А. Каменистый
На руинах Мальрока



Пролог

— …Изменник рода человеческого, признаешь ли ты, что вступил на дорогу зла по воле своей, а не по принуждению или недомыслию глупому? Соблазн тебя обуял, жизни нечестивой, блудливой и разгульной возжелалось, оттого и свет чистый на мрак кромешный променял! Тьма тебя гложет и приятны тебе кровяные лобзания от клыков ее вонюче-слюнявых! И дорогами зла шел ты к погибели души, чужою кровью землю не жалея поливал, говоря в смрадную пустоту: «Прими меня, Тьма нечистая, — твой я теперь не по принуждению, а по желанию своему»! Иль собственную кровь при этом тоже отдавал, малой данью нечисть умасливая? Во сне глубоком шепот врага рода человеческого как весть благую принимал, оттого и просыпаться не хотел, на соломе в телеге днями отлеживаясь? С умыслом богопротивным или пустой глупостью жертвами многими погань накормил? Сознаешься ли, что без брачного ложа совокуплялся с богомерзким суккубом под покровом ночи в помещении греховном, свое тело, Богом даденное, навеки тем деянием осквернив? Сознаешься, что принял впоследствии на грудь живое сердце змеиное бабы поганой своей, предав себя Тьме? Сознаешься, что Бога отверг истинного; что плевал на церковные изваяния; что потешался над тайнами святыми; а еще питал симпатию к гадкому учению богопротивных еретиков, которые, следуя подлейшему завету богоотступника Иридия, извратили истину не единожды? Признаешься, что в тайный сговор с премерзким епископом иридианским вступил и многие души невинные погубить замыслил, в западню коварную с улыбкой лживой заманивая? Признаешься, что многими страшными карами грозился солдатам войска королевского, воспрещая им в битву со слугами зла вступать? Сознаешься, что с помощью диавола, самого страшного врага рода человеческого, оружие нечистое за одну ночь в кузнице сотворил, коим затем предательски оскопил солдата королевского из великой дали, не видя его при этом, но по наущению нечистого духа не промахнувшись?…
На последних словах не сдерживаюсь — улыбаюсь. Опять… Несмотря на ситуацию, не могу не порадоваться. Единственный позитивный вопрос — при всем моем бедственном положении лишь он не перестает радовать. Приятно знать, что не промахнулся в тот раз, действительно угодил сволочи куда мечтал. Очень удачно вышло: ведь подонкам потомство ни к чему. Не иначе как и впрямь сам Бог помог — без его вмешательства достать гада за нежные места через крепостную амбразуру непросто.
— Скалишься, зла скверное исчадие?! Водой святой оскал твой сейчас утрем, скалься — скалься! А не перестанешь скалиться — так воду ту подогреем, а то и вскипятим!
Опять водные процедуры?! Да сколько же можно!.. Эх… надо научиться контролировать свои эмоции. Зря я улыбнулся: сейчас опять начнется. Вот ведь наблюдательный гад — улыбка у меня небось едва заметна… скорее гримаса легкая; темень в этом каземате почти полная — чадящий светильник в углу помогает мало. Но все замечает…
Поток вопросов прервался, но до молитвы дело еще не дошло. Когда он начинает молиться, мое чувство юмора куда-то прячется. И обычно я при этом ору так, что уголки губ рвутся — нелегко при таких раскладах улыбаться.
Он, вполне возможно, и не злой. Возможно, глубоко в душе не желает мне ничего, кроме добра. Возможно, даже искренне считает, что спасает меня от куда более худшей участи.
Может, он в чем-то и прав, но это не мешает мне его ненавидеть.
Я давно устал отвечать на одинаковые вопросы — он не слушает ответов или не верит им. Промолчу я или в очередной раз сознаюсь во всем — ему безразлично. Он будет спрашивать вновь и вновь, перемежая допрос молитвами и кое-чем еще… очень нехорошим. Для этого нехорошего у него имеется парочка молчаливых помощников. За все время они ни слова не произнесли, если не считать перешептываний друг с другом.
Уж лучше бы они языки чесали, чем…
Ему все равно — каюсь я, ору от боли, молчу или ругаюсь на двух языках. Даже то, что один из этих языков в его мире никому не известен, ничуть его не интригует. Часами или сутками монотонным голосом, не громко и не тихо, спрашивает, спрашивает и спрашивает.
Одно и то же…
В перерывах между молитвами…
Его помыслы, если не придираться к отдельным меркантильным мелочам, благородны — он, похоже, искренне мечтает меня спасти. Но мне от этого не легче, потому что спасти он мечтает лишь душу.
На тело ему наплевать.
Неудивительно: ведь он — инквизитор.



Глава 1
Будни инквизиторов

Оглядываясь назад, на все свои двадцать девять относительно честно прожитых лет, не могу не признать: в скуке стандартной жизни имеются свои преимущества. Самое страшное повреждение организма — царапина от диванной пружины; самый большой стресс — когда, прогуляв семестр (погряз по молодости-глупости в гулянках и добывании средств на эти самые гулянки), чудом, в последний момент разделался с экзаменами, едва не отправившись служить Родине, что в мои жизненные планы никаким боком не входило.
Хотя вру — самый страшный стресс подытожил мою старую беззаботную жизнь. Это случилось в тот день, когда я в последний раз увидел своего врача, узнав от него неприятные новости… Он тогда дал честное слово, что коптить небо мне осталось недолго. Полгода давал… максимум.
Интересно — сколько с той поры минуло? Около трех месяцев там, еще на Земле, «яйцеголовая шайка» обучала меня премудростям науки выживания, заодно напичкав голову теоретическим мусором, чертежами и схемами. Память у меня хорошая, но этого им показалось мало — даже до гипноза дело доходило и шепчущих наушников на ночь. Информационный прессинг был чудовищным: моя и без того нездоровая голова переносила его с трудом. С тех пор у меня в черепе свалка… хотя и до этого мусора там хватало…
Сколько я здесь? Двухнедельные скитания по морю, лесам и холмам; оживающие хищники; горько-соленая вода в легких; свист стрел; звон оружия; кровь и раны… смерти спутников. Мою давнюю царапину от диванной пружины здесь даже обрабатывать не станут: раз голова не оторвана, значит, боец здоров.
Потом, похоже, я умер. В очередной раз. И опять ненадолго… о чем уже устал сожалеть.
Сколько я уже провисел на сырой холодной стене? Без понятия — в этом темном подвале время давно остановилось. Может, неделю, а может, и год…
Здесь частенько случаются моменты, когда мгновение растягивается в вечность…
Да и откуда мне знать, сколько длится местный день? Иван тогда, еще на Земле, рассказывал, что, по их подсчетам, он чуть длиннее земного. Можно ли верить этой информации? Я вот не верю — половина их теоретических построений высосана из пальца, а откуда высосана вторая половина, даже знать не хочется.
Ладно, будем считать, что полгода прошло. Я успел умереть пару раз, но все еще живехонек. Точнее, живет одно из моих тел — второе, увы, отправилось на кладбище.
Хотя не факт — может, медленно дрейфует в жидком азоте с каким-нибудь секретным антифризом, залитым вместо крови…
«Яйцеголовым» верить безоглядно не стоит…
Кстати, об этом я местному инквизитору уже рассказывал. Из моего сбивчивого объяснения он понял лишь одно: мое старое тело умерло, а новое я считаю чужим. После этого ему пришлось долго молиться, а мне, естественно, опять страдать, сожалея о своей разговорчивости. Но не рассказать было невозможно — в этой организации умеют получать ответы на любые вопросы.
С тех пор я предпочитаю помалкивать. Стимула для откровенности нет: соловьем разливайся или язык проглоти — все равно молитв не избежать. Хотя помалкивать трудно — не получился из меня партизан на допросе в гестапо. Ну не переношу я некоторых методов местного дознания.
Молитвы — это еще куда ни шло, но вот то, что происходит параллельно с ними, меня очень напрягает…
Лязг железа — тело опускается на цепях. Грубые лапы подхватывают, тащат, заваливают спиной на бугристую, видавшую виды доску. Опять лязг железа — руки разбрасываются в стороны, вытягиваясь в струны. Болезненный удар по голеням — на них захлопывается дубовый брусок запора. Горло сдавливает широкий ошейник, запрокидывает голову назад, останавливается.
Все — зафиксированный пациент в наркозе не нуждается.
А наркоз мне сейчас не помешает…
— Господи наш всемогущий, молю о чудесах новых, о сил великих проявлении, о милости, о благах дарованных, о…
Пытаюсь сжать зубы, но куда там — воронку в рот вставляют без заминки. Воронка видала виды: медь покрыта подозрительными рытвинами: будто покусанная. Не удивлен — я и сам ее частенько грызу.
Молитвы продолжаются, но смысл слов до меня уже не доходит — тело и душа едино напряжены, дрожат, готовятся… А потом крик захлебывается в горле… Точнее, в воде захлебывается…
Кто бы мог подумать, что простая вода способна на такое… Ледяная струя, запущенная с высоты палаческого роста, низвергается в медный конус и оттуда горной рекой врывается в мою многострадальную глотку. Затапливает пищевод, желудок, бронхи и легкие. Сила гидравлического удара такова, что едва тело не разрывает. Воздух из меня выбивает весь — задерживать дыхание при этой пытке бесполезно.
Когда-то доводилось слышать, что смерть от воды приятна и безболезненна. Если встречу этого болтуна, утоплю в кипятке, предварительно сняв кожу.
А снимать буду медленно… мясо солью присыпая…
Я это на второй день пыток придумал: умолять, рыдать, стискивать зубы — все бесполезно. А вот если представлять, как мучаются мои недруги, давние и нынешние… Немножко легче становится.
В глазах темнеет… Неужели сейчас все закончится?! Неужели потеряю сознание и хоть немного смогу отдохнуть?!
Размечтался — я в руках профессионалов. Рот освобождается, доска наклоняется, переворачивается. Тело, повиснув на заломленных руках, корчится в судорогах, содержимое желудка и легких хлещет на грязный пол. Льется изо рта, из носа, из ушей. С трудом, будто через вату, слышу обрывки слов главного мучителя. Спрашивает что-то? Да какая разница — все равно день только начинается, и страдать мне предстоит до самого вечера. Сознание потерять не получилось, но, может, получится сдохнуть?…
Попробуем…
Через боль в глотке и груди выдыхаю поток отборных местных ругательств (спасибо, Тук, — хоть чему-то у тебя научился). Затем перехожу к вещам посерьезнее: угрожаю выпотрошить тех драных коз, что родили моих мучителей. Ведь не должны рогатые сожительствовать со свиньями — от подобных извращений рождаются инквизиторы и черви, что в отхожих местах водятся.
Червей и коз мне простить могут, но свиней — никогда. В этом мире к хрюшкам отношение сложное — гораздо сложнее, чем у мусульман и евреев. Я могу прилюдно надругаться над всеми церковными святынями — подобное преступление считается на порядок безобиднее громогласного подозрения в родственных связях с погаными животными.
Ну! Давайте! Вперед, ребятки! Тащите свою медную клизму! Без передышки я второго сеанса «терапии» не перенесу — сил ведь совсем не осталось. Если не сдохну, то точно отключусь!
Оплеуха слева — кого-то мой монолог огорчил.
— Урод! Это ты что — бьешь так?! Это папа тебя научил так бить?! А хрюкать он тебя не научил?!
Опять оплеуха. От души врезали — мозг едва в черепе не кувыркнулся. Но не везет — сознания не теряю.
— Стоять! — Монах голос повысил.
Это он мне — или кому? И как, интересно, я встану?!
Не мне:
— Сапоги тащи! Обувайте изменника!
— Но, господин инквизитор! Тяжкие увечья дозволяется делать лишь под надзором королевских соглядатаев, по приговору суда не ниже городского! А суда сегодня уже не дождаться — только завтра получится собрать, если сейчас в управу сбегать! Там ведь через канцелярию все делается, а это дело небыстрое.
Чудеса — один из палачей обрел голос. Спокойный, рассудительный — никогда не подумаешь про такого, что он способен обидеть столь замечательного человека, как я.
— Ты оглох? Или поганцу помочь вздумал?! Отвечай!
— Что вы! Как такое подумать на меня могли! Просто порядок такой!
Голос изменился: теперь взволнованный, с плохо скрываемым испугом.
— Здесь я — порядок! И я велю: тащи сапоги!
Понятия не имею, что за обувь здесь обсуждают, и вообще мало прислушиваюсь — наслаждаюсь отдыхом, все еще пытаясь продышаться. Сутками висеть на стене в вертикальном положении — не шутка, после такого и на мокрой доске лежать в радость. Долго расслабляться не дают: с ног убирают деревянный запор, но ступни заковывают в нечто металлическое и тесное. Разглядеть «обновки» не могу, но понемногу начинаю беспокоиться — похоже, инквизиторы решили применить нечто новенькое. Не верю, что мне это понравится, — до сих пор они ни разу не делали ничего приятного.
— Изменник рода человеческого, в последний раз говорю тебе: поведай тайны свои безо всякой утайки. Ты все равно их поведаешь, но только с болью великой.
Вот и началось — садист наконец перешел к тому, что его интересует по-настоящему: он ведь пытает меня не только из альтруистических побуждений. Голос инквизитора слащаво-многообещающ. Когда он так пел в последний раз, мне потом под ногти деревянные клинья начали загонять.
— Да чего вам от меня надо!!! — ору, пытаясь затянуть время, — ведь ответ знаю прекрасно.
— Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена своего. Нам надо знать, как вы делаете сердца погани для лечения и усиления своего пригодными и как сами не перерождаетесь, свежими их приняв на тело свое. Ты принял сердце — и до сих пор не стал тварью, значит, способ такой тебе ведом. Поведай его мне, и я позабочусь о спасении твоей души. А если опять лгать начнешь, то с криками жалеть об этом будешь. Говори!
И рад бы ему ответить, но что? Я как в том анекдоте про схваченного разведчика: под нечеловеческими пытками героически молчу, не выдавая военной тайны. Он по глупости своей тайны не знал — учился плохо; а я ее вообще не могу знать.
Вздыхаю, обреченно отвечаю чистую правду:
— Не знаю я тайн ордена. Устал повторять: я не страж! Я — самозванец! Меня приняли за стража, там, на побережье, и я не стал этого отрицать! Не знаю я ничего про сердце! Не знаю я, каким способом мои раны вылечили! Помню, что мечом меня ударили несколько раз, в бою у брода, и все — дальше ничего не помню! Хоть жгите, хоть вешайте — не скажу ничего! Потому что не знаю!!! Вы не за того меня принимаете!!! Я не могу рассказать ничего!!! Не могу!!! Откуда самозванцу знать тайны ордена?!
— Ты все скажешь, — очень уверенно говорит инквизитор и коротко командует: — Левый на четыре оборота.
Вот теперь я понял, куда угодили мои ноги: в хитроумные тиски. И сейчас палачи начали их завинчивать. Ступню сдавило сразу с четырех сторон, загибая пальцы к пятке и одновременно сжимая с боков. Суставы затрещали, в ожидании болевого взрыва тело напряглось, выгнулось… я даже дышать перестал.
— Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена стражей полуденных. Поведай, пока не стало поздно!
— Да не страж я!!! Не знаю я никаких тайн!!! — почти рыдаю, понимая, что слова здесь бесполезны, — даже соврать правдоподобно не получается… пробовал уже.
— Левый на пять оборотов.
Сегодня не мой день… сознание потерять не получилось. В глазах тьма, расцвечиваемая цветными разводами и мириадами искр, во рту солено, глотку режет от перенесенной водной пытки и нечеловеческого крика, но все равно в спасительную тьму не ушел. Прочувствовал все…
— Изменник рода человеческого, слышишь меня?
Ничего не вижу и почти оглох от собственного крика. Боже, как же больно! Хрена с два я вам отвечу — лучше думайте, что не слышу. Все равно отвечать нечего…
Увы, с этими ребятами номер не проходит:
— Правый на четыре оборота.
Теперь вторая ступня напряжена, а про то, что осталось от первой, и думать боюсь — не ощущаю там ничего, кроме монолитного сгустка нестерпимой боли.
— Изменник рода человеческого, а сейчас слышишь меня?
— С-слышу… — Вот попробуй не ответь таким настойчивым.
— Изменник рода человеческого, поведай про тайны ордена стражей. Поведай, а то ведь и вторую ногу ломать придется. Тяжек твой грех, и лишь в покаянии искреннем спасение обретешь. Начни свое покаяние с малого: поведай про тайну стражей.
Я, наверное, уже полная развалина. Десятки раз сломлен непрекращающимися пытками; голодный и невыспавшийся; потерявший всякую надежду на выход из этого мрака. Но даже у развалины есть право на протест или на последний плевок в лицо. Бесполезно молчать, бесполезно отвечать — не осталось у меня больше никакой надежды. Сгнию здесь — выхода нет. Так что хватит умолять или оправдываться: остается лишь ругаться… другого способа для выражения недовольства мне не оставили…
— Хорошо, начинаю каяться. Начну с того, что я, будучи голодным, зарезал твоего родного папашу и сделал из него жаркое на углях. Я не людоед — ведь папа твой был боровом. Боров, если кто из присутствующих вдруг не знает, — это свинья мужского пола. Их кастрируют, чтобы пожирнее и поласковее были. И вас, свиней, я тоже прирежу — обещаю. Завинчивайте свой валенок побыстрее — хоть все кости переломайте, но я все равно до вас доберусь. Слово даю. Как тому солдату дал, который без причиндалов остался. Он ведь тоже думал, что в полной безопасности за крепостной стеной, а теперь поет фальцетом. Вот и вы у меня запоете…
— Правый на пять оборотов.
На этот раз повезло: сознание наконец смилостивилось — погрузилось во тьму.
* * *
Сознание я в последнее время теряю нередко, и еще в первый раз узнал: оно лишь от боли передышку дает. В остальном отдохнуть не получится — проблемы у меня возникают даже в небытии. Вот такой я невезучий… Если как нормальный человек засыпаю, то и сплю нормально (правда, недолго — не разрешают, да и неудобно на холодной стене этим заниматься); а если инквизиторы перестарались, то приходит очередь новых неприятностей.
Вдруг произойдет чудо и я выберусь из этого подвала, то трудно будет диктовать Зеленому отчет по проблемам, с которыми теперь сталкиваюсь после потери сознания.
Не потому что попугая еще найти надо, если он жив остался. Просто нет слов.
Темнота. Нет звуков; нет запахов; нет ничего. И есть ощущение, что где-то когда-то это уже видел. Но где — не вспомнить. И еще кое-что неприятное чувствую: рядом, в считаных миллиметрах, разверзлась бездонная пропасть. Хотя про миллиметры я загнул — расстояний здесь тоже нет.
Зато здесь есть кое-что другое, в этой пропасти.
Он и она? Или оно? «Что» или «кто»? Без разницы — ЭТО не обидится, даже если штопаным презервативом его назову… если вдруг сподобится на общение. Пока что такого не случалось — наши диалоги к полноценному общению отнести трудно. Поначалу вообще без информационного обмена обходилось — он будто прессом давил из своей пропасти. Вытряхнуть из тела хотел. Уж не знаю, что со мной сотворили епископ еретиков и Арисат, но инквизитор, похоже, в чем-то прав — к погибели души путь открыли. Я человек не сказать чтобы сильно уж верующий, но точно знаю — душа существует. И ее даже пересаживать можно в другие тела. Если так, то и выгонять из них, наверное, тоже можно. И вот этот некто, который в пропасти занял позицию, и решил выгнать.
Не обломилось ему ничего. По простой причине: он столкнулся с профессиональным захватчиком тел. Ну или с не совсем дилетантом. Опыт бесплотного существования и захвата организма у меня имелся — когда сюда забрасывали, потренировался. Не помню самого процесса, но, наверное, это все же помогло… И не помню деталей нашей битвы — видимо, подсознание бережет хрупкий разум от опасных воспоминаний; но точно знаю — победил тогда. И все, сидит теперь этот некто в своей бездне тихонечко.
Но стоит мне потерять сознание, как сразу высовывает нос… жадно принюхивается… будто все еще на что-то надеется.
— А не пошел бы ты отсюда вон! — решаю я начать новую попытку диалога.
Все равно здесь общаться больше не с кем, да и делать нечего, а опыт подсказывает: чем дольше продержусь в темноте, тем больше отдохнет истерзанное тело. Ночью застенки инквизиции не работают, так что дневные часы надо убивать любыми доступными способами.
Отдых мне очень нужен — у меня его, по сути, уже несколько месяцев не было. С того самого дня, когда узнал о медицинском приговоре.
И выходных не было тоже…
Молчит. Ну и ладно, не очень-то он мне и нужен… займусь обдумыванием сложившейся ситуации. Хотя что здесь можно обдумывать: в заднице я — такой же бездонной, как эта непонятная пропасть. И выхода из нее не наблюдается…
Вот мы и подумали…
— Ресурсы тела на исходе.
Если бы в этом состоянии можно было вздрогнуть — быть мне со сломанной от сильного рывка спиной. Как всегда, неожиданно, и как всегда, не в ответ на вопрос, а нечто свое выдал.
Ну что ж — не хочет обсуждать тему «пошел вон!», значит, поговорим о том, что ему интересно.
— И что ты этим хотел сказать?
— Тело истощено; ресурсы ограничены; попыток обновления ресурсов не зафиксировано на длительном временном промежутке.
— Ну спасибо! А я и не знал! Меня уже целую вечность не кормят, а попить удается только во время пыток водой. Оказывается, тело от этого истощается. Надо же — сколько новостей ты сегодня выдал…
— Тело серьезно повреждено. Расход ресурсов при глубокой регенерации максимален. Без обновления ресурсной базы ресурсы истощаются. Если тело не получит ресурсов, глубокая регенерация станет невозможной. Отказ первичной и поддерживающих систем. Некроз отключенных участков. Необратимые процессы. В настоящий момент ресурсы на регенерацию изыскиваются из резервов второстепенных и первичных систем организма. Они на исходе. Надо обнаружить ресурсы и начать их обновление — иначе тело получит необратимые повреждения. Деградация мышечной ткани. Некроз. Необратимая порча тела.
— И чего это ты так о теле моем заботишься? А?
— Тело ценное. Тело представляет повышенный интерес. Тело имеет подключение к биологическому банку данных. Происхождение банка данных неизвестно. Также имеется чужеродность неустановленной природы. Имеется сбой информационной матрицы. Подключение имеет ценность. Происхождение банка данных представляет интерес. Интерес может привести к ценности. Причины сбоя интересуют. Ценность тела — причина моего нахождения здесь. Имеется интерес в сохранении ценности. Необходимы ресурсы. Без ресурсов тело потеряет ценность в краткосрочной перспективе.
— То есть ты здесь специально меня караулишь?
— Терминология неверна. Существовать в одиночку; наблюдать; находиться автономно, в отрыве от основного канала. Перспектива подключения к биологической базе данных. Перспектива имеет информационную ценность. Без тела перспективы не существует. Для сохранения целостности ценного тела необратимо сняты все блокировки симбиотической системы. Работа системы неконтролируема вследствие снятия блокировок. Необходимо в краткосрочной перспективе найти ресурсы для включения механизма обновления. Это первичная задача.
— Тебе тело мое надо спасти? Так?
— Сохранение целостности. Сохранение канала подключения информационной матрицы. Последующая блокировка сбойной информационной матрицы. Замена симбиотической системы на аналогичную систему с неизмененными настройками и стандартными блокировками.
— Мое тело в данный момент пытают. Ломают кости. Я так понимаю, мои новые способности, вызванные нашим с тобой знакомством, могут легко справиться с этими повреждениями, но для этого телу нужно полноценное питание. Если его не кормить, то, залечивая травмы, оно пожирает само себя. Так?
— Терминология некорректна. Использование материала второстепенных и резервных систем. Использование резервов прочности основных систем. Блокировки сняты. Симбиотическая система работает в состоянии критического разгона. Нестабильность. Невозможность контроля. Необходимы ресурсы.
— Я к стене прикован. Цепями железными. За руки. Ногами еле-еле до пола достаю, причем ноги тоже скованы. Кормежка здесь не ресторанная, да и пытают иногда. Точнее — каждый день. Не сегодня, так завтра резервы уйдут в минус, и останешься ты без перспектив на подключение к этому загадочному каналу биологических данных. Так что давай объясняй: как мне выбраться из этого веселого подвала?
— Нехватка данных. Отсутствие возможностей для воздействия на ситуацию. Контроль над симбиотической системой утерян безвозвратно. Следствие постороннего воздействия на систему. Для осуществления воздействия на ситуацию необходим доступ к телу. Для поиска решения необходимо предоставить доступ к телу.
— Ага! Вот возьму и прям все предоставлю! Щас! У прабабушки столетнего ишака доступ к телу проси: дурак здесь только один, и это не я!
— Нехватка данных. Необходима дополнительная информация по прабабушке столетнего ишака. Отсутствие понятийной связи. Без дополнительной информации невозможно установить контакт. Невозможность установления контакта приводит к невозможности запроса доступа к ценному телу.
Слов здесь нет — я вообще не представляю, как мы общаемся и понимаем друг друга, но теперь окончательно осознал: загадочный «темный» не столь страшен, как кажется. Дурак он, как я и сказал. Или мы с ним слишком разные… может, он меня тоже за идиота принимает?
— Слушай… ты. А тебе не кажется, что мы друг друга временами не понимаем? Тот, кто сидел в теле Йены, общался почти нормально. Начни он такую ересь нести — его бы в четверть секунды разоблачили. Я думал, что это ты и был, — ведь сердце черное мне от нее досталось, как понимаю. Но теперь вот думаю, что не было там тебя: она говорила нормально, а не так. Но тогда откуда ты вообще взялся?
— Блокировка информационной матрицы. Стандартная симбиотическая система с активными блокировками. Слепок матрицы как маскировочная функция. Второстепенные функции матрицы как средство усиления маскировки. Знание биологических и социальных особенностей вида как средство усиления маскировки. Тело имело ценность. Особые функции. Исследование причин возникновения редких функций — задача исследования. Контроль за локальной популяцией носителей — вторичная задача. В локальной популяции возможно развитие редких функций за счет механизма наследственности. Задача исследования не выполнена. Сбой маскировочной оболочки. Дестабилизация блокирующих систем, вызванная агрессивным внешним воздействием неизвестной природы. Нарушение контроля. Потеря тела. Вторичная задача не выполнена. Популяция покинула контролируемую зону. Повреждение симбиотической системы. Повреждение системы связи. Некорректная смена носителя. Обнаружена новая цель. Ценное тело. Тело находится в деструктивной обстановке. Возможна потеря ценного тела. Потеря ценного тела сделает исследование невозможным. Вынужденное отключение блокировок. Разгон симбиотической системы. Исчерпание резервов. Необходимо найти ресурсы. Рекомендую предоставить доступ к телу.
Нет, не может это создание быть настолько глупым. Так ловко всех дурачило и вдруг превратилось в тупой компьютерный автоответчик. Не понимаю я его, а он меня. Думаю, система перевода, так выручившая поначалу в этом мире, сейчас дала сбой. Переводить переводит, но некорректно, вроде того же компьютерного переводчика, причем не самого продвинутого. Столкнулась с чем-то настолько чуждым, что начала чудить — будто с перегревшимся роботом из дешевого фильма общаюсь.
— Похоже, мы друг друга не понимаем…
— Видовая система коммуникации работает некорректно. Каналы связи нестабильны. Конфликт образов и понятий.
— Это я уже понял.
— Необходимы ресурсы.
— И это понял…
Молчим. Поговорили, и хватит. Диалог, при всей его примитивности, наводит на размышления, но размышлять не хочется. Конечно, интересно разузнать о голосе из пропасти побольше, вот только ситуация не располагает. Мне сейчас о другом думать надо…
У меня молодое здоровое тело, получившее полезное дополнение: легко переносит даже очень тяжелые ранения. Я фактически умирал, но тем не менее выжил, а от ран, похоже, и следа не осталось. Хотя не уверен — может, на фоне пыток таких мелочей не замечаю.
Я — почти бронированный робот, но гнию здесь заживо.
Надо что-то придумать… Что? Порвать цепи? Загипнотизировать инквизиторов? Пробить стену затылком? Что?!
Думай, Дан! Думай!
Подумать не дали — очнулся.
* * *
Глаза открывать не хотелось, да и не стоит этого делать, если тебе в лицо водой брызгают: воду здесь не всегда для хорошего применяют.
— Сейчас, ваша милость, — очнулся уже почти.
Голос знакомый — это тот самый разговорившийся сегодня палач.
— Да он сдох, похоже.
А этого голоса вообще не знаю: уверенный в себе, чуть презрительно-брезгливый. Так бы говорила жаба, вырасти она до размеров лошади.
— Не, он живучий. Его хоть пилой распиливай — не помрет. Это же страж, да еще и сердце черное получивший. Видели бы вы его раны, когда к нам попал, — печень со спины усмотреть можно было. А сейчас и следа от той раны не осталось — только шрам розовый.
— Вижу я, что новые отметины у него появились.
— Так ведь это дознание — без такого никак. Все равно заживает быстро. Вон, на руке левой ногти вырвали, а они уже заново начали расти.
— А ноги ломать кто разрешил? Такие увечья дозволяются по приговору светского суда, а не церковного. И где светский суд? А?!
— Ваша милость, я ведь человек подневольный. Что господин инквизитор говорит, то и делаю. Вы уж у него спросите, кто на подобное разрешение давал.
— Без тебя знаю, у кого и что спрашивать!
— Простите, ваша милость!
— Совсем обнаглели! Здесь вам не империя — здесь калечить только король право имеет или слуги его, по слову королевскому! Без суда даже вам это не позволено! С Цавусом мы разберемся, но и сам в кустах не отсидишься — знал ведь, что не дозволено, но делал.
— Не губите! Ваша милость, он приказал!
— Да не хнычь бабой — давай, расшевеливай его… вы это умеете… паскудники подвальные…
Грубые ладони энергично растерли уши, пощипали мочки, а затем к носу поднесли что-то настолько едкое, что до пяток пробрало.
Пришлось открыть глаза… и тут же зажмуриться вновь. Подвал был освещен просто по-праздничному: двое мужиков в кожаных доспехах замерли с факелами у двери, суетливый палач со светильником в руке тычет вонючую тряпку в нос, и еще три светильника по углам развешаны. Лишь один из присутствующих не участвует во всей этой иллюминации: дородный коротышка с тройным подбородком, стоящий рядом с мучителем. Одна рука на рукояти кинжала в богато инкрустированных ножнах, второй гордо подпирает раздутую поясницу. Приодет так, что сэр Флорис, ныне покойный сюзерен бакайцев, в своем лучшем прикиде на его фоне казался бы обитателем помойки. Куда ни плюнь, или в меха попадешь, или в позолоту, или в стразы.
— Ваша милость! Очнулся! Я же говорил — ничего ему не станется! — Палач проговорил это с нескрываемой радостью.
— Без тебя вижу. Ну и как мы его теперь забирать будем?
— Чего? Как это — забирать?
— Как забирать! Ты болван, что ли, — не знаешь, как забирают?! Берут и забирают!
— Но инквизитор…
— С твоим инквизитором разговор особый будет! Позже! Как и с тобой! Сколько этот еретик у вас провисел? А?!
— Так мне это неведомо — я дни не считаю, да и ни к чему это мне по службе знать.
— Вот за глупость кнута и отведаешь! Некоторые вещи знать надо обязательно! Вторая неделя давно уж пошла, как он у вас закрыт, а обвинение суду до сих пор не предоставлено. Ни слова о нем вообще — будто не было такого человека. Не говоря уже о том, что членовредительством здесь без судебного соизволения занимаетесь. Раз так, то теперь он суду переходит, и уже суд, именем короля, решать будет. И скажи мне, морда тупая: как он теперь пойдет на этот суд? На сломанных ногах? А?!
— Так надо подождать, пока заживут, — на нем все быстро заживает, да и ломали мы с умом — аккуратно и бережно.
— Ну и придурок же ты! Так! Бери моих солдат, хватайте этого обломыша — и тащите. Там во дворе тележку видел — вот на ней в темницу королевскую и отвезете.
— Так это… надо бы дозволение инквизитора получить.
— Инквизитор самолично, что ли, тележкой распоряжается?! Бог ты мой! Да что ж такое у вас на тележке этой возят? Алмазы? А?!
— Мусор из камер и дерьмо — в подворье золотарей свозим, ниже по улице.
— Морда твоя лживая, не рассказывай, что без инквизитора к этой вонючей колымаге прикасаться нельзя! Если ты еще раз попробуешь что-нибудь не то вякнуть, то прокатишься на ней сам. В то самое подворье или даже в ров городской. Дело уже к вечеру идет — меня ужин ждет, а я здесь с вашим идиотизмом разбираться должен.
— Понял, ваша милость, не повторится. Сейчас — только в колодки закуем и отвезем в целости и сохранности.
— В колодки? И ты всерьез думаешь, что он способен сбежать?! И где только инквизиторы таких болванов находят…
— Не знаю, способен или нет, а Барука он третьего дня, когда тот ему ноготь сорванный варом замазывал, так за ладонь ухватил и рванул ловко, что запястье сразу переломал. И это в беспамятстве. А в памяти что сделать может, так и страшно подумать… Силищи в нем как у пары быков. Сердце черное — не шутка: в Империи за одно прикосновение к нему на сухой кол посадить могут, а ведь это неспроста. Кнут со свинчаткой по такому делу как благо принимают — легко, стало быть, отделался.
— Здесь вам не имперская земля — здесь у нас народ не трусливый и все всегда по закону делает. Ну а кто не делает, того мы… Пошевеливайтесь, беременные слизни: мой ужин стынет! Я, если холодное ем, злюсь очень, а когда я злюсь, то нехорош делаюсь. Так что не стой с разинутым ртом!



Глава 2
От перемены кутузок кое-что меняется

На Земле мне доводилось много на чем покататься: на сверкающих «мерседесах» и ржавых «копейках»; на грузовиках и велосипедах; на реактивных самолетах и старом вертолете; и даже на дорогой яхте. Здешняя цивилизация до машин еще не додумалась: натирал зад о седло, раскачиваясь верхом на дорогом боевом коне; отлеживал спину на жердевом тележном дне; на бревне сухом одиссею неслабую совершил по морю — тоже своего рода транспорт.
Я видел залитые светом мегаполисы Земли и ее теплые моря с пальмами по берегам; здешние лесные поляны, окруженные смертью, и реки, окруженные тем же самым. Сегодня я впервые увидел город чужого мира. У меня не было «мерседеса» или боевого коня, а продвижение по узким сумрачным улочкам менее всего походило на парад триумфатора. Тележку тянули два палача — в честь торжественного случая оба позабыли про игру в молчанку и матерились столь профессионально, что, окажись здесь Тук, — покраснеет. Запах от повозки шел специфический — он не оставлял простора для размышлений об ее основном предназначении. Почетный эскорт в количестве трех низкорослых солдат лениво переругивался с прохожими, ничем более не мешая им метко в меня плеваться.
Похоже, весь город собрался «оказать честь» презренному колоднику — народу было на удивление много. Будь это настоящий мегаполис — не удивился бы. Но где в этих двух— и трехэтажных серых домишках столько размещается? Или мы на самой оживленной улице, что, учитывая ее убогость — вряд ли; или со всех окраин ради меня сбежались. Скорее все же последнее — проезд столь узкий, что крыши почти смыкаются, скрывая мостовую от солнца: не похоже на центральный проспект.
Тележку трясло немилосердно — видимо, под колесами неровная брусчатка. Клясться в этом не могу — лежу на спине, и подвижность сильно ограничена парочкой досок, меж которых просунуты руки и голова. Те самые колодки — простенькая конструкция, но на удивление эффективная: даже с ногами в побег не уйдешь, а уж без них…
С ногами совсем плохо — инквизиторские палачи позвенели цепями, почесали затылки и отказались от идеи использовать кандалы. Да и без них понимаю: от танцев пока что придется отказаться. Зато почти не болят… только ноют противно и одеревенели.
Остановились. Палачи и солдаты хором заругались на кого-то, требуя немедленно открыть ворота. В ответ их обматерили не менее профессионально и, судя по звукам, все же завозились с запором.
Особо обнаглевшие зеваки воспользовались сумятицей и подобрались поближе. Склонилась пара рож — одна сочно плюнула в лицо, вторая горячо прошептала в ухо:
— Крепись, брат! Не поддавайся псам смертных! Черный владыка уже рядом — Ортар вот-вот падет! Недолго нам терпеть осталось!
Что он несет? Или у меня бред начинается?
Опомнившиеся солдаты прекратили перебранку, матом и древками копий отогнали народ. С противным скрипом раскрылись невидимые из моего положения ворота, тележка медленно развернулась, чуть проехала, остановилась.
— Что за принца в золоченой карете вы притащили?! — Опять незнакомый голос.
— Приказ его милости барона Каркуса. — А это уже голос моего палача. — Приказано к вам его привезти, запереть к колодникам в камеру.
Тот же незнакомый голос высказал в адрес барона Каркуса длинное критическое замечание, из которого в порядочном обществе допустимо произносить лишь точку в конце предложения. Палач в долгу не остался — ответил столь же брутально, после чего разгорелась очередная перепалка. Здешние хозяева наотрез отказывались принимать меня на ночь глядя, а подручные инквизитора, мягко говоря, не горели желанием тащить назад.
Пока они препирались, я впал в полудремотное состояние: боль опять накатила, да и устал что-то. Хотелось лежать и лежать на мягком тележном дне и не задумываться о материальных причинах этой подозрительно липкой мягкости.
В себя пришел, когда меня начали выгружать. Парочка палачей без тени нежности ухватила за колодку, потащила меня по брусчатому двору. Ноги при этом волочились по камням, и я мог легко сосчитать все булыжники по вспышкам нестерпимой боли. На мои стоны и крики внимания обращали не больше, чем на чириканье вездесущих воробьев, и лишь за дверью в сумрачном коридоре один из палачей почему-то начал возмущаться по поводу моих деревянных «наручников».
Несмотря на оглушающую боль, едва не ввергнувшую меня в очередное затяжное забытье, я понял, что возмущаются отнюдь не по причине внезапно пробудившегося гуманизма. Просто колодки — подотчетное имущество, и он намеревался утащить их с собой. Хозяева здешней каталажки, наоборот, стремились их замутить и наверняка впоследствии использовать для личных садистских надобностей. В ходе разбирательства меня вообще на пол бросили, ничуть не озаботившись сбережением переломанных ног.
От боли я на некоторое время выпал из реальности и вернулся, когда колодки уже сняли. Чей-то сварливый голос заканючил:
— И что нам с ним теперь делать?
Палачи, уже убираясь, в крайне нетактичной форме предложили обладателю сварливого голоса вступить со мной в противоестественную связь. К счастью, он оказался не настолько морально испорченным: выругался напоследок, вздохнул, позвал кого-то невидимого:
— Колодки не тащи — не поставим мы его. Помрет до утра, если опираться на раздробленные ноги придется. А спрос с нас будет — до смерти доводить указаний не давалось. Так что доставай ручные кандалы — и к стене его приковывай, к колоднику.
— Так там кольца уж лет двести не трогали — проржавели небось совсем, — издалека отозвался очередной незнакомец. — Колодные кольца на потолке — там посуше: может, к ним его?
— Сбежит он, что ли?! Ты на ноги его взгляни — пальцами назад смотрят. На колодных цепях сесть не сможет — коротки они. Хочешь — сам наращивай, время трать. Только я бы плюнул — никуда он отсюда не денется. Да и стенные кольца на совесть сделаны: их и здоровый не вытащит.
В коридоре посветлело, кто-то плечистый, бородатый нагнулся, подсветил факелом, цокнул языком:
— Ноги его собаки теперь жрать побоятся. Это где ж его так приголубили?
— В старом поповском подвале обули чуток не по размеру. Давай кандалы тащи, а то до ночи провозимся. Пиво ждать не может — забыл, что ли?
— Я про такое никогда не забываю. Волоките его, я мигом сейчас обернусь.
Опять тащат по полу, опять боль, хрипы в истерзанных легких вместо криков и сухая резь в глазах — слезы уже не льются.
Сперва какая-то каморка с наковальней посредине. Там на руки быстро надевают ржавые обручи кандалов, заковывают их, даже не подумав раскалить штифты. Холодными — торопятся. Рабочий день у пролетариев застенка заканчивается, и где-то в городе их ждет пиво. Господи, все бы отдал за кружечку или хотя бы хороший глоток… Хотя что я могу отдать? Ничего…
Опять тащат по полу — разбередившиеся травмы добираются болью уже до самой поясницы. Еще метров двадцать такого пути — и больше меня пытать никто не сможет: помру ведь.
Остановка, лязг засова, ноги тащатся уже по чему-то относительно мягкому (хотя все так же больно). Стук молотков по железу, удаляющиеся шаги, опять шум засова. Тишина. Неужели я один? Оставили в покое? Даже не верится в такое счастье.
Хочется забыться, отключиться до утра, но не время предаваться слабости — как бы ни было хреново, надо оценить обстановку. А ведь обстановка изменилась кардинально. Если раньше она была полностью безнадежной, то сейчас…
А вдруг есть шанс на побег?
Ага, выроешь ложкой (которой у тебя нет) подземный ход и на коленях поскачешь галопом… граф Монте-Кристо выискался…
Квадратная комната с массивной деревянной решеткой вместо дальней стены скудно освещается отблесками света с другой стороны. Похоже, нахожусь в одной из камер, а за решеткой коридор. Мебели не имеется — сижу на полу, прислонившись спиной к холодной влажной каменной кладке. Подо мной что-то мягкое: трогаю рукой — свалявшаяся солома. В углу темнеет нечто непонятное — вроде огромной буквы «Т», легонько раскачивающейся на длинных цепях, свешивающихся с потолка.
Что-то в этом предмете мне не нравится. Напрягаю глаза, пытаясь понять, что же это такое. Проклятая темнота… И, уже почти догадавшись, вздрагиваю от хорошо знакомого голоса:
— Добрый вечер, Дан.
* * *
У меня в этом мире не так уж много знакомых, а еще меньше тех, которым я хоть в какой-то мере могу иногда доверять. Из последних стоит выделить бакайского воина Арисата и епископа-еретика Конфидуса. Встретить последнего в застенке — удача невероятная.
Хотя, если подумать логически, — где шансы встретить еретика максимальны?
Когда схлынула первая радость от встречи, понял, что радоваться пока что нечему.
— Епископ, что они с вами сделали? Я ничего не могу рассмотреть в этой темноте, да и со зрением неважно у меня сейчас, и не только со зрением…
— Пока что ничего. В колодки заковали и подвесили. Вот вишу теперь, ногами потихоньку перебираю — разминаюсь, иначе затекает все, а как отходит — болит нестерпимо.
— Расскажите же: что там было? Я про бой. Многие спаслись? Я ведь почти ничего не видел тогда.
— Не переживайте, Дан, мы победили. Хотя потрепали нас изрядно: из всей дружины с коней лишь пятерых не ссадили. Но бакайцы живучи как кошки — обязательно выкарабкаются. Убитых среди них немного. Солдаты выручили, что из крепости выбрались. Да и темные как-то бестолково дрались, а уж после того, как вы обоих баронов упокоили, и вовсе у них вяло дело пошло…
— Обоих баронов?
— А вы не помните?! Старого из самострела своего подстрелили. Ох, и сильно получилось: болт ему забрало пробил — и из затылка наполовину вышел. Когда шлем попробовали стащить, он снялся с половиной головы — раздробило ему ее. Хитрый у вас арбалет, очень хитрый. По виду и не скажешь, что у него такой сильный бой. А младшего вы изрубили — снесли ему голову с плеч мечом своим игрушечным. Но и он вас достал… сильно достал. Не будь черного сердца… Вы почти мертвый уже были — кровь даже сочиться перестала… вся вышла. Не было у нас другого выхода.
— А Зеленый?! Где мой попугай?! Живой?!
— А что ему станется! Живой… Когда видел его в последний раз, он больным прикидывался, чтоб налили побольше. Пьет ваша птица будто лошадь после долгой скачки, причем не воду.
— Где он?
— Эх, Дан, да откуда я это знать могу, здесь сидя?
— Верно… И как же вас сюда заперли?
— Когда церковная стража пожаловала, да еще и с воронами имперскими, так меня первым делом в кандалы — обычай у них меня заковывать при любом случае. А вас забрали беспамятным. Причем так хитро это провернули, что никто и пикнуть не успел — перед этим с солдатами всех перемешали, а ополченцев и дружинников отослали подальше, дорогу, мол, проверить. В стольный град говорили нам идти, к королю самому, чтобы Кенгуд самолично решал дело о нашем уходе из ссылки, но при этом почему-то не торопили. Я, конечно, подвох подозревал, да только что поделать мог… Где это вам так ноги попортили?
— В подвале вашей уважаемой инквизиции.
— Вот же Хорек!
— Не понял?
— Да я о Цавусе — святой страж священного ордена карающих. Он здесь церковным трибуналом заправляет — глава имперского воронья. Тощий, лицо будто лимон испачканный, сутулый, вечно молится при пытках.
— Да, он там за главного был.
— Вас уже успели осудить?
— Нет… Точнее, не знаю — не помню, чтобы суд какой-нибудь был. Висел все время на стене.
— Хорек… не имеет он права так ноги калечить без суда королевского.
— Да… что-то такое уже слышал. Но не думаю, что у него серьезные проблемы будут из-за этого.
— Да… с воронами даже король ссориться не осмелится… Здесь, в столице, трогать их рискованно — все ведь на виду. Но зря он так: Кенгуду такое дело очень не понравится, если узнает. А он узнает — в городе ничего не скрыть. Зря Хорек на власть королевскую наплевать осмелился, ему это припомнится еще.
— Конфидус, а что это за место?
— Тюрьма городская. То крыло, где до суда держат. А что?
— Да ничего — просто всегда полезно знать, куда попал.
— Теперь знаете. Я в таких делах не ошибаюсь — не первый раз здесь.
— Не удивлен — при ваших взглядах и положении удивительно, что вообще на свободе бываете.
— Да какая там свобода… земли-то опоганенные… ссылка гиблая.
— И что дальше?
— Вы о чем?
— Что дальше будет с нами?
Помолчав, Конфидус вздохнул:
— Трудно сказать — не я ведь решаю. За что ноги искалечили? Чего от вас хотели?
— Епископ, я признался во всех смертных грехах, но им этого мало оказалось. Они сильно хотели, чтобы я тайну ордена стражей выдал.
— Сердцами черными интересовались?
— Да.
— Ишь как высоко берут… Ловко… На богом забытой границе умыкнули полуденного стража, а потом в пыточный подвал его закрыли… В другом месте такое не очень-то пройдет, а в таком вот мелком королевстве запросто. Очень уж лакомый кусочек — с вашими знаниями карающие могут сильно возвыситься. Очень сильно… У них и без того влияние побольше вашего давно уже… Вы им рассказали?
— Нет.
— Мысленно преклоняю перед вами колени: нельзя извратителям божьего учения такое рассказывать.
Вздыхаю, качаю головой:
— Если бы знал, рассказал. Но не знаю я…
— Вас не посвятили в тайну?! Но почему вы тогда не переродились? Или… нет…
— Я похож на перерожденного?
— Нет, но они мастера такое скрывать, а я не птица стража — нет у меня чутья на исчадия Тьмы.
— Хорошо. Давайте считать, что я перерожденный, если вам так удобнее.
— Святые защитники! Спасите и…
— Стоп! В другой раз помолитесь! Пока что давайте рассказывайте: что нам здесь грозит?
— Дан… я хочу верить, что вы старый Дан! Больше не шутите так. Пожалуйста. А что грозит… Если карающие решились на подобное, то таких, как мы, оставлять в живых им не с руки. Не дадут нам до суда дожить — суд ведь и оправдать может, особенно если Кенгуд всерьез разозлится на них за самоуправство. Когда все узнают, что Цавус велел покалечить стража полуденного, да еще не кого попало, а именно вас… Вы ведь, как ни крути, герой теперь здешний — вывели почти всех из места гиблого, да еще и погань при этом хорошенько потрепали. Военные после боя почти сразу набег на Мальрок начали затевать — замок проклятый без защиты ведь остался. Ну или ослабла его защита сильно. С мелочью разной они легко управятся — это ведь не настоящие перерожденные. Может, и получится у них теперь очистить Межгорье. И за это вас благодарить надо — все вы сделали. Так что здесь вам почет и уважение, а с орденом вашим ссориться Кенгуду не нужно — неподсудны ведь вы. С карающими, конечно, тоже надо осторожно себя вести, вот только нет у них здесь великой власти — не стоило Хорьку без суда увечья вам причинять. Будь вы простым мещанином или дворянином из мелких, еще куда ни шло, а страж полуденный — совсем другое дело. Нет, Дан, не выпустят нас карающие. Буду удивлен, если рассвет следующий увидим. Им надо нам быстрее рты позакрывать, пока мы жаловаться не начали на такое самоуправство. А жаловаться мы только утром начнем, когда смотритель пройдет с обходом — покажете ему ноги и все доложите. Тут-то шум и поднимется сразу. Но сейчас вечер, и никого, кроме надзирателей, здесь не будет. Удобный момент, чтобы успокоить нас навеки.
Епископу я поверил сразу: в таких вопросах ему можно доверять безоглядно — опытный сиделец. Да и объяснил все очень логично, в сжатой и понятной форме. Ну что ж, выход у нас один:
— Конфидус, инквизитор еще не знает, что меня перевели. Его не было при этом. Но быстро узнает… Бежать нам отсюда надо. Срочно.
Епископ смешливо фыркнул, иронично поддакнул:
— Дан, ну разумеется. Только сильно быстро не бегите — я на своих старческих ногах могу отстать, да и колодка моя цепляться будет за все углы.
— Вам на старческие немощи жаловаться рановато. Давайте без шуток: надо бежать, причем быстрее. Не знаю как вы, а я тут подыхать не хочу.
— Дан, вы всерьез думаете, что я мечтаю умереть в этой грязи от лап церковников или их подсылов? Но как сбежишь? Я закован в колодки — их не открыть без посторонней помощи. Вы в этом деле не помощник — голыми руками не справитесь, да и цепи ко мне не пустят. Даже если чудом освободимся, то все равно не выберемся: решетка крепкая, а засов там хитрый — изнутри мы его не отодвинем никак.
— А если мы все же выберемся в коридор?
— Да вы фантазер… Ну если выберемся, то, возможно, сумеем уйти. По нему, я заметил, вглубь бадейки таскают — выливают куда-то. Под такие бадейки слив должен быть широкий, а мы с вами не толстяки — в отверстие как-нибудь пролезем. Проберемся по нему в траншею для нечистот, а уж по ней куда-нибудь да уйдем. Или нагло через двери попробуем прорваться. Мне вера не дозволяет людей калечить, а вам все можно. Там один или два тюремщика на ночь остаются — вряд ли больше. Справиться можно попробовать.
— Они с оружием, а у меня руки голые. Так что без вашей помощи не обойдусь.
— Но моя вера не позволяет…
— Господин епископ, насколько я понимаю, выше вас никого у еретиков не осталось. Такими темпами ваша паства скоро останется без пастыря и совсем падет духом. Мне кажется, настало время подумать о реформе церкви. Вашей церкви.
— Дан! Да как вы можете такое говорить! Она уже век стоит на столбах истинных догм несокрушимых, и…
— Епископ, реформа! Я сказал — реформа! Только реформа, и все! Причем первым делом надо отказаться от всего, что касается непротивления злу насилием. Вреда от этих заблуждений много — давайте будем считать, что вы уже отказались. К тому же мне помнится, что при необходимости вы очень даже хорошо умеете мечом помахать — старые навыки не позабылись.
— Дан… Будь это в старые времена, я бы и сам со стражей разделался, но сейчас…
— Если вам так противна идея реформации, давайте вы обдумаете ее в более позитивной обстановке. А сейчас, хотя бы временно, верните себя старого — нам нужен головорез, а не трясущийся святоша. Если умрете, умрет вся ваша вера — не осталось больше у иридиан лидеров. Вы последний. А вот у карающих, думаю, лидеров достаточно — додавить вашу травоядную паству хватит. Подумайте об этом. Только долго не думайте: времени у нас немного.
Конфидус, качнувшись на цепях, изменившимся голосом, будто через силу, произнес:
— Да, вы правы. Лучше взять грех на душу, чем бросить паству на произвол судьбы. Не выжить им без меня, ох не выжить… задавят попы вконец… — Затем вкрадчиво-заговорщицки добавил: — Стражники местные — народ хлипкий, парочку на себя легко возьму, а больше вряд ли в дверях окажется. По молодости я, было дело, четверых раскидал руками голыми.
— Вот и вспоминайте молодость. Срочно вспоминайте.
— Ох и дураки мы с вами оба! — воскликнул епископ. — Какие стражники?! Какие двери?! Я в колодках, вы в цепях, с ногами покалеченными! Куда вы собрались, да еще и меня своими глупостями за собой потянули?!
— Бежать я собрался, с вами вместе.
Епископ издал неопределенный звук, в котором смех, отчаяние и разочарование смешались воедино.
— Конфидус, не надо так нервничать. Да, у нас есть проблемы, и сейчас мы начнем их решать. Только не все вместе, а по одной — так гораздо эффективнее.
— Ну-ну…
— Начнем, пожалуй, с ног — это серьезная помеха нашим планам. Их надо срочно подлечить.
— Дан, не хочу вас сильно разочаровывать, но после железных сапог ноги лечатся не так быстро и не всегда. Даже если сразу оказать помощь, не каждый раз удается их сохранить. Очень часто они вонять и чернеть начинают — если бедолага сразу не умирает от дикой боли, то гниль доходит до сердца, и тогда точно конец. Спасти можно, если вовремя отрубить их хорошим ударом топора или двуручника и культи прижечь кипящим маслом. Но если даже не загниют, то зарастают очень долго, а когда зарастут, все равно человек хромым остается. Переломов много — плохо такое лечится. Некоторые косточки превращаются в труху.
— Спасибо за информацию. Дайте мне час-два — постараюсь встать на ноги.
— Это как?!
— Не мешайте. Если я буду стонать или даже кричать, не обращайте внимания. Болезненное это дело, но куда деваться…
— Не хочу даже знать, что вы удумали. Опасаюсь, что вера моя этого не одобрит.
— Эх, мне бы поесть хорошенько — сил почти не осталось. Ну да ладно… пожелайте удачи… может, и хватит…
Еретик начал поспешно молиться, причем я почти ничего не различал из его скороговорки. Что-то про грешные души, Тьму и исчадий ада, грешные тела ворующих с целью последующего изощренного разврата. И про муки адские за такие дела тоже что-то проскакивало.
Вероятно, молился о моем здравии.
Часа два адских мук мне и без молитв гарантированы. А может, и больше…
* * *
Я проделываю это уже не в первый раз. Первый вообще произошел без моего участия: раны, полученные в битве у брода, затянулись сами собой — в сознание при этом не приходил. Даже большая кровопотеря не помешала восстановиться. Одним из приятных бонусов после лечения загадочной спутано-волокнистой хреновиной, извлеченной из тела высшего перерожденного, была улучшенная регенерация. В данном контексте лучше писать слово «регенерация» с большой буквы: она того стоит.
По обмолвкам палачей выходило, что от тех ран лишь розовые шрамы остались, а ведь меня жестоко изрубили двуручным мечом. Ногти, вырванные на четырех пальцах левой руки, уже наполовину отросли. При этом я был в сознании (к сожалению) и наблюдал процесс от самого начала. Поначалу было очень больно, но уже через пару минут боль стала вполне терпимой и вскоре бесследно исчезла. Кровь перестала сочиться еще раньше. Через час-другой кончики пальцев начали чесаться, и уже наутро я почти позабыл про увечье.
Ящерицы, отращивающие потерянные хвосты, в сравнении со мной жалкие дилетанты.
Реакцию организма запомнил во всех подробностях. Вот и сейчас она ничем не отличалась: боль быстро стихла (возникала лишь в те моменты, когда мои ноги беспокоили, волоча по земле); стопы и голени пылали жаром, начиная понемногу зудеть. Причем самое интересное, что интенсивностью этого жара я, похоже, мог управлять. Заметил это при разговоре с епископом — стоит немного сосредоточиться на своих ощущениях, и странная теплота нарастает до состояния жгучего огня. Хотя на ощупь кожа остается прохладной, то есть ощущения субъективные.
У меня имелись сильные подозрения, что «температура» зависит от интенсивности процесса заживления. Стоило ее повысить, как мгновенно накатывала слабость. Учитывая истощенность тела, логично. Сил ведь почти не осталось, и увеличенные затраты энергии сказывались на самочувствии не лучшим образом.
А еще я заметил, что при управляемом «нагреве» боль возвращается. Что бы со мной ни проделали епископ с Арисатом, но состояние организма настолько плачевно, что при попытке ускорить заживление сил не хватает на блокирование болевых ощущений.
Я не мазохист, но придется сменить убеждения — нельзя терять время. Почему-то почти не сомневаюсь, что ноги излечатся и без болезненного ускорения, но сколько придется ждать? Часы? Дни? Это ведь не ноготки вырванные, все гораздо серьезнее. Если Конфидус не ошибается, нас, скорее всего, еще до утра прикончить постараются. Средневековье — подкупят стражу и удавят втихаря. Или даже среди стражников свои люди есть. Судя по всему, местная инквизиция по духу ближе не к доминиканцам, а к иезуитам [1] а они ребята предусмотрительные — могли заранее подсуетиться для таких вот случаев.
Прислушиваюсь к ощущению в изломанных конечностях. Вот оно, тепло. Давай же, сильнее… еще сильнее. Вот и жар. Ох, и боль — будто заново ломают… Лишь бы не отключиться — вдруг без сознания процесс замедлится? Нет у меня времени. Пóтом холодным обливаюсь, зубами скриплю, иногда не сдерживаюсь — стоны вырываются. Епископ в такие моменты начинает молиться еще неистовее.
Меня его шепот раздражает — в подвале пыточном аллергию на молитвы заработал.
Ладно… молись, иридианин… молись. Молись, чтобы кости срослись за пару часов (а лучше быстрее). Ведь если не получится, плакали остальные мои замыслы. Не уйти мне на сломанных ногах или на сросшихся неправильно.
Под кожей что-то шевелится, потрескивают кости и суставы, ступни на глазах приобретают обычную форму. Боль резко усиливается. Прибегаю к крайнему средству: начинаю неистово мечтать, как в темном переулке успешно подкарауливаю инквизитора. Цавус. Хорек. Внебрачный сын борова. Огрызок кастрированного поросенка. Свиная шлюха. Почетный минетчик нечищеного свинарника. Калолиз в рясе. Я уже рядом, готовься. Ты еще не осознал, на кого руку поднял. За полуденного стража меня принял? Ты очень сильно ошибся: бурундуки линялые, шелухой от семечек на базаре торгующие, — вот кто такие стражи. Не страж я. Я — Дан, диверсант с другой планеты. Меня выбрали из миллиарда, потому что еще там я был круче всех. Я «Тетрис» шесть раз до конца проходил с завязанными глазами. Я спал лежа на гвоздях, в потолок вбитых. Увидев мои бицепсы, Шварценеггер ушел на пенсию; меня в гараже для «КамАЗов» вместо домкрата использовали; мой член сыграл главную роль в фильме «Анаконда». Меня в секретном бункере научили бриться ногтями и плавать брассом вверх по Ниагаре с наковальней в рюкзаке. И ты всерьез решил меня слить?! Ноги сломал — и рад? Так я тебя сейчас немного огорчу: во всем этом вонючем королевстве не найдется столько денег, чтобы выплачивать тому, что от тебя останется, пенсию по состоянию здоровья. Ты, некрофил пассивный, на обломках тазобедренных суставов будешь ползать, умоляя добить, но я жесток — жить оставлю. Точнее, существовать — называть это жизнью язык не поворачивается. А если ты не скажешь, куда подевал Зеленого… Нет, ты скажешь! Ты мне это в стихах с выражением продекламируешь! И еще всем своим коллегам, импотентам однояйцевым, передашь, чтобы готовили максимально большой медный таз: я им буду вас накрывать.
Господи, ну как же больно! Похоже, последние слова кричу уже вслух — на русском языке.
Плевать, в этих казематах хоть на марсианском матерись: всем безразлично.
В коридоре шум. Что это? Неужели время вышло? Убивать будут? Печально — я сейчас ни на что не годен.
— А почему ты один?
Похоже на голос одного из стражников — того, что в дверях встречал.
— А не знаю — не дали никого сегодня.
Этот голос впервые слышу.
— Одному не положено на ночь оставаться.
— Ну так оставайся — вместе будем.
— Губы закатай на их законное место. Меня пиво уже истомилось ждать. Так что сиди тут сам — завидуй.
— Я свое еще наверстаю. — Ох и голос у этого гада: противный, скрипучий, дребезжащий. — Сидельцев сегодня много?
— У недоимщиков аж шестеро сидят. Тихие они, но, если начнут в дверь ломиться, не слушай ничего. Утром обходчик пусть сам челобитные принимает — его для того и поставили. В левом тупике бесноватый. Простой бесноватый: священники сказали, что он не по их части, — просто головой тронулся. Били его крепко и у них, и до них, и у нас, да и закован по рукам и ногам — не шевелится. А может, сдох уже — по голове ему хорошо наваляли. Хотя живучие они, должен оклематься… Будет опять орать — пускай орет.
— Вдруг и вправду сдох — так выносить надо, пока не завонял.
— А ты пойди к нему и проверь. Он, говорят, когда вязали, мужику руку отгрыз по локоть.
— Да иди ты! Вот сам и проверяй.
— Ха! А оно мне зачем надо?! В общую камеру тоже не заглядывай — там разбойных ребят набили под самый потолок. На западной дороге целую шайку повязали — добаловалось ворье. В трактире упились, что на Сорочьем перекрестке, а кто-то страже донес, ну и взяли их разморенными. Работы палачу теперь на неделю — там небось половине надо ноздри рвать, а остальным пальцы резать или руки рубить. Да и подвесить поближе к небесам не мешает некоторых. Следи за ними в оба: сволота там еще та — один хитрозадее другого. В колодной парочка сидит, но от тех вряд ли шум будет или хлопоты какие. Да и какие хлопоты от колодников? Все понял? Ну бывай тогда — закрывай за нами.
В коридоре зашумело, залязгало, затихло. Видимо, дверь закрыли на ночь.
Епископ, не пропустивший из диалога тюремщиков ни слова, громко прошептал:
— Дан, он один на ночь остался! Удача! Эх, нам бы в коридор только выбраться!
За решеткой посветлело — кто-то неспешно топал по коридору, видимо, с факелом в руке. Так и оказалось — перед «камерой» показалась фигура тюремщика: невысокий, толстый, коротконогий. Подробности при таком освещении из моего положения рассмотреть нелегко, но серьезным противником вроде не пахло.
— За что сидите, колодники? — с насмешкой поинтересовался «дребезжащий».
— Шлюху не поделили. — Епископ пояснил это столь непринужденным тоном и так молниеносно, будто неделю просидел здесь в ожидании именно этого вопроса и вообще является непревзойденным специалистом по продажным женщинам.
Хохотнув, тюремщик уточнил:
— Тех, кто шлюху поделить не может, в колодки не забивают. Врешь ведь!
— Мы в ходе ее дележки кабак разнесли, — пояснил Конфидус.
— Так вы, я вижу, повеселиться не дураки! Если не врешь, конечно. А что хоть за шлюха?
— А ты что, господин тюремщик, всех шлюх знаешь? И новых, и старых?
— Новых, наверное, не всех, а старых — конечно. Их, бывает, за дело или просто так попы сюда закрывают на денек-другой. Знакомимся, так сказать. — Похабный смешок.
— Ну эту, значит, точно знаешь. Имени не скажу, но на вид старая. Очень старая. Беззубая совсем. И седая, а морда как у тебя точь-в-точь. Знаешь, зря ты здесь время теряешь. Платье раздобудь — и сможешь неплохо подрабатывать: не хуже, чем она. Вы ведь будто близнецы.
— Ты, колодник, языкаст больно! Смотри, договоришься! Не поленюсь самолично пяток плетей всыпать: мне руку набивать надо — в палачи думаю податься… денег там побольше, чем у надзирателей, выходит. Так что язык свой проглоти! Молчишь? То-то!
— Молчу-молчу. Просто перепутал тебя.
— С кем это?
— Да, говорят, служит у вас тут один…
— И?
— Что «и»? Семейное дело у них: все бабы в семье этим самым подрабатывают. Не руками. Когда ты оживился при словах о шлюхах, так я и решил, что это он и есть.
Тюремщик, сплюнув, пригрозил кулаком, хотел было что-то сказать, но, не рискнув продолжать беседу с вульгарным не по сану Конфидусом, отправился дальше по коридору.
Епископ своим обычным, серьезным тоном тихо пояснил:
— Знаю я таких болтливых — если не отшить сразу и грубо, то на всю ночь треп устроит. Скучно ему одному, вот и ищет уши с языками. А разозлить его маленько не помешает — для будущего дела полезно иногда. Дан, вы там как?
— Сам не знаю, — ответил честно. — После той шутки, что вы проделали у брода, заживает на мне все быстро, только на этот раз сам не пойму, как там. Устал я… Конфидус… очень…
— Дан… я ничем не могу вам помочь. Я даже не понимаю, что вы сейчас там делаете.
— Сам не знаю… сейчас немного дух переведу — и попробую освободиться.
— Цепи порвете, что ли?!
— Перегрызу…
Епископ заворочался, и, если не обманули уши, сдавленно выругался. Наверное, обманули: не укладывается в голове, что этот почти святой человек способен на низменное сквернословие.



Глава 3
Немного о побегах

В силу врожденного гуманизма (осложненного воспаленным человеколюбием) местные тюремщики не стали закрывать меня в колодки. Этот агрегат, предназначенный для превращения заключенных в предмет камерного интерьера, не регулировался по высоте — мне бы пришлось стоять, опираясь на покалеченные ноги. Заплечных дел мастера поступили проще: усадили у стены и пропустили цепь ручных кандалов через загнутое кольцом ушко железного штыря, вбитого в стык кладки. Все, теперь убежать из камеры инвалиду будет несколько затруднительно.
Так они думали.
Перегрызать цепи я даже пытаться не стал — зубы у меня от всего пережитого в алмазные не превратились. Штырь тоже чересчур крепок для них… Но кое-какие варианты имелись.
Стены сырые, заплесневелые. Штырь забит меж камней давненько. Обычное железо, а значит, проржавело на совесть — условия ведь соответствующие. Нет, сломать стержень нечего и думать — коррозия не настолько разгулялась. Но, если мыслить логически, поверхность металла сейчас превратилась в труху, что не лучшим образом отразилось на его сцеплении с тюремной кладкой.
Ушко штыря неудобное — обхватить трудно. Я и не стал: начал закручивать цепь, извиваясь на гнилой соломе, будто червяк. Поначалу дело двигалось успешно, но на каком-то этапе возникли сложности: многократно перекрученная цепь начала вести себя будто лом пудовый — не хотела поддаваться. Настал момент, когда, несмотря на титанические усилия, все застопорилось на середине оборота: я был не в силах его завершить.
Дергался, сдавленно шипел от вспышек боли в многострадальных ногах, крутил неподатливый металл до огня в ладонях, наваливался всем телом.
Бесполезно…
И вдруг — есть! Поддался штырь. Чуть-чуть, едва заметно, но поддался — провернулся немного. Сильнее; всем телом; рывок; еще раз! Опять! Оборот завершен.
Расшатывая штырь, боролся с ним еще несколько минут, пока он наконец не начал проворачиваться уверенно.
Дальше наступил второй этап: пришло время тянуть его на себя. Выходил неохотно — приходилось все так же крутиться, натягивая на себя посильнее. Время от времени поддавался, выбираясь из стены на считаные миллиметры.
Я содрал кожу на ладонях и дышал как загнанная лошадь. Штырь, похоже, был бесконечным. Я уже вытащил его из стены чуть ли не на полметра, а он все не заканчивался. Еще рывок… Есть! Свобода! Проклятая железяка с приглушенным лязгом падает в соломенную труху.
— Дан! Что там?! — не выдержал епископ.
— Я вытащил штырь из стены. Повезло — он проржавел сильно.
— Слава тебе господи! Дан, как там ваши ноги?
— Еще не знаю… погодите минуту.
Осторожно, придерживаясь за стену, поднялся. Шатает, перед глазами цветные разводы мельтешат… совсем меня местные гестаповцы доконали. Соберись, Дан! Соберись! Так. Ноги. Что с ними? В протезы превратились… Не чувствую я их от середины голеней и ниже — будто деревянные. Интересно, как дерево может так сильно болеть?
— Дан! Вы стоите! Это действительно чудо! Ноги ведь совсем сломаны были!
— Стоять стою, да только деревянные мои ноги — кроме боли, ничего не чувствую.
— Идти сможете?!
— А у меня есть выбор?
— Боюсь, что нет… Сможете меня освободить?
— Посмотрю…
Смог. Все оказалось просто — колодки закрывались на простейший деревянный запор. Даже ключа не потребовалось. Да и зачем он — узник все равно самостоятельно до замка ни за что не дотянется.
Освободившись, Конфидус деловито изучил кандалы на своих ногах, а затем мою цепь. Особенно его привлек штырь. Покрутив его в руках, он пробормотал:
— Придется грех на душу брать…
— Вы о чем?
— Да тюремщику надо бы по голове врезать — на другое сил не хватит… ослаб я здесь, взаперти…
— А уж как я ослаб… Думайте об этом позитивно — деваться-то нам некуда. И вообще, башка у него, похоже, из чугуна — не сдохнет. Только как до него добраться…
— Ну, это как раз легко. Вы только сядьте за моей спиной и железку эту наготове держите, чтобы я ее быстро схватить мог. В такой темноте он вряд ли поймет, что вы с места сдвигались. Сейчас позову.
Епископ опять пристроился к колодке, опустил доску. Запор, естественно, остался в открытом положении, но в потемках заметить это нелегко. Застыв в прежней позе, громко выкрикнул:
— Эй! Добрый человек! Я кое-что важное вспомнил! Подойди, будь добр!
Вдалеке невнятно забурчали, на стенах засверкали отблески приближающегося огня. Вскоре показался тюремщик — встал перед решеткой, что-то жуя, недовольно буркнул:
— Чего орешь, колодник? Плетей давно не нюхал?
— Добрый человек, ты же меня про шлюху спрашивал! Про ту, которую мы с другом не смогли поделить мирно!
— Ну? — подозревая подвох, недоверчиво уточнил коротышка.
— Я вспомнил про нее кое-что.
— И что же ты вспомнил такое?
— Она была твоей мамой.
Тюремщик не стал ругаться или другими экспрессивными способами выказывать свое раздражение от полученной информации. Медленно покачав головой, вздохнул:
— Вот что за люди — и пожрать не дадут спокойно. И чего ж им не сидится? Думаешь, про плети я пошутил? А не шутил я… не шутил — вообще шуток не люблю. Ты погоди маленько — сейчас вернусь.
— Да я не тороплюсь, — снисходительно произнес епископ. — Сочувствую тебе, парень: не повезло тебе с родителями. Особенно с матерью.
— Вот и посиди, а как вернусь, послушаю, что запоешь. А ты непременно у меня запоешь…
Дождавшись, когда тюремщик отошел подальше, Конфидус напряженно пробормотал:
— Дан, он за плетью пошел. Сейчас вернется.
— Я, может, и не выгляжу сильно умным, но это и без вас понял.
— Вы железку держите наготове, а то и впрямь плетей отведаю. Он хоть и невысок, и жирком заплыл, но силенок на пару колодников хватит. Совсем я здесь ослаб, а про вас и думать страшно…
— Ты там не соскучился? — весело донеслось издали.
— Скучаю. Маму твою вспоминаю! — выкрикнул епископ. — Она веселая была и недотрогу из себя никогда не строила.
— Сейчас-сейчас… и за твою маму возьмемся — я не я буду, если еще до полуночи ты не признаешься, что она была грязной свиньей.
— И не надейся: моя мать сестрой твоей не приходится.
Свиная тема, неосторожно задетая тюремщиком и обернувшаяся против него, разозлила коротышку до крайности. Вне себя от злости, неистово мечтая как можно быстрее превратить кожу обидчика в полигон для игры в крестики-нолики, он, прекратив разговор, рывком сдернул скрипучий брус засова, легко распахнул решетчатую дверь, сбитую из неподъемных брусьев, вошел, развернулся, потянулся к гнезду для факела. Епископ, сочтя момент удобным для атаки, поднял колодку, выхватил из моей руки штырь, бросился вперед.
Конфидусу не хватило мгновения. У тюремщика или глаз на затылке имелся, или просто чутье сработало — не оборачиваясь, отшвырнул факел, отскочил в сторону, вслепую размахнувшись тройной плетью. Епископ взвыл от боли, рванулся к противнику, но, увы, слишком далеко: цепь натянулась, а меня от рывка кинуло носом на пол. Увлекшийся еретик позабыл, что его железное оружие закреплено на сокамернике — его отбросило назад, и он завалился рядом.
— Ах ты, гниль! — возмутился тюремщик и совершил непростительную ошибку.
В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все — никуда сидельцы не денутся. Остается дождаться подмоги — и уж после вразумить их методами физического воздействия. Чтобы неповадно было.
Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, от души размахнулся своей треххвосткой. Я на месте не валялся — шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью, епископ его выронил при падении.
Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть — одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчится на полу — больше не пытается атаковать.
Отчаянно замахнувшись, я выпустил штырь, придерживая его за цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, концом достал до голени тюремщика. Весу в железяке немало, скорость тоже хорошая — позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденную лапку. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко, в голову, с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами.
Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался. Нервы, будь они неладны, да и устал я… очень устал.
— Дан, как вы?
— Я в норме. А вы? Сильно он вас?
— Бок задел, но одежда выручила. Ох и умеет, гад, бить! Больно до слез, но мясо с костей не снял — ерунда. Вы сможете идти?
— Дайте минутку — дух переведу. Обыщите его пока что. Оружие, деньги, ключи — все, что есть, забирайте.
— Ключи?! Да зачем в тюрьме замки — это ведь не дворец королевский.
Эх, Конфидус, да откуда мне знать, что замки на дверях в твоем мире только короли себе могут позволить? Но вслух сказал другое:
— Мало ли… все забирайте.
* * *
Долго прохлаждаться мне не дали. Так и не отдышавшись, поднялся, почуяв запах на удивление едкого дыма. Источник его обнаружился мгновенно: факел, оброненный тюремщиком. Солома на полу была свалявшейся, мокрой и очень грязной, но потихоньку начала заниматься.
Подняв факел, я не стал тратить времени на ликвидацию потенциального очага возгорания. Да и не хотелось подобным заниматься босыми ногами — они и без того у меня пострадавшие. Ничего, эта сырятина не разгорится.
— Конфидус, вы там долго еще?
Епископ, вместо того чтобы осматривать одежду тюремщика на предмет карманов с богатым содержимым, сокрушенно произнес:
— Я ему, кажется, голову проломил. Вроде бил не сильно, а… Как же так получилось… Ему помочь надо — может, и выживет.
— Да пусть хоть трижды окочурится — уходить нам надо. Вы забыли? Нет у нас времени на благие дела. Да и вон он: в себя приходит, таращится. Все равно мозгов нет — трещина на макушке такому не навредит. Я уже почти не верю, что вы когда-то лихими наемниками командовали, — ведете себя так, будто, кроме кадила, в руках ничего не держали и ничего, кроме алтаря, в жизни не видели. Уходим.
Епископ, не обращая внимания на критику, подхватил хрипящего тюремщика за руки, выволок в коридор, пристроил у стеночки.
— Вот… пусть хотя бы здесь полежит, а не в соломе загаженной.
Спорно — солома, хоть и загажена, помягче каменного пола. Но спорить некогда, да и неинтересно.
Кинулись вправо по коридору — где-то там, неподалеку, располагается выход на улицу. По обе стороны мелькали деревянные решетки других камер. Все пустые, лишь в одной у стены похрапывало несколько мужчин. Как ни примитивна местная пенитенциарная система, но заключенных по сто штук в одну консервную банку не набивают — места хватает.
Или не сезон еще?
А вот и дверь. Массивная, небрежно сбитая, с окованным железом засовом. С немалым усилием отодвигаю его в сторону, тяну створку на себя, затем толкаю. Бесполезно.
— Конфидус, она снаружи заперта!
Епископ, не доверяя, дернул, навалился, лишь после этого согласился:
— Похоже, вы правы.
В дверь заколотили чем-то увесистым, с улицы приглушенно донеслось:
— Чего шумите? И что за дым из караульной тянется? А?
Замерев, мы переглянулись; епископ, вернув засов на место, прошипел:
— Караульный еще и на улице есть! Вот ведь проклятье!
Да уж, попали. Тюрьмы — это специфические заведения: лишних выходов в большой мир там не любят. В идеале имеется лишь одна дверь. Если так, то совсем плохо — прорываться через нее будет непросто. Караульный сейчас насторожен и наверняка вооружен не только плетью. Пара доходяг, один из которых закован по рукам, а второй по ногам, вряд ли справятся с таким противником.
Думай, Дан, думай! Итак, вдвоем у нас шансов мало, но если… Что там тюремщики меж собой обсуждали? Кто там в камерах у нас сидит?
В дверь опять заколотили, караульный заорал во все горло:
— Открывайте или выломаем! Да что там у вас?!
— Он еще и не один, — выдохнул епископ.
— Конфидус, за мной! У меня хорошая идея есть!
Не тратя времени на объяснения, неловко ковыляя, потащился назад. Смог бы бежать — бежал, но попробуйте побегать на таких болезненных деревяшках. Эх, ноги мои, ноги, вам отдых нужен… знаю. Ну потерпите немного — обязательно отдохнете… чуть позже.
В коридоре шумела разноголосица — народ, почуяв дым и суматоху, пробудился. Доковыляв до первой обитаемой камеры, обратился к облепившим решетку мужикам:
— За что сидите?
— Недоимщики, — коротко и малопонятно пояснил плюгавенький бородач типично крестьянской наружности. — А что это тут такое делается?!
Не удосужившись ответить, поднял засов:
— Все, вы свободны. К двери идите.
Дальше коридор заволокло дымом всерьез — сырая солома все же не погасла. Не иначе как от испражнений многих поколений зэков пропиталась селитрой. Чихая, переступил через слабо шевелящегося тюремщика — никак не уймется, гад. Из тьмы очередной камеры ко мне рванулась грязная тощая рука с когтеподобными ногтями. Испуганно отскочив, садистски стукнул по ней факелом, но даже боль от ожога не подействовала — лапа упрямо продолжала тянуться к моей шее. Меж деревянных прутьев серела перекошенная харя с выпученными безумными глазами.
— Не надо его выпускать! Это бесноватый! — выкрикнул Конфидус.
— У меня и в мыслях не было!.. Ну и морда у него…
— Дан, что вы задумали? Недоимщики драться не станут — не тот народ, да и вины за ними великой нет.
— Потом объясню… все потом.
Очередная обитаемая камера. К решетке жмется целая орава — не меньше десятка сидельцев. Лица у них… Морды у них… В моем мире на портретах «Их разыскивает милиция» физиономии были в семнадцать раз добропорядочнее.
Не доверяя первому впечатлению, уточнил:
— За что посадили?
— Твою прабабушку обрюхатил. — Ответ был мгновенным и непринужденным, высказанным гнусаво-похабным голосом, лишенным даже намека на уважение к собеседнику.
Да, это явно те, кто мне нужен.
За спиной, вдали, послышались сильные удары чем-то массивным по дереву — охрана начала штурм.
— Господа разбойники, на днях вас повесят. За шею. Всех, кроме редких везунчиков, — тех милостиво искалечат. Слышите удары? Это дверь вышибают охранники. Их на улице двое, а вас здесь больше десятка. Решать надо быстро.
— А чего решать — мы здесь ничего не забыли. Дверь открой, мил человек, и посмотрим, чья потом возьмет.
Разделавшись с засовом, потянул решетку:
— Вперед, господа, пока на шум подмога не подошла.
Разбойники, возбужденно гомоня, кинулись к двери. Конфидус было помчался следом, но я его грубо остановил, ухватив за воротник:
— Ваше святейшество, куда-то торопитесь?
— Так ведь вы сказали…
— Я разве с вами разговаривал? Я с разбойниками разговаривал.
— Дан, я вас не понимаю. Нам ведь бежать надо.
— И вы думаете, что дверь откроется и нас под звуки фанфар проводят к городским воротам? Конфидус, за дверью минимум парочка вооруженных солдат. А скорее больше: в этом мелком городке на такой шум наверняка стража отовсюду сбежится. И настроение у них будет плохое.
— Мелкий городок?! Да это же столица королевства! Дан, я так и не пойму, что вы замыслили!
— Дверь долго не продержится. Солдаты начнут драться с разбойниками, да и недоимщикам в суматохе достанется. Каково нам будет в цепях на таком веселье? Хотите под раздачу попасть? Так что давайте не будем терять времени: уходим через канализацию. Пока до всех дойдет, что случилось, успеем далеко убраться.
— Минутку, Дан!
Епископ, заскочив в каморку, где меня заковывали в кандалы, прихватил оттуда короткий молот, большие клещи и пару зубил. Предусмотрительный.
Инструменты пригодились почти в тот же миг — слив для нечистот оказался слишком маленьким. Благо пол здесь деревянный — против железа доска продержалась недолго. Расширив отверстие, епископ ловко скользнул во тьму, с шумом брякнулся в воду (надеюсь, что в воду), приглушенно доложил:
— Дан, прыгайте. И факел не бросайте — здесь очень темно.
Из отверстия дохнуло столь мощным смрадом, что у меня чуть колени не подогнулись. В тюрьме пахло, конечно, не розами, но теперь я так не считал — все познается в сравнении. Покосился на горящий факел. Боязно — будто в метановый резервуар прыгать собрался. Как бы не рвануло.
Позади, после особенно сильного удара по двери, зазвенели железными предметами, заорали в десятки глоток. Похоже, началась драка.
Мысленно пожелав разбойникам успехов, задержал дыхание, сиганул вниз. Посадка вышла мягкой — удержался на ногах, по пояс уйдя в нечистоты.
* * *
Взрыва не получилось, но не потому, что концентрация газов здесь была слишком низкой. Наоборот — они из подземелья вытеснили весь кислород: факел погас почти сразу. Чадяще тлел, не освещая ничего, кроме себя. Как мы в этом смраде сразу не задохнулись, ума не приложу.
Уж лучше бы взрыв. Пусть все на воздух взлетит, вместе с городом. Весь город: с королем, тюремщиками и обязательно — с инквизиторами. Особенно это касается Цавуса.
Хорек…
Не будь Конфидуса, сдох бы. Еретик чувствовал себя здесь столь же уверенно, как в родном храме. Левой рукой придерживаясь за стену галереи, упрямо продвигался непонятно куда. Оставалось надеяться, что он понимает, как следует себя вести в подобных местах.
Время от времени мы падали, спотыкаясь или цепляясь цепями за различные препятствия. На дне часто встречались камни и неидентифицируемые предметы; на поверхности — коряги, какие-то трухлявые доски, плавучие островки из веток и разного хлама. Один раз наткнулись на что-то, похожее на труп. Надеюсь, тело было звериным — освещения от факела недостаточно для уверенного определения.
Человек привыкает ко всему, вот и я быстро перестал обращать внимание на нестерпимую вонь. Но организм не обманешь: дышать становилось все труднее, а ноги подкашивались. Кислорода здесь и впрямь маловато: галерея глухая, без отдушин.
— Конфидус, если мы здесь надолго задержимся, то не выберемся. Дышать нечем. Задохнемся.
— Знаю, Дан, знаю. Иду по течению — куда-нибудь да выведет. Слабое оно, но есть. Может, наверху выходы и пропускаем, да только ночь темная — не видно света нигде. Потерпите, обязательно выберемся.
Дыхание сперло так, что в ушах начало звенеть. Факел продолжал тлеть, но света его я уже не различал. Все, до крайности дохожу, а выхода все не видно. Эта канализация бесконечна. Зря я назвал столицу маленьким городом — в маленьком городе не наберется жителей, чтобы столь грандиозно нагадить.
Епископ вдруг остановился, почти без всплеска погрузился в вонючую жижу. У меня хватило сил догадаться, что он вырубился. На миг даже возгордился: я, измученный до последней стадии, все еще держусь на ногах, а он — вон как. Затем приступил к спасательной операции — бросил бесполезный факел, нащупал на дне тело спутника, поднял, потащил за собой.
Куда идти, непонятно, но зато ясно, что долго это не продолжится: сам на грани обморока, да и лишний груз не в помощь. Бросить епископа? Ну уж нет — помирать так вместе.
В моей ситуации вроде бы положено направляться на юг под гимн беглых урок: «По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута-Ленинград. Мы бежали с тобою…» — но знать не знаю, где в этой клоаке юг, да и слова песни наверняка перевру безбожно. И вообще не до песен, если откровенно…
Все, сейчас и сам упаду — сил больше нет…
Вот теперь точно спою…
Хриплю из отчаянного упрямства: пусть вокруг меня не наблюдается морских волн, но, раз уж деваться некуда, погибать надо подобно «Варягу». И пусть я не пустил ко дну ни одного «японца», пусть сгорят последние крохи кислорода в легких, но останусь под флагом:


…Мы теперь на свободе,
О которой мечтали,
О которой так много
В лагерях говорят.
Перед нами раскрыты
Необъятные дали… [2]


На последней строке не удержался — упал в смрадную жижу, с трудом приподнялся и встрепенулся, ощутив на мокром лице холодящий ветерок. Не сказать чтобы он принес ароматы цветущей сирени, но обнадежило дважды: во-первых, это явный признак связи с поверхностью; во-вторых — свидетельство бокового хода. Пока что галерея шла прямо, без ответвлений. Хотя в последнем не уверен — в этом мраке и смраде можно слона не заметить.
Идти дальше или свернуть? Сквозняк… ветерок… обнадеживает.
Свернул.
Новая галерея была узкой — я то и дело задевал правым боком за стену, а слева постоянно цеплялось тело епископа. Надеюсь, он еще жив. Почему сам на ногах до сих пор, старался не думать — бонусам в такой ситуации надо радоваться без анализа.
Очередное препятствие: споткнувшись, едва не упал. Нет, это не камень и не коряга: похоже на начало лестницы. Шаг за шагом… вверх… через силу… через «не могу».
Призрачный свет впереди — звездное небо. Последние шаги — выбираюсь на поверхность. Какие-то тележки, бочки, стены вокруг. Похоже на хозяйственный двор. Людей нет, и это к лучшему — нам свидетели вообще ни к чему.
Осторожно уложив тело епископа на землю, обессиленно присел, привалился к тележному колесу.
Отдых, долгожданный отдых.



Глава 4
«Я мстю, и мстя моя страшна»

Так бы и валялся до утра, бездумно таращась в стену, но благостное ничегонеделание разрушили. Епископ на свежем воздухе быстро пришел в себя и не стал предаваться праздности — заворочался, приподнялся, внимательно изучил окрестности и лишь затем тихо сообщил:
— Дан, мы в ограде золотарей выбрались. Большая удача: сюда и днем люди не очень любят заглядывать, а ночью даже за большие деньги никто не зайдет. Стена вон городская в двух шагах, а за ней кладбище старое, где еще до нашествия Тьмы хоронить начали… нехорошее место, не говоря уже о том, что вонь несусветная от всего этого хозяйства.
— Кому вонь, а мне фиалками пахнет…
— Вы правы: в сравнении с тем, что мы пережили под землей, и впрямь аромат райских цветов.
— Конфидус, вы, я так понимаю, хорошо знаете город, раз даже с владениями золотарей знакомы?
— Да, доводилось здесь службу нести юнцом. Все, что вблизи стен, знаю прекрасно — хоть глаза завязывай.
— Расскажите тогда подробнее: что здесь и где.
— Вон стена новая — за ней то самое кладбище. За кладбищем — старые валы, и не живет там никто. Рва там выход — грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня — в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются — видите, два из них чернеют? То, что самое левое, — тюрьма, откуда мы только что сбежали. За ней, чуть дальше, церковная канцелярия с темницами в подвале — там вас и держали. Но отсюда ее не разглядеть. Тот дом, что посредине, — исправительный, там ночуют бедолаги вроде осужденных недоимщиков. Днем их на работы отпускают, а на ночь запирают. Ну а крайний справа, самый высокий — это обитель ордена карающих, логово Хорька. Интересно: почему они выбрали для себя самое вонючее место в городе? Думаете, чтобы к тюрьмам поближе быть? А я вот не думаю — неспроста это. Хорьки — они, знаете ли, пахнут вовсе не фиалками: привычка сработала. Дан, я потерял молот и зубила. И клещи. Это плохо — через стену и без цепей нелегко перебраться. Думаю, лучше всего опять спуститься в траншею и найти ход к выводу в ров. Он где-то дальше должен быть. В таких ходах решетки ставятся на выходах, но вряд ли за ними следят серьезно — думаю, прогнили они, годами в нечистотах вымокая. Разломаем с божьей помощью. Главное, не задохнуться в этом смраде. Дан! Куда вы так уставились?
— Конфидус, я мысленно прикинул, где проходит основная галерея, из которой вас сюда вытащил. Если не ошибаюсь, мы пропустили ответвление, что вело вправо: ведь в исправительном доме тоже должны быть уборные? А за ним — обитель карающих: следующий ход по правой стороне должен вывести к ней.
— Дан! Да вы о чем вообще думаете! Мы в цепях и на ногах еле стоим! В тюрьме переполох — нас вот-вот начнут искать! А может, уже начали — вон шум оттуда доносится! А вы… Дан! Да ведь там пожар!
Без интереса покосился в сторону продолговатой громады тюремного здания. И впрямь блики огня в паре окон сверкают, и шумят там все сильнее.
— Похоже, из-за нас пожар — от того факела, что на пол камеры упал.
— Дан, за поджог обычно в кипятке варят, а то и похуже чего придумывают.
— А за побег из колодок что дают?
— Лучше ночью про такое не вспоминать. Дан, бежать надо! За город! Есть у меня на Западном перекрестке человек верный. Нет, не иридианин — в моем отряде воевал, пока руку не потерял. Собрали мы ему тогда денег, и трактир он придорожный открыл. Добро помнит — хороший человек. Поможет. Лишь бы не умер — лет пять о нем ничего не слыхивал. Только бы добраться… Дан, да прекратите вы на нору Хорька таращиться! О деле думайте!
— Конфидус, идите к своему товарищу один.
— А вы?!
— Объясните, как его найти, — я догоню. Наверное…
— Да что вы задумали?!
— Я кое-что обещал Цавусу, и слово свое я держу. И Зеленого надо найти — Хорек должен про него знать. Так что придется к нему заглянуть.
— Да вы спятили! Да…
— Я все знаю! — резко перебил я еретика. — И про цепи помню, и про усталость, и про кипяток, и про погоню. Хотя про погоню загнул — вряд ли кто-то рискнет повторить наш путь. Конфидус, на инквизитора я еще могу махнуть рукой, а на Зеленого — нет. Кто знает, где он и что с ним. Он меня выручал не раз, и я его не брошу. Привязался к нему… Скажите лучше: у карающих хорошая охрана?
— Да зачем она им нужна! Кто рискнет к ним лезть?! Ох я и глупец! О чем говорю! Дан, да вы будто на десять лет постарели! Еле дышите! Куда вам в драку лезть?! Потом найдете свою птицу — о себе подумайте!
— Вот когда найду, тогда и подумаю. Расскажите, как разыскать вашего трактирщика.
— Вот что с вами поделаешь… Не расскажу! Не отпущу я вас одного — вместе пойдем.
— Зачем идти на такой риск вдвоем?
— Вы тоже не раз выручали меня, а главное, паству мою. Да и Хорек у меня тоже не в любимчиках — хотелось бы с ним посчитаться… много к нему накопилось.
— А как же «не обижай ближнего»?
— Я сегодня столько нагрешил, что одним грехом больше или меньше — разницы уже не будет. Да и карающие — по мне вообще не люди: та же погань, если не хуже.
— По улице нам не пройти — там народ какой-то бегает.
— Суматоха. Пожар ведь. Ох и вариться нам в кипятке — с поджигателями здесь разговор короткий!
— Под землей пройдем. Надеюсь, не ошибся и ход под дом действительно найдется.
— Конечно, найдется. Инквизиторы — простые смертные, с простыми человеческими слабостями. Гадят они, как обычные люди, — значит, нужники у них имеются. Ходы к ним, для удобства чистки, широкие делаются, к тому же мы в последние дни не очень-то растолстели — пройдем. Знаете, Дан, теперь я уже почти не сомневаюсь, что Тьма вами не завладела. Перерожденные на такую глупость попросту не способны. Ох и удумали вы… ох и удумали…
— Отдохнули? Нет? Все равно — нам пора. До рассвета еще далеко, но не стоит убивать время.
* * *
Мои предположения оправдались — по правой стороне действительно нашелся узкий ход. Закончился он тупиком, но многоопытный епископ по каким-то лишь ему заметным признакам определил, что мы оказались прямиком под полом уборной. Стены отвесные, высота приличная, лестниц и веревок у нас не было. Но пара неглупых людей в состоянии найти выход из такой ситуации — после череды падений до потолка мы добрались (очень выручил штырь на цепи).
Далее Конфидус помог мне пролезть в отверстие с неблагозвучным названием — такие принято вырезать в полах нужников. На этом этапе возникло первое непредвиденное осложнение. Старый слуга, обитавший неподалеку от нужника, услышал устроенный нами шум. Вместо того чтобы перевернуться на другой бок и попытаться досмотреть прерванный сон, он, движимый воспалившимся маразмом, поднялся и, держа в одной руке свечу, а в другой кочергу с деревянной рукоятью, направился взглянуть на источник подозрительных звуков. Застукал он меня в крайне неудачный момент: окончательно я еще не выбрался, а назад удрать не мог, так как за ноги настойчиво выталкивал епископ.
Кочергой по голове я не заработал. Неизвестно, о чем подумал бедолага, увидев, что из зловонного подземелья в уютный мирок спящего оплота инквизиции выбирается победитель кастинга на главную роль в шедевральном триллере «Человек-дерьмо из ада каннибалов», но ни малейшей агрессии не проявил. Просто уронил свечу, схватился за сердце, попятился назад, уперся спиной в стену и расслабленно сполз на пол.
Впечатлительным оказался.
Подняв жировую свечу (к счастью, не погасла) и убедившись, что больше сортирными тайнами никто не интересуется, помог выбраться епископу. Тот первым делом бросился к старику:
— Дан! Что вы с ним сделали!
Моральные метания этого еретика начали доставать: то он рвется самолично расчленить Цавуса за многочисленные старые грехи, то трясется из-за обморочного старикана. Мне сейчас нужнее головорез, а не святоша-непротивленец, но Конфидус это отказывается понимать. Ведь умеет, когда припечет, — достаточно вспомнить последний день похода и бой у брода: рубил там за четверых.
Эх… религия… опиум для народа…
— Да я его пальцем не трогал.
— А почему он тогда без памяти лежит?
— Увидел, как я из очка выбираюсь.
— И что?
— И то! Вы посмотрите на меня и подумайте, отчего люди, увидев такое прекрасное создание в своем сортире, сознание теряют.
— Да уж… вы извините, Дан, но вид у вас…
— У вас ничуть не лучше, а уж про вонь даже не хочу говорить.
— Понимаю… А чего еще ожидать, если вдоволь по нечистотам попутешествовали?
— Мы болтать будем или попробуем найти Цавуса?
— Может, сперва попробуем привести старика в чувство и он нам все расскажет?
— Если он при виде одного меня штаны намочил, то что будет, когда обоих нас увидит?
— Ваша правда, пойдемте. Надеюсь, он очнется сам. В таком возрасте испуг опасен для сердца.
— Вы кочергу лучше прихватите… пригодится.
Епископ послушался, бормоча под нос молитвы на тему неминуемой перспективы вот-вот заработать новую порцию грехов, а я уверенно направился к двери.
Странное дело — даже ноги слушаются отлично. Болят только, но к боли привык уже. Не думаю, что мне легче стало, — скорее наоборот. Организм, похоже, понял, что наступает «последний парад», — отдает все резервы. До остатка. Понимает, что я на грани, свалиться могу в любой момент. Мне бы отдохнуть и поесть, причем немедленно, иначе отключусь, будто старик этот, и не очнусь, даже когда начнут в кипятке варить.
Коридор, распахнутая дверь. Осторожно заглядываю — узкая каморка с лежанкой и какими-то длинными полками, занавешенными рогожей. Обиталище слуги. Обернулся к епископу:
— Дом какой-то странный — стены кругом загибаются. На башню похоже. Он, может, и устроен как башня?
— Да это и есть башня — от старой стены уцелела. Карающие ее привели в порядок, приспособив под жилье. Думаю, Цавус наверху, но один он там или нет, не могу знать. У карающих все не как у людей: то толпами в городе торчат, то никого не увидишь. Шастают по всей стране. Если у них сейчас здесь сборище, то нам не поздоровится.
— Кроме Цавуса, в тюрьме никого из их братии не видел.
— Это ничего не доказывает — Хорек просто самолично решил стражем заниматься, так что остальным без надобности к вам ходить было.
Перспектива наткнуться на толпу инквизиторов не вдохновляла, но и отступать я не хотел. Видимо, от лишений мозг начал работать с перебоями: в здравом уме плюнул бы и на Хорька, и даже на Зеленого… в первую очередь себя спасать надо.
— Конфидус, в доме очень тихо. Если их здесь много, то, наверное, спят. Осмотрим потихоньку все.
— Проснутся… от вони нашей проснутся. — Еретик был настроен пессимистически.
Больше не тратя времени на пустые разговоры, я принялся изучать первый этаж. Кухня — на ее пороге желудок скрутило судорогой от ароматов пищи; кладовка; чулан, забитый хламом по самую дверь; большая полукруглая трапезная комната, заставленная столами и лавками; запертая на замок дверь, окованная железом. Везде темно и безлюдно. Дальше коридор, заворачивая, вывел к началу винтовой лестницы.
Направились вверх, поднявшись на второй этаж. Он состоял из двух больших полукруглых комнат, заставленных низкими койками и пузатыми шкафчиками, сколоченными из небрежно оструганных досок. Голые каменные стены, узкие амбразуры зарешеченных окон, затянутые белесой пленкой, дощатые полы, серые одеяла на соломенных тюфяках. Предельно спартанская обстановка — на казармы похоже. Судя по всему, здесь обитали младшие чины ордена карающих, но сегодня не было никого.
Третий этаж порадовал контрастом. Здесь вообще не было перегородок: одна большая круглая комната. Вдоль стен почти сплошной вереницей тянулись шкафы из лакированного дерева — лишь напротив амбразур промежутки оставлены. Пол застелен коврами, явно недешевыми. Несколько кожаных диванов и кресел, высокая кровать под балдахином, позолоченные светильники и люстра, роскошный огромный стол, выгнутый дугой, за ним еще парочка, заставленная самыми разнообразными предметами: всяческая посуда, весы, толстенные книги, приборы для письма, шкатулки. На одном участке стена, свободная от мебели, увешана холодным оружием, а окна там прикрыты свисающими шторами с богатой вышивкой. Безделушки, вазы, подсвечники, миниатюрные картины виднелись куда ни плюнь — к месту и не к месту.
Не знай я, куда попал, пришлось бы ломать голову, пытаясь понять, кто же здесь обитает, — зажиточная проститутка или алхимик-гедонист.
— Неплохо Хорек устроился: безвкусно, но дорого, — присвистнул епископ. — Дан, башня пустая. Ума не приложу — куда все карающие подевались? Хотя кое-что подозреваю…
— Вот и у меня те же подозрения: наверное, отправились нас убивать. В тюрьму. Вы же сами говорили.
— Наверное, так и есть.
— Давайте спустимся вниз. Надо старика связать и обыскать кухню — очень уж есть хочется.
— Отличная мысль — запахи там весьма приятственные.
* * *
Приятными оказались не только запахи. Не знаю я догматов местной религии, но одно понял точно: плоть свою братья ордена карающих голодом не терзают. Да и насчет изнуряющих постов не уверен — мясным здесь явно не брезговали.
В епископе пробудился давно уснувший инстинкт мародерства — с профессионализмом бывалого наемника он за какую-то минуту обнаружил немало разнообразных деликатесов. Но не стал кидаться сразу на все — для начала попил молока, этим же молоком обмыл руки, предварительно пополоскав их в ведре с водой. Я повторил его действия — даже умирая от голода, трудно решиться есть такими лапами.
Пока еретик наседал на сыр и балыки, я вкушал сливочное масло, отхватывая его понемногу найденным на кухне ножом. Съев кусочек, делал паузу — прислушивался к своим ощущениям. После такой голодухи неосторожно слопанная пища может убить.
Не убила. Мало того: ни малейших неприятных ощущений — один позитив. Ни рези, ни боли, ни спазмов — лишь приятная теплота и довольное урчание.
Масло, конечно, пища специфическая — один из наиболее энергетически выгодных продуктов, к тому же легко усваивающийся. Но эти свойства не объясняют, почему я после столь долгого голодания не испытываю неудобств. Или это особенность пищеварительной системы местных жителей, или что-то другое. Возможно, новоприобретенные свойства — после боя у брода во мне много чего изменилось.
— Дан, отведайте лучше ветчины. Как вы можете поедать масло без всего — противно ведь. А ветчина отменная.
— Потом: масло для меня сейчас нужнее.
— Зря-зря… А ведь неплохо живут карающие: все свежее и отменное. Странно, что при такой кормежке толстых среди них немного. Желчью, видать, исходят от злобы, вот и не идет пища впрок.
Не обращая внимания на маловразумительную болтовню Конфидуса (тот говорил, не забывая жевать), я прислушивался к своим ощущениям и не мог им нарадоваться. В желудке будто ракета стартовала — огонь, разгораясь в районе пупка, струями распространялся по всему телу. По следам этих струй начинало приятно покалывать — будто каждая клеточка наливалась энергией. Я все еще был усталым, голодным, отупевшим от всего, что пережил, но уже далеко не полумертвым. Пожалуй, даже готовым подраться с тем тюремщиком на равных — не спасла бы его плетка.
Нет, со мной явно что-то не то. Как бы ни было полезно сливочное масло в такой ситуации, но скорости метаболизма оно не увеличивает.
Да какая разница — все, что со мной происходит, к лучшему. Я в этом не сомневаюсь.
Нож прошелся по дереву, подчищая последние крохи. Невероятно: масла было килограмма полтора, и я все это умял!
Самое странное — ничуть не наелся: аппетит разыгрался даже сильнее.
Что там епископ говорил насчет ветчины?
Когда и с ветчиной было покончено, я взялся за кровяную колбасу, а Конфидус начал посматривать косо. Наверное, опять подозревает во мне перерожденного. Плевать, срочно нужна еда, причем много.
Слабосоленое копченое мясо, молоко, паштет из рубленой печени, краюха хлеба с роскошным балыком, еще молоко. Только огурцов для полного счастья не хватает и селедки. И куда только все помещается, — а желудок требует еще и еще. Остановил себя волевым усилием: я так до утра буду жевать, пока в кладовой не останутся голые полки.
— Конфидус, надо хоть немного обмыться и цепи снять.
— За комнатой слуги видел чан для стирки — можно там и помыться. Только сперва одежду найдем, иначе толку от мытья не будет.
Найди одежду не успели — едва выбрались из кухни, как со стороны входных дверей послышался подозрительный лязг. Притихли, епископ поспешно погасил свечу, в тишине отчетливо услышали скрип раскрывающихся створок — и тут же топот множества ног. В коридоре замерцали отблески огня, рядом опять открылась дверь — похоже, та самая, что на замке была. Звон железа, характерные звуки — будто при раздаче оружия.
— Все?
Голос знакомый, мерзкий, заставивший ладони непроизвольно сжаться в кулаки.
Цавус!
— Да, брат, теперь у каждого есть меч и кинжал. Но, может, надо и кольчуги поддеть?
А этот голос незнаком, но не менее мерзок.
— Два колодника обессиленных, без оружия. У стража ноги покалечены к тому же. Зачем вам кольчуги — они только замедлять будут. Отсюда до старых валов надо все осмотреть, да поживее — далеко они не могли уйти. Да смотрите с разбойниками их не перепутайте — тех немало разбежалось из-за тюремных ротозеев! С нами Бог, братья, я буду за вас молиться!
Стук закрывающихся дверей, лязг замка, раздраженный крик Хорька:
— Кло! Старый бездельник! Почему я должен двери закрывать?! Чего молчишь?! Подох там, что ли?! И отчего здесь так воняет?! Дверь в уборную не прикрыл опять?!
Приближающиеся шаги — инквизитор явно направляется в комнату слуги с целью проверки своего печального предположения.
Дойти до конца не успел: из кухни выскользнул Конфидус, замер перед ошеломленным Цавусом:
— Привет, Хорек, давно не виделись.
Сказано было тихо, благожелательным тоном, а вместо точки в предложении епископ уверенно, резко, со знанием дела опустил массивный деревянный черпак на макушку инквизитора.
* * *
Сидя на роскошном кожаном диване, я лениво жевал засахаренные фрукты, запивая их мелкими глотками нежного розового вина. Рядом в кресле устроился епископ — он, позабыв про чревоугодие, с интересом изучал какую-то книгу. Судя по габаритам, это «Война и мир», напечатанная шрифтом для плохо видящих. Под потолком горела люстра на добрых два десятка ароматических свечей. К их аромату все еще примешивался смрад канализации — несмотря на все наши усилия, отмыться дочиста не удалось: здесь баня нужна, а не деревянная лохань с холодной водой. Но с прежней вонью уже не сравнить — жить можно, так что настроение у нас улучшалось с каждой минутой.
Но не у всех присутствующих оно улучшалось: третий участник нашей компании не радовался жизни — скорее наоборот. Да и трудно ей радоваться в его положении. Избавившись от своих цепей (пришлось повредить заточку пары великолепных кинжалов и немного помахать разукрашенным боевым молотом), мы не стали их выбрасывать — заковали беспамятного инквизитора по рукам и ногам, делая это крайне грубо, отчего он заработал несколько ушибов и кровоточащих ран (нас это ничуть не расстроило). Затем, уже когда очнулся, пристроили на стене, в качестве аванса с удовольствием постучали кулаками по лицу и печени, после чего временно оставили в покое — пусть немного поразмышляет над бренностью бытия. Теперь он с трудом ступнями до пола доставал, дышал с болезненным присвистом, непрерывно шмыгал расквашенным носом и косился на нас весьма неодобрительно. Не будь кляпа, небось кричал бы уже во всю глотку, обвиняя нас во всех грехах сразу.
А еще он опасливо косился на зев камина — там, на пылающих дровах, грелись попорченные кинжалы и кочерга, что не могло не наводить на печальные мысли.
Конфидус, покачав головой, сообщил:
— Судя по этим записям, скоро сюда пожалует целая банда имперских инквизиторов — собираются всерьез королевством заняться. Еретиков, мол, слишком много здесь, и чувствуют они себя вольготно. И чернокнижие в пограничье расцвело — сил на все не хватает. А главное, аристократы местные вообще неприкосновенны, хотя по некоторым подвал плачет давно уже. И на попов здешних обижены: в каждом графстве догмы по-своему трактуют, и по всему видать, расколом пахнет, если не пресечь. А пресечь нечем — подмога нужна. Вот и ждут серьезного подкрепления.
— И насколько скоро они здесь появятся? — насторожился я.
— Не знаю. Месяц. Два. Может, больше. Не понять.
— Не страшно — лишь бы не этой ночью. Наш друг Цавус послал всех своих братьев на поиски неких беглых негодяев, так что нам никто не должен помешать до утра.
— Да, это он правильно поступил. Пускай ищут. И еще: Дан, карающие считают, что королевство обречено. Недолго ему держаться осталось: потеря Межгорья — первый признак, следом падет граница, и потеряют весь юг. Вот и торопятся урвать хоть что-нибудь и обеспечить покорность беженцев.
— И что они могут урвать, если королевство погибнет?
— Люди, Дан… люди. Если погань все же победит на границе, многие отсюда уйдут. А это большая выгода, если знать заранее и быть к такому готовым. Деваться-то беженцам некуда, богатств у простого народа больших тоже нет. Можно на землю поставить, закабалить — на чужбине прав у них не будет. А еще — золото: если взяться за аристократов и здешнюю церковь всерьез, то немало можно выдавить. И пусть с королем делиться придется, но изрядный куш все равно достанется. Когда карающие устроили очищение в Карайесе, то из десяти баронов там два-три уцелело, да и то потому, что «добровольно пожертвовали» большие средства ордену. Там, правда, делалось все под присмотром имперской армии, так что развернулись не стесняясь. Здесь вряд ли такое получится, но все равно дело выгодное.
— Интересные у инквизиции способы заработка.
— Своей выгоды никто не упустит, а уж эти стервятники и подавно. Не так ли, Цавус? Молчишь? Дан, вы, кажется, о чем-то хотели побеседовать с нашим другом?
— Я человек ранимый — еще не оправился от разговора с его слугой. Цавус, знаете, что я сделал с этим стариком? Для начала выколол ему глаза и насыпал в них соли. Потом нарисовал у него на груди крест раскаленной кочергой. Потом…
— Дан, умоляю — не портите своими неаппетитными рассказами красоту момента. Вино здесь недурственное — не надо мешать прочувствовать букет.
— Ладно, не буду. Цавус, ваш слуга до сих пор жив. Я ведь не убийца. Я спросил его всего лишь один раз — один маленький вопрос задал. И что он мне ответил? Он ответил: «Не знаю». Очень хорошо подумайте, что стоит говорить, когда я вытащу кляп. Не сомневаюсь, что у вас из глубины души рвется много самых разнообразных слов, но еще раз намекаю — подумайте, прежде чем произнесете их вслух. Я, мягко говоря, не питаю к вам теплых чувств. Попадись вы мне сразу, еще там, в вашем пыточном подвале, порвал бы ногтями и зубами. Без разговоров. Сейчас остыл я, да и размяк от усталости и пищи хорошей, но злость ведь никуда не исчезла — злопамятный я. Понимаете? Вижу по глазам, что уже задумались. Ну что же, приступим.
Вытащив из пасти гада импровизированный кляп, злобно прошипел в лицо:
— Где Зеленый?!
Завидев в глазах инквизитора явное непонимание, уточнил:
— Где мой попугай?
— Птица? — без особого страха, но с долей растерянности уточнил Цавус. — Птицу вашу герцог Шабен забрал.
— Надо же, сам герцог забрал! И что же мой попугай там делает? У герцога!
— Сэр страж, я не могу знать, чем он сейчас занимается. Последний раз, когда я его видел, он сидел в клетке, в карете герцога — тот направлялся к себе во дворец. Нам птица ни к чему, поэтому я не возражал против того, чтобы он ее забрал.
— Сэр страж?! Так я больше не изменник рода человеческого?! В подвале вы ко мне несколько по-другому обращались.
Инквизитор хмыкнул, не проявляя ни малейшего страха. А ведь тон мой предельно угрожающий. Невозмутимость мерзавца начала раздражать — может, и в самом деле кочергу достать и начать говорить всерьез? Идея отличная — руки чешутся: я и без того зол до точки кипения, а он еще и провоцирует.
— Сэр страж, ну зачем вспоминать тот подвал. Вы неглупый человек, я тоже не дурак — оба понимаем, что ситуация сейчас несколько другая. Обстановка изменилась.
— При чем здесь обстановка? Вы ведь оплот веры — на вас не должны влиять внешние обстоятельства. В том подвале я был исчадием ада, а здесь вы со мной беседуете, будто с наследным принцем. И ни малейших следов религиозного фанатизма в ваших глазах не замечаю: меня это поражает больше всего. Такое впечатление, что пытал меня ваш близнец, — совершенно разные люди.
И впрямь другой человек, даже болезненная желтизна почти сошла. Бодрячком инквизитор держится, несмотря на сложность ситуации. На фанатика вообще не похож: предельно прагматичный человек. И не боится меня ни капельки… вот ведь скотина.
Надо было сразу убивать, как только увидел. А теперь чуть ли не стесняюсь безоружного и беспомощного резать. Не маньяк я — если не считать Йены и тех перерожденных, которых у брода убил, на человека руки не поднимал никогда. Но их трудно причислить к роду человеческому.
Убил бы, и что дальше? Кто кроме него может рассказать, где искать Зеленого?!
А резать все равно придется — в живых такого врага оставлять нельзя…
— Сэр страж, у меня нет брата-близнеца. Понимаете, там, в подвале, — это была просто работа. Живой страж в такой пикантной ситуации — удача для нашего ордена неслыханная, я не мог не использовать этого. Думаете, мне приятно было? Да расскажи вы секреты полуденных — я бы немедленно все прекратил. Лучшая еда, лучший врач города — все для вас сделать готов был. Я же не виноват, что вы решили запираться до конца! Здесь позиции нашего ордена не слишком сильны, так что время работало против меня, вот и пришлось идти на крайние меры. Прошу прощения, что так с ногами вашими обошлись, но все не настолько страшно, как кажется. Винты до конца не закручивали — через пару месяцев все бы зажило. С годик похромать — и все, можно забыть. А вам и года не понадобилось — скачете, будто жеребец молодой. Знаете, там, в подвале, я подумал было, что вы и впрямь тайны стражей не знаете, и вообще… Но нет — неправ был! Только страж, причем далеко не последний страж, может за день переломы излечить и не выдать тайны под такими пытками. Восхищен вами и горжусь знакомством — вы очень непростой человек и, подозреваю, не последний страж в вашей иерархии. Совсем юны, а столького достигли. Мне, право, жаль, что вам пришлось столько выстрадать. Не стоило запираться и молчать — вы ведь нам попросту выбора не оставили.
Ну и фрукт этот Цавус — меня выставляет виноватым в том, что меня же пришлось пытать! Э нет, надо срочно его заткнуть, а то епископ уже на массивную вазу поглядывает, явно намереваясь разбить ее об инквизиторскую голову. Рано убивать — он еще ничего не рассказал толком.
— Не уклоняйтесь от темы — мы говорили о Зеленом.
— Но я же ответил: он у герцога Шабена. Не знаю, зачем ему понадобилась птица, — об этом меня спрашивать бесполезно. Оружие ваше, кстати, здесь: сохранил — будто догадывался, что пожалуете за вещами. Меч, которым вы наследника Мальрока убили, вон за той портьерой, рядом с вашей кольчугой подвешен. Кольчугу, кстати, мы заштопали у местного кузнеца; меч наточили там же — вы его о сталь немного иззубрили. А вон в том шкафу ваш самострел — его даже чинить не потребовалось. Сами убедитесь: все в полном порядке, можете забирать.
— Самострел? Вы же его называли нечистым оружием, а теперь забрать предлагаете?
Инквизитор досадливо скривился, изображая из себя помесь оскорбленной добродетели и разоблаченного жулика:
— Сэр страж, ну что вы, право! Все время только и норовите старое помянуть, причем исключительно нехорошее. Заметьте, я вам во всем помогаю, все рассказываю, даже ничего не требуя взамен. Стоит ли помнить плохое? Я вот уже простил вам неаккуратную работу с кандалами и лицо разбитое — умный человек от таких мелочей в ярость не впадает. А вы тоже неглупы — прекратите, пожалуйста, все это. Мы, может, и не друзья, но кто знает… Уж уважаю я вас с первого мгновения нашего знакомства.
— Вы не в той ситуации, чтобы требовать. А насчет нашего знакомства… я тоже помню первое мгновение. С того самого мгновения мечтал о том, что с вами сделаю, когда поймаю. Список получился длинный, и ничего приятного в нем нет.
— Дан, ну зачем вы диспут устроили? Прикончить его надо, и все — про птицу он уже рассказал.
— Господин епископ, и вы туда же. Нехорошо…
— Господин? — хмыкнул Конфидус. — Обычно вы меня по-другому называли. «Безбожная тварь» — самое мягкое, что вспоминается. Даже не пытайтесь действовать на меня такой простенькой лестью — не подействует. Я и мои братья по вере натерпелись от вас столько, что всеми сокровищами мира этого счета не оплатить. Вы живы только потому, что я еще не придумал, что с вами сделаю.
— Вам не надоело угрожать? И вы, и сэр страж делаете одну большую ошибку: угрожать надо уметь — ведь это целое искусство. А вы пошло пугаете унылыми сказочками про выколотые глаза, считая, что я как дурак поверю, будто вы способны покалечить старого слугу. Обижаете такими мыслями. Я-то прекрасно понимаю — жив и не искалечен только из-за того, что вы опасаетесь не получить ответов на свои вопросы. Понимаю, что в живых оставлять меня вы, мягко говоря, не стремитесь, и вопрос здесь даже не в мести, но это можно обсудить и в результате получить взаимную выгоду. Так что давайте поговорим как нормальные люди — без всего этого.
— Ты нам условия не ставь… Хорек, — берясь за другую книгу, буркнул епископ.
— А я и не ставлю — сама жизнь ставит. Сейчас — да, вы в выигрышном положении. Я в вашей власти. Допустим, убьете меня. И что дальше? В городе переполох — вы, должно быть, знаете, что там почему-то тюрьма горит и беглые разбойники носятся по улицам. Стражники и солдаты на каждом углу. Вы уверены, что сумеете избежать встречи с ними? Отсидеться в нашей башне не получится — к утру вернутся мои братья. Их дюжина, и все при оружии. Я не сомневаюсь, что вы оба отличные воины, но братья мои тоже не девчонки с виноградников, и в любом случае шума не избежать. А на шум много кто примчится. Зачем вам это надо?
— Удовольствия ради, — лениво ответил я, выбирая очередной фрукт.
— Господа, удовольствие перерезать мне горло не стоит ваших жизней. Давайте не будем усложнять и ходить вокруг да около: я готов себя выкупить.
— И что вы можете нам предложить? — усмехаюсь, выбрав наконец очередное лакомство.
— Многое. Прежде всего я могу легко вывести вас из города — никто не станет присматриваться к спутникам комиссара ордена карающих. Тем более если вас переодеть в нашу одежду. Лошадей получите хороших — если я даже потом расскажу страже, куда вы направились, догнать будет нелегко.
— Мы и без вашей помощи можем из города выйти. Мы бы так и сделали, но мне нужен Зеленый.
— Сэр страж, вот ведь далась вам эта птица!
— Конфидус, у всех свои слабости. Моя слабость — попугай. Без него я из города не уйду.
— Хорошо, сэр страж. Это тоже можно решить. Не знаю, зачем птица понадобилась герцогу, но Шабен — разумный человек и, не сомневаюсь, охотно отдаст ее вам. Особенно если просьбу подкрепить чем-нибудь дорогостоящим. Например, деньгами. Сэр страж, взгляните на содержимое вон того шкафа. Думаю, средств в нем хватит на покупку не одной сотни попугаев, да и вам останется кое-что — не с пустыми руками придется уходить. Будем считать это маленькой компенсацией за причиненные неудобства. Вы взгляните! Взгляните! Тайник хитроумный, но откройте дверцу — и я объясню, что дальше делать. Там не только монеты — есть еще и разные интересные вещи. Особенно для ордена вашего интересные.
Подниматься было откровенно лень — разомлел от переедания. Но намеки инквизитора заинтересовали: это что же там такое, интересное для стражей? Встал и как дурак покорно направился в ловушку.
Последние мозги потерял…
Шкафа открыть не успел. За спиной зазвенели цепи, вскрикнул епископ, что-то отрывисто треснуло, и пол подо мной провалился.
Не везет мне в этом мире с полами…
* * *
Я еще не успел осознать, что, собственно, происходит, как тело начало работать независимо от разума. Левая рука встретила лишь пустоту, но правая в отчаянном рывке дотянулась до чего-то деревянного, раскачивающегося, и каким-то чудом ухитрилась уцепиться за эту сомнительную опору.
Затем наконец заработал разум — я понял, что болтаюсь на створке распахивающегося вниз люка. Под ногами мрак, но хорошо помню, что потолки в комнатах младших инквизиторов очень высоки — не меньше пяти-шести метров. Падать туда не хотелось — разбиться до смерти вряд ли получится, но удовольствия тоже не получу: ноги у меня сейчас не приспособлены к выполнению трюков.
Самое неприятное — выбраться наверх не получится. Нет опоры для рук, и вообще долго не продержусь — пальцы не железные. Освещенный квадрат люка перед носом, но толку-то?
— Дан, вы живы?!
Крик епископа — как бальзам на душу!
— Жив! Жив! Помогите мне!
В квадрате люка показалась голова Конфидуса. Оценив мое положение, он исчез, быстро вернувшись со сдернутой портьерой. Используя ее вместо веревки, вытащил меня наверх.
Упав плашмя на мягкий ковер, я, успокаивая дыхание, прохрипел:
— Надо было сразу этого клопа раздавить!
— Ваша правда! Ох и хитер, вонючка! И как ловок — сумел со стены освободиться и цепью мне заехать. Хорошо, руку выставить успел, иначе по голове бы врезало. Разбил чуть ли не до кости. Провел нас, будто детей доверчивых. Одного не пойму — для чего ему этот люк в покоях? Хитро замаскирован, даже ковер в этом месте вырезан особо, а рычаг еще хитрее устроен — обычный светильник с виду.
— А чего тут понимать?! Если гость нежелателен или надоел, достаточно подвести его к этому месту с помощью сказочки о припрятанном золоте. А потом за рычаг дерг — и дуралей летит в комнату к младшей братии — там его и вяжут, если жив остается. Проклятье! Уходить надо — он сейчас стражу приведет!
— Дан, никого он не приведет. Я ведь дверь входную на замок закрыл, а ключа у него нет. Окна здесь все зарешеченные — не выбраться. Так что не уйти ему никуда. Возьмите свой меч — и пойдемте вниз. Он может вооружиться, так что с пустыми руками брать его не стоит. Уж вдвоем управимся по-всякому. Лишь бы что-нибудь еще не придумал — хитер больно.
Спустившись на первый этаж, я злорадно прокричал:
— Цавус, готовься! Яйца вырежу через глотку! Разговоров больше не будет!
В конце коридора хлопнули дверью, зазвенели цепями; переглянувшись, мы бросились туда. Про осторожность не забывали — мечи держали наготове. Мало ли что этот предусмотрительный гад припас для нежелательных гостей! Люк наверху мог быть не единственным.
В конце коридора мы никого не обнаружили — лишь дверь нужника раскачивалась. Я точно помнил, что оставлял ее закрытой, и почти не сомневался, что именно там укрылся загнанный в угол инквизитор.
Странно, но внутри его не оказалось. Лишь очнувшийся слуга испуганно таращился из угла. Подозревая уж вовсе нехорошее, склонился над отверстием и отчетливо расслышал удаляющийся знакомый шум — именно такой мы производили, когда перемещались по зловонным подземельям.
Епископ, тоже это услышав, покачал головой:
— Дан, он ушел тем путем, которым мы сюда пришли. И умоляю вас — давайте не будем его преследовать! В этой тьме погоня невозможна — он просто остановится, и мы, в шаге от него пройдя, не заметим. Да и ни за что не полезу опять в эту грязь! Ну сколько можно? Пускай сам там гниет.
Мне тоже не хотелось возвращаться в канализацию, и я, несмотря на жажду крови, кивнул:
— Хрен с ним — на этот раз повезло уродцу. Пойдемте наверх.
— Наверх? Бежать надо, пока он не вернулся с помощью!
— Не думаю, что он найдет помощь мгновенно. Пока выберется, пока сумеет доказать, что перед ними именно глава карающих, — в таком виде ему это сделать будет непросто. А нам надо поискать одежду инквизиторов — не пойдем же мы по городу, завернувшись в покрывала! Про старые лохмотья и вспоминать не хочу — в таком тряпье нас даже безносый унюхает от самого горизонта. И арбалет забрать надо — не хочу оставлять этим гадам свое оружие.
— Верно. И золото прихватим, если оно у Хорька и впрямь в том шкафу найдется, и кольчуги с кинжалами. А потом уйдем из города — в одежде карающих это легче устроить.
— Да, так и сделаем. Только сперва навестим герцога Шабена. Надо кое-кого у него забрать.
— О нет! — чуть ли не взвыл епископ. — Вы хуже перерожденного! Вы просто безумец!



Глава 5
Тайны высшего света

Из-за угла показалась очередная группа солдат: четверка мордоворотов в кожаных доспехах. Один держал в руке ярко полыхавший факел, трое других сжимали древки копий.
— Стоять! — заорал передний, но, разглядев, с кем имеет дело, поспешно поправился: — Прошу прощения! Обознался в темноте! Можете туда не идти — до самой Белошвейной улицы мы каждый угол осмотрели. Нет там никого, да и зачем им к центру города уходить?
Не унижаясь до ответов, мы молча прошли мимо солдат. Это не первая такая встреча, и все они проходили одинаково: никто и не думал нас задерживать. Неприкосновенность одежды инквизиторов была сродни спецномерам и мигалкам на машинах в моем мире — почти полный иммунитет давала. Если найдется кто-то недоверчивый, разоблачат нас сразу — достаточно принюхаться. Но пока что везло.
— Дан, вы с ума сошли! — Епископ, дождавшись, когда солдаты останутся позади, вновь принялся меня доставать. — Мы уже час ищем резиденцию герцога! Нам нельзя терять время! Попадемся!
— Ну так найдите ее быстрее — я ведь города совсем не знаю.
— А я в этом квартале лет десять не был! Да и в те времена путался в этих дворцах и улицах! До утра нам здесь ходить, что ли?
— Если потребуется, то будем ходить до утра.
— Да вы и впрямь сумасшедший! Вот если найдем, то что делать будете? Думаете, дворец герцога без охраны окажется? Или надеетесь, что птицу вам отдадут по первому требованию?
— Сперва найдем дворец, а потом посмотрим.
— Да что там смотреть! Уходить из города надо, пока не поздно!
— Конфидус, вы правы. Совершенно правы. Но я не могу. Не знаю почему, но не могу. Просто не могу оставить Зеленого. Идите один — я потом догоню.
— Да куда вы без меня… Дан, у вас хоть какой-нибудь план есть, что делать будем, когда дворец найдем?
— Ну… можно в окно попробовать залезть и поискать там Зеленого.
— О господи! Я не верю!..
— Не понял?
— Дан! Да вы будто глупец себя ведете! Не узнаю вас! Может, вы и впрямь перерожденный?!
— Вот и отлично: найдем Зеленого, и по его поведению вы сразу определите — Дан я или уже не Дан.
— Нас повесят раньше или сварят. Вот же! Вот же он!
Мы выбрались на очередной перекресток. Вереницы домов, тянувшиеся по обе стороны улицы почти сплошной стеной, здесь исчезли. Далее виднелось открытое пространство самого настоящего парка: из-за невысокой каменной стены поднимались зеленые великаны — первые деревья, встреченные в этом тесном и грязном городе. За этими зарослями с трудом различалась темная громада огромного дома.
— Резиденция династии Шабенов, — пояснил епископ. — Дворец подарен Кенгудом Первым в день, когда они принесли ему вассальную клятву. В тот день, говорят, эти дубы и посадили — лучший парк города теперь: даже королевский ему кое в чем уступает.
Видал я парки и получше, а уж побольше повидал немало, но говорить этого не стал:
— Не будем терять времени — помогите мне на стену залезть и подождите здесь.
— Нет! Одного я вас не пущу!
— Ждите здесь — от вас только шум будет лишний. Епископ, делайте, что я говорю! Вы, конечно, воин отличный, но как лазутчик никуда не годитесь. Так что дальше я один.
Странно, но Конфидус не стал спорить — видимо, сам сознавал, что будет мне обузой. Лишь добавил:
— Осторожнее там. Если услышите лай собак, то сразу уходите — их вам не обмануть. Я буду ждать здесь до утра, но потом придется уносить ноги, если раньше меня не застукают. Так что не задерживайтесь.
* * *
С минуту посидев на стене, я не услышал ничего подозрительного: ни лая собак, ни окриков стражи, ни шагов подкрадывающихся солдат. Мертвая темнота старого парка. Похоже, мое вторжение прошло незамеченным.
Проверив, легко ли выходит меч из ножен, уверенно прыгнул вниз. Ноги болели, да и хромота не прошла, но слушались они теперь замечательно. Приятно знать, что обильная кормежка так действует, — других причин столь молниеносного исцеления я не находил.
Мягкая короткая трава — или подстриженная, или подъедают травоядные твари. Скорее поверю во второе: газонокосилок в этом мире нет, а вот парочку оленей запустить в свой парк аристократы могут запросто. Осторожно перебираюсь от дерева к дереву, при каждой остановке сканируя ушами звуковой фон. Сверчки трещат, лягушки где-то рядом квакают, какие-то мелкие зверюшки шуршат в кустах. Никто и не думает поднимать тревогу по поводу моего вторжения в этот безмятежный мирок.
Вскоре выбрался к источнику кваканья — пруд с высокой беседкой на островке. Сделал крюк, обходя открытое пространство, перебежал через мощенную камнем дорожку, приблизился к громаде дома.
Абсолютная беспечность — ни охраны, ни собак. Похоже, мне повезло — герцог в высшей степени неосторожный человек. Ничего, после этой ночи он об этом пожалеет. Нет, я не хочу ему делать ничего плохого, но вот Зеленого заберу обязательно.
Выбираться из зарослей не хотелось, но деваться некуда — перед дворцом деревьев нет. Облака, как назло, поредели — в лунном свете меня легко можно будет из окна увидеть. Хотя кому придет в голову мысль среди ночи на темный парк таращиться?
Начал красться вдоль фасада, подыскивая удобное окно или дверь черного хода. Высунувшись из-за угла, замер: неподалеку стоял человек. Меня он не заметил — торчал на одном месте, будто статуя. Приглядевшись, понял, что не будто — это и есть статуя. Причем грубая, безвкусная — только такой идиот, как я, мог перепутать ее с живым стражником.
Очень удачно поставлена — я как раз пытался придумать, каким образом добраться до окон первого этажа. Рост у меня не гулливеровский, а расположены они на большой высоте.
Статуя была каменной и массивной — то, что надо. С ее плеч я легко достал до подоконника, вскарабкался. Далее возникло непредвиденное препятствие — я впервые столкнулся с настоящими стеклами. Маленькие мутные осколки, закрепленные в металле. Ну почему здесь не обошлись обычной пленкой?! Я разрезал бы ее легко и без шума.
Вытащил меч, попробовал металл каркаса на крепость. Поддавался почти как масло — обычный мягкий свинец. Осторожно вытащил из рамы первый осколок, положил на подоконник, взялся за второй. Инструмент у меня неудобный, но работа пошла.
Эх, надо было тот нож из кухни Цавуса прихватить! Кто же знал…
Вскоре в окне возникло отверстие размером, вполне меня устраивающим. Отогнув в стороны куски разрезанного каркаса, полез внутрь. Темень в помещении царила кромешная — не хуже чем в канализации. Стекло местное слишком мутно — света почти не пропускало, но тишина свидетельствовала, что людей здесь нет. Ни храпа, ни громкого дыхания, и вообще дух нежилой — явно не спальня. И почему-то несет чем-то специфически горелым. Свечу недавно загасили? Может, и так…
Перебравшись на внутренний подоконник, напряг зрение, попытавшись хоть что-нибудь рассмотреть. Бесполезно — лишь смутные силуэты. Регенерацией отменной я обзавелся, а вот ночным зрением — нет.
Ну что же, будем работать вслепую. Уже было собрался свеситься вниз, как вдруг из мрака спокойным и уверенным голосом произнесли:
— Сэр страж, не могли бы вы спуститься на пол чуть левее?
Естественно, я замер, лихорадочно соображая, что делать: выхватив меч, с криком «банзай!» броситься в атаку — или попытаться улизнуть назад в парк? Атаковать не хотелось — я не различал ничего и никого, а вот неизвестный на фоне окна видел меня прекрасно.
Тем временем невидимый собеседник пояснил:
— Дело в том, что как раз под вашими ногами находится столик с драгоценным цайтанским сервизом — изумительный набор, причем уникальный: мастер, его создавший, принял яд. Ему незачем было жить дальше — он добился совершенства. Я очень огорчусь, если его творение пострадает. Так что левее, сэр страж, левее — там ничто не помешает вашему спуску на пол. Можете смело прыгать: ног не повредите — ковер здесь отменного качества. Вас, видимо, смущает темнота? Ну так это легко исправить.
Во мраке чем-то зашуршали, и почти сразу комнату залило слабым сиянием. Его источник — большой кубический фонарь из тех же стеклышек — находился на большом лакированном столе. Рядом, держа в руке сорванное покрывало, стоял высокий худощавый мужчина лет сорока пяти, одетый скромно, но со вкусом. Да и простота одеяния обманчива — тряпки явно не из дешевых.
— Сэр страж, ну что же вы замерли! Спускайтесь! Видите, я вас не обманывал. Левее и впрямь ничто вам не помешает. Вы столько трудов приложили, чтобы сюда попасть, а теперь стесняетесь, будто девица в исповедальне.
— Я всегда стесняюсь незнакомых людей, — буркнул нехотя, пытаясь понять, во что на этот раз вляпался.
По всем раскладам выходило, что в очередное дерьмо, — это дело у меня хорошо получается.
— Так давайте познакомимся! — обрадовался странный тип. — Вас, как вы понимаете, я знаю, хотя и заочно, а меня зовут просто: его светлость герцог Шабен Двенадцатый, первый вассал короны Ортара, владыка Севера, страж покоя королевства, первый министр двора Кенгуда Восьмого. Вы позволите не упоминать более мелких моих титулов? Дело в том, что я вынашиваю планы с вами подружиться, а среди друзей не принято соблюдать этикет столь скрупулезно — это могут понять превратно.
— Разрешаю, — все так же мрачно буркнул я. — В свою очередь надеюсь, что вы не обиделись из-за того, что я забрался в вашу комнату в грязной обуви.
— Да пустяки. И вообще — эта комната вряд ли относится к моим покоям. Я сюда с осени не заглядывал. Дворец большой, комнат в нем столько, что сам не знаю их количества — в некоторых ни разу в жизни не бывал.
— Надо же, как мне повезло! Чудом на вас наткнулся, получается.
И чего это он в друзья набивается? Явно не к добру. И откуда он знает, кто я?! За спиной тихо — возможно, тревога еще не поднята. Шмыгнуть в парк и мчаться до стены, а потом затеряться в городе, кишащем разозленными солдатами и взбешенными инквизиторами?
— Это вовсе не везение — я сюда заглянул за минуту до вашего неожиданного прихода. Перед этим нам пришлось долго бродить по периметру дворца вслед за вами, дожидаясь, когда же вы наконец выберете путь. Знали бы, что выберете вот этот, со статуей, — ждал бы здесь с самого начала.
Надеюсь, этот тип не увидел в сумраке, что я покраснел, будто монашка, по ошибке зашедшая в секс-шоп. Это что же получается: пока я из себя ниндзя изображал, из окон на меня вовсю таращились, притоптывая от нетерпения? Не могли дождаться, когда же наконец решусь влезть в окно? Стражников и собак убрали с моего пути, чтобы ничто не помешало и не насторожило…
Ну и опозорился же я… диверсант хренов…
Полагаю, что при таких раскладах в парк уходить поздно — наверняка уж теперь-то стражников там как грибов по осени, да и волкодавов тоже. Ведь герцог во множественном числе говорит явно не из-за мании величия — с ним целый отряд за мной следил.
— Могли бы, в таком случае, двери открыть.
— Так ведь мы их и открыли, — преувеличенно-радостно воскликнул герцог. — Но вы, к сожалению, не добрались до них — предпочли окном воспользоваться. Ну да не страшно — стекла починить легко, в отличие от драгоценного сервиза. Как только уважаемый комиссар ордена карающих сообщил, что нас, возможно, посетит сэр страж полуденный со спутником, так мы сразу поспешили приготовиться. Вы уж простите, что не успели организовать торжественной встречи — несколько растерялись от неожиданности.
— Этот вонючий уро… э… господин инквизитор тоже здесь?
— Нет, его вообще здесь не было. Сообщение от него солдаты принесли — из тех, что по городу сейчас разбойников беглых ловят. Поговаривают, что господин комиссар неудачно упал в сточную канаву, из-за чего некоторое время не сможет посещать домов уважаемых жителей города. Я даже рад произошедшему: как и все имперцы, он более чем равнодушен к гигиеническим процедурам, но теперь ему волей-неволей придется воспользоваться мочалкой и горячей водой — пусть хоть так приобщается к обычаям Ортара. Сэр страж, ну что же вы так и сидите на подоконнике? Такое впечатление, что чего-то опасаетесь! Здесь вас никто и пальцем не тронет.
— Я человек недоверчивый.
— Разумно, но нас можно не остерегаться — мы ваши самые искренние друзья. Сэр страж, как только мы узнали, что вас схватили инквизиторы, так сразу приняли меры для вашего освобождения. Городской пристав по указанию преданных нам людей вытащил вас из застенков ордена карающих, а затем мы позаботились, чтобы в тюрьме на ночь остался лишь один надзиратель, а на страже были наши люди. Идеальные условия для инсценировки побега. После полуночи вы бы попали в этот дворец со всеми почестями, но увы, почему-то не стали этого дожидаться. Я сгораю от любопытства: что же вас заставило самостоятельно покинуть темницу и прийти сюда?
Ничего не понимая, я решился — все равно ведь обложен со всех сторон. И не похоже, что здесь меня собрались добить: слишком уж изощренно все.
Спрыгнув на пол, хмуро пояснил:
— Я пришел за своей птицей. Попугай у вас?
— Ах вот вы о чем! Ну как я сам не догадался! Разумеется, ваш попугай у меня — терпеливо дожидается своего хозяина. Но, право, не стоило ради птицы так торопиться.
— С ним, надеюсь, все в порядке?
— Не волнуйтесь — о нем достойно заботились. Если не считать периодического алкогольного опьянения, то все в порядке.
Похоже, герцог не врет — с Зеленым и впрямь порядок.
— Вас не затруднит провести меня к попугаю и заодно по пути объяснить, для чего я вам понадобился?
— Странный вопрос… Думаю, об этом лучше поговорить в присутствии попугая. Точнее, в присутствии одной симпатичной особы, которая сейчас с ним находится.
Интригует… Ну да ладно — посмотрим, что дальше будет.
Ведь понятия не имею, что здесь вообще происходит… И что за особа? Златоволосая принцесса, скрывающаяся от жениха-чернокнижника, или просто роковая красавица в состоянии острейшего перевозбуждения, готовая влюбиться в меня с первого взгляда? Если была упомянута женская красота, то по сценарию дальше просто неизбежно последует сцена обольщения, причем неоднократного, — ничего другого на ум не приходит. Шаблонно мыслю, но ведь и жизнь не такая уж сложная штука — любит повторяться.
Если все пройдет так предсказуемо, то… Что «то»? А ничего — скорее всего, это означает, что лежу я в комнате с поролоновыми стенами, привязанный к железной кровати. Мрачные санитары по расписанию вкалывают галоперидол и обезболивающее, а в тканях мозга под действием сильнодействующих препаратов, латентной тяги к садомазохизму и раковых метастаз перемешались абсолютно все штампы из прочитанных книг, создав новую унылую реальность, где меня с первого дня бьют, режут и пытают, а из бонусов лишь птица говорящая (что бы на это сказал дедушка Фрейд?) и регенерация усиленная (сокровенная мечта всех мазохистов).
Принцесса с хлыстом будет или с плеткой? Ну посмотрим…
Дальше мне пришлось напрячься — за дверью, в коридоре, нас дожидались десятка полтора вооруженных громил, причем слово «вооруженных» в данном случае следует произносить с ударением на каждом слоге. Дорогие латы, кольчуги, мечи, щиты, шлемы с опущенными забралами — в полной готовности к серьезному бою.
Бывалые вояки: столько времени простоять во всем этом металлоломе бесшумно… Это надо уметь.
Герцог, подняв руку, успокаивающе произнес:
— Не волнуйтесь, сэр страж, — считайте, что это ваш почетный караул.
Ага… так я и поверил…
Вязать меня, впрочем, не стали, но эта орава, громыхая железом, потащилась вслед за нами, дыша в затылок. Так мы и продвигались по мрачным коридорам, освещенным редкими свечами, расставленными в неглубоких нишах. По широкой каменной лестнице поднялись на второй этаж — здесь, у двойных дверей, встретились еще с одной группой солдат. Эти были какие-то другие — вооружены и экипированы столь же разношерстно-добротно, но в одеждах у всех преобладают красные цвета. Похоже на зачатки некой униформы. Что все это может означать? А без понятия что… знать не знаю…
За дверью оказалась огромная комната — судя по наличию кровати, спальня. Кровать по площади приблизительно соответствовала моей городской квартире, оставленной на Земле, балдахин над ней габаритами лишь немногим уступал саркофагу над Чернобыльской АЭС, но все равно эта мебель казалась здесь мелковатой. Размеры помещения едва не заставили присвистнуть — ничего близкого по масштабам я в этом мире еще не встречал.
Помимо кровати имелись столы и столики, кресла и множество диванов самых разных размеров. На самом маленьком с достоинством сфинкса разлеглась мелкая белая собачонка с красным бантом на макушке; на одном из средних расположилась женщина с удивительно резкими чертами лица, ничем, впрочем, его не портящими. Очень ухоженная, красивая, но красота ее нестандартная. И далеко не молодая — лет ей, наверное, не меньше чем хозяину замка, хотя при беглом взгляде можно спутать с тридцатилетней. Вычурная сложная прическа, умело наложенная косметика (ба, выходит, штукатурка для лицевой части головы и здесь известна!), платье строгое, до пят, но очень выгодно подчеркивает достоинства фигуры, не выдавая недостатков.
Хотя недостатков, возможно, и не было — идеал женщины. Впрочем, не в моем вкусе — идеал своеобразный. И дело здесь даже не в возрасте: не нравятся мне подобные «снежные королевы». Я, человек простой, веселый и открытый со всех сторон сразу, женщин предпочитаю аналогичных. А эта явно не из таких — сидит, будто замороженный лом проглотила, и смотрит на нас как белый лебедь на скользких пиявок.
Эх, а я ожидал принцессу или роковую милашку чином пониже… Ну да ладно, зато она без плетки: хоть кое-какой плюс.
— Ваше величество, позвольте представить вам сэра стража! — громко и напыщенно произнес герцог.
Если «внутренний переводчик» не ошибся, то передо мной все же особа королевской крови — первоначальные бредовые подозрения вспыхнули с новой силой. Мне ее что, обольщать предстоит или как? Я в принципе согласен хоть этого пуделя совратить — лишь бы живым отпустили и попугая вернули. Но подозреваю, не все здесь так просто…
Ну и ночка — как бы к утру не повесили… Мне бы в тень от тумбочки забиться и не высовываться, а я тут по королевам шастаю…
Женщина еле заметно кивнула, а герцог, развернувшись, властно скомандовал:
— Все вон, и дверь закрыть!
— И через щелку за блудными делами не подглядывать! — совсем уж пошло добавили из-за кровати.
Должно быть, я нарушил немало правил хорошего тона, но на некоторое время попросту выпал из реальности, не замечая ничего происходящего. Просто кинулся в сторону источника столь гнусавого и хорошо знакомого, почти родного голоса.
* * *
Зеленый устроился как кусок сыра в резервуаре с маслом. Огромная клетка из деревянных прутьев, удобная жердочка, кормушка полная, блюдечко с чем-то жидко-розовым перед распахнутой дверцей. Меньше всего похоже на жилище заключенного. Мое появление птиц встретил радостным воплем, тут же опрокинув блюдце при взлете. Миг — и он у меня на плече. От радости даже дар речи потерял, только клюв развевает в пародии на улыбку — столь странной мимикой показывает, как счастлив. С нескрываемым волнением все же выдавил:
— Придурок, это по каким кабакам тебя столько носило?
— Привет, Зеленый, я тоже по тебе соскучился.
Птиц. Первый друг в чужом мире. Верный помощник, вредная тварь, пошляк и профессиональный алкоголик. До сих пор не могу сказать, насколько он разумен, но мне он почти как брат…
За спиной кашлянул герцог, явно пытаясь привлечь внимание. Я нехотя обернулся.
— Сэр страж, как видите, ваш попугай в полном здравии — мы о нем хорошо заботились.
— Эти лысые обезьяны вино водой разбавляют, — тут же наябедничал Зеленый.
— Ну… надеюсь, вашей птице это только на пользу пошло, — попытался оправдаться хозяин дворца.
— Чтоб ты мочу ослиную до скончания лет вместо пива пил, подстилка трактирная, — буркнул попугай.
— Простите, что прерываю вашу утонченную беседу, но у нас не так много времени, — ледяным голосом произнесла женщина.
Я помалкивал, справедливо полагая, что мне сейчас без наводящих вопросов объяснят, зачем я им вдруг понадобился, — ведь не с целью последующего каннибализма они затеяли мое освобождение? Или просто альтруисты? Не верю в такое — скорее уж каннибалы: никто меня здесь не любит.
Действительность оказалась несколько сложнее…
— Магистр вашего ордена прислал весть о вашем прибытии. Сожалею, что из-за преступных действий карающих мы вас на время потеряли. Непросто оказалось узнать, что вы находитесь у них в подвале. Увы, они умеют скрывать такие вещи.
Женщина говорила вроде бы понятные слова, но в сумме они образовывали белиберду. Никакие магистры никакого ордена о моем прибытии никого предупредить не могли по очень простой причине: они понятия не имели о моем существовании.
Тем временем она продолжала нести чушь:
— В послании говорится, что вас прислали оказать помощь на границе с дальнейшей перспективой вернуть земли, захваченные Тьмой. Королевство в таком положении, что ни от какой помощи не откажется, тем более если ее предлагает орден полуденных стражей. У нас были некоторые планы, как вас использовать, но теперь, боюсь, их придется изменить. Поймите нас правильно — мы очень уважаем ваш орден, мы его преданные помощники, но мы не в той ситуации, чтобы ссориться с карающими. А они, как я понимаю, стали вашими врагами. Если посмотреть в окно, можно увидеть зарево от двух пожаров: горят городская тюрьма и башня инквизиторов. Не сомневаюсь, что конфликт у вас с ними серьезный, и еще лучше понимаю, что нам вмешиваться в него не стоит. Ваш магистр и ваши братья далеко — вы здесь один. А нашей власти не хватит для серьезного давления на инквизицию. Простите, но здесь мы вам ничем помочь не можем. Понимаете?
Пожав плечами, попытался ответить не самым дебильным голосом:
— Я вообще ничего не понимаю. Впервые слышу про приказ магистра и вообще не пойму, откуда он узнал, что я в королевство ваше попаду; само собой, не могу знать ничего про ваши планы; и даже более того — я понятия не имею, кто вы такая. Королева? Супруга Кенгуда Восьмого?
— Вы мне льстите, — улыбнулась женщина. — Я действительно супруга короля, но только Кенгуда Седьмого. Кенгуд Восьмой — мой сын, я — вдовствующая королева-мать. По поводу всего остального ответить не так просто… Сэр страж, вам многое пришлось пережить. Скажите: это не отразилось на вашем самочувствии? Ваш вопрос по поводу приказа магистра…
— Я позабыл некоторые вещи.
— Мне так и показалось. Бывает такое… хорошо, что выжили. Что ж, придется вам довольствоваться моими словами — такой приказ действительно был. Увы, дословно я его воспроизвести не могу. Магистр лишь сообщил нам, что вы придете помочь. А что именно он приказал вам, мы знать не можем. Мы должны были оказать вам содействие, а сам замысел… Мне кажется, что ваша эпопея на побережье проходила в его рамках. Не припомните?
— После ранения в голове все путается…
— Это бывает. Надеюсь, вскоре вы оправитесь от ран. Но ждать этого некогда — у карающих повсюду есть свои люди. Даже здесь, во дворце герцога, мы не сможем вас укрыть — они быстро узнают. Про королевский замок даже думать не хочется: там шпионов больше, чем клопов. Узнав, смогут добраться. Ссора с полуденными им не нужна — проще всего попросту вас уничтожить, чтобы замолчали. Яд, кинжал — они найдут лазейку. Как я уже говорила, магистр далеко, а у карающих здесь весомые позиции. Не столь весомые, как в Империи, но даже мне приходится иной раз опасаться за свою безопасность.
Делая вид, что все понимаю прекрасно, уточнил:
— Мне придется покинуть город?
Это было бы просто замечательно — я ведь нашел Зеленого, и больше меня здесь ничто не держит. Остается сказать «спасибо» этим титулованным шизофреникам, принимающим меня за настоящего стража, и мчаться отсюда далеко и быстро.
— Да, в городе вам оставаться опасно. Желательно покинуть его прямо сейчас.
Ура! То, что надо! Теперь еще бы выбить из этих чудаков коней, пожрать и хоть немного валюты — голодный нищий пешеход далеко не убежит.
— Ну что ж… раз надо так надо. Я готов уехать хоть сейчас, — с трудом пытаюсь скрыть радостные нотки, выдавливая слова с максимально недовольным видом.
— Остается последнее: определиться, куда именно вам ехать, — оживает герцог. — На границе карающие есть в каждом приличном гарнизоне — там вам не укрыться.
— Ну, значит, на границе мне делать нечего, — отвечаю легкомысленно, тут же осознав, что сморозил что-то не то: лица собеседников удивленно вытянулись.
— Как? — Королева даже чуток из-за своего айсберга выглянула, опешив от моих слов. — Вас прислал магистр, помочь. Где еще может помочь страж, если не на границе?
Где-где?! Да откуда мне знать! Люди добрые, вы слишком многого хотите от самозванца-дилетанта, к тому же инопланетянина! Вот что им отвечать теперь?!
Ладно, держим нейтральную позицию, говоря много слов, но ничего конкретного.
— А это уже вы должны придумать — я здесь чужак и слабо ориентируюсь в обстановке. Да и дела мои плохо шли в последнее время — скверно пока что соображаю. Кстати, извините за мою неучтивость. От всего пережитого светские условности вылетели из головы.
— Мы не на балу, да и вы здесь инкогнито… сэр страж, — спокойно ответила королева. — Согласна с вами: это мы должны подумать. Вот и подумали. Есть один вариант для вас… опасный, и не знаю, насколько вам по плечу. Но если не вы, то никто не осилит такого. Да и карающие вряд ли смогут там действовать. Это…
— …владение Мальрок, что в Межгорье, — продолжил герцог.
Синхронность их совместной речи заставила меня подумать об очевидных фактах — передо мной достаточно близкие люди. Не удивлен: королева женщина одинокая — и далеко не развалина древняя. Лунная ночь, замок мужественного герцога, прекрасно оборудованная спальня, где она чувствует себя как дома. Житейское дело…
Сии размышления не помешали оперативно отреагировать на полученную информацию:
— Мальрок?! Проклятый замок?
— Не о замке речь — обо всем владении. И даже более того: обо всем Межгорье. Перерожденные там здорово похозяйничали: владельцев не осталось, а крестьян или сожрала Тьма, или разбежались по чужим землям. Возвращаться туда никто не хочет — ваша победа у брода ничего не решила. Если земли опоганены, то это навсегда: до сих пор еще никто никогда и нигде не сумел отобрать назад того, что подмяла под себя Тьма. Но в случае с Мальроком все свершилось очень быстро: перерожденные лишь около года назад там появились. Дел успели натворить немало, но вот закрепиться всерьез не успели. Там вряд ли есть серьезные убежища, да и армия наша, посланная после вашей победы довершить разгром, не столкнулась с крупными силами погани. Даже ночью она вела успешные действия, выжигая скверну. Гадина, лишившись головы, сопротивлялась вяло. Мы думали, что сумеем вернуть земли короне, но случилось непредвиденное: никто из наследников бывших владельцев, которых сумели найти, не желает туда отправляться. Все как один готовы служить короне где угодно, но только не в Межгорье: они дружно отказались от своих прав. Из новых дворян тоже никто не пожелал — даже безземельные не хотят там поискать себе надел. Хорошая земля, удобная, но погань пугает… Не верит никто, что из ее лап можно хоть что-нибудь вырвать. До сих пор такого не бывало — на ее земли лишь демам дорога открыта. А мы вот с ее величеством и магистром вашего ордена думаем иначе. Это возможно. И даже более того — это нужно делать. Нельзя отступать вечно — ведь наш мир не бесконечен.
— Вы получите бумагу, подписанную самим королем, — опять включилась королева. — В ней много слов, но если коротко, то сказано следующее: «Если вы сумеете прожить в Межгорье три года и три дня, восстановив замок, обрабатывая землю и держа границу по реке, то получите права на все Межгорье. Величина вотчины позволит ее владельцу носить титул графа, с чем я вас и поздравлю. А если появятся наследники прежних баронов, то пусть идут в дальние края пешим ходом — отказавшись от защиты своих владений, они их лишились». Если совсем уж точно — бумагу подписала я, так как сын мой сейчас далеко на южной границе. С ним было бы проще… не вовремя он уехал… Но у меня с сыном полное взаимопонимание и общность замыслов — подтвердит все. Мальрок и остальные баронства Межгорья давно уже у нас костью в горле стоят. Власть короны была там не более чем пустой звук — вотчина бандитов, пиратов и бездельников. Остатки былой поморской вольницы — старую доблесть растеряли, но гонор сохранили. Сумеете забрать этот кусок себе — корона от этого только выиграет. А получив титул — заслуженно получив титул, — вы из разряда стража попадете в разряд уважаемого дворянина Ортара, а следовательно, заодно попадете под королевскую защиту. При малейшем косом взгляде в вашу сторону со стороны любого из карающих король может строго с них спросить — это его законное право. Дворянина тронуть без его согласия — это тяжкое преступление. Очень тяжкое. Я бы на их месте трижды подумала, прежде чем на подобное решиться. Таким образом, вы получите серьезную защиту — это поможет в ваших дальнейших замыслах. Если даже не продержитесь оговоренный срок, тоже не зря: погань потрепать сумеете, уверена в вас; и карающие туда не доберутся — нет у них сил серьезные дела устраивать на таких опасных землях.
Слушая ее монолог, я потихоньку приблизился к маленькому столику, заставленному посудой с легкими закусками и соблазнительно выглядевшими кувшинчиками. Плеснул в плоский кубок Зеленому, чтобы тот не вмешивался в беседу со своими пошлостями, — птиц мигом скатился с плеча, присосавшись будто электрический насос. Не забыл и про себя — отпил глоток недурственного, чуть терпкого вина. Ухмыльнулся, покачал головой:
— Речи ваши, ваше величество, прекрасны, как это вино, и столь же коварны, как любой алкоголь. Вы, должно быть, преувеличенного мнения о возможностях стражей. Вот скажите: каковы размеры этого Межгорья?
Королева растерянно покосилась на герцога, и тот не подкачал:
— Пять дней конному, если с запада на восток; на востоке с севера до юга можно за два дня добраться, а на западе и вовсе расстояние маленькое до смешного. Все Межгорье — это длинный треугольник, вытянутый острым концом с востока на запад. С юга его ограничивает Костяной хребет и граница, что по Ибре проходит, с севера Маркизовы горы, с востока отроги Костяного хребта, за которыми море начинается сразу. На западе Маркизовы горы почти смыкаются с Костяным хребтом — там лишь узкий проход остался, но и его закупоривает Шнира, что берет начало на южных склонах Маркизовых гор. Река эта неширокая, но быстрая, и берега ее почти на всем протяжении обрывисты. Крепость там стоит — в ней сильный гарнизон. Если погань всерьез в Межгорье обоснуется, то нелегко ей будет набеги устраивать: на западе выход держат наши солдаты, на севере непроходимые Маркизовы горы с ледяными вершинами, на юге, за Иброй, вся земля и без того давно уже под Тьмой, а на востоке лишь море, да и к нему дорог через скалы не так уж много. Природная крепость огромного размера, оттого и мешали нам бароны местные — чувствовали себя вольготно, в полной безопасности. Позволяли себе многое… вот и допозволялись. Пала эта крепость, так что на вас только и надеемся. Нет у нас сил, совсем нет. Война на границе отнимает все резервы.
— Повторюсь — вы, видимо, и вправду решили, что я всемогущ. А это неверно — я такой же человек, как и все. Мне будет нелегко строить там замки, пахать землю и в одиночку оборонять всю эту территорию. У меня, знаете ли, даже коня не осталось, чтобы обскакать ее за пять дней с запада на восток. Без коня скакать, конечно, можно, но мне кажется, это будет существенно медленнее.
— Коня мы вам дадим, и вашему спутнику тоже — надеюсь, он еще не замерз, дожидаясь вас под стеной парка. И одежду для вас найдем подходящую: от вашей, уж извините за прямоту, не очень хорошо попахивает. Амуницию тоже, само собой, не волнуйтесь по поводу таких мелочей. Замок строить тоже не понадобится — в Межгорье их как блох на собаке. Наша армия, конечно, разгромила там все, что погань пощадила, да и пожгла немало, но восстановить все же легче, чем возводить заново. А землю пахать — не дворянское занятие: привыкайте мыслить как граф. Для этого существуют крестьяне, а они у вас будут. Те иридиане, которых вы вывели с Побережья, — мы их приговорили к ссылке. Точнее, старый приговор сохранил силу — просто изменили место заточения. И как думаете — куда их отправили?
— Эти люди не преступники…
— Нам тоже неприятны их разногласия с Церковью, но лучше уж Мальрок, чем оставить на землях короны. Здесь карающие им жить не позволят — изведут быстро, раз уж всерьез взялись за иридианскую ересь. Кстати, бакайцы почему-то дружно изъявили желание разделить их судьбу. Лишь небольшая часть решила остаться в коронных землях — тех мы отправили на границу, в военные поселения. Так что у вас будет более тысячи подданных, и среди них немало умелых воинов. Армия невелика, но уже показала себя достойно — там, в бою у брода.
И вот что здесь возразишь? Землю дали, замков кучу тоже, подданных выделили, коня обещают и портки чистые. Земля, правда, похуже, чем в зоне Чернобыльской: все замки добрые солдаты милостиво сожгли, зато подданные — народ проверенный: с такими куда угодно идти можно, на все наши два возможных направления — хоть топиться, хоть вешаться.
А стоит ли возражать? Меня упорно принимают за стража — значит, проще смириться: даже инквизиции доказать обратное не удалось. Видимо, и впрямь это тело принадлежало представителю ордена полуденных. В местных реалиях я ориентируюсь слабо, затеряться самостоятельно будет нелегко — карающие могут меня выследить, будто бегемота слепого. С другой стороны, благосклонно согласившись с предложением странных аристократов, я получаю убежище от инквизиторов, приличную группу верных мне людей, уединенный уголок, где, возможно, сумею неспешно вжиться в местное общество. И в придачу к перечисленным бонусам — все тех же милых зверушек из опоганенных земель. Но последнее, может, не столь уж плохо — вон на Побережье эта колония почти год протянула без особых проблем. А уж там, на территории естественной крепости с несокрушимыми природными стенами…
Ага, размечтался… Через стены эти, само собой, дорог немало и троп. А у меня людей раз-два, и закончились… Все равно что Кремль Московский попытаться оборонять парой солдат от всей армии Чингисхана.
А какая альтернатива? В одиночку, мало что понимая, бежать непонятно куда? Оставаться-то нельзя, да и не хочется — надоело здешнее гостеприимство… А тут и статус, и средства, и кое-какие любопытные перспективы.
Ладно, Дан, пойдем по пути наименьшего сопротивления.
— Хорошо, думаю, ваше предложение наилучшим способом распутывает ситуацию. Хотя я не представляю, как продержаться там три года, если за нас всерьез возьмутся.
— Мы поможем по мере сил, но возможности наши ограничены, — вздохнул герцог.
— Мне нужны солдаты, инструменты, скот, семена — мне ведь даже кормить всю эту толпу нечем.
Королева, изобразив стандартную ледяную улыбку, пояснила:
— Не думайте, что мы отправили их в Межгорье голодными и босыми. Сэр страж, ваши люди получили помощь в приобретении новых повозок, и этим наша помощь не ограничилась. Коровы, лошади, овцы, козы, птица — все получили лично от меня. Зерно, продукты, ткань на одежду, инструменты, оружие — про это тоже не забыли. В спешке, возможно, не все предусмотрели, да и запасы не столь обильны, но там, на месте, их можно пополнить: наша армия не успела похозяйничать — очень торопились. Так что, думаю, найдете чем поживиться. Вы уж простите, но казна пуста: королевство в долгах. Война — слишком дорогое удовольствие… С солдатами тоже немного поможем — уже выделили в сопровождение небольшой отряд латников. Передадите их командиру письмо от меня. Он преданный человек и опытный, пригодится вам. Больше — извините, помочь не можем. Гарнизон в крепости на Шнире будет поставлен в известность о вас, но он невелик, и воинов хороших почти нет, так что даже не думайте на него всерьез рассчитывать. Да и карающие могут иметь там своих людей — держитесь настороже. Усилить вас попросту нечем: мы даже из тюрем вытащили всех, мало-мальски пригодных для несения службы… королевство истощено Тьмой…
Минутное неловкое молчание — все ждут от меня ответа, а я молчу, все еще вяло перебирая варианты, которых до обидного мало.
Эх, знать бы, где здесь безопасное место можно найти, — бежал бы без оглядки. Но не знаю — чужой я здесь.
А может, и нет такого места…
* * *
— Привет, Тощий! Тебя разве еще не повесили?!
Епископ, привычный к повадкам Зеленого, не обиделся:
— Дан! Вы нашли свою птицу! Я рад, но нам стоит поторопиться — вот-вот рассветет!
— Не спешите — пойдемте за мной.
— Куда?! Там ведь ворота парка и охрана! Да вы окончательно с ума сошли?!
— Конфидус, пешком бежать — не слишком здравая идея. А я нашел не только Зеленого: в парке нас дожидаются лошади, одежда, сумки с едой, деньги и даже охрана, которая сопроводит нас до городских ворот. А мы с вами нахлобучим на головы шлемы глухие — никто в них нас не узнает. Мало ли солдат в эту ночь бегает по улицам в поисках сами знаете кого.
— Дан, вы шутите? То, что вы сейчас рассказали, на описание рая похоже.
— Не радуйтесь раньше времени — вы еще не знаете, куда мы потом отправимся. Намекну лишь, что вовсе не в рай, а в несколько противоположное ему место.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Продолжено после перерыва, вызванного отсутствием местного запоминающего устройства — попугая. Длительность перерыва неизвестна. Так что назовем этот день: „Последний день в застенке“.
Пропущенные дни опишу коротко: помер; воскрес; посадили в подвал; пытали; били. Сегодня меня тоже пытали. И били тоже. А еще я исследовал городские подземелья. Точнее — канализацию. Еще точнее — я там плавал по уши сами знаете в чем.
А теперь о деле. Криптона не смог найти даже в канализации — честное слово, только его там и искал. Без криптона не могу даже думать о начале работ по созданию установки. И вообще, состояние хронического стресса не способствует пробуждению созидательного настроения. Пытки и тумаки тоже как-то не вдохновляют. Но если вдруг вы там, в своем бункере, начисляете на мой счет зарплату, прошу не считать мои действия прогулом: я стараюсь изо всех сил. Не все пока получается, но чувствую, что или все изменится в лучшую сторону, или отброшу копыта — бесконечно терпеть я не способен.
А еще познакомился с местной королевой: красивая, как та штука, что утопила „Титаник“, и строгая, как моя первая учительница. Улыбается будто Мона Лиза — так же загадочно: видимо, прячет зубы гнилые. Тебе, Ваня, она бы понравилась.
Направляюсь куда-то на восток — в местность, надеюсь, богатую всеми изотопами криптона и прочим стратегическим сырьем.
P. S. Если вдруг подвернутся удачно взорвавшиеся сверхновые, срочно пришли самоучитель по регенерации и ортопедические ботинки, а то мне здешние инквизиторы ноги поломали в девятнадцати местах».




Глава 6
«По тундре, по железной дороге…»

Так уж исторически сложилось, что в местной географии я разбирался слабо. Политическая или топографическая карта на глаза как-то не попадались, а те филькины грамоты, что попадались, представление о мире давали менее чем нулевое. Даже название королевства, к границе которого я через ад провел столько местных горемык, узнал лишь сейчас — от герцога Шабена. Хотя в плюс себе могу поставить заочное знакомство с королем: его порядковый номер я знал прекрасно — восьмой, а звать Кенгуд. Мы с ним почти ровня — ведь я девятый. Правда, аристократических кровей не имею, но это пока — в отдаленной перспективе маячит графский титул. С ним, правда, не все так просто: подозреваю, дожить до его получения будет несколько сложнее, чем станцевать медленный танец с поднятым из берлоги медведем-людоедом.
Итак, государство, в которое я попал, называется Ортар. Судя по некоторым обмолвкам, размеры его не слишком велики, и где-то не так далеко, точно неизвестно где, находится могущественный сосед — некая Империя. Естественно, как и полагается империям в стадии экспансии, сосед является воплощением чистого зла: оттуда в Ортар проникают разнообразные козни, инквизиторы и кишечные паразиты. А сделать против этого ничего не могут из-за несопоставимости весовых категорий. Остается, как обычно, за кадром — почему этот сосед, при всем своем злобном могуществе, до сих пор не подмял маленькое, но гордое королевство под себя?
Да ходить мне на большую политику по-большому — о себе надо думать! Позади меня задница, впереди то же самое, но кто знает — вдруг имеются варианты посветлее? Может, ну его, это Межгорье, и резко поменять маршрут? Погони за нами незаметно, да и вообще здесь не слишком многолюдно — лишь одиночные телеги крестьянские да редкие всадники, столь же одиночные. Перед рассветом, покидая город, в последний раз увидел толпу — у ворот собралось не меньше трех десятков солдат. Злые, крикливые, возбужденные. Их бы всех на южную границу, с нечистью рубиться, — а они, сволочи и негодяи, стоят, караулят здесь некоего беглого еретика и стража, заподозренного карающими в перерождении. Причем ничего им не докажешь — даже на авторитет попугая не посмотрят, потому что круглые дураки от самого рождения.
На нас они даже не взглянули. И правда — зачем дураку, тем более круглому, таращиться на парочку ничем не примечательных солдат герцога. Шабен, я так понимаю, лицо уважаемое: взаправдашний герцог; с магистром ордена полуденных связь поддерживает; королеву… с королевой дружит великой и чистой дружбой. Заглядывать под шлемы его людям было бы крайне неучтиво, а то и чревато. Они и не заглядывали. Наивные доверчивые пейзане, как легко вас обмануть. Конечно, окажись там карающие, все могло обернуться иначе, но их не было. Возможно, драят щетками своего комиссара — он остро в этом нуждается.
Как и мы: баньки герцог нам не истопил…
Дальше было скучно. Мы, время от времени меняя коней, быстро двигались навстречу восходящему солнцу, то и дело поглядывая назад в ожидании погони. Епископ при этом негромко молился, вероятно каясь в ночных грехах, а я с любопытством осматривал окрестности.
Оглядывать, если честно, было почти нечего — местность стандартно скучная. Леса, полоски крестьянских полей, речушки и ручьи с деревянными мостами или просто бродами, деревеньки вдалеке, изредка замки на холмах. Леса обычные, на вид ничуть не отличающиеся от родных земных. Разве что не испорчены еще цивилизацией, как и все остальное, — ни просек, ни линий электропередач, ни мусора пластикового, ни плакатов, запрещающих разведение костров. Про поля сказать ничего не могу — в сельском хозяйстве я разбираюсь немногим лучше, чем в египетской грамматике. Деревеньки напоминали те, что видел на побережье, с одной важной разницей: здесь не ставили частоколов. Даже заборов не видать. Странно видеть абсолютно беззащитные селения. Замки тоже не впечатляли: обычно это или одинокий большой дом, или группа домов, обнесенных изгородью, ничуть не похожей на крепостную стену. Заметно, что местность не слишком прессовали внешние и внутренние враги. Хотя, возможно, возводить укрепления запрещала власть, стремясь облегчить себе контроль над подданными. В моем мире, по крайней мере, такое практиковалось во все времена.
Ни застав, ни башен каменных, ни мостов подъемных — испохабленная тележными колесами грунтовка. Скачи куда хочешь — никто не спросит: «С какой целью?» Или стража и патрули здесь редки, или епископ умело выбрал дорогу.
Хотя вру — вопросы нам задавали. Один раз. На перекрестке с таким же унылым «шоссе» повстречался трактир. Здесь мы дали отдых лошадям, да и себе, заказав яичницу с пивом. Яичница была просто королевская: земному Дану и половину порции не осилить, — но я прикончил с легкостью. Пиво порадовало меньше: не слишком холодное (мягко говоря) и кислятиной отдавало. Зеленый, попробовав, скривился, и, с трудом пересиливая отвращение, сделал пару глотков. Аристократ пернатый — вино ему дорогое подавай, а не пойло плебейское… разбаловала его королева. Я же, человек простой, не голубых кровей — не пристало вчерашнему зэку носом крутить, — выдул не поморщившись.
Пока набивали желудки, трактирщик поинтересовался — куда мы, собственно, направляемся. Епископ, не переставая жевать, пробурчал в ответ нечто совсем непонятное, а хозяин заведения, уточнив, не собираемся ли мы здесь оставаться до ужина или даже заночевать, оставил нас в покое.
Но даже этот безобидный интерес сильно насторожил — мы поспешили продолжить путь. Сомнительно, что нарвались на шпиона карающих, но не в этом дело. Трактирщик нас запомнил хорошо, и если спросят, опишет с подробностями. Да и как не запомнить, если мы были его единственными клиентами на тот момент? Пара подозрительных верзил, хорошо одетых, но вот попахивает от них вовсе не изысканными духами. Вооружены до зубов, но ни гербов, ни опознавательных цветных тряпок, сигнализирующих о причастности к свите какого-либо аристократа, не имеется. При этом расплатились золотой монетой — в кошельке, врученном Шабеном, других не оказалось. Хозяин трактира сдачу полчаса собирал — я бы на его месте таких любопытных гостей на всю оставшуюся жизнь запомнил.
Епископ, оборвав молитву, громко предложил:
— Дан, не лучше ли нам сменить дорогу?
— Вы здесь чего-то опасаетесь?
— Трактирщик нас хорошо разглядел, и слуга его тоже. Крестьян навстречу немало попадается, гонцов и просто бродяг — глазастые среди такой публики встречаются нередко. Если за нами есть погоня, по следу пойдут легко — мы ведь его не путаем.
— Герцог объяснил, что по этой дороге мы можем добраться до Шниры за неделю с небольшим, если не станем жалеть лошадей. А если сможем их менять, то еще быстрее.
— Да, он прав. Но скажите откровенно: вы ему полностью доверяете?
— Я никому не доверяю, в том числе и себе.
— Похвально. У аристократов, тем более такого уровня, белое не обязательно белое — интриги у них сложны и многоходовы. Став винтиком в подобной интриге, можно до самого конца об этом не догадываться и очнуться лишь на виселице. Не думайте, что статус стража вас защитит, — ведь от карающих он не спас. Нет у вашего ордена серьезного влияния. Уважают вас — это да, но на одном уважении не выжить. Представим даже, что он был с вами искренен. И давайте вспомним, что у карающих есть плохая привычка: повсюду иметь свои глаза и уши. Вы уверены, что они не узнают о цели нашего пути или хотя бы направлении? Да, в Межгорье, возможно, сунуться побояться, но вот перехватить нас по дороге…
— У нас хорошие лошади.
— Это не поможет против грамотной и хорошо организованной погони. Отряд в двадцать всадников карающие собрать могут легко и быстро. У каждого будет пара заводных лошадей. Первый рывок делают, загнав по коню. Далее загоняют по второму. Вторые кони долго не протянут, хоть и налегке шли, но вороны по пути будут забирать лучших коней в деревнях и замках — хозяева не посмеют спорить, а если посмеют, то разбираться останутся один-два инквизитора, а остальные безостановочно продолжат погоню. Что позволено им, то не позволено нам — даже получив отрыв на сутки, увидим их на третий-четвертый день.
— Конфидус, вы нагнетаете страсти. Загнать десятки дорогих лошадей — даже для карающих траты слишком уж серьезные. И ради чего? Ради призрачной надежды догнать нас? Я бы на их месте жилы не стал рвать — мы не такие уж важные персоны.
— Вы молоды и наивны… Дан, им очень сильно нужно вас убить. Если вас не станет, вряд ли дело дойдет до конфликта между карающими и полуденными. Даже не конфликт страшен, а потеря репутации — карающим не нужна слава палачей полуденных. Народ их не поймет — это ведь немыслимо. Получается, что церковь, выставляя себя главным борцом со злом, уничтожает злейших врагов Тьмы, чья репутация складывалась веками: куда там карающим до вас… Так что Хорек пытал вас без высшего дозволения — он просто никак не мог успеть получить разрешение на такое из Империи. Значит, действовал сам. Пройди все удачно — хвала ему. Но не прошло: хвалы теперь точно не будет, а будет ему много нехорошего, если дело дойдет до конфликта с оглаской. Руководство карающих может попросту принести его в жертву, представив дело так, что он — преступник, нарушивший законы их ордена. Так что Хорек любыми средствами постарается не допустить даже возможности такого конфликта. Ему нужна ваша жизнь. Но и это не все: он оскорблен тем, что мы с ним сделали. Он унижен. До смерти теперь все будут перешептываться за спиной: «Это тот самый Цавус, что по вонючей канаве от иридианина убегал с мордой избитой? Да-да! От иридианина! Они ведь противники насилия человека над человеком, а Цавус вот убегал. Ой! Да что вы такое говорите?! Выходит, он жалкий трусишка?!» И еще я прихватил у него кое-какие записи и переписку с Империей — изучу подробнее. Там масса интересного… Подозреваю, он горит желанием эти записи вернуть. Дан, как думаете: станет он жалеть лошадей?
Да уж… расклады мне не нравятся — легкомысленно я отнесся к перспективам серьезной погони.
— Я бы на его месте жалеть не стал.
— Вот и я про то же. Церковь богата, такие траты позволить может. А он здесь главный карающий — как прикажет, так и будет. Опасно нам на этой дороге держаться. В городе сейчас инквизиторы всех на уши ставят, пытаясь след найти. Думаю, найдут — это вопрос времени.
— Конфидус, я не знаю этих мест. Я никогда и рядом с ними не бывал. Вам решать — куда нам сворачивать и когда. Я согласен, что оставаться на этой дороге опасно. Не хочется терять время, но еще меньше хочется попасться.
— Насчет времени: есть возможность его не потерять, но и на дороге не остаться.
— Не понял?
— Сколько золотых вам выделил герцог?
— Не считал — на вид монет пятьдесят — сто.
— Это хорошо. Дан, чуть дальше и южнее река большая изгиб делает — Таша. Почти к дороге в том месте подходит. Она не слишком широка, да и глубиной не выдалась, но серьезные лодки до этого изгиба поднимаются, если пора не сухая. Ниже она впадает в Ибру, или, как ее бакайцы называют, Ича, поблизости от устья Шниры. Где-то между их устьями крепость стоит, да и выше по Шнире их полно — граница ведь. По большой воде к ним корабли ходят, по малой — лодки. Корабль мы вряд ли осилим, да и нет их на Таше в такую пору, но простой струг нанять или даже купить сможем. Возьмем овес для лошадей — и пойдем по течению. Для начала, думаю, сумеем уговорить ватагу опытных мужиков в команду и оставим их уже внизу, в крепости. А дальше посуху выберемся к проходу в Межгорье — там всего ничего будет. Я, правда, не бывал в тех местах, но, думаю, не заблудимся — просто будем придерживаться правого берега Шниры и выйдем куда надо. Уж крепость на ней найти должны. Лодкой идти, конечно, не очень быстро, но это только так кажется — течение сильное помогает, и остановок делать не надо, разве что на ночь. А верхом так не получится. Если все будет хорошо, вряд ли время потеряем.
— Думаете, карающие не догадаются о нашем маневре?
— Догадаться могут. Но пока догадаются, мы уже далеко будем. Не думаю, что смогут догнать посуху, — не слышал я, чтобы вдоль Таши дороги хорошие имелись: после мора там все позарастало. А по воде уже не догонят: лодки — не лошади, и загнать их не получится. Даже если гребцов лучших наберут, не особо поможет — на узкой неглубокой реке скорость во вред идет: мели, завалы, камни подводные. Стоит поторопиться, потом вдесятеро больше времени потратишь на освобождение лодки. Нет, Дан, вряд ли догнать сумеют. Разве что чернокнижием каким-то мысли наши выведают и сразу погоню развернут куда надо.
— Хорошо, уговорили. Где там ваша река?
* * *
Мужик высморкался, небрежно смахнул с бороды приклеившуюся соплю, почесал затылок, покосился в сторону реки. Там, наполовину высунувшись на грязный песок берега, темнела туша крохотного суденышка, или, как его назвал епископ, малого струга. Чуть ниже виднелись еще два, но они нас не интересовали — на них не было стойл для лошадей, а для нас это важно: еще неизвестно, сможем ли мы купить других, на границе. Оборудовать стойла — дело недолгое, но нам терять время нежелательно. А на этой посудинке все есть — она только что вернулась, отвезя на границу баронского сынка с малой свитой, и не успели разобрать лишние усовершенствования.
Вот и набивает цену, гад бородатый, — догадался, что деваться нам некуда. Странный только: за плату везти нас к границе отказался, мотивируя это тем, что только оттуда вернулся. Зато продать посудину в принципе согласен, как и согласен уже на нашей лодке сходить по тому же маршруту. Ну где здесь логика?! Или я чего-то в лодочном бизнесе недопонимаю…
— Шестьдесят четыре, — чуть растерянно заявил мужик, очевидно сам охреневая от своей наглости.
— Да новый струг не стоит больше полусотни, а твой такой же молодой, как бордельная мамочка, — возмутился епископ. — Сорок две — и хватит: за него в базарный день и двадцати не дадут. Доски рассохлись, мачта болтается как срам стариковский, под ногами вода хлюпает и рыбой весь провонял.
— А вот не надо наговаривать! — вознегодовал мужик. — Проконопачено по весне на совесть все; на мачте просто оттяжки ослаблены, чтобы на стоянке попусту не обтрепывались; вода под ногами, оттого что ливень здесь позавчера был такой сильный, что у Парна бочку со двора потоком унесло. Так и не нашли бочку-то… Рыбой воняет, потому что жиром рыбьим доски вчера промазали, нагревая перед тем, — от жучка водного спасение лучшее. На воду спустить — вонь мигом выветрится. А струг мне и самому нужен, так что шестьдесят три.
Ну просто чудесно — они собрались до вечера торговаться. Придется вмешаться:
— Слышишь! Ты! Еврей южных морей! Вот тебе сорок пять — и попытайся не помереть от радости. А если тебе это корыто так сильно дорого, то можешь сам на него погрузиться с помощниками и сплавиться с нами, как и предлагали. А там, на границе, получишь лодку назад. Но за это сам о припасах посуетись — для людей и лошадей. Причем быстро — мы очень торопимся. Баню нам организуй быстро тоже. И еще: когда лодку тебе вернем, то ты возвратишь тридцать монет. Так что не пропадет твой «Титаник». Все понял или как?
Посмотрев мне в глаза, лодочник, видимо, прочитал в них полную безнадежность перспектив дальнейшего торга, но все же робко вякнул:
— Двадцать верну.
— Договорились, — спорить не стал, так как это могло продолжаться бесконечно, а я вечно жить не собирался.
— Ох не знаю, что и делать: где я команду наберу так быстро? Ребятки Вота-старого пьяные до полного неприличия — кто знает, по каким кабакам их теперь собирать: село у нас большое, а то и в городок подались. Макриновы отродья вороваты, да и тоже — поди их найди быстро…
— Да хоть рожай — некогда нам ждать. Шевелись, если хочешь получить свои деньги.
Кивнув, мужик, неловко припадая на левую ногу, направился за ближайший угол. Проводив его взглядом, я обратился к епископу:
— Как думаете — надежный?
— А кто его знает… Но раз до границы ходил уже, то довезти сможет. Нам искать другого некогда, а у этого на лодку хоть сейчас можно лошадей заводить. Кони у нас хорошие — жалко бросать. Дан, а что такое «еврей»? И «Титаник»?
* * *
Помощников лодочник нашел — целых три штуки. Причем двое из них затащили третьего на борт волоком — самостоятельно он передвигаться не мог по причине состояния, в науке называемого «анабиоз». Запах, исходивший от него, не оставлял простора для домыслов о причинах паралича всех систем организма — дух ядреной сивухи был столь могуч, что даже Зеленый, проснувшись, демонстративно расчихался и ласково обозвал алкаша уродом.
Оставив занемогшего коллегу валяться у борта, пара мужиков молча и деловито принялись подготавливать струг к плаванию. Завели в стойла лошадей, загрузили какие-то мешки и бочонки, натянули обвисшие пеньковые канаты. Появившийся лодочник обеспокоенно сообщил нам, что больше достойных помощников найти не удалось. Покосившись на храпящее тело (и это называется «достойный»?!), я предложил восполнить некомплект экипажа недостойными, на что хозяин отреагировал отрицательно. Он был готов в одиночестве вести свой «Титаник» к границе, лишь бы не брать кого попало.
Далее пожаловал какой-то мрачный дед с упряжкой быков — эта немудреная тягловая сила легко стащила струг на воду. Лодочник о чем-то пошептался с погонщиком скотины и дал добро на отчаливание.
Уже через пару минут я понял, почему его так напрягала малочисленность экипажа. Сам бородач встал на корме, ворочая рукоять огромного рулевого весла, а пара молчаливых помощников не успевала работать шестами, отталкиваясь от постоянно возникающих мелей, затопленных деревьев, валунов и прочих препятствий, на которые нас норовило выбросить течение. Скорость не столь уж велика, но при таком весе инерция у суденышка приличная — дно вряд ли пробьем, но засесть можно серьезно.
Не знаю, сколько бородач пообещал этим ребяткам, но деньги эти они озером пота и кровавыми мозолями отработают.
Деревня скрылась за поворотом русла. Обернувшись, Конфидус устало улыбнулся:
— Дан, а мы ведь, наверное, попадем в Межгорье еще быстрее, чем по тракту.
Лишь бы не накаркал…
* * *
Развалившись на ложе из пары седел и плаща, я лениво наблюдал, как мимо проносятся крутые берега реки чужого мира. Впервые за долгий срок выпала возможность ничего не делать и ни о чем не беспокоиться. За меня сейчас работают другие — ворочают веслами и толстыми шестами. Никто не готовится выпрыгнуть из-за угла с кинжалом; зомбированных медведей и прочей несимпатичной нечисти в этих краях тоже не водится. Возможно, ребятки Цавуса уже мчатся по нашим следам, но, пока они их распутают, пока поймут, что мы сменили скакунов на яхту, пока…
Не догонят они нас без вертолета…
Можно просто лежать, ничего не делать, блаженствовать. И заодно приводить расшатанную нервную систему в порядок, систематизируя полученные знания и восполняя пробелы новой информацией. Откуда ее получать? Да хотя бы от Рина — того самого хромоногого лодочника. Он оказался не только жадным, но и болтливым: достаточно грамотно намекнуть — и он выдаст полную справку по любому интересующему вопросу с кучей сопутствующей информации. Мужик достаточно неглуп, просто неотесан.
Одно плохо — любопытен слишком. Всю дорогу пытается выведать, кто мы такие и по какой причине нас понесло в такую даль, да еще столь срочно. При этом не интересуется целью нашей поездки. Хотя глупо интересоваться: у людей вроде нас цель на границе лишь одна может быть — убивать и умирать. Солдаты там нужны постоянно, и никому не интересно, по какой причине человек прибыл в это опасное место. С пограничья выдачи нет: что бы ты ни совершил в цивилизованных землях — назад, на расправу, тебя вряд ли отдадут. Единственные, у кого могут быть неприятности, — замазанные Тьмой или хотя бы подозреваемые в этом. Так что права у карающих там есть, а у светского суда уже далеко не всегда.
Вот и интересно лодочнику — чего же мы такого натворили, раз за любые деньги готовы мчаться к границе с максимально возможной скоростью, не считаясь с расходами? Подозреваю, за счет таких вот торопыг на реке и живут — уж больно уверенно он нас ободрал.
— А вот скажите мне, господин, птица ваша, говорят, не к каждому на руки пойдет. Слышал я, они лишь стражей полуденных признают и людей, которые им помогают, а остальным могут и палец отхватить или глаз выклевать. Правда аль врут?
Зеленый лучшим другом объявит любого, кто поделится с ним спиртосодержащей жидкостью, но зачем лодочнику сокровенные тайны выдавать?
— Рин, спроси у попугая сам: мне откуда знать?
— Да я просто подумал… Нет, не подумал… что вы из стражей будете. Просто думаю, может, вы человек их доверенный. Гонец там… или еще кто. Дело, конечно, как бы не мое совсем, но интересно же. Давно к нам стражи не заглядывали — говорят, на юге они воюют люто с погаными. А хорошо бы им заглянуть: житья нам здесь нет.
— По тебе не заметно, что живешь плохо.
— Ну пока свое имею, а вот если граница падет, то все — бежать придется на север, бросив все нажитое добро. А у меня, помимо лодки, хозяйство: хутор льняной с арендаторами, коровенок две дюжины, по мелочи много чего наберется тоже. Куда это все брать, если погань придет? Солдаты даже спрашивать не станут — людей погонят прочь, а скотину под нож и сжечь, чтобы не досталась Тьме. Лишь лошадей прихватить могут позволить, если не отберут. Никто меня не ждет на севере. Вот что делать?
— Может, граница и не падет — не каркай раньше времени.
— Падет… как ей не пасть, если все к тому идет. При старом короле всех озорных парней, которых к мечу приучить легко, позабирали. Хилых и слабых сердцем домой заворачивали — не нужны такие в армии. При новом теперь всех берут, кто ни попросится. И без спроса тоже взять могут — за недоимки или за что другое. Забирают многих, а назад мало приходит — увечных немного да больных. Рубка нескончаемая на границе — погани все больше, а наших все меньше. И откуда только плодится такая мерзость… На нашем берегу тоже не все ладно: Мальрок обратился — и все Межгорье от него Тьмой пошло; одержимых прибавилось; огни ночами странные не раз замечали и молнии с чистого неба, а это ведь сами знаете к чему бывает. Чернокнижие уже чуть ли не в открытую. По детству помню, за год если одну ведьму сожгут, то много казалось, а сейчас недели без такого веселья не проходит, а только меньше их почему-то не становится. Скотины мор был по осени сильный, да и людей многих тот мор прибрал. А уж что за мор был в позапрошлом году… Ох… Из села нашего, почитай, каждого третьего забрал, и это еще хорошо — другие подчистую вымирали, особенно те, что ниже по реке. Скоро по правому берегу такую деревню проходить будем — одни головешки чернеют. Пришли солдаты из города, сожгли трупы прямо в домах; и все — нет там больше людей. Там в замке рыцарь из ставленых жил — тоже мор не пощадил никого. А потом, к осени уже, пшеница на полях почернела и вся усохла. Не было в тот год вообще пшеницы в нашем краю, даже на семена пришлось с севера везти. Голода смертного, правда, тоже не было, но пояса до хребтов затягивали. Если и в этом году чернота придет, то к весне начнут дети помирать — они в первую очередь при голоде мрут. А дальше, если живы будем, бросим пшеницу — пусть уж лучше рожь. Белый хлеб — оно, конечно, всяко выгоднее и вкуснее черного, да только лучше уж черный жевать, но каждый год, а не через два на третий. Люди мрут, скотина мрет, хлеб сохнет — вот как жить прикажете?
— Тебе-то что: лодку твою никакой мор не возьмет.
— Лодку — оно, конечно, да, но детей двоих схоронил и невестку. Коров спас — в леса увел, на поляны сокровенные, а вот лошади померли. Лошадей тогда мало мерло, а у меня вот обе, да еще и жеребчик малой. А все почему? Потому что колдун у нас объявился. Пришел из города, трактир открыл свой. Место ведь у нас бойкое: тракт неподалеку проходит, дорога от него к реке ведет, и еще от городка одна; струги опять же доходить могут по воде высокой, причем не только малые. Выгодное место — для трактирщика это самое то: народу много вертится, и денежных в том числе. Где честному купцу сделку удачную обмыть или вору пропить украденное? Известно где — в трактире. Вот и решил здесь устроиться. А зачем он нам нужен — своих полно. Сразу многим не понравился из-за этого, а дальше уже больше. Когда заметили, что после его появления все беды начались, то быстро поняли откуда. На хуторах дальних скотина живехонька, а в селе дохнет — понятно, что неспроста это. Сожгли вместе с трактиром, да только поздно — успел напакостить.
— Ни при чем здесь трактирщик, — не выдержал я. — Село ваше торговое — сам про ярмарки говорил. Привели откуда-то на продажу корову больную — от нее и пошла зараза. А на хуторах скотина не заболела, потому что не контактировала с заболевшими коровами. Вам бы сразу, как мор пошел, поставить дозоры на дорогах и не пускать к себе ни лошадей, ни коров — тогда бы обошлось.
— Глупости вы говорите, — отмахнулся лодочник. — Все зло происходит от Тьмы, а колдуны да ведьмы — ее главные слуги. На юге, кроме них, вообще уже никого не осталось — демами они там прозываются. Говорят, у них и села свои, и города, и даже король. И еще им надо девяносто девять злодеяний сделать, чтобы получить право высшего перерождения, вот и гадят повсюду. А король наш понимать такого не хочет — суды церковные ущемляет, не дает карающим очистить страну.
— Неужто в Империи, где у карающих права есть, не бывает мора?
— Почему не бывает? Бывает… Да только такого, как у нас, не допускают.
— А сам откуда знаешь?
— Так все говорят.
— А не говорят, что за морем трава зеленее и небо выше?
— Не… про такое не слышал. А что — правда? — простодушно изумился Рин.
— Истинная правда. Слушай, если ты не веришь, что королевство выдержит, то почему не переедешь в безопасное место заранее?
Задумавшись, мужик покачал головой:
— А сам не знаю. Не уезжаю — и все тут. Да и нелегко простому человеку на такое решиться. Я вот не из бедных вроде, а все равно крестьянское сословие. Переезды не для нас. Разве что указ на то будет — тогда конечно.
Кивнув в сторону берега, лодочник пояснил:
— Поля потянулись заросшие. Вымерла деревня, и некому пахать. Хорошая земля здесь, да только не осталось хозяина. И король другого барона не ставит. Не осталось в королевстве людей — даже баронов не из кого назначать. Вот и думаю, что не выстоит граница.
— Забирай поля себе и паши.
— Ишь какой ты прыткий! Земля ничьей не бывает — она или хозяина, или коронная. Раз хозяина здесь нет, то коронная получается. А без дозволения королевского нельзя даже прикасаться к ней. Сперва ставленника назначить должны, а уж он ведает, кому и где дозволить пахать. С урожая ставленнику доля идет — он за то сыновей своих воинами делает и пехоту из крестьянских сынков вооружает. Налог с земли опять же ему платить. Если не сумеет платить и войско свое малое содержать, то поставят другого. Вот кто при таких делах сюда пойдет? Попробуй найди крестьян на вымершей земле. А королю все равно, что они вымерли: изволь платить и войско тоже изволь содержать.
Слова лодочника неприятно озадачили: выходит, мое назначение «управителем Межгорья» еще менее выгодно, чем казалось. В королевстве, похоже, хватает пустующих земель, оставшихся без аристократов и крестьян, и эти территории не обременены довеском в виде шляющихся ночами мутантов при живых таранах; зомбированной живности; людей, иногда превращающихся черт знает в кого, с виду при этом оставаясь почти нормальными; и прочих «бонусов». Но мне досталось именно второе… В принципе понятно почему — лишь там можно почувствовать себя хоть немного защищенным от карающих, но очень уж сомнительное спасение: будто сменить море, заселенное акулами, на озеро, кишащее крокодилами. Чем ближе я к месту своего назначения, тем больше об акулах подумываю с симпатией.
Убедившись, что лодочник потерял интерес к беседе и лихорадочно работает веслом, уклоняясь от очередной коряги, украдкой проверил ноги. Рассмотрев их вчера вечером, перед ночлегом, устроенным на широком плесе, я узнал массу интересного. Во-первых: от кончиков пальцев и почти до колен конечности стали темно-синими, будто их равномерно избили с помощью твердого тупого предмета; во-вторых: их будто в мелкую клеточку изрисовало черными выпирающими жилками — напоминают проволочный каркас, вздувший кожу. Прощупав кости, не смог нащупать ни одной — все они были опутаны толстым слоем этой странной упругой «проволоки». И продолжали болеть при малейшей нагрузке. Такое впечатление, что переломы еще не срослись, а «проволока» играет роль аппарата для фиксации осколков костей.
Мне доводилось видеть переломы: когда при исходе с побережья на нас ночью напал отряд погани, кости многим поломали. Да и без врагов в темноте многие покалечились — спешили мы тогда, а дорога была отвратительной. Ничего подобного при этом не наблюдал, так что на особенности местной физиологии свалить происходящее трудно. Да, конечности распухали, как и у меня, но без этих загадочных прожилок, не оставивших ни сантиметра квадратного свободным. Нога выглядела жутко — будто у инопланетного монстра из ужастика. Увидь я такое раньше, непременно бы запомнил.
Вероятно, я наблюдаю действие новых возможностей своего организма. Как там этот голос жужжал? «Симбиотическая система»? Видимо, она и есть. Накинулась на пострадавшее место. Странно, что ногти на руке не отросли еще, а синевы не видно. Видимо, система сочла, что отсутствие ногтевой пластины не является фатальным повреждением, — оставила ее в покое. Не страшно, потихоньку отрастут, но на размышления наводит…
Каковы возможности этой системы? Интересно, а если бы я ноги вообще потерял? Лучше такого не знать…
А еще смущает информация о снятии неких блокировок. Что это означает? Хорошо или плохо? Тоже нет сведений. Вообще ничего не понятно, и спросить не у кого. Пока что система работает прекрасно, но не аукнется ли потом в будущем чем-нибудь нехорошим?
Доживу — узнаю…
Епископ, присев рядом, доложил:
— Хорошо идем — даже быстрее, чем я рассчитывал. Вода падает — течение усиливается. Дан, я вот о чем подумал: не пойму, насколько герцога и королеву можно считать нашими покровителями, но им, наверное, следует знать, что карающие ждут подмоги из Империи.
— Ну… Доберемся до крепости — письмо пошлем с гонцом. Можно ведь так?
— За деньги даже с голубем можно весть передать, лишь бы в чужие руки не попало.
— Напишу: «Наши общие друзья, благодаря которым ваши планы в отношении меня немного изменились, вскоре должны значительно усилиться, о чем спешим вас предупредить с великой радостью». Он неглупый человек — поймет.
— Да, точно поймет.
— Конфидус, нам надо подумать о том, что будем делать, когда до Межгорья доберемся. Хоть какой-то план на первое время. Я, если честно, ни разу в жизни не занимался расселением такого количества людей на дикой территории. Жилье, еда, вода, укрепления — все надо продумать. Очень надеюсь на ваш опыт.
— Ну замков там хватает — укрепления будут.
— Насколько я понимаю, после боя у брода по Межгорью прошлась королевская армия. Готов поспорить на что угодно, что там одни головешки от замков остались.
— Дан, в Межгорье все не так, как в центральных землях. Там земля другая, воздух другой, люди другие. Все другое. Замки там настоящие — из камня обычно возведены, со стенами, а не избы за заборами, как здесь. Хоть неделю их жги, но камень останется. Кучу обтесанных блоков и дурак легко в стену превратит. Да и места тамошние бароны выбирать умели: для обороны идеально подготовленные. Врагов у них всегда хватало — с моря пираты наведывались, вроде тех же бакайцев; с запада короли Ортара вечно порядок пытались навести; а потом и погань появилась, с юга подкравшись. Еще вроде бы на севере горцы, бывало, спускались, чтобы утащить чего-нибудь, но в этом не уверен. Так что о защите они заботились в первую очередь. Думаете, почему Мальрок не смогли взять, когда узнали про перерожденных? Да потому что неприступен он — бесполезно на штурм идти. А держать в осаде крепость, набитую измененными, да в павшем краю… Всей армии Ортара на такое не хватит. Нет уж — лучше вниз головой со скалы сигануть, шлем перед тем сняв. Найдем мы себе где укрепиться, не сомневайтесь. Жилье тоже сделаем: лес там есть, и работать с ним иридиане умеют. Да и бакайцы не лодыри. Вот с едой не знаю как получится. Свой хлеб в этом году нам уже не успеть собрать — только озимые разве что засеем. На месте поля есть, но никто там, думаю, не сеял сейчас — не станут крестьяне пахать, если измененные хозяйничают в округе. Да и нет там больше крестьян — если кто и не переродился, то солдаты не разбирались: всех под меч.
— На деньги герцога можно еду купить?
— Оно, конечно, можно, да только никто ее там не продаст. Нет в пограничье крестьян, а в крепостях хлеб самим нужен. Про Межгорье и вовсе помалкиваю — с кем там теперь торговать? Самим разве что организовывать караван за хлебом, да только рисковое это дело: нам бы первое время кучно держаться и носа не высовывать. Так что пояса, наверное, затянуть придется. Ну да это не страшно — привычные. Море там есть, говорят, и озера приличные имеются — соль добудем и рыбу запасем. С дичью не знаю — после нашествия погани ее мало обычно остается и держится настороже. Но на побережье вроде зверья хватало, может, и здесь повезет — охотиться мои люди умеют.
— Людей ваших надо воевать учить.
— Верно говорите, да только трудно из косолапого паралитика хорошего танцора сделать. Вы думаете, мне в голову не приходило, что слишком слабы иридиане из-за веры своей и трудно им выжить? Думал… И над реформой, как вы мне говорили, тоже задумывался, хотя и ругал себя при этом. Нет, Дан, не сделать из них хороших воинов. Разве что из тех, кто не рожден иридианином, а вроде меня обратился в веру истинную, будучи до того грешником невольным. Но таких немного осталось: в первую очередь они гибли, потому что всегда в первой шеренге при драке. Помните Аршубиуса? Вот он из таких — по молодости раз, оставшись в бою без секиры, забил мечника кулаками. Перчатки, конечно, латные, но вмять шлем в череп и на трупе нелегко, а если на живом человеке, что при клинке и щите, так вообще не поверил бы никогда, не будь все на моих глазах. В шеренгу лучников один ворвался — вверх по склону до них добежал. Из тех, кто с ним в той атаке были, все по пути свалились. Одиннадцать стрел из него вытащили потом — так и дрался с ними. Другой бы помер еще там, на холме, а он только богохульствовал, когда из него наконечники выколупывали. А сейчас ничего — истинной веры столп, не обидит ни за что, но если вдруг понадобится для богоугодного дела — секира в запасе имеется.
— Нас мало, каждый воин на счету.
— Да хоть всех воинами сделайте, а не верю я, что сможем мы Межгорье вернуть.
— Конфидус, насчет возврата у меня есть кое-какие идеи, но это вопрос будущего. Для начала нам бы закрепиться там — об этом думать надо пока что.
— Бог поможет — закрепимся. На побережье хуже было, но год без малого протянули, так что и в Межгорье протянем. Но три — не знаю… три — больно много… три — думать надо…



Глава 7
Айсберги по курсу

Пообедали хлебом, чугунной твердости колбасой, вареными яйцами и сочным сладким луком с синеватой шелухой. При этом лодочник с сожалением заявил, что я обжора невероятный по величине жадности — ем, будто четыре толстяка, а сам при этом худющий почему-то. Предположил наличие гигантского солитера в моем организме.
В паразита я не верил, и вообще из жадных глистов на борту имелся лишь сам Рин, однако понял, что ем и впрямь на удивление много. Понятно, конечно, что после инквизиторской диеты это естественно, но тот же Конфидус, перенеся немногим меньше негативных приключений и будучи крупней меня, аппетитом остался раза в два скромнее.
Неужели помимо регенерации я еще и бездонным желудком обзавелся? Бонус более чем сомнительный, особенно если вспомнить об угрозе голода… Ладно, пока что рано делать выводы. Вот отойду от тюремных приключений — тогда и посмотрим.
Запив обед квасом, завалился у борта поспать. Еда и сон — лучшее лекарство для любого больного. Моему примеру последовал Конфидус — тоже натерпелся, бедолага. Четвертый член команды, тот самый, которого вчера притащили будто ценную бандероль, так и не поднимался — валялся у правого борта, мучимый похмельем, лишь изредка совершая слабые телодвижения с целью попить чего-нибудь — или, наоборот, отлить. В итоге ровно половина пассажиров и команды отключилась.
Зеленый, распробовав квас, убедился, что алкоголя в нем слишком мало для удовлетворения его физиологических потребностей, после чего в знак протеста осыпал меня бранью, залетел на макушку мачты и расселся там с видом оскорбленной добродетели. Это к лучшему: оттуда обзор хороший — если что, предупредит, он птиц неглупый.
Так что уснул я спокойным.
А вот проснулся уже далеким от спокойствия.
В вышине, описывая круги над лодкой, истошно орал Зеленый; рядом кто-то нехорошо хрипел; ржали лошади; по доскам корпуса чем-то сильно постукивали. Обернувшись, увидел, что рядом на палубе корчится один из мужиков, что до этого шестом ворочал. В груди его торчала длинная стрела с серым оперением, вторая, обломанная, виднелась в правом боку. Держась за рулевое весло, оседал Рин — он, подобно Аршубиусу из пафосного рассказа епископа, был утыкан от паха до шеи.
Еще не сообразив толком, что случилось, инстинктивно прижался к борту, лишь потом поняв, что именно борт спас мне жизнь — прикрыл от лучников. Их стрелы не пробивали толстых досок, но грохот издавали пугающий и частый — складывалось впечатление, что против нас действует целая сотня невидимых противников.
Осмотревшись, не увидел второго «шестовика» — или спрятался за стойлами, или сиганул за борт, причем не факт, что живым. Епископ в двух шагах лежит — как и я, таращится на происходящее из безопасного места. Лошади, хоть и ржали испуганно, вряд ли пострадали — их со всех сторон прикрывали толстые дощатые щиты. Не для защиты поставлены были, а чтобы не пугать нервных животных видом открытой воды и быстро проносящихся берегов. Однако пригодились с неожиданной стороны.
Вот только не нужны мне сейчас лошади. Рин завалился на палубу, мужиков не видно — струг идет неуправляемым. Если мы сейчас на мель сядем или в коряжник угодим, то…
Накаркал, провидец хренов: корпус лодки завибрировал, под днищем что-то проскрежетало. Струг начало разворачивать поперек течения, но, к счастью, подставить нос под обстрел вода не успела — все внезапно прекратилось. Мы стояли непонятно где, посреди реки, а рядом, на берегу, находилось неустановленное количество агрессивно настроенных лучников.
Да уж… ситуация.
Стрелы перестали барабанить по палубе — видимо, лучники поняли, что никуда мы теперь не денемся, и занялись составлением планов по нашему умерщвлению.
— Дан, вас не ранили?
— Вроде нет, а вас?
— Тоже нет. Вы проверьте хорошенько. Они срезами бьют тройными — даже от раны в ноге или в руке можно кровью быстро истечь. Верная смерть, если по бездоспешным бить.
— Кто это? Разбойники?
— Не знаю я, кто это, да только не слышал никогда о серьезных разбойниках на юге. Луки у этих ребят боевые, и держать они их умеют правильно. Такие вояки богатые края грабят, а не вымершую глушь. Здешнее ворье сплошь нищее и убогое — не для них такое оружие.
— Думаете, они решили, что всех перебили?
— Дан, я ничего не думаю. Но одно понятно — ребята не из глупых. Проверить должны.
— Эй! Вы! На струге! — уверенно прокричали откуда-то слева. — Иридианин и второй! Мы знаем, что вы там! Выходите!
Переглянувшись, мы встретили в глазах друг друга одинаково нехорошее подозрение.
— Думаете, карающие? — нервно уточнил я.
— И как они нас так быстро догнали?! — не менее нервно вопросом на вопрос ответил епископ.
— Не знаю как вам, а я выходить не хочу.
— Чего молчите?! — не выдержал неизвестный. — Если не выйдете, мы переправим часть наших на другой берег и с двух сторон вас достанем стрелами, где бы вы ни укрылись. Или даже огонь пустим: нам лодка не нужна — нам только вы нужны!
Да уж… ситуация. И что совсем уж паршиво — выхода из нее не видно. Все козыри у лучников. Мы здесь в ловушке. Хотя…
— Конфидус, вы плавать умеете?
— Нет. Зачем это мне — я же не моряк.
— Плохо. Значит, придется вам поговорить с нашими новыми друзьями.
— О чем мне с ними говорить?!
— О чем угодно, но только отвлеките. Попробую под прикрытием стойл добраться до правого борта, а дальше в воду.
— И что вы делать будете в воде? Уплыть вряд ли позволят — стрелами достанут.
— Мы сейчас на мели. Если получится столкнуть лодку с нее, то течение понесет нас вниз. Может, и удастся уйти.
— Была бы река нормальной — ушли, а в этом ручье вряд ли: опять остановимся.
— Ну не сидеть же просто так! Или есть другие предложения? Нет?
— Дан, на суше я бы им показал, но вода — не моя стихия. Уж простите.
— Ну тогда отвлекайте!
Епископ, вздохнув, набрав в грудь побольше воздуха, выкрикнул:
— А вы кто вообще такие?!
— Люди мы, хорошие и добрые! Давай выходи!
— Я и есть тот самый иридианин, и мне интересно знать, зачем я вам понадобился. А то мало ли…
— На берегу все тебе расскажем! Выходи давай!
Может, ребята и неглупые, но наивные до последней степени наивности: кто же к ним после такого салюта выйти рискнет.
Не прислушиваясь больше к вялотекущему переговорному процессу, я заполз в гости к лошадкам — понизу стойла были открыты со всех сторон для удобства уборки. Пугливое животное всхрапнуло, но сильного страха не проявило — признало своего, хотя и удивилось странностям человеческого поведения. Переполз на другую сторону. Все — дальше борт, а за ним водная гладь. Невысоко, но неизвестно — просматривается эта часть лодки или нет.
Изучив левый берег через щели в ограждении стойла, убедился, что он невысокий — за этими щитами, по идее, палуба не должна просматриваться с позиции стрелков. Но это если враги расположились точно напротив нас, в стороне того голоса, что с Конфидусом сейчас общается. А ведь не факт: могут засесть выше и ниже, а оттуда почти все увидеть можно.
Самое нехорошее, что ни одного противника я так и не заметил: над двухметровым обрывом берега почти до воды склонились кроны ив, а дальше темнел лес, поросший густым кустарником. При желании в нем можно укрыть всех лучников английской королевской армии. С другой стороны, если враги засели впереди и позади, вся эта зелень должна мешать нас рассматривать — обзор у них только спереди. Не верю, что они заранее знали, на какую мель мы налетим, и заблаговременно по листочку расчистили себе сектора обстрела в нужном направлении.
Вдоль берега хватало коряг и упавших деревьев — в таких местах лодку приходилось вести с особой осторожностью. Мужики все внимание перевели на русло — вот и перебили их первыми залпами.
Удобное место под засаду нашли… сволочи.
Решившись, скинул всю одежду, перепоясал голое тело, прицепил ножны с длинным изогнутым кинжалом — против коряг инструмент может понадобиться. Рывок за борт не занял и трех секунд, но еще ни разу в жизни секунды не тянулись так долго. Пронесло — я благополучно ушел в воду, не получив на прощанье ни одной стрелы.
Умение плавать не пригодилось: ноги уперлись в песчаное дно — вода до груди не доставала. Видимо, действительно мель, а не коряга.
Тут же сделал еще одно открытие: я здесь не одинок. Рядом, так же прижимаясь к борту, на меня без всякого испуга косился коренастый парень с козлиной бородкой и запущенной шевелюрой. Наш попутчик — тот самый, что страдал от недомогания, вызванного излишествами. Вот ведь несправедливость: нормальных мужиков расстреляли, а это похмельное тело живехонько.
— Ролл утоп, — спокойно сообщил парень. — Стрелы у него в спине были — несколько стрел. Упал и утоп. Я его пытался нашарить на дне, да не получилось ничего. Течение здесь сильное — унесло.
— Тебя не ранило?
— Нет. А кто это такие?
— Пойди спроси.
— Нет, не хочу. Эти разбойники совсем обнаглели — на лодку вздумали напасть. И зачем напали? Мы ведь даже без товара идем. Дураки. Никто на лодки не нападает. Не случалось никогда такого.
— Слушай, давай позже поговорим, а пока полезное дело сделаем. Если останемся здесь, эти ребята нас перебьют. Река неширокая: переберется часть на другой берег — и перекроют с двух сторон. Или даже на деревья эти заберутся и оттуда расстреляют. Надо лодку на большую воду вытащить, чтобы течением понесло. Сможем?
— А чего не сможем — запросто сможем. Мы в бровку левым бортом уткнулись — даже мелью такое не назвать. Главное, толкануть посильнее в правую сторону, чтобы за поворот течением успело вынести. Дальше, если повезет, долго вниз тащить будет. Берег тут глухой, звериными тропами за нами бежать придется, а с луками большими это тяжело. Струг большой, но силы у нас хватит — не засел ведь. Просто медленно поначалу пойдет, как ни тяни, но все равно пойдет — нас на это должно хватить. Я на нос пойду. Как нырну, так и вы сразу ныряйте и упирайтесь там ногами в песок, а спиной в днище. И выталкивайте струг на большую воду, разгибаясь и ногами давя. Поначалу, может, и не стронется, но никуда не денется — пойдет. Воздуха только в грудь больше наберите перед этим.
Может, этот молодой человек и грешит излишествами, но в вопросах лодочных я был склонен ему доверять — переспрашивать или предлагать свои идеи не стал. Дождавшись, когда лохматая голова скрылась под водой, глотнул воздуха, присел, перебирая руками по лодочному дну, пробрался под середину корпуса, уперся в доски спиной, а ногами в песчаное дно. Неудобно и тесно оказалось, но работать можно. Только сейчас начал подумывать, что струг, каким бы малым ни был, все же не игрушка, — усомнился в своих силах. Зря: и поднатужиться толком не успел, как «Титаник» плавно и уверенно продолжил путь.
А я остался.
Вот же идиот — о таком надо заранее думать!
В днище не было ни поручней, ни, разумеется, пассажирских сидений — просто голые доски. Гладкие доски, еще и жиром пропитанные от некоего вредоносного жучка. Громадина кормы уходила от меня медленно и уверенно, а я даже уцепиться ни за что не мог. Плыть следом, под водой? Я не рекордсмен-подводник — секунд через двадцать вылечу на поверхность, к радости наших новых знакомых. Схватиться за рулевое весло? Окажусь как на ладони — заметят сразу. Никак у меня не получится продолжить путь вместе с «Титаником».
Думай, Дан!
Берег. Глиняный обрыв метра в два; нависающие над водой пласты подмываемого дерна; завалы древесной рухляди и отдельные коряги.
Решено.
Вжавшись в дно, ориентируясь только по направлению течения, поплыл в сторону берега. Вода мутная, лучники смотрят на нее под острым углом — если хоть немного повезет, то не разглядят меня, несмотря на малую глубину. А если не повезет… лучше думать о хорошем…
Вперед. Быстрее. Блин! Да где же этот берег? До него доплюнуть можно было, а никак не показывается. Рука прошлась по чему-то твердому, неровному. Коряга? Дышать уже давно нечем — некогда разбираться. Осторожно ощупал препятствие. Вроде толстая ветка, тиной поросшая. Перебирая по ней ладонями, пошел вверх, там отчетливо разглядел смутную тень: похоже на бревно. Лицо показалось над водой, осторожно выдохнул отработанный воздух, глотнул свежего, заодно разглядев, что выбрался прямиком под стволом поваленного дерева. Упало оно давно — даже коры не осталось. Разный хлам, сносимый течением, прибивался к этому препятствию, образовав в конечном итоге небольшой завал, на краю которого я теперь нахожусь.
Удачно.
Сверху меня рассмотреть проблематично — дерево толстое над головой. Правда, и я не могу полюбоваться на позицию лучников, чему, если честно, не особо расстроился. Покосился в сторону лодки — ее уже успело отнести метров на тридцать, и останавливаться она явно не собиралась. Течение здесь быстрое — меня, пока боролся с ним, тоже снесло прилично. Приметная ива, что раньше была напротив струга, теперь зеленела выше, метрах в двадцати.
Чуть ли не над головой кто-то коротко выругался, после чего уже цензурно добавил:
— Бегом все за ней! Бегом! Уйдут ведь!
Наверху затрещали ветки, послышался топот множества ног. Топот, кстати, звонкий, что понимающему человеку говорит о многом. Простецкое народонаселение щеголяло по миру в лаптях или небрежно сшитых мокасинах. Сапоги с крепкими подошвами носили редкие мажоры — цены на них кусались. И без обуви было понятно, что за нас не разбойничающие крестьяне взялись, но тем не менее лишний штрих к картине.
Дождавшись, когда шум затихнет, выбрался из укрытия. Осторожно преодолел завал по бревну, избежав хаотического переплетения острых веток, добрался до глиняного обрыва. Здесь, остановившись, посидел с полминуты, убедившись, что шум и впрямь затих: лучники дружно преследуют дрейфующий струг. Сколько их, неизвестно, но, судя по тому, что слышал, о сотне и речи нет: готов на что угодно поспорить — их не больше пяти человек.
Для меня и одного хватит. Доспехов нет, одежды тоже нет — из имущества лишь пояс да кинжал в ножнах. Как-то я легкомысленно решил за борт уйти налегке… А как иначе? С тяжелым арсеналом не поплаваешь…
Зачерпнув на урезе воды комок раскисшей глины, обмазался, но результатом остался недоволен: рыжеватое пятно на фоне зелени и веток слишком выделяется. Не поленился добраться до заводи с илистым дном — добавил себе оттенков черного. Взгляни на меня сейчас инструктор по маскировке — ох и быть мне обруганному и униженному. Но с тем монстром рядовому диверсанту-иномирянину тягаться невозможно — он посреди кафельного бассейна способен так затаиться, что с собаками неделю искать будут.
Вскарабкавшись на обрыв, оказался на отличной тропе — чуть ли не дорога. А мне рассказывали, что берег дикий и здесь только звери бегают… Если это так, то в здешних краях, получается, носороги водятся. А я и не знал…
Пошел вслед за врагами. Понятия не имею, что буду делать, когда их догоню, но что-то делать придется. Нам надо решить этот вопрос — они очень серьезно настроены. И как нас вообще нашли? Поймать бы одного и допросить у костерка.
Ага… как бы самих не поймали… ловец…
Как диверсанту, мне стыдно признать, но на человека руки поднимать еще не доводилось. В другой жизни, на Земле, в краях, где я обитал, убивать друг друга было не принято. Случалось, конечно, но не со мной. Традиционные подростковые драки в расчет не беру — смертоубийство там не присутствовало даже в теории. Йена тоже не считается — когда я врезал ей топориком по шее, от человека в ней оставалась лишь оболочка. И даже на оболочку рука поднялась с трудом… ох и колотило меня тогда. Тюремщик? Так я его почти не трогал — в основном епископ приложился. Хороший шанс открыть список жертв мог представиться с инквизитором — уж его бы я с удовольствием расчленил на тысячу страдающих фрагментов, но гад удрал. Убивать и калечить его раньше времени не хотел — мне он для важного разговора нужен был. А человек — тварь нежная и непредсказуемая: кому-то ноги отрывают, и он на руках доползает до больницы, после чего непринужденно записывается на прием; а другой ножичком мизинчик порежет и, схватившись за сердце, склеивает ласты на месте происшествия. Не мог я тогда на нем отрываться… до разговора; так что счета жертвам не открыл…
Кое-чему меня учили перед заброской сюда. Не только смертоубийственным приемам — психологически готовили. Довелось мне погубить ни в чем не повинную свинью, а самое неприятное — перерезать горло трупу какого-то бесхозного бродяги. Инструкторы считали, что такая милая тренировка поможет преодолеть барьер в случае реальной схватки.
Похоже, пришло время это проверить.
Над головой захлопали крылья. Зеленый, побрезговав садиться на грязное плечо, примостился на ветке и отрапортовал:
— Четыре охотника на одного оленя. Дикие свиньи изумительно злобные. Я волнуюсь за свою безопасность.
— Четыре, говоришь?… Спасибо, друг, уже легче. Пять было бы хуже, а четыре — да, четырех я легко порубаю голыми руками. Что ж делать-то… Н-да… Ты вот что: ты вокруг меня не летай — ты над ними летай, чтобы я заранее их увидел. Понял? Давай же — не дурак ведь и все понимаешь! Давай, Зеленый, помогай. Одному мне совсем невесело будет.
* * *
Зеленый не подвел — по его нечленораздельным воплям, перемежаемым отчетливой площадной бранью, я издали определил месторасположение противника. Остановился, спустился к поваленному в воду дереву, с его ствола посмотрел на реку и внизу увидел наш струг. Он опять остановился, и на этот раз серьезно — уткнулся в корягу так, что его развернуло поперек течения. Епископ, видимо, спрятался в стойле и оттуда общался с лучниками. Те ругались не хуже попугая и требовали немедленно выходить на свет божий, а Конфидус находил какие-то не очень убедительные отговорки. Штурмовать палубу противники пока не отваживались, но всем понятно — обстоятельства полностью на их стороне.
Интересно, а куда делся тот парень? Сумел уплыть вместе с лодкой? Или так и прячется за корпусом?
Увидев, как над деревьями промелькнула зеленая точка, определил, что попугай кружит метрах в тридцати выше струга. Видимо, там располагается первый стрелок — остальные заняли позиции ниже по реке. Если глаза меня не обманывают, заросли там не менее густые: возможно, друг друга они не видят. Значит, есть шанс перебить их поодиночке или как минимум хотя бы уменьшить их численность до трех.
Смогу я это?
Нормальный герой легко смог бы. Прямо с этого бревна выжег все на два гектара заклинанием «Божественное барбекю». Или, если вести себя скромнее, достал бы парочку мечей и устроил там танец, в финале которого не остается живых зрителей.
Заклинание «Божественное барбекю» у меня как-то не особо хорошо получается. Если точнее — никак. Ламбада с мечами тоже… подозреваю, имеется интимная причина, мешающая раскрыть мой танцевальный талант. Даже более того: не уверен, что и без танца смогу прирезать хоть кого-нибудь, даже если сумею подкрасться со спины. Что-то подсказывает — передо мной негативно настроенные люди, не слишком сильно ценящие чужую жизнь и очень даже сильно оберегающие свою. Подобраться к ним незаметно, возможно, будет не самым легким делом.
А какая альтернатива? Бросить епископа самостоятельно с ними разбираться и отступить в лес? А потом что? С голым задом пробираться по незнакомой местности непонятно куда?
Нет, такие перспективы не вдохновляют.
В голове мысли одна трусливее другой, а многострадальные ноги почти уверенно шагают по тропе. Крики Зеленого все ближе — агрессивно настроенный птиц носится над кронами деревьев, описывая четкую окружность вокруг… Вокруг кого же? А вот и ответ: прямо на тропе расположился первый враг.
Мужчина в куртке из некрашеной кожи, на голове смешная шапочка — такие здесь многие носят. Вроде котелка, что в старину таскали. В руках длинный лук со стрелой на тетиве — внимательно уставился в сторону реки в ожидании подходящей цели. Обстрела больше не ведет — видимо, запас боеприпасов не бесконечен.
Справа от тропы, за узкой полоской зелени, течет река; слева заросли, тянущиеся, похоже, далеко. Лес пойменный, сырой, заросший кустарником и мелкими корявыми деревцами. Пробираться по такому бесшумно только змея сможет, да и то с трудом. Я не смогу… Зато сама тропа чистая, лишь сучки опавшие изредка под ноги попадаются. Вот это для меня — подойду бесшумно, а если и будет шорох, так за воплями Зеленого его не расслышат.
Противник почуял неладное, когда до него оставалось не больше десяти шагов. Как понял? Не знаю. Шестое чувство, наверное. Просто резко обернулся, уставившись мне в глаза. Без испуга даже — ошарашенно немного и очень серьезно.
Я рванулся вперед, мечтая превратиться в пулю, но — увы, так и остался человеком. Медленно, слишком медленно. Рука на рукоять — кинжал из ножен. Противник разворачивается, натягивает лук. Длинный деревянный лук, почти с человеческий рост, и стрелы у него тоже длинные. Таких, как я, на одну можно парочку нанизать, если поперек — получится шашлык.
Меня пробовали учить метать ножи и кинжалы, дав азы, но этого явно маловато — если не получится, останусь безоружным. С удивительной скоростью враг оттянул тугую тетиву, с хлопком отпустил. Между нами не больше десятка шагов, но я ухитрился увернуться, уйдя вбок, — стрела лишь чиркнула по плечу, оставив кровоточащую борозду. Поняв, что вторую выпустить не успеет, противник без колебаний швырнул в меня лук, попятился назад, выхватив короткий меч, заорал:
— Сюда! Он здесь!
Будь ты проклят! Это против правил! Ты должен был сразиться честно — один на один, как в порядочном кинобоевике! Для меня и одного много, а если прибегут все…
Надо торопиться — у меня считаные секунды до прихода истинных неприятностей.
Как будто их без того не хватает…
Отчаянный выпад в лицо враг даже не стал парировать — просто отошел еще на шаг, выставив меч перед собой. И что дальше? У него оружие длиннее моего в полтора раза — удерживая дистанцию, он попросту не даст себя даже поцарапать. И атаковать не собирается — тупо тянет время, дожидаясь подмоги.
Из-за поворота тропы выскочил новый противник. Все — сейчас я останусь один против четверых.
Враг ухмыльнулся, издевательски поманил к себе:
— Бросай свой ножик — я тебя не обижу.
Не унижаясь до ответа, молча развернулся, бросился в кусты. Далеко позади хлопнула тетива, но я даже не вздрогнул — в этих дебрях из лука меня не достать. Враги не дураки — тоже поняли: кто-то заорал:
— Луки бросаем — они там только мешать будут. В стороны расходитесь — сейчас к болоту его прижмем.
Вот почему мне так не везет? Выходит, где-то за лесом болото имеется? И, сильно подозреваю, непроходимое… Видимо, противник успел изучить местность, а я вот нет…
Ветви царапали кожу, норовили заехать в глаза, но я все мчался вперед, лихорадочно высматривая кое-что, способное помочь в такой ситуации. Как там говорил товарищ Здравствуйте? «Копье и вовсе сойдет деревянное — главное, найти подходящую сухую палку. Обжигать ее на костре, как упорно советуют в низкопробных пособиях и художественной литературе, не спешите — если древесина действительно подходящая, то при неравномерном обжиге вы рискуете испортить ее трещинами или даже сжечь. Кстати, насчет практики — завтра вас вывезут в лес, и я вам на местности покажу, где и как можно добыть качественную древесину. Это не так просто — нам ведь надо работать с сухой, но не трухлявой. Опытный человек сможет заметить такое сырье издалека, а наша задача — сделать из вас именно такого опытного человека». С точки зрения здравого смысла обучать меня такому не стоило: если я попаду в мир, где остро понадобится деревянное копье, вряд ли я там даже за сотню лет смогу собрать резонатор для открытия портала. Слава богу, что программа подготовки не всегда дружила с логикой.
За спиной уже трещат ветви под ногами преследователей, а я все еще не нашел подходящей ветки. Впереди светлеть начинает — похоже, лес заканчивается. А за ним, как я понимаю, болото…
Вот! Уже у опушки! То, что надо! Тонкое деревце, высохшее на корню в тени местных великанов. До последнего тянулось к свету, ввысь — стволик ладонью можно обхватить, но при этом до вершинки метра четыре.
Остановился, припал на колено, навалился, резко рубанул. Затем еще и еще. Готово — срубил. Теперь еще несколько резких ударов — уплощенный наконечник готов. С другого конца сильный завершающий удар — и обломать.
Все — у меня в руке деревянное копье. Метра два с небольшим — для моих целей вполне подходит.
Еще рывок, но недалеко — остановился в самых густых зарослях. Над сплошной зеленой стеной лишь голова выглядывает — все, что ниже, рассмотреть трудно. Поспешно делаю пару выпадов, убедившись, что тонкие ветки не слишком мешают удару, — даже в этой тесноте могу попортить кожу. Острие из правильного дерева ничем не уступает стали при условии, если на противнике нет доспехов.
Дерево у меня правильное, а доспехов пока что не видел.
Впереди зашевелились кусты, выскочил первый враг. Тот самый, что из лука в меня безуспешно стрелял, а потом мечом отмахивался. Увидел голову над кустами, осклабился:
— Он здесь! Сюда! Быстрее!
Ухмыльнувшись, посоветовал ему нехорошее:
— Мужа зовешь? А ты похрюкай — быстрее примчится.
Свиней здесь, как правило, не любят, вот и этот не исключение — мгновенно помрачнел, покачал головой:
— Зря ты так. Умер бы легко, а теперь придется тебе кишки на ветки намотать.
— Ну так вперед — или без своего мужа-борова ни на что не годен?
Здравый смысл требовал от противника простого: подождать остальных, чтобы окружить меня и прирезать без риска. Но терпеть столь страшные оскорбления не смог — пошел вперед, поднимая меч. Впрочем, особой опасности я не представлял: голый, с коротким кинжалом. А у него кожаная куртка и широкий меч. Тоже короткий, но с моим оружием его даже сравнивать смешно. Копья он не заметил, и даже шум, издаваемый при его изготовлении, вряд ли слышал за треском веток, грохотом шагов и собственным тяжелым дыханием при беге.
Я не дал ему права нанести первый удар — сделал выпад, едва он достиг дистанции поражения. Припасть на колено, резкий тычок — все как учили. Древесину я выбрал хорошую: без гнили и дефектов, идеально сухая. Кожа у него на куртке тоже хороша, но это ведь не доспех — острие, легко пробив одежду, ушло в брюшину.
Поднимаясь, шагнул назад, с поворотом вырвав оружие из раны. Без брезгливости, даже с радостью, увидел, что наконечник окрасился кровью ладони на полторы.
По теории удар в такое место считался очень болезненным, и на практике оказалось так же: тонко заскулив, противник моментально потерял агрессивность, неуверенно попятился назад, зажимая рану левой рукой. В правой продолжал держать меч, но уже без тени боевого задора — просто демонстрировал мне, что все еще опасен. Но крик, вырвавшийся из горла, говорил обратное:
— Он убил меня!!! Убил!!! Убил меня!!!
Слева и справа трещали ветки под ногами преследователей — растянулись в линию, пытаясь прижать меня к болоту. Только не предвидели они, что в линии этой прореха возникнет. А она взяла и возникла — этот скулящий стрелок больше не противник.
Не обращая на крикуна внимания, обошел его слева — кинулся назад, к реке, стараясь производить как можно меньше шума. Раненый не пытался мне помешать — все так же орал одно и то же. Это хорошо: во-первых, лишний шум создает; во-вторых, ничего важного подельникам не сообщает. Они еще не знают, куда я направился. Пока доберутся туда, пока сумеют расспросить, я уже далековато оторвусь. Мне нужно получить фору — пусть их стало меньше на одного, но трое — все равно слишком много. Ну не супермен я — мне и один на один страшновато выходить против таких головорезов. Вряд ли за нами послали кондитеров или трубочистов — наверняка серьезные ребята.
Но одного я все же сделал! Пусть и схитрил, но сделал! Я все же крут!
С этими веселыми мыслями продолжал мчаться к реке. Перепрыгивая через поваленные деревья, огибая непролазные заросли, приседая под низко нависшими ветвями. В крови бурлил адреналин, в босые ступни больно впивались сучки и неровности земли, но я не обращал на это внимания — ноги уже привыкли к страданиям. И вообще, раз я крут, мелочи не должны меня волновать.
Когда пробегал мимо широкого раскидистого дуба, из-за него спокойно вышел высокий человек, выставил ногу. Споткнувшись о нее, я рухнул будто подстреленный, вдребезги разнеся головой трухлявый пенек.
Дан! Ты не крут! Ты просто придурок слепой!
* * *
Пенек был трухлявым, голова у придурков традиционно крепкая, но сила удара впечатлила — на несколько мгновений в глазах потемнело, а тело попыталось превратиться в непослушное желе. Несмотря на это, я сумел подняться, неуверенно потянулся к ножнам, но тут же остановился: передо мной оказался не враг. Конфидус стоял в мокрой одежде, в руке сжимал длинный меч, приватизированный из запасов Хорька, в глазах его читалось обидно слабое раскаяние по поводу произошедшего.
— Епископ! Да вы чего! Не видите разве, кто бежит?!
— Дан, в этих зарослях разве увидишь издали?! Еле спрятаться успел, как шум от вас услышал. Простите, не хотел.
— Спасибо, что мечом не пырнули!
— Ну что вы! Я ведь еще не знал, кто это: надо было убедиться, перед тем как бить. Дан, простите, что прерываю нашу учтивую беседу, но не пора ли о деле подумать? Я слышу шум — сюда кто-то приближается.
— Их четверо. Одного я подранил — вот эту палку в брюхо ему сунул. — Нагнувшись, я поднял оброненное копье, продемонстрировав окровавленное острие.
— Если в живот попали, то теперь их трое — с такой широкой и глубокой раной он не боец.
— Да — он так и орет вдалеке. Слышите? И еще: луки свои они у реки побросали — здесь с ними тяжело бегать.
— Правильно сделали — лук с натянутой тетивой за все на свете цепляться любит. Что у них за оружие осталось?
— Тот, кого я ранил, с мечом коротким, остальных не видел.
— Кольчуги? Шлемы?
— Да не видел я других! У раненого куртка была из кожи толстой. Не доспех, а просто куртка — легко деревяшкой проткнул.
— Понятно — чистые стрелки, скорее всего. Издали ловко бьют, бесспорно, а вот лицом к лицу посмотрим еще… Давайте назад отойдем, к тропе — там посвободнее. Если у них тоже мечи короткие, я их легко достать смогу. А если лук найдем, то стрелять из-за моей спины в них будете. Простите, Дан, ваш меч я не догадался с лодки прихватить, а с таким кинжалом вы много не навоюете против их мечей.
Лук мы найти не успели — парочка преследователей выскочила на тропу одновременно с нами, но метрах в пятнадцати ниже. Они не стали терять времени на разговоры — пошли на нас. Один сжимал такой же широкий короткий меч; другой, взяв в левую руку узкий длинный кинжал с массивной крестовиной, в правой начал раскручивать железную гирьку на кожаном ремешке. Неуверенности противники не проявляли и не вели себя легкомысленно: шли медленно, внимательно нас изучая, оружие держали непринужденно привычно.
Епископ шагнул вперед, замер в позе солдата, получившего команду «вольно», медленно опустил меч, упершись острием в песок. Враги, переглянувшись, начали расходиться, насколько позволяла ширина тропы: в клещи брали. Но Конфидуса это не беспокоило — стоял так же неподвижно.
Первый решился — рывок вперед, замах кистенем. Епископ резко вскинул меч, ухитрившись этим движением швырнуть в лицо нападающему тучу песка. Тот, естественно, растратил боевой задор, попятился назад, пытаясь раскрыть засыпанные глаза. Не успел: уверенный короткий замах — и меч самым кончиком бьет в висок. Хруст кости, брызги крови, и епископ уже разворачивается ко второму, успев парировать его удар.
Мечи столкнулись с резким звоном. Конфидус немедленно атаковал колющим ударом, но неудачно — противник отпрыгнул назад, прикрываясь от наседающего епископа.
Лука, чтобы стрелять из-за спины товарища, у меня не было, но имелось копье — шагнув вправо, чтобы не мешала спина Конфидуса, сделал все тот же выпад, надеясь, что и сейчас попорчу брюхо. Не удалось — враг на этот раз прекрасно видел мою деревяшку и не захотел покрасить ее своей кровью. Ударил мечом. Не перерубил, но отбросил в сторону с такой силой, что я, потеряв равновесие, едва не завалился на бок. И потому пропустил атаку епископа, увидев лишь ее последствия: противник с криком пятился, разбрызгивая кровь из рассеченного запястья. Его оружие лежало на песке.
— Дан! Стойте! Живьем возьмем его! Я оглушу!
Дельная мысль — поговорить с пленником не помешает.
Вдали отрывисто хлопнуло, уже рядом приглушенно стукнуло. Раненый враг, прекратив пятиться, неловко развернулся, осел на землю, распластался на животе. Все еще пытался куда-то ползти, но лишь загребал ладонями песок. Между лопаток у него торчала длинная стрела с серым оперением.
Не сговариваясь, мы бросились в кусты, спасаясь от стрелка.
— Четвертый остался еще! До лука добрался! Своего прибил! — крикнул я.
Епископ, встав на четвереньки, на миг высунул голову из кустов, изучая тропу, и тут же досадливо сплюнул:
— Дан! Здесь свои!
— Какие еще свои?! Четвертый стреляет!
— Должен быть еще один. Ты его видел?! — крикнул епископ кому-то невидимому.
— Я его убил, — коротко ответили невдалеке смутно знакомым голосом.
Конфидус вышел из кустов, остановился. Он все еще был напряжен и настороженно оглядывался по сторонам, но хлопанья тетивы больше не раздавалось — никто не пытался его обстрелять. Все еще ничего не понимая, я выбрался следом и увидел, как по тропе приближается недавний знакомый — тот самый парень, которого подняли на борт в состоянии анабиоза и с которым я сталкивал лодку с мели. Одежда его была такой же мокрой, как и у Конфидуса, в одной руке он держал длинный деревянный лук, в другой несколько стрел. Лицо его было спокойным и характерно нездоровым — похмельная муть все еще не выветрилась.
Мне не стоило большого труда разобраться в произошедшем. Очевидно, когда стрелки дружно бросились за мной, опытный епископ воспользовался моментом — добрался до берега. Благо лодка опять засела на мелком месте и плыть не пришлось. Парня, видимо, тоже потянуло на подвиги — отправился следом и, найдя один из брошенных нападавшими луков, использовал его против хозяев.
Оставалось непонятным одно.
— Эй! Ты где так хорошо стрелять научился?!
Присев возле все еще шевелящегося бандита, тот, достав нож, начал хладнокровно вырезать стрелу, скупо пояснив:
— Охотиться я люблю. В лесу учился.
— Браконьер, значит? — иронично уточнил епископ, не переставая озираться.
— А ты что? Лесник королевский? Или егерь баронский? — так же невозмутимо уточнил парень.
— Нет. Просто интересуюсь. Дан, вы уверены, что их было четверо?
— Так Зеленый сказал. Вон он, над нами кружит, и кричать перестал. Значит, никого рядом нет. Он глазастый.
— Ух ты! Ваша птица как человек разговаривать может? Это что — настоящая птица стража?
— Настоящая…
— А вы, значит, страж?! — изумился лодочник, вытирая вырезанную стрелу о штаны затихшего врага.
Отвернувшись, кивнул:
— Да, страж.
Смысла скрывать это или отказываться по причине самозванства больше не видел — даже под пытками не сумел от этой роли отвертеться.
* * *
Парня звали Люк, и характер у него был как у замороженного эскимоса: более спокойного человека я еще не встречал. При этом он оставался хладнокровно-опасным — полезное сочетание. Показав нам тело второго противника, он лениво рассказал, как, выбравшись на берег, увидел валяющийся на тропе лук. Как, не найдя колчана, вернулся на струг и вытащил несколько стрел, засевших в мешках с продуктами и овсом для лошадей. Как, вернувшись, услышал шум и, дождавшись, когда враг выскочит из кустов, почти в упор пробил его грудь насквозь. Даже на рану, полученную при ударе тетивой по предплечью, пожаловался таким же ровным голосом.
Мы лишились почти схваченного пленника, но ругать за это Люка не стали — его вины в этом нет. Оставалась надежда, что тот, которого я приласкал заточенной палкой, все еще в состоянии говорить, но и она не оправдалась — к тому моменту, когда нашли его в зарослях, он был уже мертв. Судя по бледности, умер от потери крови — внутренности я ему попортил сильно.
Кстати, в процессе поисков выяснилось, что Люк умеет не только с луком обращаться: он безошибочно прошел по моим следам, иначе бы мы долго бродили по этим дебрям.
Затем он так же легко распутал следы нападавших, подтвердив, что в засаде их действительно было четверо. Это нас обрадовало — подтвердились слова Зеленого. Вскоре обнаружилась и стоянка бандитов, а точнее, полянка, на которой они оставили коней. Четыре лошадки лежали на траве, поджав ноги под брюхо. Две еще всхрапывали, две не подавали признаков жизни.
Присев возле мертвой, Конфидус поднял веко, затем палочкой разжал челюсти, покачал головой:
— Дан, они не загнаны. С ними что-то другое… очень плохое.
— Что?
— Не знаю. Не видел такого никогда. У нее из глаз кровь сочится, а язык почернел. И мокрая вся — будто маслом намазали. Если это пот, то впервые такой вижу.
Люк, исследовав еще живую лошадь, равнодушно перерезал ей горло коротким узким ножом, после чего согласился с епископом:
— Нечистое дело. Тьмой попахивает. Плохое что-то с лошадьми сделали. Зачем так было делать?
— Зачем… Да чтобы мчаться как можно быстрее и без отдыха, — разумно предположил епископ. — Наверное, чем-то опоили, хотя не доводилось мне про такое мерзкое зелье слышать.
— Жаль, всех убили — карающим надо было их сдать. Темные любят лошадей мучить — это всякий знает. Карающие с такими быстро разобрались бы…
При упоминании наших «друзей» мы синхронно вздрогнули, а я, не сдержавшись, возразил:
— Люк, ты мало знаешь об инквизиторах. Скорее всего это они и есть или их люди. И не смотри, что без ряс.
— Как это? — все так же холодно, без тени удивления, спросил лодочник.
— А так… Я — страж. А комиссар карающих Ортара меня схватил и пытал, желая узнать секреты ордена полуденных. Мне удалось сбежать, и моему другу тоже. Думали, что по реке получится оторваться от погони, но…
— По реке вас не догнали бы — Рин хоть и жадина каких мало, но лучше его Ташу никто не знает. Если у них еще есть такое зелье, то дальше идти рекой опасно — опять в засаду попадем.
— Да забудь ты про реку. — Епископ покачал головой. — Рин мертв, его помощники тоже. Ты один лодку не поведешь. Радуйся, что выжил: не лежи под бортом — попал бы под стрелы тоже. Спасло тебя пьянство.
— Не пьяница я… — Покачав головой, Люк впервые проявил тень сильных эмоций, уничижительно прошипев: — Все из-за меня. Рину глаза мои нужны были сейчас, а я валялся, головой страдал. Не будь этого — заметил бы засаду, может быть. Я глазастый, за это и ценил он меня. Не виноват, что напился вчера. Свадьба ведь, а мне пришлось невесту забирать. А при этом не пить, а упиваться приходится: насильно ведь заливают. Не люблю я такого, а все равно пришлось. Откуда мне было знать, что пойдем к границе!
— Не ругает тебя никто, — добив последнюю лошадь, сказал Конфидус. — Дан, что делать будем? Рекой опасно — вдруг такие группы у них еще есть. Повезло, что в этой лишь четверо было, но кто знает, сколько в других окажется. Парни были неслабые — похожи на профессиональных лучников. Из солдат, наверное. Били очень быстро и метко, и нас пытались через борт достать — некоторые стрелы на другой стороне досок проклюнулись наконечниками. Немногие смогут бить так сильно и с такой быстротой — трое мужиков и пикнуть не успели. Я осмотрел их раны: не куда зря, а по самым болезненным и смертельным местам угораздило. Гибель верная и скорая. А вот вблизи уже не то совсем — я эту парочку легко успокоил, хотя сам давненько с воинскими забавами разлучен. Лучники это, возможно, даже королевские — издали опасны, а если добежать до таких сумеешь, то пару дюжин легко на меч намотаешь, если не оплошать. Второй раз может не повезти — против таких умельцев и кольчуги не защитят. Не стоит рисковать: они ведь явно знали, куда мы идем. Можно попробовать по лесам пробраться — хоть и медленнее выйдет, но перехватить там трудно. Разве что по следу догонят, но это не так опасно, как в засаду угодить.
— Согласен. Люк, у Рина остались деньги. Он должен был вернуть нам двадцать золотых, когда струг ему отдадим на границе, но теперь… Возвращайся назад и приведи помощь — лодку надо вернуть. Деньги… С золотом сам решай что делать — нам чужого не нужно. Я бы отдал семье Рина, а себе оставил только несколько золотых, но у тебя своя голова. Мы поможем похоронить мужиков — и уедем по суше: нам нельзя задерживаться.
— А куда вы вообще едете?
— А почему спрашиваешь? — подозрительно уточнил епископ.
— Да, может, с вами подамся куда-нибудь.
— Это еще зачем? — удивился Конфидус.
— Да не хочу я домой возвращаться. Родителей моих мор забрал, а хозяйство теперь у старшего брата. Нет у меня там своего ничего.
— Думаешь, с нами великие богатства наживешь? — уточнил я.
— Думаю я, что с вами веселее будет. И еще интересно мне — каково это при страже настоящем быть. И хочется мне холостым хоть немного побегать, а не жениться на Тере — красавице парновской. Если вернусь, то оженят — на свадьбе, где упоили, Парн руки нам переплел прилюдно. После такого в две седмицы полагается женить… не отвертеться.
— И чем тебе не нравится эта Тера? Сам говоришь, что красавица.
— Ага. Красавица, конечно. Всем она мила. Из тех, кто под подолом дупло медоносное прячет, и злых пчел в том дупле не водится. Кто сладенького захотел, тот знает, где его искать. Сладенькое многие любят, и Тера мало кому из них отказывает. Парну это надоело — и надумал ее выдать за кого угодно, лишь бы не позорила. Вот и решил, что кого первого на ней поймает, тот и мужем будет.
— И ты, значит, попался? — понимающе уточнил я.
— Попался… Хозяйства или другого наследства за мной нет — никто за меня заступаться не станет всерьез. А если Парну откажу, то он по праву может плохо поступить с тем, кто дочку испортил. А то, что она родилась испорченной, не поможет — попался-то я, а не кто-то. Как теперь откажешь? Соберет мужиков и сделает со мной такое, что я уже точно никого никогда не испорчу. Община смолчит — право у него такое есть. Думал в конце пути на границе остаться — записаться в солдаты, лишь бы не под венец идти с такой доброй красавицей. Так что не хочу я назад — с вами лучше будет.
— А лодка? Бросить ее? Не жалко?
— Если вы на границу, то из крепости весть подадим. Напишу, где ее оставили, и деньги можно передать вдове Рина через армейскую почту — не нужно мне чужого. Ну так как? Возьмете?
Я не колебался: парень, похоже, надежный, к тому же в лесу отлично ориентируется.
— Люк, я не против. Но ты должен кое-что знать: мы сейчас не на границу направляемся, а в Межгорье. Там, у крепости, что на Шнире стоит, нас люди дожидаются. По приказу короля мы должны очистить Межгорье от остатков погани и восстановить замок или даже несколько замков. И закрепиться там, чтобы Тьма не забрала эту землю. Трудная задача и опасная, а сил у нас немного.
— Ну раз сил у вас немного, то я вам точно не помешаю. Лес знаю хорошо, а в Межгорье его много вроде бы. И дорогу могу показать до Шниры короткую — хоть сам туда не ходил, но как идти, понимаю. Стреляю, сами видели как, а могу и лучше, если лук под свою руку вырежу из дерева правильного. Понадобится, так и с седла могу стрелы пускать, только не так далеко, да и мазать чаще буду. Так быстро, как эти варнаки, бить не смогу, но зато пометче — у них на три попавших стрелы одна мимо шла, а у меня на таком расстоянии промахов нет. С мечом не пробовал, но топором умею, и ножом в кабацких драках доводилось ребра чужие щекотать. До работы не ленив и рос в деревне, так что все умею, что надо в деревне уметь, разве что за плугом не ходил никогда, но к этому молодых у нас не принято допускать. А надо — встану! Чего там сложного такого?! По мне, так сеять гораздо труднее — непросто равномерно зерно рассыпать по пашне.
— Ладно! — Я поднял руку, прерывая поток рекламы личных достоинств. — Ты зачислен в отряд. А не боишься, что Парн и там тебя достанет?
— Да проще в аду достать, чем в Межгорье. Подыщет другого дурака для своей дочки сладкой — к ней за медом от самой околицы очередь тянется. Найдет… Ох и голова гудит — это ж надо было так напиться, что до сих пор болею…
Зеленый, прекратив барражировать над деревьями, опустился на плечо, с ходу въехал в ситуацию и заискивающе обратился к новобранцу:
— Уважаемый! У вас случайно не осталось хоть немного того, от чего вы испытываете столь великие страдания?!
— И вправду говорит! Как человек! — Люк, сбросив ледяную маску, изумился почти по-детски. — Прости, птица стража, нет у меня ничего. На свадьбе ребята напоили, а сам я до браги не охоч.
— Бесполезный уродец, — разочарованно вздохнул попугай.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Третий день после побега из застенка. До сих пор не установил, сколько дней потерял в подвале инквизиторов. Ориентировочно месяц, но, возможно, и больше, хотя вряд ли намного. С учетом того, что после заживления ран меня вообще не кормили, не смог бы дольше продержаться.
Сегодня впервые убил человека — без скидок на перерождение и прочие оправдания. Воткнул в живот палку и накрутил на нее кишки. Отрицательных эмоций вообще ноль — сплошная радость. Видимо, я латентный маньяк. Возможно, сексуальный. Если соберу резонатор и вернусь, обязательно проверю это предположение на вашем персонале.
Если вам моя маниакальная идея не нравится, срочно взрывайте все сверхновые и шлите все то, что я заказывал в предыдущих отчетах, — пока что ничего из списка не получил. И если место в посылке останется, можете бутылочку хорошего винца добавить: Зеленый обнаглел до последней степени наглости и постоянно требует элитного пойла — его королева разбаловала. Жду посылки. Оба ждем».




Глава 8
Лесной Азенкур [3]

В этом мире я с первого дня непрерывно странствовал, лишь однажды сделав большой перерыв, да и то не по своей воле (честное слово, в подвал к инквизиторам я не напрашивался). Мне довелось пересекать море на бревне; босиком путешествовать по опоганенным землям; поневоле возглавлять исход целого народа, пусть и небольшого; трястись в телеге и седле; спускаться по реке на деревянном кораблике; бродить по зловонным катакомбам городской канализации.
Человек я или Колобок? Наступит конец непрерывным странствиям — или так и умру в движении? Не знаю… Я и на Земле был человеком любознательным и побродить любил, так что и здесь особо не возражаю против странствий. Но именно сейчас хотелось бы сделать передышку — уж очень меня вымотали в том подвале. Мне бы недельку отлежаться, хорошо при этом питаясь и храпя по двадцать часов в сутки.
Не дают…
Ехали мы медленно: берегли лошадей. Их у нас четыре, а всадников трое. Причем одну все же подранило при обстреле — в заднюю ногу угодили. Рана серьезная, и эксплуатировать пострадавшую нежелательно. Раздобыть новых животных здесь проблематично: вчера не встретили ни одной деревни, да и сегодня тоже. Пару раз попадались тропы, явно используемые людьми, но куда они ведут, мы не знали и тратить времени на исследование не стали.
Люк уверял, что мы движемся по северному краю пограничья, и, следовательно, местность не вполне безопасна от созданий Тьмы и ее прислужников. И вообще — порядочному человеку здесь делать нечего, так что даже если наткнемся на деревню, не факт, что ее население окажется сплошь честным и дружелюбным. Поставленные аристократы давно отказались от своих здешних владений — неприятные особенности территории и недавний мор не благоприятствовали мирным землепашцам. Но и погань здесь если и появлялась, то нечасто. Удобное место для обустройства логова разбойников и прочего люда, с которым лучше не сталкиваться.
Так что двигались мы напрямик, через лес, не желая пользоваться здешними тропами: избегали нежелательных встреч. Наш отряд слишком мал, чтобы рисковать нарываться на проблемы. Заночевали в глухих дебрях, на берегу маленького ручья с чистейшей водой. Никто нас не побеспокоил, если не считать сов, — похоже, они со всего пограничья собрались, чтобы своим уханьем помешать нам спать. Или у них брачный период запоздал.
Решению Люка остаться с нами я не мог нарадоваться — пользы от него было много, а вреда пока никакого. Он легко находил пути через непролазные буреломы или густые заросли, читал следы будто книгу, по каким-то лишь ему понятным приметам безошибочно прогнозировал погоду, а в ельнике из лука подстрелил упитанного глухаря. Недостатка в припасах у нас не было, но у костра птица пошла очень хорошо — умяли жесткое, отдающее хвоей мясо с большим удовольствием. Люк, правда, очень жалел, что не нашел какой-то травы, идеально подходящей в качестве приправы для дичи, но нам и без нее вкусно было.
В общем, идеальный спутник. Лишь один раз с ним разногласие вышло, когда я начал резать трофейные стрелы. Узнав, что я делаю из них унылые болты для своего арбалета, он возмутился порчей ценного имущества и предложил мне на выбор любой из четырех луков — Люк забрал их все. Пояснения, что с таким оружием я обращаюсь очень плохо, его не убедили — по его мнению, лучше уж плохо обращаться с луком, чем хорошо с этой железной каракатицей.
Может, он и прав — болты, если честно, получились не ахти. Мой арбалет был неприхотлив к боеприпасам, но широкое оперение и тонкое древко создавали неудобства при заряжании и могли отразиться на меткости. Переделывать — задача слишком трудоемкая, тем более в таких условиях, да и некогда возиться. Сойдет и так — для близкого боя разницы нет, а для дальнего… все равно я не снайпер.
Засад не встречалось, погоня тоже не показывалась. Я считал, и со мной все соглашались, что выследить нас невозможно. Даже зная направление движения, придется держать в отряде хорошего следопыта — он должен быть не хуже, чем наш Люк. Если на лесной земле отпечатков шестнадцати копыт и слепой не потеряет, то на каменистых проплешинах, что часто встречались на вершинах холмистых гряд, или в руслах речушек — надо постараться. А после того как в полдень прошел серьезный ливень, и на песке в сосняках стало трудно определить, копыто здесь поработало до дождя или просто давняя впадинка в хвойной подстилке.
Но с другой стороны, недооценивать Хорька глупо — вчера, на реке, он уже показал, чего стоят все наши увертки против его предусмотрительности. Оперативно найти четверку отличных стрелков, обеспечить их загадочным допингом для лошадей, послать на опережение… Не отлеживайся мы за бортом — легли бы все: засада получилась очень эффективной.
На месте противника я бы устроил очередную засаду на подходе к крепости — ее нам точно не избежать. Но Конфидус, знакомый с пограничными порядками, сказал, что нашим врагам там придется несладко. Это не столичный гарнизон с пьяными кутежами и полным отсутствием такого понятия, как дисциплина, — здесь каждый понимает, что малейшая безалаберность может привести к прискорбным последствиям. Так что патрулировались окрестности цитаделей серьезно, и появления посторонних солдаты не пропустят. Если люди карающих и сумеют избежать их внимания, то лишь ценой серьезных усилий по маскировке. Не сумеют — новость о появлении инквизиторов узнают все, в том числе и солдаты герцога. А среди них, надеюсь, найдутся такие, кто поймет, что к чему, и не допустят нападения на нас. При таких условиях всякие усилия по созданию засад будут неэффективными — ведь усилия надо тратить на поимку беглецов, а не на увиливание от встреч с войсками короля.
К тому же я не переставал надеяться, что замысел королевы и герцога во всей его полноте карающим неизвестен. Возможно, они просто сели нам на хвост, не зная, куда мы, собственно, направляемся. Но если сумели вычислить, что мы ушли по реке, то должны понимать — направлялись к границе. Возможно, думают, что мы продолжаем двигаться в том же направлении, и ловят именно там. Не знают, что, свернув к границе, мы крюк сделали ради, как казалось, безопасного водного маршрута. А теперь крюк этот срезаем по дебрям безлюдным.
Стремясь избежать новых встреч с карающими, мы менее всего волновались о том, что дебри эти могут оказаться не столь уж безлюдными, а те, кто обитает в столь укромных местах, как правило, неспроста скрываются от цивилизации.
* * *
Ночь прошла так же спокойно, если не считать проклятых сов, но утро принесло новую неприятность: раненая лошадь начала серьезно хромать. Идти наравне со всеми не могла, хотя мы и освободили ее от вьюков. Люк вместе с епископом изучил ее рану, и они пришли к однозначному выводу: животному нужен длительный отдых, иначе могут начаться совсем уж серьезные проблемы.
Лошадь серьезно замедляла наше продвижение, и, как ни жаль, пришлось ее оставить. Если повезет, достанется местным жителям, если нет — волки неплохо покушают. Некоторое время кобылка пыталась нас догнать, жалобно ржала, отставая все больше и больше, — не хотела одна оставаться. Но вскоре эта душераздирающая сцена закончилась — лошадь остановилась на большой поляне, видимо выбившись из сил вконец.
А у нас наступила полоса неудач. Для начала уткнулись в болото. Люк заявил, что обход займет слишком много времени и проще пройти напрямик, благо он нашел тропу, явно использующуюся людьми. Решили рискнуть — пойти по ней. И, разумеется, нарвались — неприятности в одиночку ходить не любят.
* * *
Под копытами перестало хлюпать — по сторонам, куда ни глянь, все еще зеленели мшистые кочки, но воды между ними уже не было. Впереди стеной поднимался мрачный лиственный лес — сырой, густой. Ничего, Люк найдет дорогу через него. Вон как уверенно вышагивает, ведя свою лошадку в поводу.
Внезапно он остановился, уставился в сторону зарослей. Подозрительно напрягся. Впереди знакомо хлопнула тетива, и тут же еще раз. Лошадь Люка заржала, взвилась на дыбы, широкими неуклюжими скачками помчалась по кочковатому полю, почти сразу упала, провалившись копытом в торфяной капкан. Я, перестав на нее таращиться, быстро спешился. Вовремя — опять хлопанье луков, и уже моя лошадь, получив стрелу в шею, повторила отчаянный маневр.
Епископ спешиваться не стал — нахлестывая своего коня, помчался на противника. Люк, вскочив, торопливо натянул лук и накладывал на тетиву первую стрелу. Опять хлопанье, но уже не по животным — попытались нашего лодочника пришить, пока он не начал огрызаться. Не удалось — он без сложного трюкачества плашмя шлепнулся на землю, тут же вскочил, выстрелил в ответ, и почти сразу еще: прибеднялся парень насчет своей слабой скорострельности.
Вероятно, его прикрытие помогло епископу — тот добрался до зарослей, не потеряв лошади. Вломился в кусты, взмахнул мечом. Кто-то знакомо нечеловечески заорал — так кричать могут только те, кто получил очень тяжелую рану… или смертельную. Сталкивался уже… помню…
Я бросился на выручку товарищу, потеряв его из виду, — лишь по треску ветвей под копытами коня и шевелению веток понимал, где он сейчас буянит. Опять крик, но уже не такой трагический, и громкое ругательство, не слишком типичное для епископов:
— Сидеть, свиномразь! Зарежу, как ягненка!
На опушке все было кончено: никто больше и не думал нас обстреливать. Под кустом лежал мужик в неопрятной одежде. Лица не разглядеть — длинный меч епископа расколол голову будто арбуз, — но не слишком похож на тех, что нас на реке подкараулили. Те серьезно одеты были, а этот — будто бомж: в лаптях, куртка холщовая латаная-перелатаная. Штаны, правда, хорошие, шерстяные, но грязные до полного неприличия. Они настолько не соответствовали куртке, что можно смело большими буквами написать: «Украдено». Хотя и без надписи всякому понятно.
Рядом валялся лук — такой же деревянный, как и у людей карающего, но по исполнению и качеству отличался как ржавая «копейка» от новенького «кадиллака».
Или другие люди, или у карающих совсем плохо с обеспечением стало. Да и с кадрами…
Второй стрелок был жив — стоял на коленях спиной к дереву и крупно дрожал, косясь на окровавленный меч в руке Конфидуса. Острие клинка плясало перед его глазами. Рядом валялся такой же лук, да и одежка на пленнике из того же «секонд-хенда». Правда, штаны другие — холщовые, рваные, не всякое пугало такие напялить согласится. Зато сапоги кожаные, высокие, фасонистые. Тоже можно аналогичный штамп ставить — явно не на кровно заработанные купил.
Епископ, не оборачиваясь в мою сторону, пояснил:
— Их всего двое — других не видел, а бесшумно в таких зарослях не уйти. Но надо проверить.
— Люк проверит — он уже вокруг землю носом роет.
— Это хорошо. Ты! — это уже к пленнику. — Вы кто такие?!
— Люди мы, — хрипло ответил тот. — Отпусти. А? Я больше вам на глаза не попадусь. Простите, обознался сослепу!
Епископ совершил короткое возвратно-поступательное движение мечом. Мужик, взвизгнув, схватился за ухо — меж пальцев потекла кровь.
— Еще раз спрашиваю: вы кто такие? Услышал или и второе ухо подправить?!
Догадавшись, что при такой системе допроса заминки и неточности в ответах будут поощряться столь же негативно, пленник ответил, похоже, откровенно:
— Я — Анрол Ушастый, а это — Дацик Рваный… был…
— Ты уже не такой ушастый, как прежде, к тому же мне меньше всего интересны ваши имена. Кто вы такие? Что делаете в этом лесу? Чем живете? Где живете? Быстро все рассказывай — у нас нет времени.
— Да здесь мы живем, в лесу! Там, дальше по тропе, развилка будет с большой тропой. Если направо пойти, то деревню скоро увидите — вот там мы и живем. Что делаем… Ну… — Глаза пленника воровато забегали, и он попытался отделаться мизером информации: — Ну охотимся здесь. Мед лесной, бывает, собираем, ягодки там, грибы… Вольные люди мы — податей не платим. Простые люди. Пощадите!
Взмах мечом, звонкий удар по руке, зажимающей ухо. Плашмя:
— Следующий удар сделает тебя одноруким! Говори правду! Всю правду!
— От мора мы здесь укрылись, еще в позапрошлом году, — плаксиво ответил мужик. — Ватага у нас была сволочевая — на волоке купеческом нанимались, струги сволакивая. Потом с другой ватагой слились — у тех атаман посмелее был. Подворовывали с ними на дороге и на волоке, а как мор пошел, так и укрылись здесь. Все равно на дороге опасно стало — заставы появились, и солдаты сильно озлобились. Здесь голоднее, но спокойнее. Да и атаман наш не промах — и здесь подработок находить может. Вон вчера целый отряд юнцов каких-то сумел захватить. В сарай закрыл; теперь, наверное, выкуп большой получит. Несколько удрать смогли, вот нас и послали в разные стороны — сыскать. Наши говорили, что среди них даже рыцарские сынки имеются — на границу шли воинских умений набираться. За таких можно много золота у папаш выручить.
— Сколько ваших в этой деревне?!
— Душ двадцать будет, если всех собрать. И баб еще с дюжину — прихватили веселых девок из трактиров. Они нас кормят да обстирывают, ну и еще для надобностей приятных используются.
— Сейчас в деревне двадцать ваших? — уточнил епископ.
— Да ну! Двадцать! Откуда?! Часть бегает, как мы с Дациком, по тропам — ищет беглых пацанов; еще трое или двое на север подались, к деревне — за едой. По поручениям атамана шастают туда-сюда часто, а сколько, когда и где — мне неведомо. Я ведь не шишка, раздутая от переспева, — я простой человек, в замыслы высокие не посвященный. Наверное, с десяток наших сейчас в деревне наберется. А зачем вы интересуетесь?
Вместо ответа епископ резко взмахнул мечом, так же резко опустив его на макушку Анрола. Равнодушно уставившись на агонизирующее тело, он подытожил:
— Дан, это разбойники.
— Я уже догадался.
Из кустов выбрался Люк, мрачно доложил:
— Двое их было. Вокруг никого не нашел, да и птица ваша, все облетев, села вон на ветку и спокойно перышки причесывает. Ей сверху хорошо видно, если засада.
— Что с лошадьми? — уточнил епископ.
— Моя ногу сломала среди кочек, а у сэра стража слегла уже в сторонке — ей жилу на шее повредили.
Замолчали. Уверен, что каждый думал об одном: нас трое, а лошадь осталась одна. Не говоря уже о поклаже, столько седоков она не потянет, так что скорость передвижения упадет значительно. А задерживаться здесь не стоит по целому ряду причин — нам как можно быстрее надо добраться до крепости, закрывающей вход в долину Межгорья. Мы ничего не потеряли в этом лесу, чтобы пешком прогуливаться… Время — время для нас дороже золота, а если предположить, что по следу идет очередной отряд инквизиторских головорезов, то, пожалуй, даже подороже алмазов.
Покосившись на меня, епископ тихо произнес:
— Дан, хоть перед тем боем у брода вы передали мне военную власть, я все же продолжаю считать вас командующим и подчинюсь любому приказу. Что делать будем?
— Конфидус, давайте без этого официоза! Главный, не главный, полуглавный — сейчас не до тонкостей иерархии! Вы, я вижу, всерьез решили отказаться от непротивления злу насилием, и это меня очень радует. Думаю, понимаете, на что я намекаю.
— Если этот висельник не соврал, в деревне могут оказаться десять его дружков, а то и больше.
— В деревне лошади — не пешком же они ходят там, — голосом искусителя произнес я.
— Ага, и лучники. Раз у этих луки были, то и у остальных тоже могут быть. Лучников я недолюбливаю, даже таких дрянных.
— Луки у них не очень — короткие и слабые. Стреляли они шагов с тридцати, и то попали только в лошадей. В сравнении с теми, которые у реки на нас напали, смех, а не вояки. А с теми мы справиться сумели, хотя и не без потерь. Люк, как по-твоему, это опасные стрелки были?
— Нет, — уверенно ответил парень. — Наручей не носят, рукава левые не потрепаны и ничем не подшиты, стрелы корявые — тростниковые самоделки неумелые. Луки, как вы сказали, дрянь. Даже хуже. Не подойди мы близко — никогда бы не попали. Вонь болотная помешала, да и ветерок сбоку задувал, а не от них.
— Ты что — по запаху можешь людей учуять?!
— Таких, как эти, любой учует — баню они, наверное, только в детстве видели, да и то издали. Сэр страж, если вы прикажете напасть на их логово, то я уверен — победим, пусть даже их будет целая сотня. Это бандиты, а не солдаты: они драться не умеют, да и не хотят. Нож в спину да стрела из кустов — иное не для них. Да и трусы они — стоит их пугнуть, как сами сразу разбегутся.
— Ну? — обернулся к епископу. — Что скажете?
— А что говорить? Нам лошади нужны. Где еще их можно найти в этом лесу? Ярмарок я по пути не замечал.
* * *
То, что убитый разбойник называл деревней, больше походило на помойку, устроенную на старом пожарище.
Деревня здесь и впрямь была… когда-то… раньше. Возможно, ее выкосила одна из эпидемий или нашествие погани… неизвестно. Осталось лишь несколько печей и груд обгорелых бревен. Между ними без малейшего намека на порядок темнели холмики нескольких землянок. Также имелось два сарая — судя по некоторым признакам, тот, который больше, использовался в качестве конюшни.
И мусор — повсюду горы какого-то хлама. Россыпи костей и черепов звериных, гнилое тряпье, седла с ободранной кожей и непонятные отбросы. От лошадиного трупа, гниющего на околице, ветерок то и дело приносил волны нестерпимого смрада.
Как вообще там жить можно?!
«Робин Гудов» видно не было — очевидно, в такое время у них принято устраивать полуденную сиесту, невзирая на пасмурную погоду и климат, далекий от тропического. Низкие, налитые влагой тучи едва не задевали верхушек деревьев, но пока что дождя не было, и это очень радовало Люка — он опасался, что жильная тетива его лука может отсыреть.
Бывший лодочник был настроен агрессивно — даже обычную невозмутимость куда-то спрятал. Видимо, к разбойникам у него были старые счеты. Вряд ли, что именно к этим, — просто как к социальному явлению. Я в принципе не против драки, но если есть возможность уладить дело без крови, не упущу. Вот и сейчас ждал вердикта епископа — вдруг он передумает атаковать.
Дождался.
— Дан, я заметил лишь одного: за малым сараем сидит, к стене прислонившись. Вон, приглядитесь — ногу можно увидеть отсюда. И собачка там крутится: мелкая, черная, шелудивая. Опасная шавка — как нас учует, так сразу лай поднимет. Дурной у нее характер, сразу видно. Не подобраться без шума — даже если сможем тихо прирезать этого, то на гавканье и визг выскочат остальные. Не получится нам по-тихому лошадей увести.
— Убивать всех будем? — кровожадно уточнил Люк.
— Как получится… — неопределенно ответил я, доставая из обрезанного трофейного колчана первый болт. — Люк, не увлекайся. Нам надо их разозлить, а не перебить всех до единого. Помнишь, как договаривались?
— Помню. Я не подведу.
— И не забывай — если среди них окажутся грамотные ребята с серьезным оружием, сразу отходим в лес. Нам нельзя погибать из-за какой-то шайки разбойников — нас люди ждут и дела серьезные. Не ввязываемся в резню с профессионалами.
— Да откуда у варнаков такие найдутся!
— Люк! Просто помни: не ввязываемся!
— Да, сэр страж. Простите.
* * *
Мой характер портится на глазах — действительно в маньяка превращаюсь. Позавчера впервые убил человека и не поморщился. Оборонялся, конечно, но все равно звоночек интересный. А сегодня сам в атаку иду, чтобы убивать.
Людей.
И что характерно — ни рефлексий, ни совести угрызений. По барабану все — думаю лишь о том, чтобы самому не пострадать.
Атака наша выглядела не слишком эпически. Мы вышли из леса и, сжимая оружие наготове, неспешно направились в сторону деревни по заросшему сорняками полю. Говоря «мы», я подразумеваю себя и Люка — епископ до поры затаился в кустах: в этой битве он являлся нашим засадным кавалерийским полком. Флаг нести было некому, поэтому над нашим войском ничто не развевалось. Просто вышла на опушку пара типов с луком и арбалетом и пошла куда-то. Бывает…
Таланты шелудивой шавки епископ перехвалил — мы уже преодолели полпути до ближайших развалин, когда она наконец нас заметила. Реакция была предсказуемой: высокочастотный пронзительный лай. Внимания на него не обратил никто — деревня как была сонной, так и осталась.
Я начал подозревать, что зря мы медлили: надо было просто забрать себе лошадей и ехать дальше — никто бы и не пошевелился.
Напились там все, что ли?!
Из ближайшей землянки выбралась женщина в некогда красном, а теперь просто очень грязном сарафане. Прическа тоже далека от идеала, а на лице столь толстый слой недорогих румян, что на манекен из витрины похожа. Вот только зачем манекену такие кривые ноги?
Отойдя от дверей шага на три, «красавица» задрала подол, присела, созерцательно уставилась в бесконечность. Так уж получилось, что бесконечность эта располагалась в нашу сторону. Сфокусировав взгляд на атакующей «шеренге», женщина пронзительно заорала на одной ноте:
— А-а-а-а-а-а-а!
Собака, в знак солидарности, начала завывать. Столь сложная парная композиция сумела пронять типа у сарая — наконец выглянув из-за угла, он что-то громко и грубо произнес, обращаясь к женщине. Расстояние не позволяло расслышать слов, но интонации и жесты свидетельствовали о присутствии большого количества ругательных выражений.
Соизволив проследить, куда указывает орущая, бородатый коротышка умолк на полуслове и опрометью бросился все в ту же ближайшую землянку. Оттуда почти сразу выскочило уже пятеро таких же бородачей и уставилось в нашу сторону. Даже с такой дистанции мне показалось, что я слышу поскрипывание в их черепах — напряженно пытаются понять, кто мы такие и зачем пожаловали.
Люк, стимулируя их умственную деятельность, остановился, выстрелил. Стрела вонзилась в обгорелое бревно метрах в десяти от собравшихся разбойников.
Тут уж даже они поняли, зачем мы приперлись, — зашумели вразнобой, побежали по землянкам поднимать остальных. К чести варнаков, долго они не раскачивались — уже через минуту против нас выстроилось все население поселка: одиннадцать мужчин и двенадцать женщин. Причем женщины были настроены серьезно — сжимали в руках дубины, топоры и рогатины.
Почти у всех мужчин были луки — столь же неказистые, как и у первой парочки. Обернувшись, я понял, что мы уже две трети пути прошли, и остановился:
— Люк, дальше идти смысла нет, иначе так и войдем в деревню, а среди этих развалин нам труднее придется.
— Можно начинать?
— Да.
Люк опять выстрелил — стрела ушла в землю, никого не задев. Щелкнул арбалет — болт, пролетев сквозь вражеский строй, исчез в зарослях густой травы, вымахавшей возле развалин одной из изб.
Пока я двигал рычагом, Люк выстрелил еще шесть раз. Последняя стрела наконец нашла цель — пробила плечо одной из здешних «принцесс». Криков и раньше хватало, но теперь от них солнце на небе зашаталось.
Опять щелчок арбалета, и опять промах. Блин, перед Люком стыдно: что он теперь о стражах подумает?!
Тот, пристрелявшись, опять попал — стрела угодила разбойнику в голову, под глаз. Тот свалился без крика, а вот остальных наконец проняло: заработали вражеские лучники. Только без толку — до нас они не добивали, а если и добивали, то корявые самоделки втыкались в землю далеко в стороне.
Я, как обычно, промахнулся (позорник!), а Люк опять показал класс — попал в ногу крикливой толстухе. Кричать от этого она не перестала — даже, наоборот, прибавила оборотов, — но защитники деревни наконец осознали бесперспективность выжидательной тактики и ринулись в атаку.
На наш скромный отряд неслось два десятка противников — ни малейшего шанса выстоять. Люк торопливо выстрелил еще раз, я, взведя арбалет, приказал:
— Все! Уходим! Бегом! Прекращай!
Люк послушно развернулся, припустил по полю к лесу, то и дело озираясь: проверял, не отстал ли я. А я старался совладать с рефлексами — пытался бежать не слишком быстро.
По привлекательности зрелище бегущего противника на порядок превосходит эффект от выступления профессиональной стриптизерши перед озабоченными подростками — очень трудно устоять и не поддаться рефлексам. Ноги сами пытаются ринуться следом, чтобы догнать и растоптать. Вот и разбойников проняло — действовали предсказуемо, как мы и рассчитывали.
До леса оставалось шагов пятьдесят, когда из зарослей вынесся Конфидус. Осадив коня, он заставил его подняться на задние ноги и с зычным криком «Ортар!» ринулся на разбойников.
С моей точки зрения, выглядел он не слишком внушительно: одинокий всадник, в нечищеной кольчуге, без шлема и щита, с мечом в руке. Знамена над ним тоже не развевались. Но разбойники будто с разбегу на кирпичную стену наткнулись. Остановились.
И перестали кричать.
— Солдаты!!! — не выдержав, истошно заорал кто-то особенно нервный.
— Бежим!!! — тут же откликнулся другой.
Остальные, будто ждали сигнала, синхронно выполнив команду «кругом», припустили назад, в сторону деревни.
Честно сказать, я не слишком верил в план епископа — столь примитивная тактика, к тому же рассчитанная на противодействие откровенным даунам, не слишком соответствовала моим представлениям о методах действий средневековых армий. Но должен признать — разбойники будто в поддавки играли: действовали именно так, как предполагал Конфидус, — будто сговорились с ним.
Видимо, бывший наемник не один раз сталкивался с подобной публикой, опыт имеет. Они просто не стали разбираться — одинокий всадник выскочил или эскадрон, — не раздумывая начали разбегаться.
Люк мчался как конь, спеша догнать отстающих, но слишком увлекся — споткнулся о давно заброшенный плуг, замаскированный травой, и растянулся на земле. Когда поднялся, я его успел опередить, а меня, в свою очередь, обогнал епископ, возглавив нашу контратаку.
Хотя, если уж быть до конца объективным, возглавляла нас авиация — Зеленый летел впереди всех, душераздирающе орал и вроде бы даже пытался на кого-то пикировать, в последний момент уходя ввысь. Нагадить на голову метит или что? Пулемета ему бортового не хватает для полного счастья… «Мессершмитт» хренов…
Дальше разбойники изумили даже меня. Вместо того чтобы, пробежав через деревню, раствориться в лесу на ее противоположной окраине, они, толкаясь как стая селедок в горлышке бутылки, дружно скатились в ближайшую землянку. И закрыли дверь прямо перед носом епископа.
Если у них там нет подземного хода, то они попросту больны на голову.
Когда мы, успокаивая дыхание, подошли, Конфидус уже спешился и изучал большой сарай:
— Дан, лошадей здесь нет. Наверное, их отправили на выпас или водопой. Хотя зачем? Травы вокруг деревни хватает, вода в пруду тоже есть, хоть и ряской порос. Надо поискать.
— А они не сбегут?
— Да зачем им бежать? Это же разбойники. Забились в землянку и трясутся. Мечтают, чтобы мы куда-нибудь ушли. Они не воины — обычное мужичье, причем ленивое до безобразия. Решили, что воровской хлеб легок, — боевому делу учиться такие не станут. Им бы жрать да пить и ничего при этом не делать. Пуганут таких же мужиков, как сами, отберут последнее — и назад в лес, на серьезные дела никогда не ходят. Да и как пойти, если всю шайку один солдат разогнать может? Пускай пока посидят — им полезно. А с этими что делать будем?
— С кем? — не понял я.
— Во втором сарае которые сидят. Я заглянул — там ребятня какая-то, и вид у них больно потрепанный. Похоже, это те, про которых тот варнак говорил: схваченные в лесу.
— Люк, присмотри за входом в землянку. Если кто высунется — стреляй. Епископ, давайте посмотрим на тех, кто в сарае.
* * *
Семеро молодых ребят — лет по шестнадцать — девятнадцать на вид — и один немолодой. Не знаю, сколько ему, но вряд ли меньше пятидесяти. Старший лежит на кучке прелой соломы, собранной будто под метелку: вся в одном углу. Вокруг, на голой земле, расселись мелкие — враждебно-настороженно косятся на дверь.
Оценив картину, я решил для начала поздороваться, а уж потом начать выяснять, кто это такие:
— Здравствуйте, ребята. Вы кто?
В ответ лишь молчание и презрительные взгляды.
— Глухие, что ли?! — угрожающе протянул подошедший Люк.
Возмутившись, я недобро поинтересовался:
— А ты что здесь делаешь?
— Смотрю.
— Смотришь? Я тебе приказал смотреть за входом в землянку, и если банда эта оттуда полезет, стрелять! А ты что делаешь?!
— Так я и смотрю… отсюда. Как вылезут, стрелять начну.
Да уж… дисциплина у Люка на высоте плинтуса… И что самое изумительное, считает, что так и надо поступать. Надо будет заняться его воспитанием… тоже еще анархист выискался…
Повернулся к пленникам:
— Еще раз повторяю: кто вы такие?
Люк, не удержавшись, опять начал рявкать:
— Отвечайте сэру стражу!
Старший, грузный мужчина с лицом, опухшим от побоев, приподнялся на локте и уточнил:
— Вы — страж?
Зеленый, вспомнив про свои прямые обязанности, спорхнул с крыши, уселся на плечо, нахохлился, раздулся чуть ли не втрое, видимо считая, что это прибавляет ему солидности.
Если бы мне на голову приземлилась летающая тарелка и оттуда густой толпой повалили треножники марсиан, это вряд ли вызвало бы больший эффект. У юнцов челюсти отвисли ниже уровня моря, старший, приподнявшись на локте еще выше, потерял равновесие и едва не упал из этого в высшей степени устойчивого положения. Попугай, довольный произведенным эффектом, повернулся в профиль, демонстрируя, что с этой стороны он тоже красивый и, само собой, гений.
Пока пленники, забыв про все на свете, таращились на зеленого нарцисса, я, переглянувшись с епископом, тихо предложил:
— Может, лучше вам с ними поговорить?
— Попробую. Мне кажется, сейчас они начнут общаться охотнее. — И уже громче произнес: — Сэр страж у вас два раза спросил, а вы не ответили. Мне стыдно за Ортар — неужели здесь все такие невежливые?
Юнцы, сконфуженно переглянувшись, потупились, дружно покосились на мужчину. Тот, охнув, сел, потом, держась за стену, поднялся. Видно было, что эти простые движения ему давались с трудом: избит он был на совесть. У младших тоже синяков хватало, но так… несерьезно. И все как один босые и полураздетые. Понятно теперь, откуда на разбойниках модные вещицы оказались.
Опыта у меня в таких делах маловато, но почему-то я сразу решил, что передо мной бывалый воин. Пусть у него нет ни оружия, ни доспехов, и движения говорят лишь о серьезности побоев, но что-то неуловимое все же присутствует. Взгляд убийцы из-под распухших век, характерные закостеневшие мозоли на правой руке, устойчивая стойка. Грузный, но не толстяк, — мышцы, чуть заплывшие возрастным жирком. И шея бычья — голова будто сразу от плеч растет. Бородка подстрижена очень коротко — такая в шлеме не мешает.
Кивком обозначив поклон, здоровяк представился:
— Я — Ритол, первый сержант сэра Раттона. А вы кто такие?
Конфидус, указав на меня, пояснил:
— Как я понимаю, вы уже начали догадываться, что это страж. Так и есть: перед вами сэр Дан — страж полуденного ордена. Я — Конфидус, а это — Люк, мы сопровождаем сэра стража в одну из пограничных крепостей. Ритол, не могли бы вы представиться так же полно, как я?
— Простите, Конфидус. Или… э-э-э… Сэр Конфидус?
— Я имею право на прибавку титула, но можно обойтись и без него.
— Сэр Конфидус, вот этот юноша, Макр — сын сэра Раттона. Остальные просто дети арендаторов — его свита. Я сопровождал их на границу, а эти свиньи напали на нас.
— Вы, если я не ошибаюсь, воин бывалый. Как допустили, что вас скрутили какие-то косолапые простолюдины? Мы только что втроем всю шайку легко разогнали.
Потупившись, Ритол пояснил:
— Мы взяли проводника, чтобы провел к Ибре через лес, коротким путем. Проводник нас предал — дождался, когда мы крепко уснем, и зарезал мальчика-дозорного. А потом навалились его дружки. Я успел одному сломать шею, но меня опутали сетью, скрутили толпой и оглушили. Моя вина — надо было спать не снимая шлема. Здесь никому нельзя доверять.
— Вы свободны, Ритол. Думаю, вам не стоит оставаться в этом сарае — выходите все.
Поманив меня за собой, епископ отошел чуть в сторону и тихо пояснил:
— Дан, это честные люди. Обычная история: аристократы часто своих младших отправляют на границу. Экипируют отряд, дают дядьку из бывалых воинов и благословляют. Если семья не несет службу, то королю такой барон не нужен. Кстати, Ритол — это уменьшительное от Раттон. Обычно так зовут принятых в семью или незаконнорожденных. Скорее второе: этот Макр здорово похож на Ритола. Обычное дело — любвеобильный аристократ и доверчивые пастушки. Те, кто совесть имеет, обучает таких вот отпрысков воинскому делу или к мирному занятию приставляет, с выгодой. В итоге семья имеет преданных слуг с общей кровью.
— Понятно. Лучше бы мы лошадей нашли, а не этих малолеток.
Один из мальчиков, подойдя, робко доложил:
— Сержант Ритол спрашивает: можно ли нам забрать свои вещи, которые отняли разбойники?
— Забирайте, конечно. — Я махнул рукой в сторону землянки. — Там они все сидят. Но смотрите — у них оружие, и мы их не связывали. Сумеете сами стащить с них свою одежду, или вам помочь?
— Я не знаю. Спрошу у сержанта. Если он скажет, что не сумеем, я скажу вам.
Паренек не вернулся — бывшие пленники кучкой отправились в сторону землянки, вслед за своим избитым сержантом. За ними ленивой походкой пристроился Люк. Мне тоже хотелось посмотреть, как будет реализовываться лозунг «грабь награбленное», но действия епископа заинтересовали сильнее: он, поглядывая под ноги, с целеустремленным видом двигался к ближайшей лесной опушке.
Догнал его уже под деревьями. Встав перед жердевой изгородью, он торжествующе указал на табунок лошадей:
— Вот где их держали! Странно, почему не в конюшне… И голодные лошадки — вон как жалобно смотрят. Вот ведь сволочи с волока, довели скотину!
В деревне закричали, потом еще и еще. Епископ и глазом не повел — лишь коротко прокомментировал:
— Так им и надо, свинтусам… Хоть вера моя такого и не одобряет, но, как вы уже заметили, я начал соглашаться с некоторыми вашими доводами касаемо церковной реформы… что-то в них есть правильное…
— Вы о чем? — Я ничего не понимал.
— Господи Всемогущий! Дан! Ну вы сами сказали, что у них надо вещи украденные назад забрать!
— Ну да… А кричат они почему?
— Да любой кричать будет, если ему глотку ножом перехватывают или еще что-нибудь похожее делают.
— Я же не приказывал убивать.
— А зачем приказывать? И так все понятно. Вытащили парочку — и приказали раздеваться. Те, конечно, замешкались, их и зарезали. Теперь остальные быстрее разденутся, а потом их тоже под нож. Удобно выйдет — одежда не запачкается. Кровь, сами знаете — отстирывается иной раз с великим трудом. Да и на тряпье окровавленное комары любят налетать тучами, а кому такое понравится?
Я, тихо офигевая от местных порядков, развернулся, поспешил назад, в деревню. Успел как раз к финалу: полураздетых разбойников выстроили в шеренгу, заставили встать на колени. Юнцы, сжимая в руках ножи, ходили от одного к другому, неумело, дрожащими руками перерезая пленникам глотки. Парочка, правда, работала сноровисто — невозмутимы, будто Люк. Да и сержант их проявлял эмоций не больше, чем бульдозер. При виде меня решил, видимо, покрасоваться — взяв нож, прихрамывая, подошел к хнычущей женщине, отбросил мешающую гриву грязных волос, коротко чиркнул, толкнул умирающую в спину.
Не убирая с агонизирующей жертвы ноги, наставительно произнес:
— Вот так надо — одним движением. А вы будто дуб пилите. И космы убирать не забывайте: волосы — это страшное дело. Южане из человеческих и конских волос плащи шьют, и еще на шлем их цепляют — рубящим ударом такую защиту ох как трудно перебить. Сэр страж, не желаете ли самолично казнить исчадие зла или парочку?
Борясь с тошнотой и желанием обматерить всех присутствующих в сто двадцать четыре этажа, справился с собой. Кто я такой, чтобы осуждать их? У них свой мир, свои законы — для них подобная резня так же естественна, как для нас пивко на лавочке. Но кое-что в словах сержанта мне не понравилось:
— Исчадия зла? Это ведь простые разбойники — не погань.
— Как? — изумился воин. — Вы не знали? Я думал, вы специально за ними сюда пришли… Странно…
— Вы о чем?!
— Да атаман этих говорил, что, если за нас выкуп богатый не заплатят, так он демам всех продаст. Они — исчадия Тьмы!
— Пугал он вас. Зачем темным золото?
— А кто ж его знает… может, и надо. Тем более что сами они, может, не совсем темные, а только якшаются с ними, и такое бывает. Выгодно небось с демами приторговывать. Но вам, стражам, виднее. Рулл, за волосы его назад потяни, чтобы не прикрывался бородой. Во! Правильно!
Рядом согнулся один из юнцов — его вырвало. Все же не такие уж бесчувственные: вид смерти тоже напрягает. Будь дело в первые дни заброски, я бы делал то же самое, но времена меняются, и мы вместе с ними.
— Сэр страж, вы случайно не знаете, где эти свиноеды коней держат?
— Там, на опушке. Но заранее предупреждаю — нам нужно минимум две лошади.
— Да как-нибудь разместимся, если вы тоже к границе пойдете.
— Граница на юге, а я иду на восток, так что не по пути нам.
— Жаль… а я уж было размечтался, что попаду в войско, где есть самый настоящий страж. Сэр Раттон был бы горд, узнав, с кем служит его сын.
При этих словах я перестал изображать из себя воплощение равнодушия — действительно без лишних эмоций начал смотреть на тела разбойников, почти не реагируя на хрипы умирающих. Смотрел на них и почти не замечал. Лихорадочно размышлял. Люди, мне очень нужны люди. Я уже понял, что в этой стране с человеческими ресурсами дело обстоит плохо. Надо бороться за каждого.
— Сержант, что именно вам приказал сэр Раттон?
— Приказал привести отряд на границу и найти для него подходящее место службы: дружков старых у меня хватает там. Ну и приглядывать потом за детками, а то ведь совсем неумехи. Вон — даже глотку перехватить не умеют.
— Ритол, вы знаете, что на востоке вопрос с границей теперь не так прост, как раньше?
— Да кто же этого не знает? Мальрок пал, следом и все Межгорье опоганило. Нечисть оттуда выйти не успела: говорят, на реке армия стражей ее разгромила, а королевская следом выжгла Межгорье. Там теперь не пойми что, правду говорите. Поди теперь догадайся, где граница проходит и чье сейчас Межгорье. Погодите! Уж не вы ли страж той армии, что перерожденных на реке разбила?
— Я там был.
— Сэр! Я горд, что с вами встретился! Это честь, что именно вы нас спасли от этих слуг темных!
— Ритол, а не хотел бы ты продлить наше знакомство?
— О чем вы?
— Приказом магистра ордена я отправлен в Ортар помочь вашему королю в войне. Кенгуд попросил меня вернуть Межгорье под власть короны. Людей, к сожалению, у меня для этого мало, и потому каждый на счету. Буду не против, если ваш отряд присоединится. По сути, это та же служба на границе, только командовать вами будет не комендант крепости, а страж. Как вам мое предложение?
— Мне оно по душе, — не раздумывая, ответил сержант. — Но у нас главный Макр. Он хоть и не сэр пока, и глупит по молодости, бывает, но все же сын барона, да и малый достойный — со временем не только до сэра дорастет. Я при нем просто дядька. Вы должны с ним поговорить — как он скажет, так и будет.
— Жаль… думал, вы решаете. Ну ладно, поговорю с ним. Постараюсь уговорить — мне очень нужны люди.
— Уговорите, не сомневайтесь. Вы только полегче уговаривайте, а то, узнав, что его берет к себе страж, штаны может обмочить от такой великой радости.
— Ритол, по пути к деревне мы поймали разбойника. Он рассказал, что некоторые из ваших людей сбежали.
— Да, конюх сбежал и младший сынок Патия.
— У нас нет времени прочесывать этот лес.
— Я понимаю. Если не дураки, дорогу к границе найдут, а там я по гарнизонам весточку передам, куда им следует идти. Найдут нас. А не найдут — так останутся служить, где оказались. Вы простите, от меня помощи сейчас немного — уж очень сильно, сволочи, отдубасили. Но на ребят моих можете во всем полагаться — хоть и мелкие, но послушные и резвые.
Последний разбойник упал на кучу мусора, ладонями обхватил шею, пытаясь удержать вытекающую жизнь. Юнец, стоявший над ним с окровавленным ножом, поймал мой взгляд, заискивающе улыбнулся, вежливо поинтересовался:
— Рубить их теперь будем или целиком жечь?
Меня передернуло.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Пятый день после побега из застенка. По-прежнему не установил, сколько времени со мною развлекались в подвале инквизиторов.
Помните, в прошлом отчете говорил что-то о латентных маньяках? И даже себя в этом подозревал. Так вот — по местным меркам, я не маньяк, а наивная христианская девственница из Общества по защите серых хомячков… к тому же с ранимой душой. Помните, как меня на живой свинье учили жестокости? Не в смысле извращений каких-то, а просто зарезать ее надо было… Здесь этому на людях учат. Поясняю: милые детишки режут людей. Живых. Тренировка такая. У нас мальчика учат бабушек через дорогу переводить, а у них ножичек дают, подводят к бомжу, и…
Дядя Ваня! Куда вы меня забросили! Мы так не договаривались! Мне обещали совсем другое! Где звание первого министра при дворе императора? Где всеобщее обожание такого великого героя, как я? Где поверженные злодеи? Где сверхспособности в магии и боевых искусствах? Где толпы прекрасных принцесс, стоящих в очередь к моей спальне? Где все?! Я уже устал ждать обещанного!
Меня бьют, пытают, гоняют по лесам, будто крысу по сортиру! Из всего обещанного лишь один бонус получил — регенерацию повышенную. Но это, наоборот, настораживает: при спокойной жизни повышенная регенерация ни к чему. Смахивает на изощренный аванс ко все новым и новым актам мазохизма…
P. S. По-прежнему жду заказанных посылок».




Глава 9
Граница

Первой удачной находкой за время бегства был Люк — такие ребята десятерых стоят. Второй оказался сержант Ритол. Несмотря на печальные последствия разбойничьего гостеприимства, он смог держаться в седле и даже дал пару дельных советов касательно дальнейшего пути. Хотя всецело полагаться на его опыт было нельзя: ведь бравый вояка ухитрился завести свой отряд в западню. Если учесть дефицит боевых качеств разбойников, ошибка более чем непростительная. И оправдываться тем, что проводника-предателя взял несмышленый сынок барона, нельзя — Ритол должен был предвидеть все: для того его к деткам и приставили.
Мы не стали пробираться по густым лесам и топким болотам — изменив прежней тактике, нагло направились на запад прямиком по тропе, которая вела от деревни. Раньше здесь, похоже, была тележная дорога, но повозки в этих краях не появлялись давненько. Теперь ею пользовались звери и различные подозрительные личности вроде нас. Трава вымахала выше пояса, а кое-где и приличные кустики появились. Но ехать оказалось на порядок проще, чем по первозданным дебрям.
Естественно, имелся риск нежелательной встречи — по тропам ведь не только звери ходят, но и более опасные создания. Например, люди. Но одно дело, если по лесу едут три всадника, и совсем другое — когда их одиннадцать. Мужицкая шайка не рискнет связываться с таким отрядом, а других здесь не бывает: серьезные разбойники предпочитают рисковать встречей с солдатами, если это оправдывается щедрой добычей. А здесь ни армии, ни богатств — таким ребятам негде развернуться.
Никто нас больше не беспокоил, но это меня не радовало: опыт подсказывал, что чем меньше неприятностей сваливается на голову, тем больше вероятность, что нам готовится по-настоящему серьезная пакость. Слабо верилось, что карающие отказались от погони. И столь же слабо верилось, что они до сих пор не узнали про цель нашего пути. Если выведали, то обязательно попытаются перехватить у крепости, несмотря на все неудобства такого замысла. Может, у меня и паранойя, но я ожидал худшего.
Вот такой пессимист.
Очень странно, но ожидания не оправдались (чему я нисколько не огорчился). Переночевав в лесу, мы около полудня вышли к обитаемым местам. Точнее, здесь встречались свежие следы пребывания людей. Вскоре лес закончился — выбрались к реке. Небольшая, но с быстрым течением и обрывистыми берегами. Судя по всему, именно Шнира — как раз такой ее и описывали. Оставалось определить, в каком направлении расположена нужная нам крепость — выше или ниже по течению.
Изучив горные гряды, темнеющие на востоке, я так и не понял, где именно может начинаться тот самый проход в Межгорье. Неизвестно, сколько бы мы проторчали на берегу, гадая, куда податься, но тут Люк, оставленный дозорным на дереве, поднял тревогу: к нам приближался конный отряд.
Укрылись в лесу, отправив на переговоры сержанта. Того по пути частично посвятили в наши сложные отношения с карающими, и он знал про нападение на лодку, так что был готов разыграть перед людьми инквизиции спектакль об избитом дяденьке и схваченных разбойниками детках. Но не пришлось — это оказались солдаты короля. Обычный отряд, патрулирующий берег Шниры.
Командир меня повеселил. Зеленый, как назло, не соизволил восседать на плече — улетел по каким-то своим делам, так что эффектного выхода не получилось. Солдаты, взяв пики на изготовку, косились на нас настороженно, а старший потребовал объяснить, кто мы такие и что здесь делаем. Я пояснил, что являюсь стражем, а это мой отряд.
Мои слова командира не убедили — он потребовал доказательства. Пришлось доставать бумаги, полученные от королевы. Изучив их, держа вверх тормашками, защитник отечества потрогал пальцем печати, после чего заявил, что все в порядке и мы можем продолжать путь — до крепости уже недалеко. Не удержавшись, я уточнил: умеет ли он читать? Тот откровенно ответил, что нет. Второй вопрос был естественен: как же он понял по бумагам, что мы именно те, за кого себя выдаем? Тот опять ответил честно, что в людях не ошибается и мошенников чует издали.
Произошедшее заставило меня призадуматься — похоже, граница здесь не на таком уж крепком замке, как я надеялся. Да и карающие, захоти устроить засаду, могли это сделать без особых проблем — с местными солдатами хитрый человек всегда сможет договориться.
Но, похоже, ни один из людей герцога или королевы не настучал воронам о нашей цели — засады не оказалось. Или действительно без шпионов обошлось, или, что вернее, шпионы не входили в круг посвященных.
Или просто повезло…
Я даже немного расстроился — убежденность во всезнании карающих дала серьезную трещину.
Сама крепость не впечатлила. Я подсознательно ожидал увидеть гранитную твердыню, но все оказалось гораздо прозаичнее: все та же бревенчатая стена, правда, двойная — похожая была в главном селении иридиан, на побережье. Еще имелись четыре угловые башни, грамотно вынесенные за линии стен, одна центральная, и ров — неширокий, но приличной глубины. Правда, сухой: река протекала далеко внизу, под тридцатиметровым обрывом. Нелегко на такой высоте воду удерживать, хотя я мог бы подсказать пару способов, если вдруг спросят. Естественно, колья и рогатки тоже присутствовали — без них здесь не обходится ни одно укрепление.
На воротах контроль оказался серьезнее. Вызвали офицера, и тот, изучив бумаги, подтвердил, что нас здесь давно дожидаются и неслыханно рады прибытию. А потом заявил, что меня готов принять комендант крепости полковник Брист.
* * *
Комендант обитал в центральной башне — последнем оплоте защитников в случае падения стен. Низкое, но широкое квадратное сооружение напоминало обитель карающих. Внутри, правда, не наблюдалось той роскоши, что процветала у Хорька, но зато было на порядок уютнее.
Первый этаж использовался под склад: я прошел мимо штабелей ящиков, рядов бочек, груд мешков, поднялся по лестнице вслед за офицером. Комендант обитал на втором этаже — одна огромная комната с окнами-амбразурами. Ковров нет, позолоченной люстры тоже не имеется — койка за шторой, стол, несколько стульев, план крепости на стене, простенькая карта окрестностей рядом с ним, на видном месте желтеет знамя, по соседству пристроилась огромная оленья голова с впечатляющими рогами. Естественно, присутствует кое-какое оружие и амуниция на той же стене и шкафчики, на один из которых попугай уставился с нескрываемым вожделением.
Комендант оказался невысоким плотным мужчиной преклонных лет. Обвислые усы, сверкающая плешь, лениво-бесцветный взгляд — вылитый счетовод из колхоза «Сорок лет без урожая». Левой кисти нет — вместо нее железный крюк. Подозреваю, не телегой отдавило — несмотря на мирный вид, что-то в его глазах выдавало не кабинетного вояку. Научился я это понимать.
— Приветствую вас, сэр страж. Давно вас ожидаем и рады, что вы наконец добрались. Присаживайтесь, пожалуйста, — думаю, разговор у нас будет долгий. Вы ведь наверняка хотите узнать многое?
— Да, — кивнул я, отодвигая понравившийся стул.
Полковник, раскрыв шкафчик, которым так интересовался попугай, достал пузатый кувшинчик, вернулся к столу. Из другого шкафчика извлек бокалы. Ловко орудуя одной рукой, расставил на столе, наполнил. Отсалютовал посудиной, произнеся оптимистический тост:
— За победу!
Отпив глоток, я позволил присосаться попугаю, пока он на плечо от нетерпения не нагадил или не начал клевать в голову, сопровождая насилие ругательствами.
— Может, птице тоже налить? — удивился полковник.
— Она возражать не будет, — радостно разрешил Зеленый.
— Не надо — хватит ему пары глотков из моего бокала. Птица мне трезвой нужна.
Вздохнув, попугай покосился на меня неодобрительно, но возражать не стал — понимал, хитрец, когда можно спорить, а когда нельзя.
— Сэр Дан. Возможно, вы не знаете, но я комендант этой крепости всего лишь вторую неделю. Меня назначил сюда сам герцог Шабен. Я здесь практически его доверенное лицо. Голубь принес послание с инструкциями касательно вас, с недвусмысленным приказом оказывать вам посильное содействие. Про нелады с карающими я тоже знаю, и если откровенно, был бы рад с ними поквитаться за некоторые их старые делишки. Так что можете мною располагать.
— У вас есть опыт военных действий на границе?
Брист поднял искалеченную левую руку:
— Отметина моего опыта…
— Это хорошо, потому что у меня опыта практически нет — я в Ортаре недавно. Надеюсь, просветите в некоторых вопросах.
— Спрашивайте — отвечу.
— Здесь, насколько я понимаю, граница с Межгорьем пролегает, а не с территорией темных. Зачем ставить крепость в мирных землях?
— Дорогу на границу держим и заодно выход из Межгорья запечатываем. Там и без погани неспокойно раньше было, а уж сейчас пришлось гарнизон усиливать, потому я здесь.
— Твари в этих краях появляются?
— Только перерожденные из Межгорья захаживали, пока там армия не поработала. Они крепость фактически в осаде до этого держали. И еще два года назад рейд серьезный прошел — от границы прорвались в смутные дни. А так обычно спокойно.
— Здесь меня должны были дожидаться люди — около тысячи человек. Где они?
— На левом берегу Шниры расположились — они туда переправились сразу после моего приезда. Часа три езды от крепости, не больше. Там военный лагерь старый, так что они устроились в укрепленном месте.
— У них все в порядке?
— Думаю, да, иначе бы мне сообщили патрульные, — это место они проверяют ежедневно.
— Солдаты, которых мне обещал герцог, тоже там?
— Нет, они здесь: в крепости вас дожидаются. Стоит вам приказать — и немедленно отправятся куда угодно. Сержант Дирбз ими командует, я его хорошо знаю: мы земляки и вместе на Ибре служили одно время. Он хороший солдат.
— В Межгорье остались какие-нибудь отряды?
— Когда я сюда прибыл, последние отряды как раз выходили. Если кто и остался, то дезертиры разве что. Хотя кому в голову взбредет ТАМ дезертировать…
— Как по-вашему: армия надежно зачистила Межгорье?
— Перерожденные в Межгорье больше года хозяйничали, а солдаты там и двух недель не пробыли. Прошлись по-быстрому, замки пожгли да деревни, и логово одно нашли — говорят, оно еще не закончено было. Нечисть, думаю, не успела там всерьез закрепиться, но и наши поспешили — надо было до зимы оставаться, если уж всерьез взялись порядок наводить. Но у короля мало солдат — люди на Ибре нужны. Забрал назад. Те, кто выходил, всякое говорили — не знаю чему верить даже. Но думаю, ничего хорошего за собой они не оставили, да и гарнизон наш не зря усиливают: опасаются, что заведется там то же самое, что за рекой на границе всем покоя не дает. Вот такие у меня мысли, сэр страж, а дальше уж сами думайте.
— Понятно. Раз уж начали мысли свои выдавать, то скажите: как по-вашему: мы сможем продержаться в Межгорье такими силами?
— Вряд ли. Сэр Дан, хоть церковь пока не объявила землю Межгорья опоганенной, но слишком долго она под темными была. Я без тысячи латников и стрелков не стал бы туда даже заглядывать. А ваши люди — это женщины да дети, воинов среди них не слишком много. Не знаю, что вы там с герцогом замыслили, но, по мне, это зряшная затея, и очень опасная. Как бы не остаться всем там. Земля Межгорья на два локтя вглубь кровью пропиталась — когда там шла армия, резали всех. Никто не разбирался — темный перед тобой или нет, — ничего живого не оставляли. Крестьяне оттуда бежали с коровами своими да овцами, их кордоны на Шнире перехватывали, сгоняли в овраг и рубили на куски. Месяц за месяцем рубили, пока народ бежать оттуда не перестал. Лес в округе под корень свели — сжигать трупы не на чем стало. Вот и разрубали на мелкие части. Когда ветер дует с востока, у нас приходится носы зажимать: вонь дикая. Сколько же проклятий было тогда выкрикнуто… А тех, кто не вышел, армия добила — от человека укрыться труднее, чем от темных. Если ваши там полягут, то их кровь и незаметна на всем этом будет.
— Спасибо… ободрили… А что там с замками местными? Все сожгли?
— Не знаю, но думаю, все. Какой смысл их оставлять? Солдаты много вещей волокли ценных — пограбили там всласть. Но и вам, думаю, осталось — в спешке вдумчиво не пограбишь.
— Я так понимаю, попытаться завербовать народ для похода в Межгорье — затея не очень удачная?
— Здесь вербовать негде — кроме нашей крепости, ничего в округе больше нет. Разве что на запад съездить, по городским тюрьмам пройтись. Может, кто и согласится из тех, кто к петле или четвертованию приговорен. Остальные вряд ли…
Что-то полковник полон пессимизма… и меня тоже начал заражать… Надо переходить на практические вопросы:
— Мне нужно зерно — в крепости оно есть?
— Мало…
— Тогда напишите герцогу, чтобы выслал к нам обоз, иначе у меня зимой голод начнется.
— Напишу, но неизвестно, как получится. До Шниры обоз дойдет, а вот дальше…
— Мы постараемся расположиться неподалеку от вас — обоз за день-два доберется.
— Не получится у вас поблизости расположиться. — Поднявшись, полковник подошел к стене, указал на карту: — Межгорье — это большой кувшин с очень узкой и длинной горловиной. На западе, будто пробка, эту горловину затыкает наша крепость. С юга и севера горловина зажата горами, по сути, это узкая долина, и по ней протекает небольшая речка — Пегаль. На языке горцев это слово обозначает «своенравная». Нрав у нее и впрямь… Среди лета она может превратиться в вялый ручей, но стоит пройти дождю — становится не меньше Шниры. Если дождь сильный, то вообще разливается на всю долину. Весной, когда снега тают в горах, там целое море получается. Склоны подмываются, с них сходят потоки грязи. Там нельзя не то что жить — там на ночевку оставаться опасно: или утонете внизу, или под оползень на склоне попадете. Если вы решили обосноваться неподалеку от крепости, то вас убьют не темные создания — вас река убьет.
— Понятно, буду знать. А другой дороги в Межгорье нет? После ваших слов я боюсь даже приближаться к этой Своенравной.
— Можно по границе, рекой, на стругах, и до самого моря, а там уже на север, к побережью. Но это трудный путь, а лоцманов для тех мест нет. Море, говорят, туманами славится, берегами крутыми, течениями коварными, несущими на рифы. Не повезет вас туда никто — лодки и жизнь потерять легко. Там лишь пираты демов хорошо ориентируются. Через горы, думаю, тропы должны быть, но никто из наших про них не знает.
— Неужели бароны Межгорья не могли другую дорогу проложить? Или горы там такие страшные, что это невозможно?
— Горы не слишком высокие, но неприятные. Да и не нужно баронам это. Долина Пегали без единого дерева — из-за наводнений и обвалов там даже кусты расти не успевают. Зимой в Межгорье тепло очень, но это не касается горловины — там почему-то стужа лютая. Река замерзает, осыпи снегом плотным заваливает. От ветра и оттепелей его поверхность даже копыто лошадиное держит. Вся долина превращается в отличную дорогу. Так что торговля и набеги всегда зимой у них были. Или летом засушливым, когда по руслу проехать можно легко. Сейчас не засуха, но дождей сильных давно не было — если не медлить, может, по руслу и пройдете без помех. Но если увидите тучи, то бегом назад мчитесь, или, если на востоке выход уже близко, то вперед.
— Мне бы проводника, чтобы Межгорье знал хорошо.
— Я, получив приказ герцога, попробовал такого найти, да где там… Из местных жителей никого живым на запад не выпустили — если кто чудом и проскользнул, то помалкивает, откуда прибыл. Из наших никто дальше горловины не бывал. Офицер один, из тех, кто там чистил замки, карту подробную оставил — дам вам ее. Не знаю, насколько она правдива, но нарисована добротно. Судя по гербу, из самого Мальрока захвачена.
Дела… идти в такое место без проводника, по карте на пачке «Беломора», через грандиозную водяную горку природного происхождения…
Да они что — издеваются все?!
Медленно мысленно досчитал до десяти, постарался внушить себе, что спокоен:
— Полковник, я заберу из вашей крепости все запасы продовольствия.
— А мои люди что будут есть?!
Я спокоен! Я спокоен! Я…
— Полковник, ваши люди будут есть то, что привезет обоз, который вы непременно выбьете из герцога Шабена. Уж до крепости он дойдет, а вот до нас — сомневаюсь. И не надо на меня так смотреть. Вот кошелек — в нем золото. Вряд ли оно мне в Межгорье понадобится… вам до прихода обоза этого должно хватить для снабжения. На западе есть деревни и городки, а продукты стоят недорого — там и закупите. И еще: не исключено, что мы, если сумеем пройти через горловину, до зимы будем сидеть там безвылазно. Это если нас раньше не передавят. А со связью неизбежны проблемы — гонцов поодиночке посылать опасно. Вы что-то говорили о почтовых голубях?
— У нас есть голуби, приученные возвращаться к крепости, — я распоряжусь, чтобы вам дали нескольких. Но связь получится в одну сторону: мы не сможем посылать птиц к вам. Если молодняк сумеете вырастить правильно, то и у вас появятся свои почтари, но их вы нам привезти сможете неизвестно когда. Насчет зимы: если она будет холодной, то обоз по долине пройдет без помех. Говорят, там дорога по снегу будто накатанная — сама собой делается.
— Неизвестно еще, какая зима будет. Полковник, даже если предположить, что армия надежно очистила долину… На Ибре ведь солдат нет? Со стороны Межгорья?
— Королевских там никогда и не было — межгорцы сами себя охраняли.
— Выходит, темные могут с юга спокойно к нам в гости заходить?
— Костяной хребет там реку поджимает — берега обрывистые и скалы неприступные. Трудно им там придется. Но кто его знает — может, за этот год погань нашла лазейки. Я бы на вашем месте спал одним глазом. И про карающих не забывайте: если обоз пройдет, то и поп пройти может, а где поп, там и воронье. Давайте еще по бокалу выпьем, сэр страж, что-то мне совсем невесело стало. Столько говорим, а ни одного хорошего слова не сказано.
* * *
Сержант Дирбз оказался под стать Конфидусу — такой же высокий и худощавый. Немолод, лицом угрюм (наверное, тоже с полковником поговорил и теперь подумывает удавиться), под носом смешные усы, превращающие его в бездарную пародию на Гитлера. Даже в крепости он пребывал в состоянии полной боеготовности: пластинчатая броня, меч и топор на поясе, щит за спиной. И не тяжело ему столько металлолома таскать?
Указав на относительно ровную шеренгу солдат, сержант пояснил:
— Вот весь отряд. Мы в вашем распоряжении.
Бегло осмотрев солдат, я остался доволен их экипировкой и вооружением, но неприятно удивлен малым количеством:
— Это все?!
— Двадцать шесть латников и я.
— Мне казалось, что солдат будет больше.
— Сэр страж, так и было. Но больше половины разбежались, когда узнали, куда мы собрались идти. Одного из дезертиров удалось поймать и повесить, но остальных это не остановило. Даже тот, которого вешали, был очень рад, что петле достался, а не Межгорью. Жизнь потерять многие не боятся, а вот жизнь и душу — страх такой не всякий пережить сумеет.
— А эти… которые все же остались… Они надежные?
— Каждый из них не меньше трех лет у герцога прослужил — ребята дружные и ничего не боятся. Межгорья, конечно, не бояться нельзя, но паниковать они не станут. Хотя и не скажу, что сильно рады предстоящему…
— Хорошо. Со мной пришел небольшой отряд — там юнцы при бывалом воине, тоже сержанте, только баронском. Принимайте их пока под свое командование. Сейчас нам выделят несколько телег, и надо будет загрузить их продуктами. Потом отправимся в лагерь на востоке. Мы должны добраться до него как можно быстрее — очень желательно, чтобы уже завтра смогли отправиться в Межгорье. Задерживаться нам нельзя — если испортится погода, дорога превратится в ад.
* * *
Или золото мое подействовало, или Брист действительно нам искренне сочувствовал, но отказа ни в чем не было, и экономии тоже. Телеги нам выделили добротные, кладовые очистили почти досуха, проводники, бывавшие в начале горловины, выглядели бывалыми людьми. Жаль, что проводят они нас только до ворот Межгорья, а дальше мы уже сами останемся…
Семь телег, загруженных мешками, бочками и ящиками. Сколько тянет одна повозка? Килограммов пятьсот-шестьсот, вряд ли больше. Итого около четырех тонн продовольствия. А у меня примерно тысяча едоков. Значит, получается по четыре кило еды на человека.
Для крепости, которая совсем недавно была окружена врагом, припасов на удивление мало — даже на короткую осаду не хватит. Я ожидал большего… Можно было не суетиться ради таких крох… Впервые пожалел, что людей так много: если у них не окажется собственных резервов, то нам придется туго с первых дней.
Должны у них быть приличные запасы — не могли же их отправить пустыми. Герцог производил впечатление предусмотрительного человека — обязательно об этом позаботился.
Дороги через Шниру не было — воспользовались паромной переправой, устроенной возле единственного спуска. Солдаты рассказали, что можно скакать по берегу весь день и нигде не найти другого места, по которому можно без риска довести лошадь до воды.
На другом берегу начиналась хорошо натоптанная дорога. Королевская армия за месяц сходила по ней туда-сюда два раза — судя по состоянию покрытия, солдат в той армии было немало. Ехать было легко и приятно, оставалось надеяться, что и в долине не возникнет сложностей.
В одном месте дышать пришлось ртом — ветерок доносил волны нестерпимого смрада. Насколько я понял, когда в Межгорье начались невеселые дела, солдаты перекрыли единственную дорогу, и всех, кто пытался оттуда вырваться, убивали. Своего рода абсолютный карантин: замазала тебя Тьма или нет — никто не разбирался. Учитывая, что Ортар столкнулся с серьезными демографическими проблемами, глупо так расточительно обращаться с человеческими ресурсами.
Но это для меня глупо — по местным меркам, возможно, единственный разумный выход.
Я ведь многого еще не понимаю…
О масштабах трагедии свидетельствовали тысячи пней по обе стороны дороги. Тела поначалу сжигали, уничтожив ради этого весь здешний лес. Потом начали просто рубить — вот и смердит.
Бойцы мои приуныли — даже молодежь прекратила болтовню и смех. Мне тоже нерадостно было: если не считать армии короля, то мы первые, кто за последний год решился сунуться в этот мешок. А назад, кроме армии, никто не выходил. Точнее, выходил, но дальше оврага их не пустили. Если, конечно, не считать отрядов перерожденных, с одним из которых мне пришлось драться у брода, — этих в овраг отправить не смогли.
А что сделают с нами… если вдруг?… Тоже начнут рубить на куски? Или рубить некого будет…
Зря я раньше думал, что меня забросили в худшее место этого мира. Преувеличивал проблемы: худшее дожидается впереди.
* * *
Вскоре ветер перестал доносить смрад разложения — мы миновали неприятное место. Дальше дорога чуть повеселела — появились деревья. Вырубок хватало, но уже не сплошные пеньки — кое-что солдаты оставили. Чем дальше, тем заросли становились гуще, а за ними можно было разглядеть столбы дыма, поднимающиеся над заброшенным военным лагерем: там меня ждут старые знакомые.
На подходе столкнулись с первыми людьми. Сперва впереди раздался визг, затем из кустов выскочила молодая женщина, помчалась по дороге. Одной рукой она подняла подол узкой юбки, чтобы не мешала, в другой держала большую корзину, из которой время от времени высыпались грибы. Вслед за ней из зарослей выскочил горбун, не отставая, помчался следом, на бегу уговаривая:
— Ты повыше задирай! Повыше! Да чего там! Не стесняйся — не убудет от тебя!
Сержант Дирбз, ехавший по левую руку, покрутил свои куцые усы и прокомментировал:
— А баба бежит нарочно медленно. И юбку задирает выше, чем надобно для бега. Не похоже, что здесь насилие происходит.
Женщина, поравнявшись с авангардом нашего отряда, только сейчас осознала, что перед ней посторонние, — с криком «ой!» свернула на обочину, исчезла в кустах. Попугай, завидев старого собутыльника, радостно свистнул, привлекая его внимание. Горбун, проворно повторив маневр беглянки, на ходу выкрикнул через плечо:
— Здравствуйте, страж! Здравствуйте, птица стража! Здравствуйте, епископ! Рад вас видеть! Простите — занят сильно: грибы собираю! Потом поздороваюсь как следует!
Конфидус, проводив Тука умиленным взглядом, ностальгически выдал:
— Дом, Дан, мы наконец дома!..
* * *
Торжественного приема нам не оказали — никто просто не ожидал приезда таких великих людей. В принципе откуда им было знать — гонцов в честь нашего прибытия никто из крепости не посылал. Так что мы свалились как снег на голову.
Поначалу хотел, пользуясь моментом, осмотреть лагерь, не вызывая лишнего ажиотажа. Ага, размечтался. Слух о нашем появлении прошел со скоростью света, и хоть физика считает, что это невозможно, женская половина населения и дети сбежались со всех сторон еще быстрее. Мы были вмиг окружены галдящей толпой — все, от старух до соплюшек, спешили рассказать, как счастливы видеть меня, любимого. Впервые ощутил себя в шкуре звездной персоны — не так уж и приятно. Мне бы делом заняться, а не выпускают.
Не ожидал, что стану столь популярен в среде этих простых людей, — по пути к границе они подобных эмоций не выказывали.
Спасение, к счастью, не замедлило себя ждать — появился Арисат. Несколькими криками он привлек к себе внимание, затем, так же немногословно, разогнал толпу, освободив нас из окружения. Приблизившись, степенно поздоровался, но было видно, что под маской невозмутимости воин скрывает искреннюю радость:
— Мы, сэр страж, верили, что вы появитесь. Готовы были хоть до зимы вас ждать.
— Откуда вы вообще решили, что я должен появиться?!
— Его светлость герцог Шабен рассказал мне по большому секрету, что обязательно вызволит вас от ворон церковных. А его несерьезным не назовешь — раз сказал, обязательно сделает. Повиниться я перед вами должен, сэр страж.
— Это в чем же? — слезая с коня, спросил я.
— В том бою, у брода, мы вырезали из перерожденных их сердца. У наследника черное оказалось, у других темные разные — не из дешевых. Состояние целое. Но, когда карающие со своей стражей забрали вас и епископа, они и сердца забрали. Сказали, что скверна на них великая, и… Ну как я мог не отдать? И меня бы тогда забрали, и сердец все равно бы не сберег — мы же бакайцы, а не дворяне коронные.
— Не вини себя. Все правильно — не надо было сопротивляться. Ты ни в чем не виноват.
— Да не в том дело. Пару сердец, из простых, я все же скрыть смог. Трудно было это сделать, но я не простак — сумел. А потом, когда нас сюда отправили, собрал дружину и раскрыл им замысел герцога. Мы по-всякому судили, но выходило, что надо много чего взять с собой, а то от Шабена всего необходимого не дождались. И еда прежде всего — такую ораву прокормить нелегко. По прошлому году опыт имели: не загрузись тогда на все деньги — быть зимой голоду великому. Сейчас то же самое — надо было заранее подумать, как выживать там.
— И что? — начал догадываться я.
— Собрали мы все монеты, что были, а их осталось мало — в прошлом году все растратили, когда в ссылку шли. Взяли сердце, что в убежище тогда взяли с твари. Утаенные от карающих два сердца тоже взяли. И продали. А на деньги купили все, чего нам недоставало. Оно, конечно, ваша доля главная там, — да как вас спросишь, а решать пришлось немедля. Подумал, что вы не против такого должны быть. Но дозволения все же не спросили. Плохо получилось. Хотя как спросить?…
Я готов был расцеловать Арисата и на руках его до Межгорья тащить — даже если этот вояка не снял полностью угрозы голода, то все равно помог мне здорово. И при этом еще стесняется — каяться вздумал. Если мне и повезло в этом мире в чем-то, так это с хорошими людьми — такими, как он.
— Хорошо получилось, правильно сделали. Я всю дорогу голову ломаю, как от голода там не помереть, и дико рад, что вы об этом позаботились.
— Помереть вряд ли, но и не разжиреем — припасов не так уж много вышло. Семена опять же надо оставить на весну, хоть немного — вдруг с озимыми не заладится. Место неведомое — вдруг там жучок зерновой злой окажется или еще какая напасть в амбарах заведется? Всяко может случиться — при наших запасах надо любой беды опасаться. Обоз к тому же получился не меньше, чем был раньше, а ведь людей поубавилось.
— Много бакайцев ушло?
— Да дрянь-люди ушли, если честно. Мы ведь здесь чужие — только под руку ставленым таким дорога. Неволю выбрали… Слабаков не жалко. Часть иридиан попы с воронами довели до принятия церковных догм — те после исхода духом ослабели сильно. Но таких тоже не жалко — изначально слабые душой людишки. Так что нас меньше стало, но силы почти не убыло.
— Сколько всего людей?
— С бабами да детворой восемьсот шестьдесят душ.
— Мало… я рассчитывал хотя бы на тысячу…
— Сколько есть…
— Я с собой привел людей. Почти три десятка латников: надежные солдаты, герцог дал. И группу юнцов при хорошем сержанте уговорил с нами пойти — похоже, они еще не понимают, во что вляпались. Вон паренек тоже ничего — в лесу отлично ориентируется и охотник неплохой. И охотиться не только на зверей умеет.
— Это хорошо, а то мои ребята к лесам непривычные. Хотя охотники не особо нужны — иридиане это дело знают хорошо, так что воин нам нужнее. С ними, получается, нас девять сотен наберется без малого.
— Арисат, мы завтра сможем выступить? С утра?
— Столько ждали вас — и сразу отправляться?! И зачем же так торопиться?!
— Надо пройти в Межгорье, пока погода не испортилась: если полковник не врет, при дожде в горловине хуже, чем в аду.
— Слыхали мы про такое. Да только туч на горизонте не видать — сушь стоит.
— В горах погода переменчива, и тучи может за час нагнать.
— Завтра никак не получится. Зерно в сушилках рассыпали, чтобы жучков вывести, лошади на три табунка разделены и пасутся далеко от лагеря: долго здесь стоим — травы в округе почти не осталось. Телеги опять же проверить надо, а то некоторые из далеких краев притащились сюда без ремонта серьезного. Мужики, конечно, без дела не сидели, да только удостовериться не помешает. Обоз придется заранее сбить в боевую колонну — идти ведь будем не по мирным землям. Старое построение теперь не получится: народу уже меньше стало, и новые телеги вы с собой притащили. Да и познакомиться надо с латниками и сержантом этим, что при юнцах. Иначе в бою сложно будет — когда все друг друга знают и понимают, воевать гораздо проще. А если знакомиться всерьез, то утром точно ехать не сможем. А несерьезно зачем знакомиться?
— Не понял! Ты о чем? Что за серьезное знакомство?
— Сэр страж, вы, может, и не знаете наших обычаев, но только у воинов принято для знакомства стол общий разделить. И делить его дальше и дальше. Помните ведь, сколько столов у сэра Флориса было в доме? А перед делом трудным не только дружина, но и все — до ополченца простого — на трапезу собирались: на улице это делали, потому что ни одна изба такой оравы не вместит. И не принято было жалеть на такой трапезе ни еды, ни питья. А сейчас нам дело серьезное предстоит — при таком положено выпить очень много, и желательно до беспамятства дойти. Чем блаженнее воины станут, тем проще дело выйдет — примета верная, еще дедами нашими проверенная. После победы принято тоже пир устраивать, и даже врагов плененных незазорно на него приглашать. И как бы пьяны ни были победители, враги не сбегут, потому как позор ляжет великий на весь народ. Святое дело такие вот трапезы общие.
Попугай, слушая Арисата, подозрительно оживился, всем своим видом одобряя его идею, но я логично возразил:
— Когда с побережья уходили, никаких пьянок не устраивали.
— Тогда не могли — сэр Флорис погиб. Траур был. Ведь выше него над бакайцами никого не оставалось. Негоже после смерти сэра пить сразу начинать всерьез. Понемногу, конечно, пили, но это так — траурно. А сейчас нас не поймут люди, если без пира уйдем. Традиция. Душа после такого светлеет, а свет нам против Тьмы не помешает.
Понятно — местный метод психологической подготовки… и не только местный. Учитывая традиционность способа, отказ от него может неблагоприятно сказаться на моральном духе коллектива. Солдаты имеют право на суеверия — образ жизни у них нервный. Отказывать им в устоявшемся обычае неразумно, да и прав Арисат: не успеть нам завтра выйти. Так или иначе, день потеряем, значит, терять его будем с максимальной пользой.
Попугай, не выдержав, радостно заявил:
— Я согласен на пьянку — разрешаю начинать.
* * *

«Зе… Зеленый… не… немедленно вытащи голову из бокала: с тобой… с тобой сам страж раз-го-ва-ри-ва-ет! П-продолжение отчета добровольца номер… номер… но-мер… Как же меня достала эта математика!.. Зовите меня просто — Де-вя-тый! Понятия не имею, что сегодня за день… И что интересно — мне на это на-п-пле-вать!
Ваня, знаете, что м-меня больше всего з-здесь нап-ря-га-ло? То, что я не знаю элементарных вещей. Дурак дураком. Бывает, скажет кто-то что-то, и никто (НИКТО!) и внимания не… не обратит, а я в шоке. В ШОКЕ! Так не должны делать нормальные ЛЮ-ДИ! Не привык я. Чужое здесь все мне… Как же повезло с этим стражем — на его статус списывают в-все мои ч-чудачества. Белая ворона я здесь, при з-зеленом попугае…
А сегод-дня… сег-годня… язык поломать… Се-го-дня я свой! В доску с-свой! Я всех прекрасно понимаю, и удивления во-об-ще н-ноль!
Зеленый, т-ты там не з-захлебнулся?!
Ваня, вып-пьем за ком-му-ник-каб-бель-н-ность!
Все же напоили… папуасы местные…
…птиц: этот отчет ЗА-ПРЕ-ЩА-Ю запоминать! Иначе! Будет! Гриль!»




Глава 10
Дорога в Межгорье

Система регенерации — полный отстой, вчера в этом убедился. Я не алкаш, но выпивать мне доводилось, однако такого атомного похмелья не испытывал ни разу в жизни. Даже когда в турпоходе пришлось употребить самогон более чем сомнительного качества, утром было нехорошо, но не настолько же!
Вечер помнится смутно, хотя помнить там особо нечего — все происходившее вписывалось в одну строчку немудреного сценария: «Вначале мы пили пиво, а потом пили водку». И пусть водка здесь неизвестна, но у аборигенов имелись достойные заменители.
Фуршет начинался не особо весело — толпа угрюмых мужиков, встав за столами, устроенными из модифицированных для такого дела телег, мрачно поглощала простецкую еду и пиво. По мере убывания запасов пива народ на глазах оживал, а когда появились более крепкие напитки, стало вообще весело. Апогей веселья помню, к сожалению, смутно. Но судя по тому, что чопорный сержант Дирбз несколько раз на бис исполнил неприличный танец своей родины, с незатейливым названием «Без штанов», а некоторые из бакайцев ему подтанцовывали, коллектив, вероятно, хоть немного, но сплотился.
Последнее, что помню отчетливо, — как прыгал через огромный костер, держа при этом в каждой руке по топору.
Я, может, и не так уж много выпил, но хроническая усталость сказалась. Еще неделю назад меня пытали в подвале инквизиции, я ослаб, в прежнюю форму так и не вернулся, а теперь пьянствую на свежем воздухе, употребляю неочищенные спиртные напитки и ошеломленно наблюдаю, как в отблесках костров на голые зады распоясавшихся танцоров пикируют орды злобных местных комаров.
Подкосили меня эти зрелища не хуже спиртного.
Не будучи алкоголиком, трудно решиться лечить подобное подобным, и от традиционного способа опохмеления я отказался, отчего и страдал чуть ли не до вечера, тщетно надеясь, что система регенерации с минуты на минуту поставит меня на ноги.
Не поставила…
Или похмелье не считается травмой, или система у меня бракованная, или она тоже решила отдохнуть.
Из-за плохого самочувствия в процесс сборов почти не вникал. Просто бродил уныло, делая вид, что ничего не упускаю, и мечтал при этом лишь об одном — найти укромный уголок и завалиться часиков на пять — десять. Не получалось: где такой найдешь посреди разворошенного муравейника…
В итоге к выступлению народ подготовился без меня, чему я только обрадовался — оснований не доверять этим людям у меня не было. Тогда, на побережье, исход начался с хаоса, но с той поры немало воды утекло — опыта прибавилось и слабые члены коллектива отсеялись. Оставшиеся тоже могли уйти на все четыре стороны — это означало всего лишь потерю статуса представителя вольного народа и неизбежное закабаление со стороны аристократов Ортара. Средневековье: чужак сам по себе существовать не может. В городах все опутано системой гильдий, каст, нитями неофициальных социальных коммуникаций, и пришлому ничего там не светит; а за городом нужны лишь батраки. Нетитулованному иноземцу выбиться из грязи ой как непросто, а то и невозможно. Те, которые не согласились на посулы баронов и угрозы инквизиторов, те, которые выбрали опасности Межгорья, — не думаю, что среди таких найдутся идиоты, способные не проверить свою телегу перед опасным походом.
Не нашлись — лагерь был свернут быстро и без происшествий. Даже недомогание мужской половины населения не помешало процессу: похмельные вояки не поддавались слабости.
Утром сотня телег четко, без заминок и пробок выбралась из прохода в валу старого военного лагеря, направившись по хорошо натоптанной дороге — по следам армии, разгромившей Межгорье.
Мы не знали, хорошо вычищена от скверны эта земля или нет; смерть нас ждет или райская жизнь. Мы шли туда, потому что у нас не было другого выбора. Даже я, по воле случая ставший самым влиятельным среди всех этих людей, не мог отказаться от общей участи. Беглец, чужак, самозванец, мало что понимающий и много на что надеющийся. У меня был шанс найти свое место в этом мире, а риск… к риску я уже привык: без него здесь ничто не обходится.
* * *
Горловины, за которой начинался рискованный путь в мирок Межгорья, я не замечал до тех пор, пока в ней не оказался. Просто холмы, между которыми петляла дорога, становились все выше и выше, лес постепенно сменился кустарниками, начали появляться скалы. И в какой-то миг я осознал, что с двух сторон нависли очень серьезные кручи, и под копытами то и дело звенит камень. А когда проход сузился и справа подступила река, понял — мы уже там.
Река, кстати, не впечатляла — очень маловодная: будто вверху кто-то кран забыл закрыть на кухне. Скорее ручей, местами меньше десятка шагов в ширину — ловкий человек перепрыгнуть сможет. Берега завалены россыпями разнокалиберных булыжников, причем хорошо окатанных галек не так уж много — сплошь угловатые обломки. Это верное свидетельство, что в долину они скатились недавно. Видимо, интенсивность разрушения склонов и впрямь велика, раз вода не успевает обтачивать их результаты.
Следов обвалов я не замечал, так как был в этих вопросах полным профаном. Поди пойми, откуда здесь возникла груда валунов, — река притащила или сверху скатились. Склоны будто в Большом Каньоне: [4] отвесные, иной раз даже над головой нависающие — прилетает оттуда в любом случае немало. На участках, где скальные стены прорезаны боковыми ущельями, тоже не все прекрасно — забраться наверх в таких местах очень проблематично. Осыпи, исполинские натеки глины, перемешанной со щебнем, — будто застывшие смоляные реки, впадающие в долину. Даже подходить туда не хотелось: того и гляди, оживет поток — и перемешает с мегатоннами грунта.
Канава. Глубокая узкая канава. И глинистая жижа, стекающая в нее со всех сторон. Сейчас сухо, жижа подсохла, но стоит пройти дождю — и склоны ринутся хоронить неудачливых путешественников. Потом вышедшая из берегов река смоет грязь в Шниру, и на память о катастрофе останутся лишь россыпи крупных камней.
До следующего раза…
Ни одного дерева. Редкие скудные кустики в укромных уголках. Даже трава растет неохотно, а на конусах, выброшенных из боковых долин, вообще ни стебелька не увидишь. Почти лунный пейзаж.
Как могло возникнуть подобное место? Будь верующим, усомнился бы, что к этому Бог руку приложил, — такое лишь черти могли придумать. Но как атеиста, сомнения гложут, что природа сама сподобилась. Хотя если вспомнить тот же Гранд-Каньон… В сравнении с ним это место не смотрится. С другой стороны, не припомню, чтобы там при непогоде наступал апокалипсис. Вероятно, породы на склонах другие, или еще какие-то неизвестные мне факторы. Остается благодарить судьбу за то, что здешняя географическая аномалия не столь протяженна, как ее земной собрат.
Мрачное место. Давящее. Похожее на вход в преисподнюю. Хорошо, что позволил народу развеяться перед выступлением, — надеюсь, запаса позитива у них хватит, чтобы пройти здесь без истерик.
* * *
Дело шло к вечеру, когда проводники, выделенные полковником, сообщили, что дальше они никогда не были, и, следовательно, пора им отсюда побыстрее откланяться.
Я недоверчиво уставился на старшего: вояка в годах, лицо пересекает уродливый шрам, на левой руке недостает пары пальцев. Битый жизнью — такой может и схитрить. Но нет в глазах обмана: взгляд равнодушный и, что неприятно, чуть сочувствующий. Похоже, не верит, что впереди нас поджидает светлое будущее.
— Вы действительно дальше никогда не заходили?
Ветеран указал на левый склон, туда, где с главным ущельем пересекался очередной сухой приток, по местным меркам на редкость широкий. Пояснил хриплым голосом:
— Приметное место — такого не пропустишь. На всем протяжении оно единственное, где можно поставить на ночь лагерь без великой опаски. Говорят, обвалы в этом боковом ущелье не часто бывают, а вода достает только в сильные дожди. Солдаты, когда Межгорье выжигали, часто здесь останавливались, ну и мы пару раз досюда доходили. Дальше — нет, дальше наши не бывали.
Развернув свиток карты, подаренной полковником, я, уставившись на тонкую кишку, обозначавшую проход в Межгорье, уточнил:
— А дальше все так же? Сюрпризов не будет?
Солдат пожал плечами:
— Про сюрпризы не знаю — здесь всякое бывает, а насчет остального все так же: идите себе вперед. При всем желании не заблудитесь — главного ущелья с боковым никогда не спутаешь. Перед самым Межгорьем дорога вверх начнет подниматься, и река там пропадает среди камней. Так что скотину напоите — и долгий переход устраивайте: до самой вершины водопоя больше не будет. Как закончится подъем — так и конец, вы в Межгорье уже. И еще: если дождь вас застигнет на подъеме, то молитесь: в непогоду это самое страшное место. Склон там ни на чем не держится — чуть смочи, и весь ползти начинает. Земля под ногами моментально в кашу жидкую превращается — хватит всаднику по макушку уйти. Говорят, один из старых баронов Мальрока там в давние времена смерть нашел со всей дружиной своей, обозом и добром, что в Ортаре грабежом взял. Пожадничал, оттого и не смог быстро двигаться. Так и сгинули все. После того случая оставшиеся бароны присягнули нашему королю — ослабли сильно. Хотя такими же ворами и остались… Я бы на вашем месте, если тучи появятся, а уйти далеко не успеете, назад рвал — сюда. Пересидеть на солдатской стоянке непогоду. Оно, конечно, тоже рискованно, но на подъеме — смерть верная. Дождей давно не было, но это ничего не значит — чем дольше природа терпит, тем сильнее в итоге льет. Берегитесь.
— Спасибо за предупреждение. Мы, пожалуй, заночуем здесь, раз место относительно безопасное. Вы можете с нами остаться, а утром назад.
— Простите, сэр страж, но в этом месте нам не по себе. Будем всю ночь двигаться — лишь бы поскорее выбраться: лошадь по своим следам даже в темень может пройти. Удачной вам дороги и вообще удачи побольше во всем. Удача — самое главное, что может вам там понадобиться.
* * *
Ночью мне не спалось, да и ноги беспокоили нестерпимым зудом. Зато чернота с них почти сошла, и «деревянность» больше не ощущалась. Разве что пальцы плохо гнулись, но это практически не мешало — ходил без малейшей хромоты. Зажило быстро и эффективно, вот только чешется как у вшивого.
Тщетно пытаясь уснуть, заворачивался в шерстяное одеяло с головой. Не выдерживая, поднимался, шел к костру, к дозорным. Сидел, грелся — ночи в здешних горах не из теплых, и эта не оказалась исключением. Поторчав возле огня, возвращался к телеге и опять ворочался, до крови расчесывая горящие ступни.
Не одному мне не спалось: лагерь шумел до самого утра. Нет, не бессонницей народ страдал: мастера наскоро ремонтировали повозки, стуча молотками по дереву и железу; жалобно ржала кобыла, потерявшая днем жеребенка, — малыш сломал ногу на камнях; собаки лаяли на малейший шум со стороны неспокойных склонов; переговаривались у костров дозорные; епископ затеял ночные бдения с молитвами и проповедями — иридиане для этого собрались за тележным кругом, у крутого подъема. Безопасное место, и остальным не сильно мешают.
Отчаявшись уснуть, потащился к ним. Не с целью религиозного просвещения, а просто чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Бессонница — она такая, время заставляет убивать иной раз совсем уж причудливыми способами.
Голос у Конфидуса был негромким, но проникновенным — такой издали слышно, и можно различить каждое слово:
— …Люди знали, что пророк направляется в их землю, и, когда пришла беда, им не пришлось его искать. Иса, выслушав их старейшин, велел привести бесноватого к обрыву над рекой. Внизу клокотала холодная вода, разбиваясь об острые камни, а наверху собрались все жители, и два сильных кузнеца крепко держали связанного бесноватого. Все просили Ису об одном: изгнать беса из достойного человека. Напрасно Иса говорил, что не простой бес в него вселился, а сама Тьма, — глаза грешных людей видели только Ферра. Эти люди знали Ферра, уважали его и не могли поверить, что это уже не он. Они не согласились предать его огню и угрозами потребовали от Исы изгнать беса. Ведь если Иса не лжепророк, то бес не может противиться его воле.
Присев позади притихших рядов иридиан, я стянул сапог, с наслаждением почесал левую ступню, мысленно пожелав инквизитору сгнить заживо от сифилиса или скоротечной проказы. Но тут же правая начала чесаться в два раза сильнее — пришлось браться за нее, придумывая для Цавуса новые жизненные невзгоды.
Епископ тем временем продолжал:
— Иса не был лжепророком и не мог обмануть этот народ. Напрасно он словом пытался их образумить — все желали, чтобы из Ферра изгнали беса, и не хотели слушать иного. Иса понял, что этих заблудших людей не переубедить, и осознал, что кровь придется проливать ему. Он крепко сжал свой посох из дерева тум. Тьма, забравшая Ферра, догадалась, что задумал пророк, и испустила зов. Зов этот был неслышим для обычных людей, но пророк его слышать мог. Поняв, что сейчас должно произойти, он в последний раз обратился к людям. Он сказал, что Тьма многолика и многочисленна. Там, где она появляется, ее всегда становится много. Будто сорняк, она может захватить все поле, начав с одного ростка. И сказал он: «Надо вырвать сорную траву, пока мы не остались без поля». И при словах пророка услышал грешный народ стук множества копыт. Народ этот жил в грязи и заблуждении и разводил свиней для услаждения чрева своего. Свинья — лучший сосуд для Тьмы, и Тьма теперь мчалась на их копытах, чтобы освободить перерожденного Ферра. Орда грязных свиней с темными сердцами. Тьма боялась крепкого посоха в руках пророка: освященное дерево тум — самое опасное дерево для перерожденных. И страх ее был не напрасен: Иса указал посохом на пропасть. И взоры всех, кто там был, обратились вслед за посохом. «Идите туда! Там много тел! Хороших тел! Вам, должно быть, плохо пребывать в грязных свиньях, — занимайте хорошие тела!» Свет его веры ослепил тварей и лишил рассудка, а слова его возбудили жадность в темных сердцах: свиньи бросились в пропасть. В самую страшную для них пропасть: ведь там была вода, пригодная для совершения таинства крещения, — она стекала с чистых гор, где под лучами животворящего солнца таял хрустальный лед. Вода, дарующая каплю света и растворяющая сгустки Тьмы. В миг, когда Тьма осознала, что ее обманули, Иса крикнул перерожденному: «Скажи нам — как зовут тебя!» Тьма, испытывая боль от последствий хитрости Исы, не смогла ответить неправдой. Страдание не позволило ей врать, тоска и растерянность заставили ответить так, как есть. И ответила Тьма с зубовным скрежетом устами погубленного Ферра: «Звать меня армия». Она сказала это, потому что много было ее, но люди, услышав, ужаснулись. А когда расслышали злобные крики свиней, разбивающихся о камни, ужаснулись дважды. Люди исторгли из себя съеденное мясо свиней, чтобы никогда более к нему не прикасаться. И грешные люди освободили Ферра: забросали острыми камнями его тело, разорвали на части и сбросили со скалы на острые камни, омываемые холодной водой. Так пророк Иса сделал нечистый народ чистым за один день. И было это за восемьдесят восемь лет до великого исхода.
После паузы епископ продолжил другим, уже не столь пафосным голосом, будто с друзьями в узком кругу общался:
— Скажите, братья, а что бы сделал пророк Иса, не появись у реки свиньи, одержимые самой Тьмой? — Не дождавшись от притихшей паствы ответа, взялся за это дело сам: — Пророк Иса собирался самолично покарать Тьму, погубившую Ферра, — для того и сжал крепко свой посох. Таким посохом можно легко разбить голову. Неверующие люди не оставили пророку другого выхода — ему пришлось решиться на пролитие крови. И не появись свиньи, так бы и случилось. Последние времена приходят — гибнет мир наш. Гаснет светоч веры, и Тьма идет как от мира нечисти, так и от мира людей. Возможно, мы последние, кто в силах спасти этот грешный мир. И делать это надо так, как делал Иса, — не боясь проливать кровь, если это потребуется для победы над Тьмой. Помните: Тьма многолика и не всегда приходит с юга. На севере, в мире людей, она столь же сильна и коварна — просто научилась притворяться светом. Сердцем почувствуйте разницу — Тьма лишь притворяться светом может, но сама им не станет никогда. Не давайте себя обмануть, пусть рука ваша не познает жалости к погани нечистой, кем бы она ни представилась.
Устав стаскивать-натягивать сапоги, я поднялся. Здесь все понятно: Конфидус грамотно сражается с идеей непротивления злу насилием, прочно засевшей в головах его паствы. Все религиозные тексты грешат одним и тем же — невразумительностью повествования. При желании их можно трактовать как угодно — вариантов великое множество. Простые верующие, уверенные в истинности каждого слова, не имеют привычки сомневаться в интерпретации: тому свидетельство успех множества лжепророков. Похвально — будь я иридианином, после такой проповеди обязательно взялся бы точить топор. Не удивлюсь, если из этих ягнят епископ все же сделает религиозных маньяков: взялся за дело очень серьезно и оперативно. Если не пропадут в Межгорье, может, я еще при жизни застану новую инквизицию — уже иридианскую. Учитывая смекалку и трудолюбие этого народа, заранее ее опасаюсь и побаиваюсь за свои ноги.
Кстати, мой «внутренний переводчик» начал скатываться к банальной мистике. Если раньше врага он называл «погань», то теперь и «Тьма» появилась (с большой буквы), и «нечисть». Скоро, наверное, и до чертей дойдет — ведь ад уже упоминался, да и про дьявола что-то говорилось.
Я-то остаюсь на позициях махрового материализма, но вот подсознание, похоже, испытывает сомнения…
* * *
Утром наткнулись на первое свидетельство опасности здешних мест — возле обрывистого склона у дороги тянулась россыпь крупных камней. На ее краю виднелась раздутая туша лошади, придавленная плоским валуном. При нашем приближении с нее взлетели округлившиеся от угощения вороны и, рассевшись на скалах, терпеливо дожидались, когда же мы отсюда уберемся.
На другом берегу реки над свежим могильным холмиком возвышался крест из пары связанных палок. Только держался в земле он не одним концом, а двумя — так здесь было принято.
Похоже, при камнепаде погибла не только лошадь.
К сожалению, обойти опасное место не получалось — долина здесь сильно сужалась, и телеги могли проехать лишь под скалой. С замиранием сердца следил, как колонна пробирается мимо следов камнепада. К счастью, обошлось, но поволновался.
Затем, уже около полудня, наткнулись на следы лагеря — еще недавно на берегу реки останавливалась серьезная группа солдат. Судя по всему, стояли долго или место было популярно у разных частей. Видимо, этот участок долины относительно безопасен — здесь даже деревья небольшие росли. Правда, от них остались лишь пеньки, как и от кустарников: вся здешняя древесина ушла в костры.
Помимо мусора и следов вырубки, вояки оставили несколько могил. Отчего погибли эти солдаты, понять было невозможно.
Несмотря на все усилия, скорость обоза увеличить не удавалось. Сильно мешали каменистые участки — телегам на них не разогнаться. Да и на ровных местах можно легко получить под колесо валун — королевские войска не удосужились хорошо расчистить свой путь. Да и как расчистишь, когда сверху то и дело новые глыбы прилетают. Если верить пометкам на карте, горловина тянулась примерно километров на сорок — пятьдесят, но лишь к вечеру мы добрались до подъема. И остановились: несмотря на рискованность задержек, идти без отдыха, в полной темноте было неразумно. Люди еще ладно, а вот лошади нас не поймут. К тому же хорошо помнил слова проводника: до самого верха воды теперь не будет.
Интересно — а наверху она точно есть? Как-то я об этом не догадался расспросить, а сейчас уже поздно жалеть.
В эту ночь зуд в ногах решил дать мне передышку, и уснул я крепким сном младенца.
Но до утра поваляться не позволили.
* * *
— Сэр страж! Глаза-то откройте, вести для вас есть. Нехорошие…
Просыпаться не хотелось, но куда денешься — пришлось открывать. Небо только сереть на востоке начало, тьма кромешная. Костров серьезных в лагере не было — запасы дров на телегах закончились еще вчера, а пополнить их здесь невозможно. Так что лишь редкие факелы боролись с темнотой. К сожалению, все они были далеко, и понять, что за смельчак вздумал меня будить, я сразу не смог. Голос в этом помогал мало — полушепот трудно идентифицировать спросонья.
— Ты кто? — тупо спросил я.
— Да Тук я, неужто не узнали?
— Тебя попробуй не узнай… Зачем разбудил?
— Вы уж простите, но как не разбудить, если вы сами приказывали?!
— Что-то я не припомню таких странных приказов.
— Было-было! Вечером, как кашу уплетали, сказали, что если погода меняться начнет, так сразу вас будить.
Сонливость будто метлой смело.
— Погода меняется?!
— Не то чтобы меняется, но с севера тучи, похоже, наползают. Зарницы там блещут часто и сильно — грозу, наверное, тянет. Сперва вроде далеко все было, а теперь вроде как приблизилось. Того и гляди накроет.
— Подъем! Бегом поднимай лагерь! Приказываю! Быстро запрягаем лошадей — и вперед!
— А позавтракать?
— Без завтрака обойдемся — сухарей на ходу пожуем. Все равно дров нет, варить не на чем.
Забравшись на здоровенный камень, уставился на север, пытаясь понять, далеко ли гроза. Увы, в метеорологии мои познания были скромны. Я даже не был уверен, что это действительно дождевые тучи, а не что-то безобидное. Просто какая-то темно-серая полоса, изредка подсвечиваемая вспышками зарниц.
Вспомнив, что Люк прекрасно предсказывал погоду во время похода по разбойничьим лесам, пошел его искать. Нашел без труда — он на пару с Туком подвизался у меня в роли то ли слуги, то ли денщика, и потому обнаружился у телеги, на которой ехали мои пожитки.
— Люк — как, по-твоему, дождь будет? А если будет, то когда?
Пожав плечами, тот ответил неопределенно:
— Я в горах такое плохо понимаю. Но, наверное, будет — грозовые тучи несет в нашу сторону. Тетивы все спрятал надежно — не отсыреют.
О тетивах я волновался меньше всего, но мы находились перед самым опасным участком пути. Если верить словам проводника, попасть на подъеме под ливень равносильно смерти. Возможно, он и преувеличивал, но очень не хочется узнавать это на своей шкуре.
Разворачиваться назад и мчаться к той относительно безопасной стоянке на склоне? Так мы от нее вчера весь день шагали — получается, при всем желании лишь к вечеру успеем вернуться. Да и двигаться придется навстречу грозе, приближая момент встречи.
Делать рывок вперед? Если верить карте и рассказам проводников, до Межгорья уже рукой подать. Оценить длину последнего перехода на глаз трудно, но, кажется, подъем не столь уж долгий — за три-четыре часа быстрого марша, возможно, доберемся — лошади отдохнувшие, посветлело.
А если не успеем, то…
Страшно принимать решение, но выбора, по сути, нет — назад возвращаться слишком далеко, на крутых склонах укрытий не видно, оставаться на месте тоже нельзя — вся долина при непогоде превращается в ловушку. И пусть на подъеме ловушка самая страшная, — что там того подъема: если поспешим, должны успеть.
* * *
Не успели.
Рассветному солнцу не дано было нас порадовать: тучи, наползая с севера, прикрыли его, не позволив выглянуть. Зарницы теперь не только сверкали — грохотали. А проклятый подъем все не заканчивался — дорога монотонно поднималась вверх, почти не петляя. Долина сузилась до неприличия, ее поперечный срез теперь походил на исполинскую букву «V». Склоны — сплошные натеки глины, перемешанной с камнями: видимо, застывшие грязевые потоки. Несмотря на сушь последних недель, грунт местами был влажный и продолжал стекать, из-за чего дорога превращалась в топкие капканы. Приходилось помогать лошадям, вытаскивая телеги на руках.
Если здесь в сушь так весело, то что же будет в дождь…
О дожде стоило только подумать — и вот он: в полном безветрии послышался нарастающий шелестящий гул, а затем на голову обрушились потоки воды. Хоть я немедленно накинул широкий кожаный капюшон, волосы все равно успели промокнуть. Попугай, запоздало укрывшись в этом убежище, обеспокоенно пробормотал:
— Если мы из этого кабака сейчас сами не уйдем, то на сдачу нам тумаков отсыплют.
— Да где же конец этому подъему!
Вместо ответа над ухом громыхнуло так, что лошадь взвилась на дыбы. Успокаивая животное, увидел, как со склонов побежали первые мутные ручейки. Копыта отрывались от земли с настораживающим чавканьем — будто прилипали.
Обессиленные лошадки, утомленные подъемом и напуганные разгулом стихии, несмотря на все понукания, сбавляли темп. Увидев, как колеса на одной телеге провалились по самые оси, я понял, что еще несколько минут — и мы здесь застрянем окончательно.
— Тук! Скачи в хвост обоза и передай приказ: сбросить с телег все малоценное! Мешки с мукой тоже сбросить — облегчить повозки!
— Сэр страж! Так пропадет ведь мука! Водой вымочит и глиной затянет — вон ее сколько со склонов наплывает! Прямо на глазах!
— Если не бросить груз, то затянет нас!!! Бегом!!!
Сам кинулся к первой телеге, безжалостно швыряя в грязь какие-то ухваты, прялки, доски.
Хозяйственная натура ссыльных протестовала против такого вандализма, но, глядя на меня, народ и сам зашевелился — догадывались, чем грозит заминка.
Так мы и двигались: под водопадом небесным; успокаивая лошадей после каждого громового удара; выбрасывая в грязь уже все подряд, лишь бы телеги могли двигаться дальше.
Молния ударила в склон так близко, что на несколько мгновений я ослеп. Когда зрение пришло в норму, увидел, как одна из телег исчезает под обвалом — гора глины, перемешанной с камнями, сползла со склона, похоронив лошадей и возницу. Мужики кинулись было его выкапывать, но едва успели спастись от очередного грязевого оползня. К счастью, осталось место для маневра, и другие повозки успели объехать быстро расширяющийся завал.
Сухая прежде долина на глазах превращалась в речное русло — вода местами доставала людям по колено, а течение было столь велико, что тащило телеги назад. И не только телеги — сама дорога, раскиснув, медленно, но уверенно ползла вниз, норовя утащить нас следом, перемешав по пути с грязью и камнями.
Боевой конь едва не упал — наступив в яму, ушел в воду по брюхо, заржал. Удержался, вырвался, и я даже не сразу понял, что мы уже на ровном месте, — подъем резко закончился, и впереди тянулось плоское, как стол, пространство, покрытое редкими зарослями чахлых кустарников и засыпанное художественно оформленными кучками здоровенных валунов. Воды и здесь хватало, но почва под копытами была более-менее твердой и никуда не норовила стечь.
Надрывая горло, истошно заорал, замахал руками:
— Еще немного! Быстрее! Здесь безопасно! Мы вышли!
Узкий каньон последнего километра подъема превратился в филиал ада: грязная река волочила камни, сбивала с ног людей и лошадей, тащила телеги. Лишь человеческое упрямство, граничащее с безумием, не позволяло стихии взять верх — колонна медленно выбиралась из западни. Я видел, как склоны, превратившись в желе, сползают под собственным весом, грозя вот-вот засыпать дно ущелья тысячами кубометров грунта.
Мы успели. Хотя и не все. Несмотря на все старания, хвост колонны был потерян — люди, отчаявшись вытащить телеги из грязевой западни, вынуждены были их бросить. Некоторые, если глаза меня не обманывали, при этом рыдали: каждый понимал, что малополезных вещей у нас к этому моменту не осталось — такие были брошены сразу. То, что сейчас оставляли, должно было помочь выжить в опасном краю, а теперь гибнет в грязи.
Тук, уйдя в грязь по самый горб, добрался до одной из оставленных телег, вскарабкался, открыл дверцу клетки. Почтовые голуби были испуганы и отказывались выбираться, но он, не церемонясь, разломал стенку, выгнал птиц, развернулся, прыгнул в трясину, погрузившись по самую шею. Но не завяз окончательно — каким-то чудом вырвался, пополз назад, захлебываясь от потоков набегающей грязной воды. С замиранием сердца я следил за ним издали до тех пор, пока ему не кинули веревку.
Напоследок ущелье взяло обильную жертву — под очередным оползнем осталось сразу несколько человек, а еще пару сбило с ног поднятой волной и течением унесло вниз.
Учитывая, что в непогоду именно в нижней части подъема самое опасное место, я не сомневался, что больше их не увижу.
Последняя телега выбралась наверх. Грязь покрывала ее толстым слоем, превратив колеса в подобие резиновых шин. Обессиленные мужчины и женщины, на чьих руках и плечах эта повозка была спасена, попадали вокруг на камни или даже в лужи — стихия их вымотала полностью. Посмотрев на ущелье, я увидел, как в грязи тонут мешки и вьюки, а далеко внизу бьется лошадь, сломавшая ногу: в спешке ее не успели добить, и несчастное животное затягивало в трясину, еще час назад бывшую твердой дорогой.
Никогда в жизни не видел, чтобы взбесившаяся грязь такое вытворяла. И, надеюсь, больше не увижу. Людей жалко — их и так мало. И груз жалко — мы, наверное, потеряли большую часть продовольствия. Но жалею как-то абстрактно — еще не прочувствовал произошедшего.
Обернувшись, осмотрел равнину. Не заметил ничего нового — все осталось как при первом взгляде. Унылое плоскогорье. Надеюсь, дальше будет веселее. Да я и на бесплодную пустыню готов — лишь бы не эта проклятая грязь.
Спешившись, погладил тяжело дышащего коня по шее:
— Все, дружок. Мы на месте. В Межгорье.



Глава 11
Первые шаги

Человек — хрупкое создание, но поразительно выносливое. На вершину смертоносного перевала мы выбрались кучкой обессилевших погорельцев, но уже через час на пустоши поставили круг телег и несколько палаток — обычный походный лагерь. Расправляясь с местным кустарником, в окрестностях застучали топоры; несмотря на дождь, к тому моменту растерявший первоначальную обильность, потянулись дымки первых костров.
Еще через час, когда стихия унялась окончательно, был устроен обед: простая горячая каша без мяса, слегка сдобренная топленым маслом. Не до разносолов нам теперь: я еще не знал, каковы масштабы потерь, но заранее ужасался и намеревался ввести режим строжайшей экономии.
После обеда пришло время эти потери оценить.
Нас стало меньше на девятнадцать человек — семерых мужчин, восьмерых женщин и четверых детей. Ущелье забрало десять телег вместе с лошадьми, девять коров и пару телят, четыре десятка коз и овец унесло потоком, уменьшив наше и без того скромное стадо в два раза. Мы лишились большей части груза — своими руками выбросили его в грязь. Оправданный шаг: не сделай этого — все бы остались в ловушке каньона. Но теперь из зажиточных переселенцев, более-менее уверенных в завтрашнем дне, мы превратились в нищих погорельцев. Нечего и мечтать, что с такими запасами удастся пережить зиму. Надеяться на помощь от герцога тоже не стоит — кто его знает, как получится с этой помощью…
До вечера еще далеко, но продолжить путь не получится — телеги после такого испытания нуждаются в ремонте, люди в отдыхе, вещи и груз в чистке и стирке, а кое-что надо еще и высушить, чему погода не благоприятствует. Дождь наконец прекратился, но небо так и осталось затянуто тучами — похоже, рассеиваться они не собираются.
Хмуро нас Межгорье встретило…
И жестоко…
Арисат, будучи мрачнее, чем погода, предложил устроить спасательную экспедицию, чтобы попытаться вытащить хоть часть имущества и найти тела людей — их надо похоронить по обычаю пограничья. Я не стал с ним спорить — просто привел к началу спуска, и он, понаблюдав, как поток грязи весело сползает вниз, увлекая за собой камни размером с лошадь, а склоны оплывают, будто догорающая свеча, перестал бредить и больше о поисковых работах не заикался.
Бог создал этот феномен или черт — неизвестно. Но одно несомненно: сделано это было недавно, если, конечно, судить по геологическим меркам. Столь активные процессы разрушения в сочетании с неустойчивыми породами склонов должны в короткий срок привести к расширению долины и изменению ее поперечного профиля. А дальше природа возьмет свое: растительность потихоньку затянет глину дерном, водные потоки унесут со дна мелкие частицы, армировав его неподъемными валунами. Глядишь, не пройдет и миллиона лет, как сюда, к симпатичному и безопасному каньону, гиды начнут водить туристов. И где-то под ногами зевак на глубине в десятки или сотни метров останутся окаменелости от нашей потерянной поклажи — вытащить их без тяжелой землеройной техники вряд ли возможно.
* * *
Собрав совет, я поставил перед народом задачи. Первое: завтра утром мы должны продолжить путь — оставаться на этой пустоши смысла нет. Второе: латники Дирбза, как более привычные к действиям в горах и к условиям пограничья, займутся разведкой. Нам надо найти удобную дорогу к благодатным местам — не верю, что таких здесь не окажется. Где-то остались рыцарские замки, расчищенные поля и огороды — там и осядем. Все тропы должны вести к обитаемым районам, или, если вернее, к некогда обитаемым. Так что будем двигаться по натоптанному — и обязательно их найдем.
Четыре группки конных латников разошлись по плоскогорью веером, стремясь разведать как можно большую территорию. Шесть-семь воинов — сила серьезная: отличные доспехи и вооружение, выучка, опыт — даже против небольшого отряда погани такая маленькая группа может действовать эффективно. Насколько я понял, люди Дирбза — нечто вроде местных драгун: перемещаются верхом, но сражаются в пешем строю. Однако при необходимости могут и не спешиваться — против многочисленного, но слабовооруженного и недисциплинированного противника так удобнее. А вот при виде рыцарской конницы лучше мгновенно слетать на землю — если в седле, у аристократов побольше козырей.
В общем, за них я не волновался, сильнее беспокоило другое: люди, отойдя от шока, начали осознавать масштабы катастрофы. Женщины рыдали хором — одни оплакивали пропавших близких, другие из солидарности или просто так. Успокаивать их даже не пытались — бесполезно противостоять коллективной бабской истерике. С мрачными мужиками пришлось провести несколько вразумительных бесед — их напрягало то, что тел погибших не сожгли и даже не изрубили, а в таких краях это очень нежелательно. Разумом они понимали, что перелопатить тысячи тонн грунта не смогут, но вот чувства кричали об обратном.
Спасибо Конфидусу — он без намеков осознал ситуацию и, собрав всех, устроил молебен. Измотанные бакайцы стояли вместе с иридианами — момент был такой, что вдаваться в разночтение трактовок некоторых догм никто даже не пытался. В этом мире атеистов не было — все в той или иной мере религиозны. Других священников у нас не имелось, так что епископ неожиданно обрел паству из смеси представителей разных конфессий. К счастью, в данный момент это не волновало ни его, ни паству: беда сейчас у всех общая.
Один из разведывательных отрядов вернулся удивительно быстро. Командир группы, матерый воин лет сорока, найдя меня на краю религиозного сборища, тихо проговорил в ухо:
— Сэр страж, мы кое-что нашли. Думаю, вы должны на это взглянуть сами.
Обернувшись, я увидел, что Дирбз уже в седле и поглядывает на меня с ожиданием. Очевидно, разведчик сперва доложил о находке ему, и тот уже сам решил, что без меня там не обойтись.
Я не стал расспрашивать подробностей — зачем, если на месте все узнаю. Просто оседлал лошадь, направился за разведчиками. Люк, увлекшись проповедью епископа, поздно заметил мое отсутствие, но все же заметил — догнал, не дав намного удалиться от лагеря. Видимо, в отличие от Тука, считал, что без него я не имею права отлучаться. И правильно: следопыт и знаток лесов мне не помешает — удобно, когда такой всегда под рукой.
* * *
Мне не доводилось бывать на здешних кладбищах. Я имею в виду настоящие старые кладбища, а не погребения, наскоро созданные возле поля боя или недавно выстроенного городка. Убитых на границе хоронили быстро и грязно: сперва рубили тела широкими топорами, затем сжигали на больших кострах. То, что оставалось, засыпали землей, сверху устанавливая равносторонний крест из незатейливо связанных палок, — втыкали его двумя концами. Видимо, именно такой крест считался каноническим — против него не возражали ни еретики-иридиане, ни представители официальной церкви.
Странно, но демы — проклинаемые слуги Тьмы — тоже против него не возражали: точно такой же знак я обнаружил на их островке, где оказался после заброски. Хорошо запомнился равносторонний диагональный крест, высеченный на скале возле бухты. Каким образом он уживался у антагонистов, я не понимал, да и не особо стремился понять — принял как факт. В конце концов, даже на Земле, бывало, люди убивали друг друга миллионами, и обе стороны делали это под абсолютно одинаковыми религиозными символами.
В Межгорье я впервые увидел настоящий крест — будто привет с Земли получил. Целых три креста. Высокие, с укороченной поперечной перекладиной, надежно вкопанные в землю.
Эти орудия казни не пустовали — на каждом имелось человеческое тело.
Кто-то не поленился у дороги вкопать три капитальных креста, прибить к ним за руки и за ноги этих несчастных, после чего удалился, оставив природе завершать начатое. И природа не подвела: птичьи клювы обезобразили головы несчастных, солнечный жар иссушил тела и раздул животы. То, что сейчас висело на гвоздях, даже не пугало — просто вызывало омерзение.
Нельзя так с людьми поступать.
Дирбз без малейшей брезгливости ощупал ногу одного из трупов и доложил:
— Давно висят. Недели две, а то и больше. Примерно с тех пор, когда армия ушла. Вся армия ушла, а эти вот остались.
— Вы думаете, что это солдаты?
— Не думаю, а знаю. Штаны на двоих из синей шерсти, подшитые кожей на правом колене, — такие носят королевские пикинеры из записных полков. У третьего наруч на левой руке, а на палец кольцо костяное надето с выступом особым — вероятно, коронный стрелок. Остальную одежду и амуницию забрали те, кто это сотворил, — не верю, что парни по пояс голыми здесь бродили.
Задумавшись, я покачал головой:
— Допустим, их казнили за какую-то провинность. Но почему не сожгли или хотя бы не изрубили на куски, как полагается?
Дирбз пожал плечами:
— Я понимаю еще меньше вашего. Армия так не станет казнить — там попросту вешают или голову рубят. А потом всегда на куски и, если дрова в округе есть, то куски в большой костер отправляют — на границе иначе не принято. Так что это точно не армия. Крест злодейский, безбожный — одним концом в землю врыт. По такому сила созидательная непрерывным кругом меж небом и землей пойти не сможет. Неправильный это крест — такие демы только иногда рисуют на стенах взятых замков или ставят при набегах, стариков на них распиная, мешая душе правильно отойти. Да только зачем демам оставлять на своих крестах такие хорошие тела? Да еще целых три! Уж у них-то молодым мужчинам всегда найдется применение. Да и крест свой в чистом поле они ставить не станут — их любят на месте разоренных поселений поднимать. Сэр страж, я никогда не видел подобной непонятной казни и не слышал, чтобы молодых ребят на крест демы погнали. Не бывает такого. Не знаю, кто подобное мог придумать и сотворить.
— Вы в крепости, когда меня дожидались, не слышали рассказов тех, кто из Межгорья вышел? Солдаты ведь любят потрепаться.
Он опять пожал плечами.
— Солдаты и правда любят потрепаться, да только пустого меж их слов много и разного вранья. Про кресты ничего никогда не слышал.
— А про сам ход войны. Что рассказывали про бои в Межгорье? Не было зверств со стороны темных?
— Да не было здесь никаких битв. Мальрок как без головы остался, так и все — пропало войско перерожденных. Шли солдаты от замка к замку и жгли все и всех. Сопротивление было, но слабое — разобщенно темные дрались и лениво, да и не было среди них серьезных противников: такие у брода остались после встречи с вами. Легко их толпой давили, потерь сильных не неся. Пехоты демов тоже не встречали, а уж она-то могла потрепать всерьез. Так что не было войны серьезной — от поноса кровавого больше слегло, чем от ран.
— Значит, раны все же были?
— А как же без них! Перерожденные — это вам не цыплята: даже с одним справиться непросто, а когда их куча за стенами, то… Хоть и не было серьезного сопротивления, но совсем без драк не обходилось — частенько убивали солдат. Только раны они в бою получали, а про то, что кого-то, поймав, казнили так безобразно, не слышал я ничего. Жаль, в крепости закон сухой — по пьяни обязательно проболтались бы. Не может солдат тайну хранить во хмелю.
Завидев, что один из латников явно хочет что-то сказать, сержант его подбодрил:
— Мирул, не стесняйся: говори, что хотел. Слышал про кресты такие или что-нибудь похожее?
— Про кресты не слышал, но про то, что без боев солдаты гибли, слышал не раз. И еще: один стрелок, подвыпив, проболтался, что иногда тела без правильного погребения оставлять приходилось, от страха какого-то. Но почему так делали и что за страх — не признался. Замолчал он сразу — не пытать же его огнем! Говорят, когда все Межгорье выжгли, часть темных укрылась в лесах и пещерах. Они оттуда ночью выходили и убивали солдат поодиночке и группами малыми. В серьезные бои не ввязывались — исподтишка все делали. Странные темные — никогда они так не поступали. Их выследить пытались и даже, говорят, загнали на гору плоскую, где от солнца укрытия не было. Но, когда в полдень воины пошли наверх, чтобы добить обессиленных нечистых, оттуда полетели камни и стрелы. Очень непростые эти перерожденные, раз свет солнечный их не ослабил. Так и ушли твари в разгар дня.
— Что-то я про историю с окруженными темными тоже слышал… — нахмурился Дирбз. — Рыжая Смерть?
— Она самая, — кивнул солдат. — Говорят, что заправляла у них обращенная девка с волосами цвета меди начищенной. И не брали ее ни стрелы, ни дротики, и знала она там каждую тропку, и волки лесные ей вместо коней служили. Бесполезно гнаться за ней было — всегда в ловушку заведет.
— Я слышал, что убили ее в итоге.
— Так говорят. А другие говорят, что не убили. Засыпали вход в пещеру, где она укрылась, но внутрь никто не заходил. А я так думаю, что обращенной нетрудно выбраться из любого завала. Как по-вашему?
Сержант хмыкнул:
— Байки это солдатские — в них половина вранье, а половина неправда. Поди пойми, что там случилось на самом деле. Про то хорошо бы с офицерами поговорить, да где ж их найти теперь… Но только думаю я, что про такой крест никто не мог забыть — разговоры бы пошли. А не слышали мы таких разговоров. Или, наверное, не во всех отрядах про такое знали — на Шнире ведь мало кто задерживался. Обычно после переправы они сразу к границе заворачивали, так что со многими не удалось пообщаться. Сэр страж, не знаем мы, кто такое придумал и зачем. Да только думаю я, что лучше остальным вообще не знать, что страх такой невдалеке от лагеря нашли. Люди и без того обеспокоены сейчас, так зачем добавлять…
— Да, помалкивайте. Все помалкивайте. Кресты эти — срубить, тела — на куски. Сжигать не будем — раз до них целых темные не добрались, то изрубленными тем более не соблазнятся. Стоп! Не торопитесь! Люк, посмотри следы сперва.
— Так времени много прошло, — скептически произнес сержант.
— Ничего, пусть посмотрит. Хуже от этого не будет.
Люк молча изучил все тела, затем кресты, и землю во все стороны носом по три раза перерыл. И копыта лошадей латников зачем-то при этом осмотрел. Постояв в раздумье, спустился к дороге, тянувшейся в полутора сотнях метров от крестов, — у подножия пригорка, на вершине которого некто неизвестный и зловещий расставил страшные украшения.
Вернувшись, начал докладывать:
— Они, наверное, были на лошадях, но не уверен — времени много прошло: затоптано на совесть, да и ливень только что прошел сильный. Десять или пятнадцать человек их было — не определить точнее. Пришли по той дороге и волокли за собой эти кресты. Волокли с востока, а откуда именно — знать не могу, надо искать дальше. Хотя, думаю, у первой же рощи найдем пеньки — не было им резону издали такую тяжесть тащить. Хоть солдат потом прошло немало, но борозды все равно заметны — даже тележные колеса не затерли их.
— Солдаты ходили? — изумился Дирбз. — А почему же они тогда своих не сняли?
Люк пожал плечами:
— Я говорю, что видел, а почему так, знать не могу. Скажу только, что на телах этих висело что-то у каждого на груди. Вроде таблички. Когда вороны им головы расклевывали, еще по-свежему, кровь и сукровица брызгала на одежду, но можно увидеть, что в одном месте у каждого тряпье почти чистое осталось. Потом кто-то эти таблички забрал. Не знаю кто — может, солдаты и забрали. И еще — крестов всего было пять, но только кто-то свалил два и стащил вниз. Они там до сих пор валяются в кустах, у дороги. И тела на них висят. Остатки тел. Изрубили их сильно. Судя по одежде, тоже солдаты.
— А остальные тела почему не изрубили? — не сдавался сержант.
— Откуда мне знать? И еще интересное — там, похоже, стычка какая-то была. Ветки изломаны, одна подрублена, следы от рук остались — будто раненый ползал. Но давно это было — плохо эти следы различаются, и не понять ничего толком.
— Про таблички ты верно заметил. Похожи на те, что повешенным цепляют палачи.
— Я про такое тоже подумал.
— Глупость какая-то: ни один палач не оставит в этих краях труп целым. На куски и в огонь — хотя леса здесь нет, но дров в округе хватает: хотя бы те кусты порубить можно.
— Вы все время повторяете одно и то же, — заметил я.
— Да, — признал сержант. — Сэр страж, загадка здесь какая-то, оттого и идут мысли по кругу. Не знаем мы, кто и зачем такое мог сотворить. Это плохо — непонятное почти всегда плохо. Оно, может, и не так уж и плохо, но пугает. Помалкивать надо, и народ поодиночке никуда не отпускать — только группами. Я даже думаю, что меньше десятка в разведку посылать пока что не стоит — раз с пятеркой простых солдат справились так страшно, то с десятком наших в десять раз труднее будет справиться. Мои ребята не коронные — каждый троих обычных ратников стоит.
— Ладно… валите кресты. Надо побыстрее заканчивать и назад уходить — может, остальные группы еще чего интересного нашли.
На обратном пути представил, как тысячный отряд королевской армии, уходя из Межгорья, проходит мимо пригорка. Воины шагают молча, не поднимая голов, чтобы не увидеть пять крестов с распятыми телами. Над мертвецами жужжат упитанные мухи и хлопают крыльями вороны, но никто не спешит устроить им правильное погребение. Или все же спешит? Снимает таблички, валит два креста, оставляет три и возвращается вниз, чтобы выбраться из этой проклятой долины и никогда не вспоминать о многом из того, что здесь увидел. И потом даже в разговоре с коллегами-солдатами следить за языком.
Зачем? Почему? Я этого не знаю…
И не только я ничего не понимаю — даже многоопытные солдаты и следопыт Люк в таком же недоумении.
Забавно, впервые в этом мире я с местными наравне: одинаково некомпетентен.
А ведь прав Дирбз — непонятное в такой ситуации всегда пугает.
* * *
Оставшиеся три разведгруппы вернулись без мрачных новостей — не попалось им неприятных находок. Те, кто исследовал север и юг, вскоре уткнулись в скалы и, не найдя там троп, развернулись назад. Ушедшим на восток повезло больше — они с комфортом прошлись по дороге, которую до них использовала армия, спустились с плоскогорья, внизу обнаружили еще одну дорогу, по виду старую. Проехав по ней, достигли неширокой чистой реки, на другой ее стороне поднимался густой лес. Дальше двигаться малыми силами не решились, но уверяли, что пройти там телегам будет легко — не хуже, чем по королевскому тракту.
Я недолго думал над дальнейшими планами. Оставаться на плоскогорье смысла нет — здесь мало травы и дров, вода имеется только в лужах, признаков приличной дичи не замечено. Бесплодная земля, на которой даже местные жители следов деятельности не оставили: у них явно были местечки поперспективнее.
Будь моя воля, немедленно бы приказал выдвигаться к найденной реке, но, увы, не все так просто: катастрофа, постигшая нас, серьезно повредила несколько телег. В принципе потеряв большую часть груза, мы могли без труда разместить остаток на целых повозках, но бережливая натура иридиан не могла с этим согласиться, да и бакайцы в данной ситуации оказались полностью с ними солидарными. Разумно: разбрасываться единицами транспорта не стоит.
Пришлось нам остаться ночевать на продуваемом ветрами плоскогорье. Я до вечера заставлял всех свободных от ремонтных работ вырубать по округе кустарник, чтобы костры можно было поддерживать до утра. Караулы тоже выставил усиленные, и даже Арисат, вечно заботившийся об отдыхе для своих людей, не стал меня от этого отговаривать — и без страшилок про распятых солдат он чувствовал себя здесь неуютно.
Вечером, на совете, рассказал о ближайшей нашей задаче — спуститься с плоскогорья и разбить лагерь в лесу или на его опушке. Уже оттуда разведать дорогу к баронским замкам, после чего выбрать для себя самое комфортабельное местечко. Возражений не было, лишь Конфидус предположил, что вблизи горловины местность будет скудноватой, и если так окажется, придется перебираться гораздо восточнее, ближе к центральной части Межгорья, чтобы уже оттуда искать под городок уютный уголок. Но без знания местности мы могли лишь гадать о таких далеких перспективах, так что менять замыслов я не стал.
* * *
Ночь прошла спокойно, если не считать того, что ветер сильно досаждал спящим, — под утро у меня зуб на зуб не попадал, и пришлось сидеть у костра. Ноги при этом разболелись, будто у радикулитного столетнего деда. И мышцы ломило во всем теле — видимо, они переели после истощающей голодовки и страдают теперь. Надеюсь, что это неудобства последних стадий заживления, и мне не придется мучиться до конца дней.
А еще надеюсь, что Цавус сгниет заживо от моих проклятий…
Утром предприняли безуспешную попытку спустить несколько разведчиков в ущелье. Тел погибших они не нашли, из поклажи вытащили лишь один мешок с вымокшей мукой и деревянную лопату. Сами потом с трудом выбрались из болота — вода продолжала сочиться со склонов, и, похоже, высохнет здесь не раньше чем через пару недель. Ждать столько мы не могли, да и шансы что-либо спасти были весьма призрачными. После скромного завтрака лагерь начали сворачивать.
Я уже сейчас приказал сокращать рацион — пора затягивать пояса. Не знаю, как дальше будем выбираться из этой ситуации, но если не найдем способа прокормиться, то голодать начнем еще до наступления осени. А ведь надо подумать о посеве озимых — не пускать все остатки зерна в котлы.
И почему этот дождь не зарядил на часик позже?! Сам дурак — надо было не жалея лошадей идти в ночь, до вершины. Тогда, уходя с побережья, мы по темноте устроили марш к броду, и это оказалось не столь уж невозможно — основные потери нам тогда нанесла погань, преследующая по пятам.
Знать бы, где упадешь, соломки бы постелил…
К реке выбрались еще до полудня. Я не стал дожидаться, когда найдем место для лагеря, — сразу разослал на юг, север и восток три усиленные группы разведчиков. В каждой десять воинов — латников и дружинников Арисата. Опасался, что в условиях леса меньшим количеством защититься будет труднее.
Лагерь разбили на опушке, в излучине реки. Сама река была еще меньше, чем Пегаль в засуху, но хоть как-то защитит при нападении, а лес даст топливо и материалы для ремонта телег — некоторые до сих пор не удалось починить: их тащили порожняком.
Ремонт телег; сушка продовольствия и вещей на выглянувшем наконец солнышке; безуспешные попытки рыбной ловли — в реке водилась лишь мелочь, да и той попадалось немного. Люк, отпросившись на охоту, к вечеру вернулся с парой рябчиков и недовольным видом — следов дичи, по его словам, было маловато, и вообще лес слишком невзрачен: редкий, чахлый, перемежаемый каменистыми пустошами и скальными останцами. Охотиться в таком надо в одиночку, а я не отпустил его без тройки дружинников — те своим шумом все живое распугивали.
Вслед за Люком вернулся последний отряд разведчиков. Новости, которые он принес, не слишком отличались от информации остальных отрядов: наткнулись на замок с деревней и отдельный хутор. От деревни и хутора остались лишь головешки обугленные, от замка груда закопченных камней и обгоревших бревен — поживиться там теперь нечем. Да и раньше, судя по всему, великого изобилия не наблюдалось — поля неплодородные, сады небольшие, виноградников и вовсе нет.
Епископ, выслушав эти неутешительные новости, высказался дельно:
— Бароны Межгорья жили небедно, но, похоже, не везде так было. Доводилось мне слышать, что в горловине зимы лютые бывают. Наверное, и рядом с ней морозы случаются сильные, да к тому же плодородных земель мало — камни одни. Так что мы сейчас в бедном краю. Решать, конечно, вам, да только я бы не очень рассчитывал, что нам удастся здесь прожить: мы ведь почти без припасов остались. Еще и армия, когда туда-сюда ходила, здесь поработала хорошенько — ведь это самый вход в Межгорье. Если в дальних уголках, может, и не успели пожечь всласть, то здесь ни сарая не пропустили — наши разведчики лишь разоренные деревни и замки нашли.
Я понимал, что от того, какое мы выберем место под поселение, зависит наше будущее. Хоть времени у нас нет, но спешить в таком вопросе неразумно — ошибка может дорого стоить.
Пустить разведчиков дальше, а самим отдыхать у речки? А смысл? Десяток воинов — сила скромная, если останутся на несколько дней одни, то кто знает, на что нарвутся. А мы помочь ничем не сможем — далеко будем, да и чего волноваться из-за их отсутствия, если знаешь, что ушли они надолго? К тому же заниматься здесь, по сути, нечем: ни рыбы не половишь, ни поохотишься — остается до бесконечности возиться с телегами и полировать оружие. Напрасная растрата трудовых резервов и бесценного времени.
Переговорив с разведчиками, узнал, что в половине дневного перехода отсюда есть сожженная деревенька на берегу озера. Луг с высокой травой, дрова под боком, вода чистая — идеальное место для лагеря. Решил наутро двигаться туда. Короткий переход не утомит людей, а разведгруппы за это время обшарят округу посерьезнее, заглянув гораздо восточнее.
* * *
Так и сделали, о чем ни разу не пожалели.
Еще не достигнув озера, заметил, что горы на юге и севере начали отдаляться — долина резко расширилась. Дорога, от самого перевала спускающаяся вниз, стала положе, уже не напоминая по крутизне детскую горку. Возможно, мы наконец добрались до начала настоящего Межгорья, и дальше местность пойдет повеселее. Пока что признаков благодати не наблюдалось: все тот же скудный лес, корявые деревья, скалы, каменные развалы.
Озеро порадовало — в отчетах разведчиков оно выглядело бледнее. На глаз километра полтора в длину и не меньше трехсот метров шириной. Иридиане по каким-то лишь им известным признакам мгновенно определили, что оно рыбное, и тут же развили бурную деятельность по растягиванию на берегу уцелевших сетей. В камышах обнаружились лодки, не тронутые солдатами, так что к вечеру можно рассчитывать на уху.
А вот деревня не порадовала: все как говорили разведчики — от нее одни угольки остались. Побродив по пепелищу, учуял нехороший запах, по которому нашел колодец, заваленный кусками обгорелых тел. После этого всякое желание продолжать исследование отпало — душа у меня, конечно, огрубела за последнее время, но настроение от подобных зрелищ все еще портилось. Вернулся в лагерь, столкнувшись с делегацией, возглавляемой кузнецом Гратом. Тот попросил дать ему людей, чтобы обследовать поселение подробнее. Солдаты, конечно, мастера уносить все ценное, но и нам кое-что должны оставить: гвозди, наковальни, подковы, серпы — любые железные предметы. После потери большей части груза мы остались без запасов металла.
Идея была здравой, и я ее одобрил. Одни плюсы: и железо в хозяйстве не помешает, и лишнее занятие для людей нашлось.
Разведчики, вернувшись вечером, не принесли ничего интересного — все те же рассказы о сгоревших мелких замках и пепелищах на месте деревень. Рассказы о рвах, заполненных гниющими телами, тоже не впечатлили — я и здесь такое повстречал. Широких рек и огромных рыбных озер нигде не нашли, да и по карте такое встречалось лишь в центре Межгорья. А жаль — прибавка в котел хоть и небогатая сегодня получилась, но все же припасы сэкономить помогла.
Три разведгруппы — слишком мало: в резко расширившейся долине они физически не успевают осмотреть даже ближние окрестности. Если двигаться всем отрядом, отправляя разведчиков лишь с удобных стоянок, то потеряем много времени, и опять же они будут привязаны к одному месту, и быстро переносить это место у нас не получится: обоз слишком тихоходен.
На военном совете обрисовал возникшие сложности, особо уточнив, что нам обязательно нужно найти лучшее место для селения, а не хвататься за первое попавшееся. Даже это, у озера, при всех его плюсах, страдало многочисленными недостатками: плодородной земли мало, и такую толпу она не прокормит; озеро рыбное, но небогатое — своим браконьерством мы быстро исчерпаем его запасы. Отсутствие виноградников может служить признаком суровых зимних условий — нам это тоже не подходит.
На совете меня уговорили сменить тактику: высылать разведчиков на день пути вперед и в стороны, чтобы черед два дня возвращались. И уменьшить численность бойцов в группах — всадников у нас мало, и по десятку в каждой держать расточительно. Я не хотел так поступать, мотивируя свое мнение опасностью здешних мест. Но мне хором доказывали, что там, где десяток пройдет, и полдесятка справятся, к тому же пока что никто нас не трогал, и даже следов нечисти не встречалось. Даже напоминание о распятых солдатах не подействовало — нельзя, мол, сравнивать королевских вояк с нашими, да и давно это было.
В итоге уговорили.
Семь пятерок разведчиков ушли на рассвете. Завтра после полудня они вернутся и расскажут, что встретили на день пути вокруг. Мы получим данные о приличной территории, и, уже опираясь на них, будем принимать решение о выборе места поселения или как минимум о переходе на новую временную стоянку.
После полудня вернулось шесть групп. Седьмая не вернулась даже вечером. И ночью она тоже не вернулась.
И утром тоже.



Глава 12
Долг сюзерена

— Сэр страж, это были мои люди, и на их поиски должен отправиться именно я!
Дирбз говорил почтительно, но не без упрямства. Он действительно в своем праве, но оставлять латников без командира — не лучшая идея. А если составить поисковый отряд только из них, то обидятся бакайцы — как бы в стороне от происходящего островитяне останутся. В столь разношерстном коллективе надо действовать дипломатично.
— Сержант Дирбз, вы нужнее здесь, на охране лагеря. Пока мы не выясним, что случилось с пропавшими, будем оставаться на осадном положении, так что займитесь укреплением позиции — в этом вы, думаю, хорошо разбираетесь. Со мной пойдет десяток ваших людей под командованием Мирула и дюжина бакайцев — этого вполне хватит даже против серьезного противника. А если не хватит — вернемся и тогда уже всеми силами попробуем решить проблему. И не спорьте.
Дирбз, развернувшись, молча удалился — обиделся, похоже. Зато взамен Арисат нарисовался:
— Сэр страж, возьмите с собой Тука.
— Зачем? Я ведь только конных дружинников беру.
— Так Люка своего взяли же?
— Он стреляет отлично — если бой будет, то спешится. И вообще, его беру как следопыта хорошего: нам ведь пропавших разведчиков надо найти.
— Но Тук верхом тоже может ездить хорошо, а надо будет драться — тоже спешится. Воин он хороший, но ведет себя бедово — будто мочи бешеной кобылы перепил: чудит вовсю, достает народ. С вами, от баб вдали, утихомирится, да и устанет — в седле наш горбун быстро выматывается. Вот ведь бабы у нас почему-то загадочные — на гнутого липнут, а от красавцев рожи воротят. Может, он секрет какой знает? Или как раз за горб и любят? Беда на дворе, а он все о глупом думает. Ведь допрыгается: до мордобоя вот-вот дело дойдет — мужиков некоторых до белого каления уже довел. Ох и мастак он людей доставать! Вот вы мне скажите: зачем нам здесь мордобой?
— Ладно, пускай едет.
— Вот и добро — заодно и вы под присмотром будете. Он и о сэре Флорисе позаботиться умел, и о вас — по хозяйству мужик везде поспевает.
Арисат и не думал уговаривать позволить занять мое место — в отличие от Дирбза, он считал решение стража правильным.
Я, если откровенно, так не думал, но понимал, что в данной ситуации это решение единственно верное. Помнил, как покойный сэр Флорис лично в ночь повел своих бойцов на выручку иридианам — это был его долг как сюзерена.
А теперь я здесь сюзерен, и хоть нетитулованный, но обязанности все те же. Люди могут не понять, если вместо себя пошлю другого. К тому же я — единственный, кого Зеленый хоть в минимальной степени уважает и слушается, а попугай — наш уникальный «детектор нечисти». В том, что именно она повинна в пропаже разведгруппы, мало кто сомневался. Но и доказательств не было. Один грозный шик птицы — и доказательства появятся, а тогда уже будем решать, что делать: малым отрядом на темных идти глупо.
* * *
И вот опять я суюсь в самое пекло. И опять по всем раскладам выходит, что лучше моей кандидатуры на это дело не найти.
— Зеленый, где бы тебе самку найти покрасивее, и чтобы попа потолще была, и все остальное на месте… Наплодили бы «зеленят», чтобы каждому воину по попугаю досталось, а уж долгом сюзерена можно как-нибудь пренебречь. Будь так, сидел бы я сейчас в лагере, в тенечке от телеги… Эх…
— Тебе, евнух печальный, небось невесело о распутных девках мечтать, — буркнул попугай и, с силой оттолкнувшись от плеча, захлопал крыльями, зеленой молнией растворившись в придорожных зарослях.
Не сидится ему на месте, все летает туда-сюда… нервничает… и обзывается. Пока что не шипел, но волнение его мне очень не нравится — ведь когда всерьез зашипит, может оказаться поздно.
Чует он что-то неладное…
Странно, но, если не считать поведения Зеленого, меня больше ничто не беспокоило. Ну или почти ничто. Расхлябанная грунтовая дорога, лужи под копытами лошадей, чахлый лес, заросший густым кустарником, временами вырубки или неровные прогалины, усеянные замшелыми валунами. Далеко на севере и юге поднимаются горные вершины, причем на севере они явно повыше — на парочке даже ослепительно-чистый снег белеет. Однообразно-красивый и скучный пейзаж — лишь редкие быстрые ручьи, скальные останцы и зеленые заболоченные поляны вносят хоть какое-то разнообразие.
Один раз наткнулись на неприятный сюрприз: у обочины лежал скелет. Свежий — на изломанных костях сохранились подсохшие клочья почерневшей плоти, вьется рой мух, в нос бьет запах разложения. Не понять — солдат или местный житель, но сомнений нет: мертвеца хорошенько обработали топорами, как и положено по обряду. Грудная клетка разбита, ног вообще не осталось — или зверье утащило, или рубщики отбросили в кусты.
Обманываться монотонностью дороги не стоит — ведь мы идем по следам пропавших разведчиков. Пятерка латников, опытных и сильных воинов. Не верю, что они здесь заблудились, и почти не верю, что хоть кто-то из них до сих пор жив. Где-то на своем пути они столкнулись с силой, способной сокрушить такую группу, — в лагерь не смог вернуться ни один.
Теперь нам надо узнать, с чем именно они повстречались. Если с поганью, то пиши пропало — нет у меня сил ввязываться в полномасштабную войну с этим кошмаром. Хотя, как вспоминается, она не всегда крупными силами действует — бывают некие загадочные «рейдеры», перемещающиеся от укрытия к укрытию малыми группами. Они вроде бы, по слухам, наиболее активны в зимний период, но и летом могут повстречаться. А порвать пятерку латников способны? Наверное, да: тогда, на побережье, они ведь разделались со священником и его воинами. Лишь одна женщина при нападении уцелела, но, как оказалось впоследствии, это лишь так казалось.
А двадцать пять всадников тоже порвут? Мечтаю, что нет…
А если не рейдеры? Если нечисть все же обзавелась здесь сетью убежищ и, дождавшись, когда солдаты покинули Межгорье, выползла из нор? Что тогда? Что, что… вешаться тогда… на веревке… Мой небогатый опыт подсказывает, что это наилучший вариант в такой ситуации. Бежать нам некуда: позади — Ортар с бандой охочих до моего тела инквизиторов, слева — высоченные горы, справа, за горами и рекой — территория погани, впереди — море. Ортар, конечно, наилучший вариант получается, но там не только меня не ждут — там никого из нас не ждут: нам дан конкретный приказ закрепиться именно здесь. В ссылке мы или просто на смерть отправлены ради каких-то непонятных высших государственных целей — все одно: нет нам возврата в любом случае.
Да и в принципе при всем желании нам сейчас не отступить — горловина еще несколько дней будет непроходима, и это при условии хорошей погоды. А не факт, что она будет хорошей: ночью дождик моросил, да и сейчас тучки нехорошие над головой висят. Даже брось мы телеги и скот, вряд ли выберемся — мало того что надо обладать навыками альпинистов, надо еще хоть немного местность знать.
Люк, ехавший впереди, остановился, спешился, изучил что-то под ногами, прошел вперед, ведя коня в поводу. Через сотню шагов вновь взлетел в седло, направился дальше как ни в чем не бывало.
Скорее от скуки, чем по необходимости, догнал его, спросил:
— Что увидел? Почему останавливался?
— Да ничего, сэр страж. До дождя здесь ходил кто-то недавно, но ливень больно силен, а почва непрочная — размыл все следы. Не пойму кто, сколько и куда, но точно ходили.
— Люди?
— По виду вроде люди, но не могу уверенным быть — дождь мало что оставил.
— А после дождя?
— После дождя тут только наши разведчики прошли, и вон заяц одинокий зачем-то проскакал. Сэр страж, не слыхал я, чтобы зайцы перерождались. Бывает такое?
— Ты не отвлекайся — смотри внимательнее, а о зайцах я сам позабочусь.
Хлопанье крыльев, толчок в плечо, сожалеющий птичий вздох:
— Уныло здесь и сухо, как в пустыне: ни капли вина не нашел. Как печально…
— Зеленый, да ты просто бесполезная пивная бочка с крыльями! Бочка бездонная!
— Вы — рабы своих слабостей, а я — выше них, — гордо заявил самовлюбленный птиц.
— Ты бесполезен. Алкаш. Лучше бы ты был ловчим соколом — добывал нам дичь, а то, знаешь ли, с продовольствием негусто.
— Сын мой, не тешь чрево свое едой обильной — умерщвляй плоть голодом и всяческими лишениями, отчего грешные мысли тебя покинут.
— В наглом павлине опять святоша проснулся? На вино церковное потянуло?
— Было бы неплохо. — В голосе попугая проскользнули заинтересованные нотки.
— А правда, что ваша птица темных чует? — не выдержал Люк.
— Правда, — вынужденно признал я. — Но вино он чует гораздо лучше.
Гордо выпятив грудь, попугай с достоинством произнес:
— Я воистину велик! Эх, где бы теперь кабак найти повеселее! Якорь тебе в зад — к кабаку правь! Сэр уважаемый, я ведь почти засох!
Люк покачал головой:
— Иногда ваша птица мудро говорит — прям как человек: все правильно, и мысли гладко стелются. А иногда чепуху несет и глупости.
— Дураки и мудрость несовместимы, чему кое-кто пример зримый, — хмуро заметил попугай, несомненно имея в виду Люка.
Но тот не обиделся и с орнитологии переключился на насущные проблемы:
— Сэр страж, судя по следу, латники эти гнали быстро, своих лошадок не сильно жалея. Дорога почти везде под уклон идет — далеко могли уйти. Может, и нам поспешить, а то придется ночевать в этом сыром лесу — он, похоже, не собирается заканчиваться. Как стемнеет, комары заедят.
— Время уже далеко за полдень — нам все равно ночевать придется в лесу, даже если прямо сейчас их найдем.
— Вы думаете, они живы еще? — совсем тихо спросил Люк.
— Ничего я не думаю. Надо ходу прибавить — лошади у нас будто на прогулке шагают. Пока следы видны хорошо, будем спешить — лучше где-нибудь внизу привал устроим для отдыха, чем продолжим плестись так до вечера.
* * *
До заката оставалось немного, когда мы добрались до стоянки разведчиков. Именно здесь они собирались переночевать, чтобы наутро вернуться.
Но не вернулись…
Покружили мы по их следам немало — латники не пропускали ни одного перекрестка, добросовестно осматривая все дороги. Как правило, надолго осмотр не затягивался — быстро находили очередную сожженную деревню, разрушенный замок, разоренный хутор, вырубку. Судя по всему, мы большую часть времени двигались по «главному шоссе», а вбок отходили второстепенные тропки для местных надобностей.
На берегу очередного ручейка, пересекавшего дорогу, латники спешились, стреножили лошадей, оставили их пастись на лужайке, нарубили сушняка, развели костер. Потом, наверное, приготовили ужин, потравили разговоры и разлеглись вокруг огня, оставив часового.
А потом к спящему лагерю из темноты вышел кто-то, убил лошадей, убил двоих воинов, распял их тела, разбросал по берегу ручья скромные пожитки, вырезал на стволе толстого тополя прямостоящий крест, смочил его кровью. Сделав все это, он исчез. С ним вместе исчезли три латника.
* * *
Пока Люк изучал следы, мы стояли на дороге, опасаясь ему помешать или затоптать что-то важное ненароком. Воины глухо переговаривались, обсуждая увиденное, а я, поглядывая в сторону солнца, мрачнел все больше — ночлег придется устраивать рядом с этим непривлекательным местом. И лишь поведение Зеленого радовало — тот не шипел, не волновался, не болтал суетливо: неспешно, обстоятельно чистил перышки.
Видимо, нечисти поблизости нет.
Люк, закончив, подошел, доложил так же обстоятельно, но с некоторой растерянностью:
— Их было семнадцать человек. Они пришли со стороны ручья без шума — латники ничего не заметили. Часовой сидел у дерева. Может, он задремал или слышал плохо — я не знаю. Но один из тех, кто пришел, забрался на соседний тополь, по его ветвям перебрался на этот, спустился вниз, и сломал часовому шею. А потом на спящих из темноты набросились все. Один из воинов успел вытащить меч и кого-то, наверное, ранил — рука в кровавых брызгах осталась. Кровь, может, и его, но непохоже — ему затылок раздробили, а оттуда вряд ли на руку накапать могло. Троих латников связали и рассадили у костра — вон там остались вмятины от них, и дерн задран с трех сторон: они каблуками его месили. Потом нападающие распяли убитых наших: не стали вкапывать столбы — просто на деревья прибили перекладины. Потом вырезали эту гадость на тополе и собрали все оружие. Убили лошадей — шеи им перерезали. Заставили латников встать и повели их куда-то на восток — прямо по дороге. Лошадей у них нет, но все равно они оторвались далеко: до темноты мы их не догоним, если только логово не рядом.
— Думаешь, погань?
— Наверное… не знаю… По следам не понять.
— Люк, я не понял: что за следы? Человеческие?
— По следам люди, да только в Межгорье человек — это такое дело… всякое может оказаться под его личиной.
Мирул, покачав головой, перекрестился:
— Человек не может с дерева на дерево бесшумно перебираться, чтобы потом, так же без шума, спускаться и шеи сворачивать. Нирб был парнем не глухим и на посту никогда не спал. Нечисть это, явная нечисть.
— Не знаю кто, но следы у них вполне человеческие. Трое в сапогах, остальные в лаптях и мокасинах.
— Раз лошадей убили, значит, нечисть, — не сдавался латник.
— Верно, — согласился я. — Погань лошадей не любит. Но мне пока что не приходилось встречать столь грамотной погани.
Сказав это, я указал на распятых латников. У каждого на груди светлел кусок тополиной коры, повешенный на шею с помощью размочаленных стеблей какой-то высокой травы. Той же кровью кто-то размашисто и одинаково расписался на обеих табличках: «Территория Тьмы». Или «Территория погани», или «нечисти» — мое познание местной письменности оставляло желать лучшего, но на карте покойного сэра Флориса побережье обозначалось именно так.
Мирул опять покачал головой:
— Я тоже впервые вижу грамотную погань. Но погань меняется — новая появляется все время. Может, и научилась грамоте. Хотя на кой ей азбука сдалась?!
— Но если это нечисть, то рядом должно быть ее убежище. Надо переночевать — и утром его найти. А потом вернемся с толпой наших и выжжем его — нам такие соседи ни к чему.
— Семнадцать темных. — Латник покачал головой. — Хорошо бы ночь провести в башне крепостной: не выстоим мы против такой кучи перерожденных. Пусть даже они совсем слабые, но человеку обычному и до таких далеко. Задавят они нас в темноте — не хватит нас строй поставить.
— Позади возле дороги скала удобная была. Если удастся на нее забраться, то переночуем в безопасности. Как ни сильны темные, но летать они не могут — не заберутся к нам незамеченными.
— А лошади? — уточнил Люк.
— Внизу оставим…
— Так ведь…
— Затащить наверх их вряд ли получится. Если и потеряем лошадей, то не смертельно — самим бы до утра дожить.
* * *
Ночка выдалась та еще: спать на холодных камнях — удовольствие ниже минимального. Костра не разжигали, хотя топлива даже на скале хватало: боялись привлечь нежелательное внимание. Пятеро часовых охраняли не только удобный подъем наверх, но и весь периметр, поглядывая друг на друга и на Зеленого.
Странно, но птиц волновался меньше всех — проспал всю ночь честным сном праведника. И волновались мы зря: никто нас не побеспокоил. Даже лошадей, оставленных внизу, не тронули, хотя те, несмотря на путы, успели разбрестись далеко.
Или погань местная совсем уж неопытная, или она ждет более подходящего случая. Но непонятно поведение Зеленого — он, даже если ее недавнее присутствие почует, начинает резко волноваться, а вел себя на месте гибели латников спокойно.
Или убийцами были обычные люди? Может, и так… Тогда зачем лошадей убили, а сами пошли пешком? И зачем крест вырезали на дереве? Крест-то для этого мира специфический… плохой — солдат у горловины именно на таких распяли, и с нашими похожим образом обошлись: до табличек все совпадает.
И как обычный человек может такие трюки исполнять? Ниндзя из дешевых боевиков рыдают от зависти: прокрасться в лагерь по веткам; спуститься вниз по стволу тополя; подобраться к часовому, прислонившемуся к нему спиной; свернуть ему шею. Это просто фантастика.
Ничего не понимаю…
* * *
Убежища возле разоренной стоянки разведчиков мы не нашли. Нападающие, кем бы они ни были, ушли по главной дороге, никуда и не думая сворачивать. Если даже предположить, что скорость шага у них равнялась лошадиной или даже ее превосходила, то в данном случае им все равно приходилось плестись как обычным смертным — латники так быстро двигаться не могли. Так что около полудня стало понятно — похитители продолжали идти даже при ярком солнечном свете, а это для нечисти нетипично, тем более что до смутных дней далеко еще. Нечисть, конечно, тоже разная бывает, но все же я мыслил традиционно…
Затем Люк обнаружил могилу. Неведомый противник, сделав привал, похоронил кого-то в кустах, причем сделал это с соблюдением серьезных мер маскировки: ни земли раскиданной, ни веток поломанных — лишь длинный холмик, прикрытый предварительно срезанным дерном. И единственный демаскирующий элемент — все тот же крест прямой, сделанный из пары палок, скрепленных полоской лыка. Впрочем, Люк бы нашел захоронение и без этого ориентира.
Земля была рыхлой, и воины легко раскопали могилу без лопат. В ней оказался не один из латников, как я подозревал, а незнакомый мужчина в изношенном зеленом камзоле и рваных штанах из серой шерсти. Борода неухоженная, небрежно обрезанная, на голове колтун сальных волос. На левом боку одежда почернела от запекшейся крови — там обнаружилась рана от меча. Но погиб он не от нее — кто-то перерезал ему горло, а потом (надеюсь, потом) на лбу вырезал короткое слово.
Увы, стыдно признать, но я до сих пор практически не умел читать. Ну некогда мне было заниматься образованием, да и нельзя устраивать таких уроков в открытую — скрытно приходилось постигать тайны местной письменности. Всех моих познаний хватало лишь на одно — понимал, как правильно держать книгу: даже неполного знакомства с алфавитом хватало, чтобы не смотреть на текст вверх тормашками. Но сейчас этого было недостаточно…
К счастью, выручил Мирул — солдат оказался грамотным и громко просветил своих бойцов:
— «Бери». У него на лбу вырезано «Бери». Зачем так сделали? И кто это вообще такой?
— Рана, что у него на боку, похоже, от пехотного меча, — отозвался Люк. — Наверное, это тот самый, кого у ручья ваш латник подрезал. Раненого тащили за собой, пока не ослаб, а потом добили и закопали. Зачем на лбу вырезали такое, не знаю. Сэр страж, это темный был? А почему тогда ослабел от раны обычной? На них ведь все быстро затягивается.
Опять увы: я не умел отличать труп темного от трупа обычного человека. Ну что взять со стража-самозванца?! И Зеленый, зараза, хранит презрительное молчание — хоть бы шикнул разочек для приличия.
И опять выручил Мирул. Ожидающе уставившись на меня, он спросил:
— Можно я?
Ничего не понимая, кивнул, разрешая. Воин, достав из-за голенища широкий нож, распорол одежду на груди трупа, столь же уверенно вскрыл грудную клетку, с треском задрал пласт ребер, поковырялся в уродливом разрезе, покачал головой:
— Или это простой человек, или я чего-то не понимаю. Сэр страж, сами взгляните.
Стараясь не заблевать окрестности, подошел, склонился над трупом. Потроха как потроха — мокрые и противные. И попахивает от них плохо, несмотря на свежесть тела. Распрямился, кивнул, стараясь, чтобы голос был абсолютно уверенным, подтвердил выводы Мирула:
— Это человек.
Интересно — а как солдат это понял? Ох и невежа ты, Дан, и самое неприятное — скрывать невежество приходится…
— Это один из тех, кто напал на латников, — задумчиво произнес Люк. — Выходит, они все же люди?
На этот раз выручил горбун:
— Парень, человек — это не всегда хорошо. Демы вон тоже люди. Надо бы его рассмотреть — у демов всегда татуировки есть вроде бы.
— Не всегда, — возразил Мирул. — Те демы, которых шпионить к нам засылают, без татуировок обычно. Говорят, татуировки только у всех пиратов демовских есть, а остальные ими не отмечены или отмечены редко. До моря отсюда не близко — вряд ли это пираты.
— Тогда кто?
— А почему я должен знать — мое дело сэра стража голодным не оставлять и за лошадью его следить, — устранился от темы Тук.
— Раз это люди, то им убежища не требуются — весь день могли идти, — вздохнул Мирул. — Плохо, сэр страж: если здесь демы завелись, то совсем плохо получается…
— Догоним — узнаем, кто это, — заметил я. — Раз они простые люди, то мы должны с ними справиться. Судя по этому трупу, они даже доспехов не носят.
— Доспехи и забрать могли, — предположил латник. — Оружия ведь не оставили. Да и у наших оружие с доспехами забрали — лишь седла побросали, упряжь да плащ окровавленный. Но даже в доспехах не страшно — справимся. Лишь бы они к подмоге сильной нас не привели — осторожнее догонять надо.
* * *
После полудня мы вынуждены были свернуть с дороги — вслед за вражеским отрядом. Тех зачем-то понесло на юго-восток, а нам деваться некуда было — пошли вслед за ними.
После того ручья, где напали на наших разведчиков, местность, кстати, разительно изменилась. Если раньше растительность была по-северному уныла и по-горному скудна, то теперь мы чуть ли не в тропиках оказались. Высоченные лиственные и хвойные деревья, разноголосый щебет птиц, яркие бабочки иной раз в две ладони размахом крыльев, и даже какие-то лианоподобные растения, оплетающие стволы лесных великанов. Хоть ситуация и не располагала к анализу чудес местного микроклимата, резкая зональность удивляла и наводила на мысли, что здесь можно расположиться с большим комфортом, чем у горловины.
Если нам это позволят…
Несмотря на зеленое буйство, глаз не радовался. Угрюмо как-то здесь — даже бабочки кажутся пылью присыпанными. Или от нервного напряжения глаза все рисуют в серых тонах, или низкая облачность так действует. Или это особенность Межгорья…
Долго двигались по мрачному лесу. Несмотря на сумрак, ехали будто по хорошей дороге — между деревьями почти не росли кустарники, а травы и вовсе не было, если не считать редких кустиков папоротника. Но затем начался подъем, и вскоре мы выбрались на открытое место, поросшее сплошной массой какой-то древовидной колючки. К счастью, наши враги ориентировались здесь неплохо — ушли по удобной и широкой тропе. Ну и мы вслед за ними направились.
Без сюрпризов не обошлось, но благодаря наблюдательности Люка трагедии не произошло.
Внезапно остановившись, он опять спешился и, что-то осмотрев, подозвал меня:
— Сэр страж, взгляните. Только ни к чему не прикасайтесь.
Сперва я ничего не понял, но затем, разглядев тонкую бечевку, натянутую на высоте груди, начал подозревать нехорошее. Люк подтвердил мои слова, показав на замаскированную в кустах толстую изогнутую ветвь, на манер расчески обвязанную острыми колышками.
— Сэр страж, если за веревочку потянуть, то стопор освободится, и эта палка распрямится поперек тропы. Тот, кто здесь при этом окажется, получит в грудь кол, а то и пару. У нас такие ловушки на дичь ставят, но охотники знаки особые вокруг вешают, чтобы человек не напоролся. Здесь, похоже, не на дичь, а как раз на человека поставлено — даже обмазали кончики чем-то липким и вонючим, чтобы рана воспалилась. И поставлено недавно совсем — всего час назад некоторые колышки еще живыми ветками были.
Ничего не ответив, я отошел на несколько шагов, поднял увесистый плоский камень, размахнулся, швырнул. Бечевка с хлопком улетела в кусты вместе с освобожденным стопором, согнутая жердь с гулом вынеслась из ветвей, в конце траектории по инерции выгнулась, завибрировала, размахивая колышками, будто длинными когтями на костлявой лапе.
Подойдя к разряженной ловушке, потрогал деревянное острие, констатировал:
— Они знают, что мы здесь. Ловушку приготовили специально для нас. Не верю, что просто так задержались, возясь с ней. Люк, проверь следы. Внимательно их осмотри. Ты говорил, что их было семнадцать вначале. Сейчас должно оставаться шестнадцать плюс три наших латника. Проверь.
Следопыт возился недолго:
— Четырнадцать их сюда пришло — двоих не хватает. Точнее, хватает, да только они не по тропе пришли, а кустами, снизу откуда-то. И не одни были: к ним еще трое прибавилось — новые какие-то, не знаю откуда взялись. И ушли потом эти пятеро вслед за остальными — их следы поверх всех. И что хуже всего: наших латников вообще следов не видно — их обувку я хорошо запомнил. Простите, сэр страж, мы слишком быстро шли, и я не заметил этого. Двигался за главным следом и не углядел, как они куда-то подевались. Они обхитрили меня… обманули… Не могу я на ходу полном все подмечать, вот и попался… Надо назад вернуться, чтобы эту хитрость распутать.
— Ты не виноват — мы действительно шли слишком быстро. И еще: я заметил, что троп здесь много — целый лабиринт. И, судя по положению солнца, мы двигаемся по дуге, а не по прямой. Думаю, они специально вели нас длинной дорогой, а эта парочка, что откололась, воспользовалась короткой, к сообщникам выйдя. И латники наши вряд ли сбежали — кто-то их увел, значит, подкрепление у них было большим: не три человека. Кто-нибудь ведь должен был с нашими остаться?
— Все верно, — согласился Мирул. — Иначе они бы никак не успели подготовить ловушку. Она хоть и простая, но времени требует: найди жердь тугую, примотай к ней колышки, вырезанные из подходящего дерева, ступор фигурный приготовь и кол с зарубом, место найди удобное. И хитро разделились, раз мы этого не заметили, — наверное, на одной из полянок, камнями засыпанной: на них разве что увидишь… За нос они нас водят, сэр страж. И не пойму: откуда вообще узнали про погоню?!
Покосившись на солнце, я, думая о своем, ответил:
— Уже не так важно… Они здесь каждую тропку знают, а мы — будто слепые: где-то ошиблись, чем-то себя выдали. Обыграли они нас… Люк, мы останемся здесь, а ты бегом на вершину холма мчись. Без лошади — она по таким кустам быстро не пойдет. И не один беги: пяток ребят с тобой будет, для защиты. Там сверху осмотрись и подыщи место для ночлега хорошее и безопасное.
— Так до темноты еще очень долго ждать, — удивился Люк.
— Если мы пойдем за ними дальше, то неизвестно, куда они нас заведут. Это их лес, они здесь как дома, и их явно больше шестнадцати осталось. Мы ничего про них не знаем, а вот они могли сосчитать наши следы и теперь готовят новую пакость. Ловушки еще не так опасно, а вот засада… Нам потери ни к чему, а их может оказаться целая толпа. Да и будь их мало — не догоним: они здесь слишком уверенно держатся — каждую тропку знают. А мы как стадо баранов топчемся…
— А если назад уйти и потом с подмогой вернуться? — предложил Мирул.
— До темноты не успеем из леса выбраться, а я не хочу в нем ночевать. Мрачно там очень, к тому же, если вспомнить, как ловко они по тем тополям лазили… Нет, возле деревьев мы держаться не станем.
— Ваша правда, — согласился латник. — Позвольте совет дать: пускай Люк подыщет поляну, или речку сверху углядит — на берегу чистое место почти всегда найти можно. Озеро тоже сойдет, особенно если большое. Раз все так непонятно, то лучше у воды ночь провести — так надежнее. И позвольте с ним вместе сходить: зрение у меня тоже хорошее — четыре острых глаза лучше, чем два.
До вершины холма вроде не особо далеко, но прождать разведчиков пришлось больше часа. Об их возвращении догадались заранее — шума они производили немало. Слишком густые кустарники на склоне, и колючих среди них хватает — если зазеваешься, то придется освобождаться с болью и руганью.
Люк, первым вывалившись из зарослей, доложил:
— Сэр страж, мы сверху озеро очень большое углядели по ту сторону холма, и река там тоже имеется. А в том месте, где она в озеро впадает, замок стоит. Здоровенный замок — никогда таких огромных не видел!
— Замок или развалины замка?
— Не развалины — замок почти целый на вид. — Это уже Мирул доложил, выбравшись из кустов. — Но до него далеко, и с такого расстояния трудно подробности разглядеть. Башни стоят, стены тоже, но вроде пятна черные имеются, а это верный признак копоти от пожара. Но даже если сгоревшими стоят, то строили, похоже, очень добротно, раз не рассыпалось все, — серьезный замок и очень большой.
Развернув пергамент карты, я уткнулся в нее с умным видом. В отличие от «филькиной грамоты», оставшейся в наследство от сэра Флориса, эта карта была почти как настоящая: с попыткой соблюдения масштаба, с реками, озерами, поселениями и замками, различными местными ориентирами. Без лишних завитушек и украшений, предельно практичная. Но, увы, до карт моего мира ей было бесконечно далеко — я давно уже не понимал, даже приблизительно, где мы находимся.
Озеро… Больших озер в центральной части Межгорья целых четыре… если верить карте. Теперь реки… Все озера соединены реками между собой; несколько впадают в них, стекая с гор; и одна течет в сторону моря. Четвертое озеро окружено болотами, замков на западном берегу не отмечено, и сильно к востоку удалено. Если учесть, что крупных озер мы по пути не встречали, то вряд ли это оно — неизбежно должны были хоть мимо одного из троицы пройти. Значит, искомый замок на берегу одного из них. Что мы тут имеем…
Замков на берегах озер насчитывалось двадцать четыре штуки. Из них двадцать три крошечных, обозначавшихся маленькой башенкой с тремя зубцами, — такие мы уже встречали: простой дом с частоколом, а не крепость. Но вот двадцать четвертый на карте выделялся резко: большая башня с пятью зубцами, окруженная стеной. Как раз в районе устья одной из рек, объединявших три озера в единую гидросистему.
Большой замок… резко доминирующий над всеми… нигде на карте таких обозначений больше не было.
Свернув пергамент, я покосился в сторону вершины, хмуро произнес:
— Поздравляю, вы нашли главный замок Межгорья. И заодно — самое опоганенное место во всем Межгорье…
Переглянувшись, Люк и Мирул синхронно выдохнули:
— Мальрок!



Глава 13
Желанный Мальрок

Климат в Межгорье, как я уже понял, был очень неоднородным, зональным — это легко можно заметить по смене растительности. Вблизи горловины условия самые суровые, чем и вызвана тамошняя ботаническая скудость; но чем дальше к центру, тем условия становятся благодатнее.
В долине трех озер микроклимат был самым благоприятным — возможно, лучшим в Межгорье. Неудивительно, что именно здесь возвели самый большой и богатый замок: семья, им владевшая, контролировала плодороднейшие земли во всем краю. Здесь, на северо-западном побережье озера, холмы отошли от берега, уступив место гладкой равнине, формой похожей на широкий серп с куцей рукояткой. Каждый клочок этой долины был возделан: сады, огороды, поля, виноградники, загоны для скота, деревни и хутора, густая сеть дорог. Здесь даже ирригационные каналы имелись, правда, воды в них не осталось.
Спускаясь с холма, мы недолго петляли в лабиринте тропинок — вскоре выбрались на склон, покрытый виноградниками. Несмотря на то что за ними никто не ухаживал, гроздьев на лозах хватало, к сожалению, еще зеленых. Но это все равно порадовало — если нам повезет пережить это лето, то, возможно, полакомимся ягодами, еще и изюма впрок насушить можно.
Не нужно иметь орлиного зрения, чтобы понять: южные склоны всех холмов, возвышавшихся над озером, были покрыты такими же рядами виноградников. Культура эта капризная, негативно реагирующая на холод, и то, что она здесь процветает, зримо свидетельствует о мягкости климата. Внизу, на прибрежной равнине, куда ни глянь, можно рассмотреть зеленые пятна и прямоугольники полей — последние, несмотря на заброшенность, выделялись четко. Ни лесов дремучих, ни пустошей каменистых, ни скал — территория почти сплошь возделанная. Деревень и хуторов очень много: весьма урбанизированный край. Такой плотной заселенности я в этом мире еще не встречал, если, конечно, не вспоминать столицы Ортара.
Сколько здесь проживало людей до катастрофы? Десять тысяч? Пятнадцать? Двадцать? Вряд ли меньше. По меркам моего мира, просто смех, а по местным — очень даже серьезное население. Странно, что не видно городов, хотя парочка сел могла, наверное, называться городками — вокруг одного даже стена имелась.
Нужно быть полным дураком, чтобы не понять: это благодатный край, будто созданный для счастливой жизни и процветания. Если нам суждено выжить, то делать мы это будем именно здесь — я не верю, что во всем Межгорье найдется место лучше.
Имеются и минусы: нелегко здесь будет Люку — для охоты придется перебираться через холмы, к лесам. Зато рыбакам благодать — в таком огромном озере добычи должно хватить на всех. Противоположный берег плохо просматривается, а восточный край и вовсе угадывается смутно. Километров двадцать в длину — это минимум, и по ширине не меньше десятка. Виднеется несколько архипелагов и отдельных островов — все клочки суши ярко-зеленые от густых зарослей, со светло-серыми полосками пляжей. На одном вроде вырубки просматриваются и деревенька небольшая. Может, как раз рыбачья.
Озеро меня озадачило: его масштабы несколько не соответствовали словам герцога про: «…пять дней конному, если с запада на восток; а на востоке с севера до юга можно за два дня добраться…» Если верить карте, крупных озер по центру Межгорья должно быть четыре штуки. Пусть карта не дружит с масштабом и остальные окажутся меньше, но тоже должны быть приличными. Насколько я подозреваю, один «конный день» — это приблизительно тридцать — сорок километров. Если учесть наш путь сюда и то, что с вершины холма побережья моря разглядеть не получилось… Или герцог заблуждался, или учитывал лишь центральные области долины, наиболее благоприятные для земледелия, а скудные горные районы игнорировал.
Впрочем, задумываться о географических ошибках не стоит — пусть даже Межгорье в десять раз больше окажется, мне-то что с того? Слишком большое озеро? Ну так радоваться надо: чем больше озеро, тем больше в нем рыбы. Нам надо чем-то кормить людей, так что остается только благодарить небеса за такие географические неточности.
А вот на реке рыбакам, наверное, делать нечего: неширокая, с очень быстрым течением, богатая на бурные перекаты. Хотя могу и ошибаться — вдруг там форель косяками ходит или еще что-нибудь не менее деликатесное. Долину в холмах прорезала узкую, будто каньон, в озеро впадает стремительно, одним рукавом, и полоска ее вод тянется на километры от берега — эта светлая струя отлично просматривается сверху.
Здешним жителям река мешала — разделяя серповидную долину на две неровные части, препятствовала сообщению между берегами. Но народ это решил просто: я насчитал целых три капитальных моста. А еще жители научились использовать силу быстрых вод: они крутили колеса четырех мельниц, используемых для ирригации и помола зерна.
А здешние владыки еще и берега обрывистые научили на себя работать — для защиты замка приспособили.
Мальрок располагался на правом берегу реки, в районе устья. Таким образом, изгиб русла защищал его с востока и частично с севера, а озеро — с юга. Полностью открытым оставался лишь запад, но там, у подножия низкого плоского холма, на котором расположился замок, от озера был прорыт широкий канал — он лишь метров сорок недотягивался до реки, завязнув в скальном выходе. Но захоти осаждающие подобраться к стенам посуху, обломались бы: на этом перешейке возвышалась огромная квадратная башня, будто пробкой запечатывая проход.
В итоге замок фактически располагался на полуострове с узким перешейком — прямоугольником суши метров двести пятьдесят в длину и двести в ширину. Оставив перед водами реки, озера и канала полоски суши не более пятидесяти — шестидесяти метров в самых расточительных случаях, поднимались высокие стены из серого камня, образуя новый прямоугольник, грубо копирующий форму полуострова. Из его северо-восточного угла, будто черенок листа, отходила отдельная стена, связывающая башню, закрывающую проход, с основным укреплением. Стена эта была ширины неимоверной и с двух сторон украшена рядами зубцов. В ее чреве, судя по всему, пролегал туннель — единственная дорога в замок. Защитники крепости могли легко ее оборонять со стороны реки или со стороны канала, если там окажется неприятель. Ну и шастать туда-сюда по ней тоже могли без лишнего риска.
Башня, запирающая перешеек, была не единственной — я насчитал еще семь ее уменьшенных копий по углам и сторонам замка. И еще по центру поднималась парочка, соединенная друг с дружкой такой же монументальной стеной, как и та, что вела к башне перешейка: одна — огромная, вычурной архитектуры, видимо, сам донжон; вторая — тощая, но высокая, со шпилем наблюдательной вышки. Эти укрепления образовывали миниатюрный внутренний замок — обиталище аристократа и его семейки.
Окажись я захватчиком, пришедшим завоевывать эту землю, — взглянув на этот замок, пошел бы искать на озере местечко поглубже с целью покончить жизнь самоубийством. Я, конечно, не великий стратег, но даже минимальных познаний хватает, чтобы понять: при наличии сильного гарнизона эта крепость неприступна.
Даже издали можно было разглядеть, что стенки канала скальные, как и береговые обрывы, — нечего и мечтать проделать там подкоп. Разрушить укрепления метательными машинами? Думаю, имей я дивизион крупнокалиберных гаубиц, то все возможно, но вот без современной артиллерии… Да тут надо миллионы камней из катапульт и требушетов выпустить, чтобы засыпать этот замок. Иначе не получится — не верю я, что эти стены можно разрушить простыми булыжниками. Очень уж солидно выглядят. Конечно, дай время — падут и они, вот только времени уйдет столько, что девятилетняя осада Трои покажется пейнтбольным состязанием выходного дня.
Тараны? Единственное место, куда их можно направить, — башня, закупоривающая проход. Перед ней ров — неглубокий, узкий, но его все равно придется закапывать. Рогатки, ряды кольев, наверняка и ловушки там имеются, стрелы и дротики из амбразур, само собой, как и камни из катапульт обороняющихся, — трупов будет не счесть… Ну да ладно — к воротам как-нибудь машины дотащим, если не будем беречь солдат. А как дотащим, так и оставим их там, потому что гарнизон, сделав вылазку, легко их уничтожит. Почему? Да потому что трудно будет через тонкий перешеек все эти колья, каналы, ловушки и рвы под огнем подкрепления подводить. Эта теснота на пользу осажденным окажется — или трать золотые годы жизни на срыв берегов и засыпку канала (все под тем же обстрелом), или отказывайся от идеи воспользоваться таранами.
Распространено заблуждение, что в средневековых войнах самое главное — армия. Ерунда это: самое главное — деньги. Нет денег — не будет и солдат. Кормить годами ораву осаждающих никто не сможет — экономика не потянет. Выражаясь современным языком, возникнет «кризис неплатежей», который закончится или самороспуском армии, или даже ее бунтом, а то и перебежкой на сторону осаждаемых.
И что тогда остается? Остается тупой лобовой штурм, потому что другого выхода больше нет. Хватаем лестницы — и в бой. Вот тогда точно возьмем. Правда, есть одно маленькое условие: штурмующих должно быть не меньше миллиона. Именно столько потребуется, чтобы засыпать неглубокий ров на перешейке своими телами, вскарабкаться на высоченные стены по длинным лестницам и трупам неудачников, под огнем крепостной артиллерии и стрелков выжечь или выломать ворота в башне, по туннелю в недрах стены, в котором их будут убивать и с боков, и сверху, добраться до замка. А там, думаю, окажутся еще одни ворота или более хитрая преграда. Практически подземный бой, в темноте, в незнакомом месте… да там все мясом завалят, а из туннеля хлынет кровавая река.
По стене идти тоже не в радость: она ниже основных укреплений, и, перекрыв там выход, можно почти безнаказанно бить интервентов сверху — своим стрелкам там работать будет неудобно. Когда ворвутся в замок, как раз полмиллиона потеряют, ну и в замке придется потерять не меньше, пока перещелкают орешки всех башен под массированным обстрелом — внутри крепость устроена так, чтобы затруднять перемещение ворвавшихся вражеских отрядов и при этом держать их под перекрестным огнем.
Заморить голодом? Хорошая идея, если у гарнизона мало припасов. Только не стоит забывать, что блокировать замок с суши в сотню раз легче, чем с воды. Парочка стругов, проскользнув к его стенам под покровом ночи, пустит насмарку трехмесячное сидение осаждающих. А денежки-то при этом будут продолжать уходить…
Ну а если нечисть пожалует? О да! Я просто мечтаю увидеть, как бурдюк делает подкопы в сплошной скале или пытается дотянуться до гребня стены. Если дотянется, то размер его должен быть с пятиэтажный дом, при всех вытекающих последствиях: такую махину земля откажется держать без капитального фундамента. Прыгуны? Да они в лепешки расшибутся, не достав и до середины стен, — повиснут на них зелеными соплями. А я при этом буду стоять наверху и поплевывать им на головы. Даже стрел не стану тратить — они внизу сами от досады передохнут.
Великие боги! Да изнуренный половым созреванием школьник, до кровавых мозолей замучивший ладони, не хочет своей учительницы по пению так, как я хочу этот замок! В нем меня ни инквизиция, ни нечисть…
Да никто в нем не достанет! Он полностью неприступен! Он просто обязан стать моим!
Хотя насчет неприступности я слегка погорячился. Чем ниже мы спускались, тем очевиднее проявлялись нехорошие следы. В замке, который я уже практически считал личной собственностью, похозяйничали какие-то вандалы. Они смогли его взять! Эти негодяи сожгли ворота на перешейке, проникли внутрь, запустили пожар во все МОИ башни. Вокруг амбразур камни почернели от копоти, крыши обвалились, лишь местами уцелел каркас обугленных балок. На территории замка огонь уничтожил несколько строений и серьезно повредил остальные.
Как это могло произойти?! Ведь у армии не было времени для серьезной осады или подготовки грамотного штурма. Остается единственный вариант: замок не защищали.
В округе, кстати, тоже не все ладно: деревни чернели пятнами пожарищ; огонь поработал над мельницами, пристанями, церквами. Край был разорен, и ни малейших следов попыток восстановления не отмечалось. Некому восстанавливать: с приходом темных жители в панике рванули к горловине Межгорья, на выходе из нее безропотно подставляя шеи под тесаки армейских мясников. Некоторые особо хитрые пытались отсидеться здесь, и до них добрались перерожденные. Те, кто сумел и это пережить, пали под мечами ворвавшихся солдат.
Еще недавно богатый и процветающий край превратился в безжизненную тень…
Я, по сути, никто — беглец и чужак с более чем сомнительным статусом и весьма вероятными печальными перспективами. Все мои мысли до этого момента сводились лишь к одному: как прожить хотя бы один день. Никакой стратегии — голая тактика и непрекращающийся бег зайца по полям. У меня ведь не было определенного будущего, зато имелось немало врагов, готовых оставить вообще без любого будущего. Бежать, спасаться, укрываться, не высовывать носа — просто выживать: вот моя неизменная задача в этом мире. Я практически не думал о другом — некогда задумываться было.
А вот теперь, созерцая Мальрок и его окрестности, начал задумываться…
Безжизненная тень некогда процветавшего края? Могила прежних жителей и ловушка для тех, кто рискнет сунуть сюда свой нос? Территория, отданная на откуп непонятной бесчеловечной силе, упорно вытесняющей людей с обжитых земель?
Я это исправлю — я непременно сделаю Мальрок своим. Пусть еще не знаю как, но сделаю. В этом мире у меня появится настоящее убежище (да еще какое!). И это будет не та жалкая бетонная нора, в которой погань прятаться любит. Если у меня все получится, то от меня потом не только нечисть прятаться начнет — вместе с ней, в одном бункере, забившись в самый укромный уголок подземного сортира, Цавус засядет, дрожа как афроамериканец, угодивший на сборище скинхедов. С такой крепостью я им всем устрою кузькину мать — достало уже зайцем бегать от примитивных аборигенов, никогда в жизни не видевших туалетной бумаги!
Еще не знаю, как я это сделаю, но сделаю… Сделаю! Человек, у которого имеется такой замок, может считать себя владельцем авианосного соединения, а ведь я на достигнутом останавливаться не стану, ведь жизнь — это всегда и везде движение, а здесь тем более.
Теперь дело за малым — Мальрок должен стать моим.
* * *
Дорога, петляя по склону, будто специально проходила таким образом, чтобы возбудить алчность моей разбушевавшейся жабы: созерцать проклятый замок равнодушно она не могла. Я рассматривал Мальрок с самых разных ракурсов, кормя ненасытное земноводное все новыми и новыми подмеченными мелочами. И ничего вокруг больше не замечал. Но все прекрасное имеет свойство заканчиваться — склон сменился равниной, и деревья огромного сада скрыли жемчужину фортификационного искусства от моих жадных глаз.
К счастью, я не окончательно спятил и отдавать приказа о немедленной вырубке мешающей взгляду флоры не стал. Даже, немного придя в себя, проявил интерес и к другим деталям пейзажа. В частности, оценил сад и пришел к выводу, что кое-какой урожай здесь собрать можно: краснели спелые вишни, среди листвы зеленели яблоки, груши, сливы и что-то похожее на мелкие персики. Птицы, зверье и насекомые, пользуясь отсутствием людей, резвились здесь без опаски, но все уничтожить не смогли. Учитывая то, что сад этот далеко не единственный, можно рассчитывать на витаминную прибавку к рациону.
За садом дорога свернула к деревне. Увы, здесь порадоваться оказалось нечему. Солдаты поработали не так тщательно, как возле горловины, но все же не поленились. От пары десятков дворов с жилыми домами и хозяйственными постройками остались лишь два сарая у околицы и каменные стены кузницы — крышу ее уничтожил огонь. Вонь разложения доказывала, что где-то рядом, возможно, остались ее жители или, что вернее, те из жителей, которые дотянули до прихода армии, — она-то их и упокоила.
Хозяйственный Тук обратил мое внимание на луговину, спускающуюся к реке:
— Сэр страж, сено вон заскирдованное стоит. И скирдовали его уже по этому году — явно не прошлогоднее. Получается, кто-то баловался здесь косой. Неужто перерожденные?!
— Может, и они… Помнишь тот бой, на переправе? Они ведь прибыли сюда верхом, а лошадей чем-то кормить надо.
— Да помню, конечно, — как такое забудешь. Неужто перерожденные косили? Не верю в такое… Наверное, демы на них поработали. А лошадки те у них потом померли сами собой, все до единой. Загнаны были страшно, я такого даже не видел никогда — пот густой выступал, будто масло.
— Что ты сказал?!
— Да говорю, шкуры у них в поту были. Пот густой, лоснящийся — не видел я такого никогда.
Ты, Тук, не видел, а мне вот доводилось. Это что же получается: инквизиторы и перерожденные используют одинаковый метод быстрого конного передвижения? Очень уж похожие симптомы… Да и твари из Мальрока невероятно быстро прибыли тогда. Хотя все равно не верю, что от самого замка скакали, но если от горловины, галопом, без остановок, на «ускоренных» лошадях, то успеть за ночь могли. Не верится, что карающие с темными шашни крутят, но запомнить надо: звоночек интересный. Странно, что епископ об этом не вспомнил тогда, при нападении на реке. Или не видел тех лошадей после боя у брода? Наверное, так — не до того ему было…
Или и он что-то скрывает… здесь никому полностью верить нельзя…
Тук, не выдержав, обогнал авангард, спешился, бросился в руины кузни, оттуда довольно выкрикнул:
— Да здесь наковальня осталась, и инструмент кое-какой нашелся! Только рукоять на молоте сгорела!
— Вернись назад! — прикрикнул я. — Поодиночке не бродить — не забывайте, где мы!
Мирул, подъехав, тихо уточнил:
— Сэр страж, что вы задумали? Хотелось бы знать, к чему готовиться.
— Я думаю, вы уже поняли, что пропавших людей нам никогда не найти с такими силами. Этот лес за холмами надо обкладывать со всех сторон, крупными отрядами, иначе толку не будет. Переночуем в долине — и отправимся на север по дороге, что ведет от Мальрока: если верить карте, она неподалеку пересекается с той дорогой, по которой мы двигались до того, как свернули в лес. Выступим утром и до темноты спокойно успеем добраться до скалы, на которой провели прошлую ночь.
— Где вы намерены разбить лагерь?
— Думаю, в замке. Желательно в башне какой-нибудь ночь провести.
— Дело, конечно, ваше, да только в башнях огонь погулял. Стены пощадил, но внутри вряд ли что от перекрытий осталось. И опасно может быть — мало ли что на голову упадет в таких руинах.
Захваченный идеями о быстром восстановлении замка, я уточнил:
— Если внутри все сгорело, отремонтировать башню можно?
— А почему нельзя? Если каменные опоры под балки остались, так надо балки новые вытесать и установить. А потом уж полы настилать, лестницы ставить. Работы, конечно, немало, но ничего невозможного в таком деле нет. Даже если опор почему-то не осталось, так каменщики новые поднимут — среди иридиан разные мастера есть. Вы что, подумываете замок восстановить?
— Да, — не стал я запираться.
— Это хороший замок. Сильный. Даже у короля Ортара не такой защищенный — я и не припомню, чтобы подобные встречал. Хотя на границе есть парочка серьезных, но поменьше они. Еще, говорят, в Империи бывают крепости неприступные, но, может, и врут. Теперь понимаю, почему Межгорье король толком подчинить не смог: попробуй здешних баронов выковыряй из таких твердынь. Вот только великоват замок — под такой хотя бы душ триста надо в гарнизон, чтобы везде поспевать.
— У нас около трехсот дружинников, латников и ополченцев — как-нибудь удержим.
— Если армия невелика будет и без осадных орудий — то конечно. А против большой, с инженерами, не хватит нас.
— Починим крепостные машины и еще посмотрим, чья возьмет. А насчет ночлега: если не найдется внутри удобного укрытия, то расположимся между каналом и стенами — на нас тогда лишь с одной стороны напасть смогут.
— Со стен тоже могут, — возразил Мирул. — Страшновато, если откровенно: ведь это же сам Мальрок. Мало ли что там завестись могло.
— Как доберемся, я осмотрю замок. Если там что-то завелось, то Зеленый почует.
— Это хорошо — ребята успокоятся. Не одному мне сейчас страшновато: все боятся.
* * *
Еще один сад; на большой яблоне болтается гниющий труп с отрубленными руками и ногами. Еще один труп прямо на дороге — месиво из зловонного мяса и раздробленных костей. Меж деревьев замечаю рыжее пятнышко. Останавливаюсь, поднимаю арбалет. Кошка, всего лишь кошка. Один из дружинников пытается ее подманить, но она, посматривая испуганно-недоверчиво, медленно пятится — и вдруг, сорвавшись с места, стрелой исчезает в зарослях.
За садом дорога выходит к реке, дальше вдоль берега тянется к замку. Вода, стиснутая каменными берегами, шумит на бурном перекате, вздымаясь бурунами у валунов. По правую сторону начинается поле — какие-то сорняки вперемежку со стеблями недоспевшей ржи. Тук оживляется, начинает громко рассуждать о перспективах сбора такого самовольного урожая. Видимо, посеяли здесь еще до начала фатальных событий, а потом уже некому было собирать урожай, но спелое зерно, высыпаясь, прорастало само.
Я почти не прислушивался к его словам — жадно смотрел вперед, на приближающийся замок. Он уже начинал нависать над нами с высоты плоского низкого пригорка и приземистой башни, прикрывавшей перешеек. Учитывая примитивность местной инженерии, башня — интересное сооружение, надо бы подробнее изучить ее начинку. При таких габаритах вряд ли возможно найти балки, перекрывающие ее от стены к стене. Наверняка внутри несколько секций — по сути, пучок отдельно выстроенных башенок, соединенных друг с дружкой. Хотя, может, и ошибаюсь — в архитектуре я не силен.
Невтерпеж осмотреть каждый камешек этой цитадели — едва сдерживаю себя, чтобы не начать нахлестывать коня. Поле закончилось перед рядами рогаток и кольев. Никто их не рубил, не выворачивал из земли, не жег — королевские солдаты спокойно прошествовали по единственному проходу, оставленному среди этих укреплений. Он не вел прямиком к воротам — делал два изгиба, чтобы нападающие вкусили все прелести перекрестного обстрела. Но следов боя нет — ни трупов, ни обломков стрел, ни пятен крови на отесанном дереве.
Сдали замок без боя, как и предполагал.
Перед башней лежало несколько грубо сколоченных длинных лестниц. Одна из них стояла, прислонившись к стене, метра три не доставая до парапета. Понятно, почему их побросали — солдаты ошиблись с определением размеров и не смогли забраться наверх. Они не стали наращивать осадных приспособлений, а поступили проще: подожгли ворота. От них осталась лишь груда железных полос, кованых гвоздей и обугленных деревяшек. Решетки здесь не было, и потому больше ничто не препятствовало нападающим — они зашли внутрь и предали Мальрок огню.
Спешившись, мы повели лошадей под уздцы — им очень не хотелось заходить в закопченный туннель, воняющий гарью и разложением.
Ничего, главное — стены целые. Восстановим все, обязательно восстановим.
Прям сглазил — перед вторыми, внутренними, воротами в стене туннеля светлел пролом. Откуда он взялся??? Как вообще смогли сюда затащить таран?!
Остановились, занялись осмотром. Быстро разобрался, что здесь раньше была узкая калитка. Солдаты, видимо выполняя приказ офицеров, попытались обрушить туннель в этом месте, но, устав бороться с каменной кладкой, оставили эту затею, едва начав. Изучив сколы на камнях, я понял, что Мальрок, увы, возведен не из гранита, а всего-навсего из плотного серого известняка. Хотя тоже неплохо — на вид крепкий камень. И еще кое-что заметил: каждый блок был просверлен насквозь, и в отверстия вбиты какие-то неровные темные штыри, скреплявшие блоки в единый монолит.
Потрогал оголившийся из-за действий солдат штырь, удивился его странной холодности — это точно не дерево. Достал нож, провел лезвием — в темной поверхности остался сверкающий след. Металл — какой-то белый металл. И очень мягкий. Отрезав чешуйку, изучил, протянул Мирулу. Тот, покрутив ее в пальцах, хмыкнул:
— Свинец. Правду, значит, говорили.
— Ты о чем?
— Да те солдаты, которые из Межгорья выходили, рассказывали, что нечего даже думать развалить стены Мальрока. Они пытались, да не вышло ничего. Кладка просверлена повсюду во многих местах, в отверстия эти забиты штыри из мореного железного дерева, а где промежутки остались, свинец залит. Он, когда застыл, скрепил все получше раствора, хотя раствора здесь тоже не жалели. Хитро придумано, да только разорительно очень — даже если такое сделали лишь с этой башней и стеной, которая к ней ведет, то все равно свинца потребовалось очень много: целое состояние. Да и дерево железное стоит немало — его ведь из-за моря привозят.
— Слышал я, что в Межгорье свинца и меди полно, — прогудел Тук.
— Враки, — отмахнулся Мирул. — Никогда не слышал, чтобы межгорцы торговали металлами. Вином, изюмом, мехами горного горностая, жемчугом речным — это слышал. А будь у них свинца и меди много, обязательно бы приторговывали.
— Да кто их знает — может, только для себя добывали, не любили заниматься таким делом. Где бы они иначе столько свинца взяли?
Я, прислушиваясь к диалогу, сделал для себя еще один узелок на память: возможно, где-то в Межгорье имеются источники меди и свинца. А раз так, то и цинк наверняка тоже имеется — он с такой парой любит сожительствовать. А там, возможно, и еще что-нибудь интересное отыщется — полиметаллические руды фактически половину таблицы Менделеева содержат. А мне понадобится сырье. Много сырья, чтобы восстановить Мальрок и развивать свою цитадель.
Начинаю думать как настоящий аристократ… дичаю помаленьку. Или приспосабливаюсь.
Из пролома выбрались на пространство между замковой стеной и каналом. Здесь тоже тянулись ряды кольев и рогаток, причем некоторые серьезно порублены или повалены — солдаты использовали их на дрова для своих костров. А теперь мы пустим в дело остатки, уже для себя: удобное место для ночлега. Плохо только, что к воде здесь не спуститься, — мешает скалистый обрыв трехметровой высоты. Но веревки есть, кожаные ведра тоже имеются — лошадей и людей как-нибудь напоим.
Оставив отряд заниматься хозяйственными хлопотами, отправился на исследование замка. Охраны не брал — не хотел делать это толпой. Зеленый вел себя спокойно, значит, нечисти здесь, скорее всего, нет, а кроме нее, я почти ничего не боюсь (разве что инквизиторов и ядовитых пауков).
Совсем без эскорта улизнуть не удалось — меня бы попросту не поняли. Пришлось брать Тука, но против его компании я не возражал. Забавный мужик, и неглупый, в бою тоже неплох. Нечисти здесь, может, и нет, но нам ведь не только нечисть опасна. И хотя под боком хорошо вооруженный отряд, но, пока добегут, спасать уже будет некого, — вдвоем вернее.
* * *
Под ногами хрустят осколки фарфоровой посуды; ветер треплет кусок шелковой ткани, углом втоптанной в навозную лепешку; худая ворона остервенело поклевывает человекоподобную груду мерзости, раскачивающуюся в железной клетке, подвешенной на стене башни. Едкий запах гари, сладковатая вонь разложения, где-то неподалеку пронзительно скрипит дверь на ветру, нос щекочет пыль, выдуваемая сквозняками из закопченных амбразур.
Мальрок…
Попугай, в очередной раз чихнув, мрачно заметил:
— Как-то здесь невесело.
— Это ты верно подметил, — согласился Тук. — На кладбище и то повеселее будет. Сэр страж, может, вернемся? Чего нам по этим развалинам лазить? Того и гляди ноги переломаем. Вон птица ваша спокойна, будто баран на вертеле, а она бы погань сразу почуяла.
— Раз опасности нет, то и бояться нечего — осмотримся получше. Хочу прикинуть, много ли работы нам здесь предстоит.
— Что за работа?
— Да восстановить все хочу и осесть здесь.
— Это вы хорошо задумали, но только дело нелегкое. Хотя если для начала вход починить, а уж потом остальное потихоньку ремонтировать, то справимся как-нибудь. В крепость такую погани трудно забраться будет — вода чуть ли не со всех сторон. Она, конечно, если припечет, и воды не убоится, но все равно для нас удобно. И обрывы опять же каменные — никак не подрыть стен. А уж пробить их ни один бурдюк не сумеет — сами видели, сколько железного дерева вбито и свинца в них залито.
Слушая Тука, я заглянул в дверной проем — внутренности очередной башни не отличались от предыдущих: скопище обрушившихся обгоревших балок. Наверху темнеет пасмурное небо: крыша тоже обвалилась.
Прикинув, что опасно зависшего хлама у входа не наблюдается, осторожно сделал шаг, еще один. Под ногами захрустел раздавливаемый древесный уголь, звякнул четырехгранный согнутый гвоздь, а затем вдруг затрещало, задрожало. Я, не успев среагировать, с криком полетел в подпол, уже, если не ошибаюсь, в третий раз провалившись за свою местную карьеру.
Не в одиночестве лечу: в компании с обломками обгорелых досок и балок, утыканных разнокалиберными железными гвоздями разной степени искривленности. Вот сейчас все вместе приземлимся, и тогда, глядишь, пригодится регенерация ускоренная…
Подпол в башне оказался основательным и, следовательно, к моему сожалению, отличался большой высотой помещения. Так что, упав, я едва вновь не сломал свои многострадальные ноги и коротко, но очень емко высказался по поводу произошедшего выражениями, в этом мире неведомыми, а в моем не относящимися к цензурным. Но, что интересно, особо не перепугался. Ведь даже к плохому легко привыкнуть, а я уже подметил, что все мои конфликты с полами пока что не приводили к серьезным последствиям.
Сверху приглушенно донесся крик Тука:
— Дан! Сэр страж! Вы живы?! Погодите там маленько — сейчас помощь примчится: я уже покричал, чтобы веревки тащили! Ну ответьте же!
— Жив я, жив — не дождетесь, — буркнув, рискнул приподняться.
Я в подвале, что неудивительно. Единственный источник света — дырка, оставленная моим телом в потолке, — не справлялся с внушительным объемом работы: помещение, похоже, очень велико. Не просто занимает пространство под башней, а за его пределы выходит. В сумраке смутно просматриваются какие-то колонны, арки, непонятные огромные цилиндры вдоль стен.
Не рискуя обследовать помещение в темноте, дождался, когда наверху зашумит подоспевшая подмога, и крикнул:
— Не надо веревку — факел скиньте зажженный. Хочу осмотреться здесь получше.
— Так и без факела можно подсветить, — радостно заявил Тук.
Вслед за его словами послышался треск, на голову посыпалась труха. Заметно посветлело — горбун вывернул одну из плах пола. Когда вторую оттащил, стало вообще комфортно — я наконец смог окинуть взглядом весь подвал.
Первое впечатление не обмануло: и впрямь большой. По сути, состоит из четырех помещений: круглое, непосредственно под башней, и три прямоугольных, примыкающих с трех сторон. Загадочные цилиндры у стен оказались огромными бочками; в одной из арок на крюках, вбитых в потолок, болталось несколько холщовых мешков и кожаных свертков. Больше ничего интересного не наблюдалось — пустовато здесь.
В пролом спикировал Зеленый, завис вертолетом на несколько мгновений, привыкая к сумраку, затем уверенно приземлился на плечо и, алчно уставившись на бочки, выдал:
— Наконец-то с жаждой окончательно покончено! Ох и работенка нам предстоит — бедная моя печень!
— Что там? — сверху крикнул Тук. — Не молчите же!
Я полностью доверял чутью попугая в двух вопросах: он был непревзойденным специалистом по погани и безошибочным детектором алкоголя. В данном случае о погани не могло быть и речи:
— Это винный погреб. Бочки здоровенные и, похоже, не пустые. Или не все пустые. Странно, что солдаты их не разломали, — может, они не нашли входа в этот подвал.
— Запросто, — согласился Тук. — Уж солдаты бы досуха вылакали — они такие: все выжрут, лишь бы нам не оставить. При пожаре выход могло завалить, вот и не заметили. А еды там нет какой-нибудь? Вдруг и зерно найдется? Хотя зачем еда, если вина полно…
— Сейчас проверю.
В мешках оказались вязанки какой-то сухой травы с приторным запахом. Кожаные свертки тоже не порадовали — простая сыромятная кожа, свернутая очень туго. Для чего ее здесь развешивали, непонятно — лучше бы пожрать чего припасли. Обстучав одну из бочек рукояткой ножа, убедился, что она заполнена доверху. С ее соседкой все обстояло аналогично, а остальные я проверять не стал — даже этой парочки нам должно хватить на недельную пьянку.
Затем, к величайшему сожалению Зеленого, я по веревке выбрался наверх, а вместо меня в подвал спустилась пара дружинников — помещение надо исследовать детальнее. При этом не забыл предупредить вояк, чтобы к бочкам не прикасались. Они, конечно, люди опытные и дисциплинированные, но даже вышколенная армия в присутствии вина способна деградировать в считаные часы, если офицеры дадут слабину.
Тук замазал мою скулу какой-то липкой едкой гадостью — при падении я заработал глубокую царапину. Порванные на коленке штаны заменить было нечем — женщины зашьют, когда вернусь, да и в гардеробе покойного сэра Флориса есть другие. Ничего, похожу пока оборванцем. Еще раз строго-настрого запретив прикасаться к винным бочкам, отправился дальше — к калитке в крепостной стене. За ней оказался выход к берегу озера — здесь имелась вырезанная в скальном обрыве лестница, выводившая к каменному причалу. Из воды торчали борта и мачта затопленного струга — видимо, солдаты прорубили днище. Хорошо, что не сожгли, — восстановить суденышко несложно. Даже парус сохранился: заделывай дыру — и вперед.
Чуть дальше, уткнувшись кормой в берег, замерла маленькая весельная лодка. Похоже, ее просто вынесло волнами. Подошел, осмотрел — ничего интересного, но никаких повреждений нет: можно хоть сейчас пользоваться.
Погреб, набитый винными бочками, запасы кожи, струг и лодка — неплохой список трофеев за столь короткое время. В замке видел немало других ценностей: металлическая рухлядь и приличные вещи вроде посуды; штабель досок, пощаженный пожаром; веревки, тряпки, поломанные стрелы и болты — множество мелочей, которые можно использовать в хозяйстве. Складывалось впечатление, что солдаты сильно торопились и не успели уничтожить все подчистую. Наверняка и в окрестных деревнях есть возможности неплохо поживиться, а еще имеется урожай в садах и виноградниках, злаки на запущенных полях — пусть по колоску, но немного зерна получить с них получится.
Даже не будь здесь замка, я бы решил остаться именно на этом месте. Удобная долинка, надежно защищенная от погани самой природой, с плодородными землями на ровных полях и пологими южными склонами холмов, будто созданными для виноградников.
А с замком ценность этой долины возрастала стократно. Теперь остается переночевать и как можно быстрее возвращаться в лагерь, чтобы привести сюда всех. Мне очень хотелось сделать это без лишних задержек: не будь истории с нападением на разведчиков, приказал бы двигаться прямо сейчас — ночью. Я готов вообще не спать, лишь бы поскорее заселить Мальрок.
Но приходилось считаться с риском.



Глава 14
Кое-что о ночлегах в проклятых замках

Памятуя о том, что наш неведомый враг невероятно ловок, мы расположились на повороте канала, там, где он почти под прямым углом заворачивал к перешейку. Если таинственный акробат-ниндзя умеет лазить по стенам с такой же легкостью, как и по деревьям, то здесь ему ничто не обломится — от нашей стоянки до угловой башни метров сорок. Воины натаскали обгорелого дерева из замка, используя его, укрепили ограждения из рогаток и кольев с двух сторон от лагеря, а с остальных нас защищала вода под приблизительно трехметровым скальным обрывом.
Если кто-то решится нанести нам ночной визит с недобрыми намерениями, ему придется атаковать нас со стороны перешейка или вдоль длинной замковой стены. И в том и в другом случае противнику придется двигаться по узкой полосе, насыщенной рогатками, кольями и ямами. Не имея ночного зрения, быстро там продвигаться можно, но недолго — в лучшем случае переломаешь ноги.
Рассевшись вокруг огромного костра, мы поужинали похлебкой, приготовленной из крупы и парочки диких уток, подстреленных Люком на берегу озера. Работая ложкой, я унюхал знакомый аромат — так пахла та трава, что хранилась в винном погребе. На мой вопрос Тук ответил, что это здешняя ценная специя — помимо кулинарии, ее еще используют для окуривания винных бочек, так что находка не бесполезная.
К сожалению, продовольствия в подвалах солдаты не нашли, хотя оставалась надежда, что оно, возможно, обнаружится в других подземельях — мы не смогли исследовать все уголки Мальрока из-за сильных разрушений.
За едой народ вовсю трепался, а я грел уши, помалкивая: интересно было узнать мнение вояк по поводу замка и перспектив его восстановления. Людям Мальрок понравился — даже самый плохой солдат хоть немного в фортификации разбирается, а плохих здесь не было. Богатые окрестности понравились еще больше — все как один считали, что искать другое место смысла нет: раз самое богатое баронство Мальрока располагалось именно здесь, то и нам тут не грех остановиться.
Единственное, что смущало всех без исключения, — дурная слава Мальрока и зловещие следы недавней зачистки. Истерзанные тела в железных клетках; гарь и пепел; кровь на стенах. В исполинском кострище под восточной стеной нашлись многочисленные обгорелые кости и детали амуниции — некоторых из этих людей сожгли прямо в доспехах. Солдаты, жадные до трофеев, отказаться от столь дорогих вещей могли лишь в одном случае: они были надеты на тела перерожденных, — в силу здешних суеверий такие предметы не пользовались спросом у мародеров. В принципе учитывая живучесть тварей, даже самый крепкий панцирь в процессе убиения владельца мог получить столь серьезные повреждения, что самые жадные жабы начнут воротить от него нос, так что в обычае присутствует разумное зерно. С другой стороны, трудно рубить труп, закованный в металл, — топоры иззубришь, да и нелогично.
Хотя в этом мире люди не всегда действуют логично… как и в моем.
В целом, несмотря на мрачный ореол места, никто не возражал против идеи здесь обосноваться. Значит, по возвращении в лагерь мне не придется подавлять зарождающегося бунта, а то, признаться, беспокоился сильно, что люди в штыки воспримут саму идею поселиться в проклятом замке.
С другой стороны, после потери группы разведчиков даже самой мнительной бабе захочется обосноваться в надежнейшем месте Межгорья, а лучше Мальрока мы пока что ничего не нашли, да и вряд ли найдем.
* * *
Проснувшись, я не сразу понял, что не сплю, — происходившее походило на приснившийся кошмар. Чьи-то руки с невероятной силой обхватили мое тело и крепко зажали рот. Они уверенно тащили куда-то, а я мог лишь бороздить землю каблуками — вырваться из этого сложного захвата было невозможно.
Это называется приплыли: меня похищают из охраняемого лагеря, перед носом у двух дюжин профессиональных воинов! А я даже пискнуть не могу!
И вдруг уши уловили божественный звук: Зеленый, ночевавший на бревнышке баррикады, захлопал крыльями и тревожно заорал:
— Караул! Честного человека грабят!
Не совсем, конечно, в тему, но тревогу все же поднял.
Зазвенела амуниция, кто-то выругался, звякнул чем-то железным. Мой похититель заторопился, рванулся, ослабил хватку. Едва рот немного освободился, я сдавленно выкрикнул:
— Тревога!!! Да бейте же его!!!
В следующий миг земля ушла из-под ног, и я после короткого полета рухнул в канал. При падении похититель и вовсе разжал хватку, лишь моя правая ладонь осталась в его лапе. Еще не вынырнув, я вытащил из-за голенища нож, от души полоснул по вражеской конечности, но высвободиться не смог. Едва вырвавшись на поверхность, заработал удар по макушке, от которого потемнело в глазах, а потом нож пришлось выпустить — этот гад мне чуть руку не раздавил.
Я не прекращал попыток сопротивления, но тщетно — это все равно что голыми руками с экскаватором драться. Обе моих ладони стиснула лапа неведомого врага, и при этом он легко плыл куда-то по каналу, буксируя меня будто баржу. Темень кромешная — низкие тучи закрыли небо, да еще и дождик мелкий срывался. Рассмотреть противника я не мог — просто темная фигура, вроде вполне человеческая. Но у человека не бывает такой силищи!
Если это перерожденный, то что его делает таким могучим? Загадочное темное или черное сердце? Так у меня оно тоже установлено — почему же я в сравнении с ним будто рахит на фоне тяжелоатлета? Но рассуждения эти к положительным сдвигам не приводили: сопротивляться не получалось.
Ноги уперлись в дно, заскребли по камням. Похититель вздернул меня, потащил по мелководью к темнеющему берегу — мы, оказывается, успели добраться до озера. Вытащив меня на сушу, неведомый здоровяк отобрал меч, не вынимая его из ножен, отбросил в сторону, после чего отпустил меня, оставшись стоять на месте. Наверное, думал, что без оружия я не опасен, и решил расслабиться.
Мне действительно не улыбалось воевать против такого монстра голыми руками, но это дело можно поправить. Всем своим видом показывая, что сильно оглушен тем ударом по голове и вымотан «морской прогулкой», я, пошатнувшись, припал на колено, ухватил увесистый окатанный булыжник, резво развернувшись, запустил его в широкую морду похитителя. Тот так и стоял на урезе воды, шагах в трех позади — промахнуться было трудно.
Я не промахнулся, но враг успел среагировать — отклонился. Недостаточно резво — камень все же зацепил вскользь. Не давая ему времени опомниться, продолжая разворот, я уперся руками в землю и от души заехал ему распрямившейся ногой по голени. Такой подсечкой и слона можно с ног сбить, но этот бугай, похоже, в землю врос — я чуть не заорал от боли: показалось, что поломал подъем стопы. Видимо, конечности до сих пор не до конца оправились от инквизиторских шалостей.
Громила нагнулся, протягивая лапы: или, как прежде, скрутить собрался, или всерьез покарать. Я, плюхнувшись на спину, снизу вверх впечатал ему пяткой в нос. Тут же выяснилось, что немотой похититель не страдает — охнул он весьма жалостливо, отшатнулся, попятился назад, зажимая ладонями свой пострадавший пятачок. Новым ударом я его подловил на отходе — той же пяткой заехал по коленке опорной ноги.
Нет, в землю этот человекослон не врос, хотя и укоренился прилично: упал не подрубленным деревом, а пытаясь до последнего удержать равновесие. Вскочив, я размахнулся увесистым камнем, намереваясь развить успех: ведь бить лежачего противника гораздо удобнее, чем стоящего. Неблагородно, конечно, но нам-то, плебеям, что с этого? Увы, продолжить мне не дали: приятный женский голос, не испорченный даже грубым приказным тоном, громко произнес:
— Стоять! Или я тебе стрелу в спину выпущу!
Замерев на месте, я резво размышлял, что мне следует делать: продолжить начатое; прыгнуть в воду, пытаясь на мелководье спастись от стрелкового оружия, или развернуться для ознакомления с новым действующим лицом. Между тем инициатива стремительно уходила из рук — поверженный противник поднялся и с недовольным сопением вывернул мне руку, заставив отпустить камень. К моему удивлению, только сейчас я понял, что ростом тот на полголовы ниже, и даже то, что в плечах пошире, не тешило самолюбия: меня утащил какой-то коротышка.
Все тот же голос уверенно заявил:
— Шобо, тащи его к ним. А ты не вздумай шутить — от наших стрел убежать не сможешь.
«От наших»? Получается, их несколько? Или эта сладкоголосая особа блефует?
Обернулся, подталкиваемый коротышкой в спину, зашагал к береговому обрыву, на его темном фоне с трудом различил три фигуры: одна — невысокая и стройная, две другие — весьма солидные. В руках у парочки и впрямь длинные луки.
Куда же меня угораздило попасть? Судя по силе коротышки, это вряд ли нормальный человек. С другой стороны, я его сумел немного потрепать без оружия — если вспомнить Йену, то у меня и одного шанса на миллион против таких, как она, не будет в подобной ситуации. Или это какой-то неполноценный темный? Разное с ними бывает — в свое время я упокоил сразу парочку, в бою у брода. Хоть и сам выжил при этом лишь частично, но их прикончить успел.
Женский голос… Эх, как же плохо, что темень кромешная: небо в тучах — ни лун, ни звезд. Очень хочется взглянуть на ее волосы — если они рыжие, то я влип еще круче, чем предполагал. Рыжая Смерть: запомнился рассказ солдата про эту змеюку. Уж она-то наверняка полноценная перерожденная, не слабее Йены. Не доведется мне обживать Мальрок — от таких серьезных личностей живым не уйти.
Коротышка довел до обрыва, где обнаружилась узкая тропинка, судя по ступеням, рукотворная. Днем, когда с противоположного берега канала рассматривал окрестности, заметить ее не смог — видимо, так ловко вписана в пейзаж, что взглядом за нее не зацепишься. Значит, мои похитители хорошо знают эту местность, раз в темноте нашли потайную тропку.
А кто может знать окрестности лучше хозяев?
Уж не занесло ли меня к последним представителям династии Мальроков?!
Закричать? А смысл — мой отряд остался на другом берегу канала. Лодка там есть лишь у причала, причем маленькая, а оббегать по суше через перешеек долго. С другой стороны, от перерожденных мне в любом случае ничего хорошего не обломится, так что задерживаться здесь строго противопоказано. Чем раньше распрощаюсь, тем лучше. Да только как сбежишь, если их четверо, с луками наготове и киборгом-коротышкой. А я после неудачной подсечки еще и хромаю теперь. Где-то по правую руку тянется канал. До него отсюда рукой подать — за такое время далеко меня утащить не могли. Вряд ли больше полусотни метров. Если резко рвануть, то секунд за семь-восемь можно добраться и сигануть вниз. Там, если что, буду нырять и плыть под водой, пока не доберусь до поворота, или под обрыв спрячусь, чтобы сверху стрелами не достали. Правда, их молчаливый бугай, наверное, тоже за мной прыгнет, а там у него все козыри — камней не найти; и хитрых приемов в воде не продемонстрируешь.
За размышлениями время тянулось быстро — не успел опомниться, как оказался на вершине берегового обрыва. Здесь приуныл еще больше: нас дожидались еще четыре мрачные фигуры с луками в руках: на фоне неба их силуэты я разглядел еще с последних ступеней. Мне и до этого в драке ничего не светило, а уж при таком количестве противников…
Дан, если выживешь, немедленно изучи какое-нибудь секретное кун-фу, чтобы не оставаться дураком в подобных ситуациях!
Кун-фу пока в загашнике-то не было. Земной опыт занятий спортом и короткий тренинг перед заброской позволяли сделать вывод, что единственный способ выбраться из этого положения если не победителем, то хотя бы не инвалидом первой группы, называется «очень быстрый бег». Увы, местность наверху ровная, луки эти ребята держат умеючи, а еще коротышка в затылок дышит, контролируя каждое движение. Не разгонишься при таких стартовых условиях…
Далеко справа донеслись крики команд — там мои вояки суетятся. Не помогут они сейчас — между нами глубокий канал с отвесными обрывами берегов: придется рассчитывать только на себя.
Кун-фу нет, оружия тоже нет, но зато есть восемь противников — вооруженных и опасных. Что мне остается? Да ничего… Разве что попробовать заговорить их до смерти, чем я и занялся — преодолев последнюю ступеньку, вежливо поклонился новой четверке, спокойно произнес:
— Добрый вечер… или, вернее, ночь. — Не получив ответа, уточнил: — У вас коллективный обет молчания или я попал на сборище глухонемых?
— Да ты, похоже, не солдат, а шут из ярмарочного балагана, — заметила девушка, шедшая за коротышкой-мутантом.
— Ни то ни другое, — возразил я, внутренне порадовавшись: хоть какой-то диалог намечается. — Не расстраивайтесь: я прощаю вам вашу ошибку. В этой глуши, наверное, ярмарки проводятся нечасто, а вы, судя по голосу, не совсем уж древняя старуха и, вероятно, не имели возможности посещать утонченные заведения вроде балагана. Жизнь среди нечищеных коровников тоже прекрасна по-своему, но творческие натуры в навозе не водятся, так что шутов вы не встречали, оттого и заблуждаетесь.
— Леди, позвольте я его убью, — хрипло-отрешенным голосом профессионального потребителя марихуаны попросил один из лучников.
Угроза меня не испугала — если сразу не убили, значит, для чего-то я им нужен живой. Но провоцировать скандал поостерегся — вдруг ребятки нервные. И вообще: для перерожденных они подозрительно эмоциональны. Если вспомнить Йену, та, хоть и сумела замаскировать свою сущность, вечно была тихой, бесцветной, скучной. Даже соблазняла она меня скучно… Демы? Все, что мне о демах приходилось слышать до этого, заставляло мечтать, чтобы это оказались кто угодно, лишь бы не они.
— Ты даже для шута слишком смешной, — вынесла свой вердикт девушка и ледяным голосом порадовала: — Я понимаю, что ты не рядовой, раз командуешь отрядом. Но я буду называть тебя солдатом — мне так удобнее. И мне очень жаль ваш несчастный отряд — видимо, вы совсем обнищали, раз командир носит рваные штаны. Что — полоса неудач? Ну так радуйся, солдат, — сегодня тебе повезло: ты не умрешь.
— Благодарю за хорошие известия — рыдаю от свалившегося счастья. А на завтра у нас какие планы?
— Леди, позвольте я с ним кое-что сделаю, после чего он будет жить, но радоваться жизни уже не сможет.
Вот же гад неугомонный — ему бы в инквизиции служить, а не шататься ночами возле почти что моего замка. И вообще — зачем я так упорно их провоцирую? Сам не знаю, но почему-то абсолютно уверен: ничего плохого мне здесь не грозит. Бывают иногда предчувствия, которым веришь абсолютно, — вот и сейчас у меня такое.
— Он того не стоит. — Голос ледяной, но слова какие хорошие: хоть бери — и телефон у такой умницы выпрашивай. — Больше не будет смертей. Вы слишком долго здесь задержались — армия ушла без вас. Идите следом. И не задерживайтесь — не все здесь такие добрые, как мы. Уходи, солдат, и забирай своих. И никогда не возвращайся. Скажи своим: кто вернется — тот умрет.
Сказав это, девушка развернулась, зашагала куда-то вдоль обрыва. За ней, будто утята за мамочкой, потянулись остальные. Сказать, что я сильно удивился, — это ничего не сказать, но слова, которые крикнул вслед, произнес уверенным голосом:
— Эй! Ты плохо слушала! Я не солдат!
— Уходи, шут балаганный. И забирай своих неумех — им холодно на земле лежать. И не возвращайся больше. Земля Мальрока — это смерть для ортарцев, — ответила она уже издали, негромко, но слышно каждое слово — у нее отличная дикция.
Оригинально… Не выдержав, ущипнул себя за руку. Больно! Я не сплю… Тогда что за бред? Выкрали из лагеря, протащили по грязному каналу, сказали пару «ласковых» слов и, даже не выбив для закрепления усвоенного материала немножко зубов, оставили скучать на пустынном берегу.
Под ногами что-то шевельнулось, глухо промычав. Подпрыгнув от неожиданности, я отскочил, присел, поднял камень, приготовился к новой серии неприятностей. Но никто и не думал меня трогать — все тихо и спокойно, лишь на земле слабо шевелится что-то длинное.
Проклятая темнота — не сразу понял, что это человек. Подошел, присел — не просто человек, а человек связанный. И, судя по новой порции мычания, с кляпом во рту.
Вытащить, что ли?
Неизвестный, едва обретя способность издавать членораздельные звуки, тут же доложил:
— Сэр страж, пожалуйста, освободите остальных. Нас били крепко — если им носы закупорило кровью засохшей, то задохнуться могут. Что-то они тихо очень лежат.
— Ты кто? Откуда знаешь меня?!
— Я — Грюнц, латник из отряда сержанта Дирбза.
В принципе я и сам уже понял, кто передо мной, и вопросы задал скорее инстинктивно, чем обдуманно.
Вытащив кляпы у оставшихся двух солдат, я не стал разрезать веревок: во-первых, нечем; во-вторых, не стоит с этим торопиться. Я сейчас ничего не понимал — и уж конечно не мог доверять внезапно обнаружившимся разведчикам, практически подаренным мне похитителями.
Самое время отправиться к каналу и покричать моим людям — они, наверное, очень по мне соскучились.
* * *
Зеленый был недоволен.
Птиц, при всех своих странностях, обладал всеми признаками нормального пернатого. В частности, ночью он предпочитал спать и очень не любил, когда его сон прерывали. Вот и сейчас, неодобрительно косясь на связанных латников, он поочередно прищуривал глаза, склонял голову набок, взъерошивал перья и мрачно сопел. Солдаты, подсвечивая факелами, перетаптывались с ноги на ногу, ожидая моего вердикта. То, что товарищи их нашлись живыми, — это, конечно, очень замечательно, но лишь при одном условии: они должны остаться прежними. А в пограничье плен — это всегда подозрительно: откуда знать, кто сейчас затаился в шкуре найденных разведчиков?
Перерожденные маскироваться умели. Вспомнить ту же Йену: она несколько месяцев успешно морочила головы опытным ребяткам — даже подозрительный Конфидус ее не раскусил. Не было никаких примет, позволявших определить, что человек изменен. Точнее, была одна — в теле темного зачастую имеется нечто новое: непонятная штука, местными называемая «темное сердце». Видел я его лишь однажды: какая-то спутанно-волокнистая масса из обрезков проволоки разного диаметра — на кровяной насос вообще не похоже. Так что название, очевидно, выбрано из соображений поэтичности, а не по физиологическим соображениям. Встречается такой девайс только в телах тварей, причем далеко не всех, и успешно используется в местной медицине — тому свидетельство мои затянувшиеся смертельные раны и быстро восстановившиеся после пыток ноги. И чем темнее сердце, тем оно почему-то ценнее.
И есть лишь один способ узнать, имеется ли оно в человеке: надо вскрыть ему грудную клетку — других методов вроде бы не существует, если не вспоминать маловразумительных слухов о тайных способностях инквизиторов. С учетом местного уровня медицины, в случае необоснованных обвинений подозреваемый при таком методе дознания может быть оправдан, но выжить, увы, не получится.
Немножко я неправильно выразился: у простых людей нет других способов. У стражей полуденных он есть. И даже у стража-самозванца имеется. Этот способ сидит сейчас у меня на запястье и неодобрительно изучает связанных латников.
Вид у Зеленого нерадостный, но не шипит и не раздувается угрожающе — ему просто спать хочется, и птиц не может дождаться, когда же наконец его оставят в покое.
Нет, даже в случае с очень хитрой Йеной он всегда нервничал при ее приближении. А уж нашествие тварей попугай всегда засекал заранее, если трезв был: раздувался, становясь в три раза больше обычного. До сих пор не пойму — с какой целью он это делал? Может, надеется погань своим грозным видом запугать?
— Развяжите их, они в порядке, — разрешил я, устав таращиться на Зеленого.
— Вы уверены? — настороженно уточнил Мирул.
— Да. В ваших товарищах нет зла.
Напряжение, сковывавшее всех, тут же спало. Воины загомонили разом, одновременно; мешая друг другу, бросились развязывать разведчиков. Те были рады еще больше — небось о многом передумали, пока их волокли в лагерь, а потом держали перед раздраженным попугаем. Малейший шик вредной птицы — и все, никто даже не станет разбираться. В таких судах не бывает апелляций: голову с плеч, тело на куски, куски в огонь. И даже если в груди не найдется ничего постороннего, никому это не поставят в вину — вердикт пернатого детектора обсуждению не подлежит.
Ткнув пальцем в Грюнца, обнимавшегося с Мирулом, я описал его биографию на час вперед:
— Умыться, замазать раны, пожрать — и ко мне на разговор.
* * *
— Ты уверен? И в первом, и во втором отряде были твари поганые? — уточнил я.
Латник, перекрестившись по-местному, истово выдохнул:
— Да, сэр страж! Хотя я ни в чем уже не уверен полностью после всего, что было, но разве это не твари? С виду человек обычный, разве что низкий, и шея такая короткая, что голова прямиком из плеч растет. И плечи очень широкие. Глаза маленькие, черные, в одну точку таращатся всегда, и никак с ними взглядом не встретиться. Одежда у них есть, но странная: юбка кожаная с прорезями по бокам и жилетка, тоже кожаная, но материал чудной — будто рыбья кожа. Сильные как быки — меня, когда на нас напали, этот малец будто куклу детскую оземь швырнул. По деревьям бегают, как мы по земле; на самую отвесную скалу легко вскарабкиваются; раненого на плечах тащил будто хворостину — даже не запыхался за весь путь. В итоге помирать тот начал у него на плечах. И молчат они — ни слова никогда не слышал. Сэр страж, не бывает таких людей! Твари это, поганые твари!
— Выходит, остальные демами были, раз с тварями совместно действуют?
— Не знаю я, но выходит, что демы, — твари их приказы выполняли. Сам слышал, как эту, что вас притащила, Рыжая Смерть натаскивала — объясняла, что и как делать.
— Эта Рыжая: она — человек?
— А кто их, демов, поймет… Хорошо бы ножом под ребрами поковыряться — проверить. Да только где ж ее сыщешь теперь… Ох видели бы вы, каким тропами нас водили, через что пробираться приходилось. Гады знают тут каждую веточку и лист на дереве, а леса здесь такие… а горы какие… Нет, сэр страж, не поймать нам их там. Тут, по уму, сперва разведку надо проводить не одну неделю, большими отрядами, со следопытами хорошими, а затем крепко обкладывать их стоянки, по следам найденным, тройной цепью, и давить со всех сторон. А если выскользнут, то висеть на хвосте, не давая передыху. Давить, давить и давить — не давать ни мига на передышку. Но сил на такое много надо, потому что если не хватит, то не они, а мы обессилеем от такого — этим тварям здесь легче, чем нам. Они у себя дома, а мы здесь чужие и знать ничего не знаем.
— Ладно, Грюнц, тебе надо отдохнуть: иди. С рассветом мы выступаем — постарайся хоть немного выспаться.
Оставшись у костра один, я подбросил дровишек и, уставившись в огонь, задумался.
Рассказ латника оказался не слишком длинным, но странностей в нем было немало. Как мы и предполагали, на их лагерь напало около полутора десятков врагов, причем один из них действительно был настолько силен и ловок, что сумел добраться до часового по деревьям. Тот самый коренастый коротышка, что меня умыкнул. Или не тот же, а такой же: как понимаю, их у врагов имелось как минимум два.
Затем выживших разведчиков связали, и потянулась долгая дорога. Их отряд несколько раз встречался с другими группами, разделялся, менял направление движения, и все эти маневры Люк прозевал — позор ему как следопыту. Или противник слишком хитер для него оказался, или мы слишком торопились. Из обрывков разговоров Грюнц вроде бы понял, что враги намеревались заманить преследователей в ловушку. Подозреваю, речь шла не о той палке в кустах, а о чем-то гораздо более обстоятельном.
С пленниками похитители не общались: только били от души, при этом угрожая нехорошими вещами, ожидающими латников в ближайшем будущем. Затем, уже вечером, их оставили вблизи вершины одного из окрестных холмов — там в зарослях непролазных кустарников имелась маленькая полянка с парочкой шалашей. С солдатами осталась пара часовых, а остальные демы куда-то ушли.
Затем началось непонятное. Уже в темноте на лагерь напали. Латники поначалу обрадовались, решив, что мы подоспели, но радость оказалась преждевременной — это оказались опять демы, однако уже другой отряд. У них тоже имелся плечистый коротышка, мастерски решавший абсолютно все вопросы с помощью грубой физической силы. Командовала ими, судя по внешности, та самая Рыжая Смерть — Грюнц божился, что более рыжей стервы ни разу в жизни не встречал.
Обезоружив и связав охранников, новые похитители потащили латников вниз, в сторону Мальрока. В дороге с пленниками не слишком церемонились, но били уже не так старательно, как в первом отряде демов. И еще — этих было поменьше: Грюнц насчитал шестерых мужчин, одного монстра-коротышку и Рыжую. В принципе я видел столько же.
Дальше его рассказ был неинтересен: латников оставили возле берегового обрыва под присмотром четверки лучников, а потом я и сам все знаю, потому что там оказался.
И что у нас получается? А хрен его знает что…
Про странных коротышек никто из моих солдат никогда ничего не слышал. Хотя это не показатель — в вопросах разнообразия юнитов местная погань не отличается консервативностью: новшества появляются частенько. Про демов, которые бьют друг друга, никто тем более не слышал — по всеобщему мнению, в их безбожном обществе процветают мир и полная любовь к ближнему, при условии что ближний тоже дем. Да и судя по описанию, здешние предатели человечества какие-то на себя не похожие: одеты кто во что горазд, вооружены плохо и разношерстно, доспехов мало, а хороших и вовсе не видели. Больше на шайку дезертиров похожи.
Настоящие демы не такие. Флотилии их галер непобедимы. Их десант, обрушивающийся на цивилизованные побережья, наводит ужас на профессиональные армии. Воины закованы в стальную броню отменного качества, с оружием ей под стать, вышколенные, безжалостные, сильные, сытые, уверенные в себе. А здесь, по кустам, прячутся какие-то голодные оборванцы.
Странно все это…
Блин, и спросить не у кого. Хоть попугая буди. Правда, не ответит он мне ничего — просто обматерит в семь этажей. Не любит Зеленый, когда ему спать не дают, а уж второй раз за ночь… лучше с ним не связываться.
Попугай, будто прочитав мои мысли, лениво хлопнул крыльями, потянулся, сонно пробормотал:
— С утра тяпнем — и по бабам, а сейчас спать давай.
— Хорошая идея, Зеленый. Сейчас… только пару слов — надо мысли перед сном успокоить.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Шестнадцатый день после побега из застенка. По-прежнему не установил, сколько времени провел в гостях у инквизиторов, но по всему выходит, что порядка месяца. Странно — мне казалось, что не меньше года. Хотя все в мире относительно — это вроде еще Эйнштейн доказал. К примеру, в общественном туалете для того, кто блаженствует в кабинке, и для того, кто, переступая с ноги на ногу, притоптывает в ожидании освобождения помещения, время тянется с разной скоростью.
Чего это меня на теорию потянуло? Наверное, из-за новой порции загадок…
Ваня, поздравьте меня — похоже, я в ближайшее время обзаведусь собственным замком. Дворец моей мечты — сплошные плюсы. Из минусов могу лишь отметить то, что его стены пропитаны свинцом, — это вроде бы вредно для здоровья. Хотя, если честно, здешняя жизнь настолько вредна, что вряд ли здесь кто-то за всю историю помер от отравления свинцом — железо убивает гораздо быстрее.
Есть в моем замке и другие мелкие недостатки: к примеру, он сгорел и трупами завален. Но это так… легкие царапины на сверкающем корпусе идеального лимузина.
Знаете, я начал всерьез скучать по Земле. А в тех книжках, что вы мне давали, никто по ней не скучал. Да оно и понятно: из трех героев там четверо были алкоголиками, а пятеро — ботаниками-неудачниками. Попав в другой мир, они экстренно становились королями, архимагами, аристократами и полководцами. Перед ними распахивались двери спален самых сексуальных, прекрасных и неприступных принцесс; от их рук гибли жуткие злодеи и даже армии злодеев; их сокровищницы ломились от бриллиантов размером с астраханский арбуз; двумя ударами молота они создавали смертоносные булатные клинки, при виде которых завистливо рыдали потомственные кузнецы аборигенов.
О чем такой герой будет тосковать, думая про Землю? О маниакально-агрессивном козле-соседе, отслужившем срочную в стройбате и каждый день устраивающем перед подъездом день десантника, отчего к лифту приходится пробираться по-пластунски и короткими перебежками? О карманах, в которых настолько пусто, что штаны то и дело слезу пускают втихомолку, по причине чего с них пятна подозрительного происхождения не сходят? О щербатой Клавке-давалке из сто сорок шестой квартиры, которая дает всему двору, но герою от этих щедрот и капли не достается? О руках своих кривых, которыми он не то что меч булатный выковать — батарейки в фонарике поменять не может? О пивном животе и дешевом пойле, синтезированном из шламовых отходов системы очистки канализационных стоков? О чем ему вообще тосковать — ведь там он был отрицательной величиной, а здесь стал положительным числом, близким к бесконечности.
„Герой, не способный без ноутбука зашнуровать кроссовки, а без GPS-навигатора найти дорогу от дивана к сортиру, трагически заблудился в скверике перед домом и, потеряв сознание от приступа гиподинамии, попал в другой мир. Там он уже на второй день уверенно повел армию светлых сил на бой с черно-темным некромантом, держащим в заточении обворожительный гибрид светлой эльфийки и топ-модели. Путь к развязке книги непрост и пролегает через три Северных полюса, четыре Южных, Испепеленные Земли и даже (трепещите от ужаса!) сам ППЦ (Проклятый Плутониевый Центр). Армия, несмотря на отсутствие GPS-навигатора, не заблудится; герой ни в чем ни разу не ошибется; некромант будет зарублен на бис при исполнении танца с мечами; эльфийка употреблена; топ-модель тоже. Так как автор простой смертный и тоже хочет кушать, то на правах рекламы в тексте дается сравнительное описание GPS-навигатора, в ходе которого на километр ниже плинтуса опускаются аналогичные модели конкурентов“.
О какой тоске по Земле вообще может идти речь?!
Я не был на Земле отрицательной величиной. К бесконечности, правда, тоже не приближался — обычный человек. Было во мне и хорошее, и плохое, в чем-то я был силен, в чем-то слаб. Я любил и был любим; получал по шее и бил сам; в деньгах не купался, но и не нищенствовал; руки имел не золотые, но их хватало, чтобы починить кран в ванной. А зачем мне больше? Наш мир строго специализирован, и я жил так, как удобно жить в подобном мире. От меня не требовалось слишком многого за пределами тех сфер, в которых приходилось действовать всерьез.
Я жил и не жаловался на жизнь. И жил бы так до сих пор, не приди тот черный день, когда мы с вами познакомились.
Я понимаю, вы не виноваты ни в чем, да и у меня не было лучшей альтернативы… Но знаете, Ваня, будь трижды проклят тот день. Я здесь уже второй месяц торчу, но до сих пор не то что королем не стал — я вообще никто. Кандидат в графы, причем графство мое сродни лепрозорию на карантине, даже похуже. В ссылке я, по сути, и бежать из нее смысла нет — так уж получилось, что ничего хорошего такого чужака нигде не ждет. Архимагом тоже не стал: были лишь странные сны, от которых вреда оказалось больше, чем пользы, и получил регенерацию, которой не просил, — хотя иначе бы просто сдох. Спальню предо мной королева распахнула — было такое дело… признаю. Но при этом мне ничего не обломилось, да и ее… гм… друг при этом присутствовал. И вообще — она старая и не в моем вкусе. Было еще разик, одна девушка себя предлагала. Но не девушка это была, а чудовище. Хотя к чудовищам уже привык — сегодня, слушая голос одной местной маньячки, даже чуток возбудился. Хороший голосок, кстати. Не вините строго: не извращенец я — адреналина слишком много плюс воздержание, плюс двери красоток почему-то не распахиваются, нарушая все законы жанра, а я человек законопослушный… обычно. Раз положено в жанре — так распахивайте бегом!.. А не распахивают…
Вот ведь злодейки…
Насчет злодеев — парочку я действительно прикончил, как и полагается. Это даже объявили подвигом. Только почему-то никто не вспоминает, что злодеев там было три десятка — остальные ведь не сами собой на тот свет отправились. Так уж принято, что все почести положено отдавать одному. Но какие в моем случае почести? Пытки, побег через городскую клоаку, ссылка в сущую задницу. Погрязшие в своих интригах герцог и королева, которым до меня дела нет, — используют, как один из винтиков своей машины, создаваемой для противостояния даже не карающим, а, как подозреваю, какой-то империи соседней. Эти союзники даже не удосужились меня быстро из застенка вытащить — выждали, пока я хорошенечко возненавижу инквизиторов, — чужими руками сделали из меня преданного пса: не верю я, что были другие причины такого промедления. А теперь и вовсе бросили: выкарабкаюсь — будут использовать и дальше; не выкарабкаюсь — не жалко.
На Земле у меня были друзья, а здесь я никому не доверяю: любой может стать перерожденным или просто предаст.
Вру. Один друг у меня все же есть. Зеленый. Комок перьев, наглости, пьянства, пошлости, искренности и благородства. Чистая душа с хитрыми, все замечающими глазами. Глаза у него сейчас просто офонаревшие — мало того, что я спать ему не даю, так еще и устроил отчет на добрых полчаса. И ведь все равно слушает. Птицы, Ваня, живут в мире звуков — если дорогой для них человек начал говорить, то они превращаются в слух. И как бы ни хотелось ему подремать перед рассветом, это гораздо важнее — слушает и запоминает. Каждое слово запоминает…
Он здесь единственный, с кем я могу разговаривать по-русски…
Оставлю я его в покое — посплю хоть часок. Завтра трудный день, а в голове сумбур. Пока, Ваня. Небось считаешь, что твой Девятый только и делает, что занимается поисками криптона. Веришь в это? Бу-го-га, Ваня, — ты жалкий, наивный лох, ведь я лишь одним здесь занимаюсь: с самого первого дня стараюсь не сдохнуть».




Глава 15
Мы шли, шли — и наконец почти пришли

Даже подремать не успел — пришлось подниматься в предрассветных сумерках, забираться в сырую одежду, наскоро жевать чуть подогретую опостылевшую кашу и забираться в седло. Нам предстоит длинный переход, причем часть пути придется преодолеть по незнакомой дороге. Кто знает, что на ней может повстречаться.
Но обошлось без сюрпризов — покинув мертвый замок, мы без помех проследовали по хорошо наезженной дороге, ведущей на север. Она петляла среди холмов, стрелой протягивалась через леса, пересекала речушки и ручьи. Где необходимо — подсыпана; все мосты на месте — ни один не разрушен. Солдаты, огнем и мечом разорявшие замки и деревни, здесь изменили своим привычкам. Видимо, не было резона портить удобный путь — погань и без него обойдется прекрасно, так что лучше его сохранить на случай повторения похода.
Скорость нашу ограничивала лишь забота о лошадях. После ночных приключений, практически не поспав, к вечеру я совсем сдал и едва не свалился пару раз. К сожалению, добраться до лагеря мы не успели и были вынуждены расположиться все на той же скале — лучшего места в округе не знали, а странных коротышек научились бояться. Здесь внизу канала нет — если украдут кого, то под водой скрыться не получится.
До лагеря добрались лишь после полудня следующего дня, и я еще издали подметил, что там не все ладно. Нет, следов нападения не было, но не было и той монолитной массы навесов и палаток, что обычно поднималась за кругом из телег.
На северной стороне лагеря стройными рядами тянулись палатки иридиан, на южной кучковались шалаши и парусиновые навесы бакайцев, а за пределами лагеря, на озерном берегу, возвышался просторный шатер сержанта Дирбза, и рядом, чуть поменьше — баронского сынка. Что это означало, я не понимал, но догадывался, что в мое отсутствие произошла какая-то размолвка, из-за чего союзники разделились.
Жизненный опыт подсказывал, что если я начну в лоб выяснять, что, зачем и почему, то получить ответы будет непросто и времени на это уйдет немало. Поступил хитрее — попросил Тука побродить по лагерю, выяснить интересующие меня новости, а потом доложить. В его преданности сомневаться не приходилось, а простоватость не позволит меня обмануть, прикрывая родных бакайцев в случае их вины.
Горбун с заданием справился оперативно — я едва успел искупаться в озере, как он уже тут как тут, с докладом.
Все оказалось просто: пока меня не было, между Арисатом и Дирбзом возник спор по поводу командования. Последний считал, что бакайцы его людям не указ, а первый думал иначе, мотивируя свои требования тем, что людей у него на порядок больше.
Апогей ссоры случился, когда Дирбз, в очередной раз отмахиваясь от приказов Арисата, заявил, что уже потерял пятерку своих людей, пока его вечно пьяные пираты сидели со своими бабами в безопасном месте. А ведь он единственный, кто на совете не поддержал идею об уменьшении численности групп. Лишь дураки-бакайцы способны были радоваться такому решению стража — у них ума на большее не хватает. Этого оскорбления гордый воин снести не смог, и дело едва не дошло до крови.
В итоге сержант покинул лагерь, расположившись в сторонке; Арисат приказал всем бакайцам сбиться кучно, демонстрируя их единство; а иридиане перетащили пожитки на северный край лагеря, от чужих разборок подальше. К Дирбзу присоединился баронский отпрыск со своей молодежью и «дядькой-воином». После этого ссоры прекратились, и теперь в лагере царил относительно мирный бардак.
Моя вина — слишком безалаберно отнесся к системе командования. Точнее, вообще никак к ней не относился — просто прибыл на готовенькую, сформировавшуюся до меня, и, притащив с собой новых людей, не позаботился об их интеграции в управленческую вертикаль. Вот и начали доказывать друг другу, кто главнее. Арисат счел себя моим замом, потому что при исходе с побережья это было именно так, но Дирбз так не считал, и это тоже справедливо — герцог прислал его в подчинение ко мне, и других указаний он не получал.
Ну что ж, хорошо, что моя ошибка не привела к беде: еще не поздно все исправить.
Пообедав, приказал готовиться к выступлению и собрал на военный совет тройку лидеров: Арисата, Дирбза и Конфидуса. Подумав, попросил подойти еще одного: первого сержанта Ритола.
* * *
Совет начал бесхитростно, сразу приступив к реформе системы управления:
— Сержант Дирбз! Арисат! Я оставил лагерь ненадолго, но вы успели превратить его в вертеп! Вам было сказано заняться укреплением позиции, а вы, наоборот, ее ослабили! Как будете оправдываться?!
Арисат, вскочив с чурбака, указал на сержанта:
— Он сказал, что я ему не указ! Как так?! У него здесь было двадцать воинов, а я две сотни с лишним выставить могу! Так почему это я ему не указ?!
Дирбз, не поднимаясь, презрительно процедил:
— Я солдат его светлости герцога Шабена и не стану подчиняться какому-то бакайцу. Было время, когда я ваших пиратов гонял по побережью будто перепуганную дичь — жаль, не всех тогда достали.
— Вот! Слышали! Да его повесить за такое следует! — вспыхнул Арисат.
— Стоп! Молчать! — крикнул я, поднимая руки. — Успокоились! Я все понял уже! Ни сержант Дирбз, ни Арисат не смогут командовать в мое отсутствие — они будто кошка с собакой, запертые в одну конуру. Мне этого не нужно — мне нужно, чтобы в случае моего отсутствия, тяжелого ранения или смерти сохранялся идеальный порядок. Так что с этого момента, если меня нет, командующим становится епископ Конфидус, и вы будете подчиняться ему так же, как мне. Все поняли?!
— Это почему же я должен слушаться еретика? — удивился Дирбз.
— Потому что я так сказал. Еще вопросы есть?
Сержант, пораженный простотой моего ответа, не нашелся что сказать. Арисат благоразумно помалкивал — на его памяти уже была ситуация, когда епископ даже мною командовал, и, надо признать, делал это эффективно. Бакаец амнезией не страдает — хорошего не забывает, да и спорить со мной не станет: понимает, что ситуация не та.
Приятные люди, простые и легкопредсказуемые. Это я о сержанте и Арисате, конечно, — епископ из-за своего религиозного фанатизма приятен не всегда, очень непрост, хотя пока что непредсказуемостью сильно не грешил.
— Раз вопросов нет, то с данной минуты между вами мир и согласие: шатры немедленно перетащить обратно в лагерь и восстановить обычный порядок. Вы поняли?
— Слушаюсь, сэр страж, — пряча глаза, выдавил Дирбз.
— Огорчили вы меня: в таком месте и в такое время склоку затеяли. Ладно, забудем. Надеюсь, мне не придется выслушивать от Конфидуса жалоб на ваше неповиновение. Он хорошо разбирается и в военных, и в мирных делах, тем более что в последнем вам с ним никогда не сравниться. Теперь дальше: ты, Арисат, с этой минуты отвечаешь головой за оборону лагеря. Дозоры, часовые, рогатки, колья — все это теперь твое. Когда обустроимся, то обороной постоянного поселения тоже тебе заниматься. Ты, сержант Дирбз, знаком с пограничьем, и воины твои тоже знакомы — с этого дня отвечаешь за разведку. Хоть из кожи лезь, но я должен знать, что творится на дальних подступах к лагерю и на нашем пути. Не должно быть ни засад, ни внезапных ночных нападений — вот и думай, как этого добиться. Первый сержант Ритол?!
— Я! — вскинулся здоровяк.
— Вы, как я понимаю, последние годы занимались обучением детей воинским делам?
— Так точно — все сопливые на мне были!
— У нас хватает подростков, которые через год-два могут стать воинами, — позаботьтесь, чтобы воины из них получились хорошие. Вы теперь отвечаете за военное воспитание. Разницы между иридианами и бакайцами делать не надо — учить всех одинаково. Нас мало, и каждый меч будет на счету. А если припечет, так и детям придется защищать себя с оружием в руках. Сделайте так, чтобы они это умели.
— Не подведу, — коротко пообещал воин.
Вот и замечательно — я быстро и бесконфликтно реформировал систему управления. Начерно, конечно, — с ней еще работать и работать, но хороший зачин сделал — надеюсь, таких неприятных ситуаций больше не будет. Да и виновники сидят пристыженные, а я не забываю их слегка унижать, показывая, что все еще недоволен: к Ритолу подчеркнуто на «вы» обращаюсь, а этим «тыкаю». На «ты» они бы, конечно, не обиделись, но когда «тыкают» лишь им, а самому последнему по рангу среди собравшихся такие почести оказывают… Примитивный способ, но действенный.
Пусть теперь обижаются — им полезно.
— Теперь главное: завтра надо выступить пораньше — желательно еще до рассвета. Мы должны добраться до замка Мальрок как можно быстрее, а путь неблизкий — верхом мы преодолели его за полтора дня. Значит, с телегами придется тащиться все три.
— Мальрок?! — изумился Арисат.
— Да, именно Мальрок. Звучит, конечно, страшновато, но на деле там сейчас безопаснее всего. Замок располагается в очень удачном месте, стены его уцелели, башни можно отремонтировать, как и все остальные сооружения. Для нас на первом месте сейчас безопасность: мы ведь едва спустились в долину, а уже потеряли двоих латников. Еще троих чудом спасли. В Мальроке обороняться будет гораздо проще.
— Я так и не понял — вы не дали времени с пропавшими пообщаться: их что — демы отпустили? — уточнил сержант.
— Сложно там все… Даже не знаю…
Не найдя лучшего выхода, коротко рассказал обо всем, что произошло, описывая только факты, а не свои размышления и домыслы. Слушали меня молча, и лишь когда замолчал, епископ тут же спросил:
— Тот коротышка, который вас утащил, — вы его не рассмотрели?
— Ночь была очень темная — лишь силуэты видел, и то если не издали.
— Но его силуэт рассмотрели?
— Конечно, очень хорошо рассмотрел.
— Вы не обратили внимания на его шею?
— Да не на что там обращать — не было у него шеи почти. Голова прямо из плеч растет.
— Дан, может, это и создание Тьмы, но по описанию уж очень похоже на горца.
— Что за горцы?
— На севере, в Маркизовых горах, есть их селения. Про них почти ничего не известно: они, по слухам, очень агрессивны и чужаков к себе не пускают. Богатств там не награбишь, так что армия туда тоже не заглядывала никогда. Говорят, что у них есть старые горцы и новые. Те, что новые, — это бывшие межгорцы, которые в давние времена после местной смуты в горы сбежали. А старые жили там всегда, даже когда людей еще не было. Они не люди или не совсем люди. Сильные очень, но странные при этом. О них ничего толком не известно — одни слухи. Доводилось даже слышать, что это язычники одичавшие. Ваше описание подходит, хотя надо бы с латниками поговорить подробнее — они ведь при свете их видели.
— Горцы это или твари, но все равно служат демам, — заметил Арисат.
Епископ покачал головой:
— Не все так очевидно — вот сами подумайте: зачем демам отпускать наших латников?
— Тоже не вижу в этом смысла. — Дирбз пожал плечами. — Мои солдаты молодые и крепкие — хорошая добыча.
— Вот! — Епископ поднял кверху палец. — А скажите вот что: демы часто отпускают схваченных стражей?
В ответ сержант с Арисатом дружно расхохотались, вполне дружелюбно поглядывая друг на друга и красноречиво косясь на Конфидуса, всем своим видом показывая, что более дурацкого вопроса невозможно вообразить.
Отсмеявшись, сержант покачал головой:
— Да они бы сто новых пыток придумали, попадись им страж живьем.
— Но тем не менее сэра Дана они почему-то отпустили.
— Может, не знали, что он страж, — предположил Арисат.
— Допустим, даже так, — охотно согласился епископ. — Но разве сэр Дан похож на никому не нужного старика? Вот и я думаю, что не похож. Но его не тронули и не забрали с собой — отпустили, вернув ему наших солдат. Мне доводилось сталкиваться с демами: ничего подобного они никогда не делали. Если к демам кто-то попал, то у него всего лишь три пути: умереть, стать их добычей или сбежать.
— Верно, — согласился Дирбз. — Это или очень странные демы, или вообще не демы. Или какие-то новые перерожденные. Только ведь те тоже отпускать не станут…
— Попугай бы почуял темных еще на подходе к лагерю, да и правы вы — они тоже не станут отпускать таких пленников… — Епископ, задумавшись, тихо продолжил: — Знаете, ведь армия недолго здесь была. В Межгорье хватает укрытий — думаю, немало жителей могло уцелеть. Может, это такие и были?
— Вы забываете, что до армии здесь год хозяйничали перерожденные, — заметил Дирбз. — И при этом большая часть населения пыталась уйти на запад, где их у Шниры перехватывали и убивали. Мимо тройной цепи постов вряд ли кто прошмыгнуть мог, да и реку контролировали от устья до водопадов. Если кто и уцелел в Межгорье до прихода армии, так это переродившиеся. Ну и редкие счастливчики. Только не верится мне, что подобные люди начнут нападать на нас, как эти делают. Если уж они сумели уцелеть, то лишь научившись прятаться. Высовываться такие не станут — привыкли жить дичью. К тому же у них почему-то есть эти коротышки. Вот потому и думаю, что это твари. Ведь откуда здесь горцы могли взяться, если горы далеко на севере и, как вы говорите, чужаков там не любят?
Епископ пожал плечами:
— Межгорцы — скрытный народ и чужаков к себе тоже не допускали, оттого и мало что о них известно. Кто знает — может, они с горцами ладили неплохо и сейчас уцелевшие у них помощи попросили.
— Их мало, — заметил Арисат. — Больших отрядов сэр Дан не встречал, как и следов их: меньше двух десятков напало на лагерь латников, восемь похитило сэра стража у Мальрока. Будь их много — они бы обязательно напали. Если замок настолько хорош, то надо обязательно забирать его себе и всю округу тщательно прочесать: выследим этих и перережем.
Кивнув, сержант подтвердил:
— Даже если их сотня или две — все равно не страшно: судя по вашему рассказу, они не очень хорошо вооружены. Наверняка и вояки слабые — опасны только хорошим знанием местности и тем, что в лесу себя как дома чувствуют, а у нас таких мастеров нет: даже Люка они сумели обыграть. На просторе нам такие ничем не опасны, только в дебрях придется аккуратнее себя вести.
Арисат добавил:
— Сэр Дан, хорошее место занять пытаешься или плохое — ты везде нежеланным гостем будешь. И всегда найдутся такие, кто откажется против такого передела земли. Надо слабины не давать, и все. Без драки куска не урвать, а когда урвал, так не давай никому к нему прикасаться. Этим пока везет — разведчиков наших взяли и вас тоже захватили. Теперь будем осторожнее, и все. Мы сильнее и опытнее — рано или поздно доберемся до них. Зря они вообще рискнули с нами связываться.
— Из вашего рассказа я понял, что в окрестностях замка можно найти продовольствие и фураж? — уточнил епископ.
— Думаю, да: в садах зреют фрукты, на холмах виноградников много видел. Даже зерном можно разжиться на полях — колоски кое-где попадаются. Мало его, конечно, — никто ведь не сеял, но немного собрать реально. Видели копны сена — кто-то фураж здесь заготавливал в этом году. Может, и не только фураж — не удивлюсь, если найдем и другие припасы. А в Мальроке в подвале башни остался винный погреб неразграбленный.
— Вина у южан как воды в море, — резко оживившись, добавил попугай и мечтательно добавил: — Хотелось бы в таком море искупаться…
Все заулыбались, и Арисат довольно выдал:
— Будет чем новоселье справлять — все свое в грязи утонуло, ничего толком не сохранили.
— Рано о новоселье думать — в замке почти все выгорело: там грязь, трупы, развалины. Поработать придется.
— Если стены и башни остались, то не беда — быстро починим, — успокоил епископ. — Лес там есть строевой?
— На берегу нет, а за холмами полно — на тысячи замков леса хватит.
— Вот и хорошо — значит, на один точно должно хватить.
* * *
Когда расходились после совета, я догнал епископа и, шагая рядом, попросил:
— Конфидус, вы не могли бы дать мне несколько уроков боя на мечах? Насколько я понимаю, вы с любым оружием неплохо обращаетесь, а у меня с этим делом проблемы.
— Дан, разве стражей этому не учат? — удивился епископ.
— Я понятия не имею, чему учат стражей. Забыли о нашем разговоре в тюрьме? Я ведь память потерял, почти полностью.
— И до сих пор в себя не пришли?!
Ответил уклончиво:
— Ну… кое-что иногда вспоминаю, но так, отрывками. Подучите — или Арисата просить? Не хочу вас хвалить, но с вами это меньше ажиотажа вызовет, и мне кажется, что в этом деле вы получше него будете. У бакайцев, как я заметил, фехтование слишком уж простое и прямолинейное, а вы гораздо хитрее работаете. Да и такого меча, как у вас, я ни у кого больше не замечал.
Человечество падко на лесть, и епископ не был исключением — улыбнувшись, поманил за собой:
— Пойдемте, посмотрите поближе на моего Ядовитого Задиру.
Как я и догадывался, речь шла об упомянутом мече, которым епископ рубил нечисть при отступлении с побережья. Я такое оружие лишь на обложках сомнительных книжек видал. Бывают такие цветные картинки, где на центральном плане стоит гигантская жертва стероидов, сжимая в руках сплющенную антенну ретранслятора сотовой связи, украшенную завитушками и причудливой гравировкой. Или художники считают, что двуручный меч выглядит именно так, или это кажется им зрелищнее. В последнем, кстати, я с ними согласен, хотя в первом — наоборот.
Интересно, а не пробовали эти художники помахать пудовым ломом, раз за разом ударяя им по древесному стволу? Или отбивать удары других таких же ломов? Через сколько секунд разожмутся их уставшие пальцы?
Мой скепсис по поводу такого оружия поубавился во время исхода с побережья, когда епископ огромным двуручником устраивал погани неслабый террор. Выглядел его меч точь-в-точь как на тех картинках — до нелепости огромный и вычурный. Почти на всю длину идет самый настоящий лом эллиптического сечения, ловко вписанный в прорезь, проделанную по центральной линии широкого клинка. Понизу лезвие зубчатое, с парой серповидных выступов, на конце резко сужается и тоже усеяно зубцами — помельче, и заточка у них на вид острее, а гравировки там нет. Зато ближе к крестовине узоров хватает — их настолько много, и разнообразие сюжетов так велико, что даже некогда было все рассматривать.
Развернув холстину, епископ бережно, на вытянутых ладонях, поднял стального монстра:
— Познакомьтесь, Дан, это мой Ядовитый Задира. Память о былом. Великолепный клинок, каких в мире немного: искусство их изготовления — удел редчайших мастеров. Почти точная копия изделий подгорных мастеров — подобное оружие сжимали руки их королей. С таким можно легко выстоять против всадника пешему или прорубить сомкнутый строй щитоносцев. Это и секира, и копье, и меч — он един в разнообразии своего применения. А какая сталь! Она просто волшебная! Немало латников, уверенных в крепости своих шлемов, последнее, что видели в жизни, — блеск моего красавца. Эх, времечко было…
— Можно?
— Да, конечно, — возьмите. Попробуйте, каково это.
Попробовал. Действительно лом, хотя и не пудовый. При огромных размерах оружие казалось слишком легким — будто из алюминия сделанное. И как-то неправильно вело себя в руках — такое ощущение, что меняло центр тяжести в зависимости от положения. И шум какой-то странный издавало. Или мерещится мне?!
— Ну как вам, Дан? — ожидающе спросил епископ.
Человек явно влюблен в свой меч, вот и хвастает им при каждом удобном случае.
— Не представляю, как таким можно фехтовать. И на удивление легкое — при таких размерах я думал, что еле удерживать смогу.
— Преувеличиваете: будь он целиком из свинца — тогда да, трудно, а сталь удержали бы.
— А он разве не из стали?!
— Не совсем. Вот видите этот стержень, что середину составляет?
— Да.
— Это бронза — особая черная бронза, которую можно соединять со сталью. Секретный сплав — редкие мастера могут такой варить. И это не стержень — это овальная трубка, запаянная с двух сторон. В нее залита ртуть. Не на всю длину — менее четверти. Если держать оружие концом кверху, то вся ртуть прилегает к рукояти, и, учитывая противовес, почти вся тяжесть меча сосредотачивается возле ваших ладоней. В этом положении можно парировать удары противника, прикрывать широким лезвием лицо, атаковать головы врагов этими вот зубцами или полусерпами вскрывать шею — есть парочка подлых приемов как раз для них. А еще есть пара хитрых ударов в таком положении, способных распороть кольчугу. Но лучше всего кольчуга рвется при столкновении с концом клинка — эти зубцы ее попросту перепиливают на хорошей скорости, разгибая плетение. Но самое страшное, когда с замаха наносится широкий рубящий удар. При этом вся ртуть уходит к кончику клинка, многократно увеличивая силу. Видите, какая сталь на кончике? Лучшая из тех, что существует в мире. Но даже на ней зазубрины после таких ударов появляются. Но щитам и доспехам, о которые она иззубривается, гораздо, гораздо хуже приходится.
Я считал, что оружие епископа было извращением над самой идеей простоты и надежности меча, но говорить этого, конечно, не следовало.
— Слишком сложно, я думаю. И неприятно будет при поломке клинка оказаться облитым ядовитой ртутью — вредно это. Меч должен быть простым мечом, а не сложным механизмом. Да и все равно не пойму, как им можно фехтовать, — это потруднее, чем веслом мух на лету прихлопывать.
— Я же сказал — только в положении «острием кверху». Конечно, неудобно — не спорю, да и ноги затруднительно прикрывать. Но ведь это оружие атаки, а не обороны. И против погани эффективно очень — с ней ведь не приходится изысканно фехтовать: руби без затей, не подпуская близко. Да и доступно оно лишь редким мастерам: дорогое очень, нечасто встречается, и считаные единицы способны с ним подружиться.
— Конфидус, я надеюсь, вы просто показали мне свой меч для пояснения, а не пытаясь навязать такое оружие? Простите, но я не сомневаюсь, что не отношусь к тем бедолагам, кто способен этим кошмаром кого-нибудь прирезать.
— Второго такого меча, наверное, во всем Межгорье не сыщется, так что просто показать захотел. Мелкое хвастовство, уж простите. Как и говорил — сложно таким работать: их мало делают не только из-за трудностей при ковке, а из-за того, что не хочет никто с трудным клинком связываться. Специфическое оружие, сложное в употреблении, и недостатков у него немало. Вот, к примеру, если вне строя окажетесь под обстрелом лучников, то все — щита ведь нет. Вам бы надо вспомнить работу со щитом и полуторным клинком — универсальное и эффективное сочетание.
— Мне бы с мечом для начала. Научите?
— Дан, вы плохо выглядите. Может, отдохнете лучше?
— Сегодня — да, отдохну. А завтра подучите?
— Разумеется. Если тело ваше знакомо с фехтованием, то сразу все вспомнится.
* * *
Палка в руках епископа чуть подрагивала, кончиком описывая в воздухе крошечные восьмерки. Завораживающее движение, и по опыту знаю, что фиксировать на нем взгляд не стоит — смотреть надо чуть дальше, желательно сквозь противника. Трудно к такому привыкнуть, но зато видишь его с головы до пят и ничего не упускаешь. А если вытаращусь на одну точку, то сразу пожалею: расплата будет мгновенной. Это в гонконгских фильмах противники дубасят друг друга огромными ножиками по часу экранного времени и даже не потеют при этом. Здесь же все иначе: атака бывает или успешной, или нет. В первом случае побеждаешь ты, во втором вариантов два: ничья — или ты проиграл.
Ничья у меня с епископом бывает редко…
Победы над ним вообще единичны…
А ведь достаю его часто, но почти все эти случаи он решительно забраковывает. Довод у него один: таким ударом я могу лишь бездоспешному рану нанести. Противнику в доспехах не сделаю ничего — даже добротная кожанка или простецкая куртка стеганая не пропустит сталь к коже.
Странно — на Земле меня научили бить именно так. По опыту знаю, что даже при ударе по пластиковой кирасе синяки оставались иногда. Инструкторы считали, что при атаке надо основной акцент делать на скорость: с короткого колющего тычка, малым замахом, режущим касанием. Стараясь поразить уязвимые точки, вызвав или мгновенный шок, или обильную кровопотерю. Но епископ думает иначе: бить надо с такой силой, чтобы даже в броне несладко пришлось — если все получилось правильно, то уже все равно, куда угодил. Несколько таких попаданий — и врагу хана. Такому меня никто не учил — это ведь не фехтование, а обмолот зерна получается.
Парирования ударов епископ тоже не приветствует. Логика в этом присутствует — сталь, сталкиваясь со сталью, не всегда остается безнаказанной. Иззубренный клинок теряет эффективность и в особо печальных случаях может вообще сломаться, оставив тебя с огрызком в руке против ухмыляющегося противника. Свой меч положено беречь, так что портить его допустимо лишь в крайних случаях. Отступи, увернись, пригнись — убери свое тело с пути вражеского оружия, в крайнем случае встречай плашмя.
Восьмерку разорвало в нижней точке траектории — палка в руках епископа крутанулась, будто лопасть винта самолетного, конец прилетел в голову. Но головы моей в этой точке уже не было — резко присев, я подрубил противнику опорную ногу, но она, к сожалению, повторила маневр моей головы, только ушла не вниз, а вверх — под самым каблуком деревянный «клинок» прошел. И ловкий еретик при этом не упал — немолодой, а шустрый, будто кот, ворующий колбасу!
Понимая, что снизу вверх как атаковать, так и обороняться будет не слишком удобно, я попытался отскочить назад как был — на полусогнутых ногах. Но так и замер — обструганная палка легонько стукнула по макушке шлема, сигнализируя об окончании поединка.
Опять достал меня, хрен старый!..
Я выпрямился, рванул застежку, стащил шлем, глубоко вздохнул. Вымотался немного — уже около получаса рубимся, всю траву истоптали на полянке, пота пару литров потеряли.
Епископ, отбросив палку, снял шлем, покачал головой:
— Дан, мы уже второй день с вами занимаемся, а боевая память так и не возвращается. Это неприятно…
— Вы ведь говорили, что я делаю успехи.
— Да, так и говорил: вы перестали меня гладить оружием — начали бить почти как полагается. Но все равно не понимаю, в чем дело: неправильно вы с мечом работаете.
— Но я же иногда вас побеждаю. Редко, но побеждаю.
— Дан, я смертный человек и тоже ошибаться могу. Да и давненько с войной покончил — лишь с вами познакомившись, начал вновь за меч браться. К тому же палка — не железо, отличия есть. Так что не обольщайтесь. Если уж совсем откровенно, то ваши единичные успехи «спасибо» должны говорить не технике вашей — у вас ее вообще нет, если не вспоминать того ласкового поглаживания, что вы поначалу называли фехтованием. Скорость у вас большая — я такой не припомню, чтобы встречал. Реакция тоже отменная. Вот их и надо благодарить. К этим качествам еще добавить технику правильную — и опасный боец получится, очень опасный. Пару раз вы меня даже пугали: двигались с такой скоростью, будто не человек, а перерожденный.
Вспомнив, как резво действовала Йена после разоблачения, я вздрогнул, покачал головой:
— Раз старая моя техника не вспоминается, значит, буду учить новую. Я хороший ученик — учусь быстро.
— Вы и сейчас неплохи, но в сравнении с бойцами вроде меня выглядите просто смешно — уж извините.
— Я понимаю — не обижаюсь на правду. Но посмотрим, что вы скажете через месяц-другой.
Усмехнувшись, епископ пообещал:
— Если к осени начнете меня побеждать в половине поединков, то я поставлю вам кувшин лучшего вина, которое смогу здесь найти.
— Согласен. И Зеленый тоже согласен. Кстати, меня бы еще грамоте немного подучить. Не смотрите так странно: буквы путаются в глазах. Говорил же — с памятью совсем плохо. Мне бы хоть несколько уроков.
— Дан, я, конечно, не откажу, но удивляюсь все сильнее и сильнее: это как же голова должна повредиться, чтобы грамоту позабыть? Мне казалось, что грамота от самой души идет, а душу человеческую попортить никак невозможно, если без Тьмы. А Тьмы в вас нет никакой — даже без птицы уже понятно мне это.
— А в тюрьме сомневались…
— Там я и в самом себе не был уверен. Дан, пора догонять своих: обоз далеко уже ушел, места неспокойные, а мы теперь, по вашей воле, самые главные здесь — негоже народ без головы оставлять.
— Вы правы: случись что с нами — Дирбз с Арисатом друг другу глотки перегрызут.
— Ну это вряд ли. Просто опыта управления таким количеством людей у них нет, да и растеряются сильно — в непростом мы месте, и ситуация непростая. Так что лучше поспешить на коней: догнать обоз надо.
* * *
Трясясь в седле, я предавался унылым размышлениям. Второй день тренируюсь с епископом, но мечта так и не сбывается. Я ведь подспудно надеялся, что стоит начать занятия — и во мне пробудятся те самые механизмы черного сердца, что делали из Йены машину убийства. Она тогда, даже получив в начале схватки страшную рану, металась будто взбесившаяся молния. Нескольких вооруженных до зубов воинов едва не порвала. Епископ уверяет, что я быстр как стрела, но все же чувствую — не то все. Может, и не тормоз, но до Йены бесконечно далеко.
А ведь почти уверен — я ничем ее не хуже. Могу действовать так же, но почему-то не получается. И тренировки фехтовальные не помогают. Плюнуть и забыть? Я и без черного сердца неплох: Конфидус хвалит мою реакцию, скорость, длину рук. Недоволен только техникой, вбитой земными инструкторами, — требует от нее избавляться. Не так это просто — ее мне месяцами вдалбливали, и за пару дней такого прессинга не забыть. Но ничего — до осени время есть, а там мы обязательно с Зеленым наклюкаемся дармового церковного винца.
Или есть другие варианты? Может, стоит учиться не таким методом? Как вообще можно управлять тем, чего не понимаешь?
Стоп! А ведь я это делал! Управлял!
Тогда, в тюрьме — сознательными усилиями форсировал процесс регенерации. На стене вися, много о чем передумать успеваешь и замечаешь все мелочи, происходящие вокруг, — ведь мирок каземата мал и беден. Вот тогда и подметил, как жар внутренний работает, раны излечивая. А если так же попробовать вызывать его, только не для заживления, а для ускорения? Мне помнится, Йена, получив по затылку, не сразу вскочила нас карать — валялась несколько секунд. Может, разжигала в себе этот внутренний огонь?
Гадай теперь…
Ладно, буду думать. И пробовать. Пусть мне достался сомнительный бонус, но отступать я не стану: придется с ним разбираться.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Двадцатый день после побега из застенка.
Вань, в прошлый раз я вам наговорил кучу гадостей — уж простите, не в себе тогда был. Настроение, знаете ли, испортилось. Такое бывает, когда тебя непонятные мутанты воруют из охраняемого лагеря и купают потом в каналах грязных.
Постараюсь исправиться и в знак этого представлю вам короткий научный отчет о том, что происходит в окружающем меня мире. Я ведь, как-никак, не просто диверсант, а диверсант-исследователь — значит, надо вести себя соответственно.
Итак, приступаю к научному отчету.
Солнце здесь имеет свойство светить днем, количество его — одна штука. Ночью здесь две крупногабаритные луны работают фонарями, и еще какие-то мелкие спутники присутствуют. Количество спутников не установлено — у меня есть занятия поважнее, чем разную ерунду в небе считать. На севере от меня высокие горы, на юге они не сильно высокие — скорее даже низкие. В данный момент мы разбили исследовательский лагерь на берегу какой-то мелкой реки. Точнее, на лугу. К лугу примыкает дремучий лес. В лесу растут деревья. На деревьях имеются листья. Листья зеленого цвета. Изотопов криптона в лесу не обнаружено.
На этом с научной частью отчета покончено. Как видите, я больше никого не проклинаю и не рыдаю на тему своей печальной судьбы. И вообще почти радуюсь жизни. Помните, я говорил, что мне здесь бонус полезный попался — попугай? Теперь у меня целых два бонуса: я подыскал себе отличный замок. Но он не без недостатков: необходим серьезный ремонт. Так что, если будет возможность, закиньте ко мне бригаду молдаван или гастарбайтеров любой другой национальности — я не расист и привередничать в таком вопросе не стану. Заодно с ними передадите все, что я до этого заказывал.
Ваш Девятый».




Глава 16
Мирная жизнь
Реконструкция замка
Зловещие опыты

Обоз гнали не жалея телег — конечная цель путешествия теперь известна, и терять времени не хотелось. Нам ведь так много еще надо успеть сделать, к тому же припасов всего ничего осталось — пора экстренно приступать к их пополнению. Но, увы, как ни торопились, путь к Мальроку занял два дня, и лишь к полудню третьего авангард обоза добрался до последнего моста — отсюда уже можно было рассмотреть северные укрепления замка.
Народ, вымотанный почти двухнедельным трудным и опасным походом, не изъявил ни радости, ни беспокойства — все дружное облегчение испытали: наконец-то изматывающая дорога закончилась.
Я, если откровенно, чувствовал себя аналогично — последние два дня моей жизни епископ превратил в ад, пытаясь с помощью палочного боя разбудить во мне хотя бы мышечную память. Один плюс — засыпал я теперь как убитый, без тягостных размышлений, бредовых идей, долгих иронических отчетов для попугая и нервной бессонницы. Выматывался очень сильно.
Справа закончилось поле, потянулись ряды рогаток и кольев. Передняя телега добралась до башни, прикрывающей перешеек, остановилась перед проемом ворот.
Все, мы добрались. Пора приступать к новому этапу программы нашего выживания.
* * *
Мальрок, в первый раз, еще издали, показавшийся мне абсолютно защищенным филиалом рая, на самом деле таковым не являлся. Королевская армия не успела разрушить его стены и башни, но все, что могло гореть, попыталась сжечь. И в большинстве случаев небезуспешно.
Внутренний двор был загроможден грудами обгоревших бревен, оставшимися от домов и хозяйственных построек. Из трех колодцев один был завален трупами, второй мусором, над третьим сгорела и частично развалилась вершина сруба — разнообразной рухляди в него тоже упало немало. Пользоваться этими источниками было невозможно, и пришлось временно оборудовать мостик над рекой, чтобы черпать воду из нее. Озерную брать, конечно, удобнее — за стеной лестница к ней ведет каменная, но я сомневался в ее чистоте: поток, стекающий с гор, в этом отношении гораздо привлекательнее.
Вторая актуальная проблема — трупы. В замке смердело, и такое соседство грозило нехорошими последствиями — к примеру эпидемиями. Да и людей это здорово пугало: ничто так не напрягает в пограничье, как тела, оставленные без погребения. И то, что здешних кадавров солдаты на совесть изрубили, а многих и в огонь бросили, не успокаивало — запах нервировал, и вообще наши носы такие ароматы ненавидят.
Если с водоснабжением вопрос решили быстро, то здесь пришлось попотеть. Большая часть взрослого населения, не отвлекаясь на обустройство лагеря, сразу занялась обыском замка. Со стен сбросили клетки со зловонным содержимым; из колодца с помощью веревок и пары проштрафившихся ребят выловили разлагающиеся куски плоти; повсюду собрали все, что не успели доклевать вороны. На том месте, где наш отряд расположился на неудачно для меня окончившийся ночлег, развели костры, натаскав не до конца сгоревших бревен и плах — на них сожгли останки. Завтра, когда все остынет, обуглившиеся кости можно будет похоронить.
Народ, шаставший туда-сюда по разным делам, попутно прихватывал все, что валялось под ногами: бесполезное складывали в кучу возле выхода из туннеля перешейка; остальное относили в другие кучи. В замке на глазах становилось чисто и просторно — исчезали груды обугленных бревен и досок, разбитые бочонки, керамические обломки и даже лошадиный навоз собирала детвора. Народ действовал, будто на субботнике, только, в отличие от добровольно-принудительного мероприятия, делал все на совесть — им ведь здесь жить.
К вечеру вся уцелевшая, но уже ни на что не годная древесина были сложена в несколько поленниц — нам ее надолго хватит для костров и печей. Люди вычистили внутренности всех башен и обыскали их подвалы. Помимо вина, обнаружилось немало хозяйственной утвари; целый склад, забитый щитами, древками копий и вязанками стрел; арсенал с каменными ядрами для, увы, сгоревших баллист и катапульт.
В центральной, большой башне, там, где раньше обитал сам барон с семьей, в подземелье обнаружилась прочная дверь, окованная железными полосами. На ней сохранился замок, и он был закрыт. В честь такого случая позвали меня — народ ожидал, что наткнулся на сокровищницу или как минимум на склад редкостных деликатесов.
Увы, все оказалось гораздо прозаичнее: за взломанной дверью обнаружилась темница. Причем в одной из камер в колодках гнили два тела — похоже, про них здесь попросту забыли, причем очень давно: состояние трупов было очень плохое, а запах стоял такой, что глаза резало.
Понимая, что народу надо давать разрядку, я вечером разрешил открыть винную бочку и сам присоединился к скромному празднеству. Для питья использовал кубок из мутного стекла, добытый Туком где-то в замке. Судя по всему, посуда считалась ценной, раз держать ее выходит престижнее, чем дорогое серебро.
Вино, кстати, оказалось недурным — даже при том что не особо в алкоголе разбираюсь, вряд ли я мог ошибиться в данном случае. Вот только закуска подкачала: пить столь изысканные напитки с пшенкой и дурнопахнущей рыбой, привезенной с последней стоянки, было плебейством чистой воды.
В темноте на стенах запылали костры и факелы — людей на караулы выделили не пожалев и строго-настрого запретили им оставаться в одиночестве: помнили про тех странных коротышек. Хотя башни оставались темными и безжизненными, выгоревшими изнутри, со стороны, наверное, Мальрок теперь выглядел грозной крепостью. Я физически ощущал на себе взгляды врагов: наверняка ведь таращатся с вершин своих холмов и зубами скрежещут от злости.
Ничего, теперь посмотрим, кто здесь самый главный.
* * *
Утром работы возобновились и стали разнообразнее. Помимо окончания похоронных дел, продолжали расчистку двора, начали ремонт рогаток и рядов кольев, послали большой отряд назад, на дорогу, чтобы за холмами заниматься заготовкой строевого леса. Плохо, конечно, что придется использовать сырой, но на полноценную сушку у нас нет времени. Бригада иридиан занялась восстановлением струга, а с лодки понаставили сетей — похоже, у нас теперь надолго затянется рыбная диета.
В башнях застучали молотки — там уже начали подготовку к ремонту перекрытий и лестниц. Не знаю, как это возможно без пиломатериалов, но проверять работу мастеров я даже не пытался: в строительных вопросах я полный профан, а уж в вопросах средневекового строительства дурак в сравнении со мной просто гений. Народ знает, что делает, главное для их предводителя — всегда держать на лице мудрое и всезнающее выражение.
Я, как человек непоседливый и чурающийся черной работы, отправился на разведку окрестностей с отрядом в два десятка всадников. Главной задачей был поиск следов странных демов; второстепенная задача — шкурная: хотелось оценить перспективы пополнения запасов съестного за счет местных ресурсов. И вообще надо посмотреть, где и что здесь плохо лежит.
С первой задачей не заладилось: Люк нашел несколько невразумительных следов, но преимущественно старых — не меньше чем недельной давности. Куда ходили эти люди, зачем, и кто это вообще такие — непонятно. Одно радовало — как мы и надеялись, их было немного: в самой большой группе и десятка не насчитывалось. Раз до сих пор крупных отрядов мы не замечали, значит, надежда на то, что их вообще нет, крепнет.
Осмотр садов, полей и деревень дал результаты повесомее. На деревьях хватало плодов, на виноградных лозах — гроздей, на полях местами находили отдельные стебли и даже маленькие полянки с колосящейся рожью, пшеницей, ячменем. Опытные мужики замечали какие-то съедобные коренья и зелень, тыкали пальцами в следы — обнаглевшее зверье начало осваивать обезлюдевший край. Обрадованный Люк заявил, что местами кроликов настолько много, что можно за счет них серьезно пополнить наш рацион, а если наловить живьем, то и запас будет на зиму. Главное — корм для них заготовить, но с этим проблем не будет.
Я подозревал, что зверьки эти не дикие, а одичавшие, — они легко приспосабливаются к свободе. Хотя какая разница, откуда ушастые взялись: свою скотину теперь придется беречь на развод, так что кролики весьма кстати нарисовались.
На берегу озерного залива возле большой разоренной деревни обнаружили еще одну пристань. В воде лежали сразу два поврежденных струга, а на пляже нашлись шесть лодок — нашим рыбакам не помешают. Здесь солдаты тоже поленились и не сожгли парочку сараев. В одном под потолком обнаружилось несколько сетей, в другом располагалась сушилка для рыбы. От самой рыбы ничего, кроме навечно въевшегося в стены запаха, не осталось, но на стропилах висели два мешка с солью. Учитывая, что своей у нас мало, а другого консерванта здесь не знают, трофей ценный.
Радовало то, что изобилия трупов не наблюдалось: за пределами Мальрока мертвецы встречались не слишком часто. Если чуяли нехороший запах, начинали поиск источника, и почти всегда это оказывалась ложная тревога: то козу одичалую собаки не доели, то армейская лошадь павшая. Вероятно, темным в деревнях было скучно, вот и собрались все в замке, где их и накрыли солдаты.
В таком крохоборстве провели весь день: ездили от деревни к деревне, осматривая поля, сады и виноградники. Складов продовольствия не обнаружили, да и не надеялись их найти за пределами цитаделей аристократов, но полезного нашлось немало. Поврежденные солдатами струги, лодки, рыбосушилки и коптильни с сохранившимися кое-где запасами соли; рыболовные снасти; инструменты в кузницах и амбарах; отличные целые дома, которые можно разобрать, пустив сухой лес на ремонт замковых построек. Завтра не будем посылать народ на лесозаготовки — здесь это делать гораздо удобнее. Сглупили мы, не подумав о таком сразу…
Эх, сколько работы предстоит: не знаю даже, за что хвататься в первую очередь…
И угораздило же меня стать кандидатом в аристократы фиг знает где, не имея никакой теоретической и практической подготовки для такого рода деятельности. Мои инструкторы и учителя к подобному повороту событий не готовили — главный акцент делали на вопросы, связанные с выживанием на первых порах и последующим сооружением резонатора, а остальное давали постольку-поскольку. Вот зачем мне было нужно раньше в строевом лесе разбираться, если я даже табуретки сделать не смогу? А теперь учись, Дан, учись — прямо по ходу дела учись…
Начинаю учиться: даже мне уже понятно, что материалов для ремонта замка в округе должно хватить. Бревна, доски, плахи, смола, гвозди, металл разный — все имеется. Так что этот вопрос мы закроем, и попотеть придется лишь с решением продовольственной проблемы: хоть еда здесь и нашлась, но скатерти-самобранки не оказалось.
* * *
В замок вернулись уже в сумерках, как раз к ужину. О потраченном дне не жалел: убедился воочию, что катастрофа, постигшая нас в горловине, не фатальна. Может, и придется сверлить на затягивающихся поясах новые дырки, но от голода вряд ли умрем.
Рыбаки тоже порадовали — озеро, как я и мечтал, оказалось богатым на добычу. По содержимому миски это легко понять: наваристая уха с увесистыми кусками белейшего рыбьего мяса и зелеными листьями неведомого растения, придающими пище специфический резкий запах и острый привкус. Дома я бы такое даже пробовать не стал, а здесь за обе щеки наворачиваю — после гостеприимства Цавуса меня теперь даже самыми экзотическими блюдами китайской кухни не смутить.
Рыбу можно вялить и коптить на зиму — соль для этого есть, а если поискать по всему побережью, то еще найдем: солдаты сараи по берегам сжигали нечасто — все зло предпочитали вымещать на жилых постройках. С мясом еще не знаю как получится — мы пока что ни одного кролика не поймали, хотя Люк уже рвется на охоту. Опять же одного его отпускать нельзя: в округе действуют непонятные шайки, и нам они точно не друзья.
Смешно — на кроликов придется посылать взвод охотников: в доспехах, с копьями, мечами и топорами. Я бы, конечно, крольчатине предпочел дикую свининку, но за одно подозрение в поедании хрюшек здесь могут на удобрения пустить.
До темноты выслушивал нудный доклад иридианских каменщиков и строителей — они перечисляли список повреждений и намечаемых работ по их устранению. Мой внутренний переводчик скрежетал зубами и рыдал, выдавая что-то вроде: «…Поперечных балок дубовых пятивершковых здесь понадобится аж четыре, а вот для глухого настила можно любые плахи брать, хоть начерно клиньями расколотые, лишь бы толщины были приблизительно одинаковой…» Надеюсь, эти мужики понимают, о чем говорят, — я лишь кивал с умным видом и озабоченно щурился, как бы просчитывая что-то в уме.
Из всего разглагольствования мастеров понял, что если их бригады не будут отвлекать, то они до осени успеют заделать пролом на перешейке и отремонтировать тамошнюю башню. А если им добавить работников, то и центральную до ума доведут, а может, и угловых парочку. Мне казалось, что даже если все до единого возьмутся за ремонт, то и до весны такого объема не осилят, но ругать мастеров за приписки не стал — уже сталкивался с профессионализмом иридиан и знал, на что они способны.
* * *
К полудню следующего дня починили струг, затопленный у причала перед замком. С такими суденышками обращаться умели многие, так что он сразу стал флагманом нашего рыболовного флота, к тому моменту насчитывающего уже четыре лодки. Они по всему берегу отыскивались: видимо, солдаты пустили их в свободное плавание, а ветер и волны принесли назад.
Сегодня я не стал устраивать разведывательных рейдов — людей отвлекать от работы неразумно. Помогать строителям тоже не стал. Негоже руководству за молоток браться: я не Петр Первый и здесь не Россия — люди не поймут. Да и чем я им помочь могу? Булат ковать? Ага — сейчас все брошу и начну ковать… давно пора по сюжету.
Бездельничать тоже не стал — начал проверять свою полубезумную теорию по поводу управляемого ускорения, свойственного носителям черных сердец. Для начала мне потребовались часы или другой способ измерения времени.
Как все просто сказано: «Потребовались часы». Будь дело на Земле — никаких проблем. Нет наручных, так мобильники сейчас разве что домашние животные не таскают (да и то имеются исключения): посмотрел на дисплей — и видно часы-минуты-секунды.
Здесь часов не было. Вообще не было — ни электронных, ни механических, ни будильников простых, ни даже башенных, огромных. Мобильников не было тоже. Сутки здесь делили на день и ночь, и каждое время суток еще на четыре части, так в разговоре и заявляя: «До полудня четверть осталась». Делали это, разумеется, «на глазок», и погрешность определения была высока, что, впрочем, из-за неспешности местного темпа жизни никого не беспокоило. Возможно, где-то существовали песочные часы, клепсидры [5] или иные доисторические устройства, но только я их не встречал. Даже Конфидус, самый образованный здесь человек, не смог понять, чего я от него добиваюсь, и в итоге предложил мне воткнуть палку в землю и следить за тенью.
Увы, солнечные часы меня не устраивали. Для моего эксперимента точность должна быть не ниже считаных секунд, а с ними ее не достичь. Поэтому пришлось напрягать мозг, пытаясь что-нибудь изобрести «на коленке».
Выход нашелся быстро — я остановился на все той же старой доброй «клепсидре», известной, если не ошибаюсь, еще со времен Древнего мира. Устройство ее было простым до безобразия: сосуд, заполненный водой, с отверстием в нижней части. Вода, естественно, через отверстие вытекала, и те, кто использовал это приспособление для определения промежутков времени, просто следили за уровнями, фиксируя начальный и конечный.
С помощью все того же собственного мозга я догадался, что мне потребуется сосуд как можно меньшего диаметра — для повышения точности измерений. Большой не устраивал — ведь к нему, для повышения все той же точности, и отверстие придется большим делать, а это увеличит расход воды. Не хотелось слишком часто бегать с ведром.
Искомый сосуд обнаружился в куче хлама, куда стаскивались предметы не особо ценные, но, по мнению тех, кто их обнаружил, имеющие шанс пригодиться в хозяйстве. Кстати, интересное дело: сюзерену работать наравне с мужиками дозволено лишь в критических ситуациях — например, при заделке бреши в крепостной стене перед штурмом родового замка. А вот на свалке копаться — пожалуйста: никто не поразился, завидев, как я перебираю хлам.
Зачем в Мальроке использовались керамические трубы, я понятия не имел и в данный момент не горел желанием устраивать расспросы — не исключено, что это всем известно, и я выкажу свою полную некомпетентность, серьезно подпортив биографию. Труба была надколота с одной стороны, но меня это устраивало. Подобрав в куче металлических предметов слегка погнутую оловянную чашу подходящего диаметра, я приступил к сборке своего варианта клепсидры.
Заткнул поврежденный конец трубы древесной пробкой, замазал края смолой — теперь герметичность соблюдена. Затем пришлось обращаться к кузнецу. Грат, возможно, удивился странной просьбе, но без вопросов просверлил в основании отверстие малого диаметра.
Дальше я залил в чашу немного воска и, прежде чем он застыл, укрепил на нем вертикально стебель тростника, предварительно разрисовав его чернилами разных цветов — их развел Тук из запасов сэра Флориса и епископа. В итоге получилась какая-то худосочная пародия на милицейский жезл — тонкая, длинная и пестрая, как радуга.
Поставил трубу вертикально, залил водой почти доверху, осторожно опустил чашу. Та закачалась, но уплывать ей было некуда — со всех сторон керамическая преграда. Выдернул пробку — из отверстия брызнула струйка. Уровень начал понижаться, чаша, естественно, пошла вниз, и стебель тростника вместе с ней. Глядя, с какой скоростью исчезают в недрах трубы полоски разных цветов, я нахмурился — недостаточно быстро: не получится работать с точностью до нескольких секунд. Пришлось возвращаться к Грату для расширения стока — лишь после этого признал клепсидру пригодной для задумки.
Итак, у меня теперь было устройство, с помощью которого я мог определять, с какой скоростью выполняю какие-либо действия. Не секундомер, конечно, и все относительно, но и не «на глазок» буду ориентироваться.
Пришло время эксперимента.
* * *
Как человек скромный и стеснительный, я не хотел, чтобы на меня любовалось все население замка, и выбрал самое уединенное место — полоску суши между каналом и западной стеной. От взглядов пары наблюдателей укрыться будет трудно — дозорные и днем службу несли. Надеюсь, они все же будут таращиться на подступы к Мальроку, а не на мои чудачества.
Клепсидру установил у берега канала, на плоском выходе дикого камня, выпирающем у края обрыва. Сходил к спуску, набрал в деревянное ведро озерной воды, вернулся, залил трубу до верхней внутренней отметки, опустил чашу-поплавок. Наскоро размялся, восстановил дыхание, выдернул пробку, побежал в сторону поворота канала, вдоль замковой стены. Мчался быстро, но не забывал о безопасности: один неловкий шаг в сторону — и можно налететь на кол рогатки, повторив печальную судьбу сэра Флориса.
Домчавшись до поворота, притормозил, развернулся, бросился назад. Вернувшись к исходной точке, ухватил тростинку, зафиксировав ее в застигнутом положении. Затем воткнул пробку на место, долил воды, запомнил, на какой цветовой полоске финишировал.
Отдышавшись, повторил забег, а затем еще раз. В итоге получил некоторый разброс по отметкам, но небольшой — я прибегал к финишу приблизительно за одно время плюс-минус секунд пять-шесть.
Пришел черед начать эксперименты с разгоном. Присев, попытался вызвать в ногах ту самую теплоту, ускоряющую заживление. Ничего не получилось, но я не удивился — подозревал уже, что лишь в критических ситуациях способен это использовать. А сейчас все прекрасно, и организм вредничает, не желая со мной сотрудничать. Я это пресек простым способом: начал вспоминать острую мордочку Цавуса, сырые стены инквизиторского застенка, треск ломаемых костей. Своих костей. Если механизм черного сердца действует на подсознательном уровне, то должно сработать.
И я оказался прав — резко потеплело, причем ощутимо, и сразу везде. Организм не чувствовал повреждений и в панике реагировал сразу на все, что только можно. Отлично — это как раз то, что мне необходимо.
Стараясь не выйти из «теплого состояния», медленно поднялся, вытащил пробку, бросился вперед. И тут же прекратил забег, кубарем покатившись по земле. А как не покатиться, если на полном ходу задеваешь ногой основание добротного, наклоненного в сторону вероятного противника кола. Все внимание я уделял лишь удержанию «жара», вот и пострадал.
Поднявшись, стряхнул мусор с одежды, исследовал полученные ушибы, признал их незначительными, вернулся к клепсидре, залил ее заново.
На этот раз был умнее: и «жара» не растерял; и за кол не зацепился. Так и бежал, стараясь не напортачить и одновременно не выйти из состояния «разгона». Добравшись до финиша, увидел, что от тростинки лишь хвост торчит — вода из клепсидры вытекла полностью. Такого разгромного результата у меня еще не было — вместо того чтобы поставить новый рекорд мира, я пробежал в три раза медленнее, чем безногая черепаха.
Но упрямства мне не занимать: пошел на новую попытку; потом опять, и уже на следующей вплотную приблизился к стандартным показателям. При этом чувствовал, что резерв остается: я действительно двигался быстрее, хотя и не так, как это проделывала Йена. Но она, возможно, тоже с мелочей начинала, или у перерожденных тело слушается лучше.
До вечера еще полно времени — я твердо вознамерился побить все свои рекорды раза в полтора. Но — увы, недолго длилась тренировка: на очередном финише увидел, что мои водяные часы лежат на боку, и донышко у них расколото.
Никто их не ломал — я своей глупостью это сделал. Пробка из дерева, закупорившая днище, вещь эффективная, но не лишенная недостатков. Древесина в воде разбухает, увеличиваясь в объеме. Мощь процесса велика — каменщики древности с помощью этого явления гранитные блоки отделяли от скалы. Технология простейшая: бурится отверстие, заливается водой, забивается кол…
Я такой умный — аж сам собой восхищаюсь, но почему-то ум этот просыпается только после того, как напортачу…
Возиться с изготовлением новой клепсидры не стал — и без нее теперь понимал, с чем надо работать. Придется тренироваться в удержании «режима жара»: поддерживать его на автоматизме, не задумываясь. Для этого не обязательно устраивать спринтерские забеги: можно заниматься хоть круглые сутки, незаметно для других. За едой, в седле, на военном совете, перед сном — научиться делать это, не уходя в «нирвану». Надо добиться, чтобы со стороны при этом ничего не замечали: обычный Дан, ничуть не рассеянный, и совсем не напряженный. Пока что у меня, наверное, вид при этом — как после передозировки пургена…
Возвращаясь в замок, увидел, что по дороге тянется вереница повозок, загруженных досками, плахами, брусом, бревнами и связками толстых жердей: народ активно разбирал уцелевшие деревенские строения. В башне стучали молотки и топоры, работали пилы, попахивало здесь теперь не мертвечиной, а тем неповторимым ароматом, что бывает в столярных цехах.
Честно сказать, мне не нравилось, что в замке многое сделано из древесины, — боялся повторения пожара, обезобразившего Мальрок. Но поделать с этим ничего не мог: здешние мастера других технологий не знали, да и я ничего нового не придумал им подсказать. Со стороны каменные средневековые крепости кажутся самыми огнеупорными сооружениями в мире, но, увы, все далеко не так.
Ничего, замок пал не из-за недостатков конструкции — его просто некому было защищать. У меня воинов на это хватит. Остается восстановить все как было — если глаза меня не обманывают, иридиане в этом толк знают. Быстро работают, будто всю жизнь только этим и занимались.
Может, до зимы все успеют закончить? А что — запросто. Если нас ничто не будет отвлекать и помех не будет, то таким темпом должны успеть.
Увы: уже вечером столкнулся с первой попыткой помешать восстановительным работам.
* * *
Так как быт у нас пока что налажен не был, ели люди по-походному — то есть все вместе. Общие котлы; группы едоков вокруг них, «приписанные» к своим посудинам; дружный стук ложек и хоровое чавканье. Собаки и куры, бегающие среди людей в ожидании подачек, кошки, держащие в этом вопросе пальму первенства. У меня преимуществ в трапезных делах было не так уж много: котел небольшой, для узкого круга приближенных; если присутствует мясо — подаются куски лучшие; и винный бочонок можно открывать по желанию, а не ждать соизволения сюзерена.
Так что в этот вечер я поедал все тот же хит сезона — перловую кашу на топленом масле и рыбу, поджаренную на прутиках. При этом не забывал тренироваться: то вызывал в себе «жар», то отключал его. Увы, при этом продолжал выпадать из реальности, из-за чего пару раз промазал ложкой мимо рта, а один раз сильно прикусил ее край. Деревянная, зубов не повредил, но досадно.
Никто не заметил моих чудачеств — сегодняшний аврал затянулся, и к ужину приступили уже в сумерках, сгущающихся на глазах. Аппетит все нагуляли неслабый, так что таращиться на меня было попросту некому — все сосредоточились на процессе поглощения пищи. Я тоже проголодался зверски — подозреваю, из-за последствий многократных попыток «нагрева».
В общем, все молча стучали ложками, ни на кого не оглядываясь и не отвлекаясь, — котлы не бездонные, и зевать не стоит, а то уснешь голодным.
Когда на стене заорал часовой, я как раз опять выпал из реальности, застыв будто идиот с набитым ртом, туманным взглядом и заклинившей челюстью — «жар», конечно, знатный вышел, вот только жевать прекратил.
Естественно, на крик я тоже не обратил внимания, и лишь когда «вернулся», удивился: вокруг галдят сотни глоток, а слева, через стену, перелетают сгустки пламени. По дуге спускаясь во двор, они разлетаются облаками искр, ударяя о камни брусчатки, или с резким стуком впиваются в штабеля привезенного леса, оставаясь в них торчать миниатюрными костерками.
Конфидус, вскочив, проворно облизал ложку и, пряча ее за голенище, заорал:
— Хватайте щиты — и к складу бегом! Прикрывайте головы и тушите все, пока пожар не начался! Да шевелитесь же, лентяи!
Обернувшись ко мне, уже тише добавил:
— Дан, вы бы скомандовали сбор дружины и латников, а то мало ли — вдруг на штурм пойдут. Хотя не понимаю, как со стороны реки штурмовать можно…
Только сейчас до меня дошло, что мой замок нагло обстреливают горящими стрелами. Причем делают это прицельно — навесным огнем стараются поразить именно штабеля запасенного леса. К счастью, они располагаются возле выхода из туннеля, а мы столпились вокруг центральной башни, и потому нас не доставали.
— Тук!!! Ко мне!!! Бегом!!!
— Да здесь я уже! Чего разорались?! — поспешно дожевывая кусок рыбы, невнятно откликнулся горбун.
— Помоги с кольчугой и сам доспех нацепи — драться пойдем.
— Да с кем драться? — удивился Тук. — Это просто в лодке кто-то по реке подошел, прячась под берегом обрывистым, и лупит теперь оттуда. Их мало — вон стрелы еле летят. А я плаваю будто топор без рукояти, и в доспехе вряд ли успехов в таком деле прибавится!
По мне, вражеские лучники работали словно пулеметчики, но с горбуном спорить не стал — ему виднее. Да и вспомнил тех убийц, которые нас тогда на струге перехватили: их всего четверо было, но за считаные секунды они выпустили в нас несколько десятков стрел, причем метко.
В кольчуге и в шлеме почувствовал себя гораздо увереннее: даже если прилетит сверху гостинец, то не факт, что пройдет через такую защиту. Попугай попытался было расположиться на плече, но я бесцеремонно согнал его, приказав залечь под телегой и не отсвечивать — у птица доспехов не было.
А идея-то неплохая — сделать ему панцирь от пяток до хохолка и щит прицепить на крыло с дохлой черной кошкой на зеленом гербе…
Интересные иной раз в голову мысли приходят, когда бежишь под обстрелом к замковой стене…
Краем глаза подметил, что с огнем уже сражаются — послушались епископа. Прикрываясь от обстрела щитами, ликвидируют очаги возгорания, причем делают это столь споро, что сразу стало понятно: пожар задавлен в зародыше.
Нападающие этого видеть не могли и продолжали обстрел. Но, судя по хлопкам тетивы с гребня стены, им начали отвечать дозорные и подоспевшая подмога. Надеюсь, они видят, куда бьют.
Взобравшись на стену, убедился, что действительно видят: вниз по реке уходило пятно пылающего факела. Пламя пульсировало от подносимых к нему стрел, в стороны отходили огоньки, чтобы тут же, после хлопка тетивы, уйти в ночное небо по крутой дуге, затем сорваться вниз, закончив путь на замковой территории. Ответная стрельба наших лучников к видимому результату не приводила — лодка продолжала спускаться вниз по течению, выпуская огненные гостинцы с той же интенсивностью.
Я стоял на стене будто дурак — луком пользоваться не умею, арбалет забыл в телеге. Да и толку брать, если болтов к нему до сих пор не наделали, а обрезками стрел можно разве что на слонов охотиться, если подбираться к ним шагов на пять. Вот и застыл, наблюдая за удаляющейся лодкой, размышляя на тему «что бы это значило?». Смысла в действиях врагов не видел — они глупо переводят стрелы, не нанося нам никакого ущерба. Даже мне понятно, что заготовленные лесоматериалы таким способом не уничтожить. Я бы на их месте обстрелял пространство вблизи донжона, накрыв ужинающих людей, — это гораздо эффективнее. С высоты холмов внутренний двор замка прекрасно просматривается — если они наблюдали за нами, то знают, где у нас что. Тогда почему действуют так странно?
Краем глаза углядел разгорающееся сияние за южной стеной. Еще не понимая, что там происходит, подчиняясь интуиции, бросился к лестнице, выкрикивая на ходу:
— К южной калитке бегом!!! Кто рядом с ней, бегом!!! Там пожар!!!
Я не ошибся в своих предположениях: и правда пожар. Пока наши вояки занимались перестрелкой, все внимание уделяя лодке на реке, вторая лодка беспрепятственно подошла со стороны озера, высадив десант. Злодеи не стали штурмовать замковую стену — их, скорее всего, было недостаточно для такого серьезного мероприятия. Взамен они напакостили: подожгли лодки и струг у причала.
Весь наш рыболовный флот пылал кострами, и спасать там уже нечего — упущено много времени. Разумеется, часовые на южной стене будут наказаны — эти ротозеи в суматохе покинули посты, чтобы переводить свои стрелы на лодку с отвлекающей группой. И командирам достанется, не углядевшим за своими людьми. Но ничего это уже не исправит — завтра придется возиться с поиском новых лодок и ремонтом других стругов. Останемся мы, наверное, без ухи и жареной рыбы… Ненадолго, но обидно: ведь припасы надо экономить.
Стоя у причала, я, сжав кулаки, смотрел в огонь, не зная, что предпринять. Как говорят в Голливуде: «Нас поимели». Причем сделали это нагло и чисто — скорее всего, наши стрелки не смогли никому отомстить: враг хорошо подготовился к диверсии. Остается радоваться, что ущерба серьезного не нанесли — уже завтра у нас будет новый флот. Теперь придется на ночь прятать лодки и струги в канале — хоть это и неудобно, зато целее будут.
Мимо просвистела стрела, с резким стуком вонзилась в кол рогатки. Из тьмы, сгустившейся над озером, хорошо знакомый дерзкий и насмешливый голос прокричал:
— Эй! Ты! Шут балаганный! Я же говорила тебе не возвращаться! Не послушался?! Пеняй на себя — это только начало!
— И тебе привет… Рыжая, — тихо буркнул я и, развернувшись, направился к калитке.
Бой закончился, толком не начавшись. И пусть замок остался за нами, пусть мы, надеюсь, не понесли потерь, но все равно проиграли: враг сделал то, за чем пришел, и остался безнаказанным.
А вот насчет последнего надо еще подумать — я человек добрый, но маниакально злопамятный: прощать такого не намерен. Самолюбие не выдержит, если придется оставить без последствий такой удар.
Я не позволю, чтобы меня щелкали по носу какие-то рыжие девчонки. Тем более не первый раз. Это уже наглость…
Придется превращаться в карателя…



Глава 17
Беспилотные аппараты на спиртовой тяге и прочие будни карателя

Без потерь не обошлось: парочка «пожарников» не убереглась от стрел — один отделался царапиной; второму, с пробитой ногой, придется проваляться не меньше недели. Запасы стройматериалов вообще не пострадали, скот тоже, а вот плавсредствам не повезло.
Арисат заявил, что «диверсанты» использовали горшки с земляным маслом — от струга остался только обгорелый остов, а от лодок обугленные каркасы. Мнению потомственного пирата в таком вопросе можно было доверять. Лишь одно оставалось непонятным: что такое земляное масло? Нефть? Не верится — она, вопреки расхожему мнению, горит не слишком впечатляюще, тем более что местные вряд ли бурили глубокие скважины, — наверняка брали то, что вытекало на поверхность, а это далеко не лучшее сырье для зажигательных зарядов. Здесь же будто напалм применили. Или сорт у здешней нефти какой-то особый? Не знаю…
Выслушивая доклады подчиненных и лично осматривая результаты нападения, я держался уверенно-загадочно, всем своим видом намекая на то, что знаю чуть больше, чем простые смертные, и держу ситуацию под полным контролем. Люди обязаны верить в своего лидера и ни в коем случае не должны думать, что он балбес, не знающий, что делать в подобных случаях.
А я действительно понятия не имел, что теперь делать… Ситуация складывалась очень нехорошая, и, возможно, никто, кроме меня, этого еще не понял.
Что, в сущности, произошло? Откуда-то с холмов спустилась шайка, отвлекла часовых на стенах, под покровом спускающейся темноты подобралась к причалу, уничтожила все наши лодки и единственный струг. Это можно считать серьезными потерями? Ха-ха-ха! Да возле Мальрока все побережье завалено лодками и стругами — бери и пользуйся. Но почему меня это не радует? Да по очень простой причине: кто обрадуется, если вблизи от его жилища бродят шайки бандитов, только и мечтающих что-нибудь сжечь, сломать, а то и убить кого-нибудь.
Завтра они придумают что-нибудь еще, послезавтра другое. Мы не сможем выходить за стены мелкими группами и в одиночку — только сильными отрядами. Один человек будет собирать колоски на поле, пятеро его охранять. И все равно не смогут уберечь: ловушки, стрелы из непроходимых кустов, ядовитые подарки для нашего скота. Да на месте этих «партизан» я бы придумал десять тысяч способов сделать жизнь новых обитателей Мальрока унылой и бесперспективной. Если даже наши противники глупы как пробки (а я так не считаю), то хотя бы сотню придумать должны.
Что мы в итоге получаем? Противник, даже слабый, малочисленный, страдающий энурезом из-за страха перед открытым боем, по сути, переведет нас на осадное положение. Вместо того чтобы все силы бросать на восстановление замка и пополнение припасов, мы будем заниматься обороной. Это оправдано, если тебе противостоит сильная армия, но ведь это далеко не так: все, кого мы до сих пор встречали, — это шайки каких-то оборванцев. Боги, да той, что нас сейчас атаковала, — вообще девка командует! Стыдно ведь…
И что нам прикажете делать? Лучший, разумеется, выход — найти этих гадов и передушить. Отличная идея — остается лишь поразмыслить над ее реализацией.
Чем больше я над этим думал, тем грустнее мне становилось. У нас нет крупных воинских сил, способных быстро и эффективно прочесать хотя бы ближайшие окрестности. Нет проводников, знакомых с местностью и способных подсказать вероятные места убежищ шаек, — я не думаю, что те в кустарниках все время живут: где-то наверняка есть или деревеньки уцелевшие, или иные места, в которых можно с комфортом отдыхать от трудов бандитских.
Кстати, а почему бандитских? Да потому, что мыслю шаблонно: бородатые мужики с ППШ [6] и обрезами, прячущиеся в лесу, — для вермахта шайка бандитов, а для Красной армии соответственно партизанский отряд. Так что хамством я лишь выдаю свою ненависть по отношению к этим людям, мешающим нам спокойно заниматься своими делами.
Плохо только, что партизанят они против нас… Это несправедливо — ведь мы им ничего плохого не сделали!
Ладно, что есть, то есть. Итак, против нас действуют партизаны. Как с ними поступали на Земле?
Да по-разному поступали…
Создавали ягдкоманды из матерых егерей, способных рыбу в озере выследить, не то что бородачей в белорусском лесу. Вербовали предателей из местных жителей, с помощью агентурной работы выясняли расположение партизанских баз, после чего обкладывали их войсками, накрывали артиллерией и авиацией.
Но преимущество, как ни странно, в большинстве случаев было на стороне партизан. Они ведь не ломились напролом: мину заложат под рельс на крутом повороте, мост взорвут, одиночную машину подстерегут на проселочной дороге. Тем, против кого они действовали, приходилось распылять огромные силы, чтобы контролировать все точки, по которым ребятки из леса могут нанести удар. Никто ведь не знает, где они появятся в следующий раз, — приходится охранять абсолютно все. Вот и получалось, что кучка слабо вооруженных, необученных людей оттягивала на себя прорву сил.
Воевать с партизанами невыгодно еще и по экономическим причинам — к примеру, столкнувшись с этим фактом, американцы прокляли Вьетнам. Авианосцы, дорогостоящая воздушная и наземная техника, огромный воинский контингент — вся эта колоссальная машина так и не смогла задавить по-простецки вооруженных вьетнамских ребятишек. От отчаяния янки даже заросли тропические начали обрабатывать гербицидами, пытаясь уничтожить саму среду обитания Вьетконга. Но так и убрались, не добившись успеха: лес оказался сильнее.
Ладно, чего это меня на историю понесло… Думай, Дан, думай — тебе надо с минимальными затратами сил покончить с этой проблемой, а не то придется переходить на осадное положение.
Имеются партизаны. Имеются холмы, заросшие лесом, — среда обитания партизан. И есть их противник, то есть мы — куча народу, в том числе боеспособного. Враг знаком с местностью, имеет какие-то неведомые нам каналы снабжения. Мы здесь ничего не знаем вообще, снабжения не предвидится, запасов практически нет. Если начать игру в «кошки-мышки», то окажемся в проигрышном положении — у неприятеля сейчас все козыри. Значит, выводить за стены сотни воинов с целью побродить по зарослям — бессмысленно…
И что тогда? Как можно задавить такого противника быстро и без серьезных потерь? Вариант с грубой силой пройдет, если силы этой будет достаточно. Сколько мне понадобится воинов, чтобы устраивать серьезные окружения и прочесывания? Думаю, даже десятка тысяч солдат может не хватить — места в Межгорье много, и те, кто знает все углы, прятаться смогут бесконечно.
Так, опять не туда понесло: нет у меня десяти тысяч солдат. А что есть? Есть пара сотен с лишним… Можно ли устроить серьезную антипартизанскую операцию такими силами? Конечно, можно — надо лишь обзавестись агентурной сетью из завербованных местных жителей. Они будут оперативно и четко указывать места стоянок партизанских отрядов и предупреждать заблаговременно об их нападениях.
С агентурой у меня пока что вообще никак…
Ладно, разведка ведь бывает не только агентурная. К примеру, есть еще техническая. Мне достаточно одного БПЛА — беспилотника. Надо поднять его темной ночью — и пусть покружит над холмами. Рукотворная птица незаметна, и шума от нее немного — с высоты она легко засечет костры партизанских стоянок и никого не насторожит. Кроме нас, здесь честных людей нет, значит, любой огонь — признак присутствия противника. Далее, используя все силы, можно окружать группы врагов по очереди и уничтожать. Если повезет, то за пару ночей управимся — ведь пока что мы сталкивались лишь с двумя отрядами, к тому же не сильно ладящими друг с дружкой.
Отличный план, но есть одно «но»: у меня нет беспилотника.
Хотя…
* * *
— Зеленый, я прекрасно знаю, что ночью ты любишь спать и терпеть не можешь, когда тебе мешают этим заниматься. Но альтернативы ночным полетам нет — днем костры заметить труднее, да и не факт, что их вообще будут поддерживать. А вот ночью даже огонек свечи можно засечь на другом берегу озера. Это, конечно, если зрение хорошее. А у тебя оно не просто хорошее — орлиное. Ты у нас ничего не упускаешь, все видишь. Так что без тебя никак не обойтись.
Я опустился до откровенной лести, но попугай был по-прежнему мрачен и косился на меня раздраженно, делая вид, что не понимает, чего от него добиваются. Но я этого негодяя крылатого изучил хорошо и знал, как ловко он может прикидываться дурачком, если ему это выгодно. А сейчас выгодно: за просто так устраивать ночной полет Зеленому не улыбалось. И лести здесь было недостаточно.
Может, шантаж применить?
— Знаешь, Зеленый, погани здесь нет, значит, и от птицы стража толку нет. Вот какой смысл тебя кормить и поить? Допустим, прокормиться ты и самостоятельно сумеешь, а вот вина тебе своими силами не достать. Раз отказываешься помогать в такой мелочи, то я могу лишить тебя винной пайки до осени, а то и до зимы. Зимой, ладно уж, буду давать раз в месяц по пять капель, чтобы вкуса не забыл и не околел от холода.
Глаза у птица стали жалобными, будто у кота, клянчащего вкусненькое, но получить ответа я так и не сподобился — гад пернатый всем своим видом показывал, что смертельно устал и твердо намерен отсыпаться до рассвета.
Ну что с ним делать… Может, суп сварить? Нет уж, отравиться можно таким супом — стопроцентно вредное создание.
У меня оставалось последнее средство убеждения — взятка.
— Вина у нас, кстати, хватает — можно хоть каждый день пьянствовать. Не до спиртного сейчас, сам понимаешь, — я погреб закрыл на замок тюремный, а ключ у себя держу. Но, если понадобится, легко могу нацедить кружечку-другую.
Попугай заметно оживился, в глазах появился алчный блеск — я находился на правильном пути. Нехорошо, конечно, использовать птичьи слабости, но куда деваться — другим его не пронять.
— Я вот думаю, что тому, кто обнаружит лагерь тех бандитов, которые на нас напали, положена хорошая порция лучшего местного вина. Как ты считаешь?
— Справедливо, — попугай, не выдержав натиска соблазна, наконец-то снизошел до ответа.
Ободрившись, я усилил давление, голосом змея-искусителя возбуждая алкоголизм Зеленого:
— Вино здешнее — просто чудо. Я даже не могу сказать, в какой бочке лучшее: все пока что не попробовал. Говорят, когда побережье еще было обитаемо, а пираты демов не перекрывали проливы, Межгорье жило торговлей вина — здешние бароны купались в золоте. Нигде больше нет такого винограда, как здесь. На все вкусы: и сладкое, и кисловатое, и терпкое, и всех ароматов, и крепости разной. Райские напитки.
Попугай вытаращился на меня, будто кролик на удава, — жадно разевая клюв, он издавал какие-то причмокивающие звуки. Вероятно, захлебывался слюной.
— Ну так как, Зеленый? Найдешь эту Рыжую? Далеко они не могли уйти — думаю, их лагерь где-то неподалеку. Тебе не придется долго летать, а награда будет, как ты уже понял, щедрой.
— Мама с детства учила меня остерегаться обманщиков, — недоверчиво произнес попугай.
— Смысл мне тебя обманывать?! Чтобы ты обиделся и больше никогда не помогал в подобных делах? Получишь ты свое вино. Немного, но получишь, слово даю. Главное — найди мне эту самку собаки!
— Эй! Кормчий! Хотелось бы увеличить размеры обещанного вознаграждения!..
— Больше тебе нельзя — пьяный попугай здесь даром никому не нужен. Но обещаю — плесну достаточно щедро.
— Я лично готов выбрать сосуд с божественным нектаром — дайте лишь изучить все кувшины, — продолжал торговаться птиц.
— Хорошо — как скажешь, так и будет: бочку выбираешь сам.
— И выбор жаждущего будет сделан после пробы из всех источников: ведь жизнь наша — это поиск идеала.
— А вот это вряд ли, не наглей: там бочек столько, что от проб окосеешь быстрее, чем от награды. Лети давай, а то так и будешь до утра трепаться.
Птиц, поняв, что больше из меня выбить ничего не получится, печально вздохнул, потянулся, хлопнул пару раз крыльями, разминаясь, и, резко взлетев, растворился в темноте.
Я за него не переживал: хоть он и не сова, но в темноте летать умеет — уже бывало. Здешние ястребы по ночам спят, зениток у межгорских партизан тоже нет — не пропадет.
Теперь оставалось только ждать.
* * *
Зеленый пропадал недолго — я даже задремать не успел: все так же сидел на бревнышке, терзая голову не особо полезными размышлениями. Хлопанье крыльев, уверенное зависание на месте, мягкая посадка на соседнее бревнышко, озабоченный осмотр перьев — и полное игнорирование моих нетерпеливых вопросов. Лишь убедившись, что красота не подпорчена, пернатый снизошел до ответа:
— Я нынче узрел три огня в ночи.
— А рыжую видел? Девку?
— Слепец, не думай, что на свете живут лишь подобные тебе! Господин, у нас с вами был справедливый договор, и я его выполнил. Уважаемый хозяин дома, я готов вкусить обещанное угощение.
— Где она?!
— На озере великом есть берег золотой. На берегу том сад растет. В саду, средь звона хрусталя листвы, там дева нежная лелеет сладкие плоды. Кстати, девки тамошние берут недорого. Вина! Вина мне! Вина скорее наливай! Я жажду сока южных виноградников! Пошевеливайся, каналья!
— Да не ори ты! В суп отправлю! Сможешь показать, где этот «хрустальный сад» с недорогими девками?!
— Всемогущ лишь Господь наш, но и мы кое-что умеем, если заинтересовать. Всякий купеческий договор подразумевает оплату. Эй! Трактирщик! Я умираю от жажды!
— Далеко?! Объясни точнее!
— Без вина так трудно вспоминать несущественные подробности…
— Вино получишь, когда вернемся, — сперва покажешь это место!
— Вина сегодня хочется как-то особенно сильно…
— Вот же заладил! Да получишь ты свое вино — дай только до рыжей добраться! Объясняй: сколько их там?
Задумавшись, попугай нахохлился и неуверенно выдал:
— Слышал я, что у чудовищ, что водятся на южных островах, глаза во рту, и число их восемь.
— Точно! Если восемь, то это они! Как же с тобой сложно… Часовые там есть? Или спят все?
— Эти ворюги любят спать как честные люди.
— Отлично. Так… надо подумать…
— Размышлениям удобно предаваться за чаркой вина, — не сдавался попугай.
— Ага! Счас! Прям побегу за чаркой! Сперва проверим, не наврал ли ты.
— Негодный клеветник! Зачем все эти оскорбления! Честность его достойна легенд о великих героях!
— Ладно, прости, Зеленый. Сейчас соберу людей — и поведешь нас. Или объясни подробно, где именно они, — деревень и садов здесь очень много.
— Тяжко говорить, когда горло пересохло от жажды, — грустно ответил птиц.
— Тьфу ты! Цистерна с крыльями! У тебя одно на уме! Значит, будешь сам показывать! Ох и доберусь я теперь до них! Даже не знаю, что именно с ними сделаю, но придумаю… Сам знаешь, я — сама доброта и еще никогда никого серьезно не наказывал. А придется! Мы с тобой этим партизанам покажем, кто теперь в Межгорье главный! Слезами умоются, раз по-хорошему вести себя не хотят! Давай, Зеленый, я в тебя верю! Показывай, где эти смертники!
Попугай, странно нахохлившись, серьезным, чеканным голосом произнес:
— Приказ магистра: при обнаружении шайки Рыжей Смерти следует провести с ней переговоры и склонить на свою сторону. Повторяю: это приказ магистра!
— Ты чего несешь! — опешил я. — Какой магистр?
— Магистр ордена полуденной стражи приказал стражу Дану. Эх, винца бы сейчас, — своим обычным голосом закончил Зеленый.
— Ты окончательно сбрендил? Еще ничего не пил, а уже бред несешь! Когда это ты успел с магистром пообщаться?! Или он над нами летает и ты с ним в ходе разведки пересекся?!
— Магистр приказал — страж выполняет. — Произнеся это, попугай потерял ко мне всякий интерес, занявшись перышками.
Но меня его ответы не удовлетворили:
— Эй! Я вообще-то не страж, а самозванец. Уж ты-то должен это знать.
— Что же ты, свиноед ленивый, больше не торопишься к девкам? Так спешил… так спешил… ох как торопился… Ночь холодна, так не выпить ли нам для сугреву?…
— Я тебе две щедрые порции налью, если ты скажешь, где находится этот магистр, — хочу сам с ним пообщаться. Расскажи о нем все!
— Ох долги наши тяжкие!.. Магистр за спиной каждого из стражей. Магистр вездесущ. Магистр неуловим. Магистр мудр. Магистр всезнающ. Магистр — опора ордена. Все птицы мира — глаза и уши магистра. Приказ магистра: при обнаружении шайки Рыжей Смерти следует провести с ней переговоры и склонить на свою сторону. Повторяю: это приказ магистра! Вот и сказочке конец, спите, детки. А ведь кто-то что-то обещал насчет многих чарок вина…
Полученной информации мне было недостаточно, но, понимая, что вряд ли добьюсь от этого проходимца большего, покачал головой:
— Мы с тобой на эту тему еще поговорим. И вообще, в суп попадешь, если так и продолжишь дальше темнить. Ладно, некогда с тобой разбираться. Пошли к этой Рыжей Смерти… разговаривать. Но учти, Зеленый: люди меня не поймут. И все из-за тебя и твоего мутного магистра. Вот за что мне все это…
— Люди — прах, вино — все, — мудрым тоном произнес попугай и, вспорхнув, устроился на плече.
* * *
Сразу выступить не смогли — пришлось долго подбирать людей для такой акции. Внятной информации от Зеленого я так и не добился ни в одном из вопросов и, не зная толком, где остановилась шайка Рыжей Смерти, принял все меры, чтобы добраться до нее незаметно. Идти в одиночку не решился — после странного приказа, якобы поступившего от магистра, нападать передумал, но и оставаться без прикрытия было глупо. Пришлось выбирать бойцов с самыми малошумными доспехами и лошадок наиболее спокойных. В итоге вышло двадцать девять воинов плюс я — на восьмерку противников более чем достаточно.
У меня были опасения, что партизанская стоянка располагается на одном из островов — попугай ведь не объяснил, где именно. Или из вредности врожденной, или просто его понятийный аппарат не позволяет давать подробных привязок — не знаю. Так что шли в полную неизвестность.
Но все обошлось — неприятель не стал злоупотреблять мерами предосторожности и расположился на берегу. Более того: с лошадьми мы напрягались зря — до искомого сада было чуть более часа ходьбы. Партизаны после диверсии причалили неподалеку от замка и быстрым маршем пересекли долину поперек в одном из самых узких мест. Там, меж двух холмов, затаилась разоренная деревенька, о которой мы даже не подозревали, — из Мальрока она не просматривалась. Естественно, разглядеть костер в саду тоже не могли — его надежно скрывал холм. Да и огонь был небольшим — мы лишь в паре сотен шагов от зарослей заметили его отблески.
Остановив отряд, я приказал Дирбзу:
— Остаетесь здесь — дальше я пойду один.
— Не понял?! — изумился латник.
— Чего непонятного? Один пойду. Хочу поговорить с этими ребятами по-хорошему.
— Да они вас сразу убьют!
Объяснять воину, что я руководствуюсь приказом, переданным через Зеленого, не стал. Не знаю, как он на такое отреагирует, да и не стоит посторонним раскрывать интимных подробностей жизни стражей-самозванцев. Придется выкручиваться…
— Один раз я уже был у них в гостях — и жив до сих пор.
— Вот и не рискуйте больше. Зачем с ними по-хорошему?
— Да хотя бы затем, что они до сих пор не убили ни одного из нас. Да, пакости делали и подранили парочку слегка, но это можно простить. Большая кровь не прощается. Нас не так много, чтобы не попытаться переманить их на свою сторону, раз они к нам так добры.
Говорил, а у самого зубы сводило от злости — вот во всем был с Дирбзом согласен, так что приходилось наступать на горло собственному мнению.
— Добры?! Ну-ну… По вам не скажешь, что вы к ним большую симпатию питаете. Сэр страж, мы легко окружим сад, и никто отсюда не выйдет. Не надо лишнего затевать — опасно это. Хотите поговорить — так давайте их живьем схватим, и говорите сколько хотите. В замке нашем, в темнице, для таких разговоров инструмента всякого хватает.
— Попробую для начала убедить словами. Они меня в свое время не убили, так что не буду им злом отвечать сразу. Дирбз, нечисто что-то с этими разбойниками. Почему-то думаю, что слов будет достаточно. Нам очень не помешает их помощь. И помощь искренняя нужна — человек с вырванными ногтями искренне помогать не станет. Поверь, Дирбз, я это точно знаю.
— Да и я знаю, но только рисковать вам нельзя. Давайте, раз уж так хотите миром дело решить, сам схожу и поговорю.
— Не надо. Вас они не знают. Начинайте окружать сад. Если услышите мой крик, сразу бросайтесь со всех сторон — сад маленький, и никуда они не спрячутся.
— Все же зря вы. Очень зря. Если их восемь и при них тот ловкий горец, то очень и очень зря.
Пересадив Зеленого на плечо Дирбзу, я спешился и зашагал к темной стене деревьев.
* * *
С сержантом я был в общем-то согласен — не стоит командующему так глупо рисковать. Но что-то останавливало меня от жесткого решения и привлечения посторонних. Мои люди хороши, но схватить восьмерку противников без эксцессов вряд ли сумеют. Полетят стрелы, зазвенит сталь — кто-то умрет, кого-то покалечат. После такого начала подружиться будет гораздо труднее, не говоря уже о недвусмысленном приказе, переданном Зеленым. Хоть я и самозванец, не обязанный подчиняться магистру и его попугаям, хоть и зол за нападение, но умом тоже понимаю — нам до зарезу необходимы союзники из местных и портить отношения с таинственным руководством ордена тоже нежелательно. Пусть эти межгорцы полные отморозки и маньяки — я даже от таких не стану отказываться. На данный момент имеются две шайки, и я, не колеблясь, выбираю шайку Рыжей Смерти. Пусть она и малочисленнее первой, но зато на ее счету нет смертей — лишь парочку наших неопасно стрелами задели да меня в канале искупали. Сгоревшие струг и лодки я как-нибудь прощу, как и задетое самолюбие. Но это я такой всепрощающий, а вот рыжая может обидеться всерьез, если с ней устроят разговор как с пленницей: женщины — они такие.
С другой стороны, если они в категоричной форме не согласятся дружить, в этом заросшем саду им будет нелегко достать меня из длинных луков. Я успею позвать помощь и легко продержусь до ее прихода — у противников, насколько помню, не было копий, а топорами и мечами меня достать будет непросто. Да и нелегко в таких дебрях действовать длинным оружием — я с трудом пробирался вперед, стараясь делать это бесшумно: за садом и раньше не особо ухаживали, а сейчас он и вовсе в джунгли превратился.
Луна будто всю ночь мечтала сделать мне пакость — выбралась из-за туч, когда до полянки с едва тлеющим костром оставались считаные шаги. Замер столбом, мечтая лишь об одном: пусть на мне немедленно вырастут ветки с листьями. Можно даже с плодами. Да пусть хоть дятел по голове стучать начнет — лишь бы за дерево приняли!
Тишина, только костер изредка потрескивает. Ни ветерка, ни криков ночных птиц. Даже лягушки в ближайшем ручье квакать перестали. От углей света почти нет, зато луна работает прекрасно — отлично вижу восемь разлегшихся фигур. Завернулись в плащи, скрючились: под утро похолодало. Выносливые товарищи — лишь под одним замечаю набросанные ветки с листьями, остальные прямо на земле расположились. Судя по низкому росту этого неженки, не сомневаюсь, что это сама предводительница.
Спят как убитые. Устали, наверное, от трудов диверсионных. Даже обидно — столько сил приложил, чтобы бесшумно подобраться.
Все так же осторожно выбрался из зарослей, подошел к костру, подбросил в него охапку приготовленных рядом дров, присел на поваленное сухое дерево, блаженно вытянул руки к огню, громко произнес:
— Здравствуйте. Я вам не помешал?
Некоторое время ничего не происходило, и я уж было решил, что этих ротозеев из пушки не разбудить, но тут один пошевелился, приподнял голову, сонно-бездумно уставился на меня, хрипло произнес:
— А ты кто?
— Человек я. Хороший человек. К тому же добрый, раз вас не прирезал.
Что-то в моем ответе ему не понравилось. Вскочив, он, путаясь в плаще, попытался резко выхватить топор из-за пояса, выкрикнул странное:
— Достали!
Интересно — что он этим хотел сказать? Скорее всего, просто спросонья неадекватен.
От крика подскочили остальные, и вскоре я оказался в полуокружении: семеро противников. У одного меч, другой с топором, остальные лихорадочно возятся с луками — натягивают тетивы. Меня это ничуть не испугало — я ведь не просто так устроился на этом дереве. Если что, просто завалюсь назад, прикрывшись толстым стволом от обстрела. А там и отползу в сторону — наблюдать за мной через пламя, объявшее подкинутые дрова, не получится.
Сидя с самым невозмутимым видом, я поднял палку, протянул вперед, наблюдая, как пламя охватывает кончик, укоризненно произнес:
— Я вас сто раз мог четвертовать, но не стал, а вы сразу за оружие хватаетесь.
Палку, кстати, я жег не зря. Как известно, существуют три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь; как течет вода… и как работает другой человек. Инструктор, не вдаваясь в тонкости психологии, объяснял так: «Любое твое действие, совершаемое с огнем, вызывает повышенный интерес — это инстинкт, сохранившийся с первобытных времен. На кого-то он почти не действуют, другие будут просто загипнотизированы им: уставятся на огонек, который разгорится на конце палки. Когда настанет удобный момент, просто отбрось ее в сторону — есть хорошие шансы, что кто-то проследит за ней взглядом, потеряв время. А время — это хорошо: иной раз одной секунды более чем достаточно, чтобы проигрышную ситуацию превратить в выигрышную».
Пусть я пока что не владею секретным кун-фу, но кое-что умею. Если вы, ребята, не захотите со мной дружить, то найду что на это ответить — убить не убью, но удеру просто мастерски.
— Это ты?! Солдат?! То есть шут?! — быстро поправилась рыжая.
— Ты, я вижу, с момента нашей первой встречи не стала воспитаннее. И вообще по-девичьи забывчива. — Покачав головой, я мягко, будто разговариваю с глупым ребенком, пояснил: — Не солдат я. И не шут. Два раза с тобой уже встречаемся, а ты все не можешь запомнить таких простых вещей.
— У-убить его? — Опять старый знакомый не сумел смолчать — аж заикается от неожиданного пробуждения и жажды смерти.
Не обращая на него внимания, девушка требовательно произнесла:
— Как ты нас нашел?!
Ответить я не успел: захлопали крылья, щеку обдало ветром, на плечо плюхнулась зеленая тушка, вытянув шею, сурово уставилась на партизан. Вот ведь пернатый негодяй — специально прибыл, чтобы я всю славу обнаружения отряда не приписал себе!
Если бы небо сейчас засверкало от вспышек салютных ракет, на поляну заехал двенадцатидверный лимузин и оттуда под звуки американского гимна и вспышки лазеров вывалилась группа участников эксцентричного шоу трансвеститов в своих самых экстравагантных сценических нарядах, — все это не смогло бы вызвать и сотой доли последовавшей реакции.
Готов поклясться остатками печени Зеленого!
Опять наступила тишина.
Мертвая.
Лишь дрова трещат в огне, и возле уха сопит птиц.
Признаться, я тоже замер, как эти семь статуй, — несколько удивился их реакции. Они здесь что — никогда попугаев не видели? Бедные дикие туземцы…
Где-то неподалеку треснула ветка под чьей-то ногой — мои люди, похоже, потеряли терпение и сжимают кольцо окружения. Кто-то уронил топор — в мертвой тишине звук удара о землю показался громом. Все дружно вздрогнули (даже я), стряхивая оцепенение. Рыжая неуверенно, голосом наивно-восторженной гимназистки лет двенадцати, поинтересовалась:
— Это… это… вот это… Попугай этот ваш?!
— Сложный вопрос, — честно ответил я. — С какой-то стороны — он мой, но с другой — абсолютно свободен в своих действиях и предпочтениях. С таким же успехом можно сказать, что я принадлежу ему.
— Вот так гораздо вернее будет, — нагло поддакнул Зеленый.
После его слов бедные партизаны опять впали в ступор — хоть телегу подгоняй и грузи их, будто бревна. Кстати, а почему восьмой продолжает спать? Так и лежит под плащом. Глухой? Или помер от радости, не вставая?
— Вы — страж? — опять спросила рыжая.
Голос ее был столь же смешным — она теперь ничем не напоминала ту язву, что окрестила меня шутом. И столько неистовой надежды было в этом голосе, что я не смог ответить несмешливо или уклончиво. Сказал просто:
— Да.
Детина, порывавшийся меня убить, вдруг заплакал как ребенок, упал на колени, обхватил лицо ладонями.
— Мы вас ждали. Давно ждали, — произнесла девушка, и, вскинувшись, уже почти прежним голосом затараторила: — Простите за грубость. Все очень неожиданно. Мы ведь не знали. Позвольте представиться: я — Альра из Мальрока.
Ветки за моей спиной затрещали, из кустов высунулся Дирбз, виновато доложил:
— Простите, сэр страж, уж очень долго вас не было, так что мы начали подтягиваться. — Повернувшись к девушке, воин уточнил: — Альра — это уменьшительное от Мальрок?
— Да, — тихо ответила рыжая.
Покачав головой, сержант хмыкнул:
— Баронская дочка. Незаконнорожденная, но дочка. Ну и дела…
— А это кто? — Я неопределенно указал на остальных.
— Кто это?… Это люди… разные люди. Тоже из Мальрока. И не только. Мы — не темные… и не демы. Мы просто люди. Мы — последние люди. Последние люди здесь. Одни из последних… Здесь мало людей теперь… очень мало.
В руках партизан все еще оставалось оружие, но это уже никого не напрягало, даже осторожного Дирбза. Межгорцы больше не выглядели агрессивными или опасными: бесконечно уставшие, во всем разочаровавшиеся — и только сейчас встрепенувшиеся от надежды.
Надежду им принесли мы.
Сержант, окончательно выбравшись из кустов, тихо, чтобы никто не услышал, произнес почти в ухо:
— Признаю, был неправ. Словами с такими надо — только словами.
Я не стал рассказывать, кому обязан идеей мирных переговоров. Честно признаться, мне было немного неловко за свою недавнюю злость и кровожадность — чуть грех лишний на душу не взял. И пусть Зеленый — наглое мутное создание, но спасибо ему за этих «партизан».
И его магистру…



Глава 18
Межгорье: история падения

Даже не знай я о происхождении Альры, легко мог догадаться — как ни старайся, но воспитания не скроешь. Хоть и незаконнорожденная, но все же аристократка. Даже перловую кашу она наворачивала с таким видом, будто небрежно дегустирует изысканные деликатесы, — при питании из общего котла, где важна скорость работы ложкой, жить ей голодной. Наши женщины в этом вопросе от мужчин не отстают — лопают поспешно, грубо. Я от такого зрелища всегда воротил глаза — неженственно это как-то. Думал, что чавкать и торопливо глотать свойственно всем туземкам, но, как теперь вижу, ошибался.
Приятная ошибка — ведь почти во всем, что касается женщин, я привередливый эстет. И не обязательно с потребительской точки зрения: ведь каждая женщина, даже та, на которую ты не претендуешь, в идеале должна быть красивой во всем — значит, питаться ей тоже надо уметь красиво.
Если в вопросе питания Альра была классической аристократкой, то в остальном все не так просто.
Одежда…
Мало того что одежда далеко не изысканная (впервые встречаю здесь женщину в штанах), она еще и латаная-перелатаная, да и хорошая стирка ей не помешает. Ничего удивительного: жизнь партизана — это многочисленные сучки и колючки, способные в хлам изодрать грубую брезентовую робу, не говоря уже о тонких шелках; ночевки на земле в любую погоду; отсутствие бань, прачечных и прочих удобств — при всем желании щеголять в отстиранном и отглаженном не получится.
Манеры…
Ни капли той холодной отстраненности, которой отличалась вдовствующая королева Ортара. Спокойствием аристократическим и плавностью жестов здесь тоже не пахнет: капля ртути на шатком столе — вот ее поведение. Речь, правда, иной раз напыщенная, но не чрезмерно — здесь почти все так говорят, и она ничем не отличается в этом от простецкого Арисата. В общем, засилья снобизма не наблюдается.
Внешность…
Короткие волосы обрезаны весьма небрежно и беспорядочно торчат абсолютно во все стороны. Как-то это не очень похоже на шелковистые локоны изысканной аристократки… Но все равно самая заметная черта. Благодаря цвету: он не просто рыжий, а что называется огненно-рыжий. Будь дело на Земле — заподозрил бы в применении краски, но здесь химия до таких высот еще не добралась. Невысокая — бакайские женщины в сравнении с ней будто звезды баскетбола, — но стройная. Я бы даже сказал, чересчур стройная — жизнь партизана не способствует накоплению жира. Не сказать что красавица писаная, но очень даже мила. На любителя — если нравятся взбалмошные героини аниме с огромными глазищами под гипертрофированными ресницами, то Альра — ваш идеал. Хотя… Причесать по-человечески, приодеть, отмыть… Нестандартной останется, конечно, но на пользу ей это пойдет.
Возраст…
Тогда, ночью, давал ей все тридцать — по голосу судил: очень уж четко, по-взрослому говорила. Но теперь и двадцать боюсь давать.
И вот эту тощую пигалицу, этого воробья взъерошенного, армия Ортара называла Рыжей Смертью?! Неуловимая гроза армии карателей? Великие боги, да эта «партизанка» даже дозорного на ночь не оставила: я бы мог приготовить себе жаркое на ее костре, и никто бы этого не заметил. Или усталость после хулиганства в моем замке сказалась; или не сталкивались с серьезными противниками; или слава девчонке досталась незаслуженно. Я и раньше был невысокого мнения о королевских вояках, а сейчас начал их откровенно жалеть — бедные, несчастные инвалиды… Теперь понятно, почему у Кенгуда проблемы на границе: с такими солдатами ему тушканчиков в поле гонять, а не с темными драться.
Я смотрел, как Альра уплетает кашу, и думал. Думал, что мне теперь с ней делать. Нет, я, конечно, понимал, что мы теперь не враги, а союзники, но в остальном…
Неожиданная выходка Зеленого с приказом магистра…
За все время моей эпопеи руководство ордена заявило о себе лишь однажды — через герцога и королеву. Причем до сих пор не верю, что они меня не обманули, — может, сами все придумали, чтобы сделать из стража винтик для каких-то непонятных замыслов. В тот момент мне было плевать на то, из каких побуждений они действуют: я хотел смыться подальше и как можно побыстрее — в этом мне любезно помогли. Вот тогда и пришлось отправляться в Межгорье, чему я был только рад… да и сейчас не разочаровался. Теперь жалею, что не догадался поинтересоваться, каким образом магистр передал свои указания. Но теперь подозреваю, что если указания и были, то передали их тем же способом: через попугая — он ведь у них тогда жил.
Ну не смешно ли: царствующие особы подчиняются пьянствующей птице! Ни капли не смешно — здесь к птицам стражей относятся более чем серьезно. Достаточно вспомнить мою первую встречу с бакайцами или сегодняшнюю реакцию межгорцев. Уж не знаю почему так, но местные попугаи на земных собратьев похожи лишь внешностью и частично повадками — в остальном это нечто уникальное и своеобразно разумное.
Жаль, что разум вредностью осложнен — Зеленый, при всем ко мне уважении, наотрез отказывается давать пояснения по поводу личности магистра, ордена стражей и способов связи. Ну не пытать же его плоскогубцами за это!
Каким образом он получил приказ? Если отбросить версию, что сам его придумал ради выманивания двойной винной награды (а это очень даже вероятно), можно предположить телепатию или что-нибудь столь же эффективное и дальнодействующее. Ладно, будем считать, что мой шпион крылатый где-то в кустах прячет рацию. И зачем магистру понадобилась эта Альра? Откуда он вообще узнал о здешней ситуации? Как принял такое решение в отношении нее? Не думаю, что Зеленый мог ему помочь: попугай в этом вопросе не лучше меня ориентируется, и вообще — живет простой жизнью и не сильно умничает. Значит, у руководства ордена имеется информация, мне неизвестная.
А оперативность? Скорость, с которой пришел приказ не трогать Альру? Тут уж, наверное, действительно Зеленый поработал — передал, гад, отчет о результатах разведки своему магистру, а потом уже ко мне вернулся с честным видом.
Может, он и мои отчеты ему передает?
Вот петух ощипанный! Как же скучает по нему котел с кипятком!..
Что-то с этой Альрой не так, раз неуловимый магистр снизошел до приказа самозванцу. Странно, но самозванец его почему-то выполнил… Ну не дурак ли? А как понимать ее слова о том, что они меня давно ждали? И узнать неоткуда — только от нее.
И откуда у нее такой экстравагантный спутник? Я говорю не про шестерку мужчин, а про седьмого — того самого коротышку. Широкоплечий бугай с крошечной головой, до последнего клочка кожи поросший короткой серой шерстью. Не волосами — именно шерстью. Будто шкура крота, и глазки такие же микроскопические. А выражения в них ноль — абсолютная пустота. Ничему не удивляется, ни на что не реагирует — даже не проснулся, когда в саду интересные дела происходили. Поневоле обидно стало, что такой тормоз сумел меня умыкнуть из лагеря.
Не веди себя Зеленый спокойно — изрубили бы тварь сразу, когда Альра его будить начала. А так… Не темный — это понятно. Но все равно тварь. Если это тот самый таинственный горец, то, похоже, они там, в горах своих, порядком одичали. Он вообще на человека мало похож. Классический персонаж неприличных анекдотов о неких южных народах — рожденный в результате многовековых традиций скотоложства.
Проклятые законы гостеприимства — приходится ждать, когда она доест, а уж потом устраивать допрос! Не терпится узнать все из первых рук: ведь эта девушка — бесценный кладезь до зарезу нужной мне информации.
* * *
С кашей покончено; ложка не облизана, а вымыта (аристократка, мать ее…), чашка здешнего травяного чая разговору не помеха. На востоке уже намечается просветление — очередная ночь, проведенная без отдыха, — но как-нибудь переживу. Да и не уснуть мне — хочется узнать много чего, причем немедленно.
— Альра, если ты не слишком устала, — не могла бы рассказать мне о Межгорье?
— Конечно, сэр страж. Что именно вы хотите узнать?
— Все! Абсолютно все, что касается перерожденных: как это началось; как происходило; полную историю хочу знать.
— Это долго рассказывать, — вздохнула девушка.
— Я никуда не тороплюсь, но если ты устала…
— Нет! Что вы! Расскажу! Но только я не очень хорошо рассказывать умею. Вам бы со старым Аваном поговорить — вот он мастер: заслушаешься.
— А где он?
— Убили его, — опять вздохнула девушка. — Точнее, сам умер — не перенес дороги, когда мы через горловину уйти попытались.
— Значит, рассказывать придется тебе. Смелее, не стесняйся. Считай, что перед тобой не страж, а летописец, который ничего не знает, и его задача лишь записывать за тобой каждое слово.
Учитывая наличие попугая, я не преувеличивал: знал, что вредная птица запоминает все до буквы. Вот только повторить усвоенное его непросто заставить — он иногда упрям как ишак. Но память как у диктофона.
— Ну… Ну тогда… Я даже не знаю, с чего начать, — грустно констатировала Альра.
— Начни с чего-нибудь, а там видно будет.
— С чего именно?
— Ну хотя бы с себя. Где родилась, как жила до того, как все это началось, и как после.
— До того, как началось, жила себе и жила — как все живут. Ваш сержант сказал, что я дочка барона, но это не так. Моя мама — дочь рыцаря из побочной ветви Мальроков, его владение было у побережья, на востоке отсюда. Маленькое владение. Я дедушку не застала — он погиб при нападении демов. Пираты тогда налетели на целом флоте галер… Из наших родичей только мама спаслась — ее спрятал первый сержант одного из баронов. Отряд барона был разбит, он чудом уцелел. В горах они прятались, и… В общем, этот воин стал мужем моей матери. Хорошим мужем. Оставаться на разоренной земле было незачем, и они отправились в Мальрок. Барон, помня о родственных связях, взял отца под руку. Пересуды ходили, конечно, — странно это, когда аристократка за простолюдина идет, но времена тогда были отчаянные, всякое бывало. Да и сам барон никогда ничего ему не говорил плохого из-за этого. Он был доволен отцом. Отец — хороший воин, и в Мальроке быстро стал первым сержантом. А мне дали это имя в знак уважения к барону и благодарности к его милости. Так я и жила, при замке. Братьев и сестер не было — маме роды трудно дались: узкие бедра, да и вынашивала она меня в холодных горах, пережидая нашествие демов. Сказалось все, вот и здоровье потеряла. Умерла она, когда мне и четырех лет не исполнилось. Отец… Любил он ее сильно и другой не взял. Бывали у него… так… вдовушки, но ничего серьезного. Так и росла я с ним. Он воинов учил, а я — рядом, тоже училась. Смеялись тогда над странной дочкой странного сержанта, но ведь потом пригодилось — не разговаривала бы я сейчас с вами, не будь той учебы. Воины побережья славились своими умениями — им ведь чаще, чем другим, за оружие браться приходилось. А отец мой был одним из лучших — у него было чему поучиться.
К костру, устроенному под стеной донжона, подтягивались мои неспящие «замы» и шестерка межгорцев в полном составе — лишь «мохнатого» не хватало, — не одному мне был интересен рассказ Альры. Но она уже не обращала внимания на новых слушателей — начала увлекаться собственным монологом.
— Барону тоже с детьми не везло — жена его долго не могла наследника родить. Лишь дочки появлялись — своими невестами он почти все центральные баронства обеспечил и даже с одним южным породнился. Других женщин брал — из простых, но тоже ничего с ними не получалось — лишь одна сына принесла. Хоть и незаконнорожденный, но барон очень рад ему был. Приближал к себе. А потом старая жена умерла при родах, но родился сын. Настоящий наследник. Барон тогда к Альрику охладел, но все равно не забыл. Говорил, что как вырастем, то стану я женой Альрику — породниться еще раз хотел с отцом. Ценил он отца. Так и росли мы с Альриком вместе. Хотя насчет замужества я его почему-то не воспринимала. Он будто брат мне был. Не было ведь у меня других братьев. И сестер не было. С баронскими мы не ровня, да и не сошлись как-то. Особенно когда барон молодую, вторую жену взял, из предгорных баронств. Та порядки начала наводить новые. У себя там, в холмах, коз пасла и дыры в единственном платье латала, а здесь хуже имперской герцогини стала: начала указывать, что и как положено делать, делить всех по происхождению и чину. Глупая и злая женщина.
И без этих эпитетов было понятно, что новую жену барона Альра недолюбливала: лицо выдало всю глубину отрицательных чувств. Вообще лицо у этой девушки — будто книга открытая, на редкость выразительно. Многое и без слов можно понимать, наблюдая за гаммой стремительно меняющихся эмоций.
— От глупости ее и от злобы все случилось. Из-за нее все началось.
Сделав паузу, Альра отпила из кружки и виновато пояснила:
— Я некоторых подробностей не знаю. Так… слухи и свои догадки. Все ведь началось в ближнем кругу баронской семьи, а меня туда не особо допускали при новой жене.
— Говори как есть, все что знаешь. Не волнуйся, если в чем-то сомневаешься, — приободрил я девушку.
— Летом это случилось. Прошлым. В начале лета. А точнее, весной — в последние дни весны. Жена барона родила мальчика. Барон очень рад был — хоть и при наследнике уже, но сыновья лишними не бывают. Вот только жена его не обрадовалась — ходила, будто туча грозовая. И раньше змеей злобной была, а теперь будто водой святой ошпарили… ведьму… Запало мерзавке в голову, что, не будь старшего сына, Мальрок унаследует ее отпрыск. Мешать ей старший сынок начал, вот и решила избавиться от него. Когда барон брал ее в жены, с ней слуга пришел, вороватый, как все предгорцы, но терпели его — не хотелось под руку хозяйке попадаться из-за этого проходимца. Вот с помощью слуги она это и устроила. До того из замка носа не высовывала, если не на пир к соседям или другое увеселение, а тут зачастила: ни одного выхода барона со свитой не пропускала. Даже на охоту за ним ездила. А наследника своего барон с собой всюду брал, приучал к взрослой жизни, и на охоту, конечно, тоже. Вот на охоте все и случилось: пока взрослые оленем увлеклись, мальчик без присмотра остался, и… Гроза тогда сверкала, и когда его нашли, баронесса первая сказала, что молнией его ударило. Да только гроза стороной прошла и гром рядом не гремел. Да и непохоже на молнию все было — голова проломлена, одежда сажей измазана, а на теле нет ожогов. Но тогда, в суматохе, не придали этому значения, а потом уже ни к чему все стало. Ведь это слуга баронессы ударил мальчика и одежду его вымазал сажей припасенной, чтобы видимость огня была. Старый Аван говорил, что, когда с той охоты все в замок вернулись, у негодяя руки черные были. Может, и приврал — он любил это делать, а может, и нет — в той суете могли не обратить внимания. Какое кому дело до слуги чужого, если наследник при смерти? Вот так баронесса сделала свое черное дело и под подозрение не попала.
— От баб одни беды вечно, — вздохнул Арисат.
— Не все такие, как она! — тут же вскинулась Альра. — Ее никто у нас не любил — змея она скользкая, а не женщина! Если бы не договор с предгорцами, барон бы ее никогда не взял!
— Ладно тебе! Не ругайся! Прости. Никто тебя не хотел обидеть. Рассказывай: что там дальше было? — умоляюще произнес Дирбз.
Кинематограф здесь неизвестен, телевизор тоже, из развлечений только какие-то редко случающиеся балаганы с шутами, в талантах которых я сильно сомневаюсь. Неудивительно, что хороший рассказчик со свежей историей здесь на вес золота: вокруг костра уже толпа собралась, заключив нас в круг. Пусть завтра трудный день, пусть не выспятся, но послушать надо — когда еще такой случай выпадет.
А рассказывать Альра умела: голос четкий, выразительный — мельчайшие оттенки эмоций передает. Плюс декорации не подкачали: суровые мужчины, не снявшие доспехов, с разнообразными смертоубийственными штуками; закопченная стена донжона; отблески костра на лицах; собаки лежат, тоже слушают, будто люди, восхищенно вывалив языки; попугай устроился на оглобле, бормочет недовольно и постоянно потягивается, показывая, что невыносимо хочет спать и мы все ему смертельно надоели. И посреди всего этого — девушка, столь огненно-рыжая, что даже ночной мрак не может этого скрыть.
И десятки глаз, на нее уставившиеся.
Жаль, камеры нет — такие кадры пропадают.
— Вот не надо перебивать, особенно если так глуп, что не понимаешь, о чем говоришь. — Красноречиво покосившись в сторону Арисата, Альра продолжила: — Наследник тогда не умер, но и живым уже не был. Лежал бледный, без памяти и едва дышал. И сердце билось еле-еле. Лекарь сказал, что надеяться не на что — голову сильно повредило грозовым огнем. И еще сказал, что разума в наследнике не осталось больше, а раз так, то надо священника звать, чтобы оберегал тело до самого конца. Ведь все знают: где разум ослаб или нет его, там Тьме раздолье, особенно если граница неподалеку. Священники у нас свои — церковников чужих в Межгорье не слишком уважали. Последний раз, когда миссионеры имперские пожаловали, их накормили-напоили, а потом посадили раздетыми на лошадей, намазав перед тем седла липкой смолой горного можжевельника, и отогнали всю черную братию к горловине. А уж как они дальше выбирались из такой неприятности, не знаю — может, и не выбрался никто. Но хоть наших священников не очень признавали во внешнем мире, но дело свое они знали. Все понимали, что надо их приглашать, кроме барона. Но он обезумел будто — очень был привязан к мальчику. Да и тот хорошим был. Собой хорош и умен — из него бы достойный правитель вышел… — Вздохнув, Альра пояснила: — Такой приказ барона был — за один намек о священнике он свирепел. Брата своего велел закрыть в покоях и стражу приставил, когда тот пытался на своем настоять. Помалкивать все начали — побаивались его гнева. Он в голову себе вбил, что не надо делать ничего, что с умирающими проделывать полагается, — решил почему-то, что тогда сын выживет. Вместо священников лекарей и знахарей со всего Межгорья звать начал, и даже в Ортар послал за ними. Неучей и обманщиков среди них немало, но и хорошие случаются. Один из таких, осмотрев рану мальчика, открыл барону правду: не молния поразила его сына, а рука злодея. Тот будто прозрел — сразу вспомнил все несообразности, что тогда случились и которым не придал значения, потому что не о том думал. А теперь в ярость впал, узнав о глупости своей: ведь воин не последний и ран навидался — ведь без чужих слов мог понять, что произошло на самом деле. И так велика была его злость тогда, что кинжалом палец себе отрубил, чтобы болью обычной боль души заглушить. Лекарь — тот от страха бежать решил, как такое увидел, но барон ему не позволил — при себе оставил. Он любил, когда ему служили понимающие люди.
— Правильно оставил, — согласился епископ. — Видимо, это единственный лекарь был знающий, раз до него ни один не смог отличить след от удара дубинкой от следа молнии. Развелось шарлатанов…
— Да, знал он лекарское дело. Вот только не дубинкой мальчика ударили, а гирькой свинцовой на ремне. Кожей ее обшили в несколько слоев, чтобы кожу не рассекло. Это потом уже выяснилось, когда начал барон дознание производить. Гадюка его злой была, но глупой — не сумела всех следов скрыть. Начали люди вспоминать, что да как тогда происходило, и по всему вышло, что при мальчике лишь она оставалась и слуга ее — остальные оленем увлеклись. Всех тогда возле зверя видели, кроме них. Жену барон поначалу трогать не стал, а вот слугу чего жалеть — сволокли его в подвал пыточный. Там он недолго запирался — все-все рассказал. Ну тогда барон и жену следом отправил. Заковали ее в колодки по соседству с тем, что от ее слуги осталось. Она, как увидела это, так сразу умолять начала о пощаде — понимала, что отпираться бессмысленно. Не помогли ей мольбы — так и сгнила там, со слугой своим. Если вы подвал не очистили, то найдете их тела в камере — мы их хоронить не стали. Не заслужили они человеческого погребения…
— Мы их сожгли — воняли очень, — пояснил Арисат. — Не знали же… Эх, надо было воронам отдать!..
— Они и при жизни вонючие были, — мстительно произнесла Альра. — В колодках призналась она, что мужу изменила со слугой своим, чтобы тот согласился на детоубийство пойти. Она там много чего наговорила — и словами сумела жизнь свою змеиную продлить. Сказала, что знает способ ребенка спасти. Старый способ, еще языческих времен. Времен самых первых людей, до Исхода которые здесь жили. Мало кто о нем знает, потому что инквизиторы таких знающих на кострах жечь любят. Но она знала — бабка знание древнее ей передала. Потому что бабка ее была самой настоящей ведьмой, а через нее и внучка ведьмой стала.
Слушатели, зароптав, начали креститься — поминать нечисть, пусть даже столь слабую, в темную пору не любили. Лишь межгорцы пренебрегли церковным ритуалом — они здесь столько навидались, что по таким пустякам уже не пугались. Я, разумеется, тоже не шевельнулся. Во-первых, атеист; во-вторых, не понимаю чего бояться — не наблюдаю даже признаков угрозы, если не считать зловещего тона, на который перешла Альра. Но местным, не тренированным на фильмах ужасов, и такой мелочи достаточно.
Девушка все тем же мрачным голосом продолжала:
— Ведьма сказала, что нужно провести ритуал. Древний ритуал, рожденный во времена, когда люди поклонялись темным богам, ветру, воде, идолам поганым, рунам тайным. Язычники, с которыми дрались наши предки после Исхода, — они знали то, чего знать нельзя никому. Ведь всякий понимает, чем грозят их ритуалы, но только барон ни о чем уже не думал, кроме как о спасении ребенка. Мальчик был совсем плох: лицо заострилось, на череп стало походить; иссох весь; дышал все слабее и слабее. Его согревали две толстухи молодые, а жизнь в нем поддерживали бульоном куриным и вдували в рот муку с пудрой из виноградного сахара. Но ничем все это не помогало — жизнь из наследника вытекала капля за каплей. Я не знаю, что именно делали при том нечистом ритуале. Говорят, барон своими руками вырвал сердце из некрещеного младенца на проклятом алтаре. Может, и так. Я не знаю. Не верю, что барон на такое способен был, но темный алтарь здесь и вправду есть. Эти холмы, что с севера окружают озеро, и эта долина — они древние очень: когда-то давно здесь жили язычники. Наши предки сумели их победить после долгой войны. Забрали себе эту хорошую землю, разрушили темный храм, но не смогли разрушить капища. Говорят, оно появилось еще до язычников — когда бог, создавая мир, отвлекался, демоны добавляли разную мерзость, от себя уже. Людям такого не построить: уж очень там все огромное. Странное и страшное место: в грозу туда молнии все время бьют; а иногда там появляются непонятные вещи и даже неведомые звери. На холме оно: круги из огромных камней, которые и сотней лошадей не вывернуть из земли. И алтари там есть — в центре большой, по окружностям маленькие. Бароны много раз пытались разрушить капище, но сил хватило лишь на несколько не самых огромных глыб — так и лежат они с тех пор на склоне. Но сила проклятого места от этого не уменьшилась — ее хватило для ритуала. И сын барона не умер.
— Он стал перерожденным? — завороженно произнес Тук.
— Да, — коротко ответила Альра. — Узнай об этом люди — убили бы сразу, не посмотрев, что это наследник барона… Но… Барон смог это скрыть: тайну знали только он и лекарь. Ну и жена его знала, вот только в подвале умирала она, в колодках — ей спину изорвали кнутом и не давали воды. Барон умом тронулся и ни с кем не разговаривал тогда, а лекаря из покоев мальчика не выпускали, и никому, кроме него, хода туда не было. Да и выходил он лишь под присмотром барона — тот следил, чтобы он ничего не разболтал. Мы считали, что мальчик по-прежнему сильно болен и вот-вот умрет. Жалели барона, думали, что он обезумел от горя. А он и впрямь обезумел: глаза воспалились, покраснели, постарел сразу, ни с кем не хотел разговаривать, и следы от слез вечно на щеках. Я думаю, он понимал, что произошло с сыном, и в нем, несмотря на безумие, боролись чувства отца и чувства истинно верующего человека — хозяина своей земли. Он был хороший человек. Я думаю, вера в нем победила бы, дай ей время. Но времени не осталось. Хотя для перерожденных ранения головы опасны, но не для этого — наследник был необычным перерожденным. Очень сильным. Он быстро поднялся на ноги. Я не знаю, что происходило тогда в его покоях. Никто не знает. Знаю лишь, что в тот вечер, когда началось самое страшное, меня спасли Шобо и Ниф. В Межгорье любят держать при замках камнелюдов — у вас их называют горцами. Это не так: горцы — обычные люди, а это не люди и не звери — камнелюды. Говорят, они здесь еще с тех времен, когда даже язычников не было. Их трудно приручить, но Шобо и Ниф попали к людям детенышами — барон купил их у предгорцев. Они любят детей — по-своему, но любят. Со мной и Альриком часто играли, когда мы маленькими были. Их не надо бояться — они хоть и сильные, но добродушные и ленивые. А если зло и делают, то от послушания — приказание выполняя. Они очень послушны, если прирученные. Хотя иногда в спячку впадают, тогда уж приказывать бессмысленно. В Мальроке их держали вместо охранных псов — это очень престижно. Я никогда не слышала, как воют камнелюды, но в тот вечер услышала. Ниф и Шобо забились в угол и выли, глядя на донжон. Двери донжона были закрыты, и возле них не было охраны. И еще из него доносился непонятный шум. Я начала искать отца, чтобы рассказать о странном поведении камнелюдов. Но он нашел меня сам. Он был очень взволнован, и с ним было несколько воинов из дружины — в доспехах и с оружием. Он приказал мне уходить в деревню — там нам барон пожаловал два дома с арендаторами. С ним еще было несколько служанок и детей — он велел их забрать с собой. Еще сказал, чтобы я передала священнику, что он срочно нужен в замке. Велел передать ему дословно: «Плохо, что вас не позвали сразу». Я спросила: «Что происходит?» — но он ничего не ответил. Сказал что-то про то, что надо тут кое-что срочно сделать. Ничего из его слов я не поняла — так и ушла. Больше я никогда не видела своего отца. Но его не видели и среди перерожденных. Я думаю, он погиб, сражаясь с ними. Там, в донжоне, их, наверное, уже несколько появилось — зараза начала расползаться. Мертвым его тоже не видела… Говорят, трупы, которые были ни на что не годными, темные бросили в реку — их унесло в озеро.
— Это хорошо, что твой отец не опоганился, — утешил Дирбз. — Раз перерожденные выбросили его тело, значит, он дрался как настоящий воин и пал от многих ран. Они не берут сильно изрубленных тел, ты же знаешь.
— Да, знаю, — чуть ли не плача согласилась девушка.
Понимая, что Альру надо побыстрее отвлечь от тягостных воспоминаний, я поспешил перевести ее мысли на продолжение:
— Ты добралась до деревни? Рассказала священнику о просьбе отца?
— Да. Добралась. И рассказала. Священник, узнав о словах отца, побледнел и ушел сразу. Его я тоже больше никогда не видела. Мы провели ночь в деревне, не понимая, что происходит. Мне, конечно, не спалось, и я видела, как в замке загорелась угловая башня — она пылала до самого утра. Никто почему-то не тушил пожара. А перед рассветом пришел Альрик. С ним были Шобо и Ниф — на их шеях болтались обрывки цепей. От страха камнелюды разорвали железо, а стеной их не удержать. Альрик сказал, что они помогли ему выбраться из замка. Он сказал, что Мальрок пал — его захватили перерожденные, вышедшие из донжона. Тех, кто сопротивлялся, они убивали; остальных загоняли в конюшню. Он говорил, что они громко смеялись при этом. Ему удалось спрятаться под лестницей. Там его и нашли камнелюды — у них хороший нюх. Шобо и Ниф продолжали бояться и вели себя странно — увидев меня, потащили за собой, в сторону холма. Я вырывалась, но они опять хватали меня за руки и скулили при этом жалобно. Я подумала, что они не зря себя так странно ведут, — предчувствиям этих верных сторожей следует верить. Сказала слугам и арендаторам, что надо уходить. Но никто не хотел меня слушать. Я начала кричать, угрожать им кинжалом, с которым никогда не расставалась. Меня поддержал Альрик, и мы сумели часть людей заставить пойти с нами. Едва отошли от деревни, как увидели, что со стороны замка скачут всадники. Их лошади двигались как-то странно, и камнелюды начали скулить еще сильнее. Мы решили спрятаться в саду — и правильно сделали: когда всадники ворвались в деревню, там раздались крики, и было видно, что кого-то бьют мечами. И смех доносился. Очень плохой смех. Не в радость такой. Когда всадники ушли из деревни, Альрик рискнул вернуться туда, но тут же прибежал обратно. Он был бледным и очень испуганным. Он сказал, что в деревне не осталось живых — всадники убили всех.
— Бежать надо было в холмы всем сразу. Эх… крестьяне лапотные, — вздохнул Арисат.
— Никто такого не ожидал, — заступилась за межгорцев Альра. — Мальрок — самый сильный замок в долине, ему ничто не страшно. Говорят, когда пало побережье, демы его несколько месяцев в осаде держали: обстреливали из катапульт; насыпи делали; таран к башне подтащили. Да только ничего у них не вышло, и пришлось им осаду снимать. Да и нелегко в ту пору спасаться в холмах: лето только началось — ни грибов, ни ягод, ни оружия охотничьего. Мы там несколько дней скрывались, ели траву разную, корешки лопухов и ловушками птиц мелких ловили. Было так страшно, что даже костров не разводили — приходилось все есть сырым. Иногда к нам приходили другие спасшиеся, иногда мы сами их находили, когда спускались вниз, для разведки. Нет, в долину не выходили, но с краю виноградников наблюдали за перерожденными. Сперва мы надеялись, что они уйдут, затем помощи ждали. Еще мы заметили, что камнелюды очень нервничают когда приближаются перерожденные, и теперь не боялись перепутать тварей с обычным человеком. Поэтому нас становилось все больше и больше — мы не разбегались, как остальные, поодиночке: наоборот, собирали людей вокруг себя. Однажды нашли раненого человека. Он был чужой, с другого берега озера пришел, на струге, с товарами, и умер вскоре, но успел рассказать плохое. Он говорил, что они не знали про падение Мальрока. Пришли мирно, к причалу, без оружия, и едва высадились, как на них напали. Его в драке столкнули в воду, потому и прожил дольше других: в суматохе сумел отплыть, а потом сил хватило добраться до леса.
— Получается, перерожденные захватили Мальрок и долину, но дальше не пошли? И никто не догадался предупредить дальние баронства? — уточнил Дирбз.
— Да, — подтвердила Альра. — Вначале все так и было. Все это из-за уединенности озерной долины. Мы поняли, что надо предупредить остальных. Надо, конечно, сразу было так сделать, но ведь мы не знали — думали, что такое повсюду происходит, вот и прятались в лесу. Долина Мальрока отделена от других владений Межгорья каменистыми холмами и дремучими лесами — в них никто не живет, вот и получилось, что соседи не знали о случившемся. Мы решили это исправить. Но не получилось у нас поднять остальных баронов. Куда бы мы ни приходили, нам нигде не верили. Чтобы Мальрок пал, переродился, и никто о таком не знал? Над нами смеялись даже. Потом, наверное, жалели о том неверии… Не до смеха им стало, когда перерожденным сделалось тесно в нашей маленькой долине… Рассветет уже вот-вот, а надо еще много рассказать. Давайте я буду не так подробно — зачем вам знать, что день за днем происходило?
— Хорошо, но только важного не пропускай, — согласился я.
Зрители недовольно заворчали — похоже, они готовы были хоть неделю слушать этот рассказ. Но Альра права — время не позволяет. История ее очень интересная, но с рассветом начнется новый трудовой день.
— Когда Тьма взялась за остальное Межгорье, люди, бросая все, побежали в Ортар. Я не знаю, кто предупредил солдат, но они перекрыли горловину. Всех, кто выходил, они поначалу не трогали, а пропускали к Шнире, но при этом сопровождали. А уже там убивали, загоняя в овраг. Даже не разбирались, замазан ты Тьмой или нет, — церковный суд в случае нашествия перерожденных требует не щадить никого: так было решено еще после падения побережья. Но простые люди ведь не знали о таком законе — что нам за дело до приказов церковников? Мы, как и все, отправились туда же. Шли лесами, тропами — там, где не было дороги конным. Боялись попасться перерожденным — их шайки носились повсюду, и если такой попадешься, то последнее, что услышишь, — нечеловеческий хохот. Аристократов они старались брать живыми и увозили к темному алтарю, а остальных обычно сразу убивали. Мертвецы ночью поднимались и начинали бродить. Недолго бродили — высыхают они быстро и силы теряют, но их было так много, что везде нам грозила опасность. По пути два раза нарывались, но, к счастью, на одиночных мертвецов — сумели справиться. Но одного из нас при этом ранили, и он умер. И старый Аван умер — не вынес лишений: ведь ходить приходилось много, а есть мало. Да и лето выдалось дождливым — простудился он. И ребенок одной из служанок простудился и кашлял сильно — на его кашель и приходили поднятые мертвецы. Он потом умер тоже. Но я думаю, что мать его от страха задушила, когда он заплакал опять в опасном месте. Она потом вела себя странно, будто умом тронулась. Да все мы тогда себя странно вели — было очень страшно и очень душа болела за родных и друзей. Отец… так и не знаю, что с ним… В горловине мы догнали большую группу предгорцев и людей, к ним прибившихся. Они тоже уходили в Ортар. Мы пошли дальше вместе с ними. Когда на выходе увидели солдат, то даже обрадовались — думали, что армия собирается очистить Межгорье. На нас смотрели странно, но поначалу ничего плохого не происходило. Нас расспросили и, узнав, что мы из Мальрока, привели к офицеру. А остальные под охраной пошли к Шнире. Они думали, что их к броду провожают: даже те, кто был знаком с церковным приказом, не верили, что до такого может дойти. Офицер нас допросил, и из его вопросов я поняла, что мы не первые, с кем он разговаривает. Он знал про то, что творится в Межгорье, даже лучше, чем мы. Говорил, что отряд солдат уже посылали туда на разведку, но за горловиной он наткнулся на перерожденных. Темных было трое, а солдат полсотни, но те, смеясь, легко убили всех, отпустив лишь одного — наверное, для забавы. Или не нужен им был — его в бою сильно искалечило. Офицер сказал, что это очень сильные перерожденные. Таких мало, но они очень опасны, и воевать с ними можно лишь очень высокой ценой — кровью придется заплатить большой. Уже потом мы узнали, что он прав был: здесь все зло шло от шайки небольшой. Почти вся она состояла из баронов, их жен и наследников. Бывших, конечно: переродились они. Темные почему-то любили брать себе тела аристократов. Не знаю почему. Были еще и другие, много других, но они не так сильны, гораздо глупее, и верхом никогда не ездили. А эти, хоть и переродились, но лошадей заставляли себе подчиняться. Лошади, правда, долго у них не жили: несколько дней езды — и падали. Вся долина до сих пор смердит от их туш — много коней здесь осталось.
— Этот офицер вас спас? Не стал убивать, как остальных? — не выдержал Арисат.
— Нет. Он и не думал нас оставлять в живых. Там убивали всех. Поговорил и отдал солдатам. Нас повели к Шнире, но по пути камнелюды начали выть, а потом бросились в заросли. Солдаты стреляли им вслед, и я подняла крик. Тогда один ортарец меня ударил. Когда наши возмутились и попытались заступиться, всех окружили, угрожая оружием. Мы не понимали, почему они так разозлились, но пришлось подчиниться. Нам связали руки и повели за холм. Там мы поняли, чего испугались камнелюды: они почуяли запах смерти. Там убивали межгорцев. Солдаты вырыли яму и на ее край положили бревно. Людей со связанными руками поодиночке подводили к нему, заставляли присесть, наклониться. Потом палач опускал топор, и голова падала в яму. Она почти до краев была заполнена кровью. Люди ведь шли и шли из Межгорья, и все они находили смерть здесь — возле этой ямы. Своей очереди ждали многие — сотни людей собрались. Солдат меньше гораздо, но у них было оружие, и руки не связаны. Одни просто стояли на склонах ложбины плотной цепью, другие прохаживались среди обреченных, присматривая за порядком. Людей сажали на землю, запрещая вставать. Им не давали ни еды, ни питья — межгорцы просто ждали своей очереди. Иногда ждать приходилось долго, как вышло и в тот раз: людей привели много, а палачей всего двое. Их в Ортаре презирают, потому на эту роль офицеры назначили провинившихся солдат. У них не было опыта палаческого, да и тщедушные попались — быстро из сил выбивались. Вот людей и накопилось. Умолять, требовать справедливости, пробовать подкупить — все бесполезно было. Только хуже себе сделаешь: самых непоседливых и крикливых тащили к яме в первую очередь. Умом я понимаю, что, может, и не было другого выхода — ортарцы сильно боялись, что все это выйдет за пределы долины. Но ведь можно было не мучить людей, не заставлять сидеть на сырой земле, глядя, как твоих родных убивают и разрубают на куски, выкидывая в грязную вонючую яму. Это очень жестоко… как же я тогда их возненавидела! Это… это помогло мне спастись. Я ведь до этого никогда на человека руку не поднимала, но здесь не колебалась — даже радость какая-то появилась. Тогда стемнело уже, а людей оставалось еще много. Палачи при свете факелов продолжали, но на всю толпу факелов, конечно, не хватало, и мы сидели во мраке. Но солдаты еще по свету нас хорошо разглядели. Женщин в гарнизонах нет — вот и решили они позабавиться. Все равно ведь нам умирать, так что можно не церемониться. Ночь, офицер один и всей ложбины не видит. Меня, как и несколько молодых женщин и девушек, повели в кусты. Кто-то при этом пытался кричать, вырываться, а я вела себя бесшабашно. Сказала солдатам, что раз уж суждено умереть, то можно сделать это весело. Эти глупцы решили, что я девка продажная или просто легкомысленная, — даже обрадовались. Один сказал, что очень доволен, потому что подарит мне перед смертью радость мужской ласки — я потом веселее умирать буду. Он был глуп — умный ведь не станет прикасаться к женщине, заподозренной в связях с Тьмой: только полный дурак такого не испугается. Я им поддакивала, хвалила и по пути попросила развязать руки, а то неудобно ведь. Они меня не опасались — и тут же сняли веревку. После этого я их убила. Легко убила — вот и пригодилось то, чему научил отец. Одного тихо получилось, но второй успел закричать. Руки подвели — я старалась ими шевелить, но они все равно затекли от пут. На крик прибежали другие солдаты, но я успела снять с мертвеца шлем и накинула плащ. В суматохе сумела подняться по склону — из-за тревоги в оцеплении появились бреши, а в темноте я видела хорошо.
— У тебя кинжал не отобрали? — заинтересованно уточнил Дирбз.
— Отобрали, конечно, но кроме него у меня нож был, и носила я его незаметно. Женщин не опасаются, вот и не обыскали тщательно.
— Сколько тебе лет? Восемнадцать? Вряд ли больше двадцати! И ты говоришь, что сумела ножом быстро убить двух солдат? Пусть и неумехи, пусть совсем глупы, раз на такое дело отважились, но вряд ли они были калеками — даже сердце проткни, сразу не каждый упадет. — Дирбз недоверчиво покачал головой.
— Нож не главное, главное — рука, которая сжимает его рукоять. У нас, межгорцев, свои секреты есть. Мне, конечно, трудно было, но я знала, что делать. И мне повезло — все получилось как надо. Если мне не верите, то спросите этих людей.
— Так все и было, — кивнул один из «партизан». — Я был тогда там и видел, как Альру поволокли в кусты два подонка. А потом оттуда страшно закричали, и крик тут же оборвался. Когда туда побежали другие солдаты, все слышали, как они говорили, что та парочка мертва. Альра не обманывает — вы просто плохо ее знаете.
— Я не говорил, что она обманывает, удивился просто, — начал оправдываться сержант.
— И поделом им, ортарцам, — позлорадствовал Арисат, выразительно покосившись на Дирбза.
— Красавица, а что же дальше-то было? — Тук жаждал продолжения.
— Дальше… А дальше… Бог в ту ночь был на моей стороне, затем мне опять повезло. Не успела отойти от холма, как наткнулась на камнелюдов. Точнее, они сами ко мне прибежали — по запаху нашли. Они, когда сбежали, не решились нас бросить, но и подходить боялись — их пугало то, что делали палачи. А Шобо при бегстве к тому же ранили — стрела пробила его шкуру, и пришлось мне его лечить. Не успела с ним закончить, как прогремел гром — приближалась гроза. Я обернулась назад, в сторону, где осталась кровавая яма, и поняла: бог дает мне возможность спасти остальных. Камнелюды сильные, ловкие, бесшумные — они очень опасны. Хотя нас было всего лишь трое, а солдат не меньше полусотни, надо было попробовать. Когда хлынул ливень, факелы стали бесполезны, а за ударами грома и шумом воды трудно было расслышать крики солдат. Мы убили нескольких в оцеплении и забрали их оружие. Потом спустились вниз, к людям, и отдали оружие мужчинам. Все начали разрезать путы, но поднялась тревога. Те, кто освобождались, бросались на солдат с камнями или просто с голыми руками. Хотя ортарцы были хорошо вооружены, но нас было много, мы были злы и нам нечего было терять. Даже женщины рвались в бой — я видела, как одна вцепилась в лицо солдату, выцарапывая глаза. Началась сильная суматоха, повсюду было много мертвых и раненых, я с трудом смогла собрать уцелевших и повести их к горловине. Еще не знала, что делать дальше, и просто ноги сами повели назад — лучше уж к перерожденным, чем… Не хотелось мне искать переправы через Шниру. Нечего нам больше делать в Ортаре. С тех пор при слове «Ортар» вспоминаю ту яму… С камнелюдами я, наверное, смогла бы найти тропу через горы и брод через реку. Но не стала. Нет для меня места в Ортаре. Когда мы вырвались от палачей, нас оставалось больше сотни. Когда прошли через последнюю цепь постов, выжило ровно тридцать, считая меня. Очень помогло оружие, которое мы забирали у убитых. После той ночи солдаты назвали меня Рыжей Смертью. Я до самой зимы делала набеги на их посты, пробираясь через горловину. За мной не раз посылали погоню, но солдаты попадали в засады или под оползни. Это наши горы, и они нас защищали. Однажды я отпустила одного. Офицера. Я просто спросила его: за что? Неужели нельзя устраивать людям проверку какую-нибудь? Ведь даже мы научились использовать камнелюдов, а иногда темных чуют собаки и кошки. И даже человек у нас есть, который может видеть это. Но пленник сказал, что перерожденные появляются новые, хитрее и опаснее, — таких, как в Мальроке, еще никто не видел. Еще он сказал, что в империи так поступают, если кто-то хочет уйти из моровой деревни. И поэтому у них мор проходит легче — не дают заразе распространяться. Всех нас, всех межгорцев… всех к заразе приравняли.
— До зимы ходили через горловину? Ну вы и смелые… — Дирбз уважительно покачал головой. — Мы там в такой переплет угодили, что еле живыми выбрались. А уж добра сколько потеряли…
— Вы — чужие, и вас горы наказали. А нас они не трогают. Хотя зимой там оказалось слишком опасно даже для нас. Холодно очень. Но хуже всего, что солдатам в эту пору хорошо, когда все замерзает, — можно не бояться непогоды. Нас мало, чтобы в открытую с ними драться, вот и ушли на восток. И без ортарцев нелегко было: с одной стороны они, с другой — Тьма. Мы до холодов встречали тех, кто продолжал покидать Межгорье, и рассказывали про то, что их дальше ждет. Нам не верили, но некоторые проявляли осторожность — пускали вперед разведчиков, дожидаясь их с вестями. Не дождавшись, уходили назад — умирать никому не хотелось. Нас становилось все больше и больше; к нам присоединились даже некоторые из уцелевших местных баронов — зиму мы провели в их замках. Много сил уходило на то, чтобы добывать себе пищу, — ведь урожай сгнил на полях, а скот перерезали перерожденные. Это была очень трудная зима. К весне не осталось ни крошки: забили весь уцелевший скот, укрытый от перерожденных на укромных горных лугах; подчистую вымели все кладовые в замках. Охотились на ворон; рискуя жизнью и душой, пробирались к берегам озер и закидывали сети в ледяную воду; варили баланду из разного гнилья и молодых виноградных побегов. Этого не хватало. Зимой в Межгорье не осталось маленьких детей. Их и без того немного уцелело, а голод добил выживших. Доходило до страшного: люди ели людей. И так было во многих местах. Люди озверели. Еды нет, своего крова нет, надежды тоже нет. И вот тогда началось самое страшное.
— Даже страшнее людоедства? — охнул Тук.
— Да, страшнее. Сперва я этого не поняла, да и никто не понял. Дико все это было. Хотя даже вначале было много разговоров, что бог нас оставил из-за грехов наших. Вспоминали, как не пускали в долину чужих священников, вспоминали, как церковь грозилась объявить нас еретиками за это. Вот и решили некоторые, что бог отрекся от нас. Дальше больше — нашлись такие, кто начал говорить, что раз бог не с нами, то мы теперь под Тьмой. Она теперь наш бог. Не все, конечно, так считали, но находились паршивые языки… Многие ведь были озлоблены, истерики устраивали от страха или ни во что больше не ставили веру — готовы были на все пойти, лишь бы уцелеть. Мы слишком увлеклись выживанием, и у многих не осталось других мыслей: их уши теперь были готовы принять любую ложь, лишь бы она сулила спасение. Были и такие, кто просто устал. Смертельно устал… Они потеряли все — им не хотелось больше жить. Поначалу отверженных лжепророков не слушали, но к концу зимы все изменилось — люди теряли последние крохи надежды, вконец отчаялись. А эти давали им хоть что-то. В начале весны к замку, где мы укрывались, пришли перерожденные. Стены были высокие, защитников хватало, а темных было только семеро. Они разъезжали по округе и громко смеялись. А потом мы увидели группу людей. Подняв над головой кресты демов, они шли к воротам. У них было оружие, но они не защищались — улыбаясь, распахивали одежду, подставляя грудь под удары мечей и топоров. Они радовались. Они пришли отдать себя Тьме, и Тьма согласилась принять подарок. Это было страшнее всего… Некоторых из них мы знали — раньше они были совсем не такими: отчаянно за жизнь цеплялись. А теперь… Ночью все убитые поднялись… обрели желанную новую «жизнь». Не о такой, наверное, мечтали… А перерожденные ушли, оставив мертвецов под стенами — нас сторожить. Мы выждали два дня, потом вышли и порубили их всех. Альрика при этом сильно ударили, сломали ребра. Он выжил, но потом долго страдал. И что-то с ним стало не так. Он сильно изменился еще летом, как и все мы, так что я поначалу не придавала этому значения. Но сейчас все стало гораздо хуже. Он начал говорить такие же богомерзкие слова. У нас с ним был долгий разговор. Последний нормальный разговор… Я доказывала ему, что надо драться до последнего, что межгорцев не первый раз хотят истребить, и всегда победа оставалась за нами. Нельзя сдаваться — иначе действительно проиграем. Но он твердил свое: бог больше не с нами, и мы не проживем долго, потому что смерть теперь рядом. Раз так, то надо добровольно стать частью этой смерти, а не сопротивляться неизбежному. Нам никто не поможет, а самим с Тьмой не справиться — слишком она сильна. Лучше уж стать демом, или даже… чем сгнить от голода и болезней на радость ортарцам. Единственное, чего я смогла добиться, — он согласился, что надо попробовать связаться с орденом стражей. Вряд ли они теперь смогут нам помочь, но попытаться стоит. Добраться до юга по морю очень трудно — у берегов и в проливах караулят галеры демов. Но если пойти напрямик, то шанс их встретить невелик. Правда, в таком случае невозможно пополнять запасы воды, да и от штормов не спрячешься в открытом море. Но риск оправдан: в самом начале весны ветры там часто дуют с севера, и струг сможет идти под парусом быстро; а сильные штормы часто бывают лишь осенью и в первой половине зимы. Так что при небольшом везении добраться можно. Мы собрали команду, добрались до побережья и проводили их в путь. Мне очень хотелось отправиться с ними: пусть на юге в сто раз опаснее, пусть плавание рискованное и трудное, но лишь бы покинуть проклятое всеми Межгорье. Но я не могла оставить людей, которые мне верили. Так уж получилось, что после того побега от палачей я стала пользоваться большим уважением. Мне подчинялись, моих приказов ждали, в моей удачливости не сомневались. Хотя у нас поначалу не было рыцарей, наш отряд был самым опасным в Межгорье — мы и ортарцев частенько больно щипали, и темным разные гадости делали. Остальные лишь на словах храбры — сидели, как трусливые мышки в норках, и друг дружку поедали, лишь бы наружу лишний раз не показываться.
— Сэр страж, так вас, получается, направили в наши края после того, как орден получил послание от Альры? — «догадался» Дирбз.
— Конечно! Как же иначе! — вскинулась Альра. — Струг назад не вернулся, но мы продолжали надеяться. И не зря надеялись, раз вы теперь с нами.
Разубеждать девушку не хотелось, к тому же вся моя история покрыта туманом, и я понятия не имею, чем занималось это тело до того дня, когда его, беспамятного, выбросили за борт, на радость оператору номер одиннадцать. Если уж мыслить логически, то вряд ли оно принадлежало стражу: демы такой знатной добычи в море швырять не станут. Хотя добыча могла быть предварительно обработана: ожоги странные не забылись, как и следы инъекций, или что-то на них похожее. С другой стороны, если вспомнить тот милый островок… Кто знает, что там происходит темными ночами? Мне одного медведя-зомби более чем достаточно оказалось — по морю пешком удирал потом оттуда.
И вообще — слишком мало у меня информации, чтобы выстраивать логические цепочки. Зато есть один неоспоримый факт: абсолютно все уверены, что я настоящий страж.
Не удивлюсь, что она права в своих предположениях. Я ведь явился в этот мир возле побережья — юго-западнее Межгорья. Возможно, корабль стражей по пути попал в неприятности, а может, бывший хозяин тела в одиночку добирался до вольнолюбивой провинции Ортара и не добрался.
Есть еще более экстравагантное предположение: я действительно страж Дан. Попал сюда несколько лет назад, устроился, сделал карьеру в ордене. Затем, выполняя очередной приказ магистра, попал в плен к демам. После пыток и загадочной обработки потерял память, забыв все, что со мной случилось в этом мире. Придя в себя, решил, что «прилетел» с Земли только что.
Гипотеза, конечно, смелая, но кое-какие факты говорят в ее пользу. Попугай стража привязался ко мне сразу, признав хозяином (хотя это спорно, кто кого считает главным). Сны странные (они и сейчас у меня необычные, но стараюсь не увлекаться погружением в них); болезнь загадочная, после которой вдруг стал первоклассным жокеем — будто вспомнил забытые навыки; в бою с поганью вел себя уверенно до бесшабашности, действуя при этом эффективно, — возможно, опыт уже имел; загадочный продукт неведомых биотехнологий освоил, из-за чего смог восстановиться после смертельных ранений и пыток, — а ведь это только стражи умеют. И еще латынь исковерканную понимаю сразу — это ведь, если верить покойному сэру Флорису, язык стражей. На Земле я с ней кое-как знаком был, но слабо, и сомневаюсь, что хорошо мог понимать искаженные фразы и слова.
А еще поступки иногда совершаю не слишком умные — сам потом удивляюсь своей тупости. Но это с точки зрения современного землянина — на взгляд местных, не исключено, как раз все нормально делаю.
Может, я действительно жертва амнезии?
Так что переубеждать Альру не стоит — пусть думает, что я и впрямь явился в ответ на просьбу о помощи.
Девушка продолжала:
— Весной нам было немногим легче, чем зимой: все так же голодно, — но зато пришло тепло. До лета перерожденные захватывали замок за замком, лишь до одного не успев добраться. Сил им сопротивляться не было. Большие отряды рассеялись — на толпу невозможно найти пропитание. Выжившие разделились на множество мелких групп, объединяясь лишь на время. Мы научились ускользать от облав темных, тем более что им стало труднее нас находить: новых мертвецов стало слишком мало. Их было недостаточно на всю долину, так что твари лишились своих глаз, которые в прошлом году были на каждом шагу. Мы попробовали сделать вылазку через горловину, но там оказалось слишком много солдат. Даже тайные тропки, найденные камнелюдами, не смогли помочь — везде мы натыкались на врагов. Надежды по прежнему не было, люди часто сходили с ума от безысходности, даже руки на себя накладывали, больше не боясь греха. Проповедники темной скверны плодились, к ним прислушивались все новые и новые отчаявшиеся. Не знаю, чем бы все это закончилось… Наверное, группы, подобные моей, не дотянули бы до следующей зимы. Но все изменилось в последние дни весны: опять пожаловали ортарцы. На этот раз они пришли не для разведки — целая армия заявилась. Странно, но она продвигалась на восток без потерь, легко разрушая замки темных. Мы сумели захватить в плен двух дозорных, и они рассказали, что перерожденные вышли из долины, за одну ночь домчались до границы и там, в сражении у реки, все погибли. Самые опасные противники были уничтожены — теперь ничто не мешает ортарцам захватить Межгорье. Я не сразу поверила в новости — как поверить в то, что такие сильные твари погибли в столкновении с простой пограничной стражей? Но потом поверила — ведь армии никто не мешал выжигать нашу долину. Они без труда справлялись со слабыми тварями, давя их количеством. Нам от этого легче не стало: солдаты тысячами прочесывали леса и холмы. У них были собаки и следопыты, они забирались туда, куда не было ходу всадникам. Уцелевшие группы гибли одна за другой.
— Пленных ортарцев вы убили? Это твои люди их на крестах развешивали? — напряженно уточнил Дирбз.
— Нет… И да, и нет… Когда армия пришла, мало кто из наших рвался с ней воевать. Мы очень устали… потеряли силы. Апатия какая-то охватила всех от перенесенных лишений. Даже мне не хотелось продолжать войну — хотелось забиться в укромную нору и сидеть в ней до самой смерти. Я не стала воевать. А с пленными теми… В тот день я с Альриком поссорилась в очередной раз. Он хотел их казнить, а я приказала отпустить. Хотела, чтобы они передали офицерам послание. Послание было простым и угрожающим: я говорила, что убью их всех, одного за другим, если они попробуют до нас добраться. Покоя хотела… Но Альрик поступил иначе — он убил этих солдат, а тела их приколотил к крестам. Ему помогали те, кто наслушался лжепророков, и обезумевшие люди. Я прибежала, когда было слишком поздно. Наорала на него, даже ударила, но меня скрутили его люди. Только тогда поняла, что они теперь в большинстве, — тех, кто с ними не согласен, осталось мало, и еще меньше среди них было таких, которые открыто возмущались. Моя апатия привела к тому, что лидером стал Альрик — постепенно прибрал отряд к рукам. Глупый Альрик… На волне авторитета, которым пользовалась моя группа, он ее усилил за счет таких же фанатиков, как и сам, после чего начал нападать на мелкие отряды ортарцев. Люди за ним пошли, признав вожаком, вот только ума у него больше не стало, а осторожность и вовсе растерял. Два раза ему удались засады — он даже несколько обозных телег разграбил: люди тогда впервые за полгода смогли наесться. На третий раз в засаду угодил уже он. Я со своими самыми преданными людьми не лезла в бой — мы просто ходили вслед за шайкой Альрика. Надеялись, что он образумится, и не переставали уговаривать народ прекратить губить свои души. Доходило до ругани, и даже драки случались, но поначалу без крови. Хоть мы и разошлись во взглядах, но бросить Альрика я не смогла — в тот трудный момент взяла командование на себя и вывела часть людей из западни. Меня тогда послушались — никому не хотелось попадаться ортарцам. Нас преследовали, не давали и мига на отдых; мне пришлось вновь стать жестокой и устроить погоне несколько кровавых уроков. Но это не помогало: солдаты были сытыми, им не приходилось месяцами терпеть лишения — они не отставали. Мы дошли до северных предгорий и там успели укрыться в пещере. Она была очень удобна для обороны: десяток бойцов легко сможет отбиться от сотни противников. На крайний случай имелся и второй выход, о чем ортарцы знать не могли. Они пытались нас атаковать, но понесли потери и вернулись наверх. Пытались выкурить, но тоже не получилось. Тогда они завалили лаз огромными глыбами. Несколько дней работали, пригнав быков и лошадей, — думали, что похоронили нас заживо. Глупцы — не догадались про второй выход. Дождавшись, когда все утихнет, мы им воспользовались.
Увлекшись, Альра выплеснула на себя часть отвара из кружки. Недоуменно в нее заглянула — содержимое давно остыло, а она даже пары глотков не сделала. Поставив посудину на чурбак, вздохнула:
— Альрик после того случая начал вести себя осторожнее — разделял наш отряд на группы, вел разведку, наносил удары лишь наверняка, нападая на одиночных гонцов и мелкие дозоры. Но даже при этом нес потери — солдаты ведь не ходячие мертвецы и хорошо умеют отвечать на удар. При моем руководстве тоже случались потери, но не такие и не постоянно. Ну не было у него способностей! Наши силы слабели, а он свирепел все больше и больше. Солдат продолжал распинать на крестах, а на грудь вешал таблички, где писал, что каждый, кто прикоснется к телу, навеки погубит душу, подарив ее Тьме. Странно, но солдаты в это начали верить — зачастую не трогали крестов. Все суеверия вспомнили, да и Межгорье тоже на них давило — чего угодно готовы были ожидать от нашей долины. Когда возле горловины он схватил сразу пятерых солдат, я наконец не выдержала. Мне удалось уговорить некоторых его сторонников одуматься, а другие вконец запутались, не веря уже ни ему, ни мне. Пора было это прекращать: нормальные люди уже устали упрашивать меня уйти в горы, бросив Альрика и его сумасшедших. Но я не могла так поступить — среди них ведь были те, кто шел за мной с самого начала… от той кровавой ямы.
— Мы видели на входе в долину три креста, и еще два в кустах нашли, — произнес Люк. — И еще там были следы драки, только трудно было их прочитать: старые, и ливень сильно размыл.
— Да, это были те самые солдаты, из-за которых мы рассорились окончательно, — кивнула Альра. — У нас тогда не получилось их спасти — к Альрику в тот день пришло пополнение: группа совсем уж безумных фанатиков. Они пели заунывную песнь, сочиненную сумасшедшим, — про Тьму, кровь и потерянные души. И они пытались хохотать, как те перерожденные. Разговор быстро привел к ссоре, а при попытке свалить крест началась драка. Вчерашние друзья выпускали друг в друга стрелы, рубились мечами и топорами. Я никого даже не ранила — только защищалась. Рука не поднималась… Он ведь как брат мне был — так почему так?! Почему я осталась прежней, а он так страшно изменился?! Вы сильнее всего боитесь перерожденных, а я — нет! Я теперь боюсь людей, которые изменяются без вмешательства Тьмы: злость и отчаяние вырастают внутри них во что-то совсем уж гадкое! Вот они и есть настоящие перерожденные — ведь матери их рожали не такими!
— Так ты теперь с Альриком воюешь? — понимающе уточнил Дирбз.
— Нет… Или да… Не могу я с ним воевать. Так… гадости мелкие делаю. Из его отряда часто уходят люди. Один из таких пришел к нам уже после ухода армии, и рассказал, что один отряд ортарцев отстал, и Альрик на него напал, захватив пленников. Ума у него не хватило сменить места стоянок, и я легко нашла его лагерь, в котором держали ваших латников. Никого мы там не убили и не покалечили — просто забрали солдат. А потом уже увидели, что под стеной Мальрока горит костер. Поначалу решила, что это фанатики расположились — лишь они способны без боязни останавливаться в проклятом месте: нормальные люди туда и близко не подходят. Хотела их прогнать, но, подслушивая через канал разговоры незнакомцев, поняла, что они пришли из Ортара и разыскивают пропавших солдат. Я думала, что если верну им пленников, то они уйдут к горловине, потому и поступила так… — Альра смущенно покосилась в мою сторону и совсем уж убито продолжила: — Когда вы вернулись с большими силами и начали ремонтировать замок, мы очень разозлились. Нас мало, но отдавать Мальрок ортарцам было нельзя. Пошли даже разговоры о мире с фанатиками, чтобы совместно сражаться. Сегодня вот решила прощупать вашу оборону… Дальше сами все знаете.
— Вы слишком близко к замку расположились. — Арисат покачал головой. — Опасно это — ведь после нападения мы могли прочесать окрестности и заметить ваш лагерь.
— Камнелюды чуют, когда приближается нечисть, а чужаки ночью слепы — без собак погоню не устроят, а лай мы услышим издали. Да и не лагерь это был, просто стоянка на ночь. Заметить ее очень непросто — со стороны замка невозможно, с вершин холмов тоже трудно: это место хорошо укрыто от чужих глаз. До сих пор не понимаю, как вам это удалось.
— Скажи сэру стражу спасибо — он вас нашел, а то бы бегали до сих пор, — буркнул Дирбз. — Только не спрашивай меня, как он это сделал, — никто не знает.
Девушка покосилась на меня с надеждой на откровение в этом вопросе, но я сделал вид, что не заметил красноречивого взгляда. Вздохнув, она в очередной раз начала оправдываться:
— Я ведь не знала, кто вы. Думала, армия. Тем более что с вами ортарские латники.
— Никто тебя не винит, — устало произнес я. — Скажи лучше: много у Альрика людей?
— Не знаю. От пятидесяти до сотни, если всех собрать. А если со всей долины фанатиков согнать, даже не знаю, сколько наберется. Но не все из них хороши в бою. Вы что — думаете с ними драться?
— Он убил двоих наших людей. И делает нехорошие вещи. Но мы в принципе не против мира. Скажи сама: он согласится на переговоры? На мир согласится?
Вздохнув, Альра покачала головой:
— Не знаю — он теперь совсем не похож на прежнего Альрика. Он совсем другой. Даже хуже темного. С темным всегда можно догадаться, что он сделает дальше, а с ним — нет… Я начала его бояться… Но знаете, наверное, его еще возможно убедить.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Третий день с момента моего воцарения на обгорелом троне замка Мальрок. Точнее, третья ночь. Бессонная ночь.
Вань, у меня нет желания с вами ругаться, но должен невежливо возмутиться — ничего из заказанного до сих пор не получил. А так как очень нуждаюсь в некоторых предметах (особенно страдаю без палочек для чистки ушей), то настаиваю на ускорении доставки.
Заодно пришлите разведывательных беспилотников парочку с запасом горючего или батареек (понятия не имею, на чем они там летают). Если с беспилотниками возникнут сложности, то можно заменить их составом железнодорожных цистерн с вином. Дело в том, что у меня имеется местный аналог БПЛА, но работает он на спиртных напитках (причем расход очень значительный — бутылкой не отделаетесь).
Также нуждаюсь в справочных материалах по ведьмам. Всплыла кое-какая интересная тема с ними.
Ваш Девятый.

P.S. С молдаванами по-прежнему актуально. Погряз в ремонте — не до криптона из-за него. Да еще и партизаны завелись — тоталитарные сектанты. Если существует какое-нибудь средство против них вроде „Дихлофоса“, тоже присылайте. Пока что приходится пользоваться попугаем — не нашел другого способа. Опасаюсь, что это серьезно усугубит его манию величия».




Глава 19
Дипломатия и незваные гости

Альра, возможно, до сих пор питала к Альрику теплые чувства (пусть даже платонически братские), но отказывать в помощи не стала. По глазам было видно, что откровенничать в этом вопросе ей нелегко, но ни слова возражения от нее не услышал. Тщеславно надеюсь, что подавил ее не только авторитетом стража, но и личным обаянием.
Рыжую пригласили на военный совет, собранный поутру, на котором Конфидус с помощью матерых волкодавов Дирбза и Арисата первым делом выпотрошили девушку без наркоза. Они вытащили из нее все, что знает и не знает. А знала она многое: во-первых, окрестности Мальрока как свои пять пальцев; во-вторых — лагеря, где до сих пор скрывается немало народа, не замешанного в действиях экстремистски настроенных фанатиков; в-третьих — тропы, по которым любят шастать группы Альрика, и любимые его места для стоянок.
Даже не учитывая наличия у меня зеленого беспилотника, с такими агентурными сведениями можно легко защитить замок и его окрестности от агрессии местных психов. Если верить Альре, главарь этих неврастеников не особо предусмотрителен, действует шаблонно, в критических ситуациях теряется — до нее ему далековато. А если вспомнить, с какой легкостью я окружил лагерь Рыжей Смерти, мнящей себя величайшей партизанкой Межгорья, то новоявленных сектантов можно вообще не опасаться — они не страшнее младшей группы детсадовцев. Раз уж надо с кем-то повоевать, то лучшего противника не пожелаешь. Теперь, после появления союзников-межгорцев, козырей у Альрика вообще не осталось: мы сможем ориентироваться в округе не хуже его людей. А учитывая наше превосходство в выучке и вооружении да еще плюс то, что нам не приходилось месяцами голодать и болеть…
С партизанами я теперь не считался.
Почти не считался — проблема пусть и потеряла остроту, но никуда не исчезла. Придется ее решать.
Перестав терзать Альру, Арисат высказался коротко, но емко:
— Мы можем оставить в замке женщин под небольшой охраной. Выведем полторы сотни воинов — останется достаточно для защиты от таких шаек. Устроим несколько засад в местах, показанных Альрой. Этот мальчишка попадется. Легко всех передавим.
— Верно, — на удивление покладисто согласился Дирбз. — И не надо с этим затягивать. Мало ли — еще начнет по всему межгорью таких же дураков к себе собирать. Одно дело шесть-семь дюжин перебить, а другое — если он несколько сотен наберет: никто ведь не знает, сколько здесь людей осталось. Друзей в Межгорье у нас нет — каждый будет рад нам пакость устроить.
Конфидус покачал головой:
— Убить нетрудно, вот только не все там свихнулись. Нам сильную резню затевать не с руки — нам бы лучше миром дело решить.
— С психами мириться?! — удивился Арисат.
— Да я с самим дьяволом уже почти готов помириться, лишь бы мои люди не сгинули здесь! — в сердцах выдал епископ.
От такого довода все притихли, и лишь я рискнул нарушить молчание:
— Согласен с каждым словом епископа. Нам о будущем думать надо, а будущее — это люди. Межгорье большое, а нас — жалкая горстка. Охранять все тропы с юга не сможем, так что нечисть, думаю, забредать будет нередко. Да и про демов мне рассказ не понравился — могут пожаловать в гости, тем более что защиты никакой нет против них: побережье солдаты тоже зачистили. Насчет Альрика… Возможно, и придется перебить всех его людей, если исправить их уже невозможно, но вот с остальными надо попытаться наладить отношения. Пусть не сразу, но перетащить их к себе, в эту долину. Земли здесь хватит, думаю, на всех. Чем нас будет больше, тем и силы больше. Самим нам выжить трудно — слишком мало нас… Даже мелкая шайка этих психов — проблема. Будь нас в три-четыре раза больше, все по-другому было бы.
— Я о том же, — кивнул епископ.
— Ну… я думаю, с остальными — да, поговорить можно, — согласился Дирбз. — Но с Альриком — увольте уж! Этот ненормальный людей на крестах оставляет! И это возле границы! В моих краях и за меньшее без разговоров и проволочек на костер отправляли! К тому же на нем кровь наших людей! Прощать душегуба прикажете?
— Если прикажет сэр страж, то простим! — чуть ли не выкрикнул Арисат, но уже тише добавил: — Я этого безумного Альрика тоже опасаюсь. Психи ведь разные бывают: если блаженные, тогда, конечно, ладно, а если вот такие… Ну как человек крещеный согласится к Тьме на поклон идти! Нет уж — кто угодно, лишь бы не он!
— В Межгорье есть и похуже Альрика люди, — мрачно произнесла Альра. — Вы почти ничего не знаете, а судите всех.
— О других ты не рассказывала, — отмазался Арисат.
— А вы хотите знать? Про всех?! Даже про людоедов, у которых на севере в горах целая деревня. Теперь там, после зимнего голода, своя религия: поймают чужого — и заставляют мясо есть человеческое. Кого воротит от такого, тех на алтарь из черного камня относят и жрать начинают сразу — голый скелет остается. Тоже темным поклоняются, но способ у них свой. Все тропы к той деревне помечены кольями с человеческим черепами. Вы с ними хотите говорить? Да?! Вам такие по душе?! Ну тогда расскажу о тех, кто еще хуже…
— Не надо! — Арисат поднял руки. — Верю! Но Альрика все равно сильно опасаюсь. Думал, что ты от него уже отреклась, но вижу, что нет…
— Как брат он мне был — такое трудно забыть. — Альра опустила глаза. — Надежда осталась, что одумается он. Помните, я рассказывала про наш последний нормальный разговор? Он тогда согласился послать гонцов к стражам. Сейчас страж здесь, но Альрик про это не знает. Может, когда узнает, образумится.
— Ага, — хмыкнул Дирбз. — Как же. Образумится. Крест для сэра Дана позолоченный поставит. Для темных это просто заветная мечта — стража живьем захватить.
— Вы не понимаете. — Девушка покачала головой. — Мы выросли на историях про великих воинов и про битвы стражей с Тьмой. Граница рядом, вот и сказки у нас особые из-за этого. Мы с младенчества такие легенды слушали. Для него страж — это святое.
— От бога отвернулся — и от стражей тем более отвернется. — Дирбз пренебрежительно махнул рукой.
Желание девушки спасти своего старого друга было искренним — не скрывала его. Но мои помощники, не будучи людьми злыми, мечты Альры игнорировали. Логично: им ведь о себе надо думать и о людях своих, а не о разных психопатах. А вот я, пришелец из чужого мира, пожалел ее. Альрик, конечно, подарок еще тот, она тоже не хрупкая беспомощная принцесса, и глаза у нее не эротично-томные, но уж больно жалобно умеет ими коситься. Если я ловлю такие вот взгляды от симпатичных девушек, почему-то сразу добрею. И даже то, что эта непоседливая малышка способна чуть ли не голыми руками прикончить пару солдат в одиночку, не ожесточает мое сердце — очень хочется делать хорошее.
Да и прав Конфидус, трижды прав: нам нужны люди. И носы воротить даже от психов не стоит: здесь над ними поработали не профессиональные мозгоправы, а жизненные обстоятельства. Теперь Межгорье зачищено, и мы заявились — обстоятельства резко изменились. Раз так, то есть надежда вернуть этих отчаявшихся фанатиков к нормальной жизни.
Вот только предчувствие почему-то нехорошее…
Ладно, дам ей шанс: пусть сама подумает.
— Альра, мы бы и рады помириться с твоим Альриком, но есть трудности. Подозреваю, что парламентеров к нему посылать опасно. Для парламентеров опасно: крест для них ему найти нетрудно.
— Да, нельзя, — согласилась девушка. — Но если я пойду одна, то ничего плохого не случится.
— Одна? Тебе жить надоело?! — Арисат покачал головой.
— Альрик меня не тронет. Тогда, у горловины, когда все дрались со всеми, я на него наткнулась, и мы отвернулись друг от друга, а потом разошлись в разные стороны. Он не стал нападать.
— Это доказывает, что у него хоть капля ума сохранилась: я бы тоже поостерегся нападать на такую, как ты, — предположил Дирбз. — Доводилось мне видеть наемниц-северянок — их имперцы любят на службу брать. Не каждый мой парень с такой справиться сможет. Ты, конечно, ростом поменьше, да и тощая, но лучше найти кого попроще, чем с тобой связываться.
— Нет. Он не боялся меня. Что бы между нами ни было, но старого он не забыл. За этот год мы столько раз спасали друг друга… Нет, мне там ничто не грозит. Я пойду одна и поговорю. Расскажу о том, что пришел страж и с ним много людей. Что они собираются удержать Межгорье, не отдав погани. Я ведь правильно поняла, почему вы здесь? Он тоже поймет. И вы же не ортарцы — злиться на вас незачем.
— Ну смотря кто, — хмыкнул Дирбз. — Я вот ортарец, и люди мои тоже. Среди остальных бакайцев много — у вас, межгорцев, с ними частенько свары бывали. Хотя у них со всеми бывали…
— Ваши люди были там — у горловины? Тоже убивали межгорцев?
— Да ты что несешь! Мы вообще не армия — мы герцогская стража. А бакайцев сюда в ссылку отправили. Сказали, правда, по-другому, но сути от сказанного не изменишь — по своей воле они бы сюда не пошли.
— Не хочу знать, какому герцогу вы служите, — если окажется кто-нибудь вроде Шабена, то я вас лично передушу, когда заснете. Будем считать, что вы простые наемники. Тем более что сами сказали, что не из армии Кенгуда.
Сержант благоразумно промолчал, не осмелившись подтвердить худшие подозрения Альры, и спросил другое:
— А где ты найдешь этого Альрика?
— Он сам найдет меня. На холмах наверняка караулят его люди — ведь сверху хорошо видно, что творится в окрестностях замка. Сейчас светло — я спокойно и медленно пойду наверх. Они заметят меня и легко по волосам узнают. Думаю, захотят встретить. Попрошу отвести меня к Альрику.
— А если они тебя прикончат в ответ на просьбу?
— Вряд ли. У него немного людей, и караулят долину они поодиночке. С одним или двумя справлюсь или убегу. Да и не принято у нас было гнать тех, кто говорить хочет с главным. Не станут они такого обычая нарушать — отведут… никуда не денутся.
С моей точки зрения, ее замысел выглядел несколько безрассудным, но что здесь придумаешь! Охрану ей выделить? Так она всех распугает. Разве что…
— Альра, днем — вряд ли, а вот ночью, возможно, я смогу определить, где располагается его лагерь. Мы можем его окружить — и потом уже пойдешь туда и поговоришь.
— Не знаю, как вы его найдете, но так поступать нельзя. Хотя у него сейчас мало людей, но незаметно вы не подберетесь — он выбирает места для стоянок в самых густых зарослях. Через них даже змея бесшумно проползти не сумеет. Поднимут тревогу; схватятся за оружие; прольется кровь. Мало вам той, что уже пролита? Нет, не надо так делать. Не беспокойтесь за меня — на Рыжую Смерть никто из них руку не поднимет. В бою — еще может быть, а так… Нет, я уверена в этих людях. Они просто устали и потеряли надежду, потому и наделали глупостей. Сэр страж, дайте слово, что не будете их наказывать за былые грехи, и я постараюсь, чтобы они не наделали новых.
Мне осталось лишь пожать плечами:
— Ну что ж, Альра, тебе виднее. Даю слово.
* * *
День с самого начала не заладился. Выспаться не удалось, голова, распухшая от полученной информации, работала с перебоями, еще и ноги ныли, будто у деда старого. Это заживление никак не закончится или они так и будут теперь нервы компостировать при каждом изменении погоды? Сейчас вон с севера тучки несет, зарницы ночью сверкали там же, духота липкая в воздухе разлита — к грозе дело идет.
Ох и крутит ступни… Цавус, я обязательно вернусь… ты, главное, дождись меня.
Мои «верноподданные» все при деле: кто-то топором стучит, ремонтируя башню; другие пилами работают; третьи что-то таскают туда-сюда. Даже детям занятия полезные находят: продолжают уборку и под присмотром вояк бродят по полю, собирая зрелые колоски. А я вот тунеядствую — дошло до того, что на тренировки сегодня решил махнуть рукой: ни сил, ни желания нет. Меня хватило лишь на поездку к деревне, где бакайцы наскоро залатали днища пары стругов и повели их к замку. Завтра у нас опять будет много ухи и жареной рыбы.
Так и шатался, делая вид, что сильно занят, до самой грозы. Та подошла неспешно, заранее предупредив приближающимися раскатами грома. Затем стали налетать порывы сильного ветра, сдувшие с одной стороны от башни наспех поставленные строительные леса, — их не успели капитально закрепить. Настроение от этого не поднялось, да и погода нарушила кое-какие планы: собирался послать к горловине отряд, чтобы по-сухому пошарили там — может, хоть что-нибудь найдут. Теперь можно об этом забыть — опять все в трясину превратится.
Ливень прошел знатный — все побросали работу, попрятавшись кто куда. Палатки и шатры поспешно свернули: во дворе все или камнем замощено, или земля слишком утоптанная — надежно их не закрепили, так что сильный ветер может сдуть или даже порвать. Помещений в замке хватало, вот только у большинства был серьезный недостаток — отсутствовали потолки. Так что даже тюрьма сегодня не пустовала — невзирая на трупный дух, въевшийся в стены, народу туда набилось как селедок в бочку.
Я, как владыка Межгорья, непогоду пережидал в элитном помещении — старом лодочном сарае возле причала. Крыша его местами протекала, обстановка была на зависть спартанцам, да и не в одиночку здесь сидел — Арисат и Дирбз потеснили. Но, разлегшись на плаще, я приспособил вместо подушки бухту свернутого пенькового каната и почти мгновенно отрубился. Ни гром, ни шум потоков воды, ни вялая перебранка недолюбливающих друг друга соратников, затеявших игру в кости, — ничто меня не беспокоило.
Устал я…
* * *
Сны одолевали странные. Не про лошадей (слава богу!) — почему-то сегодня компьютеры начали мозг грузить. Под шум дождя я бродил по страницам электронных энциклопедий; шерстил базы данных; листал бесконечный каталог папок, каждая из которых, судя по возбуждающим названиям, была набита отборной фото- и видеоэротикой, но узреть это бесстыдство так и не смог — клик открывал пачку других папок, и процесс этот не заканчивался.
Пробудившись, некоторое время лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Странные сновидения с некоторых пор меня нервировали, но сегодня вроде бы обошлось — самочувствие не идеальное, но ничего страшного со мной не произошло.
В сарае было тихо — дождь прекратился, Арисат с Дирбзом удалились по своим важным делам, и никто не рискнул меня разбудить. Правильно сделали — я бы им наговорил плохих слов за такую подлянку. Странно — мне казалось, что проснулся от шума: кто-то открыл дверь и вошел. Видимо, померещилось.
Темно, сквозь щели пробиваются серые лучики сумерек — до самого вечера провалялся. Что ж я теперь ночью буду делать? Все пропустил… Наверное, Альра уже возвратилась и ждет не дождется, когда этот обленившийся страж, сонная надежда Межгорья, соизволит подняться.
Встав, потянулся, нащупал ножны с мечом, цеплять на пояс не стал — в этом мраке застежек не разглядеть, да и привычка у меня такая: на пороге вооружаться. Видимо, подсознательно считаю, что это выглядит красиво и мужественно: дом, крыльцо, потный бугай в ржавой кольчуге.
Безобидная привычка спасла жизнь — когда сзади на шею накинули удавку, она захлестнула меч возле эфеса и притянула его к лицу с такой силой, что рукоять разбила левую скулу. Но дыхания не перекрыло.
Честно говоря, удавки на шею мне накидывают нечасто, так что в первые мгновения я даже не понял, что произошло, — просто за спиной послышался легкий шум; меч в руках рванулся, больно стукнув рукоятью по лицу; сила, которой невозможно было сопротивляться, завалила назад и вниз. Между лопаток уткнулось что-то округло-твердое, и я оказался в роли начинки хот-дога: с двух сторон зажат, да еще и натиск усиливается.
Левой рукой попытался ухватить рукоять меча, но наткнулся на тонкое препятствие. Не сразу догадался, что это бечевка, натянутая будто струна, но затем понял, что происходит. Меня наглым образом душат! Вокруг сарая полно народу шастает, замковая стена рядом вздымается, но кто-то обнаглевший до изумления решил убить потенциального графа Межгорья прямо здесь!
Разумеется, думал я тогда нечто другое — в такие моменты не до пафосных размышлений. А может, и вообще не думал — просто действовал.
Неведомый противник силен, положение у него выгодное, но благодаря его оплошности у меня есть немного времени. Он считает, что перехлестнул мне шею и перекрыл доступ кислорода, но все не так. Да, мне сейчас невесело, но проблем с дыханием не испытываю.
Я не стал дергаться, суетиться, пытаться вытащить меч или нож. Я просто притворился, что замысел убийцы удался — начал брыкаться все слабее и слабее, имитируя потерю сил. Вряд ли противник от этого расслабится, но ждать серьезных рывков сейчас не станет. И вообще, жертвы в таких случаях сопротивляются без оригинальности: или пытаются достать до душителя, заваливаясь назад, что, учитывая колено, упертое в спину, бесперспективно; или судорожно стискивают удавку, пытаясь уменьшить ее давление; или тянутся к оружию или предметам, способным его заменить.
Я не стал делать ничего из вышеперечисленного. Убийца в тесноте захламленного сарая совершил ошибку: вместо того чтобы завалить меня вперед и уже потом упереться коленом между лопаток, он чуть ли не на спину уложил, оставив свободу маневра. Сам при этом, получается, уселся в неудобной позе, изо всех сил сжимая концы удавки. Я не гимнаст, но на простенький трюк хватило: оттолкнувшись от земляного пола, вскинул ноги кверху, уперся ступнями в стропило низкого потолка, пробежался по нему. В результате всех этих манипуляций мое тело совершило полный разворот в пространстве, и я оказался за спиной противника.
Естественно, удавка при этом соскользнула, да и меч я выронил. Искать его не стал, тянуться за ножом тоже не стал — резко дернул головой, целясь лбом в затылок убийце. В сумраке его силуэт скорее угадывался, чем просматривался, но я не промазал — хрястнул так, что в ушах зазвенело, а перед глазами замельтешили искры. Учитывая то, что теменная кость черепа самая крепкая, противнику должно быть похуже.
После стука от столкнувшихся черепушек супостат охнул, осел на пол, а затем мне в ухо прилетела знатная плюха. Сильно стукнуло — попади в висок, свалился бы. Неужели он видит в темноте?! Раз так, то обмен ударами надо прекращать — у него при такой тактике будет слишком большое преимущество.
Навалившись на неведомого врага всем телом, я обхватил его руками, отчаянно рванулся вбок.
Лодочный сарай пощадил огонь, но вот время над ним поработало неплохо. Доски и жерди, без того хлипковатые, источило непогодой — куда ни ткни, труха. Наши сплетенные тела снесли эту преграду не заметив — только что барахтались почти в полной темноте и вдруг покатились по земле, освещенной последними отблесками заката.
Только тут понял, что на меня покушается чуть ли не карлик — везет мне на коротышек. К счастью, не камнелюд — простой человек. Надеюсь, что простой.
Оказавшись на улице, противник растерял весь боевой пыл и попытался рвануть к каналу — надеялся уйти вплавь. Я не ослаблял хватки, и он тащил меня за собой, будто прицеп. Несмотря на позднюю пору, народу вокруг хватало — рядом шла тропа к причалу, и по ней как раз поднималась бригада припозднившихся рыбаков: они на ночь сети ставили. Хотя все как один оказались иридианами, мужчины не растерялись — вмиг скрутили коротышку, еще и по почкам ему настучали. Тот сопротивлялся отчаянно и даже укусил одного за руку, но вырваться не смог — лишь по зубам добавку заработал.
Дозорные на стене заметили неладное, подняли тревогу, и уже через минуту возле сарая собралась целая толпа вооруженных людей. Я, отдышавшись, рассмотрел схваченного. И впрямь коротышка: макушкой мне до подбородка едва достает. Кучерявые сальные волосы, жидкая бороденка, мелкие тусклые глазки над огромным крючковатым носом. С одного взгляда понятно, что избытком интеллекта хозяин такой морды не страдает. Одет по-простому: холщовая рубаха и штаны из пары кожаных чулок, скрепленных ремнями. Плащ еще навощенный с капюшоном.
Внешность заурядная, но память на лица у меня хорошая — впервые эту харю вижу.
Арисат, жуя на ходу, растолкал народ, протиснулся ко мне, осмотрел пленника, деловито врезал ему под дых и, призадумавшись, поинтересовался:
— Сэр страж, что это тут делается? Откуда он взялся?
— Это ты мне должен ответить, — сказал я, сплевывая кровь из разбитой о зубы губы.
— Я?!
— А кто же еще?! Ведь тебе было сказано заниматься порядком в лагере и его обороной. И что?! К нам забрался этот типчик, и его никто не заметил. Не просто забрался — напал на меня в сарае лодочном и чуть не задушил. Это так ты за порядком, получается, следишь?!
— Сэр страж, простите! Ну недоглядел! — умоляюще произнес Арисат. — Сам не пойму, как он мог пробраться к вам. Кругом ведь люди. Эй! Там! На стене! Почему не заметили чужого?!
— Так он плащ напялил с капюшоном, и попробуй сверху пойми, свой это или черт с копытами! Я видел, как он от причала появился и в сарай зашел, но ведь там многие ходили, и почти все в похожих плащах! Дождь ведь только унялся!
— Ты у меня не оправдывайся! Тебя поставили, чтобы такие вот гады к нам не забредали!
Прервав процесс перевода стрелок на подчиненного, я уже спокойно обратился к Арисату:
— Люка найди и разберитесь, кто он и откуда появился.
— Ага, — кивнул Арисат и приказал ближайшему воину: — Найди Люка и бегом тащи его сюда.
Повернувшись к задержанному, Арисат обратился по-военному прямо:
— Ты кто?
Криво усмехнувшись, тот разинул окровавленный рот и прогундосил:
— Муж я твой. Неужто не узнал?
Арисат, видимо, не узнал — еще раз угостил пойманного кулаком, на этот раз в глаз, и почти сразу же в живот. Тот повис на руках воинов, разинул рот, будто собираясь что-то сказать, но, покосившись на тяжелую руку бакайца, тут же его захлопнул — передумал почему-то.
— Молчишь? Да? Больше на шутки не тянет?! В темницу его, в колодки. Пусть посидит, понюхает, каково там после покойничков, а там и поговорим. Вы не возражаете, сэр страж? — Проводив взглядом уводимого коротышку, Арисат предположил: — Наверное, его Альрик послал — вас убить.
— Если так, то у него это почти получилось. Ты попугая не видел?
— Вашего?
— Арисат! Здесь что — есть другие попугаи?!
— Простите за глупость — озадачился я сильно. Видел я вашу птицу: он в погребе винном под потолком сидит. Там сухо и бревнышко удобное — любит там дремать. Опять же — к вину у него душа расположена, и взгляда от бочек не отводит.
— Вот когда этот паразит нужен, его никогда нет! Будь он рядом, шум бы поднял, а так… Я только встал, как сразу удавка на шею.
— Вот мерзавец! Ничего — сейчас железо накалим, и…
— Повремени с этим немного.
— Это почему же?
— Если его послал Альрик, то не надо его людей калечить, пока Альра не вернется. Если окажется, что она договорилась о мире и дружбе, будет неприятно отдавать им то, что останется к тому времени от коротышки.
— Да плевать на Альру — он вас хотел убить, а такое нельзя прощать.
— Спорить со мной вздумал? Не много ли на себя брать стал?
— Простите, сэр страж!
— Шкуру ему прижечь всегда успеем — пусть пока посидит в колодках без еды и питья. Для начала…
— А… ну это дело. Не понял вас сразу. Верно, пусть посидит среди крыс. Жаль, стемнело. Хорошее средство, когда муравьев жменю колоднику под рубаху запускают. Если рыжие, что в трухе древесной живут, так боль дикая от укусов, и чешется потом все тело нестерпимо. А почесать-то не почешешь. Иногда и без всякого железа субчики начинают рассказывать все, что ни спросишь.
Из калитки вышел Люк. Тоже, когда не нужен, ходит за мной тенью, а теперь ждать его пришлось. Как сговорились с попугаем…
Видимо прочитав в моих глазах недовольство и догадавшись о его причине, парень поспешно начал оправдываться:
— Живот скрутило, в нужник уже раз десять бегать пришлось. Даже не знаю почему. Может, от вишен? Так не один я их ел…
— Люк, жалобы на оторвавшееся дно — к лекарю, а не ко мне! Меня только что чуть не убил коротышка какой-то.
— Да понял уже — видел, как в башню его тащили.
— Он забрался в сарай, где я спал. Возможно, именно меня искал, хотя, скорее всего, просто думал там спрятаться, и я случайно подвернулся под руку. Стражник на стене сказал, что он вроде бы от причала пришел. Может, следы посмотришь?
— Сэр страж! Да помилуйте! Какие следы могут быть на дорожке, камнем мощенной?! И вообще после такого дождя… Эх… ну схожу, гляну — может, что и найду.
Проводив Люка взглядом, Арисат как ни в чем не бывало предложил:
— Ужин стынет — пойдемте ложками поработаем.
Вот ведь люди — их без трех лет графа едва не убили только что, а им лишь бы пожрать…
* * *
Каменный мешок Межгорья с тучами поступал просто и жадно-потребительски — не выпускал из объятий гор, гоняя их туда-сюда, пока не выльют весь груз. Вот и сейчас дождь, едва прекратившись, принялся накрапывать вновь, а потом полилось всерьез. Небо затянуло беспросветно — не верилось, что еще минуту назад можно было наблюдать отблески заката.
Доедать пришлось в полной темноте, под парусиновым навесом, волнующимся от ветра и потоков воды. Нацедив кружку отвара, с удовольствием сделал большой глоток — после сухой пищи то, что надо. Тук, доскребывая котел, заикнулся было о вине, но отклика у меня не нашел. Кому как, а моя впечатлительная натура выбита из колеи попыткой покушения — не до веселья сейчас. Хорошо, попугай в уговорах не участвовал — утренней «спиртной награды» ему показалось мало, и он в отместку теперь меня игнорировал, укрывшись в винном погребе. Небось пытается в самой большой бочке взглядом дыру просверлить…
Из мрака, скудно подсвечиваемого чахлыми от дождя кострами, материализовался Люк. Кутаясь в мокрый плащ, присел рядом, устало доложил:
— Осмотрел я причал.
— В темноте зря лазил — что там теперь увидишь…
— Не зря, да и факел был. Можно отвару кружечку? Продрог.
— Налей ему, Тук. Нашел что?
— Под бревенчатой частью причала следы нашел. Песок там и камни мелкие — вода, конечно, через щели натекла, но все размыть не успела. Этот коротышка сидел там, похоже, еще с ночи — долго прятался. А потом вылез и в сарай забрался.
— Странно… Почему он так долго там торчал?
— Я думаю, он оттуда слушал, о чем кто говорит. А может, и подсматривал. Там, с боку одного, щит жердевой стоит — за ним можно незаметно притаиться, и видно всех, кто возле калитки маячит. И стену видно почти всю, ту, что со стороны озера. Думаю, он выведал, что вы в сарае один остались, и тогда рискнул выбраться. Шанс хороший был: ведь ночь вы укрывшись за стеной проводите. А туда непросто лазутчику пробраться: за калиткой стража чужого не пропустит, а через стену даже этим ловким камнелюдам не перелезть незаметно — там наши дозорные вечно торчат.
— Значит, ты считаешь, что он пришел именно меня убить?
— А кого же еще! Вы тут главный самый — не стань вас, не знаю даже, что дальше будет. Да и подумайте: зачем он столько сидел, носа не высовывая, а потом вдруг рискнул и забрался в сарай? Не-э-э-эт, за вами он пришел! За вами! Удавка при нем была, два ножа, взгляд нехороший — убийца он, подосланный. Удавка только душегубам и нужна — если с ней работать, то без криков дело обходится. Можно посреди толпы человека удавить, и никто ничего не услышит.
Отхлебнув из кружки, я призадумался. В словах Люка резон был — скорее всего, коротышка действительно пришел по мою душу. Но после рассказов Альры не верилось, что Альрик способен на столь изощренное коварство. Он человек простой и недальновидный — сложные замыслы не для таких. Может, конечно, она принижала его способности, но вряд ли. Если вспомнить ее действия, то ничего серьезного она не придумывала — все исполняла примитивно и топорно: забраться в лагерь и украсть стража; проплыть на лодке мимо замка и выпустить несколько стрел. Такое и первоклассник с задержкой развития придумает легко. Отряд ее я сумел окружить без лишних хитростей, если не считать трюка с попугаем-разведчиком. С ее стороны было очень опрометчиво останавливаться на ночевку неподалеку от только что атакованного замка. Если при таких тактических просчетах она считается лидером, которому Альрик в подметки не годился, то его можно в расчет не брать: подсыл профессиональных душителей — слишком сложная задачка для одноклеточного фанатика.
И еще кое-что приметил. У всех межгорцев одежда латаная-перелатаная, лица заострившиеся, фигуры тощие — им слишком многое пришлось пережить. А этот коротышка румяный, как свежий каравай; одет просто, но добротно; брюшко классическое — пивное. Если люди Альры были похожи на узников концлагеря, то он мог быть поваром в офицерской столовой для сотрудников этого лагеря.
Откуда же он взялся на мою голову… вот и гадай теперь… Похоже, без железа раскаленного не обойтись.
Девушка, кстати, до сих пор не появилась. Неужто не зря предчувствия нехорошие одолевали? Ладно, до утра подождем. Или до полудня. В такую погоду вряд ли она рискнет переться через леса и холмы.
А если не появится, то…
То я возьму у кузнеца клещи и лично пообщаюсь с этим коротышкой. Говорить с ним мы будем не о балете. И вообще — первым делом я отучу его зубоскалить: без зубов это делать затруднительно. И плевать, если его Альрик послал. Какой-то я слишком добренький — нет чтобы сразу на узкие ремни пустить, так вечно думаю что-то, стараюсь выгадать по-хорошему.
Здесь нет прав человека. И правозащитников здесь тоже нет. Здесь можно и нужно по-плохому.
Здесь иначе не понимают.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Четвертый день с момента наглого захвата бесхозного замка Мальрок.
Вань, сегодня меня опять чуть не убили. В тех книжках, что вы мне пачками скармливали, такого перебора я не припомню. Да, героев, разумеется, много кто хотел прикончить, и попыток делалось немало, но все это компенсировалось положительными моментами: красивыми и многочисленными женщинами; богатствами; славой и прочим. А мне лишь замок достался, сгоревший дотла, и попугай говорящий, от которого толку чуть-чуть, а убытков вагон — пьет и жрет он как стадо бегемотов.
Вань, с такими делами у меня никогда руки до криптона не дойдут. Я быстрее параноиком стану, чем налажу разделение изотопов. Уже стал… Все время мерещится, что меня хотят убить.
Психоаналитика у вас заказать, что ли?…
Ваш Девятый».




Глава 20
Разминка перед боем

Альра утром не вернулась. Но вместо нее появился кое-кто другой.
Что-то зачастили к нам незваные гости…
Я, несмотря на дневной сон и последующие треволнения, до утра просидеть с открытыми глазами не смог — все же свалился и захрапел. Проснулся лишь от характерного шума: звон котлов, перестук ложек, дружное чавканье сотен ртов, повизгивание попрошайничающих собак. Народ завтракает.
Дождь утих, сквозь истончающуюся пелену туч пробиваются солнечные лучи, чирикают птички, и бурчит в животе. Пора браться за ложку, а потом… Что потом? Потом поговорю с людьми Альры — может, что посоветуют, — а там подумаю, как дальше быть с этой ситуацией. И пора начинать серьезный разговор с пойманным коротышкой — ночь, проведенная в смрадных колодках, способствует общению. Не похож он на нынешних жителей Межгорья. Что-то с ним неладно… Не удивлюсь, если это очередной сюрприз от Хорька: очень уж он на меня осерчал и вполне может попытаться достать даже здесь. Сильных дождей давненько не было, и отряд убийц легко мог пройти через горловину.
Жаль, не догадался там дозор оставить. Да и нет у меня людей для такого дозора — при местных опасностях малым отрядом не обойтись.
Поднявшись, начал умываться из ведра, как вдруг со стены донеслись крики — дозорные подняли тревогу.
Помня о своих обязанностях, Арисат мигом забежал наверх и, узнав подробности, доложил, проорав на весь лагерь:
— По дороге человек идет! К воротам идет! Один человек!
Я даже спросонья смог догадаться, что одиночка нам не слишком опасен. Будь он хоть самый сильный перерожденный, против нашей маленькой армии не выстоит. Да его стрелами на фарш изрежут, не подпустив к стене. Так что я успокоил народ, уже бросившийся размахивать оружием и нахлобучивать шлемы, — пусть позавтракают спокойно.
Человек был похож на людей Альры: такой же худой; изнеможенное лицо; одежда, которую бомжи побрезгуют пускать на половую тряпку для сто лет не чищенного сортира. Не первой молодости — уж явно не меньше сорока, а может, и все шестьдесят: у таких бродяг трудно возраст определять. Остановившись на третьей линии кольев, он, задрав голову, смотрел на воинов, застывших на башне. Там уже настелили полы, так что им не приходилось теперь заниматься экстремальной акробатикой на посту, — вот и столпились теперь со всей стены, наблюдая за пришельцем. Все молчали, и он тоже помалкивал.
Закончив его изучать, я решил начать разговор первым:
— Ты кто такой и зачем пришел?!
— Я — Торап, арендатор барона Вераса, — скрипучим нервным голосом ответил незнакомец. — Бывший арендатор. Да и нет больше Вераса… никого больше нет. И арендовать больше нечего… и незачем…
— А пришел зачем?
— У меня послание к сэру стражу. Я должен лично ему передать это послание.
— Ну так передавай — я и есть страж.
— Альрик-темный сказал, что если вы не выйдете из замка, не подниметесь на Языческий холм и не сразитесь с ним, то он приколотит Рыжую Смерть деревянными кольями к осиновому кресту. — Подумав немного, межгорец решил просветить: — После такого сильно мучаются, а потом умирают.
Дирбз, хмыкнув, уточнил:
— Альрик больше ничего не желает? Например, перецеловать наши задницы?
— Нет, я не думаю, что он это захочет сделать, — вежливо ответил парламентер и резко изменившимся, неживым голосом затянул бездарным, наигранным речитативом: — Альрик — средоточие Тьмы. Тьма в нем. Так сказал Альрик. И Альрик говорит, что Тьма сильнее Света. Если вы, сэр страж, так не думаете, то докажите, что он неправ, — победите его в честной схватке. Но вы не сможете этого сделать — Тьма сильнее вас. Так сказал Альрик. Откажетесь от боя, оставшись в Мальроке, — вы признаете поражение и немного продлите свою жизнь. Межгорье — не место для полуденных стражей: теперь здесь власть Тьмы. Я — часть этой Тьмы, Альрик — ее сердце. Смиритесь с Тьмой, смертные. Весь мир скоро будет принадлежать Тьме. Так сказал Альрик.
Пафосные вопли Торапа выглядели невпечатляюще — будто зазубренный урок бубнит. И вообще выглядит слишком несолидно для столь громких заявлений. Но народ на стене зароптал, зазвенел железом.
— Может, стрелу в него выпустить? — кровожадно предложил Арисат.
— Успеем, — тихо буркнул я, а потом громко и нагло уточнил: — Я не глупый подросток, и мне не надо доказывать свою силу. Темные — ничто, я о них ноги обычно вытираю. Но таким, как Альрик, побрезгую — он слишком грязен и вонюч для моих сапог.
— Как здорово сказано! — хохотнул Арисат.
Торап отвесил челюсть и растерянно уточнил:
— Так вы отказываетесь драться с Альриком-темным?
— А зачем мне драться с этим шутом?
— Ведь он убьет Альру-рыжую! Если вы не придете или не сможете его победить, то она умрет. На кресте умрет. Страдать долго будет.
— Ну и что? Какое мне до нее дело?
— Как какое?! — изумился Торап. — Ведь вы послали ее к Альрику. Она… Она… Она — ваш человек!!!
— Все мои люди в замке, она — не моя. Она — ваша, из Межгорья. Если у вас принято друг друга к крестам приколачивать, то это ваше личное дело. Хотя я, конечно, такого не одобряю.
— Страж! Люди ждут этого боя! Всем хочется понять, что сильнее: Тьма или Свет! От такого боя нельзя отказаться! Ваш долг — нести Свет и не давать Тьме его заслонять! Вы — не страж, если забыли про это! — Торап уже чуть ли не плакал.
— Вот! Это уже интереснее! Значит, если я правильно понял, в случае моей победы все те, кто сейчас с Альриком, откажутся от своих глупых заблуждений по поводу господства Тьмы?
Торап задумался, неуверенно кивнул:
— Мудрено говорите, но получается, что так. Ведь тогда, выходит, Свет и впрямь сильнее. Трудно мне такое говорить — неграмотен я, да и в церкви нечасто бывал. Пастух я — почитай, всю жизнь на пастбищах горных провел, а откуда там церковь возьмется? В лагере нашем пошел разлад сильный, и, наверное, немного останется тех, кто останется под Тьмой, если вы победите Альрика. Да только не выйдет у вас ничего — Тьма сильнее. Не победить вам никогда.
— Ты в это сам веришь?!
Торап отвечать не стал, лишь вжал голову в плечи и совсем уж негромко уточнил:
— Так будете драться или как?…
— Постой там.
Я направился к лестнице, по пути кивнув Дирбзу:
— Не стреляйте в него. Хочу в глаза ему посмотреть. Поближе.
— А чего там смотреть… Может, в колодки сразу — и потом хоть неделю на него смотрите!
— Это всегда успеем. Ждите.
Торап вблизи выглядел еще более невзрачно, чем издали. К зримой потасканности жизнью и к помойному гардеробу добавился густой дух давненько не мытого тела. Да уж… бани он, наверное, со времен падения Мальрока не посещал — его след теперь и без собак можно почуять.
Глаза бегающие, взгляды бросает исподлобья. Фанатичного огонька не заметно, «вызов на бой» и прославления Альрика выкрикивал без огонька — говорил то, что велели сказать, не вкладывая в это дело души. Это я еще сверху приметил — вот и захотелось пообщаться поближе. Надеюсь, в приватной обстановке этот «партизан» станет более откровенным.
— Торап, Альра точно еще жива или?…
— Живая она, — мрачно буркнул мужчина. — Ее к кресту привязали, но стоит своими ногами… не приколачивали. Мне сказали, что, если вы к полудню не появитесь, тогда гвоздями приколотят. Гранеными… деревянными… Отверстия в бревнах уже пробили под них. Зря она пришла…
— Это была ее идея.
— Я так и подумал. Она девочка вроде неглупая, но находит на нее иногда… Зря… Альрик не тот уже. Он почти каждую ночь проводил на капище языческом, молил Тьму снизойти на него. Даже ведьму искал сильную, чтобы через нее с Тьмой общаться. Не тот он уже… Совсем не тот… И люди ваши, которых вы в холмы послали, тоже, наверно, схвачены уже. Я когда уходил, их лагерь как раз окружали. Так что не только за Альру, но и за них драться придется.
— Я никого не посылал в холмы — все мои люди в замке.
— Зачем меня-то обманывать?! Три человека там было при восьми лошадях. За Беззубым холмом в распадке укрылись. Тихо сидели, без костров, но мы их все равно выследили. Чужие они здесь — значит, ваши.
Интересные дела… Это точно не мои люди, к тому же число лошадей и людей не сходится: на восемь животных логичнее иметь четверку всадников. А там почему-то трое… Хотя начинаю догадываться, что и четвертый имеется — сидит сейчас в темнице, скучая по конфискованной удавке. Выходит, прав я был в своих предположениях — убийца не местный. Издалека прибыл, специально по мою душу.
Хорек, похоже, ночами не спит — грызет подушку, мечтая, как меня придушат… Ох и неугомонный, гад…
Ладно, вернемся к нашим баранам, а то этот неполноценный фанатик уже поглядывает косо, удивляясь долгой паузе в разговоре.
— Я так понимаю, что должен идти один?
— Да.
— Не верю, что на меня всей толпой не набросятся.
— Никто вас не тронет — все знают, что вам надо драться с Альриком.
— Ага… так я и поверил… не тронут. Альру вон схватили, ни на что не посмотрев.
— Она сама пришла, а вас зовут… приглашают.
— Торап, посмотри мне в глаза и ответь: ты уверен, что никто меня не тронет?
Нехотя покосившись, тот кивнул:
— Да. Вы Альрику нужны. Да и страшно всем теперь. Разлад у нас пошел.
— Что за разлад?
— Альра рассказала, что страж пришел и теперь все будет по-другому. Многие от этих слов обрадовались, но потом… Потом с капища вернулся Альрик и велел ее схватить. Шум поднялся, до драки дело дошло, и он убил двоих наших, кто горланил больше других, и оглушил Альру — ударил ее по голове мечом плашмя. После этого многие в лес убежали, все побросав, а те, кто остался, косятся друг на друга и не решаются ни на что. Я тоже хотел в лес податься, да только сын у меня там, в лагере. Стрелой ему солдаты в ногу угодили, кость повредив, и загнила рана. Еле выжил, и только-только на поправку дело пошло. Лежачий он. Не бросить мне его — последний родной человек остался, а унести сил нет, да никто и не позволит… Сэр страж, вам Альрика не победить. Он сильнее. Но… но если не вы, то совсем плохо получится… Надо что-то делать с этим…
— Что-то не похож ты на его верного человека…
— Да кабы не сын, я бы… Вот куда мне подаваться? И таких, как я, там много… Даже Скрип: уж на что про Тьму вечно проповеди читал — и тот немного притих. Достало всех… Когда же оно закончится… Не так уж много мы грешили, чтобы такое вот наказание получать…
Последние слова Торап произнес еле слышно, абсолютно отчаявшимся голосом. Похоже, мужика и впрямь довело до предела… не удивлен.
Ладно, поговорили, и хватит. Надо решать.
* * *
Я не стал созывать военный совет — просто нашел епископа и посвятил его в свои ближайшие планы. Реакция Конфидуса была предсказуемой:
— Дан, простите, конечно, но так как говорим с глазу на глаз, скажу прямо: вы — глупейший глупец.
Попугай при этих словах встрепенулся и нахамил:
— Свиной отброс, ты на кого голос поднял?! — вероятно, Зеленого задело, что епископ не считает его полноценным собеседником.
Усмехнувшись, я погладил птица по голове и ответил честно:
— Конфидус, что глуп, и сам догадываюсь. Но это решение обдуманное. Есть, конечно, минусы, но плюсы перевешивают.
— Как я понимаю, плюсами вы называете хорошее, а минусами плохое? — уточнил епископ.
Опять забываюсь — до сих пор срываюсь на родные понятия, не принятые здесь. Спасибо, хоть не по-русски сказал…
— Да, именно так.
— И чего же, по-вашему, в этом плане хорошего?
— После того как я его поколочу, люди Альрика мгновенно раскаются в своих грехах и позабудут про все темные дела. Это только начало: соберем по лесам остальных — и хорошенько увеличим вашу паству. Насколько я понял из рассказа Рыжей, межгорцы в вопросах религии не слишком рьяно придерживаются догм официальной церкви, и у вас неплохие шансы привлечь их к себе. Священников здесь и раньше нормальных не было, а тут целый епископ появится. Вы их авторитетом сана подавите. В итоге мы получим людей — нам каждый человек дорог, а здесь их, наверное, сотни уцелели. И проблем с нападениями больше не будет — все выжившие межгорцы присоединятся к нам. А если кто-то откажется, то неволить не будем, но и врагом делать не станем — пусть живут где им удобно, поддерживая с нами добрососедские отношения. Мир, благодать, и все это без пролития крови — отличный план.
— Вы про Альрика забыли — совсем уж бескровно не выйдет.
— Я не собираюсь его убивать. Насколько понимаю, он неважный боец, и можно просто поколотить или ограничиться несильными ударами по ногам-рукам. Полежит в бинтах — поумнеет. Я, конечно, с вами пока не сравнялся, но проучить такого, думаю, смогу без проблем.
— Этот человек, который пришел к воротам, — он кричал, что Альрик вас легко победит…
— Альрик им мозги прополоскал со своими проповедниками. Если бы этим людям доказывали, что он не темный, а, допустим, заяц лысый, то любой бы поклялся со временем, что видел у него длинные уши и плешь. Уж вы-то, думаю, знаете, как легко можно внушить толпе что угодно.
— Знаю… А плохое, или, как вы говорите, «минусы»?
— Главный минус — эту толпу придется кормить. Не думаю, что у них есть припасы, иначе бы людоедством зимой не занимались. Фанатики — тоже минус. После моей победы они, конечно, притихнут, но все равно мутить воду станут по старой памяти. Это уже по вашей части — всю эту темную ересь надо выкорчевать с корнями, иначе начнутся конфликты, а нам этого не нужно. И вообще — непросто будет межгорцев заставить повиноваться. Они ведь не питают нежных чувств к королю Ортара, а мы здесь по его воле. Помните, как Альра высказывалась? Если не докажем, что воля короля для нас пустой звук и мы здесь фактически в ссылке, то неприятностей не избежать. Ортарцев и все, что с ними связано, здесь очень сильно недолюбливают.
Конфидус, вздохнув, сокрушенно покачал головой:
— Дан, вот смотрю я на вас и не перестаю удивляться. Иной раз вы просты и понятны, как обычный человек, а в следующий миг такое завернете, что невольно призадумываешься: уж не псих ли передо мной? Что-то с вами не так, причем даже не скажу что… Не знаю, может, все стражи такие, но если это так, то не пойму, почему ваш орден до сих пор не исчез. Вот сейчас вы эти свои плюсы расписывали и минусы разные, но ведь не о том думать надо. Зачем нам сейчас рассуждать о межгорцах, которых мы можем к себе взять? Зачем все остальное? У нас на носу угроза нешуточная — а вы все о будущем.
— Какая угроза? — уточнил я растерянно.
— А такая! Наш сюзерен собрался в одиночку идти в логово фанатиков, предавшихся Тьме, и устраивать там честный поединок с сумасшедшим. И он даже не подумал, что с нами будет, если его там убьют. А ведь это конец: без вас мы не продержимся.
— Да бросьте вы — легко продержитесь. Я ведь, по сути, пользы не приношу: люди сами знают, что делать, и делают.
— А вам и не надо рукава засучивать и до седьмого пота пахать — вы не для того нужны. Если умрете, опять начнется грызня между Арисатом и Дирбзом — без вашего авторитета они поладить не смогут. Меня слушать не станут, а если и станут, то недолго это продлится. Пойдет разлад, сержант может вернуться со своими латниками в Ортар, и оставшихся воинов не хватит, чтобы защищать округу от межгорцев, которые после вашей гибели обнаглеют еще сильнее. Альру этот святотатец убьет, и я не знаю, как после этого поведут себя ее люди. Пока что все шестеро сидят с нами в замке, с обезьяной своей сонной, и, думаю, помочь готовы во всем, но потом неизвестно что будет. Запасов у нас нет, возвращаться нам некуда, да и на каких правах мы здесь останемся? Землю ведь вам дали, а мы вам не родня с правом наследования, а просто люди приставленные. Если пойдем назад, так еще неизвестно, как примут. Не удивлюсь, если перережут на краю все той же ямы, где межгорцев резали. Ни нам, ни бакайцам в Ортаре не рады, иначе бы не гоняли из одной ссылки в другую. Изгои мы, так уж получилось… Пираты и еретики — ничего хорошего от таких не ждут нигде. Дан, погибнете вы — пропадем все. Вам не прикажешь, но все же подумайте. Вы — неглупый человек, хотя и странный, — сами должны понимать, что я прав.
Короткая и эмоциональная речь епископа заставила меня призадуматься. В чем-то он действительно был прав — для этих людей я — паспорт, знамя и светлое будущее в одном лице. Терять меня они боятся. Плохо… Я, конечно, эгоист еще тот, но не хочу, чтобы у них в случае чего возникли проблемы. И моя идея с поединком в этом ракурсе выглядит бездумной выходкой скучающего недоумка.
Епископ, почуяв, что я заколебался, усилил натиск:
— Дан, мне кажется, что вы до сих пор не оправились от страданий, которые у карающих перенесли. Это часто бывает, когда человека пытают долго. Оттого и прыгают у вас мысли с одной на другую, перескакивая через нужные. Ошибаетесь часто, думаете о пустом и лишнем, потому и мрачный частенько ходите.
Кивнув, я подтвердил:
— Да, правы вы в чем-то. Тогда, в горловине, зря я велел остановиться. Не подумал… Помнил ведь, что там опасно, но…
— Вот за это зря себя вините.
— А будь вы на моем месте, как бы поступили там?
Пожав плечами, епископ неуверенно ответил:
— Трудно сказать — тогда ведь не я командовал. Ночной переход по крутой горной дороге, тем более незнакомой, в ущелье темном, и факелов почти не осталось… Это, Дан, опасное дело: лошадей бы точно недосчитались — ноги они ломать любят при таких делах. Телеги опять же некоторые рассыпались на ходу — ночной марш их бы доконал. При каждой поломке колеса и ноги лошадиной пришлось бы останавливаться, перегружать поклажу на другие повозки, время терять. В итоге такая спешка боком могла выйти — нам ведь каждая минута дорога. Нас бы опять накрыло бурей, но до этого измотало дорогой хорошенько, а телеги перегруженные в гору быстро не могут ползти. К тому же небо вечером было ясным — ничто не предвещало непогоды. Тучи эти внезапно появились и очень быстро нас нагнали. Так что ваше решение, получается, правильным было — мы продолжили движение, как светать стало, и, отдохнув, смогли поначалу идти быстро. Пока дождь не догнал. Но не остановись мы вечером — все равно бы догнал: не развить бы нам по темноте хорошей скорости на дороге трудной. Помните, что творилось при исходе с побережья? Ночной переход к броду? Без телег тогда шли, а сколько людей и лошадей ноги переломали? А отставших сколько было, к погани попавших? А сил сколько потеряли, для боя нужных? Здесь ведь тоже опасная земля, и мы не могли знать, что нас ждет на вершине.
— Я и сам это понимаю, но спрашивал ведь кое-что другое. Давайте уж ответьте прямо: как бы сами поступили там.
— Не знаю, Дан… По уму, надо было делать все, как вы делали. Но не всегда ведь умом живем. Иногда предчувствия бывают. Будь у меня там предчувствия нехорошие — велел бы сделать остановку и сбросить с повозок все не слишком ценное, а потом, не жалея лошадей и людей, гнал бы всех до самого верху. Пусть даже кто-то от такой спешки шею свернет — малая потеря не страшна. Страшнее попасть в такой переплет, куда мы угодили. Бывало, не раз выручали меня такие предчувствия… в старые времена. Но у подъема предчувствий не было. Хотя обманываю я вас — были. Только они всю дорогу меня терзали и даже сейчас продолжают терзать. Нельзя нам ошибаться — от нас много жизней зависит. Вот и давит этот груз, оттого и мерещатся напасти разные. Если верить таким предчувствиям, так надо было от самой Шниры, бросив все добро, бегом до перевала без остановок мчаться. Не корите себя: все вы там правильно сделали, и в том, что получилось, нет вашей вины.
— Конфидус… Если я не отлуплю Альрика, нам придется драться с его людьми — они нам не позволят спокойно жить. Не думаю, что у них есть шансы в такой войне, но время потратим, да и без потерь вряд ли обойдемся. В итоге перебьем потенциальное пополнение; сами тоже ослабнем; и не факт, что успеем сделать запасы до зимы. Сейчас дело к осени идет — самое лучшее время для заготовок. К тому же он убьет Альру, а она очень полезный союзник. При всем том, что вы сказали, думаю, что поединок — лучший выход. Я сильнее этого дистрофика — не надо волноваться.
— Дан, я знаю, что вы неплохой воин, но даже у слабака есть шанс. Всякое бывает: подвернете ногу при атаке; неудачно отобьете глупейший по исполнению удар, которого от опытного бойца невозможно ожидать; меч сломается; из зрителей кто-то не удержится и выпустит стрелу.
— Вы считаете, что надо плюнуть на все вероятные плюсы и отказаться?
— Решать вам, но я против. Лучше уж обойтись горошиной, чем в надежде на арбуз потерять последнее маковое зернышко.
Понятная позиция: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе»… Но меня-то не устраивает…
— И на Альру тоже плюнуть?!
— Да… придется, хоть и тяжко на такое решаться. Она сама туда пошла, а ведь мы возражали против этого. Сама сделала выбор.
— Она не для себя старалась — для всех.
— Лучше одним пожертвовать, чем… Дан, мне так же неприятно это говорить, как и вам слушать, но мы в ответе за своих людей. Вам нельзя рисковать. Вы слишком добры и к врагам, и к друзьям, а настоящий правитель должен иногда быть жестким, даже жестоким.
— Я поговорю с Дирбзом и Арисатом. Хорошо им мозги промою. Если что случится — они будут подчиняться вам без возражений.
— Опять вы о своем… вижу, все мои доводы до вас не доходят.
— Доходят. Разумом я понимаю, что вы, скорее всего, правы — нельзя сейчас мне рисковать. Слишком ситуация непростая… Но сами только что говорили, что не всегда умом живем — есть и предчувствия. Так вот, мое предчувствие заставляет согласиться на поединок.
— Это плохое предчувствие!
Эх, Конфидус, знал бы ты правду. Предчувствие и впрямь у меня есть, только плохое какое-то. Чую подвох в этом вызове, но не пойму, в чем он заключается. И не могу отказаться. Действительно дурак, но думаю сейчас не о людях, которые от меня зависят, а о самоуверенной до глупости девчонке, которая сейчас дожидается жестокой казни.
— Может, и плохое, но я так решил.
— Этот Торап расскажет нам про лагерь все, мы его окружим и всех схватим или перебьем, не рискуя вами.
— Во-первых, это означает крах всем надеждам на мир с межгорцами; во-вторых, мы и так знаем, где располагается лагерь. На Языческом холме. Это самый большой холм, севернее замка. У него плоская вершина, склоны почти везде голые и крутые — троп нормальных мало. Окружить его по лесу и садам, которые у подножия тянутся, не хватит сил, а выше незаметно этого не проделать. Да и следят за Мальроком — если увидят, что мы выводим все силы, то поднимут тревогу. Они или уйдут, или даже успеют убить Альру, а потом уйдут. Но в одном с вами согласен: в одиночку туда переться опасно. Мало ли… Думаю, надо взять пару десятков воинов и постараться протащить их за собой. Там, когда дойдем до постов, можно будет поторговаться, и хоть нескольким позволят идти со мной. А бакаец или латник Дирбза в бою легко отобьется от десятка местных неумех, и в самом плохом случае просто пробьем себе дорогу вниз. Так что не переживайте, Конфидус, я все продумал.
— Дан, вы всегда все продумываете, но один раз уже умирали у меня на руках. Да и сами признаете, что ошибаетесь нередко.
— Да, все ошибаются, и я — не исключение. Если вам не нравится мой план, то поправьте его, но только не трогайте главного: драться с Альриком я все равно буду. Это даже не обсуждается. Я так решил.
— Ваше право, но помните — я был против этого. Какое оружие возьмете?
— Я не знаком с местными обычаями — выбирать можно что угодно?
— Вообще-то вызов от Альрика, так что за вами право выбора: конным биться или пешим. Хотя кто их знает, богоотступников… Но я бы выбрал пешим, потому что на холмах камней и неровностей много, лошадь может споткнуться, и противник получит преимущество. Зачем нам давать ему шанс? Оружие разрешено брать любое, кроме метательного. Никаких арбалетов, луков, дротиков, метательных ножей и прочего. Только тяжелое копье разрешено, хотя при необходимости его можно метнуть. В остальном что угодно берите. В доспехах вообще ограничений нет. Я бы вам посоветовал щит, укороченную пехотную пику и меч полуторный — с ним вы уже кое-как работать можете, и при хорошей реакции он — лучший выбор. Нож нужно за голенищем держать — в бою у брода вы им удачно воспользовались. И, пожалуй, все — пешему лишний груз ни к чему. Доспехи серьезные тоже не рекомендую: кольчуга сгодится, шлем да наруч на правую руку — левая щитом будет прикрыта. Сапоги боевые до колен защитят, так что останутся у вас только бедра голые, да и то в верхней части они под кольчугой будут. Если Альрик тоже выберет копье, то прикрывайте ноги в первую очередь — короткими тычками, без замаха, может серьезно их поранить, и потом останется дождаться, когда ослабеете от потери крови. Если он оденется похоже, то покажу вам сейчас пару коварных приемов с копьем, как раз для такого случая. Жаль, что заучить их не успеете, но если пройдут, то повредите его серьезно, но не до смерти — как и задумали. Ну ладно, хватит разговоров: раз уж все решено, то надо готовиться к бою.



Глава 21
Предчувствия меня не подвели

Языческий холм разительно выделялся на фоне соседей: размерами, формой, необычно лысыми склонами. Да и холмом его называть унизительно — скорее уж гора. Ровный конус со срезанной вершиной, серый от каменных осыпей, в темных морщинах сбегающих вниз сухих русел и бородавках скальных останцев. Никаких виноградников понизу, лесов, что обычно тянутся повыше, тоже нет. Если бы не редкие пятна чахлых кустарников, можно подумать, что его с Луны занесло — пейзаж такой же безжизненный.
Даже издали холм казался мрачным, и вблизи впечатление не улучшилось. Теперь понятно, почему в давние времена язычники здесь решили обосноваться: лучшего места для кладбища или капища темных богов не найти.
Последний сад давно остался за спиной, теперь лишь еле заметная тропа под копытами напоминала о существовании людей. Вряд ли животным взбредет в голову набивать ее на бесплодных склонах — только человек способен на столь нелогичные поступки.
Торап отказался от лошади и вел отряд пешком. Это не слишком замедляло наше продвижение — животные не могли быстро подниматься по крутой и неровной тропе. Неприятельских дозоров пока не заметно, но не сомневаюсь, что нас они видят прекрасно, — на этом лысом склоне мы будто тараканы на белой тарелке. Остается только гадать, что сейчас думают по этому поводу. Парламентер ведь четко и ясно сказал, что я должен быть один, а не в компании двух десятков латников Дирбза и бакайцев Арисата. Козырь в виде Альры у них, так что, если будут настаивать, придется подчиниться.
Дирбза, кстати, с собой прихватил — едет бок о бок, делая вид, что защищает меня от всех опасностей мира. В отличие от Конфидуса, он ничуть не обеспокоен моим решением. Даже доволен. Не сомневается, что я легко поколочу Альрика. Латник не слишком высокого мнения о боевых навыках местных «партизан». Правда, его мнение основано на том факте, что самый авторитетный боец у них — это девушка. О том, что эта девушка в прошлом году простым ножом уделала пару ортарских солдат, этот вояка старается не вспоминать.
Впрочем, Альра сама говорила, что уникальна, значит, по ней судить обо всех нельзя.
Голова занята мыслями о предстоящем поединке — уж перед собой могу честно признаться, что опасаюсь неприятностей. Оттого не сразу понял, что именно меня напрягает в облике Дирбза. Все как всегда: здоровенный конь, основательное седло, плечистая фигура в надраенных доспехах…
Надраенных?! Да они темные, будто обгорели! И не только у него! Ох я и слепец! Витаю в облаках, перед носом ничего не замечая!
— Дирбз, что это с вашими латами?
Вместо ответа сержант продемонстрировал наруч, добротно покрытый какой-то темной дрянью, а потом пояснил:
— В сарае, что у пристани, асфальта нашли немного, сварили лак из него и покрыли свои доспехи. Удобно очень: не ржавеют, на солнце предательски не отблескивают, когда в засаде сидишь, и вообще разглядеть нас издали труднее теперь.
— Почему же раньше так не делали?
— Так асфальта не было. Его ведь из Межгорья привозят, добывают где-то на здешнем побережье. Хороший товар, отменного качества — помногу его берут солдаты. Но давно подвоза не было, сами понимаете. В прошлом году ждали караван отсюда, разобрали пластины, начистили заранее, сняв старый лак, чтобы хорошо легло новое покрытие, но не дождались — началась здесь заварушка. Запасов подземной смолы не было — если у кого и были, так у купцов, которые сразу цены взвинтили. А у простых воинов лишних денег не водится — вот и пришлось полировать железо по старинке. Оно, конечно, не лень, но так гораздо лучше.
Интересное дело — выходит, где-то в Межгорье есть источник асфальта. Если каша, в которую превратились мои познания при экстренной подготовке, не врет, то асфальт — это не что иное, как нефть, радикально окислившаяся в поверхностных условиях. Если так, то в глубине она должна оставаться неизмененной и пригодной для разных полезных дел.
— Дирбз, а нефть межгорцы не продавали?
— И нефть продавали, бочками. Ее на пропитку факелов берут, но особенно на зажигательные снаряды для катапульт и огнебойных баллист. И для копий огненных она тоже нужна, против крупной погани. Не всякая, правда, годится для этого. А чего вы интересуетесь?
— Надо узнать, где здесь нефть. Нам пригодится.
— Узнаем — думаю, здесь любой такое подсказать может.
— И свинец где брали, тоже надо узнать.
— И это узнаем — невелик секрет.
— Дирбз.
— Что?
— Помнишь мой приказ: в случае чего — повиноваться епископу, как мне?
— На память не жалуюсь еще — помню.
— Не забывай про это.
— Вы чего это, опасаетесь, что сморчок этот, Тьме предавшийся, над вами верх возьмет? Сэр страж, я вас в бою не видел, но наслышан про то, как вы в битве у брода двух мальрокских перерожденных упокоили. А здесь — простой юнец несмышленый, воинскому делу не обученный, привыкший по кустам прятаться и потом оттуда исподтишка стрелы в спину пускать. Не противник он вам.
Эх, ну не рассказывать же, что мои великие подвиги на границе были, по сути, случайностью и непонятными явлениями!
— Дирбз, всякое может быть.
— Главное, чтобы все честно было, и тогда вы его отделаете от души. А о честности я позабочусь. Будь даже их там целая сотня, легко управимся. Я бы на вашем месте даже не стал время тянуть с этим поединком: просто нападем кучей и разнесем в пух все гнездо.
— Нам союзники живые нужны, а не трупы.
— Да какие из них союзники?! Тьфу! Тьме предались, бога светлого нашего отвергли! Хуже язычников: те хоть изначально были нечистыми, а эти сами переметнулись.
— Лучше плохой друг, чем хороший враг. Не надо нам лишней крови проливать — выгоду свою упустим.
— Дело ваше, да только не очень я верю в такую затею…
— Ты отряд Альры тоже предлагал окружить и вырезать, а что в итоге вышло?
— Тогда ошибся я. Все ведь ошибаются. Но тут никаких ошибок не будет — ведь все знают, что они под Тьмой теперь.
Торап резко остановился, вскинул руку в приветствии. Впереди и выше тропы над россыпью серых от лишайников валунов поднялся плюгавый черноволосый парнишка, настороженно уставился на нас, нервно выкрикнул:
— Должен был один прийти, а не толпа!
— Разве это толпа? — насмешливо ответил Дирбз. — Так… несколько мужиков скучающих. Хотим посмотреть на поединок. И заодно позаботимся, чтобы все честно прошло.
— Оставьте стража и возвращайтесь назад!
— Мал еще нам указывать. Что ж вы за темные такие, раз малой кучки людей испугались?
Чернявый растерянно обернулся назад, что-то негромко произнес, уставившись вниз. Из-за камней поднялся еще один оборванец — такой же плюгавый и чернявый, но гораздо старше. Возможно, родственник. Голосом настороженным, но без явного страха, прокричал:
— Хорошо, вы можете все остаться здесь и ждать окончания поединка. Дальше страж пойдет один.
— Все пойдем! — не сдавался Дирбз.
— Можно и так, но вы оставите здесь лошадей, оружие и доспехи.
— А может, еще шкуры с себя спустить и здесь бросить?
— Можно и так, — равнодушно разрешил «старший дозорный».
— А хрен вам — или все идем, или, выходит, Альрик испугался за свою шкуру!
— Альрик ничего не боится — в нем нет больше страха. Хорошо, ничтожные, чтобы вы не возгордились, я позволю пройти двоим: стражу и кому-нибудь из вас. Тебя, крикливый, наверху точно не ждут — внизу останешься: не нужны там такие горластые. Вон, рядом с тобой тощий солдат — его, так и быть, пропустим.
— Может, ты вообще горбатого выберешь?! Ох и трус!..
— Да, горбатого было бы еще лучше! — обрадованно выкрикнул младший.
Дирбз с трудом скрыл ухмылку — Тук мало того что был в лучших латах и при отличном оружии, так еще и боец отличный: сильный как бык и очень быстрый — даже доспехи его не замедляли. Хорошо, что дозорные эти с ним в бою не сталкивались. Но плохо, конечно, что остальным идти дальше не позволили, — спорить с этим, похоже, бесполезно. Кое-что выторговали — и хватит, наглеть здесь не получится: не в той мы ситуации. Разве что напасть на эту парочку и пробиваться к вершине с боем, но это не наш метод.
Прикинув, сколько еще осталось идти, я тихо произнес:
— Дирбз, когда мы доберемся до вершины, досчитай до тысячи и хватай этих дозорных. Склон здесь не очень крутой — и на лошадях легко догоните. Потом пробивайтесь за нами. Остальные часовые, думаю, сбегутся на зрелище, и тропа останется без присмотра. Если все окажется в порядке, то просто найдете нас, никого не трогая по пути. Если что не так, то мы попытаемся к вам навстречу пробиться. А если уж вообще дело плохо обернется, так хоть отомстите за нас.
— Не волнуйтесь, сэр страж, мстить мои ребята умеют.
Утешил…
* * *
Опять звенят подковы по камням, опять все такая же серая, бесплодная местность вокруг. Странный холм — на вулкан похож после извержения: голый, безжизненный. Надо спросить потом Альру, нет ли в округе горячих источников или других признаков недавней магматической активности.
Если у нас будет это «потом»… Только теперь начал понимать епископа — и впрямь затея рискованная. Добровольно прусь в лагерь врага, уповая непонятно на что. Если на нас накинутся толпой, то Тук не поможет: горбун — воин неслабый, но и не богатырь былинный. Помню я, как ночью он весь бой провалялся в смятых доспехах — глупо пропустил удар бревна. Не отдай я ему тогда латы покойного сэра Флориса, в лучшем случае остался бы инвалидом первой группы.
Тропа выровнялась, лошади пошли увереннее, уже без звона. Под копытами песок — крупнозернистый серый песок. Откуда он здесь, возле вершины? Не поверю, что рекой намыло: здесь даже ручейков нет. И что за странные образования в нем? Будто окаменевшие корни деревьев повсюду торчат — морковки с ответвлениями.
Торап, заметив мой интерес к загадочным камням, охотно пояснил:
— Сэр страж, это от молний следы. Место здесь древнее, сильное, темное, песок этот туда-сюда бродит, а от молнии вон сплавляется. До самой скалы достает такой вот «корешок». И стоят потом на месте, то обнажаясь, то опять уходя в песок. Молнии сюда ну очень часто лупят — при любой грозе, а иной раз и вовсе с неба почти что чистого. Говорю же — место здесь такое…
Впереди показалось два огромных валуна странной формы — почти идеальные прямоугольники. Торап, указав на них, продолжил нас просвещать:
— А это в давние времена, после войны с язычниками, капище пытались разрушить и несколько камней до склона доволокли. Да так и бросили — спины надорвали. Скала здесь совсем уж под тонким слоем песка, вот и зацепились за гранит. Наверху-то удобнее было по ровному песочку волочить. Эх, жаль, что не по дальней тропе пошли: там гораздо больше чудного и на ковчег могли посмотреть. Я вообще-то не люблю там показываться, но вам было бы интересно.
Из-за ближайшего камня вышел очередной оборванец, и тоже чернявый. Или у них шайка брюнетов, или заматеревшая грязь скрывает натуральный цвет волос. Недружелюбно уставившись на нас, он грозно выкрикнул:
— Почему двоих привел?!
— Это слуга стража, он безобидный. Вон, горбун простой. Чего его опасаться?
— А почему он в доспехах и с топором?
— Сам у него и спроси. И вообще — ему дозор позволил подняться, чтобы тоже за поединком посмотрел.
— Зачем нам нужен наверху этот индюк гнутый?
— Малец, а ты, случаем, не весной родился? — неожиданно поинтересовался Тук.
— Весной, — чуть растерянно подтвердил чернявый.
— Первенец у родителей?
— А откуда знаешь?!
— Да тощий больно в кости — с весенними первенцами такое часто. Это, наверное, оттого, что молодым летом на сеновале принято ложе из холстины стелить, если свадьбу не терпится еще до осени сыграть. Комары их там в голые зады кусают, вот и приходится важное дело в спешке делать. А при спешке, сами знаете, ничего путного не выходит. Думаю я, мама твоя жалеет, что в брачную ночь ты на холстине этой грязным пятном не остался — полный дурак вырос, с языком свиным.
— Да я!..
— Рот закрой и не хрюкай!
— Хватит уже ругаться! — Торап вскинул руки. — Нас ждут давно! Все, пойдемте дальше!
Чернявый из-за перепалки позабыл, с чего все началось, и останавливать нас не стал, лишь ругался вслед, но Тук на это не отвечал, считая, что цель достигнута: его пропустили.
Как здесь все просто…
Тропа за валунами выпрямилась еще сильнее, и вскоре мы оказались на ровной, как стол, вершине. Не совсем, правда, ровной: песочек и впрямь лежал как выглаженный, но повсюду из него торчали прямоугольные каменные блоки самых исполинских размеров. Готов поклясться, что некоторые высотой под десяток метров, если не больше. При такой ширине весу в них не меньше сотни тонн, наверное. Не верится, что дикие язычники смогли их где-то внизу вытесать, а потом протащить по этой длинной и крутой тропе до вершины. Хотя, возможно, добывали камень здесь, а потом все следы разработок засыпали толстым слоем песка — он явно сюда людьми принесен, а не реками. Странно только, что за долгие годы его не размыло дождями и не сдуло ветрами.
Место и впрямь необычное…
Еще и погода хмурится — тучи наползают с севера, ветер гуляет, солнце проглядывает лишь изредка. Серые облака, кажется, задевают за вершины древних монолитов, столь же серых. И люди среди камней тоже серые — одежда у них грязная, и красок в ней нет. Лица хмурые, злобные, испуганные — всякие есть, но ни одного веселого. Народу много собралось — даже не сотня, наверное, а все полторы. Откуда столько — ведь если Торап не соврал, немало разбежалось по округе после разлада?
Ох и попали…
Старик с лицом серым, как все это место, подошел, уставился мне в глаза, настороженно-злобно уточнил:
— Вы — страж?
— Сэр страж, — ответил ледяным голосом.
— Меня называют Скрип — я главный жрец этого великого капища. Альрик ждет вас.
Тук счел нужным вмешаться:
— Насчет правил: Альрик знает, что нельзя пользоваться метательным оружием?
Покосившись на горбуна, будто на дизентерийную амебу, жрец, брезгливо ухмыльнувшись, снизошел до ответа:
— Альрик будет драться пешим и с мечом. Страж может взять что угодно — хоть катапульту крепостную. Может хоть конным, хоть на телеге, хоть ползком. Альрику безразлично, каким способом страж захочет умереть.
Вот ведь сволочь — упрямо без «сэр». Ничего… я еще наведу здесь свои порядки.
Тук прошептал в ухо:
— Лучше конным оставайтесь, раз такие дела. Меж камней проходы широкие, и места вам хватит — погоняете его пикой как линялого гуся по пруду.
Не раздумывая, спешился, передав поводья горбуну:
— Нет уж — раз он пеший, то и я буду пешим. Иначе получится не бой, а балаган какой-то. Вдруг конь в этом песке копыто подвернет? Сверну себе шею — и будут зрители внукам рассказывать, как позорно пал страж, имея преимущество в оружии и лошади.
— Ну смотрите… вам оно виднее.
Нападать на нас вроде не собираются, но и расслабляться не стоит. Настороженно косясь на сгрудившихся в отдалении зрителей, проверил оружие. Щит на руку — готово. На поясе два меча — вопреки возражениям епископа, прихватил на всякий случай свой старый, испытанный. И пусть он слишком узкий и хрупко-легкий, но на нем уже осталась кровь нескольких тварей и одного перерожденного, а на этом полуторнике ни пятнышка. Нож не проверяю — никуда он не денется из-за высокого голенища боевого сапога. В правую руку копье — теплая, чуть шершавая для ухватистости древесина приятно легла в ладонь. Кольчуга на месте — я вообще нечасто ее снимаю; шлем застегнут. Снял с плеча недовольно зашипевшего Зеленого, подбросил вверх, приказал:
— Сядь на камень и не вмешивайся в драку — без тебя разберутся.
— И зачем нас сюда принесло? Здесь не наливают! — каркнул птиц напоследок и начал описывать круги над капищем.
Обернулся к мрачному жрецу:
— Я готов. Где ваш Альрик?
Повернув голову, Скрип визгливо, с нескрываемой опаской, выкрикнул:
— Темный! Страж готов умереть!
Из-за камня, возвышавшегося во внутреннем, самом узком круге, вышел очередной чернявый паренек. Не старше меня (точнее, моего тела), в такой же невзрачной одежде, как у всех здесь. Никаких доспехов, а из оружия лишь полуторный меч, похожий на мой, — неширокое обоюдоострое прямое лезвие с руку длиной; не видно никаких украшений или лишних деталей. Простейшее приспособление для умерщвления себе подобных.
Альрик приближался с широкой улыбкой, небрежно покручивая мечом, будто ивовым прутиком, поглядывая на меня со снисходительным любопытством избалованного ребенка, наблюдающего за муками гусеницы, брошенной в муравейник.
Поймав этот взгляд, я понял, что попал конкретно.
* * *
А ведь были предчувствия нехорошие, и епископ тоже жуть нагонял. Но не послушался — приперся на этот поединок, почему-то уверенный, что обязательно всех здесь порву. Не верил, что найдется достойный противник. Надеялся на реакцию свою хорошую, руки длинные, мозг не тормозящий, боевые навыки, вбитые земными инструкторами и туземцем Конфидусом.
А противник здесь нашелся…
Прав был Торап — Альрик уже не тот… Как он говорил? На капище ночевал? Тьму призывал? Ведьму сильную искал? Вот и добился своего… идиот. Не знаю я, что здесь с людьми происходит, и вряд ли теперь узнаю.
Попал ты, Дан… круто попал…
Альрик, или, вернее, существо, захватившее его тело, продолжая улыбаться, остановилось в десятке шагов, коротко поклонилось, приглашающе поманило за собой, насмешливо произнесло:
— Сэр страж, пройдемте в центр этого древнего и великолепного сооружения. Создано примитивными существами, но должен признать — даже они иногда способны на великие поступки. Там, знаете ли, нам гораздо удобнее будет, да и зрителям просторнее. Они так трогательно восприняли мое появление, что просто обязан позаботиться о них в такой мелочи. Центр капища — место средоточия силы. Здесь все на центр завязано. Вы не пугайтесь понапрасну — меня это место сильнее не сделает. Оно вообще равнодушно к таким, как я. И к вам тоже. Оно само по себе. Здесь всем одинаково плохо. Помехи, знаете ли, сильные, напряженность физических полей, нестабильность пространства, нарушение причинно-следственных связей. Случается и такое, чему даже названия нет. Даже птица ваша, смотрю, присмирела и не шипит на меня. Непонятно ей здесь ничего, вот и не замечает очевидного. Чует неладное, но не догадывается, в чем дело: вон как носится кругами и кричит обиженно. Ослепла ваша птица. Нет, глаза у нее на месте: в другом смысле ослепла. Забавно, не находите? Вы, наверное, на ее чутье понадеялись и не ожидали подобной встречи? Думали, что придется драться с крестьянским юнцом, не знающим, с какой стороны за меч браться?
Настороженно шагая за перерожденным, я начал дерзить в ответ:
— Ты слишком разговорчив. Твоя предшественница была молчаливой — редко слово от нее услышишь. Даже когда я ее убивал, она помалкивала.
— Предшественница? Сэр страж, вы о чем? У меня не было никаких предшественниц. Личные предрассудки, знаете ли, не позволяют использовать женских тел. С некоторой натяжкой предшественником моим можно назвать павшего в бою наследника Мальрока. Пал он от рук ваших, весьма неожиданно. Увы — в том бою у вас было слишком много преимуществ. Долгий марш на нас плохо действует, особенно если через горловину эту приходится переходить. Плохое там место для всех. Впрочем, вы и сами, наверное, это заметили. Источников силы в том бою рядом не было, а без них с непривычки находиться возле таких, как вы, — сущее мучение. Может, все же расскажете: откуда вы беретесь и почему от вас так сильно светит абсолютно на всех уровнях? Вы будто незатухающая молния, все вокруг избивающая своими разрядами. Счастье, что недалеко это действует, иначе бы этот мирок стал еще более унылым. Ну? Так расскажете? Молчите? Ну вы все же подумайте — время у вас еще есть. Немного времени. Забавно, не находите? Тогда, у реки, вы меня победили. Хитростью своей, но не спорю — победили. Реакция на болевой шок не вовремя на ваше навязчивое излучение легла. А теперь предстоит реванш: моя победа. Забавно? Ну же, признайте! Посмеемся вместе.
— Ты слишком часто произносишь слово «забавно» — наверное, понравилось, как там, у реки, голову тебе снесли.
— Плохое воспоминание — я его стер. В нем нет забавного. И тело жаль — тело было забавным. Легко досталось, и до чего же хорошим оказалось. А сколько забавных историй с ним было связано. Есть что вспомнить. Зря вы его уничтожили — мне приходится страдать по удаленным воспоминаниям. Часть меня умерла — это аналог вашей боли…
— Готовься сдыхать полностью. Тебе вдвойне придется страдать, когда я тебе еще раз голову снесу. Или помучу перед этим?… Поиграю, как кот с мышкой… — нагло расхрабрился я, хотя в душе ни малейшей уверенности не ощущал.
Но пусть противник поверит, что я сильнее, чем кажусь.
Тварь, видимо, верить в такую чушь не собиралась — все так же весело скалясь, Альрик, пройдя последний ряд мегалитов, указал на крест, возвышающийся в центре круглой площадки, возле шестиугольного черного алтаря:
— Ваша новая подруга почтила нас своим присутствием — будет болеть за вас на этом турнире.
Альра выглядела живой и здоровой — у меня, несмотря на сложность ситуации, на сердце потеплело. Волновался все же за нее. Стоит смирно, по сторонам отчаянные взгляды бросает. Будто воробей взъерошенный в ладони: разожми пальцы — и пулей улетит.
Только не улететь ей — руки на совесть привязаны к перекладине.
Увидев меня, рыжая пронзительно закричала:
— Сэр страж!!! Бегите отсюда!!! Бегите!!!
Тук, топавший следом, тоже все понимал и тихо добавил от себя:
— Сматываться надо — Альрик и впрямь темный.
— Тихо ты… куда здесь смоешься.
— Я с топором на них кинусь и отвлеку. А вы бросайте щит и копье, затем мчитесь к краю капища и там вниз бросайтесь. Поначалу склоны песчаные будут, и камней мало — не разобьетесь, если на сосульку эту, что от молний остается, не наткнетесь. А вот ниже надо будет замедлиться и на ноги вскочить, а потом до замка мчаться. Эти задохлики не догонят… наверное, а лошади только по тропе пройти могут — там Дирбз со своими ребятами их остановит.
— А как же ты?
— А что я? Отобьюсь как-нибудь, с божией помощью. А если бог не захочет такому грешнику помогать, то туда и дорога — горбатого чего жалеть? Латы хорошие — спиной к камню нечистому прижмусь и многих успею приголубить, пока с ног не собьют.
— Тук, я тебя не брошу. Скоро Дирбз поднимется сюда, и тогда, может быть, справимся вместе.
— Значит, время попробуйте протянуть.
— Попытаюсь…
Легко сказать: «Тяни время». Но трудно сделать — вряд ли наш бой затянется надолго. Я, конечно, не совсем уж размазня, но честно могу признать: против перерожденного таких, как я, роту надо. И желательно с пулеметами… А не драться не получится — вечно языком трепать эта тварь не станет. Как только перейдет в атаку, так и конец нашей сказочке… У меня один шанс — не давать ей инициативы.
Я должен напасть первым — неожиданно напасть. Вдруг случится великое чудо и застану гадину врасплох…
— Сэр страж!!! — совсем уж умоляюще закричала Альра. — Да бегите же!!! Не думайте обо мне!!!
Указав копьем в сторону девушки, я спокойно, стараясь не выдать своих подлых намерений, предложил:
— Может, для начала отпустишь ее, а я взамен, так и быть, расскажу, откуда взялся.
— Если победишь, так и случится, — чуть не смеясь в голос от абсурдности такого предположения, ответил перерожденный. — И вообще — не очень-то мне интересен твой ответ. Я пришел за сильными эмоциями, а не ради исследований. Уж такие мы веселые. И, кстати: почему только ее? А как же эти?
Альрик указал вдаль, где у края площадки возвышалось еще два креста. Парочка мужчин: рожи сытые; одежда добротная, непотасканная; избиты на совесть — места живого нет. Но живы. Кровь по виду свежая… Похоже, те самые, о которых Торап говорил. Третьего, наверное, живым взять не смогли…
— Мне на них плевать — это не мои люди.
— Так можно их хоть сейчас к бревнам приколачивать?
— Я разве непонятно говорю? Сказал же: мне на них плевать! — Упорно возвращаясь к своей теме, опять указал на Альру: — Да ты сам посмотри на нее — разве она того стоит? Ты узнаешь великую тайну: откуда берутся стражи. А взамен всего лишь отпустишь эту тощую девицу…
Темный не выдержал, обернулся в ее сторону, что-то начал говорить.
Не успел — резко, почти без замаха, я метнул ему в спину пику.
Небрежно отклонившись Альрик легко увернулся и укоризненно покачал головой:
— А ты хитрый… сэр страж… Пора хитрому умирать. Или дать тебе поднять копье? Хочешь еще раз попытаться?
Я не слушал. Бешенство, разочарование от провала задумки, досада за все свои мнимые и настоящие ошибки — все сплелось в бушующий сгусток боевого безумия.
Поединок начался — разговорам теперь не место.
Меч из ножен, рывок вперед, несколько стремительных шагов, ложный выпад, замах для рубящего удара, столь же ложный, и еще раз выпад — с разворота, размашисто, отведя щит назад для удержания равновесия. Хорошая атака — Конфидус бы ее похвалил.
Легко уклонившись, перерожденный небрежно вскинул меч и молниеносно пнул ногой в живот. Сильно пнул — не удержавшись, я рухнул на серый песок, изо всех сил пытаясь вернуть в легкие выбитый воздух.
— Страж готов к смерти? — хохотнул Альрик и занес меч для сильного рубящего удара.
Нечего и думать уклониться, вскочить тоже не успеваю. Перекат на бок, левую руку вверх, успеть напрячь. Успел — меч не достал до тела, ударив о щит.
Удар страшен — от щита отлетают щепки, рука загудела, онемела. Будто снаряд поймал.
— Вы настолько примитивны, что даже телом своим управлять не можете. Собака, весом гораздо меньше человека, по силе вас превосходит. Зато с самомнением у людей все в порядке, — весело рассуждал перерожденный, взмахами меча заставляя меня отползать все дальше и дальше.
Ну же! Перекат, на четвереньки, встать! На какой-то миг повернулся к противнику спиной — и тут же заработал страшный удар под копчик. Лечу вперед, мелко семеня ногами. Почему-то боли не чувствую, и не сразу понимаю, что стукнули меня ногой, а не мечом. Забавляется… тварь…
Некоторые зрители начинают смеяться — забавное, наверное, зрелище. Не каждый день увидишь, как стража унижают. Даже те, кто втайне болеет за меня или колеблется, наверное, тоже улыбаются. Толпа заражает…
Только смех у них какой-то невеселый. Страх в этом смехе. Не верю, что даже главные весельчаки искренне болеют за темного. Только и на меня надежды у них мало. Я будто паралитик против мастера спорта…
Остановившись, обернулся, успел принять на щит очередной удар. Непослушная рука каким-то чудом не подвела — опять летят щепки. Нечего и думать контратаковать — отступаю назад, к рядам зрителей.
Непрекращающаяся череда ударов. Альрик бьет без хитростей, будто из ковра пыль выбивает. Он не думает убить — он забавляется. То есть убить как раз думает, но не спешит с этим делом.
Иначе я бы давно умер.
После очередного удара щит сдается — разваливается на две половины. Нижняя падает вниз, начинает раскачиваться на изрубленной полосе окантовки. Вместо несокрушимой защиты из кожи и дерева в моей руке остается какой-то хлам, мешающий нормально двигаться.
Альрик, захохотав, резко, неуловимо-стремительно взмахивает мечом, окончательно отделив отколотую половину щита. Та падает на песок, и я кое-как остатками отбиваю еще удар, после чего защищаться уже нечем — ошметки кожи и щепки остались.
Отбросив в сторону рукоять с болтающимся на соплях куском доски, вскидываю меч, прикрываясь от очередного удара. Нельзя, конечно, так делать, но куда мне деваться? Если не бастардом[7] защищаться, то остается принимать сталь на тело — очень сомневаюсь, что кольчуга спасет против подобного.
Мечи сталкиваются с оглушительным звоном. Правая рука от удара немеет не хуже левой, над ухом с визгом проносится кусок стали — чье-то оружие не выдержало надругательства.
Тупо, без радости, констатирую: мой бастард целехонек, если не считать уродливой зарубки, а у Альрика в руке остался жалкий обломок — сантиметров тридцать.
Темный не пытается отступить или атаковать своим огрызком. Пользуясь тем, что мои руки бессильно повисли, будто контуженные, он все так же молниеносно подается вперед, легко уворачивается от неуклюжего выпада, без замаха бьет кулаком в лицо.
Кастета в его ладони нет. И кулак явно не принадлежит профессиональному каратисту. Но меня будто грузовиком сбило — только что был свет, и вдруг щелкнули выключателем.
Бой окончен…



Глава 22
Привычка умирать

Странно, но я все еще жив. Хотя не совсем уверен… Знакомая картина: если засыпаю как порядочный человек, то сплю честным сном, а если, как сейчас, меня вырубают, то оказываюсь здесь. В небытии, возле бездны.
И в этой бездне кто-то есть…
Не отойдя еще от горячки боя, зло, во всю мощь легких, которых здесь вообще-то не существует, кричу:
— Радуйся! Ты свободен! Тебе нечего изучать теперь! Это ценное тело уничтожено!
Непонятный «некто» с ответом не медлит — он по-прежнему безлик, и голос его такой же синтетический:
— Ошибка. Тело не уничтожено. Сбой функционирования, вызванный внешним воздействием. Критическая ситуация. Угроза потери ценного тела.
— Ты! Урод потусторонний! Из меня там, в реальности, дух выбили! И сейчас прикончат! Я знаю, что время здесь тянется гораздо медленнее, но все равно долго беседовать мы не сможем! Меня убивают! Это все! Давай хоть перед смертью нормально скажи что-нибудь! Надень эту свою маскирующую оболочку, или что там у тебя для таких случаев! Ты был сильным, ты умел пользоваться сердцем черным! Так давай! Подскажи! Сделай так, чтобы я очнулся и порвал этого гада! Иначе все — конец твоему ценному телу! Ну?! Чего притих?!
— Понятийный конфликт. Запрошенные опции недоступны в данном режиме существования. Смена режима невозможна без передачи контроля над ценным телом.
— Тьфу на тебя! Ну и пока! Прощай то есть! Сейчас все это закончится!..
— Положительный результат исследования. Получена новая информация. Имеется вероятность, что новая информация оптимизирует физические параметры тела. Оптимизация параметров может привести к сохранению ценного тела.
— Ну так давай — расскажи как!
— Источник новой информации: исследование подключения к неизвестному биологическому банку данных. Имеется рабочая гипотеза, что данное подключение является следствием сбоя биологического существования. Прекращение существования индивида. Полное отделение информационной матрицы. Последующая запись информационной матрицы в биологический банк данных прервана по неустановленной причине. Имеется новый носитель информационной матрицы. Вследствие сбоя записи имеется сохранение подключения к биологическому банку данных. Система неравновесная. Нарушение связи матрица — носитель. Периодические нелогичные действия индивида. Стресс. Эмоциональная неустойчивость. Для достижения равновесия необходим отдых ценного тела.
— В гробу отдохнем… Я тебя не понимаю. Что за информация может мне помочь сейчас?
— В практике существования ценного тела имеется единичный случай успешного использования информации из биологического банка данных. Следствием использования явилось получение информационного блока малого объема. Информационный блок оптимизировал физические возможности ценного тела. Следствием оптимизации возможностей ценного тела явилось овладение навыками верховой езды на биологических объектах.
— Ты о лошадях, что ли?! Не торопись! Хочешь сказать, что те сны, после которых я стал первоклассным наездником, снились из-за того, что я где-то в каком-то банке данных получил всю информацию по этому вопросу? Отвечай только «да» или «нет»!
— Да.
— И чем это мне СЕЙЧАС может помочь?!
— Биологический банк данных включает в себя полную видовую память всей популяции. Скопировав на локальный носитель блок информации, связанной с боевыми навыками вида, можно добиться существенного увеличения боевых возможностей. В сочетании с симбиотической системой вероятность сохранения ценного тела увеличится пропорционально объему усвоенной информации. Внешний фактор, угрожающий ценному телу, не обладает значимым объемом боевых навыков. Преимущество угрожающего фактора вызвано оптимизацией материального носителя.
Странно, но я, возможно, впервые начинаю понимать этого собеседника. Иван рассказывал про загадочный «пылесос», засасывающий души умерших с такой силой, что операторы их теряли безвозвратно. На этот счет были разные предположения: от материальных до мистических. Было и такое: считалось, что информационные матрицы благодаря этому явлению где-то в небытии сливаются в единый массив, образуя грандиозный банк данных. Именно к нему каким-то образом подключаются разные пророки-провидцы. Все знания человечества, вся его память — все там. Возможно, я, умирая первый раз, подключился к нему, как обычная душа, ну а затем, благодаря Одиннадцатой, обрел вторую жизнь — она вытащила меня сюда, не дав раствориться до конца. Но какая-то связь осталась — подключение-то сохранилось и даже работает — на лошадях я теперь гарцую первоклассно, после того как обучился этому во сне. Вот только помучиться из-за этого пришлось…
Так что у нас получается?!
— Эй! Ты! Выходит, я могу из этого банка данных получить информацию, которая сделает меня великим мастером боевых искусств?!
— Терминология некорректна. Скопировать нужный блок. Обеспечить его связь с системой. Оптимизировать связь.
— Но мастером-то стану? «Да» или «нет»?
— Да. Нет. Имеется вероятность.
— Не понял?!
— Копирование блока: операция низкого порядка. Обеспечение связи с системой: операция высокого порядка. Имеется вероятность отсутствия возможности оптимизации. Имеется вероятность некорректного завершения операции. Неизбежны сложности адаптации блока информации на неподготовленном носителе. Вероятность повреждения ценного тела стремится к бесконечности.
— Научившись ездить верхом, я валялся без памяти долго и чувствовал себя не очень хорошо. Чуть не сдох тогда… Ты это имеешь в виду? «Да» или «нет»?
— Да.
— Если я уделаю Альрика, то согласен пару дней помучиться.
— Некорректная цифра. Сроки оптимизации неизвестны. Ограниченные возможности биологического вида. Кора головного мозга не подготовлена к записи блока информации. Нервная система не подготовлена к интенсификации. Опорно-двигательный аппарат не адаптирован к новым возможностям. Ценное тело может получить необратимые повреждения. Блок новой информации должен быть ограничен. Срок оптимизации зависит от величины полученной информации. При размерах блока, стремящихся к полной величине видовой памяти, срок оптимизации стремится к бесконечности. Бесконечность в указанном уравнении равняется уничтожению ценного тела.
Начинаю догадываться, о чем идет речь… Информация из этого хранилища сама по себе для меня бесполезна. Это все равно что записать в папку на диске компьютера программу, не устанавливая ее, — просто скопировать туда файлы. Информация в компьютере будет, причем полная, вот только работать с программой не получится. Установка подразумевает изменения в системе. Если взять организм, то… Допустим, я установлю из этого банка данных полную информацию по балету. При этом никогда не растягивался, не отрабатывал каждого движения сотни и тысячи раз, доводя до автоматизма. И вдруг — раз, я готовый танцор. Что со мной станет? А то: попробуйте, никогда не тренируясь, сесть на шпагат. Не получается? Так привяжите к ногам пару тросов и попросите десяток крепких ребят со всей дури потянуть их в разные стороны. На шпагат вы моментально сядете, вот только положительных эмоций не испытаете. И врачи в травматологии будут у вас за спиной пальцами у виска крутить, выказывая свое отношение к умственным способностям нового пациента. А ведь растяжка нужна не только ногам — у вас все связки страдать будут. И еще мускулатура не развита. Нет, вы можете быть перекачанным культуристом, но те мышцы, которые наиболее загружены при танце, у вас будут недоразвиты. И вдруг на них обрушивается все это — результат человеческого прогресса в этой области за один миг. Тысяча изнуряющих тренировок за секунду. На неподготовленное тело: ни мышцы, ни суставы, ни сухожилия, ни вестибулярный аппарат, ни зоны мозга, за это отвечающие, — ничто к таким новшествам не приспособлено.
Искренне соболезную этому новоявленному танцору…
Тогда, насмотревшись странных снов, я стал отличным наездником. Переживал, что в дороге седалище себе натру, как предупреждали во многих книгах, думал лишь об этом, вот и додумался — подключился неосознанно. В итоге чуть не помер — трупом валялся на дне телеги.
А ведь это всего лишь верховая езда — не какой-нибудь балет или секретное кун-фу.
— Эй! Какой смысл мне усваивать сейчас информацию, которая может сделать из меня хорошего воина, если после этого мгновенно ласты склею или как минимум придется несколько дней валяться пластом?
— Биологическая особенность вида. Раздражение. Боль. Сбой системы компенсации. Диссонанс сознательного и бессознательного. Потеря сознания — не мгновенный процесс. Имеется резерв времени. Величина резерва зависит от количества принятой информации, степени ее обработки, степени приспособленности индивида. При количестве принятой информации, стремящейся к бесконечности, резерв времени стремится к нулю.
— То есть у меня, возможно, будет всего лишь несколько секунд? Вроде агонии? Смогу действовать, а потом вырублюсь? «Да» или «нет»?
— Да.
— Интересно… и за это время надо успеть разделать Альрика… Как-то мало верится в такой сказочный вариант…
— Вероятность сохранения ценного тела близка к состоянию стремления к нулю. Если не осуществить попытку сохранения ценного тела, вероятность сохранения станет нулевой.
— Да понимаю — если ничего не делать, то смерть верная… Но одного не понимаю в тебе: если я убью Альрика, то, получается, и против тебя сыграю. Вы ведь одна шайка. Или мое тело настолько ценно, что можно против своих выступать?
— Понятийная ошибка. Угрожающий фактор относится к ищущим эмоции. Не созидатель. Не исследователь. Нас интересуют только исследования. Информация. Новое. Вынуждены сосуществовать с различными факторами. Использовать аналогичные методики. Гармонировать. Оказывать содействия. Но мы не являемся одним целым. Это другие факторы. Информация о новом банке данных является ценностью. Тело, обладающее подключением к новому банку данных, является ценностью. Сохранение ценного тела — приоритетная задача. Принципы сосуществования неприоритетны. Интенсификация исследований неприоритетна. Ждать. Не форсировать события. Медленно узнавать новое. Искать новое. Анализировать полученное. Эволюционный тип исследования.
— Понятно… что ничего не понятно. Спасибо, сегодня хоть что-то выяснил. Ну так как мне подключиться к этому банку данных, выучить то, что нужно, и очнуться до того, как Альрик меня на лоскуты порежет?
— Имеется возможность интенсификации канала подключения через симбиотическую систему. Также имеется возможность создания приемлемой визуализации. В ходе приема блока новой информации неизбежен стресс. Стресс такого происхождения с высокой степенью вероятности вызовет активизацию биологической системы.
— То есть, выучив все, что успею, я должен от этого очнуться?
— Активироваться.
— Ну давай… подключай… деваться мне некуда.
— Активизирую зрительную зону головного мозга. Высокий риск. Рекомендую свести к минимуму информационный поток для снижения последующих негативных последствий.
— Давай уже! Времени нет бредни твои выслушивать!
* * *
Так вот к чему тот странный сон, где я шарил по компьютерным папкам… подсознание играло с визуализацией подключения. Вот и сейчас передо мной будто старый добрый «Проводник» открылся: вертикальный ряд желтых прямоугольников, украшенных «плюсиками». Каждый подписан коротко и ясно: «Психологические расстройства», «Медицина», «Финансы», «Секс», «Убийство»… Интересная последовательность…
Так мне, похоже, как раз последнее и нужно, и ни в коем случае не трогать предыдущего: Альрик неправильно поймет, если начну с ним сражаться, используя приемы камасутры.
Открываю. Дальше две папки: «Убийство одноклеточных организмов», «Убийство многоклеточных организмов». Н-да… Или с восприятием этого банка данных у меня серьезная проблема, или информация в нем систематизирована крайне странно.
Дальше. Дальше. Через все новые и новые ряды. Не то. Все не то. Ну незачем мне знать, что скрывается за названием: «Убийство мелких грызунов с помощью механических приспособлений». Вот! То что надо! Наверное… «Убийство человека. Полный ситуационный список».
Открываю. Внутри неисчислимое количество рядов, но уже не папок — значки характерные: череп и две косточки. Символично… И какой из них нужный? Ладно, начну с одного из первых.
Двойной клик…
* * *
Я бегу по склону оврага. За мной погоня — мелкий чернокожий мужчина, абсолютно голый, если не считать символической юбки из листьев какого-то тропического растения.
Мне больно — нога болит. Преследователь попал в нее камнем. В руке у него еще один камень, а мои руки пусты. Если догонит, на этот раз не промахнется — затылок размозжит. А если и промахнется, все равно мне не спастись — он сильнее и легко со мной справится.
Не уйти мне — нога болит, а он быстр. Сегодня духи предков заберут меня в землю, где много пещер и мяса. Но что-то мне туда не хочется торопиться. Зачем? Все равно ведь там окажусь, рано или поздно. Лучше уж поздно…
На дне оврага нога подводит — спотыкаюсь, с криком падаю. Это конец — духи решили, что мне пора уходить к ним. Под руку попадает длинная палка с изломанным острым концом. Ударить врага не успею — он уже совсем рядом, заносит руку с камнем для последнего удара.
С отчаянным криком, не думая, просто от злости, тыкаю палкой в его сторону. Тот, налетев на нее с разбегу, позабыв про меня, роняет камень, начинает неистово орать, обхватив деревяшку руками. Конец ее ушел глубоко в волосатый живот.
Поднимаюсь. Резким безжалостным рывком вырываю палку из раны, вызвав новую порцию воплей. С интересом осматриваю удивительную находку. Особое внимание уделяю окровавленному острию.
Как же просто… всего лишь палка… Один удар, и…
А ведь острие можно подправить о камень или зубами, и тогда…
* * *
Стоп! Это знание мне явно не нужно!
Похоже, файлы располагаются в хронологическом порядке, значит, начало можно смело пропускать. Мне совсем не обязательно знать, как пещерные люди убивали друг друга.
Открою один из тех, что почти в конце…
* * *
Транспорт идет противолодочным зигзагом. Большое новое судно, одно из многих, построенных по единому проекту. Эсминцы отстали, утюжат океан глубинными бомбами, пытаясь достать субмарину Зиберта. Пусть боги помогут моему бывшему капитану и не станут помогать этому транспорту.
Так и есть — они на стороне Германии. Капитан «американца» думает, что может обмануть «Волчью стаю», повторяя раз за разом одну и ту же серию поворотов. И надеется на последний эсминец эскорта, что идет сейчас чуть впереди и левее.
Не поможет он тебе… даже корпусом своим прикрыть не успеет…
Вот он — долгожданный поворот. Сейчас транспорт подставит борт под мои торпеды…
* * *
Опять не то!
Дальше!
Вернемся чуть назад, но подальше от пещерных времен…
* * *
Это новое оружие тяжело и неудобно — я так к нему и не привык. После каждого выстрела приходится вскидывать его дулом кверху, иначе при повороте барабана механизм может заклинить.
Проклятые капсюли… неужто не могли придумать чего-нибудь другого.
* * *
Дальше!
* * *
Несчастные бродяги. Живут тем, что грабят и убивают одиноких путников на пустынной дороге в самом бедном районе провинции. Неудивительно, что они не выглядят сытыми. Я улыбаюсь им, показываю, что настроен миролюбиво. Я готов с ними поговорить, помочь добрым словом и советом, но им не нужно слова — им нужно все, что у меня есть.
А что может быть у странствующего монаха, кроме одежды и чаши для подаяний? Ну еще посох — крепкая палка в человеческий рост, с верхушкой, отшлифованной ладонями до блеска. Знающему человеку эта шлифовка скажет о многом, но бродяги к таким не относятся.
Бродяг трое. Я один. Они довольны — легкая добыча.
Вот только монах я не совсем обычный…
Императорским указом всем монахам нашего монастыря разрешено пить вино и любить женщин. Такая привилегия просто так не дается. Мы ее заслужили, помогая трону. Силой своего духа, оружием, или вовсе без него. Даже с голыми руками мы можем доставить немало хлопот любому противнику. Вся наша жизнь — это служение и бесконечная закалка тела. И духа. Ведь дух первичен.
Бродяги об этом не догадываются.
Мне их жаль — бедные люди. Дух их скуден, а помыслы нечисты…
* * *
Вот этот файл, похоже, надо изучить подробнее. А потом дальше — файлов много, и среди этого мусора надо выбрать нужные.
* * *
Рев трибун. Трезубец, вонзенный в бок…
Отец сказал, что, если я не научусь щипком вырывать у быка клок шкуры, мне никогда не встать на палубу его драккара. Я стараюсь. Стараюсь…
Вот они, двери. За ними я смогу затеряться. Уйду от погони. Воин в доспехах преграждает путь. Замахивается мечом. Он почему-то без шлема. Боится меня, но не слишком — открыт. Видит, что руки мои пусты, вот и не опасается. Зря — на запястьях у меня браслеты с длинными изогнутыми железными шипами. С ними удобно забираться на крепостные стены — ведь такие, как я, не всегда могут пользоваться воротами. Короткий замах, удар с оттяжкой — и воин лишается лица…
Мечом из-под щита. Готов. Их много, но мы стоим. Недолго им осталось. Мы — римляне, они — варвары.
Этого удара никогда не отрабатывают на живом противнике. Немногим ученикам дается такое знание, и постигают они его на чучелах и трупах бедняков. Резкий тычок — и палец, пробив глазницу, достает до мозга. Трудно добиться подобной концентрации — лишь лучшие на это способны…
Лошади сходятся, турнирные копья переламываются с треском. Упоительный миг…
Я не использую оптического прицела. Да, удобная вещь, но зачем? Мне не приходится стрелять на дистанции больше пятисот метров, а на ней мое зрение позволяет обходиться без новомодных хитростей. И самое главное: оптический прицел устанавливается слишком высоко. Приходится чуть-чуть приподнимать голову. Каждый лишний миллиметр приближает тебя к смерти. Глазастый русский солдат. Осколок. Пуля. Боже, как здесь холодно…
Это не то… Дальше!
* * *
День и без того жаркий, а в горящем городе настоящая преисподняя. Эти еретики сожрали всех крыс и, по слухам, друг друга поедать начали, но дерутся все так же отчаянно. Я думал, что после захвата стен и ворот все закончится, но все только началось: бои идут за каждую улицу, переулок, дом. Правая рука по локоть в крови, нагрудник смят ударом — какой-то безумец, уже умирая, ухитрился достать кузнечным молотом. Я рублю, колю, режу. Во славу Господа нашего!..
Я всегда даю противнику шанс. Пусть ударит первым. Это не только благородно, но и очень полезно для меня. Ведь при атаке многие раскрываются. Пусть даже чуть-чуть, но раскрываются. Мне этого достаточно — ответным ударом я таких убиваю…
Стрелу надо выпускать с громким выдохом. И еще в этот момент надо резко сжимать ноги, обхватывая бока верблюда. Одна стрела — одна черномазая обезьяна…
Ребром ладони я сокрушаю стопку черепицы — что мне его кадык…
На теле человека есть ряд точек, воздействие на которые может привести к потере сознания, частичному параличу, шоку и даже смерти…
Стоит только начать — и уже невозможно остановиться. Это ведь всего лишь грязные шлюхи, чего их жалеть? Наша цивилизация слишком больна, раз считает меня преступником. А вот и она. Старая, с красной рожей, улыбается, стараясь не разжать губ, — скрывает отсутствие передних зубов. Очередная шлюха. Само воплощение нашей загнивающей цивилизации. Ничего, я хоть немного ее очищу. Рукоять ножа почему-то теплая…
Кусочек сахара под язык — очередная доза: теперь в темноте буду видеть чуть лучше. Несколько шагов осталось, но я не спешу — буду преодолевать их по дюйму. Часовой должен узнать о моем присутствии лишь в тот миг, когда хрустнут его шейные позвонки…
Стенка на стенку. Деревня на деревню. С дороги, немощные! Зашибу! До смерти зашибу! Я — лучший! Сейчас я проломлю этот строй! И пусть только попробуют потом не отдать Настю за меня!..
Мой бумеранг после промаха не возвращается. Это боевое оружие. Им я убиваю людей…
Клинч. Судья. Разводит. Бесполезно — я уже «поплыл». Это поражение…
Отсеченная кисть еще падает, а я уже вспорол живот следующему. Выстрел. Ухо задевает горячим клубом порохового дыма, но я жив: стрелок так боится, что промахнулся почти в упор. Атака гуркхов для них — сам ужас. Сейчас мой кхури[8] доберется и до него…
Он намазался маслом. Думает, что это его спасет. Предыдущий тоже так думал. Я ему сломал спину…
Меня когда-нибудь вычислят по почерку. Люблю убивать необычными предметами. Столовый нож, фарфоровая тарелка, зонтик, хрустальный шар для гадания, грязные подтяжки. Сегодня, пожалуй, надо придумать что-нибудь совсем уж оригинальное. Интересно, а можно убить человека сиденьем от унитаза? Пожалуй, стоит над этим подумать… и попробовать…
Вокруг этого проклятого города не нашлось камней. Приходится метать шары, вырубленные из дерева, а они не столь хороши, как гранит или известняк. Зря эти шакалы убили наших послов. Когда стены их крепости падут, они жестоко поплатятся за все! Опять лопнул канат, но это не беда — мои мастера на глазах устраняют поломку, заменяя его запасным. Китайские мастера быстро работают — хорошо я их выдрессировал.
Это мне вряд ли поможет в бою против перерожденного… Дальше!
* * *
В глаза бьет свет — из-за туч на минуту проглянуло солнце. Я лежу на сером песке, у подножия огромного каменного монолита. Он не один здесь — их несколько рядов. Точнее, кругов — один в одном заключенные, как набор матрешек. И алтарь по центру капища…
Надо мной склонился кто-то знакомый, усмехается, что-то говорит, приставив к горлу острие меча. Меч тоже знакомый — это мой меч. Тот самый, обращаться с которым учил Конфидус.
Я жив. Это радует. Но я не могу пошевелиться — тело будто неживое. Ничего не ощущаю. Не слышу.
Это конец — я слишком увлекся с этими файлами и теперь перегружен информацией. У меня вообще не осталось времени!
Но нет — мир начинает наполняться звуками, а тело быстро приходит в себя: еще чуть-чуть — и станет полностью послушным. Как из глубокого сна выныриваю. Одновременно начинаю ощущать что-то странное… непонятное… Будто труба надо мной водосточная, диаметра огромного, и где-то очень высоко в нее бросили шар каменный, диаметром метров двести. Шар летит вниз, колотится о стенки трубы, приближается с огромной скоростью. И я почему-то знаю — как только он долетит до земли, так и конец: выйдет мое время.
Шар катится быстро — надо поспешить.
Странно — тогда, в случае с лошадьми, все не так было. У меня оставалось очень много времени. Часы, а не мгновения. Перестарался я… Ну ничего, будем использовать то, что есть.
Тело становится послушным, мир оживает — я теперь слышу все.
Альрик хохочет, медленно отводит меч от горла для последнего, добивающего удара. Сквозь хохот с трудом произносит:
— Ну так, может, все же скажешь, откуда вы такие беретесь?
Глядя сквозь него, напрягаюсь для рывка, зло, отрывисто, в двух словах, на матерном русском поясняю, что взялся оттуда, откуда и все берутся. Движения непривычно быстры, и я теряюсь в мелочах — успев отбить ладонью меч, не успеваю спасти кожу — зарабатываю длинный кровавый порез.
Плевать — умру я не от потери крови!
Альрик слишком сильно надавил, собираясь пробить мне горло, и после моего неожиданного маневра потерял равновесие — чтобы не упасть, уперся в рукоять меча, воткнувшегося в песок в паре сантиметров от шеи.
Вторая рука без дела не остается: швыряет жменю того же песка в глаза темному — и сразу же двумя ногами отчаянный толчок в грудь. Альрик отлетает как мешок с ватой — удар выполнен расчетливо, и тело его спиной вниз падает на один из следов, оставленных молниями: разветвленный корень из остекленевшего песка.
И сразу перекат в сторону: вскинуть тело, одним рывком вскочить на ноги.
Зрители, наверное, ничего не успели понять: только что страж был почти мертв — и вдруг стоит как ни в чем не бывало; Альрик больше не торжествует, а с воем катается по земле. Позвоночник, к сожалению, не поломал, но чувствует себя нехорошо.
Он больше не хохочет. И глупых вопросов не задает.
Я не стою на месте — у меня нет на это времени. Шум над головой нарастает, «водосточная труба» вибрирует, гремит жестью — шар-убийца приближается.
Альрик быстр — успевает вскочить, встречает меня мечом. Сверху вниз бьет — такими ударами он мой щит на щепки пустил. Но я не безоружен — ведь в бой пошел с двумя мечами, вот и пригодился запасной. Старый испытанный матийский свинорез: узкое, причудливо изогнутое лезвие с обратной заточкой. Лучшая сталь, увиденная в этом мире. Бакайцы к таким клинкам относятся пренебрежительно, и даже бой с поганью, где я неплохо себя проявил, их не убедил. Да, против закованного в броню противника он вряд ли поможет, но ведь на Альрике нет доспехов.
Прикрыться «матийцем» от бастарда? Зачем? Я уже знаю, что Альрик силен, и не уверен, что мой клинок выдержит такое надругательство — сталь, конечно, отличная, вот только тонкий он сильно, да и повредило его слегка в бою у брода. Просто вскидываю руку, встречаю кончиком свинореза меч Альрика, аккуратно, плавно, скорее даже нежно отвожу его в сторону, будто веером по нему проведя. Позволяю пролететь рядом с кожей, не задев меня.
Сила вражеского удара не растрачена о жесткий блок, и Альрик, вместо того чтобы разрубить меня от макушки до паха, бьет мимо, после чего, увлекаемый инерцией клинка, поневоле склоняется вперед, горлом встречая разогнавшийся изгиб «матийца». Тонкий клинок не завязнет, если его не останавливать, — я и не останавливаю, уверенно переводя рубящий удар в режущий, подшагиваю темному за спину.
И завершающий рывок на себя.
Матийский меч хорош как раз для режущих ударов. Сегодня он мой серп, а шея Альрика — пучок ржаных колосьев.
Предупреждал ведь, что без башки оставлю… не верил…
Я позволил ему атаковать первым. Он раскрылся. Действительно не боец — звериная сила и скорость при нулевой технике. Сила ему боком вышла: против него же обернулась. Он ударил один раз, и я ударил один раз — я попал, а он нет… Это был хороший бой.
Хронически не везет твари со мной — опять голова покатилась. Отрезать голову на живом человеке непросто. Лишь мастер точно знает, как попасть лезвием в ту уязвимую щель, которую природа оставила между позвонками.
Глаза его еще живут. Похоже, он изумлен. И ему страшно. Может, умирает и не навсегда, но сам признавался, что при каждой смерти чего-то лишается.
Если я вдруг выживу, то, возможно, рано или поздно он лишится всего.
Поднимаю взгляд. Безмолвные, окаменевшие зрители; солнце, уходящее за очередную тучу; Тук бежит, размахивает руками, что-то возбужденно кричит, радостно скалится.
Я не слышу слов. Немного мне дали времени, но я успел. Чистая победа. Пора уходить.
Грохот в «водосточной трубе» резко стих. Шар вырвался на свободу. Упал. Упал на меня. Расколол тело на миллион осколков.
Только что я стоял возле черного алтаря, а в следующий миг перестал существовать.



Глава 23
Рояли бывают очень тяжелыми

Серая парусина в пятнах подозрительного происхождения. Добротно натянута, время от времени вибрирует от порывов ветра. Еще в поле зрения видна верхушка центрального шеста. Там, между поперечинами и оттяжками, толстый паук сплел роскошную паутину.
Это весь мой мир — больше я ничего не могу увидеть… При попытке не то что пошевелиться, а просто скосить взгляд удар чудовищной боли вышвыривает меня из реальности.
Снаружи слышен характерный шум — народ завтракает. Значит, наступило утро. Скоро, наверное, придет толстуха Трея, и если повезет, будет заливать в меня бульон из рябчиков. Если не повезет, то рыбный. После первой же ложки опять отключусь.
Я не могу долго находиться в сознании — любое, даже самое пустячное, событие выбрасывает меня обратно. В том числе и кормежка.
Да и без событий надолго не задерживаюсь. Стоит поднять веки — и мне остается несколько мгновений… Я успеваю увидеть парусину шатра, паутину, шест с поперечинами и оттяжками. И все — назад, в нирвану… до следующего пробуждения.
Мне не снятся сны. Иногда я пытаюсь думать, не открывая глаз. Так можно пролежать долго, вот только резона нет — мысли не идут. Я не знаю, кто я или что, но и это уже не волнует. В моей голове причудливая мешанина из обрывков знаний сотен, если не тысяч людей. Некоторые из этих знаний бесполезны, некоторые опасны, а некоторые смертельно опасны. Но я не копаюсь в них: мозг напрягать даже не лень — просто бессмысленно…
Ну вот… Сейчас опять набросится боль — в мой скудный мирок вторглось очередное яркое событие. Порвав крылом паутину, на поперечину уселся зеленый попугай, гордо подбоченился, скрежещущим, полным сарказмам голосом выдал пошлость:
— И кто же это тебя так отделал, мальчик? Со слоном любовь крутил, что ли?
В шатре на миг светлеет — кто-то зашел. Трея? Рано для нее… обычно она приходит после завтрака.
— Зелененький, не желаешь с утра тяпнуть, раз уж заглянул к нам?
Голос знакомый — Тук. Жизнерадостный горбун. Бабник-террорист. Даже при сухом законе где-то ухитряется находить алкоголь. Не удивлен…
Или, пока я валялся, законы поменялись?
Реакция попугая тоже не удивляет — спикировав вниз, он исчез из поля зрения и заорал:
— Н-н-наливай, красотка!
— Ну спасибо — как только меня не обзывали, но бабой еще ни разу! Могу ведь и обидеться!
— Н-н-наливай, сказано! И веселую песню хочу!
— С утра петь? Нас народ неправильно поймет. Да и попадемся по-глупому. Сюда, конечно, никто не заглянет в такую пору, но это если тихо такие дела проворачивать. А так только Трея может зайти, но она с бульоном еще возится. Время у нас есть. Плохо, что погреб под замком, да еще и охрану Арисат поставил. Но умный человек от жажды никогда не умрет…
Журчание. Нетерпеливое посвистывание попугая. Наконец знакомые булькающие звуки — и почти сразу голос Тука:
— Ну все! А то мне не останется! Вот смотрю я на тебя — и диву даюсь: куда ж в тебя столько влезает?!
Хлопанье крыльев, попугай возвращается на перекладину. Тут же Тук вскрикивает:
— Ну вот зачем ты мне на голову нагадил?!
— Молчи, смерд грязный!
— Правильно Дан говорил, что суп из тебя сварить следует. И вообще, раз такие дела, то больше ничего не получишь… свинья неблагодарная.
Свербит что-то в голове, покоя не дает… будто мысль какая-то наружу просится.
Твою мать! Да я уже сто раз должен был отключиться, но все еще в сознании!
Рискую скосить взгляд. Получается. И боли нет. Глаза, правда, чуть ли не со скрипом поворачиваются, но это уже мелочи.
Приоткрыл рот, разлепив спекшиеся губы. И тоже обошлось без последствий в виде болевого удара и шока.
А жизнь-то налаживается!
От такой мысли в голове начинается революция. Апатию как взрывом смело: мозг закипел. Столько всего в нем, что не знаю, за что хвататься. Старые, полузабытые планы, до которых руки не доходили; мысли по поводу всего произошедшего; рыхлые, еще чуждые для меня чужие знания, жестоко выдранные из неведомого банка данных и еще более жестоко переписанные в мою многострадальную информационную матрицу.
Господи! Время идет, а я валяюсь на лежанке! Еще и отупел в этом параличе! Давно я тут бревно изображаю?! Судя по паутине, не меньше ста лет! Хотя кто знает местных членистоногих… может, все двести…
— Эй! Тук! Дай хлебнуть… что там у тебя…
Голос хриплый, совсем не мой, и кажется таким пропитым, что обладателю наливать уже не рекомендуется.
Тук, вскочив с чурбачка, спиной врезался в опорный шест, отчего шатер заходил ходуном. Попугай, естественно, сорвался с поперечины, начал носиться кругами, истошно крича. Поддакивая ему, горбун охнул, затем невнятно выругался и ошеломленно спросил:
— Сэр страж! Вы?!
— Не знаю, — честно ответил я.
— О! Вы очнулись! Я же говорил! А то тут не верили некоторые! Ой, простите — в кружке пусто уже, как и во фляжке. Но для такого дела сейчас крикну Арисата, чтобы погреб дозволил открыть, — наберу кувшин. Много себе позволяет этот Арисат — чтобы винца сэру стражу налить, приходится дозволения у него выпрашивать!
— Тише. Не тараторь. Вода хотя бы есть?
— Конечно, есть — чай, не в пустыне живем. Вон ведро целое.
— Воды дай. Только сперва сесть помоги.
Сесть удалось. Даже более того: при желании смог бы сделать это и самостоятельно. Тело слушается, но кажется каким-то задубевшим, будто механизм несмазанный: в суставах сковывающее напряжение; «деревянность» в мышцах; головокружение подкатывает.
Вода очень холодная — не похоже, что из реки набирали. Хотя, может, зима уже наступила, а я не знаю. Но надеюсь, нет — уж лучше думать, что колодец наконец почистили.
Зеленому надоело носиться по шатру. Приземлившись на плечо, он внимательно покосился на кружку, разочарованно вздохнул и поприветствовал:
— Ну здравствуй.
— И тебе здоровья.
— Ты выглядишь как из могилы вырытый. Вина хочешь?
— Ох не искушай. Тук, долго я здесь провалялся?
— А мне откуда знать?! Я что — считал?! Но немало…
— Неделя уже прошла? Две? Три?
— Да больше: уж осень наступила, а вы все без памяти.
— Понятно… Как все закончилось? После того как я отключился?
— А хорошо все закончилось. Я уж тогда думал, что все — конец пришел сэру стражу. Нечистый меч к горлу вашему приставил, а вы без сознания лежали, на спине. И вдруг раз — и на ноги вскочили. А потом два — и Альрик стоит уже без головы. Ну а потом три — и вы оба падаете. Только он совсем упал, а вы — нет, дышали еле-еле.
— А зрители что?
— Какие такие зрители?
— Люди Альрика.
— Да там по-разному получилось. Некоторые недовольны были, некоторые помалкивали, но в основном только обрадовались люди. А когда Альру отвязали, так она мигом порядок навела. Епископ приехал, и начали разбираться — что это за гнусность с вами там сделали. Всякое думали. И плохое, конечно, тоже. Виновного быстро нашли: ведьму, что Альрику притащили откуда-то с севера. Карга та еще… Пока вы честно дрались, околдовала она вас.
— Ведьма? Я хочу на нее посмотреть. И поговорить.
— А чего там смотреть?! А уж говорить и вовсе смешно — косточки от нее остались обгорелые.
— Не понял!
— Чего непонятного? Сожгли мы ее.
— Как сожгли?
— Ну как всех сжигают: к столбу привязали и дровами обложили. Она же ведьма.
— Мило…
— Потом еще Скрипа сожгли, когда поймали. Он в лес ушел с частью шайки Альрика — гадости разные замышлял, наверное. Да только ребята Рыжей его выследили и Дирбза привели. А тот долго не разбирался: кто сопротивлялся, тех порубили на месте, а остальных на дрова усадили. Епископ тогда говорил, что Скрип колдун. Да никто и не спорил: какая разница, кто он, — все равно жечь таких надо.
— Я, похоже, много пропустил…
— А то! Ой! Чего это я болтаю с вами! Надо сказать народу, что радость у нас! Очнулись! И Трею надо пнуть, чтобы не бульоном пичкала, а что-нибудь серьезное организовала. Жевать-то сумеете?
— Наверное…
Горбун выскочил из шатра, а я остался. Так и сидел, бездумно глядя на стену, собирая в одну кучу разбегающиеся мысли.
Но недолго я пребывал в одиночестве — полог колыхнулся, в шатер вошел…
Коротышка! Убийца! Тот самый душитель! А я сейчас беспомощен, будто котенок новорожденный: оружия нет; тело с трудом слушается.
Коротышка, покосившись исподлобья, сально ухмыльнулся и гнусавым голосом произнес:
— Стало быть, выздоровели? Это дело хорошее — ведь я десяток медяков поставил на то, что выкарабкаетесь. В выигрыше, получается, остался.
В голове созрел отчаянный план: откинуться назад, перевернуть лежанку на себя и орать при этом во все горло. Вокруг полно людей — помощь придет быстро, и, возможно, душитель не успеет меня достать.
Тот, не обращая больше на меня внимания, поднял остывшую жаровню, насвистывая под нос примитивную мелодию, вышел из шатра, оставив меня в несколько ошарашенном состоянии.
Я ждал всякого — что он накинет удавку и завершит начатое; достанет кинжал и прирежет; прикончит меня каким-нибудь другим, возможно, изощренно-жестоким способом. Того, что душитель просто уйдет, я не ожидал.
А жаровня-то ему для чего! Плохие ассоциации в голову лезут… Пытать меня собрался, что ли?… Может, пока я бревном валялся, здесь переворот произошел и власть поменялась?!
Вряд ли… Скорее всего, я не очнулся, а в бреду валяюсь… мерещится всякое. Возможно, и того хуже: с ума сошел — мозг не выдержал обрушившейся лавины информации. Хотя, если не ошибаюсь, псих никогда не признает себя психом. Но в каждом правиле есть исключения, а я уже в стольких правилах им являюсь, что одним больше — разница незаметна.
Опять качнулся полог, но на этот раз не убийца: Дирбз явился. Не успел он рот открыть, как я прошипел:
— Только что сюда заходил убийца!
Рефлекторно ухватившись за рукоять меча, сержант нервно уточнил:
— Какой убийца?
— Тот! Душитель! Который меня в сарае чуть не удавил!
Дирбз, поскучнев, убрал руку с меча, облегченно произнес:
— Ах он… Так это просто Амед — он уголь в жаровне пошел менять. Ночи сейчас холодные, вас знобило. Заботится о вас.
Чувствуя, что еще немного и свихнусь окончательно, максимально спокойно уточнил:
— Почему этот душитель ходит по замку? Он ведь должен в колодках сидеть! И пытать его должны были!
— Зачем пытать?! — изумился Дирбз.
Н-да… или я сошел с ума, или мир… Скорее все же первое…
— Дирбз! Мы ведь должны были узнать, откуда он пришел!
— Ах… вот вы о чем! Так узнали ведь — в тот же день, когда вас околдовали, хески все рассказали. Сами рассказали — без пыток. И это хорошо — ведь пытать хеска бесполезно: скорее язык проглотит, чем слово вымолвит.
Так… спокойно, Дан… спокойно — сержант и так поглядывает озадаченно.
— Дирбз, я ничего не знаю ни про каких хесков! Я не знаю ничего с того момента, как потерял сознание после смерти Альрика. Быстро, в двух словах, объясняй: почему убийца на свободе. Или даже убийцы — насколько я понял из твоих слов, их несколько.
— Трое их, хесков. Амеда мы схватили, а Касида и Марука банда Альрика поймала. Был еще четвертый, но в бою том убили его. Касиду и Маруку тоже досталось — места живого на них не было. Межгорцев они втроем больше дюжины прикончили и покалечили многих, но те их толпой задавили и повязали Вы их должны были видеть — на крестах рядом с крестом Альры.
— Видел. И?
— Когда после поединка мы поднялись и начали с межгорцами разбираться — кто прав, а кто виноват, — тогда и узнали, что это хески. Касид и Марук сразу сказали, что их круг послали карающие, приказав найти в Межгорье стража Дана и убить его. Но страж Дан спас их души, а это для хеска свято. Жизнь стража они оценили в душу Касида и, получается, остались вам должны душу Марука. Ждали вашего решения, когда очнетесь.
— Какого решения?
— Вы можете забрать жизнь Марука. Или оставить их круг служить вам, пока они еще раз не спасут вашу жизнь.
— И вы им поверили?!
— Сэр страж, это ведь хески! — Дирбз выпучил глаза.
Похоже, я только что сморозил несусветную глупость, но…
— Они ведь слово давали карающим, что убьют меня, но нарушили…
— Никакого нарушения нет. При договоре хески всегда указывают, что договор нерушим, пока не будет выполнен или дело не будет касаться спасения души. Вы спасли их души, а это важнее договора. Все честно.
— И что же мне с ними делать…
— Как что? Это же хески! Пригодятся всегда! Даже если спасут вашу жизнь и останутся в расчете, не жалейте ничего — оставляйте на службе. Они останутся, потому что сами признают, что душа важнее жизни. Только платить тогда придется, но это того стоит. Мало их, и без работы они никогда не останутся. Пусть лучше вам служат.
— Ладно… пока замяли тему… потом разберусь. Теперь в двух словах: как без меня дела шли?
— Да все хорошо у нас. Замок продолжаем ремонтировать, и на следующей неделе вы можете в донжон переселяться. На первом этаже там еще работы много, но два других и площадка в порядке. С межгорцами ладим, разве что поначалу стычки были, но после того как Скрипа сожгли, все затихло. Многие теперь с нами живут — в основном те, кого Альра перетащила из лесов. Остальные по-разному… Кто-то решил деревни обживать по округе, но многие так и сидят в холмах. Страхом они больны — боятся спускаться. Но это пройдет, подождать только надо. Наши дозоры за ними приглядывают.
— С запасами как?
— Не сказать чтобы много, но зиму протянуть должны. Кошек по округе одичалых ловим и приручаем, а то от мышей спасу нет, да и крыс хватает. Они для припасов первый враг.
Чувствую себя все более уверенно: тело оживает, головокружение все реже и реже, в глазах муть рассасывается. Нос заработал на полную мощность — и я тут же поморщился: запашок от меня тот еще…
На пороге показался Тук:
— Сэр страж, завтрак скоро будет. Королевский завтрак вам приготовят!
— Хорошо. Тук, мне бы помыться…
— Баньку истопить?
— А есть баня?!
— Конечно, есть! Как же без бани жить-то! Если с вечера не выстудилась, то мы быстро ее…
Горбун выскочил, уже на улице прокричав:
— Амед! У тебя веники остались можжевеловые?! Тащи один в баню — сэру стражу не помешает сейчас!
Да уж… вот так валяйся — непонятные киллеры чувствуют себя в моем замке как дома… веники разносят банные…
* * *
Только в бане я понял, как же меня жизнь измотала. Мышц не осталось — скелет голый, кожей обтянутый. Зачем все эти новые знания, если меня ветром шатает… Надеюсь, эта дистрофия временная и я обязательно восстановлюсь.
Но пока что лучше на себя не любоваться — нервы целее будут…
Дирбз, пользуясь тем, что епископ с рассветом отправился в холмы проповеди межгорцам читать, а Арисат с ним пошел, чтобы в случае чего весомость слова божьего подтвердить мечом, не оставил меня в покое даже в бане. Пока Тук обхаживал можжевеловым веником (голубая мечта мазохиста), он, чуть приоткрыв дверь в парилку, скороговоркой рассказывал все пропущенные новости.
И между делом пожаловался на Арисата:
— Дерзок он стал в последнее время — часто с епископом спорит. Тот его осаживать пробовал, но не помогает. Много он себе возомнил!
— Это издавна тянется. Раньше, на побережье, Арисат был правой рукой сэра Флориса — командующего экспедицией. А Конфидус был вождем еретиков ссыльных, у них в подчинении. Вот Арисату и не нравится ему подчиняться. Тем более что бакайцы иридиан не очень-то уважают. Они ведь одно ценят — воинственность.
— Так ведь епископ у нас воин еще тот. Видели бы вы, как он врубился в толпу межгорцев, когда мы шайку Скрипа разгромили.
— Верю… Не будь Конфидус таким, его бы вообще ни один бакаец слушать не стал…
— Все равно нельзя так! Вы приказали слушаться его во всем, как вас!
— Арисат поболтать любит… он и мои приказы обсуждал не раз.
— Много вы ему позволяете просто! Простите, сэр! Наболело!
— Ладно, сержант, поставлю я его на место. И это… Где Альра?
— Откуда мне знать?!
— Ты разведкой заведуешь и охраной подступов к замку, а она — лучший помощник в таких вопросах! И ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, где ее искать?! И еще смеешь на Арисата жаловаться!
— Виноват, сэр страж! Да в замке она! Вы не так меня поняли!
— Ладно… Мне нужна она.
— Что? В баньку ее?
— Господи!.. Дирбз, просто после бани приведи ее в шатер. Поговорить надо…
* * *
Распаренный, чистый, в свежей одежде, с округлившимся животом на теле скелета… Носом понемногу клевать начал — сонливость накатила от такого потока забытых удовольствий. Но нельзя. Я слишком долго валялся — надо срочно браться за дело. Хватит время терять. И начну с самого легкого — узнаю все, что возможно, про это капище. Уж очень любопытное местечко… и опасное. Дискомфортно жить рядом с таким — надо хотя бы прикинуть, чего от него можно ожидать.
Альра в шатер не вошла — ворвалась. Невероятно живая особа, и рад, что перенесенное не изменило ее. Одежда чистая, не потасканная — прибарахлилась где-то. Но опять не женская — все партизанствует.
— Сэр страж! Я так рада! Вы наконец пришли в себя! Мы все верили, что так и будет! Мы все молились за вас!
— Спасибо, Альра. Ты присядь, не прыгай вокруг меня. Как твои люди?
— С ними все хорошо! Спасибо! Их хорошо здесь приняли. Работают все — надо до зимы успеть запасы сделать. Даже дети работают — ягоды и грибы собирают на сушку. Ну и по садам фрукты зрелые. Дети у нас большие, ведь маленькие не выжили… — Девушка резко погрустнела.
— Ничего, будут еще у ваших людей малыши.
— Я знаю. Все ведь теперь будет хорошо? Да? И я знаю, что ортарские инквизиторы хотят вас убить. Но они больше не смогут посылать своих убийц — на выходе из горловины мы устроили засаду. Там лучшие мои стрелки — охотники потомственные. По воронам не промахиваются, — мстительно уточнила Альра.
Ортарцев она сильно не любила, и то, что инквизиторы туда попадают из империи, ничего не меняло. Радует, что с Дирбзом до сих пор не сцепилась, — я этого очень опасался.
— Хески, которых они послали, не вернулись. Вряд ли они повторят это. Карающие даже не знают, живы мы или погибли все. У нас были голуби для связи с крепостью, но во время ливня, в горловине, телегу с клеткой засосало в грязь. Тук успел их выпустить, а сам едва не погиб при этом. Они вернулись в крепость без писем, и там теперь гадают, почему так случилось. Скорее всего, подумают, что нас перебили.
— Все равно засада не помешает!
— Конечно, не помешает… Альра, расскажи мне про капище.
— Что рассказать?
— Ты говорила, что там появляются непонятные вещи. И звери неизвестные. Часто так бывает?
— Нет. Редко. Только после молний, которые бьют туда без дождя. Старый Аван рассказывал, что иногда они бьют даже с чистого неба.
— Ты видела этих зверей?
— Нет. Но я видела череп одного из них. Большой череп. Похожий на медвежий, но с клыками как кинжалы и маленькими рожками. Говорили, что он остался от демона. И еще шкура в замке была — похожая на лошадиную, но с черными и белыми полосами.
— Интересно… А вещи?
— Вещи у барона в кладовой хранились, но где они сейчас, не знаю — все ведь разграблено и сожжено.
— А ты их видела?
— В детстве барон один раз показывал чудесную вазу: из чистого-чистого стекла, будто хрусталь горный. Такого никто не умеет варить. Она была высокая и узкая, с очень тонким горлышком. Ему купец ортарский предлагал за нее по весу в три раза больше золота отдать, но… Эх, лучше бы отдал… не попала бы к солдатам…
— Жаль… я бы хотел посмотреть на эти вещи…
— Ничего не осталось — кладовая разграблена. Разве что ковчег…
— Ковчег?
— Да. Ковчег. Он на Языческом холме так и остался. Слишком тяжелый — его невозможно унести.
— Торап что-то про него рассказывал…
— Да про него все знают — как такое большое спрячешь! Солдаты его тоже утащить не смогли. Он вечно будет стоять в своем сарае.
— Сарае?
— Ну да. В сарае. Человек, который тогда оказался на холме вместе с ковчегом, потом поднял вокруг него стены и настелил крышу. Чтобы ковчег не ржавел от дождей.
— Так… Совсем интересно становится… Ты уж если рассказывать начала, то все рассказывай. Что за человек?
— Ну меня тогда на свете не было. Старый Аван говорил, что молнии тогда долго били с чистого неба, а потом на краю капища нашли два ковчега.
— Уже два?!
— Ага, два. Потом, когда дожди пошли, они вместе с песком вниз сползли. Один до скал дополз, второго засыпало. Песок ведь там непростой — то вверх, то вниз перебирается и ведет себя странно.
— А тот человек?
— И человек тогда появился. Никто его не знал — чужой человек. Все думали поначалу, что он сумасшедший. Кричал много, хватал за руки тех, кто ковчеги разглядывал. Оттаскивал от них. Никто не понимал, почему он так делает. Священники сказали, что в нем нет Тьмы. Потом те, кто много времени провел рядом с ковчегами, начали болеть. Лечить их было тяжело. Тогда и поняли, что человек этот знал про опасность и пытался спасти любопытных. Барон, дед последнего барона Мальрока, сперва хотел приказать кузнецам расколоть на куски один ковчег, чтобы узнать, какую он тайну скрывает внутри, и железо пустить в дело, но после этого передумал. Ведь кузнецов беречь надо. С годами один ковчег совсем ушел в песок, вокруг второго странный человек сделал сарай. А потом умер. Но не от странной болезни. Болел он очень часто почему-то и умер от сильной лихорадки. Старый Аван говорил, что он был хороший, и жалел, что недолго прожил.
Называется, поговорили…
— Альра, сможешь мне показать этот ковчег? Я спать не смогу, пока его не увижу!
— Он возле вершины Языческого холма, без лошадей туда долго идти, а верхом… Вы разве сможете?…
— Не переживай за меня… лишь бы ветром с седла не сдуло.
* * *
День солнечный; на небе ни облачка; жарко. Если бы не желтизна кое-где на листве и не налитые спелой синевой ягоды чахлого терна, никогда не поверишь, что уже осень. Альра вела меня другой дорогой, но она почти ничем не отличалась от той, по которой я поднимался вслед за Торапом. Все те же голые серые склоны, редкие валуны в пятнах лишайника, еще более редкие колючие кустарники с исковерканными ветвями.
Вот и первые пятна песка под копытами коня. За спиной недовольно бурчит Тук — он полагает, что в моем состоянии не стоит такие прогулки совершать. На плече, вторя ему, раздраженно сопит попугай — он тоже считает, что бродить по лысым холмам удел дураков. Зачем терять время на такую ерунду, если внизу, в замке, есть огромный погреб, заставленный пузатыми бочками с увлекательным содержимым.
Нас четверо, и если не считать Тука, охраны нет. Долгожданный мир, о котором я так мечтал. Если где-то в лесах и остались приверженцы Тьмы, они теперь десятой дорогой обходят Мальрок и его окрестности. Да и незаметно к нам не подойти: все окрестные тропы патрулируются, на холмах наблюдатели стоят. Даже Люк, когда-то не отходивший от меня ни на шаг, не стал нас сопровождать. Для него теперь кролики важнее стража. Отвык он от моего присутствия… все отвыкли…
Ничего — я быстро оклемаюсь и все возьму в свои руки. Работы непочатый край. Не верю я в долгое мирное затишье — не балуют меня здесь. Надо не просто жить — надо готовиться к неприятностям.
Они не заставят себя долго ждать…
Я умею многое. Делать зажигательные смеси и взрывчатку; метательные машины и штампованные доспехи; дешевые наконечники для стрел и мушкетные стволы. А если наберу прежнюю форму, то теперь еще и в бою мне вряд ли найдется равный.
Разве что Тьма придумает нечто еще более смертоносное…
Показались вершины мегалитов внешнего круга. Широченная пасть с парочкой выбитых зубов — на большее у межгорцев не хватило сил: подпортили капищу зловещую ухмылку, но не уничтожили.
А это что? Действительно сарай. Прямоугольник стен из нетесаного камня, многослойная грубая крыша, перекрытая теми же плоскими камнями, перемазанными глиной. Чувствуется запустение — за сооружением давно не приглядывали.
Оценив размеры, присвистнул:
— Он что — это в одиночку построил?
— Почти все один, — подтвердила Альра. — Ему мало кто соглашался помогать. Люди до сих пор боятся сюда подходить. Болезнь ковчега… она плохо лечится.
В длину не меньше десятка метров, шириной метров пять и в высоту пара моих ростов. Камни таскать снизу надо — здесь, кроме песка, ничего нет, дерево — вообще от самого подножия, как и глину. Да он был титаном, если почти в одиночку это построил.
— Альра, он, похоже, умер не так давно.
— Почему вы так решили?!
— Крыша не провалилась до сих пор, а она без присмотра долго не держится.
— Крыша надежная, да и при отце последнего барона иногда посылали людей ее чинить. Это в память о том человеке. Его уважали люди.
— Понятно…
Спешившись, я протянул поводья Туку.
— Вы что, собрались внутрь заходить?! — испугалась Альра.
— Я быстро. Не могу же проехать мимо, не взглянув на этот ковчег.
— Только недолго. Вы и так едва живы. Там все равно ничего интересного.
— Значит, мне не разрешаешь смотреть, а сама, получается, уже бывала, раз все знаешь? — усмехнулся я.
Покраснев, Альра потупилась:
— Так любопытно же было. Все дети сюда хоть однажды бегали.
Вход узкий, прикрыт решеткой из трухлявых жердей. Осторожно отодвинул ее в сторону, шагнул внутрь. И остановился: дальше хода нет — все внутренности сарая занимает он.
Нет слов…
Ковчег, блин… Хочется расхохотаться не хуже Альрика…
Всякое ожидал увидеть, но такого… Вот так рояль… всем роялям роялище…
Впечатлен…
Попугай, ошалев не меньше меня, с трудом выдавил:
— Да-а-а-а-а-а-а… Изумили вы меня, грешного… Из такой бочки пивка бы хлебнуть…
— Это какой же кузнец смог такое выковать, — заявил Тук, заглянув одним глазом.
Альра, неслышно подкравшись сзади, тихо произнесла:
— Только бог такое мог сделать. Говорят, внутри его скрыты скрижали, на которых он оставил свои заветы. И еще говорят, что там есть великие сокровища, подаренные народу, спасшему скрижали от язычников.
Скептически хмыкнув, я уточнил:
— А тот человек — он разговаривать умел?
— Старый Аван говорил, что сперва не знал наш язык, а потом научился.
— И что этот человек говорил про скрижали?
— Он говорил, что их нельзя трогать. И ковчег нельзя ломать. Даже царапину на нем оставить — это святотатство.
— А что ваши священники?
— Они не признали ковчег реликвией. Он совсем не похож на ковчег из святой книги. Странный он какой-то и впрямь. Но и Тьмы в нем они не увидели. Еще Аван говорил, что наступит время — и придет человек, который сможет взять скрижали, не повредив стенок ковчега. Не пойму, как он это сделает, — только чудом. Ковчег ведь такой крепкий, в нем все огромное и очень тяжелое. Такого не могли сделать люди, сами ведь видите.
— Зачем он построил сарай? Чтобы ковчег лучше сохранился до этого момента?
— Да. Наверное. Тот человек любил строить. Он завоевал уважение этим. Видите там, на реке, мельница водяная. Далеко, но разглядеть можно. Ее он построил. Затем уже по подобию этой мельницы другие поставили. Он многим вещам наших мастеров научил. Он знал то, чего не знал никто. А теперь его мельницу разрушили ортарцы. Одни стены остались… Скоты…
— Не переживай, Альра, восстановим мы ее. Будет не хуже, чем раньше. Я умею делать мельницы.
— Правда?!
— Да. Я много чего умею. Мы обязательно все восстановим. Придется поработать, но ленивых у нас нет — все получится.
— Это хорошо, а то ни одного мастера не осталось, кто мог бы это сделать. Нам очень повезло, что вы сюда пришли.
— И мне повезло, что вы меня дождались. Особенно ты.
— Я?!
— На тебя даже попугай не шипит, а он у меня ревнивец — на всех женщин, что рядом со мной показываются, он хоть раз, но шикал. Ты, получается, особенная.
— Да? Не замечала. Сэр страж, может, пойдемте назад? Нельзя рядом с ним долго стоять. Никто давно уже не заболевал от ковчега, но все равно страшно. Пойдемте же!
— Одну минутку. Я должен забраться наверх. На крышку ковчега. Посмотреть.
За минутку не управился. Но и люк не поддался — заглянуть внутрь не получилось. Я не унывал по этому поводу. Слаб я сегодня. Вернусь более подготовленным. Обязательно надо взглянуть на эти скрижали. И не только на них.
Полчаса назад я размышлял над идеями по созданию зажигательных смесей и штампованных доспехов. Теперь все это кажется таким мелочным — теперь «рулит» ковчег…
Хотя что я буду с ним делать?! Понятия не имею…
Надо думать…
Спустившись к нетерпеливо пританцовывающей Альре, напоследок провел ладонью по холодной броне. Жди, «ковчег», — я вернусь. Не дело тебе стоять в этом сарае на краю поганого капища — надо найти способ, как вернуть твою силу. И плевать на болезни — после всех этих приключений мне теперь чума не страшнее насморка. Тем более с тобой, если вдруг все получится, я вообще стану непобедимым.
— Ладно, Альра, поехали назад. По пути кое-что расскажешь еще. У меня вопросы остались. Насчет ковчега. И не только насчет него.
* * *

«Продолжение отчета добровольца номер девять. Диктую после долгого перерыва. Длительность перерыва неизвестна. Ориентировочно один месяц плюс-минус неделя.
Перерыв получился не по моей вине — я в очередной раз чуть не сдох. Так хреново мне еще никогда не было. Сперва едва не убили, потом парализованной колодой валялся, гадя под себя. В виде компенсации изучил наконец секретное кун-фу, вот только нужно оно мне сейчас так же сильно, как коту акваланг. Понимаете, пока болел, высох до состояния жертвы концлагеря. Кожу с костей ветром сдувает.
Таким образом, вынужден констатировать, что уже второй раз сбиваюсь со счета времени. Вы бы на подобные случаи календарь электронный прислали, что ли.
Кстати, насчет посылок: до сих пор ничего не получил. Список накопился — о-го-го! Чего в нем только нет: туалетная бумага, бригада молдавских строителей, два крупнокалиберных пулемета, зубная щетка, психоаналитик… Да я полночи только перечислять буду!
Да-да, я прекрасно помню ваши россказни, что даже полной энергии взрыва сверхновой звезды или всей Вселенной может не хватить на пересылку одного малюсенького макового зернышка. Еще тогда подозревал, что это подлое вранье, и сегодня наконец в этом убедился.
Вань, может, хватит на уши добровольцам лапшу ящиками вешать? Если сюда невозможно семена мака переправлять, то объясните, какого хрена здесь делает танк?! Вы, конечно, невинно захлопаете тощими ресницами и спросите: „Какой танк?“ Я отвечу: „А очень простой“. Танк — это такая штука на гусеницах, с башней и пушкой. И пулеметами. Он сделан из брони. И он тяжелый поэтому. Думаю, тяжелее макового зернышка. Причем намного.
Вы, конечно, начнете отмазываться, что я окончательно рехнулся или что-то путаю. Может, я и псих, но здесь перепутать невозможно. Разбираться в танках вы меня не научили — признаю, но здесь не надо быть танкистом. Он очень похож на тот, что стоит возле нашего краеведческого музея. Я возле него девчонкам свидания назначал иногда. Сходите и вы, что ли. Не на свидание, а посмотреть!
Вань, в этом танке тонн тридцать. А может, и все пятьдесят. Очень тяжелая штука.
Таким образом, я забраковываю все ваши жалкие оправдания касательно невозможности транспортировки грузов в этом мир. Даже такому дураку, как ваш Девятый, теперь известно, что существует как минимум один природный процесс (а может, и не природный), позволяющий перемещать предметы весом в десятки тонн. Если вы продолжите рассказывать сказочки про маковые зернышки, то дурак, получается, не я, а вы.
Вам нужен резонатор? Вот и думайте! Я тоже испытываю нужду во многих предметах!
Кстати, в танк я не смог забраться. Его люки или как-то хитро заклинены, или закрыты изнутри, или механизмы заржавели. Сам я не специалист, но, если вы пришлете опытный экипаж, думаю, они разберутся. В противном случае, боюсь, придется использовать кувалду и лом.
В общем, с вас: экипаж; несколько боекомплектов; цистерна горючего; бочка масла. Из предыдущих заказов можете вычеркнуть крупнокалиберные пулеметы: я и без них теперь стану властелином этой вселенной.
Кстати, о мании величия: где-то в песке зарыт еще один танк, так что заказ увеличиваю ровно вдвое.
Вань, меня не кремни обрабатывать учить надо было, а на танках гонять, стрелять из них и ремонтировать!
Эх…
Ваш Девятый».





Примечания



1

Доминиканцы — монашеский орден; в ведении ордена долгое время находились инквизиторские суды. Иезуиты — монашеский орден. Был наделен особыми привилегиями — представители его наделялись правом вести светский образ жизни, скрывая свою принадлежность к ордену. Благодаря особенностям морали, системе организации, привилегиям и неразборчивости в средствах имели большое политическое влияние.



2

«По тундре» (песня). «Блатное» творчество. Авторство вроде бы неизвестно.



3

Азенкур — знаменитое сражение Столетней войны. Состоялось 25 октября 1415 года между французскими и английскими войсками возле селения Азенкур в Северной Франции. Армия Франции потерпела сокрушительное поражение, потери англичан при этом были минимальными. Одной из причин победы англичан было умелое использование отрядов стрелков, вооруженных длинными луками.



4

Большой Каньон — Гранд-Каньон (Grand Canyon, англ.), один из величайших каньонов мира. Длина несколько сот километров, глубина местами более 1,5 км.



5

Клепсидра — водяные часы, прибор для определения промежутков времени в виде сосуда с истекающей струей воды.



6

ППШ — пистолет-пулемет Шпагина.



7

Бастард — полуторный меч.



8

Кхури (кхукри) — нож гуркхов (колониальные войска Великобритании, состоят из непальских добровольцев).