Михаил Ланцов
Помещик. Том 2
Новик



Предисловие

Жизнь Андрея Прохорова была сказкой на зависть многим. Но от того и страшнее оказалась боль утраты. Практически в одночасье он потерял любимых родителей и веру в будущее, так как врачи диагностировали у него неизлечимое заболевание.
Запустился таймер обратного отсчета. Всего несколько лет — и финиш.
Однако судьба — знатная шутница. Сурово «обломав» она поманила его красным флажком надежды, сведя с профессором, одержимым «машиной времени». Зацепившись за этот шанс прожить полноценную жизнь «не тут, так там» Андрей начал готовиться к путешествию в прошлое. В кого именно он попадет было совершенно не ясно, поэтому подготовка носила достаточно широкий характер — от плетения корзин до конной выездки и сабельного боя. Благо, что денег на все это хватало с лихвой.
И вот — отправка.
Момент истины!
И удача!
Он оказался в теле хоть и сироты, но бедного поместного дворянина из Тулы, а на дворе вяло протекало лето 1552 года. Что на фоне ожиданий ремесленной, крестьянской или даже холопской судьбы выглядело как сказочное везение. Однако попал Андрей отнюдь не в сказку…
Да, мир не без добрых людей. Но, как правило, нужно годами ходить и бить половником в кастрюлю, чтобы их встретить. Коннор и Мёрфи МакМанусы, правда, утверждали, что если привязать на веревочку яшик пива и протащить его по Южному Бостону, то шансы резко увеличатся. Но это не точно. А почему? А потому что основная масса человек преследует свои и только свои интересы.
Поэтому, как только Андрей начал стараться, крутиться и пытаться освоиться, сразу появились разного рода доброхоты паразитарного толка. И чем больше ресурсов он добывал, тем наглее его пытались ограбить и использовать. Свои же. Само собой, под соусом утверждения добра, света, справедливости и прочих сказочных идеалов.
Закончилось все тем, что он сорвался и в поединке убил уважаемого человека, нагло пытавшего «поставить его на деньги». Конфликт к этому моменту уже достиг достаточно серьезный накал и ушел наверх, добравшись до митрополита и самого царя. Ведь из-за парня произошли волнения в Туле — важнейшем пограничном городе, выступающим щитом Руси от степи. Да и другие нюансы его деятельности всплыли.
Так или иначе, но этот клубок противоречий разрешился в конце весны 1553 года. Причем относительно мирно. Его поженили на дочери убиенного им Петра — Марфе, которая оказалась такой же «попаданкой» как и он сам, хуже того — его знакомой по прошлой жизни — студенткой Алисой. То ли запасным вариантом для профессора, то ли его первой «жертвой» для отправки в прошлое от которой он по какой-то причине отказался. Не ясно. Да и не важно. Главное — родственная душа в этом мире мрачного прошлого, где, как отдельные идеалисты любят утверждать, все было лучше, деревья выше, трава же настолько зеленая, что ее даже солдатикам подкрашивать не требовалось…
А потом парня поверстали в поместных дворяне. Само собой, ожидаемо обманув и нарезав опустошенное татарами отцовское поместье. Вместо того, чтобы отдать ему обещанное старое держание Петра, с тремя дюжинами крестьян. И ладно бы это — так еще и холопов, выставленных им, не признали боевыми по совершенно надуманному поводу. Мерзко. Неприятно. Тошно. Но верстание на государеву службу получилось. А значит программу минимум он выполнил и обрел статус поместного дворянина, то есть, получил личное дворянство, пробившись в категорию аристократов.
На первый взгляд — это ничто для большинства читателей в XXI веке. Но для жителя XVI века пропасть между аристократом, пусть и настолько мелким, с остальным населением был невероятной в плане статуса, возможностей, социальной защищенности и перспективам. Грубо говоря, человеком ты становился только после того, как обретал этот или более высокий статус.
Казалось бы — успех. Живи и радуйся. Однако история его приключений только начиналась…



Пролог

1553 год, 5 июня, поместье Андрея на реке Шат
— Ты чего творишь?! — рявкнул Андрей, перехватил руку Евдокии с хворостинкой.
— Она… — попыталась было что-то ответить теща.
— ОНА МОЯ ЖЕНА! — рявкнул парень, перебивая. — Поняла?
— Да, — кивнула она, исподлобья зыркнув на зятя.
— А узнаю, что пакости чинишь — сам тебя выпорю!
— Ты не понимаешь? Тебя же засмеют! — воскликнула Евдокия. — Вон как эта клуша на тебе сидит, свесив ножки! Прикидывается безрукой! Разве я этому ее учила? А ведь она еще год назад была загляденье! Диво какая была работящая!
— То дело мое!
— Я же добра тебе желаю!
— Все одно — это мое дело. Моя жена. Мое право. Пожелаю наказать — накажу. Или тебе жить надоело?
— Опять угрожаешь? Теще! Как тебе не стыдно?! — упершись руками в боки, с презрением произнесла вдова Петра.
— Да ты, я гляжу, умом совсем не богатая! — прорычал Андрей. — Ты ее сколько порешь? Год?
— Так. — нехотя кивнула Евдокия.
— И за это время ничего не поменялось. Верно?
— Ну почему? Она…
— Она стала делать поручаемые ей дела также хорошо, как и два года назад? Да или нет? — перебил ее Андрей.
— Нет.
— Отсюда какой вывод?
— Что?
— О Боже! Евдокия. Из того, что ты ее дубасишь год и нет никакого толка можно много чего понять. Прежде всего то, что ни один человек, каким бы упрямым ни был, просто так терпеть боль не станет. И если бы она капризничала, то давно бы уступила и вернулась к делам. Разумеешь?
— Разумею, — нехотя кивнула она.
— А теперь второе, но куда более важное. То, что Марфа не сломалось за год побоев, говорит о том, что жить тебе осталось всего ничего. И если бы я ее в жены не взял, то она бы вас сморила к чертям собачьим. Или сожгла. Сама бы погибла, но и вам за унижение отомстила.
— Я… я даже подумать не могла…
— А ты попробуй думать. Говорят — помогает жить. Я бы на ее месте сорвался через пару месяцев побоев. А она держится. Видно любит тебя дуру. Мать же. А ты чего творишь?! С ума пялишь? Тебе кто ту дурь в голове втемяшил?
— Батя, — холодно и как-то отрешенно произнесла Марфа. — Это он велел меня выпороть, когда я опару первый раз испортила.
— Понятно.
— Что понятно? — напряженно переспросила Евдокия.
— То, что вас кто-то сморить хотел. Али Петр раньше такое непотребство творил? Али тебе что разум застило так ранее? Явно же что помешательство какое-то. Сглазили, прокляли, порчу навели или еще что. Здесь я и гадать не возьмусь. Так что, дурья твоя башка, Марфа не притворяется. Она действительно не могла и не умела. Ее кто-то поразил злокозненно. И ты ее весь этот год зря била. Ей нужна была твоя поддержка. Ей требовалась твоя помощь. Она нуждалась в том, чтобы ее обучила словно ребенка. А ты? Мамаша…
— Прости! — как-то надрывно воскликнула Евдокия. Но Марфа лишь отвернулась. — Но кто?! Кто это сделал?! — спросила она у Андрея.
— Сам бы хотел знать. Меня ведь тоже эти козни зацепили… — буркнул парень, уводя Марфу в землянку…
Очередной этап циркового представления завершился. И парень помог местным жителям правильно понять то, что не имело объяснения в их глазах. Строго в рамках разумения их не шибко могучего кругозора. Он бы и рад признаться, что они с Марфой — гости из будущего. Но не может. Сознание местных жителей попросту не готово к тому, чтобы адекватно эту информацию воспринять. Тем более — у Евдокии. Ведь получалось, что Алиса ее дочке погубила бессмертную душу. Демон — не иначе. Да и он сам не лучше. Вот и выкручивался как мог. А давать Евдокии и окружающим объяснение требовалось. Иначе беда…
Несмотря на изрядную натяжку при верстании на службу и прочие перегибы, Андрея не стали сразу «брать в оборот». То есть, отправлять в дальнюю полковую службу. Поэтому ему позволили ехать к себе в поместье и «принимать хозяйство». Все-таки с этого пустого, разоренного поместья ему как-то жить.
Понятное дело — независимый паренек никому был не нужен в руководстве служилого города. Но определенные правила игры все равно требовалось соблюдать. Тем более, что какой-то особой нужды в «подъеме» его для полковой службы не имелось.
Да и чего им опасаться?
С пустого поместья много ли урожая можно собрать? Когда у тебя нет крестьян, чтобы его засеять, а потом пожать. Тем более, что все сроки посевной все одно профуканы. Поэтому отправка Андрея в полковую службу всеми бы была рассмотрена как попытка собрать сметану на говне. А отдельными личностями так и вообще — как опасения, дескать, мальчишку испугались. Вот и смилостивились.
Андрею этот настрой был только на руку.
Кроме того, он словно бы всем своим существом ощущал угрозу. Не должен он был в этом конфликте с Петром побеждать. Во всяком случае — сам. Не по Сеньке шапка. А значит, что? Значит его попытаются обломаться и подчинить. Да круче прежнего. Чтобы понял свое место.
Вопрос только кто, как и когда?
Хуже того, где-то там на горизонте маячили царь с митрополитом. Нужен он им или нет — Бог весть. Но последний год показал — они не так далеко, как кажется. И любой из них может вмешаться в твою жизнь в самый неподходящий момент…



Часть 1
Дом Волка


— Деньги лучше, чем журавль в небе.
— Не нравится — не ешь, а поперёк батьки не лезь.
— Слушай, надо купить тебе сборник пословиц или что-то типа того, пора завязывать на хрен с этой путаницей.
к/ф «Святые из Бундока».



Глава 1

1553 год, 6 июня, Москва
Поздний вечер.
По темной улице, освещенной только лишь выступающим из-за облаков месяцем шел неприметный человек. Мужчина. Во всяком случае об этом говорила его похода и пропорции тела.
Он шел неспешно. Старательно избегая так или иначе освещенных мест. Стараясь не вылезать из густых теней ночного мрака.
Иногда ему навстречу выходили запоздавшие прохожие. Местами пьяные. Но он раз за разом уклонялся от лишнего общения с ними. Просто молча наклонял голову вниз и шел скорее мимо, даже если те что-то у него спрашивали. Или же стоял в стороне, не шевелясь, давая им спокойно пройти. Когда же видел компанию, то отступал в переулок. Вроде как сворачивал. Ему явно не хотелось общения с окружающими. Поэтому, если бы за ним наблюдал кто-то со стороны, то удивился, когда он подошел к не самой популярной корчме на окраине города и уселся на лавочку подле нее.
Минут через пять из тени с другой стороны от корчмы вышел другой неприметный человек. И сел на лавочку рядом.
Несколько секунд тишины и покоя. Пока новый гость не предложил первому незнакомцу какой-то кувшинчик.
— Не хочешь? Зря.
Немного помолчали.
— Слышал, что у тебя есть ко мне дело. Не обманули?
— Не обманули. В Туле живет паренек. Зовут Андреем сыном Прохора. Его там все знают.
— Тебе нужна его голова?
— Да. Но живой.
— Живой? Проснулось человеколюбие на старости лет?
— Не твое дело! — огрызнулся первый незнакомец.
— Мое.
— ЧТО!?
— Ты даешь опасное задание. Обычно тебе хватало простой головы. А теперь что? А если он сбежит? А если болтать станет, когда ты его отпустишь? Я с живыми людьми работать не люблю. Чревато это. С мертвыми головами как-то спокойнее.
— Он нужен мне живым, — упрямо произнес первый незнакомец. — О том, что болтать станет — не беспокойся. Попадет ко мне, света белого больше не увидит.
— Что-то тебе сделал дурное?
— Ты задаешь слишком много вопросов.
— Я должен понимать, на что ты меня подбиваешь. Может избавиться от меня захотел?
— Если бы я захотел от тебя избавиться, то ты бы давно лежал в канаве с перерезанным горлом. Разговаривать с тобой для этого совсем не обязательно.
— Ясно, — усмехнулся второй незнакомец. — К чему я должен быть готов?
— Паренек хорошо пластует саблей.
— Насколько хорошо?
— Опытного поместного дворянина расписал как ребенка.
— Нрав?
— Дикий. Что твой волк.
— Ты уверен, что тебе нужен он живым?
— Ты глухой?
— Сколько?
— Сто.
— СКОЛЬКО?! — ахнул второй незнакомец.
— Сто. Если убьешь всех, кого найдешь возле него — сто двадцать. Плюс у него еще возьмешь сколько-то. Бронька с мисюркой рублей на десять его потянет. Сабля у него добра — еще дюжины полторы, может две. Монетами у него точно больше десяти рублей имелось. Точнее не скажу. Но то — сверху. А моя цена уже сказана.
— Ты никогда столько не платил.
— Я никогда его и не заказывал.
— Его будут искать?
— Я бы не советовал тебе его всем встречным показывать. Связал. Сунул кляп в рот. И положил под сено на дроги. Так тебе самому будет проще.
Помолчали.
— По рукам?
— Полторы сотни.
— ЧТО?!
— Полторы сотни. — повторил второй незнакомец. — Причем вперед.
— Вперед? Обмануть меня вздумал?!
— Чуйка моя говорит, что дело это пахнет дурно. Так что рисковать попусту не хочу.
— А чего дурного? Он простой поместный дворянин с окраины.
— Ты смотри сам, — пожал плечами второй незнакомец. — Я свою цену назвал. Ты знаешь, я человек слова. Обещал — значит сделаю.
— Ты ведь понимаешь, с кем дело имеешь?
— Сколько у него людей? — проигнорировав угрозу собеседника спросил второй незнакомец.
— Там два послужильца из холопов. И сколько-то простых обывателей. Крестьян да ремесленников. Даже нищий один есть. Но не хочу тебя обнадеживать. В прошлом году людей у него было меньше, и он имел дело с разбойниками. С дюжиной. Так из них, сказывают, только трое сумели ноги унести.
— Совсем юный паренек?
— Верно. Молокосос. Новиком поверстали.
— И где же это юный поместный дворянин так с сабелькой поднаторел? Они ведь как вылупятся — ни черта не умеют. Только на службе, в походах и осваивают. Особенно добро выходит у тех, кто на береговую службу ходит. Но Туляки вроде бы сего избавлены. Они за берегом. Считай круглый год тетешкаются с татарами. Так что… не понимаю… Не может быть, чтобы молокосос столь искусно наловчился…
— Сам голову ломаю. Но с сабелькой ты с ним не сходись, если предложит. Мню, что он мог душу дьяволу продать.
— Так чего открыто не возьмете?
Первый незнакомец повернулся к своему визави и остро взглянул на него. Но говорить ничего не стал.
— Нельзя?
— Нельзя.
— Ты точно смерти моей хочешь, — покачал головой второй незнакомец. — Брать живым характерника[1] — гиблое дело.
— Не придумывай сказок. Я тебе не говорил, что он колдун.
— Земля слухами полнится. Ныне только ленивый не слышал о буче в Туле. И о том, что там какой-то паренек расписал матерого супостата.
— Что еще болтают?
— Что паренек этот сговорился с лешаком и теперь волки стерегут его жилище.
— Вздор!
— Вздор или нет, но так говорят, — пожал плечами второй незнакомец. — А по пьяни он на каком-то непонятном языке говорил. И не на одном.
— То мне ведомо. Что-то еще?
— Я не хочу ним связываться. Если бы ты его голову заказал — сошлись бы. А живым. Не хочу. Чуйка моя сказывает — держаться надо от него подальше.
— Испугался паренька?
— А ты сходился когда-нибудь с колдунами в бою?
— Бывало.
— И даже чиряка на жопе не вскочило?
— Всевышний оберегает меня за крепость веры.
— Моя вера не так крепка. И я чую большие неприятности. Да и мои люди вряд ли захотят с ним связываться. Так что…
— Хорошо, — после недолгой паузы произнес первый незнакомец. — Сто пятьдесят рублей вперед. И еще полсотни сверху по завершению дела. Если всех видаков вырежете, а его живым доставите. И, желательно, целым.
— Завтра тут же буду ждать деньги. В это же время.
— Но если обманешь…
— Не пугай, — усмехнулся второй незнакомец. — Пуганый. Кто на дыбе не висел, тот жизни не видел.
— Поверь, дыба тебе покажется мелким неудобством, если в этом деле ты меня подведешь. А сбежишь? Так не беда. Найдем. Где угодно найдем. Сам знаешь — рука у нас длинная.
— Знаю… — ответил второй незнакомец.
Первый молча кивнул. И не прощаясь, ушел.
Второй же еще долго сидел и думал.
Заказ этот ему не нравился, чуть более чем полностью.
Работенка у него была непростая и жизнь заставила научиться доверять своей чуйке и слушать, что люди говорят. А не говорили они ничего хорошего. Слишком уж много всего непонятного было вокруг этого паренька из Тулы.
Ему сказывали, что начиналось все заурядно. Будто бы щенок — отпрыск поместного дворянина, оказался один, потеряв отца. Его тут же взяли в оборот. Чего добру пропадать? Попытались. Но лучше бы они его не трогали. Потому что малец оказался явно тем говном, к которому лучше даже не подходить, чтобы не задохнуться от вони.
Это было странным.
До крайности необычным и странным.
Еще более странным и мутным выглядело поведение заказчика. Раньше он никогда не обращался к нему с такими делами. Голову какому купчишке отрезать или село заигравшееся припугнуть. Ничего особого. И платил за работу куда как меньше. Да еще торговался с отчаянием обреченного, готовый за каждую полушку удавиться.
А тут что?
Сам сто рублей предложил.
Это было ОЧЕНЬ много. Подозрительно много.
Еще подозрительнее выглядело легкое согласие на увеличение цены до ста пятидесяти. Если заказчик не пообещал бы выдать эти деньги авансом, было бы совершенно ясно — он решил их тоже пустить под нож. После дела. Сейчас же — не понятно.
«Света белого не удивит…» — мысленно, про себя усмехнулся незнакомец. Такие обещания его всегда забавляли. Потому что редко бились с действительностью. Поэтому то он и не связывался с похищением людей. Хотя дело доходное. Украсть двух-трех смазливых юниц да продать татарам. Что может быть проще? Ан нет. Девочки могут вернуться. Через выкуп или еще как. Не все. Не всегда. Но эти возвращающиеся несли за собой смерть. Ибо разбойный приказ редкий раз на дыбе кого-то из-за похищений не подвешивал. Для вдумчивого и насыщенного общения, разумеется. А мертвецы лишнего не скажут. Даже если очень захотят.
В этом же деле он был уверен — все не так, чем кажется. Ведь как ему говорили — в Туле крутились люди царя. И что с одним из них этот паренек даже пил. К чему бы это? К дождю или к плахе примета? Людей царя он убивал. Мелких сошек. Изредка. Но тут явно дело пахло дурно…
Одна его сторона радовалась и буквально ликовала. Сто пятьдесят рублей! Да еще полсотни после дела. Плюс «улов» с усадьбы этого юного помещика минимум рублей на двадцать. Большие деньги! Огромные для людей его полета!
Другая же его сторона откровенно паниковала. Ему в этом заказе не нравилось все. Вот буквально все. От того, кого и как «заказали» и заканчивая платой за дело. Эта неприлично большая сумма пугала ничуть не меньше, чем странный парень. Жизнь его научила тому, что жадные люди щедрыми не становятся. А если вот так, сорят деньгами, значит ты вскоре отдашь им больше или произойдет что-то намного хуже…
— Проклятье… — прошипел этот второй незнакомец и с раздражением отбросил горшочек, который жалобно тренькнув разбился.
— Даже не переживай, — произнес голос мужчины, вышедшего из темноты. — Примем плату в лучшем виде.
Он всегда брал с собой на встречи ребят, которые прикрывали его. А заодно слушали, что было крайне неприятно. Но за все нужно платить. И за безопасность тоже. Сейчас же эти «уши» оказались настолько не к месту, что незнакомец аж зубами заскрипел. Ведь по всему выходило, что уже через час, край через два, все его ключевые подчиненные будут знать о заказе на две сотни рублей. Куш! Лихая удача! Разве кто-то из них откажется?
Сплюнув с раздражением, он встал и уже несколькими секундами спустя растворился во мраке зайдя за угол харчевни. Туда, куда не проливался из окон тусклый свет лучин.
Первый же незнакомец немного постоял поодаль. Подождал, пока этих лихие ребята уйдут. И отправился восвояси все также тщательно избегая встречных людей. Дело действительно было очень важным и ему требовалось посмотреть на реакцию подчиненных этого бандита. Он их давно «спалил». И по большому счету торговался только что на площади он не со своим собеседником, а с ними. Ибо лидер никогда не пойдет против желания стаи, на плечах которой стоит…



Глава 2

1553 год, 6 июня, поместье Андрея на реке Шат
Маленькой землянки, которую возводил для себя Андрей минувшей осенью, теперь не хватало совершенно. Потому что по прошлому году их тут жило всего трое, а теперь — целая толпа.
Кроме самого Андрея с женой и тещей, людей хватало.
Вышеупомянутые Устинка и Егорка были парнем освобождены от холопского положения сразу после верстания в поместные дворяне. Он выехал на площадь и при скоплении людей объявил об их свободе. После чего вручил по пять рублей, обещанные им, и предложил взять свою судьбу в собственные руки. Однако эти ухари, как парень и предполагал, даже не дернулись и остались при нем. Только теперь уже на добровольных началах. Очень уж заинтересовала их перспектива выбиться в полноценные послужильцы. Ведь если уходить, то в каком статусе? Крайне неопределенном, но однозначно низком.
Илья с женой Анфисой и двумя детьми также последовали за Андреем. Он посулил кузнецу две копейки[2] в день, да кормление за счет нанимателя. Что было круто. В Москве в эти годы ремесленник получал от одной до двух копеек за рабочий день. Изредка больше. Бывало же, что и меньше или вообще ничего. А тут — стабильные две копейки плюс кормление. От такого предложения Илья не смог отказаться. Тем более, что у парня он не подмастерьем должен был трудиться, а полноценным кузнецом.
Петр Рябой, подвизавшийся последние несколько лет нищим на паперти, приоделся и удивил многих. И осанку стали его замечать, и взгляд, и вообще — призадумались о том, кто же он такой. Но мужчина не болтал. Петр и Петр. Хотя парень и понимал — это имя псевдоним. В каком статусе он с Андреем поехал — сложно сказать. Но поехал. Потому что, как предполагал парень, был ценным приобретением. Матерые, побитые жизнью люди вообще крайне полезны, если понимать, как их использовать. Оставалось только решить этот загадочный ребус. Хотя, конечно, заставлять его таскать воду за кормление уже сейчас выглядело крайне сомнительной забавой.
Хромой плотник Игнат, также присоединился к Андрею. Он повредил ногу в артельной работе и теперь не мог толком ходить. С костылем лазил. Но топором мал-мало владел. Сидя если. Годы у него были немалые. Родичей не осталось близких. Вот и перебивался как мог, едва ли не нищенствуя. Парень же положил ему московку в день и кормление за его счет. И он не стал кочевряжится — для него это было невероятно щедрое предложение.
Еще он подобрал трех вдовушек. Крестьянок. После минувшего нашествия таких хватало. Для большинства — лишние рты и обуза. Ведь основная рабочая сила — крестьянин-мужик. А парню то и ладно — ему любые рабочие руки годились. Тем более, что в его случае, остро не хватало именно женщин, которые бы помогали по хозяйству. Да и плодить слишком уж концентрированный мужской коллектив — дурная затея. А тут — вдовушки. Какое-никакое, а решение.
Дополнительно он сговорился с двумя бобылями[3] о годе службы. Для начала. Кормление за счет парня. По окончанию — рубль каждому на руки. Устинку и Егорку они знали, поэтому согласились. Понятно, что такие рабочие руки как у них многим бы пригодились. Но ребята не хотели сажаться на землю и привязываться к ней. Боялись. Ведь бобылям что? Татары появились на горизонте? Руки в ноги и деру. Земли с посевами да хатой у них нет. Держаться не за что. А практически все помещики в Тульской области, после разорения прошлого года, испытывали нужду только в одном — в рабочих руках на выданной им земли. И рассматривали каждого бобыля как потенциального крестьянина, планируя закрепить за ним землю. Андрей же предложил им простой контракт разнорабочих на год. Сразу пояснив, что у него посевных работ в этот период не будет. Их это устроило чуть более чем полностью…
Вот и выходило, что теперь в здешних краях должно было зимовать не три человека, а восемь мужчин, шесть женщин и девять детей в возрасте от трех до семи лет. И это еще не предел. Андрей бы и больше набрал, да людей, увы, не было. После нашествия татар в них имелся острый дефицит. И работничков, особенно простых мужиков, разбирали в драку.
— Что, хозяин, сруб будем ставить? — довольно улыбнувшись, поинтересовался Устинка.
— Какой к лешему сруб? — нахмурился Андрей.
— А что? Как у бати твоего. А то и лучше. Вон нас сколько. Сдюжим. Ты даже не сумневайся.
— Тебя, видно, зима ничему не научила. — покачал с сожалением головой парень. — Вот придут снова разбойники. И что?
— Снова побьем. — уверенно произнес он.
— Вера в победу — это хорошо. А женщины? А дети? Ты про них подумал? А ведь они тоже тут. И нападение может быть внезапным.
— А волки? Они ведь всегда предупреждают.
— Волки могут уйти. Или перестать помогать. Тут не угадаешь. Поэтому, ежели снова разбойники наведаются, то крови пустят массу. А ты спроси у них, — махнул Андрей на внимательно слушающих их разговор людей… его людей, — охота им умирать? Да еще так глупо.
— Верно! — крикнула одна из вдовушек. — У меня так родичей всех побили. Налетели разбойники — так, что никто и не ожидал. Детишек что пригрела — то не мои, а с краев моих. Моих-то сгубили. Не уследила. А этим сиротинушкам и идти некуда…
— Не начинай! — пресекла уже ее привычное причитание Евдокия. — Мы все о горе вашем знаем.
— Так что же делать? — почесал затылок Устинка с полным недоумением на лице.
— Как что? Заголять и бегать! — хохотнул парень. — Шучу. Крепость ставить будем.
— Да ты рехнулся что ли? — с жалостью спросила Евдокия. — Как же мы крепость ставить станем? Нас тут три калеки, а работ — во! — развела она руками. — Да и из чего ее ставить? Из леса? Да ты хоть представляешь СКОЛЬКО его надо? Из камня? Так это вообще глупость, ибо нету его у тебя. Из кирпича? Тоже самое.
— Из земли.
— Из чего?
— У нас сколько лопат? — спросил Андрей у Марфы.
— Четыре.
— А сколько нас? — задал новый вопрос парень.
Марфа же, услышав эту связку, расплылась в улыбке, прямо начав ожидать, что ее супруг начнет перечислять Атоса, Портоса и Арамиса прямо в духе старой советской экранизации одного из романов Дюма.
— Нас больше, — не понимая веселья Андрея и Марфы ответил Петр Рябой.
— Четыре человека могут за день перекидывать десять и более кубов земли. — тихо произнес Андрей, стараясь отвлечься от шутливого настроя.
— Куб? Что сие?
— Мера объема. — не задумываясь буркнул парень и продолжил. — Если вал ставить высотой в два моих роста и такой же шириной у основания, то на погонный метр такой стены как раз день и уйдет.
— Метр? — вновь удивились все вокруг.
— Половина сажени[4] примерно.
— Аршин, — вставила свои «две копейки» Марфа, вызвав как бы не больше удивления. Ведь получалось, что они с Андреем знали какие-то неведомые остальным меры. С чего это? Девушка смутилась и потупилась от этих пронзительных взглядов. Парень же добавил:
— Да. Примерно с аршин, только чуть побольше. На четверть.
— А мы о таких мерах и не слышали, — почесав затылок произнесла одна из вдовушек, надеясь на пояснения.
— Вон, видите? — махнул парень рукой, старательно игнорируя совершенно излишние пояснения про метр и куб. — Отсюда до сюда и вон там, а потом так, так и так. Земляной вал такой длинны мы сумеем за месяц поставить. Может даже быстрее. Игнат нам тут не поможет. А так — здесь у нас семь здоровых мужей, которые смогут и по полной сажени в день вала отсыпать. Если по очереди и подменяя друг друга при усталости.
— А ты тоже будешь с нами лопатой махать? — удивился Микитко, один из бобылей.
— Разумеет. Это общее дело. Чем быстрее поставим, тем скорее обезопасим свою жизнь. Держать оборону в воротах всяко легче и вернее, чем бегать по округе.
Народ слегка загомонил, обсуждая.
Вариант с земляным валом им в голову не приходил. Ибо перед глазами их его не употребляли. Если Тулу брать, то кремль он имел каменный, а посад окружался древо-земляным, рубленным укреплением.
Казалось бы, что может быть проще? У вас под носом древо-земляные укрепления. Вот и проведите аналогию с земляным валом. Но нет. Не получилось. Связи не видели. Не считали, что земля может оказаться самостоятельным строительным материалом для укрепления. И ладно бы просто в голову такие мысли не заглядывали. Так нет. Парню потребовалось немало времени и очень много слов, чтобы убедить людей в своей правоте.
Зачем убеждать?
Так ведь они почти все были вольны уйти в любой момент. И находились рядом с Андреем только в силу доброй воли. И надежды на плодотворное взаимовыгодное сотрудничество. Исключая, пожалуй, Марфу и Евдокию, у тех выбора не имелось. Но если они втроем остались бы, жизнь легче не оказалась вообще ни разу. Поэтому ему и требовалось убедить коллектив в том, что этот непрофильный для них вид труда нужен. Им самим в первую очередь. Просто для того, чтобы выжить.
Сначала он объяснял все и доказывал, что земляное укрепление можно построить в разумные сроки и малыми силами. Потом, что оно имеет смысл. Что, де, оно поможет им отбиться, ежели что. И по новой. Потому что обязательно кто-то задавал глупый вопрос, не черта в общем-то не понимая, и остальные обитатели поместья его подхватывали. Им, верно, понравилась эта игра. Обычно-то такого не практиковалось.
Так где-то часа два и продебатировали.
Андрей же все это время медленно закипал. А еще он всем своим существом уже к исходу этого срока ненавидел демократию. При деспотии то как хорошо? Крикнул:
— Все лежать! Полчаса!
И все легли.
Очень удобно.
А тут? Никто из этих людей ничего не смыслил в фортификации и военном деле. Ну, может быть, Петр Рябой. Только он помалкивал и лишь улыбался, наблюдая за этим цирковым номером. Так вот. Никто ничего не смыслил в обсуждаемом деле, но задавал вопросы и дебатировал с таким видом, будто бы имел как минимум степень доктора наук в профильной отрасли. Да еще щеки надувал…
А вот успокоились они все как-то разом и очень быстро. У Андрея от поднявшегося давления лопнули сосудики в глазах. Маленькие. Нестрашно и абсолютно безопасно. Но очень своевременно. Так как со стороны показалось, будто бы его глаза начали наливаться кровью.
Несмотря на чисто обезьяньи замашки поиздеваться над неопытным юнцом чувство самосохранение у этих высших приматов было на уровне. Они отчетливо поняли, что дразнить вооруженного человека, у которого на твоих глазах «зенки» заливает кровью, а из ушей начинает идти пар — отвратительная примета. Практически тоже самое, что ехать ночую, связанным в багажнике в ближайший лес.
Перепугалась даже Марфа.
И тут же оказалась рядом, чтобы объятиями да лаской отвлечь Андрея. Что удалось, как ни странно. Как и увлечь в землянку. Потому что выглядел парень ну совсем не адекватно. И она хорошо помнила о том, какая у него уже среди местных репутация. Так что, получаса не прошло от скомканного завершения разговора, как они уже лежали на топчане обнаженными, сделав то, что должно…
Нехитрый прием, но действенный.
Во всяком случае, желание задушить в зародыше этот оплот демократии у Андрея прошло. Ну… в основном и в целом. Хотя поколотить особо глупых болтунов все одно пока хотелось.
— Что мы натворили… — тихо прошептал он, минут через пять лежания в тишине.
— А что?
— Мы хотя бы пытались предохраняться? Что ты, что я… все как в тумане. Ты ведь залетишь по столь юному возрасту. А ты просила. Черт!
— Не переживай, — ласково произнесла она и прижалась к парню. — Здесь все так рожают. Я еще застоялась. Если не залететь, то вопросы пойдут.
— А твое тело?
— Что мое тело? Говорю же — здесь все так рожают. Ничего такого в этом нет. Все бабы вокруг о том только и говорят, желая нам детишек побольше. И сожалеют, что я слишком поздно замуж вышла.
— ЧЕГО?! — ошалел Андрей. — Поздно?!
— Не сравнивай с нашим временем. Здесь все не так…
— Не все… — повторил Андрей и с некоторым раздражением отвернулся от Марфы.
Он еще там, в XXI веке заметил, что женщины очень склонны решать вопросы коллективно. Даже самые интимные и личные. Им нужно было с кем-то поделиться, обсудить, обдумать, проговорить и сообща принять решение. Даже замуж там, в XXI веке, многие девочки выходили только после консилиума с подругами.
Здесь же, судя по всему, выходило что-то похожее. И Алиса, вселившаяся в тело Марфы, оказавшись под влиянием местного женского коллектива, довольно резво адаптировалась к условиям среды. То есть — принято так, значит так и нужно. А их с Андреем договоренности? Ведь не он, а он их предложила…
— Ты обиделся?
— Я зол.
— Ну прости меня, — прошептала она как можно более томным голосом и нежно его поцеловала.
— У меня тут нет больше людей, с которыми я мог бы поговорить о прошлом. Которым бы я мог довериться. А ты?
— А что я? — захлопала глазами Марфа.
— Ты не в курсе какая тут смертность у рожениц?
— Да по-разному.
— Каждая восьмая умирает от родильной горячки. Это инфекционное заражение. И лечить его тут не чем. А у местных нет даже отдаленного представления о гигиене и прочих «глупостях». Они до второй половины XIX века лезли принимать роды грязными руками без всякой задней мысли. А первого врача, что предложил эти самые руки мыть, упекли в дурку[5]. И это — только от родильной горячки. Хватает же и других причин.
— Слушай, не нагнетай. Мне все равно придется это делать.
— Но ведь пока ты еще очень молода. Да и сама не хотела.
— Не хотела. Но…
— Что, но?
— Я подумала и решила, что если и стоить рожать детей в этом аду, то пока тело молодо и сможет легче перенести все испытания.
— А почему придется? Мне казалось, что девчонки нашего поколения не рвутся в роддом.
— Да меня поедом бабы сожрут, если узнают, что бесплодная. А именно это и подумают, если в браке живу и детей нет. Хотя бы выкидышей. Ты не представляешь, как сурово и жестоко они относится к таким. За год, проведенный тут, насмотрелась. Их проклятыми считают. А люд тут суеверный до крайности. Поэтому с такими бабами никто старается не только не знаться, но и даже рядом не стоять. На всякий случай.
— Что, глупости с приметой о стуле, на котором сидела беременная женщина[6] имеют такие глубокие корни?
— Еще какие. Так что… — развела она руками. — Тянуть с зачатием на самом деле не стоит. Пока еще молода, авось выживу. Чем старше, тем тяжелее. Медицины то тут, как ты говоришь, нет. Вообще нет. Тут если и лечат, то как в сказке про Федота Стрельца.
— Это как?
— Не помнишь, что ли? Скушай заячий помет, он ядреный, он проймет. От него бывает мрут, ну а те, что выживают, те до старости живут. Вот и тут — пичкают всякими травками толком не понимая, какие там действующие вещества и какие побочки. Это, не считая западных докторов, которые могут тебе и кровь пустить при упадке сил, и клизму поставить от простуды, и ртутью накормить от прыщей…
— Уже наслушалась?
— Я же тут год прожила. А девочка не мальчик. У нас считай каждый месяц «увлекательный квест». И это такое мучение в эти времена, что врагу не пожелаешь. Прокладок нет. Тампонов нет. Даже трусов и тех — нет[7], чтобы можно было хоть какие-то тряпки подложить. Ужас… ад и ужас… Хотя местные как-то спокойно все это переносят. Не возмущаются. И даже работают в эти дни.
— Люди ко всему привыкают…
— Извини…
— За что?
— Я не должна на тебя все это вываливать. Просто…
— Милая, я мальчик большенький хоть и сижу в этой юной тушке. И прекрасно знаю, как устроена женщина. Поверь, ничего нового ты мне не сказала. Но я все равно не могу понять — почему ты решилась? Ведь совсем недавно говорила, что не хочешь.
— Говорила.
— Так что?
— Передумала.
— Врешь же.
— Слушай… — хотела возмутиться Марфа, но Андрей приложил к ее губам палец.
— Мама над душой стоит?
— Все время до и после свадьбы КАЖДАЯ женщина считала своим долгом об этом со мной поговорить. Они меня просто с ума сводили. И я бы и в первую брачную ночь не противилась. Но уж очень настрой у меня был дурной. Я ведь боялась тебя как огня. Когда у мужчины репутация напрочь отмороженного североморского пингвина желания родить ему ребенка это не добавляет. Я дня два или три только спустя нашего разговора во той ночи осознала, НАСКОЛЬКО мне повезло. И оттаяла.
— Ясно… — покачав головой, произнес Андрей и, встав, начал одеваться.
— Ты чего?
— Работать нужно.
Марфа тут же метнулась к нему и, обняв, уткнулась в грудь.
— Прости меня.
— За что?
— Я… я дура. Ты ведь тогда на меня обиделся, когда я не захотела беременеть? Знаю. Обиделся. Жена и не хочет. Это обидно. Любой бы обиделся. Прости. Я сама была не своя.
— Ты боялась меня. А сейчас, стало быть, нет?
— Нет. Сейчас я понимаю — ты единственная моя надежда и защита.
Андрей не стал ей отвечать. Просто молча поиграл желваками, смотря куда-то в пустоту перед собой. На фоне страшного раздражения, вызванного «демократическими процессами», ему сложно было все услышанное принять и понять. Ему казалось, что Марфа пытается им манипулировать.
Хотелось сказать что-то очень грубое. Оттолкнуть ее. Но прижавшееся к нему обнаженное женское тело было удивительно приятно ощущать. Как ни крути, а гормоны и юность собственной «тушки» сильно давили на разум.
Видимо что-то подобное поняв, Марфа начала целовать его торс, плавно опускаясь ниже. Пока не дошла до самого интересного, благо, что молодое тело быстро восстанавливалось… Не очень гигиенично, но она была не сильно брезгливой девочкой. Особенно в моменты, когда решалась ее судьба…
Ситуация получилась в какой-то мере курьезная.
Марфа вела себя вполне сообразной своей женской природы. Для которой характерна определенная неустойчивость и эмоциональные метания. Ярче всего эта особенность, конечно, проявляется в те моменты жизни, когда у дам лихо скачет гормональный фон. Поэтому «расколбас» мнений и изрядная неустойчивость желаний не выглядели ничему удивительным. Это ни разу не говорило о том, что девушка пыталась парнем манипулировать. Да и вообще ни на что плохое не намекало. Просто Андрей, не имея богатого жизненного опыта, этого не понимал. И ему казалось, что девочка или тупо капризничает, или им крутит. Пытается во всяком случае. Только с какой целью — в толк взять не мог. И Марфа это не столько поняла, сколько почувствовала, попытавшись исправить… откорректировать этот потенциально опасный момент в их отношениях. Не затягивая и не давая дурным мыслям настояться да окрепнуть…
Вышел Андрей из землянки только полчаса спустя. И был вполне себе позитивен и радостен. Марфа уж постаралась, приложив все усилия к тому, чтобы загладить свою мнимую вину.
— Ну вот, а ты сумневался! — хохотнув, произнес Петр Рябой и пихнул в бок Игнашку.
— Да уж… — покачал тот головой, добродушно улыбнувшись.
Андрей огляделся, ловя на себе улыбки и смеющиеся взгляды. Отчего несколько застеснялся. Слишком уж все было очевидно. А он не привык выставлять свою личную жизнь на такую витрину.
Но сильно рефлексировать не стал.
Уже спустя минуту он вернулся к делам. Ведь им предстояло построить мини-крепость из «говна и палок». И чем быстрее, тем лучше. Потому что чуйка ему подсказывала — от него так просто не отстанут.
Андрей хотел «отсыпать» правильный восьмиугольник, сделав на каждом изломе небольшой выступ. И на него водрузить деревянный «скворечник», из которого можно было бы работать луком или даже сулицами, а то и камнями. Благо, что дистанция небольшая. А вокруг всего этого дела соорудить ров, отбирая из него землю на вал.
Иными словами — ничего хитрого и особенно трудоемкого. Главное — успеть. Потому что совсем не ясно, как скоро к ним заявятся «незваные гости…»



Глава 3

1553 год, 16 июня, поместье Андрея на реке Шат
— Эй! Пошел залетный! — крикнул Устинка и подстегнул хворостинкой мерина.
Вообще-то боевого мерина. Точнее приобретенного для войны. Но других «копытных» у них не имелось. Поэтому пришлось задействовать их при перетаскивании грузов.
Сегодня с утречка все снова выступили на заготовку лещины — важного материала в строительстве земляного вала. Ведь без хотя бы элементарного ростверка там обойтись не выходило. Вот мерин и таскал лещину волокушей. Телеги то не имелось. Но и так — ничего. Темпы заготовки получались просто космическими по сравнению с тасканием «на своем горбу». А учитывая, что по мере уставания «копытных» можно было менять, то и подавно. Их ведь имелось целых шесть штук.
— Волков то не боишься? — спросил Петр Рябой, утерев пот со лба. — Дети без присмотра бегают. Задерут.
— Они сытые. А когда сытые — осторожные. Да и людей они сами боятся.
— Не доверяю я им.
— Им это без разницы. — усмехнулся Андрей. — Они тут живут, приспосабливаясь к людям. А мы к ним, так как соседство полезное. Я зимой, когда они голодали, подкармливал их. Так они отвечали помощью, извещая о гостях.
— Собак бы завел лучше.
— Я подумаю, — улыбнулся парень, глянув на хмурое лицо Петра. Очень уж было заметно, что Рябой побаивается волков. Впрочем, как и другие обитатели поместья. Что дополнительно увеличивало усилия, которые они прикладывали к работе. Чтобы поскорее оказаться в безопасности от этих серых меховичков, регулярно маячивших то на опушке, то у реки, то еще где.
Самого же Андрея работа над «мини супермаркетом», то есть крошечной эрзац крепостью, увлекала. Затягивала. И всецело поглощала. Как минимум потому, что изначально она существовала только в воображении Андрея. И ему было удивительно приятно наблюдать за тем, как кусок его вымысла воплощается в реальности. Однако, несмотря на опасения парня, в ее возведении участвовали все. И взрослые, и дети, и мужчины, и женщины. Вообще все.
Пришлось, правда, немного пересмотреть масштабы. Прямо на ходу. Уменьшив высоту вала и глубину рва до одного роста Андрея соответственно. Учитывая тот факт, что ров был сухой, это давало грунтовую преграду чуть за три метра высотой[8]. Весьма, надо сказать, неприятную для неподготовленного гостя. Недостающую же до желаемой высоты парень решил добрать за счет жиденького частокола на вершине вала. Почему жиденького? А зачем там крепкий? Его ведь на полном серьезе армии осаждать не должны. Во всяком случае — в ближайшее время.
Крепость планировалась и выстраивалась исходя из ожидаемых Андреем угроз. Кто в представлении парня мог на него напасть?
Прежде всего это татары.
Его поместье располагалось чуть в стороне от Муравского шляхта, поэтому, даже в случае большого вторжения сюда могли заезжать только мелкие разъезды для поисков полона и фуражировки. И вряд ли кто-то решил бы выделить против него хоть сколь-либо значимый отряд. Какой смысл так тратить ресурсы? Ну возьмут они эту крошечную крепость. И толку? Овчинки ведь выделки не стоила. Ибо «улов» от такого взятия явно уступал бы потраченным ресурсам. Так что, как ни крути, а татары если и станут подходить, то относительно небольшими отрядами. И, как правило, ненадолго. Но будут. И в этом у парня сомнений не имелось.
Другой угрозой являлись разбойники.
Этого добра в здешних краях хватало. И делились они, как понял Андрей, на две категории. Первая — крестьяне, взявшиеся за оружие. Как правило от голода. Обычные «бомжи» с дрекольем, не представляющие никакой особенной угрозы. Оружием пользоваться не умели, вооружены отвратительно, навыков организованного боя нет, как и доспехов. В общем — «смазка для мечей». Их сила только в количестве и внезапности. И более-менее продуктивно они могли грабить только таких же крестьян, да зазевавшихся мелких купцов. Те, что покрупнее, уже охрану имели с которой эти ребята связываться не рисковали.
Другие разбойники — это собственно поместные дворяне, послужильцы и прочие уважаемые люди, оказавшиеся либо в тяжелом положении, либо на «промысле» «в гостях» у соседей. Но опять-таки, не от хорошей жизни. Тут уже можно было встретить и доспехи, и оружие поприличнее, и навыки. Одна радость — такие удальцы действовали мелкими отрядами и максимально осторожно, чтобы про их проказы не узнали.
Андрей полагал, что существует и третья категория разбойничьих банд — профессиональные. Но пока с ними не сталкивался и не слышал, чтобы они промышляли в здешних краях. Тут ведь улов жидкий из-за постоянной угрозы татарского вторжения. Поэтому профессионалы если где и резвились, то во внутренних провинциях да на богатых торговых путях. И, судя по всему, не существовали сами по себе, представляя интересы тех или иных уважаемых кланов или корпораций[9].
Кто еще?
Да все вроде. Разве что дикие звери. Но это в представлении Андрея угроза уже была минимальная. На такую толпу людей они не полезут даже без всяких укреплений.
Вот эти угрозы Андрей и планировал парировать.
То есть, никаких тебе долгих осад. Никаких сложных заходов с многодневными партизанскими действиями в округе. И никакого тяжелого вооружения. Иными словами, ставил он крепостишку свою под теже самые задачи, которые стояли в полные рост перед мелкими феодалами IX–XIII веков в Европе. С той поправкой, что укрепление нужно было получить как можно скорее, да еще с минимальными затратами ресурсов, особенно времени. То есть, он мог рассчитывать исключительно на «колхозные» решения, возведенные дендрофекальным методом.
Сниженная высота вала и уменьшенная глубина рва позволяли отсыпать один десятиметровый пролет всего за пару дней. И только потом уже производить работы по сооружению боевых площадок на изломах, установки частокола на гребне, изготовление ворот из пусть примитивного, но подъемного мостика через ров. Ширина ворот была минимальная — только чтобы всадник свободно мог проехать. Поэтому вопрос подъемный мост должен был представлять собой считай узкий мосток. Подъемный же механизм представлял собой обычный спаренный «журавль[10]». Так себе решение, но даже подросток мог легко оперировать этим подъемником. Дополнительно, в закрытом состоянии Андрей планировал применить какой-нибудь стопор на случай повреждения тяг стрелами или еще чем.
Со стороны посмотришь — и смех, и слезы. Прямо колхоз «Светлый путь» перед демонстрации его «достижений» иностранной делегации из киноленты «На Дерибасовской хорошая погода, на Брайтон-бич опять идут дожди». Однако, несмотря на всю ничтожность, убогость и смехотворность укреплений в представлении Андрея, это были укрепления. Без малого пять соток внутреннего пространства. Восемьдесят метров периметра с восемью небольшими боевыми площадками, с которых, через узкие бойницы, можно было работать вдоль вала не только луком, но и даже обычными сулицами. Благо, что пролеты небольшие — всего по десять метров. И на таком расстоянии даже копролитами можно вполне продуктивно кидаться, не то что сулицами.
Внутри же Андрей планировал к осени поставить жилое помещение на всех, конюшню для шести коней, амбар, совмещенный с ледником, сарай для сена, сортир, небольшую баню, малую кузницу с еще меньшей столярной мастерской и, по возможности, сохранить землянку под технические нужды, а также крытую площадку для всякого рода специфических дел, вроде пережигания угля или выпаривания воды, снятой с золы. В тесноте, как говориться, да не в обиде…
Андрей вышел из леса и с удовольствием посмотрел на солнышко. Жарко. Но сидеть в лесу ему было неприятно. Комары.
Да, с горем пополам он сумел вспомнить классный рецепт от них. Просто кладешь влажную тряпку на муравейник. Ждешь, когда ее слегка потерзают эти мелкие насекомые. И потом ей натираешь открытые участки тела. Пованивает, конечно. Но это ничто по сравнению с тем, как достают в лесу кровососы.
Сегодня же он забыл это сделать. И страдал. Поэтому яркое летнее солнышко и пекущая жара воспринимались парнем как избавление от этих «пернатых» жужжалок.
— Потренируемся? — спросил Петр Рябой, положив ему руку на плечо.
— Сначала укрепиться надо.
— Да брось. — махнул он рукой. — Татары скорее к осени ближе заявятся. А о разбойном люде я не слышал, чтобы тут озоровали.
— Чуйка.
— Чуйка — дело такое. Иной раз и на воду дуешь, а когда и голой сракой на угли. И каждый раз чуйка ведет.
— Меня она пока не подводила.
— Думаешь нападут?
— Уверен.
— Тогда почему тут сидишь? Глупо же. Зачем подставляться под удар.
— А что предлагаешь делать?
— В той же Туле пересидеть.
— Еще опаснее. Тут враг себя явит сам. А там — улыбаться тебе в лицо станет да каверзы какие исподтишка творить.
— Ты полагаешь, что свои?
— Я сломал планы многим уважаемым людям. Ты думаешь, они мне это простят? Вот серьезно. Ты бы простил на их месте?
Петр промолчал, хмуро глядя прямо перед собой.
— Я не знаю откуда ждать удара и от кого. Любой из них может. Но подставляться сам не станет. С татарами — бог весть. Эти сами придут, без приглашения. Может быть. А вот с разбойниками… если честно я не уверен, что зимние разбойники были случайностью.
— Думаешь, навел кто-то?
— Да. И, мню, эти же люди продолжал. Кому-то очень не понравилось, что я пытаюсь быть самостоятельным. Если бы пошел к кому из уважаемых людей под руку, то и не трогали. А так… — развел парень руками.
Петр снова промолчал, задумчиво жуя травинку.
— Есть подозрения? — поинтересовался Андрей.
— Воевода отъехал к новому месту службы. В Путивль. Славное место. Прекрасный способ отличиться. Ему ныне не до тебя. Своих забот хватает.
— Воевода и так бы наводить не стал. Он тут чужой человек. Приехал. Посидел немного. Да и двинулся дальше. Не рискнул бы связываться с татями.
— Рад что ты это понимаешь, — очень серьезно произнес Петр.
— Остаются только уважаемые люди. Петр Глаз умер. Я почему-то на него думал поначалу.
— Поначалу?
— Марфа сказала, что он от воеводы пришел как-то сам не свой. Нервный. Возбужденный. Видно он ему что-то посулил. Начал должников своих призывать, да беседовать тишком. И случилось это примерно за седмицу до моего прибытия в Тулу. Не знаю, что там воевода Петру наговорил, но он его явно под монастырь подводил.
— Или под плаху. За татьбу могли и голову снять, невзирая на заслуги. Воеводе он явно был поперек горла.
— Или кто-то ему денег дал.
— Не обязательно денег. — усмехнулся Петр Рябой.
— Он специально не стал спрашивать долг пока мне не было пятнадцати лет?
— Конечно. В четырнадцать лет какой с тебя спрос?
— С воеводой он поделился?
— Деньгами, что выдали ему в зачет твоего долга? — улыбнувшись, спросил Петр. — Я того не ведаю, но мню — да. Очень похоже на то, что этим он тезку моего и поманил. По правде сказать, твой долг может и реальный, но принял ты наследие отца слишком рано. А значит с родичей твоих из Коломны его взыскивать бы пришлось. Сам понимаешь, с твоего деда просто так что-то вытрясти мало надежды, кроме тумака да брани. Тем более, что видаков у Петра не было. А слово против слова у них равны. Так что… — развел он руками.
— То есть, Петру не было смысла вообще со мной связываться?
— Не знаю. — покачал головой Рябой. — Скорее всего. Если верить твоим словам, то он вообще решился с тобой связываться после разговора с воеводой. Незадолго до твоего прибытия. А так — он сидел тихо и занимался своими делами.
— Тогда кто остается?
Петр Рябой пожал плечами.
— А ты уверен, что это не случайность?
— Ну… смотри — соседей рядом со мной нет. Моста через реку тут нет. Брода — нет. Дороги вдоль реки — тоже нет. По сути все поместье — это карман лесном массиве.
— В чем?
— В густом большом лесу, идущем без особых разрывов. А поместье — это маленькая полянка, выходящая к реке. А вот в семи верстах ниже по течению есть дорога и брод. Зачем им идти сюда? Только с левого берега, — махнул рукой Андрей, — поместье и разглядишь. Или сверху, если ты птица. Ефрем сказал, что эти разбойники пришлю сюда из-под Рязани. А значит знать о поместье не могли. Вот и скажи, как такое могло произойти, чтобы эти ухари случайно на меня вышли?
— Могло, но… да…
— Причем не просто вышли, а еще и тащили с собой купца для получения с него выкупа в Туле. Совпадение? Не думаю. Очень похоже на то, что они хотели и меня прихватить. Заодно.
Петр помолчал.
— Не понимаю…
— И я не понимаю…
Так обсуждая этот вопрос и гипотетические проблемы Андрей с Петром, чуть оторвавшись вперед, и дошли до строящейся крепости. А там…
— Твою мать! — рявкнул Андрей, подходя ближе к разъярённо шипящим друг на друга Евдокию и Марфу. — Что здесь происходит?!
— Она снова все испортила!
— Да не умею я это делать! А ты показала бы! Нормально!
— А что не так она показала? — спросил Андрей.
— Да у себя под носом что-то пошурудила руками и все. Готово! Дескать, повторяй. Что повторять то?!
— Ты словно младенец неразумный! Я же все тебе показала! А ты…
— Хватит! — рявкнул Андрей и взялся за виски.
Марфа была совершенно не готова к жизни в этой эпохе. И за год проживания не смогла компенсировать упущенные четырнадцать лет жизни. Годы, которые ее учили. Годы, которые она училась, наблюдая за окружающими и впитывая все как губка.
В общем и в целом, этот цирк пора было заканчивать. Потому что ничего хорошего не выходило и выйти не могло. «Хозяюшка» из Марфы получалась ничуть не лучше, чем из него самого балерина. И вряд ли в ближайшие годы это получится как-то изменить.
Бездельничать ей бабы не дадут. Да и не принято это. Так что требовалось срочно приставить её к какой-нибудь работе полезной. Чтобы и делом занималась, и не портило все бесконечно. Ведь Евдокия в целом права. У них не так много ресурсов, чтобы заниматься бессмысленным расточительством.
Женщины же, заметив раздраженное состояние Андрея, замолчали. Однако боевого запала не утратили. И, уперев руки в боки, ждали его слова, готовые, если что, снова сцепиться языками.
— Марфа, — немного помедлив произнес парень. — Ты писать умеешь?
— Да откуда?! — вскинулась Евдокия.
— Умею, — ответила Марфа, с вызовом взглянув на мать.
— Чего?! — ошалела та.
— Возьми прутик и напиши «я умею писать», — произнес Андрей.
Марфа подчинилась и к дикому удивлению своей мамы смогла выполнить распоряжение мужа, аккуратно выведя уставом эту фразу.
— А теперь напиши «я люблю свою маму». Только скорописью.
Марфа раздраженно фыркнула, но, затерев ножкой первую фразу, вновь подчинилась мужу. Причем написала все также аккуратно, спокойно и уверенно, как и в первом случае.
— Сколько будет семь плюс два десятка и три?
— Тридцать, — почти мгновенно ответила девушка.
— А если разделить десяток на четверых?
— По два с половиной.
— Хорошо, — произнес Андрей в гробовой тишине.
Никто не мог поверить в то, что творилось перед их глазами. Евдокия уже постаралась. И все обитатели считали Марфу просто «ленивой жопой» строптивого разлива. И ждали, когда ее муж психанет и начнет ей мозги вправлять самым что ни на есть суровым образом. А тут такое… Ведь если она могли писать, то и читать разумела. Да и устный счет у нее имелся вполне приличный. Откуда?!
Пользуясь моментом всеобщего потрясения, парень сказал, что раз руками эта мадам работать не может, то станет трудится головой. И поставил ее выполнять работу приказчика. То есть, помощника Андрея по управлению поместья.
А с чего начинается любое управление? Правильно. С учета. Потому что невозможно хоть сколь-либо адекватно управлять тем, чего тебе не ведомо. Поэтому Андрей поручил Марфе, как немного утрясется с крепостью, садиться с эти дела. Заготовить бересты[11] и провести инвентаризацию имущества. А потом начинать вести ежедневный учет прихода и ухода. Плюс фиксацию событий. Кратко и емко. Чтобы при случае можно было оценить потенциальные расходы и риски. Ведь, судя по всему, поместью Андрея в ближайшие годы придется жить без сельскохозяйственной компоненты. То есть, большую часть провианта закупать. Да и вообще…
Не самая полезная с точки зрения окружающих работенка. Но все одно — уважаемая. Ведь читать-писать умеет и считать. Ученая! Даже Евдокия как-то притихла. Разве что подошла и тихо спросила:
— И где же ты научилась? Почему раньше молчала?
Но Марфа ей ничего не ответила. Лишь глазами сверкнула раздраженно. Не было у нее никакой легенды. Не придумала еще. У Андрея тоже. Старая же история про колдовство, через которое она лишилась старых знаний, была изрядным натягиванием совы на глобус. Хотя бы потому, что зловредное колдовство обычно ничего позитивного не несет. А значит, что? Правильно. Это что-то иное…
— Довольна? — тихо спросил Андрей, когда они с Марфой уединились.
— Это безумие… — покачала она головой.
— Это выход. Мне все равно нужен приказчик. Вот — будешь приносить пользу. Тут, как ты уже заметила, даже дети работают. Не говоря уже об изнеженных девицах XXI века.
— Изнеженных?! — начала было заводиться на «старые дрожжи» супруга.
— Успокойся! — рыкнул на нее Андрей. — В представлении местных ты словно царица или княжна какая. Делать ничего не умеешь, а гонору — ведерко. Не по Сеньке шапка. Рано или поздно обломают. Так что это решение — не худший вариант.
— А как я маме объясню, что питать-писать умею?
— У вас приказчик был?
— Ты шутишь? Нет, конечно. Откуда?
— Скажи, что подглядывала и училась. Где придется. Что с детства тяга была. Но ей сказать боялась.
— Ну… сомнительно звучит.
— Хм. Мы с тобой ранее тут были знакомы?
— Разумеется. Твой отец считался должником моего. И частенько у него останавливался, когда в город приезжал. Ты всегда с ним был.
— Тогда вали на меня. Тебя учил я. Тайно. Меня батя. Тоже тайно. А батя где учился — Бог весть. Кто хочет спросить, пускай догоняет его на том свете. И да, как соберусь в город, напомни мне купить воска.
— Свечек наделать? Так лампа же вроде нормальная.
— Табличек восковых. Бересты не так уж и много, чтобы на ней непрерывно делать текущие записи и марать под черновики. А восковые таблички — дело годное и толковое.
— И все равно — это безумие…



Глава 4

1553 год, 21 июня, поместье Андрея на реке Шат
Андрей вбил последний нагель и с нескрываемым удовольствием выдохнул. Еще один пролет крепостной стены был завершен. И теперь был перекрыт не только валом со рвом, но и небольшим частоколом по гребню вала.
Достаточно простым, но не самым примитивным частоколом. Андрей верхнюю кромку бревнышек выравнивал с помощью пилы. А потом поверх укладывал колотую половинку бревна, покатой стороной наверх. И, с помощью нагелей крепил ее. Зачем? Чтобы частокол был лучше промеж себя соединен. И, что очень важно, супостаты не могли набросить петлю и выдернуть одно или несколько бревен. Или просто как-то зацепиться, ибо верхняя кромка была гладкой. По прочности же этот частокол высотой в добрые полтора метра получался вполне достаточный. Во всяком случае Андрей мог ходил по верхнему бревну и свешивался с него без всяких последствий.
Парень потянулся и с довольным видом осмотрелся.
Тиш да гладь, да Божья благодать.
Только лес вокруг да уже начавшая приходить в дикость поле отцовское. Точнее три поля, каждое по сто четей. В те годы практиковали трехполье. И по какой-то неведомой причине считали не полный объем земли в пользовании, а только треть. Поэтому все поместье по факту имело триста четей, или сто пятьдесят гектаров земли, «нарезанных» единым куском прямоугольной формы в этом лесном массиве.
Красивое поле, поросшее густой травой.
— Надо бы на будущий год что-то со всем этим делать. — задумчиво произнес Андрей, рассматривая простор.
— Тут пятерка крестьян нужна. Никак не меньше. — ответил Петр Рябой, что помогал Игнату на ближайшем «скворечнике».
Его, как и частокол, делали из дерева, скрепляя все части нагелями. А вместо досок применяли колотые половинки не очень больших бревен — плахи и просто толстые жерди. Получалось ни разу не изящно и не красиво, но в плане сочетания цена/скорость очень прилично. Потом, конечно, можно будет сделать нормально. Так, чтобы самому не краснеть при виде всего этого «колхоза». Но пока и так сойдет. Хотя бы потому, что за неказистым внешним видом скрывались вполне подходящие прикладные качества.
— Ежели по уму, то тут мужичков семь нужно. — возразил Игнат.
— По уму? — переспросил с некоторым вызовом Петр, явно недовольный возражением плотника.
— А то как же? Ежели меньше, то можно не успеть ни землицу вспахать перед посевной, ни ниву пожать по осени.
Андрей осмотрел поле и пожал плечами.
— А чего народу вы так много называете? На жатве, понятно. Но на жатву можно и баб привлечь. Однако пахать… пятеро… семеро… Куда столько?
— А ты поди, попробуй столько земли руками обработай. — усмехнулся Петр.
— Зачем руками то? А соха? А плуг?
— Ну для сохи лошадка нужна. — заметил Игнат. — А боевых меринов впрягать невместно. Да и не всегда они есть. Смотр полка когда проходит? Вот! А выезжать нужно загодя. Посему на посевную самую и попадает. А плуг что сие?
— Плуг? — переспросил Андрей, с раздражением подумав о том, что снова вляпался.
Парень знал, что первые упоминания о плуге на Руси известны в Повести временных лет. А также то, что плуг плугу рознь. Строго говоря архаичный плуг шире известен как соха, то есть, дышло и закрепленный на нем лемех. Так вот — архаичный плуг на Руси и бытовал. Его то и упоминали в Повести временных лет. Впрочем, в дальнейшем название употребляли более привычное название «соха». Классический же плуг с отвалом, изобретенный еще римлянами, заехал на Русь лишь в XVII веке, войдя в практический оборот лишь в XVIII–XIX.
Но это только одна сторона вопроса.
Вторая — это крайне ограниченное бытование не то, что плуга, но и даже сохи.
Сначала все упиралось в нехватку земли из-за того, что люди заселяли только террасы по поймам рек. Там едва-едва пашни выходило для того, чтобы вырастить себе что-то покушать. Про содержание тяглового скота и речи не шло. Это было очень дорогое удовольствие. Из-за чего соху тягать было не чем.
Потом, после того, как во второй половине XIII века начался процесс «взлета на холмы», то есть, заселение водоразделов, образовалась другая проблема. Серьезно возросшее тягло. Ведь кроме содержания князей да бояр с компанией крестьянину пришлось теперь еще на своих плечах вывозить и выплату налогов хану. Именно налогов, так как Русь стала провинцией Золотой орды и платила по сути удвоенный налог — один местному руководству, второй — центральной власти. Из-за чего прибавочного продукта стало в удельном плане еще меньше, чем раньше. Да, крестьяне размножились и заселили в несколько раз большие территории. Да, объем поступлений в казну существенно увеличился. В каких-то случаях в несколько раз. Но крестьяне лучше жить не стали. Скорее, напротив. И тягловой живности в их хозяйстве так и не завелось. А лошади, как и прежде, оставались преимущественно военными животными.
Так вот, в 1553 году ситуация с этим делом лучше не стала. У крестьян как не было лошадок, так и не появилось. Да и волов не наблюдалось особенно. Из-за чего соха употреблялась прямо скажем весьма не активно. С плугом же была беда самого натурального толка. Он существовал где-то за горизонтом…
Андрей перевел взгляд с Игната на Петра. Потом на Устинку, который также внимательно слушал. И везде встречал в лицах удивление и интерес.
— Вы что, про плуг не слышали?
— Нет, — серьезно ответил Устинка.
— Ну темнота! — максимально насмешливо произнес Андрей. — Это же первое средство в распашке! Конем или волом, понятно. Соха ни в какие подметки плугу не годиться. Мне сказывли, что его выдумали в незапамятные времена еще до рождения Христа.
— Да ну, — фыркнул Игнат.
— Вот те крест! — произнес Андрей и перекрестился. — За что купил, за то и продают. Брешут али нет — мне то не ведомо.
Устинка и Игнат пожали плечами. Петр Рябой хмыкнул и вернулся к работе.
Когда же Андрей выдохнул, подумав, что вопрос закрыт, Петр скосился на него и спросил:
— А кто болтал?
— Что?
— Кто про плуг болтал?
— Думаешь я помню? Купец какой-то.
— Про Литву, наверное, сказывал?
— Про Польшу.
— Ясно, — кивнул Петр. — Будь осторожен в таких словах. Понятно, что без злого умысла. Но у Государя нашего терпение, как сказывают, не великое. И слова твои легко можно повернуть против тебя. Что, дескать, ты сманивал людей на отъезд в Польшу. Говоря о том, как там все славно.
— Так я такого не говорил!
— А как ты это докажешь? Люди слышат, что хотят. А призывы отъехать на служу к крулю Польши есть измена.
— Так…
— Ежели спросят про плуг — сказывай, что не помнишь. Купец какой-то на торжище заезжий. А откуда тот прознал — не ведаешь. Где пользуют — тоже. Просто слышал, что дело доброе. Сам же говоришь — «доброжелателей» у тебя много.
— Да зачем им с такими пасквилями связываться? Им ведь надо меня к ногтю прижать.
— Это пока. А если увидят, что птичка не идет в клетку, то могут на всякое пойти.
— Понял тебя. Спасибо. — Хмуро ответил Андрей.
Петр был прав. В здешней среде нужно очень плотно думать о том, что ты говоришь и кому. Следя не только за языком, но и за жестами да поступками. Огромное количество условностей формировали сложнейший узор общественной паутины, по которой стоило немалого труда пробираться, чтобы не спровоцировать смертельно опасных пауков. Тем более сейчас, он ведь чай не крестьянин. С него и спрос совсем другой.
Немного помолчав и подумав, Андрей отправился к Илье. Требовалось срочно сменить тему. Просто, чтобы не загоняться и отвлечься.
Тот отдыхал возле кузницы. После завершения ударных работ, требующих максимальной концентрации человеко-часов, кузнеца оставили в покое. Точнее позволили заняться обустройством своего рабочего места.
— Смотрю, ты уже уголек жечь начал? — кивнул Андрей на горн, раздуваемый Ильей.
— Так и есть. Хочу проверить меха твои.
— Ты ведь помнишь? Клятву дал.
— Такое забудешь, — усмехнулся кузнец. — Бессмертием своей души поклялся, что все, узнанное от тебя, никому без твоего разрешения сказывать не станут, показывать или иным способом сообщать. — повторил он свои слова в упрощенной форме и истово перекрестивший, поцеловал крест, и, чуть прищурившись, очень тихо добавил. — ведун.
— Ты такого слова не сказывай. — нахмурился Андрей, оглядевшись и проверяя, что никто не слышал. — Вот услышит кто. Проболтается священнику на исповеди. И все… поминай как звали. Не только меня. Но и тебя. Никого не пощадят.
— Чай не дурень, понимаю, — очень серьезно ответил кузнец.
— Ладно. Что с мехами? Удалось разобраться?
— Дуют — лучше не придумаешь. А главное — постоянно. Куда не тяни — все одно — дуют. Славно!
— Готов уже дела делать по ремеслу своему?
— А то!
— Тогда смотри, — показал ему Андрей сулицу. — Видишь какой наконечник. Нужно таких же. Только в черешке плоском пару дырок наделай. Чтобы можно было нагелями крепить на древке.
— А чего таких? Почему не с втулкой? Они же лучше.
— Железа больше уходит, да и дольше делать. Кроме того, с черешками можно сделать древко тоньше. А значит и втыкаться станет лучше.
— Хочешь сделать как джиды у Мити Косого, только побольше?
— Именно так. — вяло улыбнувшись, ответил Андрей. Сулицы в эти времена не употребляли и не знали, а вот джиды — вполне. Хоть и бытовали они ограниченно.
— И сколько их делать?
— Четыре-пять десятков. Нужно посмотреть, как пойдет. В день уложишься?
— Не знаю. — вполне честно ответил кузнец. — Нужно пробовать. Я ведь оружия ранее не делал.
— Тогда пробуй. Вечером посмотрим — сколько их получилось сделать. Сразу и решим все… — сказал он. Пожелал Илье удачи да отправился дальше. Ему требовалось также проведать Марфу, которая осваивала весьма непростое дело учета. Для ее в целом гуманитарной головы — адский ад.
Подошел.
Взял несколько листов бересты. Пробежался по ним глазами.
— Ты нас под монастырь подвести хочешь? — тихо прошипел он.
— А что не так?
— Ты зачем так числа пишешь?
— Ох… — только и выдавила она, осознав свой косяк. Она ведь вместо местного обычая записи применяла вполне современные для XXI века приемы фиксации данных с помощью арабских цифр и специальных значков.
— Перепиши нормально.
— А с этими листами что делать?
— Соскреби. Если не удастся, то сожги после переписывания.
— Поняла, — понуро повесив голову произнесла она.
Парен же, покачав головой и поцеловав ее напоследок, направился к Евдокии, которая сидя у котелка внимательно за ними наблюдала.
— Как у тебя дела, мам? — максимально добродушно спросил он.
— Помощи дочери не хватает, — с легкой издевкой ответила она. — Вон — баклуши бьет. Бездельница.
— Она занимается делом.
— Да какое это дело? Кому какая польза от ее возни с этими закорючками?
— Ты сама в этом виновата.
— Я?!
— Недосмотрела за дочерью. Вот кто и сглазил или еще какую пакость навел. Да и потом. Неужели тебе было непонятно, что она не притворяется? Что действительно не понимает и не умеет? Отчего не учила добре?
— Не верила, — серьезно произнесла Евдокия. — Да и какая это волшба, если от нее грамоте обучаются?
— Чего не ведаю, того не ведаю.
— Да? А мне тут сказывали — с волколаком ты совладал зимой.
— Устинка с Егоркой языком мелят, что метлой метут?
— Потрепаться они здоровы, — согласилась Евдокия, усмехнувшись. — Сказали, еще что ты тому волколаку предложил мир и братание. Да он не согласился.
— Брешут. И про волколака, и про братание.
— Мы с тобой одной крови, ты и я. — произнесла Евдокия. — Не твои ли слова?
— Слушай. Не нужно повторять всякие глупости за этими бестолочами. Они от страха тряслись в землянке, так что мне не ведомо, что им почудилось. А про волколака я уже тогда им сказал — сие глупость.
— Не поэтому ли ты крепостишку ставишь? Не нового ли их прихода боишься?
— Есть существа по-страшнее волколаков.
— Кто же?
— Татары. Разбойники. Да даже свои собственные поместные дворяне, что с ума попятили от жадности.
Евдокия зло зыркнула, но промолчала.
— Не расскажешь, что ему воевода посулил?
— Нет.
— Петр мертв. Воевода уехал. Какой смысл молчать? Я хочу знать, к чему готовится. Ты ведь понимаешь, Петра твоего подставили под удар. Кто-то воеводу настроил против него. Он ведь в сотники метил. Не так ли? Понимаешь, что произошло?
Евдокия отвернулась. Молча.
Андрей с минуту подождал. Пока не догадался присесть рядом и не обнять ее. И теща зарыдала. Тихо. Просто чуть подрагивая. Но в три ручья.
— Его сгубили. Свои же. — вкрадчиво произнес Андрей.
И Евдокия не выдержала, начав подвывать, схватилась обоими руками за лицо.
— Что они ему сказали?
— Если бы я знала, — давясь слезами ответила она. — Он ничего мне говорил.
— Совсем ничего?
— Да. Он был словно одержим. Глаза горели. А сам словно не свой.
— Ясно, — примирительно добавил Андрей. — Я по осени в Тулу собираюсь. Если хочешь — поедем вместе. Зазимуешь у брата.
— И дочь оставить?
— Так вы с ней как кошка с собакой. Зачем тебе такая боль?
— Какой бы ни была, а все — моя дочь.
— Тогда тебе с ней помириться нужно.
— Нужно… — кивнула она. — А ты про волколака верно говоришь? Или меня успокаиваешь?
— Дались они тебе!
— Чую беду я. Мне надысь мать снилась. Манила. Сказывала, что соскучилась.
— Вздор это. — уверенно произнес Андрей. — Священники говорят, что верить снам не стоит. Ежели на утро благодати нет, то это не от Бога. Это Лукавый развлекается и душу бередит.
— Может и так. А все одно — чую беду. Не хочу ее одну оставлять.
Андрей кивнул.
Он не понимал — играла Евдокия или нет. А если играла, то в чем и зачем? Но ее эмоциональное напряжение чувствовалось. Но главное, он осознал, что снова чушь сморозил.
Ситуация достаточно сложная была.
Выйдя замуж за Петра Глаза Евдокия перешла в его семью и род. Ее старые родичи остались родичами, но род она сменила.
Муж умер. И его вдова «прицепом» отъехала в род Андрея, который взял в жены ее дочь. Строго говоря это было не обязательно. Просто ее братик, ставший старшим в роду, без всякого стеснения посадил сестренку на шею этому выскочке в качестве мелкой мести. Да и ему подспорье — все лучше, чем содержать еще одного человека. Считай балласт. Хотя Евдокия могла остаться и в его роду. Ничего такого в этом не было.
Так вот.
Отказ Евдокии зимовать у брата можно было растолковать по-разному. Можно, как позор для женщины, которую по факту выгоняют. При определенном желании это и как вызов через оскорбление расценят. А можно и как позор Андрея, набравший людей и не потянувший их по финансам. Как ни крути — ничего хорошего.
Понятно, если бы у Прохорова сына все было «тепло и сухо», а Евдокия приехала бы к брату с богатыми подарками, да не в первую же зиму, а через парочку, то да. Никаких бы вопросов. Сейчас же такая поездка выглядела очень подозрительно и неприятно…
— Ты твердо решила оставаться?
— Да.
— Тогда попробуй ее наставить на путь истинный. Видишь же — безрукая стала после того чародейства злодейского. Только осторожно, прошу тебя, осторожно. Ты думаешь ей приятно в пятнадцать лет чувствовать себя бестолковой коровой? Просто показывай. Как ребенку малому. Терпеливо. И не кричи на нее.
— Она и сама не хочет.
— Хочет. Поверь, хочет. Она безумно стыдится того, что простых вещей не умеет. Но это чародейство ей как корова языком слизнула все, чему ты ее ранее учила. Вообще все. Считай, что перед тобой не взрослая женщина, а девочка неразумная. Только с гонором и обидой. Ты ведь ее год била. Такое не прощается просто так.
— Ох-ох-ох… — покачала головой Евдокий. — Верно за грехи мои наказание.
— И помни — будь осторожна. Она была уже на грани, чтобы вас все убить. Ты едва своим упрямством не сгубила многих родичей.
— В кого же она такая упрямая?
— А то ты не упрямая? — улыбнулся Андрей.
— Ты не равняй! — фыркнула Евдокия и вяло улыбнулась.
Андрей встал. Оправил одежду. И, сделав несколько шагов от нее, остановился.
— Ты про мужа подумай. Может что вспомнишь. Слышала что мимолетно или заприметила. Это очень важно. От этого зависит наша жизнь. Всех нас. И твоя, и моя, и твоей дочери.
— Ты думаешь?
— Я уверен…



Глава 5

1553 год, 28 июня, поместье Андрея на реке Шат
Андрей подошел к самой воде и умылся, зачерпнув ладонями немного этой жидкой прохлады.
Речка была небольшой. Метров десять шириной или около того. Причем к середине лета хорошо проявлялась ее склонность к зарастанию. И какая-то трава, похожая на осоку, целыми подводными зарослями колебалась в течение воды. Видимо какие-то плоские водоросли. Точнее парень сказать не мог.
Изредка то тут, то там била или щука, или голавль. Мирно квакали лягушки. Жужжали стрекозы. Журчала вода, заводясь о корягу, торчащую из воды.
— Ты как? — спросил он Марфу, с которой они наконец смогли нормально, по-человечески уединится и передохнуть от всей этой свистопляски. Впервые с того самого момента, как узнали друг в друге «попаданцев».
— В каком смысле?
— Мы тут уже год. Как тебе это приключение?
— Знаешь, не в восторге. — скривившись ответила девушка… хм… молодая женщина. — Если уж попадать, то в каких-нибудь эльфиек. Магия. Вечная молодость. Жизнь столетиями или тысячелетиями. А это что? Грязь, боль и страдание. Причем сразу.
— Ты про побои?
— Не только. Понимаешь, здесь радости нет.
— Как нет? Вон Устинка с Егоркой ходят довольные как слоны.
— Ну… тут радости все очень примитивные. Поесть от пуза, да поваляться, выпить, девку помять. Да и все. Большинство местных мужчин, как я поняла, живет этим. Как, впрочем, и там… у нас дома.
— А охота? А казни?
— Нашел развлечения, — раздраженно фыркнула Марфа.
— Ну, телевизора нет, радио с интернетом тоже, так что у них не так много зрелищ. Скучно. Вот и развлекаются как могут.
— Это да, — согласилась она. — Я бы многое отдала за смартфон с ютубчиком. Хотя бы на часик раз в неделю. Тоска такая, что жуть. Ни музыки, ни фильмов, ни клипов. Словно от меня кусок какой-то отрезали или голодом морят. Не могу. Ломка прям.
— До сих пор?
— До сих пор. Я ведь дома дня не могла прожить, чтобы хотя бы часик музыку не послушать или на ролики не позалипать. А тут что? Серость. Унылость. Скука. Природа. Кругом одна природа. Прямо мечта для гринписовцев и прочих садоводом. А меня от нее уже тошнит. Где трассы? Где автомобили? Долбанные несколько километров можно полдня идти, пробираясь по буеракам. Проклятье! Куда не плюнь — везде одно медвежье говно. Я с ужасом представляю, что будет, если у меня, например, заболят зубы. Но это ладно. Это время от времени меня накрывает. А без музыки и роликов тяжко каждый день. Иной раз глянешь под ноги и мерещиться, будто это мой смартфон. Приглядишься — нет. Показалось…
— Я бы тоже не отказался от смартфона, подключенного к сети. — кивнул Андрей. — Той сети.
— Полезные сведения нужны?
— И это тоже. Но больше пообщаться со старыми знакомыми. Тут кроме тебя — все чужие. Ну… как чужие? Они ведь не знают, кто я и откуда. И им не откроешься. Да и о чем с ними разговаривать? У большинства уровень развития как у улитки или бурундука. Только обсуждение дел. И то — осторожное. Говоришь, а сам думаешь, как бы чего не сболтнуть. А там…
— Да уж… Наши близкие, наверное, уже и не вспоминают о нас. Похоронили. Оплакали. И на праздники могилки подправляют.
— Кто знает… — пожал плечами Андрей. — Я так до конца теорию Клима Дмитриевича и не понял. Во всяком случае тот вывод, к которому я пришел, выглядит слишком кошмарным.
— А что за вывод?
— Нет больше будущего. Просто нет. Растворилось в потоке хаоса. И мы с тобой только два его осколка, которые чудом выжили.
— А… — хотела сказать что-то Марфа, но прям залипла на несколько секунд. — Ты хочешь сказать, что этот старый козел уничтожил наш мир? Что он убил миллиарды людей?
— Да.
— Там же мама… сестра… отец… Боже!
— Он тебя к этому проекту не привлекал?
— Я только от тебя о проекте узнала. Судя по тому, что я тут, очевидно, привлекал. Слушай. А что с теми, кто жил тут раньше?
— С кем именно?
— Ну, вместо нас.
— Со слов профессора их личности были в основном затерты. Какие-то остатки слились с нами. Тебе, кстати, как в новом теле? Не жмет нигде?
— Шутник. — смешливо фыркнула Марфа.
— Я серьезно. Меня первые недели прямо заносило. Не понимал кто я, где я, что я. С габаритами тела не мог совладать. Все непривычно…
— Тоже самое, — кивнула Марфа. — Только привыкала быстро, так как меня пороть почти сразу начали. Так что шкурку эту лягушачью я стала ощущать очень быстро и крайне отчетливо. Особенно на попе и спине.
— Боль… Меняет сознанье. Страх… Взрывает дыханье. Жизнь… Теряет, сгорает… Кровь в венах играет…
— Пламенев?
— Именно.
— Да… — тихо произнесла Марфа. — Что-то очень похожее. Боль обостряет ясность бытия. Но я бы согласилась месяц-другой с разбитой в кровь задницей хоть ради смартфона с пусть даже ограниченным количеством композиций.
— А я бы с удовольствием на концерт сходил. Наверное, любой группы. Просто чтобы музыка громче. А все вокруг яркое. Тут то куда не глянь — тусклое все. Блеклое. Ярких цветов почитай, что и нет. Ты думаешь, чего они с той краской забегали? Она — яркая, сочная. Думаю, им и самим не сладко в этой серости жить.
— Только они к ней привыкшие. А мы с тобой видели и другую жизнь… другой мир. И нам сложнее во много раз. Мы знаем, чего мы потеряли.
— Мы потеряли… — тихо произнес Андрей и задумался.
— Ну да ладно, не грусти, — по-своему расценила состояние парня, его супруга. — Ты, кстати, не можешь мне объяснить, чего мы в этой глуши забыли?
— А куда нам идти? Есть предложения?
— Туда, где спокойно и сытно.
— В эти времена таких мест нет.
— Тебя ведь тут пытались ограбить. Все. И церковь, и мой отец, и воевода. Да и вон как унизили на верстании. Почему ты все еще тут? Разве нет мест куда интереснее?
— Милая, а что ты о них знаешь, об этих местах?
— Ну… — задумалась она.
— В этом мире одиночки не выживают. Увы. Теоретически в той же Литве или Польше у меня больше шансов. Особой религиозной ревностью я не отличаюсь, поэтому без каких-либо проблем смогу сменить православие на католичество или даже лютеранство. Но… Отправившись на запад я… мы, там окажемся одни. Одиночками.
— У тебя есть деньги.
— Не так много.
— Ты ведь можешь еще краску сделать. И добыть много денег. Я ведь правильно все поняла, и ты ее сам сделал?
— Правильно. Но ты упустила из виду тот факт, что у Остапа Бендера тоже было много денег. Помнишь, чем все закончилось?
— Ты думаешь? Ну… времена другие.
— Повторяю, если ты еще не поняла, то в этом мире не выживают одиночки. Ты можешь быть умным, красивым, богатым, но если за тобой не стоят родичи или союзники, то это все очень быстро закончится. И чем сильнее за тобой стоит «массовка», тем спокойнее тебе живется. До определенных пределов, потому что тебе нужно как-то обеспечивать ее лояльность.
— Так там же не Русь, там Запад.
— Ты полагаешь, что-то там иначе? За каждым ремесленником там стоит цех. Крупная и хорошо вооруженная средневековая корпорация. И ни один феодал в здравом разуме обижать его просто так не станет. Мастера же настоящие так еще и под покровительством очень влиятельных персон. Вплоть до герцогов или даже королей. Если их ограбить или украсть, то внезапно окажется прилично людей с оружием, готовых за это злоумышленника покарать. Если же ты одиночка, то тебя в самом лайтовом варианте ограбят до нитки. В самом прямом смысле слова, раздев до нага. И выбросят в канаву. Не нужно тешить себя глупыми иллюзиями. Люди там такие, как и у нас. Просто так сложилось, что они сумели себя презентовать получше, вылив подспудно на нас кучу дерьма. Не больше и не меньше.
— Ну…
— Ну поедем мы в Литву? И что дальше? Если у меня не будет богатых доспехов да одежды, то любой шляхтич может попытаться меня ограбить, объявив разбойником. И будет в целом в своем праве, так как кто я такой в Литве? Поместный дворянин? Это еще доказать нужно. Местные-то меня не знают. И все родичи мои — тут живут. Ну, в Туле да Коломне.
Марфа промолчала, поиграв желваками.
— И чем дальше от здешних мест, тем меньше у меня прав. Тем более, что встречают-то по одежке. А мы с тобой выглядим довольно бедно и скудно. Нищета. Многие удачливые разбойники лучше живут. И это, не говоря о том, что встает в полный рост проблема языка. Здешний язык мы знаем. А среднепольским[12] ты владеешь? А современными германскими наречиями? А среднефранцузским[13]?
— Английский и немецкий знаю.
— Наших дней?
— Да.
— Забудь. Сейчас все по-другому. Тебя скорее всего если и поймут, то с огромным трудом.
— А если к татарам податься или османам? Если тебе религия не важна, то не все ли равно?
— А тебе?
— У меня дедушка преподавал на кафедре научного атеизма. Сам понимаешь… — развела она руками.
— Языка их мы не знаем. Да и если попадемся нашим после этого, то смерть лучшее, что нас будет ждать. Измена царю — страшна. Измена вере же — худшее, что мы можем сделать.
— А чего им попадаться? Через крымских татар переберемся в Османскую Империю, а оттуда куда-нибудь в Египет. Ну и поселимся где-нибудь недалеко от Долины царей. Я немного интересовалась вопросом и карту захоронений помню. И где гробница Тутанхамона — тоже.
— Там мы будем еще большими изгоями, чем в Польше. Чужими одиночками. За нами никто не стоит. Если бы я один поехал бы, то мог взять местную женщину в жены и примкнуть к какому-нибудь клану. А так… Мне никогда не нравился Карл Маркс. Достаточно сложно доверять размышлениям об устройстве экономики и хозяйства человека, который себе не мог заработать на хлеб и жил на подачки. Обычный идеалист и фантазер. Но есть у него одно высказывание, с которым я согласен. Нет такого преступления, на которое бы не пошел капитал ради трехсот процентов прибыли. Только я бы заменил слово «капитал» на «человека». Ну и, может быть, поставил вилку процентов. Это ведь на словах все люди молодцы. Пока перед ними не появляется особой возможности. Выделываются. Рассказывают, какие они хорошие и правильные. А помаши перед носом осликом, груженым золотом и все… Вот ты говоришь гробница Тутанхамона. Там же десятки килограммов золота. Местные нас прирежут быстрее, чем мы пикнуть успеем. И это — не самый плохой вариант. А то ведь пытать станут, выведывая где мы еще припрятали золото.
— Не веришь ты в людей, — мрачно произнесла Марфа.
— Не верю.
— А Сибирь?
— А что Сибирь? Ты думаешь, что там люди не живут и они там другие? Там масса своих государств со своей аристократией.
— Проклятье! Так что же делать? Сидеть вот так — как в осаде? Тула ведь фронтир. Тут каждый день прожить — удача.
— Думаешь, я не думал, что делать? — усмехнулся Андрей. — На текущий момент у нас есть только один продуктивный сценарий. Сидеть на попе ровно и укреплять свои позиции.
— Но как?! На этих тридцати трех квадратных метрах? Ты серьезно? Под угрозой постоянного нападения в любой момент с любой стороны?
— Земля — это не так важно. Намного важнее — люди. Люди, которые за нами будут стоять. На текущий момент мы с тобой члены рода моего отца. Младшие члены рода, которых прикрывают минимально. Просто ради того, чтобы дурные слухи не пошли. Мы балласт. Обуза. И единственный путь — это положение изменить, сделать так, чтобы род был заинтересован в нас. Кровно заинтересован.
— А потом?
— А потом подтягивать три других рода. Моей матери, и твоих родителей. Чтобы сформировать как можно более крепкий конгломерат за своей спиной.
— И что это даст?
— Возможность через какое-то время жить тихо и спокойно. И сытно. Ты ведь этого хочешь? Вот. Я тоже. Или ты думаешь, что вся эта «котовасия» меня радует? Да в гробу я видал и службу, и все эти долбанные интриги в отдельно взятом болоте. Я хочу сытой, спокойной жизни.
— Ты планируешь тут сидеть до самой старости? Просто обрастая связями? Я правильно поняла?
— Милая, грядет Ливонская война. И она несет большие возможности. Вот я и хочу к ней подготовится. Чтобы, когда она началась, я был уже готов. И люди, который пойдут за мной, тоже были готовы.
— Ты же знаешь, что царь ее проиграет.
— Главное, чтобы ее выиграли мы, — усмехнулся Андрей и лукаво прищурился…
Спустя полчаса к кузнецу Илье подошел старший сын — Семка с самым, что ни на есть испуганным лицом.
— Бать, а бать… — дернул он его за рукав.
— Ты чего?
— Хозяин… он… он…
— Что он?
— Не человек он! — выпалил малец.
— Т-с-с-с… — прошипел кузнец. — Тише!
— Батя. Так…
— Ты хочешь, чтобы он услышал твои слова?
— И хозяйка…
— А то я не догадался? — фыркнул Илья. — Ты сам то как это узнал?
— Так они на речке сидели, на берегу, и болтали. А я случайно заметил их и решил послушать.
— Подслушивал? — нахмурился кузнец.
— Они на каком-то дивном языке говорили. Вроде наш, а такой непонятный. Я едва несколько слов разобрал. Он там сказал что-то о том, хорошо ли хозяйке в новом теле. Я как услышал это, так и бежать.
— Прям бежать?
— Тайком отполз и дальше тишком…
— А они тебя заметили?
— Не, — помотал он головой. — Они на берегу сидели. На самом виду. Там, где лодки пристают. Издали их видать было. Я хотел вершу проверить. Ну пошел. А ветер с их стороны был. Поэтому мои шаги они не услышали. Он же и слова их доносил.
— Ясно, — задумчиво произнес Илья и вспомнил слова Устинки, о том, что Андрей сказывал волколаку: «мы с тобой одной крови». И в его голове все встало на свои места.
Он и раньше подозревал, что с Андреем что-то не так. Как и с Марфой. Другие они. Чужие. Вроде и по-нашему говорят и ликом понятны, но чужие. Как будто иноземцы далекие. Теперь же выходило… — Ты только молчи. Понимаешь? Просто молчи. И никому не рассказывай.
— Батя…
— Они хорошие. Если бы не они — нам бы голодать.
— Но они же нелюди!
— Это не так… тебе просто показалось.
— Батя!
— Скажешь кому — и мы снова окажемся на улице. И снова будет лебеду да крапиву есть. Хочешь?
— Но отец Афанасий…
— А что отец Афанасий? Они крест носят и причастие принимают. Люди они. Дивные, но люди. Молчи! Никому не говори то, что сказал мне. Понял меня?
— Понял, батя.
— И не подсматривай больше за ними. А то бог знает, что тебе еще померещиться.
— Но он сказал это! Я слышал!
— Он на нашем языке это сказал?
— Нет.
— Вот! Ты тот язык не ведаешь, оттого и глупости всякие чудятся.
— Но…
— Хочешь нас всех сгубить?
— Нет… прости, батя.
— Вот. То-то же. Лучше иди еще угля мне принеси. Дел много, а ты непонятно где шляешься.
Сын споро убежал, а Илья напряженно уставился ему в след. Сзади же подошла его супруга и осторожно обняла за плечи.
— Может вернемся в Тулу?
— Ты с ума спятила?
— Так может сыну не почудилось? Марфа то, когда с матерью браниться, то чуть не рычит. А Андрей, видел, как он озверел тогда? Зенки кровью налились. Ей-ей бросится и растерзает. Да еще и Устинка болтал, что Андрей хотел с волколаком договориться. Сказывал, будто они одной крови.
— Волки заботятся о своей стае, — чуть подумав ответил жене Илья. — Пока они нас считают в своей стаи — мы в безопасности. Поэтому не болтай. И за сыном приглядывай. Поняла?
— Ты уверен?
— Уверен.



Глава 6

29 июня, Москва, кремль
Иван свет Васильевич сидел за небольшим столиком, на котором лежала книга. Разместившись у настежь распахнутого окна. Чтобы и воздух свежий, и света больше. И читал, водя небольшой резной палочкой по строкам. Медленно, едва заметно шевеля губами, словно бы пытаясь вокализировать текст. Но, воздерживаясь от этого…
Его детство было очень непростым. Отец умер, когда ему стукнуло всего три годика. Очень скоро у руля встала его мама. Однако ее регентство не продлилось и четырех лет. Отравили. Бояре не хотели, чтобы ими правили Глинские. То есть, те, кто равен им по статусу. Так что остался он в свои неполные семь лет круглой сиротой под присмотром ряда аристократов, не сильно жаждущих, прямо скажем, его воцарения и успешного правления.
Сначала они держали в черном теле, ограничивая даже питание, не говоря уже про образование. Потом всячески старались отвлечь его от процесса познания, стремясь «утопить» в развлечениях самого разного характера. Дабы он не дай Бог не оказался достаточно подготовлен для самостоятельного правления и оставался марионеткой в их руках.
Так что, на престол Иван Васильевич вступил, умея едва-едва читать-писать-считать. И, как окружающие говорили, ему более и не требовалось. Ведь есть помощники. Но он сам так не думал. И столкнувшись с реальными проблемами государственного управления, начал учиться. Как мог. Прежде всего — читать все, что под руку попадется. К сожалению, в силу обстоятельств, попадались прежде всего книги духовного содержания, которые не сильно помогали Ивану Васильевичу развиться в нужном для правителя ключе. Но даже их чтение было намного лучше, чем ничего. Во всяком случае, к 1553 году он уже настолько продвинулся в чтение, что начал мало-мало читать тексты про себя и знал наизусть многие фрагменты Святого писания и Святого предания…
— Государь, — тихо произнес вошедший слуга, глубоко поклонившись.
Царь мельком глянул на него и ответил:
— Зови.
После чего положил палочку на книгу и потер руками лицо.
Минуту спустя к царю в помещение вошло трое человек. Которые тут же заломили шапки и поклонились.
— Рассказывайте.
— Государь, — осторожно начал первый докладчик, — интерес митрополита не связан с Сильвестром и князем Григорием Ивановичем. Они все сами по себе.
— И Сильвестр, — заметил второй докладчик, — просто интересовался.
— Добре. Тогда давайте по порядку. Какой интерес у Макария?
— Андрейка сын Прохора сначала откуда-то достал ляпис-лазури с гривенку. Да не камня, а краски. Говорят — наследство отца, которое тот хранил на черный день. Из числа трофеев. А потом удумал лампу добрую. — произнес первый докладчик, кивнул на ту, что стояла у царя на столике, — Вот эту. И печь, что греть греет, а дым на улицу сразу отводит.
— Он из мастеровых?
— Он сын поместного дворянина.
Поместные дворяне были епархией царя и интерес митрополита к столь головастому пареньку из поместных вызвал в Иоанне Васильевиче некоторое раздражение. Как и то, что лампу ему презентовали как божью благодать, полученную через церковь, а не как выдумку царева слуги.
Царь нервно дернул подбородком, словно поправляя одежду, но промолчал.
— Макарий ему заплатил?
— И да, и нет.
— Как это?
— Сначала Андрейка краски принес чуть и попытался ее продать через местного купца. Дабы на вырученные деньги зиму прожить. Его же отец умер минувшим летом, обороняя Тулу от татар. Сказывают, славный был воин. И погиб в бою от стрелы, сразив нескольких супостатов. Кони его пали. Доспех и многое другое досталось татарам. А поместье оказалось опустошено. Поэтому жить ему было не с чего. Мать же умерла еще раньше, отчего паренек остался круглой сиротой без средств к существованию. Но сразу же вмешалась церковь. И оставшуюся краску парня вынудили частью продать, а частью подарить ей.
— ЧТО?!
— Четыре десятых доли гривенки церковь у него купила за бросовую цену. Остальное он церкви вкладом отдал.
— Хотя эта цена была выше, чем та, что дал купец. — добавил третий докладчик.
— Но не сильно, — поправил второй докладчик.
— А что с лампой и печью?
— Он их пожертвовал церкви.
— Безвозмездно? — спросил, поиграв желваками царь.
— Митрополит выделил ему сто рублей, хотя, как нам удалось выяснить, просил он сотую долю от выручки. Местный тульский священник удумал вместо денег подарил ему шесть меринов со сбруей. Прилюдно. Дескать, от Матери-церкви. Макарий одобрил, когда узнал.
— Они обошлись ему в сто рублей?
— В семьдесят два и тридцать семь копеек.
— Андрей сумел верстаться? — после долгой паузы спросил Иоанн Васильевич.
— Да. Выехал сам на коне в кольчуге с мисюркой, луком, саблей. щитом и копьем. А с ним два холопа выехало, так же одвуконь, с копьями да щитами. Но их ему засчитали только кошевыми, так как вместо кованной брони тегиляй на них был.
— Тоже митрополита дела?
— Нет, — ответил первый докладчик. — Это уже воевода.
— А этому что не сиделось?
— Бедно же город служит. Он посчитал, что невместно новику сразу засчитывать и послужильцев. Это ведь оклад денежный нужно ему добрый положить. Получше многих.
— А волнение отчего среди посадских и служилых в Туле вышло?
— Отец Андрейки, Прохор взял в долг у Петра Глаза мерина с меринцем да панцирь со шлемом. Когда же тот погиб, то сыну не оставил их наследством, так как ранее потерял от татар. Андрейке тогда еще пятнадцати лет не было, поэтому долг должен был отдавать Петру глава рода — Степан Седой из Коломны. Но Петр рассудил иначе и попытался взыскать деньги с Андрейки незадолго до верстания.
— Зачем сие?
— Сказывают, чтобы тот не смог его пройти. И пошел как все в послужильцы на два-три года. Вроде как урок.
— Но на самом деле оказалось, что это не так, — заметил второй докладчик. — Воевода Григорий Иванович подговорил Петра потребовать долг. И когда тот сие сделал, то воевода признал и погасил долг из пожертвований, сделанных ранее от имени Андрейки на нужды города.
— Себе же взял долю, — заметил третий.
— А волнение с чего?
— Петр не успокоился. Он тем же вечером попытался с Андрейку взыскать ростовые деньги и самолично наложенную виру в двадцать пять рублей. За то, что Андрейка, дескать, имя его славное поносил.
— САМОЛИЧНО?! — рявкнул царь, чуть привставая. Покушения на такие вещи он очень не любил.
— Судить некого, Государь, — спешно заметил третий докладчик. — Андрейка вышел против него с сабелькой и зарубил насмерть. Петр ведь провозгласил Божий суд самовольно.
— Не Петр, а его человек по его приказу, — поправил второй докладчик.
— Верно. Вот воевода и посадил Андрея в холодную. Самовольный Божий суд ведь не суд. И выходит, что сие убийство государева человека. Поэтому ему требовалось время чтобы во всем разобраться. Народ же вышел за него просить.
— Отпустил?
— Отпустил. Куда ему деваться? — вяло улыбнулся второй докладчик.
— Много наварил?
— Воевода то? За то, что Петра сгубил, сказывают, что он сто рублей получил. Тот ведь в сотники метил. Еще десять рублей получил он как долю в возврате долга. Семнадцать рублей на взыскании штрафов с вдовы Петра заработал. Ну и при покупке зерна для нужд разоренного города ранее еще около двухсот рублей. Частью твои, Государь, деньги. Частью пожертвованные церковью от имени Андрея.
— Как это? — в первый раз царь это уточнение не заметил, а теперь оно его царапнуло.
— Они небольшую часть от стоимости краски передавали на нужды города в распоряжение воеводы.
— А откуда вы узнали о наваре?
— Так окладчика спросили. Он про всех все знает. Со всеми купцами дружит. Напоили, показали бумаги, тобой Государь подписанную. Вот он все и вывалил.
— Окладчик — это хорошо. — скривился царь от с трудом скрываемого раздражения.
— Обидел воевода окладчика. Иначе бы промолчал.
— Чем обидел?
— Воевода разорил вдову Петра совершенно и оставил его единственную дочь без приданного. Еще и роду остаток долга пришлось выплачивать. — начал первый окладчик.
— Чтобы не допустить кровной вражды, — продолжил второй окладчик, — он поженил Андрея на дочери Петра — Марфе-бесприданнице. Андрею же он пообещал в качестве приданного нарезать поместье Петра, в котором жило три дюжины крестьян.
— Но обманул.
— И это поместье никому не выделили. А крестьян себе разобрали сотники.
— А окладчика чем обидел?
— Ему он тоже крестьян обещал с этого поместья, но…
— Какой Гришка молодец, — процедил царь. — Прямо слушаю и не нарадуюсь.
Все помолчали. А что тут добавить?
— А что Андрейка? Где он сейчас?
— В поместье своем. Он туда отбыл. Нанял каких-то людей и отбыл.
— Каких-то?
— Кузнеца, разорившегося после нашествия. С женой и двумя детьми. Плотника безного. Нищего с паперти. Двух бобылей да трех вдов крестьянских с детьми малыми, что после нашествия маялись, нужду терпя. Рты же лишние. Еще жену, тещу и двух своих холопов, которых прежде прилюдно объявил свободными. Но они все одно за ним пошли.
— Интересно… — задумчиво произнес царь. — А что он там делать собрался?
— Мы не смогли узнать. Сказывают, что по осени он с купцом тульским Агафоном о каком-то торге сговорился. Но зерна вряд ли привезет. Там ведь ничего не посажено у него. Да и не кому сажать.
— Очень интересно. — еще тише и каким-то холодным, могильным голосом произнес царь, барабаня пальцами по столику.
— Еще про Андрейку всякие сказки сказывают.
— Он ведь зимовал в отцовском поместье. Там и волчья стая приходила, и медведь шатун, и разбойники. Всех побил и разогнал. Болтают даже, будто бы и не волки то были, а волколаки, которых на него колдун натравил.
— Там еще и колдун есть? — удивился царь.
— Болтают. Но люди любят болтать. Точно же мы не смогли выяснить.
— А что Макарию от Андрейки надобно? Чего в покое не оставит? Вытряс же с мальца уже все до нитки.
— Точно этого выяснить не удалось, — неуверенно произнес третий докладчик. — Но наш человек шепнул, что у них поговаривают, будто бы было бы неплохо, если бы он постриг принял.
— Вот значит, как… — совсем похолодел голос царя, начав отдавать лязгом металла. — Ступайте.
Все трое поклонились и, попятившись, убрались с глаз долой.
Иван Васильевич же уставился в окно, рассматривая облака. И задумался над тем, на кой бес Макарию сдался этот паренек. Да, удумал лампу и печь. Это — интересно. Но он ли? Краску же он из отцовского наследства взял. Может и лампу тоже? С печью не сходится. Но ее устройство тоже он мог откуда-то вызнать. А что если нет? А что если он действительно все сам удумал? Но тогда с краской не сходится…
— Чертовщина какая… — пробурчал царь и скосился на книгу, которую до того читал.
А воевода, конечно, шалун. Вроде и руки погрел, а в его, государя, казну особо и не залез. Так. Маленько. На полшишечки. Иные так залазят, что только пятки торчат. И парня не совсем заклевал. Взял ровно столько, чтобы он сумел верстание пройти…
Послышались тихие шаги и на плечи переполненного волнительными размышлениями Иоанна Васильевича легли достаточно изящные женские руки. Начавшие легко и нежно их массировать…
Царица Анастасия не вмешивалась открыто в дела супруга. Но из-за ее способности гасить природные вспышки гнева приводили к тому, что она частенько была где-то поблизости. И нередко присутствовала при важных переговорах, да и вообще — она удерживала внимание супруга, не оставляя его слишком долго наедине с проблемами. Из-за чего выступала в роли кого-то вроде «серого кардинала» и «ночной кукушки» в одном флаконе. И открыто она, конечно, не вмешивалась в дела мужа, но вот «за кулисами» действовала очень активно. Из-за чего советники из числа так называемой Избранной Рады в изрядной степени нервничали по этому поводу. Ведь ее аргументация подкреплялась сексом и тактильной нежностью. А их ограничивалась только словами. Что ставило их в слишком уж неравные положения. Ситуация усугублялась еще и тем, что Иван Васильевич свою супругу любил без всяких оговорок. И брак этот был по любви, а не из политической необходимости. Что аукалось царю всю его последующую жизнь и непрерывно выходило боком то тут, то там…
— Ты только не спеши, — тихо произнесла она, видя, что царь явно раздражен после этого разговора. И готов на резкие, необдуманные шаги.
Ее нежные руки массировали плечи не сильно. Скорее лаская, убаюкивая и расслабляли. Плавно мигрируя на шею и голову, с которой она сняла небольшую шапочку, прикрывающую чисто выбритый череп. Иоанн Васильевич по обычаям тех лет носил окладистую бороду, но начисто избавлялся от растительности на верхней части черепа.
— Ты все слышала?
— Да, муж мой.
— Они обокрали моего человека. Моего!
— Это только слова.
— Ты думаешь врут?
— А ты думаешь, что их никто не мог купить? Или посулить что.
— Мог.
— Поэтому и не спеши. Макарий верен тебе. И негоже с ним ссориться из-за болтовни досужей. Сам же им не доверяешь. Вот и перепроверь.
— А если правда?
— А если нет?
— Мне не нравится, что он у меня пытается переманить к себе на службу дельных людей. Ежели Андрейка и лампу удумал, и печь, то розмысл он. А много ли их на Руси?
— А если нет, то попусту с митрополитом поссоришься. Надобно точно все разузнать. И не спеши. За митрополитом большая сила стоит. Если с ним разругаешься, то их поддержки лишишься.
— Ты предлагаешь ему отдать этого Андрейку?
— Я предлагаю сначала точно во всем разобраться. Они же сказали, что Сильвестр тут не причем. А если соврали? А если это он или еще кто все задумали. Сам ведь видишь, за любовь нашу осуждают тебя бояре. Если еще и церковь против себя настроишь, то…
— Ты думаешь?
— По болезни твоей недавней ясно все было. Бояре костьми лягут, лишь бы на трон не взошел наш сын.
Иван закрыл глаза, скрипнув зубами. Боль от той истории уже ушла. Но он ничего не забыл и ничего никому не простил.
Помолчали.
А потом, невольно, погрузившись в свои мысли, царь и вовсе задремал. Вспышки ярких эмоций и умиротворяющий легкий массаж супруги сделал свое дело.
Анастасия же, заметив это, осторожно надела на него шапочку. И удалилась, давая возможность царю поспать. А значит остыть получше. Что самым лучшим образом защищало его от резких, необдуманных поступков…



Глава 7

1553 год, 2 июля, поместье Андрея на реке Шат
День шел за днем.
В целом спокойно.
Из-за чего Андрей уже начал даже переживать. Неужели предчувствие его обмануло? Неужели Петр Рябой оказался прав и всякое бывает? Однако он пока продолжал придерживаться своего плана. Враг ведь в эти годы может и подвести, опоздав на свиданье. Трамваи не ходят, метро еще не запустили, а такси еще даже не придумали. Так что дело это нехитрое. Тем более, что кто конкретно им окажется и откуда ударит он не знал. Ну и готовился на всякий случай.
Ко второму июля крепость была завершена. В общих чертах. Во всяком случае ее ранняя, первичная форма, позволяющая уже держать оборону хоть как-то. И работы какие-то по ней вел только Игнат при поддержке трех-четырех детишек, что вокруг него вертелись и помогали одноногому плотнику. Взрослые подключались лишь изредка, когда требовалось что-то поднять тяжелое.
Вал был отсыпан и укреплен ростверком из ячеистой решетки, связанной лыком из лещины. Не бог весть что, но защита от осыпания на первое время вполне годная. Что позволило возвести его с достаточно крутым возвышением. А это совокупно уменьшило объем земляных работ. Сверху же, по гребню вала шел скрепленный частокол. Так что совокупная высота от дна сухого рва до верхней кромки куртины получалась в районе четырех с половиной метров. Примерно. Плюс-минус. Не так и много, как хотелось. Но достаточно для того, чтобы ни дикие звери, ни залетные искатели поживы не пытались перебраться.
Каждые десять метров стена изламывалась и выступала немного вперед. Здесь на высоте около трех метров от дна сухого рва размещались «скворечники» — небольшие закрытые боевые площадки. Их, в отличие от куртины штурмовать было сложнее даже потому, что верхняя их кромка уходила за пять метров. Но главное — это бойницы.
Узкие вертикальные щели, прикрываемые изнутри подвижными щитками. Они располагались по внешнему контуру, позволяя вести обстрел не только вдоль куртины, но во фронт. Из лука или его аналога. Или даже метать сулицы, что было сложнее, но не сильно. В сочетании с достаточно толстыми стенками, надежно защищающими от стрел, получалось неплохо. Разве что размеры подкачали и в каждый такой «скворечник» больше трех, край четырех бойцов не помещалось.
Но, в целом, мог продуктивно работать и один.
Подвижные щитки были подвешены свободно, оставляя небольшую щель сверху, для обзора. Чтобы их открыть было достаточно просто наступить на небольшую педаль. И веревка, пропущенная через блоки, сдвигала щиток в сторону. Потихоньку Андрей планировал оковать щитки полоской металла, чтобы в них стрелы не втыкались. Но это была перспектива…
Узкие ворота закрывались, как он и планировал, подъемным мостком из крепких бревен. С помощью довольно нехитрого приспособления, напоминающего сдвоенный журавль. А чтобы эта процедура не была проблемной, мосток было уравновешен противовесом.
Так или иначе, но получалось очень и очень неплохо. Во всяком случае для сельской местности. Хотя какие-то доделки, конечно, еще оставались. Собственно, Игнат и мастерил все эти щитки, доводя очередной «скворечник» до ума. Остальное же население усадьбы занялось возведением жилого помещения. Ведь зима близко, как любили говаривать Старки. Понятное дело, что аборигены понятия не имели об этой фентези франшизе, но всецело разделяли этот тезис, видя в нем, впрочем, нечто иное.
У Андрея не было хорошо просушенного делового леса для возведения крепкого жилого сруба. Можно было обойтись и сырым, как нередко в эту эпоху и поступали. Но он, имея некоторое представлении о данном материале, не считал нужным заниматься подобным… хм… бессмысленным занятием. Керамических кирпичей у парня тоже не было. Как и прочих подходящих строительных материалов. Но еще в Туле, задумавшись об этой проблеме, он приобрел через купца Агафона довольно много извести. Обычной строительной извести, которая стоила сущие копейки, так как на Оке имелись каменоломни известняка, готовые поставить этого добра в любом количестве. Ну, по местным меркам. Вот Андрей и закупил извести целую большую лодку. Ее, кстати, лишь неделю спустя доставили, вместе с лошадьми.
И теперь, когда у него дошли руки, он занялся строительством простого, землебитного здания, для которого эта известь и предназначалась.
Что из себя представляла эта технология?
Собиралась опалубка из плах. В нее насыпалась земля, очищенная от всякого рода крупных вкраплений органики, корешков там или жучков. Крепко утрамбовывалась. После чего проливалась известковым раствором. И так в несколько слоев. После чего опалубка разбиралась и передвигалась дальше. Через несколько дней, когда известь схватывалась, опалубку ставили выше и вновь повторяли этот прием.
В результате получалось не очень прочное поначалу, но дешевое и крайне быстро возводимое здание. Но хрупким оно было только поначалу. Потому что с каждым годом такие стены укреплялись, набирая прочность. И уже через какие-то пару столетий не уступали цементным.
Понятное дело, что ждать так долгой Андрей не мог.
Посему стены он начал возводить достаточно толстые. Чтобы даже в рыхлом виде они оказались способны к осени держать тяжелую крышу.
По такой технологии в конце XVIII века в Гатчине был построен Приоратский замок, который спокойно простоял до XXI века и, в целом, сохранился очень недурно. Во всяком случае, не хуже кирпичных построек.
И строил его архитектор Львов с тремя помощниками, возведя за три месяца все стены. Причем потратив на них всего две тысячи рублей, в то время как аналогичная постройка из керамического кирпича обошлась бы в двадцать пять тысяч.
Почему эта технология не получила широкой популярности в России? Бог весть. Андрею это было не интересно от слова вообще. Он уже был далеко не ребенком, во всяком случае по сознанию, и прекрасно понимал, что история технологий и их внедрения связаны со здравым смыслом и трезвым расчетом чуть более чем никак. И путь к успеху той или иной технологии нередко прокладывают банальный случай и лихая удачи, знакомства да личная симпатия и так далее, и тому подобное. Поэтому воспринимал не пошедшие «в серию» технологии без всякого скепсиса. И теперь, столкнувшись с необходимостью быстро построить большое жилое помещение, он без лишних метаний остановил свой выбор именно на землебитной технологии. Так как по соотношению цена/качество ничего лучше ему не было доступно.
Два этажа по такое технологии построить было проблематично. Во всяком случае быстро. По этой причине он не стал рисковать и вновь вернулся к компоновочной схеме полуземлянки. При которой выкапывался котлован примерно по пояс. А толстые землебитные стены возводились примерно на полтора этажа, вместо двух. Выигрыш небольшой, но в сложившейся ситуации каждые десять сантиметров были на счету. Вот и пришлось выкручиваться, чтобы получить два жилых яруса. Зачем такой геморрой? Все просто. Пространства в крепости имелось очень немного и позволить себе роскошь одноэтажных построек Андрей не мог. И был бы подходящий материал отгрохал бы и трехэтажные постройки…
Архитектурно жилой дом вписывался общий план крепости, имея трапециевидную форму и используя в качестве одной из стен — вал. Да, слегка облагороженный и укрепленный, но вал. Что опять-таки ускоряло строительство. Высота потолка была минимальной. Что-то около метра восьмидесяти. Иначе при односкатной плоской крыше просто ничего не получалось бы.
По его задумке, все здания внутри крепости должны быть такими же. И конюшня, и сарай, и прочее. Формируя таким образом в центре небольшую площадь в форме правильного восьмиугольника. Достаточную, чтобы всем свободно собраться, коней вывести и даже еще не сильно толпясь.
Крыша же должна быть перекрыта черепицей, изготовленной по этой же технологии. Просто земля, перемешанная с известковым раствором, утрамбовывалась в деревянную форму. А потом оставлялась сохнуть и схватываться.
Оставался вопрос отвода воды, который бы стекал со всех этих крыш. Но он пока работал над этим вопросом. Планируя для начала ограничится простым стоком со сливным отверстием в валу. А чтобы вода не накапливалась в сухом рве, требовалось прокопать водоотводную канаву до ближайшего оврага, а то и до реки. Но тут еще нужно было подумать, чтобы не сильно ослаблять оборону и очень напрягаться в плане физических усилий…
— Ты уверен, что этот «колхоз» не развалиться после первого дождика? — скептически глядя на набивку первой опалубки, спросила Марфа.
— Доверься мне.
— Откуда ты знаешь о том, что так вообще можно дом поставить?
— Ты хочешь это сейчас обсуждать? — усмехнулся парень, намекая на то, что вокруг куча людей.
Супруга фыркнула недовольно, но замолчала. А Андрей заметил смеющийся взгляд кузнеца. Он явно что-то знал, или догадывался, или выдумал себе что-то.
Несколько секунд длились эти «гляделки». И поклонившись Андрею Илья отвернулся. Явно не желая испытывать терпение юного и достаточно вспыльчивого хозяина. А парень отправился беседовать с Игнатом. Для задуманного Андреем дома требовались постели. И, учитывая нехватку пространства, возможно часть из них пришлось бы делать двухъярусными.
Разговор не клеился.
И у Андрея мысли все были о кузнеце. И у Игната о щитках «скворечника». Поэтому после десяти минут мучений парень не выдержал и пошел к Илье.
— Нужно поговорить, — тихо произнес он, подойдя со спины, отчего кузнец вздрогнул.
— А? Да. Конечно.
— Наедине.
Они отошли за пределы крепости и сели на небольшой пригорок с видом на крепость. Метра в ста от нее.
— Что-то случилось? — настороженно спросил Илья.
— Рассказывай.
— Что рассказывать?
— Эти два оболтуса про меня болтают, будто бы я с волколаком братался. Вот дождутся, что я им язык вырву. Но это дело старое. Теперь что? Твой взгляд выдает.
— Я… да ничего не болтают. — испуганно-настороженно произнес кузнец.
— Ты не умеешь врать. — покачал головой Андрей. — Мне и из-за этих двух придурков тебе оправдываться постоянно. Если же люди станут болтать о чем-то более страшном, то у церкви ко мне появятся вопросы. И не только ко мне. Ко всем нам.
Тишина.
— Не хочешь говорить?
— Я… я не знаю, как начать.
— Начни с начала.
— Хозяин, мы никому не скажем, кто ты и твоя супруга.
— А кто мы?
— Ну…
— И? Я весь внимание.
— Волколаки же. — опасливо произнес Илья.
Андрей на него уставился с самым удивленным видом. С минуту так таращился. А потом заржал.
— Вот уж истинно говорят, — отсмеявшись, выдавил он из себя. — Заставь дураку Богу молиться, он себе лоб и расшибет. С чего вы вообще это взяли?
— Так сынок мой слышал ваш разговор. На дивном языке. Ничего толком не понял, но услышал, как ты Марфу спрашивал — хорошо ли ей в этой шкурке. Да и поведение…
Хотел было продолжить Илья, но Андрей вновь зашелся смехом.
— Что? — наконец не выдержал кузнец.
— Сыну твоему нужно уши прочистить, — еще раз хохотнув, ответил парень. — Я спрашивал Марфу о том, как ей живется в шкурке хозяйки поместья. Не жмет ли она ей. Она ведь белоручка, словно княжна. Ничего делать толком не умеет. Вот и пытался засовестить.
— Но… — вытянулось лицо у Ильи.
— Как он этот вздор услышал то? И откуда взялся дивный язык? Ветер что ли шалил?
— Видимо, — нервно хохотнув, ответил кузнец. — Вот ведь же…
— А представь, что было бы, если отцу Афанасию по дурости сие разболтали? Мне что, святым Христофором от него открещиваться?
— А кто это?
— Слышал я, что был в былые годы такой святой христианский. Еще во времена отцов церкви. И что имелась у него собачья голова. У меня вроде бы с этим делом все не так мрачно. А? Или похож? Скажи? Похож я на песика? Гав! Гав! — выкрикнул Андрей и снова зашелся смехом. А вместе с ним Илья. Красный как рак. И уж аж горят. И стыдно, и смешно.
Отсмеялись. Немного посидели в тишине.
— А что, зимой это действительно не волколак был? — спросил Илья.
— Да откуда они тут? Обычный волк, просто крупный.
— А ты ему не говорил о том, что ты с ним одной крови?
— Говорил.
— Зачем? — удивился кузнец.
— Отец как-то обронил, что иногда это помогает. Дескать, за своего принимают. Но им видимо очень хотелось кушать. А этим двум оболтусам, что тряслись в сенях от страха. Стыдно им в том признаться. Ведь одно дело обосраться при виде волколака, и совсем другое — испоганить штаны, узрев обычного волка.
— Они всей Туле о том уже растрепали.
— Да я знаю. И не накажешь. Поздно. Да и все подумают, будто я им рот затыкаю, чтобы правду не рассказывали.
— Да уж…
Еще немного пообщались.
После чего посмеиваясь отправились обратно, в крепость. Дела ведь не ждали.
Андрей отправился новым заходом к Игнату, который вроде бы отдыхал. А кузнец проводил его взглядом и пошел беседовать с сыном. Глаза же его не были столь веселые, как несколько минут назад. Скорее озадаченные и задумчивые.
— Ты кому-нибудь говорил? — тихо, практически шепотом произнес он.
— О чем?
— О том, что ты мне про хозяина сказывал.
— Нет, батя.
— А он уже знает. Берегись! Не то накличешь на нас беду! Следи за языком!



Глава 8

1553 год, 8 июля, поместье Андрея на реке Шат
Марфа, несмотря на всю свою «безрукость», занималась не только «маранием» бересты. Она старалась, все-таки помогать. В силу своих способностей и возможностей. Видимо стыдно было. Тем более, что писанина не отнимала много времени. Даже с учетом заготовки и подготовки бересты, которую все одно в основном выполняла не она.
Вот и сегодня эта юная дама отправилась с вдовушками и детворой на речку. Бабы белье стирать, а она с «мелкими» — по ягоды. Там как раз добрый косогор имелся, поросший дикой клубникой[14]. Не столько для того, чтобы покушать, сколько для того, чтобы насушить впрок. Чая то не имелось. И в качестве его заменителя пили всякого рода травяные отвары, в которые по возможности добавляли ягоды всякие для вкуса.
Тут-то неприятный сюрприз и произошел.
Марфа даже сразу не поняла, что случилось.
Дети и бабы завизжали и забегали. А когда она сообразила, то оказалась на полянке одна против трех незнакомых мужчин самой бандитской наружности.
— Глянь какая краля… — демонстративно облизнувшись произнес один из них.
— Ты нас не бойся, — хохотнул второй. — Мы тебя не обидим.
— Так, позабавимся немного, — согласился с ним третий. — Но разве это обида?
Молодая женщина заметалась.
— Что вам нужно?!
— Муженек твой. Сейчас мы тебя скрутим. А потом с него спросим.
— Али ему твоя жизнь не дорога? Так ты скажи. Неволить не станем. Пустим по кругу и ножом по горлу. Чтобы не мучать зря.
— Ты не спеши! — хохотнул второй. — Может мы ей полюбимся…
Марфа отшатнулась от него и ее за плечи схватил первый разбойник, вышедший из леса. Схватил, да и зафиксировал, так как силенок вырваться из его крепких рук у нее явно не хватало.
— Не рыпайся! Пташка! — с придыханием произнес он ей на самое ухо. Но громко. Так, что остальные тоже все услышали и заржали.
Тут-то Алису, сидящую в теле почившей Марфы, и поразил панический удар[15]…
Родилась и выросла рыжая девчушка Алиса в южном Дагестане[16]. И в целом жила обычной жизнью до окончания школы, в которой она прослыла отличницей и очень прилежной ученицей. До золотой медали не дотянула, конечно, так как естественнонаучные дисциплины давались ей крайне тяжело. Но несмотря на все трудности, крепкую четверку она по ним имела.
Все изменилось в тот самый момент, когда ее пришли сватать после выпускного. И тут мадмуазелька встала на дыбы. Ранее зажатый и скованный протест пубертатного периода смешался с личной неприязнью к кандидату и… если бы родители ее не любили, то на этом бы все и закончилось. Как говорится — стерпится-слюбится. Но они уступили ее капризу. Хуже того — отпустили учится. В Москву. Где сначала она на время поступления поселилась у родственников, а потом помогли ей деньгами для съема небольшой квартиры. Позволяя ей перебеситься, а заодно и кое-какие свои дела решая.
Протест же ее только набирал обороты, почуяв, что его выпустили на «оперативный простор». Ведь после поступления в ВУЗ девушка окунулась не просто в студенческую, а в столичную жизнь. Понятное дело, что перед родственниками она представала правильно одетой без даже отдаленного намека на провокации. Образцово-показательной, так сказать. Но вот в студенческой среде уже к третьему курсу она считалась звездой. Яркой и удивительной. Ведь природные способности к гуманитарным наукам она сочетала со вкусом в одежде и умением себя подать. В том числе и на грани фола[17]. Что, в свою очередь, порождало регулярные проблемы. В столице хватало мужчин, имеющих недостаток женского внимания. А ее изящная конституция, в сочетании с откровенной провокацией манили их словно красная тряпка быка.
Понятное дело, что такая яркая мадмуазель имела немало поклонников. С которыми, впрочем, она не заходила далеко, помня о родственниках и последствиях. Ведь один неверный шаг, и вся эта свобода может закончиться. Так что она купалась в лучах внимания, но не позволяла себе ничего лишнего. Что, впрочем, никак не уменьшало количество поклонников. Ведь запретный сладок. Одна беда — эти поклонники не всегда были рядом…
Именно тогда Алиса и поняла, что люди в целом очень опасливо относятся к психам. Настороженно. Поэтому раз за разом она умудрялась избегать «несанкционированного вторжения[18]», симулируя поведение буйного клиента известных лечебниц. Что позволяло ей уносить ноги от излишне возбужденных особей мужеского пола[19]. Понятное дело, что вечно такая клоунада тянуться не могла. Но ей везло. Год за годом. Она, словно заматеревший колобок-рецидивист, раз за разом ускользала от проблем. И училась. Честно, ответственно училась, демонстрируя очень нешуточные успехи, так как планировала остаться в Москве навсегда.
Но не сложилось…
Профессор сломал все ее планы…
Надо ли сказать, что, оказавшись в среде кардинально более жесткой и патриархальной, чем Кавказ XXI века, она испытала шок близкий к ужасу? То, от чего она, в общем-то бежала, настигло ее в гротескно гиперболизированном виде. Тем более, что местные почти сразу начали проводить воспитательные побои. Ведь от нее требовали то, чего она не умела. Не показывали, как это сделать, а требовали, ссылаясь на то, что она мерзавка не хочет. Ведь в их представлении это было именно так. Что только озлобляло обновленную Марфу и вызывало накопление ненависти.
Совершила бы она какую гадость для отмщения или нет — не ясно. Потому что случилось чудо. Появился Андрей. Человек из ее времени. Нормальный и адекватный. Во всяком случае в сравнении с аборигенами. Который дал ей защиту и окружил заботой настолько, насколько это вообще было возможно в здешние времена.
Алиса расслабилась. Перевела дух. Впервые за последние несколько лет она почувствовала себя в безопасности… как дома в детстве. Когда любые беды казались пустяковыми, если ты за спиной отца. Пусть грубоватого и вспыльчивого, но любящего. Отца, который всегда защитит и никогда не обидит просто так…
И вот ее хрупкий мир, с таким трудом восстановленный, вновь рухнул. Лопнул как хрустальная ваза и со звоном осыпался.
Муж был далеко. А эти разбойники рядом. И, похоже, колобок, все-таки в этот раз не сумеет укатиться от проблем…
Панический удар очень удачно лег на привычную симуляцию поведения психа. Что оказалось полной неожиданностью для этих ребят. Потому что в этот самый момент даже она не смогла ответить — симулирует она или нет…
Мгновение.
Лицо Марфы исказилось гримасой ярости, и она зарычала, стараясь извлечь из себя самый низкие, утробные звуки. Причем зарычала не просто так, а оскалив зубы.
Крайне нетипичное поведение для юных дам в те годы. Заставившее всех трех разбойников замереть с озадаченными лицами.
Дальше она без всякого сожаления вцепилась своей правой рукой в «хозяйство» того бедолаги, что ее держал. Оно ведь находилось под рукой. Причем стараясь впиться кончиками пальцев и ногтями, чтобы больнее. Изо всех сил. Ведь от этого зависела ее жизнь.
Силы у Марфы-Алисы были невеликие, но много ли надо яичку? Особенно если оно по воле случая оказалось промеж тоненьких пальчиков и остреньких ноготков.
Раз и все.
Вошло как в масло.
Руки, что удерживали ее за плечи, разжались. А из-за ее спины донесся тоненький вой. Почти на уровне ультразвука. Видимо этому кадру было ОЧЕНЬ «хорошо».
Левая ее рука нащупала на поясе супостата, оседающего за спиной, нож. Схватила его. И шагнув вперед, ударила слишком близко стоящего разбойника. Вчерашнего крестьянина, который просто решил подработать. Снизу-вверх. С левой. С диким выражением лица, перекошенным яростью и утробным рычанием.
Он даже не успел заметить, что у нее в руке оказался нож. Просто левая «лапка» выскользнула из-за спины и клинок вошел ему в район солнечного сплетения. Под ребра. Вспоров не только легкое, но и сердце.
Она вырвала нож и разъяренной фурией обернулась к третьему.
К этому моменту ее лицо и частично одежда была уже забрызганы кровью. Что только придавало ей колорита.
И этот вчерашний крестьянин спасовал. Все-таки не на это он рассчитывал. Да и никто из них.
Поэтому он попятился. Шаг за шагом отходя к воде.
Марфа дернулась было за ним. Но он припустился в бега и, прыгнув в воду, постарался скрыться на другом берегу. Она же обернулась к тому кадру, что обещал ей «любовь и ласку», с придыханием нашептывая на ушко.
— Нет! Нет! — провизжал он.
Но молодая женщина уже не могла остановиться…
Вдовушки и дети тем временем только успели добежать до крепости. И Андрей спешно бросился надевать кольчугу.
Бежать на помощь к Марфе он не собирался, считая, что ее уже захватили и утаскивают. Не догнать. Или уже убили. Он рассматривал это все как нападение и готовился отражать натиск на саму крепость. Возможно даже переговоры и шантаж, через использование заложника — его жены.
— Идет! Идет! — прокричал младший сын кузнеца, который в это время залез в один из «скворечников» и наблюдал за округой через бойницы. Среди прочих подростков.
— Кто идет?
— Марфа идет!
Андрей взлетел на боевую площадку в считанные секунды. И верно. Вон. Идет. Одна. Покачивается.
Он огляделся.
В лесу не просматривались люди. Поэтому, чуть помедлив, он вышел к ней навстречу. Ведь было не похоже, что это ловушка для внезапного нападения на защитников вне крепости.
Однако, когда он подошел ближе, то замер с самым озадаченным видом.
Его супруга шла в слегка подранной одежде со следами борьбы. И была она вся залитая кровью, словно она в ней искупалась. В правой руке она несла окровавленный нож. Взгляд ее при этом был жутковатый.
— Да уж… — впечатленный этим бесподобным образом, произнес Андрей на современном русском языке. — Вот уж истину говорят — не злите интеллигентов. В гневе они неприятны. Блин. Хомячки-затейники чертовы…
— Что? — переспросил Илья, прекрасно поняв, что парень говорит на каком-то неправильно и не вполне понятном языке.
В этот момент Марфа подошла шагов на десять к ним.
— Алчахар… — процедила она с каким-то рычанием. — Заз куьн дак|ан я …
Все присутствующие выпучив глаза теперь уставились уже на Марфу. Этой речи они явно не ведали совсем. И она даже отдаленно не напоминали ничего им знакомого.
— Милая, — медленно пошел к ней Андрей. Он уже совладал с собой и перешел на местный язык. — Ты как себя чувствуешь? Не ранена? Все хорошо. Ты теперь в безопасности.
Ее рука с ножом чуть дернулась, когда муж подошел на пару шагов, но несильно. Видимо остаточное нервное напряжение.
Мгновение.
И нож упал на траву.
А молодая женщина бросилась на шею Андрея и начала реветь, причитая. Причем последнее она делала на жуткой смеси самых разных языков из-за крайне нестабильного состояния.
— Пойдем милая, пойдем домой.
Она не сопротивлялась. Из нее словно стержень вынули. И Андрею пришлось ее взять на руки, так как даже опираясь на него она была не в состоянии передвигать ногами.
А сам лихорадочно соображал.
«Да твою мать то! Сколько же можно!» — пульсировало у него в голове. — «Только вроде сговорился с Ильей, что все это выдумки мальчишки малого, так вот… снова…»
Илья шел рядом и молчал.
Все молчали.
«Интересно, какой она там была национальности?» — вновь проскочило у парня в голове. — «Ведь в такие нервные напряжения переходят на свой родной язык…» А он-то наивно предполагал, что если говорит по-русски нормально, то значит русская… Хотя, это понятие весьма растяжимое. Потому что Андрей был в той жизни лично знаком и с русскими евреями, и с русскими немцами, и с русскими турками…
Он скосился на Илью.
Тот пожал плечами и ответил, прекрасно поняв не высказанный вопрос:
— Ветер опять шалит, верно. Да и переволновалась она. Язык заплетается.
— Да. Именно так. — С нажимом произнес Андрей. — Вы все поняли?
— Да, хозяин. — нестройным хором ответили присутствующие.
Андрей же мысленно чуть не взвыл. И вновь задумался о том, что возможно Марфа-Алиса не так уж и неправа в своем желании куда-нибудь уехать…



Глава 9

1553 год, 9 июля, Тула
Ранним утром Агафон вышел со своей усадьбы, имея вид не выспавшийся, но, в целом, бодрый. Как, впрочем, и многие другие жители города. Привычки долго валятся по утру в эти времена никто себе попросту не мог позволить. Во всяком случае, регулярно.
Вышел.
И отправился к заутренней службе. Воскресную он из-за дел должен был пропустить. Так что требовалось свой «прогул» как-то компенсировать. Не столько ради спасения души, сколько ради репутации.
Его профессия диктовала необходимость наличия богобоязненной репутации. Во всяком случае, формально. А откуда она возьмется, если он станет так огульно прогуливать церковную службу?
Чуть расслабишься и люд тут же ославит, заметив это небрежение делами духовными. Дескать, если ты не заботишься о душеспасении, то и словам твоим уже не столько веры. А слово для купца — основной инструмент для торговли. Не будет веры на слово, не будет и сделок. Особенно таких, в которых товар не напрямую обменивается на другой, а берется на реализацию. Не всегда же есть средства все оплатить сразу…
В церкви было негусто. Однако, несмотря на это, отец Афанасий и его команда действовали вполне ответственно, не позволяя себе небрежения.
— Грешил ли, сын мой? — спросил купца Афанасий.
— Грешил отче, — ответил он. И выдал в целом стандартную и лишенную ненужных деталей картину душевных страданий от обжорства и алчности, гневливости и прочего, прочего, прочего.
— А с Андреем дела ведешь?
— Отче? — удивленно переспросил Агафон.
— Знаю, что вы что-то задумали. Посему предупреждаю — будь очень осторожен. С него какой спрос? Юн еще. Горяч. Чуть что за оружие хватается. Не сгуби его.
— Я должен что-то знать?
— Прямо помочь я тебе не смогу. Да ты и сам, думаешь, все понимаешь. Но предупредить — предупреждаю. Большие жернова решили это зернышко перетереть.
— А тебе с того что?
— Мню пользы от него будет много. Здесь. В Туле. Если выживет. И не только тебе, но и мне что-то перепадет. Я ведь прав?
— Прав, — едва заметно усмехнувшись, ответил Агафон. — Что там приключилось?
— Всего я сказать не могу. Просто будь предельно осторожен. В Туле много людей царя и митрополита. Появились и другие. Вроде торговцы, но поверь мне — это не они.
— Запахло паленым?
— Пока еще нет. — мягко улыбнулся священник. — Но желающих опалить этого поросенка оказалось слишком много.
— А чего медлят?
— Да видно ждут завершение Петрова поста[20]. — едва заметно усмехнулся Афанасий. — Так-то я не знаю. Но если ждут, значит не спроста.
— Андрей сам-то знает?
— Я предупрежу. Но и ты уж постарайся. Не подведи. — произнес священник, прямо намекая на то, что — это наша корова и нам ее доить.
— Не подведу, — все тем же тихим голосом шепнул Агафон. После чего Афанасий накрыл его епитрахилью и прочитал разрешительную молитву.
Минут через сорок купец наконец покинул церковь, завершив обязательный для любого православного христианина комплекс из посещения службы, исповеди и причастия. Вышел. И осторожно огляделся.
Его в немалой степени напрягли слова священника.
Но напрягли, не значит отпугнули.
Он подставил лицо солнышку и довольно улыбнулся. Ведь только сейчас запах денег ударил ему в ноздри. Во всяком случае, ему так показалось. Кто-то скажет, что деньги не пахнут. Но Агафон в сей момент рассмеялся бы этому глупцу в лицо. У него, как у купца, был нюх на них. И, если бы его не было, то и не поднялся бы, не удержался бы на плаву…
И до разговора со священником Агафон прекрасно понимал — у Андрея там хватает всякого рода заначек. Иначе бы он не стал набирать себе в услужение людей. Чай не дурак. Сейчас же он почувствовал какую-то уверенность. Что он не один головой рискует. А скопом и умереть не страшно, и страха намного меньше, и волнения…
Думалось ему, правда, поначалу о том, что Андрей глупости морозит. Но чем больше Агафон узнавал парня, тем больше приходил к выводу о достаточно светлой голове у него. И, казалось бы, глупости во многом объяснялись неопытностью в делах торговых. Но это и нормально, это было поправимо, если выживет…
— Мда… — тихо произнес Агафон и как-бы невзначай огляделся, окидывая взглядом округу.
Невдалеке сидел обыватель на лавочке, прислонившись к стене. Вида самого что ни на есть затрапезного. Купец невольно поежился. Давненько он не оказывался в ситуации такого пристального внимания серьезных и уважаемых людей. Разве что по юности так пару раз бывало. Да и то — больше вскользь.
Сейчас же…
Разум ему говорил — отступил, забудь. Сотрудничество с Андреем слишком опасно.
Но в подсознании пульсировали прибыли. Которые самым решительным образом забивали ногами всякое чувство самосохранения и осторожности. Как сказала супруга, у него даже лицо приобрело какое-то хищное выражение.
Ведь одно дело содрать с сиротки безответной крупную сумму разово. И совсем другое — наладить сверхдоходный бизнес на постоянной основе. Да и не чужой Андрей ему теперь был. После того, как он безвозмездно спас и вызволил мужа его сестры Ефрема, да еще с сыном, многое изменилось. В семью, конечно, не вошел. Но долг крови между ними образовался.
Времена на дворе стояли дикие. Но в них был и определенный шарм. Потому что люди не забывали не только отнятую жизнь родича, но и спасенную. Понятное дело, что по силе проявления эти вещи не являлись сопоставимы, но долг крови и пустым местом не представлялся…
* * *
В то же самое время в Новгороде Великом шел достаточно интересный разговор…
Ефрем Онуфриев сын отхлебнул немного сбитня, поставил глиняную кружку на стол и огладил свою бороду. Вроде как поправляя.
— Так говоришь дело у тебя есть? — Спросил Федор Дмитриев сын из рода Сырковых, когда и без того затянувшаяся ритуальная часть «разговора ни о чем» продолжилась.
— Слышал ли ты о том, как летом прошлым краску славную ляпис-лазурь раздобыли на Москве?
— Мне сказывали, что где-то в Туле.
— Так и есть. Но всю ее приобрел для своих нужд митрополит. Видно икону какую славную замыслил или храм разукрасить. Хотя бы частью.
— Видно, — кивнул Федор, прославившийся к тому времени уже как строитель храмов и один из составителей Великих Четьи-Миней — упорядоченной хрестоматии из текстов духовных и исторических, выполненной под покровительством митрополита Макария, бывшего в те годы в ранге пониже. — Богоугодное дело. Только сказывали, что краски той более нет.
— Есть надежда на то, что это не так… — уклончиво ответил Ефрем.
— Славная новость.
— Только молю, не делись ей ни с кем. А то бесы обязательно все дела спутают.
— Понимаю, — кивнул Федор. — Но я не понимаю, на кой бес я вам понадобился?
— Из той краски, что митрополит приобрел, только половина была куплена. Остальную он попросту отнял. Хм. Принял в дар. И мню, ежели новая она появится, то… Ну, ты и сам понимаешь. Кто мы, чтобы такими товарами торговать?
— А я?
— А у тебя знакомства есть великие. И тебе не нужно отчет держать о том, откуда у тебя сия краска взялась.
— Заблуждаешься, — грустно усмехнулся Федор. — Спросит митрополит, придется ответить.
— Так ты ответь, что кто из ганзейских везет. Тем то слова митрополита без интереса. Да и Макарий человек разумный, торговлишки препятствовать не станет.
— А много ли той краски?
— Пока не можно сказать, — развел руками Ефрем. — Ныне по осени поеду пробу снимать.
— И сколько мне положишь? Чай не вам, а мне головой отвечать.
— Дело то богоугодное.
— Водить митрополита за нос?
— Краску добрую Матери-церкви передавать. За торг честный.
— Ты мне зубы не заговаривай, — рыкнул Федор. — Не с тебя, а с меня шкуру сдирать станут. Ежели что пойдет не так.
— И с меня. Ты ведь молчать не станешь.
— Твоя правда, не стану. — усмехнулся Дмитриев сын. — И тебя выгораживать не стану, коли споймают тебя, али твоих людей с краской по пути в Великий Новгород.
— Пятая часть краски — твоя.
— Четвертая.
— Побойся Бога! Много рук проходит она.
— Торговлишка запретная? В обход царева мыта?
— Мне не ведомо откуда его везут и платят ли царю мыто.
— Хм. А ты сам-то как ходить туда станешь? Или не ведомо тебе, что купец без торга внимания зело много приковывает к себе?
— Там масло светильное будет. Дешевое. Вот им торг вести и стану.
— Масло светильное?
— В пищу негодное и пованивает, но горит добре.
— Много?
— Тоже в долю хочешь?
— Ежели его не мало, то почему бы в складчину не сойтись? Все одно дела вместе вести будем. А людишек для доброй защиты товара у тебя недостает. Так я дам…
Ефрем напрягся.
Для него было очевидно, что Федор хотел больше, желательно все. И то, что он жаждал выяснить, кто краской той торгует и связаться с ним напрямую без всяких посредников. Так что даром его люди были Ефрему не нужны. Выгоды с того на три копейки, а убытков…
С другой стороны, и отказываться было нельзя…
* * *
Иван свет Васильевич вновь читал.
Пытался. Так как мысли его были далеко от строк…
— Милый? — тихо и ласково произнесла царица. — Тебя что-то тревожит?
— Все никак не выходит из головы тот паренек из Тулы.
— Почему? Все мнишь его розмыслом добрым?
— Не из-за этого. Понимаешь. Сначала я отправил одних людей. Они мне про него рассказали удивительную историю. Потом других. Так эти тоже рассказали не менее интересную и диковинную историю, но уже другую. Отчего так?
— Кто-то из них врет. А может врут они все, сочиняя то, чего не ведают. Чтобы перед тобой выслужиться или чей-то интерес соблюсти.
— Сказывают, будто Андрейка выдумал славные слова. Дескать, батя его голову сложил за веру, царя и отечество. И теперь в Туле среди поместных они стали очень популярны. У латинян такие короткие изречения называются девизом. Их каждый уважающий себя благородный человек имеет, не говоря уже о городах, всяких там цехах и само собой державах. А у нас не было. Теперь есть. Эти слова ведь для поместного войска очень подходят.
— Красивые слова, — согласилась с ним царица. — Правильные. А что эти ухари о них не сказали?
— Они о многом не сказали. И про песню. И про язык странный.
— Вот!
— Может быть мне этого паренька вызвать да расспросить?
— Удалось выяснить, зачем он нужен митрополиту?
— Я с этим еще больше запутался. Интерес к нему какой-то есть, но не сказать какой именно. Мне даже кажется, что он, как и я, им просто интересуется. И осторожничает. Ведь наивно предполагать, будто он не знает о моем любопытстве.
— Может и так… — задумчиво произнесла царица, вновь оказавшись за спиной мужа и начав ему нежно массировать шею. Пока их никто не видит, то почему бы и нет? Прекрасный способ добавить весомости своим словам. — А что там Сильвестр?
— Пока не сдох… — мрачно произнес царь, у которого измена столь приближенного человека потихоньку вызревая начала трансформироваться в жажду крови. Ну а как еще можно назвать ситуацию, когда при болезни царя, один из самых доверенных его людей присягнул ни сыну, а его брату? Хотя воля была однозначна.
— Адашев, слышала я, снова искал встречи с тобой.
— Пусть катится к чертям! — в сердцах воскликнул царь. — Не хочу его видеть!
— Он мерзавец, но он твой мерзавец.
— Он предал меня!
— И он очень хорошо тебя знает. Не боишься, что он убежит в Литву?
— Казнить его не за что…
— Как и Сильвестра. Но и отпускать далеко их не нужно. Держи поблизости. Чтобы на виду. А как дадут повод, то…
— Ты думаешь? Я хотел Сильвестра в монастырь какой дальний сослать.
— Чтобы он болтал там разное? Сам знаешь — язык у него сильный. Умеет увещевать. Посему осторожнее с ним надобно. Тем более, я слышала, что он, как и Адашев очень уж интересуются твоими делами. И про Андрейку этого тоже спрашивали.
— Андрейка…
— Словно свет клином на нем сошелся. — покачала царица головой.
Царь согласно кивнул и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как нежные руки жены нежно ласкали его плечи, шею и голову. Что приносило ему чувство покоя и умиротворения. Позволяя отвлечься от дел… и от того гадюшника, в котором ему приходилось жить. Высокородного и без всякого сомнения смертельно опасного. Любое неосторожное движение могло закончится смертью. А дела государственные вынужденно уходили на тридесятые роля, так как куда важнее было просто выжить и усидеть на престоле. Ибо желающих его подвинуть и поживиться с того имелось в избытке…
* * *
Андрей продолжал пожинать плоды недавнего эксцесса.
Он слишком уж понадеялся на волков. А они, судя по всему, постоянно всюду находится не могли. Тем более, что еды летом хватало и крутится возле людей у них, видно, не было никакого желания.
Марфа отходила от нападения.
Строго говоря отходили все в поместье, но Марфа особенно.
Панический удар, который она испытала, кратковременно мобилизовал все ресурсы организма. Но ничего не бывает бесплатно. И эта малышка умудрилась потянуть несколько мышц. Обрела несколько синяков и ссадин. А правая ее кисть вообще болела как будто бы вся. Ей было больно шевелить пальцами.
Ну и эмоциональное состояние…
Что там произошло у реки?
С одной стороны, уровень нападающих был невысок. По виду — обычные крестьяне. Мелкие, дохлые и в целом с достаточно слабые. Ни жира, ни мяса. Безусловно, сильнее Марфы. Но не так чтобы и сильно.
Гнилые зубы неплохо говорили о рационе. В эти времена настолько сильно испорченные зубы были либо у аристократов, которые могли себе позволить много сладкого, либо у крестьян с ремесленниками, питавшихся преимущественно кашами. Вязкая пища хорошо и обильно накапливалась на зубах и приводила к ускоренному их гниению. А чистить их тут не считали нужным. И судя по размеру и развитию «тушек», отнести покойных к аристократам Андрей не мог.
Мозоли же и особенность развития мускулатуры выдавали в них людей, занимавшихся сельских трудом. Что только подтверждало догадки Андрея о том, кто они. Причем мозоли достаточно свежие. Значит не так давно эти людей много работали, скорее всего на посевной.
Нападающие почти наверняка были крестьяне, решившие поискать легких денег, чтобы поправить свое в общем-то беспросветное положение. Обычное дело для большинства разбойников в здешних краях.
Их, судя по опросу Марфы, явно отправили по ее душу. Вопрос только — почему такой маленькой компанией? Ведь чуть в стороне по реке удалось найти лодку с веревкой и парочкой мешков. А осмотр берега показал — их было трое. Если, конечно, остальные, не порхали аки бабочки, избегая оставлять следов во влажном прибрежном грунте.
По здравому размышлению Андрей пришел к выводу, что его супругу собирались похитить. Зачем? Сложно сказать. Возможно, чтобы шантажировать или обменять на что-то. Возможно в качестве наказания. Гордость то тут у многих была обострена словно у подростков.
Марфа говорила, что эти три придурка обещали ее изнасиловать и убить. И даже вроде бы приступили к этому делу… но сам парень так не думал. Они, без всякого сомнения, знали о том, что рядом есть защитники и точно не стали бы так рисковать. Вот уволочь ее с собой и изнасиловать уже после — да, вполне вероятно. Что, впрочем, сути не меняло. За что и поплатились сполна. Они, видимо еще никогда не сталкивались с женщинами в состоянии панического удара. Безумные фурии, которые способны на очень многое и ни черта не соображают в такие моменты. Могут машину приподнять, пытаясь ребенка спасти, или броситься на громилу и сонную артерию ему перегрызть, али как еще учудить. Ведь от таких хрупких созданий никто ТАКОГО не ожидает…
И Марфа страдала. Точнее Алиса… или кем там она была… Как физически, так и психологически. Особенно когда она осознала, что она своими руками убила двух мужчин. Строго говоря она даже толком ничего не помнила — все как в тумане. Но ужас от содеянного охватил ее невероятный. Ведь по здравому размышление ей нужно было просто сбежать…
О своем же прошлом она говорить пока отказывалась. А зря. Парню требовалось знать, с кем он имеет дело. Особенно теперь, когда региональная специфика могла сыграть с ними дурную шутку.
— Потом… прости… я не могу… — с болью в глазах отвечала она…
Остальные обитатели поместья тоже напряглись.
Чего-то подобного от Марфы они, как ни странно, и ожидали. Ведь «кулуарные» слухи ходили такие, что жуть. В глазах всех этих людей они служили каким-то волшебным существам. Безусловно православным, но волшебным…
А вот появление неприятеля был нежданным. Во всяком случае Петр Рябой успел всех убедить, что Андрей зря переживает. И лето пройдет спокойно. Ан нет. Вон как все повернулось. Что резко добавило всем и ответственности, и бдительности.
— Ты не переживай, — сказывал Илья, — мы все понимаем. Если бы жинку твою уволокли — нам легче не стало.
— Это было бы началом конца. Нашего конца. И я бы голову сложил. И вам не жить. Затравили бы или в холопстве сгубили бы.
— Мы понимаем это, — серьезно произнес Петр Рябой.
— Хозяин, мы с тобой! — уверенно произнес Устинка. И все хором его поддержали…



Глава 10

1553 год, 13 июля, поместье Андрея на реке Шат
Затягивать с поездкой к Андрею священник не стал. Просто сговорился с нужными людьми и отправился «по делам». Благо, что его никто не контролировал в этом плане. Главное, чтобы воскресную службу вел регулярно. Вот отслужил ее и по утречку в понедельник — отчалил. Еще до рассвета. Быстро добраться до Андрея не удалось, так как гребцов не хватало, но в первой половине дня вторник показался берег, где некогда стояла изба Прохора…
Лодка уткнулась в берег. И дядька Кондрат первым спрыгнул на траву, держа в руках швартовочный конец — обычную веревку. Отец Афанасий сошел на берег вторым. Опираясь на служку и поместного дворянина, который ему руку подал и помогал, вытягивая. Все-таки возраст сказывался. Да и жизнь он вел не вполне подвижную, что усугубляло ситуацию.
— Что-то волков не слышно, — оглядевшись, заметил дядька Кондрат.
— И то верно. Утекли что ли? — удивился Афанасий. — Ну может это и к лучшему.
— Ого! — воскликнул вместо ответа дядька Кондрат, выйдя из-за перелеска и увидев крепостицу Андрея. — Отче, ты только глянь!
— Матерь божья! — ахнул священник, присев и хлопнув себя по бедрам руками.
И сам священник, и его спутники ожидали увидеть землянку. Ну, может быть несколько землянок или сруб. Возможно в каком-то «обвесе» из навесов. И прочее что-то в том же духе. Но крепость? Пусть даже такую маленькую и убогую. Это далеко выходило за рамки их самых смелых ожиданий. Они были уверены в том, что Андрей станет готовиться к новым испытаниям, но такой поворот их вывел из равновесия совершенно. Обескуражил так, словно они накатили стакан водки. Каждый. Залпом.
С самой крепости их тоже заметили.
Поэтому быстро и ловко закрыли ворота. То есть, подняли подъемный мост. Так как издали было совершенно не разобрать — кто там вылез на берег.
— Эй! Свои! — подивившись, крикнул дядька Кондрат.
— Свои по домам сидят! — ответил Петр Рябой.
— Петька? Ты что ли? — узнал его по голосу Кондрат. — Экий важный стал! Как взлетел высоко, так сразу и хвост распушил! Когда на паперти подвизался скромнее сказывал.
— Андрей! — крикнул Афанасий. — Тут ли ты?
— Тут! — отозвался парень, который наконец смог разглядеть гостей и понять, кого им черти принесли. — Открыть ворота!
И с легкой задержкой, сдвоенный журавль опустил подъемный мосток. Перед этим же скрипнул, отодвигаемый стопор. А то вдруг что случится? Вдруг враг проберется в крепость и просто перерубит или еще как повредит веревки, на которых все держалось?
Мосток плавно опустился, слегка громыхнув о грунт.
Гости подошли с интересом озираясь.
Вошли.
— Ну Андрей! Ну удивил! — воскликнул дядька Кондрат.
— Надеюсь, татары тоже удивятся. Для них старались.
— Как же ты все это построил?
— Так из говна и палок соорудил. — Произнес Андрей и приосанился, приняв вид лихой и придурковатый.
— Шуткуешь? — усмехнулся дядька Кондрат.
— Гольную правду сказываю. Тут окромя земли и деревяшек ничего нет. Да и земля — такая себе, говно. Вот как есть и говорю.
— А подсказал кто? — спросил отец Афанасий.
— Так зима подсказала. Волки, разбойники… Это не те гости, которым я рад. Посему и решил построить землянку побольше, только без крыши.
Священник с поместным дворянином только головами покачали, переглянувшись. Объяснение было таким же шутливым, как и описание технологических приемов постройки. Не хочет говорить, так и ладно.
Немного передохнули с дороги, и отец Афанасий принялся за дело, ради которого он и приехал. Во всяком случае, официально, планируя на обратном пути с таким же визитом заглянуть и к другим помещикам. Чтобы вопросов не возникло ни у кого. Поэтому он прошел в землянку, и стал приглашать в порядке живой очереди обитателей. Для исповеди.
Первым зашел Андрей. Да и как иначе? Глава поместья. Ему и первое место в очереди, и лучший кусок, и первому ответ держать в случае чего…
— Сын мой, — начал осторожно говорить священник. — я слышал, что в здешних краях разбойники шалят. Посему я премного удивлен и обрадован тем, как ты готовишься их встретить.
— Много ли тех разбойников, о которых ты слышал?
— Не ведаю. Просто будь особенно осторожен. Сам видишь — беспокойно.
— Благодарю. — кивнул Андрей, а потом максимально жалостливым голосом произнес. — Отче, мне помощь твоя нужна.
— Слушаю. Чем смогу, помогу.
— Мне кажется, что здесь, вдали от церкви, мои люди начинают впадать в язычество.
— В язычество? — немало удивился священник. — Как ты сие видишь?
— Мерещиться им всякое. То лешие, то домовые, то волколаки. Мню, слышал, как два моих оболтуса на всю Тулу разнесли, будто бы по зиме волколаки на нас напали?
— Как не слышать? Слышал конечно. — мягко улыбнувшись, ответил священник.
— А ныне все хуже. Они меня с моей Марфой стали за таковых привечать. Дескать, мы с ней волколаки.
— Что? — удивился отец Афанасий.
— Вот я говорю — помешательство какое-то. Боюсь представить, что будет, когда я приеду в Тулу и эти дурни рот откроют.
— А… а что там произошло зимой?
— Да ничего особенного. Пришла стая. Видно согнали ее откуда-то. Оголодала. Решила нас сожрать. Я вышел к волкам, еще не ведая куда иду. А эти два обалдуя в землянки остались сидеть и трястись от страха. Вышел я, значит. Чуть помахал сабелькой. Благо, что волки остались верны себе и атаковали, стараясь прыгнуть со спины. Зная это несложно отмахиваться. Сабля остра. Убивать их не сложно. Чай не люди, а тварюшки убогие. Вот и удалось простоять. Но тут вожак их вышел. Обычно вожак в стороне держится и не лезет, а тут, видно припекло. Вот его-то эти дурни за волколака и приняли?
— Почему же?
— Крупный.
— Только лишь поэтому?
— Да я перепугался и заговор произнес, что от отца слышал. Он сказывал, что иной раз животинка слышит его и принимает.
— А что за заговор?
— Мы с тобой одной крови, ты и я. Батя сказывал, будто бы этих слов достаточно может быть, чтобы волки тебя за своего приняли. А я их еще куском мяса подкрепил. Но то глупое поверье оказалось. Вожак только разозлился.
— Ты им рассказал о том?
— А что толку? Рассказал, конечно. Но им ведь страшно было. А кому хочется болтать, будто бы перед волками в штаны наложил? Правильно. Никому. Вот они и приукрашивают. Теперь же, видимо, сами поверили в свои выдумки и пошли много дальше. Дурни. Волколакам ведь служить в их понимании намного почетнее, чем честным людям.
— Мда… — покачал головой отец Афанасий. — Ты понимаешь, что заговоры — это грех? Великий грех!
— Понимаю. Господь образумил. Показал, что грязь эта силы не имеет. От лукавого все сие. Но и наказал, а не просто указал. Вот и терплю расплату в виду глупостей своих людей, которые норовят меня ославить. И ведь я ничего с ними не сделаю. Начну запрещать и карать, так подумают, что рот затыкаю и пуще прежнего станут болтать. Тайком. А как с тем бороться? Не убивать же эти дураков? Помоги, отче. Век обязан буду. Мочи терпеть все это больше нет. Боюсь, что сорвусь и избивать их начну от злости бессильной.
— За то, что заговор применял — епитимью на тебя на ложу. — строго произнес отец Афанасий. — Грех это великий. По весне, как прибудешь в Тулу на смотр, пожертвуешь десять рублей нуждающимся. Сиротам или вдовам. Сам решай. А до того — каждый день «Отче наш» трижды по утру читать. Понял ли?
— Ясно понял, отче. А церкви я могу пожертвовать?
— Можешь, — чуть помедлив, ответил священник. — Но по доброй воле и сколько пожелаешь. Я в том тебя не неволю. И только после того, как епитимью исполнишь.
— Конечно.
— Что же до этих болтунов, то я с ними поговорю.
— Беда в том, что они своим языком поганым уже всех взбаламутили. Представьте, каково нам с супругой жить, когда тебя все твои люди считают нечистью православной?
— Как-как? — напрягся отец Афанасий.
— Нечистью во Христе. Дескать, мы волколаки, что крещение приняли.
— А ее почто такой почитают?
— Так по лету прошлому, как мне подурнело, ей тоже тошно сделалось. Память частью потеряла. Странная стала. Да ты, отчего, наверняка о том ведаешь.
— Как же, как же. Конечно ведаю. Мне ее мамка приводила, думала, что бесы в нее вселились. Я ее осмотрел. Церкви она не боялась, святой воды и креста животворящего тоже. И вообще не похоже, чтобы в нее бес вселился. Но Евдокия настаивала. Отчитал я ее тогда молитвами добрыми. Марфуша же, вместо того, чтобы бесноваться, заснула. Что совершенно невиданное дело для бесноватых, они в церкви покоя найти не могут.
— А что ее мамке не нравилось?
— Что капризничает, дела по хозяйству никакие делать не хочет. А за какие возьмется — все не так творит. Или портит, или в насмешку выворачивает все да поганит.
Андрей мысленно усмехнулся. Он уже столкнулся с тем, что быт людей XVI века был полон малопонятных и непривычных для него ритуалов да предрассудков. А дела хозяйственные в основном отличались наличием большого количества явных и скрытых ритуалов, носящих явный мистический характер. Даже если ты в целом все делаешь правильно, но упустишь тот или иной элемент ритуала, то местные это могут трактовать очень нехорошо — посчитают, будто ты проклясть их хочешь или еще какую пакость злоумышляешь. В общем, Марфе-Алисе с этим всем бредом досталось по полной программе. Что в категорической степени усложнило и без того немалые трудности по ведению хозяйственных дел. Ведь в XVI веке тупо не имелось того инструментария и возможностей, как в XXI. Из-за чего многие вещи делались иначе.
Это Андрей мог себе позволить начхать на эту условности, так как жил считай в лесу и медленно адаптировался в «тепличных условиях». Да и то — «косячил» направо и налево, несмотря на почти шестилетнюю подготовку. А Марфа-Алиса жила в семье, где ты постоянно на виду. И любое твое действие видно окружающим…
— Я с ней разговаривал о том. — произнес Андрей. — Она забыла. Вот напрочь забыла и все, то, чему ее мамка и бабка учили, да тетки показывали с самого детства. А они ей не верили.
— Так разве бывает?
— Я не знаю, — пожал плечами парень. — Но я вот что сумел заметил. У меня тоже часть памяти отшибло. Людей с трудом узнавал. И произошло в тот же день и примерно в тот же час, что у нее. Совпадение?
— К чему ты клонишь?
— Я долго думал над тем, что это могло быть и раз за разом приходил только к одному выходу — происки какого-нибудь колдуна. Одного в толк не возьму — почему эта ворожба ударили лишь по нам двоим? Али есть еще кто в Туле, кого в тот день повредило?
— Колдовство говоришь?
— А что еще? Мне ведь сказывали, что шел я шел. Вскрикнул. И упал, сомлев. А когда очнулся, то и поначалу не мог понять кто я и где. С Марфой, Евдокия сказала, тоже самое было.
Отец Афанасий задумался.
То, что говорил Андрей, имело определенный смысл и в целом многое объясняло. С одной стороны, а с другой порождало новые вопросы. Прежде всего связанные с колдуном.
Это ведь что получалось? У него в епархии завелся злодей злокозненный? Но почему он тогда уязвил только этих двоих? Хотя почему только двоих? Петр Глаз же, отец Марфы, тоже словно с ума сошел. Да и Евдокия была не в себе.
Может быть на их семейство кто злодея навел? Думал Афанасий. Неужели сотник? Он ведь сильно переживал, что его могут подвинуть. Но тогда причем тут Андрей? Разве что это все было подстроено от и до, и кто-то умело вел всех… Тогда это не абы какой колдун, а первостатейный злодей многоопытный. И беда близко… страшная беда…
Они еще немного поболтали. И отец Афанасий начал вызывать остальных. Но слушал их уже «спустя рукава» и в пол-уха. Да и сказки их о всякого рода волколаках мягко останавливал. Дескать, о чем они говорят? Если Андрей носит крест, читает молитвы, участвует в таинствах, то никаким волколаком он быть не может. Как и его супруга, с которой он поговорил подольше в надежде выудить хоть что-то про вероятного колдуна. Но Марфа после недавнего нападения была удивительно закрытой и по кругу винилась, вполне себе искренне раскаиваясь в том, что двух человек убила…
Ночевать здесь священник не стал.
Не потому, что не хотел, а лишь для того, чтобы поддерживать легенду. Так-то он бы тут и недельку посидел, пытаясь разобраться в том, какого черта происходит. Но… он не имел права слишком уж сильно выделять одного из представителей своей паствы и отлучаться надолго из Тулы.
И теперь сидя на лодке он в изрядной задумчивости смотрел на воду, напряженно думая. Колдуны, волколаки, разбойники… и уставший взгляд Андрея, который явно был в изрядном утоплении от всего этого кошмара. Главное же, он не мог понять — кто кого предупредил. Потому что новость о нахождении в Туле или возле нее сильного колдуна, который очевидно был нанят одним из сотников — страшна. Против кого он обернется дальше? На кого погибель призовет? А если с ним в следующий раз татары сговорятся? Ужас-ужас…
Немного смутила отца Афанасия только информация о том, что Марфа читать-писать умеет. Но проверка легко показала — самоучка.
В те годы ведь как учились[21]?
Сначала ученик изучал азбуку. Названия букв, их очертания, их выговор. Тут вроде бы все нормально. Почти как в XXI веке.
Дальше учили читать склады и слога. Тоже ничего странно и неожиданного. Когда же и этот навык освоен, то начиналось самое интересное. Ученики заучивали наизусть псалтырь и часослов — книгу с молитвами для богослужения на все части дня. И на этом обучение заканчивалось. То есть, вообще.
Ни грамматики, ни синтаксиса, ни орфографии, ничего вообще не изучалось. А речь, во всяком случае, письменная, строилась на основании комбинаторики из заученных фрагментов церковных книг, соединенных вставками и связками. Что порождало большое количество скрытых цитат. Причем в соединениях, сочиняемых самостоятельно, имелось, как правило, много или очень много ошибок, так как автор слабо себе представлял, как правильно построить предложение и фразу. Что наблюдалось даже у князей. Особенно это ярко видно в разного рода хозяйственных записях, в основной массе безграмотных чуть более чем полностью. На их фоне даже корявый язык чатиков выглядел верхом лингвистического совершенства.
Степень же общая грамотности человека определялась объемом заученных книг, что расширяло количество применяемых оборотов и приемов. Псалтырь и часослов — это база. Но по-настоящему грамотные люди[22] тех лет могли легко оперировать фрагментами из Евангелие и других текстов.
Само собой, уровень развития письменной и устной речи при таком подходе был категорически низкий. Как и способности к ведению публичной дискуссии, например, богословского содержания. Что регулярно сказывалось самым пагубным образом. Корявая, излишне витиеватая речь, трудная для понимания даже самому автору — это была норма. Ужасная, зато идеологически верная. Потому что в процессе обучения каждый ученик неслабо так погружался в духовные тексты, которые, не имея конкуренции, формировали соответствующее мышление.
Так вот.
Проверить, получал ли Андрей или Марфа правильное образование было просто. Они должны были знать наизусть псалтырь и часослов. Во всяком случае большую их часть. А тут было глухо. А значит, что? Правильно. Легенда Андрея вполне билась с ожиданиями реальности в голове отца Афанасия — они выглядели как самоучки, которые не знали, как правильно им учиться.
Странно.
Очень странно.
Но не страшно. Во всяком ничего дурного в том отец Афанасий не видел. Просто нужно будет иметь в виду. Не всякая семья поместных дворян в Туле тех лет умела читать-писать. Пусть и таким необычным образом. Ну и, при случае, нужно будет убедить Андрея приобрести псалтырь с часословом, чтобы хоть как-то закрыть этот вопрос. В остальном же — даже хорошо, наверное. Во всяком случае, отца Афанасия так взволновался новостью о колдуне, что особо и не переживал по этому поводу. Даже про краски и торговлишку спросить забыл. Потому что деньги-деньгами, а упустить такое зло у себя под боком — это серьезно. За это можно и поста лишиться, да и вообще… страшно…




Часть 2
Дух Волка


Слышь, весельчак, тут 10 трупов, а у тебя семизарядный револьвер, что ты собирался делать с остальными тремя? Рассмешить их до смерти?
к/ф «Святые из Бундока»



Глава 1

1553 год, 15 июля, поместье Андрея на реке Шат
— Тихо в лесу, только не спит барсук… — нашептывал себе под нос дурацкую песенку Андрей, всматриваясь в лесную даль.
Волки, как оказалось, никуда не ушли. Просто, видимо, были достаточно далеко от реки какое-то время. Поэтому и не отреагировали на появление гостей с того направления. А вот тех, что зашел со стороны леса «спалили». Из-за чего все обитатели поместья всполошились.
Надо отметить, что после того, как отец Афанасий уехал Андрей вздохнул с облегчением. И не из-за того, что он уехал. Нет. Дело было совсем в другом.
Не можешь противостоять? Возглавь. Так ведь говорят? Вот Андрей и решил действовать, опираясь на эту стратегию.
Его подчиненные с каждым днем начинали болтать все больше и больше всяких глупостей. Что могло в достаточно недалекой перспективе вылиться в навязчивые сплетни уже в Туле. А почва для них имелась. А значит, что? Правильно. Власти будут вынуждены реагировать. В те годы, ведь обвинения во всякого рода мистических делах ни разу не шутки. Поэтому нужно было действовать первому, уводя кризис в нужное русло.
Андрей признался в использовании заговора. Серьезное дело. Но на фоне всего остального — обычное и в целом ожидаемое. Отец Афанасий прекрасно знал, что этой пакостью практически все горожане пользуются так или иначе. И ничего с этим поделать не мог. А тут — признался. Значит можно как-то отреагировать. Пожурить. И назначить епитимью…
Зачем Андрей признался? А зачем проверяющим обычно показывают что-то, за что тот их гарантированно оштрафует? Ведь если проверяющий ничего не нашел, значит не искал. Поэтому парень дал священнику то, что того удовлетворило бы и он больше не морочил ни ему, ни окружающим голову. Бросил кость, так сказать.
А потом отправил искать черную кошку в черной комнате, держа в уме тот факт, что ее там нет. Хуже того — никогда не было.
Психология человека такова, что тот, кто оправдывается — виновен. Во всяком случае, он таковым воспринимается. Поэтому частенько оказывается так, что кто первый обвинил, тот и прав, пока не докажут обратное. Вот он и ввел новую сущность — колдуна. Строго говоря, Андрей не вводил эту сущность, а назвал ее понятным для аборигена термином. Так-то Клим Дмитриевич, сотворивший все это с Марфой и Андреем вполне существовал. Когда-то. Где-то. В любом случае, он не был ничем фантастическим. Просто парень чуть приукрасил. И облек в форму, понятную местным. Само собой, с оглядкой на реалии эпохи.
Христианство в XVI веке на Руси было все еще строго городской религией. Да и то — не всеобъемлющей. Так как культура бабок, травниц, ведунов и прочих имела огромный вес[23]. На селе же так и вообще язычество цвело и пахло, имея лишь минимальную декоративную маску.
Подобное положение дел категорически не устраивало церковь, которая методично и последовательно боролась с активистами конкурирующей организации. Поэтому отправка отца Афанасия ловить колдуна было довольно продуктивным шагом.
С одной стороны, фактор колдуна местным объяснял многое, если не все. С другой стороны, священник не мог его проигнорировать. И не потому, что обязан по должностным инструкциям. Нет. Все проще. Этот мнимый колдун был его прямым конкурентом, который отбивал у него клиентов. А такое терпеть никак нельзя, особенно если у тебя под рукой вся тяжесть административного ресурса. Хуже того, этот факт вряд ли осознавался священником, из-за чего вопрос им воспринимался исключительно под соусом идеологии… Что очень серьезно.
Так или иначе, но спровадив отца Афанасия заниматься «охотой на ведьм» Андрей вздохнул с облегчением. Потому как к нему пришло ощущение какой-то законченности что ли. Да и подчиненные притихли. Увещевание на них священника подействовало, заставив задуматься. А то совсем «берега потеряли», чуть ли не открыто обращались к Андрею как к волколаку.
Парень же начал готовиться к приходу гостей самым форсированным образом. Ведь если о них знает священник в Туле, то значит скоро будут.
Так оно и оказалось. Во всяком случае парень был уверен — волки просто так предупреждать не станут.
— Идут! — крикнул один из отроков, отвлекая Андрея от размышлений.
К крепости приближалось два десятка разбойников. Самых что ни на есть обычных. Крестьяне. Это сразу бросалось в глаза. С топорами, дубинами и копьями, но крестьяне, которые толком и не знали, как за это оружие держаться. Кроме того, никаких доспехов, даже тряпичных, у них не было. Да и вообще, общий образ не оставлял никаких вариантов.
С ними важно шествовал солидно одетый человек. Он-то и начал переговоры.
— Эй! Слышите меня?
— Слышим! — ответил Андрей, у которого на всякий пожарный уже имелся самодельный рупор из бересты. Особенно надрывать глотку он не хотел.
— Нам не нужны ваши жизни! Просто уходите!
— У нас есть предложение лучше! — крикнул Андрей.
— Какое же?
— Уходите вы. И останетесь целы!
— Зачем ты так? — спросил Илья. Достаточно громко, чтобы все в крепости услышали.
— Предлагаешь уступить им?
— Их больше.
— А мы — в крепости.
— Их сильно больше. А крепость… она…
— Ты разве не понимаешь, что он просто пытается нас выманить из укрытия? Как только выйдем — так и нападут. Им свидетели, знающие их в лицо не нужны. Это же обычные крестьяне, которые лихим делом подрабатывают. Так я говорю? — спросил Андрей у Петра Рябого.
— Так.
— А значит — всех мужей и детей под нож. Баб же, кого убьют, а кого и в рабство продадут. Или ты не заметил, что этот болтун — не селянин?
— Заметил…
— Он их сюда привел. И раз так одет, значит деньги имеет. Откуда? Может делом худым промышляет? Слышал же небось, что иной раз девицы пропадают красные да купцы гибнут. Разбойники не могут существовать сами по себе. Им то, что они украли, куда-то девать нужно. Разве тебе то не ведомо? Понятно было бы, если бедолаги решили с голоду еду отнять у соседей. Так они на нас и не пошли. А эти ребята явно под чьей-то рукой ходят.
Все задумались. Молча. Так где-то с минуту и промолчали, размышляя, пока Марфа не воскликнула:
— А я вот того знаю!
— Которого?
— Вон того! Третьего справа. Видишь. У него еще борода торчком.
— И кто он?
— На меня же три татя напало. Вот он тогда сбежал. В речку прыгнул и перебравшись на ту сторону, деру дал. Он предлагал меня по кругу пустить, а потом ножом по горлу.
— Слышите? — спросил он у обитателей поместья.
— Слышим, — ответили те нестройным хором.
— Вы думаете, что этот тать лгал?
Никто не ответил.
Андрей же, чуть подождал и, видя, что с настроем у его подчиненных вроде бы все правильно, вернулся к переговорам. Там ведь тот удалец, отбежав подальше, продолжал что-то кричать.
— Тихо! — рявкнул в рупор Андрей, вынуждая того замолчать и оглядеться. Он как-то не ожидал, что на такой дистанции голос будет так громко звучать. — Проваливайте!
Никто никуда проваливать, разумеется не собирался. И переговоры плавно перешли к перепалке.
— Чего они тянут?
— Ждут чего-то. — ответил Петр Рябой. — Видел же, к лесу десяток побежал. Думаешь, по нужде отлучились?
— Может пока их всего десяток ударить верхом?
— Шутишь?
— А что? Я, ты да Устинка с Егоркой. Можно еще Илью посадить.
— Корову на плетень лучше посади, — фыркнул Петр. — Или, думаешь, они верхом бой вести умеют?
— Да зачем им уметь? Так, испугать, чтобы драпанули. А в бегстве их и мы с тобой порубим.
— А если они ждут этого?
— Тот десяток — в лесу?
— А ты уверен, что других нет? Вон там, например, — указал Петр на небольшой перелесок. — Если за ним трое или четверо добрых поместных всадников, то мы можем не уйти.
— Ловушка?
— Ты же сам их вон сколько ставишь, ловушек этих. Неужто не подумал? Или ты серьезно полагаешь, что эти крестьяне пойдут на приступ?
— Всякое бывает. Мы же не знаем, что им посулили…
Андрей замолчал, задумчиво уставившись на этих горе-осаждающих. И смех, и грех. Да, их было много. Но у него имелись и люди, и мерины для того, чтобы выехать и всю эту шушеру разогнать. Хуже того, он был уверен, что все эти крестьяне при виде ТАКОГО количества всадников сами разбегутся в разные стороны. Но тогда почему они так дерзко себя вели? Ведь те трое, что напали на Марфу, наверняка наблюдали за крепостью какое-то время и видели лошадей на выпасе рядом.
— Милая, — обратился он к Марфе. — На сколько дней у нас запасов?
— По еде до осени, — без всякого промедления ответила она. — По воде — на неделю. Может быть чуть больше. Если бы лошадей не было, то могли месяц продержаться.
— Может быть они специально хотят добиться того, чтобы мы лошадей убили? — спросил Андрей Петра.
— Ты думаешь, что это кто-то из сотников, которого уязвило, что новик выехал конно и оружно да еще с двумя слугами, годными к полковой службе?
— Да. Может шуганем?
— Опасно. Если скажешь — пойду за тобой. Но я не советую. Мы не знаем, сколько их подошло, где они и какие у них цели.
Андрей поиграл желваками и согласился со своим собеседником. Тот был прав. И этот отряд выглядел слишком подозрительно слабым для тех, кто действительно пытался брать штурмом эту крепость.
В принципе — не беда. Долго они все равно сидеть здесь не смогли бы. И запасов еды, скорее всего, у них не было подходящих, и опасно. На дворе стояло лето и сюда могли заглянуть поместные дворяне. Ну, не сюда, конкретно, а вон по тому берегу реки проехать, откуда этих ухарей хорошо видно. Сразу внимание привлекут. Всей Туле же известно, что у Андрея крестьян нет, тем более в ТАКОМ количестве.
Но была сложность — вода.
Парень поначалу ей особого значения не придавал. Считал, что достаточно будет поставить в какой-нибудь подсобке горшки с водой про запас. Оказалось, что этого совершенно недостаточно. И нужно было либо колодец копать, либо цистерну. И центр импровизированной площади для этих целей прекрасно подходил.
Вода — это основа выживания в осаде. И если уже сейчас из-за нее стало волнительно, то что будет, если подойдут к крепости более серьезные ребята? А это, без всякого сомнения произойдет. Причем не факт, что не в этом году…
Наконец, устав вещать в сторону молчащей крепости, этот относительно богато одетый мужчина заткнулся и начал отдавать какие-то приказы. Весь этот десяток, что сидел на солнышке на виду у защитников, поднялся и посеменил за ним к лесу. Туда, где укрылись ранее ушедшие.
Два часа прошло в тишине.
Андрей запретил всем разговаривать иначе, как шепотом и на ушко. Чтобы не пропустить гостей. А детей всех загнал на «скворечники» — бдеть. Он был уверен — никуда враги не ушли. И то, чего он опасался, то, к чему он готовился весь июнь и добрую половину июля таки началось.
Сам же молодой помещик снарядился в доспехи. Нацепил пояс с саблей. Достал все необходимое оружие. Проследил за тем, чтобы Устинка с Егоркой правильно надели тегиляй и вооружись, как и остальные мужчины. После чего сел в тени на лавочку и вроде как задремал.
Нервы у него шалили. Гудели. Вот он и попытался их так успокоить.
На самом деле он не заснул, а просто закрыл глаза и попытался максимально успокоиться, стабилизировав дыхание. Но всем вокруг показалось, будто бы он именно что заснул.
— Идут! Идут! — сдавленно пискнула девчуля, наблюдавшая за лесом, что рос совсем с другой стороны, нежели тот, в котором неприятель скрылся. Видимо обошли.
Петр хотел толкнуть Андрея, чтобы разбудить. Но тот уже открыл глаза. И мгновение спустя стоял на ногах.
Быстрым шагом пройдя к «скворечнику», откуда заметили врага, он выглянул в небольшую щель над щитком. Так и есть. Идут. Те же самые. И тот ухарь, на которого указала Марфа тоже тут. Только богато одетого не наблюдалось.
Они обошли и вышли с той стороны, откуда из леса идти всего сотни полторы шагов. А не от поля. Причем не просто шли. А бежали. Молча. Видимо желая воспользоваться преимуществом внезапности. В руках они тащили вязанки хвороста и небольшой таран из бревна.
Андрей отреагировал быстро и просто.
— Петр, хватай сулицы. И дуй — туда, — указал он. А сам, также прихватив с десяток этих легкий метательных копий побежал на соседнюю боевую площадку.
Выглянул.
Бегут.
Нажал педаль. Щиток отъехал. И он метнул сулицу.
— А-а-а-а! — раздался истошный крик и один из разбойников, схватившись за древко сулицы, свалился в сухой ров.
И тут же нападающие заорали, поняв, что их заметили. Ускорившись.
Бросок сулицы. Еще.
Что-то свиснуло.
Андрей только чудом успел увернуться. А в «скворечнике» прямо напротив бойницы, спешно прикрытой щитком, завибрировала стрела. Нормальная стрела. Глянул. Так и есть. Парочка уважаемых людей все-таки заглянули на огонек. Оба в кольчугах, с саблями на поясе, в легких шлемах и с луками. Только пешком. Странно.
Но бой продолжался.
— А-а-а-а! — раздался вопль за его спиной. Это Петр угостил одного из нападающих сулицами. Кидал он их плохо. Вон — три метнул, а попал только одной.
Андрей же медлил. Он лихорадочно соображал.
— Эй! — наконец тихо крикнул он парнишке, стоящего рядом. — Тащи мой лук и стрелы.
— Я мигом! — выпалил он и улетел так, что пятки засверкали.
И верно. Вернулся он очень быстро.
Схватив лук, Андрей вручил пареньку сулицы и, скомандовав: — За мной! — ринулся в обход. Да так, чтобы зайти эти ребятам с другого ракурса. Чтобы выгадать хотя бы несколько секунд.
Обежал.
Заскочил в другой «скворечник». Осмотрелся.
Вот они. Идут — озираются.
Наконец один из них рукой указал на позицию Петра, и они начали чуть отклоняться. Так, чтобы иметь и прострел активной позиции, и той, где совсем недавно находился Андрей.
Время.
Парень натянул тетиву. Нажал на педаль. И в открытую бойницу выпустил стрелу. Дистанция была небольшая — метров пятнадцать, может двадцать. Почти что прямой выстрел.
С такой дистанции стрела била уже достаточно сильно. Но недостаточно для того, чтобы пробить кольчугу, надетую на стеганный халат. Воткнулась в район груди. И завибрировала, а пораженный ей противник споткнулся, видимо от неожиданности, и полетел на траву.
Немедля Андрей схватил вторую стрелу и выстрелил снова. Уже в соседа. Тот заметил первый выстрел очень оперативно. И успел развернуться, определив направление угрозы. И даже выстрелил. Но слишком поспешно. Поэтому его стрела вонзилась в дерево рядом с бойницей. А вот стрела Андрея влетела ему прямо в лицо. Не то в глаз, не то в рот. В любом случае, с таким ранением — не боец в ближайшее время.
И тут «убитый» ранее начал вставать.
— Твою дивизию! — воскликнул Андрей.
И, схватив у паренька три сулицы, вручив тому лук со стрелами, и побежал к соседнему «скворечнику», откуда можно было достать супостата. Тот же, видимо сообразив, откуда стреляют, прямо на карачках, как песик припустился вперед. Пытаясь скрыться за изломом стены.
Тут-то его Андрей и встретил.
— На! — рявкнул он, кидая сулицу, которая вошла врагу в спину в районе поясницы.
В этот самый момент в подъемный мост ударили.
У Петра кончились сулицы, которые он бестолково в целом использовал. И нападающие, потеряв всего пятерых, не считая этих воинов, сумели закидать ров вязанками хвороста. Теперь же они били в ворота тараном из бревна, пытаясь их сломать.
Парень перебежал на свою старую позицию. Схватил сулицу, собираясь ее метнуть. Но только открыл щиток, как едва успел отшатнуться. С трех или четырех шагов кто-то туда метнул одну из сулиц, которая с гулом завибрировала, ударившись в противоположную стену. Вернул «обратку» так сказать.
Несколько секунд.
Он огляделся.
А потом Андрей, подозвал того паренька, выполняющего функции эрзац оруженосца, взял у него лук. И начал заниматься эквилибристикой.
Натянул тетиву.
Боковой шаг.
Выстрел.
Шаг назад. Секундой-другой позже в бойницу что-то влетает.
Зарядил.
Натянул.
Боковой шаг.
И тут же выстрел.
И сразу же назад…
Древки сулиц мешали Всем. Но Андрею в кардинально меньшей степени, чем нападающим, которые после трех удачных бросков уже не могли толком забросить снаряды. Они отражались от древков, торчащих, словно цветочек из бойницы… этакая костлявая розочка.
Шестая стрела.
Седьмая.
Кончились. Он не успел озаботиться их пополнением. Причем далеко не все они попали куда надо. Он ведь стрелял по движущимся объектам «от бедра». Хоть и с малой дистанции.
Андрей лихорадочно гляделся.
Нервно усмехнулся.
Пулей выскочил из «скворечника» и бросился к воротам. Тут уже и так были все боеспособные, включая Петра. Со щитами и копьями.
Молодой помещик кровожадно улыбнулся. Разблокировал стопор подъемного мостка. И ногой выбив ограничитель, опустил мосток из бревен прямо на головы незваных гостей.
Мгновение спустя, выхватив саблю, он уже бежал вперед, истошно крича:
— Ура!
Чуть погодя за ним устремились и остальные, поддержав его клич. Сначала Устинка с Егоркой, которые помнили про страх, как самый страшный грех воина. А потом и прочие. Но это уже было лишним…
Пятерых эти разбойнички потеряли от сулиц. Еще трех от стрел. Да мостком восьмерых придавило. Не на смерть. Но приятного мало, когда тебе на голову обрушиваются бревна. И боеспособности это не добавляет.
Остальные же, увидев, что их стало что-то очень мало, просто драпанули…
— Два — ноль, — констатировал он итог столкновения.
— Что ты говоришь? — спросил Петр.
— Говорю — первые две стычки мы выиграли.
— Будут еще?
— О! Не сомневайся.
— Что с этими делать?
— Добить. Они все равно ничего не знают. А из какой они деревни, али села мне без надобности.
Петр молча кивнул и отправился исполнять приказание. Он бы опросил пленных и, возможно, попытался завербовать. Но не стал перечить, тем более, что резон в приказе хозяина был. Если будут новые нападения, то пленных опасно держать в крепости.
Андрей же, которого слегка трясло от переполнявшего его адреналина, пошел к тем ребятам в кольчугах. Их требовалось проконтролировать. Очень уж своевременные трофеи…



Глава 2

1553 год, 19 июля, поместье Андрея на реке Шат
— У нас гости, — произнес подошедший к Андрею Петр.
— Кто? — оживившись спросил парень, и, не дожидаясь ответа побежал к стене. Точнее к боевой площадке на ней.
Взлетел по ступенькам и выглянул в смотровую щель.
Толком лиц не разглядеть. Далеко. Однако было хорошо видно — несколько человек в доспехах. Видно высадились с лодки. И волки опять не выли… Свои или нет эти пришельцы — не ясно. Во всяком случае после недавних событий парень был осторожен и подозрителен как никогда…
Нападение той банды разбойников закончилось с открытием, а точнее опусканием ворот на их головы. Оставшиеся несколько человек сбежали, не задерживаясь. И, видимо, их богато одетый предводитель тоже.
Дальнейший осмотр территории показал — никакой конницы в засаде у них не имелось. И они драпанули так резко, что даже оставили свой лагерь «как есть». Так как, видимо, опасались, что Андрей оседлает наконец меринов и со своими людьми организует преследование. Поэтому кроме двух панцирей и пары легких, открытых шлемов. А также сабель и луков, к Андрею перешло и определенное барахлишко «тылового обеспечения». Включая около шести рублей монетами, из которых пять рублей оказались набиты в тугой кошелек — полушка к полушке и выглядели стоимостью найма. Хотя, конечно, основой улова оказались вполне приличные шкуры, какие-то тряпки, небольшие запасы зерна с солью и все в том духе. Самыми же ценными вещами, кроме защитного снаряжения воинов, были топоры да копья с ножами. Для него это являлось дельным железом, которого привалило несколько килограмм.
Несмотря на победу, парня не охватила эйфория. Скорее, напротив. Он засел за работу над ошибками. А их хватало…
С момента прибытия к усадьбе в этом году парень делал фокус на строительстве укрепления и обеспечения его обитаемости. Ему требовалось возвести вал, отрыв ров перед ним. Поставить «скворечники» — небольшие закрытые площадки на изломах куртины — этакие аналоги бартизанов, только из дерева. Настолько маленькие, что по факту больше двух активных бойцов в них и не вмещалось. Да и те могли работать только в двух разных направлениях. Нужно было также поставить частокол на гребне вала. Соорудить подъемные ворота. А дальше заняться строительством жилого дома, кузницы и прочих построек, без которых обитаемости крепости не достигнуть.
Много всего. И это «много» требовало рабочих рук. В то время как общий ресурс человеко-часов у Андрея был жестко ограничен.
Он сам, Устинка с Егоркой, Петр, Илья, Игнат да два бобыля — это всего восемь мужчин. Точнее семь с половиной, так как Игнат являлся инвалидом и полноценно работать не мог. А это всего девяносто человеко-часов в сутки, если каждый день трудится всем по двенадцать часов.
Имелись, правда, еще и женщины. Но их помощь не выходила значимой, хотя бы потому, что на кого-то требовалось повесить хозяйственное обеспечение. То есть, приготовление еды, стирку, таскание воды и прочее. Тем более, что дам также много не наблюдалось. Евдокия, жена кузнеца да три вдовушки. Где-то на горизонте маячила еще и Марфа, но… Вот как все утихнет — можно будет заняться ее обучением, а пока… на ней лежал труд учетчика, который отслеживал — где сколько чего. Просто чтобы ничего не упустить и немного разгрузить Андрея в этом плане.
Еще были дети. Но их трудовые возможности позволяли их использовать только в качестве вспомогательных «юнитов» не имеющих определяющего значения в тяжелом и напряженном труде.
И вот с этими «тремя калеками» Андрей пытался лихорадочно подготовиться к обороне. Расставляя само собой приоритеты, ибо хвататься за все — не сделать ничего.
Первым и самым важным делом была крепость. Просто потому, что обороняться в ней даже палками намного проще, чем сражаться в поле нормально вооруженными. Следом же шла обитаемость укрепления. Ведь в случае чего — внутри крепости нужно будет держать осаду.
Строго говоря — полный комплекс тех же построек был бы готов полноценно лишь к осени. А сейчас — так — минимальный эрзац. И тот факт, что в условиях этого трудового угара Андрей сумел освободить от строительных работ кузнеца, поручив ему изготовление сулиц — вообще чудо. Мог и не рискнуть на такой волюнтаризм, опасаясь не успеть сделать главное.
Сражение же показало, что «капусточка, конечно, дело хорошее, но дома нужно держать и мясную закуску». То есть, пора переходить к задачам третьей очереди, отодвинув целый блок из комплекса «обитаемости» в сторонку. На время.
Прежде всего, Андрей ясно осознал — участвовать в бою, и руководить им одновременно — малореальная задача. Разве что отрывочно.
Поэтому, что? Правильно. Ему требовалось срочно придумать что-то вроде боевого расписания с уставом. А потом донести в голову каждого подчиненного что, как и зачем он должен делать в том или иной случае. Хотя бы в основных и самых вероятных.
Ну и возобновить тренировки.
Для Андрея оказалось неприятной неожиданностью то, что Петр не умеет пользоваться сулицами. Очевидно опытный в боевом плане человек был совершенно не знаком с этим оружием. Что в общем-то логично, так как оно не применялось.
Да, в целом выбор парня оправдался. И Петр сумел не только с относительной эффективностью применить незнакомое оружие, но и избежать смерти или ранения. Тот же Устинка или Егорка на его месте обязательно выхватили бы проблем, когда нападающие стали бы кидать сулицы в ответ. Но все равно — тренировки требовалось возобновить…
И вот — не успели дух перевести, как новые гости.
Андрей напряженно всматривался вдаль, но пока разглядеть, кого именно черти принесли — не мог. Совершенно очевидно, что для нападения на крепость этого количества людей недостаточно. Даже несмотря на броню и хорошее вооружение. Но вдруг — это только то, что на виду?
— Свои! — раздался от них громких возглас.
Но парень не спешил. Не видел пока их лиц…
— Что-то ты уж больно осторожный, — хохотнул здороваясь, произнес дядька Кондрат.
— Два десятка разбойников в гости заглянули. С ними два воина в панцирях, с луками да при саблях. И стрелы добре пущать умели.
— О как… — выдохнул озадаченно гость. Да и все его спутники напряглись.
— Мню — началось. У меня предчувствие было. Хотя Петр сказывал — то дело ненадежное. Но оно меня вновь не подвело.
— Понимаю.
— Привез ли ты, что я просил?
— Да, конечно. — улыбнулся гость. И два бобыля во главе с Петром отправились вместе с гостями к лодке. Помочь дотащить. Андрей же, ссылаясь на то, что во время последнего боя слегка ногу повредил, остался в крепости. Как и Устинка с Егоркой.
Понятное дело — сам просил. Но подозрительность его зашкаливала. Поэтому он старался не высовываться пока. А то, мало ли? Вдруг дядька Кондрат его предал? Долг перед Петром Глазом, что был у него, перешел брату покойника. А тот, хоть и числился родичем Андрею, но доверия особенного не вызывал. Мало ли чего он там задумал?
Но все обошлось.
Он дядьку Кондрата перед отъездом тогда, с отцом Афанасием, просил кое-что закупить и привезти. Не бесплатно. И тот не отказался подработать таким нехитрым способом. Полрубля на дороге чай не валяются. Да и парню он открыто симпатизировал.
Привез он маховых перьев гусиных да плах хорошо просушенного дерева на древки для стрел. Ну и так — по мелочи. Благо, что этого добра в Туле всегда можно раздобыть. Не так, чтобы и много. Но все же.
Луком Андрей поначалу пренебрегал. Это тело еще толком не адаптировалось. А других стрелков под рукой у него не наблюдалось.
Это ведь если как английских лучников — выводить толпу в поле, да бить залпами «в ту степь», накрывая площади, там да — навыки особенно не нужны. Во всяком случае, если не хвататься за варбоу с его конским фунтажом. Здесь же стрелков мало, цели рассеяны и стрелять нужно уметь. Иначе все в пустую.
Поэтому он и не дергался.
Какой смысл в оружие, которым ты толком не можешь пользоваться? А главное — не можешь быстро освоить. Ну, в разумных пределах быстро, как те же сулицы.
Но стрелы были нужны все равно. Так что, без лишней суеты он решил добыть материала для них. Заодно и с дядькой Кондратом без навязчивого присутствия отца Афанасия можно было бы поговорить.
Зачем такая морока? Почему нельзя было обойтись местными ресурсами? Потому что…
Стрелы — это достаточно непростое ремесленное изделие, требующее не только подходящих материалов, но и понимания того, что ты делаешь. Конечно, можно слепить что-то и тяп-ляп дендрофекальным методом. Но лететь такая поделка будет куда-то туда… А Андрея это не устраивало.
Там ведь в чем беда?
Если древко окажется слишком гибким для данного лука, то стрела станет забирать вправо. Если слишком жесткой — то влево. Причем летит она не просто по баллистической траектории, а выписывая в воздухе спираль. Хуже того, в процессе движения по этой самой спирали, она еще сама «шевелится» как волан, активно рыская по курсу и накручивая «жопкой» еще одну спираль.
И тут начинают сказывать негативные факторы местного, весьма жидкого уровня технологического развития. Местные луки были бесконечны далеки от олимпиков XXI века и давали весьма нешуточные вибрации, что усиливало обе спирали. А ведь чем слабее они выражены, тем точнее летит стрела, при прочих равных.
Сказывалось все. Вот буквально все. Например, приклад стрелы. Прицельных полочек же не было. Вместо них использовался кулак, зажимающий лук. Схватился чуть выше или ниже нужного места — все — стрела пошла по увеличенным спиралям. Поставил хвостовик на тетиве выше или ниже правильного положения — туда же.
Доходило до смешного. Сделал нормальные стрелы под обычный боевой шиловидный наконечник. Он не очень тяжелый. И летит. И попадает. Поставил на эту же стрелу охотничий срезень, куда побольше массой. И все — стрела пошла вправо с резким ростом рассеивания, так как для такого наконечника древко оказалось слишком слабым.
Ну и так далее. Про поганые перья или древки из сушеных веточек даже и речи не шло. Когда ты стреляешь куда-то туда или по площади — еще может сгодиться, да и то — от безысходности. Но когда дело касается целевой стрельбы, то… Х. м Из относительно хорошего лука погаными стрелами даже с десяти — пятнадцати метров в ростовую мишень надежно не попадешь. А если еще и лук дрянь, то и подавно…
Поэтому Андрей и заморачивался. Наделать эрзац-говна, а потом из него слону в задницу не засадить с пяти шагов — ума великого не требовалось. Только ему не на слонов охотиться предстояло…
— Отец Афанасий в Москву собирается. — между делом сказал дядька Кондрат.
— Скоро? — напрягся Андрей.
— Как закончит накопившиеся дела, так и поедет. Сопровождение ему воевода уже выделил. Путь то не близкий, а лихие люди шалят. Да ты и сам видишь, чего мне тебе рассказывать?
— А чего он собрался ехать то?
— То мне не ведомо.
— Вы погостите? — постарался сменить тему Андрей, дабы не демонстрировать свою чрезвычайную заинтересованность в этом вопросе.
— Да погостим маленько, ежели не стесним. Очень хочется посмотреть, что у тебя да как. Любопытство гложет аж жуть.
— Только предупреждаю — у меня опасно. Чуйка подсказывает, что эти разбойники — не первые и не последние.
— Так и мы не селяне, — усмехнулся дядька Кондрат, а два его спутника кровожадно оскалились.
Андрей же продемонстрировал радушие. Но мысленно напрягся. Ведь получалось что? Их к нему подослали. Вопрос лишь в том — кто именно и зачем. Свои? Ну может и свои. А если нет?



Глава 3

1553 год, 27 июля, Москва
Отец Афанасий сидел на лавочке у покоев митрополита и нервничал. Тот был занят и не мог пока принять его. А может и не хотел. Во всяком случае, червячки сомнения точили священника. Он еще тогда, при первом посещении, испытал разочарование.
Ну чего церкви стоило удовлетворить требования парня? Какая с того беда? А деньги ему можно и тайно передавать, если уж на то пошло, и митрополит так печется о его благополучии. Но что получилось выбить? Правильно. Слезы. Причем был даже формата силового, бесплатного отъема желаемого.
В принципе, священник понимал. Да, для церкви так выгоднее. И митрополиту нет никакого резона пытаться вникнуть в какие-то дела да нюансы там, в Туле. На большую политику в Москве они мало влияли, во всяком случае, на первый взгляд.
С другой стороны, Афанасий видел в парне огромный потенциал. И считал, что митрополит действует слишком грубо и резко. Много ли поместных дворян сумели меньше чем за год сделать столько всего? Макарий, по его мнению, просто не понимал, что там происходит на местах и жил, по сути, только Москвой. Из-за чего толкал столь ценного кадра к решительным противодействиям, загоняя в угол. А в таком положении и мышь опасна. Андрей же на мышь не походил совсем. Скорее на волчонка. Хуже того, по всему выходило, что церковь в его лице грабила человека царя. А это пахло еще хуже. Ведь можно же было все сделать иначе… но нет, митрополит даже не пытался вникнуть в это дело…
— Как денек? — спросил непонятно как подсевший человек на лавочку. Вот его не было, и вот он есть. Хотя, возможно, священник слишком погрузился в свои мысли.
— Душно.
— Не хочешь свежего кваса с ледника?
Афанасий удивленно повернулся к собеседнику и вздрогнул. Одет как поместный дворянин Московской службы. Может быть чуть получше. На поясе болталась сабля, подтверждая статус. Но главное — это глаза. Они были внимательные и очень жесткие…
— Нет, мил человек. Жду, когда митрополит мне примет. Там и кваса, и сбитня откушаю. А ежели с тобой пойду, то опять тут сидеть да печься на солнышке.
— Я угощаю.
— Спасибо, я воздержусь.
— Я настаиваю. Я не могу своего друга оставить на солнцепеке без освежающей влаги.
— А…
— Ты хочешь меня обидеть отказом?
— Я же сказал уже, что жду, когда митрополит освободиться. Дела церковные. И рад бы, да… — развел руками священник.
— Он не освободится, пока ему не разрешат.
Отец Афанасий вздрогнул от этих слов, но едва заметно. В остальном же он остался таким же усталым и несколько хмурым священником, погруженным в свои думы. Но этот облик удержать ему оказалось непросто, потому что он наконец понял, КТО им заинтересовался. И это было ожидаемо. Рано или поздно, ОН должен был вмешаться.
— Ну так что, пойдем?
— А квас хороший?
Собеседник на это расплылся в улыбке и, не выдержав, хохотнул.
— Ну разумеется! — сказал он. Встал и поманил отца Афанасия за собой.
Идти пришлось недалеко. Подворье митрополита ведь находилось в кремле. Поэтому пяти минут не прошло, как священник вошел в царевы палаты. Насчет кваса его, кстати, не обманули. Прямо с порога угостили. Холодным, с ледника, что немало подняло его настроение и освежило мысли.
Очередной проход.
И вот Афанасий вошел в небольшую комнату с узким оконцем. Здесь горели три масляные лампы, обеспечивая приемлемую освещенность, достаточную для чтения.
Небольшой столик. Раскрытая книга, по которой палочкой водил высокого роста мужчина. Суховатый, но широкий в плечах и с мышцами заметными, что выдавали в нем если и не бывалого воина, то человека явно воинского сословия.
Чисто выбритая голова его была прикрыта маленькой расшитой шапочкой. Лицо несколько удлиненное, украшенное снизу густыми вьющимися усами с бородой рыжего цвета. Но не яркого оттенка, а скорее в сторону каштана с легкой чернотой. Эта растительность скрывала достаточно массивный, выступающий волевой подбородок. Но отец Афанасий смог его угадать. Массивный нос орлиного профиля, был, наверное, подходящим для такого лица, но на вкус Афанасия длинноват и великоват. Тонкие, плотно сжатые губы прекрасно сочетались с носом и давали ощущение не самого приятного в общение человека. Едкого что ли. Хотя, возможно, это было ошибочным ощущением из-за опущенных уголков губ в этакой гримасе легкого отвращения. Образ дополняли ярко голубые глаза — проницательные, умные, но в тоже время жесткие, холодные и уставшие что ли. Эффект этот усиливало еще и то, что глаза были глубоко посаженными и небольшими с некоторой асимметрией — левый был несколько больше правого[24].
Не красавец, прямо скажем. Но очень яркая, легко запоминающаяся внешность. Которая дополнялась каким-то подсознательным ощущением умного до ядовитости и крайне опасного человека.
— Доброго дня, отче, — произнес этот человек. И голос его, несмотря на ожидания отца Афанасия, оказался довольно приятен. Баритон нижней тональности. Весьма насыщенный и громкий, заполнивший все помещение без особых усилий. С таким только в поле армией командовать.
— И тебе доброго дня, Государь. — с поклоном ответил священник.
— Присаживайся, — кивнул Иван на лавку у двери.
И отец Афанасий присел с огромным облегчением. Он впервые не только общался с царем, но и видел его. Как-то не доводилось раньше. Отчего он немало переживал, особенно в свете того, что его патрон сотворил в Туле… его собственными руками…
Иоанн свет Васильевич славился тем, что любил нередко принять человека даже самого низкого сословия. С тем, чтобы пообщаться с ним и попытаться разобраться в том, что же на самом деле творится на местах. Вот он и притащил священника, сразу как узнал о его прибытии.
— Как твое самочувствие? — начал царь издалека.
Священник напрягся, растерявшись с ответом. Ему показалось, что вопрос с подвохом. Поэтому…
— Боишься меня?
— Да, государь, — невольно согласился отец Афанасий. — Оттого и теряюсь.
— Хорошо. Не буду тебя терзать, сразу к делу перейду. Расскажи мне, что произошло в Туле.
— По весне нынешней?
— Да.
И отец Афанасий поведал. Искренне вывалив все, что знал. Потому как чувствовал вину и прямо предвкушал, что в случае чего разговор продолжится в подвале, на дыбе.
— И что, этот Андрейка, читать-писать умеет?
— Да, государь. Но он самоучка. Ни псалтыря, ни часослова не ведает. Как и супружница его. Но ее он сам учил.
— Тоже без псалтыря и часослова?
— Истинно так.
— Это действительно он удумал и песню эту, и возглас?
— Какой возглас государь?
— Латиняне сие зовут девизом. За веру, царя и отечество! А песню, думаю, ты и сам догадываешься какую.
— Ты очень проницателен, — кивнул священник. — Истинно так, догадываюсь. Да, их удумал Андрейка. Возглас сей — перед смертоубийством Петра Глаза, который с него деньги вымогал. А песню — по пьяному делу, когда с твоим слугой гулял по Туле.
— А лампу и, как сказывают, печь?
— Тоже он. Андрей вообще славен умом быстрым, чудного рассуждения. На обычные вещи смотрит и видит иной раз то, что другие не примечают. Да и действует не по-людски. Но от того, ни сколь не хуже. Например, отправился он после смотра в поместье, коим ранее отец его владел. И вместо того, чтобы заняться посевом репы той же или еще какими подобными делами, он за крепостицу взялся.
— За крепостицу? — переспросил царь, подавшись вперед. Его это немало заинтересовало.
— Да. И в четыре седмицы ее силами своих людей поставил. Малую. Как он сам сказывает — из говна и палок. Вал отсыпал. Ров перед ним выкопал. Башенки малые повтыкал. И мосток подъемный соорудил, что как дверь. И очень не зря. Потому как уже успел принять и побить на сей крепостице две дюжины татей.
— Много ли у него людей?
— Восемь мужей. Два холопа бывших из крестьян, что он взял себе в послужильцы. Их на смотре не допустили, посчитав кошевыми, но он твердо стоит на своем. Два бобыля. Нищий, что увязался за ним. Кузнец разорившийся с семьей. Да плотник безногий, который с артелью более работать не мог. Ну и бабы с детишками. Он себе трех вдовушек взял мыть да готовить, при которых дети малые имелись из разоренных татарами сел да деревень.
— А где та крепостица стоит?
— Чуть в стороне от Муравского тракта, что на Тулу идет. На правом берегу реки Шат, которая впадает в Упу текущую в Оку. На лодке — день, край полтора пути от Тулы.
— И что, татары там шалят?
— А как им не шалить? Крестьянам почти закрепиться и не выходит. Чуть обживутся — вот и злодеи. Рубят, губят и в полон угоняют всех, кто по лесам да оврагам не сховался. Крестьян отца Андрея — Прохора, так и побили. Посему, мню, он и стал ставить такую крепостицу. На нее даже если десяток татар наедет, что рыщет по округе в поисках чем поживиться, зубы обломает. А внутри крестьяне смогут укрыться, когда они у него появятся.
— Добре, — кивнул царь. — А что там произошло с краской? Он ее тоже удумал как делать?
— Кхм. Сказывает, что наследство отца.
— А ты сам, что думаешь?
— Как же ту краску делать то? Скорее, если добывает, то торговлишку тайную какую ведет. В обход мыта.
— А деньги у него откуда на такую торговлишку? Он ведь продавал вам ее за сущие копейки. А полгривенки так и вообще подарил. Дурная торговля. Не так ли?
— Так и есть, дурная.
— Значит не знаешь?
— Государь, сам бы и рад узнать, да скрытен Андрей. И я его понимаю. И вину за собой в том чувствую. Слишком уж на него много горя сразу навалилось. И отец погиб, и все вокруг попытались с него последние копейки вытянуть, да самого паренька в оборот взять. Иной бы поддался, а у этого шерсть дыбом, рычит. Петр Глаз вон попытался его обломать и жизни лишился. Мню — довели мы его до крайности сами. Нужно было мне больше в его жизни участвовать, взять под свою опеку и не доводить до греха.
— Рычит? Шерсть дыбом? — усмехнулся царь. — А слышал, что его волколаком кличут?
— Слышал. Он и сам от того страдает. Ибо поклеп сие есть его глупых холопов. Минувшей зимой, когда Андрей с ними зимовал в землянке на пустующем поместье отца, к ним волки пришли. Стаей. Вот он и попытался их заговором отпугнуть. А эти дурни перепугавшиеся слышат звон, да не знают, откуда он. И теперь на каждом углу себе цену набивают, дескать, что волколака спужались, а не простых волков. Дурни и балаболки.
— Ты думаешь, что Андрей не волколак?
— Да как он им может быть, государь? Крест носит. Молитвы читает. Святой воды не боится. В церкви службу стоит. Причем и Символ веры, и «Отче наш» у него от зубов отскакивает похлеще многих. А еще сказывают — иные молитвы знает. Волколаки же нечисть. Им все божественное противно. Просто Андрей натурой своей что волк, загнанный в угол. Рычит, шерсть дыбом и готов драться до конца. Да и, чего уж сумневаться? Сабелькой он пластает знатно. И, верно, другим оружием владеет добре. Уже три дюжины татей извел. А по зиме медведя-шатуна и стаю волков. Трех малышей из погибшей стаи прикормил, и они у него что сторожевые псы. Только не на цепи, а в лесу. Как кто придет — воют. Сказывает, что, если бы не они, ни медведя, ни разбойников вовремя не заметил бы.
Царь задумался, медленно пожевывая губы.
Минута тишины. Вторая.
— А к митрополиту ты чего приехал? — наконец, спросил он.
— Так по делу колдуна.
— Какого колдуна?
— В самой Туле или возле нее колдун сильный завелся. Мне на то сам Андрей пожаловался. Потому как по нему и супружнице его тот ударил, лишив их частично памяти. Людей близких едва узнавали, пока не очухались. Притом Марфа стала совсем безрукая — с самых начала учиться хозяйство вести. Многое забыла. А отца Марфы — Петра Глаза — так и вообще, колдун разума лишил, буйством заразил, стараясь через то всю его семью вытравить. Я как это услышал, вспомнил, что люди мне жаловались. Только про колдуна не сказывали, видно не знали. И полается, что злодейств много тот колдун учудил и много люда православного сгубил, а мы ни сном не духом. Коварен он знать. Хитер. Многоопытен. Вот и еду за советом да помощью, так как я оказался бессилен в его поисках.
— Колдун, говоришь?
— Колдун.
— Ну, дело доброе, нечисть изводить. А кому это Петр Глаз дорожку перешел? Не колдуну же в самом деле?
— Петр в сотники метил.
— О как… интересно. А Андрейка кому помешал?
— Думаю, что никому. Просто под руку попался. Но он не самая удобная жертва оказался. Кусается охальник.
— Я это уже понял, — улыбнулся царь. Едва-едва улыбка тронула губы, но глаза светились и чуть ли не искрились весельем. — Ладно. Ступай. Хотя погоди. Эй! Прошка!
— Я тут государь. — заскочив в палаты произнес тот самый мужчина, что отца Афанасия на свежий квас приглашал.
— Выдай отцу Афанасию десять рублей. Это за моего слугу, ибо твоя епитимья — разорение для него. Это удумать надо — десять рублей! Ох-ох. Грехи мои тяжкие. — покачал головой Иоанн Васильевич, а потом добавил очень холодным, просто могильным тоном. — И наперед запомни: я не люблю, когда грабят моих людей.
— Я все понял, государь! — закивал отец Афанасий как болванчик. — Благодарю! Премного благодарю! Век буду Богу молиться за твое здоровье!
— По первому снегу жду тебя в гости. Расскажешь, как проходит охота на колдуна. Если, конечно, не побрезгуешь беседой со мной.
Разумеется, отец Афанасий не собирался брезговать. Понимая, что только что заглянул медведю в пасть. Но пронесло. Медведь был сыт, ленив и любопытен, оттого голова у него все еще на плечах…



Глава 4

1553 год, 29 июля, поместье Андрея на реке Шат
Тренькнула тетива и короткий, жесткий болт с деревянными лопатками оперения улетел в мишень, связанную из туго перекрученных пучков сухой травы. Это был первый, учебный арбалет или, как здесь его здесь называли — самострел. Причем самой примитивной конструкции.
Сын кузнеца довольный собой посмотрел на Андрея и тот ободряюще кивнул. С пятнадцати шагов паренек попал в мишень, диаметров в сорок сантиметров. Примерно. Хотя тренировался он всего три часа. Причем попал пятый раз подряд. Что обнадеживало…
Нормального арбалета быстро было не сделать. Тут либо ковать добрые металлические плечи, либо клеить биокомпозитные. И то, и другое — дело не быстрое, не простое, а времени у парня лишнего тупо не наблюдалось. Поэтому он пошел по пути, к которому в свое время прибегла поздняя Римская Империя. И соорудил этакий симбиоз лука и арбалета из подручных средств. Что-то в духе того, чем в поздней Империи вооружали федератов — диких и ничему толком не обученных. Само собой, с некоторой поправкой на понимание процесса.
Деревянный тесаный брусок заканчивался импровизированным прикладом с одного торца, а с другого — упором под лук и отверстием для крепления.
Лук был предельно простой — этакий аналог лонгбоу, известного человечеству с каменного века. Только покороче. С общим натяжением около ста фунтов. Примерно. Для стрельбы с рук — тяжело. Но для самострела для необученных слуг — самое то. Потому что, упершись ногой в веревочное стремя и уцепившись двумя руками за тетиву его умудрялись взводить даже подростки. Все-таки сила мышц ног, попы и спины не идет ни в какое сравнение с теми, какими растягивают обычный лук при выстреле.
По верхней кромке бруска шла ложбинка для стрелы, а точнее болта. Крепкого и жесткого. В отличие от стрелы ему гибкость была ни к чему, да и летел он совсем иначе, с как меньшими биениями и нюансами траектории.
Спуск был примитивный. На бруске была прорезана ложбинка, куда укладывалась натянутая тетива. А чуть спереди на гвоздике держался рычажок, имитирующий и спусковой крючок и шептало. Просто прижимая дальний его конец к бруску удавалось вытолкнуть тетиву из ложбинки. Она была толстой и грубой, так что все получалось легко и просто.
В качестве держателя болта использовали еще один пруток. Его с одного конца привязывали к бруску, а другой оставался свободный, выступая как плоская пружина. Чтобы тетива легко входила на свое место выбрали с торца скос. В остальном же он достаточно надежно удерживал болт.
Из минусов у данного арбалета были только габариты. Он был очень размашистый. Но быстрее на коленке ничего лучше сделать не получалось. Да и для применения в крепости этот минус был не так значим. Зато ход тетивы получился приличный, повышая КПД выстрела. А так, в целом, очень простая конструкция. Но за счет держателя болта и приклада позволяющая достаточно просто и быстро ее осваивать. Материалы же для него обеспечил дядька Кондрат. Кроме плах на стрелы он привез и кое-что иное, в том числе и нормально просушенной древесины на луки. Андрей планировал потихоньку налепить себе в арсенал простых лонгбоу и начать тренировать своих людей. В теории и перспективы. Прикидывая, что если придут татары, можно было бы хотя бы пугать их залпами из десяти и более стрел.
— И зачем все это? — поинтересовался дядька Кондрат, который наблюдал за этой «игрой», как он говорил, то есть, тренировкой.
— Это — самострел. — невозмутимо ответил Андрей. — Его может освоить даже ребенок, даже женщина. А накоротке он представляет немалую опасность.
— Я понимаю это. Смешно конечно видеть это все, — указал он рукой на жутко негармоничную конструкцию в руках сына кузнеца, — но я вижу и понимаю — интересная выдумка. Только тебе она зачем? Хочешь из них воинов сделать? Самому не смешно?
— Когда я пойду в поход кто-то должен будет защищать поместье. Не так ли? Или думаешь, что я горю желанием увидеть трупы по прибытию?
— Отправил бы жену с детьми в город, как все на время похода делают. Зачем что-то выдумывать?
— А крестьяне? Что? Их тоже в городе укрывать? Он разве всех вместить?
— А ты думаешь, что это, — кивнул он на самострел, — поможет?
— Игнат делает их по штуке в день. Значит очень скоро они будут у всех…
— И толку? — перебил его дядька Кондрат. — Если сюда придут татары, то такие самострелы не помогут.
— А сколько их придет? Столько же, сколько и под Тулу?
— Поменьше, — усмехнулся дядька Кондрат.
— Мы в стороне от Муравского тракта. А значит здесь они будут рыскать малыми отрядами. Что они тут станут искать? Либо фураж, либо прокорм, либо людей для продажи в рабство. Обычных крестьян. А много ли за крестьян можно выручить? Вот если городок какой вскрыть — там да, там много всего ценного. Здесь же только псы шелудивые станут пастись.
— Эти псы больно кусаются.
— Когда их много.
— Значит я прав, и ты хочешь из своих людей сделать воинов.
— Воинов? — усмехнулся Андрей. — Разве для защиты обоза или лагеря нужны воины? Разве возбраняется вооружать слуг? Даже кошевых слуг. Или не моих холопов с копьями, щитами и верхом на меринах посчитали кошевыми слугами?
— Слушай, не нужно на это обижаться.
— На обиженных воду возят, дядька Кондрат. Я же учусь на ошибках. Своих ли. Чужих ли. Не важно.
— Если ты не обижен, то почему я чувствую обиду в твоих словах? Послушай, я хорошо знал твоего отца. Мы дрались рядом. Знаю тебя с пеленок. И ты… понимаешь, ты решил отказаться от всех. Отвернуться. От своего полка, от своей сотни, от своей десятки. Ты хочешь быть сам по себе. Юность толкает на безумства. Но что ты хочешь от остальных? Чтобы они безропотно проглотили ту обиду, что ты им нанес?
— Обиду?
— Многие поместные дворяне начинали как послужильцы. Хотя бы и у своего собственного отца. Шаг за шагом идя к поместью. То, что сделал ты — это немыслимо. Ты посеял смуту в городовом полку.
— Каким же образом? Явившись на службу готовым?
— Долг. Ты отказался от него. Не хочу оправдывать Петра. Он поступил скверно. Но твой отец действительно был должен ему коня, панцирь и шлем. Ты же просто отмахнулся от отцовских обязательств. Понятное дело, что ты унаследовал отцу слишком юным и взыскивать его должно с главы твоего рода. Но ты не должен был отказываться. Это не по совести, не по чести.
— А грабить сироту, это по совести? Это по чести?
— Поступок Петра мы все осуждаем. Но его грех — только его. И он за него ответил. Позорная, глупая смерть. Твой же грех — это только твой грех. И он…
— Только не говори мне, что он вызывает осуждение среди поместных дворян полка.
— Старшины тобой крайне недовольны.
— Чем же?
— Ты пошел против обычая.
— Я явился на службу и был готов. Это значит идти против обычая?
— Ты не понимаешь… — покачал головой дядька Кондрат.
— Это ты не понимаешь! — завелся Андрей. — Вспомни смотр. Ты видел СКОЛЬКО воинов не имело ни брони, ни коня. Это — по обычаю? Не так ли?
— Судьба бывает суровой.
— К черту судьбу! Мы стоим здесь — на самом переднем крае нашей державы. И мы ее должны защищать. Разве можно держаться супротив татар с голыми руками? Они ведь прошлым годом прошли сквозь наш полк, как раскаленный нож через коровье масло. Даже не испытав затруднений. А город выстоял лишь за счет высоких стен, иначе бы и Тулу разгромили всю до самого донышка.
— Татар много.
— Татар много. Это верно, — произнес Андрей. — Но это их грех, как ты говоришь. Наш же грех в том, что мы не готовы. А почему не готовы? Потому что воины наши нищие. Потому что вместо того, чтобы упражняться в воинском ремесле вынуждены рыскать по округе и поисках поживы. Где от голода, где от того, чтобы обеспечить себе выход на смотр. И не в поход, а на смотр. Сколько лошадей в нашем полку заемных? Ну?
— Такова жизнь… — недовольно скривившись, ответил дядька Кондрат.
— Таков обычай. Не так ли?
— Чего ты хочешь добиться?
— Я хочу, чтобы от меня отстали и позволили просто служить. Честно и спокойно. Чтобы я знал твердо, что вот тут друзья, а там — враги и наше дело правое. А не как сейчас. Те двое, что шли с разбойниками… это ведь поместные дворяне с какого-то другого полка. И они тут не просто так оказались. Ты понимаешь, что это означается?
— Ты взбаламутил опасное болото.
— Пусть так, — кивнул Андрей. — Но не я это болото создавал. Не я пренебрегал царевой службой, чтобы грабить своих боевых товарищей ради мелочных интересов.
— Поосторожнее со словами!
— А зачем ты здесь? Ты ведь тоже недоволен мной.
— Твой отец не раз спасал мою жизнь. Я не могу тебя оставить.
— А они? — кивнул Андрей, на внимательно слушающих их разговор двух поместных дворян, что пришли с дядькой Кондратом.
— Мы трое — последние из той, старой десятки, в которой начинал твой отец. В этом году многие погибли. Каждый из нас от пяти до семи лет с ним в походы ходил. И мы не хотим, чтобы ты — его сын, бесславно сгинул. Ты ведь понимаешь, что эти разбойники тут не спроста?
— А ты думаешь, что я крепостицу начал строить просто так?
— Проклятье! — воскликнул Федот.
— Спокойно, — поднял руку дядька Кондрат.
— Вы ведь пришли не мне помогать… — покачав головой произнес Андрей и положил руку на эфес.
— Мы, — усмехнувшись ответил Кондрат, — наверное единственные во всем полку городовом, кого ты можешь назвать друзьями.
— Тогда зачем вы здесь?
— В Туле ходят слухи, что ты не доживешь до следующего смотра.
— У нас никого не осталось из близких. — хмуро произнес Аким. — Все преставились. Кто-то от боя смертного, а кто и от мора какого. А ты сын нашего друга.
— И мы решили поучаствовать в этой заварушке. — закончил мысль Кондрат.
— Что же старшинам так неймется?
— Ты бросил им вызов, щенок! — раздраженно рявкнул Федот.
— Начались разговоры среди простых дворян. Очень многим не нравилось то, что они едва ли не в положении холопов у старшин. А ты — вырвался из этой кабалы. И многим захотелось такой же судьбы.
— Вот тебя и постараются наказать. — хмуро произнес Аким. — Примерно наказать.
— А вы не боитесь идти против старшин? Они ведь не только меня, но и вас накажут.
— Если бы боялись, то не пришли. — криво усмехнулся Федот.
— Да и, — добавил Кондрат, — ты прав. Вместо службы и войны мы занимаемся черти чем. Проклятье! Одна грязь! Люди совсем обезумели из-за денег и власти! — рявкнул он и с раздражением ударил кулаком по дереву. Но не костяшками, а наотмашь. Гулко получилось.
Парень медленно обвел глазами этих троих и в каждом находил только злость. Даже не злость, а какую-то холодную ярость. И Андрею поплохело. До него только сейчас дошло ЧТО на самом деле он всколыхнул. Ведь слова словами. А тут…
Спустя какие-то полвека доведенные до отчаяния и загнанные в нищету и ничтожество вооруженные люди — поместные дворяне — станут основным топливом Смуты. Страшной гражданской войны, совершенно разорившей все основные провинции Руси.
Крестьянам и ремесленникам тоже было несладко. Но они не были воинами. А эти ребята — были. Пусть плохими. Одними из худшими за всю предыдущую историю Руси. Но это в плане навыков и снаряжения. А вот духом — нет. Они вполне осознавали свой статус и испытывали жесточайшее раздражение от того, что вместо войны и службы царской они вынуждены репку сажать со своим крестьянами и рыскать по округе как голодные псы в поисках пропитания.
У Кондрата, Федота и Акима имелись поместья. Но после недавнего набега они были пусты. Татары разорили их. И теперь, чтобы добыть туда крестьян, им нужно было их у кого-то сманивать. Или угнать в полон, сходя в набег куда-то. Лошадей у них тоже больше не было. Погибли. Денег — крохи. И чтобы по весне выйти на смотр достойно им пришлось бы пойти к кому-то на поклон, дабы занять лошадей. Снова. Что только бы увеличило их долг. И им могли не дать. Ведь детей нет, и отдавать это все некому в случае чего.
Они оказались среди тех, кого выходка Андрея и его желание служить самостоятельно всколыхнула, задела за живое. И они рискнули сделать первый шаг, в надежде, что если отстоят парня, то он что-то придумает. Да и вообще — пока ему сопутствовала удача. Иного бы давно сожрали с потрохами, а он держится. А у военного человека, что частенько заглядывает смерти в глаза, удача — первейшее дело. Ибо не важно, что ты умеешь и насколько силен, если в первом же бою тебя убьет шальной стрелой.
И тут Андрей зацепился взглядом за перстенек на руке дядьки Кондрата. Небольшой. Неприметный медный. В нем не было ничего примечательного, кроме символа…
— Ты чего? — удивился Федот.
— А что это? — указал парень на перстенек.
— Так оберег воинский. Многие из нас такое носят. — сказал он и продемонстрировал свой перстенек похожий. У Акима же имелся другой — с лютым зверем, тоже являвшимся гостем из язычества.
— А вы знаете, что эти символы обозначают?
— Вот этот, — произнес Аким, демонстрируя свой, — защищает от смерти лютой. А тот, что у Кондрата и Федота — воинскую удачу дает.
— Из тьмы веков пусть громом грянет, да ратною сверкнет стезей — Перун, бог воинов удалой. — произнес Андрей, переведя слова песни группы Сколот на местное наречие. И указав на перстень дядьки Кондрата, добавил. — Это символ Перуна — воинского бога славян.
Тишина.
Знали они или нет, но отреагировали они очень спокойно. Видимо знали, но вслух не хотели говорить. Да и обсуждать лишний раз тоже. Они ведь христиане, по крайней мере формально. А то, что держатся за предрассудки и не чураются обращением за помощью к другим сверхъестественным силам, так что в том дурного? Все так делают. Ну, почти все…
— Откуда ты сие ведаешь? — наконец спросил дядька Кондрат.
— Слышал.
— И слова о Перуне тоже слышал?
— Приходилось… — уклончиво ответил Андрей.
А все трое поместных дворян понимающе кивнули. В их голове все встало на свои места. Где отрок мог научиться так саблей рубиться? Кто его учил? Отец? Да он же с ними по походам лазил, в том числе таким, за которые по головке не погладят, разве что топором. Когда ему? Мать умерла давно, да и смешно ожидать, что женщина таким вещам научит. Сынок же их постоянно был у кого-то на руках. А так, если он ведает и про смысл оберегов и слова такие знает, то явно где-то пересекался с волхвом Перуна или кем-то подобным, что по лесам да деревням до сих пор скрывались[25]. В общем, все повернули в рамках своей парадигмы мышления и картины мира…



Глава 5

1553 год, 2 августа, поместье Андрея на реке Шат
— А я уж думал, где этих чертей носит? — шутливо спросил Андрей, наблюдая за тем, как через речушку переправляются татары.
Следуя совету дядьки Кондрата, парень таки срубил деревья, которые скрывали удобный для высадки пляж от прямого обозрения. Ведь изначально парень ставил свою землянку так, чтобы с реки или с противоположного берега ее не заметить. Теперь же у него под рукой была уже не землянка, а целая крепость, пусть и крошечная. Из-за чего намного важнее для оперативного реагирования стала возможность наблюдения. Там ведь, на пляже, можно было высадиться спокойно, подготовиться, и устроить сюрприз. А это непорядок.
Строго говоря, река Шат не отличалась крутыми берегами, сложными к десантированию. Отнюдь. Просто пляж был очень удобен. Поэтому пошли и в тот же день срубили все деревья, загораживающие панораму.
У этого решения оказалась и обратная сторона. Татарский отряд, рыскающий по округе в поисках поживы сумел заметить эту крошечную крепость. И вот теперь переправлялся через реку. Это несложно. Водная преграда невеликая. Но татары осторожничали. А то, мало ли в воду кольев воткнули и просто спрыгивая в реку они угробят лошадей.
Этот отряд по словам дядьки Кондрата и Федота с Акимом не представляли из себя ничего не обычного. Обычный молодняк, которым предводительствовала тройка более опытных товарищей. А сама идея вылазки — пограбить малец, чтобы добыть денег на снаряжение и вооружение молодых удальцов.
Крымское ханство, которому противостояло Русь на этом направлении, имело очень слабую собственную экономику, опираясь на кочевое скотоводство. А этот тип производящего сельского хозяйства представлял собой самую не эффективную систему из возможных с крайне низким объемом прибавочного продукта. Из-за чего и плотность населения у них была категорически низкая, и возможностей для развития ремесла почти никаких. Ведь ремесленникам нужно что-то кушать. А если сам не производишь, то нужно купить. А на что купить? Ведь для этого нужно что-то продать… Замкнутый круг.
Но в этом архаизме — кочевом скотоводстве — был не только минус, но и плюс. Так как множество пусть и поганых, но вполне доступных лошадей, открывали широкие возможности для конницы. Кардинально снижая стоимость ее комплектования и содержания за счет бросовой себестоимости коней. Поганых, но для региона вполне обычных.
Встречались и хорошие кони. Но их себе могли позволить в степи только очень богатые люди, которые были способны раскошелиться на кормление их овсом. Импортным овсом. Его правда, иной раз, удавалось захватывать в набегах. Но не всегда. Так что, чтобы кормить им коней на регулярной основе его требовалось закупать, а это было по карману единицам степных воинов. Самым состоятельным и удачливым. Даже несмотря на то, что хорошие кони хоть и стоили в степи дешевле, чем на той же Руси, но все равно, отдавались совсем не по бросовым ценам.
Проблема заключалась только с вооружение и защитным снаряжением. И этот вопрос решался набегами на соседей. Как и многие другие финансовые сложности. Наскочил. Пограбил крестьян. И отошел, пока не подтянулись местные войска. А если тебе повезло, и ты еще сумел захватить несколько молодых крестьянок, то жизнь удалась. Продал их на рынке рабов и вот тебе и доспехи хорошие, и оружие, и добрая одежда.
Теоретически набеги могли бы стать источником для развития ремесла и более совершенно производящего хозяйства. Но — это в теории. На деле этому переходу препятствовал достаточно скромный объем выручаемых средств. Которых едва хватало на войну. Ведь набеги — это война. Ее форма. Кроме того, не менее важным препятствие становилась идеология и сословные предрассудки. Ведь основные средства в ханстве концентрировались в руках воинского сословия, а никак не купечества или ремесленных гильдий. И сгорали в горниле бесконечной войны. Войны, без которой это сословие бы просто потеряло свое положение…
Так и жили.
Вот и эти «кадры» шарили по округе, в поисках поживы. Трое из отряда имели и кольчугу, и шлем, и щит, и саблю, и лук со стрелами, и легкое копье. Нормальное копье, с металлическим наконечником. Остальные же представляли собой бомж-пати на прогулке.
Стеганые халаты с шапками, да самые что ни на есть простые копья… без наконечников. Андрей даже как-то опешил, когда увидел уровень вооружения этих удальцов. Он, конечно, читал Сигизмунда Герберштейна, в котором тот описывал вооружение крымского племенного ополчения. Его нищету и ничтожность. Но он тогда думал, что это простое преувеличение. Однако…
— Это не воины, слава Богу, — произнес дядька Кондрат и перекрестился.
— Даже те? — указал на ребят в кольчугах Андрей.
— Те — воины. Но эти два десятка ребятишек — новики, что жаждут попасть на службу. Добудут себе денег на оружие и доспехи — пойдут. Нет? На нет и суда нет.
— Мда… — только и ответил парень.
Как-то не так он себе представлял татарские набеги. Он думал, что у степняков в набеги ходили только хорошо вооруженные банды. Ну, по меркам степи хорошо вооруженные. Как те же ушкуйники, которые, по сути, были младшими сыновьями дружинников да бояр. А потому и плавсредства имели ни разу не дешевые, и доспехи, и оружие. А это… точнее эти…
— Не много ли их? — спросил Андрей.
— Обычно. Бывает и меньше, но и в таком числе не дивно. Они же, как сам видишь, едва лучше тех разбойников. Даром что конные.
— Двадцать четыре, — завершив подсчет, произнесла Марфа. — Еще тридцать два заводных коня.
Все промолчали.
Понятно, что ЭТО были по сути своей разбойники. Да, не крестьяне, а пастухи. Да, не пешие, а конные. Но еще не воины. Ни по навыкам, ни по снаряжению. Но людей все равно немного мандраж брал, слишком уж много бед принесли на Русь эти «пастушки». Хочешь не хочешь — переживать станешь. Да и, несмотря на относительную малочисленность отряда, но вызывал определенное почтение. Ведь это целый табун! Около полсотни коней! Невольно проникнешься уважением. Это на просторах степи такое количество лошадей терялось, а здесь, на поле, зажатом промеж лесов, да на речной переправе выглядело чуть более чем внушительно.
Андрей же переживал вдвойне.
С одной стороны, из-за того, что татары наконец пожаловали. С другой, что там, у берега, была спрятана лодка. Ценный ресурс, который не хотелось бы терять. Она была одна и покоилась на специальных подставках в лесном массиве, укрытая в зарослях кустарника. Да еще прикрытая ветками от греха подальше. Ведь особой нужды в ней не имелось, вот ее и «припарковали» со всем уважением.
Остальные две лодки, вместе с той, на которой прибыли Кондрат со товарищи, отправились в Тулу. Благо, что «загребли на огонек» ребята не одни, а с несколькими помощниками, нанятыми ими в городе. Вот они и отбуксировали лодки обратно. Заодно передав купцу Агафону заказ на сено для лошадей и лодки Андрея под эти цели. Потому что запастись сеном на месте, судя по всему, не получалось. Тут стоял знатный дым коромыслом и конца-края ему не наблюдалось.
Это был вполне осознанный шаг. Андрей не хотел впустую рисковать ценным имуществом. Вот и сбагрил лодки. Одну оставил на всякий случай, но не больше. Да и эту переправившиеся татары не нашли. Правда они особенно и не искали, так как лазить по лесу не любили и не рвались.
Переправились.
Покрутились по полю.
Подъехали к крепости.
— Эй! Урусы! — крикнул один из воинов, безбожно портя слова сильным акцентом. Видно язык он знал плохо и практиковался мало. — Слышите меня?
— Тебе чего, малыш? — поинтересовался в берестяной рупор Андрей. Из-за чего получилось для гостей неожиданно громко. Они даже начали озираться, дескать, не подобрались ли недруги слишком близко тайком?
— Сдавайтесь! — после небольшой запинки выкрикнул этот воин. — И останетесь живы!
— У меня есть предложение получше.
— Какое?
— Слезьте со своих коней. Стреножьте их. А сами уматывайтесь. Пока я добрый.
Эти трое заржали. А несколько мгновений спустя и остальные. После чего, перешли на насмешки над защитниками.
— Слушай, — тихо спросил Андрей Марфу на ушко. — А ты крымско-татарский знаешь? Ну или какой-то похожий на него?
— Немного азербайджанский. Он из той же языковой группы. А что?
— Можешь каких-нибудь гадостей наговорить? Ну так — пару фраз, чтобы их задело.
— Это еще зачем?
— Чтобы на штурм пошли. А то еще засядут в осаде. Какая радость нам тут за стенами сидеть-куковать?
— А не боишься их?
— А чего боятся?
— Вдруг они крепость возьмут?
— Если они возьмут крепость, то меня убьют, а тебя на рынок рабов уволокут. Ты, правда, «суповой набор» и на их вкус совсем не куда не годишься, но личиком пригожая и голос приятный. Так что в бордель тебя купят охотно. А если гадостей им наговоришь, то сразу убьют. Ну, разве что изнасилую разок. Но это всяко лучше, чем закончить свой век в каком-нибудь египетском борделе. Голубоглазые блондинки там нарасхват с любым лицом и комплекцией.
— Умеешь ты мотивировать, — скривилась Марфа.
— Если их хорошенько разозлить, то они на приступ полезут. А это — дело. Мы тут их и встретим.
— Ладно… — буркнула она. Взяла рупор. И чуть-чуть помедлив, открыла рот…
Никто так обидно не может оскорбить мужчину, как женщина. Ибо из ее уст даже скромные грубости звучат особенно унизительно. Алиса … ну, то есть, Марфа, не стала корчить из себя пай-девочку и постаралась, выкрикнув три коротких предложения, от которых у этих степных вояк лица сменили выражение как калейдоскоп. Сначала они стали вытянутые и удивленные. Потом глаза округлились, а рот открылся в какой-то возмущенной гримасе. Ну и, наконец, покраснев слегка, они начали отвечать.
Андрей не собирался демонстрировать хорошее знание языка Марфой. Так — от кого-то слышала несколько неприятных фраз. Да их много кто знал. С тем же успехом он мог и к дядьке Кондрату подойти с той же просьбой. И он бы выдал на-гора несколько обидных фраз на татарском. Пограничная зона полна нюансов. Но парень остановил свой выбор на жене из-за того, что обвинения из уст женщины сильнее ранят.
Но план опять поменялся… на ходу…
Эти трое степных воинов тоже начали что-то грозное и обидное лопотать. Марфа вскинулась. Глаза у нее загорелись. И уперев руку в бок она начала крыть их похлеще базарной бабы. Видимо они задели какую-то струну в ее душе, спровоцировав эту бурную реакцию.
И вот тут уже отмазкой — слышала парк фраз — не спасешься. Потому что эта охальница уверенно чесала языком, так, словно завсегда так разговаривает. Хуже того — понимала, что эти кадры выкрикивали ей в ответ. И только сильнее распалялась.
— Все, хватит, хватит, — попытался остановить ее Андрей. Но Марфа уже была в раше. Он выхватил у нее рупор, так она и без него продолжила орать. И грозить им.
Вопрос решился только тогда, когда один из этих переговорщиков выстрелил в нее из лука. Видно нервы сдали. И после очередного ее возгласа, крайне оскорбительного характера, он дернулся и пальнул.
Не попал.
Стрела влетела в бойницу боевой площадки и вонзилась в стену позади нее. Андрей же в это время пытался успокоить свою жену, сжав ее крепко в своих объятьях, прижимая к себе. И так уж получилось, что стрела вонзилась совсем рядом. Буквально в двадцати сантиметрах от ее глаз.
Она вздрогнула и замолчала.
— Не нужно было мне просить тебя.
— Они… они оскорбили… — все еще задыхаясь от эмоций, пыталась сказать Марфа.
— Это просто слова.
— Но они…
— Тише, тише милая. Спокойнее.
— Никогда бы не подумал, что дочь Петра знает татарский, — покачал головой Федот.
— Так, а чего ей не знать? Петр его разумел добре. — пожал плечами Кондрат.
— А на кой ему дочь учить на нем лопотать?
— То у него нужно спросить. — усмехнулся Аким. — Вот кто первым преставиться, тот и задаст этот вопрос.
— А мне понравилось, — заметил Петр Рябой. — Я, правда, понимал, что она говорит через раз, хотя татарский разумею. Но девочка молодец. С дерьмом их смешала толково.
— Не нужно было ее просить, — повторил Андрей, — вишь как ее саму завело. Все же ж баба.
— Зато теперь точно на приступ полезут, — хохотнул дядька Кондрат. — После ЭТИХ слов, не устоят. Так что, муженек, если хочешь сохранить жизнь своей ненаглядной, ты уж постарайся.
— Да уж… — согласился с ним Аким, — за горло ее многие захотят подержать…
Марфа недовольно на него скосилась, но промолчала.
Андрей же прошептал ей на ушко:
— Ты молодец! Да-да. Честное слово. Просто в следующий раз постарайся не увлекайся.
— Я не смогла…
— Все нормально, милая. Все хорошо. А теперь иди к женщинам. Видишь — они какую деятельность бурную развели. Тебе тут скоро станет очень опасно…
Произнес. Поцеловал ее в щечку. И отправил к остальным.
— Разбалуешь ты ее. — покачав головой, произнес Кондрат.
— Если мы успеем дожить до этого. — усмехнулся Андрей.
Осады он больше не боялся. Не хотел ее, но не боялся. Так как успел выкопать колодец в центре импровизированной площади. Эта задача, после нападения разбойников, выступала для него приоритетной.
Сколько они в осаде просидят, в случае чего? Ну неделю. Ну две. Ну три. А дальше у осаждающих уже совершенно точно ресурсов не хватит. Провианта запасенного.
Этот вопрос Андрей отработал вполне себе терпимо. Другой вопрос, что лошадей столько времени в стойле держать — дурная идея. Их же выгуливать нужно. И продолжительная осада могла сказаться на их здоровье самым негативным образом. Да и людям по нервам поездит недурно.
Кроме того, ему не терпелось проверить в деле его «городуху». В настоящем бою, а не с этими селянами, вышедшими на большую дорогу. Понятно, что эти татары тоже не были полноценными воинами. Но после недавнего нападения у Андрея появилось чувство азарта. И желание проверить свое детище в деле. Пусть даже и так. А потом снова сделать работу над ошибками. Ведь только практика — критерии истины. Иначе можно такого нафантазировать. Тем более, что у него в команде появились три настоящих воина…



Глава 6

1553 год, 2 августа, поместье Андрея на реке Шат
Татары готовились к штурму самым решительным образом.
Войдя в лес, они срубили восемь жердей. И лыком навязали на них короткие поперечные перекладины. То есть, слепив на скорую руку четыре лестницы.
Особой высоты в них не было, да и не требовалось. Для форсирования рва, вала и частокола достаточно и пяти метров. Штуки получились тяжелые и не очень надежные, но вполне годные. А главное — их удалось сделать быстро. Часа не прошло, как все еще разъяренные перепалкой татары пошли на приступ.
Ворота почему-то их не заинтересовали. Андрея бы они тоже не привлекли. Все-таки толщина бревен мостка выглядела довольно неприятной. Такие тараном быстро не сломаешь.
Андрей так же времени зря не терял.
Он сделал вывод из предыдущего боя и теперь готовился к контратаке. Только уже с умом. И не пешей, а конной.
Поэтому пять из шести меринов к началу штурма оказались уже оседланы и приготовлены к бою. А рядом с ними находились и копья, и запасные щиты, чтобы не метать в поисках инвентаря в случае чего. Ну и вообще — выносили из помещений сулицы, самострелы, болты и прочее, прочее, прочее. Все, что может пригодится в бою. Размещая это так, чтобы брать можно удобнее, проще и быстрее. Почему пять? Потому что Устинка и Егорка верхом сидели как корова на заборе. И использовать их в конном бою было бы глупостью. Во всяком случае, сейчас. Вот он и решил ограничиться теми, кто умеет хотя бы верхом сидеть нормально.
Кроме того, за собой, Кондратом, Федотом, Акимом, Петром и Устинкой с Егоркой молодой помещик закрепил по ребенку. В качестве этакого эрзац-оруженосца. В дело пошли и мальчики, и девчонки. Драться ведь им не требовалось. А притащить при случае стрелы или сулицы они могли.
Женщины же получили в руки самострелы и по два десятка болтов. Примерно. Они должны были действовать от колодца, пуляя из своих агрегатов в тех недругов, что перелезут через частокол. Ведь от Андрея и его людей не укрылся тот факт, что татары вяжут лестницы.
Защитники подготовились быстрее.
Поэтому они смогли перед штурмом прекратить суету и просто сесть на попу ровно, да дух перевести. Успокоиться.
Молодой же помещик встал на боевую площадку и начал напряженно вглядываться через смотровые щели, пытаясь разгадать план неприятеля. Откуда они зайдут? Всеми ли силами? Пойдут ли на приступ эти воины или они отправят только новичков?..
И вот — момент истины.
Татары пошли на штурм.
Несмотря на ожидания Андрея они не стали распылять силы, и атаковали эту маленькую крепость лишь с одной стороны. Единым фронтом. Сразу таща четыре лестницы к одному пролету куртины.
В этом был свой резон.
Видимо воины неприятеля догадались о низкой продуктивности каждой отдельной боевой площадки. Какой-никакой опыт имелся. И они пришли к выводу, что если ломиться всей толпой на одном участке, то не все у них получится.
Воины, кстати, сами не пошли в атаку. Они, взявшись за луки, решили ее поддержать самым естественным образом. То есть, бить по бойницам и не давать защитникам отстреливаться. Чтобы нападающие могли бы перебраться через стену и задавить их массой в рукопашной схватке.
Почему нет? Хорошая тактика при условии, что тебе на «мясо» наплевать. А тут, видимо, этот случай и был. Из-за чего «дядьки» так пренебрежительно относились к своим подопечным Андрей не знал. Но и не парился.
Главной угрозой этого боя были лучники. Те самые три воина, которые слезли со своих коней, чтобы получить лучшую устойчивость. И держали луки с наложенными на них стрелами наготове.
— Открывай, — скомандовал Андрей.
И младший сын кузнеца нажал на педаль, открывая указанную ему бойницу.
Вжих!
И в стену за открытой бойницей вонзилась стрела. Андрей догадывался, что так будет. Вон как «пасли» их гости. Поэтому не стал вставать напротив бойницы, находясь чуть в стороне.
Легкий гул от вибрирующего древка еще не прекратился, как парень шагнул в сторону. Оказавшись напротив бойницы. И выстрелил.
Чтобы с улицы не было ничего толком видно внутри боевых площадок, Андрей завесил входы в них циновками, сплетенными из листьев рогоза. Просто, дешево и быстро. А главное — внутри теперь полутьма, из-за которой с улицы сложно разглядеть что-то в бойнице.
Стрела молодого помещика преодолела двадцать метров и ударила в грудь татарского воина. Он был защищен кольчугой надетой поверх стеганого халата. Вполне достойная броня выходила по местным меркам. Однако у Андрея были стрелы с бодкинами — четырехгранными шиловидными наконечниками. В данном случае — гранеными и даже вощеными для лучшего проникновения в мишень. Поэтому с такой дистанции стрела из обычного степного лука, каким пользовался парень, вполне надежно проткнула кольчугу, разорвав одно ее кольцо, пронзила стеганый халат и хорошо так углубилась в тело. Прямо в грудную клетку.
Воин упал.
Захрипел.
И задергал ножками.
Жив, но угрозы не представлял более.
Щиток тем временем, закрылся. Сразу после выстрела Андрея. От греха подальше.
Легкая передышка.
И Андрей, наложив новую стрелу, вновь скомандовал парню открывать щиток. Мгновение. И в стену воткнулась вторая стрела.
— Махни, — произнес молодой помещик.
И в бойнице мелькнула рука.
Свистнула стрела и вонзилась рядом со своими товарками.
Шаг в сторону. И Андрей выпустил вторую стрелу. В этот раз чуть поспешил или рука дрогнула — не ясно, но стрела, пробила супостату бедро. Насквозь. Выйдя своим игольчатым наконечником у него чуть ниже попы. Там из всей защиты оказался только стеганый халат, который для бодкина не препятствие.
— А-а-а-а! — заорал раненый воин, заваливаясь на раненую ногу.
Щиток закрылся.
И мгновение спустя вскрикнул третий воин. Так как дядька Кондрат, сидевший в соседнем «скворечнике» правильно оценил обстановку и засадил в него стрелу. Бодкинов у него не имелось. Он использовал стрелы с более привычными для территории наконечниками. Поэтому не надеялся пробить кольчугу. Вот и целился в голову, прикрытую легким открытым шлемом с бармицей.
И попал.
Неудачно, правда, но попала.
Воин был развернут лицом к «скворечнику» Андрея, находясь боком к Кондрату. Поэтому стрела скользнула у него по скуле и, снеся часть носа, улетела в траву.
Это больно.
Больно и очень обидно.
Поэтому, Андрей, чтобы не мучать человека, тремя секундами спустя, всадил в его тушку свой бодкин. Аккурат куда-то под лопатку, так как он отвернулся от крепости и наклонился, зажимая руками лицо.
Раз.
И вскрикнув он повалился лицом вперед.
На все про все ушло меньше минуты. А штурмующие крепость ребята тем временем успели добраться до стены и поставили лестницы. Они что-то кричали. Поэтому за создаваемым шумом не заметили потери своей поддержки. Полные воодушевления они с максимальной энергией ринулись наверх.
При этом лезущие по крайним лестницам держали щиты. И, достигнув бойниц, остановились, перекрыв их. Тем самым стараясь защитить коллег от обстрела. Щиты ведь эти вполне себе держали стрелы, выпущенные из лука. Понятно, что в обычном виде ничего бы не получилось. Поэтому ребята связали «бутербродом» по паре легких степных щитов и теперь держали их напротив бойниц. Чтобы точно не пробили.
Остальные же, по центральным двум лестницам, рвались вверх с особой энергией. Без оглядки.
Андрей, поняв, что «окошко» закрыто, вышел за циновку на ступеньки. И начал оттуда стрелять по гостям. Стрел у него было немного, но это лучше, чем ничего. Просто не успели еще наделать.
Кондрат поступил также. А Федот, Аким и Петр наоборот забежали по лестницам на наиболее удобные боевые площадки. Чтобы встречать перелезающих стрелами.
Был еще лук, но давать его было некому. Поэтому он покоился «про запас». Стелы же забрал себе Андрей, немного их попускав в мишень и пообвыкнув.
Женщины по команде взвели свои самострелы и взяли их наизготовку. У них был простой приказ — стрелять только в тех супостатов, что целиком перелезли через частокол на гребне вала.
Вот показался первый боец. И его «бестолковку» тут же пробила стрела, выпущенная метров с трех. Но упал он неудачно. Не на своих коллег, что лезли следом, а куда-то вбок.
Второго постигла такая же участь.
А третий сумел как-то перевалиться через частокол и скатиться на крышу. Но только для того, чтобы тут же получить стрелу в пузо. От Петра. Он с луком обращался куда лучше, чем с сулицами.
Так и пошло-поехало.
Андрей дал знак Кондрату, и они перестали стрелять супостатов пока те не перелезли через частокол. Вот спрыгнув. И сделав один-два шага — пожалуйста. Нужно было создать видимость того, что штурм развивается успешно. Ведь иначе татары откатятся слишком рано.
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Несмотря на небольшие дистанции рваная динамика перемещения целей приводила к частым промахам. Но в целом, пять лучников и шесть дам с самострелами оказались достаточным аргументом для того, чтобы надежно бить всех супостатов, что перебирались через частокол.
Но вот стрелы кончились.
Сначала у Андрейки. Потом у остальных.
И оставшихся трех супостатов пришлось добивать сулицами. Для чего молодой помещик даже выскочил со ступенек на крышу. Метнув в последнего штурмующего сулицу. В спину, потому как тот пытался со своим копьем навалиться на Кондрата.
Тишина.
Вернувшись обратно в «скворечник», он через смотровые щели оценил обстановку. Рядом с татарскими воинами находилось два бойца, они оказывали помощь тому, что получил стрелу в ногу. Еще парочка удальцов выполняла функции коноводов.
Не теряя более ни секунды, он выскочил как ужаленный во двор и потребовал коней. Остальные ребята, назначенные им в «конный выход», также все прекрасно поняли и сломя голову побежали вниз.
Минута.
И уже оседланных коней вывели. Более того, на них уже взгромоздились все участники этого променада.
— Отворяй! — рявкнул Андрей, поудобнее перехватывая копье.
И Устинка с Егоркой ловко разблокировав подъемный мосток, опустили его.
Бум.
Громыхнули бревна о землю. И почти сразу по ним зацокали копыта. Молодой помещик возглавлял контратаку.
— Аким! Федот! Петр! — крикнул Андрей и махнул в сторону парочки, что крутилась возле раненого татарского воина. — Добейте!
А сам с Кондратом, пустив своих лошадей в галоп, направился к коневодам. Те не растерялись. И, буквально вспорхнув в седла, дали стрекача в сторону реки.
Чувствовался навык конной езды, которую они впитывали с молоком матери. Поэтому успели не только драпануть, но и прекратить сокращение разрыва, разгоняя своих меринов самым нещадным образом.
И вот река.
Татары с ходу прыгнули в воду, перелетев треть реки.
Андрей не успевал. Они уже почти переправились, а он пока еще даже не начал. Поэтому он разогнал своего мерина и, в момент прыжка в воду метнул копье его, воспользовавшись скоростью.
И попал.
Прямо в спину одного из супостатов, что уже выбирался на берег верхом на храпящей от перегрузки лошади. Кондрат рядом попытался сделать тоже самое, но промахнулся и копье вонзилось в земли, пролетев совсем рядом с целью. Только чуть плечо оцарапав. Но тот же даже оглядываться не стал. Просто погонял своего мерина что было сил, стараясь как можно скорее удрать.
— Ушел… — зло сплюнул Андрейка, выбравшись на левый берег реки.
— Да и леший с ним.
— Растрезвонит. Так-то они думали, что тут все пожгли и разорили. А теперь…
— Бог не выдаст, свинья не съест, — философски заметил Кондрат. — Рано или поздно узнали бы.
— Лучше поздно, чем рано.
— Мы их побили, — заметил дядька, поймав на узду коня убитого, у которого запутавшись в стремени ногой болтался свежий труп. — Пойдем. Надо посмотреть, чем там дело закончилось.
А получилась там так себе история…
Да, раненого татарского воина и этих двух новичков Аким, Петр и Федот добили без особенных проблем. В самой же крепости приключилась беда.
Стрелы — не самый надежный способ поражения. Это вам не пулей пятидесятого калибра всадит в живот. Энергия не сопоставима. Поэтому неприятели, хоть и падали, но далеко не все при этом умирали. Кое-кто просто терял сознание.
И когда их начали осматривать, кое-кто «ожил». Как итог два трупа и четыре раненых. Евдокии просто шею свернули, старшему сыну кузнеца горло перерезали. Устинку с Егоркой просто чуть порезали, но не сильно. Кузнецу ногу ножом повредили. И одной вдовушки руку рассадили, но неглубоко.
Зато опознать теперь эти все трупы было нельзя. Илья пришел в боевую ярость и, применив молоток, произвел контрольное размозжение черепных коробок. Местами до полного разрушения конструкции. Все-таки сын… да, не единственный, но он из него наследника растил. А тут такая боль.
— Вот и повоевали… — тихо произнес Андрей, снимая с головы мисюрку с бармицей.
— Попа бы… — также тихо произнес Кондрат, держа в руке свой шлем.



Глава 7

1553 год, 5 августа, поместье Андрея на реке Шат
Андрей закончил читать молитву над второй могилой. И, наклонившись, первым бросил в нее горсть земли. В этой погребальной яме лежала Евдокия, закутанная в наспех сделанный эрзац саван. Эта женщина ему не нравилась. Чего уж тут греха таить? Взбалмошная. Но он уже привык к ней. Да и порученные дела она исполняла очень аккуратно, если они были женщине привычны.
Марфа стояла рядом и пыталась выдавить из себя слезы. Хоть немного для вида. Все-таки она являлась матерью этого тела, к которому она уже привыкла и считала своим. Понятное дело, что эту женщину она вполне искренне ненавидела. И только уважение к старшим, воспитанное в ней с детства, запрещало открыто враждовать или как-то открыто демонстрировать свое отношение. Теперь же требовалось отдать дань последнего уважения и хоть как-то продемонстрировать свою боль утраты и сожаление. Их не было. И все вокруг это понимали. Но…
Рядом на коленях сидел кузнец Илья у могилы сына. На его суровом, обветренном лице были слезы, которых он ничуть не стеснялся. Но это не выглядело ни смешным, ни глупым. Хоронить собственных детей — мерзкая штука. Врагу не пожелаешь. Его супруга так и вообще, лежала на могиле и тихо вздрагивала в беззвучном плаче. Это было нормально. Во всяком случае так думал Андрей. Лучше сейчас дать волю чувствам и пережить в полной мере горе, нежели таить в себе и сожалеть всю жизнь.
Его очередная ошибка унесла первые жизни тех, кто волею судьбы доверился ему. Отчего на душе у него скребли кошки. Наверное, что-то подобное чувствует врач, хороня первого своего пациента. Или сержант, только оказавшийся на войне, в отделении которого начинаются потери… Мог ли он подумать о том, что недобитые новички-татары представляют такую угрозу для обитателей крепости? Там ведь кроме баб с самострелами еще оставались Устинка с Егоркой да два бобыля. Они этих раненых могли простыми кольями забить. Но не свезло… растерялись… с людьми, психологически не готовыми к войне, такое случается сплошь и рядом… Да, потом Устинка с Егоркой реабилитировались, но было уже слишком поздно…
Остальные обитатели крепости тоже присутствовали на похоронах. Но им все произошедшее было в целом индифферентно. Да, печальные лица. Однако горя в лицах не читалось. Кто им эти люди? А младший сын кузнеца был еще слишком мал для осознания потери.
Закопали.
Поставили деревянные кресты у ног. Заложив тем самым местное кладбище, под которое выделили небольшой холм в стороне от крепости. Да, Андрей уже производил захоронения. И своих бывших крестьян, и разбойников. Но то были братские могилы в низинах и оврагах, чтобы попроще и побыстрее. Нормальное же погребение он совершал впервые…
Третьего числа дядька Кондрат с Федотом и Акимом отправились в Тулу. Своим ходом. Потому что держать трофейный табун под стенами крепости было невозможно. Их попросту не прокормить. Ведь столько «волосатых мопедов» жрали траву вполне себе бодро. И через месяц все сто четвертей Андреева поместья были бы подстрижены до состояния газона.
Кроме того, в случае подхода даже отряда разбойников лошадей бы не удалось защитить. Как есть увели бы. А это деньги. Большие деньги. И этими деньгами Андрей решился распорядится достаточно необычно по местным меркам.
В этом табуне были только мерины. Причем типичных для региона легких пород, то есть, массой не более четырехсот пятидесяти килограмм. Какие-то мельче, какие-то крупнее, но в целом не больше предела ожиданий, и даже не упираясь в него. Большинство этих меринов находилось в диапазоне от трехсот пятидесяти до четырехсот кило.
Почему меринов? Почему не, допустим, коней?
Потому что мерины спокойнее и намного лучше управляются. И с ума не сходят, почуяв кобылу. Из-за чего в достаточно массовых, но бедных видах конницах всех времен они имели большую популярность. Коней тоже употребляли. Но и денег они стоили заметно больших из-за того, что времени и сил на дрессуру уходило масса. И их себе могли позволить очень немногие. О коне добром и тем более аргамаке, например, ахалтекинской породы, большинство степных и поместных воинов могли лишь мечтать. Ведь кроме лучшей дрессуры настоящие боевые кони обладали правильным гормональным фоном. А потому их боевые качества были существенно выше, чем у меринов. Ведь для войны нужен тестостерон, без которого преодолевать свой страх намного сложнее. Особенно на войне эпохи холодного оружия, когда с врагом требовалось встречать лицом к лицу.
О том же, что есть кони мощнее легких пород большинство на Руси и в Диком поле даже не догадывалось. Просто потому что их бытование в те годы происходило сильно западнее. И даже на Руси их если и имелось какое-то количество, то напечет, в конюшнях лишь самых богатых и влиятельных людей. Больше для коллекции, чем для дела.
В данном регионе были в ходу еще меренки с меренцами, но их в бою не применяли. Слишком мелкие. Последние — так и вообще, считай пони. А кобыл в военной практике вообще не использовали. Ведь это был ценный ресурс для хозяйства, дающий молоко и приплод. Да и столкновение кобыл, особенно во время течки, с не кастрированными конями порождал немало проблем. Культура же обозных хозяйств, которая в последствии привлекла кобыл на службу из-за общего дефицита «копытных», в те годы только зарождалась. Во всяком случае, на Руси.
Так вот — табун.
В нем имелось только три действительно хороших мерина, за которых и пятнадцать рублей отдать было не жалко. Их Андрей забрал себе. Благо, что технически задуманное стойло могло вместить до десятка лошадей. А вот остальные «копытных» парень решил подарить.
Кондрат, Федот и Аким выбрали себе по паре лучших из числа оставшихся. Прочих же должны были доставить в Тулу и передать в дар от Андрея старым, опытным поместным дворянам, у которых не имелось никаких лошадей. Ни меринов, ни даже меринков. Понятно, что на всех безлошадных татарских трофеев не хватит. Поэтому Кондрату надлежало организовать вытягивание жребия. Чтобы все честно.
Все остальное имущество молодой помещик забрал себе. Да никто на это и не претендовал, потому что без крепости такого «улова» бы не получилось и в помине. Не говоря уже о невероятно щедром подарке. А трофеи там оказались богатыми и без коней.
Прежде всего это еще три комплекта из кольчуги с легким шлемом. Вкупе с уже захваченными Андреем это давало пять «сетов», в которые он смог одеть и Устинку, и Егорку, и Петра. И два отложить.
Следующим пунктом меню шли сабли, каковых оказалось семь штук. Одна от атамана разбойников, наведавшегося весной. Две от тех двух воинов, что поддерживали разбойников недавно. А четыре от этого отряда татар, ибо один из новиков, мог похвастаться пусть поганой, но саблей на своем боку.
С луками тоже все было более-менее неплохо. Их еще три штуки добавилось к уже имеющимся трем. Что сформировало крепкий запас, на всякий случай. Главное их не прозевать и не дать испортиться от неправильного хранения.
А во со стрелами дела обстояли плохо. Их было мало. И, что печально, каждый лук имел пусть немного, но отличную силу натяжения в диапазоне от тридцати до тридцати пяти килограмм, и вариативный вытяг. Из-за только для двух, не самых лучших луков можно было использовать условно одинаковые стрелы. В общем — боль и страдание. Из-за чего Андрей планировал при случае обменять или купить-продать эти луки, приводя к единому стандарту. Потому что делать для каждого свои стрелы — морока совершенная. Пока же взять в эксплуатацию два похожих и «клепать» для них стандартные стрелы в ударном темпе. Ибо два сражения показали — нужно, их нужно много.
А вот копий среди трофеев практически не было. Эти три воина их имели. А вот остальные оказались вооружены считай палками-копалками. Просто сосновые древки, заточенные и обожженные с одного торца. Обычное оружие степных пастухов, которых, видимо эти дядьки и повели выгуливать. Если бы кто-то из них выжил и раздобыл деньги на оружие, то поднялся бы, пополнив сословие воинов. А так…
Деньги, кстати, тоже имелись. Суммарно рубля на полтора, только не копейками, а акче. Причем не османскими, а крымскими, весившими, примерно, как ¾ копейки каждая.
Ну и иное имущество. Они ведь не с пустыми руками передвигались. Сушеный творог, вяленое мясо, запасы зерна и прочее, прочее, прочее. А их погребли в братской могиле раздев догола. Тряпки денег стоили и пренебрегать ими не было смысла. Да и не понял бы Андрея никто…
— Зря ты, конечно, подарил столько меринов. — тяжело вздохнув, произнесла Марфа. — Продал бы. Хотя бы за треть цены. Или в долг дал, как умные люди делают.
— Умные ли?
— Ну всяко не дураки.
— А я вот так не думаю, — покачал головой Андрей.
— Да ты что? — съязвила Марфа, произнеся этот вопрос самым саркастическим тоном.
— А я смотрю тебя не дурно было бы ремнем по попке помассировать. Чтобы следила за языком, когда с мужем разговариваешь. — прорычал Андрей, заводясь.
— Ты чего?! — не на шутку испугалась молодая женщина. В эти времена такие угрозы не выглядели шуткой от слова вообще. Особенно после года регулярных побоев, принимаемых от вроде бы как родной матери с отцом.
— Ты разговариваешь с мужем и мужчиной. Еще раз замечу уничижение в твоих словах или иные попытки как-то меня унизить или уязвить — накажу. Поняла?
— Слушай, не уподобляйся этим дикарям!
— Ты поняла меня? — прорычал Андрей, очень нехорошо сверкнув глазами. И Марфа опустив глаза, ответила тихо-тихо:
— Поняла.
— Не слышу!
— Поняла!
— Хорошо. А теперь слушай внимательно. Я здесь не случайная чайка-воевода, залетевшая зерна поклевать, погадить да двигаться дальше. Если я буду как старшины загонять своих боевых товарищей в долговую кабалу или три шкуры с них тянуть, то добьюсь только одного — они меня станут ненавидеть. Как и старшин. А мне с этими людьми воевать. Мне этим людям в бою спину подставлять. Или ты о том не думаешь?
— А что это меняет?
— Долг плодит ненависть. А ненависть желание нагадить. С людьми, которые тебе зла желают нужно быть самоубийцей, чтобы вместе воевать. Сами не убьют, так подставят.
— А вот так на халяву давать меринов разве лучше?
— А я разве я им даю рыбу? — усмехнулся Андрей. — Я им даю удочки. То есть, инструмент, с помощью которого они смогут зарабатывать себе на жизнь.
— Тебе то это зачем? Хочешь быть хорошим для всех? А семья? Ты о семье нашей забыл? Мы на что жить будем? Вон у тебя сколько людей. Всем платить нужно. И лошадей твоих кормить. И вообще…
— Плохо считаешь, — грустно усмехнулся Андрей. — Ты не была на смотре и не видела в каком печальном состоянии городовой полк. А от его боеспособности зависит наша с тобой жизнь.
— Серьезно? — с оттенком насмешливого скепсиса спросила Марфа, но тут же одернулась и потупилась, добавив. — Прости.
Андрей на нее внимательно посмотрел и кивнув, продолжил:
— Людей, способных выйти не то, что в дальний поход, но и даже и ближний — нет. Из-за чего воевода скован в своих возможностях и держит возле Тулы боеспособный костяк на всякий случай. А округа беззащитна. И коли были бы у него люди свободные, то отправлял их в разъезды. И такие вот банды сюда бы не совались. Ибо даже десятка поместных, упакованных честь по чести достаточно, чтобы они сбежали, не вступая в бой. Про разбойников и речи не идет. Это сейчас им тут раздолье, ибо управы нет. Или тебе понравилось, когда тебя у речки хватают?
— Не напоминай, — понурилась Марфа.
— Вот и не зуди. Я знаю, что я делаю.
— А жить мы на что будем? Не зуди. Я ведь все считаю. Смотрю. Прикидываю. У тебя бюджет едва-едва сводится. Никаких запасов.
— А ты хочешь все и сразу? Не жирно ли будет?
— О нас ты совсем не думаешь…
— Как раз думаю.
— Тогда почему ты пытаешься делать за старшин их работу? Мы отбились. И дай Бог отобьемся еще.
— Не понимаешь?
— Твои слова о том, что бла-бла-бла не звучат убедительно.
— Тогда просто подчинись своему мужу и не задавай глупые вопросы.
— Я твоя жена. Мы должны быть заодно. А как я смогу стать тебе поддержкой, если не понимаю, что ты делаешь?
Андрей схватил ее за плечо и резко развернув, прижал к себе. Марфа гордо взглянула ему в глаза и парой секунд позже опустила взгляд, демонстрируя подчинение. Парень же, чуть помедлив, наклонившись над самым ее ухом прошептал.
— Ты хочешь умереть женой простого помещика? Если нет, то не задавай глупых вопросов и делай все, что я тебе говорю. Причем с усердием. Поняла!
— Они сгубили моего отца! Ты тоже захотел на тот свет? — ответила она возмущенным шепотом.
— Мы там и так окажемся, если будем топтаться на месте. Либо мы их, либо они нас. Обратной дороги уже нет. Мы с тобой слишком далеко зашли. Моего успеха нам старшины не простят. Уже не простят. И теперь нам только один путь — или выгрызть себе место под солнцем не хуже, чем у них, или сдохнуть. Теперь ты поняла?
— А все это, — неопределенно махнула она рукой, — про нашу защиту? Это все для красного словца?
— Это все чистая правда. Старшины зарвались и думают только о том, как набить свою мошну. Помещики же крутятся как могут и пытаются хоть как-то свести концы с концами. От этого боеспособность полка не повышается. И наша безопасность тоже, как и их.
— Разве они этого не понимают?
— Либералы бы сказали, что это все потому, что у нас не держава, а «страна не пуганных идиотов». Что сейчас, что в прошлом, что в будущем. Кое-кто станет болтать про климат, понос миокарда, чародейские проклятья, пришельцев и прочий бред, вещаемый с экранов РенТВ. Я же тебе скажу так. Все проще. Это замкнутый круг. Подчиненные не доверяют начальникам, полагая, что те хотят на них нажиться. Начальники подчиненным, думая, будто бы те их обворовывают. Все живут одним днем и пытаются что-то урвать здесь и сейчас, совершенно не думая о завтра и тех людях, с которыми они делают свой бизнес. Оттого и живем столь хреново, хотя люди в целом неплохие.
— А ты что же? Хочешь изменить эту вековую систему?
— Если хочешь изменить мир — начни с себя. Я хочу покоя и спокойной жизни. Для этого придется потрудится и постараться. Для этого нужно, чтобы люди, живущие рядом с тобой, также хотели, чтобы ты заслуженно получил покой и уважение. Иначе ничего не получится.
— Ты идеалист, — покачала головой Марфа. — Безнадежный идеалист. За кого я за муж пошла? О боже! Мы по миру пойдем!
— А что бы ты хотела? Хотела бы, чтобы я все эти трофеи забрал себе, постаравшись продать?
— Почему нет?
— Потому что разбойники, что недавно приходили — не просто так тут появились. Потому что тебя пытались похитить тоже не случайно. И если бы мы поступили, как ты предлагаешь, то не дожили бы до зимы без всякого сомнения. Мало добыть много денег. Нужно еще придумать, как сделать так, чтобы их у тебя не отняли. Делиться надобно. Делиться.
— А почему не со старшинами?
— Помнишь? Землю крестьянам, фабрики рабочим.
— И что? К чему это?
— К тому, что по этой формуле ничего хорошего не получилось. Вот и у меня также. Или ты забыла, как я с краской пытался разыграть партию? У меня забрали почти все. И я выехал только из-за того, что за меня вышли возмущенные люди. Из-за чего замять дело не получилось. Вот я и решил в этот раунд сыграть наоборот и поделиться с теми, кто меня в прошлый раз поддержал.
— Мудрено все как-то…
— По-простому можно только проиграть.
— Вот видишь, — уперев руки в боки вскинув носик, заявила она, — ты мне все объяснил и стало легче. Нам обоим легче. Ведь я теперь тебя понимаю и поддерживаю.
— Достаточно было бы и того, чтобы ты молча поддерживала, не задавая глупых вопросов. Потому что уши есть даже у конского яблока.
— Я не местная дурочка!
— Ясное дело. Ты дурочка модерновая с самыми прогрессивными тараканами в своей милой головке. Не так ли?
— Не смей унижать меня!
— Впредь думай, когда и что говоришь, — нахмурился Андрей. — Одно неосторожное слово может стоить нам жизни. Даже сейчас. А ты иной раз как базарная баба себя ведешь! Совсем страх потеряла!
Так переругиваясь они и двигались в сторону крепость. Петр же, что шел шагах в десяти позади и до которого ветер доносил обрывки фраз, ухмылялся. Он был доволен тем выбором, который сделал. Ему нравилось, как мыслил Андрей. Возможно, излишне мудрено. Возможно, какие-то обороты он не понимал. Но общую суть ухватил верно. И он уже представлял, как сложно станет сидеть местным старшинам на старом обычае. Как он в скором времени начнет тыкать острыми саблями прямо им в зад…
— Дай-то Бог, — тихо прошептал Петр и перекрестился, — главное, чтобы царь не вмешался…



Глава 8

1553 год, 10 августа, Москва
— Доброго тебе дня, отче, — вполне почтительно произнес царь, входя к митрополиту.
— И тебе, Государь. И тебе, — покивал он.
— Как твое самочувствие? Не хвораешь ли?
— Да Бог миловал.
— Ну и слава Богу, — произнес Иван и взял со стола митрополита серебряную чеканную лампу, изготовленную по аналогии с той, что удумал Андрей. Взял он ее в руки. Внимательно осмотрел. И поставив на место, спросил. — Что-то зрение меня подводит последнее время, отче.
— О Боже! — перекрестился митрополит. — Что же так? Не зришь чего, али как?
— Да не зрю, отче, не зрю. Вот смотрю я на лампу и никак не могу разобрать, где на ней выбито, что удумана она слугой моим.
Повисла пауза.
Тяжелая такая и очень вязкая.
— Государь…
— Ты сказал мне, что Божьей волей удумали сию лампу. Это была правда. Но почему ты умолчал о том, что лампа была удумана слугой моим? И почему на лампе сие не написано? Уговор о том имелся.
— Не уговор, но благие пожелания, — возразил митрополит.
— Вот как? — прищурился царь. — Мой слуга назвал тебе свою цену. Но ты, отмахнулся от его цены, отнял у него удуманное им и бросил подачку. Хороший торг, не чего сказать. Только я не слышал, чтобы на торгу так кто-то поступал.
— Это простой поместный дворянин!
— Который служит мне! — рявкнул царь. — И в его лице, ты кинул подачку мне. Не так ли?
Митрополит замолчал и потупился. Ему ужасно не нравилось то, как развивался разговор. Между тем царь продолжал.
— Ты отнял у меня мое. И меж тем просишь грамотку, дающую тебе особое право на продажу краденого. Чтобы никто более не смел на землях моих сие творить. Отче, как мне следует это понимать?
— Государь, когда мой человек вел торг с Андрейкой он еще не заступил к тебе на службу. Так что он не был твоим слугой. И не служил тебе, когда удумывал сию лампу. Иначе я бы никогда не посмел ничего подобного сделать.
Иоанн Васильевич остро посмотрел на митрополита. Тот был формально прав. Поместный дворянин обладал статусом личного дворянства. Его же наследник получал то же положение только лишь заступив на службу. Но у любой формальной правоты имелась и оборотная сторона.
— Андрею на момент заключения сделки не было пятнадцати лет. А посему он нуждался в опеке старшего родича. А он уже много лет служит мне верой и правдой. Разве глава рода его давал разрешение на сделку?
— Нет, — побледнев ответил митрополит.
— То есть, Мать-церковь в твоем лице ограбила сироту? — вопросительно выгнул бровь Иоанн Васильевич. — Разбоем и лукавством выманила деньги у юноши, что всей душей рвался на службу, дабы, как и отец его, стоять насмерть за веру, царя и отечество? У сироты, что остался после смерти слуги моего. А значит я за юношу этого в ответе. Ибо все, кто служат мне, под моей защитой, и приплод их, и хозяйство.
Макарий еще сильнее побледнел. До такой степени, что даже губы слегка посинели.
Царь специально тянул с грамотой, изучая вопрос. Он прекрасно знал, что митрополит ждал и готовился, будучи уверенный в том, что рано или поздно грамоту подпишут. И на подворьях нескольких монастырей сии лампы изготавливали с осени минувшего года, готовясь к началу продаж.
Никаких глиняных или еще каких дешевых поделок, разумеется, к торгу не планировалось. Их делали два основных вида — медной да серебряной чеканки. Самые дешевые и ходовые планировали отпускать по цене в три рубля. Серебряные же, в зависимости от отделки, не менее чем за двадцать. И сделано было их уже очень прилично. Тысячи и тысячи, ибо ремесленники при монастырях старались, готовясь к осенним ярмаркам.
Медные должны были пойти ремесленникам, купцам да всякого рода государевым слугам в приказы и на места. Но главное это так называемый степной торг через Казанскую ярмарку и прочие. Ведь степь большая. И, несмотря на бедность, степная аристократия любила всякие штучки. Кроме того, митрополит рассчитывал на то, что иноземцы купцы тоже их закупят в каком-то количестве. Хотя бы из той же Литвы. По крайней мере, в первый год продаж, чтобы сыграть на новизне и собрать самые жирные сливки. Ведь реакция местных ремесленников вряд ли будет мгновенной.
И царь это знал. Иначе бы и не пришел. Он выбрал момент таким образом, чтобы церковь уже успела хорошо вложиться, подготовившись к продажам. Слишком основательно, чтобы отмахнуться от этого проекта. И митрополит это понял, ощутив пятку царева сапога на своих я…, хм…, на своем кошельке. Образно говоря. Очень неприятное, надо сказать, ощущение.
— Ты понимаешь, что ты натворил? — предельно холодным тоном поинтересовался Иван Васильевич, внимательно смотря в забегавшие глаза Макария. — Ты не только сироту ограбил. Ты меня ограбил. А я ведь тоже сирота или ты запамятовал о том?
— Государь… — тихо прошептал Макарий, лихорадочно пытаясь подобрать слова.
Понятное дело, что обычно царю было глубоко до малины и сироты, и помещики на местах. Да и сейчас до Андрея ему дела не было. Но…
— Значит так, — произнес он, положив на стол перед митрополитом скрученную грамоту. — С каждой проданной лампы ты станешь передавать мне в казну пятую часть.
— Но Государь! Когда это видано, чтобы церковь облагали мытом?
— А когда это видано, чтобы церковь грабила своего царя?
— Я… — хотел было возразить митрополит, но осекся, глядя на жесткий взгляд Иоанна.
— С каждой! — повторил царь. — Притом монетой! Узнаю, что хитрите — лишу грамотки сей. Ясно ли ты меня услышал?
— Ясно Государь, — понуро кивнул Макарий.
— Хорошо. Кроме того, на каждой лампе должно быть выбито и ясно читаемо, что выдумана она по Божьей воле Андреем Прохора сыном верным слугой царя Московского и всея Руси Иоанна Васильевича в лето 7061 году. И герб чекань державный на боку. Да смотри, хоть на одной лампе того не увижу — накажу. И мне уже данные заменишь. На то тебе седмицу срока. Остальные на торг неси только после чеканки. Понял ли?
— Да, Государь. Сделаю все, Государь.
— Что же до Андрея, то оставь его в покое. Это мой человек, который несет мне службу. И выполни уже данное ему слово.
— Так мой человек же ему передал сто рублей. — удивил Макарий.
— Он на них купил шесть меринов и сбрую к ним.
— Так и есть.
— Только потратил он на то менее семидесяти рублей. А остальные куда дел? Не по-твоему ли научению? Сметану на говне собираешь? И так сироту как тать обнес, так и то малое, что обещался, и то не даешь?
— Исправлю, Государь, все исправлю.
— Ладно, — смягчившись произнес Иоанн, — то дело решенное. И в грамоте про то все подробно писано. Теперь же скажи мне про краску.
— Про краску даже и не знаю, что сказать, — пожал плечами Макарий. — Откуда она взялась мне не ведомо. Гривенка с десятой частью — это все, что мы получили. А больше — нет. Сам бы рад больше узнать, уж больно краска хороша.
— А печь? — спросил Иоанн, которому тоже ничего не удалось узнать про краску.
— Все плохо Государь с ней. Поставили ее, как Андрей сказывал, да тухнет огонь. Или дым обратно идет. Верно мои люди, когда его расспрашивали, что упустили.
— Отправь к нему своих печных дел мастеров. Пусть научит. Пусть под его присмотром поставят несколько печей. Да оплатить науку не забудь.
— Так сто рублей же уплачено! Ну… семьдесят, остальные доплатят.
— Так за слова. А тут — наука. Учить он станет твоих людей. То иное. И не с чего ему даром силы тратить да вместо службы с ремесленным людом возится.
— А сколько заплатить ему Государь?
Так и беседовали. С угроз беседа началась, деньгами закончилась. Даже скорее не деньгами, а делами хозяйственными. Да и вообще, Иоанн свет Васильевич все это и затеял только из-за того, что хотел казну свою наполнить звонкой монетой. А тут такой случай подвернулся. Как он мог его проигнорировать?
* * *
Вечером того же дня царь зашел в палаты к супруге своей. Та, как только его заметила, так жестом и отослала всех присутствующих, дабы их оставили наедине. Царь проводил их взглядом. И чуть помедлив сел на стульчик с сиденьем из натянутой между рамок тканью, что стоял напротив супруги его.
— Все получилось? — тихо-тихо поинтересовалась она, прекратив на время заниматься вышиванием, в каковом она слыла мастерицей. Причем не только за счет своих рук, но и из-за организации труда девиц при ней. Отчего мастерская рукодельниц под ее началом регулярно выдавала достаточно крепкую по качеству продукцию всякого элитного вышивания.
— Он согласился. Ты оказалась права.
— Слава Богу! — истово перекрестилась царица.
— После моего ухода он разослал распоряжения во все монастыри, в которых лампы делали о том, чтобы их доделать. Он, кстати, выпросил стервец, чтобы деньги передавать мне как гербовый сбор за пользование герба и благословение, а не как мыто обычное, дабы не унижать Мать-церковь.
— Это не страшно, — улыбнулась добродушно царица. — Главное, чтобы деньги тебе в казну исправно приносил.
— Я думал, что упираться он станет… Но нет…
— Ты так и оставил имя этого Андрейки в надписи?
— Да.
— Не жирно ли ему будет?
— Не каждый слуга мой десятки тысяч рублей мне может принести.
— Не по своей же воле.
— Не по своей, — согласился с ней Иоанн Васильевич. — Но он все же их принесет.
— Он тебя все же заинтересовал, я смотрю.
— Я бы его к себе на службу вызвал да посмотрел на чудное его разумение. Но губить его не хочу. Его же тут сожрут.
— С потрохами сожрут, — согласилась царица.
— К тому же я не уверен — случай то был или у него действительно светлая голова. Но даже если светлая, то ему пока тут не место. Все-таки он поместный дворянин из городового полка. Если забрать его к себе, то сие очень болезненно воспримут дворяне московской службы. Зачем их злить попусту? А если это все лишь дело случая, то тем более.
— Что болтают люди я знаю. А сам-то ты что думаешь? Есть в этом служивом толк?
— А бес его знает! — пожал плечами царь. — Я запутался в этой болтовне и уже не понимаю где правда, а где ложь. Иной раз думаю, будто бы у меня под Тулой действительно волколак в поместных службу несет.
— Православный волколак, — улыбнувшись добавила царица.
— А то как же? Конечно православный.
— Так ты пригласи его. Поговорить. Лампу он удумал? Удумал. Вот и пригласи наградить со своего царского плеча. Саблю ему добрую подари али еще чего. Люди поймут. А ты своим глазом посмотришь, что это за человечек.
— А ведь дело говоришь, — мягко улыбнувшись, произнес Иван Васильевич.
— Заодно и проверишь, кто из людей тебе как служит. Ведь болтать горазды многие.
— Знаешь, а ведь я деда его знаю. Обоих. — чуть подумав, ответил царь. — В Коломне они служит.
— Славные люди?
— Лихие. Верные. Но особого разумения в них нет. Оттого и кажется мне дивным, что Андрей у них такой уродился. В кого?
— Чего гадать? Поговоришь. Подумаешь. Может и брешут про него. А если так, то нужно думать, откуда что взялось и где тебя пытаются обмануть. Может Макарий специально пытается спрятать своего розмысла от тебя за этим Андрейкой.
— Хм. Может быть… — кивнул задумчиво царь.



Глава 9

1553 год, 12 августа, поместье Андрея на реке Шат
Андрей ударил шпорами своего мерина в бока и сорвался с места, разгоняясь. Сначала рысь. Потом галоп.
Десять метров.
Пять.
Удар.
И та палка, которую он использовал вместо нормального копья, ударила в мишень, закрепленную на поворотном рычаге. Сильно.
Секунда.
И за спиной парня свистнул второй рычаг с подвешенным к нему грузом — мешком с песком. Если бы он скакал медленнее, то тот бы больно ударил в спину и, мог даже выбить из седла…
Андрей отрабатывал не только обычный тычок копьем, но и таранный удар, совершенно не применяемый в регионе. Из-за чего он рассчитывал в случае какого-либо конного поединка держать его как козырь в рукаве, сделав сюрпризом.
Понятно, что бытовавшие в регионе степные седла совершенно не годились для такого рода атаки. Слишком высокая и слабая посадка. Можно было очень легко самому вылететь из седла при нанесении такого рода удара. Поэтому Андрей применял ухищрение, придуманное для польских крылатых гусар в XVII веке. Он упирал задний торец копья в кожаный мешочек, а тот привязывал бечевкой к седлу. В итоге весь импульс удара переносился на седло и, как следствие, мерина. А рука Андрея лишь направляла его.
К счастью для Руси это нехитрое приспособление появилось достаточно поздно. В то время, когда копейный удар выходил уже из моды. Но не суть. Главное — Андрей тренировался конному бою. Наставил разного рода приспособлений и катался. То с сабелькой, то с копьем, то комбинируя. Тем более, что копьем он по-разному бил и с руки, и вот таким вот наездом таранным. Да и сабелькой отрабатывал конные удары как по пешим, так и по конным, натыкав прутики на разной высоте.
И не он один тренировался. Петр с Устинкой да Егоркой также к нему присоединялись каждый раз. И по паре часов в день в седле проводили. Причем не просто сидя, а вот так — выполняя упражнения. И если Петр, в целом, был неплох и явно имел определенные навыки верхового боя, то эти двое из ларца творили что-то несусветное.
Не зря он их не взял с собой в ту конную контратаку. Ибо они даже усидеть верхом нормально не могли. Вот бы потеха была… Однако старались. Серьезно. Ответственно. И с душевным рвением. Падали. Вставали. Снова залезали в седло. И пытались заново выполнить упражнение.
Параллельно шла подготовка и в другой плоскости.
Плюнув на все приличия, Андрей присоединился к Илье, и они в четыре руки в самые сжатые сроки подогнали трофейные доспехи под Устинку, Егорку и Петра. А потом еще и под самого Илью, потому что тому все одно в случае нападения на крепость пришлось бы сражаться. Особенно в отсутствие молодого помещика.
Быстро подогнали, потому что там ничего сложного и не было. Тут часть кольчужного полотна убрать. Там — надставить. Померить. И снова чуть подправить.
А бабы тем временем работали над поддоспешной одеждой — стеганками. Их ведь требовалось сшить по уму. Так, чтобы на корпусе хорошо сидели и при подъеме рук нижняя часть не тянулась за ними вверх. Для чего требовалось сделать правильные подкройные проймы и так далее.
Сам Андрей, понятное дело, не шил. Благо вдовушки иголкой мало-мальски владели. И тряпок на всю эту радость имелось трофейных в достатке. Требовалось только под чутким руководством парня заставить их сделать одну правильную стеганку. Подогнать ее под тушку. А дальше уже лепить что-то по аналогии, само собой, под его чутким приглядом, дабы не получилось ничего в духе славного кино-ПТУ, который поставлял костюмеров весь XX и XXI век для съемок «исторических» фильмов разной степени историчности.
Когда же выполнили программу минимум по доспехам, взялись за Андрея. Он же лидер этой обороны и этого коллектива. Поэтому должен быть максимально крепко упакован. Просто потому, что угрозы с каждым днем становились все суровее и суровее. И начали они со шлема. Ведь «рассекать» в мисюрке с каждым разом становилось все опаснее.
Главной проблемой оказался материал. Дельной стали у него не было. А строить купольную печь индийского типа и выплавлять тигельную сталь он пока опасался. Растрезвонят же. Шутка ли? Настоящий персидский уклад! Он и обычный стоил в среднем раз в десять дороже кричного железа[26]. Он своим людям пока не сильно доверял. Ну, Илья, допустим будет молчать. А остальные? Особенно бирюки.
Поэтому он пошел другим путем.
Взял поганое железо и начал делать шлем из него.
— Дрянь же будет! — убивался Илья.
— Дрянь — это всяко лучше ничего, — философски отмечал Андрей, продолжая ковать.
Конструктивно он выбрал тип шатрового шлема, как его называли в XX–XXI веках. Здесь же, в реалиях XVI века он именовался попросту — шелом, являясь его цилиндроконической разновидностью.
Как он был устроен?
Нижняя часть тульи — широкий обруч самого обычного цилиндрического профиля. Сверху над этим обручем располагался шатровидный купол конического вида, собираемый из двух половинок. Их соединяли на заклепках и приклепывали их к обручу.
Просто и сурово. А главное — квалификация особенно высокая не требовалась. В принципе даже Илья самостоятельно справился бы без Андрея, но времени бы потратил больше.
Так вот. Сделали этот шатровый шлем. Но материал же говно. Его не закалить. Не говоря уже об однородности. Однако решение имелось. Парень измазал шлем изнутри глиной и поместил в большой горшок, засыпав пылью древесного угля. И закрыв сверху притертой крышкой ставил на костер. «Вариться». Для поверхностного насыщения углеродом металла. Из-за чего материал шлема с внешней стороны приобретал качества углеродистой стали, а изнутри оставался все тем же мягким железом. Это никак не устраняло проблем низкой однородности материала. Но это было хоть что-то… И главное, теперь шлем можно было попытаться закалить после нормализации. Тот еще квест с совершенно непредсказуемым результатом. Но попробовать было можно. И шансы на успех были не такие уж плохие…
В XVI веке этого приема не знали и для Ильи он оказался весьма прорывным ноу-хау. Но для людей со стороны, что они там делали не было понятно вообще. Они вообще не понимали в делах кузнеца. Да, им конечно, казалось несколько странным, что с кузнецом возится и Андрей. Но не более. Подсоблял. Чтобы побыстрее. Во всяком случае таким объяснением все удовлетворились. Парень ведь не чурался работы и вполне охотно помогал там, где это требовалось. И землю наравне со всеми копал, и деревья валил, и так далее.
Но на этом с шеломом не закончили.
Андрей очень стал опасаться получить стрелу в лицо. И если с какой-то более-менее значимой дистанции хотя бы шагов в двадцать-тридцать подобную проблему можно было компенсировать козырьком на шлеме, то в стычках накоротке этим уже не обойдешься. И он решил делать максимально примитивную личину. Только не на центральной петле, а на боковых шарнирах. И кнопкой-стопором, благодаря которой личина могла как подниматься вверх, так и опускаться, фиксируясь в крайних положениях.
Но и это еще не все.
Парень опоясал свой шелом замкнутой бармицей, сходящейся спереди на уровне подбородка. И сделал ее не кольчужной, а чешуйчатой. Да заведя верхние края ближайшего к шлему ряда чешуек под кромку. Чтобы клинку не за что было цепляться, и он скользил дальше.
Собиралась эта бармица шнуровкой на стеганой тканевой основе. Чтобы легче было в полевых условиях ремонтировать. И защищала не только шею, но и плечи, прикрывая почти полностью ключицы.
В общем и в целом, шлем, который Андрей задумал в своем сборе напоминал что-то не то византийское, не то хазарское. Если конечно, упрощенную личину-забрало на что-то антропоморфное заменить. Для конных сшибок где-нибудь в Западной Европе он подходил отвратительно, да и под суровые алебарды клуба ИСБ «Берн» в таком лучше не соваться. Но здесь, в степи, где сильные удары не в чести, он выглядел прекрасным решением. А главное — простым и технологически доступным.
На все про все они на двоих с Ильей потратили около ста человеко-часов. После чего приступили к корпусному доспеху, в котором у Андрея тоже имелась нужда. Понятно, кольчуга была в наличии. Но ежели из луков начнут пулять стрелами с гранеными шиловидными наконечниками — долго в ней не проживешь. Ну и разбойники, прорвавшись, могли знатно «отоварить» самодельными копьями да дубинками, от которых кольчуга защищала чуть более чем никак.
Немного подумав, Андрей решил остановиться на ламеллярной «жилетке» с так называемыми стрельчатыми пластинками[27]. Обычно ведь как собирают ламелляр? Часть шнурков торчит наружу и может быть перерублена. А в стрельчатых пластинках все отверстия для шнуровки смещены в бок, оставляя монолитное «крыло», которым перекрывались шнурки соседней пластинки. В итоге получалось гладкое поле, намного более крепкое и надежное, чем при традиционной сборке.
Почему ламелляр, а не, допустим чешую?
Так ремонтировать в полевых условиях проще. Имея несколько запасных пластин можно было жилетку перешнуровать вечером на привале. Да, это не так надежно. Но при использовании стрельчатых пластин и при сборке на основе[28] получалось вполне терпимо[29]. Но главное — стрелами такая защита не пробивалась. Разве что каким-нибудь варбоу с его конским фунтажом. Но откуда он возьмется в степи?
Получалось очень хорошо. Вот прям совсем. Во всяком случае для региона. Оставалось «слепить» какую-нибудь защиту для рук и ног, чтобы не попасть под их внезапную ампутацию. Но это потом. Пока он с Ильей сосредоточился на изготовлении более приоритетных элементов защиты…
Игнат же все это время занимался изготовление стрел, стараясь удовлетворить требования Андрея в плане стандартности. Что также отвлекало внимание парня, ибо приходилось все контролировать. Но, в целом, не так и сильно от «железных дел» отрывало. А там хватало возни…
Казалось бы, на дворе 1553 год. Уже даже стрельцы в Москве несколько лет как существуют. Почему Андрей не озаботился огнестрельным оружием? Потому что в этом деле все было крайне непросто…
Да, всякого рода «бабахи» на Руси бытовали уже века два. Но имелись нюансы, кардинально затрудняющие их победное шествие.
Прежде всего качество. Местной выделки пищали ручные стоили как хороший мерин — от десяти до пятнадцати рублей. И по своим боевым качествам относились не к мушкетам, а аркебузам. Причем довольно поганым. Причина была проста и тривиальна — архаичный способом изготовленные стволы были не качественными. Из-за чего калибр их оказывался мал, бой слабым, а сам ствол — ненадежным.
Европейские же аркебузы с фитильным замком стоили в местах производства от шестидесяти до восьмидесяти рублей[30]. В пересчете, разумеется. И продавались иноземными купцами на Руси с очень суровой наценкой. Как правило в два-три и более раз. Колесцовые же аркебузы обходились и того круче — раз в пять дороже в среднем.
Много это или мало?
Стандартный полный комплект вооружения и снаряжения поместного воина, состоящий из двух меринов, кольчуги, легкого шлема, сабли и лука со стрелами обходился примерно рублей в пятьдесят. Если еще брать слугу кошевого, то еще двадцать сверху. Иными словами, пара рейтарских пистолетов обходилась примерно в туже цену, что и «упаковка» с нуля трех десятков помещиков.
Вот и получалось что хороший ручной огнестрел Андрею был не по карману. А местное было таким хламом, что и хвататься за него просто не имело смысла. Во всяком случае для решения тех задач, что перед ним стоял. И местные поместные дворяне не просто так считали огнестрельное оружие чем-то безгранично презренным и не достойным. Поводов хватало… Конечно, как только в XVII веке им на руки стали попадать более-менее «съедобные» пищали али пистоли, то отношение начало стремительно меняться. И уже к середине XVII века большая часть поместной конницы была вооружена пищалями вместо луков, представляя из себя этакий вариант не то легких рейтар, не то карабинеров. Сейчас же… увы…
Единственный более-менее реальный способ получить приличное ручное огнестрельное оружие для Андрея заключался в его производстве своими силами. Но с этим он спешить не хотел. Не так там все просто. И материал требовалось качественный, и кузницу куда как лучше оборудованную, и время на опыты, и какой-то покой что ли. В общем — не до того. Ведь на Руси даже порох зернить стали только при Алексее Михайловиче…
Как там говорилось в анекдоте?
— Папа, папа, купи мне мороженное!
— Я тоже хочу мороженное, но деньги у нас есть только на водку…
И Андрей был вынужден «откатываться» в прошлое, применяя архаичные технологии, просто для того, чтобы хоть как-то выкрутиться. Тем более, что даже и с этими задачами пока хватало мороки. Опытный, но скромно квалифицированный местный кузнец, делающий все с опорой не на знания, а на заученные ритуалы. Да более-менее понимающий, но малоопытный кузнец в лице Андрея. Это не самая лучшая связка для быстрого и качество производства каких-нибудь классных вещей из некачественного сырья. Тупо не хватало человеко-часов и взаимного понимания…



Глава 10

1553 год, 15 августа, Тула
Купец Агафон стоял на крыльце своей хаты и тихо, вполголоса беседовал с приказчиком. Он, конечно, предвкушал осенний барыш, но повседневные дела и суета торговая никуда не девались. И Агафон, как и должно крепкому купцу, считал, что копейка рубль бережет, а потому не чурался малых сделок и мелкой торговлишки. Во всяком случае тогда, когда иной не наблюдалось.
— Батька, — тихо произнес ему на ушко вбежавший на подворье слуга, — тама едут.
— Кто едет?
— А пес их знает! — искренне произнес слуга. — При оружии, на конях, но не татары. Кажись наши. Но за то не ручаюсь…
Агафон нервно перекрестился и вышел в ворота своего подворья.
Так и есть — по улице медленно и вальяжно двигался конный отряд. И, судя по тому, что шума никто не поднимал — это были свои. Ну, во всяком случае те, кто также, как и туляки служили царю.
Впереди двигался тот самый мужчина, что весной приезжал в Тулу с грамотой царя. А потом с Андреем напился. Как тогда Агафон выяснил — десятник московской службы. В этот раз он прибыл не на лодках, а верхом, будучи при полном параде. И восседал он не на мерине, а на коне. Не на добром, конечно, но все же. В заводных у него шел хороший такой крепкий мерин. Совокупно рублей так на семьдесят тянули эти два «волосатых мопеда». Доспех на нем тоже был богатый, а именно бахтерец[31]. Без каких-либо украшений. Но все равно — дорогое удовольствие. Статусное. В дали от Москвы такой себе могли только сотники позволить, да и то — не все. К нему шел цельнотянутый шелом с наносником и бармицой. На поясе висели сабля с кинжалом. К седлу приторочены саадак[32] с круглым щитом. В руке же покоилось легкое копье.
Богато. Во всяком случае по местным меркам.
Но оно и не удивительно. Десятник московской службы и поместье имел не меньше, чем у сотника городовой. И населено это поместье было намного обильнее. И оклад деньгами получал регулярно, а не по случаю. И от царя иной раз перепадало, тем более, что службу разную ему служил. И дела всякие вел. И с тех же походов успешных трофеев обильнее брал.
Так что по богатству, могуществу и влиянию десятник московской службы был как бы не выше, чем сотник городовой. Или, во всяком случае, сопоставим. И это гость демонстрировал в полном объеме.
За ним ехало четыре послужильца. В панцырях[33] да шеломах, при саадаках и саблях с копьем, да при щите. Плюс два кошевых слуги при саблях, «упакованные» в тегиляи и шапки бумажные. Все на меринах разной степени паршивости. Да с заводными.
Потом двигался его десяток, состоящий из семи поместных дворян. Один из которых имел послужильца. Все в панцырях да шеломах. У всех сабля, саадак и копье со щитом. Ну и еще столько же кошевых.
Приличная такая кавалькада получалась. Двадцать всадников.
Агафон окинул наметанным взглядом все это богатство и с уважением поклонился десятнику. Сразу было видно — едет человек при деньгах. Тот ответил коротким кивком с едва заметной усмешкой. Купца он помнил по прошлому визиту. А вот тот его, похоже не признал. Ну либо вида не показывал.
Кивнули.
И разошлись.
Купец вернулся на подворье, а гость повел свой отряд в кремль.
— Доброго дня хозяин, — поздоровался десятник с новым воеводой Тулы.
— И тебе мил человек, — несколько напряженно ответил воевода. Ему такие гости были ни к селу, ни к городу. Обычно от них добра не жди. Либо беду какую несет, либо беспокойство.
Десятник молча протянул грамотку дьячку и стал дожидаться решения. С легкой блуждающей улыбкой. Его почему-то все происходящего веселило. Да и прошлый воевода, отбывший к новому месту службы, был как-то привычнее. А этот… ну так он вообще в минувшей заварушке никак не участвовал. Поэтому и казался чужеродным элементом.
Воевода прочитал поданное ему. Удивился. Но не сильно. И пригласил десятника с поместными дворянами откушать с ним да побеседовать. Остальных же, как и коней, по его словам, также обиходят.
— Так почто тебе этот Андрейка дался? — начал выпытывать его воевода. — Натворил он что?
— Не велено сказывать.
— Вот ты заладил — не велено то, не велено это. Кто же тебя послал то сюда?
Десятник молча улыбнулся и скосился глазами наверх.
— Сам что ли? — ахнул воевода.
— Я тебе этого не говорил, — ответил десятник, но сам при этом кивнул. Ему ведь сказано был не болтать, вот он и не болтал. А дать понять, что к чему, так ведь по-разному можно.
— Конечно-конечно, — охотно и громко согласился с ним воевода, прекрасно знающий о том, что и у стен есть уши. — Удумал по глупости. Но не велено, так не велено. Чем я могу помочь в деле твоем?
— Проводник мне нужен до поместья Андрейки. На конях пойду.
— На конях пойдешь? Да зачем? На лодке же быстрее и сподручнее.
— Так дашь проводника?
— А чего не дать? Дам конечно. У меня тут как раз три обалдуя воду мутят. Вот пусть и проветрятся. Когда они тебе потребны будут? Ты же с дороги с людьми своими. Отдохнешь может?
— Может и отдохну, — кивнул десятник, немного прищурившись. Его ведь не просто за парнем послали…
Ближе к вечеру к купцу Агафону зашел отец Афанасий.
— Слышал? — с порога спросил он.
— Чай не глухой. Много чаво слышал. Птички поют. Ветер воет.
— Шуткуешь?
— Случилось чаво?
— О том, что десятник московской службы прибыл со своими я, мню, ведаешь?
— Ведаю, — кивнул Агафон и огладил свою бороду. — Я его сразу вспомнил, как увидел, но виду не подал. Чаво человека смущать? Он ведь вон в какой кумпании. Да ты и сам его помнишь. Он по весне в кабаке с Андрейкой нарезался винишка, а потом у Степаниды на лавочке песни орал всю ночь. Спать ей мешал. Коли не уважаемый человек — она бы его ухватом огрела. Ей ведь в то время голову ломило, словно черти в набат били над ухом, а тут еще эти песняры.
— Да, — улыбнулся Афанасий, — если бы ее проклятья сбывались, то десятник там же на лавочке в жутких мучениях и издох. И Андрейка с ним. И почитай еще добрая половина города, включая собак, кошек, крыс и прочих тварей небесных.
— Любит она языком потрепать… да… А что не так-то? Что ты прибежал?
— Они по Андрейкину душу. Током не поболтать. В Москву зачем-то повезут. Мню не пряники вкушать.
— Да идишь ты!
— А то, что с воинами прибыл — силой брать станут, коли противится начнет. Верно до Государя нашего его озорства дошли.
— Беда… беда… — покачал головой Агафон, барыши которого стремительно начали скрываться за горизонтом. Прямо язык показали. Посмеялись. И побежали, весело виляя жопкой.
— Мне сказали в городе быть. Как возвернуться с поместья, с ними поеду. — тяжело вздохнул Афанасий и покачал головой. — Ох грехи мои тяжкие.
— Да ты не кручинься, я за домом твоим присмотрю. Да и за церковью всем миром присмотрим. Чай не звери дикие, все понимаем.
— Как бы и тебя тоже не поволокли. — тяжело вздохнув, заметил Афанасий. — Вновь людей расспрашивают. Вновь носом роют. И про краску, мню, и про иное. Государь наш верно осерчал.
— Грозные десятник?
— Да как сказать. На вид — ласковый, улыбчивый. Говорит, словно стелет перину пуховую. Да только глаза холодные.
— Андрейку бы предупредить. — покачав головой заметил купец.
— Ой не связывался бы ты…
— А чего связываться? — грустно спросил Агафон. — Мне из города все одно надо куда-то на время затеряться. Вот его заодно и предупрежу. Он ведь и сам хотел, чтобы я ему сена привез. Оно хуже не будет. Да уж. Дела… А ты случаем не ведаешь, когда они ко мне пойдут?
— Как не ведать? Ведаю. Они ныне Кондрата, Федота и Акима опрашивают. Потом за тех воинов, коим Андрей через Кондрата меринов подарил. В обход старшин. Где это видано? Ох охальники… ох порубит их буйны головушки царь-государь…
— А при чем тут старшины?! Они бы поделили стервецы! — погрозил кулаком возмутившийся Агафон. — Вон как поместье Петра покойного поделили, так и это тут. Ни кола, ни двора не оставили. Все растащили. Всех увели. А ведь обещались его в целости Андрейке передать. Су…! Лгуны! Обманщики!
— Ты поосторожнее со словами, — одернул его Афанасий. — И не за такое на дыбу поднимали.
— Правильно Андрейка сделал. У меня бы духу не хватило. А он — молодец. Коли бы по прошлому лету полк наш весь конный да оружный был, то и купцы потерь понесли немного. И народишка меньше побило. И землицу так не разорили. А то ни боя принять толком, ни супостата остановить. Мы едва ноги унесли. И много ценного лишились. А эти, вояки, вперед нас пятками сверкали. И я их понимаю. Когда у тебя на весь полк всего несколько десятков готовы воевать, то и не так побежишь. Твари… — прорычал Агафон, который по прошлому лету понес большие убытки.
— На все воля божья! — философски заметил Афанасий с максимально примирительным тоном. Ему то, куда пошел этот разговор, совершенно не нравилось.
— Вот и я о том глаголю! Будь я проклят, если Андрейка коней не по Божьему провидению в дар воинам, что нуждались, преподнес. Ибо видит, видит Всевышний наши страдания! Слышит наши молитвы!
— Истинно так, — перекрестился Афанасий, немного скривившись. Ему эта трактовка очень не нравилась. Но, к своему сожалению, он слышал ее слишком часто от прихожан последние дни. Не только поместным дворянам, которым перепало по мерину, но и простым горожанам понравился поступок Андрея. Ибо от крепости городового полка зависело их жизнь с благополучием.
Здравое зерно в этих рассуждениях было. Но старшинам такой вариант не нравился совершенно. А воевода так и вообще за голову хватался, поняв, что вляпался в дерьмо, которое ему оставил по наследству предыдущий временщик. Из-за чего, по мнению священника, усугублялось недовольство народишки командным составом. А так и до бунта недалеко…
Еще немного поболтали, и отец Афанасий удалился. Он не хотел, отходить на долгое время от церкви и дома. Уже ведь трижды его выдергивали к воеводе. И каждый раз что-то интересное, что-то новое. А упускать что-то в этой истории он не хотел совершенно. Ибо чревато…
И надо же было такому случиться, что в воротах подворья купца они встретили того самого десятника.
— Мир тесен, отче, — вполне жизнерадостно произнес десятник и искренне улыбнулся. — Что тебя привело отче в гости к уважаемому купцу?
— Так… это… — растерялся священник, отчетливо испугавшись.
— Я за ним посылал, — нашелся Агафон. — Мне по делам торговым нужно отбыть из города. Вот и решил посоветоваться с отцом Афанасием о душеспасении. В какой день к нему на исповедь да причастие прийти. Как лучше поступить. И можно ли как грехи свои замолить, ежели неделю иную без причастия останусь.
— Это отрадно слышать! — расплылся в издевательской улыбке десятник. — Душеспасение — это то, о чем мы все должны заботится с особым радением.
Повисла тяжелая пауза.
— Я поговорить хочу с тобой, — нарушил ее десятник, обращаясь к купцу.
— О чем же, мил человек?
— Как ты докатался до жизни такой, — усмехнулся десятник. — Али как мне объяснишь, что гостя в дверях держите?
— Ах ты ж боже мой! — всплеснул руками Агафон. — Входи, конечно, входи! — И отступил, давая проход. А у самого глазки бегали-прыгали так, что не знали, куда с лица деться…
Спустя четыре часа Агафон уже отчалил на лодках от Тулы. Никогда в своей жизни он не собирался на торговые дела ТАК быстро. Никогда у него при этом ТАК не вибрировало одно место.
Десятник задавал ОЧЕНЬ неудобные вопросы в отношении обстановки в Туле. Все выглядело так, словно бы кто-то захотел найти крайнего за разорение посада минувшим летом. И его чуйка подсказывала — нужно быть подальше от всех этих разборок. Даже если на нужной стороне выступишь и царю поможешь, то добром это может и не закончится. До царя далеко, до Бога высоко, а недругов влиятельных можно вот прямо тут нажить. И подворье ему спалят отнюдь не по решению высокого суда, а из банальной мести. И хорошо если не убьют.
Кроме того, Агафон спешил к Андрею, пытаясь опередить неприятности. И предупредить, как человека, что спас близких ему людей. Так и торговлишку провести раньше, чем туда доберется этот десятник. Ведь товар, о котором парень ему говорил могли в случае чего конфисковать.
И не зря, не зря спешил. Хоть и не знал толком готово ли у парня или нет. Андрей готовился. Осторожно, но готовился. Так, чтобы лишних вопросов не вызывать у своих людей.
Кузнецу требовался уголь? Требовался. Вот его и жгли в той глиняной «реторте», выгоняя заодно деготь и древесный спирт, али скипидар. И, смешивая в правильных пропорциях, фасовали. А потом фасовали по вылепленным на оправке горшкам с притертыми крышками.
Золы от хозяйственной деятельности тоже получалось немало. Поэтому Андрей тихонько, фоном из нее выделял соду с поташом. Да с желтой кровяной солью возился, но сильно меньше и еще более аккуратнее. Как и с железным купоросом. Без отрыва от основной деятельности. Благо теперь это все делать было легче.
Так что к середине августа у него уже было три десятка горшков со «светильным маслом», по пять литров в каждом. А также все необходимое для того, чтобы буквально за пару часов сделать еще краски. Той самой берлинской лазури. Гривенок на пять, не меньше.
В виде готового продукта он краску не хранил от греха подальше. Слишком рискованно. Но не забывал о том, что она может внезапно понадобится. А может и не понадобится. Черт его знает, как дело повернется. Поэтому подготовился, но лишних движений прежде срока не делал…




Часть 3
Путь Волка


Вопрос не в том, насколько далеко идти, вопрос в том, насколько вы сильны, насколько глубока ваша вера, чтобы зайти настолько далеко, насколько надо!
к/ф «Святые из Бундока»



Глава 1

1553 год, 17 августа, поместье Андрея на реке Шат
Агафон сидел на носу лодки и всматривался в окружающие пейзажи. Где-то здесь должен быть пляж, а недалеко от него — пепелище прошлогоднее. Черт его знает в каком оно состоянии сейчас. Может и разобрал его Андрей окончательно от греха подальше, чтобы с реки или с правого берега не было понятно, что тут — живут люди. Ведь пепелище явный признак поселения былого или нынешнего. А значит нужно проверить… мало ли?
Купцу в какой-то мере импонировало это решение парня. Но как же неудобно стало теперь искать его поместье!
— Пепелище! — воскликнул молодой слуга, что стоял рядом. Его острый взгляд разглядел его раньше.
— И пляж, — констатировал Агафон с облегчением. Значит не проскочили мимо.
Спустя всего пару минут лодка уткнулась носом в песок, а купец первым выскочил на берег. Осмотрелся. И довольно крякнул. Теперь уже с реки было хорошо видно крепость. Видно Андрей расчистил лес, чтобы от поселения видеть эту потенциальную переправу. Почему? Видимо обстановка изменилась. О чем отчетливо говорила крепость. О ней Агафон уже знал. Кондрат, Федот и Аким рассказали. Он им, признаться, не поверил. Ну как парень мог поставить крепость? Вздор же. Однако — нате, на лопате. Стоит. Да, выглядит неказисто. Но даже на взгляд купца с наскока не возьмешь.
Вылез он значит на берег. И давай разминаться. Тело то затекло за время перехода. Люди же местные, что находились вне крепости, ринулись бегом в нее. Очень быстро. Ведь там начал стучать импровизированный набат. А несколькими секундами же ранее где-то недалеко в лесу завыли волки.
— Хорошо же он гостей встречает, — усмехнувшись, заметил Агафон.
— А что? Подходяще, — согласился один из слуг. — Если бы я жил в этой глуши, то тоже опасался людей.
— Ты и в Туле их не сильно привечаешь. Все больше с псами возишься, — резонно возразил купец.
— Так псы — они не предадут и не обманут. Они честны и искренни в своих намерениях. Истинно тебе говорю — если бы у них были души, то прямиком в рай бы отправлялись. Ну чего ты ржешь? Их колотят. Кормят чем объедками. А они все одно людям верны… как псы…
— Ты только отцу Афансию это не говори, — хохотнув заметив другой слуга.
— А чего? Пусть скажет. Интересно какую епитимью он на него в этот раз наложит, чтобы выбить дурь эту из его башки. — заметил Агафон, но без всякого осуждения в голосе. Они уже давно с этой страстью заядлого собачника свыклись. Да и польза в нем имелась — он к любой блохастой скотинке умел подход найти, с любой сговориться. Как? Все считали, будто бы он слово какое тайное знает.
— Глядите, — заметил один из слуг, указав на свежую землю захоронений — братскую могилу, в которой Андрей положил погибших неприятелей.
— Вот даже как, — покачал головой купец.
— А здесь, я смотрю, горячо, — отметил поместный дворянин, нанятый Агафоном в сопровождение. — Не удивительно, что они тут так забегали.
— Судя по могиле — больше десятка там лежит…
Впрочем, вся эта возня продлилась недолго.
Оценив с башни факт прибытия семи лодок, причем шесть из них были набиты сеном, выложенного на специальную решетку, Андрей решил выехать сам. Ведь эти ребята никуда не спешили и с комфортом расположились на берегу.
— Мать твою за ногу! — только и выдал поместный дворянин, сопровождавший Агафона. И остальные, сведущие люди, ему повторили. И было с чего. Потому как ехал Андрей верхом на трофейном татарском мерине, который пусть и не сильно, но превосходил ту клячу, что ему подарила церковь, купив за «три копейки».
Это отличие оказалось замечено сходу местными людьми, уже набившими глаз разбираться в таких вещах. Но им-то как раз качества трофейного мерина бросились в глаза и оказались оценены по достоинству. Для самого же парня вся эта возня напоминала дегустацию сортов говна. Потому что легкие породы лошадей[34] в целом для войны годились очень слабо. Да, лошадки эти резвые. Но без специального рациона и режима эксплуатации, как у тех же арабских скакунов, выдыхались они слишком быстро. Да и даже со всем ухищрениями, конкурировать с даже плохонькими конями средних или, как еще говорят линейных пород, не могли. Из-за чего нормальную конницу на легких породах сделать категорически сложно. В основном она будет шлаком разной степени отвратительности. Особенно когда речь пойдет о контактном бое и доспехах. Особенно о доспеха.
Эта беда была связана с тем, что лошадь в более-менее разумных условиях может таскать на своем горбу всего лишь до пятой части собственно веса. Можно, конечно, и больше, но даже при такой нагрузке она может идти лишь шагом. Это — так называемый вьючный вес. Но пользы от конницы, идущей шагом немного. Поэтому нагрузку на горб лошади лучше держать не больше седьмой доли к ее собственной массе. Если вы хотите, конечно, чтобы она была способна нормально побегать.
Откуда и вытекает важнейшая особенность лошадей для кавалерии — ее масса. Резвость там и скорость галопа — это больше для скачек и прочих соревнований. Для кавалерии важнее выносливость и общая мощность что ли. То есть, например, способность пройти галопом хотя бы пару сотню метров с как можно большим весом на горбу[35]. Понятно, что для разных видов кавалерии требовались свои акценты. Но какой толк от резвой и быстрой лошади в бою, если она в состоянии раскрыться, лишь имея на спине жокея в 45 кг весом? Понятно, можно при желании и на козе прокатиться. А если ей задницу раскаленным прутом прижечь, то и галопом. Но протянет она в таком режиме очень недолго, после чего банально и бесхитростно падет. Так и с легкими породами лошадей. И хоть что-то с них можно было вытянуть только специальным, особенно калорийным питанием. Пусть и не всегда, а в боевых условиях.
Почему же от этих пород не отказались в степи? Ведь им все карты в руки. Селекцией животных развлекаться могли уже в глубокой древности.
Беда была не в селекции, а в кормовой базе. Для линейных и тем более тяжелых пород одного подножного корма недостаточно. Им требуется кормление зерном на постоянной основе. А это себе могли позволить только земледельческие цивилизации. Да и то — не все. В степи же только самые богатые люди, ибо зерно для них — строго импортный продукт. А жрут его лошади много…
Так вот.
Андрей, нацепив на себя доспехи, выехал на своем мерине шагом. Ибо не хотел травмировать животинку. Понятно, что последние пару недель он его откармливал зерном. Но все равно — опасался за его здоровье. Ведь кроме сбруи и седла, на горбу четырехсоткилограммовой животинки сидел парень с массой тела под шестьдесят кило. На нем была надета кольчуга в десятку. Поверх ламеллярная «жилетка» в восьмерку. Да шлем с личиной и чешуйчатой бармицей — еще четверка с хвостиком. А ведь было и оружие, одежда и кое-какое иное имущество. Итого получалась нагрузка под сто килограмм. Что превышало даже рекомендуемый вьючный вес. С такой нагрузкой себя относительно комфортно чувствовали только лошади линейных пород. Да и то, только находясь на усиленном питании. Поэтому бедный трофейный мерин подгреб своими копытами к берегу беззастенчиво попукивая. Намекая всеми своими копытами на то, что воевать под такой нагрузкой, он сможет очень недолго и не быстро…
— Экий ты важный! — заметил купец. — И отколь у тебя столь славная бронька взялась?
— Под кустом нашел. Иду — грибочки собираю. Глянь — кончик из-под листвы торчит. Ну я не будь дураком взял, да и потянул. А оттуда она вылезла. Леший, видно, для себя прятал. Не иначе. А как одел — сразу и меринок прибежал этот. Сивка-бурка вещая каурка. Только пердит, зараза, много. Видно от избытка чувств.
— Шуткуешь все? А зря.
— А чего зря то?
— По твою душу в Тулу снова прибыли царевы люди.
— Вот как? — подобрался Андрей. — А чего им в этот раз надобно?
— А пес их знает? Ходют все да расспрашивают. Ходют и ходют. Нос всюду суют.
— А о чем расспрашивают?
— О тебе. О краске. О лампе. О Петре… обо всем понемногу. Отец Афанасий просил передать тебе, что ему они сказывали, будто бы в Москву тебя повезут.
— А если я не поеду?
— Так с силой они пришли. И с конями сюда пойдут. Или думаешь здесь отсидеться? — кивнул на крепостицу.
— Да куда там. От татарских разъездов еще можно. А тут пищаль какую с царева наряда приволокут да в миг расковыряют. Стены то тонкие, супротив дикой степи ставились.
— Молодец, что понимаешь. — одобрительно кивнул Агафон.
— Ладно. То дело десятое. Когда они доберутся, тогда и думать стану. А ты сам-то чего приехал? Я ведь по осени хотел сам прибыть в Тулу.
— Так предупредить. Чай не чужой человек.
— Торговлишку что ли хотел сладить? — усмехнулся Андрей. — Пока они меня в Москву не увезли?
— Вот не веришь ты мне. А зря. Ты же мне как сын родный.
— Это чего?
— А как зятя с племянником вызволил, да брать за то ничего не стал — так и поменялось многое. Я ведь не шутил. Кровью родичей не шутят.
— Ну если так… — задумчиво ответил Андрей. — Но торговлишку все одно, решил не откладывать?
— А готовы ли у тебя товары?
— Масла светильного чуть за полбочки, — улыбнулся Андрей.
— СКОЛЬКО?! — поперхнулся Агафон.
— Я тебе под честное слово его передам. Сколько сможешь — сейчас заплатишь. Остальное или по моему возвращению, или, если со мной что случиться — супруге моей передашь. Ну что, сговорились о том?
— Как есть сговорились! — радостно воскликнул Агафон и протянул руку. Андрей пожал ее прилюдно. И все вокруг засуетились. Нужно было спешить. Мало ли десятник уже выехал? Встретится с ним в пути очень не хотелось. Вряд ли он вдоль реки поедет. Если на конях, то есть путь и покороче. Поэтому прошмыгнуть в Тулу, разминувшись с ним, у Агафона все шансы имелись.
Сено спешно выгружали с больших решеток, поставленных на лодки. Из-за чего те со стороны выглядели как плавающие стога. Не очень высокие. Не очень остойчивые. Но довезли. И не сильно оно отсырело при этом. Оставалось лишь немного подсушить, раскидав перед крепостью. А потом убрать в сарай.
Зерна он тоже привез, в том числе овса для лошадей. И иного корма. Одежды зимней. И прочего, что Андрей просил. Но все равно, не покрыл этим и пятой части, передаваемого ему «светильного масла», даже с учетом той бросовой цены о которой еще весной сговорились.
Сам же Агафон, улучил момент и отведя парня в сторонку, спросил:
— Только масло сие светильное продаешь ныне?
— Сам же говоришь какая беда приключилась. Мню, нужно выждать. Если обойдется, то и не только масло.
Купец вдумчиво огляделся, примечая — не подслушивает ли их кто, а потом наклонившись прямо над ухом, уточнил:
— Сколько той краски?
— Не спеши.
— Я же должен знать, сколько денег собирать.
— Друг мой, — наклонился ему на самое ухо Андрей, — нам бы сейчас особо не привлекать к себе внимания. А то не ровен час на дыбе окажемся. Будем рядом висеть, раскачиваться и вообще очень весело время проводить. А добрые люди станут нам в зад раскаленным прутом тыкать. Не спеши. Я говорил осенью — значит осенью.
— Значит она будет?
— Афанасий, я полагаю, знает?
— С чего ты взял?
— А с чего он обо мне печется? — ухмыльнулся Андрей. — Царь не митрополит. Держава одна, а кормушки разные.
— Грубо.
— Зато честно. Помозгуй пока над тем, откуда краска может взяться.
— А много ли ее?
— Это будет зависеть от цены. Больше дешевой не будет. Сам понимаешь, в убыток люди работать не станут.
— Значит торговлишка сие, в обход мыта.
— Отец дела вел. Со мной поговорили. Но опасаются.
— А чего опасаются?
— Там кровь скрепляла слово. А я лишь его наследник. С иными и о том говорить не станут. Ибо легко оказаться мертвым. Жадность, Агафон, она творит настоящие чудеса.
— То верно, — криво усмехнулся Агафон.
— В общем — не спеши. Если все утрясется — поговорим. Деньги они тишину и покой любят. А весь этот шум…
— Я понимаю, — вполне искренне ответил Агафон. — А что Афансию скажем? Этот клещ ведь не отстанет.
— По весне у меня, может быть, другой товар появится. Сахар. Но это не точно. Сам понимаешь, ныне к Туле слишком много внимания. Совершенно лишнего в наших делах.
— Понимаю…



Глава 2

1553 год, 27 августа, поместье Андрея на реке Шат
— Ты это чего удумал? — спросил Петр, наблюдая за тем, как Андрей, подняв бобылей, погнал их на общественные работы.
— Да вот — жду гостей, — ехидно улыбнувшись, ответил парень.
— Каких еще гостей?
— Как каких? Татар…
— И как это все станет защищать от них? — махнул он рукой.
— Ты же помнишь, что сбежал коневод. Так?
— Так.
— А значит он все видел. И без сомнения приметил кто пал в первую очередь. А ими были те воины. Мы ведь с дядькой Кондратом их первыми выбили. Посему, мню, передаст. И более они так поступать не станут.
— А как станут? — заинтересовался Петр, которому рассуждения парня показались интересными. Строго говоря, судя по его выражению лица, он и так и все понял, но решил поддержать эту игру в беседу и дать возможность парню самоутвердиться немного.
— Они, я думаю, станут крутится шагах в десяти-тридцати от стены. Если дальше — не попасть. А ближе — ров. Крутится, чтобы их самих сложнее оказалось выбить. И в свою очередь пускать стрелы по бойницам. Да и прием со щитами, мню, они попробуют повторить.
— А колья зачем?
— Они вот как вбиваются? Чтобы из травы не торчали, выступая из земли на ладонь, но сидели крепко. Если за такой колышек лошадь копытом зацепиться, то что с ней случится?
— Ничего хорошего, — кивнул Петр.
— Вот! И всадник полетит кубарем с нее. И может, если повезет, на такой же колышек насадиться. Но то не обязательно. Мда. Я еще хочу внешний край рва обрезать и сделав отвесным, подперев от осыпания бревнами. А на дно, куда спрыгивать станут, вбить колышков малых, заостренных сверху, прикрыв их взрыхленным сеном.
— А… — хотел было возразить Петр, но захлопнул рот, после чего улыбнулся. — Дельно. Это что же? Они станут спрыгивать вниз прямо на эти колышки сами?
— А кто не захочет, того свои же со спины подтолкнут.
— Ну что, дело это доброе. Займемся?
— Этим Илья с сыном займется. Поначалу. А потом и мы все.
— А мы чем займемся?
— А мы промеж тех колышков в предполье, что бобыли ставят, станем ямки копать. Кусок дерна вырубать. Поднимать. Из-под него одну-две лопаты земли вытаскивать. И укладывать его обратно. Чтобы трава и дальше росла.
— Ямки? Для конских копыт?
— Именно. Хотя по такому предполью, даже ежели пешком кто побежит, тоже мог неслабо изувечиться. Поэтому нужно не забыть его как-то отметить что ли, предполье это. Цветочки по краю высадить или еще чего.
— Ты ведь понимаешь, что колышки эти на лето, край на два?
— А нам пока дальше заглядывать и нет смысла. Или ты ведаешь, что нас ждет в будущем году? Али через год?
— Ну нет так нет, — развел руками Петр. Улыбнулся и взял лопату.
И уже спустя какие-то десять минут практически все мужчины поместья занялись полевыми работами. За исключением одноногого плотника Игната, который вместе с бабами и частью детей занимался который день возведением скелетной башенки над колодцем. Скелетной, то есть, набранной из ферм, в данном случае деревянных.
Перед этим Андрей больше пяти часов потратил на то, чтобы объяснить Игнату идею ферменных конструкций. Но все тщетно. Он попросту его не понимал. Не хватало кругозора и образования. Что вынудило нашего героя в конце концов слепить модель из веточек и ниток. И уже на ней объяснять, что он хочет.
Игнат согласно кивал. Дескать, не сомневайся, сделаем. Хотя что такое ферма так и не осознал. Да и зачем ему? Ну захотел молодой дурень диковинку себе слепить? Значит сделает. Ему какая разница? А развалиться, так не с него спрос. Что дурья башка заказывала, то и получила. Он ведь у кого на службе? Вот. Так что с него, как с плотника-профессионала спроса нет — барские капризы удовлетворял. А там и не такое бывает.
Цель башенки проста — в нее при атаке должны были набиваться женщины и дети. Ну и отстреливаться из самострелов. Просто последствия столкновения с «убитыми» татарами оказались очень печальными… И кроме определенного инструктажа требовалось как-то это компенсировать технически. На случай, если те прорвутся внутрь крепости. Ведь резню они могли устроить дикую. А тут — забрались по лесенке наверх. Лесенку за собой втянули. И отстреливайся потихоньку…
— Милая, — произнес Андрей во время обеденного «перекура», заводя Марфу в землянку, чтобы пообщаться с ней наедине, — скоро я уеду и… возможно не вернусь.
— Ты хочешь меня бросить? Решил один сбежать?
— Ты дура?
— А что тогда? Ну, подумаешь? Съездишь к царю. И что? От этого не умирают.
— Ты сама-то слышишь, что говоришь?
— А что я говорю?
— Ты в курсе, какие слухи обо мне ходят?
— Волколак, ведун и характерник, — невозмутимо ответила Марфа. — Да тут про половину успешные людей что-то подобное болтают.
— Ты разве не понимаешь, насколько это опасно?
— Да чем опасно то?
— Да твою же мать! — рявкнул Андрей, которого его супруга начинала бесить. Какая-то пара секунд, и он уже изготовился сначала к словесной перепалке, а потом, может быть и чему-то большему. Потому что Марфа-Алиса явно и целенаправленно его злила. Во всяком случае, он так подумал. И сделал вывод — это из-за доброты парня. Слишком он с ней мягко и нежно обходится, вот на шею сесть и захотела. А значит, что? Значит пора ее вожжами, да промеж лопаток…
Однако молодая женщина повела себя совсем не так, как он ожидал. Она сделала шаг вперед и максимально нежно его обняла. И шепнула на ушко:
— Выслушай меня, — после чего игриво укусила его за мочку уха.
— Чего?! — ошарашенно переспросил Андрей.
— Милый, просто позволь мне сказать, — томным голосом произнесла она.
— Да говори! Черт тебя подери! Говори! — воскликнул парень и, оттолкнув ее, заметался по землянке, пока, наконец, не сел на топчан. Один из тех, что с прошлого года остались.
Марфа все это время молчала.
— Ну?! Говори же?! Что ты хотела?!
Она подошла сзади, села на тот же топчан и, нежно его обняв, прижалась.
— Послушай. Я тебя верно понимаю? Ты боишься того, что царь тебя вызывает, чтобы наказать? Или даже казнить?
— Да! Су…! Да! Ты верно меня понимаешь! Поэтому я хотел поговорить с тобой о том, как тебе вести хозяйство без меня. О том, как торговать с Агафоном светильным маслом. И что его до тех пор, пока тебя не выгонят с этого поместья как вдову репрессированного помещика, нужно сделать побольше. Чтобы остались деньги как-то жить дальше.
— А с чего ты вообще решил, что он тебя хочет как-то наказать?
— Это же Иоанн Грозный, прозванный за суровый нрав Васильевичем! Нет, блин! Он меня на чай с плюшками зовет! Какой смысл ему вообще интересоваться каким-то там помещиком с окраины?! У него что, дел других нет?!
— То есть, добрых и позитивных дел у него с тобой связанных быть не может, а дурных — вагон? Тебе не кажется, что это не логично?
— Это ты мне говоришь?! Кто из нас гуманитарий?
— Это я тебе говорю. Потому что мне кажется — ты боишься не царя, а той сказки, что про него насочиняли. Ведь так?
— Вздор! — рявкнул Андрей и вновь начав заводиться. — Я изучал эпоху и…
— Погоди, милый, — томно произнесла она, начав его целовать в шею. Нежно-нежно…
— Что? Почему я должен годить?
— Просто подумай. Зачем царю на тебя тратить свое время? По какой бы то ни было причине.
— Показательно наказать. Публично. Чем не причина?
— А зачем ему тогда отправлять в Тулу отряд своих людей? Целый десяток московской службы! Тебе не кажется это очень странным?
— А как тогда?
— Если ты твердо узнал бы, что тебя едут арестовывать, то как бы поступил? Ну, сам подумай?
— Наверное подался бы в бега. Хотя — видишь — пока сидишь тут. Так что не знаю.
— Это ты сидишь. А местные подались бы в бега с вероятностью сто процентов. И знаешь куда? В Литву! Любой, на кого царь зуб точит — там, за кордоном, друг и товарищ. Если уж ты заинтересовал самого царя, то тебе бы там и поместье нарезали с крестьянами, и подняться немного дали. Чтобы получить лишний повод в идеологической войне. Ты ведь мне сам рассказывал о том, что Москва и Вильно — два центра сборки Руси после ее развала в XI веке. А без идеологии такие обширные земли не собрать. Поэтому Литва и, как следствие Польша, будет пользоваться любыми способами очернить и оклеветать Московскую Русь. Так ведь?
— Ну, допустим.
— Царь же, хоть и не образован, ибо негде тут это самое образование получить, но умен от природы. И уже тертый калач. Поэтому вряд ли решился бы вот так открыто отправлять в Тулу своих людей для ареста. Это глупо. Если бы ты был большой шишкой, то да, мог бы. Но много. Чтобы облавой, отрезая пути бегства. А так? Скорее всего царь бы просто с гонцом передал воеводе и тот взял бы тебя тихо.
— Тихо?
— Дождался бы твоего визита в город, пригласил бы в гости, и… Ну пропал человек, с кем не бывает? А сам, связал бы тебя и отправил лодкой в Москву. Тихо. Спокойно. Без пыли. Ну или еще как-то. Вариантов — масса.
— Ну… — задумчиво произнес Андрей.
— Ты пойми, — продолжала Марфа-Алиса, — на твоей стороне знания и понимая многих вещей. Но ты еще совсем мальчишка в интригах.
— А ты?
— Тоже не гений, но такие вещи я уже понимаю. И вижу, что ты зря дергаешься. Так ты сделаешь нам только хуже.
— Чего это?
— Ты поступишь как жертва. Испугаешь. И побежишь. А у хищника, каковым выступает в этой игре, царь, сработает охотничий инстинкт. Не надо его дразнить. Поверь мне. Уж что-что, а в том, как дразнить мужчин я много смыслю и опыта имею вагон да маленькую тележку.
— Хорошо, допустим, — после достаточно долгой паузы произнес Андрей. — Тогда чего он хочет?
— Представь, что ты его заинтересовал.
— Я? Простой поместный дворянин с окраины его державы?
— А ты уверен, что ты простой? Смотри сам. Года не прошло, а ты засветился с целой гривенкой безумно дорогой краски. Построил крепость, пусть небольшую, но никто так не делает. Изобрел лампу яркую да печь бездымную. Начал делать светильное масло из дерева. Устроил знатный дебош на всю Тулу. Песню яркую перевел… сочинил, то есть. Девиз классный озвучил. Год! Всего год! Иной дворянин поместный за всю свою жизнь меньшего добивается. И это не считая сражений. Животных оставим в стороне. Пес с ними. Но разбойники и татары — это серьезно. Сколько их на твоем счету? А ты — всего лишь новик. Да и эта выходка с меринами… Поверь, в глазах окружающих — ты очень яркая личность. Насколько я могу судить — ни о ком в Туле не говорят больше, чем о тебе. Ты местная звезда. И ты думаешь, что царю не станет интересно на такую звезду посмотреть?
— Ну…
— Поставь себя на его место.
— И что делать? — как-то растеряно произнес Андрей. Потому что слова жены совершенно сломали все его ожидания и вогнали в какой-то тупик.
— Как что? Давай думать, как ты с ним разговаривать станешь, чтобы не проколоться и не подставиться. Полагаю, что в Москву ты не рвешься?
— Я еще жить хочу, — фыркнул парень. — Если бы за мной были и люди, и легальные деньги большие, и статус, то переход из тульской службы на московскую еще можно понять. А так… сожрут с потрохами.
— Вот и давай придумывать, как отмазываться. Он ведь тебя и про краску, и про лампу, и про печь спросит, и про масло светильное, если уже узнал. Да и вообще — о многом станет расспрашивать. Слышала я, что он любил вот так вытаскивать простых людей да беседовать с ними, чтобы лучше разобраться в ситуации на местах.
— Только что ему говорить? Правду? Так я часу не пройдет как окажусь в подвале с раскаленной кочергой в заднице. А писарь станет с особым рвением записывать активно даваемые мною показания. Технологии и приемы ценные. Сведения полезные и так далее. И вряд ли я света божьего увижу, если там окажусь. А если врать, то…
— Понимаю, — кивнула Марфа. — Поэтому нужно чуть-чуть врать, чуть-чуть говорить правду, чуть-чуть умалчивать… И вообще, помнишь анекдот про студента, который выучил один билет?
— Какой это?
— Студент сельхоза выучил на экзамен только строение блохи. Тянет он билет, а там строение собаки. Вот он и начинает: Собака — животное на четырех лапах, покрытое шерстью. А в шерсти водятся блохи… И дальше про блох все что знает. Преподаватель останавливает его, дескать, ладно. Расскажи мне теперь о строении коровы. Студент пожимает плечами и на голубом глазу выдает: Корова, это животное на четырех ногах, питается травой, покрыто шерстью. А вот в шерсти водятся блохи, ну и дальше по тексту. Преподаватель вновь его перебивает и предлагает рассказать про рыб. Ну и тут студент не растерялся и выдает: Рыба живет в воде, шерсти у нее конечно нет, но вот если бы она у нее была, то в ней обязательно водились бы блохи…
— И к чему ты мне это все говоришь?
— А к тому, что не на все вопросы нужно отвечать так, как их задали. Особенно если ты не знаешь, чего там говорить. Или говорить нельзя, чтобы головы не лишиться. Где-то что-то сказать, конечно, нужно, но… Помнишь «Сержант Билко»? В мое отсутствие косите под идиотов. Это не так-то просто.
— Хм.
— И главное — не вздумай ехать к нему с пустыми руками. Тебя же царь приглашает! Насильно? Ну и пусть. Поверни это все иначе. Ведь не важно, как тебя пригласили, важно, как ты приехал.
— Да чего мне ему подарить то? Лишний килограмм краски?
— Ох Андрюша, — покачала головой Марфа. — Иногда ты такой умный, а иногда — дурак дураком. Тому, у кого все есть, нужно дарить чего он добыть не сможет, даже если прикажет своим подчиненным. Если ты ешь с золота и срешь в золотой унитаз, то разве обрадует тебя еще один слиток этого металла?
Странная «петрушка» выходила.
Андрей старался, готовился более пяти лет. Но к чему он готовился? К хозяйственно-бытовой деятельности, ведь не зная, в кого именно он попадет, ориентировался на самый вероятный сценарий с крестьянином или ремесленником. Факультативным, но достаточно важным направлением для него также являлось боевое. Но навыки деланья чего-то руками в формате primitive skills из него выпирали особенно отчетливо.
При всем при этом парень оставался продуктом современного общества чуть более чем полностью. То есть, для него все эти «танцы с бубном», характерные для традиционного общества были абсолютно чужды и чудны, оставаясь всего лишь декорацией. Поэтому мыслил он формате товарно-денежных отношений и логической рациональности. Иногда, конечно, ошибался, иногда его заносило, а иногда и откровенно бредил, но в целом оставался в рамках привычной ему парадигмы мышления и восприятия окружающего мира. Из-за чего резко выделялся на фоне окружающих и диссонировал с ними. Этакая белая ворона.
Другое дело Алиса, ну, то есть, Марфа. Девочка из не бедной горской семьи выросла и сформировалась в условиях весьма архаичного и жесткого традиционного общества. Она, правда, пыталась из него убежать. Но, видно от судьбы нет смысла удирать — только умрешь уставшим.
Попав в прошлое, да еще и в другое тело она начало паниковать и отчаянно рефлексировать на все лады. Особенно на фоне того, как ее встретили. Шутка ли? Бежать от ужасов традиционного общества XXI века и с разбегу вляпаться в XVI век, по сравнению с которым Кавказ ее юности — рай либералов. Но потом, когда Марфу несколько отпустило после венчания, когда она смогла расслабиться и принять себя в новых реалиях и свое новое место в этом мире, включились ее мозги, а также ее привычки, навыки, опыт. Понятное дело, что Кавказ XXI века — это не Русь XVI века, но…
Так или иначе, но Марфа начала Андрею транслировать понятным ему языком то, что хотели от него окружающие люди… окружающий мир. Что привело к достаточно интересному симбиозу и взаимному дополнению между Андреем и Марфой. Хотя не без сбоев…



Глава 3

1553 год, 5 сентября, поместье Андрея на реке Шат
— Волки! Волки воют! — закричал младший, а ныне единственный сын кузнеца.
И верно — вдали, в лесу завыли волки. А Андрей уже научился то ли чувствовать, то ли распознавать их голоса, поняв — это его волки.
Ударил набат.
И жители поместья спешно начали готовиться к обороне. Кто-то отвязывал и уводил меринов с выпаса. Кто-то что-то катил. Кто-то что-то тащил. Иными словами — «движуха» началась знатная. На первый взгляд — хаос и бардак. Однако, когда из леса вышел первый разбойник крепость оказалась полностью подготовлена к обороне. И даже подъемный мост поднят.
В этот раз разбойников оказалось много. Действительно много. До хрена просто.
— Твою мать! — емко описал ситуацию Андрей.
— Шестьдесят два человека, — бесстрастно заметила Марфа, всех пересчитав. — И у двадцати пяти есть луки.
— Хреново… очень хреново…
— Да хуже некуда… — согласился с ним Петр.
Разбойники тем временем выходили из леса, неся с собой уже штурмовые лестницы.
Их лучники же, выбежали на дистанцию в пятьдесят шагов до крепости. Воткнули в землю стрелы перед собой, так как не имели колчанов. И начали пускать их — куда-то туда в сторону крепости. Стрелы эти были явным дерьмом. Без оперений с наспех сделанными костяными наконечниками.
Андрей, когда понял, что они делают, даже несколько обалдел. Ведь их наконечники отличались хоть и изрядной остротой, но чрезмерной хрупкостью. Из-за чего представляли угрозу только для людей, лишенных всякой защиты. В то время как все остальные, одетые в кольчугу или хотя бы в тегиляй чувствовали себя сухо и комфортно. Ведь низкая энергия стрелы и хрупкость костяного наконечника снижали вероятность пробития черепа почти до нуля. Понятное дело, что оставались варианты вроде поражения сонных артерий. Но шансы для таких исходов выглядели крайне незначительными.
Так вот — начали стрелять.
И на укрепление посыпались эти подарки. Не прицельно. Просто — «в ту степь». Главное, чтобы за стены куда-то залетали.
Вскрикнула жена кузнеца. Ей эта стрела попала в руку, когда она забиралась в башенку над колодцем. Но ее успели подхватить и втянуть туда. И оказать помощь уже внутри, благо, что стрела пробила мягкие ткани и извлечь ее не представляло никакой сложности.
— Давай! — буркнул Андрей пареньку, и тот нажал педаль, открывая одну из фронтальных бойниц.
Вжих!
Унеслась стрела. И секундой позже вскрикнул один из стрелков. Это был обычный крестьянин, стрелявший из простого лука. Явно самодельного лука. Обычная палка с тетивой, причем даже оструганная не аккуратно. И снаряжение он имел соответствующее — ему под стать. Рубаха и порты из грубо сотканного крапивного волокна. Задержать стрелу, разумеется, эта тряпица не могла, особенно с граненым шиловидным наконечником — бодкином. Поэтому та бедолаге особенно глубоко и зашла, пробив грудную клетку.
Тем временем остальные разбойники ринулись на приступ. Единым фронтом, как и татары в прошлый раз, пытаясь перегрузить локально жидкую оборону защитников. Причем быстро. Бегом. Стараясь как можно скорее добраться до крепостной стены.
— А! — воскликнул один разбойник, зацепившийся ногой за колышек и рухнув на землю.
И почти тут же хором начали отзываться перекличкой ему многие другие, продемонстрировав фееричный «падеж» личного состава. И далеко не всегда это оказывалось безобидным падением. Кто-то повреждал себе ногу, о ямку или колышек, вывернув ее или еще как травмировав. Кто-то неудачно падал, портя себя руки. Самые же «везучие» умудрялись напороться телом на другие колья. Редко с мгновенно летальным исходом. В основном начиная голосить и дергаться. Как следствие лестницы штурмовые, которые они тащили с собой, регулярно «кубурялись» из-за падения их несущих. И быстро не получилось продвинуться. Во всяком так быстро, как нападающие рассчитывали.
Андрей и Петр тем временем «палили» из луков. Молодой помещик по лучникам, стараясь выбить их как можно больше. Петр же пускал стрелы в бегущих на приступ. И оба работали в практически полигонных условиях, потому что по бойницам никто в ответ не бил. Да и не могли эти разбойники. Их стрелы, лишенные оперения, даже в «скворешник» боевой площадки с такой дистанции попадали не надежно. Слишком великим оказалось рассеивание. Да и сами они — те еще «мастера».
Нажатие педали, открывающей щиток.
Выстрел.
Отпускание педали.
Нажатие педали…
И так по кругу. Эти двое «долбили» из луков на пределе своей скорострельности. С умеренной производительностью, но все же. Тот же Андрей поражал свои цели в среднем — раз в три-четыре выстрела. Иногда лучше, иногда хуже, но — плюс-минус так. Петр тоже мазал нещадно. У него ведь «мишени» хоть и находились ближе, но непрерывно мельтешили и требовалось ловить момент. Хотя в целом Рябой попадал чаще из-за меньшего рассеивания по дистанции и скорости полета стрелы. Лучники то тоже не стояли на месте вкопанными истуканами.
Колчан опустел.
Андрей выглянул за занавеску боевой площадки и грязно выругался. Потому что, несмотря на все ухищрения, разбойники уже поставили четыре штурмовые лестницы и переваливали через частокол куртины. Да, обитатели крепости встречали их выстрелами из самострелов, ведя обстрел с центральной башенки. Но их производительности «огня» явно не хватало.
С другой стороны, выглянул Петр. У него, видно, также закончился колчан со стрелами.
Мгновение.
И Андрей, подхватив щит, пошел с легким копьецом на этих супостатов. Времени менять колчан не было. Да и при таком количестве разбойников это выглядело слишком опасно. Ведь дистанция — слезы. А их много. Просто не успеешь всех перестрелять. А значит, что? Правильно. Нужно было сделать так, чтобы они вокруг тебя толпились, подставляясь под болты самострелов. Скорострельность у защитников в центральной башенке была скромной, но два-три выстрела в минуту делали с каждого «ствола». Так что, главное в этой свалке было не лезть на рожон. То есть, внимание супостатов отвлекать, но не давать их себя окружить.
Учитывая щит и тот доспех, каким мог похвастаться парень — задача не самая сложная. Кольчуга поверх стеганки, ламеллярная «жилетка» и легкий шлем с откидной личиной, украшенный развитой чешуйчатой бармицей. Для того дреколья — серьезное препятствие. Потому что почти все разбойники были вооружены самодельными копьями класса палка с обожженным концом да палками-дубинками. Отдельные личности могли похвастаться топорами, но их было немного.
Выпад с шагом вперед.
Шаг назад.
Выпад…
С другой стороны, к аналогичной тактике перешел и Петр. У него защитное снаряжение выглядело намного жиже. Но все одно — оно на голову превосходило то, что имелось у нападающих. И он мог сыграть «партию» от обороны, давая шанс самострельщикам.
Секунда.
Другая.
Третья…
Они тянулись чудовищно медлено…
Планы, разумеется, полетели к чертям сразу же. Прижаться спиной к боевой площадке не получилось — оттеснили. Просто навалились как-то стихийно и пришлось отходить. Сначала на крышу. А потом вниз спрыгивать.
Удар копьем.
Отход.
Еще отход.
Удар.
Разбойники не имели ни щитов, ни доспехов, поэтому удары, как правило, оказывались для них весьма критическими. Тем более, что Андрей знал, как бить и куда, чтобы вывести из строя противника наверняка. Не убить. Нет. Этого не требовалось. Главное — как можно быстрее выключить из общей картины боя максимум нападающих.
Наконец, отступая, он чуть было не ударил наотмашь Петра. Так как они едва не столкнулись спинами.
— Ну пи…! — констатировал обстановку Андрей.
И в этот самый момент что-то неуловимо изменилось. Разбойники больше не давили. Они держались в чуть поодаль, выставив перед собой оружие… и ничего не делали…
— Что происходит? — нервно выкрикнул Андрей, задавая скорее риторический вопрос, чем нормальный.
— Я думаю, что ты… или мы им нужны живыми.
— Чего?!
— Нас прижали. Сейчас ворота откроют и нам конец. Думаю, у них там есть еще люди.
— За мной! — рявкнул Андрей и ринулся вперед.
Точнее, ринулся — это громко сказано. Начал давить. А сам кричал самострельщикам:
— Стреляйте в тех, кто у мостка! У мостка! Не дайте его опустить!
Услышали.
Один из трех селян, что пытался разобраться с мостком вскрикнул и упал лицом вниз. Он поймал промеж лопаток короткий, жесткий болт, ушедший туда по самое оперение.
Остальные разбойники начали вяло сопротивляться, пытаясь заблокировать Андрей с Петром. Но получалось не очень. Молодой помещик, словно озверел. Шаг. Выпад. Шаг. Выпад. Еще шаг. И еще выпад. При этом он рычал что-то нечленораздельное…
Разбойники — эти не воины. Это вчерашние крестьяне, а быть может и сегодняшние, решившие слегка поправить свою беспросветную жизнь. Поэтому ни боевых навыков, ни физической силы, ни крепкого духа в них не было. И они откровенно начали пасовать перед таким напором. Перед такой яростью. Даже при настолько чудовищном численном превосходстве.
Петр же прикрывал Андрея со спины.
Так они и прорывались к воротам, обходя вокруг колодца. А сверху, с башенки центральной, их поддерживали, постреливая из самострелов. Что не могло не сказаться самым положительным образом на всей этой затее.
И вот — ворота.
Все те трое шалунов, что пытались их открыть, уже лежали с болтами в самых неудобных местах. Веревки, что позволяли поднимать-опускать эти ворота были перебиты. А вот стопор держался. О нем селяне видимо не знали или не догадались. А может просто не успели сообразить.
Встав спиной к подъемному мосту Андрей и Петр сформировали своего рода нано-фалангу. Вперед щиты. За ними в боевой стойке два воина, держащие копья как жало скорпиона. Причем Петр стихийно подражая парню, так как поначалу ничего подобного не практиковал. Он вообще пехом толком воевать не умел. Что и ничуть не удивительно.
Секунда.
Другая.
Третья.
Эти крестьяне-разбойники, прорвавшиеся за стену с изможденным и совершенно неуверенным видом, стояли напротив защитников. Не решаясь предпринять ничего.
— Бегут! Бегут! — раздался с башенки крик Марфы.
— Кто бежит? — спросил Андрей.
— Еще бегут! Полсотни или около того.
— Нехай бегут! Теперь они ничего нам не сделают! — рявкнул Андрей. — Продавить нас у ворот они не смогут, а вы их как куропаток перестреляете. Теперь хоть полсотни, хоть сотня — без разницы! Верно я говорю? — хохотнув, спросил Андрей Петра, чуть пихнув его плечом.
— С Божией помощью! — прорычал он в ответ.
И в этот момент кто-то из самострельщиков выстрелил. И снова вскрикнул один из крестьян-разбойников, поймав болт. Упал. А остальные начали пятиться.
Шаг.
Другой.
Третий.
Новый выстрел и вскрик. Тело разбойника еще не успело упасть, как остальные побежали. По лестницам, ведущим к боевым площадкам. Оттуда на крышу, чтобы, перевалив через деревянный частокол, покинуть крепость.
Новые же, подбегающие с другой стороны крепости разбойники, оказались в замешательстве. Ладно, что ворота им не открыли, так еще и сами бегут. Да как бегут? Некоторые из отступающих падали, ловя спинами болты.
— Живы… — каким-то глухим голосом выдал Петр.
— Будем жить! — рявкнул ободренный успехом Андрей и побежал за спешно отступающими разбойниками. Что привело к курьезу. Один из них, не желая связываться с парнем, сиганул мимо лестницы и прокатившись по наклонной плоскости вала, оказался во рве. Живым и невредимым. Перекрестился и полез наверх. А выбраться изо рва было тем еще квестом, ибо внешний склон после недавних модернизаций стал отвесным, укрепленным палками. Так-то выбраться можно, но время…
Лучники же, что поддерживали атаку, вновь начали стрелять. Хотя и осталось их после перестрелки с Андреем на треть меньше. Впрочем, минуту спустя, разбойники начали общий отход. Чуть в сторону. Поближе к воде и лесу.
— В осаду встали, — буркнул Андрей и зло сплюнул. Шлем он свой при этом держал в руке, пытаясь освежиться.
— В осаду… — согласился Петр, как оказалось, побежавший следом.
Илья, Устинка и Егорка находились в центральной башенке. Они оказались ранены во время стычки с татарами и полноценно сигать по укреплениям не могли. Зато обеспечивали недурное усиление центральной стрелковой позиции. Тут и перезарядка самострелов, и возможность немного порубиться на случай прорыва, так как они имели доспехи…
Поняв, что новой атаки в ближайшее время не будет, Андрей с Петром отправились заниматься грязным, но очень нужным делом. Просто ходили по крепости и наносили один-два контрольных удара копьем разбойникам. Чтобы наверняка. Чтобы уже не «восстал» никто из этих кадров.
Дальше с башни спустились Илья, да Устинка с Егоркой и помогли эти трупы обобрать да выкинуть в ров. Специально с той стороны, с которой этот процесс хорошо был виден севшим на опушке разбойникам. Чтобы «поднять» им боевой дух.
Потом втащили лестницы.
И только после этого сели отдыхать…
— Думаешь, они взять меня хотели? — тихо спросил Андрей.
— Или нас. Но, мню, я им без надобности. Тебя бы взяли, а мне ножом по горлу. Или на галеры продали бы, али рудники.
— Хреново…
— Да уж хреновее некуда. Эти вон — сели в осаду. Мню, подкрепления ждут.
— Или надеются, что у нас запасы кончатся.
— На это надеяться глупо. Откуда они знают о том, что у нас есть, а чего нет?
— Ну… — протянул Андрей. — А ты думаешь, в Туле у них нет своих людей, чтобы все разузнать? Ведь не секрет что и когда я покупал. Еще меньший секрет — сколько у меня людей. Поэтому прикинуть что к чему не так сложно. Да и про последнюю торговлишку с Агафонов они могут не знать, он ведь не сказал никому, куда поехал и что повез.
— А у них какие запасы? Что-то я мешков с зерном не наблюдаю.
— А если за перелеском у них лодка стоит? Или две.
— Ну… пес их знает. Хотя я бы ждал подкрепления. И нового штурма.
— А что изменится? Мы же теперь ученые. Сразу как надо встанем после перестрелки. Да и по лучникам, судя по всему, пущать стрел не надо. Вон — сразу в бегущих, чтобы как можно сильнее их повыбить. Можно даже сулицами, так как им убивать нас не надо. Во всяком случае, меня. А значит обратно метать их не станут.
— Я бы не стал сулицами. Бес их знает, может и станут обратно их кидать.
— Ну… да и плевать на сулицы. Так отмашемся.
— А если к ним воины подойдут? Помнишь, как те двое?
— Хреново…
— Очень хреново. Я бы на их месте повторил атаку. Зажал нас вот так — у ворот. Потом загнал сюда этих воинов несколько. Быстро выбил меня стрелами. А дальше тебя уже можно щемить. Один ты долго не простоишь.
— Дерьмо…
— Оно самое…



Глава 4

1553 год, 6 сентября, поместье Андрея на реке Шат
Андрей проснулся ни свет, ни заря. И теперь сомкнуть глаз не мог. Немного поворочался, да и пошел на свежий воздух. Чтобы заодно проверить пост. А с попытки похищения жены у него хотя бы один человек да стоял и таращился по сторонам. И днем, и ночью.
Вышел.
Умылся из умывальника прохладной водой.
Привел себя в порядок.
И начал облачаться.
— Ты чего не спишь? — спросила Марфа, которая тоже проснулась и, не обнаружив мужа рядом, пошла его искать. Понятно, подождав. Мало ли он по нужде отлучился. Но Андрей не спешил возвращаться, поэтому она вышла следом.
— Не спиться… — буркнул парень.
— Тебе помочь? — поинтересовалась она, хватаясь за ламеллярную жилетку.
Парень промолчал. Да и чего ей отвечать, коли и так уже впряглась и помогала?
Закончили они снаряжать Андрея. Осмотрели со всех сторон. Он даже немного попрыгал, проверяя, как все держится.
— Тяжеловато, — отметил парень.
— Зато надежно. — возразила жена.
— Надо бы при случае на бахтерец сменить, он легче, а защиты дает сопоставимо. — заметил он, прекрасно зная, что в XV–XVI веках в Великой степи пошел отказ от ламеллярных элементов в пользу бахтерца именно из-за более эффективной защиты на килограмм массы.
— Или коня хорошего найти, — возразила жена. — И денег на него жалеть не надо. Ибо без хорошего коня тебе и добрых доспехов не одеть в бой. А без них ты меня не ровен час вдовой оставишь.
Андрей покачал головой и медленно побрел к «скворечнику» — боевой площадки, чтобы посмотреть на стоянку разбойников. Пререкаться с женой он хотел сейчас меньше всего. Тем более по таким вопросам. Легко сказать — найти хорошего коня. Его даже захоти он купить — не продадут. А если и продадут, то отнимут… все не так просто…
— Спят? — спросил он у Ильи, что в это время стоял на посту.
— Дрыхнут. Все вон развалились. Может выскочим на них? Самое ведь утро. Если на самом деле спят, то порубим их в капусту. Если не всех, то многих.
— А если это ловушка?
— Ну… — почесал он затылок.
— Как жена? Как ее рука? — переменил тему Андрей.
— Соленой водой промыли тщательно рану, как ты и велел. Орала — жуть. Ну да ты и сам слышал. Потом тряпицей перевязали.
— Тряпицу прокипятили?
— Да. В точности как ты и говорил.
— Хорошо. Завтра с утра нужно сделать перевязку. Сначала бинты надо размачивать. Дело долгое. Потом отрывать. Они ведь корочкой кровяной к ранке прикрепились. Как тряпицу снимешь — позовешь меня. Я рану осмотрю.
— Как скажешь, — поклонился Илья.
Кузнец старался не болтать, но время от времени все равно проскакивало, что он считал Андрея ведуном. Тем более, что дядька Кондрат с Федотом кузнецу проболтались о том, что парень ведает символы оберегов разные и знает о старых богах…
Где-то за деревьями загоралась заря и ее отблески прорывались из-за крон, подсвечивая их. И словно бы очерчивая четкую линию между небом и землей.
Андрей сел на крыше конюшни и прислонился спиной к частоколу.
Минута тишины.
Сбоку раздался шорох и рядом с ним уселась супруга. Она никуда не ушла и, улучив момент решила продолжить беседу.
— Тебя ведь что-то беспокоит? — шепотом спросила она.
— Эти разбойники.
— То, что их много?
— Да нет. Это-то как раз вопросов не вызывает.
— Тогда что?
— Раз отряд большой, то он явно пришлый. У нас ведь каждая пара рабочих рук на счету. Так?
— Так.
— Значит кто-то его прислал не из Тулы.
— Это совсем не обязательно.
— В этом нет даже сомнений. Такие наличные средства в Туле есть у очень небольшого количества людей. И все они их тратить на меня не станут. Тем более, пытаться захватить в плен. Не говоря уже о том, что такие крупные траты очень сложно будет скрыть. Они все на виду…
— В плен? — переспросила Марфа, вычленив из ответа Андрея главное.
— Они пытались меня захватить, а не убить. Это слишком бросалось в глаза. Я думал, что мне показалось, но Петр тоже приметил. А кому это нужно? Царю? Вряд ли. Он так действовать не станет. Митрополиту? Возможно. Но я не уверен в его методах…
— А зря. Помнишь — ты сам говорил, что он присылал к тебе своих вооруженных людей?
— Припугнуть и пытаться похитить — две большие разницы. К тому же сейчас я официально на царской службе.
— Как знаешь, но я бы о нем не забывала.
— Забудешь тут… — покачал головой Андрей и вновь погрузился в свои мысли.
— Слушай, — после затяжной паузы, спросила Марфа, — а можешь мне объяснить одну вещь? Эти разбойники ведь крестьяне. Я правильно понимаю?
— Правильно. — кивнул Андрей. — Времена тяжелые, поэтому крестьяне либо совсем бросают свои наделы и уходят в разбой, либо подрабатывают им. Этакая форма заработка. Веке в XIX так разнорабочими отправлялись на завод на несколько месяцев в год, а сейчас… В общем — не мы такие, жизнь такая. От великой бедности и не такие вещи сотворишь.
— Ясно, — кивнула она. — А какого черта эти крестьяне так перли на крепость? Мне в какие-то моменты даже казалось, что они не такие уж и крестьяне.
— А чего им не переть то? — вполне искренне удивился Андрей.
— Ну… Это же крестьяне! Мне предел боевой устойчивости подразделения вспомнилось…
— Опачки! — перебил ее Андрей. — А это еще откуда?
— Ну… я немного в игры играла компьютерные, — потупившись, призналась Марфа-Алиса. — И там была такая штука, что, потеряв какое-то количество юнитов, отряд отступал, обращаясь в бегство.
— Ясно, — кивнул Андрей. — Смотри. Все очень просто. В компьютерной игре этот параметр кардинально упрощен для облегчения моделирования. В реальной жизни такой формат бывает крайне редко. Например, представь начало Первой Мировой войны. Солдатики построились как-нибудь эшелонировано и пошли в атаку. По ним долбят из пулеметов, которые выкашивают первые ряды на глазах остальных. И вуаля! Все работает плюс-минус как в упрощенной модели из компьютерной игры. А теперь представь, что каждый юнит этого наступающего подразделения не знает, сколько у него погибло боевых товарищей.
— Это как?
— Например, они постоянно не падают перед его взором. Возьмем вчерашний бой. Я стрелял по лучникам, которые стояли сзади. Остальные с лестницами бежали к стене. Видели ли те, кто бежал вперед то, что происходило с лучниками? Нет. Даже лучники не сразу заметили проблемы, из-за чего отступили, лишь потеряв около трети ранеными и убитыми. Хотя в упрощенной модели их потолок десять, край пятнадцать процентов потерь до бегства с поля боя. Но они смотрели вперед — в цель, а не крутили головой по сторонам.
— Хм. Тогда получается, что ночная атака…
— Да. Она дает огромный модификатор к… хм… пределу боевой устойчивости. Вплоть до полной гибели подразделения в самоубийственной атаке. Это очень удобно, если у тебя толпа трусов. Одна беда — управлять войсками ночью крайне сложно. И закончиться такая атака может конфузом с излишне высокой вероятностью. Друг друга могут поубивать или еще что.
— Ясненько… — фыркнула Марфа. — А в самой крепости?
— А что не так в самой крепости?
— Ну, мы ведь там стреляли. Почему они там быстро не обратились в бегство?
— Что наблюдали там эти крестьяне? Двух воинов и неизвестного кого-то в центральной башне. Учитывая невысокую частоту выстрелов — одного-двух — не больше. Остальные сидельцы башни, в их представлении, бабы и дети, то есть, некто не представляющий угрозы. О том, что у вас самострелы, а не луки, они ведь не знали. А самострелы в наши дни распространены мало. Поэтому эти крестьяне-разбойники имели вот ТАКОЙ большой модификатор из-за кардинального численного превосходства. Вот если бы они перебрались через частокол и увидели десяток-другой воинов, то даже в бой вступать не стали бы — просто выпрыгнули бы за стенку. А так? Помнишь комедийный ролик «300 еврейцев»? Вот, примерно, как там. «Ну одному-то мы точно наваляем…»
— Я не смотрела. — серьезно возразила Марфа. — Но поняла тебя. Хм. Получается, что во время боя они просто не успели осознать происходящее. Так?
— Так.
— А теперь?
— А теперь они смогли осознать свои потери, собравшись у костра и оценив СКОЛЬКО их коллег по опасному бизнесу сложило голову. Вот тут-то и начинает работать этот фактор, о котором ты говорила. В полный рост.
— Значит они не пойдут на штурм сегодня?
— Кто знает? Ты разве не поняла, что кто-то прикрывался этой массовкой? Как бы ни для того, чтобы нас прощупать, проводя разведку боем. Этих разбойничков то явно ему не жалко. Скорее всего он их уже и к смерти приговорил после дела, чтобы не болтали.
— А кто?
— Помнишь тех двух воинов?
— Конечно.
— В эти времена нет людей, которые сами по себе. А если и появляются такие, то их быстро определяют куда-нибудь, загоняя в кабалу разной степени кошмарности. Так и воины те были чьи-то. Почти наверняка.
— Так чего ты тогда всех разбойников перебил? — удивилась Марфа. — Почему не стал допрашивать?
— Милая, ты с ума сошла? — поинтересовался Андрей с жалостью в голосе. — Где-то ты умница, а где-то элементарных вещей не понимаешь. Вот узнаю я, что этот крестьянин пришел из деревни такой-то откуда-нибудь из-под Москвы. И что дальше? Предъявить я ничего хозяину крестьян не смогу. Скажет — убегли его крестьяне или ушли на заработки. И будет прав. Сейчас так многие крестьяне поступают.
— Но ведь они напали на нас!
— Это еще нужно доказать. Очень может статься, что его слово будет против моего, а его видаки, против моих. И все решится весом авторитета участников и другими весьма неприятными факторами. Ты разве еще не поняла, что системы хоть какого-то внятного расследования здесь еще тупо не сформировалось? Да она никому особенно и не требуется. Если в ЭТОМ начать копать, то такого можно откопать, что ух!
— Дерьмо…
— Оно самое. Хуже того — убив этих селян, мы лишили кого-то рабочих рук и платежей. А значит спровоцировали его на конфликт. Он-то почти наверняка не в курсе, где его крестьяне резвятся. И тут мы появляемся да заявляем о том, что перебили их. И он получает возможность выкатить адресно встречную претензию, с которой уже у нас непонятно чего делать. Мда. В таких делах лучше не болтать лишнего. А, чтобы держать рот на замке нужно это лишнее и не знать. Поэтому не только на Руси, но и вообще в Европе имеет место широкая практика казни разбойников без дознания. От греха подальше. Иногда, конечно, и дознание учиняют — но то государевы люди. Вот так вот — в полевых условиях их просто убивают. И чем быстрее, тем лучше. А то еще рот раззявят и твои люди, начнут рассказывать всякое, подставляя тебя…
Так болтали.
Андрей немного отходил и все больше вовлекался в процесс. Марфа же пыталась разговорами отвлечь мужа от грустных мыслей, и кое-что прояснить для себя…
— Волки снова воют, — заметила она.
— Бесятся, наверное, эти же шныряют по лесу.
— А чего волки бесятся там, а эти сидят в другом конце?
Парня это напрягло.
Он поднялся рывком и направился к той стене, с которой было хорошо видно именно то направление, где выли волки. Минута. И он там. А рядом жена.
Рассвет уже сильнее вступил в свою силу. Поэтому стало отчетливо видно не только верхушки деревьев, но и поле. Не все. То, что возле леса лежало все еще покоилось в тени.
— Движение, — произнесла Марфа, указав куда-то рукой.
— Глазастая, — отметил в слух Андрей и прислушался.
Звук. Это был звук копыт. Едва различимый. Вдоль леса в тени скакали всадники, стремительно приближаясь к стоянке разбойников.
Какие? Не разобрать.
— Поднимай всех, — буркнул он Марфе. — И в ружье. Судя по всему, нас ждет продолжение Мерлезонского балета.
Жена молча кивнула и исчезла.
Всадники стремительно двигались по опушке леса.
— Как же тихо… — вслух произнес Андрей.
— Копыта, наверное, тряпками обмотали, — заметил Петр, который появился совершенно бесшумно. Его Марфа разбудила первым, вот и подошел он скрытно поневоле, пользуясь тем, что парень слишком сосредоточился на объекте своего наблюдения.
Андрей едва заметно вздрогнул.
— Они часто так делают?
— Новики — никогда. Остальные — по случаю, но не часто.
— А наши?
— А зачем им? Они чай у татар людишек в полон не угоняют.
— Ясно. Значит ты думаешь, что это татары?
— Как пить дать. Идут обычным для них образом. Заходят так, чтобы быть плохо различимы. Да еще прячут цокот копыт. Не кричат. Они. Кому это еще быть? Наши обычно шумят, нападая.
И тут всадники высочили из тени, полностью подтвердив догадки Петра. Это были татары. Которые только тут — совсем недалеко от стоянки начали кричать что-то поднимая дрыхнувших разбойников.
Минуты три длился бой.
Да и не бой, а так — избиение…
Андрей оказался прав. За перелеском, со стороны реки стояло несколько лодок с провиантом. Там же находились воины, стоящие отдельным лагерем. Там находился один богато одетый мужчина, три — пожиже, и десяток обычных воинов самого обычного снаряжения. Добротного, но все одно у них не имелось ничего необычного. И вот эти воины попытались огрызнуться, контратаковав.
Но не вышло.
С правого берега реки Шат на них выехал еще один отряд, всадников в семь. Который затеял с ними перестрелку из луков и вынудил отойти в лес, бросил лодки. Не обошлось без потерь.
Двое мужчин получили стрелы в ноги и их, подхватив на плечи, потащили свои товарищи. А третий — в шею и был ими добит.
Да, конечно, они могли вступить в перестрелку. Но, видимо, отряд татар, подошедший к крепости Андрея, «срисовал» их еще с вечера. И прикидывал что к чему. Поэтому семь всадников ударила в тот самым момент, когда богато одетый мужчина попытался организовать контратаку. Выжидали. Готовились.
И вот результат.
Оказавшись в окружении, пешие воины дали стрекача, понимая, что перспектив выжить в таком столкновении у них немного. Да и сколько всего татар им было не ясно.
Переправившись, семерка татар присоединилась к погрому крестьян-разбойников, а потом и к преследованию беглецов. Рискованно. Но тут на конях прибыли и не новики. Видимо тот коневод добрался до небольшого опорного отряда, который за долю в грабеже прикрывал новиков от малых поместных отрядов, и сообщил о проблеме. Так что в погоню отправились вполне прилично упакованные всадники. Да еще и по лесу, который был в немалой степени облагорожен хозяйственной деятельностью Андрея и его людей. То есть, ни завалов тебе, ни зарослей, ни бурелома. Все чисто и хорошо видно.
Не ушли.
Татары не обошлись без потерь, но и эти не ушли…
— Эй! Урусы! — крикнул спустя где-то час, подъехавший к крепости татарин в сопровождении парочки коллег-воинов.
— Эй! Это не ты ли, друг мой, Долбобей? — спросил Андрей, через берестяной рупор.
— Нет! — вполне честно ответил подъехавший татарин.
— А может ты мой друг Идрис?
— Нет!
— Ну и зачем ты пришел, если ты мне не друг?
Это заявление несколько смутило переговорщика, так как вынуждало его оправдываться. Умом он не понимал, что не так, но нутром чувствовал — плохая тема.
— Ты что, «Хитропоповки» пересмотрел? — Хохотнув, спросила у парня Марфа.
— Ну… карту с «Раствор коварен» я никак не могу придумать как разыграть. Они же мусульмане и с обеда не пьют.
— Они вообще не пьют, — поправил Андрей Петр, который вообще не понимал смысла его беседы с Марфой. Вот и уцепился он за первую попавшуюся фразу, что резанула ему слух.
— Э-э-э… — махнул рукой Андрей. — Дерёвня. Шутка есть такая. «Я в завязке. С обеда не пью!» про горьких пьяниц.
Тишина.
Теперь Петр выпал в осадок, оказавшись загруженным. Андрей же вернулся к беседе с татарином:
— Как звать тебя добрый человек?
— Ахмет!
— Благодарствую тебе за помощь. Ты там пощупай этих злодеев за теплое вымя. У них на каждые две дюжины крестьян по пять рублей монетой. Не меньше. Да сколько-то у главаря. Вряд ли он последние им отдавал.
— А ты почем знаешь?
— Один такой отряд недавно распотрошил.
— Этот, — махнул рукой татарин, — говорит, что за твою голову полторы сотни рублей дадут. За живую.
— А ты сам-то как думаешь? Даже за сотника столько не дадут. Пожалуй, даже за воеводу.
Татарин усмехнулся.
И бросив несколько формальных фраз прощания, удалился. Андрей же утер выступивший от нервного напряжения пот на лбу. Он и сам вышел на крышу дома во всеоружии, и остальных вывел: и Петра, и Илью, и Устинку с Егоркой. Специально на небольшую лавочку, что там поставил. Сам продемонстрировал ламелляр с добрым шлемом под личиной. Ну и у этих четверых — кольчуги со шлемами. Причем держаться всем приказал максимально непринужденно. Дескать, страха нет.
Обычное пускание пыли в лицо и «фанерные танки» во всей красе. Но пятеро воинов в защите такой крепости — серьезный аргумент. Можно многих недосчитаться. Поэтому татарин, внимательно ощупав глазами эту братию, не стал затевать разговоров о сдачи крепости.
Андрей же нервничал так, что колени едва не тряслись. Если все эти татары ринутся на штурм — ему конец. Из всех его вояк только Петр чего-то стоил. Остальные — это ряженные по сути. Кого-то они, конечно, у татар убьют. Но…
— Что делать думаешь? — тихо спросил Петр, словно опасаясь, будто татары его услышат.
— На Бога надейся, но сам не плошай, — пожал плечами Андрей?
— Так… — хотел было возразить Петр, но парень его остановил рукой.
— Мы не плошали. Вон — и крепость поставили, и доспехи кое-какие обрели, и оружие. Теперь пришел черед и на Бога понадеяться. Ибо ежели эти пойдут на приступ, то только смерть нам уготована. Татарин сказал — за мою голову цена дадена. Что за подлюка то удумал — не ведаю. Но главное не это — за мою. А за ваши нет. Так что вырежут вас всех — вот и вся судьба. А я в руки не дамся. Так что выйдем мы отсюда — или победителями, или духами бестелесными.
— Так разве Бог нам поможет?
— Мы обратимся к заступнику нашему Вседержителю Господу Богу Иисусу Христу. Марфа, ты знаешь, как хризма изображается?
— Конечно, — кивнула она к полному удивлению окружающих. Ведь древний христианский символ вышел из употребления к VIII, максимум IX веку. А массовое употребление имел в III–VI.
— Тогда изобрази его на всех щитах. Чем угодно. А как сделаешь — возьми вдовушек и попробуйте вышить его на тряпице более-менее приличного размера. Хотя бы аппликацией.
— Поняла. — кивнула Марфа.
— Действуй.
— А что такое хризма? — прищурившись спросил Петр, высказывая общий вопрос.
— Древний христианский символ. Обозначающий имя Христа. Его Константин Великий царь ромейский, изобразил на щитах своих воинов. С чем и победил. Сильный оберег. Сильнее, чем тот, ч у Кондрата и Фомы на пальцах. Ибо выше стоит.
Этот ответ всех в целом удовлетворил. И люди «рассосались» по крепости, занявшись своими делами. А к Андрею подошла Марфа и тихонько спросила:
— Ты чего творишь?
— А ты хочешь, чтобы у них паника началась? Ты же видишь, народ уже на грани. Еще чуть-чуть и ночью в лес подадутся, утекая из крепости. Нужно показывать, что все под контролем. И что у нас остались еще тузы в рукаве. А они в обереги верят. И магические слова верят.
— Ты безумен!
— Мы все в какой-то степени безумны.
— И как мы оправдываться станем? Его же здесь никто не ведает!
— Как обычно… Вали все на мертвых. Дескать, твой покойный отец тебе как-то проболтался будто от заезжего купца ту байку слышал. А ты уже мне рассказала. Поэтому ты и знаешь, как хризма рисуется, а я — нет. Только знаю о ней…



Глава 5

1553 год, 7 сентября, поместье Андрея на реке Шат
Вечер шестого сентября прошел тихо. Как и ночь. И даже утро.
Ну как тихо? Татары пытали пленников. И вой иной раз стоял совершенно жуткий. Лишь ближе к обеду второго дня к крепости снова подъехали татары:
— Эй! Уруссы!
— Чего тебе? — спросил Петр, стоявший в это время на стене.
— Зови Андрейку!
— Нету таких!
— Как нет? — удивился татарин.
— Есть Андрей Прохоров сын, верный слуга государев. А ты кого спрашиваешь?
— Так его и спрашиваю!
— Так какой он тебе Андрейка? Ты сам-то чьих будешь?
— Что здесь происходит? — спросил парень, поднимаясь к частоколу. Он прекрасно понял то, какую игру затеял Петр, но не видел смысл его продолжать. Во всяком случае у него пока еще была надежда на то, что татары сами уйдут.
— Да вот, чего-то Ахметке понадобилось.
— Мы поспрашали этих разбойничков, как ты и советовал! — произнес этот татарин, увидев Андрея. — И они нам денег дали. Даже больше, чем ты говорил. Попрятаны эти деньги у них были хитро.
— Ну и славно.
— И про тебя они много сказали.
— Соврали, небось?
— У Джамала не врут, — криво усмехнулся Ахмет. — Он умеет спрашивать.
— Не врут, так не врут. Я сделал вам доброе дело. Теперь утопите их всех в реке и ступайте домой. И мы будем квиты.
— Они говорят, что за твою голову дадут полтораста рублей. — проигнорировал его слова Ахмет, продолжив. — А сколько дашь ты?
— Ничего не дам. Мне моя голова отдельно от тела не нужна.
— Ты думаешь, что раз сел за стены, то стал сильным?
— Вот скажи мне Ахмет, в чем сила?
Переговорщик замялся, не зная, что ответить. Вопрос этот был для него непривычный. Для него ответ был очевиден, беда была лишь в том, что отсутствием необходимости наблюдалась проблема с формулировками. Умом понимал, а язык ответить ничего не мог.
— Кто-то считает, что в деньгах, — продолжил Андрей, видя эту заминку. — Дескать, у кого их больше, тот и сильнее. Кто-то, что в воинах. А я считаю, что сила в правде. И Бог в правде.
— И в чем же твоя правда?
— В том, что я подарил тебе и твоим воинам много денег. И как ты платишь мне? Хочешь, чтобы Великое небо отвернулось от тебя?
— Мы бы и сами об этих деньгах узнали!
— Если бы спросить не забыли! — хохотнул Петр.
— Не нужно оправдываться. — со снисходительной улыбкой произнес Андрей. — Не унижайся. Ты воин, а не османский паша. К чему это смехотворное лукавство? Коли решил алчности своей уступить, то к бою. А если нет, то и говорить не о чем. Иди своей дорогой.
За спиной Ахмета его спутники зашептались. И явно, произнеся какие-то явно нехорошие слова. Отчего он выпятил подбородок с бородой вперед, пожевал губы и, развернув коня, поехал к своим людям. Молча. Не прощаясь.
А через пару минут началась атака.
У татар было не очень много всадников. Всего полтора десятка. Трое из них погибли во время боя с теми пешими воинами, что поддерживали разбойников. Еще двое — получили ранения. Поэтому нападать какой-то значимой толпой они не могли. За ее неимением. Поэтому трое верхом на конях отправились кружить перед крепостью, держа в руках луки. То есть, выступив в роли огневой поддержки. А остальные, кто мог, ринулись вперед. Лестниц штурмовых у них было сделано две штуки, но больше им и не требовалось.
Но сразу приступ у них не заладился…
Для переговоров Ахмет со своими людьми подъезжал к крепости со стороны подъемного моста. По безопасной дороге. Почему? А почему нет? Чай не дикари. А воины, отправившиеся поддерживать атакующих, начали крутится по лугу перед стеной. Тому самому, который был усеян скрытыми ловушками.
Жух!
Первый всадник полетел, перескочив через шею споткнувшегося мерина, так как его копыто застряло в ямке. И полет этого всадника закончился самым фееричным образом — на колышке. На него он нанизался прямо спиной, прибив легкое и начав весьма мерзко хрипеть…
Вжух!
Полетел второй всадник, лошадь которого зацепилась за другой колышек и на скаку припала на правую ногу. И опять — через голову. Но этот не успел разогнаться также как первый. Поэтому кульбит совершил не настолько фееричный. И даже сумел приземлиться на ноги.
Третий же попал в куда более мрачную передрягу. Его мерин чего-то испугался, видимо травм этих двух, и сиганул в сторону. Прямо в ров…
Ахмет, что возглавлял штурм, в этот момент споткнулся о ямку и упал на колено. Огляделся. И грязно выругался. Всадников, которые должны были прикрывать штурм, больше не было.
Остальные тоже остановились.
В этот момент в ближайшем «своречнике» скрипнула педаль, открывая бойницу. И Андрей выстрелил, отправляя в сторону татар свою стрелу с шиловидным наконечником. Она не попала в того, в кого парень метил, но угодила в ногу второму, стоящему за ним. Отчего тот завалился на землю и заорал. Ведь голень оказалась пробита насквозь.
Секунда.
Вторая.
И Андрей выстрелил второй раз. В этот раз метя в самого Ахмета. Но его успел прикрыть воин вскинувший щит. Простой, степной плетеный щит, который стрела легко пробила, но энергию при этом потеряла. И, уткнувшись в кольчугу поверх стеганого халата, остановилась не в силах ее преодолеть.
— Отходим! — рявкнул Ахмет, вставая.
Прикрылся собственным щитом и попятился.
Шаг. Другой. Третий.
И споткнувшись о ямку он падает навзничь. В этот раз Андрей вновь стреляет в него. И стрела пролетела мимо — над ним, чуть царапнув ему лицо. А из соседнего «скворечника» работал из лука Петр, удерживая татар в напряжении. Да. Они прикрылись щитами и пятились. Но это не мешало тому время от времени «стучаться» в их защиту. Иной раз даже с легкими ранениями.
Еще несколько выстрелов.
И тишина.
Андрей же, взяв в руки рупор берестяной, рявкнул, что было сил:
— Деус вульт, су..! Деус вульт! Я тебе говорил, что Бог отвернется от тебя?! Теперь не отмолишь!
— Деус вульт? — переспросил Петр. — Что сие?
— А бес его знает, — после небольшой заминки произнес Андрей, импровизируя на ходу. Нервы, все-таки серьезно эта история пощекотала ему. — Мне сказывали, будто бы это означает: «Так хочет Бог!» Только на каком языке — не ведаю.
— А-а-а… — хотел было уже продолжить что-то Петр, но Андрей его перебил.
— Я говорил вам?! — громко воскликнул он. — Говорил?! На Бога на дейся, а сам не плошай! И вы видели это! Мы призвали его благодать, и враг даже к стенам подойти не мог! С нами Бог! С нами!
— С нами! — радостно отозвались остальные.
— С нами Бог! — вновь рявкнул он.
— С нами Бог! — повторили радостным ревом все обитатели крепости.
Ахмет же мрачно и исподлобья смотрел в сторону этих криков, напряженно думая. Ему срочно требовалось реабилитироваться. Да и на душе стало как-то мерзко, не спокойно. А что, если этот урус оказался прав?
Тот всадник, что улетел в ров, кстати, так там и остался. Он попытался выбраться и на глазах своих боевых товарищей получил стрелу в шею. Со спины. Прямо из одной маленькой башенки. Немного побулькал, да так собственной кровью и захлебнулся. Как и всадник, упавший спиной на колышек.
— Минус да, — тихо отметил Андрей, едва заметным шепытом.
— Почему два? — спросил Петр.
— Двух же убили.
— А вон тот, раненый в ногу?
— Ну…
— Он ведь не боец.
— Значит минус три. Ха! Хороший размен!
— Только лошадей жалко… — грустно заметил Петр…
Тем временем Ахмет подошел к тому мужчине, что еще пару дней назад был богато одет и вполне доволен жизнью. Сейчас вид имел довольно жалкий.
— Ты не сказал про ловушки, — процедил он.
— Ловушки — это только начало. — кривясь разбитыми губами с запекшейся кровью, ответил связанный мужчина. — Местные поговаривают, что Андрей — ведун.
— Что это?
— Про характерников слыхал?
— Слыхал… — мрачно ответил Ахмет.
— Так что не с тем ты связался… — засмеялся пленник. Но не долго, один из татарских воинов ударил под дых, и он зашелся кашлем.
— Почему ты не сказал про колья и ямы? — спросил Ахмет, когда пленник пришел в себя немного.
— Потому что ты не спрашивал.
— Что еще он заготовил?
— Внутрь — не ходи. Там тоже ловушка. Мои люди тут присматривали за ним долго. Все лето почитай. Его уже трижды приступом брать пытались. Два раза мои ребята, один раз ваши татары. И единственное, чего мы добились — бабу какую-то зарезали да мальца. А он в землю положил под сотню.
— Не равняй своих лапотников с моими воинами.
— А кто их равняет? — хохотнул пленник. — Я что ли? Это ты вон с Андреем иди потолкуй, да спроси — какого лешего он тут сел, окопался и злодействует.
— Сколько за себя дашь? — После долгой паузы спросил Ахмет.
— Десять рублей.
— А за своих людей?
— Десять рублей.
— За каждого?
— У меня осталось только десять рублей. Хочешь — ударим по рукам и разойдемся. А на нет и суда нет.
— Пятнадцать рублей.
— Ты, конечно, можешь торговаться. Я тебе может даже что-то пообещаю, но на деле нету у меня больше. Отдаю последнее. Или соглашайся, или иди козе в трещину…
Ахмет скривился. Сплюнул на землю и отвернувшись, пошел к речке. Пленник же поглядел ему вслед и очень мерзко улыбнулся. Ведь этот воин опять спрашивал не то и не так. А зря. Очень зря…
* * *
Тем временем в Туле новый воевода собрал сотников и прочих уважаемых поместных дворян городового полка.
— Ну что, олухи царя небесного? — с нескрываемым раздражением произнес он. — Допрыгались?!
— Батька, да что случилось то? — удивленно спросил один из них.
— Ладно, Петра на место решили поставить. Но вы на это мальца почто трогали?
— Да кто же знал то?
— Кто?! — рявкнул воевода. — А вы что, не старшины полковые? Кто вместо вас о таких вещах думать будет?! Я в Коломне служил и обоих дедов Андрея знаю. Крепкие мужи и воины. Свои рода вот так держат, — сжал он кулак. — А отца Андрея и мать не удержали. И сынок явно в батю пошел. Али не ведали о том?
— Так… это… малец же он еще…
— Вот то-то и оно! Малец! — рявкнул воевода. — Куда вы черти смотрели?! В Коломне уже бузу бузят и челобитную Государю готовят, что, де, старшины тульские сироту честного воина царева обижают. Или вы, дурни стоеросовые, полагаете, что Государевы люди в Тулу зачастили просто так? Мне тут шепнули уже на ушко, будто бы Государь наш в ярости от того, что вы тут учудили. И готовится вас всех выгнать с насиженных земель, погнав под Казань, недавно взятую со славой. Да расселить вас там простыми поместными дворянами. Да с окладом малым и суровым спросом…
Тишина.
— Что? Притихли?! Не нравиться?! Вижу, что не нравиться. Мерзавцы! Вы здесь поставлены зачем?! Чтобы блюсти покой державы и царя! — рявкнул он. — А вы что творите?! Смуту плодите?! Татарам льстите, приваживая их сюда своим греховодством?!
— Батька, грешны! Как есть грешны! Но что делать-то нам? — тихо произнес один из сотников. — Ты только скажи. Все сделаем.
— Скажи… — тихо буркнул воевода. Походил немного. И вскинув подбородок произнес с раздражением: — Гришка вам так подгадил, что и так прямо не скажешь, как за ним разгребать. Да и вы сами молодцы. Повелись как дети малые.
— Гришка? — осторожно переспросил один сотник.
— Воевода ваш прежний — князь Григорий Иванович. Это ведь он вас надоумил. Не так ли?
— Так, батька! Так! — охотно закивали старшины, буквально расцветая ликом, ибо нашли на кого стрелки перевести.
— Значит так, — стукнул он по столу кулаком. — Будем составлять челобитную царю.
— Писаря позвать сюды! — крикнул тот из старшин, что находился ближе к двери.
Минуты не прошло, как вбежал дьячок с бумагой, перьями и чернильницей. Причем бумагой, как и водится в эти годы толстой и рыхлой, напоминающей больше плохой картон, слегка разбухший в воде и потом просто высушенный.
Забежал. Сел в уголке. Разложился. И внимательно уставился в рот воеводе, с чьих слов он и должен был записывать.
Воевода же, немного понаблюдав за жалобными, словно у побитых собак мордами лица старшин, чуть прищурился и спросил:
— Вы ведь понимаете, что там, в Москве, — кивнул он вверх, — нужно будет дать кому полагается, дабы челобитную вашу не положили в общую кучу до второго пришествия.
— Конечно, батька! Конечно! — закивали они головой.
И уже через полчаса перед воеводой на столе появилась целая горка из кошельков. Приличная такая. Ведь на взятки планировались не местные, а столичные. Да и самому воеводе кое-что должно было перепасть за хлопоты. Ведь ему-то было намного проще в сложившейся ситуации отписать царю все как есть. Что, де, местные старшины заигрались. Что соблазнили на грех бывшего воеводу и при его потворстве и прямом пособничестве начали греховодством мерзким заниматься. Смуту мутить среди честных помещиков на усладу своих черных душ.
Ну или как-то так.
И с воеводы никакого спроса за это не будет. И старшин сурово накажут, ибо делами своими они фактически подрывали боеспособность важного городового полка в пограничье. И царь в целом удовлетворился бы.
— А то ведь и земли укра’инные[36] нужно заселять, что под Казанью, — заметил воевода. — Слышал я, что в туда желающих мало ехать. Тем более из числа тех, что заступает на службу конно и оружно чин по чину.
Еще их немного постращал. И горка кошельков увеличилась. Ибо страх у местных старшин перед землицей казанской имелся. После чего они сели составлять челобитную, в которой постарались свести все беды местные на происки бывшего воеводы. Дескать, он, стервец, интриговал и деньги вымогал как мог. И сиротку обидел он, и старшины не посмели против него выступить, ибо царев слуга видный. Куда им до него? А то, что из-за его дел смута мутиться начнет, так это не их скудного умишка помыслы. Ну и так далее.
Составили грамотку. И разошлись.
Воевода же, проводил этих запуганных им старшин, и сел считать деньги. Далеко не все смогут «прилипнуть» к его рукам. Но не все было так худо, как он им сказывал. Так что…
Тем более, что предыдущий воевода относился к другой тусовке и валить его было не только не зазорным, но и наоборот — благодатным делом. Конкурент же. То есть, как говорится, и овцы сыты, и волки целы, и пастуху светлая память. А если при этом удастся немного пригасить шалости местных старшин и поднять боеспособность полка, то и вообще замечательно. Ведь он сможет себе в актив записать как вывод на чистую воду злодея и вора, так и добрую службу царю. А это дорогого стоит. Значит он может в следующий раз получить назначение в местечко посытнее, чем это кошмарное пограничье. То есть, земли, которые прекрасно были проиллюстрированы эпизодом из фильма «Бумбараш», тем самым, где по перекрестку сельскому то красные идут, то белые, то зеленые…
Оставалось только решить вопрос с поиском колдуна, который вел отец Афанасий. Но тут воевода был в сомнениях — нужно ли ему вообще вмешиваться в эти дела? Стоит ли перед митрополитом выслуживаться? Да, конечно, если серьезный колдун и жил под Тулой, то его уже и след простыл. Чай не дурак. Но ведь остались его подельники. И главное, остался сотник, которого хотел подсидеть Петр…



Глава 6

1553 год, 8 сентября, поместье Андрея на реке Шат
Темнота.
Глубокая ночь… точнее очень-очень раннее утро.
Луна спряталась за облаками, так как по вечеру стало пасмурно, но не дождливо. Во всяком случае никакого намека на дождь не наблюдалось. Просто посвежело, разгулялся ветерок и небо заволокло облаками.
Тишина.
Ахмет прислушался.
Ничего необычного, только звуки леса.
— Джавдет, — тихо произнес Ахмет. — Давай.
И несколько мужчин тихо-тихо двинулись вперед, стараясь ступать осторожно. Двинулись по уже нахоженной дорожке, ведущей к крепостным воротам. Грунтовой.
Им требовалось осторожно перетащить к крепости вязанки сухого хвороста и сложить их возле подъемного моста. Так, чтобы подпалить его.
Первая ходка.
Вторая.
Третья.
У вала скопилось уже вязанок под двадцать. Прилично. Очень прилично.
И тут завыли волки. Близко. Совсем близко. Из-за чего люди, таскающие вязанки хвороста вскрикнули, выдавая себя. Хотя дел оставалось немного. Спуститься кому-то в ров. Осторожно принять хворост. Сложить его вокруг подъемного моста. И подпалив, сбежать, благо, что боевые товарищи в этом помогут, подав руку и выдернув из рва.
Но волки все испортили…
— Шайтан! — прорычал Ахмет.
Атаковать волки не стали. Просто из темноты повыли и даже немного порычали. Из-за чего несколько стрел, пущенных в их сторону, никакого эффекта не возымели. Ибо тупо ни в кого не попали. Очень сложно стрелять на нервах, да еще куда-то туда, едва ли не на ощупь.
В крепости дежурили. Но паренек, который в это время стоял на посту, банально заснул. Все-таки он не солдат и особой моральной стойкости в этом плане не имел. Он не был готов терпеть лишения и тяготы воинской службы в полном объеме. Однако вой волков, их рычание и возня татар его разбудили. И не только его. Сам Андрей спал во дворе под навесом в полном снаряжении и, проснувшись, бросился на стену.
Эта возня оказалась замечена татарами. И они, плюнув на волков, бросились спешно реализовывать свой план. Но было поздно.
Секунда.
И через стену полетел горящий факел. Мгновение. И еще один. Что сразу недурно осветили территорию возле поднятого моста.
Вжух.
Свистнула стрела и один из татарских воинов закричал, схватившись за живот, в который она угодила. Пробив кольчугу. Ибо Андрей применял в своих стрелах только бодкины, а дистанция была смехотворная.
Вжух.
Свистнула вторая стрела. И тот воин, что спрыгнул в ров, дабы принимать вязанки хвороста, рухнул. А у основания его шеи торчало оперение стрелы с небольшой деревянной «жопкой» древка. Почти в упор — шагов с трех. Сверху вниз. Она попала даже не в кольчугу, а за ее край — прямо в живую, неприкрытую плоть.
Да, легкий шлем с бармицей должен был защищать его от таких ударов. Но он уже спрыгнул в ров и начал поворачиваться к своим боевым товарищам, чтобы принять вязанку хвороста. А бармицу он имел не замкнутую спереди, а обычную. Вот и повернулся к бойнице открытым лицом и шеей.
Ну и получил туда стрелу.
Остальные, поняв, что все плохо, тупо бросились во все стороны, стараясь покинуть освещенное факелами пространство. Андрей же, поняв задумку неприятеля, пресек ее на корню и кинул третий факел в кучу хвороста, заготовленного на краю рва. Как несложно догадаться — вспыхнула она славно. И, разгоревшись, очень прилично осветила округу.
— Может быть этот гяур прав? — чуть хриплым голосом спросил Джавдет, наблюдая за тем, как пылает хворост.
— Прав в чем? — раздраженно переспросил Ахмет.
— В том, что ты пожадничал и от тебя отвернулся Аллах.
— Что ты несешь?!
— Даже волки — и те, на стороне уруса.
— Это — его волки, — с усмешкой произнес пленник, тот самый, что предводительствовал разбойниками.
— Что ты сказал?! — воскликнул Ахмет, раздраженно обернувшись.
— Это — его волки. Он вырезал зимой стаю, а этих оставил и прикормил. И всю зиму прикармливал. Мои люди видели его с волками этими. Они с ним даже играют, хотя других людей к себе не подпускают. А если кто чужой появляется в здешних краях, то волки Андрея предупреждают. В Туле говорят, что они и о разбойниках ему провыли, и о медведе-шатуне.
— Вот шайтан! — процедил Ахмет.
— Ведун, — поправил его пленник. — Хотя, может и шайтан. Везет ему, как утопленнику. Но в церковь ходит. Значит или ведун, или характерник. Хотя сказывают, будто бы сие что в лоб, что по лбу. Без разницы или все характерники ведуны.
— Ведун… — недовольно пробормотал Ахмет. — И какому демону он служит?
— А я почем знаю? Но говорят, будто бы с волколаком он говорил. И что сказал ему, якобы, что они с ним одной крови. Брешут, небось. Но я не уверен. Слишком много чертовщины.
— Что он за человек? — спросил Джавдет.
— Он как хрен на лбу. Вроде свой, а весь неправильный. Рос на виду, да вырос не тем, чем рос. Говорят, этой весной он саблей в поединке забил матерого поместного дворянина. Играючи забил. Хотя сам — новик. Откуда сие? Еще год назад никто бы о нем ничего такого не сказал. Его словно подменили.
— Подменили?
— Да. Но это, конечно, вздор. Знающие люди мне шепнули, что над ним колдун какой-то сильно по-злодействовал. По прошлому году вы ведь к Туле войском подходили. Так?
— Так.
— И отец его во время того осадного сиденья пал. В бою пал. А как парню о том сказали, то сомлел он. И провалялся прилично едва живым. Когда же очнулся — людей едва узнавал. Да и вообще — с трудом понимал где он, кто он, зачем он…
— Колдун говоришь? — повел бровью Ахмет.
— С того часа Андрей сам не свой. Местные подумали, что одержим. Но он в церковь ходит, святой воды и распятия не боится, молитвы читает. Да и зла никому попусту не делает. Чудной. Непонятный. Но…
— А тому, кто его заказал тебе, зачем он сдался?
— Я такие вопросы не задаю. — оскалился пленник. — Но тут и секрета особого нет. Поспрошать, видно, желает с пристрастием. Он ведь и печь добрую удумал, и лампу.
— Удумал? Это уже после того колдовства?
— Как есть после.
— Ясно… — произнес Ахмет и отправился спать.
Еще двух воинов потерял. Тот, что стрелу в живот получил, простонал недолго. Его добили. Из жалости, наверное. Или просто потому, что он слишком шумно стонал, мешая спать. Кто знает? Главное то, что воинов у Ахмета становилось все меньше и меньше. Крепость же как стояла, так и стоит. Причем потерь среди защитников не наблюдалось совершенно.
А он? Он начинал все сильнее и сильнее терзаться мыслями о словах Андрей. Дескать, излишняя его жадность привела к тому, что Всевышний отвернулся, лишив Ахмета удачи. Лишив… Эти мысли звучали жутко в его голове. От них по спине начинали бегать мурашки и выступал мерзкий, холодный пот. Неприятно намокали даже ладони…
Он попытался заснуть.
Но получалось плохо. Потому что нервное напряжение вело к повышенной тревожности. Вот он и просыпался от каждого шороха. Прыгнула где-то недалеко от него лягушка. Он подорвался, вскочил. Чирикнул сверчок. И Ахмет уже саблю из ножен тянет. А потом лежит. Засыпает. Долго успокаивая дыхание и яростно колотящееся сердце. Ибо давалось это непросто.
Андрей сказал… а он поверил.
Для человека с рационально-мистическим мышлением этого оказалось вполне достаточно. И обычные, казалось бы, промахи, на которые он раньше не обратил бы никакого внимания, в этот раз тревожили его чрезвычайно, начав разъедать изнутри. Так что утром он проснулся совершенно не отдохнувший и раздраженный.
Оседлал коней и отправился со своими воинами на охоту. Конную охоту…
В степи традиционным оружием всадника является копье, которое было доступно всем — от обычных пастухов до состоятельных и уважаемых ханов. И вокруг него строилось многое. Например, загонная степная охота.
Но имелось и другое оружие, употребляемо в охоте. Больше, конечно, развлекательной, чем промысловой. Это лук. Типичный для степи биокомпозитный лук, клееный из рогов, сухожилий и дерева. В разные эпохи он был разным. Неизменным оставалось одно — его приличная стоимость и капризность.
Такой лук — штучное ремесленное изделие, требующее не только высокой квалификации мастера, но и оборудованной мастерской, в которой он может спокойно работать на протяжении длительного времени. За день ведь и даже за неделю подобное оружие не сделать в условиях Средневековья. Из-за чего стоил он немало, изготавливаясь в весьма ограниченных объемах, будучи инструментом, доступным далеко не всем.
Кроме того, к такому луку требовались еще и стрелы. Тоже недешевое ремесленное изделие, проходящее по категории «расходник», ибо выходили они из строя очень часто. Ведь сражение или охота — это отнюдь не стрельба по вязанкам соломы. Поэтому повторное использование стрел в такого рода мероприятиях бывало скорее исключением, чем правилом.
Из-за всех этих нюансов лук в степи хоть использовался активно, но ограниченно и крайне незначительным контингентом профессиональных военных. В том числе и для охоты. Вот этим делам Ахмет и пожелал заняться…
Они, наверное, полдня лазили по лесу и его округе с луками, пытаясь обнаружить и уничтожить волков. Те уходили, не желая связываться. Так, отступая, они и выбежали на открытое пространство, пытаясь перебраться в соседний лесной массив…
— Может вылазку сделаем? — спросил Петр. — Вон — ушли же татары.
— Не спеши. — возразил Андрей.
— А чего не спеши? Ценное что в лагере у них возьмем. Тех же пленников.
— А ты уверен, что это не ловушка? Что татары нас специально не выманивают, привлекая этим соблазном? Они же явно лагерь свой не бросили. Вон сколько вещей осталось лежать. Сколько всякого имущества. Да и коневоды с заводными меринами никуда не делись. Соблазн. Не так ли?
— Соблазн, — согласился с ним Петр.
— Вот выскочим мы. Бросимся к лагерю. А они, допустим, вон там стоят, — указал он рукой на опушку. — Обошли по кругу и теперь прячутся за деревьями. Ждут своей удачи.
— А если они куда отошли по делам? — не унимался Петр.
— Всей толпой? Оставив лагерь на коноводом-пастухов? Лагерь с ценными пленниками?
— Ну…
— Очень странно. Похоже на ловушку.
Так они и переругивались, «обсасывая» со всех сторон факт коллективного отхода татар куда-то. Под внимательным наблюдением остальных обитателей крепости, также перешептывавшихся. И так продолжалось до тех пор, пока эти всадники не вышли из леса. Как раз с той самой опушки, на которую Андрей указывал Петру.
— Видишь! Я же говорил! — довольный собой, заявил парень.
Татары же молча подъехали к границе предполья. Благоразумно не заезжая в траву, полную колышек и ямок. И, проезжая мимо дороги, ведущей к крепости, просто отцепляли от седел и бросали тушки волков. Не приближаясь.
Первый волк, второй, третий.
Они уже выросли и заматерели. И возможно по осени смогли бы найти себе волчиц, чтобы создать пары, а потом и стаю возродить. Но не судьба.
Андрей же, когда понял, что сделал неприятель, в лице переменился. Он к ним привык. И воспринял это все так, словно убили не диких зверей, которых он прикармливал, а его друзей. Настоящих друзей.
Да, бывали случаи, когда они подводили. Но не по их вине. Просто их мало из-за чего эти волки не могли быть всюду. Там же, где они могли помочь — всегда помогали. В бой, понятно, не вступали. Но это и не требовалось…
Он молча сжал до боли в побелевших пальцах эфес сабли. И не говоря ничего только играл желваками, смотря на эти трупы волков. Ахмет что-то кричал, насмешливое или обидное. Но Андрею было без разницы. Просто потому что он не разбирал слов.
— Милый, — тихо коснулась его плеча Марфа. — Ты только не делай глупостей. — а потом она его обняла и прижалась. Сзади. Со всей возможной нежностью.
Андрей же, казалось, вообще этого не замечал.
Минута.
Две.
Татары уже уехали, встали у лагеря и начали ждать развития событий. Ахмет явно провоцировал Андрея. Да и отомстить за ночной провал требовалось. Хоть кому-то. И если до защитников крепости добраться не удавалось, то волки были на виду.
— Марфа, скажи мне, как художник художнику, ты рисовать умеешь? — После нескольких минут ступора, спросил парень у своей жены.
— Скетчи, — как-то неуверенно произнесла она.
— Сойдет.
— А зачем тебе?
— Сможешь волка Старков нарисовать? Герб.
— Ну… — задумалась она, — наверное. Надо пробовать. Голову?
— Да. Только голову.
— Какие размеры?
— Фут на фут или около того. Для знамени…
Марфа молча кивнула, хотя Андрей и не мог видеть его кивка своим затылком, и удалилась. И за пару минут на земле начертила палочкой нужное изображение. А потом позвала мужа:
— Такой?
— Сойдет, — почти сразу кивнул он. И Марфа пошла рисовать этот герб уже угольком на тряпице, чтобы можно было вырезать его фрагменты и пришить их на флаг как аппликацию.
— Зачем тебе это? — тихо спросила она, когда заметила, что Андрей молча за ней наблюдает, стоя невдалеке.
— Я чувствую, что так будет правильно.
— Старкам не везло.
— Ты разве забыла, что получилось в самом конце?
Тишина. Марфа повернулась и посмотрела на него округлыми от удивления и ужаса глазами.
— Ты серьезно?!
— Откуда я знаю? Я просто чувствую — так надо.
— Ты простой поместный дворянин. И поднимать свое собственное знамя… свой собственный герб… Не жирно ли будет?
— Хуже не будет.
— Не по Сеньке шапка.
— Посмотрим.
— Ну смотри. Я предупредила…



Глава 7

1553 год, 8 сентября, Тула
Агафон вышел на крыльцо и недовольно скосился на ворота подворья. Там стоял Афанасий.
— Какой черт тебя принес в столь ранний час? — хмуро спросил уставший купец.
— Не богохульствуй! — воскликнул священник, а потом подошел ближе и очень тихо добавил: — Нужно поговорить.
— А чего исповеди не дождался? — также очень тихо поинтересовался Афанасий.
— Сам же знаешь…
Агафон недовольно кивнул и жестом показал гостю следовать за ним. Наконец, уединившись, он спросил:
— Что-то случилось?
— Ты стал неприветлив.
— Я устал.
— Мы все устали. Но это не объясняет твоей неприветливости. Не краску ли еще раздобыл?
— Если бы.
— А если бы раздобыл?
— Если бы да кабы, то во рту росли грибы. Сразу соленые. Я от того и злой, что краски нет. Я-то губу раскатал.
— А он обещал? — махнул неопределенно священник.
— Ничего точного. Ну ты и сам знаешь. Он просто намекал на что-то, а я, старый дурак, уши то и развесил.
Афанасий внимательно посмотрел Агафону в глаза, но тот их не отвел. И там читалось лишь раздражение и досада. Вполне себе искренние.
Но какова их природа?
Конечно, отдельные пылкие читатели, могут подумать, что Агафон думал об увлекательной лекции, посвященной загонной охоте и практике ее применения в летний период против волков. И о том, почему татарам удалось выгнать волков из леса. Но эти читатели будут разочарованы, ибо купец думал о деньгах. Куда более близких его сердцу, как и положено правильному купцу…
Поместный дворянин московской службы со своими людьми довольно долго просидел в Туле, решая вопросы, которые перед ним поставил царь. Помимо приглашения Андрея. 15 августа он прибыл, а на днях — в первых числах сентября — отбыл. Потратив чуть больше двух недель на всякого рода дознания и беседы. Причем в этот раз, беседы эти фиксировали на бумагу. Подробно.
Самому Агафону не удалось избежать этой участи. И если первый раз он пообщался с тем десятником вместе с Афанасием и довольно непринужденно. То во второй раз его пригласили в гости на подворье воеводы, где, конечно, не пытали, но очень строго спрашивали. Посадили в небольшой комнатке. Обступили со всех сторон. И давай душу вынимать.
Пришлось признаться во всем… вообще во всем. Что ездил на торг к Андрею. Что забрал у него полбочки светильного масла. Что надеялся раздобыть еще краски. И так далее.
В общем — давил этот десятник не столько грамотно, сколько вдохновенно, опираясь на природное чутье и талант. Понятно, так он обрабатывал не всех. Но простых купцов, ремесленников да поместных дворян — очень даже.
Получив второй шанс от царя, он старался. Понимая, что слов будет недостаточно, но писал все на бумаге. Прекрасно зная, что таким скрупулезным вещам царь может поверить. Но главное — это не опрос одного человека. Это опрос многих, который позволял получить некий общий срез «картины маслом».
А как же Андрей?
Он мог и подождать. Потому что требовалось разобраться в том змеином клубке, что в городе завязался. Кроме того, его очень заинтересовали слухи о колдуне. И он вместе со священником проводил определенные поисковые мероприятия. Однако, когда убедился, что в шаговой доступности от Тулы сбежали все знахарки, повитухи и травницы то плюнул. Ему стало очевидно — колдун если и был, то теперь далеко.
Агафон чувствовал себя побитой, оплеванной собакой.
Он хотел вернуться в Тулу после отбытия московских гостей к Андрею. И, улучив момент, увернуться от излишнего общения с ними, когда те станут возвращаться. От греха подальше. Но его встречали на причале. Он хотел сохранить в тайне уговоры с Андреем и своими новгородскими родичами, но из него это все словно клещами вытащили. Он даже сам не понял, как сам все разболтал, стараясь себя выгородить…
И теперь не знал, что делать.
Все ведь рассказал… все… лишь бы отпустили. Испугался. Как есть испугался. Только чего он так раскис понять не мог. Может быть на него так подействовали вооруженные люди в доспехах, что стояли у него над душой. А может и сам десятник с его смеющимся взглядом. Таким, будто бы он и так все знает. А может и общая атмосфера. Он ведь все эти дни перед беседой накручивал себя. Думал, что его возьмут. Что его скрутят. Что его повезут куда-то далеко и начнут пытать, выведывая правду. Спать толком не мог, а все думал о том. И вот, когда к нему подошли люди царя, поплыл.
Все получилось, как в той кинозарисовке из «Не может быть» Леонида Гайдая, когда завмага Г.И. Горбушкину пригласили к следователю. Только тот следователь и спрашивал не то, и выпытывал не о том. А тут, конечно, не следователь в полный рост, но вопросы Агафону десятник задавал правильные. Видно, не в первый раз подобными делишками занимался. Знал, что спрашивать. И к самой главной рыбке подбирался через мальков, ее окружающих. А потому в общем и так уже все знал.
От осознания чего Агафону было страшно… обидно… глупо.
Еще и этот священник пришел. А про него он тоже рассказал. Гаже на душе было еще и от того, что Агафон был уверен — Афанасий про него тоже все рассказал. И о их уговоре. Поэтому там, в той коморке, испуганный купец вещал, боясь замолчать. Рассказывал… рассказывал… рассказывал…
Его отпустили.
Он вышел с подворья воеводы и минут пять не мог понять, что происходит. Почему он тут, а не там. А потом на него накатила ТАКАЯ тоска и обида, что и не пересказать. Ведь сам же, своим языком свою надежду под корень срубил.
Афанасий помолчал, внимательно на него посмотрел и спросил:
— Что с тобой?
— Все хорошо.
— Сам не свой же.
— А то ты свой! Что в Туле творится?! Честных купцов как татей каких на причале под белы ручки принимают. Дворян поместных терзают. Мало им старшин мироедов, так еще эти, пришлые стараются? Чего им всем надо?!
— Тебя ограбили что ли? Сильно?
— Тревожно мне что-то… ой тревожно…
— А кому сейчас не тревожно? — мрачно фыркнул священник.
— Ты им что о делах наших сказал?
— Я? Ничего. А ты?
— И я не сказал, — также беззастенчиво соврал Агафон.
И Афанасий это понял, отчего нервно дернул подбородком и побледнел. Как понял? А черт его знает. Просто понял — врет. Ровно, как и он сам.
— И чего теперь делать станем? Царь ведь по головке нас не погладит? — после небольшой паузы спросил купец.
— То дела Тулы, а не царя, — возразил священник.
И они оба покивали, прекрасно понимая, насколько эти слова не соответствуют действительности. После чего тихо сели рядом на скамейку. Молча.
Что делать дальше они не понимали.
Священник, несмотря на то, что держался корпоративных интересов, был туляком и мечтал о том, как расцветет его город. Прежде всего по его ведомству. И он видел в Андрее надежду на это благополучие. Он чувствовал, что с него можно взять еще. И лучше будет брать осторожнее да вкладывать в дела города, а не сплавлять все наверх. Ибо в митрополите и его подходе он разочаровался. Грубо как-то, топорно и без учета интересов на местах. Оно-то и понятно — митрополиту то вся эта возня в Туле была до малины, из-за чего он решал вопросы на своем уровне и своем масштабе. Но Афанасию от этого теплее на душе не становилось.
Купец, также видел в Андрее источник своих доходов и своего будущего. Ведь если он разбогатеет, то и на Москве начнет торг вести. А может даже и в Новгороде, куда сейчас его рылом не сунуться. Мелкая сошка. И как тут не переживать? Такие перспективы! Светильное масло довольно дешевое, да еще вон в каких объемах! Полбочки! Откуда он его только и взял столько? А сахар, о котором Андрей сказывал? Ценный товар. Конечно, не на вес золота как краска, но весьма близок к нему. Краска, хотя, с ней слишком много непонятного. Будет ли она, не будет… один черт разберет. И он чувствовал — это не конец. До того мрачного разговора так чувствовал. А сейчас? Только пустота и растерянность.
— Они ведь всех опрашивали, — после долгого молчаливого сидения произнес отец Афанасий. — Всех. И писарь все писал… писал… писал…
— И что он там написал?
— А пес его знает? Молчит как рыба. Ведаю только, что много листов извел. Дьячок воеводы жаловался на это разорение.
— А что воевода?
— А что ему? Он тут человек новый. К нему никаких вопросов не было у московских гостей.
— Так в стороне и остался?
— Как остался? Нет. Что ты? Он подсуетился. Ой как подсуетился… — произнес священник и завис, погрузившись в свои мысли.
— А как подсуетился то?
— Челобитную царю от городового полка написал. Что де старый воевода хищениями занимался, помещиков в разорение вводил, сироту обидел и так далее. Но главное — руку совал в цареву казну и по его вине посад городской особый урон понес. Полк то при нем оказался не способен сражаться из-за разорения и ничтожества. Поэтому не дал времени посадским имущество в кремль перетащить. От передовых татарских разъездов не уберег.
— Голову ему за это снимут?
— Да куда там? — фыркнул священник. — Просто пожурят. А то вновь? Но и гнев царя отведут от старшин городских. За что те воеводе новому изрядно монет отсыпали. По миру не пошли, но поиздержались основательно. Слышал я — скулили и прибеднялись так, будто их без порток оставили.
— Может до нас царю дела и не будет? — с надеждой спросил Агафон.
— Неисповедимы пути Господни! — перекрестился Афанасий. — А я ведь колдуна так и не поймал…
— Ну не поймал, и что с того? Они, гады, хитры. Не мудрено, что он улизнул.
— О нем уже наверх доложено.
— Ох ты ж… Кому? Митрополиту?
— Царю.
— А он спросит.
— Как есть спросит, — согласился Афанасий. — Мню, что и с меня спросит, что дела свои веду скверно и развел под важным городом гнездо бесовское. И с тебя, что хитришь да мыта не платишь, да товар редкий утаиваешь. Кто-то ведь должен ответить. Если воеводу бывшего наказать по уму не смогут, то нас… почем нет?
Помолчали. Каждый думая о чем-то своем.
— А чего нас воевода под стражу не берет? — поинтересовался купец.
— Я того не ведаю. Сам удивлен.
— Интересно, как там у Андрея? — сменил тему купец.
— А что у него должно быть?
— Так разбойники досаждают с татарами. Сам же видел сколько меринов, взятых на клинок, пригнали Кондрат с Федотом и Акимом. Там, наверное, жарко.
— Хорошо бы…
— Что хорошо?
— Может эти московские гости там голову себе и сломают. А вместе с ними сгинут и записи их все.
— А они их не оставили в Туле разве?
— Оставили. Но воевода не дурак. И если десятка сгинет, то и грамоткам этим пути не даст, а тихо сожжет на заднем дворе от греха подальше. Он ведь понимает, что добра от этого дознания великого не будет. Ему во всяком случаем.
— А если сам почитает их? Да против нас обернет?
— Это само собой…
— А если уже почитал?
— Мне дьячок сказал, что их в сундучок положили все и опечатали. Замок снять не беда, а вот печать ту тронешь — потом бед не оберешься. Дело то государево. А вот если десятка сгинет, то воевода может сказать, что забрали они с собой свою писанину…
Агафон мрачно кивнул.
— Батька, — нарушил их покой паренек, заглянувший после стука к беседующим.
— Что тебе?
— Там это, родичи из Новгорода приехали. Много.
— Много?
— Да с ними кто-то еще.
— Вот …! — воскликнул Агафон и ударил себя о стенку кулаком. — Их сейчас еще только не хватало! Что, не могли приехать попозже?!
— Ты не пыли! — положив ему на плечо, произнес Афанасий. — Сейчас московских в городе нет. Иди — поговори с родичами. И спрячь их куда-нибудь пока. Авось обойдется. А лучше домой отправь.
— А чего отправь то?
— Ты ведь их сюда притащил из-за Андрея и его краски?
— Я тебе этого не говорил.
— Да это и дураку ясно.
— Так уж и дураку?! — нахмурился Агафон.
— Даже тому дураку, что перед тобой. — усмехнулся Афанасий, после чего продолжил. — Андрея в Москву вызывают. Вот и подумай — нужны ли они тут? А может и тебе с ним в Новгород съездить? Вернешься на будущий год, как раз все тут поостынет.
— А коли Андрея зовут поговорить? И он вернется вскорости?
— Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — горько усмехнулся Афанасий. — Стал бы царь из-за паренька такую возню устраивать, если бы хотел поговорить? Да и зачем ему отправлять за ним целый десяток?
— Ну… да кто его знает?..



Глава 8

1553 год, 9 сентября, поместье Андрея на реке Шат
Андрей затянул последний ремень и немного попрыгал, проверяя как сидит его доспех. Не болтается ли? Новый доспех его сидел отлично. Точнее не новый, а новый-старый…
Перегрузка мерина легкой породы и неспособность его вести нормальный бой при текущем весе снаряжения заставляло Андрея экспериментировать. Тем более, что сидение в этой осаде оставляло довольно много времени на это занятие. Все равно делать особенно было нечего.
Свой доспех, понятно, он не трогал. В чем ему сражаться то в случае чего? Зато у него имелся определенный запас стрельчатых пластин и несколько трофейных кольчуг панцырного плетения.
Вот он и собрав небольшой фрагмент своего ламелляра обстрелял его бодкинами шагов с десяти. И получилось хорошо. Понятное дело, что стрелы безнадежно травмировали пластины, отправляя их под замену. Но, и это очень важно, углублялись за них неглубоко. Что, после некоторого раздумья, позволило ему отказать от кольчуги на корпусе. Тем более, что крепко привязанные к тканевой основе стрельчатые пластины не разъезжались и крепко держались своего положения, в отличие от обычной ламеллярной вязки без основы.
Вдовушки сшили Андрею новый стеганый кафтан, усилив немного простежку на груди. А потом, растерзав один из трофейных панцирей, нашили прям на этот кафтан фрагменты кольчуги[37]. В частности, рукава и подол. Сверху же на этот кафтан надевалась пересобранная за ночь ламеллярная жилетка. Ее собрали на сыромятной коже, достаточно жесткой для того, чтобы ее можно было «поставить» на бедра как полноценную кирасу, разгрузив плечи. Но не очень толстой. Да и, положа руку на сердце, толстой у него и не было.
Все эти ухищрения позволили «снять» с защитного снаряжения Андрея целых шесть килограмм. Не так чтобы и много. Но копейка рубль бережет. Да и в сложившихся условиях шла борьба за каждый грамм. К тому же тотальному пересмотру были подвергнуты не только доспехи, но и одежда и прочее…
Конечно, таким нехитрым способом невозможно компенсировать излишнюю легкость «волосатого мопеда». Но все равно это было преимуществом и достаточно серьезным, сводящим общую перегрузку к норме воина в кольчуге и легком шлеме, при существенно лучшей защите корпуса и головы.
Так вот — Андрей надел свой новый комплект. Подвигался. Попрыгал. Достал саблю и немного поработал, отрабатывая работу этим оружием. И хотел уже переходить к луку, как сын кузнеца, сидящий в это время в одном из «скворечников», воскликнул:
— Там всадники!
— Всадники? — удивился Андрей. — Еще татары?
— Не могу понять. Какие ратники в панцырях. Вроде нет.
Андрей взлетел на смотровую площадку стены словно на крыльях и окинул поле боя своим взглядом. Так и есть. Гости новые пожаловали. И они явно находились в конфликте с татарами, так как готовились на них напасть. Кто такие? А леший их знает. Судя по снаряжению — поместные дворяне. Только не местные.
— Седлайте коней! — крикнул он через спину. — Живо! Петр, ты со мной!
— А мы?! Да, а мы?! — обиженно воскликнули Устинка с Егоркой.
— И вы, — нехотя кивнул Андрей, понимая, что толку от них в сшибке будет немного. Но для массовки общей сойдут, ведь они верхом окажутся и в панцырях.
После чего вернулся к наблюдению за полем боя. А там было на что посмотреть…
Десяток московской службы подходил к поместью Андрея осторожно, помня о том, что его уже терзали этим летом и разбойники, и татары. Поэтому он сумел обнаружить стоящих лагерем татар с вязанными пленниками. Но пленниками явно не из крепости. Причем татар оказалось не очень много.
Интересный расклад.
И десятник решил им воспользоваться.
Четырех своих ратников он отправил в засаду на правом берегу реки Шат. А с остальными пошел в обход — через лес. Чтобы атаковать татар и спугнув, бросить на засадных стрелков у переправы.
Так и получилось.
Всадники московской службы выехали, не таясь, с дальнего конца поля. И направились шагом к татарам. Шагом для того, чтобы сэкономить силы своих «волосатых мопедов», не изматывая их быстрыми аллюрами. Супостаты, ясное дело, заметили их и, бросив все, решили отходить. Ибо они-то в отличие от Андрея сразу распознали что это за гости пожаловали. Сталкивались. Да и знали они, кто в округе из своих есть. Бросили и лагерь, и пленников, и кое-какое свое барахлишко. Просто подорвались и в бега. Ибо перспективы свои оценили очень невысоко.
Ринулись на пляж.
А там — беда.
Засадные, спешившись, начали пускать стрелы, не давая никому переправляться. Двух коневодов свалили, остальных отпугнули. Сами же прятались за деревьями, прикрываясь от ответного «огня» за ними.
Теоретически татарам можно было пытаться прорваться. Если бы засада располагалась с одной стороны от переправы. Но это было не так. Два засадных стрелка сидели на одном фланге, а два — на другом. Из-за чего не понятно было в какую сторону щит поворачивать. Да и караулить обоих с луком наготове переправляясь через пусть и маленькую, но реку, было очень сложно.
Поняв, что тут не прорваться, Ахмет развернул своих людей и повел их в контратаку. Неприятель ведь оказался уже совсем близко. И уклониться от боя уже не получалось. Вот и, пиная коней в бока пятками[38] сапог, они постарались разогнать их чтобы как можно скорее разойтись встречными курсами…
Сшибка практически не практиковалась в эти годы в регионе, в отличие от «собачей свалке», поэтому люди в десятке к ней и подготовились. Взяли по удобнее копья, у кого их не имелось, выхватили сабли. И приготовились крутится-рубиться.
Поэтому маневр татар в целом удался.
Они малой кровью проскочили мимо превосходящих сил неприятеля и направились вдоль поля к дальней опушке леса. Чтобы, видимо, скрыться там.
И в этот самый момент упал подъемный мост. По которому впереди своего отряда выехал Андрей на своем мерине, «сидящем» последние недели три на зерне, с некоторым добавлением сена и овощей. Отчего выглядел пышущим здоровьем и с явным желанием порезвиться.
Сходу ударив его в бока шпорами, Андрей направил рысью прямо навстречу отходящим татарам. В отличие от местных поместных дворян он не собирался вступать сразу в «собачью свалку», а планировал нанести полноценный копейный удар. Таранный. Который местные не практиковали. Зря что ли он к седлу привязывал бечевку с карманом для упора копья?
Вот этим самым копьем с таким упором он и поскакал вперед, держа его формально под мышкой зажатым и метя в неприятеля. А за ним остальные. Петр, Устинка и Егорка. Тоже также — с копьями под мышкой.
Разгон.
Удар!
Ахмет, возглавлявший бегство, прикрылся щитом от копья Андрея. Но удар оказался настолько сильным, что ему не только отсушило левую руку, но и выбросило из седла.
Устинка и Егорка закономерно «обосрались», не сумев толком попасть в своих противников. Их копья просто скользнули по их щитам, спуская энергию удара в молоко. А вот Петр справился. И ссадил еще одного супостата.
Андрей же, не медля ни секунды, развернул своего мерина и начал его разгонять для преследования, пиная в бока шпорами. И это очень помогло. Ибо хорошо отъевшийся мерин, ошалев от боли, рванул вперед с весьма приличной скоростью. И достаточно легко догнал беглецов. Те ведь уже какое-то расстояние проскакали сначала до реки, потом от реки и были уже утомлены. Да и шпор у беглецов не имелось, из-за чего нормально простимулировать своих меринов они не могли.
Удар копьем.
Прямо в спину.
Кольчугу со стеганым халатом Андрей не пробил. Но ушиб сильный, видно, получил противник. Новый удар. Он попытался отмахнуться саблей и вывалился из седла. Высокая посадка имела свои недостатки… ибо даже относительно легкий тычок копья выбил его в момент поворота и особенно неустойчивого положения…
Рядом свистнула стрела.
Это Петр, отбросив копье, схватился за лук и начал работать в привычной для него манере.
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Андрей же не мог откинуть копье. Он вцепился в него как в спасательную палочку и с каким-то остервенением погонял своего мерина. Стремясь догнать следующего противника.
Рядом еще свистнула стрела, с другой стороны. Это десятник, погоняя своего боевого коня включился.
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
На пару с Петром они просто «поливали» беглецов из лука. Стрела за стрелой. И время от времени кто-то из отступающих падал. Иногда стрелы попадали в их коней. Иногда пролетали слишком близко к уху или глазу из-за чего мерины дергались и на скорости «пускались в пляс», то есть, резко сигали куда-то в сторону, сбрасывая всадника.
Так или иначе, но уже на опушке остался только один татарин в седле. И он явно уходил. Андрей на нервах швырнул копье. Но оно в этот раз пролетело мимо и воткнулось в дерево рядом с беглецом.
После чего парень натянул поводья, поднимая своего мерина на дыбы. Устраивать скачки в лесу — плохая идея. Если этот беглец хочет убиться — это его выбор. И ладно бы сам убьется — так лошадь загубит. Андрей же в этом участвовать не собирался. Поэтому притормозил своего мерина и пустил шагом по кругу, чтобы он смог отдышался. Рядом к нему пристроились остальные. Петр, десятник и один из его ратников. Остальные члены десятка занимались другими делами. Например, ловили спешенных татар и перепуганных лошадей. Устинка же и Егорка безнадежно отстали и теперь помогали вязать «пешеходов».
— Рад тебя видеть живым! — воскликнул десятник московской службы, когда Андрей откинул личину. — Слышал, что на смотре у тебя была только кольчуга да мисюрка.
— Все течет, все меняется, — философски ответил Андрей. — Я тоже рад тебя видеть. Ваша помощь оказалась очень своевременна. Но каким тебя ветром сюда принесло?
— Царевой волей.
— То сила великая, — кивнул Андрей. — А ему здесь, в этой глуши что-то понадобилось? Я могу помочь?
— Так ты ему и понадобился. Поговорить с тобой хочет.
— А воинов столько зачем?
— До нас доходили слухи о том, что у тебя здесь горячо.
— Ясно… — предельно мрачно ответил Андрей.
— А что? Не рад разве? Предстать пред Государем — великая честь.
— Честь то она честь. Только сам видишь, что тут твориться. Пока я до Москвы ходить буду, здесь только пепелище и останется. Жену мою в рабство угонят, а слуг побьют. Милость великая, да не про меня.
— За это не переживай. Я двух из своего десятка оставлю и своих послужильцев. Как вернешься — они до дома отправятся.
— Тогда дело доброе, — повеселел Андрей.
— А ты думаешь, что Государь о том не подумал? — усмехнулся десятник. — Да ты не переживай. Про Государя нашего болтают всякое. Так-то оно больше наветы. Сам его видишь и все поймешь.
— Я просто за жену переживаю, — как можно спокойнее возразил Андрей. — Молодая она, дурная, но сердцу милая. Горе великое будет, если потеряю.
— Мои люди за ней присмотрят. — твердо произнес десятник. — Ка зеницу ока будут беречь.
Андрей кивнул с максимально благодарным выражением лица и направив своего мерина к крепости, отправился туда. А пока ехал думал над тем, в чем подвох?
С одной стороны, конечно, решение царя выглядело вполне разумным. Если до него дошли правильные сведения об Андрее, то он, без всякого сомнения, заинтересован. Это в киноленте «Иван Васильевич меняет профессию» царя показывали туповатым любителем черного юмора. На деле у Ивана IV имелся хронический дефицит образованных и толковых людей. Особенно таких, которым можно было доверять. Инженеров же можно по пальцам пересчитать, которые за все время царствования ему были доступны. И Государь их ценил. Без всяких оговорок ценил и уважал.
С другой стороны, это все-таки Иван Грозный и одной Кхалиси известно, что ему там наболтали. И не является ли эта вся история изящной попыткой взять Марфу в заложники? Надуманно, конечно. Зачем царю такие примитивные игры? Но…



Глава 9

1553 год, 29 сентября, Москва
Не задерживаясь в поместье, Андрей с десятком московской службы отправился сначала в Тулу, а потом и в Москву. Пленников, разумеется, прихватили с собой. Не всех. Только главарей. Остальных пустив под нож. Сам парень, конечно, не сильно горел желанием так поступать, он бы убил и этих. Но десятник решил, что царевым людям будет полезно пообщаться с этими злодеями. На чем и порешили, потому как ничего по существу парень возразить ему в этом желании не мог. Да и вообще — попытка их убить выглядела подозрительно, чуть ли не укрывательством…
Воевода в Туле встретил отряд вполне приветливо. Особенно в свете того, что Андрей был на коне, с конным слугой и не имел признаков арестованного. То есть, шел с московскими поместными дворянами добровольно, в отличие от каких-то пленников, которых везли связанными. Кроме того, воевода даже глазом не моргнул, когда парень оставил свою долю коней опять дядьке Кондрату со товарищи. А доля у него получалась солидная, ибо в поднятых трофеях, он взял свою часть именно конями[39]. Так вот, бывшим соратникам отца предстояло их раздарить страждущим помещикам от его имени. Воеводе это было в целом в тему, ибо повышало боеспособность вверенного ему полка. И на следующем смотре он сможет бить себя пяткой в грудь, показывая, как при нем все зацвело и запахло. Об успехе в разного рода местных играх речь, понятное дело, не шла. Да ему оно и не сильно требовалось. Денег он срубил? Срубил. Ситуацию стабилизировал? Стабилизировал. Конкурента подставил? Подставил. А все остальное, что шло сверху этого воспринималось им как просто приятный бонус…
У Агафона с Афанасием при виде Андрея, кстати, вид был крайне сложный. В них боролись противоречивые эмоции. Но они ничего не сказали. Точнее Афанасий благословил их в дальний путь и на этом все. Лишь задумчиво глядел долго в след.
На этом тульское «сидение» и закончилось, мимолетное, перейдя в путь до Москвы. Тихий и спокойный на удивление. Один из пленников, правда, постоянно болтал и уговаривал его отпустить. Говоря о том, что они де рискуют сильно. И так далее. Но десятник его слова игнорировал, а остальные помалкивали, ограничиваясь ухмылками. Пленник ведь не знал кто и куда его везет. Поэтому и выступал как муха на стекле…
В самой же Москве пришлось ждать намного дольше. С неделю, наверное. Гостя разместили на вполне приличном подворье десятника, расположенном в посаде. Особенно, при этом, Андрея никто не ограничивал в передвижении по городу. Разве что с десятником «под ручку», а не в одиночку, от греха подальше, чтобы беды никакой не случилось. Человек-то он новый и с местными реалиями незнакомый. И только 29 сентября его пригласили в кремль…
Андрей подошел к царевым палатам и замер на несколько секунд.
— Что? — усмехнулся десятник. — Поражен? Да. Все, кто первый раз видят их, не остаются равнодушными. Величественно!
— Да, величественно, — поспешно с ним согласился парень, хотя, на самом деле, испытал нечто обратное. Он-то кремль в XXI веке видел и не раз. Но там он представал в куда более позднем и величественном облике. Для жителя XXI века, конечно, скромненьким казался и тот вариант, однако здесь он не впечатлял совсем… Да, по сравнению с Тулой и, тем более, его поместьем — просто божественное величие. Но парню было с чем сравнивать…
Понял ли это десятник или нет — не ясно, но виду он не подал. Да и Андрей постарался держать свои эмоции при себе. В принципе парень держался с первого дня нахождения в Москве вполне прилично, не выдавая своего отношения к увиденному. И своего разочарования. Москва ведь тех лет это село-селом. Только большое. Каменных построек за пределами кремля — кот наплакал. Почти все — деревянное. Причем сооруженное без всякого порядка и устройства. Как на душу легло. Для инспектора пожарной безопасности этот город выглядел и адом, и раем в одном флаконе. Если ему бы нужно просто «стричь купоны», то курорт, ибо все было настолько плохо, что непонятно, как он еще не сгорел дотла. А вот если бы ему нести за все это ответственность…
В общем — прошли в палаты.
И двинулись по каким-то переходам и проходным комнатам мимо незнакомых людей. Пока, наконец, не остановились возле небольшой двери у которой дежурил дьячок. Ни охраны, ни часовых… Хотя, учитывая тот факт, что они внутри царских палат, где все свои — нормально. В те годы — обычное дело. Разве что к нему у него самого были вопросы. Если по уму. Однако оружие у него так и не попросили, позволив гордо нести на поясе саблю. Да и в доспехах пропустили, ибо приличной одежды он не имел. Так хоть выглядел достойно. Разве что шлем держал на локте, шествуя за десятником, тоже, кстати, облаченного в доспехи и при оружии. Видимо из-за него для своевременного парирования.
— Погоди, — произнес десятник и, постучавшись, вошел в небольшую келью.
Небольшая пауза.
Андрея задумчиво замер. Посмотрел на дьячка, что внимательно его изучал. И тоже начал ощупывать того взглядом. Молча. С головы до ног.
Ничего необычного, разве что дьячок голову немного наклонил и смотрел на него умным, но нетвердым взглядом. Словно такая любопытная птичка, готовая в любой момент вспорхнуть и улететь. Парень же глядел так, будто бы он тут главный. Если не в палатах, то в комнатке точно. Стоял довольно широко расставив ноги и прямо, твердо смотря перед собой. Спина прямая. Плечи отведены назад. Подбородок немного выдвинут вперед. И полная, абсолютная невозмутимость.
Откуда она взялась у Андрей? Бог весть. Просто он не мог нервничать. Не получалось. Наверное, перегорел. Ведь если долго переживать, то рано или поздно происходит утомление от тревоги. И, как следствие, наступает спокойствие. Вот, наверное, и тут что-то подобное произошло.
Наконец едва заметно скрипнула дверь, и десятник пригласил Андрея. Сам из комнаты не выходя. Парень кивнул и все так же сохраняя молчание вошел.
Перед ним предстал царь.
Он в привычной для себя манере находился за огромной книгой, которую читал, водя палочкой. Какой? Не ясно. Да Андрею было и не важно.
Парень вошел. И тут же сделал то, что заранее планировал.
— Государь, — на выдохе произнес он. И в слитном движении, приложив правую руку к сердцу, поклонился. Достаточно глубоко, но по-японски, не сгибая спины.
У царя взлетели брови.
Во-первых, парень его опознал, хотя никогда не видел, как царю сказывали. А во-вторых, манера приветствия выглядела совершенно непривычной. Вроде простая. Но чувствовалось в ней что-то… и уважение, и самоуважение.
— Каким был ваш путь? Легок ли? — поинтересовался Иоанн. — Я слышал, что на дорогах неспокойно. Тати озоруют.
— Слава Богу, — ответил Андрей, разгибаясь и становясь прямо. Плечи отведены назад. Спина — словно стержень проглотил. — Государь, мне сказывали, что не прилично приходить к тебе с пустыми руками. Но я беден. Почти все мое имущество — на мне. Поэтому, прими, не побрезгуй. — сказал он и протянул свиток.
— Что сие? — не принимая его, поинтересовался царь.
— Вирши хвалебные.
— Так читай.
Андрей удивленно вскинул бровь, не ожидая такого поворота. Но Иоанн лишь едва заметно улыбнулся кончиками губ и кивнул. И парень развернув свиток, начав читать на распев с максимальным выражением.
Сначала он прочитал сборную солянку стихотворения «На взятие Казани», которую Алиса попыталась изобразить. В рамках совершенно непривычной для эпохи силлабо-тонической нормы стихосложения. Ее еще просто не придумали. Поэтому звучало это все ОЧЕНЬ необычно, хотя складно и мелодично. Не говоря уже о звучании и общей компоновке, выбивавшейся чуть более чем полностью из всего, что царь читал либо слышал.
Там было все, что удалось хоть как-то склеить друг с другом. Кусок из «Бородино» Лермонтова. Кусок из какой-то песни XX века. Кусок еще откуда-то. Но адаптировано и причесано под местный язык и реалии, без единого артефакта, выбивавшегося по языку или смыслу. Всего пять четверостиший, но труда они Марфе стоили немалого. И Андрею, ибо он ее консультировал, с точки зрения исторических реалий.
Это стихотворение и было главным подношением. Ведь и Андрей, и Марфа помнили о том, как в XVIII–XIX веках правители любили получать стихотворения хвалебные, прославляющие те или иные их достижения. Особенно военные и политические. Эффекта, впрочем, на Ивана Васильевича все их усилия не произвело никакого. Он прослушал молча, не выражая никак своего отношения. И вообще держа маску бесстрастия на своем лице.
Явно дело пошло не так и не туда, подумал Андрей. Однако все же зачитал «Боже царя храни!» в расширенной версии. Само собой, с пояснением, как и в предыдущем случае что к чему и зачем. И опять ничего.
Прочитал.
Замолчал.
Царь тоже молчал, как и присутствующий десятник. Тот, кстати, был, без всякого сомнения, потрясений в положительном ключе, но молчал. Царь же, пристально рассматривал Андрея с очень странным, задумчивым взглядом. Пока, наконец, не произнес:
— Славные вирши. Но разве это дар для царя?
— Прости Государь. — невозмутимо ответил Андрей, скрутив свиток. — Ты прав. Это просто слова.
— Тогда в чем твое подношение?
— Я слышал, что боярам не нравится твой выбор супруги. Говорят, что ее здоровью угрожают злые козни. — От этих слов Иоанн напрягся, а взгляд его стал ледяным. — Я не ведаю кто, когда и как будет пытаться ей навредить. Ей, а значит и тебе, и всем нам, твоим верным слугам. — добавил Андрей. — Честных людей обычно травят ртутью да мышьяком. И не разом, а по чуть-чуть, дабы не распознать на пробе. Чтобы этому злодейству противостоять нужно каждый день пить молоко и есть сырые яйца. Это средство не поможет, если решать дать много яда. Но если кормят маленько, чтобы отрава накапливалась, то…
— Не боишься давать мне такие советы? — очень жестко и холодно спросил царь.
— Если нужна проверка, то я готов лично вкушать яд в течения месяца или более, защищаясь предложенным способом, — произнес Андрей. И замер с самым невозмутимым видом. Серьезным. Максимально спокойным.
— Откуда о том ведаешь? — после очень долгой паузы спросил Иоанн.
— Отец о том сказывал.
— А он отколь ведал?
— Мне то неизвестно.
— Читать-писать тоже он тебя учил?
— Истинно так, — ответил Андрей, имея в виду не этого, а того отца — из прошлой жизни. — Он сказывал, что ученье — свет, а не ученье — тьма.
— Добрые слова, — кивнул царь и кивнул на столик, мол, клади свиток. Андрею не требовалось второй раз намекать. — Я слышал, — продолжил Иоанн, — что ты удумал новую масляную лампу, которая светит ярче прочего.
— Удумал.
— И печь, что не дымит?
— Что отводит дым сразу на улицу, оставляя в избе лишь тепло.
— А масло светильное? Ты ведь полбочки купцу продал. Откуда взял?
— То дух дерева. Мы его, когда уголь жгли для кузнеца, заприметили. Он как деготь получается. Ничего хитрого в том нет, просто обычно его не примечают и спускают в отходы.
— Ясно. — едва заметно хмыкнул Государь. — А краску откуда брал?
— То наследство отца.
— Поэтому ты обещал купцу тульскому еще краску? — усмехнувшись поинтересовался царь.
— Люди, с которым отец вел дела вышли на меня и предложили не с ним, так со мной дела вести. Но я не уверен в них, а они во мне. Поэтому не ясно, сладиться что или нет. Так что ничего точного я не обещал.
— Кто такие?
— Не знаю. Я с ними ранее был не знаком. Может врут. Может нет. Если попробовать, то, возможно, добывать краску.
— Врешь же.
— Вру, — честно и абсолютно невозмутимо ответил Андрей. — Зато от чистого сердца.
— Как? — расплылся в улыбке Иоанн. — От чистого сердца? Ха! Ладно. А лошадей чего подарил поместным дворянам? Почему не в долг дал?
— Какой смысл давать в долг то, что не смогут вернуть?
— Это ты на саблю взял. Это твое. Зачем им отдавать?
— Государь, мне там службу служить тебе. Промеж них. И от того, как мои боевые товарищи станут ко мне относиться, да готовы ли окажутся к службе зависит — смогу ли служить.
— Поясни, — нахмурился царь.
— Если давать в долг, то сие дело не воинское, а купеческое. Ведь купец с должником в бой не идет плечом к плечу. А значит и не нуждается в том, чтобы заемщик был ему товарищем.
— Значит мнишь, что старшины делают неразумные дела? — усмехнулся царь.
— Государь, то не моего разумения вещи. Я, быть может, еще очень юн и не понимаю многого. Посему и мыслю так, по-простому.
— Мыслишь то может и по-простому, а крепостицу поставил. Зачем сие? Да ты не робей. Сказывай что мнишь.
— Для воеводы, Государь, очень пользительно, чтобы все оставалось так, как есть. Ибо поместные дворяне при появлении татар хватают свои семьи да бегом в Тулу бегут. Отчего войско вокруг воеводы само собой появляется без каких-либо усилий. Дурное. Но для осадного сидения достаточное. Но с воеводы что спрашивать? Он в Туле гость. Тут год посидит, там год потопчется. Ему дела Тула без интереса. Поместные же дворяне каждое такое нашествие вынуждены терпеть убытки и нищать, ведь татары разоряют их поместья, портят посевы, жгут дома, режут и угоняют в рабство крестьян. Старшины же…
— Значит воевода тебя вынудил крепостицу ставить? — перебил его царь.
— Никак нет. Он старается свою службу служить, я свою…
— Я тебя что-то не пойму, — ухмыльнулся Иоанн. — Спрашивал я тебя о том, почто ты крепостицу поставил. А ты мне тут про воеводу сказываешь. За нос меня водить вздумал?
— Государь, я поставил крепостицу, чтобы люди, которые трудятся на твоей земле, выданной мне в поместье, при набеге татар не по оврагам да лесам прятались, а за стенами отсиживались. И чтобы татары жилье не жгли, да разорение не такое страшное творили. И чтобы я мог со спокойной душой в службу дальнюю полковую ходить.
— И только?
— И только.
— А мне сказывали, что возгордился.
— Брешут. — порывисто произнес Андрей, вновь положа правую руку на сердце. — Мой отец живота не пожалел на службе твоей, и я не пожалею.
— На службе? И в чем же ты ее видишь?
— В том, чтобы врагов твоих бить. Ныне татар. А если прикажешь, то и любых иных. — Не убирая руки с сердца ответил он.
Тишина.
Царь внимательно смотрел на парня и о чем-то думал. Минуту, наверное, так смотрел. После чего спросил:
— А бронька сия откуда? Тоже сам удумал?
— Слышал я от отца, что в праотеческие времена в таких ратники на Руси воевали. Вот я и попробовал с кузнецом что-то изобразить. Я ему сказывал, передавая слова отца, а он пробовал.
— У тебя кузнец есть свой?
— После татарского погрома посад Тулы сильно пострадал. Вот я кузнецу-погорельцу и предложил год поработать на меня. Ведь для службы мне так и так нужно где-то броньку добрую искать.
— И чем она лучше того же бахтерца?
— Бахтерец без всякого сомнения крепче, но эту чинить легче. Она ведь на шнурках. И если в походе после боя нужно привести ее в порядок, то это можно сделать самому за вечер у костра. Достаточно иметь несколько запасных пластин и шнурки.
— Ясно… — кивнул царь и вновь поменял тему, возвращаясь к старой. — Значит, не знаешь, откуда краску берут?
— Государь, так ты скажи сколько тебе надобно.
— Заметьте, — усмехнулся Иоанн, — не я это предложил.
— Так чего крутиться вдоль да около?
— И то верно. Ладно. Мне тут сказывали, что ты добро посидел в своей крепостице. Ту, которую ты поставил на зло воеводе, — хохотнул он. — Много разбойного люда и татар побил. Это славно и урок для многих. Да и лампу добрую ты удумал. Посему я и пригласил тебя. Дабы наградить. Отныне поместье твое в вотчину передается за сиденье осадное.
— Служу царю! — рявкнул Андрей, вновь приложив правую руку к сердцу. Только излишне энергично, из-за чего стукнул кулаком по доспеху. Да и пятками щелкнул. На нем, правда, были не нормальные сапоги, но все одно — звук получился вполне подходящий для небольшого помещения.
— Хорошо служишь, — усмехнулся он. — Поставишь мне на будущий год две бочки своего светильного масла. В казну. И три гривенки краски ляпис-лазури. За то я закрою глаза на твои дела мутные. Тем более, что ты не под себя гребешь, а ради полка стараешься.
— Один раз, Государь? Только на будущий год? Или каждый год?
— А ты каждый год сумеешь?
— Не могу знать. Для светильного масла дерева нужно много. У меня поместье малое, быстро все закончится. Да и… Государь, я полбочки светильного масла целый год делал. На две бочки у меня ни дерева, ни людей не хватит.
— А на краску, значит, хватит?
— О краске я не ведаю. Пока ни согласиться, ни возразить не могу. Мне нужно время, чтобы понять — получится ли ее раздобыть еще и сколько.
— Ну что же… коль так, то поступим иначе. Треть всего, что ты торговлей или ремеслом добудешь, через вотчину свою, в казну передашь.
— И горшки? И наконечники для стрел?
— Ерничаешь?
— Никак нет. Не хочу голову в последствии морочить твоим людям. Ведь если мой слуга корзину сплетет, то треть ее тебе полагается. И как делить? Делать три, вместо одной? Да и зачем тебе корзина?
— А как бы ты предложил?
— Треть всего, что на продажу добуду — твое. Монетой ли, товаром ли, без разницы.
— Добро, — кивнул Иоанн. — Хорошо, пусть будет так. А теперь ступай.
— Государь, позволь просьбишку малую?
— Просьбишку?
— Думаю, что тебе уже донесли, будто бы меня по дурости называю волколаком селяне дикие.
— Разумеется, — кивнул царь. — И не только они. Слухов разных хватает.
— Позволь мне свой знак иметь и на прапоре поднимать его. Как раз белого волка на красном.
— Это еще зачем?
— Чтобы поместье оберегать. Там ведь от супостатов не продохнуть. Вместо сажание репы приходится могилы копать для татей и прочих озорников. А так, может опасаться станут. Люди темны. Верят во всякие глупости. Вот и думаю, почему бы их страхи не использовать к пользе дела?
— Ладно. Пусть будет, по-твоему. Ступай… — устало махнул рукой царь и отвернулся от Андрея, вернувшись к чтению. Десятник тут же засуетился. Открыл дверь, и они с парнем спешно покинул помещение…



Глава 10

1553 год, 29 сентября, Москва
Андрей ушел, отправившись на подворье десятника, где ему назначено было ждать справленных грамоток. Вместе с ним удалился и десятник. А к царю заглянула царица, что наблюдала весь их разговор с самого начала через особые отверстие в фальшь-стенке.
— Как он тебе? — спросил Иоанн.
— Он не тот, за кого себя выдает.
— А я думал, что это только мне показалось… Но он — это он. С самого рождения до нынешнего дня он всегда был на виду у людей. Подмена исключена.
— А я слышала, что он год назад изменился до неузнаваемости. Словно в него бес вселился.
— Эта комната освящена особым образом. Нечисть в нее бы не смогла войти. В том мне божился митрополит. Тем более, встать прямо под вон ту икону, — кивнул он на стену, над дверью. — Да и соседняя комната освящена и обкурена ладаном. А он там стоял спокойно и уверенно.
— Знаю.
— Да и отец Афанасий говорит, будто он не боится святой воды, распятия и не недужит в храме Господнем.
— Я это тоже знаю, как и то, что он носит распятие на груди и знает на зубок символ веры и несколько молитв.
— Тогда ты должна понимать, что он не может быть одержим бесом.
— Ты ведь видел больше меня простых поместных дворян. И понимаешь — он ведет себя не так. Совсем не так. Словно… Да чего тут говорить — так не каждый боярин себе может позволить. И не потому, что не может. Нет. Не в этом дело. Он… он просто другой.
— И чем же?
— В нем нет трепета перед тобой. Страха. Это просто невозможно. Любой из бояр жаждет твоей милости, но, в то же самое время боится твоего гнева. Тут же этого нет. Помнишь, как он читал вирши? Очень славные, к слову, вирши, что явно говорит о добром образовании. Но ты явно дал ему понять, что они тебе не по душе. И что же? Он лишь удивленно вскинул бровь. И все. А как он стоял там? — кивнула она на соседнюю комнату, где продолжал сидеть дьячок. — А как он вел себя в городе? Ведь он не удивлялся. Паренек из глуши оказался в стольном граде и смотрел вокруг на все скучающим взглядом? Скорее даже с разочарованием. Ты сам-то в это веришь?
— И кто же тогда он?
— А что сказал митрополит?
— Он сказал, что взял под стражу своего помощника. Дескать, это тот самоуправство учинил и татей нанял для захвата Андрея в плен. Обещался все исправить и каялся, что недосмотрел. Молил простить его.
— А… я не об этом. О том, как такое вообще возможно?
— Вообще ничего не сказал. Он сам не понимает, отчего паренек мог так измениться. Сводит все к тому, что неисповедимы пути Господа нашего.
— Откуда простой поместный дворянин из глуши знает о твоих… о наших сложностях с боярами? — Спросила она и заходила нервно по комнате. — Не понимаю… просто не понимаю… И мне страшно!
— Милая, — улыбнулся царь. — Если он и чудовище, то наше чудовище.
— Ты уверен в этом?
— Разве он говорил не искренне? Уж что-что, а это ты прекрасно чувствуешь.
— Да, но кто он? Что он?
— Вот давай и посмотрим. Он хочет служить? Пускай служит. В Туле.
— Отец Афанасий упустил тульского колдуна. Так ведь?
— Так. Но он и сам через месяц-другой явится и все подробно расскажет.
— Надо найти того колдуна и узнать, что же он такого сотворил. Я понимаю, что это звучит жутко и странно, но, мне кажется, он вселил кого-то в этого человека.
— Тогда уже в двух.
— Почему в два?
— Его жена — Марфа. Она тоже изменилась. Гордая стала очень. Вспыльчивая. С крепким духом. Руками ничего делать не умеет по хозяйству после той волшбы колдовской, хотя умела. Когда ее порола мать, за очередную порчу, то девушка лаялась на непонятном языке. Думали тоже, что бес вселился. Но отец Афанасий не смог ничего такого заприметить. Зато Марфа теперь читает, пишет, считает и вообще — являет признаки очень хорошего воспитания. Воспитания, которого у нее никогда не было.
— Воспитания и образования, которых у них никогда не могло быть…
— Именно…
И царь, и его супруга были поставлены в тупик. Идейно-философский тупик, потому что в рамках той парадигмы, в которой они мыслили не существовало ничего даже близкого к реинкарнации или переселению душ. Эти вещи в христианстве традиционно отрицались с самого начала и полностью были осуждены еще в VI веке на Вселенском соборе. А потому веке в XVI о них даже не имелось упоминаний.
Им даже в голову не могло прийти, что в тела Андрея с Марфой попали души других людей. Ну или если не души, то личности. Ибо подобное христианством попросту не допускалось и было за пределами возможного[40].
Да, технически христианство допускало одержимость. Но одержимость нечистыми силами — злыми духами. И имеющая определенные признаки. Здесь же этого не наблюдалось.
Что еще они могли подумать?
Ничего.
Они просто оказались в тупике.
Андрей же, дождавшись на подворье десятника завершения бюрократических процедур, отправился обратно — в Тулу. Да не один, а с тульской делегацией, которая привозила челобитную. Ждать, правда, пришлось довольно долго. Почти месяц. Но ожидание себя полностью оправдало.
Десятник, кстати, не остался в стороне от всех этих событий. Он внимательно слушал разговор царя с Андреем. И именно он передавал парню грамоты и Государя, а потому выводы свои сделал. И постарался наладить рабочий контакт с парнем, тем более, что у них и без того имелась определенная симпатия. Тем более, что и молодому тульскому помещику это было тоже на руку. Как-никак знакомства в Москве. К царю-то не побежишь по мелочам, а тут можно и на огонек заглянуть, и дела какие-то незначительные в масштабах царя порешать…
Грамот Андрей получил две. В первой говорилось о передаче ему в вотчину поместья и утверждалось право на личный штандарт малый. Считай баннер, если проводить с европейской традицией тех лет. Во второй «расположилась» «броня» от всяких финансовых поползновений любых местных властей по его душу. Броня такая, что и профессору Преображенскому не снилась. В ней указывалось, что Андрей отныне должен платить только один налог — лично царю — в размере трети приобретений, полученных торгом. А также проговаривался порядок осуществления этих самых платежей.
Парень очень сильно переживал из-за этих грамоток. Ведь как известно: «жалует царь, да не жалует псарь» и как там это все извратили бы — бог весть. Но тут, верно, Иоанн Васильевич проконтролировал. Вон и печать его есть — привешена и подпись наличествует. А в то, что он подписал что-то, не прочитав Андрей не верил. Не такое он производил впечатление. Во всяком случае до смерти своей первой жены с головой у него в целом все было нормально. Это потом, как отмечают исследователи, шарики у него поехали за ролики, и он начал блажить…
Так вот — грамотки эти открывали перед нашим героем очень интересные перспективы.
Прежде всего вотчина — это наследное личное владение, в отличие от поместья, выдаваемого только за службу и только на время службы. Во всяком случае в XVI веке. А значит все, что Андрей на территории вотчины поставит — все останется ему и его наследникам.
Хорошо? А то!
Сказка просто! Даром, что эта вотчина стоит на самом опасном направлении и в редкие годы не будет под ударами татар оказываться. Но даже в такой обстановке — поистине царский подарок, который открывал очень интересные перспективы.
Вторая же грамота позволяла вести свои дела, отмахиваясь тем, что все финансовые вопросы он решает лично с царем, а не с его слугами. То есть, любые мыта и иные сборы его обходили стороной.
Понятно, что сильно наглеть не стоило. Однако, если распоряжаться такой «бумажкой» с умом, то можно очень круто и мощно развернуться. Да и царю много денег принести. Ведь тот не от щедрости и человеколюбия запредельного такие «бумажки» нарисовал. Хоть на дворе и стоял XVI век, но Иван свет Васильевич прекрасно понимал, что для любой войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. И стремился всеми возможными способами наполнить казну, традиционно не богатую.
Впрочем, кроме двух грамот десятник доставил Андрею и подарки.
— Государь наш проверил твои слова о молоке и яйцах, — произнес тогда десятник. — Царица, сказывают, шуметь изволила. Сильно. Там много всего нехорошего всплыло…
Парень молча кивнул, он прекрасно знал о том, что в эти годы мышьяк с ртутью были не только основными ядами, но и популярными лекарственными средствами. Не говоря уже о косметике и прочих, окружающих в жизни вещах[41]…
Андрей посмотрел на коня, которого ему подарили. Ничего необычного на его взгляд. Просто конь, а не мерин. Боевой конь легкой породы. Но хорошо откормленный. И массой побольше, чем у его мерина. Килограмм в четыреста двадцать-четыреста тридцать. Да и мускулатура у него явно в лучшем тонусе. Сухой. Крепкий.
— Аргамак, — отметил с нескрываемым вожделением десятник. — Из царевой конюшни.
— Отличный конь! — присвистнул Андрей, прикинувший СКОЛЬКО стоил этот конь по местным меркам и СКОЛЬКО будет стоить его содержание. Его ведь на обычное сено не посадишь. Но, несмотря на совершенно «конский» ценник он даже и мысли не допустил о том, как бы от него избавиться. Ибо этот конь при должном кормлении открывал для него куда большие возможности, чем мерин. Тут и гормональный фон правильный, и тренировка, и природные данные.
— А то! Царь очень доволен тобой.
— Рад, что смог ему услужить.
Кроме коня, Иван Васильевич подарил ему добрый саадак османской работы, славный не столько качеством лука, сколько богатством украшения. Да саблю в красиво украшенных ножнах. А также псалтырь с часословом «для чтения богоугодного». От десятника же перепал кинжал.
Богато.
Очень богато.
Во всяком случае для простого поместного дворянина.
Так что, отправившись в обратный путь, Андрей гордо поднял свой небольшой штандарт-баннер[42], прикрепив его с копью. Голова белого волка в стилистике Старков размером примерно фут на фут, располагалась на красном поле. Что, вкупе с доспехами, оружием и прекрасным конем выделяло его в тульской делегации. Там ведь и воевода с ними шел. И кое-кто из старшин… и все они поглядывали на Андрея и думали о чем-то своем…
Сказать, что эти старшины злились и завидовали парню — ничего не сказать. Другой вопрос, что они боялись как-то открыто с ним связываться. И с нескрываемым страхом поглядывали на голову белого волка. В их представлении царь утвердил на службе своего собственного православного волколака. Но это совершенно не значилось, что они не думали о том, как прекратить эту гордую песню слишком быстро и высоко взлетевшего паренька…




Эпилог

1553 год, 15 октября, вотчина Андрея на реке Шат
Андрей остановился на правом берегу реки Шат. У переправы.
Рядом на коне верхом находился Устинка, что путешествовал с ним в Москву. А также Кондрат, Федот и Аким, захваченные им из Тулы. Они решили зазимовать у парня в вотчине, воспользовавшись его приглашением. У них все равно поместья разорили. Поэтому ни жилья, ни крестьян не имелось. И жить им было не с чего и не где. А так — и кров, и корм, и дело. Так же рядом с ним находился еще один конный слуга десятника московской службы — Романа. Он должен был передать дежурившим в крепости московским поместным дворянам приказ о возвращении домой от своего господина.
Их появление заметили.
И, заприметив белого волка на красном поле, выехали встречать. Вполне радостно. Какое-никакое, а событие. Все-таки скучно было сидеть и смотреть, как обитатели крепости выполняют свою монотонную работу. Заготовка дров. Выжигание угля. Какие-то кузнечные дела. Стройка…
— Как ты? — спросил Андрей у Марфы. — Спокойно ли жилось? Обижал ли кто?
— Все хорошо, — уставшим и каким-то печально-радостным голосом ответила она.
— Точно? Ты мне не нравишься. Что с тобой?
— Тебя долго не было. Я… уже не знала, что и думать.
— Ты оказалась права. Вон как все славно закончилось.
— Закончилось? — чуть истерично всхлипнув переспросила она. — О нет… все только начинается…
Он хотел было что-то ответить, но тут услышал вой. До боли знакомый. Причем близко. Андрей взбежал по лестнице на ближайший «скворечник» и обнаружил волков. Тех самых его трех волков, что сидели недалеко от крепости в рядом. А рядом находились их волчицы.
Андрей выбежал к ним.
Остановился шагах в пяти. И стоял около минуты. После чего волки развернулись и неспешно пошли куда-то. Видимо они приходили прощаться.
— А кого же убили татары? — тихо спросил парень сам у себя. Но ответить ему было некому. Люди оставались в крепости, находясь далеко. А волки не умели разговаривать. Этот этап жизни заканчивался, как для них, так и для Андрея. Они все выросли. Они повзрослели. И теперь их ждали куда более суровые испытания…

2021




Примечания



1

Характерник — название воина-колдуна в казачьей культуре. Начал бытование в XV веке и в XVI веке уже как понятие было известно в соседних регионах.



2

После денежной реформы Елены Глинской (матери Ивана IV) в Русском царстве была установлена следующая система. 1 рубль (68 г серебра) состоял из 100 копеек (новгородок) или 200 сабляниц (московок, денег) или 400 полушек. Рубль, как и алтын (3 копейки) был ходовой счетной единицей и не чеканился. Кроме этих монет бытовали по инерции и другие, вроде рязанок или тверских денег.



3

Бобыль — это крестьянин, не имеющий своего надела. Позже, с введение подушной подати, разница между бобылем и крестьянином смазалась. Поэтому этим словом стали называть крестьян-одиночек (холостых или разведенных).



4

Сажень — древнерусская мера длины. В 1646 году была утверждена казенная сажень равная 2,16 м. До того имелись варианты. Главная не путать обычную сажень с маховой, косой, большой, морской, кадочной и прочими. Их было великое множество, а размер их варьировался в диапазоне от 1,5 до 2,8 метров. Так что, указание Андрея на половину сажени имело достаточно размытый, но понятный масштаб.



5

Речь идет о враче Игнаце Филиппе Земмельвейс (1818–1865), который, заведуя роддомом, установил, что дезинфекция рук радикально снижает смертность рожениц от родильной горячки. В 1858 году он начал открыто об этом говорить, стараясь привлечь внимание общественности. За что был подвергнут методичному осмеянию и травле. А в 1865 году обманом госпитализирован в психологическую лечебнику, где через две недели скончался от побоев, наносимых ему санитарами. Как вы понимаете — люди в былые времена более агрессивно и отчаянно выступали против мытья рук.



6

Даже в XXI веке среди женских коллективов бытует поверье, что, если сидеть на стуле, на котором сидела недавно ушедшая в декрет, это позволит быстрее забеременеть.



7

Одежда, похожая на трусы (subligaculum), носилась в Древнем Риме и женщинами, и мужчинами. С падением западной Римской традиции их бытование прекратилось. Снова что-то похожее (панталоны) женщины стали носить лишь в XIX веке. Вообще панталоны возникли в середине XVII века, но поначалу были исключительно мужской одеждой, причем внешней. Нижними штанишками для дам они стали почти что два века спустя.



8

Высота небольшая, но уже достаточная для того, чтобы предусмотреть в ней защиту от осыпания и сползания — небольшой деревянный ростверк. Из обычной лещины вязалась лыком сетка с довольно крупной ячейкой и укладывалась на склон вала под 20–30 см грунта. Упирался этот ростверк на дно сухого рва, помогая формировать единую линию наклонной поверхности.



9

Средневековый цех — это вполне себе обычная средневековая корпорация, как и, например, церковь. По сути, корпорацией можно назвать в данном контексте любое более-менее крупное объединение людей, например, помещиков такого-то служилого города.



10

Журавль — тип подъемного механизма, употребляемый часто для колодцев. Представляет собой длинную жердь-рычаг, установленную на опоре. С одной стороны — противовес, с другой — цепь с ведром. Масса противовеса выбирается так, чтобы вытаскивание наполненного ведра из колодца требовала минимальных усилий.



11

Записи же вести по ней простейшей тушью с помощью тонкой палочки, один конец которой слегка разжеван до волокнистого состояния.



12

Среднепольский язык — вариант польского языка, бытовавшего в XVI–XVIII веках.



13

Среднефранцузский язык — вариант французского языка, бытовавшего между 1340 и 1611 годами.



14

Дикая клубника известна также как полуника или полуница, клубника луговая/степная/лесная, земляника холмистая или зеленая. Многолетнее растение из рода земляника. Близкий родственник привычной нам всем обыкновенной земляники.



15

Панический удар или паническая атака — это состояние, связанное с внезапным выбросом в кровь огромного количества адреналина на почве взрывного роста ощущения страха. Это строго аффективное состояние. А так как физические возможности человека при этом резко поднимаются выше нормы (хотя и кратковременно, да и не без последствий), то он может натворить дел. В том числе и таких, которые никогда бы не подумал, что сможет сделать. Например, поднять тяжесть, которую в обычном состоянии даже сдвинуть не в состоянии. Или взобраться по отвесной стене, которую он не смог бы форсировать в иное время.



16

У народов Дагестана встречается и русый, и рыжий цвет волос из-за процесса депигментации, характерной для народов, проживающих в горах.



17

Молодые девушки нередко стремятся привлечь к себе всеобщее внимание с помощью разного рода эпатажных шагов, в том числе и эпатажной сексуальности. Это не связано с экспресс поисками ими полового партнера или мужа. Это связано с поиском способов самовыражения и самопрезентации в рамках бунта пубертатного периода. С возрастом это, как правило, проходит.



18

Речь идет об изнасиловании.



19

По статистике большинство изнасилований происходят, либо при полном непротивлении, либо при вялом сопротивлении жертвы. Чем Алиса и пользовалась.



20

Петров пост заканчивается 11 июля.



21

Речь идет об обучении до XVII века, когда начали внедрять латинский прием, применяемый с тех пор практически без изменений. Приемы этой архаичной методики пришли на Русь с христианством от греков.



22

Знания в области естественных наук были доступны считанным единицам, во всяком случае, на Руси. Поэтому находились за пределами парадигмы грамотности.



23

Эта культура и в XXI веке сохранилась и цветет в полный рост. Только в XXI веке она противостоит не столько церкви, сколько медицине, что проистекает из недоверия населения врачам и правительству. В их глазах какая-нибудь бабка-колдунья лучше знает, как лечить болезнь, чем врачи в государственных больницах и поликлиниках.



24

Внешность Ивана IV дана с опорой на реконструкцию Герасимова.



25

Об обнаруженных языческих капищах в синхронных источниках упоминалось и в XVI и в XVII веках и позднее.



26

На самом деле не железа, а низкоуглеродистой стали, но, чтобы различать эти субстраты оставим различие в названиях. Тем более, что в те времена все называли железом. Даже чугун (свинское железо).



27

Ламеллярные доспехи со стрельчатыми пластинами бытовали на Руси в домонгольскую эпоху. Например, характерным их представителем являются пластины тип Б из Гомельской мастерской и не только они.



28

Есть две школы сборки ламеллярных доспехов. Первая школа предпочитает «вязать» их без основы, вторая — «привязывать», собирая на основе. Как было правильно исторически сказать сложно. Сборка на шнурках без основы, это, без всякого сомнения — восточная школа, характерная для Японии, Кореи и Китая. Сборка на основе (реконструкция показала реальность и практичность таких вариантов) — для запада Евразии (скорее всего это византийская школа «ламелляростроения»).



29

Под эту ламеллярную жилетку надевалась поверх кольчуги нижняя куртка из грубой ткани, чтобы шнурки не перетирались о кольца кольчуги.



30

Такая цена была связана в том числе и с тем, что в Европе уже началась «революция цен» из-за притока золота с серебром из Нового света. Что привело к сильной инфляции. Так-то в пересчете на интегральные показатели по разного рода товарам, эти аркебузы стоили примерно также, как в Москве. Но общий рост цен сыграл свое грязное дело…



31

Бахтерец представлял собой кольчугу с рядами узких горизонтальных пластинок, вплетенных в кольчужное полотно с нахлестом в 2–3 слоя. После панцыря (кольчуги) и тегиляя (стеганки) представлял собой самый распространенный доспех Руси XVI века. В отличие от зерцального доспеха, который был доспехом боярского класса, бахтерец был подешевле и доступен состоятельным помещикам. Иные кольчато-пластинчатые доспехи были распространены сильно меньше и, как правило, были рангом или схожи с бахтерцем или выше, из-за более крупных пластин.



32

Саадак — комплект из лука налучьем (чехлом) и колчаном со стрелами.



33

Панцырь — это кольчуга из небольших, плоских колец, собранных на гип (шип — треугольные, плоские заклепки).



34

Классификация по массе пород использует массу лошади как основной признак классификации. До 450 кг — легкие породы, 450–550 кг — линейные (средние) породы, свыше 550 кг — тяжелые породы.



35

Боевая нагрузка в естественных условиях (на подножном корме) для легкой конницы — до 64 кг, линейной конницы — от 64 до 78 кг, для тяжелой конницы — свыше 78 кг.



36

В XVI веке на Руси окраины назывались укра’инами, что отражено в документах эпохи. Казанская украина, смоленская и прочие. Во всяком случае в Актах Московского государства, изданных в 1890 году Н. А. Поповым, отражена именно эта практика. Для XVI века в старорусском языке (XV–XVII века) сементика слова «укра’ина» подразумевала указание на некую не автохтонную территорию в дали от центра. То есть, на земли, лежащие на периферии, то есть, на окраинные, пограничные владения той или иной державы.



37

Важным нюансом было еще и то, что у Андрея самодельная кольчуга была не панцырного плетения, а нормального из достаточно крепких колец. Использование панциря с его более мелкими и легкими плоскими кольцами также вело к облегчению.



38

Шпоры не имели широкого распространения среди кочевников, хоть и изредка встречались.



39

В данном случае имеются в виду мерины, доспехи с оружием, сбруя и деньги. Андрею засчитали очень приличную часть из-за чего он забрал себе весь конский состав, а десяток московской службы — монеты все остальное.



40

Для христианства характерна позиция — одно тело, одна душа, одна жизнь, одно воскресение. Причем воскресение телесное в том же самом теле, в котором жил.



41

Немного поразмыслив, Андрей написал царю благодарственную грамотку, в которой кратко описал все основные моменты, которые знал о ходовых ядовитых металлах эпохи и их опасности. Не забыв и свинцовые белила, такие популярные у женщин. А знал он о таких вещах много. Намного больше любого местного, ибо готовился. Более того, его знания носили не ритуальный характер бессистемного запоминания, а имели упорядоченную и системную природу. Из-за чего изложение также было связно, логично и стройно.



42

Андрей прихватил образец, изготовленный аппликацией его супругой с собой, но свернутым держал. Дабы, если царь пожелал бы с изображением ознакомиться, парень бы его продемонстрировал, так сказать «не отходя от кассы». А то, что он стал бы испрашивать право на личный баннер, он еще в своем поместье решил.