто стукнулась, — неуверенно сказала Елена. — Да?
Я подумал, что тот, кто увёл с собой стратега, всё-таки что-то научился чувствовать. Ну, или придумал для себя логичное обоснование, почему Елене не обязательно умирать прямо сейчас.
— Я пытаюсь понять, — медленно сказал деда Боря, — что произошло. И чем всё кончилось. Этот драный козёл — Прежний?
— Да, — ответил я.
— Совсем как человек! — деда Боря выругался. — Вот же тварь! Натуральный рептилоид!
— Да, — повторил я. — Рептилоид. К гадалке не ходи.
Виталий глянул на меня с явным недоверием. Но, может быть, так показалось из-за очков. Человек в очках всегда выглядит более проницательным, чем на самом деле.
— Мы живы, — сказал я. — Это главное. Дарина?
Жница кивнула. Посмотрела на Милану. Сказала:
— Надо снять Призыв… Думаю, теперь пора. И вы сможете уйти.
Она смотрела на меня и улыбалась — так похожая на человека жница, у которой было два сердца, а про всё остальное я даже и знать не хочу.
— Ага, — сказал я. — Уже бегу.

Эпилог
Этот дурацкий плащ зарастил дырку!
Я его порвал, вытаскивая пистолет, а он опять был как новый. И, кажется, даже не пачкался. Продавцы туфтой не торговали.
Хотя шуточку с конфетой я никак не мог простить.
Но, с другой стороны, если бы я не дёргался, пытаясь решить, как мне поступить, что сделал бы в конце наблюдатель?
Не люблю торгашей. Но они всё же лучше… чем другие.
И зачем им всё-таки кристаллы?
— Максим, я не пойду, — сказала Дарина.
— Так мы уже пришли, — удивился я.
— Давай просто погуляем, — она попыталась вытащить ладонь из моей руки. — Солнце на улице, так давно солнца не было!
— Гуляющая по улице жница? — удивился я. — Мир сошёл с ума. Хорошо, мы на минутку. А потом погуляем.
— На минутку? — беспомощно спросила Дарина. — Наська в Гнезде одна…
— На пять. Наська справится, она же сказала. Только зайдём и выпьем чая.
Дарина выдохнула. Сказала:
— Ещё это платье! Я не носила платья с детства!
— Неправда, ты вчера его носила.
— Двадцать три секунды! — она едва заметно улыбнулась. — Нет, правда, я не нелепая в нём?
Я отошёл на шаг, осмотрел её. Сиреневое платье, конечно, так себе сочеталось с красными босоножками. Девчонки в такой ситуации какую-нибудь красную сумочку в руки берут… но, если бы я предложил Дарине сумочку, она бы меня точно прибила.
— Шикарно, — сказал я.
И позвонил в дверь.
Открыла мама. Внимательно посмотрела на меня. Потом на Дарину.
— Мам, это Дарина, я про неё говорил, — сказал я. — Угостишь нас чаем? Потом мы идём гулять.
— Здравствуй, Дарина, — сказала мама строго. — Скажи, как ты заставила этого оболтуса обратить на себя внимание? Мне порой кажется, что он живёт на другом конце Вселенной.
— О, — сказала Дарина. — Это было сложно. Мне пришлось его призвать.
Мама подумала и кивнула:
— Да. Наверное, это единственный способ. Кстати, у тебя изумительные глаза!
И мы зашли выпить чая.
В конце концов, мы ведь были живы, и мы были людьми.
Конец первой книги
Январь-февраль 2021 г.
Дорогие читатели!
Спасибо всем, кому понравился первый роман из цикла «Измененные»
Продолжение истории — в романе «Три дня Индиго».
Выкладка будет проходить на тех же сайтах — Автортудей, Литрес, Литмаркет.
Первый фрагмент — уже сегодня.
Темп выкладки будет быстрее.
«Три дня индиго
Часть первая
Глава первая
Обычно я на ночь плотно задёргиваю шторы. Не люблю, когда лунное кольцо светит в глаза.
Но эта ночь была слишком хорошей. Дождь прошёл и кончился к полудню: тёплый дождь в последний день марта. Воздух был в самую меру прохладным, так, чтобы можно было всю ночь лежать без одеяла и лишь под утро укрыться. Поэтому я оставил окно распахнутым, смотрел на потолок, где бегали тени от фонарей, слышал редкий гул машин, шаги и голоса запоздавших прохожих. И разговаривал с Дариной.
— К нам сегодня привезли девочку, — рассказывала она. — Большая уже, четырнадцать лет. Спрыгнула с балкона пятого этажа, вся поломалась.
Я поморщился, спросил:
— Дурында. Из-за несчастной любви, конечно?
— Нет. Чтобы стать Изменённой. Мне кажется, её могли и люди вылечить, позвоночник цел. Но родители не выдержали, привезли к нам.
— Такую взрослую?
— Мы берём и в этом возрасте. Если иного выхода нет. А она сказала, что спрыгнет снова или выпьет отраву, если её не возьмут.
— Взяли?
— Да.
— И… что?
— Пока жива. Дня через два будет ясно, как сработал мутаген.
— А ты уже знаешь, кем она станет?
Дарина помолчала. Эти вопросы Изменённые обсуждать не любили.
— Есть потенциал хранителя, — сказала она неохотно, но с затаённой надеждой. — Либо старшая стража, либо хранитель Гнезда.
Я понимал, что это значит. Если девочка изменится и станет хранителем, то Дарина сможет остаться жницей. Мы оба этого хотели. Может быть, потому Гнездо и приняло девочку, опасно взрослую для Изменения…»



Nota bene

Опубликовано: Цокольный этаж, на котором есть книги: https://t.me/groundfloor. Ищущий да обрящет!
Понравилась книга?
Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:
https://author.today/work/111630