Анна Князева
Кольцо с тремя амурами
Фотоколлаж на обложке Ф.Барбышева
© Князева А., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
* * *Пролог
– Я ничего не вижу.
– Осторожно, здесь ступенька…
– Куда мы идем?
– Сейчас увидишь.
– «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».
– Слова из твоей роли?
– Да. Сегодня на репетиции я их забыла.
– Скажи еще что-нибудь.
– Вот, например… «Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят. Уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…» Здесь очень темно!
– «Здесь очень темно» – отсебятина.
– Нет, правда, я ничего не вижу… У меня в сумочке спички.
– Не надо спичек. Дай руку.
– Уже пришли?
– Дай руку!
– Вот она… Как смешно. Я правда не вижу, куда…
– Это дверь.
– Где?
– Здесь. Дай мне руку, я тебя проведу.
– Ой!
– Что?
– Споткнулась.
– Осторожней, еще немного… Видишь, это уже я.
– Пожалуйста…
– Что?
– Руку больно!
– Тише…
– Мне больно!
– Зачем так кричать?
– Ма-а-ама-а-а!
– Ти-и-ише…
В темноте прозвучал коротенький вздох, зажглась спичка, и вдруг что-то хрястнуло, как будто раскололся большой арбуз.
– Вот и все. Как там по роли? Прощай навек?.. Ну так прощай.
Глава 1. Отпуск в Железноборске
В день, когда Дайнека получила университетский диплом, она купила билет и вечером улетела. По прибытии в Красноярск взяла такси и в половине шестого уже была у матери.
– Вот! – она протянула диплом.
Людмила Николаевна сонно прищурилась, потом обняла дочь.
– Поздравляю!
Дайнека спохватилась:
– Прости, что так рано.
– Ничего, – Людмила Николаевна показала на дорожную сумку. – За нами скоро приедут.
Дайнека опустилась на стул.
– Кто?..
– Такси.
– Зачем?
– Мы едем в гости к моей школьной подруге. У нее свой дом на берегу Железноборского озера. Она давно меня приглашала, но я не решалась. Что ни говори, инвалид-колясочник – обуза для непривычного человека. С тобой будет проще. Так что вещи не разбирай. Надежда заказала для нас пропуска. Железноборск – город режимный.
Людмила Николаевна подъехала к зеркалу, развязала платок, стала снимать бигуди и складывать себе на колени. Дайнека глядела на нее и думала, что мать по-прежнему живет своими желаниями и ни с кем не собирается их согласовывать. Вздохнув, она взяла сумку и отнесла к выходу, убеждая себя в том, что приехала, чтобы побыть с матерью, а где, особого значения не имеет.
Про Железноборск Дайнека знала лишь то, что он находится в шестидесяти километрах от Красноярска. С одной стороны город окружен лесистыми сопками, с другой – болотами и лугами, которые протянулись до самого Енисея. Однажды ей пришлось там побывать, но визит имел быстротечный и экстраординарный характер[1].
Секретный город Железноборск поддерживал оборонную мощь страны и был отрезан от мира тремя рядами колючей проволоки. Выехать из него можно было свободно, а вот заехать – только по специальному разрешению.
За час они с матерью добрались до железноборского КПП[2], предъявили паспорта и прошли через механический турникет. То есть Дайнека прошла, а Людмила Николаевна проехала в инвалидной коляске. На той стороне «границы» их ожидала другая машина, поскольку чужие автомобили, в том числе такси, в город не пропускали.
По дороге мать рассказала, что Надежда Кораблева, ее подруга, никогда не была замужем и осталась бездетной. Их общее детство казалось ей самой счастливой порой жизни. Теперь подругам предстояли долгие разговоры о том золотом времени. И хотя относительно прошлого Людмила Николаевна придерживалась иной точки зрения, она не отказалась провести небольшой отпуск на берегу красивого озера.
Дом, возле которого остановилось такси, выглядел основательно: два каменных этажа с цоколем. Вокруг – обширный участок с маленьким огородом. Плодовые деревья, баня, малинник…
Выбравшись из машины, Людмила Николаевна пересела в коляску. С крыльца сбежала статная дородная женщина и кинулась обниматься:
– Людочка… Мы уже заждались!
– Здравствуй, Надя. Это моя дочь! – По лицу матери было видно, что она гордится Дайнекой.
Из дома вышла мать Надежды, Мария Егоровна, кругленькая старушка с «перманентом» и вставными зубами. Она с трудом спустилась по лестнице, притронулась к пояснице и пожаловалась:
– Совсем замучил радикулит. Ни согнуться, ни разогнуться… Здравствуй, Люда. Какая у тебя взрослая дочь!
Людмила Николаевна похвасталась:
– Вчера получила университетский диплом!
Осмотрев дом и определившись, где они будут жить, Дайнека провезла мать по участку. Надежда с увлечением рассказывала про свои садовые достижения:
– Здесь у меня розы. Все удивляются, говорят, в Сибири они не растут. Растут! Да еще как!
– А это что? – Людмила Николаевна показала на тонкое деревце.
– Вишня.
– Неужели плодоносит? – из вежливости спросила Дайнека.
– Осенью полведра соберу!
Дайнека потрогала тоненький ствол, удивляясь, как этот прутик сможет произвести полведра вишни.
– Надя! Надя! – позвала из окна Мария Егоровна. – Хватит уже! Идите обедать!
За столом старуха не умолкала ни на минуту. Она сообщила, что сейчас находится на больничном, но вообще-то до сих пор работает костюмершей в городском Доме культуры. А муж ее, Витольд Николаевич, лечится в санатории. И не преминула добавить: в прошлом он работал на высокой должности в Комитете госбезопасности.
После обеда мать легла отдохнуть, а Дайнека отправилась к озеру. В холодной воде еще никто не купался, но загорающих на пляже было полно. Она скинула платье и зашла в озеро по грудь, потом оттолкнулась и поплыла. Солнце слегка нагрело поверхность, но в глубине, куда все время попадали коленки, был ледяной холод. Проплыв метров тридцать, Дайнека развернулась и направилась к берегу. Увлеченные примером, там, по колено в воде, уже стояли несколько человек.
Она ступила на берег, прошлась по песку и ощутила всю прелесть предстоящего отдыха. Нежданно-негаданно Дайнека получила то, о чем мечтала давно: тихий отпуск вдали от шумного города.
Чуть обсохнув, она подняла платье и, стряхнув песок, натянула его на себя. На противоположном берегу озера тоже был пляж, за ним – парк, еще дальше стояли многоэтажные жилые дома. Дайнека добралась до автобусной остановки и села в первый подошедший маршрут. Через пятнадцать минут сошла в центре города. Впрочем, Железноборск был так мал, что его целиком можно было назвать одним центром или одной окраиной, кому как понравится.
На центральной площади стоял памятник Ленину и городской Дом культуры с шестью колоннами и внушительным портиком. За ним виднелись лесистые сопки и тайга – на тысячи километров.
По главной улице Дайнека дошла до парка, который соорудили из куска дикой тайги. Вековые сосны соседствовали здесь с прямыми аллеями, цветочными клумбами и гипсовыми спортсменами. Ей достаточно было совсем немного прогуляться по тропке среди деревьев, чтобы захотеть вернуться сюда с матерью. После этого Дайнека снова села в автобус и вернулась к дому Надежды. Во дворе она столкнулась с Марией Егоровной. Ее лицо казалось заплаканным и немного опухшим.
Дайнека встревожилась:
– Что-нибудь с мамой?
– С ней все в порядке, – вздохнув, старуха склонила голову. – А вот меня увольняют с работы.
– За что?
Из дому вышла Надежда, поставила на скамейку тазик с бельем и сообщила:
– В костюмерном цехе проходит инвентаризация. В Доме культуры начинают ремонт. Костюмеров всего двое. Сегодня позвонила начальница: или выходи, или увольняйся. А как она выйдет с радикулитом?..
Дайнека, не раздумывая, сказала:
– Есть один вариант.
– Какой? – поинтересовалась Надежда.
– Кем-нибудь заменить.
– Некем! – Старуха насухо вытерла слезы. – Видно и вправду увольняться пора. – Она уронила руки. – Но как же я без работы…
– Возьмешь лейку и пойдешь поливать огурцы, как все нормальные бабки, – сказала дочь.
– У всех нормальных бабок есть внуки, – Мария Егоровна отвернулась, словно опасаясь нарваться на неприятности, но все же добавила: – И даже правнуки. А у меня никого нет.
– Ну, вот что! – вмешалась Дайнека. – Я могу пойти вместо вас.
– Куда? – не поняла Мария Егоровна.
– На вашу работу.
– Да ты, наверное, иголки в руках не держала.
– Держала, – на крыльцо выкатилась в коляске Дайнекина мать. – Я сама ее шить научила.
Мария Егоровна растерянно взглянула на дочь.
– А что, – промолвила Надя. – Это хороший выход.
Глава 2. Костюмерша
Следующим утром Дайнека вышла из дому и уверенно направилась к автобусной остановке. В сумочке у нее лежал пластмассовый контейнер с обедом, который приготовила Мария Егоровна, и серый халат, без которого, по уверениям старухи, работать было нельзя. Автобус вновь обогнул озеро и доставил ее к городскому Дому культуры.
У служебного входа стояла женщина с высокой старомодной прической. По серому халату Дайнека узнала в ней коллегу по цеху.
– Валентина Михайловна?
Женщина свела к переносице белесые бровки.
– Людмила Дайнека?
– Я, – кивнула она.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать два.
Валентина Михайловна сказала вахтеру:
– Иван Васильевич, девушка – со мной. Пропустите.
Старик что-то записал в огромный журнал.
Вслед за начальницей Дайнека поднялась по мраморной лестнице. Из нарядного кулуара с окрашенными под малахит колоннами они свернули в коридор. Потом двинулись какими-то переходами, спускались и поднимались по узким лестницам, открывали тяжелые противопожарные двери и наконец оказались за сценой, где располагалось хранилище костюмерного цеха.
Валентина Михайловна отомкнула висячий замок на двустворчатой металлической двери, вынула его из проушин и зашла внутрь.
Сунув туда нос, Дайнека ощутила волнующий запах. Позже она узнала: так пахнет грим, пыльные ткани, вощеная краска с папье-маше и старая обувь, в которой танцевала не одна пара ног. Но в тот первый момент ей показалось, что так пахнет тайна.
Большую часть хранилища занимали двухэтажные вешала, полностью заполненные сценическими костюмами. У окна стоял письменный стол. Все остальное пространство заполнили фанерные сундуки и деревянные ящики.
Валентина Михайловна критически оглядела Дайнеку и спросила:
– Халат у тебя есть?
Девушка скинула курточку, достала халат и быстро его надела.
– Будешь разбирать сундуки с реквизитом и обувью и записывать инвентарные номера. Работы много. Не вовремя заболела Мария Егоровна. – Начальница села за письменный стол. – Вот инвентаризационная ведомость. Здесь пишешь наименование, в этой графе – номер.
– А где все это взять? – поинтересовалась Дайнека.
Валентина Михайловна подняла глаза и выразительно помолчала. Потом обронила:
– Все в сундуках. – Она встала, подошла к ящику и ткнула пальцем в черную надпись. – Номер. Записываешь его в самом верху. – Со стуком откинула крышку и достала из ящика пару черных сапог. Показала подошвы. – Видишь цифры? Это инвентарный номер, вносишь в графу.
– Наименование там же искать?
– Зачем? – не поняла Валентина Михайловна.
– Чтоб записать…
Начальница устало вздохнула и, выставив перед собой сапоги, задала наводящий вопрос:
– Что это?
– Сапоги, – уверенно ответила Дайнека.
– Какого они цвета?
– Черного!
Валентина Михайловна взяла шариковую ручку и, проговаривая каждое слово, записала в инвентаризационной ведомости:
– Сапоги черные… Инвентарный номер сорок два, тире, двадцать три, сорок четыре.
– Все поняла! – Дайнека с готовностью потянулась к ящику. – С этого начинать?
– С этого, – сказала Валентина Михайловна. – По одной вещи выкладываешь и пишешь, потом все аккуратно возвращаешь на место.
Приступив к работе, Дайнека поняла, что Валентина Михайловна – жуткая аккуратистка. Все предметы и обувь лежали в ящике идеально, и у нее не было уверенности, что, записав инвентарные номера, она сможет восстановить этот идеальный порядок.
Тем не менее до конца рабочего дня ей удалось перебрать целых три ящика и не получить ни одного замечания. Немного понаблюдав за Дайнекой, Валентина Михайловна успокоилась и больше не подходила.
В половине шестого, когда до конца рабочего дня осталось тридцать минут, Дайнека открыла большой фанерный сундук. В нем хранился сценический реквизит: жареный поросенок, яблоки, груши и огромный пирог, все – из папье-маше. Еще был кокошник с фальшивыми изумрудами, покрывало из старинного гобелена, резиновый виноград и ваза с вылинявшими поролоновыми цветами.
Под картиной в бронзовой раме Дайнека заметила уголок красного кожзаменителя. Заинтересовавшись, потянула его на себя и вытащила из ящика старомодную сумку. Оглядев ее, сообщила:
– Валентина Михайловна, на ней нет инвентарного номера.
– Дай. – Костюмерша взяла сумку, покрутила, потом сказала: – Пиши: сумка женская, «б» и «н».
– Что это значит?
– Без номера.
– А можно в нее заглянуть?
– Зачем тебе?
– Так…
– Ну, если так, загляни.
Дайнека расщелкнула замочек.
– Здесь деньги…
– Ну-ка, – Валентина Михайловна снова взяла сумочку и вынула десять рублей. – Надо же… Старый червонец. Ты, наверное, и не помнишь таких. А это что? – Она сунула руку в матерчатый карман и вытащила темно-красную книжечку. – Паспорт старого образца.
Дайнека придвинулась:
– Чей?
Начальница открыла паспорт и прочитала:
– Свиридова Елена Сергеевна, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения.
Они стали разглядывать фотографию. На ней была хорошенькая блондинка с заколотыми наверх волосами. На вид – не больше семнадцати.
– Как он здесь оказался?
– Не знаю. Наверное, артистка из художественной самодеятельности положила, а потом забыла. Только что-то я не помню такой… – Валентина Михайловна порылась в сумочке, достала спичечный коробок, смятый платок и губную помаду фабрики «Рассвет».
– У меня в молодости такая была. Странно… Давай проверим прописку. – Она полистала паспорт. – Улица Ленина, дом восемнадцать, квартира тридцать четыре. Наша, городская, нужно бы занести…
Дайнека вернулась к ящику, но Валентина Михайловна посмотрела на часы и сказала:
– Можешь идти домой.
Дайнека засомневалась.
– До конца рабочего дня пятнадцать минут…
– Ну и что?
– Вам надо помочь…
– Завтра поможешь. – Костюмерша протянула ей паспорт. – А сейчас иди по этому адресу и отдай. Все-таки документ.
Дайнека взяла паспорт, сняла халат и вышла из костюмерной. Пройдя мимо запасника, где хранились ненужные декорации, спустилась по лестнице и направилась к служебному выходу.
– Стой! – Вахтерша Дома культуры преградила ей путь. – Кто такая?
– Людмила Дайнека.
– Здесь что делаешь?
– В костюмерном цехе бабушка заболела. Я вместо нее.
– Марии Егоровне давно пора на покой. Да кто ж сюда за такие деньги пойдет?..
– Ну, я же пошла.
– Не наша? Не городская?
Дайнека неохотно созналась:
– Приехала из Москвы.
– На каникулы?
– К матери в гости.
– Мать-то наша хоть, городская?
– Нет, она живет в Красноярске.
– Чего ж ты, девка, в Железноборске забыла?
– Мама здесь у подружки школьной гостит, в доме на озере.
– Значит, Мария Егоровна, наш костюмер, подруга твоей матери?
– Нет. Она мать подруги, – объяснила Дайнека.
Старуха пожала плечами.
– До конца рабочего дня еще десять минут.
Дайнека решила прекратить бесцеремонный допрос.
– Во-первых, утром вахтер все записал в журнал. Во-вторых, я не оформлена. Помогаю на добровольных началах.
– Тогда пусть напишут приказ и заверят его у директора. Без приказа больше не пропущу.
– У вас с этим строго, – ухмыльнулась Дайнека. – Скажите, а где здесь улица Ленина?
– Как выйдешь, сразу налево.
– Спасибо.
Она вышла через служебную дверь, свернула налево, по диагонали пересекла площадь и оказалась у «сталинки» под номером двадцать четыре.
Восемнадцатый был в двух шагах…
Глава 3. Поиск начинается
Сидящие на лавочке старухи проводили Дайнеку любопытными взглядами. Она прошла мимо них и свернула в третий подъезд. Тридцать четвертая квартира располагалась на первом этаже. Дайнека постучалась в деревянную дверь, но никто не ответил. Она выждала, стукнула еще несколько раз и направилась к выходу.
– Ищешь кого? – спросила старуха в вязаной шляпке.
Дайнека раскрыла паспорт и прочитала:
– Свиридову Елену Сергеевну тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения.
– У нас таких нет.
Первую старуху перебила вторая, в пестром платке:
– Как, говоришь, фамилия?
– Свиридова.
– Аленка? Не та ли, что потерялась?
Старухи притихли, что-то припоминая.
– Ну… Это когда было, – протянула та, что в вязаной шляпке.
– Вы не знаете, где она теперь проживает? – спросила Дайнека.
– У-у-у-у, милая, этого теперь никто не знает.
– Пропала она, – вмешалась та, что в платке.
– Как пропала?… – растерялась Дайнека. – Давно?
– Лет тридцать назад. – Старуха в задумчивости приложила руку к щеке. – Мы приехали в этот дом в восемьдесят втором. Года через два эта девица из тридцать четвертой пропала. Выходит – в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Аккурат – тридцать лет.
– Ее не нашли?
– Нет. Не нашли. Года через три ее мать переехала.
– Как же так… – Дайнека показала найденный документ. – Вот и паспорт ее нашелся…
– Паспорт – что? Бумажка, – глубокомысленно произнесла старуха. – Человека найти сложней.
Обе уставились на Дайнеку, словно ожидая от нее каких-нибудь новостей.
Она скомканно попрощалась, но тут же спросила:
– А где здесь полиция?
– Это – у кладбища. Лучше езжай на автобусе. Пешком далеко.
Дайнека покинула двор, прошлась немного по улице, встала на обочине и махнула рукой. Возле нее сразу остановилась машина, стекло опустилось, водитель спросил:
– Куда?
– В полицию.
Он потянулся, чтобы дернуть за ручку, и открыл перед ней дверцу:
– Садись, довезу.
Дайнека села и на всякий случай осведомилась:
– Сколько это будет стоить?
– Не обеднеешь, – заверил водитель, трогаясь с места. – Приезжая?
– А что, сильно заметно?
– Город маленький, все примелькались. Приезжих видно издалека.
Покосившись, Дайнека определила, что ему примерно столько же лет, сколько ей. Крепкий, симпатичный, темноволосый.
– Слава…
– Что?
– Меня зовут Вячеслав, – чуть громче сказал он.
– Меня – Дайнека. – Она приготовилась к тому, что он удивится: какое странное имя, и ей придется объяснять, что на самом деле это фамилия. Но он заговорил о другом:
– Зачем тебе в отделение?
– Чужой паспорт нашла. Нужно вернуть.
– Проще по адресу отнести.
– Только что заходила. Хозяйка паспорта потерялась, а мать переехала.
Он покосился на нее с любопытством и усмехнулся:
– Детектив, да и только…
Автомобиль свернул во двор пятиэтажного здания и остановился у центрального входа.
– Сколько? – Дайнека вынула кошелек.
– Да ладно! – отмахнулся Вячеслав. – Может, тебя подождать?
Она ответила очень категорично:
– Спасибо! Не надо.
– Тогда до свидания. – Он дождался, пока она выйдет, захлопнул дверцу и сразу уехал.
Дайнека поднялась по ступенькам, вошла в вестибюль и направилась к стеклянному ограждению с надписью «Дежурное отделение».
– Вот, – протянула паспорт.
– Что? – Дежурный офицер поднял глаза.
– Я нашла чужой паспорт.
Он забрал красную книжицу.
– Документ старого образца. Недействительный.
Дайнека отступила.
– Все равно заберите. Эта девушка потерялась.
– Откуда вам это известно?
– Соседи рассказали.
– По месту прописки? – Он снова раскрыл паспорт. – Ленина, восемнадцать, тридцать четыре?
– Да. Она пропала в середине восьмидесятых.
Дежурный присвистнул.
– Чего от меня хотите?
– Чтобы вы забрали ее паспорт и по возможности попытались найти.
– Не понял, – удивился дежурный офицер. – Кого я должен найти?
– Свиридову Елену Сергеевну тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения.
Он что-то набрал на клавиатуре компьютера, взглянул на монитор и сообщил:
– В апреле восемьдесят четвертого Свиридову Елену Сергеевну подали в розыск. Уголовного дела не заводили. Отказ о возбуждении подписан лейтенантом Труфановым.
Дайнека выдохнула и с облегчением улыбнулась.
– Уголовное дело не завели, значит, нашли?
– Нет.
– Тогда почему?
– Потому что не было оснований для возбуждения. Скорей всего, Свиридова куда-то уехала.
– Как же так… – Дайнека заволновалась. – А если ее убили? Или похитили?
– Послушайте, прошло тридцать лет. Срок давности для пропавших – пятнадцать. Чего вы хотите?
К окошку подошел мужчина в полицейском мундире, слегка оттеснил Дайнеку и спросил у дежурного:
– Труфанова Василия Дмитриевича не видел?
– Он в триста восьмом у оперативников. Во всяком случае, был десять минут назад, – ответил дежурный.
Мужчина широко зашагал к лестнице.
Дайнека спросила:
– Труфанов Василий Дмитриевич – тот самый?
– В каком смысле?
– Это он подписал отказ о возбуждении дела?
– Он. И если у вас все, не мешайте работать.
– У меня все, – поспешно сообщила Дайнека и побежала вслед за мужчиной в полицейском мундире.
Догнала его на втором этаже, вместе с ним поднялась на третий, прошла коридор и остановилась у кабинета под номером триста восемь. Мужчина вошел, она осталась за дверью. Постояв немного, заглянула внутрь:
– Здравствуйте!
Сидящие за столом офицеры повернулись в ее сторону и замолчали.
– Вам кого? – спросил самый крайний.
– Лейтенанта Труфанова. Василия Дмитриевича.
Навстречу встал пожилой офицер.
– Его нет, – усмехнулся он и пригладил усы.
– Неправда, – возмутилась Дайнека. – Дежурный сказал, что он здесь.
– Не веришь? – Офицер строго посмотрел на нее.
У Дайнеки вытянулось лицо. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы он не продолжил:
– Лейтенанта Труфанова нет, но есть полковник Труфанов. – Офицер протянул руку, и Дайнека неосознанно ее пожала. – Василий Дмитриевич. Тебя как зовут?
– Людмила Дайнека.
– Зачем я тебе нужен?
Потупив глаза, она прошептала:
– Есть одно дело.
Смеющимся взглядом полковник оглядел всех присутствующих и сказал только ей:
– Тогда идем в мой кабинет.
Он вышел, Дайнека – за ним. Они спустились на второй этаж, проследовали в конец коридора. Перед тем как зайти в кабинет, она прочитала на табличке, прикрученной к двери:
«Начальник Управления внутренних дел Труфанов В.Д.»
– Садись, – Василий Дмитриевич указал ей на стул, а сам опустился в свое кресло и положил руки на стол. – Прости, что на ты. Там в кабинете мне показалось, что ты совсем еще девочка.
– Это ничего. Так даже лучше. – Дайнека подала ему паспорт. – Вот! Сегодня нашла…
– Это и есть твое дело? – Он протянул руку и взял у нее документ. Раскрыл. – Интересно… – поднял глаза. – Где нашла?
– В костюмерной Дома культуры. Сначала я нашла сумочку, он лежал в ней.
Василий Дмитриевич уставился в паспорт, перелистал все страницы и положил его перед собой.
– Эта девушка пропала лет тридцать назад.
– В апреле восемьдесят четвертого, – уточнила Дайнека.
– Я помню. В начале апреля я приехал в Железноборск, и это было моим первым заданием…
– Почему вы отказали в возбуждении уголовного дела?
– Чтобы объяснить, нужно все рассказать.
– Ну, так расскажите.
Василий Дмитриевич положил руку на паспорт.
– Знаешь, теперь и мне интересно, что все это значит… – Он выдвинул ящик стола, достал сигареты, медленно закурил. – В город Железноборск я приехал в начале апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года…
Глава 4. Следователь Василий Труфанов
Понедельник, 9 апреля 1984 годаВ общежитие Василий Труфанов заселился сразу же, в день приезда. На работу вышел, как водится, в понедельник. Ему выдали ручку, карандаш и перекидной календарь. Когда он спросил про подставку, чтобы было на чем его перекидывать, завхоз ответила:
– На складе их нет, и когда привезут – неизвестно.
В кабинете уже сидели три человека. Его стол был четвертым и стоял рядом с эркером. Просидев пару часов без дела, Василий понял: если сдвинуть стул чуть левей и вытянуть шею, в окна эркера можно разглядеть перекресток и еще три двухэтажных здания-близнеца, таких же, как то, в котором сидел он. В одном находился Паспортный стол, в другом – Бюро пропусков, в третьем располагался Комитет государственной безопасности, а в четвертом, где работал Труфанов, – Управление внутренних дел Железноборска.
– Труфанов! – в кабинет заглянул лейтенант.
– Я!
– К начальнику следственного! Сейчас!
Василий выскочил в коридор, но потом быстро вернулся.
– А где он сидит?
– Напротив, – махнул рукой сослуживец.
Постучавшись, Труфанов заглянул в кабинет начальника следственного отдела.
– Вызывали?
– Заходи. – Майор протянул руку. – Виктор Николаевич Петров. Когда в город приехал?
– Неделю назад. Устроился в общежитии. Через год обещали квартиру.
– Где год – там и два, – нерадостно пошутил Виктор Николаевич. – Обещанного, как говорится, три года ждут…
На стол шлепнулась картонная папка, Труфанов заинтересованно покосился. Перехватив его взгляд, Петров пояснил:
– Твое первое дело.
– Убийство? – сурово спросил Василий.
Майор отмахнулся.
– Типун тебе на язык. У нас город тихий. Девушка пропала. Разберись, что там да как.
Труфанов раскрыл папку. В ней был только один лист – заявление матери.
– Когда это случилось?
– А ты почитай – там все написано.
– Могу идти?
– Давай, лейтенант, работай… И не слишком усердствуй. Наверняка с хахалем куда-нибудь укатила.
– Есть! – Труфанов козырнул и вышел из кабинета.
Первым делом лейтенант позвонил в приемный покой больницы, потом отправился на квартиру, где жила пропавшая девушка.
Он шел по улицам сибирского города и думал, что здешний апрель не такой, как в его родном Краснодаре. Там, дома, уже расцвел абрикос, дворы наполнились медовыми ароматами, и уже никто не носит пальто. Здесь же еще не растаял снег, а на асфальтовых пятачках уже прыгают девочки, гоняя по классикам свои битки. В лужах искрится солнце, прыгают мокрые воробьи и галдят вороны, радуясь приходу весны.
Когда Труфанов пришел по адресу, дверь открыла темноволосая женщина лет сорока.
– Екатерина Владимировна Свиридова здесь проживает?
– Это я. Вы из милиции? – Она отступила в прихожую. – Проходите.
Двухкомнатная квартирка была чисто убрана. Казалось, здесь никто не живет. Хозяйка пригласила Труфанова в комнату, где он вдруг вспомнил, что не представился и не показал документ.
– Следователь Труфанов, – Василий достал корочки.
– Прошу. – Женщина указала ему на диван.
Он огляделся.
– Мне бы туда, где можно писать.
– Тогда садитесь за стол.
Труфанов спрятал удостоверение, сел, достал ручку и положил перед собой лист бумаги.
– Приступим?
Екатерина Владимировна согласно кивнула.
– Расскажите, когда, где и при каких обстоятельствах пропала Елена Сергеевна. Когда в последний раз вы ее видели?
– В пятницу, шестого апреля дочь вернулась из школы…
– В котором часу?
– В четыре или в начале пятого.
– Одна?
– С подругой.
– Имя подруги?
– Ирина Маркелова.
– Они вместе учатся?
– Да, в одном классе.
– Адрес не назовете?
– Чей?
– Ирины Маркеловой.
Екатерина Владимировна прикрыла глаза рукой.
– Сначала я все расскажу.
Труфанов осекся:
– Да, конечно. Простите…
– Домой они пришли в начале пятого. Ирина сразу ушла, Алена стала собираться на репетицию.
Василий отвлекся от протокола:
– Вы же сказали, она школьница.
– Алена учится в десятом классе девяносто девятой школы, а по вечерам занимается в Народном драмтеатре при городском Доме культуры.
– Участвует в художественной самодеятельности?
– Да.
– Ирина Маркелова тоже там занимается? – догадался Труфанов.
– Они с Аленой репетируют одну роль.
– Ясно, – Василий что-то коротко записал. – Значит, стала собираться на репетицию.
– В шесть Алена ушла, и больше я ее не видела.
Труфанов озадаченно распрямился.
– Та-а-ак… Это все?
– Поздним вечером, когда дочь не вернулась домой, я побежала в Дом культуры. Вахтер сообщил, что все давно ушли. Утром пошла к Ирине. Она рассказала, что с репетиции Лена ушла около одиннадцати часов.
– А сама Маркелова где была в это время?
– На репетиции.
– А почему ваша дочь не осталась?
– Аленушке нет восемнадцати. Я попросила, чтобы режиссер отпускал ее до одиннадцати, – Екатерина Владимировна достала из-за манжеты платок и скомкала его в руках. – В тот же день, это была суббота, я пошла в дежурную часть, но мне сказали, что заявление примут только через три дня. Сегодня утром я его написала.
– Оно у меня, – Василий раскрыл папку и продемонстрировал заявление. – Давайте поговорим о том, как жила ваша дочь.
– Почему жила?.. – спросила Екатерина Владимировна.
Следователь изменил свой вопрос:
– Давайте поговорим о том, как живет ваша дочь.
– Как и все девушки ее возраста: домашние хлопоты, занятия в школе. Про репетиции я уже рассказала.
– У нее кто-нибудь есть?
Екатерина Владимировна подняла на него глаза.
– Что вы имеете в виду?
– Мальчик, парень, жених…
– Жениха нет. Рано еще. Парень есть.
– Его имя и адрес.
– Михаил Суворов. Живет в доме, где гастроном. Только сегодня вы его не найдете – учится в институте в Красноярске. Приедет в субботу.
– Значит, в пятницу, когда пропала ваша дочь, его в городе не было?
– Приехал только в субботу и вместе со мной начал искать.
– Вы проверяли вещи Алены?
– Зачем?
– Все ли на месте?
– Все, кроме той одежды, что была на ней.
– Это кстати. Пожалуйста, опишите, в чем она была одета в тот вечер.
– Красное демисезонное пальто, черные сапоги. Юбочка серая, плиссированная, белая блузка. Сумка красного цвета с замочком как у кошелька-гаманка.
– Это как? – переспросил следователь.
– Знаете, как будто два кулачка, и они между собой зацепляются.
– Понял. – Он все записал. – А как насчет документов?
– Паспорта я не нашла.
– Она всегда носила его с собой?
– Нет. Но в этот раз для чего-то взяла.
– И это хорошо, – подбодрил ее Труфанов.
– Почему? – Глаза матери полыхнули надеждой.
– Значит, она куда-то уехала, что исключает другие печальные версии.
– Надеюсь, хоть и не понимаю зачем, – прошептала Екатерина Владимировна.
– В жизни вашей семьи ничего не менялось в последнее время?
– С тех пор как умер отец Алены, мы остались вдвоем. Что у нас могло поменяться…
– У дочери не появились новые друзья или подруги? Может быть, приходили какие-то письма?
– Ничего такого я не заметила.
– Знаете, девчонки часто ведут дневники… У вашей дочери был дневник?
Екатерина Владимировна на мгновение задумалась.
– Бывало такое, что зайду в ее комнату, а она что-то пишет в тетрадке. Увидит меня, закроет и куда-нибудь спрячет.
– Значит, был… Как выглядел, не припомните?
– Красная клеенчатая тетрадь. На обложке – цветы.
– Можете поискать? – Следователь оживился и даже встал, как будто собрался искать дневник вместе с ней.
– Уже искала. Дома его нет.
– Что-нибудь еще можете рассказать?
– Больше нечего.
– Не возражаете, если зайду к вам еще раз?
Екатерина Владимировна уткнулась лицом в платок. Потом, сморкаясь в него, судорожно дернула головой:
– Как я могу возражать?..
В городском Доме культуры Труфанова первым делом проводили к директору. В огромном угловом кабинете его встретила женщина в пиджаке, застегнутом на все пуговицы.
– Здравствуйте, товарищ следователь. Мне уже позвонили. – Она по-мужски протянула руку. – Меня зовут Виолетта Андреевна.
Труфанов сунул папку под мышку и ответил крепким рукопожатием.
– Мне нужно поговорить с режиссером, с вахтером и с гардеробщицей служебного гардероба. С теми, кто работал в пятницу вечером.
Виолетта Андреевна одернула пиджак и вытянула руки по швам, отчего стала похожа на офицера запаса.
– Режиссер придет после шести. Вахтер и гардеробщица сейчас на работе, могу их сюда пригласить.
Труфанов оглядел кабинет.
– Лучше я сам к ним пойду.
– Вам виднее, – поджав губы, директриса предупредила: – Будьте внимательны, в Доме культуры ведется ремонт.
– Давно? – поинтересовался Труфанов.
– Второй месяц. Всю сцену разворотили. Монтируют поворотный круг.
– На сцену я не собирался идти. – Следователь прошел к двери, но вдруг обернулся. – Еще один вопрос… Если в здании ремонт, почему участники художественной самодеятельности продолжают репетировать?
– Апрель месяц, – Виолетта Андреевна развела руками. – Творческий сезон не закончен. Не разгонять же участников коллективов посреди года. Вот и занимаются в кабинетах.
– В каком репетирует драмтеатр?
– В сорок четвертом.
– Могу я его осмотреть?
– Будете говорить с вахтером, скажете – я разрешила. Он все покажет, ключи у него есть.
– Спасибо. – Труфанов вышел из кабинета и отправился к служебному входу.
Заметив его, вахтер вскочил со своего стула.
– Я только на минуту, в туалет отошел!
Труфанов ободряюще улыбнулся:
– А я пока ни о чем вас не спрашивал.
– Так ведь будем про девушку говорить?
– Будем.
– Ну – вот.
– Значит, вы не видели, как в пятницу Свиридова выходила из Дома культуры?
– Я же сказал! – вахтер обескураженно вскинул руки. – Ровно в одиннадцать пошел в туалет, пост покинул на пару минут.
– Предполагаете, в это время она вышла на улицу?
– В другое время я бы ее увидел.
– А если она ушла через главный вход?
– Там закрыто на ключ.
– Значит, не отлучались больше ни на минуту?
– Ни на минуту!
– Ясно… – Труфанов вздохнул и разочарованно повертел головой. – Где тут у вас гардероб?
Вахтер показал. Следователь тихонько спросил:
– Как зовут гардеробщицу?
– Анна Петровна.
Гардеробщица сообщила, что в пятницу к половине двенадцатого в гардеробе не оставалось ни одного пальто и ни одной куртки.
– Значит, Свиридова свое забрала? – спросил следователь.
– Молодая блондинка из драмтеатра?
– У нее пальто красного цвета.
Анна Петровна задумалась, потом махнула рукой:
– Если здесь не осталось, значит, забрала. Минуточку… – Она взяла номерок у щеголеватого мужчины лет сорока.
Он мимоходом взглянул на Труфанова.
– Товарищ кого-то ищет? – Мужчина забрал пальто и, одеваясь, представился: – Геннадий Петрович Сопелкин, художественный руководитель Дома культуры.
– Следователь Труфанов, – скрепив знакомство рукопожатием, Василий запоздало ответил: – В прошлую пятницу девушка потерялась. Была на репетиции, после чего домой не вернулась.
– Что за девушка? – поинтересовался Сопелкин.
Труфанов хотел ответить, но гардеробщица оказалась расторопней:
– Свиридова из Народного драмтеатра.
– Вот как?… – застегивая последнюю пуговицу, Геннадий Петрович взял Труфанова под руку и повел к мраморной лестнице. Они поднялись на площадку между первым и вторым этажами и остановились возле окна, которое располагалось как раз над служебным входом.
– Вот, – Сопелкин сдвинул в сторону французскую штору. – В прошлую пятницу вечером я видел, как Свиридова вышла из Дома культуры и села в белые «Жигули». Кстати, на заднем сиденье автомобиля стоял большой чемодан.
– Номер запомнили?
– Не обратил внимания.
– Водителя рассмотрели?
– Нет, его я не видел.
– В котором часу это было?
– В одиннадцать, может чуть позже.
– Уверены, что это была она?
– Я хорошо ее знаю, спутать не мог.
Труфанов открыл папку, глянул в окно и на всякий случай спросил:
– Опишите ее одежду.
– Пожалуйста: красное пальто, черные сапоги. В руках – красная сумочка. – Геннадий Петрович поправил штору и вежливо улыбнулся.
Труфанов закрыл папку.
– Спасибо. Вы очень нам помогли.
Глава 5. В подвале
– Это все? – спросила Дайнека.
– Как ты понимаешь, расспрашивать дальше было бессмысленно. – Василий Дмитриевич достал сигарету и закурил. – После того как Сопелкин рассказал про белые «Жигули», осталась одна версия: Свиридова по своей воле покинула город.
Переведя взгляд на паспорт, Дайнека спросила:
– Но теперь-то вы понимаете, что она не уехала?
– Теперь – понимаю.
– Что же делать?
– Ничего, – Труфанов стряхнул пепел. – Прошло тридцать лет.
– По-вашему, спустя тридцать лет человеческая жизнь дешевеет?
Василий Дмитриевич замер, поднял глаза и отчетливо произнес:
– Чтобы ты не продолжала своих заблуждений, на этом поставим точку.
Было ясно: встреча закончена. Дайнека встала, взяла паспорт и вышла из кабинета.
Мария Егоровна сидела у окна, ожидая, пока вернется Дайнека. Заметив ее у калитки, она подхватилась и вышла во двор.
– Ну как?
– Все хорошо, – Дайнека решила подбодрить старуху. – Мы с Валентиной Михайловной нашли общий язык.
– И она ничего не говорила про увольнение? – допытывалась Мария Егоровна.
– Не говорила, – улыбнулась Дайнека. – Все хорошо. Болейте себе на здоровье.
Она выпила чаю и пошла к себе в комнату. Укладываясь в постель, услышала шепот матери:
– Если тебе в тягость – скажи, и мы покончим с этой работой.
– Мне не в тягость, – отозвалась Дайнека и повернулась к стене.
История с паспортом затянула ее, как будто, найдя его, Дайнека взяла на себя определенные обязательства. Перед ней, как в сказке, простерлась дорога из желтого кирпича, которую нужно пройти. И она не знала, что именно заставило ее ступить на эту дорогу.
На следующее утро, когда Дайнека пришла на работу, Валентина Михайловна сообщила ей, что через два дня в Доме культуры состоится отчетный концерт.
– Что это значит? – Дайнека не знала, что такое отчетный концерт.
– Это когда участники художественной самодеятельности показывают жителям города и руководству, что сделали за год. Раньше такие концерты проводили к первому мая или ко дню рождения Ильича…
– Ильич – это ваш мэр?
– Не говори глупости! – на Валентину Михайловну накатила волна неудержимого хохота. Просмеявшись, она объяснила: – Ко дню рождения Ленина, в двадцатых числах апреля. Теперь все иначе: концерт проводят перед тем как разъехаться по отпускам.
– А нам с вами что нужно делать?
– Во-первых, подготовить костюмы и выдать участникам. Во-вторых, во время концерта придется побегать. Там подбери, здесь подай. Кому-то зашей, кому-то помоги… В общем, – она ободряюще улыбнулась, – если задержишься здесь – всему научу. Кстати, ты отдала паспорт?
– Нет.
– Почему?
– В квартире живут другие люди, а девушка тридцать лет назад куда-то исчезла. Сумочка – не реквизит, она принадлежала Свиридовой. – Дайнека мрачно кивнула в подтверждение серьезности сказанного.
В глазах начальницы мелькнуло смущение.
– Наговоришь мне еще… Откуда узнала?
– Сначала от старух во дворе, потом начальник полиции подтвердил.
Валентина Михайловна всплеснула руками, кинулась к ящику и стала выкидывать из него все, что там было. Наконец отыскала красную сумочку, в которой нашли паспорт, и бросила на письменный стол.
– Срочно неси в полицию!
– Не возьмут, – возразила Дайнека. – Им даже паспорт ее не нужен. Говорят: тридцать лет прошло. Срок давности – всего пятнадцать. Теперь ничего не изменишь.
– Вот что… – Валентина Михайловна села на стул и, не отрывая взгляда от сумочки, произнесла: – Сейчас я тебя отпущу с работы.
– Зачем?
– Иди в адресный стол, ищи ее родственников.
– И что дальше?
– Если найдешь, отдашь им сумку и паспорт.
– Не понимаю, зачем, если даже в полиции…
Валентина Михайловна перебила:
– Я говорю – иди!
– Ну, хорошо. – Дайнека не возражала против того, чтобы уйти с работы, только поинтересовалась: – Вахтерша выпустит меня раньше времени?
– Выпустит. Я позвоню.
По пути к выходу она заглянула за сцену, затем побродила по кулуарам. Повсюду царило какое-то беспокойство, как если бы все вдруг стали готовиться к переезду. Сотрудники хозяйственной службы скатывали ковры, двигали мебель, уносили кадки с цветами.
– Куда это все? Зачем? – спросила Дайнека у старика в рабочей спецовке.
Он остановился, оглядел ее и, приосанившись, сообщил:
– С первого июня в Доме культуры – ремонт.
– А я слышала, через два дня будет отчетный концерт.
– Как только проведем, сразу начнем ремонт.
– Зачем же все уносить раньше времени?
– Сроки сжатые, – посерьезнел старик. – К понедельнику обязаны все унести, а сегодня уже среда.
В этот момент его кто-то окликнул:
– Геннадий Петрович!
Старик обернулся, глянул и продолжил быстро скатывать ковер. К ним подошел мужчина в бейсболке.
– Я смотрю, у вас еще конь не валялся.
Чтобы рассмотреть лицо человека, Дайнека заглянула под козырек.
– Слава?
Старик в это время возмущенно воскликнул:
– Чего ты все ходишь?! Только работать мешаешь! Сказано – в понедельник, раньше не приходи!
– Вячеслав… – повторила Дайнека, и парень заулыбался.
– Думал, что не узнаешь. Виделись-то всего пять минут. А вот я сразу тебя узнал.
– Ну, вы тут любезничайте, а мне нужно работать… – Старик поднял ковер и потащил его к лестнице.
Вячеслав крикнул ему в спину:
– Сопелкин, завтра снова приду и проверю!
Дайнека схватила его за руку:
– Как ты сказал?
– Приду и проверю…
– Да, нет! Как ты его назвал?
– Сопелкин…
– Имя-отчество?
– Геннадий Петрович. – Вячеслав не спускал с нее удивленного взгляда.
– Извини. – Дайнека побежала за стариком. – Геннадий Петрович!
Не обращая на нее никакого внимания, Сопелкин спускался по лестнице с ковром на плече.
– Стойте же! Подождите!
На мраморной лестнице между первым и вторым этажами Сопелкин остановился и скинул ковер на пол.
– Ну, что вам еще? Вообще, кто вы такая?
– Называйте меня Дайнекой или Людмилой, как больше нравится.
Старик оглядел себя, стряхнул со спецовки пыль, выпрямил спину и спросил уже с интересом:
– Что вам угодно?
– Вы худрук Дома культуры?
Он вскинул руки.
– Вспомнила! Когда это было… Теперь я завхоз.
– Но ведь вы Геннадий Петрович Сопелкин?
– Да, я Сопелкин.
Дайнека умоляюще сложила руки домиком.
– Прошу вас, очень нужно поговорить!
Покосившись на ковер, Геннадий Петрович заметил:
– В кабинет пригласить не могу. Нет у меня кабинета. Склад – в подвале. Туда вряд ли пойдете.
– Можно и здесь. Помните, тридцать лет назад здесь, в Доме культуры, пропала девушка, Лена Свиридова?
– Да-да, что-то припоминаю… – Сопелкин перевел взгляд на окно, и Дайнека собразила, что это было именно то место и то окно над служебным подъездом.
Она отдернула штору, глянула вниз, потом обернулась:
– Отсюда вы видели, как уезжала Свиридова?
– Постойте… Откуда вам это известно? И с какой целью вы задаете вопросы?
– Я близкая родственница, – на ходу соврала Дайнека и добавила: – Троюродная сестра Лены. Следователь, который вел ее дело, рассказывал об этом моей тетке.
Недоверчиво покосившись на нее, Геннадий Петрович все же заговорил:
– В те времена здесь висели глухие французские шторы. Знаете, когда по всей ширине белые полотна собраны фалдами. Изысканно, благородно… А теперь повесили синтетический тюль, – он вздохнул. – Театр – это храм. Когда зритель приходит сюда, его не должно беспокоить, что происходит на улице.
– Кстати, а зачем вы смотрели в окно? – задав этот вопрос, Дайнека сама не поняла, как он пришел ей в голову.
– В каком смысле?..
– Если штора была французской, значит, через нее ничего не было видно. Вам нужно было ее отдернуть, чтобы увидеть, как Свиридова садится в машину.
Сопелкин непроизвольно мотнул головой.
– Так я и отдернул.
– Но для чего? Ведь не для того же, чтобы ее увидеть?
– Конечно, не для того… – Он ненадолго задумался. – Теперь вряд ли я вспомню. Может, кого ждал. Да это не важно. Важно лишь то, что она уехала в черной «Волге».
Дайнека напряглась и с подозрением уставилась на Сопелкина.
– Следователю вы сказали, что Свиридова села в белые «Жигули»!
Геннадий Петрович повысил голос:
– Я пожилой человек! И это не самое важное воспоминание в моей жизни! Мог и забыть.
– Простите… Только один вопрос: помните, во что была одета Свиридова?
– Вы хоть понимаете, когда это было? Тридцать лет прошло, и я должен помнить, что она была в красном пальто?
– Но ведь помните, – улыбнулась Дайнека и снова спросила: – Была у нее сумочка?
– Была, – уверенно подтвердил Сопелкин. – Куда бы она поехала без нее?
– Видите ли… – говоря эти слова, Дайнека внимательно смотрела ему в лицо. – Вчера, перебирая ящики с реквизитом, я нашла сумочку с паспортом Елены Сергеевны Свиридовой.
– Так и думал, что вы никакая не родственница! – Сопелкин поднял ковер и взвалил его на плечо. – Нет у меня времени, я на работе.
– Знаете, – сказала Дайнека, – вы сейчас похожи на человека, которому есть что скрывать.
Резко повернувшись, Геннадий Петрович шаркнул ковром по стене, отчего еще сильней рассердился:
– Зачем вы копаетесь в прошлом? Чего вам не живется спокойно?
Этот вопрос застал Дайнеку врасплох. Она не знала, как на него ответить. Вместо этого попросила:
– Пожалуйста, расскажите мне, как все было на самом деле.
– Я не помню… – со слезой в голосе простонал Геннадий Петрович.
– Расскажите, что помните, – миролюбиво согласилась Дайнека.
Крякнув, Сопелкин поправил ковер, лежащий у него на плече.
– Идемте в подвал. Там все расскажу, – он посмотрел на нее и вдруг перешел на «ты». – Не боишься? Вот закатаю в ковер и спрячу где-нибудь в подземелье… – Не дождавшись ее реакции, Геннадий Петрович вежливо пояснил: – Шутка юмора.
Потом они спустились в подвал, и Сопелкин рассказал все, что помнил о том дне.
Глава 6. Геннадий Петрович Сопелкин
Пятница, 6 апреля 1984 годаНа работу Сопелкин пришел в восемь вечера. Вахтер сразу предупредил:
– Вас директор, Виолетта Андреевна, спрашивала.
Покосившись на директорский кабинет, Геннадий Петрович осторожно спросил:
– Где она?
– Двадцать минут как домой ушла. Велела записать, во сколько вы явитесь.
– Скажешь, что пришел в семнадцать часов.
Вахтер усомнился:
– Я уже доложил ей, что вас нет.
– Извинишься, скажешь, что не заметил. Дескать, пришел Геннадий Петрович – и сразу в какой-нибудь коллектив, номер смотреть. Кто там у нас сегодня? – Сопелкин поддернул штанину и посмотрел на ботинок. – Что за дикая мысль – устраивать ремонт, не закончив сезона!
Вахтер полистал журнал:
– В тридцать шестом кабинете занимается хор ветеранов труда…
Сопелкин поморщился:
– Кто там еще?
– В сорок четвертом репетирует драмтеатр.
– Ага! – Геннадий Петрович повеселел: – Запиши в журнале, что я пришел в семнадцать часов – и сразу в сорок четвертый.
– Так они к восемнадцати собираются.
– А ветераны труда к скольки?
– Эти – к семнадцати.
– Значит, так: в семнадцать я пошел к ветеранам, потом в драматический… Записал? – Сопелкин снова посмотрел на ботинок, вынул платок и тщательно протер его у подошвы. – Скажи уборщице, чтобы вытерла в тамбуре и на лестнице. Натаскали известки, пройти невозможно…
Поднявшись на третий этаж, он открыл дверь кабинета. На стульях вдоль стен сидели участники, не занятые в репетиционном процессе. В центре комнаты стояла светловолосая девушка в серой плиссированной юбке и цветастом платке, накинутом на плечи. Декламируя, она прижимала руки к груди:
– Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят, уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья так и полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…
Между тем к двери подошел режиссер и открыл ее шире.
– Проходите, Геннадий Петрович.
– Не помешаю, Альберт Иваныч? – Из вежливости поинтересовался Сопелкин и зашел в кабинет.
– Присаживайтесь, – указал режиссер на свободный стул недалеко от двери.
К стоящей в центре блондинке приковыляла старуха.
– Дешевы слезы-то у вас, – прошамкала она деланым голосом.
– Уж очень тяжело это слово-то – «прощай», – снова заговорила девушка. – Ведь это хуже, чем похоронить…
– Лена! – закричал режиссер. – Свиридова! Ты пропустила в тексте целую фразу! После слов «уж очень тяжело это слово-то «прощай» идет фраза: «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». Нельзя так вольно обращаться с текстом Островского. И еще, когда твоя героиня рассказывает про девушку в церкви, она не ее жалеет, а свою загубленную жизнь. Свое одиночество оплакивает. Свое! Понимаешь? Пожалуйста, повтори последнюю фразу!
Елена Свиридова стянула цветастый платок и с чувством произнесла:
– А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить.
– Во-о-о-от! Ведь можешь! – Альберт Иванович подбежал и схватил ее за руки. – Именно так, именно с такой интонацией! В этих словах заключены все ее страхи, весь ужас ее положения. И прошу, заучи эту фразу. Перепиши ее несколько раз на полях. Прямо в роли своей напиши. – Режиссер ткнул пальцем в текст роли и отдал Елене. Затем обернулся к другим участникам и объявил: – Теперь сцена из восьмого явления – вторым составом с Ириной Маркеловой… – Он покрутился на месте. – Кстати, где она? Я не вижу… Опять не пришла?
В дверь кабинета проскользнула коренастая девушка с копной кудрявых черных волос.
– Простите, опоздала, у меня…
Режиссер отмахнулся.
– Иди, Маркелова, репетируй. Твоя сцена.
В поисках свободного места Елена Свиридова присела рядом с Сопелкиным и стала что-то писать на полях своей роли.
– Знаете, – сказал он, оглядывая ее фигурку, – вы как Юлия Павловна меня устраиваете больше, чем Ирина Маркелова. А как же сценические костюмы? Вторая исполнительница, по крайней мере, на два размера больше вас.
Свиридова улыбнулась и, взглянув на Сопелкина, пояснила:
– Костюмеры пришили на спине крючки в два ряда. Потуже – для меня, посвободней – для Иры.
– Ну, если так… – Геннадий Петрович ощупал ее взглядом, сделал стеклянные глаза, склонился и прошептал на ухо: – Когда вижу вас, испытываю неодолимое желание прикоснуться…
Она сдвинулась в сторону и обиженно отвернулась:
– Опять вы за свое?
– Во сколько сегодня заканчиваете?
Елена не успела ответить, режиссер хлопнул в ладоши и прокричал:
– Начали!
Участники художественной самодеятельности прогнали свою сцену, затем последовал перерыв. Геннадий Петрович вышел из кабинета и заглянул в комнату, где репетировал хор ветеранов. Там вокруг баяниста сидели два десятка старух и один дед. Все обернулись и заулыбались ему беззубыми ртами. Он поспешно закрыл дверь и отправился в свой кабинет.
Проходя мимо дверей амфитеатра, немного замедлил шаг. Ему показалось, что за одной из них кто-то вскрикнул. Остановившись, Сопелкин прислушался. В тот же миг дверь распахнулась, и в фойе выбежала Елена Свиридова. Из ее рук выпала сумка и свернутая трубочкой роль. Геннадий Петрович заглянул в темный тамбур амфитеатра, затем поднял с пола сумку и роль, упавшие предметы.
– Что вы там делали?
Елена растерянно оглянулась, забрала свою сумку и поправила волосы. Сопелкин плотно прикрыл дверь.
– Надо сказать, чтобы замкнули. В зале ремонт, посторонним там делать нечего. – Он посмотрел на нее. – Что у вас на щеке?
– Ничего, – Елена прикрыла лицо ладонью.
Геннадий Петрович отвел ее руку.
– Будет синяк, – сказал он и заглянул девушке в глаза. – Кто вас ударил?
Сопелкин ринулся к амфитеатру, но Елена его сдержала, взяла под руку и повела к лестнице.
– Вы, кажется, хотели меня проводить?
– Когда? – Геннадий Петрович остановился, но она снова потянула его за собой. – Ах, да! Так во сколько вы сегодня заканчиваете?
– В половине двенадцатого.
– Я буду ждать вас у служебного входа.
– До встречи! – Елена улыбнулась и побежала на репетицию.
– Роль! – Геннадий Петрович помахал свернутыми листами. – Вы забыли свой текст!
Глава 7. Поиск продолжается
– Она сказала, что заканчивает в половине двенадцатого? – удивилась Дайнека.
– Именно так.
– Но ведь Свиридова знала, что по требованию матери режиссер отпустит ее раньше.
– Сие мне неведомо, – Геннадий Петрович развел руками. – Поэтому, когда в одиннадцать часов я увидел в окно, как она вышла из Дома культуры и села в чью-то машину, это меня задело. Кстати, Свиридова ушла, не забрав текст своей роли.
Дайнека испуганно вздрогнула и схватила его руку.
– В чем дело? – спросил он.
– Кажется, в вашем подвале живут крысы. – Она оглядела серые стены и показала рукой в дальний угол. – Там!
– В любом подвале водятся крысы, – заметил Сопелкин и продолжил: – Короче, она села в машину и укатила. Цвет и марку уже не помню, память подводит. И неудивительно, мне скоро семьдесят.
– Вы сказали следователю, что на заднем сиденье автомобиля был чемодан.
– Если сказал, значит – был.
– И еще вопрос: вы узнали, кто скрывался за дверью амфитеатра?
– Елена силком увела меня прочь.
– Думаете, нарочно?
– Не сомневаюсь ни на минуту. Скорей всего, не хотела, чтобы я увидел того, кто там был. Иначе с чего бы она согласилась встретиться в половине двенадцатого?
– А потом обманула и ушла раньше… – Дайнека ненадолго задумалась. – Скажите, а что такое амфитеатр?
– Это самая удаленная часть зрительного зала, которая располагается за партером. Из фойе туда ведут три двери: одна в центральную часть амфитеатра, две другие в левую и правую части.
– Вам ничего не удалось рассмотреть, когда она выходила?
– Во-первых, Свиридова не вышла, а выбежала. Во-вторых, сразу за дверью – тамбур, потом небольшая лестница, которая и ведет к креслам. По-видимому, тот, кто там был, спрятался в глубине. Я ничего не смог разглядеть в темноте.
– Если в зале велся ремонт, почему дверь не закрыли?
– Сейчас я бы за это ответил. Но в те времена был худруком и не следил за дверьми.
Дайнека достала из пакета красную сумочку и положила на стол.
– Есть проблема, – начала она медленно, и лицо Сопелкина побледнело. – Следователю вы сказали, что Елена Свиридова уехала с сумочкой. Однако сумка не покидала пределов Дома культуры. Как и паспорт Свиридовой. – Дайнека продемонстрировала ему документ.
Со стороны лестницы, ведущей из подвала наверх, послышался шорох. Она оглянулась, вскочила и вдруг побежала туда.
– В чем дело? – Геннадий Петрович догнал ее только у лестницы.
Дайнека повернула к нему испуганное лицо.
– Это не крысы.
– Да бросьте…
– За дверью кто-то стоял! – заорала Дайнека. – Стоял и подслушивал наш разговор!
– Кто?
– Не знаю, я видела тень и слышала топот, когда он бежал вверх по лестнице.
– Он? – переспросил Геннадий Петрович.
– Говорю вам, я видела только силуэт в коридоре подвала, – на этот раз Дайнека ответила шепотом. – У вас здесь очень темно.
Они поднялись наверх и расспросили вахтершу. Та поклялась, что за последние десять минут мимо нее никто не проходил.
Дайнека вышла на улицу, сожалея о том, что забыла спросить, где находится адресный стол. Рядом остановилась машина, из окошка выглянул Вячеслав.
– Тебя подвезти?
– Спасибо! – Она плюхнулась на сиденье рядом с ним. – Как ты здесь оказался?
– В Доме культуры? Работаю на подрядчика, в понедельник бригаду строителей завожу. Приступаем к ремонту.
– Зачем ругался с Сопелкиным?
– Старик – настоящий прохвост. Не любит работать. Завтра снова приеду, хвоста ему накручу.
Во всем облике Вячеслава была какая-то складность. Про таких говорят: что ни надень – все к лицу. Обычная футболка и джинсы сидели на нем так, словно он в них родился. Возможно, этому способствовала его атлетичность.
– Спортсмен? – поинтересовалась Дайнека.
– В детстве занимался футболом, как все мальчишки.
– В зал, похоже, ходишь частенько.
– Куда едем? – Вячеслав решил поменять тему.
– В адресный стол.
Адресный стол располагался в том же здании, что и паспортный, только на втором этаже. В маленьком помещении царила домашняя атмосфера, сотрудницы пили чай. Этот затяжной процесс плавно перетекал из утреннего чаепития в обеденный перерыв.
– Здравствуйте, мне нужна ваша помощь, – сказала Дайнека, но тут же сообразила, что не слишком внятно сформулировала свое пожелание – на нее не обратили никакого внимания. – Кто у вас старший? – требовательно спросила она.
– Что вы хотели? – Из-за стола поднялась тетка в очках.
– Узнать новый адрес знакомой.
– Денег должна?
– Вовсе нет.
– Дайте имя, фамилию и адрес, по которому проживала.
– Свиридова, улица Ленина, восемнадцать, тридцать четыре.
– Имя-отчество?
– Елена Сергеевна, шестьдесят седьмого года рождения.
– Паспорт с собой?
– Чей? – оторопела Дайнека.
– Ваш.
– Зачем?
– Затем, что без паспорта информацию не даем.
Дайнека вынула свой паспорт и положила на стол. Тетка пролистала его и удивленно скривилась:
– Москвичка?
– Ну, да.
– К нам по делам? – не услышав ответа, она сделала вид, что ей и так все понятно. – Свиридова Елена Сергеевна шестьдесят седьмого года рождения…
– Есть?
– Сейчас посмотрю в поквартирной карточке. – Тетка направилась к шкафу с выдвижными ящиками, нашла среди них нужный, достала карточку. – Эта ваша Свиридова была объявлена в розыск.
– Вообще-то меня интересует ее мать.
– Екатерина Владимировна?
– Она проживала в той же квартире. Пожалуйста, посмотрите, куда она переехала?
– В восемьдесят седьмом году – на Госпитальную улицу, в двадцать второй дом.
– Какая квартира?
– Дом частный, там нет квартир.
– Спасибо. Я должна оплатить ваши услуги?
Женщина отскочила и быстро огляделась по сторонам.
– Нет-нет! У нас все бесплатно!
– Тогда огромное вам спасибо.
Усевшись в машину Вячеслава, Дайнека распорядилась:
– Улица Госпитальная, дом двадцать два.
– Это «девятка»…
– Что такое «девятка»? – поинтересовалась она.
– Самый удаленный район Железноборска. До него километров десять, не меньше.
– Прости, не знала. Тогда я на автобусе.
– Не дергайся, довезу.
По радио тихонько рассказывали последние новости, и они замолчали. Потом заиграла музыка, он сказал:
– Странные у тебя маршруты…
– Почему?
– Вчера – в полицию, сегодня – на Госпитальную.
– А что там?
– Психушка.
– Мне не туда.
– Надеюсь…
Дайнека хихикнула. Он определенно ей нравился: ясные голубые глаза, крепкий нос, природный румянец, подбородок с четкой мужской складкой, темные кудрявые волосы. Прибавь сюда конкретный мужской характер – и получится мечта любой девушки.
В этот момент автомобиль подбросило, и она клацнула всеми своими зубами.
– Что это было? – просипела Дайнека, потому что голос вернулся не сразу.
– Последствия ямочного ремонта.
– Ага… – Дайнека уловила знакомую тему. – Это потому что нет денег на хороший ремонт?
– Как, говоришь, адрес?
– Госпитальная двадцать два.
Они въехали в малоэтажный поселок и свернули в одну из боковых улочек, в безлюдное неприглядное место.
– Вот этот дом, – показал Вячеслав.
Машина затормозила. Дайнека вышла, и перед тем как захлопнуть дверцу, спросила:
– Подождешь?
Он кивнул и включил радио погромче. Дайнека узнала мелодию – «Отель Калифорния» – и перевела взгляд на дом. Из окна на нее смотрела худая старуха.
Пройдя к калитке, она услышала, как в доме стукнула дверь.
– Екатерина Владимировна Свиридова здесь проживает?
За воротами кто-то был, но голоса не подал.
– Откройте, пожалуйста, нужно поговорить!
Звякнул замок, через возникшую щель на Дайнеку уставился глаз с черным подглазьем[3].
– Зачем она вам?
– Поговорить о ее дочери.
Калитка распахнулась, за ней стояла старуха.
– Вы от Алены?
Дайнека сообразила, что она имела в виду Елену Свиридову.
– Нет, не от нее.
– Что ж, заходите. – Старуха вздохнула и направилась в дом. Зайдя в кухню, села на табуретку, сцепила руки и безмолвно уставилась на Дайнеку.
Та опустилась на стул, пристроив рядом пакет с найденной сумочкой. Прикинув, когда следует отдать старухе сумку и паспорт, решила не торопиться.
– Меня зовут Людмила Дайнека.
– А я Екатерина Владимировна, мать Алены, – отозвалась старуха.
– Можете рассказать, как пропала ваша дочь?
– Она не пропала, – обыденно проговорила Екатерина Владимировна.
Помолчав, Дайнека поинтересовалась:
– Что же тогда с ней случилось?
– Ничего.
– Не понимаю…
– Алена уехала на юг и очень хорошо там устроилась.
– Господи… – Дайнека прижала руки к груди. – Как же я рада! – Она потянулась к пакету, собираясь достать сумку, отдать матери Елены Свиридовой и забыть наконец об этой истории.
– Следователь мне все рассказал, – продолжила Екатерина Владимировна. – Она уехала на машине с каким-то мужчиной.
Дайнека отдернула руку и подняла на старуху глаза. Потом осторожно спросила:
– Он сказал, куда именно уехала ваша дочь?
– Ему неизвестно.
– Она давала о себе знать?
– Нет. А писем не пишет, потому что боится. Думает, буду ругать, – Екатерина Владимировна огорченно покачала головой. – Дурочка…
На мгновение Дайнеку охватило чувство невосполнимой утраты. Она поняла: за долгие годы одиночества старуха убедила себя в том, что ее дочка жива. Отдать сумку сейчас – значит, убить эту уверенность и поселить в ее душе ад.
– Да… – пробормотала Дайнека. – Я понимаю.
Екатерина Владимировна чуть оживилась:
– Вы знакомы с Аленой? – потом вдруг махнула рукой. – Да что это я… Вам лет двадцать, не больше.
– Двадцать два.
– Когда Алена уехала, вы еще не родились.
Пытаясь нащупать нужную тему, Дайнека посетовала:
– Жаль, что мы не знакомы. Расскажите, какая она была?
– Перед тем как уехать, Алена была очень красивой. Теперь я понимаю: она влюбилась.
– Почему вы так думаете?
– Иначе зачем бы она с ним уехала?
Глава 8. Екатерина Владимировна Свиридова
6 апреля 1984 годаЕкатерина Владимировна смотрела в окно, поджидая дочь из школы.
Сегодня, когда она мыла пол в ванной, к тряпке прицепилось золотое кольцо с большим оранжево-розовым камнем. По ободку оно было испачкано голубым пластилином. Екатерина Владимировна встала на колени и заглянула под ванну. На днище она заметила кусок пластилина такого же цвета.
Как видно, кольцо прилепила Алена, не сообразив, что горячая вода в ванне расплавит пластилин и оно упадет на пол. Вопрос, где она взяла деньги на это кольцо, мучил Екатерину Владимировну до полудня. Потом она сообразила, что его могли подарить. Но это нисколько не успокоило. Наоборот, теперь пришлось задуматься, какие отношения связывали дочь-старшеклассницу с тем, кто мог позволить себе такой дорогой подарок.
Так она изводила себя догадками одна другой хуже. Дошло до того, что Екатерина Владимировна заподозрила дочь в проституции, но тут же прогнала эту мысль: ее Аленушка на такое никогда не пойдет.
В конце аллеи закраснело пальтечко Алены. Рядом с ней шла подруга Ирина Маркелова.
– Не ко времени принесло, – пробормотала Екатерина Владимировна и бросилась открывать дверь.
– Здравствуйте, тетя Катя! – Ирина, не раздеваясь, прошла в комнату.
Забирая из рук дочери школьную сумку, Екатерина Владимировна пристально вгляделась в ее лицо, пытаясь прочитать тайные знаки, указывающие на предполагаемую порочность.
– Мам, ты что? – Алена поцеловала мать и скрылась в своей комнате.
Минут через пять подруги снова появились в прихожей. Попрощавшись, Ирина ушла. Екатерина Владимировна проводила ее, тяжело припала спиной к двери, достала из кармана кольцо и протянула дочери.
– Откуда это у тебя? – трагическим голосом прошептала она.
Алена опустила глаза.
– Отвечай! – Екатерина Владимировна ударила дочь по щеке. – В артистки пошла? В Москву собралась? Теперь куда? На панель?!
– Мама, прошу тебя, не надо так говорить…
– Ну, хватит… Школу закончишь и сразу – в политехнический институт. Не хочешь учиться – иди мыть полы!
Алена не возразила и не ответила, но, главное, ничего не сказала про кольцо. В шесть часов вечера она ушла в Дом культуры на репетицию.
Глава 9. Много нового
– Вы так и не узнали, откуда взялось кольцо? – спросила Дайнека.
– Нет, – покачала головой Екатерина Владимировна. – Это был последний наш разговор.
– Следователю про кольцо рассказали?
– Тогда мне казалось, что об этом лучше не говорить. Позже рассказала, но никто не заинтересовался.
– Оно и теперь у вас?
– Конечно. Я его берегу. Приедет Алена и заберет.
– Можете показать?
Екатерина Владимировна достала из передника скрученный носовой платок, развязала и протянула кольцо. Дайнека повертела его в руке.
– Дорогое и, кажется, старинной работы…
Она достала телефон и осторожно спросила:
– Можно сфотографировать?
– Пожалуйста. – Старуха не возражала.
Щелкнув несколько раз, Дайнека вернула кольцо.
– Алена хотела поступить в театральный?
– Хотела. Но где ж мне было взять столько денег? Билет до Москвы купи, за жилье заплати, есть-пить тоже надо… А у меня зарплата – семьдесят.
– Тысяч? – уточнила Дайнека.
– Рублей, – старуха внесла ясность. – Тогда, милая, все на рубли мерилось.
– Можно еще вопрос?
– Давай.
– Когда вы поняли, что дочь не вернулась?
Екатерина Владимировна степенно кивнула.
– Как за полночь перевалило, так и забеспокоилась. Пошла к Дому культуры, позвонила в служебную дверь. Вышел вахтер, сказал, что никого уже нет. Утром к подружке ее побежала.
– К Ирине Маркеловой?
– К ней. – Екатерина Владимировна говорила так, будто речь шла о самых обычных вещах. – Она сказала, что Аленушка ушла ровно в одиннадцать. И что с ней было дальше, Ира не видела, потому что осталась на репетиции. Ну а потом свидетель нашелся, он видел, как доченька моя уехала на машине. – Старуха вздохнула. – Знала бы я тогда, что с ней все хорошо, не убивалась бы так. Спасибо следователю, он подсказал. Дай ему Бог здоровья!
Чтобы завершить свою миссию, Дайнека подняла пакет, в котором лежала сумка Свиридовой. Но, взглянув в умиротворенное лицо Екатерины Владимировны, почувствовала, как рука внезапно ослабла и опустилась вместе с пакетом. Так она и ушла – с терзающим ощущением, что оставила незавершенным важное дело.
Вячеслав повез Дайнеку в дом Кораблевых. В пути выдал пару шуток, но, почувствовав ее настроение, замолчал. Высадил у калитки, попрощался и быстро уехал.
Близился вечер. На темное небо набежали невесть откуда взявшиеся облака.
«Ночью точно будет гроза», – подумала Дайнека и оглядела окна кораблевского дома. Во всех горел свет. Она взбежала по лестнице, быстрыми шагами перемахнула прихожую и оказалась в гостиной. Там у окна стоял высокий крепкий мужчина. Он обернулся.
– Ты Людмила?
– Да…
– Тебя все ждут.
Было в его голосе что-то, что заставило ее съежиться. Захотелось найти какой-нибудь угол, завалиться туда и оставаться так долго, насколько это возможно.
– Кто вы? – спросила Дайнека и растерянно огляделась. – Где мама?
– Все вопросы потом. – Мужчина отошел от окна.
Теперь Дайнеке удалось разглядеть, что он был немолод, однако его нельзя было назвать стариком: статный, подтянутый, моложавый.
– Лю-ю-юдочка! – в гостиную вплыла Мария Егоровна, в ее руках сиял хрустальный салатник, который она поставила на большой круглый стол.
Только сейчас Дайнека заметила, что на столе – белая скатерть, и он весь уставлен закусками. В центре красовалась ваза с цветами и бутылка вина.
– Вы уже познакомились? – Мария Егоровна вытерла руки о фартук. – Это Витольд Николаевич – мой муж и отец Нади.
– Я поняла, – сказала Дайнека. – Вы вернулись из отпуска.
– Ну, слава богу! – захохотал Витольд Николаевич. – Теперь между нами нет никаких тайн.
В комнату на коляске въехала Людмила Николаевна. У нее на коленях лежали бокалы. Дайнека бросилась к матери, но услышала строгий голос:
– Сначала мыть руки! – Витольд Николаевич указал рукой направление. – Ванная – там.
– Да знаю я… – пробормотала Дайнека и отправилась мыть руки. А когда вернулась, все, включая Надежду, сидели за празднично накрытым столом.
– Помыла? – Витольд Николаевич улыбнулся, взял штопор и бутылку вина. – Теперь хоть будет кого воспитывать. – Затем, вскинув глаза, успокоил Дайнеку: – Не бойся, это я пошутил.
Первый тост сказала Надежда:
– За твое возвращение, папа, и за знакомство, – она поочередно со всеми чокнулась.
– Наконец-то приехал, – Мария Егоровна взяла раздаточную ложку и повернулась к Дайнеке: – Тебе положить?
– Я сама.
Мария Егоровна одобряюще ей улыбнулась:
– Людочка так меня выручила…
Витольд Николаевич перехватил инициативу:
– За это – нижайший поклон. Надеюсь, тебя хорошо встретили в Доме культуры?
– Вполне.
– Ты сказала «вполне», а мне послышалось «хорошо, да не очень…» – Он прищурился и проницательно посмотрел на нее. – Не забывай, я старый чекист.
У Дайнеки вытянулось лицо. Надежда хлопнула ее по руке и воскликнула:
– Папа так шутит!
Раскрасневшаяся Мария Егоровна по-девичьи рассмеялась и одернула мужа:
– Оставь! Девочке не нравятся твои шутки! – она опять повернулась к Дайнеке: – Спасибо тебе, Людочка. Завтра выхожу на работу. А ты отдыхай, вода в озере потеплела, можно купаться.
– Давайте я еще поработаю, – предложила Дайнека.
– Значит, я прав, – заметил Витольд Николаевич, отрезая ножом кусочек форели.
– В чем? – спросила Надежда.
Не отвечая на вопрос дочери, он обратился к Дайнеке:
– Что там у вас случилось?
До сих пор молчавшая Людмила Николаевна решила вступиться за дочь:
– Все нормально. Верно, Людмила?
– Он прав, – сказала Дайнека, уставившись в свою пустую тарелку. – В первый же день со мной произошел странный случай.
Не сговариваясь, все отложили вилки и приготовились слушать.
– Перебирая в ящике реквизит, – продолжила она, – я нашла сумку. В ней лежал паспорт на имя Свиридовой Елены Сергеевны. Еще там был старый червонец и помада фабрики «Рассвет».
– У меня в молодости такая была! – почему-то обрадовалась Мария Егоровна.
– Мама… – укоризненно прошептала Надежда.
Дайнека снова заговорила:
– Валентина Михайловна попросила меня отнести паспорт по месту прописки. Когда я туда пришла, мне рассказали, что девушка эта пропала…
– Как это? – переспросила Надежда. – Если бы пропала, показали бы в новостях.
– Она пропала тридцать лет назад. Ее не нашли.
– Кто тебе об этом сказал? – поинтересовался Витольд Николаевич.
– Старухи во дворе. Потом я пошла в полицию, и мне все подтвердил начальник Управления.
– Труфанов?
– Я случайно попала к нему в кабинет.
– Он-то откуда знает? – спросила Надежда, сметая между делом крошки со скатерти.
Дайнека ощутила непреодолимое желание выложить все, что узнала.
– Это было его первое дело. Василий Дмитриевич тогда был еще лейтенантом.
– Запомнить немудрено, – заметил Витольд Николаевич. – Город у нас тихий, не каждый день такое случается. В то время люди не пропадали. Теперь – другое дело. Что ни месяц – кого-нибудь ищут. Насчет того, что ее не нашли, нисколько не удивлен. Сыщики говорят: первый день золотой, второй день серебряный, а третий – бронзовый. В то время пропавших людей начинали искать только по истечении трех дней.
– Это еще почему? – возмутилась Мария Егоровна.
– Заявление в милиции принимали на четвертые сутки.
– Безобразие, – прошептала старуха.
Дождавшись момента, когда можно было вставить хоть слово, Дайнека продолжила:
– Поскольку на сумке не было инвентарного номера, мы с Валентиной Михайловной решили, что много лет назад Свиридова ее потеряла. Например, сумочку после спектакля сгребли вместе с реквизитом и случайно сунули в ящик.
– Такое часто бывает! – подтвердила Мария Егоровна. – Однажды после концерта мы собирали сценические костюмы, и я, дура старая, прихватила мужские брюки. Хорошо костюмерную закрыть не успели! Смотрю, идет по коридору артист в белых трусах…
– Мама!
– Молчу-молчу. – Старуха взяла ложку и подложила Дайнеке салата.
Поковыряв его вилкой, она сказала:
– Здесь что-то не складывается…
– Что именно? – спросил Витольд Николаевич.
– Уголовное дело возбуждено не было.
– Для его возбуждения нужны факты, подтверждающие, что в отношении пропавшей были совершены противоправные действия.
– Их не было, – согласилась Дайнека. – Художественный руководитель Дома культуры видел, как она села в машину, на заднем сиденье которого лежал большой чемодан.
– Все ясно, – прокомментировал Витольд Николаевич. – Девчонка просто сбежала с каким-то молодчиком.
– Ее объявили в розыск.
– Обычная практика.
Дайнека строго оглядела всех, кто сидел за столом, будто призывая обратить особое внимание на то, что она сейчас скажет.
– Худрук сообщил, что в руках Свиридовой была сумочка. На самом деле сумка вместе с паспортом тридцать лет пролежала в ящике со сценическим реквизитом.
Людмила Николаевна робко предположила:
– Выходит, девушка уехала без паспорта и без сумки… – и помолчав, добавила: – Или вообще не выходила из Дома культуры.
– Думаешь, ее убили? – спросила Надежда.
– Глупостей не говорите! Дело к ночи, – вмешалась Мария Егоровна и стала раскладывать по тарелкам второе, – давайте лучше поедим!
Откусив кусок котлеты, Дайнека продолжала:
– Сегодня я говорила с Сопелкиным и побывала у матери девушки.
– Сопелкин?.. – Витольд Николаевич прищурился, будто что-то припоминая. – Не тот ли Сопелкин, что работал в Доме культуры?
– Это он видел, как уезжала Свиридова.
– Хорошо его знаю, человек ненадежный.
У Дайнеки мелькнула мысль, от которой похолодел кончик носа.
– А что, если он не видел, как она уезжала? Или видел, но что-то другое?
– И нарочно соврал, чтобы не возбуждали уголовное дело… – подхватила Надежда.
– А вдруг и того хуже… – Мария Егоровна осенила себя крестом. – Не он ли ее убил?
– Ну-у-у… Пошла писать губерния! – Витольд Николаевич поднялся из-за стола и прошелся по комнате. – Угомонитесь, сороки!
Дайнека вздохнула.
– Очень жалко ее мать. Она придумала сказку, что дочь уехала на юг и там хорошо устроилась. Я хотела отдать ей сумку и паспорт, но не смогла. Пусть себе верит, если ей так легче жить.
Людмила Николаевна погладила дочь по руке и ласково прошептала:
– Милая моя деточка…
Витольд Николаевич спросил:
– Где сейчас эта сумка?
– У меня.
– Можешь показать?
Дайнека встала, вышла в прихожую и принесла Кораблеву сумку. Он взял, щелкнул замочком и высыпал на стол все ее содержимое. По скатерти покатилась помада, брякнули спички, выпали платок и старый червонец.
– Тысячу лет таких не видала. – Надежда взяла десятирублевую купюру и зачем-то проверила на просвет. Убедившись, что водяные знаки на месте, вернула бумажку на стол.
Витольд Николаевич обратился к жене:
– Принеси, пожалуйста, ножницы.
– Зачем? – удивилась та.
– Не спрашивай. Принеси!
Мария Егоровна проковыляла к буфету, нашла ножницы и отдала мужу. Он вывернул из сумки подкладку и резким движением вспорол ветхую ткань. Вынул картонку, отшвырнул в сторону и запустил внутрь руку. После чего вытащил заполненный бланк.
– Что это?! – вскрикнула Дайнека.
– Билет на самолет, – произнес Кораблев.
– А почему он такой?
– Раньше кассиры их вырывали из книжечки и заполняли вручную.
– На чье он имя?
Витольд Николаевич взглянул на билет и сообщил:
– На имя Свиридовой Елены Сергеевны. Десятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года она должна была улететь в Сочи.
– Но ведь тогда она еще не окончила школу… – напомнила Дайнека.
– По-видимому, окончание школы не входило в ее планы. Или же она собиралась вскоре вернуться. – Кораблев еще раз пошарил рукой под подкладкой. – Но только обратного билета здесь нет.
– Она хотела стать артисткой, – сказала Дайнека.
– Судя по тому, что мы видим, она ею стала, – Витольд Николаевич только развел руками.
– И что нам теперь делать?
– Кажется, в полиции тебе ясно дали понять, что их это дело не интересует.
– А что делать с билетом?
– Слетать в Сочи по нему уже не получится…
– Может быть, все рассказать Труфанову?
– Никто не будет заниматься делом тридцатилетней давности.
– Они обязаны это сделать! – возразила Дайнека.
– Обязаны, но не будут, – ответил ей Витольд Николаевич. – Тебе нужно забыть об этом и жить дальше.
Мария Егоровна начала собирать посуду. Между делом сварливо проговорила:
– Впутали в историю бедную девочку, теперь разбирайся…
Дайнека подошла к столу и взяла в руки тарелки.
– Мария Егоровна, могу я вас попросить?
– О чем?
– Позвольте мне поработать еще пару дней. Послезавтра – отчетный концерт. Вам пока нельзя напрягаться, а мне хочется поучаствовать.
Мария Егоровна посмотрела на Людмилу Николаевну, как будто спрашивая ее разрешения. Та развела руками:
– Ну, если так хочет, пусть поработает.
Глава 10. Подготовка к концерту
Перед отчетным концертом Дайнеке пришлось как следует потрудиться. В костюмерную то и дело заглядывали участники самодеятельности, примеряли костюмы, и каждому из них нужна была помощь. Как и предупреждала Валентина Михайловна, пришлось зашивать дыры, укорачивать юбки, застирывать пятна и подбирать по размеру обувь.
У каждого танцора был свой холщовый мешок, в котором хранились костюмы для каждого танца. Это упрощало работу костюмеров. Трудней всего пришлось с артистами драмтеатра. Сцена из спектакля была исторической, однако для героини не удалось подобрать платье конца позапрошлого века.
Вздохнув, Валентина Михайловна проговорила:
– Придется идти к театралам.
– Что это значит? – спросила Дайнека.
– В городе есть профессиональный Театр оперетты. На их складе хранятся костюмы от старых спектаклей. Наверняка что-нибудь подберем.
В дверь заглянул завхоз Геннадий Петрович Сопелкин.
– Надо бы и мой костюм отыскать.
– Вы тоже будете выступать? – удивилась Дайнека. – В каком жанре?
– Геннадий Петрович чечеточник, – Валентина Михайловна залезла на второй ярус хранилища и подала оттуда блестящий сиреневый костюм.
Сопелкин забрал его и горделиво пояснил:
– Отбивая чечетку, я исполняю песню, которую сочинил сам.
– Про наш Дом культуры, – добавила Валентина Михайловна.
– Талантливый человек талантлив во всем, – Дайнека воздала должное бывшему худруку.
– Прошу найти мои туфли, – напомнил Геннадий Петрович.
Валентина Михайловна спустилась вниз, открыла сундук и вынула голубые штиблеты с железными пластинами на подошвах.
– Премного вам благодарен! – Сопелкин сунул ботинки в мешок и повесил его на плечо.
– А теперь вы помогите нам, Геннадий Петрович. – Костюмерша показала ему заявку. – Нужен грим, стиральный порошок и растушевки.
– Много берете, – начальственно заметил чечеточник, однако заявку забрал. После чего удалился из костюмерной в сопровождении Валентины Михайловны.
От усталости Дайнека рухнула на мешок, стоящий в углу, и обвела взглядом всю костюмерную. Ей в голову пришла парадоксальная мысль: хранилище старых театральных костюмов – больше чем склад. Это собрание человеческих жизней, прожитых актерами на подмостках. Висят эти жизни рядами в два этажа. На плечиках, будто на человечьих плечах, покоятся высокие чувства, страсти, любовь и черные замыслы театральных злодеев. Здесь, как в жизни, не сразу поймешь, кто есть кто. За белоснежным жабо и пышными рукавами может скрываться убийца, а за простым черным камзолом – человек с большой буквы «Ч».
Другое дело – костюмы для танцев. Здесь все на поверхности. Взглянул – и сразу ясно, русский плавный или молдавский зажигательный. Общее только одно: ото всех жутко разит потом, поэтому лишний раз трогать их руками не хочется. Но только не тогда, когда проходит инвентаризация. Здесь, будь любезен, разбери все до последней нитки!
Что касается реквизита, его перебирать интересно. Фанерные сундуки заполнены всякой всячиной. В них лежат турецкие ятаганы, короны из разноцветной фольги, дамские веера, окорока, печеные пироги и жареные поросята. Окорока, пироги и поросята, разумеется, не настоящие, они сделаны из папье-маше. Их уже не раз использовали в театральных пирушках, и они возвращались в свои ящики, слегка облупившись и потеряв былой лоск.
За этими размышлениями Дайнеку застала Валентина Михайловна. Она принесла две пачки стирального порошка. Отряхнув серый халат, сняла его и аккуратно сложила. Потом достала расческу с длинным острым концом и поправила старомодный начес.
– Ну что ж… Идем на склад к театралам.
Склад опереточных костюмов располагался на окраине города. Валентина Михайловна и Дайнека отправились туда пешком. По дороге выяснилось, что общих тем для беседы у них нет, а общие фразы быстро закончились.
Тем не менее идти молча было неловко, и Валентина Михайловна решила провести время с пользой: рассказать Дайнеке об истории создания города.
Сначала девушка слушала скорее из вежливости, но потом увлеклась. Заметив ее интерес, Валентина Михайловна стала грести шире:
– По существу, сам город и секретный подземный завод, на котором сейчас работают большинство горожан, строили узники ГУЛАГа. В начале пятидесятых здесь, посреди тайги, создали исправительно-трудовой лагерь «Гранитный» и согнали в него заключенных.
– Почему он так назывался? – спросила Дайнека.
– Это мне неизвестно. Может быть, потому, что завод строили в скальном массиве, внутри огромной горы. Тогда же, в пятидесятых, сюда приехало много вольнонаемных. Выпускники горных вузов, проходчики, взрывники, метростроевцы. Многие из Питера, из Москвы. Ты только представь: горные выработки, которые сделали под завод, по величине сопоставимы с московским метро! И вся эта громада располагается на глубине триста метров.
– Зачем же так глубоко?
– Строили так, чтобы сооружение выдержало ядерный удар. – Валентина Михайловна со значением подытожила – Для поддержания оборонной мощи страны.
За разговорами они незаметно подошли к зданию, где хранятся костюмы. Театр оперетты был на гастролях, но в складе осталась одна костюмерша, женщина на последнем сроке беременности. Она впустила их в огромный ангар, заполненный двухэтажными стойками, на которых плотно висели костюмы. Порывшись, Светлана Михайловна отыскала серое кружевное платье. К нему прилагалась сумочка, затянутая шнурком, словно кисет. При ближайшем рассмотрении кружева оказались дешевой сеткой с каплями прилипшей краски. Однако с расстояния в несколько метров они смотрелись божественно.
Отдав платье Дайнеке, Валентина Михайловна отправила ее в Дом культуры. При этом вручила ключ от костюмерной и предупредила, что завтра на работу нужно будет явиться к семнадцати часам и, возможно, им обеим придется задержаться до полуночи. Сама Валентина Михайловна отправилась в поликлинику.
По возвращении в Дом культуры Дайнека повесила платье на стойку, осмотрела его и решила, что оно в приличном состоянии и его не нужно застирывать. А поскольку работы больше не было, она повесила на дверь костюмерной замок и устроила себе экскурсию.
Здание Дома культуры, по-видимому, возводилось в пятидесятых, когда строился весь город. И если на этой стройке тоже работали зэки, то среди них были первоклассные мастера. Центральное фойе сияло двойным светом. Окна – в два этажа. Хрустальная с бронзой люстра могла бы дать фору дворцовым, а лакированные перила из натурального дуба в бельэтаже опирались на балясины из белого гипса. Пройдя мимо сорок четвертого кабинета, Дайнека вернулась и увидела табличку: «Народный драматический театр». Дернула ручку – закрыто, спустилась на первый этаж и зашла в методкабинет.
– Здравствуйте.
У шкафов стояла крепкая женщина и поливала из банки цветы.
– Здравствуйте. – Она обернулась. – Вы – участница?
– Временно работаю костюмером.
– А я методист, меня зовут Ираида Ефимовна, – она отставила банку.
– Дайнека.
– Это фамилия. А имя?
– Людмила.
– Замещаете Марию Егоровну?
– Да, на время болезни. Перед отчетным концертом много работы.
– Это да. – Ираида Ефимовна уселась за стол, достала какие-то фотографии и большущий альбом. – Концерт завтра вы обслуживаете?
– Вместе с Валентиной Михайловной.
– Работы будет немало.
– Сегодня мы с ней за платьем ходили. Для артистки из Народного драмтеатра.
– А я как раз их фотографии в альбом клею.
– И этот альбом весь про них?
– Здесь вся история Народного театра в фотографиях.
– Можно посмотреть?
Ираида Ефимовна удивленно спросила:
– Вам действительно интересно? – Она захлопнула альбом и отодвинула его от себя. – Пожалуйста.
Дайнека села рядом и стала энергично переворачивать кортонные листы.
– Так быстро… – заметила методистка.
– Мне нужен восемьдесят третий – восемьдесят четвертый год.
– Зачем?
Дайнека доверительно сообщила:
– Хочу посмотреть на одну девушку.
– Скажите, кого, и я вам найду.
– Свиридову Елену Сергеевну.
Ираида Ефимовна нашла нужный снимок и ткнула в него пальцем.
– Вот она.
Навалившись всем телом на стол, Дайнека вгляделась в лицо девушки. На групповом снимке ее обнимал бородатый мужчина.
– Кто это рядом с ней?
Ираида Ефимовна подняла очки, висевшие на шнурке, и поднесла к глазам.
– Это Олег Николаевич Михненков. – Она перевела взгляд на Дайнеку. – Вы не здешняя?
– Почему вы спросили?
– Ну, если не знаете нашего мэра…
– Тогда он еще не был мэром?
– Конечно, нет! В то время он был вторым секретарем в городском комитете комсомола.
– Вторым? – Дайнека приподняла бровь. – А сколько их было всего?
– Кажется, три.
– Как смешно, целых три комсомольских начальника на такой маленький город. У них со Свиридовой были какие-то отношения? Почему на фотографии он ее обнимает?
– Этого я сказать не могу. Не знаю.
Дайнека поочередно тыкала пальцем в снимок, и методистка рассказывала о тех, кого знала. Наконец она сообщила:
– Наш режиссер, Альберт Иваныч Романцев.
– Он еще работает в Доме культуры?
– Нет. Лет пять, как ушел.
– И где он теперь? – спросила Дайнека.
– В доме для престарелых.
– А как найти этот дом?
– Он стоит у главного входа в парк, – сказала Ираида Ефимовна. – Пройдете по улице Ленина до упора. Там спросите.
– Думаете, меня туда пустят?
– Можно вопрос? А почему вас интересуют Свиридова, мэр и наш режиссер?
Дайнека с воодушевлением соврала:
– Меня интересует творчество драмтеатра. Хочу написать статью. А назову ее так: «Традиции неподвластны годам».
– Это будет красиво.
– И знаете, мне еще о многом нужно вас расспросить. Но не сейчас. Сейчас я пойду к Романцеву.
Возвращаясь в костюмерную за своей сумочкой, Дайнека проследовала по всему сплетению коридоров, свернула за сцену и оказалась в запаснике, где хранились старые декорации. Здесь было темно, пахло краской, пылью и застоявшимся воздухом. В самом темном углу высился золоченый трон, рядом – статуя Аполлона. До костюмерной оставалось несколько метров, и Дайнека приготовила ключ, как вдруг Аполлон покачнулся, и кто-то цепко схватил ее за руку.
– В чем дело? – произнеся эти слова, она почувствовала, что душа уже находится в пятках.
– Тише… Не привлекайте внимания.
– Да здесь никого нет, – прошептала она.
– Вот и хорошо. – За Аполлоном стоял Сопелкин. Завхоз явно ему проигрывал.
– Что вам нужно? – спросила Дайнека.
– Предупредить. – Он перешел на шепот. – Лучше вам не ворошить эту историю.
– Вы же сами все рассказали…
– А теперь очень жалею. Если спросят – я с вами не говорил.
Дайнека почувствовала, что начинает злиться.
– Если меня спросят, я скажу, что вы не только все рассказали, но еще и нагло соврали! – проговорила она прямо в лицо Сопелкину. – У Свиридовой не было в руках сумки, когда она уезжала. И я сомневаюсь, что вы вообще ее видели.
– Тише… – прошипел Геннадий Петрович и сильно сжал ее руку.
– Мне больно! – Дайнека вырвалась, отошла на пару шагов и с вызовом предъявила: – Свиридова оставила вам свою роль. Куда вы ее дели?
– Отдал режиссеру! – Сопелкин сорвался с места и бросился к лестнице.
Дайнека прошла в костюмерную, забрала свою сумку и покинула Дом культуры через служебный подъезд. Пройдя через площадь, она направилась в сторону парка. Там, у главного входа, спросила, где дом престарелых. Прохожий указал на трехэтажное здание. Дайнека зашла в вестибюль и обратилась к санитарке в бирюзовом халате:
– В какой комнате проживает Романцев?
– Артист? – уточнила старуха.
– Режиссер.
– В двести четвертой. Подниметесь на второй этаж, там сразу направо. На двери список жильцов.
– Их много? – удивилась Дайнека.
– Двое. Больше у нас не кладут.
Когда она подошла к лестнице, нянечка крикнула:
– Наденьте бахилы!
На двери двести четвертой палаты была прибита табличка: «Романцев, Иванов». Постучав, Дайнека заглянула в палату:
– Здравствуйте… Можно войти?
– К кому? – спросил надтреснутый голос.
– К Романцеву Альберту Ивановичу.
С кровати приподнялся худой старик и обшарил взглядом ее руки и сумку. Она сообразила, что пришла без гостинцев, однако дело было в другом.
– Сигарет принесла? – спросил Романцев.
– Я не подумала…
– Из Дома культуры?
Она удивилась:
– Откуда вы знаете?
– Ко мне ходят только оттуда. Неужели тебе не сказали, что мне нужны сигареты?
Альберт Иванович раздражался больше и больше, и когда Дайнека спросила, как на это смотрят врачи, закричал:
– А мне плевать, как они смотрят! Я просто хочу курить!
Она вылетела из палаты, а потом из подъезда как пуля. Не снимая бахил, кинулась в магазин, купила блок сигарет, сок и печенье и со всем этим вернулась в палату. Схватив блок сигарет, Романцев тут же его распечатал, достал одну пачку, вытащил сигарету и сел на кровать. Подождав, пока он закурит, Дайнека все же спросила:
– Вам разрешают курить?
– А я ни у кого не спрашиваю.
За дверью брякнуло ведро, и он быстро затушил сигарету. В комнату заглянула уборщица.
– Опять куришь? Вот я скажу доктору…
– Говори! – крикнул Романцев и демонстративно прикурил новую сигарету.
Уборщица сердито прикрыла дверь, неодобрительно проворчав:
– Артист…
– Альберт Иванович, – заговорила Дайнека. – Помните Елену Свиридову?
– Леночку? – Он пыхнул дымом. – Помню, и хорошо. Она пропала в пятницу, а в воскресенье у нас был выездной спектакль. Пришлось ставить Ирину Маркелову, и это была вселенская катастрофа.
– Почему?
– Потому что Маркелова – бездарь.
– Зачем же таких держать?
– Затем, что в социалистическом обществе у всех были права. Участник занимается в коллективе, режиссер – будь любезен, обеспечь его ролью.
– Кстати, о роли. Вы, конечно, не вспомните, но я все же спрошу. После того как исчезла Свиридова, Сопелкин отдал вам ее роль?
– Нет.
– Но как вы запомнили? Прошло тридцать лет.
– Очень просто. В то время компьютеров не было. Чтобы ввести замену во второй состав, вместо Маркеловой, мне пришлось самому печатать роль на машинке.
– Значит, не отдавал…
– Теперь это не имеет никакого значения, – покуривая, заметил Романцев.
Дайнека пожала плечами.
– Действительно, никакого. Кроме того, что он еще раз наврал.
– И это неудивительно: Сопелкин – редкий прохвост.
– Вы второй человек, кто так говорит…
– Что подтверждает мои слова. – Альберт Иванович задумчиво улыбнулся. – А знаете, я хорошо помню тот вечер. Ах, как она репетировала! Как Свиридова была хороша!
Глава 11. Режиссер Альберт Иванович Романцев
Пятница, 6 апреля 1984 годаПроизнося текст, Лена Свиридова куталась в русский платок и прижимала к груди сжатые кулачки.
– Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят, уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья так и полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…
Дверь открылась, в кабинет заглянул Геннадий Петрович Сопелкин.
– Не помешаю, Альберт Иванович?
Кульминационный момент сцены был уничтожен. Романцев устало вздохнул.
– Проходите, Геннадий Петрович.
Сопелкин зашел и сел не куда-нибудь, а на стул режиссера.
«Сиди, черт с тобой», – подумал Романцев и подал знак продолжать: – Пошла Глафира Фирсовна!
– Дешевы слезы-то у вас, – сказала старуха в длинной, до пола, юбке.
– Уж очень тяжело это слово-то – «прощай». Я было сама умерла, – ответила Свиридова. – Ведь это хуже, чем похоронить…
Романцева прорвало:
– Лена! Свиридова! Ты пропустила целый кусок! После слов «я было сама умерла» идет фраза: «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». Нельзя так вольно обращаться с текстом Островского! Пожалуйста, повтори последнюю фразу!
– А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить… – повторила Свиридова, и в ее голосе прозвучала такая боль, что Альберт Иванович растерялся.
«Откуда у юной девушки такое тонкое понимание?»
Он взял ее за руки и ласково произнес:
– Именно так, именно с такой интонацией! В этих словах заключены все ее страхи, весь ужас ее положения. И прошу, заучи эту фразу. Перепиши ее несколько раз на полях. Прямо в роли своей напиши! – Романцев ткнул пальцем в текст ее роли.
На репетицию, запыхавшись, прибежала Ирина Маркелова, дублерша Елены.
– Еще раз опоздаешь, сниму с роли! – гаркнул на нее Альберт Иванович. – Восьмое явление, Дульчин и Тугина! – Он огляделся: – Олег! Михненков! Дульчин! В чем дело?!
Олег Михненков о чем-то говорил с Еленой Свиридовой в дальнем углу комнаты и, казалось, не слышал слов режиссера.
– Да что это сегодня! – Романцев быстрым шагом направился к ним, и ему удалось расслышать слова, которые произнес Михненков:
– Это не угроза, это совет друга…
– Быстро к партнерше! – потребовал режиссер.
Глава 12. Она ушла раньше
Дайнека переменилась в лице:
– Михненков так и сказал?
Альберт Иванович кивнул.
– Могу повторить: «Это не угроза, это совет друга».
– Что он имел в виду?
– Откуда мне знать?
– Следователю об этом рассказывали?
Романцев достал новую сигарету, прикурил и поправил пепельницу, стоявшую на краю стола.
– Не помню. Может быть, рассказывал, а может, и нет.
– У этого Михненкова со Свиридовой были какие-то отношения?
– Не знаю. За этим я не следил. Возможно, за пределами Дома культуры их что-то связывало, но во время репетиций замечены не были.
– Ясно. – Дайнека выложила из пакета печенье и сок и вспомнила, о чем хотела спросить:
– Ирина Маркелова сказала, что Свиридова ушла ровно в одиннадцать.
– В одиннадцать, – кивнул Альберт Иванович и тут же спросил: – Ей-то откуда знать?
– В смысле? – уточнила Дайнека.
– Откуда Маркелова знала, что Свиридова ушла ровно в одиннадцать?
– Видела… Она-то сама осталась и продолжила репетировать.
– Тогда почему я ее не видел? – Романцев затушил сигарету и потянулся за следующей. – После перерыва, а это было в десять часов, Маркелова на репетиции больше не появилась.
– Как же так… Зачем же она соврала?
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвалась женщина в белом халате.
– Опять за свое? – Она отобрала у Романцева незажженную сигарету, потом повернулась к Дайнеке: – И вы тоже! Знаете, что ему нельзя курить, и приносите! Давайте быстро отсюда!
Дайнека покраснела, потупилась и, кивнув на прощание Альберту Ивановичу, вышла из комнаты.
Вернувшись в дом Кораблевых, она сразу почувствовала неладное. Сначала ей показалось, что Мария Егоровна чересчур сильно хлопнула дверью. Потом по виноватому взгляду матери Дайнека окончательно поняла: что-то стряслось.
Отыскав Надежду, она без обиняков спросила:
– Что случилась?
Надежда стала отнекиваться, но вскоре сообщила неприятную новость: Мария Егоровна приревновала мужа к Дайнекиной матери.
– Отец нарезал цветов и принес Людмиле. Они сидели и разговаривали, а тут в комнату вошла мама…
– Ну и что? – удивилась Дайнека.
– Понимаешь, это давняя история. Отец никогда себе ни в чем не отказывал…
– Погуливал?
– Не то слово. До сих пор не понимаю, как мама терпела. В общем, чтобы ее понять, нужно знать моего отца.
Наступил самый неприятный и нежелательный момент разговора. И если бы Дайнека не понимала, что им с матерью грозит выдворение из дома, она бы промолчала. Но поскольку допустить этого было нельзя, с ее уст слетели слова:
– А чтобы ее успокоить, нужно знать мою мать…
– Что это значит? – Надежда удивленно вскинула брови.
Наконец Дайнека решилась.
– Моя мать лесбиянка. Ее не интересуют мужчины.
В глазах Надежды отразилась разнообразная гамма чувств – от недоверия до протеста.
– Я не вру, – заверила Дайнека. – В детали вдаваться не буду. Можешь успокоить Марию Егоровну, моя мама не представляет угрозы.
Надежда поговорила со своей матерью минут через двадцать. Дайнека поняла это по зарумянившемуся и подобревшему лицу Марии Егоровны. Проходя мимо нее, старуха сообщила:
– Завтра Витольд Николаевич встретит тебя после работы. Концерт закончится поздно. Так что вернешься с ним на машине.
Укладываясь спать, Дайнека ничего не стала рассказывать маме. Просто завернулась в одеяло и быстро уснула.
Глава 13. Чечеточник
Дайнека проснулась от громкого чириканья птиц. Она вскочила с кровати и распахнула окно. Ароматы летнего утра, свежей зелени и озерной воды взбудоражили ее, невыразимое чувство свободы подхватило и унесло прочь из дома, к озеру.
На пляже еще никого не было. Дайнека сняла платье и легла животом на теплый песок. Подул ветерок, и у нее замерзла спина, но солнце взяло свое. Пригревшись, девушка незаметно уснула. Проснулась оттого, что кто-то сказал:
– Вам лучше не спать, не то сгорите.
Дайнека открыла глаза и увидела две ноги, которые протянулись кверху до короткой цветастой юбки. Подняв глаза выше, увидела девочку лет двенадцати.
– Спасибо… – сказала Дайнека хриплым со сна голосом и перевернулась на спину. Но как только лопатки коснулись песка, вскрикнув, вскочила. Огляделась: по всему берегу лежали бледные тела загорающих. У воды стояли те, кому уже было что показать. Сгоревшая спина загнала ее в воду. Там, нырнув в холодную глубину, Дайнека испытала настоящее блаженство.
Она заплыла далеко, во всяком случае, рядом с ней никого не было и только лодка с рыбаком покачивалась на мирных волнах.
– Клюет? – поинтересовалась Дайнека.
– Уже нет, – ответил рыбак.
– Хотите сказать, из-за меня? – с дебильным упорством спросила она.
Рыбак промолчал. Наконец Дайнека его узнала.
– Слава?..
Он оглянулся, тоже узнал ее и, как показалось, даже обрадовался.
– Давай сюда, – подал ей руку и втащил в лодку. – Зачем рисковать? Так далеко здесь не плавают.
– Сгорела, – ответ прозвучал не в тему, но это не имело никакого значения. Он подал свою футболку и велел прикрыть спину и плечи. – Тебя отвезти на берег?
– Не-е-ет, с тобой посижу. На работу только к пяти. Сегодня последний день.
– А у меня – последний день отпуска. Хотел порыбачить.
– Помешала?
– Теперь уже нет. Сиди. Считай, что тебя на крючок подцепил.
Дайнека хихикнула и устроилась поудобней.
– Значит, ремонт будешь делать?
– Это моя работа, – Вячеслав не отрывал взгляда от поплавка.
– Ломать что-то будете?
– Нет. Объем работ небольшой. Как теперь говорят, косметический ремонт. Это как ямочный на дороге: здесь залепят – там провалится. Здание Дома культуры в плачевном состоянии. В последний раз ремонтировалось в восемьдесят четвертом году, еще при Советском Союзе. На этот раз работы дешевые, не знаю, зачем взялся. – Он улыбнулся и наконец посмотрел на нее. – Только одна позиция, на которой смогу заработать и хорошо заплатить рабочим, – ремонт поворотного механизма. Одна из пяти опорных колонн, на которых стоит механизм, пошла трещинами. Будем ее менять. Впрочем, тебе это неинтересно.
– Интересно, – возразила Дайнека и для чего-то спросила: – Значит, у тебя есть документация, чертежи?…
– Конечно, иначе как ремонтировать.
– И старые тоже?
– В каком смысле?
– Ну, те, тридцатилетней давности.
– Есть, но не все.
– А где все?
– В архиве… – Вячеслав прищурился, наклонил голову и снова посмотрел на нее. – Для чего тебе это нужно?
– Я не шпионка, – поспешно заверила Дайнека. – Какие вы все подозрительные!
– Странно, что девчонку интересует такая фигня.
– Для кого-то фигня, а мне интересно.
– Ясно, – кивнул Вячеслав. – Просто ты вдумчивая.
Дайнека замерла, примеряя на себя такую характеристику, но, не ощутив соответствия, вздохнула:
– Скорее любопытная.
Такой расклад вполне устраивал Вячеслава. Уставившись на поплавок, он даже не шелохнулся. В продолжение беседы Дайнека сказала:
– Третий раз тебя вижу, и все – случайно.
– Город маленький, – обронил Вячеслав.
– Ну, пока! – Она поднялась, стащила с себя футболку и бросила на корму. Потом, скрестив руки над головой, оттолкнулась и с шумом вошла в воду, обдав брызгами рыбака и его лодку. Ничего не сказав, Вячеслав с досадой хлопнул себя по колену.
Ровно в пять Дайнека пришла на работу. Валентина Михайловна отомкнула замок, и они вошли в костюмерную. Для начала нужно было разложить на туалетных столиках грим. Дайнека взяла, сколько смогла унести, и направилась в гримуборные. Со сцены доносился стук молотков и негромкие голоса рабочих. Упало что-то тяжелое, началась ругань, потом – опять стук молотков. Зайдя в одну из гримерок, она включила свет и почувствовала себя проходимкой, которая притащилась, куда не звали, и повсюду сует свой нос.
На каждый туалетный столик с зеркалом Дайнека положила по одной начатой коробке грима. Экономная Валентина Михайловна выдала только такие.
– Чего их жалеть? – удивилась Дайнека.
– Нужно быть бережливой, – ответила начальница.
Они стали таскать костюмы и развешивать в гримуборных. Работа была не из легких, но вскоре начали подходить участники коллективов и забирать свои костюмы.
Дайнека наблюдала за тем, как все вокруг оживает и преображается. Повсюду сиял свет, люди говорили между собой какими-то особенными, нервными голосами, как будто их ожидала тяжелая, но вместе с тем значительная работа. Никто не ходил медленно, размеренно – ни участники концерта, ни те, кто их обслуживал. Все передвигались бегом.
В самый последний момент перед концертом начали отрываться пуговицы, расходиться молнии и ломаться крючки. У серого платья, которое взяли у театралов, на подоле оторвалось кружево. Артистка сделала пару шагов, угодила туфелькой в дырку и упала, разбив себе нос. Из буфета для нее принесли лед, а Дайнека нервно зашила дыру под испепеляющим взглядом Валентины Михайловны.
Улучив минутку, Дайнека пробралась на сцену, где уже повесили праздничный «задник» и все было готово к началу концерта. Прильнув к занавесу, она отыскала в нем щелку и увидела через нее зрительный зал – торжественный, залитый светом, полный людей. В центре партера в окружении почтительных спутников сидел бородатый мужчина.
«Мэр Михненков», – эта мысль пришла ей на ум безо всяких усилий.
У пульта в боковом кармане появилась помощник режиссера и взяла микрофон.
– Внимание! – Ее голос эхом прошелся по всем гримеркам. – Пятиминутная готовность. – Женщина махнула Дайнеке: – Быстро со сцены!
Дайнека спряталась за кулису и ощутила себя неотъемлемой частью всего того, что творится вокруг. Ей очень понравилось это чувство.
– Людмила! – Валентина Михайловна взяла ее за руку и повела вокруг сцены. – Больше ни на шаг от меня. Первым и вторым номером – танцы. У танцоров две минуты на переодевание. Пока ведущий скажет подводку, мы должны помочь переодеться девчонкам.
– А как же парни?
– У них – портки да рубахи. Справятся сами. А у девчонок – крючки, ленточки, стаканы, корсеты… – Валентина Михайловна говорила на ходу, увлекая ее в сторону гримерных.
– Для чего им стаканы? – удивилась Дайнека и представила, как участницы танцевального коллектива организованно пьют воду.
Ответ Валентины Михайловны разбил в пух и прах все ее домыслы.
– Стакан – это короткая нижняя юбка с двумя разрезами, чтоб не сверкать.
– Чем? – наивно поинтересовалась Дайнека, и Валентина Михайловна встала как вкопанная. Резко обернувшись, она четко ответила:
– Сверкать – показывать зрителю трусы, когда кружишься или наклоняешься. Ясно? Больше ни одного вопроса!
В гримерной Валентина Михайловна разделила сферы влияния. Девушки, которые переодевались в левой части гримерки, достались Дайнеке. Те, что справа, ей самой.
Концерт начался. Было слышно, как на сцене заиграла музыка и организованно затопали ноги танцоров. Как только музыка стихла и раздались аплодисменты, Валентина Михайловна замерла в позе борца. Дайнека последовала ее примеру. Из коридора донесся устрашающий топот. Он приближался, и от него кровь стыла в жилах. В гримерку ворвалась толпа разгоряченных танцовщиц, которые на ходу снимали с себя костюмы. Мелькание рук, юбок, балахонов, сапог и кокошников ошеломило Дайнеку и повергло в кратковременный ступор. Но как только она увидела, как ловко орудует Валентина Михайловна, она и сама стала хватать эти юбки, балахоны и кофточки, а потом напяливать на девчонок другие костюмы, застегивать крючки и завязывать ленточки кокетливых шляп. Взяв в руки кофточку одной из участниц, Дайнека непроизвольно ее отбросила. А перехватив взгляд начальницы, сообразила, почему ей досталась левая часть женской гримерки. Здесь переодевалась крепкая жилистая девица, от которой разило таким смрадным потом, что хотелось зажать нос.
Дайнека стала дышать ртом. Когда переодетые танцовщицы убежали на следующий номер, к ней подошла Валентина Михайловна и показала глазами на стул жилистой девицы.
– Пот – как у лошади. У меня на нее аллергия.
– Да уж… – не могла не согласиться Дайнека.
Валентина Михайловна вытерла лоб.
– Теперь – в костюмерную, за реквизитом для драматической постановки.
– Для Народного драмтеатра?
– Да. У меня все подготовлено. Занавес закроют – сразу выносим на сцену. Что, куда, я подскажу.
Они перенесли ящик, наполненный реквизитом, в правый «карман». И как только смолкла песня народного хора и закрыли бархатный занавес, перетащили ящик на сцену. Рабочие расставляли мебель, Валентина Михайловна достала из ящика скатерть и постелила на стол.
– Если бы работал поворотный круг, мы бы так не мотались, – прошептала она.
– Это все из-за колонны, – поделилась Дайнека.
– При чем здесь колонна? – не поняла Валентина Михайловна.
Дайнека, так же шепотом, объяснила:
– На ней лежит поворотный круг. Ее нужно менять.
– Откуда ты знаешь?
– Один человек рассказал. – Дайнека показала кинжал, похожий на мичманский кортик. – Это куда?
– На край стола положи. Им в конце сцены зарежут любовника.
– А он остренький… – Она потрогала лезвие.
– Не наша печаль.
Помреж сделала злое лицо.
– Сцену освобождаем…
Они подхватили ящик и побежали с ним в боковой «карман». Занавес разошелся, и на сцену вышла женщина в сером платье, которое Дайнека зашивала в самый последний момент.
– Идем принимать танцевальный, – прошептала Валентина Михайловна, и это значило, что в костюмерную с минуты на минуту принесут свои костюмы участники танцевального коллектива.
К концу вечера у Дайнеки от усталости отваливались руки и ноги, однако пропустить выступление завхоза она не могла.
Геннадий Петрович шествовал по коридору в сиреневом костюме и голубых штиблетах, четко отбивая каждый шаг. Задержавшись за черной кулисой, он обнажил зубы, раскинул руки и так вышел на авансцену. Откланявшись, встал на «точку» и под музыку начал бить стопами по поверхности сцены. Побьет-побьет, обернется вокруг себя и снова побьет. Вся его сухонькая, узкогрудая фигура и неровно окрашенные седые волосы производили двоякое впечатление. Смотреть на него было немного грустно и немного смешно. На второй минуте Сопелкин завел свою песню. Дайнека разобрала только припев:
– Наш Дом культуры дорого-о-о-ой.
Наш Дом культуры до-ро-гой!
Геннадий Петрович эргономично крутнулся и, закончив песню, снова раскинул руки.
На этом концерт закончился.
– Ну, все, слава богу! – с облегчением выдохнула Валентина Михайловна и тяжело зашагала в сторону костюмерной, бросив Дайнеке:
– Собери весь реквизит.
Их ящик стоял в боковом «кармане», здесь же был стол, который вынесли, освобождая сцену для следующего концертного номера. Дайнека взяла деревянную вазу, настольное зеркало, две книги и розовый ридикюль. Все сложила в ящик. Сняла скатерть, свернула и бросила сверху. Опустив крышку ящика, вспомнила, что еще был кинжал. Огляделась, прошлась, надеясь, что он куда-нибудь завалился. Спросила помрежа:
– Не видели ножичек?
– Нет, не знаю, – ответила та, прошла через сцену и скрылась за черной кулисой.
В коридорах никто не бегал, танцоры ушли, свет погас. Дайнека взялась за ручку и волоком потащила ящик в сторону костюмерной – держать ответ за утерянный реквизит.
Позади сцены, возле запасника, было темно, и только пожарный фонарь у лестницы освещал небольшую часть помещения. Статуя Аполлона стояла там же и, как только Дайнека с ней поравнялась, чуть покачнулась.
«Неужели снова Сопелкин?»
На этот раз Дайнека не была расположена к разговору. Дернув ящик, она ускорила шаг. Аполлон закачался, как будто собрался упасть, но потом, судя по всему, передумал. Из-за него вышел Сопелкин, Дайнека узнала его по сиреневым блесткам костюма. Завхоз сделал шаг, повернулся вокруг себя и медленно сел на пол. А потом и вовсе откинулся на спину. Дайнека бросила ящик и присела на корточки. Геннадий Петрович приложил руки к груди и что-то прошептал.
– Что? – Дайнека наклонилась, но ей удалось расслышать только два слова:
– … последняя жертва.
Сопелкин отнял руки, и она увидела реквизитный кинжал. Но только его верхнюю часть, потому что лезвие вошло в грудь завхоза по самую рукоятку.
Глава 14. Это опять я
Дайнека сидела на стуле с кружкой крепкого чая. Рядом обеспокоенно крутилась вахтерша. А все потому, что она только-только пришла в себя после обморока. Когда Валентина Михайловна отправилась искать помощницу, куда-то запропастившуюся с ящиком реквизита, она увидела в запаснике два распростертых тела: мертвое, с кинжалом в груди, Сопелкина и живое, но без сознания, Дайнеки.
Как ее тащили до вахты, Дайнека помнила фрагментарно, как вызывали полицию – слышала вполуха. Но когда зазвонил мобильник и мама сообщила, что за ней приехал Витольд Николаевич, Дайнека твердо сказала:
– Пусть уезжает, я доберусь сама, – и нажала отбой.
В тот момент ее не беспокоило, что старик может обидеться, главное – не волновать мать. Из кабинета директора вышла молодая женщина-следователь. Пока криминалисты работали на месте убийства, она опрашивала свидетелей.
– Это вы нашли тело? – спросила следователь.
– Я, – кивнула Дайнека.
– У вас взяли отпечатки пальцев?
– Зачем? – испугалась она.
– Насколько я поняла, кинжал – из театрального реквизита. А вы костюмер.
– Думаете, Сопелкина зарезала я?
– Я здесь не для того, чтобы думать. Идемте со мной.
Они зашли в кабинет директора. Дайнека забыла отдать вахтерше кружку и притащила ее с собой.
– Садитесь. – Следователь бесцеремонно расположилась в чужом кабинете. – Меня зовут Нэлли Фаридовна Шкрыль, я следователь следственного отдела. Мне нужны ваши данные. – Она достала бланк протокола и приготовила ручку. – Фамилия, имя, отчество, возраст, образование, где проживаете.
– Людмила Вячеславовна Дайнека, двадцать два года, высшее, город Москва.
Следователь стала записывать, но вдруг подняла глаза:
– Москвичка? А здесь что делали?
– Работала, обслуживала отчетный концерт.
– Валяете дурака? – с подозрением спросила Нэлли Фаридовна. – Приехали из Москвы обслуживать наши концерты?
– Нет. На время заменяла старушку.
– Имя старушки. – Следователь стала быстро писать.
– Мария Егоровна Кораблева.
– Расскажите, как все случилось.
– Знаете, – осторожно начала Дайнека, – я не видела, как его убивали.
– Если бы видели, мы бы с вами сейчас не говорили, – не поднимая глаз от протокола, заметила Нэлли Фаридовна. – Говорите только то, что видели.
– Я иду, а там стоит Аполлон…
– Фамилия?
Задумавшись на минуту, Дайнека предположила:
– Думаю, Бельведерский.
– Думаете или вам это точно известно?
– Видите ли… Я пропустила эту лекцию по истории искусств и…
Следователь в раздражении бросила ручку.
– Час ночи. Говорите по существу!
– Я проходила мимо статуи Аполлона, которая стоит в запаснике среди мебели и декораций. Там еще трон золоченый рядом. Было темно…
– Это я записала.
– Вдруг статуя покачнулась, из-за нее выпал Сопелкин и прошептал слова: «Последняя жертва».
– Вы уверены?
– Я слышала.
– Еще что-нибудь говорил?
– Кажется, да, но мне было не разобрать.
– Что дальше?
– Это все.
– Кого-нибудь еще видели?
– Там, за сценой, никого уже не было. Валентина Михайловна, я… – Дайнека запнулась, потом добавила: – И Сопелкин.
– Распишитесь. – Следователь положила перед ней ручку.
Дайнека расписалась.
– Что теперь?
– Идите домой. Когда будет нужно, вас позовут. Надеюсь, в ближайшее время вы не собираетесь возвращаться в Москву?
– Нет.
Нэлли Фаридовна встала, но в этот момент в директорский кабинет вошел полковник Труфанов.
– Здравствуйте, Василий Дмитриевич, – сказала Дайнека и широко развела руками. – Это опять я.
– Вижу, – Труфанов взял у следователя протокол и пробежал глазами текст. Потом взглянул на Дайнеку: – Как же тебя угораздило?
– Я не убивала его!
– Тебе пожизненно так везет? – Полковник покрутил головой и машинально пригладил усы. – Вот ведь всегда залезет в середку.
Переварив внутри себя его фразу, Дайнека отметила: «В точку!» – но вслух ничего не сказала.
Труфанов спросил следователя:
– Оперативники были?
– Были. А что толку? Народу – миллион. Полный зрительный зал, несколько коллективов, рабочие сцены, осветители, костюмеры, помреж, электрики…
– И где они все?
– Разошлись по домам.
– Но ведь кто-то ему всадил кинжал по самую рукоять?
– С уверенностью можно сказать лишь одно: после окончания концерта и до обнаружения трупа прошло полчаса. Все случилось именно в эти тридцать минут.
– Что говорит вахтерша со служебного входа?
– А что она может сказать? Перед ней толпы участников туда-сюда проходили. Главный вход был открыт. Билетеров там не было, вход на концерт свободный. В общем, проходной двор и ничего не докажешь.
– А должны.
– Что? – спросила Нэлли Фаридовна.
– Доказать. Но прежде – найти преступника.
Полковник Труфанов посмотрел на Дайнеку, и ей показалось, что он немного смущен.
– Ну что, Людмила Вячеславовна, иди-ка домой.
– Мне на автобус.
Он посмотрел на часы.
– Второй час ночи. Автобусы уже не ходят. Куда тебе?
– На другой берег озера. Дом у самого пляжа.
– Это не к дому ли Кораблева?
– Да, я там живу.
– Витольду Николаевичу кем приходишься?
Дайнека пожала плечами.
– Так… Никем. Моя мама училась с его дочерью.
– Хорошо, я тебя довезу.
Она сняла халат и показала Труфанову.
– Мне только нужно отнести его в костюмерную и забрать свою сумочку…
Василий Дмитриевич решительно взял ее под руку и повел к выходу.
– Не нужно ничего забирать. Завтра все заберешь.
– Его не увезли? Он еще там? – тихо спросила Дайнека.
Труфанов ничего не ответил.
В машине она долго не решалась заговорить. Первым начал Труфанов:
– Хочешь сказать, что убийство Сопелкина связано с исчезновением Лены Свиридовой?
– А разве это не очевидно?
– Не улавливаю связи.
– Я вам ее покажу, – осмелела Дайнека. – Пару дней назад я говорила с Геннадием Петровичем. Он рассказал, что у Свиридовой тем вечером случился конфликт, и ее ударили по лицу.
– Кто? – спросил Василий Дмитриевич.
– Неизвестно. Все случилось в амфитеатре, при закрытой двери. Сопелкин хотел заглянуть, но Свиридова его увела. Потом, после разговора, Геннадий Петрович подкараулил меня в запаснике…
– Что такое запасник?
– Место за сценой, где хранят ненужные декорации и крупногабаритный реквизит. Да что я… Это то место, где убили Сопелкина.
– Так…
– Он подкараулил меня и попросил на него не ссылаться.
– Это как?
– Ну, чтобы я никому не рассказывала, о чем он мне говорил.
– Почему?
– Не знаю.
– И ты никому не рассказывала?
– Никому. Вы первый. Хотя постойте… – Она ненадолго умолкла. – Когда мы с ним говорили в подвале, за дверью кто-то стоял.
– Подслушивал? – оживился Труфанов. – Кто?
– Когда я выглянула, он был уже у лестницы. Видела только силуэт.
– Мужской?
– Скорее всего – да.
– Скорее всего – это не аргумент.
– Точней сказать не могу, – вздохнула Дайнека и напрямую спросила: – Вы меня подозреваете в убийстве Сопелкина?
Труфанов откликнулся с неожиданным равнодушием.
– Не говори глупостей.
– Тогда вот вам еще информация: Ирина Маркелова не могла знать, когда ушла Елена Свиридова. В тот вечер она сама после перерыва на репетицию не вернулась.
– Ну и что?
– Тогда зачем она сказала Екатерине Владимировне, что Елена ушла ровно в одиннадцать?
– Могла передать с чужих слов.
– Проще было сказать: не знаю. Разве не так?
Василий Дмитриевич безразлично повел плечом.
– И еще, – продолжила она. – Олег Михненков угрожал Свиридовой.
– Ты про нашего мэра? – усмехнулся полковник.
– Зря смеетесь. Он сказал ей: «Это не угроза, это – совет друга…»
– Расплывчато и не пришьешь к делу.
– А то, что он обнимал ее на той фотографии?
– Это еще на какой?
– Где все участники драмтеатра.
– Уверен, там обнимались не только они.
На это замечание у Дайнеки не нашлось контраргументов. Выждав, Василий Дмитриевич полюбопытствовал:
– Позволь узнать, с кем еще ты успела поговорить?
– С Романцевым.
– Режиссером?
– Да. С Альбертом Ивановичем.
– Это он сообщил, что Маркелова в тот вечер не вернулась на репетицию?
– Он, – кивнула Дайнека. – Еще я съездила к матери Елены Свиридовой.
– Неужели жива?
– Жива. Она показала кольцо.
– То, что отыскала под ванной? – спросил Труфанов.
– Она и вам говорила?
– Говорила. Только я и тогда был уверен, и теперь: это кольцо не имеет никакого отношения к ее дочери.
– Почему?
Василий Дмитриевич прокашлялся и грустно заметил:
– У нее умер муж, потом пропала дочь. Больше никого не осталось. Она чуть с ума не сошла. Как-то в разговоре я сказал ей, что дочка гуляет где-нибудь в Сочи. Каюсь, смалодушничал, сил не было смотреть, как она себя изводит. Екатерина Владимировна зацепилась за эту идею, досочинила ее, чтобы себя успокоить. Отсюда и кольцо появилось. То не было – и вдруг появилось.
Дайнека отыскала в своем телефоне снимок кольца и показала Труфанову. Он покосился, нисколько не стараясь его разглядеть.
– Надо же… сохранила.
– Кольцо старинное.
– Откуда тебе знать?
– Это нетрудно понять. – Она минуту провозилась с телефоном.
– Что ты делаешь?
– Отправила снимок одному очень умному человеку.
– Зачем?
– Он точно скажет, старинное или нет.
– И кто этот умный человек?
– Сергей Вешкин, начальник службы безопасности холдинга, где работает мой отец.
– Ясно, – констатировал полковник Труфанов. – Детские игры.
– А это как вам будет угодно, – огрызнулась она.
Машина подъехала к дому. Труфанов спросил:
– И ты не хочешь узнать, чем тогда закончилось дело?
Дайнека притихла и очень осторожно сказала:
– Хочу… Что было дальше?
Глава 15. Следователь Василий Труфанов
Вторник, 10 апреля 1984 годаНа работу, в здание УВД, лейтенант Василий Труфанов пришел ровно в восемь. Посидел на своем стуле и быстро ушел, сообщив сослуживцам, что отправился по делу пропавшей Свиридовой.
От милиции до девяносто девятой школы – рукой подать: перейти через дорогу, один раз свернуть – вот и школа. Василий нашел секретаря и спросил, где можно найти Ирину Маркелову. Секретарь отправила его на третий этаж, в кабинет математики, где в этот момент занимался десятый класс «А». Как только он поднялся, прозвенел школьный звонок. Одна за другой стали распахиваться двери, из классов начали выбегать школьники. Кабинет математики оставался закрытым. Лейтенат подошел к двери и только тогда заметил, что на него обращают внимание. А заметив, понял, что зря явился сюда в форме.
Дверь открылась, и первой вышла учительница.
– Здравствуйте, – сказал ей Труфанов. – Мне Маркелова Ирина нужна.
Учительница смерила его взглядом и заглянула в классную комнату:
– Маркелова! К тебе пришли!
Из класса вышла невысокая плотная девушка с огромной копной кудрявых черных волос.
Не сдержавшись, лейтенант пошутил:
– На последней парте сидишь?
– Откуда вы знаете?
– Из-за твоей прически доску не видно. Учителя не ругают?
– Красота требует жертв.
Он посерьезнел.
– Нужно поговорить.
– Говорите.
– Отойдем.
Они отошли к окну. Ирина устремила на него беспокойный взгляд.
– Про Лену Свиридову будете спрашивать?
– Про нее, – признался следователь.
– В последний раз я видела ее на репетиции.
– Та-а-ак… И куда она отправилась после нее?
– Не знаю, может, домой.
– Но домой она не пришла.
Лицо Ирины исказилось, и она зарыдала. Труфанов заговорил мягким дружеским тоном.
– Если что-то знаешь, скажи. Мать с ума сходит.
Девушка кивнула.
– Мне кажется, в последнее время у нее кто-то появился.
– Мужчина? – Василий достал блокнот.
Ирина снова кивнула.
– Суворов Михаил? – предположил следователь.
Она мотнула головой.
– С Мишкой они давно. Он только друг. Этот появился недавно.
– Она что-то рассказывала?
– Нет, никогда.
– Тогда откуда ты знаешь?
– По ней всегда видно, когда влюбляется.
– Часто? – спросил Василий.
– Что? – Ирина распахнула глаза.
– Влюбляется, говорю, часто?
Маркелова ненадолго задумалась.
– Ну, может, один раз в год.
– А как же Суворов?
– Я же сказала, он для нее только друг.
– Он-то об этом знает?
– В смысле?
– Что он – только друг.
– Думаю, нет.
– Зачем же его манежить?
– Вопрос не по адресу, – отмахнулась Ирина. – Он не мой друг, а ее.
– Согласен, – усмехнулся Василий. – И все-таки, возвращаясь к нашим баранам…
– О баранах не говорили.
– Это к слову, прости. Так вот, возвращаясь к этому человеку, в кого влюбилась Елена. Ты о нем что-нибудь знаешь?
– Его зовут Олег.
– Это она сказала?
– Нет.
– Тогда откуда ты это знаешь.
– У нее есть привычка, о чем думает – то рисует. Откроет последнюю страничку тетради – и давай рисовать. В последнее время она рисовала мужской профиль и рядом красивую букву «О».
– Тогда почему Олег? – спросил следователь.
– А вы попробуйте придумать другое имя на букву «О».
– Осип, – не задумываясь, сказал Василий.
Ирина почесала переносицу и смущенно призналась:
– Может, и Осип, но я думаю, все же Олег.
– Хорошо, предположим, Олег. У вас есть общие знакомые с таким именем?
– Позвать?
Труфанов кивнул:
– Позови.
Она крикнула:
– Олежка, Кочетов! Подойди! – и махнула рукой.
К ним подбежал шустрый рыженький мальчуган. Василий спросил:
– Одноклассник?
– Ну и что? – с напором ответил пацан.
– Иди себе. Ничего, – проводив его взглядом, лейтенант снова обратился к Маркеловой: – Давай кого-нибудь посерьезней.
– Олег Михненков.
– Кто это?
– Вместе занимаемся в драмтеатре.
– Как его найти?
– Он работает вторым секретарем горкома ВЛКСМ.
– Ого… – Труфанов записал имя. – Еще есть Олеги?
– Нет. Больше нет.
– Ну, тогда последний вопрос: во сколько в тот вечер ушла Свиридова?
– Ровно в одиннадцать.
– За ней никто не пошел?
Ирина потупилась и немного замялась.
– Ну? – повторил следователь.
– Я не знаю.
– Что значит – не знаю? Ты говоришь – видела, как она ушла ровно в одиннадцать.
– Меня там не было. Я сказала, потому что она всегда уходит в одиннадцать.
– А ты где была?
В этот момент прозвенел звонок. Его пронзительный клич пронесся по коридорам и лестницам. Все, кто крутился, вертелся, бегал и прыгал, мгновенно разлетелись по классам.
Ирина спросила:
– Я могу идти на урок?
– Иди, – кивнул Труфанов.
Василий вышел из школы, остановился и вдруг ощутил сильнейшую дисгармонию. Ему не раз приходила одна идея, которую он прятал в дальний угол сознания, обещая себе реализовать ее в ближайшее время. Похоже, это время пришло. Лейтенант Труфанов отправился на автовокзал.
Перемещения с места на место в маленьком городе имеют очень приятное свойство: все получается очень быстро. Время будто растягивается, и перечень дел от этого значительно возрастает. Не прошло и десяти минут, как Труфанов уже оказался в автовокзале, у авиакассы.
В очереди стояли две заслуженные пенсионерки. Их заслуги сразу бросались в глаза, поэтому он решил не предъявлять удостоверение, а встать в очередь и подождать. Когда подошел его черед, он показал через окошко милицейское удостоверение. Кассирша спросила:
– Вам билет или вы по другому вопросу?
– По другому, – сказал Труфанов.
– Сейчас открою дверь, у меня как раз перерыв. – Она высунула голову в овальное окошко кассы и прокричала: – Просьба не занимать! Перерыв полчаса.
Василий зашел в узкую дверь.
– Что за дело?
– Вы сохраняете копии проданных авиабилетов?
Кассирша ответила:
– У нас есть журнал учета. А копии мы отправляем в главное управление.
– Могу я посмотреть ваш журнал?
– Только за этот год, – предупредила она.
– Мне хватит, – заверил ее Труфанов. – Только покажите графу, где фамилии пассажиров.
Усадив следователя за стол и показав графу с фамилиями, кассирша уселась в сторонке, включила чайник и достала из сумки два бутерброда.
– Чайку не желаете? – спросила она с провинциальной сердечностью.
Василий вежливо отказался, продолжая вести пальцем вниз по списку. Наконец нашел фамилию Свиридовой. Инициалы совпали – «Е» и «С» – Елена Сергеевна.
– Та-а-ак… – Труфанов заинтересованно придвинулся ближе.
– Неужели нашли? – спросила кассирша, продолжая жевать.
– Нашел! – радостно сообщил он.
– Где? – Женщина придвинулась, увидела под его пальцем фамилию и громко произнесла: – Так она через три часа улетает в Сочи!
Труфанов обеспокоенно поднял глаза.
– На чем я могу доехать до аэропорта?
– Отсюда – только на такси.
– Долго ехать?
– Часа два.
– Где такси?! – крикнул Труфанов.
Женщина-кассир кинулась к двери, открыла ее и первой выскочила в зал ожидания. Там показала рукой на стоянку, и Труфанов побежал, тяжело топая башмаками.
Глава 16. Девочка попала в историю
Машина Труфанова уже минут пять стояла у ворот дома Кораблева.
– Забыла вам рассказать! – Дайнека схватила полковника за руку. – В той сумке был спрятан билет в Сочи. Витольд Николаевич вспорол подкладку – и он там лежал.
Дверца автомобиля открылась, и строгий голос спросил:
– Что здесь происходит?
– Мы разговариваем, – узнав Кораблева, Дайнека решила все объяснить.
– А молодой человек знает, сколько сейчас времени?
Открылась и захлопнулась дверца. Обернувшись, Дайнека увидела, что полковник Труфанов вышел, и услышала его голос:
– Здравствуй, Витольд Николаевич!
– Здравствуй, Василий! Ну, извини, не знал, что Людмила с тобой.
– У нас, понимаешь, убийство на концерте случилось. Решил девочку довезти.
– Кого убили? – спросил Кораблев.
– Завхоза Сопелкина. Я, как узнал, сразу туда.
Дайнека вылезла из машины и приблизилась к мужчинам.
– Это я его нашла, прямо за сценой.
– Что значит нашла? – спросил Витольд Николаевич. – Шла и споткнулась?
– Он выпал из декораций в запаснике.
Кораблев повернулся к Труфанову.
– Надеюсь, ты понимаешь, что девочка тут ни при чем?
– Понимаю, – кивнул Василий Дмитриевич. – Нам бы с тобой поговорить надо…
– Пойдем в мой кабинет. А ты, Людмила, иди в гостиную, там все наши дамы, не хватает только тебя.
Мужчины поднялись на второй этаж, а Дайнека прошла в гостиную.
– Доченька! – воскликнула Людмила Николаевна. – Мы тебе звоним, звоним, а ты не берешь трубку.
Плюхнувшись на диван, Дайнека проверила телефон и увидела четыре пропущенных вызова.
– Прости, мама. Когда была на допросе, поставила на беззвучный.
Людмила Николаевна замерла, перевела взгляд на Марию Егоровну, потом на Надежду и снова на дочь.
– О каком допросе ты говоришь?
– В Доме культуры убили завхоза Сопелкина.
– Боже мой! – воскликнула Мария Егоровна. – За что же? Такой приятный, вежливый человек…
– Ты здесь при чем?! – воскликнула Людмила Николаевна.
– Я первая обнаружила труп, – ответила Дайнека.
– Где? – В голосе матери появились трагические нотки.
– За сценой.
– С тобой кто-нибудь был?
– Нет. Я была совершенно одна. Тащу ящик, темно…
– Собирай вещи! – распорядилась Людмила Николаевна. – Мы уезжаем!
– Мне нельзя, я главный свидетель…
И здесь вмешалась Надежда.
– Зачем же так сразу? Ее наверняка ни в чем не обвиняют.
– Еще бы ее обвиняли! Мы уезжаем!
– Подожди, – вмешалась Мария Егоровна. – Сейчас придет Витольд и все нам расскажет. Иди к столу, – сказала она Дайнеке и налила ей чаю.
В комнату вошел Витольд Николаевич, за ним – полковник Труфанов.
– Налей-ка и нам, – попросил Кораблев.
– Мне не надо, спасибо! – отказался Василий Дмитриевич. – Поздно уже. Завтра с утра на работу.
– В выходной? – удивилась Мария Егоровна.
– Человека убили, Людмила, наверное, рассказала.
– Да-да! – закивала старуха. – Геннадия Петровича, земля ему пухом… Да кто ж на такое решился? Кому он дорожку перебежал?
– Завтра с утра начнем выяснять, – вздохнул полковник.
– Идем, я тебя провожу, – сказал Кораблев и похлопал Труфанова по плечу. – Кстати, сумку Свиридовой не заберешь?
– Пусть у тебя побудет. Затребую из архива ее дело – там будет видно.
Труфанов попрощался и вышел из дома. Витольд Николаевич проводил его и быстро вернулся.
– Ну, что? – взволнованно спросила Мария Егоровна.
– Ничего. Живем, как и жили. – Он повернулся к Людмиле Николаевне: – И не надо никуда уезжать. Здесь вы в безопасности. – Потом сказал только Дайнеке: – Идем-ка, нужно поговорить.
Он усадил ее на стул в своем кабинете.
– Я говорил с Труфановым. На мой взгляд, зря ты ввязалась в эту историю. Понимаешь… – Он прошелся по кабинету. – По своему опыту знаю: подобное притягивается подобным. Нет ничего случайного в том, что именно ты обнаружила труп. Все это звенья одной цепи. Слава богу, тебе больше не нужно появляться в Доме культуры. – Витольд Николаевич улыбнулся. – За Марию Егоровну не боюсь. Она жена чекиста, никогда никуда не ввязывается и не говорит лишнего.
– Я тоже никому ничего… – пробормотала Дайнека.
– Уж тут не скажи-и-и-и!.. – протянул Кораблев. – Такую бурную деятельность развила…
– И что же мне теперь? Бросить и забыть обо всем?
– Была бы ты моя дочь или внучка, я велел бы тебе сделать именно так. Но поскольку я для тебя посторонний, могу только советовать.
– Вы показали Труфанову билет и сумку?
– Показал.
– И что он?
– Ты же слышала: велел подержать у себя. – Кораблев остановился посреди кабинета, посмотрел на часы. – Теперь иди спать. А с утра – марш на озеро загорать. Я просил Труфанова, чтобы завтра тебя не тревожили.
Глава 17. Ирина
На пляж Дайнека отправилась в скверном настроении. На нее вдруг напала такая тоска, от которой захотелось сбежать в Москву. Казалось, жизнь остановила свое течение, и она бродит по колено в застоявшейся болотной жиже.
– Скучаем?
Дайнека открыла один глаз. Рядом с ней на песке стояла пара крепких ботинок.
– Иди, куда шел, – сказала она и, повернув голову, легла на песок другой щекой.
– А я шел сюда.
Дайнека открыла другой глаз: ботинки оставались на прежнем месте. Она села, взяла выше и наконец улыбнулась.
– Сегодня встретились не случайно, – заметил Вячеслав. – Я нарочно тебя искал.
– Зачем?
– Думал, скучаешь. Ты же никого здесь не знаешь.
– Не знаю, – согласилась Дайнека.
– А как время проводишь?
– Никак. Скучно мне, Слава.
Он улыбнулся:
– Вот видишь, помощь пришла вовремя. Давай надевай платье, собирай вещи, едем на машине кататься. – Он кивнул на воду: – На лодке уже плавали.
Мгновенно подхватившись, Дайнека натянула на себя платье, сложила полотенце в пляжную сумку. Спустя пару минут она уже сидела в машине.
– Что там вчера случилось в Доме культуры? Говорят, кого-то убили, – спросил Вячеслав.
– Сопелкина.
– Что значит – Сопелкина?
– То и значит, что Геннадия Петровича – кинжалом в самое сердце.
– Не может быть!
– Я тебе говорю.
– Ну, ты даешь…
– Это не я даю. Я здесь совсем ни при чем.
– Кто убил?
– Неизвестно.
Вячеслав замер, осознавая случившееся. Просчитав какие-то свои резоны, сердито сказал:
– В понедельник точно ремонт не начать! Говорил я ему: давай побыстрей!
– Слава, – остановила его Дайнека, – живого человека убили, а ты про ремонт!
– Прости. Конечно, это неправильно… Что ж теперь?.. Давай покажу тебе город. – Его лицо сделалось замкнутым, даже суровым.
Как и обещал, он провез ее по всему городу, зачитал вслух названия ресторанов, банков, кинотеатров и магазинов. Никаких иных достопримечательностей здесь не было. Узнав, что в парке она уже побывала, Вячеслав притормозил на окраине у какой-то горки, которую называли Третьей скалой. Они вскарабкались по каменистым уступам, посмотрели на город и тем же путем, только с бо́льшим трудом, спустились к машине.
Во время спуска у Дайнеки созрела идея: почему бы не найти Ирину Маркелову? Город-то маленький. Все друг друга знают.
Поэтому, как только они сели в машину, она предложила:
– А давай ты поможешь мне найти одного человека?
– Давай, – согласился Вячеслав. – Что за человек?
– Ирина Маркелова, ей сейчас примерно сорок семь лет. Можем попробовать?
– Это связано с тем паспортом?
Дайнека кивнула, и Вячеслав ненадолго задумался.
– Среди моих знакомых такой нет. Дай-ка я позвоню матери. – Он взял телефон. – Мам, знаешь Ирину Маркелову? Да нет, немолодая, твоего возраста… Городская… Ага… Фамилия, скорей всего, девичья.
На этих словах Дайнека энергично закивала головой.
– Точно девичья, мне подтвердили.
Чуть позже Вячеслав спросил у Дайнеки:
– Не знаешь, в какой школе она училась?
– Рядом с улицей Ленина, дом восемнадцать – какая?
– Девяносто девятая.
– Значит, Ирина училась там.
– Мам, в девяносто девятой. – Он замолчал, и было слышно, что женщина на другом конце провода что-то рассказывает. Наконец он спросил: – Ты уверена? Адрес ее знаешь? – и бросил Дайнеке: – Теперь ее фамилия Гурина. Адреса мать не знает, но они наши соседи по даче, их участок через три дома.
– Едем на дачу! – от переизбытка чувств Дайнека поцеловала его в щеку.
Минут через десять они въехали в дачный кооператив. Дайнека впервые видела, чтобы дачи располагались через дорогу от городских домов.
– Не понимаю, – сказала она. – Для чего возвращаться в квартиры, если можно жить здесь?
– Многие так и делают, – заметил Вячеслав.
Они свернули на третью улицу и остановились возле двухэтажного дома.
Дайнека вылезла из машины и нажала кнопку звонка. Ожидая, когда откроют калитку, посмотрела на Вячеслава. Он махнул ей, дескать, иди одна, я подожду.
Калитка открылась. Дайнека ожидала увидеть кого угодно, только не того, кто стоял перед ней.
– Ираида Ефимовна?.. – удивленно прошептала она.
– Людмила? – с таким же удивлением произнесла методист Дома культуры.
– Что вы здесь делаете? – Вопрос был идиотским, Дайнека поняла это после того, как Ираида Ефимовна ей ответила:
– Это моя дача, я здесь живу.
– Можно? – Дайнека зашла во двор. – Нам нужно поговорить.
– Проходите…
Ираида Ефимовна закрыла калитку и направилась в дом. Дайнека – за ней.
– Ведь это вы – Ирина Маркелова?
– Да, я. Гурина – моя фамилия по мужу.
– А почему вас теперь зовут Ираида?
– А вы попробуйте поучиться в школе с именем Ираида.
– А что в этом плохого?
– Ираида рифмуется с «гнида». Как вы понимаете, гнидой быть не хотелось.
– Но ведь теперь…
– Теперь меня никто гнидой не обзовет.
– Ну да, – сообразила Дайнека. – Все постарели и больше не дразнятся.
Ираида Ефимовна укоризненно скорректировала:
– Все повзрослели…
Они зашли на кухню, хозяйка спросила:
– Чаю хотите?
– Хочу, – сказал Дайнека. – У вас есть большая кружка?
– Есть, – Ираида Ефимовна с удивлением оглядела странную гостью, не подозревая, что ее резоны совсем просты: за большой кружкой можно дольше разговаривать.
Кружка с чаем опустилась на стол перед Дайнекой.
– О чем хотите поговорить? – спросила хозяйка.
– Вчера вечером в Доме культуры убили Сапелкина.
– Мне уже сообщили, – отозвалась Ираида Ефимовна.
– Его убийство связано с исчезновением Лены Свиридовой. Во всяком случае, мне так кажется… И не только мне – так думают полицейские.
– С чего бы это вдруг?
– Недавно я нашла сумочку с ее паспортом. Это полностью опровергает версию, что она куда-то уехала.
– А вы здесь при чем? – Ираида Ефимовна не садилась за стол, давая понять, что разговор будет коротким.
– При том, что это я нашла паспорт. Сопелкина, кстати, тоже я обнаружила. Почему, когда я расспрашивала вас про Свиридову, вы не сказали, что были ее подругой?
– Я никому ничего не должна. – Ираида Ефимовна поправила копну курчавых черных волос. – Даже если ничего не сказала – это ни о чем не говорит.
– Да не-е-е-ет… – протянула Дайнека. – Говорит, и очень о многом.
– Бросьте!
– Мне, например, кажется: вы что-то скрываете.
– Жалею, что пустила вас в дом!
– Ну, так прогоните, и я сразу пойду в полицию, чтобы сообщить одну информацию…
– Не смешите меня! – Гурина улыбнулась.
И тогда Дайнека сказала то, чего сама от себя не ожидала:
– Я скажу им, что когда мы с Сопелкиным говорили на складе в подвале, вы подслушивали под дверью!
Эту чушь она придумала только что и уже приготовилась бежать до калитки, но то, что случилось дальше, ее ошеломило. Ираида Ефимовна тяжело села на стул, опустила голову и горько заплакала.
Дайнека тихо спросила:
– Вы знали, что я нашла паспорт? Откуда?
– Валентина Михайловна мне рассказала…
– И вы подслушивали потому, что вас что-то связывало с Сопелкиным?
– Мы были с ним в отношениях, – ответила Гурина, не переставая плакать.
– Вам известно, как пропала Лена Свиридова?
Ираида Ефимовна вскинула голову:
– Этого я не знаю, – она всхлипнула. – Но кое-что должна была сообщить.
– О том, где вы были, когда пропала ваша подруга?
– Главным образом, о том, с кем я была…
Глава 18. Ирина Маркелова
Пятница, 6 апреля 1984 годаИрина Маркелова бежала изо всех сил, прыгала вверх по лестнице Дома культуры через две ступеньки. Потому что опаздывала на репетицию и из-за такой ерунды могла потерять главную роль! Открыв дверь, она тихонько юркнула в репетиционную комнату.
– Еще раз опоздаешь, сниму с роли! – гаркнул на нее режиссер Альберт Иванович Романцев. – Восьмое явление, Дульчин и Тугина!
– Простите, я опоздала, у меня…
Режиссер отмахнулся.
– Иди, Маркелова, репетируй. Твоя сцена. – Он огляделся: – Олег! Михненков! Дульчин! В чем дело?!
Кинув сумку, Ирина вышла на середину комнаты и приготовилась к сцене. Краем глаза заметила: на репетиции присутствует художественный руководитель Дома культуры.
Олег Михненков, ее партнер, который играл любовника героини, разговаривал с Леной Свиридовой, ее лицо было пунцовым.
– Да что это сегодня! – Романцев быстрым шагом направился к ним, схватил Михненкова и толкнул к Маркеловой.
– Быстро к партнерше! Начали!
«Только бы текст не забыть», – мелькнуло в голове Ирины, и она произнесла дрожащим от волнения голосом:
– Ах, милый, ты уже здесь?
Романцев тут же вмешался:
– Ты кому эти слова говоришь? Мне? – Он сделал выразительный жест в сторону Михненкова. – Любовнику своему говори! Дульчину! Его ты любишь, а не меня!
Ирина механически повернулась и, глядя куда-то за ухо Михненкова, повторила:
– Ах, милый, ты уже здесь?
Тот ответил:
– Здравствуй, Юлия, здравствуй!
– Ты чем-то расстроен?
– Отвратительное положение, – произнес Михненков.
Ирина протянула к нему руки:
– Что такое? Говори скорей!
К ней подлетел режиссер:
– Если бы ко мне так подошли, я бы не стал дожидаться и врезал! – Он склонился и заглянул Ирине в лицо. – Придушить его хочешь? Или помочь? – Романцев отошел в сторону. – Продолжаем!
– Денег нужно, – сказал Михненков.
– Много? – спросила Ирина
Михненков посмотрел на часы.
– Много.
– Нет! Так дальше продолжаться не может! – режиссер воздел руки к небу. – Зачем тебе смотреть на часы? Чтобы узнать, сколько платить кредитору? Смотри куда угодно! На Юлию… – указал он на Ирину, – на пол… – он топнул ногой. – Ну что вы, в самом деле, как дети! Давайте со слов: «Вот сейчас у меня был богатый человек…»
Ирина произнесла:
– Погоди, дай подумать. Вот сейчас у меня был богатый человек, он обещал мне все, что я пожелаю… – закончив фразу, она обернулась и увидела, что Лена Свиридова неподвижно стоит у окна.
– Вот и прекрасно! Что же ты ему сказала? – спросил Михненков.
– Хватит! – Романцев обессиленно опустился на стул. – Перерыв двадцать минут!
Первым с репетиции вышел Сопелкин. За ним – Лена Свиридова.
Ирина подошла к окну, около которого стояла подруга, и окинула взглядом светящиеся окна гостиницы. В окне третьего этажа она увидела мужской силуэт. Заметив ее, мужчина быстро исчез.
Подхватив сумочку, Ирина выскочила за дверь и побежала в буфет. Купила пирожное и газировку. Выпила весь стакан, откусила бисквит и вышла в боковой кулуар. Там горели только пожарные фонари. Свернув за угол, Ирина замерла от неожиданности. В конце коридора она увидела Геннадия Петровича под руку с Леной Свиридовой. Они медленно шли к лестнице и о чем-то беседовали.
Ирина Маркелова прижалась к стене, а когда снова посмотрела в сторону лестницы, там уже никого не было. Она задержала дыхание, пытаясь унять грохотавшее в груди сердце, прошлась по коридору, а потом спустилась на первый этаж. Оказавшись у кабинета художественного руководителя Дома культуры, занесла руку, чтобы постучать, но передумала, резко открыла дверь и забежала внутрь.
– В чем дело? – Сопелкин сидел за столом и читал газету. – А, это ты… – Он поднялся, подошел к двери и запер ее. Выключил свет, потом обернулся к Ирине, с силой прижал к себе и впился губами в ее губы. Медленно перемещаясь, они рухнули на диван. Сопелкин стащил с Ирины кофточку, потом бюстгальтер, потом колготки и трусики…
В этот момент им было ни до чего. Комендант Дома культуры Елена Осиповна хорошо это видела сквозь замочную скважину. Свет уличных фонарей обеспечивал прекрасный обзор. Не дожидаясь финала, она прошла в свой кабинет и позвонила в опорный пункт участковому.
– Срочно приезжайте, у нас ЧП. Кто говорит? Комендант Дома культуры Елена Осиповна Королькова.
После этого она отправилась к вахтеру.
– Дайте запасной ключ от кабинета Сопелкина!
Вахтер беспрекословно выполнил ее приказание. Спустя пару минут к вахте подошел участковый с тремя дружинниками.
– Что случилось, Елена Осиповна?
– Идемте, – поджав губы, она зашагала к кабинету художественного руководителя. Когда подошла, вставила в скважину ключ и молниеносно провернула его. Распахнув дверь, тут же включила свет и воскликнула:
– Соблазнение несовершеннолетней!
Увидев расположившихся на диване, участковый снял фуражку и смущенно опустил глаза.
– Это не соблазнение. Это уже изнасилование.
Народные дружинники замерли в дверях и только вытягивали шеи, чтобы лучше все рассмотреть.
Глава 19. Он не всегда был таким
– Вы думаете, он всегда был таким – худым, крашеным, жалким?.. – спросила Ираида Ефимовна и вытерла слезы. – В сорок лет он был похож на Бельмондо.
– Бель… кто? – переспросила Дайнека.
– Жан-Поль Бельмондо – французский артист.
– Вы любили его?
– Мне было семнадцать.
– Ну и что?
– Это сейчас «ну и что». В то время все было иначе.
– Чем закончилась ваша история?
– Нам дали одеться и повели в опорный пункт. Хорошо помню, я ловила на себе взгляды дружинников, и они смотрели на меня словно на мясо. Допрашивали нас с Геннадием Петровичем в разных комнатах. Я умоляла не сообщать в школу, а им требовались подробности. Когда мы вышли из опорного пункта, Гена сказал: «Теперь меня точно посадят». А я ему свое: «Меня убьет мать». – Ираида Ефимовна тяжко вздохнула. – Не убила.
– Но ведь и Сопелкина не посадили в тюрьму?
– Нет.
– Хочу спросить про мужчину в окне гостиницы. Кто он?
– Не знаю. – Гурина пожала плечами. – Когда шли репетиции, он всегда смотрел в наше окно.
– Может быть, его знала Свиридова?
– Она никогда не говорила об этом.
Дайнека активизировалась, эта тема интересовала ее больше всего.
– Вы были подругами?
– Тогда мне казалось, что да.
– А теперь?
– Алена была скрытной, особенно в последнее время.
– Вы говорили, что она рисовала мужской профиль и букву «О».
– Было такое. – Ираида Ефимовна улыбнулась, но тут же спросила: – Откуда вы знаете?
– Следователь сказал.
– Тот, что вел дело? – Она кивнула. – Помню его. Старательный.
– Старательный? К чему это вы?
– Мне казалось, он очень хотел найти Алену. Жаль, что не вышло.
– А с вами что было дальше?
– Ничего.
– Все успокоилось?
– Геннадию Петровичу пришлось заплатить высокую цену.
Дайнека задумалась, потом быстро спросила:
– Во сколько вас повели к участковому?
– В начале двенадцатого.
– Значит, в одиннадцать Сопелкин был у себя в кабинете…
– Со мной, – дополнила Гурина.
– … и он не мог видеть, как уезжала Свиридова.
– Не мог. – Ираида Ефимовна быстро перекрестилась. – Прости меня, Гена.
– Кто заставил его соврать? – спросила Дайнека.
Гурина грустно склонила голову.
– Он никогда не говорил мне об этом. Просто велел держать язык за зубами.
Дайнека вышла из дома Гуриной и села в машину. Вячеслав осторожно спросил:
– Ничего не случилось?
– Все очень хорошо, – ответила Дайнека.
Глава 20. В Доме культуры
В понедельник утром в фойе Дома культуры уже висел портрет завхоза Сопелкина. У портрета стояла ваза с цветами – кто-то из гардеробщиц принес сирень из своего сада.
Дайнека задержалась возле портрета, на котором Геннадию Петровичу было не более сорока. Когда-то он действительно был очень хорош собой.
Мария Егоровна тоже подошла и сердобольно заохала. Потом они вместе проследовали в костюмерную. Дайнека забрала свою сумку, которую оставила там в ночь убийства, а Мария Егоровна приступила к работе.
– Надолго тебе запомнится отчетный концерт, – заметила Валентина Михайловна. – Спасибо, что помогла. Без тебя я бы не справилась. Что теперь? Уезжаешь?
– Нет, что вы, – сказала Дайнека. – Еще побуду, еще отдохну.
– Ну, побудь, ну, отдохни… – закивала начальница.
Из костюмерной Дайнека пошла к выходу и, оказавшись за сценой возле запасника, поняла, что надо было выбрать другую дорогу. Покосившись на Аполлона, который все так же стоял у золоченого кресла, подумала, что он уже сыграл главную роль в трагедии, которая не снилась железноборским подмосткам.
Собираясь уйти, она вдруг почувствовала, что за ее спиной кто-то стоит, и даже услышала дыхание этого человека. Дайнеку крепко схватили за плечи. Открыв рот, она не смогла даже пискнуть. В ногах возникла странная слабина, и они подкосились.
Те же руки, что держали за плечи, подхватили ее, развернули, и она увидела испуганное лицо Вячеслава.
– Ты что, в самом деле? Я хотел пошутить!
– И у тебя это хорошо получилось, – пролепетала Дайнека.
Когда через несколько минут они вышли на свет в кулуар, Вячеслав усадил ее в кресло и, склонившись, озабоченно заглянул в лицо.
– Может, воды принести?
– Нет, не надо. Ты схватил меня там, где лежал мертвый Сопелкин. – Она попыталась растянуть губы в улыбке. – Я так испугалась, чуть Богу душу не отдала…
– Прости меня, пожалуйста! – горячо заговорил Вячеслав. – Я – полный дурак!
– Ничего. Теперь все в порядке. – Она поднялась с кресла и огляделась. – Мебель не унесли, как же вы будете делать ремонт?
– Сами вынесем. В других кулуарах уже пусто. – Он улыбнулся. – Если хочешь, пройдемся по Дому культуры. Я покажу тебе такие места, которых ты больше никогда не увидишь.
Дайнека подняла на Вячеслава глаза, в которых светилось детское любопытство.
– Сейчас?
– Когда же еще? – Он взял ее за руку. – Идем!
Они поднялись по лестнице на четвертый этаж. Эта лестница была значительно уже других.
– Почему? – спросила Дайнека.
– Потому что здесь ходит очень мало людей, – он толкнул рукой дверь, и они попали в огромное помещение с тремя высокими арочными дверьми, ведущими на балкон.
– Что это? – распахнув руки, она выбежала в центр зала и закружилась.
– А здесь еще и балкон! – Вячеслав открыл балконную дверь. В залитый солнечным светом зал ворвался городской шум и запахи летнего дня.
Они вышли на длинный балкон, и Дайнека увидела над крышами домов вершины лесистых сопок.
– Это тайга? – Она показала рукой в сторону сопок.
– Тайга, – кивнул Вячеслав. – Она здесь повсюду.
– Для чего это помещение? – Дайнека вернулась в зал и снова стала кружиться. – Здесь танцуют?
– Здесь рисуют декорации, – Вячеслав прикрыл балконную дверь и обернулся. – Раскладывают на полу большие полотна и расписывают их красками. А потом художник залезает во-о-о-он туда. – Он показал на маленький выступ под потолком. – И смотрит, все ли в порядке.
– Как здесь солнечно! – Она пробежалась по залу.
Проводив ее взглядом, Вячеслав улыбнулся.
– Большие окна и много воздуха. – Он дал улечься детскому восторгу Дайнеки, после чего предложил: – Пойдем дальше?
Когда они спустились на два этажа ниже и по коридору прошли на сцену, он спросил:
– Когда-нибудь залезала на колосники?
– Я даже не знаю, что это.
– Узкие мостики над сценой, для установки декораций и освещения.
– Откуда ты все это знаешь?
– У меня батя здесь больше тридцати лет проработал. Сначала рабочим, потом машинистом сцены. Я каждый уголок с детства знаю. Залезал даже туда, куда другим запрещается.
– Например? – спросила Дайнека.
– Например, на колосники, – показал он рукой вверх. – Лезем?
– Давай! – обрадовалась она.
Во время восхождения общение между ними временно прекратилось. С каждой ступенькой Дайнеке становилось все хуже, и когда она влезла на узкий мосток, ей стало тошно. С высоты десяти-двенадцати метров сцена казалась маленькой и далекой. Казалось, шагни за ограждение – рухнешь вниз и приземлишься не скоро.
– Ну как?
– Что-то мне нехорошо… – прошептала Дайнека.
– Закрой глаза и пережди пару минут, – посоветовал он. – Представь, что ты в лесу…
Она представила и почти успокоилась.
– А теперь спускаемся вниз. – Вячеслав помог ей ступить на первую перекладину. – Вот та-а-ак… Вот так.
Дайнека спускалась по лестнице, переставляя руки и ноги в ритме, который подсказывал ее страх. Но когда ощутила под ногами деревянные доски сцены, все страхи рассеялись, и ей опять стало чудесно.
– Теперь мы пойдем в трюм, – сказал Вячеслав.
Дайнека расплылась в недоуменной улыбке.
– Мы же не на корабле…
– Сейчас сама увидишь. – Он взял ее за руку и потащил сначала на лестницу, а потом на первый этаж.
Там они прошли до самого гардероба и нырнули в узкую дверь.
Вячеслав щелкнул тумблером и включил аварийное освещение.
– Это и есть трюм. Мы – под сценой.
– Прямо под сценой? – переспросила Дайнека, сделала несколько шагов и похлопала рукой по бетонной колонне. – Зачем это?
– Опорные колонны поворотного механизма сцены. Их пять: одна по центру, и четыре по кругу. – Вячеслав подошел к мощной колонне. – К центральной крепится поворотный шарнир. На остальные четыре опирается бетонная эстакада с катками. По ним едет рельс, который закреплен на деревянном щите. Это и есть поворотный круг.
– И когда нужно сменить мебель на сцене, его просто крутят? – догадалась Дайнека.
– Точно. – Вячеслав подошел к одной из четырех колонн и пнул ее носком. – Вот эту нужно менять. Видишь, в основании трещины.
– Вижу… – Дайнека снова похлопала по колонне рукой. – Но как же ее менять? Если сломать, сверху все рухнет.
– А мы подведем под эстакаду временные опоры из стальной двутавровой балки, снимем нагрузку, построим опалубку, сварим арматуру, зальем бетон, и – порядок!
– Да-а… – протянула Дайнека. – Это большая работа.
– Зато денежная, – сказал Вячеслав. – Ну как? Понравилось? Я бы еще несколько мест показал, да нужно работать. – Он достал из кармана рабочей куртки какие-то чертежи. – Идем, провожу тебя.
В коридоре их догнал старый рабочий:
– Слава!
Вячеслав обернулся.
– Идем, покажешь, какую стену ломать.
– Иван Иваныч, у вас на плане все обозначено…
– А шут его знает, куда там смотреть. – Рабочий вытер о комбинезон руки и достал из кармана листок.
Вячеслав забрал его и, бросив взгляд, укоризненно произнес:
– Это не тот этаж. Ломаем на втором, а это план третьего. Ну что вы, в самом деле, как дети…
– Сам покажешь или повременить?
Вячеслав явно занервничал.
– Времени в обрез! Повременить… Надо же! – Он обернулся к Дайнеке: – Подождешь? Я быстро.
– Можно с тобой?
Он заколебался, но потом мотнул головой и сказал:
– Идем.
События последних дней научили Дайнеку быстро ориентироваться в ситуации и еще быстрей принимать решения. Вот и теперь она скорей интуитивно отправилась с ними. Поднявшись на этаж, рабочий остановился у туалетов.
– Показывай.
Вячеслав развернул план и стал возить по нему пальцем.
– Вот, Иван Иваныч, видишь, здесь была ниша. Во время предыдущего ремонта ее кирпичом заложили. А теперь решили сделать встроенный шкаф, – он прошел к нужному месту и постучал по стене. – Здесь нужно ломать.
– Юрка, давай сюда «машку»!
Дайнека притихла.
– Кто эта женщина? – спросила она.
– Какая? – не понял Вячеслав.
– Эта самая Машка. Она сама будет ломать?
– Ах, эта… – засмеялся он. – Это не женщина, а большая кувалда, которой бьют стены.
Прыснув в кулачок, Дайнека спросила:
– Можно я посмотрю?
– Что?
– Как будут ломать.
Вячеслав оглядел ее светлое платьице и хмыкнул.
– Что? – насторожилась она.
– Ты не представляешь, что через минуту здесь будет твориться: кирпичное крошево, цементная пыль и груда камней.
– А я отойду. – Она огляделась и показала на туалет. – Спрячусь за дверью.
– А как будешь смотреть?
– В щелочку.
– Ну давай…
Рабочий по имени Юрий принес ту самую «машку», огромную кувалду на толстой ручке.
– Давай! – скомандовал Иван Иванович, и Дайнека, а за ней Вячеслав спрятались в туалете.
Раздался оглушительный удар, за ним еще и еще один. Было слышно, как посыпались кирпичи. Открытая дверь впустила облако пыли. Дайнека непроизвольно ее прикрыла.
– Я же говорил, – заметил Вячеслав.
Крушение стены длилось не больше пяти минут. Наконец они услышали голос Ивана Ивановича:
– Все! Порядок!
Вячеслав открыл дверь, и оба вышли из туалета. Цементная пыль еще не улеглась. Вокруг образовавшегося пролома валялись обломки кирпичей.
– Ниша-то с гулькин нос. – Юрий снова взял «машку» и тюкнул по нижнему ряду. Потом заглянул в проем. – Там что-то лежит.
– Ну-ка, посторонись, – Иван Иванович отстранил его, нагнулся, протянул руку и вытащил пыльную красную тряпку.
– Что это? – спросила Дайнека.
– Кажись, девчачье пальто.
– Покажите! – Она рванулась и выхватила тряпичный комок. Встряхнула, чихнула и снова встряхнула.
В ее руках было смятое пальто из красного драпа.
– Откуда оно там? – озадаченно спросил Вячеслав.
– Я знаю откуда! – ответила Дайнека.
Глава 21. Новое доказательство
Дайнека даже не думала о том, как прорвется к Труфанову, но точно знала, что ему скажет: «Вот еще одно доказательство!» И если после этого он не признает очевидную связь между исчезновением Свиридовой и убийством Сопелкина, она выскажет все, что о нем думает… Теперь осталось придумать, что именно она выскажет, потому что такси уже подъехало к железноборскому УВД.
Выскочив из машины, Дайнека забрала с заднего сиденья пакет, в котором было пальто. Потом взбежала по ступенькам и, ускорив шаг, направилась в сторону лестницы. Поднялась на второй этаж и через минуту уже стояла у двери приемной начальника Управления внутренних дел.
Дайнека приоткрыла дверь и просунула в нее голову. Секретарша спросила:
– Вам чего?
– Мне нужно к Василию Дмитриевичу.
– Он занят.
– Я только на минутку, – в ее голосе появились кошачьи, заискивающие интонации. – Понимаете… – Она переступила порог и оказалась в приемной. – Перед отъездом хотелось бы попрощаться… – Дайнека сделала неоправданно долгую паузу, во время которой лицо секретаря поскучнело, – …с дядюшкой. Да, мне нужно попрощаться с моим дядей.
Скуку на лице секретарши сменило крайнее любопытство.
– Василий Дмитриевич – ваш дядя?
– Да, – с облегчением сказала Дайнека. – По маминой линии.
– Присядьте, я спрошу. – Секретарша указала на стул и зашла в кабинет начальника. А спустя мгновение вышла, но не одна.
– Где? – Труфанов обшарил глазами приемную и, заметив Дайнеку, спросил: – Это ты моя племянница?
Она безмолвно кивнула. Василий Дмитриевич распахнул дверь кабинета и пригласил:
– Ну, проходи.
Дайнека мухой залетела в его кабинет и «приземлилась» на стуле.
– Что на этот раз? – не без любопытства поинтересовался Труфанов и пригладил усы.
Она вытащила из пакета пальто и положила на стол. Василий Дмитриевич спросил:
– Решила меня приодеть?
– Это пальто Свиридовой.
– Откуда оно у тебя?
– В нише нашли, когда стенку в Доме культуры ломали.
– И кто тебе сказал, что это пальто Свиридовой?
– Так ведь оно красное.
– Ну и что? – Труфанов откинулся в кресле и строго посмотрел на Дайнеку, ожидая убедительных доказательств.
– Вы мне не верите? – спросила она тоненьким голосом и вдруг разревелась, но не оттого, что ее обидело недоверие, а потому, что у нее не было никаких доказательств.
– Запрещенный прием, – проворчал Василий Дмитриевич, вынул платок и протянул ей. Потом, чуть смягчившись, спросил: – Карманы проверила?
Дайнека всхлипнула:
– Нет у меня карманов, платок в сумке.
– Я про пальто.
В тот же миг она перестала плакать, проверила сначала один карман, потом запустила руку в другой и… достала картонную книжечку величиной со студенческий билет.
Труфанов привстал со своего места:
– Что это?
Она развернула картонку и прочитала:
– Городской Дом культуры… Пропуск… выдан Свиридовой Елене Сергеевне, участнице Народного драматического театра… сентябрь 1983 года.
Василий Дмитриевич буквально упал в свое кресло.
– Знаешь, что говорят в таких случаях? – Он помолчал. – Дуракам везет! Только, пожалуйста, без обид. – Полковник тронул рукой красный драп. – Находка говорит нам о многом. Но как пальто оказалось за стенкой?
Дайнека, и не думая обижаться, решила тут же все объяснить:
– В то время в Доме культуры шел ремонт.
– Я знаю это лучше тебя, я там был, – заметил Труфанов. – Дело в другом: кто и при каких обстоятельствах его туда спрятал.
– Все очень просто! – затарахтела Дайнека. – Это сделал убийца. Сначала забрал пальто из гардероба, потом бросил за стенку, которую не успели выложить до конца дня…
– Стоп! – резко прервал Труфанов. – Пока труп не найден, мы не говорим про убийц.
Дайнека посмотрела ему в глаза и тихо спросила:
– Василий Дмитриевич, кого вы обманываете?
На что он ответил:
– В общем, так… Сейчас говорить не могу – уезжаю на совещание к мэру. А потолковать нам с тобой надо. Я вел дело Свиридовой, мне его и заканчивать. Вечером встретимся.
– Где вас найти?
– Дай мне свой номер. Освобожусь – позвоню.
– А пальто? – спросила Дайнека.
– Пока оставь у себя. Пропуск не потеряй, – напомнил Труфанов.
Дайнека положила пропуск туда, где нашла, свернула пальто и положила его в пакет.
– До Дома культуры могу добросить, – Василий Дмитриевич взял свой телефон и надел фуражку. – Тебе на работу?
– Нет, – покачала она головой. – Уже не работаю.
– Выгнали? – улыбнулся Труфанов.
– Зачем? Просто Мария Егоровна выздоровела.
– Значит, теперь ты отдыхающая?
Дайнека шмыгнула носом:
– Не очень тут у вас отдохнешь…
Спустившись во двор вместе с Труфановым, она села в его машину. Когда прибыли к мэрии, спросила:
– Можно мне с вами?
Василий Дмитриевич осуждающе крякнул:
– Знаешь, ты наглей-наглей, но имей совесть. Не заставляй меня думать, что ты беспредельщица.
– Нет так нет, – легко согласилась Дайнека и напомнила: – Жду звонка.
– Василий Дмитриевич!
По парадной лестнице спустился немолодой бородач.
– Здравствуйте, Олег Николаевич! – Полковник протянул ему руку.
Мэр Михненков ответил рукопожатием.
– Дочь? – глядя на Дайнеку, он по-отечески улыбнулся.
На мгновение замешкавшись, Труфанов сказал:
– Племянница.
– Я уезжаю, – сообщил Михненков. – Срочно вызвали в Красноярск. Совещание проводит мой заместитель. Там уже начали.
Дайнека проводила Труфанова взглядом, и когда тот скрылся за массивными дверьми, посмотрела на мэра. Он взглянул на часы и с раздражением воскликнул:
– Где же он?!
– Вы ждете машину? – спросила Дайнека.
– Да. – Олег Николаевич вежливо улыбнулся и отошел.
– В Красноярск? – Она снова оказалась возле него.
– В чем дело?
– Видите ли, – проникновенно заговорила она, – у меня поезд…
– И что? – спросил мэр.
– Мне тоже нужно уехать.
– И при чем здесь я? – недовольно, но все еще вежливо поинтересовался Михненков.
– Пожалуйста… – Она сложила руки домиком и придала лицу умоляющее выражение. – Не хочу, чтобы пропал мой билет. Его оплачивал дядя. Тридцать тысяч для него немалые деньги.
– Это куда же вы за такие деньги поедете? – осведомился Олег Николаевич.
– В Москву, в мягком вагоне, – бессовестно соврала Дайнека.
Авторитет «дяди» пересилил все возражения.
– Где ваши вещи? – спросил Михненков.
– Вот! – Она показала пакет с красным пальто.
Он удивился:
– И все?
Рядом с ними остановилась черная иномарка. Из салона выскочил бледный водитель.
– Простите, Олег Николаевич! Мне заправляться, а у них пересменок…
– Ладно-ладно… – Михненков уселся на заднее сиденье и выжидательно посмотрел на Дайнеку: – Ну, в чем дело?
– Можно? – Она не верила своему счастью.
– Садитесь!
Когда автомобиль выехал за пределы Железноборска и пересек рубеж КПП, Дайнека решила, что теперь ее точно не выгонят.
– Олег Николаевич. – Ее тон сделался деловым. – Можем поговорить начистоту?
Михненков обернулся и удивленно уставился на Дайнеку:
– В чем дело?
– Мне необходимо знать о ваших отношениях с Леной Свиридовой и о чем вы с ней говорили в последний вечер.
Мэр выдержал паузу и произнес:
– Если бы вы не были племянницей Василия Дмитриевича, я бы вас немедленно вышвырнул из машины.
– А я не племянница. Так что можете вышвырнуть, если хотите.
– Только не говорите, что он соврал.
Дайнека вздохнула:
– А что ему еще оставалось делать?..
– Речь идет о Свиридовой, которая исчезла лет тридцать назад?
– Да. Если хотите, я все объясню.
Дайнека сцепила руки и от волнения прижала к груди. Заметив этот отчаянный жест, Михненков немного смягчился.
– Ну-ну, не нужно так волноваться… Я погорячился и, кажется, вас напугал. – Он сел поудобнее. – Слушаю.
– Дело в том, что я несколько дней работала в костюмерном цехе Дома культуры. Как раз в эти дни там проводилась инвентаризация. В ящике с реквизитом я нашла сумочку, а в ней паспорт старого образца на имя Свиридовой Елены Сергеевны. Когда я принесла паспорт в полицию, выяснилось, что тридцать лет назад ее объявили в розыск. На основании показаний Сопелкина уголовное дело не возбудили. Сопелкин видел, как Свиридова уехала на машине. И вот, представьте, после того как мы с ним поговорили, его убивают…
– Об этом я знаю. – Олег Николаевич печально кивнул. – Кто бы мог подумать! В тот день на сцене он был таким молодцом. И вот спустя полчаса его уже нет! Кто бы мог подумать… И вы полагаете, что убийство Сопелкина связано с исчезновением Лены Свиридовой?
– Я не полагаю, я знаю. В тот момент, когда, по словам Геннадия Петровича, Свиридова отъезжала от служебного подъезда, он был совсем в другом месте.
– А теперь скажите, при чем здесь я, – спросил мэр.
– У Свиридовой был роман с неким «О».
– Что это значит?
– В тетрадках она рисовала мужской профиль и букву «О». Ее подруга считает, что это первая буква имени мужчины, в которого Елена была влюблена.
Михненков усмехнулся.
– Теперь понимаю, к чему вы ведете. «О» – значит, «Олег», а если Олег, значит, я. Но, во-первых, у меня никогда не было с ней никаких отношений, мы даже спектакль играли в разных составах, во-вторых, «О» – это еще и Остап, и Осип.
– Среди ее знакомых не было ни Остапов, ни Осипов.
– И что? На этом основании я должен давать объяснения?
Дайнека грустно потупилась.
– Конечно, вы никому ничего не должны. Только вот какое дело… – Ее глаза повлажнели. – Мать Свиридовой ждет тридцать лет… И верит, что Алена жива… А сегодня в Доме культуры нашли вот что… – Она достала пальто и развернула его. – Оно валялось за старой кирпичной кладкой.
– Это вправду ее пальто? – Михненков побледнел.
– Вот, посмотрите. – Дайнека вытащила пропуск и показала ему. – Был в кармане пальто.
– Боже-е-е мо-о-ой! – воскликнул Олег Николаевич, отчего шофер обернулся и посмотрел на него, потом на Дайнеку. – Боже мой! У меня был точно такой!
– Прошу вас, расскажите, о чем вы говорили со Свиридовой в тот вечер на репетиции.
– Просто предупредил ее…
– О чем?
– Это не моя история, и мне неловко о ней говорить…
– Теперь это не имеет значения, – упорствовала Дайнека. – Теперь важна только правда.
– В двух словах не расскажешь, – пробормотал Олег Николаевич.
Дайнека посмотрела на часы:
– Нам ехать еще тридцать минут.
– Ну хорошо… В тот день я, как всегда, пришел на работу в половине девятого. И как только сел в кресло, ко мне вошла наш инструктор Татьяна Тараскина…
Глава 22. Олег Михненков
Пятница, 6 апреля 1984 годаВторой секретарь горкома комсомола Олег Михненков пришел на работу в половине девятого. И как только сел в кресло, в кабинет заглянула инструктор Татьяна Тараскина.
– Здравствуй, Олег! К тебе можно?
– Заходи, Таня.
На его стол упал распечатанный конверт.
– Вот! – Тараскина села на стул. – Вчера вечером принесли. Полное безобразие! Почта находится в нашем здании. С первого этажа на второй письмо шло три недели! Сегодня же накатаю на них жалобу!
– Что за письмо?
– А ты почитай.
– Сама рассказать не можешь? Знаешь, у меня сегодня и без того много работы, да еще вечером репетиция в Народном театре.
– Ты сам его выбрал, когда культуру начал курировать.
– Танцевать не умею, пою плохо… Что остается? Драма…
Михненков взял конверт и вынул из него листок с напечатанным текстом.
– Ух ты…
– Читай-читай, – сказала Тараскина. – К вопросу о драме.
– «Довожу до вашего сведения, что ученица десятого «А» класса девяносто девятой школы комсомолка Елена Свиридова посещает номера городской гостиницы, где проживают одинокие мужчины, и задерживается там до позднего вечера. Прошу рассмотреть ее аморальное поведение на комитете городского актива ВЛКСМ, а также сообщить в комсомольскую организацию ее школы», – дочитав до конца, Олег перевернул листок, потом осмотрел конверт: – Без подписи.
– Включаю в повестку? – бодро спросила Тараскина.
Михненков помолчал, потом отложил письмо текстом вниз.
– Тань, а если это неправда?
– Да здесь черным по белому…
– А вот я возьму лист бумаги, пойду к машинисткам и напечатаю, что ты английский шпион. – Он говорил без эмоций, как будто о чем-то пустячном. – А потом куплю такой же конверт и отправлю куда надо. Каково тебе будет?
– Да я… Да я никогда не выезжала за рубежи нашей Родины! – Тараскина покраснела и тяжело задышала.
– Ну и что? А я возьму и напишу. Что тогда?
– Олег Николаич! Не надо меня шантажировать! К нам поступил сигнал, и мы обязаны на него реагировать. Эта девушка комсомолка, ей нет восемнадцати…
– Я эту девушку знаю и могу за нее поручиться.
– Я и говорю – к вопросу о драме, – ухмыльнулась Тараскина.
– К чему ты это сказала? – спросил Олег Михненков.
– Просто подумала, если ходит по номерам, что ей мешает и в Доме культуры…
– Дура ты, Танька. – Михненков взял письмо и стал методично рвать его на клочки.
Тараскина поднялась и, наклоняясь к нему, заныла:
– Что… что вы делаете? Я же зарегистрировала его, поставила входящий номер. Мы обязаны отреагировать на поступивший сигнал.
– Был сигнал, да весь вышел. – Олег сунул обрывки письма во внутренний карман пиджака, а конверт выкинул в мусорку. – Иди, Тараскина, работай.
Прежде чем выйти, она прошептала:
– Ты за это ответишь!
Глава 23. Всем – спасибо, всем – до свидания
– Инструкторша кому-то нажаловалась? – сочувственно спросила Дайнека.
– Не успела.
– Почему?
– Это было в пятницу, шестого апреля. А в понедельник все уже знали, что Лена исчезла.
– И все-таки, о чем вы говорили со Свиридовой на репетиции?
Олег Николаевич помолчал, потом нехотя произнес:
– Сначала я не хотел говорить об этом грязном письме, но потом увидел…
– Что? – спросила Дайнека.
– Закончив репетировать сцену, Лена подошла к окну. Она долго стояла и куда-то смотрела. Я встал за ее спиной и увидел в окне напротив мужчину, который, заметив меня, сразу исчез. В тот момент я был абсолютно уверен, что он смотрел на нее, а она – на него. А поскольку это было окно гостиницы, я не сдержался и наговорил ей всякого…
– Про письмо?
– Нет. Просто предупредил… – Михненков вдруг заворочался и спросил у водителя: – Приехали?
Тот ответил:
– Последний сворот.
– Ну, что? – Олег Николаевич заговорил каким-то другим, приветливым голосом. – Вы, как я понимаю, про поезд наврали, просто искали предлог?
– Да, – с сожалением согласилась Дайнека.
– Куда теперь?
– Поеду обратно.
Мэр кивнул, и по его лицу было видно, сейчас он скажет что-то хорошее.
– Вам повезло. Я остаюсь в Красноярске, а вы возвращайтесь с водителем. До свидания! – Олег Николаевич покинул машину, потом наклонился и с улыбкой добавил: – Кстати, на контрольно-пропускном пункте можете оставаться в салоне. Пропуск не нужен. Мой автомобиль не досматривают.
Автомобиль мэра въехал в Железноборск.
– Вам куда? – спросил водитель.
Дайнека взглянула на телефон, Труфанов пока не звонил.
– Я выйду здесь.
Прихватив пакет с красным пальто, она вылезла из машины и пошла по незнакомой безлюдной улице. Шла и шла, пока не поняла, что уже не знает, куда идти дальше. У автобусной остановки от нечего делать принялась изучать рекламные надписи. Потом снова посмотрела на телефон в ожидании звонка Труфанова. На ее глазах телефон ожил. Звонил Сергей Вешкин, начальник службы безопасности холдинга, где работал отец Дайнеки.
– Наконец-то! – выпалила она. – Ты получил фото кольца?
– Получил. Не радуйся раньше времени, у меня для тебя пока ничего нет.
– Не нашли? – с горечью спросила Дайнека.
– Не успели, – ответил Вешкин.
– Как думаешь, кольцо старинное?
– По фотографии мало чего поймешь. Я отправил снимок специалистам. Так что если за ним что-то есть, будь уверена, раскопают. Собственно, только за этим и позвонил. Ну, будь здорова!
– И ты не хворай…
В этот момент подошел третий номер, и Дайнека села в автобус. До мэрии было несколько остановок.
Рядом с ней сидела старуха и громким, пронзительным голосом читала внуку учебник.
– Долина между реками Тигр и Евфрат называется междуречьем. Проливы из Персидского залива заносили сюда горько-соленую воду… – этот голос настойчиво и бессовестно вторгался в личное пространство Дайнеки.
Уставившись в окно, мальчик изредка поглядывал на нее. Было заметно: ему очень неловко.
Старуха задала контрольный вопрос:
– Какую воду заносили сюда приливы из Персидского залива?
– Горько-соленую… – деликатно ответил ребенок.
Она громогласно переспросила:
– Какую?
– Горько-соленую, – чуть громче ответил мальчишка.
Бабушка продолжала:
– Невыразительные пейзажи Месопотамии оживляли лишь кроны финиковых пальм… – Она прервалась. – Что оживляло невыразительные пейзажи Месопотамии?
– Кроны, – сказал он.
– Кроны чего? – еще громче спросила старуха.
– Пальм…
– Каких?
Дайнека сжалась от сочувствия к мальчику, представив, что он сейчас испытывает.
– Каких?!
– Финиковых, – ответил мальчишка.
Наконец Дайнека не выдержала:
– Можно потише? Заниматься, кстати, можно и дома.
Старуха отвесила мальчику подзатыльник, и тот опустил глаза. Не дожидаясь своей остановки, Дайнека выскочила из автобуса на ближайшей. Шагая по улице, думала про бедного пацана в надежде, что хоть родители у парня нормальные, а бабушка, как в компьютере, всего лишь ошибка системы.
Добравшись до площади, решила зайти в Дом культуры. Прошлась по кулуарам и коридорам. Вернулась на вахту и села рядом с вахтершей.
– Ну что? – спросила та.
– Жду, – Дейнека посмотрела на свой телефон. Труфанов и не думал звонить.
– Ну, жди-жди, – миролюбиво согласилась старуха, подняла голову и прокричала будто бы в потолок: – Анна Петровна! – Повременив и не получив никакого ответа, попросила Дайнеку: – Позови из служебного гардероба Анну Петровну, скажи, чайник вскипел.
Дайнека слегка напряглась.
– Это та Анна Петровна, которая работала в гардеробе лет тридцать назад?
– Она давно работает.
– И все на служебном?
– Сколько помню – всегда там.
Дайнека кинулась к служебному гардеробу.
– Анна Петровна!
Из-за высокого барьера сначала показалась голова, затем вся Анна Петровна.
– Здравствуйте, – сказала Дайнека.
– Здрасьте – давно не виделись! – ответила та самая бабка из автобуса номер три. – Чего тебе нужно?
– Вас приглашают на вахту, чаю попить.
– Учить вас некому, таких молодых да наглых! – выкрикнула Анна Петровна. – Дите на осень остался, а ей покой в автобусе подавай! Если нужен покой, езди в такси!
– Простите, если обидела, – пробормотала Дайнека и напомнила: – Вас чай зовут пить.
– Едешь в автобусе – сиди да помалкивай!
Дайнека только кивала, заранее со всем соглашаясь.
– Простите, за все простите…
Анна Петровна вышла из гардероба и с вызовом проследовала мимо Дайнеки. Та поплелась следом.
– Чаю хочешь? – спросила вахтерша.
– Хочу, – обрадовалась Дайнека.
Женщина достала из тумбочки чашку, налила туда кипятку, заварки и протянула девушке. Старуха-попутчица, поджав губы, пила из своей кружки. Чтобы начать разговор, Дайнека осведомилась:
– Анна Петровна, а где же ваш внук?
– У родителей.
– Помните историю с пропавшей девушкой, здесь, в Доме культуры?
Старуха насторожилась.
– Тебе какая печаль?
Дайнека показала пакет.
– Сегодня за кирпичной кладкой нашли ее пальто.
– Ну и что?
– Не помните, кто забирал?
– Ты, девка, в своем уме? – спросила старуха. – Это когда было?
– Да я так. На всякий случай спросила. Следователю вы сказали, что она сама пальто забрала.
– Раз сказала, значит – сама.
Дайнека многозначительно посмотрела куда-то над ее головой и с расстановкой проговорила:
– Если бы она сама забрала, оно было бы с ней. А так получается, что пальто здесь, а девушки нет.
Анна Петровна со стуком отставила кружку.
– Это в чем же ты меня виноватишь, поганка?
В этот момент у Дайнеки зазвонил телефон, и она быстро ответила:
– Да!
– Через пять минут выйду из мэрии, – сообщил Труфанов. – Ты где?
– Я уже здесь!
Она отдала пустую чашку вахтерше и подхватила пакет.
– Всем – спасибо, всем – до свиданья! – сказала и побежала на улицу.
Когда Труфанов вышел из мэрии, Дайнека уже сидела на парапете гранитной лестницы.
– Неужели все время ждала здесь?
Она ответила обыденным тоном, как будто в этом не было ничего не обычного:
– Нет. Сначала съездила с Олегом Николаевичем в Красноярск, потом поболтала с гардеробщицей Анной Петровной.
– Слава богу, на Луну не слетала, – Труфанов огляделся. – Идем-ка на лавочку сядем, там и поговорим.
Соскочив с парапета, Дайнека забрала свой пакет.
– Так за собой и таскаешь?
– Вы же сказали, оставить пока у себя. Я и оставила.
– Погода хорошая… – Василий Дмитриевич сел на скамейку.
– Ветерок… – Дайнека присоседилась рядом.
– И что ты думаешь про это пальто?
– Конечно, можно предположить, что Свиридова прыгнула в машину и уехала без него…
– Может, и уехала, только недалеко. Куда же без паспорта? – Труфанов снял фуражку и протер ее платком изнутри.
– В прошлый раз вы сказали, что нашли отметку в журнале, и через три часа улетал ее самолет.
Василий Дмитриевич положил фуражку рядом с собой.
– Кассирша показала стоянку такси, и я побежал туда. Это была единственная возможность успеть до объявления посадки на рейс.
Глава 24. Следователь Василий Труфанов
Вторник, 10 апреля 1984 годаВасилий Труфанов сел в такси. Кто-то рванул дверь, в салон заглянул мужчина.
– Возьмете еще одного?
– Мы в Красноярск не поедем. Напрямую в аэропорт.
– Я тоже туда! – Мужчина забросил в салон сумку, потом влез сам. – Едем!
Труфанов заглянул в кошелек, потом спросил у водителя:
– Сколько стоит поездка?
– В оба конца – двадцать рублей.
– Я еду только в один.
– Я заплачу, – вмешался попутчик и хлопнул водителя по плечу. – Трогай. – Потом спросил у Труфанова: – А вы, товарищ лейтенант, при исполнении?
– По работе.
– Неужели у вас это никак не оплачивается? Попросите водителя оформить квитанцию.
– Э-э-э, нет! – на этот раз запротестовал сам водитель. – Берите другую машину. Езжайте в контору, там все оформят.
– Езжай! – сказал Василий, а потом тихо добавил: – Обойдусь без квитанции.
По дороге больше не говорили. До аэропорта долетели за час сорок пять. Рассчитавшись с водителем, Труфанов прошел в отделение милиции. Дежурный офицер привел его к стойке и велел служащей показать список зарегистрированных пассажиров. По громкой связи объявили, что регистрация на сочинский рейс закончена.
Следователь взял ведомость. Пройдясь по ней несколько раз, поднял глаза и сказал сам себе:
– Ее нет. Не пришла. – Василий опустил глаза и вдруг в самом конце списка обнаружил фамилию Михненков О. Н. – Где он?! – громко спросил Василий.
– Кто? – вздрогнула девушка, что сидела на регистрации.
– Этот. – Он ткнул пальцем в фамилию.
– Вероятно, прошел в накопитель. – Она чуть привстала и показала: – Во-о-он тот, с черной бородкой, курит у лестницы.
Проследив за ее взглядом, Труфанов увидел мужчину, с которым ехал в такси. Еще через мгновение он уже стоял рядом с ним.
– Где она?
Мужчина побледнел и выкинул сигарету.
– Ты что, лейтенант?
– Где Свиридова? – Василий схватил его за руку.
– Не знаю.
– Олег Михненков?
– Я.
– Знаком со Свиридовой?
– Только по драмтеатру.
– Где она?
Михненков со злостью отбросил его руку:
– Откуда мне знать!
– Хочешь сказать, что случайно купил билет на один рейс со Свиридовой?
– Да пошел ты… – Олег Михненков поднял с пола свою сумку. – Мне на посадку.
Глядя ему в спину, Труфанов испытал опустошающее чувство бессилия. В Железноборск он вернулся на рейсовом автобусе, который прибыл на городской автовокзал. Авиакасса была открыта, но там работала другая кассирша. Чтобы попасть внутрь, ему снова пришлось все объяснять. В журнале регистрации билетов Труфанов отыскал двоих мужчин с именами на букву «О». Один из них Михненков, и он уже улетел в Сочи. Второй – некто О. С. Роев, который должен был улететь в Сочи на день позже.
Василий переписал данные и отправился в паспортный стол. Женщина-майор, начальник паспортного стола, сама прошлась по всей картотеке, но ни одного Роева О.С. не нашла.
– Послушайте, – наконец сказала она. – Паспортов такой серии у нас в городе нет. Скорей всего, ваш Роев приезжий.
Выходя на улицу, Труфанов не представлял, что делать дальше, пока в голову не пришла мысль проверить в гостинице. Конечно, Роев мог приехать к кому-нибудь в гости и жить-поживать в чьей-то квартире. Но с такой же долей вероятности он мог оказаться обычным командированным и поселиться в гостинице.
Догадка получила полное подтверждение. Едва услышав фамилию Роев, администратор тут же спросила:
– Олег Семеныч? Конечно, знаю – наш постоялец. Номер люкс на третьем этаже.
– Люкс? – насторожился Труфанов. – Большой чин?
– Обычный представитель из главка. Он уже полгода у нас проживает. Ну, не в шестиместный же его поселять.
– Он у себя?
– В настоящий момент его нет.
– Год рождения не подскажете?
– Мой? – Администраторша слегка растерялась.
– Роева.
Она порылась в каких-то квитанциях.
– Тысяча девятьсот пятидесятый.
Сделав запись в блокнот, следователь уточнил:
– Полгода, говорите, живет?
Администраторша снова посмотрела в квитанцию:
– Семь месяцев и… – подняла она глаза, подсчитывая, – двадцать четыре дня.
– О-о-о… – протянул Труфанов. – И платит же кто-то за него такие деньжищи!
– Я вам говорю, он представитель главка. Что тут неясного?
– Больно молод… Тридцать четыре года – и уже представляет…
– Не нам с вами об этом судить, – аккуратно заметила администраторша и подняла глаза к потолку. – Им там виднее.
Василий вдруг вспомнил, о чем не спросил:
– Какой у него номер?
– Тридцать восьмой, третий этаж, правое крыло.
– Спасибо.
Труфанов вышел на улицу, в двадцати метрах от него оказался служебный подъезд Дома культуры. Он пересек дорогу и скрылся за дверью.
– Девушку не нашли? – спросил у него вахтер.
– Ищем, – показал пальцем следователь наверх. – Я в сорок четвертый.
– Там сегодня драмтеатр занимается.
– Это хорошо, мне как раз нужно поговорить с Романцевым. – Труфанов посмотрел на часы, было почти девять.
Он поднялся на третий этаж. Тихонько открыв дверь, вошел в класс. Посреди комнаты стояла Ирина Маркелова, к ней ковыляла старуха.
– Дешевы слезы-то у вас, – прошамкала она деланым голосом.
– Уж очень тяжело это слово-то «прощай», – сказала Маркелова. – А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить…
– Вам кого? – спросил Труфанова режиссер и тут же объявил: – Перерыв!
– Вы Романцев?
– Альберт Иванович, к вашим услугам. Вы насчет Лены Свиридовой? В воскресенье она выездной спектакль пропустила. Это на нее не похоже.
– Вот, разбираемся, куда она делась. Мать заявление написала.
– Так серьезно? – обеспокоился режиссер.
– Сейчас ничего нельзя сказать точно. Можно вас на минутку? – Василий указал на окно, и они отошли туда.
– У меня к вам только один вопрос: между Михненковым и Свиридовой что-нибудь было?
– Вы имеете в виду любовное увлечение? – уточнил Альберт Иванович и неопределенно покрутил головой. – Если и было, то они это тщательно скрывали. Вообще-то Михненков у нас человек случайный.
– Что значит случайный? – спросил Труфанов.
– Он культуру курирует по линии комсомола. Таких здесь полно: кто-то от горкома партии, кто-то из комитета госбезопасности…
– И что, все занимаются в драмтеатре?
– Упаси и помилуй! – воскликнул Альберт Иванович. – Есть такие, что и в хоре поют. – Он снизил голос: – Те, что из кагэбэ, они все больше присутствуют и, что характерно, все время меняются. По-видимому, это их обычная шпионская практика.
– Значит, ничего определенного мне не скажете, – подытожил следователь. – Ну, что ж, не буду задерживать. – Попрощавшись, он повернулся к подоконнику, чтобы положить свой блокнот в папку. В окне напротив стоял мужчина и в упор на него смотрел. Труфанов замер и тоже постоял, глядя на незнакомца, а потом быстро вышел из комнаты. Весь путь до служебного входа его не оставляло ощущение, что кто-то глядит в спину. Когда он вышел на улицу и поднял глаза на фасад гостиницы, мужчины в окне уже не было. Труфанов посчитал окна. Получилось третье справа.
Он завернул в гостиницу и отправился к стойке администратора. Та, завидев его, немедленно сообщила:
– Роев у себя.
– Где его окна?
– Третий этаж, справа крайние, три.
– Третье справа – это его?
– Я же сказала – три.
– Значит, его, – заключил Труфанов, и у него впервые за весь день возникло ощущение какой-то определенности.
Глава 25. Кто такой Роев
– Как только я увидел в окне Роева, мне показалось, будто он хочет что-то сказать. – Труфанов взял с лавки фуражку, покрутил в руках и вернул на место.
– Вы были в форме? – спросила Дайнека. – Когда стояли у окна в сорок четвертом.
– Да, в своей милицейской форме.
– Думаете, он это заметил?
– Без сомнения. Расстояние между нами было метров пятнадцать.
– Послушайте… – Дайнека вдруг замерла, – а что если тем вечером Свиридова вышла из Дома культуры, не надевая пальто, зашла в гостиницу и поднялась к нему в номер?
Труфанов усмехнулся.
– В те времена порядки были такие: всех, кто заходил в гостиницу, записывали по паспорту в особый журнал. До одиннадцати часов вечера все гости должны были покинуть здание. При малейшем подозрении в нарушении этого правила коридорные врывались в номер и все там проверяли. Если помнишь, Свиридова ушла с репетиции ровно в одиннадцать. В это время она точно не смогла бы попасть в гостиницу.
– А Михненков? – спросила Дайнека.
– Что? – не понял Труфанов.
– Я даже расстроилась, когда вы сказали, что он улетел тем самолетом.
– Почему?
– Мне показалось, что он порядочный человек.
– Тогда я всерьез думал, что он как-то связан с исчезновением девушки. В аэропорту он вел себя агрессивно, я бы сказал, с вызовом. Просто взял – и ушел на посадку. И только потом я узнал, что он улетал в Сочи с чужой женой. Впоследствии был скандал, его подчиненная, инструктор горкома комсомола, написала донос… – Василий Дмитриевич посмотрел на Дайнеку. – Тебе сейчас трудно представить, но тогда такое бывало.
– И чем закончилось дело?
– Его сняли с работы, и он женился на той женщине.
– Ну, хоть здесь хеппи-энд!
– Тогда же я понял, что Свиридовой не нужно было бежать. Она спланировала отъезд заранее и даже купила билет. Но не попала на самолет, значит, с ней что-то случилось.
– Она была еще школьницей… – напомнила Дайнека.
– Мы не знаем, какие у нее были причины для отъезда. – Труфанов нахмурился и обеспокоенно заворочался на лавке. – Теперь ясно одно: она никуда не уехала, и, скорей всего, ее нет в живых.
– Но кто мог заставить Сопелкина дать ложные показания?
– Тот, кто хотел заставить поверить в то, что Свиридова с кем-то сбежала. И ему это вполне удалось: тридцать лет вопрос оставался в подвешенном состоянии.
– Но кто?
– Зная Сопелкина, можно рассматривать разные варианты. Но это неблагодарное дело.
– Ну хорошо, – согласилась Дайнека. – С Роевым вы встретились?
Чуть помедлив, Василий Дмитриевич ответил:
– Встретился. Но не так, как хотел…
– Что это значит?
– Назавтра меня отправили в гостиницу на вызов. Утром горничная обнаружила в тридцать восьмом номере труп постояльца…
– Роев?! – ужаснулась Дайнека. – Его убили?
– По результатам расследования, это было самоубийство. Он застрелился из пистолета.
– Откуда у него пистолет?
– Роев имел майорское звание и табельное оружие.
– Вы думаете, его убили?
– Нет, он застрелился сам. Я в этом уверен.
– Наверное, вы что-то заметили… – предположила Дайнека.
– Ничего подозрительного криминалисты не обнаружили, кроме…
– Чего? – быстро спросила Дайнека.
– На его столе нашли распечатанный конверт, а в нем клочок бумаги, на котором ученическим почерком было написано всего два слова…
Дайнека прошептала сухими губами:
– Какие?
– «Прощай навек».
– И все?
– И все.
– Но как это понять?
– Не знаю. Кстати, нужно запросить дело Роева и посмотреть все материалы. Подожди-ка… – Труфанов вынул из кармана телефон. – Со мной все в порядке, через десять минут буду дома! – взглянув на Дайнеку, объяснил: – Жена беспокоится. – Он взял фуражку и встал с лавки. – Тебя довезти?
– Я на автобусе, – сказала Дайнека.
– Ну, будь здорова.
Василий Дмитриевич махнул рукой и направился к своей машине.
– А пальто? – спросила Дайнека.
– Пока оставь у себя, – не оборачиваясь, ответил Труфанов.
На веранде рядком сидели Людмила Николаевна, Надежда и Мария Егоровна. Из распахнутых дверей дома доносился разноголосый ор включенного телевизора. Фонарь во дворе освещал увитую зеленью плетеную стенку и клумбу. Взявшись за ручку калитки, Дайнека вдруг передумала заходить и решила прогуляться до озера.
Ощутив под ногами песок, девушка разулась и до воды шла босиком. Забрела в озеро по щиколотку. Вода оказалась такой теплой, что захотелось немедленно окунуться.
Дайнека кинула платье на пакет с пальто, белевший на темном песке, зашла поглубже и, оттолкнувшись ногами, поплыла в теплой, тягучей, черной воде. Каждый взмах руки доставлял ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Вода будто сама несла ее дальше во тьму, и только огни на другом берегу служили ориентиром. Когда в груди от страха забухало сердце, Дайнека развернулась и поплыла назад. На ее глазах у воды вспыхнул огонь, и вскоре разгорелся костер. Дайнека вдруг поняла, что горят ее вещи, и поплыла быстрее. Выскочив из воды, она стала закидывать огонь влажным песком. Когда наконец пламя погасло, схватила полусгоревшие лохмотья и поднесла к ближайшему фонарю. Разглядев, что осталось, выбросила все в мусорку и, как была, в трусах и бюстгальтере, направилась во двор Кораблевых. Там сняла с веревки пляжное полотенце и, завернувшись в него, поднялась на веранду.
Увидев дочь, Людмила Николаевна испуганно вскрикнула и прижала к лицу ладони.
– Что случилось? – Надежда бросила на пол вязание и вскочила с плетеного кресла.
– Батюшки мои… – запричитала Мария Егоровна и подбежала к Дайнеке.
– Пойду оденусь. – Она туже запахнула полотенце.
Мать простонала:
– Где твое платье? И что у тебя с лицом?
Дайнека поспешила в прихожую, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Лицо и руки были перепачканы сажей. Она зашла в ванную, оттуда в комнату, скинула белье и переоделась в сухое.
Вернувшись на веранду, Дайнека никого там не застала, все уже переместились в гостиную. Она отправилась туда же.
– Людмила, – окликнула ее мать. – Пожалуйста, сядь. Нам нужно поговорить.
Мария Егоровна принесла чайник и кружки.
– Я уже рассказала, что сегодня нашли пальто пропавшей девушки, – вполголоса сообщила она.
Людмила Николаевна заметила:
– Мало ли чье это пальто.
– Алены Свиридовой, – сказала Дайнека. – В кармане лежал ее пропуск.
– Пальто нужно отдать в полицию, – вмешалась Надежда.
– Оно только что сгорело на пляже вместе с моим платьем. – Дайнека опустила глаза.
– Что ты там делала?! – воскликнула мать.
– Плавала. А когда вылезла из воды, все уже догорало.
– Ты хоть понимаешь, что с тобой могла случиться беда? – Людмила Николаевна побледнела.
– Мам, ну не надо…
– Надо! Ты уже взрослая, должна понимать. Нельзя ночью одной идти на пляж!
– Ну ты, Людмила, тоже не усугубляй, – возразила Мария Егоровна. – Сходила, окунулась и ладно…
– А то, что вещи сожгли? Это как? – Людмила Николаевна не могла успокоиться.
С лестницы послышались шаги. Со второго этажа с газетой в руках спустился Витольд Николаевич и, наклонив голову, поверх очков посмотрел на Дайнеку.
– Что здесь случилось?
Она улыбнулась:
– Пошла на озеро искупаться. Пока плавала, какой-то урод сжег одежду.
– И все? – Он сел за стол и придвинул к себе чашку. – Жива, здорова и – слава богу.
– Если бы только платье сгорело! – посетовала Мария Егоровна, наливая мужу заварку.
– Что еще? – спросил Витольд Николаевич.
Дайнека, вздохнув, ответила:
– Сегодня в Доме культуры стенку сломали…
Он кивнул.
– Маша мне рассказала: в нише нашли пальто.
– Вот, – подтвердила Дайнека. – Его тоже сожгли.
– Зачем же ты потащила пальто на пляж?
– А куда мне было его деть?
– Оставить в костюмерной у Маши.
– Я сразу поехала в полицию, а потом замоталась.
– И что Труфанов?
Дайнека села за стол, взяла кружку и насыпала в нее сахару. Мария Егоровна налила для нее чаю и поставила на стол теплые булочки.
– Он рассказал про одного человека, который был связан с Еленой Свиридовой.
– Кто такой? – поинтересовался Витольд Николаевич.
– Олег Семенович Роев.
– Знакомая фамилия, – задумался Кораблев. – Не тот ли Роев, что застрелился в нашей гостинице?
Дайнека кивнула:
– И случилось это на четвертые сутки после исчезновения Лены Свиридовой.
К ним подсела Мария Егоровна.
– Я тоже помню эту историю. Тогда весь город гудел. Парень был из Москвы. Точно помню – работал на комбинате, в транспортно-складском цехе.
– Какая разница, – проворчал Кораблев. – Он был из главка и мог работать где угодно. Поэтому к делу пришлось подключить КГБ.
– Вы были в курсе? – спросила Дайнека.
– Сам этим не занимался, но слышал, что он застрелился.
– Да как же, Витольд, – вмешалась Мария Егоровна. – Я помню, ты рассказывал про него, там еще какое-то письмо в комнате было…
– Не письмо, – отмахнулся Витольд Николаевич. – Так… Записка. Что-то вроде «прости-прощай» от какой-нибудь свиристелки.
– «Прощай навек», – уточнила Дайнека и спросила у Кораблева – Вы не помните, смерть Роева и дело об исчезновении Свиридовой не рассматривали как связанные друг с другом?
– Это вряд ли. Я, признаться, не слишком интересовался расследованием дела Свиридовой. Да и к делу Роева отношения не имел.
– Очень жаль, – проговорила Дайнека.
– Почему же? – спросил Витольд Николаевич.
– Иначе вы бы мне здорово помогли.
– Уж не собираешься ли ты заняться расследованием? – захохотал Кораблев.
– Почему бы и нет… – глубокомысленно заключила она.
Глава 26. У озера
Утром Дайнека вышла на кухню, пристроилась у окна и стала грызть печенье, придумывая, как провести день. Цветы в палисаднике источали нежнейший аромат, замешенный на росе и недавней ночной свежести.
– Доброе утро, Людочка! – на кухне появилась Мария Егоровна, и сразу все вокруг заработало, зашипело и полилось. – Что же молочка себе не нальешь? – Она достала вчерашние булочки, налила в кружку чаю и поставила на подоконник перед Дайнекой.
– Вчера вечером я была в Доме культуры, – сказала Дайнека.
– Почему же не зашла в костюмерную? У Валентины Михайловны только и разговоров, что про тебя: какая ты ловкая да умелая.
– Ждала одного человека… Посидела с вахтершей, попила чаю, поговорила с Анной Петровной… Странно, – оживилась Дайнека, – вроде лето, одежду в гардероб не сдают. Зачем нужна гардеробщица?
– Гардеробщицы все лето починяют чехлы со зрительских кресел. Где порвано, где по шву разошлось, а где и заплатку надо поставить. – Мария Егоровна энергично взбивала омлет. – Куда сегодня пойдешь? Опять загорать?
Навалившись на подоконник, Дайнека высунулась в окно, потом, обернувшись, сказала:
– С мамой пойдем на пляж.
– Вот и правильно, вот и сходите. А я вам булочек заверну и чаю в термосе приготовлю.
– Зачем? До дома – сто метров.
– А вы коврик уютно постелите, термос откроете, булочки развернете, вот тогда меня добрым словом и вспомните.
Мария Егоровна ушла на работу, оставив на столе корзинку с провизией. Людмила Николаевна прихватила ее с собой, отправляясь на озеро. Дайнека подвезла мать к самой воде, чтобы та, сделав несколько трудных шагов, могла поплавать. Они сделали пару таких заходов и, когда, уставшие, легли загорать, с аппетитом съели все булочки.
Провалявшись весь день у воды, Дайнека прикрыла полотенцем саднившие плечи и отправилась прогуляться по пляжу. Пройдясь туда и обратно несколько раз, поняла, что погибает от скуки. Мать, почувствовав ее настроение, засобиралась домой. Забравшись в инвалидную коляску, сказала:
– Я хотела с тобой поговорить.
– Скоро приедем домой… – Дайнека налегла на коляску, трудно катившуюся по песку.
– Только не там, – поспешно возразила Людмила Николаевна.
Дайнека остановилась, обошла мать и присела перед ней на песок.
– В чем дело?
– Нам лучше уехать домой.
– С чего это вдруг? Ты сама хотела здесь отдохнуть.
– Мне неловко перед Надеждой и перед Марией Егоровной.
– Почему? – удивилась Дайнека.
– Вчера Витольд Николаевич снова принес цветы.
– Ну и что?
– Он еще и ухаживает.
– Старик вспомнил молодость.
– Мне это не нужно, но его жена может подумать…
– Не может. – Дайнека поднялась на ноги, взялась за коляску и покатила ее дальше.
Людмила Николаевна оглянулась:
– Откуда такая уверенность?
– Я сказала, что мужики тебе не нужны, ты любишь женщин.
– Так и сказала? – ужаснулась Людмила Николаевна.
– А чего было ждать? Пока Мария Егоровна изведется от ревности? Говорю тебе, старик вспомнил молодость. Зная тебя, я уверена – он скоро успокоится.
– Кому из них ты сказала?
– Надежде.
– И она передала матери?
– На это и был расчет.
– Какая же ты…
– Какая? – спросила Дайнека.
– Безжалостная.
Дайнека остановилась.
– Если хочешь, поедем домой.
Чуть помедлив, Людмила Николаевна тихо ответила:
– Нет. Я не хочу.
На подходе к дому Дайнеке позвонил Вячеслав. Спустя полчаса она вернулась на обезлюдевший пляж.
– Погуляем или прокатимся? – спросил он, крутанув на пальце ключи от машины.
– Прогуляемся.
Они медленно шли по пляжу, загребая ногами песок.
– А правда, что пальто принадлежало пропавшей девушке? – Вячеслав подошел к воде и потрогал ее рукой. – Теплая… И все-таки, куда она подевалась?
– Кто?
– Та девушка.
– Тридцать лет назад в милиции решили, что она с кем-то сбежала.
– Это я слышал. А на самом деле?
– Никто не знает.
– Если вдуматься, страшная история получается. Любой из нас может бесследно исчезнуть.
– Я часто об этом думаю. Вот представь: пятница, вечер. Вокруг много людей. Подруга, режиссер, участники драмтеатра, вахтерша, художественный руководитель, гардеробщица. Какими путями нужно пройти, чтобы бесследно исчезнуть?
– Насколько я понимаю, она вышла из Дома культуры. А там, за пределами могло случиться все, что угодно. Мало ли девушек увозят в машинах, и они пропадают.
– Знаешь, в чем особая подлость момента? – спросила Дайнека. – Пока не найдут останки, говорить об убийстве бесполезно.
– А их не найдут никогда, – тихо сказал Вячеслав.
– Ты так думаешь?
– Тридцать лет – это не шутка.
– Послушай. – В голосе Дайнеки появилось что-то, что заставило Вячеслава напрячься. – Не знаешь, где находится транспортно-складской цех этого вашего подземного завода?
– Часть на поверхности, часть под землей, в скальном грунте.
– И что там хранится?
– Все для обеспечения производства: оборудование, механизмы, расходные материалы, технологическое сырье.
– Попасть туда можно?
– Зачем тебе? – Вячеслав удивленно вскинул брови.
– Надо кое о чем поспрашивать.
– Если скажешь, о чем, я подумаю.
Дайнека остановилась и стала чертить носком туфли кривую линию на песке.
– У Свиридовой был тайный друг.
– Как ты узнала?
– Пока это только предположение.
– Теперь хочешь узнать, кто он такой?
– Его звали Роев Олег Семенович. Он приехал сюда из Москвы и был прикомандирован к транспортно-складскому цеху. Возможно, есть человек, который его помнит и сможет что-нибудь рассказать.
– Есть такой человек, – проговорил Вячеслав.
– Шутишь? – недоверчиво спросила Дайнека.
– Нет. Не шучу.
– Кто это?
– Мой дед. Он в то время работал начальником этого цеха.
Дайнека замерла, ее нога остановилась на середине песчаной дуги.
– Ты это серьезно?
– Не хочешь – не верь.
– И он будет со мной говорить?
– Чем еще ему заниматься? Правда, тебе придется составить конкуренцию его телевизору.
– Тогда едем к нему!
Над их головами вспыхнула молния и, спустя пару секунд, прогрохотал гром. Затем пошел мелкий дождь.
– Давай в машину! – Вячеслав схватил ее за руку, и они побежали.
За несколько минут дождь превратился в чудовищный ливень. Он обрушился на озеро, пляж и деревья так мощно, что машину, в которой они сидели, прижало к земле.
– Мне страшно, – крикнула Дайнека и схватила Вячеслава за руку. – Подождем, пока чуть утихнет.
Когда дождь закончился, они тронулись с места.
– Куда? – спросила Дайнека.
– На дачу. Дед там живет.
И снова она оказалась в дачном кооперативе, куда приезжали к методистке Дома культуры. На этот раз остановились у дома в самом начале улицы. Из-за ограды залаял пес.
– Ваш? – спросила Дайнека.
– Наш, – ответил Вячеслав, открывая ворота.
– Не тяпнет?
– Нет. Заходи во двор, а я загоню машину.
К Дайнеке подбежал спаниель, обнюхал ее коленки и, потеряв к ней всякий интерес, подождал, пока во двор заедет машина. Как только из нее вышел хозяин, бросился к нему со всех четырех лап.
– Ну-ну, – Вячеслав погладил собаку.
Они вошли в дом, на кухне сидел старик и смотрел телевизор.
– Опять «Вокруг смеха»… – вздохнул Вячеслав.
Старик взял пульт и выключил телевизор. Заметив Дайнеку, спросил:
– Ты не один?
– Девушка к тебе. Хочет поговорить.
Старик протянул руку:
– Валерий Васильевич Арзамасцев.
– Людмила, – Дайнека ответила слабым рукопожатием.
– О чем желаете побеседовать?
– О вашей работе.
– Вас интересует работа складских комплексов? – улыбнулся старик.
– Не совсем.
– Что же тогда?
– Мне нужно, чтобы вы рассказали об одном человеке. Его имя Олег Семенович Роев.
Арзамасцев проницательно взглянул на Дайнеку.
– Учитывая ваш возраст, вы его знать не могли. Чем вызван такой интерес?
– Могу рассказать только вкратце. Кажется, он имел отношение к девушке, которая исчезла в восемьдесят четвертом году.
– Ее не нашли? – уточнил Валерий Васильевич. – Не та ли это история, что случилась в Доме культуры?
– Девушку звали Елена Свиридова. Она была участницей драмтеатра.
– О ней много тогда говорили. Кстати, Роев покончил с собой примерно в это же время…
– Я знаю. Каким он был и что делал в городе?
Старик ненадолго задумался, потом немного растерянно произнес:
– Что был за человек? Не знаю… Замкнутый, нелюдимый. С людьми общался весьма избирательно и только по делу. Должен заметить, что дел у него было немного.
– Вы имеете в виду загруженность по работе? – уточнила Дайнека.
– Знаете, когда коту делать нечего, он яйца лижет, извините за грубость. Не удивлюсь, если у молодого, не занятого работой командированного возникли отношения с девушкой.
– Мы не знаем, каков был характер их отношений.
– Думаете, Роев – убийца?
Дайнека пожала плечами.
– Я не знаю ничего, кроме того, что она пропала, а он покончил с собой. Возможно, эти два факта никак не связаны между собой.
– Пройдемте в гостиную, там удобней.
Валерий Васильевич пригласил Дайнеку в соседнюю комнату и усадил на диван. Сам тоже сел. Вячеслав устроился в кресле и взял в руки журнал, настроившись на долгое ожидание.
– Вы заинтриговали меня, – сказал Арзамасцев. – Теперь и я вспомнил, что в нем было много странного. Да и не только в нем, а во всей этой истории. Роев проработал у нас месяцев шесть. Я так и не понял, зачем он сюда приезжал.
– Пожалуйста, расскажите поподробнее, – попросила Дайнека.
– В конце лета восемьдесят третьего года из нашего министерства пришло распоряжение об организации нового подразделения в рамках цеха, где я был начальником. Подразделение назвали: «Хранилище № 20». Вам, вероятно, известно, что бо́льшая часть нашего комбината расположена в скальном грунте. Его так спроектировали и построили в годы холодной войны. В случае атомной бомбардировки подземные помещения, а главное – ядерные реакторы должны были уцелеть. Так вот… Мне было приказано оборудовать под землей на территории комбината складские помещения, весьма небольшие по площади, помнится – метров триста или четыреста. Вскоре приехал Роев…
Глава 27. Валерий Васильевич Арзамасцев
Вторник, 30 августа 1983 годаВ кабинет начальника транспортно-складского цеха зашла секретарша и, сделав большие глаза, прошептала:
– Валерий Васильевич, к вам из Москвы…
– Зови. – Он встал и вышел из-за стола.
В дверях показался мужчина – коротко стриженный, поджарый, с внимательным, напряженным взглядом.
– Роев Олег Семенович, направлен из Главка, – он протянул документы. – Здесь все написано.
Арзамасцев взял документы и указал на стул.
– Прошу вас, садитесь, – сам тоже сел, разложил на столе бумаги, но читать их не стал, просто сказал: – Согласно распоряжению все подготовлено. Хранилище расположено в выработке скального грунта, как и предписано, в непосредственной близости от подъездных путей.
Роев пасмурно улыбнулся.
– В скальном грунте?
– Все не так мрачно, как может показаться. Вполне цивильные помещения, как в Московском метро. Одно – для хранилища, другое – под маленький кабинет. Стеллажи и мебель уже завезли. Вход круглосуточно охраняют чекисты. Приказ о вашем приеме на работу уже подготовлен. Пропуск в городскую и промзону оформите в Бюро пропусков. До хранилища будете добираться на электричке, которая заходит внутрь горы. Там от перрона вас проводит начальник складского хозяйства.
– Нет, – сказал Роев.
– Что? – не понял Валерий Васильевич. – В чем дело?
– Помещение выберу сам. Контактировать буду только с вами. Вы и проводите.
– Ну хорошо… – не без досады согласился Арзамасцев. – Если вы считаете, что в этом есть смысл…
– Смысл есть. Поверьте мне на слово.
– Простите, забыл сообщить, что в ваше распоряжение передается один кладовщик и два грузчика.
– Кладовщик мне не нужен. Грузчики – только когда прибывает спецгруз.
– Когда ожидаете первое поступление?
– Через неделю.
– Не спрашиваю, что именно, но все-таки интересно…
– И не надо, не спрашивайте. Все равно не отвечу. Груз придет в спецвагоне. Разгружать будем ночью, без лишних свидетелей. На время разгрузки охрану снимайте. Весь регламент я пропишу и попрошу придерживаться его неукоснительно. Да, и еще… На случай вашего отсутствия прошу оформить для меня право подписи документов и предоставить дубликат вашей печати.
– Но… – Арзамасцев обалдел от такого напора.
– Никаких «но». Есть сомнения – прошу сделать запрос в министерство.
– В распоряжении все прописано.
– Тем более никаких «но» быть не должно.
– Все будет сделано.
Роев поднялся со стула.
– Жить буду в гостинице. Если нужно, вы меня всегда там найдете.
– Надолго вы к нам? – спохватился Валерий Васильевич.
Роев скривился в полуулыбке:
– Как примете.
Глава 28. И это все о нем
– И все-таки, – поинтересовалась Дайнека, – вы знаете, что привозили в хранилище?
– Нет. Это был стратегический проект, в который не посвящали лишних людей. Отгрузочных документов я не видел ни разу. Все хранилось у Роева. Рабочий, который работал в ту первую ночь на погрузчике, сказал – обычные ящики. Я, признаться, решил, что это какой-то архив, из тех, что лучше держать подальше. Возможно, чья-то страховка.
– И часто приходили такие грузы?
– За все время – четыре раза. Спецвагон всегда был неполным. Груз приходил, и его никогда никуда не перемещали. – Валерий Васильевич глянул в окно. Там опять начался дождь. – На всякий случай я велел грузчикам держать меня в курсе. Мало ли что… Потом отвечать.
– Насколько я поняла, Олег Роев был совершенно автономным решальщиком.
– Так и было, – кивнул Арзамасцев. – Но мне тогда хотелось подстраховаться.
– Вы сказали, что вход в хранилище круглосуточно охраняли. Что это значит?
– Ну, во-первых, там постоянно дежурили два солдата, кстати, с оружием. В определенное время они сменялись. Во-вторых, не забывайте, что хранилище находилось в пределах хорошо охраняемого подземного завода, и там тоже было несколько рубежей охраны. Если кто-то хотел спрятать свои секреты, лучшего места было не найти.
– Вы сказали, что Роев бездельничал.
– И не откажусь от своих слов. Я видел, как ему было скучно. В гостинице работала подруга моей жены. По ее словам, он постоянно сидел в своем номере. Выходил, конечно, но редко. Кстати, ему предоставили служебную «Волгу», что по тем временам было нонсенсом.
– С водителем? – спросила Дайнека.
– Нет, он водил ее сам.
– Подруга вашей жены не рассказывала – его кто-нибудь навещал?
– Вас, конечно, интересует, не приходила ли к нему та самая девушка? – задал встречный вопрос Арзамасцев.
– Да, – подтвердила Дайнека.
– Об этом я ничего не слышал. – Старик замолчал, и Дайнека увидела, что он нервно прошелся узловатыми пальцами по пуговицам своей рубашки, словно проверяя, все ли застегнуты. – Однажды мне пришлось у него побывать. Хорошо помню, мы ждали спецгруз и предстояла разгрузка. Мне требовалось согласовать замену рабочего. Мобильников тогда не было, и я отправился прямиком в гостиницу. Как сейчас помню, дело шло к вечеру. Дежурила подруга жены, она пропустила меня безо всякого документа. Я поднялся на третий этаж, нашел его номер, постучал, но мне не ответили. Дверь была не заперта, и я зашел. Роев стоял в дальней комнате люкса и смотрел в окно. Он был так поглощен этим занятием, что не заметил моего появления. А когда увидел меня, у него было такое лицо, будто я застал его за чем-то… – Валерий Васильевич умолк, подбирая нужное слово, – за чем-то сугубо личным. Настолько личным, что он ни при каких обстоятельствах не стал бы этим делиться.
– Вы не заметили, куда он смотрел? – поинтересовалась Дайнека.
– Нет. Он отошел от окна, и мы заговорили о нашем деле. Тогда я понял… нет, скорее почувствовал, что ему невыносимо одиноко здесь, в чужом городе. Он был словно заложник.
– Значит, спецгруз четырежды привозили и никуда не увозили?
– Почему же… За день до смерти Роева все увезли. Кстати сказать, неожиданно для меня.
– Как он смог без вашего разрешения?
– Не забывайте, у Роева было право подписи и печать. Так что он делал все, что хотел.
– Получается, он отправил весь груз, после чего застрелился?
– Именно так. Только я не уверен, что самоубийство было связано с этой отправкой. По-моему, у него просто съехала крыша.
– Вы не знаете, куда отправили груз?
– Меня никто в известность не поставил.
– Что было потом?
– Потом из министерства пришла бумага, и все стали ждать комиссию из Москвы. Приехали быстро и сразу – в хранилище.
– Хранилище № 20?
– Да. – Старик закивал головой. – Приехали, зашли в помещение, долго сидели. Потом, когда вышли, велели замуровать вход.
– Зачем? – оторопела Дайнека.
– Не знаю, – пожал он плечами и снова заговорил: – Справедливости ради, замечу – это обычная практика. Там ведь, в горе, нарыли дырок без счета. И если какое-то помещение становилось ненужным, вход в него просто закладывали кирпичом, и больше оно не использовалось.
– Значит, никакого Средневековья? – улыбнулась Дайнека.
– Никакого, – ответил старик.
– На этом дело закончилось?
– Какой там! – Арзамасцев энергично махнул рукой. – Потом долго разбирались: кто грузил, куда отправлял. Документов Роев после себя никаких не оставил. Что там у них приключилось, не знаю. К нам тогда кагэбэшников понагнали. Раз по десять опрашивали. А что я могу рассказать? Меня от этого хранилища отстранили еще в самом начале.
– Вход замуровали… Документов никаких не нашли… – Дайнека задумчиво посмотрела на старика. – Странное дело. И все-таки, что же было в этом хранилище?
– Мужик, который работал у Роева на погрузке, рассказывал, что весь груз поступал в ящиках. Ящики были разными по весу и по размеру, но все опломбированы. Маркировка – латинская буква с трехзначным числом. Однажды один ящик сорвался с вилок электропогрузчика и развалился…
Дайнека резко придвинулась.
– Что там было?
– Коробки из пенопласта.
– И только-то… – она разочарованно отстранилась.
– Несколько коробок раскрылось, из них выпали и раскатились небольшие предметы. Роев велел грузчику немедленно покинуть хранилище, пока он сам соберет и упакует ящик.
– Сам?
– Своими руками, – Валерий Васильевич прикоснулся к груди. – Что-то разволновался… Слава! Принеси мне тонометр, он лежит на тумбочке у кровати.
Вячеслав ушел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с измерителем давления. Только сейчас Дайнека заметила, что старик раскраснелся.
– Так и есть… Сто семьдесят на сто десять, – он снял надувную манжету. – Ну, на этом закончим. Пойду пить лекарства.
Во дворе кораблевского дома Дайнеку перехватила Надежда. Казалось, она специально поджидала ее на лавке.
– Пожалуйста, ты только не обращай никакого внимания.
– Что-то случилось? – с тревогой спросила Дайнека.
– Ничего. Просто отец опять срезал цветы и принес твоей матери. Соответственно, моя мать закатила скандал.
Дайнека села на скамейку.
– С этим пора что-то делать. Ты не говорила ему, что мама не любит мужчин?
– Нет… Как-то неудобно отцу – такое.
– Тогда давай я скажу. – Она встала и пошла к крыльцу. Потом обернулась: – Где он сейчас?
– На втором этаже, в своем кабинете.
На кухне грохотала посуда. Казалось, еще чуть-чуть, и Мария Егоровна все там перебьет. Дверь в комнату матери была плотно прикрыта. Все это только усилило напряжение, которое и без того ощущала Дайнека. Зайдя в кабинет, она спросила чуть громче, чем следовало:
– Зачем вы так поступаете?
Витольд Николаевич поднял голову. До этого он сидел, уткнувшись в газету.
– Как? – коротко и, как ей показалось, с вызовом спросил Кораблев.
– Цветы, знаки внимания. Зачем вам это?
Кораблев снял очки, положил их на стол, потом встал и вышел из-за стола.
– Тебе кажется, что ты вправе задавать мне такие вопросы? – Он твердо посмотрел ей в глаза.
Дайнека ответила ему таким же прямым взглядом.
– Я в этом уверена.
– Обоснуй.
– Мы с мамой приехали сюда отдыхать, а не отбивать чьих-то мужей.
– Разве, подарив цветы, я взял на себя какие-то обязательства?
– Вы треплете нервы своей жене и вынуждаете нас уехать.
– Об отъезде не может быть речи. – Он улыбнулся и прошелся по кабинету. – Но ты отказываешь мне в праве быть мужиком.
– Нисколько.
– У меня нет никаких планов относительно твоей матери. Просто хотелось понять, есть ли порох в пороховницах.
– А вы не подумали о жене и о том, в какое положение ставите нас? – упрямо проговорила Дайнека.
– Не подумал. – Кораблев опустил голову. – Знаешь, не хочется быть стариком. – Он подошел к Дайнеке и обнял ее за плечи: – Обещаю, больше такого не повторится. А Машу я успокою.
– Пользуясь случаем… – пробормотала Дайнека.
– Что?
– Раз уж мы говорим…
– Чего ты мямлишь? – удивился Витольд Николаевич. – Только что орлицей сюда влетела, а тут – бубнишь себе под нос…
– Хотела у вас спросить, – чуть громче сказала она.
– Опять про Свиридову? – В голосе Кораблева послышалось раздражение. – Не наигралась еще?
– В то время вы работали в ФСБ?..
– В КГБ.
– Конечно, я просто оговорилась.
– И что?
– Вы знали, чем занимался Роев у вас в городе?
– Никогда этим не интересовался, но после его самоубийства кое-что понял, – выдержав паузу, Витольд Николаевич пристально посмотрел ей в лицо. – Зачем тебе копаться в чужом дерьме?
Она опустила голову.
– Не знаю, как объяснить…
– Ну хорошо. Я тебе расскажу: Роев занимался организацией транспортировки и хранения спецгруза, который поступал из Москвы по линии одного из главков известного министерства, пока не пустил себе пулю в лоб. После гибели Роева из Москвы прислали комиссию. Когда они вскрыли хранилище, там было пусто.
– И что это значит?
– Только то, что Роев самовольно сделал отгрузку, отправив все, что было в хранилище, неизвестно куда.
– Но как же он мог? И зачем?
Кораблев пожал плечами.
– Об этом знал только он.
– Кому-то было известно, что там хранилось?
– В нашем городе никому. Мне и еще нескольким офицерам пришлось разбираться, кто, когда и куда отгружал, искать документы.
– Ну?
– В режимном отделе нашли разрешение на вывоз с необходимой печатью и подписью Роева. В Управлении железной дороги – дубликаты отгрузочных документов. Потом на сортировочной станции обнаружили вагон с номером, указанным в документах.
– И что?..
– В нем были ящики, но все они были пустыми.
– Куда ж подевался груз?
Витольд Николаевич снова пожал плечами.
– Не знаю. Грузополучателя Роев выдумал. Во всяком случае, тогда мы ничего не нашли.
– И больше вы ничего об этом не слышали?
– Нет. Возможно, потом этим занимался кто-то другой.
– Ух ты! – Дайнека вытерла лоб. – Не ожидала.
– Никто не ожидал. Но какое нам теперь до этого дело? Вдумайся: прошло столько лет! – Он похлопал ее по руке и направился к лестнице. – Пойду поговорю с Машей. А ты успокой мать. Скажи ей – у меня не было подлого умысла. И увы, – Витольд Николаевич развел руками, – цветов больше не будет.
Глава 29. Последняя жертва
К вечеру все в доме успокоилось, и состоялось примирительное чаепитие, которое закрепило всеобщую расположенность.
Мария Егоровна уже не гремела посудой, когда мыла ее на кухне, а что-то напевала себе под нос.
Дайнека вышла во двор и набрала номер Вешкина. Шепотом спросила:
– Не спишь?…
– Глупый вопрос.
– Ах да! – Она вспомнила о существовании часовых поясов. – В Москве еще семь вечера…
– И я на работе.
– Есть что-то новое? – умоляюще спросила Дайнека.
– Про кольцо?
– Ага…
– Пока ничего.
– Могу тебя попросить?
– Ну?
– Узнай про одного человека.
– Где живет?
– Жил. В Москве.
– Записываю.
– Роев Олег Семенович, 1950 года рождения. Умер в Железноборске Красноярского края 11 апреля 1984 года.
– Убили? – спросил Вешкин.
– Нет, застрелился.
– Хорошо. Как только что-то узнаю, позвоню.
Дайнека вернулась на кухню, прислонилась к косяку и спросила у Марии Егоровны:
– Можно завтра я поеду с вами на работу?
– Скучно тебе, – вздохнула старуха.
– Есть немного, – согласилась она.
Следующим утром Витольд Николаевич отвез их в город и высадил возле Дома культуры.
– Ты к нам, в костюмерный? – спросила Мария Егоровна.
– Сначала к методисту.
Старуха никак не отреагировала на это решение, только напомнила:
– В одиннадцать приходи, будем чай пить.
В коридоре, по пути в методкабинет, Дайнека встретила Вячеслава.
– Как дед?
– С ним все хорошо. А здорово ты его вчера расколола! Как на допросе с пристрастием.
– Мне казалось, он сам был не против все рассказать. Помнишь, ты обещал продолжить экскурсию?
– Потом. – Вячеслав выглядел озабоченным. – Сейчас много работы.
Распрощавшись с ним, Дайнека наконец зашла в методкабинет. На лице Ираиды Ефимовны проявилась сложнейшая гамма чувств, которую можно было бы назвать «испуганный конформизм». Казалось, спроси у нее, кто застрелил Джона Фитцджеральда Кеннеди, она тут же ответила бы: «Я».
– В прошлый раз я все рассказала. Не понимаю, зачем вы пришли.
Дайнека объяснила:
– Чтобы посмотреть тот альбом.
– Не понимаю…
– Альбом с фотографиями Народного драмтеатра.
– Ах, это… – Ираида Ефимовна выложила на стол солидный фолиант. – Смотрите сколько угодно.
Дайнека села за стол и перевернула страницу. Покосившись на Гурину, заметила в ней нервное напряжение и решила больше не смотреть в ее сторону. Однако обнаружив между страницами сложенный вдвое листок, решилась спросить:
– Что это?
– Программка спектакля, – ответила Ираида Ефимовна.
– И он так назывался? – Дайнека ткнула пальцем в название. – «Последняя жертва»? Именно эти слова сказал перед смертью Геннадий Петрович…
– Мне никто об этом не говорил.
– Теперь будете знать.
– И что мне с этим, по-вашему, делать?
– Наверное, сообщить в полицию… Ведь он что-то имел в виду. – Дайнека развернула программку. Пробежав глазами список артистов, уставилась на Ираиду Ефимовну.
Та быстро ответила:
– Да! Мы со Свиридовой играли в этом спектакле одну роль.
– На той, последней репетиции вы репетировали эту пьесу?
– Кажется, да.
Дайнека огляделась:
– Есть у вас Интернет?
– Можете сесть, вот мой компьютер, – сказала ей Гурина.
Расположившись за столом методиста, Дайнека быстро нашла в сети текст пьесы Островского «Последняя жертва».
– Можно распечатать?
Гурина проверила принтер и доложила туда листы чистой бумаги.
– Пожалуйста…
Дайнека отправила на печать весь текст. Когда вышел последний лист, схватила всю пачку и стала просматривать до тех пор, пока не сказала сама себе:
– Вот!
И не попрощавшись, выскочила из кабинета.
Дайнека снова вошла в подъезд дома престарелых.
– К кому? – спросила санитарка в бирюзовом халате.
– К Романцеву.
– К артисту? Поднимайтесь на второй этаж, там сразу направо.
– Я знаю! – Дайнека кинулась к лестнице.
– Бахилы! – заорала ей в след санитарка.
Пришлось вернуться и натянуть на туфли бахилы.
Альберт Иванович встретил ее словами:
– Сигарет принесла?
– Принесла, – наученная прошлым опытом, она предварительно зашла в магазин.
Романцев схватил пачку, вытянул из нее сигарету и немедленно закурил.
Переждав пару затяжек, Дайнека спросила:
– Альберт Иванович, помните, какую пьесу репетировали в тот вечер, когда исчезла Свиридова?
– Конечно, помню.
– Как она называлась?
– «Последняя жертва» Островского.
Дайнека протянула напечатанные листы.
– Это она?
Взглянув на текст, Альберт Иванович кивнул.
– Тогда еще один вопрос. Какую сцену репетировала Свиридова?
Продолжая курить, Романцев медленно произнес:
– Сцену из первого акта с теткой Глафирой Фирсовной.
– В прошлый раз вы рассказывали, что Елена забыла какую-то фразу, и вы заставили ее записать эти слова прямо на роли.
– Я часто так делал. Не можешь запомнить – пиши.
– Можете вспомнить эти слова? – с замиранием сердца спросила Дайнека.
– Дай-ка, – Романцев протянул руку и взял у нее пьесу. Перелистнув пару страниц, нашел нужное место и подчеркнул его ногтем: – Вот: «А каково сказать прощай навек живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». – Он поднял глаза. – Важная фраза! Если ее пропустить, теряется смысл…
– Альберт Иванович, – перебила его Дайнека, – Свиридова при вас написала эти слова?
– При мне. Лена была очень старательной. И если я говорил, тут же все исполняла.
– Она писала прямо в своей роли?
– Где же еще? Если ты хоть раз видела текст роли, там, справа, всегда оставляют большие поля – на половину листа. На них делаются пометки на читках и на репетициях.
– Спасибо! – Дайнека направилась к двери.
– Даже не посидишь? – разочарованно спросил Романцев.
– Я потом еще раз приду, – пообещала Дайнека и, выскочив из палаты, набрала номер Труфанова. – Василий Дмитриевич! Здравствуйте, это Дайнека. Есть новости. Приедете? Буду ждать у главного входа в парк.
Труфанов прибыл на место раньше, чем туда попала она сама. Дошли до ближайшей аллеи.
– Что за новости? – спросил он.
– Можно я сначала спрошу?
– Спрашивай, – согласился Труфанов.
– Та записка, что лежала на письменном столе Роева… Ее прислали в конверте?
– В обычном, почтовом. Мы потом проверяли – его положили на стойку в гостинице.
– Размер записки не помните?
– Маленькая, со спичечный коробок.
– А края?
– Что?
– Какие у нее были края? Рваные?
– Нет. Но линии обрезов – кривые. Как будто наспех резали ножницами.
– Теперь мне все ясно! – Дайнека плюхнулась на скамейку, закинула голову и пустым взглядом уставилась в небо.
Труфанов сел рядом с ней.
– Что это значит?
– Я знаю, кто написал эту записку.
– Кто?
– Елена Свиридова.
– Чтобы притянуть за уши твою версию, можно считать это логичным.
– Логика здесь ни при чем. Пожалуйста, повторите, что там было написано.
– «Прощай навек».
Дайнека бросила пьесу на лавку.
– Это слова, которые Свиридова записала на полях своей роли по настоянию режиссера! – Она снова взяла пьесу и прочитала нужное место: «А каково сказать прощай навек живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».
– Откуда ты об этом узнала?
– Режиссер рассказал.
– И он видел, как она их написала?
– Собственными глазами.
– Ну хорошо, – условно принимая такую версию, Труфанов обеими ладонями хлопнул себя по коленкам. – Только есть одна нестыковка… Письмо с запиской принесли в субботу, а Свиридова, как ты знаешь, пропала за день до этого. Значит, она все еще была в городе?
– Не-е-ет, – Дайнека покачала головой. – Она не могла принести письмо.
– Почему?
– Потому что текст ее роли, где была написана эта фраза, в пятницу остался у Сопелкина. Он сам об этом сказал.
– И переспросить у него мы больше не сможем… – заметил полковник Труфанов.
– Теперь понимаете, почему перед смертью Сопелкин произнес: «Последняя жертва»?
– Почему?
– Потому что роль Свиридовой была из пьесы «Последняя жертва», и он хотел сказать, кто у него забрал эту роль.
– Только не говори, что смерть Роева связана с исчезновением Свиридовой и убийством Сопелкина.
– Но это же очевидно!
Василий Дмитриевич шумно вздохнул:
– С тобой трудно не согласиться.
– Теперь нужно выяснить, кому Геннадий Петрович отдал текст ее роли. И если мы найдем этого человека – узнаем, кто заставил Сопелкина дать ложные показания и кто убил Лену Свиридову.
– Опять ты за свое! – воскликнул Труфанов.
– Хорошо-хорошо… Нет трупа – нет убийства. Здесь я с вами согласна. Но вы не сможете отрицать, что в этих хитросплетениях угадывается изощренная, тщательно спланированная интрига. Вы же знаете, что перед смертью Роев вывез неизвестно куда все содержимое хранилища № 20?
– Я-то знаю. А тебе откуда это известно?
– Знакомы с Арзамасцевым?
– Он в то время работал начальником транспортно-складского цеха.
– Я с ним вчера говорила. Остальное мне рассказал Кораблев.
Полковник отстранился и, прищурившись, процедил:
– Сижу и слушаю, разинув рот, как старый дурак.
Дайнека приложила руку к груди.
– Чувствую, Свиридова здесь ни при чем.
– Как это ни при чем, если до сих пор не можем ее найти?
– Знаете, про таких говорят: попала под чужую раздачу.
– Знать бы, где находится эта раздача, – пробормотал Труфанов.
– Может быть, это не мое дело, но я думаю, вам необходимо затребовать из архива дело Роева и провести графологическую экспертизу той самой записки. У матери Елены Свиридовой наверняка остались образцы ее почерка.
Полковник молча кивнул. Дайнека спросила:
– Разве не так?
– Так. Уже запросил.
– И что?
– Дело Роева вдруг исчезло.
– Почему – вдруг?
– Вчера вечером оно было в архиве, а сегодня его уже нет.
– Вы думаете, его специально украли? – спросила Дайнека.
– Иногда я задумываюсь над тем, почему все еще говорю с тобой о Свиридовой… – Труфанов вдруг замолчал.
– Почему? – спросила Дайнека.
– Первое дело, с которым я так и не справился, сидит в сердце занозой… Нет, не в сердце. Совесть саднит.
– Почему? – повторила она.
– Потому, что я мог бы ее найти.
– И что помешало?
– Об этом не хочу вспоминать.
– Зря… Может, если поговорить, перестанет саднить?
Глава 30. Следователь Василий Труфанов
Понедельник, 16 апреля 1984 года– Виктор Николаевич, можно войти? – Василий стоял на пороге кабинета начальника следственного отдела.
– Заходи, Труфанов, – распорядился майор.
– Вызывали?
– Вызывал! – Он говорил укоряюще-менторским тоном. – Что ж ты? Неделю провозился с пустячным делом, а закончить не можешь?
– Не такое оно пустячное, – возразил Труфанов.
– Брось! – Петров энергично прикурил сигарету. – Я смотрел материалы дела. Есть показания художественного руководителя. Чего еще тебе нужно? Уехала она. Понял? У-е-ха-ла!
– Дело в том, что там фигурирует некто Роев…
– Сроку тебе – сутки. Оформляй отказ в возбуждении уголовного дела и объявляй Свиридову в розыск.
– Слушаюсь! – козырнув, Василий вышел из кабинета.
Вернувшись к себе, взял с полки Уголовно-процессуальный кодекс и положил на рабочий стол. Черновик постановления об отказе был готов через сорок минут. Труфанов отнес его секретарше. Еще через полчаса, отпечатанный, завизированный, с уже проставленным исходящим номером, отказ лежал перед ним.
– Прокурорскую копию я уже отправила с документами, – сказала ему секретарша. – Эту нужно отнести заявителю и разъяснить порядок обжалования.
– Сделаю, – Труфанов забрал бумагу, надел шинель и фуражку. – Я – к заявителю.
Мать Лены Свиридовой он застал за глажкой белья. Екатерина Владимировна пригласила его пройти, а сама продолжила сосредоточенно гладить кофточку дочери.
– Вот, – начал Труфанов. – Принес постановление. – Чуть помедлив, он пояснил: – Отказ в возбуждении уголовного дела.
Екатерина Владимировна повесила кофточку на деревянные плечики, взяла короткую юбку и продолжила глажку.
Василий сказал:
– Основание отказа… – откашлялся он, – отсутствие события преступления. В соответствии со статьей Уголовно-процессуального кодекса…
– Как вы сказали? – спросила Свиридова.
– Отсутствие события преступления, – повторил Труфанов чуть громче.
Екатерина Владимировна сняла с гладильной доски юбку, проверила, все ли в порядке.
– Значит, Алена жива?
Не зная, что на это ответить, Василий робко заметил:
– Вы можете обжаловать постановление в порядке, установленном статьей номер…
– Зачем? – перебила его Свиридова. – Слава богу, Алена жива. Я уже собрала ее вещи. Скоро приедет и заберет чемодан. Вот только не найду ее серенький свитер… – Она закрутилась на месте, потом покачнулась и схватилась за голову. – А, ладно… У серенького локотки порвались. Свой бежевый положу. Ей там нужнее…
Екатерина Владимировна взяла стопку белья и отправилась в соседнюю комнату. Труфанов последовал за ней, остановился в дверях и молча наблюдал за тем, как она укладывает вещи в небольшой чемодан.
– Никак не придумаю, куда положить туфельки… – Свиридова села на кровать дочери.
– Завтра я подам ее в розыск, – пообещал Труфанов.
– Может быть, положить в ее школьную сумку?
Он прикрыл глаза и сказал:
– Да, в школьную сумку будет нормально.
Глава 31. А дальше ничего не было
– Она действительно поверила, что Алена жива, или просто сошла с ума? – спросила Дайнека.
– А разве это не одно и то же? – грустно усмехнулся Труфанов.
Она опустила голову.
– Что было потом?
– Объявили Свиридову в розыск. После чего мне дали несколько мелких дел.
– И вы больше не пытались узнать?
– Пытался.
– Что-нибудь накопали?
– Ну, например: Елену Свиридову видели в машине Роева.
– Кто?
– Горничная с третьего этажа.
– Откуда она знала Свиридову?
– Город маленький. Здесь все друг друга знают. Горничная видела их на территории Краевой больницы.
– В Красноярске?
– Да.
– Зачем они туда ездили? – спросила Дайнека.
– Не знаю.
– Впрочем, какая разница. Главное, были вместе. Еще что-нибудь?
– Работая по другому делу, я узнал, что Сопелкин был информатором.
– Это как?
– В те времена комитет госбезопасности вербовал сознательных граждан, чтобы те доносили. Псевдоним у Геннадия Петровича был замечательный – «Дятел».
– Неблагозвучно, – скривилась Дайнека.
– Занятие тоже малопочтенное.
– Вы использовали эту информацию в поисках девушки?
– Нет.
– Почему?
– Потому что вскоре меня перевели в другой город.
– Куда?
– В Абакан.
– Но ведь это так далеко… – помолчав, она вдруг спросила: – Думаете, вас нарочно убрали?
Не ответив на вопрос, Труфанов сказал:
– В Абакане я провел двадцать семь лет…
Дайнека прикинула что-то в уме.
– Получается, вы недавно вернулись в Железноборск?
– Два года назад.
– Вы сами сюда попросились?
– Сам.
– Значит, была цель?
– Город очень хороший, – улыбнулся полковник.
– Ну-ну… – сказала Дайнека, и в этот момент у нее зазвонил телефон. Она взяла трубку: – Да, мама…
– Пожалуйста, приезжай сегодня пораньше, – сказала Людмила Николаевна.
– С тобой все хорошо?
– В конце концов, ты приехала, чтобы побыть со мной.
– Сейчас приеду и отвезу тебя к озеру.
Труфанов встал со скамейки и, дождавшись, когда закончится разговор, вздохнул.
– Если бы знать, с кем Свиридова говорила тем вечером в темном амфитеатре…
– Боюсь, что этого нам никогда не узнать, – грустно подытожила Дайнека.
Она подъехала к матери раньше, чем ожидалось. Труфанов подбросил ее до дома.
Дайнека вывезла коляску за ворота и зашагала в сторону озера. На берегу было полно отдыхающих. Солнце раскалило воздух до жгучего марева, и все, кто мог, спасались в воде.
– Жарко, – сказала Людмила Николаевна. – Идем в перелесок.
Благополучно преодолев склон, они устроились под березами. Дайнека легла на траву, а мать осталась сидеть в инвалидной коляске.
– Что там нового? – спросила она.
– Где?
– С пропавшей девушкой что-то выяснилось?
– Пока ничего…
Минут пять они помолчали, потом Дайнека сказала:
– Ма-а-ам…
– Чего тебе, доченька?
– Помнишь тетю Люсю Сизову?
– Она недавно ко мне заходила.
– Когда я была маленькая, она приходила каждый день.
– Потому что жила рядом. А теперь разве наездишься…
– И все-таки вы по-прежнему дружите?
– Наверное. Только я вряд ли смогу забежать к ней на чашечку кофе, – с горечью ответила мать.
– Если хочешь, можем сегодня поехать, – предложила Дайнека.
– Нет уж, лучше мы здесь посидим. – Людмила Николаевна прикрыла глаза и откинулась в кресле. – Ты только посмотри, как здесь хорошо!
– Ма-а-ам…
– Ну, что еще? – Мать открыла глаза.
– А где теперь тетя Люся работает?
– Далась тебе эта Люся!
– Нет, ну правда… – заныла Дайнека.
– Как и раньше, в регистратуре.
– В Краевой больнице?
– Да.
– В Красноярске?
Мать выпрямилась и категорично спросила:
– Говори, что тебе надо?
– Проверить одну лабораторную карту, – честно сказала Дайнека.
– Правильно говорить – амбулаторную.
– Хорошо. Амбулаторную.
– На это Люся никогда не пойдет.
– В этом нет ничего криминального.
– Говорю тебе, она не будет этого делать.
– Мам… – Дайнека смолкла, пытаясь найти аргументы. – Той девушки нет в живых уже тридцать лет. Возможно, в ам-бу-ла-тор-ной карте есть сведения, которые помогут найти убийцу.
– Ее точно убили? – спросила Людмила Николаевна.
– Нет тела – нет убийства, – заученно повторила Дайнека. – Но тете Люсе скажи, что ее нет в живых.
– Я должна ей звонить?
– Ма-а-ам…
– Ладно. – Мать взяла телефон. – Что говорить?
– Свиридова Елена Сергеевна, шестьдесят седьмого года рождения. Была на приеме в конце марта восемьдесят четвертого года.
– В поликлинике?
– Скорей всего, да.
– Хорошо. – Людмила Николаевна сделала вызов и прижала телефонную трубку к левому уху. – А ты поди пока погуляй.
Дайнека отправилась по берегу к пляжу. Дошла до его окончания и неспешно вернулась обратно. Мать все еще держала телефон возле уха.
– Ну, что?
– Пошла искать твою карту.
Дайнека испуганно перекрестилась:
– Не мою, а Свиридовой.
– Ты действительно думаешь, что карта существует?
– Девушку видели на территории больницы с мужчиной.
– Сколько ей тогда было? – осведомилась Людмила Николаевна.
– Почти восемнадцать.
– Ага…
– Что? – поинтересовалась Дайнека.
– Я догадываюсь, в каком отделении лежит ее карта.
– В каком?
– Подожди! – Мать подняла руку и одновременно опустила глаза. – Да! Люся, я слушаю. Нашла? Есть? Свиридова?
– Мама, спроси ее адрес…
– Подожди!
– Про адрес спроси! – повторила Дайнека.
– Люся! На карте записан ее адрес? – выслушав, повторила Дайнеке: – Улица Ленина, 18.
– Она…
– Так, так… – Людмила Николаевна долго и внимательно слушала. – Это все? Ага… Спасибо Люся!
– Ну, что? – встревоженно спросила Дайнека.
– Как я и думала, карта была в женской консультации.
– Мам, говори…
– В конце марта твоя Свиридова обращалась по поводу беременности. И ей поставили срок двенадцать недель.
– А потом?
– В карте только одна запись. Больше она не приходила.
Дайнека опустила голову и посмотрела под ноги, на траву.
– Так вот зачем они ездили в Красноярск…
– Свиридова была несовершеннолетней, да еще не замужем. Как бы она пошла в женскую консультацию здесь, в Железноборске? В те времена нравы были иные. Ее бы мгновенно ославили на весь город.
– Значит, она была беременна…
Людмила Николаевна заворочалась в кресле.
– Давай-ка вернемся, что-то мне нездоровится.
Дайнека взялась за спинку инвалидной коляски и покатила ее в сторону дома.
Вечером вся семья Кораблевых вместе с Дайнекой и ее матерью играли в лото. Витольд Николаевич вытащил из мешка деревянный бочонок и выкрикнул:
– Тридцать пять!
– У меня двое в подвале, – обрадовалась Мария Егоровна и закрыла монетками два квадрата в нижнем ряду карточки.
– Барабанные палочки! – объявил Кораблев.
Дайнека растерянно взглянула на мать:
– Что это?
– Значит – одиннадцать. – Людмила Николаевна взяла монетку и прикрыла квадратик в верхнем ряду своей карточки. – Не зевай!
Игра шла до полуночи. Потом пили чай с вишневым вареньем. Дайнеке попалась косточка, и у нее раскололся зуб. В ужасном настроении она ушла к себе в комнату.
– Завтра иди к стоматологу! – велела ей мать.
Буркнув что-то в ответ, Дайнека легла в постель и повернулась лицом к стенке.
Глава 32. Признание
Утром Дайнека отправилась в стоматологию. Получив талончик на десять, в кабинет попала только в одиннадцать. В кресло села не сразу, потому что врач вышел по каким-то своим делам. Когда возвратился врач, стали ждать медсестру. Часам к двенадцати ей наконец велели открыть рот, всадили в десну укол и, не дожидаясь, пока онемеет, стали сверлить.
Из кабинета она вышла с раздутой щекой и кучей впечатлений. Ни одно из них не показалось приятным.
Дайнека брела по длинному коридору к лестнице, которая вела на первый этаж. Прошла мимо двери с табличкой «Старшая медсестра», потом – «Операционная». На следующей двери была надпись «Главный врач». Дайнека скользнула по ней глазами и, сделав несколько шагов, замерла. Вернулась назад, прочла: «Главный врач стоматологической поликлиники Суворов Михаил Андреевич». Поразмыслив, решила, что, может, это совпадение, и главврач – совсем не бывший парень Лены Свиридовой. Однако с учетом того, что Железноборск не был городом-миллионником, вероятность такого совпадения приближалась к нулю.
Дверь кабинета открылась, оттуда вышел плотный пятидесятилетний мужчина и направился по коридору к лестнице. Заглянув в какую-то дверь, сказал:
– Я на обед.
– Хорошо, Михаил Андреевич, – ответил девичий голосок.
Дайнека двинулась следом, спустилась по лестнице и вышла из поликлиники. То отставая, то шагая с ним вровень, она лихорадочно соображала, что предпринять. Догнать, остановить и потребовать разговора было бы неуместным. Человек шел на обед и, скорей всего, не собирался ни с кем говорить. Можно было дождаться, пока он вернется, и навестить его в кабинете. Тогда для чего она сейчас шагала за ним?
Чем дольше продолжалось преследование, тем бессмысленней оно становилось. Наконец Суворов свернул во двор и набрал код на подъезде. Дайнека заторможенно смотрела, как он исчезает в темном проеме и как неумолимо закрывается дверь. В последний момент она все-таки юркнула вслед, и железная дверь прищемила подол ее цветастого платья. Выдернув его из щели, Дайнека поднялась на первый этаж, свернула к лестнице… и нос к носу столкнулась с Суворовым. Он схватил ее за локоть и отчетливо произнес:
– Зачем вы за мной следите?
– Я? – испуганно спросила она. – Вовсе нет.
– Вы преследовали меня от самой поликлиники! Зачем?
– Отпустите! Мне больно!
– Отвечайте на мой вопрос!
Дайнека закрыла глаза и быстро сказала:
– Мне нужно с вами поговорить.
– О чем?
– О Лене Свиридовой.
Хватка сразу ослабла. Дайнека искоса посмотрела, что будет дальше. Он распахнул дверь.
– Заходите в квартиру.
– А если я не пойду?
Суворов строго спросил:
– За кого вы меня принимаете?
Дайнека послушно вошла в квартиру, и за ней захлопнулась дверь.
– Итак, зачем я вам нужен?
– Вы были другом Лены Свиридовой?
– Я не был ей другом, – помолчав, он уточнил: – Я любил ее.
– Что изменилось в ее жизни перед тем, как она пропала?
– Она меня предала, – тихо сказал Суворов.
– Можете объяснить, в чем было дело?
Михаил Андреевич огляделся, понял, что до сих пор стоит у двери, и пригласил:
– Давайте пройдем в комнату.
Они сели за стол друг против друга.
– Вы сказали – она предала. В чем?
– Сначала скажите, кто вы такая и к чему весь этот разговор.
Ей пришлось рассказать про паспорт и сумочку. Поразмыслив, рассказала еще про Труфанова, на что Суворов отреагировал нервно и очень серьезно.
– Думаете, если расскажу, то помогу ее разыскать?
– Или найти убийцу… – уточнила Дайнека. – Могу я продолжить?
– Спрашивайте.
– В чем она вас предала?
Суворов заговорил медленно, не поднимая глаз от стола.
– Мне казалось, что у нас была большая любовь. Такая, как в книжках или в кино, когда один день без любимой – не жизнь. Нас объединяли мечты, юношеские надежды, общие предпочтения… – с каждым словом его голос делался уверенней и наконец зазвучал страстно и с горечью, как будто здесь и сейчас он переживал былые чувства. – Между нами существовало нечто большее, то, что называют родством душ. Иногда в ответ на чью-то фразу мы хором произносили одни и те же слова. Какой-то пустяк вызывал у нас безудержный взрыв смеха, и мы пускались в такой разгул, что долго не могли успокоиться. Это было огромное счастье, и оно закончилось в один день…
– Лена говорила, что любит?
– Нет. Но я всегда это чувствовал. Прошло столько лет, и я многое понял. В конечном счете, любовь бывает разной… Иногда она принимает такие причудливые формы… С годами я смирился и успокоился. Даже если она меня любила как друга или как брата – я благодарен ей за эту любовь.
– И все же, что между вами произошло?
– Я поступил в институт и уехал учиться в Красноярск, а Лена заканчивала школу здесь, в Железноборске. Мы виделись по выходным. В каникулы все дни проводили вместе. В тот день, когда Лена не вернулась домой, я был на занятиях в Красноярске. На лекциях мы обычно сидели со школьным другом Юркой Сорокиным. Как вы понимаете, он тоже был родом из Железноборска. И вот в тот день я заметил, что он хочет мне что-то сказать. Знаете, как это обычно бывает: намекнет – и в сторону, скажет пару слов – и сам испугается, начнет – и вдруг замолчит.
Посмотрел я – такое дело. И говорю: «Ты или скажи, или заткнись». Тут его прорвало: «Твоя Ленка с мужиком взрослым встречается!» Я – к нему: «Откуда ты знаешь?» Короче, выяснилось, что его мать работала тогда в гостинице горничной или уборщицей, в общем, номера убирала. Она заметила Ленку с одним командированным.
– Там, в номерах? – спросила Дайнека.
Суворов покачал головой.
– Нет. Она видела, как Ленка садилась к нему в машину.
– И что вы сделали?
– Сначала набил Юрке морду. Потом сбежал с лекции и – прямиком на автобус. В семь часов вечера приехал в Железноборск и сразу в городской Дом культуры.
– Но мать Свиридовой сказала, что вы приехали только назавтра.
– Погодите… – поморщился Михаил Андреевич. – Откуда ей было знать?
– Ладно, – согласилась Дайнека. – Вы встретились?
– Я ждал ее в боковом кулуаре. И когда она вышла из кабинета и прошла мимо меня, схватил и затащил в зрительный зал…
– В амфитеатр? – Дайнека замерла.
– Я не знаю, как называется это место в самом конце зала. Там еще ступеньки и лестница, а потом ложа и кресла. Там было очень темно, но это было как раз кстати.
– Почему кстати? – разволновалась Дайнека. – Для чего вам была нужна темнота?
– Вы неправильно поняли, – попытался оправдаться Суворов. – Я этого не планировал. Просто так вышло.
– О чем вы говорили?
– Я спросил ее, правда ли то, что сказал Юрка.
– А она?
– Сказала, что правда. И еще, что любит другого.
– А вы?
Суворов сжал губы и на глазах побледнел.
– А я сделал то, чего никогда себе не прощу… Я ударил ее и сказал: «Будь ты проклята!»
– Что было потом?
– Она убежала.
– Вот вы сказали, что темнота была кстати. Почему?
– Потому что я плакал…
– А как же так получилось, что вас никто не увидел?
– Не знаю. Я вышел из Дома культуры, сел в автобус и вернулся назад, в Красноярск. В субботу отсидел на занятиях и приехал домой. Пошел к Ленке, а ее уже нет…
– И все-таки я не пойму, почему вас никто не заметил. Никто из тех, кто там был.
– Ну почему же, – возразил Суворов, – меня видела моя мать.
– Вы заходили домой?
– Нет. Мать меня видела, когда я забирал из гардероба Ленкино пальто. Я ведь хотел потом ее проводить.
– Подождите-подождите… – быстро проговорила Дайнека. – Вы забрали ее пальто?
– Я до сих пор его помню, красненькое такое, с черными пуговками.
В коридоре раздался детский голос:
– Бабушка, ты подслушиваешь?
Этот вопрос заполнил возникшую паузу. Дайнека замерла. Суворов поднялся и рванул на себя дверь. За ней с пунцовым лицом стояла Анна Петровна, гардеробщица из Дома культуры. Из-под ее руки выглядывал знакомый мальчишка.
– Мы не слышали, как вы зашли, – строго сказал Суворов.
– А мы уже давно здесь стоим, – чистосердечно признался ребенок.
Михаил Андреевич спросил у старухи:
– Мама, ты нас подслушивала?
У Анны Петровны задрожало лицо, и она громко заплакала.
– Да что ты, в самом деле, – Суворов подхватил ее под руки и подвел к креслу. Усадив, сказал сыну: – Быстро – воды!
Мальчишка убежал и скоро вернулся с полным стаканом. Михаил Андреевич приблизил его к лицу матери. Та отхлебнула пару глотков и продолжила плакать.
– В чем дело?
– Все эти годы… – Анна Петровна конвульсивно затрясла подбородком, – Я думала, что это ты убил Ленку Свиридову.
– Что за бред! – воскликнул Суворов. – В двенадцать ночи я уже спал в общежитии.
– Но мне же ты не сказал! – зарыдала старуха.
– А ты не спрашивала!
Здесь вмешалась Дайнека:
– Вы видели сына и знали, что это он забрал из гардероба ее пальто?
– Я сама его отдала.
– Но почему не сказали об этом следователю?
– Чтобы он посадил в тюрьму моего мальчика?! – визгливо закричала старуха. – Все только и ждали, чтобы кого-нибудь обвинить! Забрал пальто – значит, убил! А я им – нате! Берите моего Мишеньку! Не для того я его растила, чтобы он из-за какой-то шалавы в тюрьме оказался!
– Мама! – одернул ее Суворов.
– Так ведь и вахтер ничего не сказал… – растерянно пробормотала Дайнека.
– Если б вы знали, чего мне это стоило! – Анна Петровна вдруг успокоилась и дальше заговорила вполне сдержанно. – В ногах валялась, деньги давала, все, чтобы не сказал, что Мишеньку видел. Старый черт… Слава богу, и его скоро Господь прибрал!
Михаил Андреевич недоверчиво заглянул в лицо матери:
– Ты платила ему?
– Платила! – с вызовом ответила Анна Петровна. – Ты же не сказал мне, что не убивал свою Ленку!
– А должен был? – изумился Суворов.
Старуха разгладила на коленях юбку и деловито заметила:
– Вышло, как вышло. Теперь хоть умереть спокойно могу.
– Но куда же потом подевалось это пальто?
– Кажется, я оставил его в кулуаре. Точно не помню. Я тогда об этом не думал. – Суворов посмотрел на часы. – Обеденный перерыв кончился пятнадцать минут назад… – Он перевел глаза на Дайнеку: – Надеюсь, я вполне удовлетворил ваше любопытство?
– К любопытству это не имеет никакого отношения, – возразила она. – Если потребуется, вам придется дать показания.
– Ничего не имею против.
– Лучше бы вы сделали это тогда! – Дайнека критически оглядела Суворова. – Теперь я пойду.
Вернувшись с работы, Мария Егоровна сообщила:
– Завтра хоронят Сопелкина. Гроб с телом для прощания поставят в вестибюле Дома культуры.
– Но ведь там ремонт, – заметила Людмила Николаевна.
– До вестибюля еще не дошли.
Дайнека спросила:
– Где можно купить цветов?
– Зачем покупать? – удивился Витольд Николаевич.
– Хочу сходить проститься с Геннадием Петровичем.
– В нашем саду их много. Я сам нарежу тебе букет.
– И мне, – напомнила Мария Егоровна.
– И тебе, – успокоил ее Кораблев.
Вечером, когда Дайнека легла спать, мать подъехала к ней на коляске, погладила по голове и тихо спросила:
– Зачем тебе идти? Ты, ведь его почти не знала.
Дайнека обернулась:
– Если бы мы сюда не приехали, он бы остался жив.
Глава 33. Тяжелый штанкет
В одиннадцать Кораблев ждал их у машины с двумя букетами. Мария Егоровна надела черное платье, Дайнека ограничилась шарфом, накинув его на плечи.
Вручив каждой по букету, Витольд Николаевич распахнул ворота, сел в машину и выехал со двора. В заднее стекло Дайнека видела, как Надежда закрыла створки, а потом махала рукой из калитки.
«Все-таки странно», – подумалось ей.
Две недели назад она даже не предполагала о существовании этих людей. А теперь все они входили в ее ближний круг, жили рядом, обедали с ней за одним столом. У них появились общие темы, дела и уже были размолвки. Как иногда быстро меняется жизнь человека. Другие мысли, другие люди, другие дела…
При воспоминании о другой жизни Дайнека позвонила Вешкину.
– Сергей, это я. Есть что-нибудь новое?
– Есть, – сказал он. – Только сейчас в Москве семь утра, и я еще сплю.
– Прости. Эти хреновы пояса…
– При чем здесь пояса?.. – озадачился Вешкин.
– Я имею в виду часовые…
– Дежавю.
– В каком смысле?
– Это ты уже говорила.
– Ну, прости!
– Как только уточню одну информацию, я тебе позвоню.
Она спрятала телефон и только теперь заметила, что автомобиль Кораблева остановился у Дома культуры. Мария Егоровна спросила у мужа:
– Ты с нами?
– Пожалуйста, избавь меня от этих мероприятий!
– Но ведь вы были знакомы…
– Не более чем с любым другим твоим сослуживцем.
– Было бы правильней…
Не дожидаясь, пока она закончит нравоучение, Кораблев покинул машину, и они втроем вошли через главный вход в Дом культуры, все двери которого на время прощания были открыты.
В вестибюле уже собрались люди, рассредоточившись группками по всему его пространству. Вслед за Марией Егоровной Дайнека подошла к гробу и, не глядя в лицо покойника, положила цветы. После чего как можно быстрее удалилась.
В глубине вестибюля, возле двери, ведущей в театральные кассы, она заметила Труфанова. Сегодня он был одет в темный костюм.
– Ух ты… – Дайнека подошла ближе. – Впервые вижу вас в штатском!
Он посмотрел в зеркало, на котором висел черный тюль.
– Я себя тоже.
– Есть новости? – Ее тон подразумевал некоторую общность интересов.
– Пока никаких. Пытаюсь отыскать дело Роева. И кстати, мне обещали найти людей, которые контактировали с Сопелкиным по линии КГБ.
Они говорили, не глядя друг на друга. Со стороны могло показаться, что каждый что-то бормочет себе под нос.
Наконец Дайнека сказала:
– А у меня есть интересная информация.
– Ну, – Василий Дмитриевич посмотрел ей в лицо.
– Вчера я встретилась с приятелем Елены Свиридовой.
– Михаилом Суворовым?
– Вы с ним когда-нибудь говорили?
– Не получилось, – виновато ответил Труфанов. – Он в то время жил в Красноярске. Потом я уехал. Да и что он мог рассказать?
– Вечером, когда пропала Свиридова, он говорил с ней в темном амфитеатре и даже ударил ее по лицу!
Труфанов безмолвно развел руками.
– Да-да, – продолжала Дайнека. – Он узнал, что она встречается с Роевым, и приехал в Железноборск в пятницу вечером.
– Но ведь тогда получается, что ее убить мог Суворов…
– Нет, не мог. После разговора с ней он вернулся в общежитие мединститута. Суворов сказал, что готов дать показания и предоставить свидетелей. В одиннадцать, когда Свиридова вышла с репетиции, он уже подъезжал к Красноярску. И – да! Забыла сказать: это он забрал ее пальто из служебного гардероба.
– Но почему его никто не заметил?
– Только благодаря матери.
– При чем здесь его мать? – удивился Труфанов. – Она в тот вечер пришла в Дом культуры?
– Она там работала! – И после многозначительной паузы Дайнека добавила: – В служебном гардеробе!
– Та гардеробщица?.. Выходит, она сама отдала пальто? Но почему промолчала?
– Боялась, что сына обвинят в убийстве Свиридовой.
– Не исключаю…
– Представьте, она все это время думала, что он убийца.
– В каком аду ей пришлось побывать… – Полковник вздохнул. – Конечно, я поговорю с Суворовым. Но как жаль!
– О чем вы? – оторопела Дайнека.
– Встреча в амфитеатре могла приблизить нас всех к разгадке.
– Она и приблизила, только мы пока не знаем, к чему.
Труфанов хитро улыбнулся:
– Впервые вижу, как ты умничаешь.
– И надеюсь, в последний, – смутилась она. – У меня появилась идея.
– Излагай.
– А что, если это Роев убил Свиридову?
– Но ведь у них были какие-то отношения.
– Дело в том, что Свиридова была на четвертом месяце беременности.
Василий Дмитриевич даже крякнул.
– Откуда ты все это берешь?
– Из ее амбулаторной карты в женской консультации краевой больницы.
– Вот ведь проныра! – Он восхищенно покачал головой. – Думаешь, отцом ребенка был Роев?
– Кто же еще? – удивилась Дайнека. – Иначе зачем он повез ее в женскую консультацию?
– И ты думаешь, что беременность явилась причиной убийства?
– Может быть, он не хотел ребенка. Или у него была семья.
– При всем уважении к твоим дедуктивным способностям, напоминаю: в то время разрешались аборты.
– На таком сроке аборт не делают, – сообщила Дайнека. – Он мог встретить ее после репетиции. Или забрать на машине и увезти в укромное место. Убил… – Она сбавила обороты. – А потом и сам застрелился.
– Он не мог увезти Свиридову.
– Откуда вы знаете?
– Проверял. В тот день его машина была в ремонте, и забрал он ее только в понедельник, девятого апреля, когда Свиридову стали искать. – Труфанов закашлялся. – И потом, я – романтик. Если любовь, при чем здесь убийство?
Василий Дмитриевич достал телефон.
– Прости, мне нужно идти. – Он приложил трубку к уху и направился к двери.
Дайнеку тронули за руку, она обернулась. Перед ней стояла заплаканная Гурина.
– Здравствуйте, Ираида Ефимовна.
– Я должна передать вам одну вещь.
– Какую?
– Приходите ко мне домой.
– Когда?
– Можно сегодня вечером.
– Зайду, – пообещала Дайнека.
Гурина вернулась к гробу Сопелкина и встала подальше от его родственников. Дайнека едва сдержалась, чтобы не пойти за ней и не расспросить об «одной вещи» поподробней. Воображение рисовало причудливые картины. Например, как Гурина отдает окровавленный нож, который хранила все тридцать лет, или показывает труп Свиридовой, завернутый в полиэтиленовую пленку. Или просто звонит Свиридовой и говорит: «Здесь все тебя ищут!»
Прощание длилось до половины первого. Когда гроб унесли и все пошли к автобусам, Дайнека решила, что ехать на кладбище и смотреть, как закапывают человека, которого она знала, было выше ее сил.
В Доме культуры сделалось пусто, и только уборщицы, как хоккеистки, двигались одна за другой, смывая с полов воспоминание о Сопелкине.
– Дайнека!
Она обернулась.
– Привет, Слава! На кладбище не поехал?
– Я с Сопелкиным едва был знаком. У меня есть свободное время. Если хочешь, продолжим экскурсию.
– С большим удовольствием!
– Идем, я кое-что тебе покажу.
Они прошли по коридорам и лестницам и нырнули в низкую дверь, которая выходила прямо к ступеням.
– Это – «ласточка» осветителя.
В прилепленном к стене зала балконе места было совсем немного. Повсюду висели и стояли осветительные приборы.
– Теперь я понимаю, почему такие балкончики называют «ласточками», – сказала Дайнека.
– Ну, и почему? – спросил Вячеслав.
– Во-первых, потому что они высоко. Во-вторых, прилеплены к стене, как гнездышки ласточек.
– Ты права. Теперь идем вниз.
Спустившись по лестнице, они прошли тамбур, укрепленный двойной металлической дверью, и попали в правый карман сцены – помещение, расположенное за боковыми кулисами. Занавес был открыт. Дайнека вышла на сцену, встала в центре поворотного круга, раскрыла руки и сказала куда-то в зал:
– Здравствуйте!
Тишина проглотила ее слова. Они улетели в зал и пропали.
– Ну, как хотите! – Она взялась руками за талию и попыталась исполнить «веревочку» – элемент матросского танца, который выучила еще в детском саду. «Веревочка» получилась, но за ней ничего не последовало. Дайнека обернулась к Славе и, улыбнувшись, сказала:
– Больше ничего не умею.
– Иди сюда… – Он приблизился к деревянному люку на авансцене, потянул его и приподнял. – Загляни туда.
Дайнека заглянула.
– Какая-то конура.
– Скажешь тоже! – обиделся Вячеслав. – Это – будка суфлера. Знаешь, как здорово там сидеть во время спектакля!
– Ты сидел?
– В детстве – тысячу раз.
– Мне бы тоже хотелось, – задумчиво произнесла Дайнека.
– Слава!
– Ну, что еще? – Вячеслав со стуком уронил крышку и обернулся.
За кулисой стоял парень в спецовке.
– В двадцать пятый кабинет привезли краску другого цвета.
– Какой должен быть?
– Ваниль.
– А какой привезли?
– Желтый.
– Белой эмалью разбавить не пробовал?
– Я такую ответственность на себя не возьму.
Вячеслав тяжело вздохнул и бросил Дайнеке:
– Подожди здесь. Пойду, помогу взять ответственность…
Он ушел. Дайнека осталась одна, прошла в центр поворотного круга и замерла. Потом вдруг спросила:
– Где же ты, Лена?
От этого вопроса и, главным образом, от безмолвия, которое ее окружало, Дайнеке сделалось жутко. В левом «кармане», у лестницы, ведущей на колосники, послышался шорох.
– Слава?.. Это ты? – спросила она.
Никто не ответил.
Дайнека сделала шаг. Раздался чудовищный шелест, он длился не более трех секунд. Что-то очень тяжелое вскользь прошлось по левой руке и с грохотом рухнуло на деревянную сцену. Она подняла руку и увидела кровоточащую ссадину. Перевела взгляд на длинную металлическую трубу, которая откуда-то появилась на сцене. К ней были прикреплены тросы, и они шли наверх, к колосникам.
– Что случилось? – На сцену выбежал Вячеслав, взглянул на трубу, потом на Дайнеку и наконец заметил, что с ее руки капает кровь.
– Кто опустил штанкет?
– Никто не опускал. Он упал, – заторможенно сказала она.
– Ты в это время где находилась?
– Под ним.
– У тебя есть другие повреждения? – Он ощупал ее плечи и голову.
– Эта штука прошлась вскользь по руке. Мне показалось, что за кулисами стоишь ты, и я отступила в сторону. В тот момент она и упала.
– Кто это сделал?! – крикнул он вгорячах.
– Не знаю… – пробормотала она.
– Ты кого-нибудь видела?
– Только слышала. Я думала, это ты вернулся.
Вячеслав быстрым шагом прошел в левый «карман», к переплетению толстых веревок, и поспешно вернулся обратно.
– Кто-то перерубил трос, удерживающий штанкет в подколосниковом пространстве…
– Что это значит?
– Это значит… – Он сделал паузу и удивленно закончил: – что тебя хотели убить.
– За что? – сухо осведомилась Дайнека.
– Этого я не знаю. Нужно вызвать полицию. – Он схватился за телефон.
Но Дайнека показала ему кровоточащую руку:
– Лучше сначала «Скорую».
Когда фельдшер уехала, Дайнека оглядела себя в зеркало, висящее у стойки гардероба. Вся рука была измазана йодом и залеплена лейкопластырем, локоть забинтован.
– Что скажу матери?..
– Скажи, что она родила тебя в бронежилете. Если бы ты стояла на месте, тебя бы убило.
– Значит, действительно повезло.
– Неужели ты никого не заметила?
– Никого.
Вячеслав подошел к старухе-вахтерше:
– Минут сорок назад отсюда кто-нибудь выходил?
– Из служебного? – уточнила она.
– Да. Кто здесь проходил?
– Зачем – здесь? Сегодня все ходят через главные двери. Сопелкина через них выносили. Закрыть некому, с поминок еще не вернулись.
– Да, здесь я стормозил, – признал Вячеслав и посмотрел на Дайнеку. – Тебя домой отвезти?
– Нет! – испуганно сказала она. – Я еще не придумала, что сказать матери.
– Врать будешь?
– Иначе она меня изведет. Это в лучшем случае. В худшем – соберет вещи, и мы уедем.
Вячеслав помолчал, потом осторожно спросил:
– Может быть, тебе действительно лучше уехать?
– Думешь о моей безопасности?
– Было бы глупо не думать.
– О ней я побеспокоюсь сама, – неожиданно резко оборвала его Дайнека.
– Ладно… – Он безоговорочно поднял руки. – Отправляюсь работать.
Когда Вячеслав зашагал прочь, она вдруг его окликнула:
– Слава!
Он обернулся.
– Отвези меня на дачу к Гуриной.
Сменив направление, Вячеслав направился к выходу.
Сколько ни нажимала Дайнека кнопку звонка, калитку никто не открыл. Вячеслав распахнул дверцу машины.
– Она еще на поминках. Садись, отвезу тебя к деду. Посидишь у него, потом зайдешь еще раз. Здесь всего метров триста.
Дайнека села в машину, и он довез ее до своей дачи. Там их встретил Валерий Васильевич Арзамасцев, его дед.
– Рад. Очень рад, – сказал он Дайнеке.
– Можно я у вас чуть-чуть посижу?
– Сделайте одолжение, посидите.
Прощаясь с Вячеславом, она спросила:
– Перерубить трос тяжело?
– При наличии топора или ломика – как нечего делать.
– А он там был? – поинтересовалась Дайнека.
– Кто? – Вячеслав не понял вопроса.
– Топор.
– На стене с прежних времен стенд пожарный остался.
– Все поняла: багор, ведро и топор.
– Я ответил тебе?
– Спасибо.
На кухне у стола хлопотал Валерий Васильевич.
– Есть не хотите? У меня гречневая каша с жареным луком.
– Так делала моя бабушка.
– Жива?
– Кто?
– Бабушка.
– Нет, – вздохнула Дайнека. – В прошлом году умерла.
– А вот я что-то зажился. – Арзамасцев поставил тарелки. – Жена десять лет назад умерла. Остался один, и смерть меня не берет. Человек умирает не потому, что он старый. Он умирает, когда больше не остается сил жить, – вздохнул старик и начал есть свою кашу.
Дайнека взяла вилку и с расстановкой сказала:
– Или когда он никому не нужен. А вы нужны внуку.
– Как тебе каша?
– Вкусно, – сказала она.
– Налить молочка?
– Налейте…
Так они ели, обмениваясь ничего не значащими фразами. Когда перешли в гостиную, Арзамасцев сказал:
– В прошлый раз, когда вы со Славкой уехали, я целую ночь проворочался. Все не мог успокоиться.
– Простите меня… – смутилась Дайнека.
Старик отмахнулся.
– Не в этом дело, артериальное давление к вечеру снизилось. Но как только начал вспоминать, так и посыпалось. То одно вспомнишь, то другое. Такие подробности в памяти всплыли, о которых давно забыл.
– Что-нибудь про Роева?
– И про него, – кивнул Арзамасцев. – Я вдруг вспомнил, как показывал ему помещение под Хранилище № 20.
Глава 34. Валерий Васильевич Арзамасцев
Пятница, 2 сентября 1983 годаК перрону подали электричку. В тамбуре вагона стоял часовой с автоматом.
– Теперь нужно показать пропуск, – сказал Арзамасцев.
Олег Роев достал из кармана картонную книжечку и, развернув, предъявил солдату. Тот взглянул на фотографию, перевел внимательный взгляд на Роева, затем опять на фотографию. Наконец сказал:
– Проходите.
– Сколько ехать до вашего подземелья? – спросил Роев, когда они вошли в вагон и сели.
– Двадцать минут.
– По времени – пять станций метро…
Вокруг расселись сотрудники комбината, те, кто работал в дневную смену. Было семь сорок утра.
– Ровно в восемь будем в горе́.
– Так вы называете подземный завод?
– Это пошло от горняков, которые строили подземные сооружения. Они так говорили: «на горе, в гору, в горе…» – Арзамасцев добавил: – Кстати, среди них было полно метростроевцев.
– Если так, я уже знаю, что меня ожидает.
Электропоезд шел медленно, как говорят, кланяясь каждому столбу. Миновав окраины города, перелесками вышел на «полку» – узкую горизонтальную полосу, которая с одной стороны ограничивалась горой, а с другой – свинцово-серыми водами Енисея. Еще мгновение – и за окном стало темно и шумно. Поезд въехал под землю. Мимо проносились тусклые огоньки, по стенам тоннеля тянулись нескончаемые связки кабелей.
Через несколько минут прибыли к подземному перрону. Из открывшихся дверей повалил народ. Все уверенно направились в одном направлении – по людскому ходку, который был похож на переход между станциями, только длиннее.
– Сюда, – сказал Арзамасцев, свернул в ответвление коридора и, пройдя метров двадцать, остановился у железных ворот. – Вот ключ. Сами откроете?
– Можете вы.
Арзамасцев отомкнул и снял навесной замок, потом с трудом открыл одно полотно.
– Для чего такие мощные створки? – осведомился Роев.
– Раньше здесь был склад взрывчатых веществ. Хранили все для буровзрывных работ: аммонит, детонаторы.
– Это серьезно, – согласился Роев и первым шагнул в помещение.
Они двинулись по широкому коридору, от которого расходились недлинные ответвления-тупики.
Не дожидаясь вопроса, Валерий Васильевич объяснил:
– Это пожарные ниши и камеры ожидания взрывников.
– На случай если бабахнет?
– Знаете, хранение взрывчатых веществ – дело опасное, здесь много тонкостей, в том числе в конструкции склада. Идемте, основное помещение для хранения вашего груза находится дальше.
Роев быстрым шагом обошел все помещения и вернулся к воротам.
– Этот склад не годится.
– Почему?
– Без объяснений.
Арзамасцев развел руками.
– Но отсюда до перрона ближе всего…
– Будем искать что-то другое, – невозмутимо сказал Роев.
Валерий Васильевич снова развел руками и посмотрел на часы.
– Мне нужно зайти на складской участок, это недалеко. Вы со мной или здесь подождете?
– Подожду. Буду на складе, там есть где присесть.
– Вернусь минут через двадцать, – сказал Арзамасцев. – Заберу вас, и отправимся смотреть другие помещения.
– Жду.
Роев не спеша двинулся к складу, а Валерий Васильевич вышел за дверь.
Спустя полчаса Арзамасцев вернулся и прямиком направился в склад, обошел его, заглянул за все стеллажи. Роева нигде не было. Тогда он вернулся к воротам, вышел за пределы хранилища и огляделся. А когда вернулся в хранилище, вдруг обнаружил Роева.
– Меня ищете?
– Вас, – сказал Арзамасцев.
– Вы только что прошли мимо меня. Я был в камере ожидания взрывников.
– Я не заметил.
– Немудрено, очень быстро передвигаетесь.
– Ну так что? – Валерий Васильевич кивнул в сторону выхода. – Будем искать новое помещение?
– Нет.
– Почему?
– Без объяснений, – ответил ему Роев.
Глава 35. Шаги за спиной
– И вы не удивились перемене его решения? – спросила Дайнека.
– Удивился, – ответил Арзамасцев. – Но еще больше удивился другому. Когда я обходил помещения, Роева там не было. Непонятно, откуда он взялся.
– Могли не заметить. Он же объяснил.
– Чертовщина какая-то… В том месте вообще много странного. Меня не было всего тридцать минут, и за это время он успел передумать.
– Может, хорошо рассмотрел помещение?
– Может быть. Но мне вспоминаются и другие моменты.
– Например?
– Водители погрузчиков, которые в разное время разгружали его вагоны, рассказывали: на стеллажах хранилища всегда было примерно одинаковое количество ящиков.
– В смысле?
– Словно не прибывало.
– Возможно, груз сортировался и находился в камерах и тупиках, о которых вы говорили.
– Не исключаю. Тем более что допуск в хранилище № 20 был только у Роева.
– А как туда попадали водители электропогрузчиков?
– По временным пропускам и только в его присутствии. – Арзамасцев ненадолго задумался, взялся за подбородок и посмотрел на Дайнеку. – Не исключаю, что в хранилище была аномальная зона. Сегодня по телевизору шла передача. Рассказывали про старинный шотландский замок. Представьте, там сам по себе загорался огонь в камине…
– Вот чудеса… – произнесла Дайнека и вернулась к теме: – Вы хотели рассказать о каких-то странностях в хранилище Роева.
– За полгода у него было всего четыре поступления груза. Вагон ставили под разгрузку всегда ночью. Знаете, хранилище располагалось близко к перрону, а значит, к людскому ходку. Ночью там было спокойней. После разгрузки электропогрузчик оставляли в хранилище. На следующее утро за ним приходил рабочий и уезжал на другой объект.
– И что же тут странного? – удивилась Дайнека.
– К обеду у электропогрузчиков садился аккумулятор, и их ставили на зарядку.
– Во всех четырех случаях?
– Во всех.
– Откуда вам это известно?
– От начальника транспортного отдела.
– Значит, аккумулятор автопогрузчика высаживался каким-то загадочным образом? Может, до этого погрузчик долго работал в другом месте?
– Обычно за этим следят и вовремя ставят на подзарядку.
– В таком случае в хранилище действительно была аномальная зона, – резюмировала Дайнека и встала. – Теперь мне нужно пойти к знакомой.
– Недавно в городе и уже завели знакомства? – удивился Арзамасцев.
– Да, познакомилась в Доме культуры.
– Славка рассказывал. К Гуриной направляетесь?
– Да. Может, пришла.
Попрощавшись со стариком, она пошла к дому Гуриной, позвонила в калитку. Минуты через три открыла сама Ираида Ефимовна.
– Вы просили зайти, – сказала Дайнека.
– Я помню, – Гурина казалась притихшей и чуть заторможенной. Она подошла к скамейке, взяла пакет и вручила Дайнеке.
– Что это?
– Можете посмотреть.
Дайнека запустила руку в пакет и вынула красную клеенчатую тетрадку, обклеенную цветами.
– Это дневник Лены Свиридовой, – сказала Гурина.
– А почему он у вас?
– Я украла его.
– У Свиридовой?
– У кого же еще… – усмехнулась Ираида Ефимовна.
– Зачем?
– Хотела узнать про Гену.
– Свиридова имела с ним какие-то отношения?
– Нет. Но я думала, что имела.
– И ревновали?
– С ума сходила… – Гурина опустила голову. – Представьте, какое скопище комплексов у не очень красивой семнадцатилетней девушки. Лена была талантливее и красивей меня. В драмтеатре играла первые роли в первом составе. Мне доставались только служанки, горничные и подружки. Она всегда была героиней, а я – на втором плане. Если б вы знали, как на нее смотрели мужчины… Как на нее смотрел Геннадий Петрович.
– Ну хорошо. Прочитали, разобрались, что Свиридова ни при чем. Почему не вернули?
– Я взяла дневник в день, когда Лена пропала. После школы мы зашли к ней домой, и пока она разговаривала с матерью, я его забрала.
– Следователю почему не отдали?
– Мне было семнадцать. Я тогда боялась всего на свете. И потом…
– Что? – настороженно спросила Дайнека.
– Там была информация про меня…
– И вы не хотели, чтобы ее кто-то узнал?
– Не хотела.
– А если бы дневник помог в поисках?
– Об этом я не подумала.
– Вы ее предали, – жестко сказала Дайнека и положила тетрадку в пакет. – Можете вызвать такси?
Оставаться с Гуриной ей не хотелось, поэтому она вышла за пределы дачного поселения и стала ждать у ворот. Железноборское такси прибыло молниеносно. Усевшись в машину, Дайнека вынула тетрадь и раскрыла на первой странице. В верхней части листа была наклеена вырезанная из открытки роза. По контуру – линия от фломастера. Ниже – надпись:
Моих мыслей тайник,Где и горечь, и слезы,Называю «дневник»,В нем – увядшие розы.– Прелесть… – Дайнека умилилась этому простодушию и перевернула страничку.
«Суббота, 8 октября 1983 года.
Сегодня я не пошла в школу. Мама сказала, ангину нельзя переносить на ногах. В шесть часов мама ушла к подруге, а я сбежала на репетицию. В сорок четвертом кабинете меня словно магнитом притянуло к окну. ОН был там! Как всегда стоял в окне своего номера и наблюдал за тем, что происходит на репетиции. Как я хочу увидеть его лицо! Уверена, он молодой и красивый. А вдруг я тоже ему понравлюсь?»
Дайнека улыбнулась и стала читать дальше.
«Суббота, 22 октября 1983 года.
Две недели болела, даже в дневник записать нечего. Сегодня первый день пошла в школу, а потом в Дом культуры. Пока меня не было, главную роль репетировала Ира Маркелова. Когда пришла я, Альберт Иванович велел репетировать мне. Кажется, Ира обиделась. Нужно поговорить с ней, объяснить, что моей вины в этом нет. Из-за всех этих переживаний забыла подойти к окну. Вспомнила только в одиннадцать, когда вышла из Дома культуры. Всю дорогу до дома за мной кто-то шел. Вечером выпал снег, и я слышала, как он хрустел под чужими ногами. Было страшно, и я не обернулась, но как только свернула во двор, побежала что было сил. Залетела домой и захлопнула дверь. До сих пор не могу успокоиться».
– Приехали, – объявил водитель такси. По его лицу было видно, он уже не в первый раз повторяет ей эти слова.
– Простите. – Дайнека достала деньги. – Сколько я вам должна?
Рассчитавшись, вылезла из машины и пошла было к дому, однако через штакетник увидела, что на веранде сидит мать. Ощупав перебинтованную руку, покрутилась на месте и решила отправиться к озеру. Там села на траву под березы и достала тетрадку.
«Вторник, 25 октября 1983 года.
Сегодня встретила ЕГО! ОН стоял у подъезда гостиницы, когда я вечером шла в Дом культуры. Уверена, это ОН! Лица не разглядела, но ясно, что симпатичный. В перерыве между репетициями застала в кабинете Ирину и худрука Сопелкина. Кажется, между ними что-то происходит. Вечером, когда вышла на улицу, ЕГО не было. А мне так хотелось, чтобы ОН меня ждал!»
Дайнека пробежала глазами пару страниц и нашла кое-что интересное:
«Понедельник, 7 ноября 1983 года.
С праздником, дорогие товарищи! С праздником Великого Октября! Сегодня мы собирались всем драмтеатром, праздничный стол накрыли в сорок четвертом. Я подошла к окну и увидела ЕГО. ОН стоял посреди комнаты совершенно один и, заметив меня, поднял руку, подошел ближе и сделал знак, что сейчас спустится. Я тоже показала рукой вниз, схватила сумочку и побежала на первый этаж за пальто. Когда вышла, ОН уже стоял у служебного выхода. Я только один раз взглянула в ЕГО лицо и, кажется, ВЛЮБИЛАСЬ. Мы гуляли по городу, и ОН рассказал, что каждый вечер наблюдал за мной через окно. А когда я заболела и две недели не приходила на репетиции, ОН испугался, что потерял меня навсегда. Мы гуляли до двенадцати ночи. Когда я вернулась домой, мать ждала у подъезда с ремнем».
«Понедельник, 14 ноября 1983 года.
Вот и закончились каникулы. На улице сорокаградусный мороз. Холодно, одиноко. Как же я хочу, чтобы поскорей наступила весна! С НИМ больше не виделась. Все репетиции провожу у окна, но ЕГО окна темные. Сегодня после школы Ира Маркелова зашла ко мне домой и рассказала секрет. Она беременна, и нужен аборт. Сопелкин обещал увезти ее в Красноярск».
«Вторник, 24 декабря 1983 года.
ОН пришел, когда я уже почти умерла. Просто подъехал к школе после занятий, и я села в машину. Мы колесили по окрестностям города, а он все говорил и говорил, как меня любит. Вечером мы поехали в дом моей бабушки на улицу Госпитальную. Он пустует после ее смерти. Случилось то, за что осуждала Ирину. Я сошла с ума, но я счастлива».
«Суббота, 31 декабря 1983 года.
Дорогой дневник, только тебе доверяю то, что на душе! Сегодня Новый год, но я не могу провести его с любимым. Как не могу оставить маму в праздник одну. Сердце разрывается пополам. Во всем городе, во всей стране люди сидят за праздничным столом, едят курицу и оливье. А ОН – один в своем номере. Плачу… Боже мой, я ЕГО так люблю!»
– Вот и разобрались, – проговорила Дайнека, взглянула на телефон, чтобы узнать, сколько времени, и он вдруг зазвонил.
– Да, мама, скоро приеду. Не жди меня, ложись спать.
Солнце уходило за горизонт, близились сумерки. Еще видны были строчки в тетради. Дайнека прочла:
– Пока жива, с тобой я буду —Душа и кровь нераздвоимы,Пока жива, с тобой я буду —Любовь и смерть всегда вдвоем.– Ты понесешь с собой повсюду —Ты понесешь с собой, любимый,Ты понесешь с собой повсюдуРодную землю, милый дом.Она вздохнула и перевернула страницу.
«Понедельник, 13 февраля 1984 года.
Сегодня с урока литературы меня вызвали в кабинет директора. За директорским столом сидел какой-то мужчина. Он расспросил меня про учебу, про школу, потом сказал, что все про меня знает и что если я буду продолжать с НИМ встречаться, ЕГО посадят за растление несовершеннолетней. И если я люблю ЕГО, то должна бросить и не говорить про наш разговор. Я расплакалась. Когда меня отпустили, я пошла к НЕМУ и все рассказала. Он подарил мне колечко и велел упокоиться».
«Среда, 21 марта 1984 года.
Сегодня мы ездили в Красноярск. ВСЕ подтвердилось. ОН сказал, что ничего делать не надо, ОН обязательно что-нибудь придумает, потому что очень меня любит».
Это была последняя запись. Дайнека закрыла тетрадь и положила ее в пакет. А когда вернулась в дом Кораблевых, мать уже посапывала в своей постели. Она тоже легла, но уснула только под утро.
Глава 36. Разговор
Дайнека проснулась оттого, что на нее кто-то смотрел. Рядом с кроватью в коляске сидела мать.
– Что это? – Она тронула забинтованный локоть.
– Упала… – Дайнека с трудом продрала глаза. – Но мне оказали помощь.
– Ты научилась врать. – В голосе матери прозвучала тревога.
– Мам… Ну не вру, ну честное слово…
– Хорошо, не хочешь, не говори. – Людмила Николаевна крутанула колеса, и коляска покатилась к двери.
– Ну, вот… Обиделась, – прошептала Дайнека, спустила ноги с кровати и побрела умываться.
Когда она вышла к завтраку, за столом сидели все Кораблевы и ее мать. Пока пили чай, Людмила Николаевна старалась не смотреть дочери в глаза. После завтрака Мария Егоровна пошла собираться на работу, а Надежда увезла Людмилу Николаевну в сад. За столом остались только Дайнека и Кораблев. Он кивнул на ее израненную руку и проронил:
– Говорил тебе, не ройся в чужом дерьме.
– Я упала, – поспешно соврала Дайнека.
– На тебя свалился штанкет. В Доме культуры только и разговоров про это.
– Когда успели узнать?..
– У них это быстро. – Витольд Николаевич хмыкнул. – Артисты.
– Маме не говорите, – попросила Дайнека.
– Не знаю, что происходит, но чувствую, что тебе нужно заканчивать с этой историей. Если не успокоишься, я серьезно поговорю с твоей матерью и сам увезу вас домой.
– Да я и не собиралась…
– Не спорь! – неожиданно резко прервал ее Кораблев. – Если потребуется расследование, в полиции без тебя разберутся. Приехала – отдыхай! И нечего лезть не в свое дело!
Дайнека молча кивнула и вышла из кухни, побродила по дому. Из окна увидела, как Витольд Николаевич и Мария Егоровна сели в машину и выехали со двора. Потом вернулась в свою комнату – где-то там зазвонил ее телефон. Это был Вешкин.
– Дайнека, в общем, такое дело. – Он говорил вполголоса. – Нужны другие снимки кольца.
– У меня других нет…
– Нужно сфотографировать его еще несколько раз, чтобы на снимке была видна гравировка.
– Разве там есть гравировка? – удивилась Дайнека.
– Есть. На камне. Снимки делай на свету в нескольких ракурсах и сразу отсылай мне.
– Послушай, можешь рассказать, что за кольцо?
– Делай, что говорят. Всему свое время. Жду. Пока. – Вешкин отключился.
– Вот и думай, что хочешь… – пробормотала Дайнека, посмотрела на часы и набрала номер такси.
Она вышла к калитке. Машина подъехада через несколько минут.
– Ты куда?! – крикнула ей мать.
Дайнека прошла в сад, наклонилась и поцеловала ее в щеку.
– Ненадолго к знакомой.
– К ужину приезжай, совсем не вижу тебя…
– Приеду, – пообещала она.
В машине Дайнека порылась в своем телефоне, нашла фотографию кольца, увеличила, покрутила так и эдак. Наконец разглядела какие-то штрихи на розово-оранжевом камне, вправленном в золотой ободок.
– Да, действительно что-то есть… – сказала себе под нос и попыталась определить камень. – Кажется, сердолик.
– Вы что-то сказали? – обернулся водитель.
Дайнека ответила:
– Нет, – и спросила: – Долго еще ехать?
– До Госпитальной? Минут десять.
Через телефон Дайнека зашла в Интернет. Набрала в поисковике: «сердолик». Увидела фотографии и решила, что правильно угадала камень. Открыла страничку и прочитала: «Старинное название – смазень. Разделяется на мужской – красно-коричневый и женский – розово-оранжевый. Сердолик является традиционным любовным талисманом, он содействует возникновению любви и в то же время защищает от недоброжелательства, способствует сохранению тайны. Этот камень прочит счастливую и долгую жизнь».
Дайнека вздохнула.
«И не защитил, и не поспособствовал…»
Она вспомнила записи, прочитанные в дневнике, каллиграфически выведенную фразу «И кажется, я ВЛЮБИЛАСЬ». Местоимения «ОН», «ЕМУ», «ЕГО», обведенные фломастером, усыпанные завитушками и цветами. Милые девичьи грезы, мечты о счастье, о любви. Это было так близко ей самой! Так что же случилось с этими уже не посторонними ей людьми? Кто разрушил их мир, а в результате и жизни?
– Приехали, с вас сто двадцать рублей, – сказал водитель.
– Пожалуйста, подождите меня. – Дайнека протянула ему деньги и вылезла из машины.
Одновременно с этим открылась калитка и вышла Екатерина Владимировна Свиридова.
– Я вас сразу узнала! – улыбнулась она и деловито осведомилась: – Есть новости от Алены?
– Пока нет. Вот… – Дайнека опустила глаза, – решила вас навестить.
Свиридова отступила.
– Проходите.
Она усадила Дайнеку за стол на кухне, загремела кастрюлями.
– Пожалуйста, не волнуйтесь, я уже завтракала.
Екатерина Владимировна обернулась:
– Тогда чаю?
– От чая не откажусь.
Поставив на стол кружки, старуха посетовала:
– К чаю у меня только баранки.
– И хорошо, – поддержала ее Дайнека. – Я люблю баранки.
– Сахару?
– Да, я люблю сладкое.
Они сидели друг против друга, пили чай и ели баранки.
– Екатерина Владимировна, можно вас кое о чем спросить?
– О чем?
– Все о том же. О тех днях, когда пропала ваша Алена.
– Она уехала, – спокойно сказала старуха.
– Конечно-конечно… – Дайнека в растерянности откусила кусочек баранки и на пару минут замолчала. А потом спросила: – Вас не вызывали в школу, перед тем как она… уехала?
– Алена очень хорошо училась. За третью четверть у нее была только одна четверка по физкультуре. Если хотите, я покажу дневник…
– Не надо, я верю… – Дайнека для чего-то спросила: – А почему у нее была четверка по физкультуре?
Екатерина Владимировна задумчиво улыбнулась.
– Алена отказалась через козла прыгать. Физрук поставил ей двойку.
Дайнека опустила глаза, сообразив, в чем заключалась причина отказа. Алена оберегала ребенка.
– Никто из учителей с вами не говорил?
– Нет.
– А домой к вам никто не приходил?
Старуха кивнула:
– Приходил один.
– Кто? – спросила Дайнека.
– Лейтенант. – Екатерина Владимировна улыбнулась. – Совсем молодой. Все про Алену расспрашивал. А потом сказал, дескать, не беспокойтесь, дочь ваша найдется. Она просто уехала.
– Это уже после того как Алена уехала, – мягко поправила Дайнека. – А до того никто не приходил?
– Домой? Нет. А вот на Госпитальной был один странный случай…
– На Госпитальной, значит, здесь? – уточнила она.
– Здесь. Это дом моей матери. Когда она в восьмидесятом году умерла, дом несколько лет пустовал. Мы с Аленой жили в городе, в нашей квартире. Это потом я сюда переехала.
– Что за случай?
– Как-то в конце зимы я встретила нашу соседку, она здесь рядом жила. Теперь-то ее нет, и там ее внуки.
– Так-так… Интересно. Вы ее встретили, и что было дальше?
– Она сказала, что в нашем доме был какой-то мужчина, будто бы она видела его в окне, – Екатерина Владимировна говорила спокойно, с грустной улыбкой. – Я, конечно, сразу про Алену подумала. Не дай бог, сбилась с пути. В субботу собралась и поехала. Дай, думаю, прослежу…
Глава 37. Екатерина Владимировна
Суббота, 4 февраля 1984 годаЕкатерина Владимировна отыскала ключи от дома на Госпитальной и чуть-чуть успокоилась. Но тут же, вспомнив, что в серванте валялся еще один комплект, снова разволновалась. Поискала по ящикам, заглянула в вазочку, в чайник для заварки, еще в какую-то посуду, расставленную на стеклянных полках серванта. Тот факт, что вторых ключей не нашла, утвердил ее в решении ехать на Госпитальную и ловить дочь с поличным.
Так она и сделала, только сначала приготовила ужин и оставила его на плите. Очень хотелось верить, что Алена ни в чем не виновна.
Автобус под номером три доставил ее на окраину поселка, состоящего из одноэтажных домов. Екатерина Владимировна зашла в магазин, купила батон и бутылку кефира, после чего направилась к дому.
Тихонько отомкнула калитку, оглядела маленький двор, но никаких признаков недавнего присутствия людей не заметила. В дом почти ворвалась, надеясь и страшась обнаружить там дочь. Ни в одной комнате никого не нашла. На всякий случай все обследовала, даже заглянула в мусорное ведро – никаких следов.
За окошком стемнело. Екатерина Владимировна пошла на кухню, решив не включать свет. Там было светло от уличного фонаря. Достала из шкафа кружку, раскупорила бутылку кефира, налила и стала искать сахар. Сахара не было, пришлось выпить несладкий. С корочкой от батона получилось вполне сносно.
Побродив по темному дому, она взгрустнула. Вспомнила мать, отца, себя в детстве, покойных уже братьев. Зашла в свою комнату, легла на кровать и незаметно уснула.
А проснулась оттого, что хлопнула дверь. Не понимая, сколько сейчас времени и как долго она проспала, Екатерина Владимировна вскочила с кровати. Сначала прижалась к стенке и замерла, чувствуя, как сильно бьется сердце.
В прихожей кто-то возился, не то снимая с себя верхнюю одежду, не то что-то разыскивая. Решив не тянуть, она шагнула из комнаты, нащупала выключатель. Вспыхнул свет. У двери стоял невысокий полный мужчина.
– Кто вы? – спросила Екатерина Владимировна.
Коротышка молчал, только смотрел на нее и хлопал глазами. Теперь она заметила у него небольшой чемодан.
– Это у вас зачем? Что там?
– Я монтер, – тихо произнес мужчина.
– Зачем вы сюда пришли?
– А разве не вы подали заявку на исправление телефонной связи?
– Нет. В доме нет телефона.
Коротышка порылся в карманах.
– Неужели дом перепутал… У вас какой?
– Двадцать второй.
Он хлопнул себя по лбу.
– Точно! Мне в двадцать четвертый.
– Здесь ни у кого нет телефонов, – тихо произнесла она.
– Значит, не та улица.
– Как вы попали в мой в дом?
– Здесь было открыто. – Он взялся за ручку двери. – Ну, я пошел.
В окошко Екатерина Владимировна видела, как он выбежал со двора, прыгнул в машину и быстро уехал.
Глава 38. Она повстречала убийцу
– Что именно вам показалось странным в этой истории? – спросила Дайнека. – Человек действительно мог ошибиться.
– Мог, – согласилась Екатерина Владимировна. – Но в те времена телефоны были не у всех. И он, как монтер, должен был знать, что в нашем краю поселка их отродясь не было.
Дайнека пожала плечами.
– Может быть, вор?
– Я тоже так думала. Хорошо помнила, что, когда входила, заперла калитку и дверь дома. Но он как-то зашел… Значит, у него были ключи или отмычки.
– В милицию не обращались?
– Нет. Из дома ничего не украли.
– И вы уехали в городскую квартиру? – спросила Дайнека.
– Сразу же. Мне было страшно там оставаться. Когда я приехала, Алена уже вернулась со своей репетиции, – Екатерина Владимировна вздохнула. – Счастливые дни…
– Ну хорошо, – сказала Дайнека и приступила к основному вопросу. – Помните, вы показывали кольцо, которое отыскали под ванной?
– Хорошо помню.
– Оно еще у вас?
– Куда ж ему деться? – как и в прошлый раз, старуха достала из передника завязанный узелком платок, развязала его и протянула кольцо.
Дайнека взяла кольцо в руки. На этот раз, в косых лучах солнца, она хорошо разглядела вырезанный на сердолике рисунок: трех амуров, садящихся в ладью.
Помедлив, спросила:
– Можно еще раз сфотографировать?
– Пожалуйста.
Сделав несколько снимков, девушка вернула кольцо. Оно тут же было завязано в платок на два узелка, после чего скрылось в кармане передника.
– Скажите, а вы никому его не показывали?
– Только лейтенанту.
– Труфанову?
– Да.
– И все?
Екатерина Владимировна неловко пожала плечами:
– Соседке во дворе, она в ювелирном работала.
– Это было еще до отъезда Алены?
– В тот самый день. Я как нашла его под ванной, сразу к ней побежала, чтобы узнать, дорогое оно или нет. Я-то в этом не разбираюсь.
– Ясно. – Дайнека положила телефон в сумочку. – Спасибо. Теперь мне нужно идти.
Прощаясь, Екатерина Владимировна сказала:
– Передайте Алене привет.
От этих слов у Дайнеки по спине побежали мурашки.
Из такси она позвонила Труфанову:
– Можно я к вам приеду?
– Что случилось?
– Ничего. Должна показать одну вещь.
– Ну, приезжай, покажи… – согласился он весьма благодушно.
Когда через полчаса она вошла в его кабинет, он встал с кресла и сурово посмотрел на ее перебинтованную руку.
– Это еще что такое?
Она легкомысленно отмахнулась:
– Штанкет на сцене упал.
Изменившись в лице, Труфанов спросил:
– Это такая здоровая металлическая штука, на которую вешают декорации?
– Да, – подтвердила Дайнека. – Кто-то перерубил трос.
– И ты стояла под ним?
– Как раз в этот момент я отступила. Штанкет прошел вскользь, по руке.
– Кто с тобой был?
– Слава, но он в тот момент куда-то ушел.
– Фамилию знаешь?
– Чью?
– Славы твоего.
– Арзамасцев.
– Сын бывшего начальника транспортно-складского цеха?
– Его внук.
– И как он оказался возле тебя?
– Случайно. Я остановила его машину и попросила подвезти до полиции.
Труфанов вернулся в свое кресло.
– А вот я не верю в случайности, – мрачно заметил он.
Дайнека расхохоталась.
– Вы думаете, это он уронил штанкет? Боже мой! Какая… – Она вдруг запнулась и не закончила фразу. – Нет, это не он!
– Он или не он… – Василий Дмитриевич отодвинул какие-то папки и провел рукой по столу. – Здесь нужно разбираться. Напрасно не приехала ко мне сразу. Хотя бы позвонила… Ну, ничего, пошлю в Дом культуры человека, пусть поглядит.
– Я не верю.
– Мы с тобой в «верю – не верю» не играем. Здесь дело посерьезней, – Труфанов передвинул папки на прежнее место и пригладил усы. – Ну, давай, что там у тебя? С чем явилась?
Дайнека достала из сумочки тетрадь и шлепнула ею по столу.
– Что это? – поинтересовался Василий Дмитриевич.
– Дневник Лены Свиридовой.
Труфанов взял тетрадь и удивленно посмотрел на Дайнеку.
– Откуда он у тебя?
– Гурина отдала.
– Это кто?
– Ее девичья фамилия Маркелова.
– Ирина? – Он просмотрел несколько страниц дневника. – А ведь я тогда с ней говорил. Она ничего не сказала…
– Гурина украла этот дневник, и ей было плевать на Свиридову.
– Как так? Все же подруги…
– Я удивляюсь, как она вообще решила отдать дневник.
– Ты прочитала его?
– Да.
– Что-нибудь интересное?
– Много девчачьих глупостей, но есть несколько записей, где она рассказывает, как познакомилась с Роевым.
– Ага-а-а?.. Так и пишет?
– Только имени его нигде не упоминает. Везде – только: «ОН».
– Видать, боялась, что мать прочтет.
Дайнека вздохнула.
– Если бы мать прочитала, ее бы точно кондратий хватил.
– Почему?
– Они с Роевым встречались в доме на Госпитальной. В то время, после смерти бабушки, дом пустовал. Теперь там живет ее мать.
Труфанов осторожно спросил:
– И они там?..
– Именно, – подтвердила Дайнека. Результат нам известен – двенадцатинедельная беременность в конце марта. Еще она пишет, что, узнав о беременности, Роев запретил ей что-то предпринимать, сказал, что любит ее и решит все вопросы.
– Что за вопросы? – не понял Василий Дмитриевич. – Чего проще: пришел к матери и сказал, что любит ее дочь и хочет жениться.
– Но ведь он не пришел и не сказал… – напомнила Дайнека.
– Потому что не собирался решать этот вопрос?
– Или собирался, но как-то иначе… – предположила она.
– Имеешь в виду, что, убив Свиридову, Роев избавлялся от всех проблем?
– И приобретал новые… Нет, я не верю, что он убийца.
– Значит, ты тоже романтик.
– Ну да, – кивнула Дайнека. – Как, впрочем, и вы.
– Знаешь, а ведь этим решением был их отъезд в Сочи! – Труфанов снова поднялся с кресла и прошелся по кабинету. – Одного понять не могу: от кого они убегали? От матери?
– Вряд ли. Ну, поругала бы немного, а потом – совет да любовь.
– Вот и я думаю, дело не в этом…
– Совсем забыла, – спохватилась Дайнека. – В самый разгар их отношений Свиридову вызвали в кабинет директора школы. Там с ней говорил какой-то мужчина и велел бросить Роева.
Помолчав, Труфанов заметил:
– Судя по тому, что разговор состоялся в кабинете директора школы, человек был серьезный.
– Странно, – задумчиво проговорила Дайнека. – Зачем было пугать девчонку?
– В этой истории вообще много странностей. Вот и попробуй в них разобраться, всему найти объяснение, – проворчал Василий Дмитриевич.
– В одном я уверена: ее точно убили. Покажите мне женщину, которая по собственной воле расстанется со своей сумочкой и паспортом, а потом уйдет без пальто!
– Если принимать во внимание наличие сумки, паспорта и пальто, ее убили в Доме культуры.
Дайнека обескураженно уставилась на Труфанова.
– Выходит, что так.
– Давай порассуждаем, – предложил он. – Свиридова покидает сорок четвертый кабинет ровно в одиннадцать. Сумка при ней. Она находит свое пальто там, где его оставил Суворов. Казалось бы, дальше ей нужно идти к выходу. Но если предположить, что к выходу она не пошла, значит, была причина.
– Она повстречала убийцу, – подсказала Дайнека.
– Возможно, – согласился Василий Дмитриевич. – В Доме культуры в то время шел ремонт. Этот человек мог отвести ее в укромное место и убить.
– Мог, – согласилась она.
– Но зачем? Для убийства нужна причина.
– А если маньяк?
– Тогда были бы другие жертвы.
– А их не было? – спросила Дайнека.
– Ни тогда, ни потом. Говорю, город у нас тихий.
– Значит, я все-таки права!
– В чем? – Труфанов остановился посреди кабинета и обернулся.
– Все дело в Роеве. Свиридова ни при чем, она просто «попала под чужую раздачу».
– В чем бы ни заключалась причина, мы сейчас говорим о самом факте убийства. Ну, убил он ее… Труп-то куда дел?
– Это сложный вопрос, – согласилась Дайнека. – А если представить, что убийца спрятал тело Свиридовой так же, как ее пальто?
Труфанов закивал головой.
– Но если он спрятал ее тело за кирпичной кладкой, то почему отдельно от пальто? И еще: если бы труп оказался там, уже через неделю в коридоре стояла бы вонь и запах гниения…
– Прошу вас, не надо, – прошептала Дайнека и опустила голову.
– Это исключено, – заключил Василий Дмитриевич.
Она вдруг оживилась.
– Когда делают ремонт, из помещений вывозят мусор.
– Это да, – согласился Труфанов. – Скорей всего, так и было. Ее убили ночью, а на следующий день вывезли тело с мусором. Только и здесь есть нюансы. При таком раскладе убийца имел сообщников среди ремонтных рабочих.
– Где ж их теперь разыскать? – растерялась она.
– Или же он расчленил ее и расфасовал по пакетам.
Дайнека поморщилась:
– Меня сейчас вырвет.
– Одного не пойму, – продолжал Труфанов. – Почему убийца не выбросил сумочку? Оставил такую улику…
– С нее все началось, – подтвердила Дайнека.
Василий Дмитриевич возразил:
– Не с нее, а с тебя. Не появись ты в нашем городе, никто бы ничего не узнал. Лежала бы эта сумка в ящике еще тридцать лет.
Он вернулся к столу и взял дневник Свиридовой.
– Могу я пока оставить его у себя?
– Конечно, – Дайнека поднялась. – Ну, я пойду?
Глава 39. С меня хватит
– Послушай, Слава, нам бы увидеться… – Дайнека позвонила, как только вышла из кабинета Труфанова.
– У меня есть двадцать минут, потом нужно съездить в одно место.
– Я с тобой, – сказала она. – Мне все равно делать нечего.
– Где ты? – спросил Вячеслав.
– В полиции.
– Давай выходи, сейчас подъеду.
Спускаясь по лестнице, Дайнека подумала, что он не спросил, зачем она снова в полиции. А ведь мог… Ей вспомнились слова Труфанова: «Как он оказался возле тебя?»… «А вот я не верю в случайности».
Машина Вячеслава уже стояла во дворе полицейского управления. Дайнека обошла ее и села рядом с водителем.
– Зачем опять сюда приезжала? – спросил Вячеслав.
На душе у нее полегчало. «Нет, не он», – решила Дайнека и, повеселев, объяснила:
– Просто поговорить.
Он кивнул на ее руку:
– Тебе бы написать заявление. Я тут подумал. Тебя реально хотели прихлопнуть штанкетом.
– Труфанов обещал разобраться.
– Ты что же, напрямую к начальнику Управления?
– Так получилось, что мы знакомы.
– О чем хотела поговорить? – Вячеслав завел двигатель и выехал со двора.
– Ты как-то рассказывал, что ремонтные работы бывают выгодными и невыгодными. От чего это зависит?
– Должен быть или очень большой объем, или работы, требующие высокой квалификации.
– По Дому культуры сейчас есть такие работы?
– Я уже говорил, ремонт помещений в основном косметический, там оплата по минимуму. Я взялся за него только из-за опорной колонны поворотного круга. Ее замена требует демонтажа, специальной подготовки и заливки большого количества бетона.
– А кирпичную кладку будете делать? – Дайнека покрутила пальцами в воздухе. – Ну, там какие-то стенки, ниши, перегородки.
– Нет. Это в перечень работ не входит.
– И у тебя есть планы, схемы, какие-то чертежи? – вкрадчиво спросила она.
– Есть. – Он повернул голову. – Давай конкретно. Что тебе нужно?
– Узнать про ремонт тридцатилетней давности, – не задумываясь, протарахтела она. – Если сохранились его следы.
– Может, в каких-то архивах… – Вячеслав краем глаза посмотрел на Дайнеку. – Заедем в Управление капитального строительства, спрошу, может, чего найдем.
– Когда? – спросила она.
– Сейчас. Мы как раз туда едем. Нужно забрать договор.
– И ты действительно спросишь?
– А что тут такого? У меня есть все основания, я провожу работы на этом объекте.
– Вот это ты хорошо придумал! – одобрила Дайнека.
Он улыбнулся.
– Я не придумывал. По жизни сложилось. Только ты поперек не лезь. Я сам все решу.
Они остановились у двухэтажного здания, на фасаде которого висела табличка «Управление капитального строительства».
– Можно я с тобой? – жалобно попросилась Дайнека.
– Идем, – согласился он с какой-то особенной хозяйской строгостью в голосе. – Только я тебя предупредил.
– Все поняла – вперед тебя ни шагу.
На второй этаж они поднялись в строгой последовательности: он – впереди, она – позади. В коридоре остановились у какой-то двери, и Вячеслав снова посмотрел на нее, будто предупреждая, потом толкнул дверь, и они зашли в кабинет, где стояло множество стеллажей, а столы были завалены чертежами.
Дайнека села на стул у двери. Вячеслав подошел к человеку с большим животом. Волосы, брови и кожа у этого человека были одного цвета – блеклой охры.
– Здравствуйте, Вадим Григорьевич!
– Опять что-то понадобилось? – спросил тот с нездоровым задором, подрыгивая ногой.
– Посмотреть техническую документацию на предыдущий ремонт Дома культуры.
– Это когда было? – Голова Вадима Григорьевича покачнулась, как у фарфорового болванчика.
– Лет тридцать назад, – ответил Вячеслав.
– Я и говорю – сто лет в обед. Без документации четыре стенки покрасить не можешь? – У пузана была удивительная способность изъясняться только вопросами. При этом он и говорил, и выглядел так, будто знает о жизни все, однако до поры до времени помалкивает.
– В перечне работ стоит замена колонны поворотного механизма. Нужно посмотреть марку бетона.
– И что? Мне теперь искать это старье? – Вадим Григорьевич схватил со стола кальку и помахал ею в воздухе.
– Если не хотите, я поищу сам.
– Да кто же тебя пустит в архив?
Дайнека медленно закипала. Сейчас этот пузан соберет все причины, чтобы не выдавать документацию. Потом выстроит их в ряды, шеренги, сложит кучкой и стопочкой. Одни забракует, другие доработает, третьи придумает. Любой намек на возникшие трудности встретит с энтузиазмом, как еще один повод не делать свою работу.
Вячеслав оставался спокойным, для него в такой ситуации не было ничего удивительного.
– Если меня не пустят, придется искать вам.
– А ты меня спросил? – ухмыльнулся Вадим Григорьевич. – Мне оно надо?
Не выдержав, Дайнека вскочила со стула.
– Так… С меня хватит!
– Это еще кто? – Пузан тоже встал с кресла и уставился на нее.
У Вячеслава покраснел затылок, он медленно обернулся. Его лицо не обещало для нее ничего хорошего.
Немного оробев, Дайнека взяла себя в руки.
– Вы займетесь своей работой, или я позвоню Олегу Николаевичу.
– Это вы мне? – тихо спросил пузан.
– Вам, Вадим Григорьевич! Кому же еще? – Теперь и она стала изъясняться вопросами.
– Кому вы собрались позвонить?
– Вашему мэру. Не знаете, как зовут Михненкова?
Она приложила к уху телефон.
– Погодите! – Вадим Григорьевич спросил Вячеслава. – Когда нужны документы?
– Сейчас! – громко сказала Дайнека.
– Ждите. – он скрылся за дверью.
– Ну, ты… Ну, ты… – Вячеслав не находил слов, чтобы высказать все, что думал.
– Главное – результат, – полувиновато оправдалась она.
– Вот! – Вадим Григорьевич появился из-за двери с охапкой чертежей и документов. – Его незаинтересованность на глазах переродилась в трудовой энтузиазм и врожденную энергичность. – Могу вас проводить в актовый зал, там есть стол, сможете удобно расположиться.
В актовом зале Вадим Григорьевич обрушил на стол всю массу чертежей и нескольких папок.
– Пожалуйста, здесь вам будет удобно. Когда закончите, приду и все заберу, – сказал он и незаметно исчез.
– Как ты его… – хмыкнул Вячеслав и уселся за стол. – Ну, говори, что тебе нужно.
Дайнека пристроилась рядом.
– Пожалуйста, посмотри, какой объем работ выполнен за предыдущий ремонт и выдели самые большие работы: кирпичную кладку, перепланировку…
– Настилку полов, – подсказал Вячеслав.
– Ну, ты понял…
Пока Дайнека изучала интерьер актового зала, он переворачивал подшитые в папках листы, расправлял чертежи и снова углублялся в изучение документов.
Время от времени она задавала вопросы.
– А в подвале что-нибудь делали?
Вячеслав отыскал нужные документы и через какое-то время ответил:
– Нет. В перечне работ нет ничего.
Часа через два он стал сворачивать чертежи.
– Все? – поинтересовалась Дайнека.
– Вообще объем работ впечатляет. Не то что теперь. И это понятно – советское время…
– Ниши закладывали? – нетерпеливо встряла она.
– Всего одну. Ту, где нашли пальто. Перепланировка была, но незначительная: туалеты в кулуарах на втором этаже переоборудовали под склады.
– Зачем? – удивилась Дайнека.
– Не знаю. Вероятно, решили, что это буржуазные излишества, и в случае нужды зритель добежит до первого этажа.
Она огорчилась.
– Ну почему у нас все упрощают и портят!
– Вопрос, адресованный в космос… – наставительно заметил Вячеслав и продолжил: – Самые объемные работы – ремонт и покраска фасада…
Дайнека перебила:
– Это не то.
– Изготовление и замена дверей и оконных блоков…
– Не то, не то!
– Установка поворотного круга на сцене. Здесь – колоссальный объем.
– Та-а-ак…
– Частичный демонтаж настила сцены, заливка опорных колонн и монтаж механизма поворотного круга. На одни колонны сорок кубов бетона ушло.
– Послушай, а вообще как это все происходит?
– Заливка бетоном?
– И заливка, и подготовка.
– Если вкратце, то сначала заливается основание под колонну. Дальше сварочные работы – варится арматура. Потом из досок сколачивают опалубку. И когда все готово, в нее заливают бетон.
– Ведрами? – спросила Дайнека
– Нет. – Вячеслав вежливо усмехнулся. – При помощи бетононасоса. Причем так, чтобы в опалубку не попал мусор и не образовались воздушные раковины.
– А то что?
– Со временем могут пойти трещины, что значительно ухудшает прочностные характеристики.
– А бетон откуда берется?
– Его привозят в машине с завода, потому что на месте столько не намешаешь. Сейчас – в специальных машинах-сифонах. А в то время, я думаю, использовали обыкновенные грузовики. Подгоняли такой грузовик к ближайшему от сцены окну, опускали в кузов один конец бетононасоса, другой – в опалубку…
– А бывает так, что опалубку сделают, а бетон привезут позже?
– Сколько угодно. У меня почему-то всегда так получается, – вздохнул Вячеслав.
– Еще один вопрос. – Дайнека наморщила лоб. – Ты сказал про частичный демонтаж сцены. Что это значит?
– Вот представь: поворотный круг – он ведь размером не во всю сцену. Деревянный настил сняли только там, где нужно, где круг устанавливали.
– Теперь поняла.
– Для чего тебе это?
– Хотелось понять.
– Я и спрашиваю тебя – для чего?
Дайнека начала молча собирать документы. Не дождавшись ответа, Вячеслав стал помогать.
Вадим Григорьевич сам пришел за бумагами. Было заметно, что он бросил все свои силы на имитацию бурной деятельности.
Когда они покинули здание управления, Вячеслав отвез ее поужинать в рабочую столовую под названием «Арктика». Кормили там вполне сносно. Потом он предложил еще покататься. Дайнека не отказалась, и они немного поколесили по городу. Ровно в одиннадцать он высадил ее у калитки кораблевского дома.
Прокравшись в комнату, Дайнека разделась и юркнула в постель.
– Людмила, – раздался голос матери.
– Да, мама. – Она вся сжалась.
– Витольд Николаевич рассказал мне, что с тобой случилось в Доме культуры.
– Со мной все в порядке.
– Я знаю, на тебя упала железная штука. – Людмила Николаевна всхлипнула. – Прошу тебя, поедем домой.
Глава 40. Долгожданный звонок Вешкина
Утром Дайнека проснулась в семь, когда мама еще спала. Сбегала на озеро, искупалась, а потом села в автобус и поехала в город. В девять она уже стояла у дверей библиотеки имени Горького. Так называлась железноборская библиотека.
Дайнека была первой посетительницей. Чтобы оформить читательский билет, ей пришлось предъявить паспорт.
Библиотекарша протянула картонную книжечку, оставив на своем столе формуляр.
– Что хотели бы почитать?
Дайнека сморщила лоб:
– Что-нибудь о старинных кольцах.
Сотрудница библиотеки на минуту задумалась, потом произнесла:
– Подождите. – И отправилась в хранилище.
Пока ее не было, Дайнека достала свой телефон и нашла в нем фотографии колечка Свиридовой. Как следует рассмотрела вырезанный на сердолике рисунок: трех амуров и ладью. Потом открыла Яндекс и забила в строку поиска: «кольцо, сердолик, три амура».
Просматривая результаты, заинтересовалась только одним:
«Тонкое золотое кольцо со слабоокрашенным сердоликом. На камне вырезаны три амура, садящиеся в ладью. В 1910 году внук княгини Волконской передал эту реликвию в Петровский музей. Кольцо было выиграно его бабушкой в лотерею в доме генерала Раевского, героя Отечественной войны 1812 года. В 1982 году кольцо было похищено».
Фотографии кольца на сайте не было, и это очень ее огорчило.
Библиотекарша вернулась со стопкой книг.
– Вот что могу предложить: «Ювелирное дело Древней Руси», «История украшений»…
– Простите, – перебила ее Дайнека. – Я тут подумала… У вас есть что-нибудь про Петровский музей?
Библиотекарша собрала свои книжки и снова ушла в хранилище. Через пару минут вернулась с красивым цветным альбомом.
– Неужели нашли? – спросила Дайнека.
– Петровский музей, как вы хотели. Только на руки дать не могу. Единственный экземпляр. Придется вам посмотреть его в нашем читальном зале.
Дайнека была готова смотреть даже на лестнице. Она только спросила:
– Какого он года издания?
Подняв удивленный взгляд, библиотекарша заглянула в выходные данные книги.
– Тысяча девятьсот семьдесят пятый.
– Есть! – Дайнека хлопнула рукой по столешнице.
– Потише, пожалуйста, – возмутилась библиотекарша.
Получив наконец альбом, Дайнека расположилась в читальном зале и стала просматривать фотографии экспонатов, начиная с самого первого листа. Дело оказалось не таким уж простым, на второй половине альбома пришлось сменить руку. Как и бывает, снимок кольца она отыскала на предпоследней странице. Склонившись, приложила к нему свой телефон, сопоставляя изображения. Они были совершенно идентичными, даже царапина на золотом ободке рядом с камнем на кольце Лены Свиридовой была точно такая же, как на музейном.
– Ну, вот и нашла… – прошептала Дайнека. – И что дальше?
Она отдала альбом, поблагодарила библиотекаршу и отправилась к остановке автобуса, чтобы вернуться в дом Кораблевых. По дороге позвонила Труфанову, но он не ответил.
Мама еще спала. Это немного обеспокоило Дайнеку. Она подошла к постели и тронула ее за плечо.
Людмила Николаевна открыла глаза и, увидев дочь, улыбнулась.
– Сколько сейчас времени?
– Одиннадцать часов. – Дайнека подала ей халатик. – Вставай, мы едем в парк. Сегодня я весь день буду с тобой.
В одиннадцать пятнадцать они сели в машину, в одиннадцать тридцать подъехали к главному входу в городской парк. Железноборский водитель любезно помог пересадить Людмилу Николаевну в коляску. Дайнека повезла ее сначала по главной аллее, а потом по дорожке с белым бордюром, за которым благоухали июньские первоцветы.
Задрав голову, Дайнека прищурилась на палящее солнце и свернула на лесную тропинку, в мир зелени и прохлады. Она двинулась по траве между сосен и так дошла до обзорной площадки у озера, на противоположном берегу которого стоял дом Кораблевых.
– Хорошо здесь, – Людмила Николаевна прикрыла глаза.
Дайнека села на траву рядом с коляской и стала смотреть на то, как лениво плещется озеро.
– Твой телефон… – сказала ей мать.
– Что?
– В твоей сумке звонит телефон.
Дайнека сняла с ручки свою сумку, достала телефон и ответила:
– Слушаю…
– Это я, Сергей Вешкин.
– Ну, наконец! – обрадовалась она. – Теперь что-то расскажешь?
– Расскажу, – подтвердил Вешкин.
– Подожди. – Дайнека прикрыла трубку рукой. – Мам, я отойду?
– Иди, я здесь посижу.
Дайнека направилась к ближайшей скамейке.
– Только вот ведь в чем дело… – Она помолчала. – Теперь и я могу тебе кое-что рассказать.
– О чем? – удивился Вешкин.
– Я знаю, что это за кольцо.
– Ну…
– Оно принадлежало княгине Волконской, потом хранилось в Петровском музее, откуда было похищено.
– Мне тоже это известно, – сказал Вешкин. – Специалисты опознали его по рисунку на сердолике. На камне, если ты разглядела, вырезаны три амура, садящиеся в ладью. На внутренней части кольца есть клейма, которые подтверждают идентичность находки.
– Но как оно попало сюда? – не сдержалась Дайнека.
– У меня есть на этот счет кое-какие соображения, – произнес Вешкин. – Чтобы ты поняла, начну немного издалека. В 1990 году вышел номер журнала «Огонек» со статьей «Страсти по Филонову», где говорилось о том, что в середине восьмидесятых в каталоге новых закупок музея Помпиду в Париже появились семь рисунков знаменитого художника Павла Филонова. Те же рисунки хранились в Питере, в Русском музее. В ходе проверки выяснилось, что в Русском музее – копии.
– Получается, рисунки скопировали, а подлинники украли и продали во Францию? – вмешалась Дайнека.
– Именно так. По факту подмены и хищения в том же девяностом году завели уголовное дело. Примерно в то же время было возбуждено еще несколько дел. Счетная палата в ходе выборочной проверки запасников Эрмитажа выявила недостачу. Из пятидесяти выбранных наугад единиц хранения на месте оказалось только три…
– Чудовищно! – изумилась она.
– Выяснилось, что многие экспонаты были утрачены в ходе выездных выставок. Некоторые картины просто вырезали из подрамников. Такие кражи имели место и в Историческом музее в Москве, и в Музее истории Петербурга. Многое из того, о чем я рассказал, происходило в начале восьмидесятых, но факты этих хищений были установлены позже.
– Ты упомянул о запасниках, значит, похищенные предметы искусства хранились там?
– Именно так, – ответил Сергей. – Дело в том, что в запасниках музеев хранится колоссальное количество экспонатов. Частных коллекционеров в советские времена почти не было. Музейные запасники разрослись до гигантских размеров. Если учесть, что в залах демонстрируется только пять процентов собранных экспонатов, остальные девяносто пять – под замком. Ты только представь: в Эрмитаже хранится около трех миллионов экспонатов! Если посчитать, получается – сто пятьдесят тысяч демонстрируется, остальные два миллиона восемьсот пятьдесят тысяч – в запасниках. И если бы кто-то вдруг решил проверить их все, работа заняла бы около ста лет…
– Ну а если проверить картины на подлинность? – спросила Дайнека.
– Тогда – полный трындец. Я даже не знаю, сколько поколений экспертов трудились бы над этим заданием.
– Хорошо, – сказала она. – При чем здесь наше кольцо?
– Это, я бы сказал, малю-ю-юсенькая вершинка огромного айсберга. Уголовные дела, о которых я говорил, закончились ничем. Многие из них были прекращены за давностью лет. Участники хищений и подмен смогли избежать наказания. Но мне удалось порыться в материалах. И вот что я обнаружил: в каждом из них фигурирует некто Киреев Николай Николаевич.
– Бандит? – предположила Дайнека.
– Нет, – возразил Вешкин и не без удовольствия сообщил: – Генерал КГБ.
– Разве такое могло быть в советские времена?
– Бывало, – коротко обронил он. – Из показаний свидетелей становится ясно: этот человек держал в руках все нити подмен и хищений. А значит, все ценности попадали к нему и к тем, кто был с ним в сговоре. С его подачи была проведена кампания по передаче предметов искусства народу. Из запасников именитых музеев извлекались экспонаты и целыми коллекциями передавались провинциальным музеям. Надеюсь, ты понимаешь, до народа они не дошли. А дальше – попробуй пораскинуть мозгами. Первые попытки реализации украденных ценностей обернулись провалом (вспомни рисунки Филонова) и могли спровоцировать массированные проверки…
– Думаю, Киреев и компания решили все это на время припрятать… – предположила Дайнека.
– Та-а-ак, – одобрил ее Сергей. – Теперь подумай куда.
– За границу.
– А как вывозить? В чемоданах? Кольца на руках, брошки на кофточках? Ты хоть представляешь, о каких объемах идет речь?
– Ну хорошо, тогда – куда-нибудь подальше.
– Как насчет Сибирского подземелья? – быстро спросил Вешкин.
– Ты… – У нее пересохло в горле. – Ты думаешь, все эти ценности отправили в Железноборск?
– И спрятали в подземных хранилищах. Куда уж надежней.
Дайнека решительно заявила:
– Это полнейший бред! Ты сам слышишь, что говоришь?
– Слышу, – спокойно ответил Сергей. – А теперь послушай и ты. Помнишь, ты просила меня узнать, кто такой Роев Олег Семенович тысяча девятьсот пятидесятого года рождения?
– Ну… Неужели узнал?
– Узнал. А когда узнал, сделал выводы, которые ты назвала бредом.
– То есть?
– Дело в том, что Роев имел звание майора КГБ и был приемным сыном генерала Киреева.
Помолчав, Дайнека хрипло спросила:
– Того самого?
– Того, который затеял всю эту вакханалию. Я говорил с одним стариком, который знал их обоих. Кстати, он был другом Роева и учился с ним в военном училище.
– И что?
– Старик рассказал, что в училище Роев пришел из детского дома. Киреев усыновил его, когда ему исполнилось тринадцать, однако отчества не сменил и фамилии своей не дал. Роев был словно волчонок – резкий, жесткий, бескомпромиссный. О таких говорят: договориться с ним невозможно, можно только убить. Даже повзрослев, Роев не изменился. Он не умел уступать, все в жизни делил на черное и белое, без вариантов.
– Какие отношения у него были с приемным отцом? – поинтересовалась Дайнека.
– Роев был ему предан.
– Старик так и сказал?
– Именно так: предан до мозга костей.
– Думаешь, в благодарность за усыновление?
– Не знаю, – сказал Вешкин. – И вот тебе последний факт: в министерстве я нашел следы отгрузок в хранилище № 20. В документах груз называли технологическим оборудованием.
– Понимаешь, – Дайнека задумалась над тем, как объяснить. – Роев отправил все, что было в хранилище, в адрес несуществующего получателя.
– И неудивительно. Возможно, это было частью плана Киреева.
– Если бы не два «но», – возразила она.
– А именно?
– Во-первых, зачем было везти эти ценности так далеко только для того, чтобы через несколько месяцев перепрятать в другое место. И во-вторых… Почему Роев себя убил? Скажешь, его смерть – часть зловещего плана?
– Не удивлюсь, – мрачно подтвердил Вешкин. – Роев оказался заложником ситуации: никаких связей, никакого общения, никаких объяснений…
– Хочешь сказать, что Киреев велел убить приемного сына?
– Почему нет? Я тебе сказал, что это Роев был ему предан, а не наоборот. Не исключаю, что Киреев просто его использовал.
Дайнека понизила голос и почти прошептала в трубку:
– Послушай, как думаешь, какие ценности сюда присылали?
– Я не думаю, а знаю, – сказал Сергей. – Видел перечни похищенных экспонатов. Ну, во-первых, ювелирные украшения, это ясно хотя бы по тому, что там было кольцо княгини Волконской. Кроме того, подлинные картины Рафаэля, Рубенса, Рембрандта, Эль Греко. Старинные иконы на дереве, серебряная посуда и обеденные приборы, золотая церковная утварь, часы, портсигары, оклады икон, украшенные драгоценными камнями, изделия Фаберже…
– Но ведь это огромные ценности!
– А я тебе о чем говорю?
– И где же теперь это искать?
– А это уже не мое дело. – Вешкин сменил тон. – Мне нужно работать, а тебе отдыхать. Пламенный привет!
– Людмила! – Это был голос матери. – Пожалуйста, подойди…
– Одну минуточку, мама. – Дайнека снова приникла к трубке. – Сергей, Сергей, подожди! – Не услышав ответа, она взглянула на табло и увидела, что он отключился.
– Что, мама? – уловив в своем голосе раздражение, она взяла себя в руки и спросила чуть мягче: – Тебе чего-нибудь хочется?
Людмила Николаевна тихонько сказала:
– Хочу в туалет…
Дайнека покатила ее к ближайшему павильону, но там туалета не оказалось. Продавщица махнула рукой и объяснила, что идти далеко. Посоветовавшись, они решили вызвать такси и через пятнадцать минут уже приехали в дом Кораблевых.
Глава 41. Прострация
Состояние, в котором пребывала Дайнека, называлось прострацией. Информацию, что вывалил на нее Вешкин, можно было сравнить с многотонной лавиной, которая накрывает раз навсегда и с концами. Столкнувшись с ней один на один, она впала в ступор и уже не знала, куда рулить дальше.
Теперь было ясно: между этой историей, исчезновением девушки, смертью Роева и убийством Сопелкина есть безусловная связь, которую она пока не могла доказать. Требовалось собрать воедино все нити, но они ускользали.
Уложив мать отдыхать, Дайнека стала бродить по дому, как бесплотная тень отца датского принца, пока не наткнулась на Кораблева.
– Здравствуйте, Витольд Николаевич!
– Здравствуй, Людмила. Понравился парк?
– Очень. Только мы быстро уехали.
– Что же ты времени для матери не нашла? Опять ерундой занялась?
– Нет, что вы! – убежденно возразила Дайнека. – Как только поговорила с вами, сразу все бросила.
– Вот и молодец, – похвалил Кораблев. – Лучше поплавай да на песочке позагорай.
– Все бы хорошо, но мучает меня любопытство… – издалека завернула она.
– Что еще? – насторожился Витольд Николаевич.
– Что было в тех ящиках, что хранились у Роева?
– Могу удовлетворить твое любопытство, если после этого ты обо всем забудешь.
– Обещаю!
– В тех ящиках поступало технологическое оборудование.
– А почему его не выдавали на производство? Почему в хранилище № 20 была такая жесткая форма допуска?
– Мы не знаем, какого рода было то оборудование. Может быть, с высоким содержанием драгоценных металлов. – Кораблев направился к выходу. – Все! Больше на эту тему говорить не хочу! Будешь приставать с такими вопросами, обещаю: я увезу вас обеих домой.
– Вы не в город? – спросила Дайнека.
– В Дом культуры.
– Возьмете меня с собой?
– Поехали, – сказал Витольд Николаевич и первым вышел из дома.
– Ты со мной, в костюмерную? – спросил Кораблев, когда они подъехали к месту. – Нужно забрать продукты, Маша купила на ужин.
– Я к методисту.
В служебный подъезд они зашли вместе. Кораблев начал подниматься по лестнице, а Дайнека сделала вид, что направилась в методкабинет. Не дойдя до него, нос к носу столкнулась с Труфановым.
– Ты что здесь делаешь? – спросил он.
– Зашла к Марии Егоровне, спросить, может чего помочь…
Василий Дмитриевич посмотрел на нее с подозрением.
– Опять что-то затеяла?
– Как продвигается расследование убийства Сопелкина?
– Туго.
– Но хоть что-то нашли?
– Говорю: глухо как в танке.
– Криминалисты что-нибудь обнаружили?
– Ничего. – Он снял фуражку и вытер платком лоб. – Найти бы тело Свиридовой или человека, которому Сопелкин отдал ее роль… Тогда разобрались бы с этим убийством.
– Дневник прочитали?
– Прочитал. Только ничего полезного в нем не нашел. Кажется, они с Роевым любили друг друга. – Труфанов надел фуражку. – Теперь извини, должен идти.
Дайнека приблизилась к двери методкабинета, и та вдруг распахнулась. Из нее вышла Ираида Ефимовна Гурина. Увидев Дайнеку, она почему-то обрадовалась.
– Вот хорошо… А то я собралась вам звонить.
– Зачем? – удивилась Дайнека.
– Хотела сказать… С дневником действительно вышло нехорошо.
– Теперь это неважно.
Гурина указала рукой на свой кабинет.
– Может, зайдете?
Дайнека с неохотой зашла. Ираида Ефимовна прикрыла за собой дверь.
– Я кое-что вспомнила, – заговорила она шепотом. – Перед самой премьерой «Последней жертвы» я потеряла роль. Лены уже не было, ее все искали, а мне – за нее играть. Я была в панике, и так забывала реплики, а тут – осталась без текста. Потом вдруг вспомнила, Геннадий Петрович говорил, что у него осталась роль Свиридовой. Я попросила, но он сказал: «Ее Голубчик забрал». И ведь я совсем об этом забыла, а тут всплыло в памяти…
– Кто такой этот Голубчик? – спросила Дайнека.
– Не знаю.
– А кто знает?
– Наверное, только Гена, – горько усмехнулась Ираида Ефимовна.
– Спасибо, что рассказали. – Дайнека взялась за дверную ручку.
– Жаль, поздно вспомнила. – Гурина тронула ее за плечо. – Прошу, не думайте обо мне плохо. Я любила Алену и не желала ей зла.
– Хорошо, – сказала Дайнека и вышла из кабинета.
Увидев в конце коридора знакомую спину, она крикнула:
– Слава!
Он обернулся.
– Я тороплюсь!
– Подожди, хотела спросить…
– Ну, – он по-бычьи пригнул голову.
– Можем узнать, когда привозили бетон?
Вячеслав быстро пообещал:
– Хорошо, освобожусь – посмотрю.
– Ты не понял. – Она улыбнулась. – Не сейчас, а в тот, прошлый ремонт.
Он отошел и смерил ее критическим взглядом.
– Ты хоть представляешь, о чем говоришь?
– Думаешь, не получится?
– Ты сумасшедшая, – заявил Вячеслав. – И это не вопрос. Утверждение.
– Нет так нет, – легко согласилась Дайнека. – Как проходит ремонт?
– Без меня, – с нажимом ответил он.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что в трюме сейчас ставят двутавр, чтобы снять нагрузку с бетонной колонны, а я тут с тобой любезничаю.
– Прости, – огорчилась Дайнека и с любопытством спросила: – Когда будем ломать?
– Демонтировать, – поправил Вячеслав. – Не знаю. Как дело пойдет.
– Ну, извини, не буду задерживать. – Дайнека отступила, и он зашагал прочь.
Она посмотрела ему вслед долгим взглядом.
– Голубчик… – сорвалось с ее губ. Она пошла к выходу, повторяя: – Голубчик, голубчик, голубчик…
Дайнека вышла из Дома культуры и пересекла площадь. В раздумье зашагала по улице Ленина, свернула во двор, миновала сквер и вдруг увидела двухэтажное здание, а на нем табличку: «Управление капитального строительства».
– Ага… Это как раз кстати.
В дверь вошел плотный, когда-то мускулистый человек с широкой спиной. Дайнека узнала недавнего пузана из архива.
– Вадим Григорьевич! – крикнула она и бросилась вслед.
Он придержал дверь и, обернувшись, спросил:
– Вы меня?
– Вас.
– По какому вопросу?
– Не помните? Я приходила вчера с Арзамасцевым.
– Ах, да… – Он оглядел ее. – Вчера на вас было другое платье. Как здоровье Олега Николаевича?
– Думаю, что нормально.
– Кстати, – лукаво прищурился Вадим Григорьевич, – кем вы ему приходитесь?
– Он друг моего дяди, – по привычке соврала Дайнека.
– А кто ваш дядя?
– Василий Дмитриевич Труфанов.
– Начальник Управления внутренних дел? – Пузан побледнел и тут же уступил ей дорогу. – Пожалуйста, проходите.
Они поднялись на второй этаж и остановились возле его кабинета.
– Прошу. – Он распахнул дверь.
Дайнека вошла.
– Чем еще могу быть полезен?
– Это дурацкая просьба…
Он ухмыльнулся.
– И здесь вы не будете исключением. Так что там у вас?
– Мне нужно узнать, когда привозили бетон.
– На объект? – Вадим Григорьевич быстренько сориентировался. – Это в техотдел или на бетонный завод. Попросите, пусть посмотрят заявки.
– Дело в том, что я не знаю, где бетонный завод. Да и вряд ли там будут со мной разговаривать. Вот если бы вы… Вам-то они не откажут…
Вадим Григорьевич на глазах подобрел.
– Насколько я понимаю, объект – это Дом культуры? – Он взялся за телефон. – Вас интересует конкретная дата?
– Да. Седьмое апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
Поднесенная к уху трубка тут же опустилась на рычаги.
– Мне кажется, вы не совсем понимаете. – Он улыбнулся. – Или шутите. Вы решили подшутить надо мной?
– Вовсе нет, – возразила Дайнека. – Мне действительно необходимо узнать.
– Не буду спрашивать, для чего. Мне это не нужно. Но заявляю, что это практически нереально.
– Вы сказали «практически», значит, есть шанс. У вас наверняка там знакомые.
– Где?
– На бетонном заводе.
Вадим Григорьевич поднял глаза к потолку, будто что-то припоминая.
– Ну хорошо, я попробую. – Он опять взялся за трубку, набрал номер и произнес: – Это из УКСа, Кретов беспокоит. Позовите Лидию Одинцову. Да-да… Жду… – Он покосился на Дайнеку и вдруг попросил: – Не могли бы вы подождать в соседнем кабинете?
Она не возражала, прошла в другой кабинет и села на стул. Из-за соседнего стола на нее смотрел хмурый мужчина в жилетке.
– Здравствуйте, – сказала Дайнека.
– Приветствую… – минуты две он просидел, глядя перед собой, потом поднял трубку.
– Я только что вам звонил. – Мужчина покосился на нее. – Меня интересуют аксессуары для автомобиля «Акцент». Да… Да… Вы уже говорили. Угу…Угу… Коврики? – В этот момент на столе зазвонил другой телефон. Мужчина с раздражением взял трубку, выслушал и громко сказал: – Сроки сдачи объекта – это у вас. Меня они не касаются. Не мешайте работать! – И бросив трубку, вернулся к своему разговору: – Мы остановились на ковриках… Да. Да. Насколько они оригинальны? Саратовские? Ну, нет. Эти не подойдут. Что еще можете предложить?
Дайнека какое-то время наблюдала за ним, потом, потеряв интерес, отвернулась.
В дверь заглянул Вадим Григорьевич.
– Прошу вас…
– Поговорили? – спросила она, как только перешла в его кабинет.
– Вроде не отказали, но эти документы нужно искать. Возможно – в архивах. Как только мне сообщат, я тут же перезвоню.
Он намеренно не садился за стол, рассчитывая, что так она быстрее уйдет. Дайнека приняла этот посыл и направилась к двери, сказав на прощание:
– Спасибо.
– Мое почтение дядюшке. – Вадим Григорьевич осторожно прикрыл за ней дверь.
Глава 42. Голубой костюм
– Василий Дмитриевич… Можно к вам? – Дайнека заглянула в кабинет полковника Труфанова. – Здрасьте…
Он ответил со своего места, не поднимая головы от бумаг:
– Виделись.
– Мне очень нужно.
– Нужно – это не здесь.
– Какой же вы все-таки…
– Какой? – Труфанов поднял голову, нажал на какую-то клавишу. Дайнека услышала его голос у себя за спиной:
– Почему без доклада?
– Это же ваша племянница… – ответила секретарша.
Он проворчал:
– Втерлась в доверие… Ну, заходи.
Дайнека влетела в кабинет, как будто кто-то перерезал веревку, на которой ее держали.
– У меня все сложилось! – объявила она и села напротив Труфанова.
Он спросил:
– Жизнь удалась?
– Вы сегодня колючий.
– Будешь колючим. – Полковник резко отодвинул бумаги. – Ну, говори, что сложилось?
– Помните, я говорила, что Свиридова погибла случайно. Попала под чужую раздачу?
– Помню. И что из этого следует?
– У вас есть время?
Он посмотрел на часы.
– Времени – помойка, но дел еще больше.
– И все-таки вы обязаны меня выслушать, – настаивала она. – Я долго думала, надо ли это рассказывать. Сведения, как у вас говорят, поступили из неофициального источника…
– Уж не от того ли умного человека, которому ты отправила фотографию? – усмехнулся Труфанов.
Дайнека оторопела.
– Откуда вы знаете?
Он постучал пальцем по лбу.
– Есть и у меня серое вещество.
– Кто бы поспорил, – миролюбиво согласилась она.
– И что этот человек тебе рассказал?
– Он рассказал, что в начале восьмидесятых, как раз в то время, когда в хранилище № 20 поступали ящики со спецгрузом, в запасниках самых знаменитых музеев происходили хищения предметов искусства и подмены подлинников копиями.
– Речь идет о картинах? – спросил Труфанов.
– Не только. Это были ювелирные украшения, иконы, серебряная и золотая посуда, обеденные приборы, церковная утварь, портсигары, изделия Фаберже…
– Та-а-ак, – заинтересовался Василий Дмитриевич. – Продолжай.
– К хищениям был причастен генерал КГБ Киреев. Он фигурировал во всех уголовных делах, которые так ничем и не закончились.
– Это потому, что он в них фигурировал, – заметил Труфанов.
– Сергей Вешкин, – Дайнека вполголоса пояснила, – наш осведомленный и умный человек, утверждает, что в ящиках, которые отправляли в хранилище № 20, были эти самые похищенные ценности.
– Да ну! – Труфанов откинулся в кресле, и в его глазах заплясали веселые чертики. – И ты с этим ко мне пришла? По-твоему, я верю в детские сказки?
– Подождите. Я еще не сказала самого главного. Олег Семенович Роев, о котором мы говорили, был майором Комитета госбезопасности и приемным сыном Киреева.
– Этого генерала?
– Да! – после многозначительной паузы она заговорила снова: – Теперь про кольцо.
– Неужели украдено? – взбодрился Труфанов.
– Это кольцо принадлежало княгине Волконской и хранилось в Петровском крупном музее. Специалисты опознали его по моим фотографиям.
– Скажите, пожалуйста… – Он шлепнул себя по коленке. – Похоже на правду. Если так, жаль, что все пропало.
– Об этом потом, – перебила Дайнека. – Сейчас я изложу свою версию. Понимаете… Роев был хранителем чьих-то сокровищ. Эту миссию на него возложили вместе с определенными обязательствами. Он, как сказал Вешкин, стал заложником ситуации. У него не должно было быть никаких связей, никакого общения. Он не должен был давать никаких объяснений. Когда я говорила со стариком Арзамасцевым, он охарактеризовал Роева как нелюдимого, крайне изолированного человека. Возможно, таким его характер и был. Но в большей степени, я думаю, такой была ситуация, в которую он угодил. Вы только вдумайтесь, ему было всего тридцать четыре. Молодой мужчина мается в четырех стенах гостиничного номера, подходит к окну и видит, как изо дня в день в сорок четвертом кабинете идут репетиции. Видит красавицу Лену Свиридову, влюбляется в нее… – Дайнека опустила глаза. – Что было дальше, мы узнали из ее дневника.
– Ты думаешь, за ним следили? – осторожно спросил Труфанов.
– А вы как думаете? Даже у Сопелкина был куратор из КГБ.
– Здесь ты права.
– Неизвестно, кому принадлежали эти сокровища – одному человеку, группе лиц, целому обществу или какой-то партии. Но то, что эти люди обладали неограниченной властью, неоспоримо.
– Ну хорошо, – согласился Василий Дмитриевич. – А как ты все это пришьешь к убийству Свиридовой?
– Роев поддался чувствам и потерял голову, а вместе с ней – контроль над собой. Его кураторам стало ясно, что это не просто интрижка, а серьезные отношения. В школу пришел некто и попытался запугать Елену Свиридову. Потом на нее написали кляузу в горком комсомола, и только благодаря Михненкову Свиридовой удалось избежать позора. Екатерина Владимировна, ее мать, рассказывала, что в дом на Госпитальной проник неизвестный мужчина, назвавший себя монтером. По этому адресу никогда не было телефона, но там встречались Свиридова с Роевым. Можно предположить, что в доме установили прослушку. Потом Свиридова забеременела, и они купили билеты в Сочи, пусть даже на разные рейсы. Все это мгновенно стало известно хозяевам спецгруза. И они попытались защитить свои интересы… – Дайнека горько вздохнула. – Последней, критической каплей стало колечко, которое Роев подарил Алене.
– Думаешь, он взял его оттуда?
– Уверена. Валерий Васильевич Арзамасцев рассказывал, как рабочий разбил ящик. Из него раскатились мелкие предметы.
– Видно, не удержался, прихватил и подарил своей миленькой, – сказал Труфанов.
– Это не похоже на Роева, – проговорила Дайнека. – Его характеризуют как сдержанного и дисциплинированного человека. Но чего не сделает влюбленный мужчина…
– И ты считаешь, что это кольцо сыграло свою роль?
– Оно сыграло страшную роль. Свиридову убили из-за него.
– Но почему не трогают ее мать? – Василий Дмитриевич задал вопрос на засыпку. – Кольцо все еще у нее.
– Екатерина Владимировна не знает, откуда оно. Дорожку к секретным ящикам больше не проложить. Это главное. – Она усмехнулась. – Да и самих ящиков давно уже нет.
– Значит, Свиридова погибла из-за того, что ее полюбил Роев?
– Он недооценил ситуацию, – кивнула Дайнека. – В большом городе, может, и прокатило бы, но только не здесь.
– Но как они узнали про кольцо? – спросил Труфанов. – Девчонка боялась матери и спрятала его в ванной.
– В тот день, когда Екатерина Владимировна нашла кольцо, она показала его соседке. И потом, Роев мог его подарить в доме на Госпитальной. А там установили прослушку.
– С этим ясно. Неясно другое: кто убил девушку и куда спрятали тело?
– И еще – куда делись сокровища? – дополнила список Дайнека.
– Это меня волнует меньше всего, – отмахнулся Труфанов. – Да… Мужика этого жалко. Пытался спасти ситуацию, но все зря.
– Думаю, Роев понял, что Свиридову убили из-за него. Поэтому и застрелился.
– Записочка не сработала… – Василий Дмитриевич покачал головой. – Хорошо ее помню. Маленькая такая, огрызок бумаги. «Прощай навек…» Надо же было придумать такие слова!
Дайнека напомнила:
– Убийца вырвал их из роли Свиридовой.
– С какой целью?
– Наверное, чтобы убедить Роева, что она от него сбежала. Это же подтвердил Геннадий Петрович.
– Не вышло, – сказал Труфанов. – Роев не поверил. Видать, хорошо ее знал.
– Или слишком любил, – проронила Дайнека и тут же спросила: – Вам не сообщили, кто в КГБ был куратором Сопелкина?
– Завтра встречаюсь с одним человеком, – деловито сообщил Василий Дмитриевич. – От него все узнаю. Ну что? – Он посмотрел на часы. – Конец рабочего дня. Должен идти. У жены день рождения.
– Пожалуйста, довезите меня до дома, – робко попросила Дайнека.
– Идем, – Василий Дмитриевич взял фуражку и направился к двери, – племянница…
Во дворе кораблевского дома кипела работа. На лавках сушились шубы и пуховые одеяла. На заборе висели плечики с верхней одеждой.
– Привожу тряпье в порядок, – сказала Надежда, прохаживаясь щеткой по ярко-голубому костюму.
– Цвет – вырви глаз… – прокомментировала Дайнека и села на одеяло, постеленное поверх скамьи. – Чей это?
– Отцовский, – сердито сказала Надежда. – Сто лет в обед. Давно выбросить надо, но мать не дает. Говорит, это первый приличный костюм, который для него сшили на заказ в ателье. – Она похлопала пиджак по плечу. – Сюда одной ваты пошло пять килограмм…
– Ткань очень яркая.
– Тогда во всем был дефицит. Тканей хороших не было. Сшили из той, что попалась.
– Где мама? – зевнула Дайнека.
– Спит… Мы с ней походили немного. Устала.
– Я тоже пойду.
– Кто ж мешает, – улыбнулась Надежда.
Дайнека прошла в комнату, легла в постель и мгновенно уснула.
– Людмила… – Мать тронула ее за плечо. – Пойдем чаю попьем.
Дайнека посмотрела на темные окна и поняла, что проспала часа три.
– Только умоюсь, – сказала она.
– Стол накрыли в гостиной. Все уже там. – Людмила Николаевна выкатилась из комнаты. Вскоре Дайнека тоже вышла к столу.
– Прошу… – Кораблев выдвинул стул.
– А мы как раз про концерт говорим, – поделилась Мария Егоровна. – Все наши, в Доме культуры, восхищались Сопелкиным.
Дайнека покривила душой:
– Да, он и вправду хорошо танцевал.
– Тебе тоже понравилось? – спросила Мария Егоровна мужа.
Он отмахнулся.
– Я не видел. Ушел.
– Вы тоже там были? – удивилась Дайнека.
– Зашел посмотреть. А когда ты позвонила и сказала, что доберешься сама, сразу уехал. – Витольд Николаевич допил последний глоток, взял газету и встал из-за стола. – Я – в своем кабинете.
Скоро его шаги затихли на втором этаже. Дайнека взяла в руки кружку и отхлебнула чаю.
– Просушили? – спросила она, имея в виду одежду и одеяла.
– Все занесли в дом. – Надежда развернула конфетку. – Мы сегодня смеялись над отцовским костюмом. Над тем, голубым… Его пора выбросить.
– Ну, нет! – возмутилась Мария Егоровна. – Отец еще вполне может его носить.
– Он молью побит и весь выцвел, – с иронией в голосе сказала Надежда.
– Неужели был еще ярче? – удивилась Дайнека.
– Куда денешься, другой ткани не было, – вздохнула Мария Егоровна. – Из-за этого костюма его на работе Голубцом называли.
– Голубчиком, – уточнила Надежда. – Ты сама говорила, что из-за голубого костюма на работе его прозвали Голубчиком.
Дайнека поперхнулась, откашлялась и переспросила:
– Как?
Мария Егоровна, улыбаясь, кивнула:
– Верно, Голубчиком.
Людмила Николаевна постучала дочери по спине.
– Не подавилась?
– Нет. Ничего. – Дайнека посмотрела на мать, потом перевела взгляд на часы. – Одиннадцать…
– Ты куда-то уходишь? – забеспокоилась Людмила Николаевна.
– Нет, – поразмыслив, проговорила Дайнека. – Просто нужно позвонить одному человеку.
– Уже поздно, – напомнила Мария Егоровна и стала собирать со стола посуду.
– Подожду до завтра, – тихо-тихо проронила Дайнека.
Глава 43. Дятел и Голубчик
На столе Кораблева валялись газеты и листы писчей бумаги. С краю стояла лампа в матерчатом абажуре. Дайнека передвинула ее подальше, опасаясь нечаянно смахнуть на пол. Из-за врожденной неловкости с ней такое случалось.
Она выдвинула верхний ящик стола, перебрала лежащие там документы и задвинула назад. Просмотрела второй ящик. Там лежала пачка бумаги и кое-какие канцелярские принадлежности. Дошла до самого нижнего, но он был заперт. Проверив, нет ли где-нибудь ключа, оглядела кабинет и направилась к шкафу. В этот момент в кармане зазвонил телефон. Она подпрыгнула от испуга, сначала кинулась к окну, посмотрела во двор и только потом взяла трубку.
– Да.
– Людмила?
– Да, это я, Василий Дмитриевич.
– Прости, не узнал твоего голоса. – Труфанов откашлялся. – У меня есть новость. Правда, не знаю, как к ней отнестись…
– Да-да, говорите. – Дайнека снова подошла к окну, открыла его, высунулась и огляделась. Во дворе никого не было.
– Я встретился с человеком, про которого тебе говорил.
– Он назвал имя куратора?
– Им был Кораблев. Он вообще культуру курировал, часто бывал в Доме культуры. Его принимали как своего, поскольку там работала Мария Егоровна.
– Ясно… – сказала Дайнека безо всякого удивления.
– Кажется, тебя это ничуть не смутило?
– Вчера Гурина рассказала, что Сопелкин отдал текст роли Свиридовой человеку по кличке Голубчик.
– А почему она раньше молчала? – возмутился Василий Дмитриевич.
– Не знаю. Объяснила примерно так: просто взяла и вспомнила.
– Что ж, бывает.
– И вчера вечером я узнала, кто этот Голубчик.
– Неужели Витольд? – догадался Труфанов.
– Его так прозвали в конторе.
– Та-а-ак… – протянул Василий Дмитриевич. – Давай думать, что с этим делать.
Но Дайнека думать не собиралась.
– Еще один факт… – сказала она. – Точней, даже два.
– Давай первый.
– Я рассказывала Кораблеву, о чем говорила с Сопелкиным.
– А второй?
– Кораблев присутствовал на отчетном концерте. Но в момент выступления Геннадия Петровича его в зале не было.
– И он мог подкараулить Сопелкина? – Труфанов продолжил ее мысль.
– Да.
– Ну, это еще не факт, – заметил он не слишком уверенно. – Чтобы обвинить Кораблева, нужны доказательства.
– Их поисками я сейчас и занимаюсь. – Дайнека оглядела кабинет и снова вернулась к книжному шкафу.
– Где? – поинтересовался Василий Дмитриевич.
– В кабинете Витольда Николаевича.
– А сам он?
– Повез мою мать и Надежду в поликлинику.
– А где Мария Егоровна?
– На работе. – Она передвинула статуэтку, открыла коробку из-под сигар и увидела ключ.
– Думаю, не стоит тебе этого делать.
– Поздно, – Дайнека взяла ключ и подошла к столу.
– Что? – не понял Труфанов.
– Уже делаю! – Она вставила ключ в скважину и отомкнула замок. Выдвинув ящик, вынула из него все документы, положила на стол и уселась в кресло хозяина.
– Я сам буду с ним говорить! Не нужно сюда лезть!
Дайнека молчала, перекладывая бумаги из одной стопки в другую. Наконец увидела свернутые в трубку листы, перевязанные веревкой.
– Ты меня слышишь? – обеспокоенно спросил Василий Дмитриевич.
– Слышу-слышу… – Она потянулась за ножницами, разрезала веревку, развернула бумажный рулон и увидела напечатанный текст, в заголовке которого значилось: «Пьеса Островского «Последняя жертва». Роль Юлии Тугиной». Чуть ниже от руки было написано: «Лена Свиридова». Дайнека перевернула пару страниц и увидела вырезанную прямоугольную дырку. На листе осталось несколько слов, написанных ученическим почерком: «А каково сказать» и чуть ниже «живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить». Из текста были вырезаны слова «прощай навек».
– В чем дело?
– Я нашла ее…
– Я спрашиваю, в чем дело?!
Она подняла глаза. На пороге кабинета стоял Кораблев.
– Что ты делаешь в моем кабинете?
Дайнека спрятала телефон.
– Зачем ты рылась в моих документах? – Витольд Николаевич подошел к столу, выхватил у нее роль Свиридовой, кинул в ящик и запер.
– Теперь это неважно, – сказала она. – Я все видела. Это вы забрали текст у Сопелкина, вырезали слова «прощай навек» и послали их Роеву.
Кораблев деловито заметил:
– У тебя нет доказательств.
– Доказательство лежит в вашем столе.
– Считай, его там уже нет, – возразил Витольд Николаевич.
– Понимаю. Сожжете? Как сожгли на пляже мое платье и пальто Свиридовой?
Кораблев метнул на нее быстрый взгляд.
– Теперь я понимаю, для чего вы ухаживали за моей матерью… – Ее осенила догадка. – Для того, чтобы мы уехали. Получается, что штанкет в Доме культуры тоже вы уронили?
– У тебя нет доказательств, – твердо повторил Кораблев. Он прошелся по кабинету. – Вцепилась в эту Свиридову… Рыщешь, а она где-нибудь в Каннах сейчас гуляет.
– Вы хотели сказать – в Сочи.
– Какая разница. – Он подошел очень близко. – Главное, что гуляет…
Дайнека испугалась, встала с кресла и попятилась к стенке. Кораблев подступил ближе.
– Что вам нужно? – дрожащим голосом спросила она.
Он не ответил, но в этот момент с первого этажа донесся голос ее матери:
– Людмила, у тебя все в порядке?
Витольд Николаевич отступил. Дайнека молчала.
– Людмила! У тебя ничего не случилось?
– Ответь ей, – велел Кораблев.
Глядя ему в глаза, Дайнека громко сказала:
– У меня все хорошо.
– Спускайся, мы привезли торт! Настоящую «Прагу»! В здешней кулинарии его делают лучше, чем в вашей Москве.
Дайнека сорвалась с места, спустилась на первый этаж и забежала в свою комнату. Уже оттуда услышала, как Надежда сказала отцу:
– Мы тебя не дождались и просто взяли такси.
Придя в себя, Дайнека достала свой телефон, взглянула на табло и поняла, что все это время полковник Труфанов оставался на связи.
Она спросила:
– Вы еще здесь?
– Я все слышал, – сказал Василий Дмитриевич. – Все до последнего слова.
– Это он забрал роль Свиридовой. Я ее видела.
– Сейчас я приеду, – сказал Труфанов. – Иди к матери и сиди рядом с ней.
Со второго этажа раздался крик Марии Егоровны:
– Надя! Надя! Вызывай «Скорую»! Отец умирает!
Дайнека взбежала по лестнице и увидела распростертого на полу Кораблева.
Вслед за ней появилась Надежда.
– «Скорую» вызвала, сказали, будут через десять минут. – Она присела и подложила отцу под голову подушку.
Людмила Николаевна крикнула с первого этажа:
– Ну как он? Как он?
Через десять минут приехала «Скорая». Витольду Николаевичу сняли кардиограмму, сделали два укола и увезли в больницу.
Как только автомобиль «Скорой помощи» выехал со двора, Дайнека бросилась к ящику, куда Кораблев положил роль Свиридовой. Он оказался не заперт, но роли там уже не было.
Она позвонила Труфанову:
– Василий Дмитриевич, Кораблева увезли в кардиологию.
– Где роль?
– Не знаю. Здесь ее нет.
Глава 44. Бетон привозили
Утром, за одним столом с женой и дочерью Кораблева, Дайнека ощущала себя ужасно. Не потому, что они были в чем-то виновны. Скорее наоборот, глядя в заплаканные глаза Марии Егоровны, она почувствовала себя змеей, заползшей в чужое жилище.
Ее собственные резоны, а также содеянное самим Кораблевым, не имело ничего общего с гостеприимством и добротой этих женщин.
Она потянулась за гренкой и опрокинула вазу с вареньем.
– Ничего-ничего… – Мария Егоровна взяла тряпку, отставила вазочку и вытерла вишневую лужу.
От этих ее слов, но больше от собственной неуклюжести у Дайнеки вспыхнули щеки. Людмила Николаевна приложили руку к ее лбу.
– Кажется, у тебя температура…
Надежда вскочила.
– Сейчас принесу градусник.
Оказавшись в центре внимания, Дайнека почувствовала себя подлой преступницей. Опустив голову, прошла в свою комнату, легла в постель и повернулась к стене. Казалось, ничто не возродит ее к жизни.
Но, как говорится, никогда не говори никогда. Минут через пять зазвонил телефон, и услужливый пузан из Управления капитального строительства поставил ее на ноги.
– Приветствую вас, – начал Вадим Григорьевич. – Мне удалось раздобыть нужную вам информацию.
Забыв о вежливости, Дайнека просто воскликнула:
– Ну?!
– Утром седьмого апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года на объект «Дом культуры» было отправлено четыре автомобиля ЗИЛ-130. Это по меньшей мере семь кубометров бетона. По-видимому, заливали что-то большое.
Эмоции захлестнули Дайнеку, и она выдала:
– Вы самый лучший укаэсовец в мире!
– Ну, это преувеличение, – хохотнул Вадим Григорьевич. – Вот если вы замолвите за меня словечко перед другом вашего дядюшки, скажете ему, что я вам помог…
– Непременно скажу! – решительно заявила она. – Дайте только мне его встретить.
Последнее заявление прозвучало воинственно. «Самый лучший в мире укаэсовец» немного струхнул.
– Нет, вы уж полегче… – поспешно добавил он. – А то бывает обратный эффект.
– Эффект будет самый что ни на есть прямой, – пообещала она и еще раз поблагодарила: – Огромное вам спасибо!
Нажав кнопку отбоя, Дайнека тут же позвонила Труфанову.
– Нам нужно встретиться.
– Ничего не случилось? – забеспокоился он.
– Нет… – но, немного подумав, она уточнила: – Случилось, и мне нужно срочно рассказать вам об этом.
– Не будем терять время, бери такси и приезжай ко мне в Управление.
– Лучше в Дом культуры.
– Хорошо, – согласился Труфанов. – Буду там через пятнадцать минут.
Дайнека встретила его в безлюдном вестибюле. Они прошли в кулуар, куда еще не добрался ремонт и где стояли диван и два кресла. Едва усевшись, Дайнека сказала:
– Я знаю, где искать останки Лены Свиридовой.
Даже не пытаясь выяснить, откуда ей это известно, Василий Дмитриевич спросил:
– Где?
– В Доме культуры. В тот вечер она навсегда осталась здесь.
– Надеюсь, ты понимаешь, что без веских оснований мы не можем перевернуть вверх дном такое огромное здание.
– Этого делать не нужно. Я просто покажу вам, где она спрятана.
Труфанов поднял глаза и спокойно сказал:
– Ну так покажи.
– Идемте. – Дайнека вышла из кулуара и пошла по коридору. Труфанов следовал за ней. Вскоре они опустились в трюм. Там был Вячеслав и несколько его рабочих. Рядом с аварийной колонной уже поставили двутавровые опоры, на которых покоился поворотный механизм сцены.
– Что за помещение? – спросил Василий Дмитриевич.
Она ответила:
– Мы под сценой.
– Вам сюда нельзя, – сказал Вячеслав. – Здесь скоро будет опасно. Демонтируем бетонную колонну.
– Боюсь, демонтаж придется немного отсрочить, – проговорила Дайнека.
Вячеслав удивленно уставился на нее.
– Во-первых, у меня сроки, во-вторых, не тебе здесь решать.
– А я и не буду. – Дайнека указала на Василия Дмитриевича. – Решать будет он.
– Не раньше, чем узнаю, о чем идет речь, – заметил Труфанов.
Дайнека подошла к колонне, предназначенной к сносу. Не решившись перечить, Вячеслав надел ей на голову каску. Вторую протянул полковнику.
– Ну так что? – снова спросил Труфанов.
Дайнека занесла руку, чтобы коснуться колонны, но на полпути отвела ее в сторону.
– Тело спрятано здесь.
Все, включая рабочих, безмолвно смотрели на поверхность бетонной колонны.
– Я хочу знать, с чего ты это взяла, – сказал Василий Дмитриевич после непродолжительной паузы.
– Вечером шестого апреля восемьдесят четвертого года, когда была готова опалубка для этой колонны, Свиридову заманили на сцену. – Дайнека показала рукой наверх. – Поскольку настил сцены для монтажа поворотного круга был демонтирован только частично, его край вплотную примыкал к верхнему краю опалубки. Свиридову убили на сцене и сбросили внутрь опалубки. Думаю, тело легло в основание. Утром седьмого апреля привезли бетон и через рукав бетононасоса стали его заливать. Спустя несколько часов опалубка была наполнена до самого верха.
– Рабочие могли заметить тело, – усомнился Труфанов.
– Высота опалубки около семи метров, сечение не такое большое. Что-то разглядеть можно было только с колосников, с высоты десяти-двенадцати метров. Не думаю, что кто-то из рабочих туда забирался.
– А почему именно в этой колонне, а не в какой-то другой? Их здесь пять.
Дайнека показала на трещины в основании.
– Из-за того, что при заливке там оказался труп, нагрузки перераспределились, что значительно снизило прочность колонны. По ней пошли трещины, и теперь ее нужно менять.
– Ну хорошо… У тебя есть хоть какие-то доказательства? – напрямик спросил Василий Дмитриевич.
– Зачем? – Дайнека пожала плечами. – Разве ее не будут ломать? Скоро сами во всем убедитесь.
Труфанов сказал Вячеславу:
– Демонтаж откладываем на пару часов. Нужно вызвать следователя, криминалистов и понятых.
Вячеслав послушно кивнул, а Дайнека спросила:
– Если я не нужна, можно пойду?
Василий Дмитриевич озабоченно посмотрел ей в лицо:
– Что-то ты бледная. Иди погуляй, но через два часа возвращайся.
– Мне обязательно при этом присутствовать?
– Не я затеял всю эту кашу.
– Поняла. Через два часа вернусь.
Дайнека покинула трюм и на автомате вышла из Дома культуры. Пересекла площадь, двинулась вдоль домов, зашла во двор и села на лавку. Потом вдруг поняла, что сидит у подъезда Лены Свиридовой. По двору бегали дети, гуляла мамаша с коляской. Был погожий июньский день, ярко светило солнце, и не верилось, что в темном трюме, в бетоне, лежат останки девушки, которая когда-то жила в этом доме и смотрела на это солнце.
Прошло почти два часа. Дайнека встала и направилась к Дому культуры. Она трусила, что с ней бывало нечасто.
У служебного подъезда стояли две машины полиции и одна «Скорая помощь». На улице курили мужчины в форме. Она прошла мимо них и свернула в подъезд. У вахты встретила Труфанова.
– Вовремя, – сказал он.
– Начинаем? – спросила Дайнека.
– Все готово.
Они вдвоем направились в трюм, где и без них оказалось много народу. Какой-то мужчина держал на плече большую видеокамеру.
– Здесь телевидение?
– Наш человек. Будет фиксировать весь процесс.
У Дайнеки возникло тоскливое, тянущее чувство неуверенности в собственной правоте. Представив, что может опозориться, она тут же прогнала эту мысль.
К ним подошел Вячеслав.
– Напоминаю, работы по демонтажу займут часа три.
– Отбойных молотков сколько? – осведомился Труфанов.
– Два, но одновременно они вряд ли смогут работать. Скорей всего организуем их так: пока один отдыхает и меняет пику, другой долбит.
– При чем здесь пики? – мрачно спросила Дайнека.
Вячеслав разъяснил:
– Это насадка, которая долбит бетон. Она быстро приходит в негодность. – Он снова взглянул на полковника. – Для резки арматуры есть сварщик с горелкой и две болгарки.
Все смотрели на колонну, в нескольких метрах от нее на подставке лежали два газовых баллона.
– Начинаем, – скомандовал полковник Труфанов.
– Ра-а-азойде-е-емся! – закричал Вячеслав и подал знак рабочим.
Наблюдатели расступились. Двое мужчин забрались на леса, им подали инструменты: одному – отбойный молоток, другому – газовый резак. Тот, что с отбойником, встал в удобную позу, приставил инструмент к верхней части колонны и нажал на рычаг. Раздался взрывной вибрирующий звук, взвихрилась цементная пыль. Через несколько минут изрядный кусок бетона повис на металлической арматуре. Рабочий с газовым резаком в несколько приемов отсек его, и он упал к подножию колонны. Кусок тут же положили в носилки и унесли.
Долбеж продолжался до тех пор, пока не потребовалось снизить леса. Рабочие опустились на пол, с лесов сняли настил, убрали верхние стойки и перекладины. Потом настил положили на уровень ниже.
Рабочие влезли наверх, и отбойник снова вонзил в бетон свою пику. Огромные куски падали и падали на пол, поднимая столбы пыли и заставляя вздрагивать тех, кто стоял вдоль стен. Дайнеке и Труфанову принесли респираторы.
С начала работ прошел не один час. Дайнека переминалась с ноги на ногу. Процесс демонтажа оказался мучительным не только морально, но и физически. Колонна неумолимо теряла высоту. Наконец леса и вовсе убрали. Теперь рабочие стояли на полу. Упала очередная глыба бетона, и, когда следующий кусок повис на железных прутьях, рабочий с отбойником снял респиратор, поднял руку и отступил. Когда он повернулся, по его лицу стало ясно, что тело Свиридовой здесь…
Человек с камерой максимально приблизился и медленно обошел полуразрушенную колонну. Сработали вспышки фотокамеры. Следователь громко сказал:
– Понятые! Пожалуйста, подойдите.
Труфанов шагнул к колонне, Дайнека подалась следом, но когда увидела застывшее серое месиво, в котором отчетливо угадывались человеческие останки, задохнулась рыданиями и уткнулась в плечо Труфанова. Он крепко прижал ее к себе и тихо сказал:
– Ничего… ничего… ничего… Зло – оно подкрадывается по-подлому, как болезнь. А добро, как врач, всегда приходит с опозданием.
Глава 45. Торжественный случай
– Ради такого случая надень строгое платье, – посоветовала Мария Егоровна.
Мать возразила:
– Лучше нарядное.
Надежда стояла в дверях и просто наблюдала за тем, как она собирается.
Дайнека положила на кровать цветастое платье и уронила руки.
– Не знаю… Мне что-то не по себе…
– Интересно, – задумчиво проговорила Надежда, – грамоту вручат или ценный подарок?
– Грамоту, – предположила Мария Егоровна.
– Подарок, – уверенно сказала мать. – Теперь времена другие, более материальные.
– Да ничего мне не нужно! – вспылила Дайнека.
– Возьми себя в руки, – строго сказала Людмила Николаевна. – Тебя хотят поблагодарить за помощь полиции. И заслуженно. Тридцать лет не могли отыскать бедную девочку. А ты приехала – и нашла. – Она вздохнула. – Жаль, я не смогу присутствовать в зале. На пятый этаж без лифта мне не забраться.
Надежда посмотрела в окно:
– Машина уже стоит.
– Полицейская? – Дайнека быстро натянула платье.
– Какую еще могут прислать из полицейского управления? Вы только посмотрите, за ней сам Труфанов приехал!
– Где наша героиня? – раздался голос Василия Дмитриевича.
Дайнека страдальчески сморщилась, но мать погрозила ей пальцем. Она вышла из комнаты, Труфанов взял ее под руку, вывел из дома, усадил в машину и сел рядом. Захлопнулись дверцы, автомобиль тронулся с места. Мария Егоровна, мать и Надежда стояли у ворот и махали им вслед.
– Там будет много народа? – дрожащим голосом спросила Дайнека.
Труфанов ответил:
– Весь личный состав.
– Для чего вы это затеяли?
Он улыбнулся:
– Страна должна знать своих героев!
– Но я-то без этого обойдусь.
– Не дрейфь, Людмила. Все пройдет как по маслу. – Труфанов серьезно посмотрел на нее. – А ты никогда не думала пойти в следователи?
Она грустно ответила:
– У меня другая специальность.
– Это поправимо. В юридический пойдешь, на заочный.
– Нет. – Дайнека мотнула головой. – Я не смогу.
Дальше ехали молча.
– Ну вот… – Труфанов открыл дверь, вышел из автомобиля и протянул ей руку. – Приехали.
Она вышла следом. На крыльце управления стояли два офицера с букетом цветов. Дайнека закатила глаза, всем своим видом показывая, что все это лишнее. Однако от цветов отвертеться не удалось.
После этого ее повели в актовый зал, где уже сидели работники управления. Среди них были женщины и мужчины в форме и в гражданских костюмах. Когда вошла Дайнека, все встали и зааплодировали. Ее посадили в первом ряду. И она поблагодарил Бога, что не в президиум, где уже расположились несколько человек.
Торжественное заседание открыл Труфанов. Он говорил казенными фразами, но с душой, чем очень растрогал Дайнеку. Когда ее вызвали на сцену, чтобы вручить грамоту и именные часы с гравировкой, она разревелась.
К счастью, торжество надолго не затянулось. Труфанов объявил о его завершении, и все сотрудники Управления разошлись по своим кабинетам. Василий Дмитриевич сказал Дайнеке:
– Тебя отвезут домой.
Вместе они спустились по лестнице. На площадке второго этажа Труфанов протянул ей на прощание руку.
– Ну, спасибо, Людмила, надеюсь, еще свидимся.
Отвечая на рукопожатие, она сообщила:
– Мне нужно с вами поговорить.
Этого Василий Дмитриевич не ожидал.
– Зачем?
– Есть одна тема.
– Послушай, Людмила, нужно уметь вовремя останавливаться.
– Вовремя – ключевое слово.
– По-твоему, время еще не пришло? – Труфанов отнял руку и поспешно сунул ее в карман. – Что еще ты хочешь найти?
– Сокровища Роева.
Василий Дмитриевич откинул назад голову и громко захохотал. А когда успокоился, по-отечески наставил ее:
– У тебя недетские аппетиты. Об этом забудь. Все, что хранилось у Роева, давно распродано на заграничных аукционах.
– А если нет? – возразила она.
– Даже если так, об этом мы с тобой никогда не узнаем.
– Как вы не понимаете! – вскипела Дайнека. – Самоубийство Роева полностью отрицает то, что вы говорите. Оно категорически не встраивается в подобную схему. Он покончил с собой только потому, что произошел незапланированный сбой, – задумавшись, она вдруг добавила: – И скорей всего, этот сбой случился не без участия Роева.
– Не придумывай лишнего, – урезонил ее Труфанов. – Роев застрелился из-за того, что погибла Свиридова. Он ни на минуту не сомневался в ее смерти, потому что знал, на что способны его покровители.
– Думаю, дело не только в этом. – Дайнека решила сменить тему. – Кстати, что будет с Кораблевым?
– В отношении Кораблева будут производиться следственно-процессуальные действия.
– А если попросту?
– Его вина пока не доказана. После обнаружения останков Свиридовой возбуждено уголовное дело, но не забывай, на нас еще висит труп Сопелкина.
– Вы считаете, его тоже убил Кораблев?
– Повторяю: ничья вина пока не доказана. Однако тебе могу сказать. Только прошу, без передачи его родным. Кораблева видели за сценой после концерта.
– Кто?
Труфанов посмотрел на нее, как бы взвешивая, стоит ли говорить.
– Осветитель. Он был в это время на колосниках.
Дайнека опустила голову.
– Какое несчастье…
– В каком смысле?
– Я говорю о его жене и его дочери. Для них это будет ударом.
– Думаю, что в ближайшее время мы его допросим.
– Но ведь он в больнице.
– Я говорил с кардиологом. То, что он там находится, скорей профилактика. Состояние не хуже и не лучше обычного.
– Понимаю.
– Теперь все? – спросил Труфанов.
– Все.
– Тогда разреши от себя лично… – махнув рукой на условности, он обнял ее и поцеловал в голову. – Спасибо тебе! Сняла с моей души камень. – И словно устыдившись собственной сентиментальности, строго спросил: – Когда уезжаешь?
– Сегодня.
Он снова протянул руку.
– Ну, прощай!
Дайнека крепко ее пожала.
Глава 46. Кладовщик Иванов
На кухне разговаривали Мария Егоровна и мать Дайнеки.
– Как они там, в Москве? – спросила старуха.
– Хорошо…
– А ты почему в Красноярске?
– Мы с Людмилиным отцом разошлись.
– Гулял от тебя? – предположила Мария Егоровна.
– Нет.
– Что ж тогда?
– Я сама была виновата.
– Ты бывала у них?
– Нет. Никогда.
– Почему?
Дайнека стояла за дверью, ожидая ответа матери, но та замолчала, и она вошла в кухню.
– Я собрала твои вещи, мама.
– Когда приедет такси? – спросила Людмила Николаевна.
– Машину заказала на шесть часов вечера.
– Нужно было пораньше. – она взялась за колеса инвалидной коляски и выехала из кухни.
– Да я вроде ничего не сказала… – обескураженно проговорила старуха. – На что она вдруг обиделась?
– Мама не любит вспоминать прошлое, – ответила ей Дайнека[4].
Мария Егоровна оглянулась на дверь и тихо спросила:
– Надежда сказала, что Людмила… – она подняла глаза к потолку, – забыла… слово такое круглое…
– Лесбиянка.
– Это правда? – оживилась старуха.
– В этом нет ничего страшного. Я сама сказала об этом Надежде, чтобы она передала вам и вы перестали ревновать Витольда Николаевича к моей матери.
Мария Егоровна горестно покачала головой.
– Лежит мой голубчик в больнице. Уж лучше бы цветочки дарил…
Дайнека торопливо отвела глаза.
– Как он?
– Уже лучше. – Мария Егоровна выглянула в окно. – Это не твой ли приехал?
– Где? – Дайнека тоже посмотрела на улицу. – Точно, Слава. Надо бы попрощаться.
Она спустилась с крыльца, подбежала к машине и плюхнулась на переднее сиденье.
– Уезжаешь? – спросил Вячеслав.
– Уезжаю.
– Выходит, если бы не приехал, со мной бы не попрощалась?
– Ну нет, – сказала она. – Я как раз хотела тебе звонить.
– Но ведь не позвонила. – Вячеслав обеими руками взялся за руль и стиснул его пальцами.
– В чем дело? – спросила Дайнека.
– Знаешь, как это называется?
– Как?
– Поматросила и бросила.
– Влюбился, что ли? – Она вдруг улыбнулась.
– В этом нет ничего смешного. – В его голосе прозвучала обида.
Дайнека по-дружески уткнулась в его плечо.
– Я очень благодарна тебе за то, что все это время ты был рядом. – Она посмотрела ему в глаза. – Но я люблю другого человека.
– Он сейчас там, в Москве? – с неприязнью спросил Вячеслав.
– Я не знаю, где он сейчас… – грустно сказала Дайнека, и на ее глаза навернулись слезы[5].
– Ну что ж, нет так нет, – хлопнул он рукой по рулю. – Может, отвезти тебя куда? На прощание.
Дайнека мгновенно сориентировалась:
– В дом престарелых. Подожди, я только сумку возьму. – Она выскочила из машины и через минуту вернулась с сумочкой. – Едем!
Вячеслав хмыкнул и покачал головой.
– Шустрая, как воробей!
По дороге они заехали в магазин. Дайнека купила фруктов, блок сигарет и торт.
– Я тебя подожду! – крикнул Вячеслав в открытую дверцу, когда она заходила в подъезд.
– К кому? – Старуха-санитарка отставила швабру и вопросительно посмотрела на Дайнеку.
– К Альберту Ивановичу Романцеву.
– К артисту?
– К режиссеру! – обидчиво возразила она.
– Бахилы наденьте. – Старуха продолжила мыть пол. – Второй этаж, направо, комната номер…
– Знаю, знаю, знаю! – Дайнека натянула бахилы и побежала наверх.
Нашла палату номер двести четыре, проверила, та ли табличка, прочитала:
– Романцев, Иванов…
Постучала. В ответ услышала:
– Заходите.
Открыла дверь и увидела худощавого старика, но это был не Романцев.
– А где Альберт Иванович? – спросила она. – С ним все в порядке?
– Увезли на массаж. Скоро будет, – ответил старик.
– Я подожду. Вы Иванов?
– Борис Ермолаевич, будем знакомы.
– Дайнека… то есть Людмила. Я не видела вас здесь раньше.
– Лежал в больнице, – сказал Иванов.
Дайнека спохватилась и положила гостинцы на стол.
– Угощайтесь.
– Сигареты есть? – осведомился Борис Ермолаевич.
– Без них я бы сюда не пришла.
– Можно? – Иванов достал одну пачку, вытащил сигарету, прикурил и одновременно открыл окно.
– Вам тоже запрещают курить?
– Здесь всем запрещают. – Он затянулся и выпустил струйку дыма. – А что же делать, если я пятьдесят лет курю? Вот и приходится шкериться.
– Что значит шкериться?
– Прятаться. – Иванов затушил окурок и взял новую сигарету. Взглянув на Дайнеку, заметил, будто бы извиняясь: – У меня из-за этого курева одни неприятности. Сколько раз пожарники штрафовали!
– С чего это вдруг? – удивилась Дайнека. – Кем вы работали?
– Начальником подземного склада взрывчатых веществ. Бывало, забьешься в какой-нибудь тупичок, чтоб не застукали. Только прикуришь, а тут пожарник. И давай меня жизни учить: «У тебя тут взрывчатка, капсюля детонаторов…» Я ему: «Так я ж в тупичке». Да где там! – Борис Ермолаевич взмахнул рукой. – Нас и взрывников притесняли больше других. Еще и милиция проверяла. – Старик сел на кровать, было видно – разговор его захватил. – Ты только представь: за время строительства подземного завода из горы вынули 15 миллионов кубометров скальной породы. При этом израсходовали 15 тысяч тонн взрывчатки и 15 миллионов детонаторов.
– Впечатляет, – сказала Дайнека.
– И вся эта взрывчатка, все капсюля, все детонаторы прошли через мой склад!
– Все-все? – удивилась она и попыталась представить такой колоссальный объем.
– Не забудь, еще и бикфордов шнур!
– Это же какая громадина…
– И что характерно, по регламенту в складе разрешали хранить небольшое количество. Для взрывников дня на два работы. Если склад пустой, скажем, не успели подвезти аммонит, буровзрывные работы стоят. – Борис Ермолаевич прикурил сигарету, затянулся, выдохнул и хитро улыбнулся. – Но я придумал, как выйти из положения. В самом начале, еще когда принимал помещения под склад, отгородил половину хранилища стеной и поставил вдоль нее стеллажи. Одним прикрыл вход. Сдвинешь его в сторону – ворота открыты. Задвинешь – нет никаких ворот. Там и хранил бо́льшую часть запасов. За двадцать лет ни один пожарник не обнаружил.
– Но ведь в планировке это помещение обозначили?
– Нет.
– Почему? – Дайнека отнеслась к теме с большим интересом.
– Как бы тебе объяснить… Вот ты смотришь на какое-то здание…
– Ну…
– Можешь понять, большое оно или маленькое?
– Легко.
– А как ты определишь размер подземного сооружения?
– Просто зайду и посмотрю изнутри, – ответила она, улыбнувшись.
– Изнутри! – Борис Ермолаевич поднял вверх указательный палец и будто бы им пригрозил. – То-то и оно! Дело в том, что в нашей горе столько понаковыряли, что черт ногу сломит. Служб много: один делал, другой переделывал. Некоторые помещения вообще консервировали: заложат кирпичом вход – и забудут. Кто за этим следил? А снаружи никак не поймешь… Снаружи – сотни метров гранита.
– Кажется, я поняла… – Дайнека серьезно задумалась. – А что было, когда закончились буро-взрывные работы?
– Склад съехал, и помещения отдали другим службам.
– Вы показали им тайное помещение?
– Нет, – признался старик.
– Почему?
– А зачем? Там в горе помещений – без счета. Если площадь мала, найдут и побольше. А мне неприятности ни к чему, хоть и задним числом.
– Кажется, я поняла, – снова повторила Дайнека, на этот раз уже шепотом. Потом спросила: – А где располагался ваш склад?
– Ну как тебе объяснить? Рядом с перроном. Пройти по людскому ходку, свернуть направо в первое ответвление. Метров через двадцать на левой стене были мои ворота.
– Ясно, – Дайнека на глазах побледнела.
– Тебе нехорошо? – спросил Иванов.
– Да, знаете, что-то не по себе. Пожалуй, я выйду. – Она встала. – Пожалуйста, передайте Альберту Ивановичу огромный привет и наилучшие пожелания.
Дайнека выскочила из комнаты, сбежала по лестнице. Во дворе у машины стоял Вячеслав.
– В Управление к Труфанову! – крикнула она и заскочила на переднее сиденье.
Вячеслав сел за руль и, не задавая вопросов, рванул с места.
Увидев ее, секретарша даже с места не тронулась. Дайнека прошла по приемной, открыла дверь кабинета, шагнула внутрь и по-хозяйски закрыла ее за собой.
– Ты?.. – Труфанов обескураженно привстал.
– Все срослось! – объявила ему Дайнека.
Он сел и посмотрел на нее с сожалением.
– У кого-то был перелом?
Она подошла ближе.
– Объясняю. Он никуда не уехал!
– Кто? – вежливо поинтересовался Труфанов.
– Что, а не кто. Роев ничего не отгружал из хранилища № 20!
Василий Дмитриевич устало прикрыл глаза и тихо сказал:
– И в этом ты ошибаешься. Согласно накладным и железнодорожным квитанциям, в апреле тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года он загрузил полный вагон и отправил черт знает куда. Вагон обнаружили в тупике на маленькой станции. В нем ничего не было, кроме ящиков.
– В том-то и дело! – перебила Дайнека. – Роев погрузил в вагон только пустые ящики.
– А куда дел содержимое?
– Все ценности остались в хранилище № 20.
– Их там нет, – с раздражением в голосе возразил Труфанов.
– Они там! – настойчиво повторила Дайнека.
Он поднял глаза.
– Хочешь, чтобы я тебя выгнал?
– Нет, – честно призналась она.
– Ну хорошо, тогда объясни.
Дайнека широко улыбнулась.
– Знаете, сегодня я поняла, что прошлое защищено гораздо хуже, чем будущее.
– Это софистика…
– Знаю. – Она кивнула. – Софистика – это словесные ухищрения, вводящие в заблуждения. Но я не ввожу.
– Еще как вводишь!
– Нет. Просто хочу сказать, что все самое сложное лежит на поверхности, но его почему-то никто не видит. Судите сами: Роев загрузил в вагон ящики и отправил их, как вы говорите, черт знает куда. Члены комиссии проверили Хранилище, обнаружили пустые стеллажи и решили, что груза нет. – Она повысила голос до крика. – Но груз-то лежит за стеной!
Труфанов молча смотрел на нее. Потом проронил:
– Что за стена?
В кабинет заглянула секретарша:
– У вас все в порядке?
– Все хорошо, – заверил ее Василий Дмитриевич. – Ну, так что? Где эта чертова стенка?
– В хранилище Роева! – Дайнека победно посмотрела на своего собеседника. – Сегодня я говорила с бывшим начальником подземного склада взрывных веществ. Склад располагался в помещениях, которые позже забрал себе Роев, и там есть скрытое хранилище, тайный склад, который обустроили взрывники, чтобы их не гоняли пожарные.
– Откуда ты знаешь, что это именно то помещение?
– Чувствую.
– Это не аргумент.
– Тогда поговорите с Арзамасцевым и со стариком Ивановым.
– Кто такой Иванов? – бегло спросил Труфанов.
– Начальник подземного склада взрывчатых веществ.
– Как с ним связаться?
– Он живет в доме престарелых. Кстати, Арзамасцев рассказывал, что когда показывал Роеву склад, тот сперва отказался. Но когда Арзамасцев ненадолго его оставил, а потом вернулся назад, Роев заявил, что его все устраивает.
– Почему?
– Да как же не понимаете! Потому что он обнаружил тайную комнату! Там всего-то нужно было сдвинуть стеллаж.
– Значит, пожарные не нашли, а он обнаружил?
Дайнека задумалась.
– Наверное, он был умней.
– С такой аргументацией не поспоришь, – Труфанов поднял трубку, подумал и снова ее опустил. – Насколько я помню, помещения хранилища № 20 законсервировали.
– Знаю, – сказала она. – Заложили вход кирпичом.
– Стало быть, придется ломать?
– Без этого точно не обойтись.
– Черт знает что! Это же режимный объект! Как, по-твоему, я получу разрешение? На основании твоей интуиции?
– Для начала поговорите с Арзамасцевым и с Ивановым, – подсказала Дайнека.
Василий Дмитриевич снова поднял трубку, задумался и опять ее положил.
– Как думаешь, для чего он так поступил?
– Роев? – Дайнека, не мигая, смотрела перед собой. – Он отомстил. Отомстил за то, что убили Свиридову. Так сказать, прощальный привет его покровителям.
– В общем, так, – сказал Труфанов. – Ты пока остаешься. Сейчас езжай к Кораблевым. Завтра я пришлю за тобой машину.
– Зачем?
– Поедем искать хранилище.
– И вы возьмете меня с собой? – Она не поверила своему счастью.
– Но ведь не я заварил эту кашу… – проговорил Труфанов
Глава 47. Тайный склад
С семи часов утра Дайнека сидела у окна, словно невеста на выданье. В девять прозвучал долгожданный звонок. Труфанов сообщил, что за ней выехала машина. Дайнека немедленно подхватилась и побежала к калитке. Как только подъехал автомобиль и водитель открыл дверцу, она влезла в салон.
Ее привезли к перрону, у которого стояла электричка. У вагона толпились человек десять мужчин, среди которых она узнала Труфанова, Арзамасцева и Бориса Ермолаевича Иванова.
Поздоровавшись, полковник взглянул на часы.
– Успела. Поезд тронется через пару минут. Паспорт взяла?
– Вот он, – для убедительности она показала свой паспорт.
Какой-то строгий мужчина вручил стоящему в тамбуре чекисту пачку оформленных пропусков. Все, включая Дайнеку, вошли в вагон. Через минуту поезд тронулся. Еще через двадцать минут прибыл на подземную станцию. На перроне их встретили несколько человек в синих и белых комбинезонах.
Вся многочисленная компания направилась в тоннель, который почему-то назывался людским ходком. Через какое-то время свернули направо и метров через двадцать остановились. Труфанов спросил Иванова:
– Где?
Борис Ермолаевич подошел к окрашенной стенке и стал щупать ее руками. Он то приседал, то вставал на цыпочки, то постукивал по ней костяшками пальцев. Потом вдруг пошел к ходку и снова вернулся, выверив расстояние.
К нему присоединился Валерий Васильевич Арзамасцев. Какой-то очкарик в белом комбинезоне сверялся по чертежам.
– Здесь, – сказал наконец Иванов. – Нужно ломать вот в этом месте.
Откуда-то появились рабочие с отбойными молотками, подключились к магистрали сжатого воздуха и начали долбить. Первые же куски выпавших кирпичей открыли темный проем. Его расширили до необходимых размеров. Труфанов первым шагнул в темноту, за ним двое строгих мужчин.
Иванов подсказал:
– Там слева рубильник.
Раздался негромкий щелчок, за проломом вспыхнул неяркий свет.
Арзамасцев потрясенно заметил:
– Надо же, тридцать лет прошло, а лампы работают!
Из проема выглянул Василий Дмитриевич и поманил пальцем Дайнеку, потом сказал:
– Иванов и Арзамасцев тоже со мной.
Все трое, переступив через битый кирпич, оказались по ту сторону стенки.
Дайнека оглядела помещение и ничего удивительного не заметила.
Труфанов сказал Иванову:
– Показывайте.
Борис Ермолаевич направился в глубь галереи, за ним пошли остальные. Скоро они оказались в большом помещении, уставленном стеллажами.
– Где? – спросил Труфанов.
Борис Ермолаевич указал на крайний стеллаж.
Василий Дмитриевич подошел и налег на него плечом.
– Не в ту сторону! – Иванов взялся за стойку и легко сдвинул стеллаж в сторону с частью стены величиной с небольшие ворота. – Прошу… – Он зашел внутрь и включил свет. Раздался его изумленный возглас.
Дайнека заскочила следом и оказалась в помещении размером с большой физкультурный зал. Оно было уставлено стеллажами, которые ломились от предметов разной величины и формы. Полки стеллажей заполняли коробки, рулоны, мешки, какие-то канделябры, вазы и мраморные головы. На полу стояли ящики, маркированные латинской буквой и трехзначным числом.
Труфанов присвистнул.
– Здорово же Роеву пришлось потрудиться…
Арзамасцев попытался поднять один ящик.
– Внутри что-то есть. – Он окинул взглядом другие. – Видать, не влезли в вагон.
Дайнека заметила:
– По крайней мере, теперь вы знаете, почему у электропогрузчиков разряжались аккумуляторы. И привидения здесь ни при чем.
Один из строгих мужчин, сопровождавших Труфанова, взял со стеллажа рулон и развернул его. Это была картина. На ней – зеленая рожа с выпученными глазами и красным побритым черепом.
– Гадость какая! – сказал он брезгливо.
Дайнека подошла и прочитала в нижнем углу картины:
– Пи-кас-со…
Другой строгий мужчина снял со стеллажа коробку из пенопласта, но, услышав имя художника, выронил ее из своих рук. Коробка упала на пол и раскололась. Из нее посыпались ювелирные украшения.
Труфанов прошелся по хранилищу:
– Сколько же здесь всего…
– А главное – на какую сумму? – сказал Арзамасцев.
– Сумасшествие какое-то! – воскликнул строгий мужчина.
Василий Дмитриевич Труфанов развел руками:
– Ну, все! Нужно звонить в Москву.
Дайнека во второй раз за два дня собирала вещи.
– Надеюсь, сегодня мы все же уедем, – вздохнула мать.
– Я заказала такси на попозже. – Дайнека перенесла дорожные сумки к двери. – На всякий случай.
– Что значит «на всякий случай»? – встревожилась Людмила Николаевна.
– Это я так, к слову. – Дайнека ее обняла.
В комнату заглянула Надежда:
– Мамы у вас нет?
– Мария Егоровна уехала в город.
– Я пообещала съездить в больницу к отцу, но меня вызвали на работу. Как же так… Он просил привезти тапки.
– Ему разрешили вставать? – спросила Дайнека.
– Да. И он ходит в больничных.
– Давайте я отвезу.
Надежда будто ждала: вытащив из-за двери пакет, протянула Дайнеке.
– Железноборская больница, восьмой этаж, кардиология, шестая палата.
Девушка из справочной службы нашла фамилию Кораблева в списке больных и выдала Дайнеке пропуск. На входе ей велели надеть бахилы, и она прошла к лифту. Ждать пришлось долго, лифт был один и вмещал не больше четырех человек. Очередь желающих подняться наверх росла на глазах и уже протянула свой хвост к лестнице. Дайнека решила подняться пешком. Добравшись до восьмого этажа, она, что называется, была готова положить язык на плечо. Еще пара пролетов, и ей самой могла понадобиться помощь кардиолога.
Она постучала в шестую палату, открыла дверь. У окна сидел Кораблев и читал газету.
– Здравствуйте. Я принесла тапки, – сказала Дайнека.
– Принесла, значит, давай. – Он свернул газету и отложил в сторону.
– Можно?
– Заходи.
Она вошла и села на стул.
– Слышал, что нашли тело Свиридовой? – спросил Кораблев.
– Нашли.
– Я знал, что этим закончится.
Дайнека опустила глаза.
– Это вы заставили Сопелкина соврать, что Свиридова уехала на машине?
– Я, – сказал Витольд Николаевич. – Роль Свиридовой у него тоже забрал я. И ты об этом знаешь не хуже меня.
– Вы так спокойно обо всем рассказали…
– А я, знаешь, полежал здесь, подумал и решил: терять больше нечего. Вчера мне сделали магнитно-резонансную томографию… – Он прикоснулся к виску. – Здесь обнаружили неоперабельную опухоль. Так что до суда мне не дожить.
– Мария Егоровна знает?
– Нет. И прошу ей не говорить.
– Зачем вы убили Сопелкина?
Кораблев взглянул в окно и поморщился.
– Он после разговора с тобой собрался в прокуратуру. Мы говорили за сценой.
– Поэтому вы решили его убить?..
– Непростительная глупость. – Кораблев опустил голову. – Кабы знать наперед… – Он вздохнул. – Машу жалко. Перед дочерью стыдно.
Дайнека задала вопрос, который давно вертелся на языке:
– Вы вспоминаете Лену Свиридову?
Витольд Николаевич помолчал, потом заговорил медленно, взвешивая каждое свое слово.
– Знаешь, как это бывает… Сначала уговариваешь себя, что так было надо. И долгое время веришь. Строишь свою башню из заблуждений и лжи во имя спасения. Оправдываешь себя, как самый дорогой адвокат. Потом приходят сомнения, и башня рушится. А ты вдруг понимаешь, что тебя придавило.
Дайнека повторила вопрос:
– Вы вспоминаете Лену Свиридову?
Он тяжело посмотрел ей в глаза:
– Хочешь знать, как все случилось?
Глава 48. Витольд Кораблев
6 апреля 1984 годаВитольд Кораблев поднялся на третий этаж, приоткрыл дверь сорок четвертого кабинета и заглянул в щелку. Режиссер заканчивал разбор репетиции. Кораблев посмотрел на часы – без трех минут одиннадцать. Он прошел в темный кулуар, опустился в кресло и увидел красное женское пальто.
– Это мое.
Витольд обернулся, рядом стояла Лена Свиридова.
– А я как раз вас поджидаю.
– Вы муж нашей костюмерши Марии Егоровны?
– Это здесь ни при чем. Меня прислал ваш друг Олег Роев.
– С ним что-то случилось?
– Нет. Он ждет вас за сценой.
– Там ремонт…
– Это к лучшему, вас никто не увидит. Он хочет поговорить.
– Вы проводите меня? – доверчиво спросила она.
– Идемте.
Они прошли коридором, спустились по лестнице и остановились у противопожарной двери, ведущей на сцену. Кораблев потянул на себя тяжелое полотно.
Лена испугалась:
– Там темно. Я не пойду.
– Но вас ждет Олег.
– Я боюсь. Я туда не пойду. – Она отступила к лестнице.
В этот момент из темноты показалась бледная сухая рука.
– Не бойся, я здесь. Я с тобой.
Лена Свиридова обернулась и бросилась в темноту. Витольд Кораблев прикрыл дверь и припал ухом к образовавшейся щели.
– Я ничего не вижу, – прошептала она.
– Осторожно, здесь ступенька…
– Куда мы идем?
– Сейчас увидишь, – сказал Олег Роев.
– «А каково сказать «прощай навек» живому человеку, ведь это хуже, чем похоронить».
– Слова из твоей роли?
– Да. Сегодня на репетиции я их забыла.
– Скажи еще что-нибудь.
– Вот, например… «Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят. Уставилась на жениха, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить да увести поскорее. И сама-то плачу…» Здесь очень темно!
– «Здесь очень темно» – отсебятина, – фыркнул Олег.
– Нет, правда, я ничего не вижу… У меня в сумочке спички.
– Не надо спичек. Дай сюда руку.
– Уже пришли?
– Дай руку.
– Вот она… Как смешно. Я правда не вижу, куда…
– Это дверь.
– Да где же она?
– Здесь. Дай мне руку, я тебя проведу.
– Ой!
– Ну?
– Споткнулась.
– Осторожней, еще немного… Видишь, это уже я.
– Пожалуйста…
– Что?
– Мне больно руку.
– Тише…
– Мне больно!
– Зачем так кричать?
– Ма-а-ама-а-а!
– Ти-и-ише…
В темноте прозвучал коротенький вздох, зажглась спичка, и вдруг что-то хрястнуло, как будто раскололся большой арбуз.
– Вот и все. Как там по роли? Прощай навек?.. Ну так прощай.
Кораблев закрыл железную дверь и вдруг понял, что у него осталось пальто Свиридовой. Он осмотрелся, увидел не до конца выложенную кирпичную стенку и закинул пальто в глубь проема. Затем спустился по лестнице на первый этаж и зашел в мужской туалет. Беззвучно открыл окно, высунулся, влез на подоконник и быстро соскользнул в темноту.
Глава 49. Не верю
– Я не верю вам! – вырвалось у Дайнеки.
Она вскочила со стула.
– Сядь. В моем положении врать глупо, – спокойно произнес Кораблев.
– Он не мог… – у нее затряслись руки, пакет с тапками упал на пол. – Роев не мог убить Лену Свиридову!
– Он убил ее.
– Но почему?!
– За два дня до этого приезжал с проверкой генерал Киреев, его отец. С Роевым он встречался у нас в Управлении. Не знаю, о чем у них был разговор, только из кабинета Роев вышел бледный как смерть.
– Вам приказали привести Свиридову к Роеву? Кто приказал?
– Этого я сказать не могу.
– Но как вы решились на это?
– Я никогда не обсуждал приказов. Я просто их выполнял.
– Но сумочка…
– Она была в руках у Свиридовой и как попала в этот проклятый ящик, мне неизвестно. Может быть, ее туда сунул Роев или кто-нибудь из рабочих. В костюмерной шел ремонт, и ящики с реквизитом стояли повсюду. – Кораблев развернул газету. – А теперь, Людмила, прощай. У меня осталось мало времени, и я хочу его провести с удовольствием.
Дайнека встала и подалась к нему, словно хотела проститься, но потом отвернулась, вышла из палаты и быстрым шагом направилась к лестнице.
Автомобиль Труфанова стоял неподалеку от кораблевского дома. Обе передние дверцы были распахнуты. В салоне сидели Дайнека и сам полковник.
– Жуткую историю ты мне рассказала… – проговорил Василий Дмитриевич.
– Но почему? Почему он убил ее? Они могли скрыться, уехать…
– Видимо, не могли. Роев слишком хорошо знал отца. Твой Вешкин говорил, что у него была патологическая зависимость от Киреева. Он убил Свиридову, но не простил ни отца, ни себя. Выдумал злую шутку с отгрузкой ценностей, а потом застрелился. – Труфанов успокаивающе похлопал ее по руке. – Это жизнь, Людмила. Она пережевала их обоих и выплюнула.
– Я знаю, почему так случилось, – прошептала Дайнека. – Эта девочка была слишком счастлива. Счастливой быть нельзя. Абсолютное продолжительное счастье опасно. Она заплатила сполна.
– Дело не в этом. Знаешь, как говорят: поймать счастье за хвост. Так вот, Лена Свиридова ошиблась хвостом.
– Я бы хотела вас попросить…
– Слушаю.
– Отдайте дневник ее матери.
Василий Дмитриевич медленно повернул голову.
– Ты не знаешь? Она вчера умерла в больнице, в кардиологии, в палате через одну дверь от Витольда.
– Вот и разберись в этой жизни… – проговорила она.
Труфанов кивнул на дорогу.
– Кажется, ваше такси. Надеюсь, теперь ты уедешь?
– Теперь – да. Прощайте!
Дайнека обняла Труфанова, выскочила из машины и побежала к воротам, где уже стояли Мария Егоровна и Надежда. Людмила Николаевна выглянула из такси:
– Людмила! Ну что же ты? Едем!
А Труфанов крикнул вслед:
– Подумай о юридическом!
1
Подробности в книге «Подвеска Кончиты».
2
Контрольно-пропускной пункт.
3
Впадина под глазом.
4
Подробности в книге «Сейф за картиной Коровина».
5
Подробности в книге «Сейф за картиной Коровина».