Глава 1
Пыль на пристани стояла неимоверная. Просто не продохнуть. С севера по реке подошла старая баржа с ржавыми и мятыми бортами. На барже техника, ящики, люди. Она долго маневрировала, вставала против течения и, наконец, упёрлась в пирс. Пришвартовалась намертво, встала, и с неё на забитую до отказа площадку порта стал сгружаться ещё один армейский батальон.
На берег задом и медленно съехала первая БМП с характерным знаком на борту – скрещенными топорами с лепестком пламени между ними.
– Штурмовиков привезли, – говорит Карачевский.
Все промолчали.
Пластуны и штурмовики испытывают друг к другу большое уважение. И те, и другие – главная ударная сила. Самая медленная и самая тяжёлая пехота. У Володьки Карачевского на щите такой же девиз, как и у армейских штурмовиков: «Мы не бегаем».
– Только вот куда они будут сгружаться? – Спрашивает Ерёменко.
Места на пирсах и вправду уже нет.
– Вот есть у них мозг или нет? – Весело заговорил Юрка Червоненко. – Гляжу на это всё и умиляюсь. Восхищаюсь их умением организовать логистику.
Это он имел ввиду командование. На площадке перед пирсами всё забито людьми, ящиками со снаряжением и боеприпасами. Грузятся машины. Юрка глядел на всю эту суету и время от времени делал едкие, смешные комментарии. Сам он развалился, полулежал на ящике с гранатами для ПТУРа под навесом из брезента. Лоб от пыли белый, ресницы тоже. Он на секунду стягивал респиратор, чтобы сделать затяжку, а дым уже выпускал через маску.
Помимо их Второго Пластунского Казачьего Полка вокруг пирсов скопилось ещё пару армейских батальонов, как положено, с БМП и с грузовиками. И две казачьи сотни с десятками единиц своей техники. Да ещё артиллерийский полк с кучей тягачей. И ещё всякие мелкие части: роты радиоразведки и электронной борьбы, штаб автобата, автоцистерны. Всюду, где только можно, стояли ящики со снарядами, штабеля с продовольствием, бочки с горючим, цистерны с водой, и между всем этим пытались ездить десятки огромных грузовиков. Они-то и поднимают главную пыль. Время только шесть утра, а под навесом, где расположились пластуны, уже тридцать.
Саблин молчит. Глядит на бестолковую сутолоку на пристани и соглашается с другом молча. Это хорошо, что Юра шутит, хоть кто-то ещё не потерял чувства юмора. Остальные уже либо устали, либо раздражены. Пластуны выгрузились ещё вчера до полудня и до сих пор сидят в этой пыли потому, что в штабе никак не могут принять решения, куда их направить. Казачий полк, что выгружался вместе с ними, ещё вчера ушёл на север, выше по Енисею. А они всё сидят. Одуревают от жары и пыли. Скоро сутки будут, как они тут жарятся.
Один из грузовиков, под крышу набитый снарядными ящиками, недалеко от казаков, метрах в десяти, стал разворачиваться, поднимая пыль, сдавал медленно, «задом». И катился задними колёсами к пыльной яме у небольшого бархана. Сдавал неспеша, наверное, не видел яму водитель.
Кто-то из казаков ему закричал, а Юра так и вовсе оттянул респиратор и звонко свистнул. Но было поздно, задний мост грузовика уже соскользнул в яму и закопался до оси в пыль. Водила еще, не осознавая, что влип, стал сдуру жать на «газ», пытаясь вырваться из ловушки. Колёса послушно вертелись, но только выкидывали мелкий песок да добавляли пыли в воздух, и всё. Пыль полетела тяжёлыми клубами прямо на пластунов, что располагались на ящиках со своим снаряжением.
– Хорош, – орал водителю Юрка, – заканчивай это.
– Вот дурак, а! – Усмехался Лёша Еременко, отворачиваясь от надвигавшейся пылевой тучи.
Он служил с Акимом Саблиным в штурмовой группе. Как и Саша Карачевский, который сидел слева от Акима. Только Юрка Червоненко был не из штурмовиков. Он был минёром. Но всегда находился рядом с Саблиным. С детства.
Все штурмовики держались вместе, не то чтобы обособленно от остальных бойцов взвода, но всё-таки чуть более дружно. Этакая семья в семье. Так было всегда, взаимопонимание у штурмовиков – важная составляющая их взаимодействия. У тех, кто первыми встаёт под пули в атаке, идёт затыкать ДОТ или пробивать проход в минном поле под огнём противника, взаимопонимание – это залог выживания. Ни больше и ни меньше. И теперь штурмовики все вместе морщились от пыли и молчали, а минёр Юрка Червоненко орал на водителя грузовика:
– Что ж ты творишь, балда, взрослый человек, а выкаблучиваешь как первогодок. Без тебя нам пыли мало, что ли?
Он даже вскочил с ящиков и вылез на солнце из-под навеса.
Водитель выпрыгнул из кабины, чуть не бегом оббежал свою машину и встал у ямы, руки развёл в отчаянии. Стоит, на пыль пялится. Понимает, что грузовик сел намертво.
Пластуны смотрят на него, кто понимающе, а кто и осуждающе. Водитель, немолодой мужик, наконец, вздыхает и идёт к ящикам, где под брезентовыми навесами, расположись четвёртый взвод. Лицо его также в пыли, и респиратора у него нет. Он останавливается у самой большой группы казаков, просит заискивающе:
– Господа казаки, может, подсобите малость, там яма-то небольшая, чуть упрётесь, а я на малой передаче вытащусь.
– Иди ты, дядя, – орёт ему Юрка, – смотреть нужно было, куда едешь!
– Да я смотрел, пылища же, камеры заднего вида хоть каждую минуту протирай, все одно – хрен, что видно. – Объясняет водитель.
– Иди, ищи тягач, – не соглашается Юрка, – у нас и без тебя тут невесело.
Водитель понимающе кивает, собирается уже уходить, но тут заговорил старый казак во взводе, замком взвода урядник Носов:
– Хватит, Юрка, трепаться, казаки, давайте подсобим человеку.
Он обращается к водителю:
– Вы, товарищ, лезьте в кабину, мы толкнём, попробуем, а нашего Юрку не слушайте, он не злой, просто балабол.
Все встают, отставляют оружие, кое-кто скидывает пыльник, идут к грузовику. Червоненко тоже идёт, хотя и не замолкает:
– Да не вытолкнем мы его, разгружать его придётся.
– Посмотрим, – говорит урядник, сурово глянув на него, – пошли, попробуем.
Саблин вот за это Юрку не любит, вернее, ругает по мере сил. Вечно Червоненко лезет на рожон, вечно он приказы обсуждает или ставит их под сомнение. Вечно у него с командованием какие-то противоречия. Причём возникают они на ровном месте, из ничего, не по делу.
И это с Юркой с девства. Со школы. Уже тогда он лаялся с учителями. Уже тогда его Аким осаживал, уговаривал. И всё впустую, как был спорщиком, так и через двадцать лет им остался. Вроде, в жизни и не дурак, а кое-где и вовсе хитрец, но как до службы, так вечные проблемы у него.
А шофер, увидав, что полтора десятка казаков идут ему на выручку, так с места одним прыжком залетел в высокую кабину грузовика, от радости, видимо.
Крепкие, мужские, заскорузлые от долгой войны и тяжёлой работы руки упирались в борта машины. Большие противоминные башмаки утопали в песке и пыли, привода в «локтях», «коленях», «плечах» заскрипели привычно. На высоких оборотах запищали сервомоторы.
– Не филонь, Юрка, – задорно кирнул Саша Каштенков, первый номер пулемётного расчёта, – не отлынивай.
– Когда это я отлынивал? – Зло и серьёзно отозвался Червоненко, так же, как и все, упираясь в борт грузовика.
Шофёр сначала помалу, а потом и как следует дал «газа». Из-под задних колёс полетел песок с пылью, и машина понемногу поползла из ямы.
– Давай, казаки, навались, – гудел басом урядник Носов. – Ещё немного.
Люди упёрлись, и машина нехотя выползла из ямы, обдав напоследок всех, кто был сзади, песком и пылью. Больше всех досталось именно Червоненко. Прямо в лицо попало, сверху насыпало на голову, и много песка засыпалось ему в откинутый за спину шлем, в кирасу через горжет тоже немало.
– Да чтоб тебя, вот увалень, – ругался Юрка, отряхиваясь. – Броню чистить придётся из-за этого дурака.
Шофёр выскочил из машины, хотел казаков благодарить, но Червоненко заорал на него, скинув респиратор:
– Езжай ты уже отсюда, рыба ты стеклянная.
Шофёр быстро сказал что-то негромко и залез в машину. А Юрка стал вытряхивать песок из шлема и приговаривал:
– Ну не урод, а? Не было, как говориться, печали…
Казаки шли к своим ящикам, посмеивались, Саблин тоже ухмылялся, он остановился рядом с другом и сказал:
– Снимай кирасу, там песка у тебя килограмм, чистить надо, иначе плечевые привода запорешь
– Да знаю, – говорит Червоненко.
Ну, теперь им было, чем заняться. Они пошли к ящикам.
Они снова сели под навес. Юра снял кирасу и «плечи», вытряхнул песок. Аким ему помогал. Немного. И тут мимо прошла, поднимая тучи пыли своими четырьмя мостами, БМП с номером «43» и с топорами штурмовиков на борту. Дремавший рядом с ними командир штурмовой группы урядник Коровин оживился:
– Так это что, сорок третий батальон выгружается?
Он стал всматриваться в сторону пришвартовавшейся баржи.
– Вроде так, – сказал Ерёменко. – А что, знаешь кого оттуда?
– А то как же, воевали рядышком пару раз. – Отвечал урядник, вставая. – Крепкий батальон, хорошие бойцы, пойду поздороваюсь. Может, кто из стариков ещё служит.
Он ушёл, а Червоненко, Саблин, Ерёменко и Карачевский снова завалились на ящики.
– Быстрей бы уже завтрак, – сказал Ерёменко. – Может, сходим к кошевому?
– Час ещё, – ответил Карачевский Володька.
– А может, уже готов завтрак, со вчерашнего дня сидим, – не сдавался Ерёменко. – Может, повара с рассвета что-нибудь сварганили уже.
– Идите, сходите, – ехидно соглашается Юрка, – ротный кошевой старший прапорщик Оленичев большой мастер посылать таких вот торопыг в самые отдалённые уголки вселенной. Идите, узнайте, куда он вас направит на этот раз.
– Слышь, Саблин, а чего этот минёр всё время тут около нас ошивается, – с наигранным удивлением говорит Ерёменко. – Он, вроде, не боец штурмовой группы. Что ему тут? Чего он с минёрами не дружит?
– О, вот оно, полезло из героев их геройство. – Скалиться Червоненко. – Простой минёр, значит, герою-штурмовику не товарищ! Дожили. Вот вам и полковое, казачье, пластунское братство.
– А как ты думал? – Спрашивает Ерёменко.
– А думал я, что это у тебя твоя спесь заиграла, вот как я думал. – Отвечает Юра.
Аким даже не слушал этот разговор. Обычный трёп, сто раз уже такое было. Всё время штурмовиков упрекают по поводу их спеси. Мол, геройством своим сильно они гордятся, заносчивы. Но все знают, что это не так. Все остальные бойцы всех воинских специальностей бойцов штурмовых групп ценят и уважают. Так что всё это пустая болтовня. Саблин закрывает глаза и думает о доме.
А Ерёменко и Червоненко так и перебрёхиваются беззлобно, «от нечего делать».
А пыль всё гуще заволакивала пристань, пирсы и всю местность вокруг. Машин стало больше. Солнце вставало всё выше и палило всё беспощадней. Вода в реке, казалось, не течёт, а просто замерла бурым стеклом, бросающим яркие блики, такие яркие, что смотреть невмоготу. Время и вправду шло к завтраку. Аким всё ещё дремал, как вдруг резкий звук разорвал привычный гул пристани. Треск доносился, кажется, с баржи. Он был до боли знаком казакам.
Так трещит издали «Т-10-20». Десятимиллиметровая двадцати зарядная винтовка. Попросту «тэшка».
– Чего они там дуркуют? – Насторожённо спросил Володька Карачевский, глядя на звук выстрелов.
– Да хрен их знает, – отвечал Юрка.
И он и Ерёменко тоже глядели в сторону баржи.
Аким тоже привстал на локтях и тоже глянул туда же. А потом снова улёгся на ящики и успокоил товарищей:
– Бегемот всплыл, вот горожане и лупят по нему.
Для горожан с севера бегемот редкость, там, ближе к морю, такие твари не водятся. Зря патроны тратят, убить ленточного червя весом в тонну из «тэшки» не получится, а большой барже вреда он причинить не может, чай не лодка. Так что патроны просто выкинули в воду. Солдаты собрались на краю баржи, все глядят в воду. Один из них поднял винтовку и снова полоснул очередью по воде.
– Дураки, – говорит Юрка.
И все на этот раз с ним соглашаются.
Глава 2
Пришёл урядник Коровин, запыхался, видно, быстро шёл:
– Собирайтесь, – говорит, – нас на помывку приглашают.
– Чего? – Не понял Ерёменко.
– Кто? – Спрашивает Червоненко.
Саблин садится на ящиках, внимательно слушает своего старшего.
– Ребята из сорок третьего мыться зовут. – Продолжает Коровин. – Они шесть дней в пути, им помывка положена. А у них первая рота уже погрузилась, уходит на юг, мыться не будет, а вода лишняя осталась, им на каждого по сто литров выделили. Ребята, которых я лет сто знаю ещё с Сургута, говорят: «Приходи со своими, мы водой поделимся».
– Ну, пойдём, – обрадовался Юрка и начал оглядываться, искать свой ранец.
– Слышь, командир, – задумчиво произнёс Ерёменко, оборачиваясь на Коровина, – а твои друзья из штурмового батальона штурмовиков приглашали или всяких минёров тоже?
Карачевский смеётся, Саблин и сам невольно улыбается, поднимая свой рюкзак.
– Вот чего ты опять начал? Зачем? – Злиться Юрка. – Плохой ты человек, Ерёменко.
– Плохой, – передразнил его Ерёменко.
– Хватит, – говорит урядник, – собирайтесь быстрее, а то завтрак скоро. На завтрак хочется поспеть и помыться тоже.
– А этого минёра, – Карачевский кивает на Червоненко, – берём с собой? Или пусть тут сидит?
– Да, берём, – говорит Аким, закидывая рюкзак на плечо. – А то он пованивает уже.
– Чего, – возмущается Юрка, – кто пованивает?
Тоже встаёт:
– Наши онучи ваших не вонючей.
Все смеются, и Коровин в том числе, идут быстро к реке, туда, где расположилась баннопрачечная часть.
Они пошли так быстро и дружно, что другие казаки из их сотни окликали их:
– Господа штурмовики, а куда это вы?
– На кудыкину гору. – Озорно орал им Юрка. – Раскудыкивать кудыку.
– Да куда вы?
– К завтраку вернёмся, – обещал урядник Коровин, посмеиваясь.
Сто литров чистой и прохладной воды. Кажется, немного, но для человека, что целыми днями не снимает брони, это целое море. Море удовольствия. Казалось бы, чего там, иди да зачерпни из Енисея воды, целая река рядом, сто метров в поперечнике. Но Енисей отравлен, как и вся пресная вода. Заражён жёлтой амёбой.
Воду с этой гадостью не то, что пить, ею даже мыться нельзя, кожа слезет. Воду эту надо фильтровать. У Акима дома насосы с фильтрами и для хозяйства воду чистят, и для полива. Мойся – не хочу. А тут насосы работают круглосуточно, но воды на всех всё равно не хватает, её берегут, выдают по регламенту – одна помывка в неделю. А помыться всем хочется, просто чтобы просто почувствовать прохладу, и лишняя помывка в сорокоградусную жару – большая удача.
Сорок третий Штурмовой батальон – парни в основном молодые, городские с севера. Не первогодки, но казакам всё равно не чета, у Саблина это пятый призыв, пятый год на войне, не говоря про урядника Коровина, у которого этот призыв десятый. Так что для парней из батальона они деды. И солдаты здороваются с ними за руку, с уважением. Только сержанты и старшины казакам ровесники, с ними-то и знаком урядник, они-то и пригласили братов-штурмовиков помыться.
Аким спрятал в ящик под ключ свой дробовик и разгрузку с патронами и гранатами, так положено. Щит, пыльник и броню сложил на стеллажи, поглядел, какая броня лежит рядом.
– Барахло у них старое, – заметил Володька Карачевский. – Не чета нашему, как бы не упёрли.
Это было так. И шлемы, и броня у солдат были действительно латаные-перелатаные. Со следами многочисленных ремонтов.
Аким и сам так подумал, но он сомневался, что кто-то из солдат подменит ему его новый шлем на свой старый. Нет, вряд ли, и расцветка у них разная, казачьи доспехи темнее, и номера на всех частях брони стереть непросто. Да и не по-человечески это будет.
Он только качнул головой, мол, не подменя, и пошёл в душ.
Нашёл пустую кабинку, на дисплее цифра «100». Сто литров в его распоряжении. Он шагнул в кабинку прямо в «кольчуге» не стал её снимать, открыл воду.
Боевой Внутренний Костюм, попросту «кольчуга», был вещью удивительной. Эластичный, тугой крепкий материал из ультракарбона плотно покрывал всё тело бойца, оставляя открытым только лицо. Он служил защитой от мелких осколков, в случае, если будет пробита броня. Также он значительно снижал кровопотерю при ранении, а ещё он был соткан из тысяч микротрубок, капилляров, по которым хорошо распространялся хладоген. Расходился по костюму от макушки до пяток. Вещество, без которого в сорокоградусную, а иногда и в пятидесятиградусную жару люди в броне умирали бы от теплового удара. А заодно «кольчуга» выполняла роль нижнего белья.
И теперь Аким стоял под струями прохладной воды градусов не больше двадцати семи, подняв лицо навстречу крупным каплям и чувствовал, как приятная прохлада протекает, проникает по капиллярам до самых ног. И стоял так долго. Конечно, он расслабился, но не до того состояния, чтобы забыть про воду, а десять литров уже улетело.
Тут он стал стягивать с себя тугой ультракарбон. Снял не без труда, мокрая «кольчуга» снималась тяжело. Стирать её необходимости не было. Гладкое волокно легко мылось. После он мылся и плескался сам до тех пор, пока на дисплее не загорелись нули. Всё, вода кончилась.
Это было большое удовольствие. И оно закончилось. Саблин, закинув на плечо «кольчугу», пошёл к стеллажам. А там балагурил Юрка, найдя себе аудиторию из молодых солдат сорок третьего батальона. Он вспоминал смешные случаи из жизни, но больше, конечно, врал, для красочности. Солдаты, завёрнутые в полотенца, с удовольствием его слушали, смеялись. Карачевский и Ерёменко тоже были там, тоже посмеивались, но скорее не Юркиным рассказам, а его умению врать. Аким вытерся, натянул с трудом ещё не просохшую кольчугу и тоже стал прислушиваться к болтовне своего друга. Да, Юрка врал безбожно, но делал это красиво и забористо. Причём сам Саблин, был участником его рассказа. Аким, улыбаясь, прислушивался и хотел узнать, чем же закончилось дело, но тут на входе появился казак из его полка, которого он едва знал. Это Саблина насторожило, чего он тут делает, неужто искал их, чтобы на завтрак позвать? Это вряд ли.
– Второй полк, – заорал казак так, что собравшиеся у стеллажей солдаты и казаки его услышали, – второй полк тут?
– Тут, – сразу откликнулся Червоненко, – чего ты? Завтрак? Сейчас идём. Только оденемся.
– Затравка не будет, – крикнул казак, – грузимся. Давайте быстрее.
– Куда грузимся, – удивлялся Карачевский, – нам машины дали?
– Нет, на баржу грузимся, обратно поплывём.
– Как обратно? – Удивился Саблин. – Говорили, что нас под Ермаково кинут.
– Это вряд ли, из штаба сотник пришёл, говорит, теперь новая дислокация. Начинаем погрузку на баржу, вниз плывём. – Сказал казак и закрыл дверь.
Казаки стали быстро собираться, солдаты разошлись, только Юрка не унимался:
– А я вам говорил, что у нас в командовании гении сидят?
– Говорил-говорил, – ворчал урядник Коровин,– не трепись, Юрка, собирайся. А то получим по шапке за «самовол».
– Да какой это «самовол», мы и расположение части не покинули. – Продолжал Червоненко.
– Да собирайся ты, – сказал урядник строго. – Вот будет болтать, не заткнёшь его.
Когда казаки вернулись к своим, там уже началась погрузка, всё, что выгрузили сутки назад, всё снова грузилось на баржу.
Так получилось, что Саблин оказался рядом с Коровиным, когда тот спрашивал у командира взвода Михеенко:
– Ну и куда нас?
– Обратно поедем, на Берёзовскую.
– Сотник сказал?
– Да.
– Значит, на Советскую Речку?
– Наверное, – произнёс прапорщик невесело.
Коровин молча кивнул головой, он, кажется, понял что-то. То, что ему не понравилось.
Саблин ещё не понимал, о чём они говорят. Но по их виду догадывался, что их полк ждёт что-то малоприятное. Он хотел послушать их разговор, но прапорщик окликнул его:
– Саблин, чего прохлаждаешься, патроны грузи, давай-давай.
– Есть, – сказал Аким и пошёл к другим казакам, что занимались погрузкой.
Пустыня всё жестче давила на китайцев, воды, даже заражённой амёбами, становилось всё меньше и меньше, а разнообразных опасных тварей всё больше. Выживать в ежедневной пятидесятиградусной жаре становилось всё сложнее. Никакие растения из тех, что издавна знали люди, в такой жаре и сухости не выживали. А те, что стали заселять землю, употреблять в пищу было сложно. Главной пищей людей становились насекомые, но и их не хватало. Вода в реках была очень важным ресурсом. Между Енисеем и Обью оставалась земля, на которой ещё можно было хоть как-то жить. Там расстилалось Велико Болото, полное жизни, хотя жизнь эта была чуждой для людей. Но они находили способы использовать её. Много ресурсов хранил Северный Океан. Города на его берегу были технологическими центрами. А в самом Океане люди ещё ловили рыбу, которая не успела измениться. А на островах в Океане работали загадочные научные центры. Остаткам древней великой нации ничего не оставалось, как идти туда, на север, где ещё можно было жить. Но на севере их никто не ждал. Там было слишком мало ресурсов, чтобы делиться ими с китайцами.
В первых днях марта, сразу после весенних дождей, когда степь почернела от плесени и барханы промокли и стали удобны для колёс тяжёлой техники, НОАК нанесла неожиданный удар вдоль реки Таз. Сразу и по правому, и по левому берегу. Китайцам удалось скрытно сконцентрировать три полноценных дивизии и огромное количество артиллерии, что и привело к большому первоначальному успеху в наступлении. Им удалось продвинуться вдоль реки почти на двести километров и к концу марта добраться до Сидоровска. Там эффект неожиданности сошёл на «нет», и русским удалось сконцентрировать значительные силы, подготовить оборонительные позиции и навязать китайцам тяжёлые позиционные бои. Попытка китайцев нанести фланговый удар через пустыню на Сидоровск с востока не удалась и привела к значительным потерям. После чего фронт стабилизировался. Это можно было считать большим успехом НОАК, но китайцам этого показалось мало, и уже в начале апреля они начали новое наступление на другом фланге, они решили попробовать на левому берегу Енисея. Но тут их удар ожидался, и несмотря на значительную концентрацию сил под Ермаково их удалось остановить. Тем не менее, в течение двух недель они с отчаянным упорством день за днём пытались прорвать оборону прямо по центру, направляя удары вдоль берега. И несли при этом заметные потери. Войскам Северной Федерации удавалось легко отражать эти удары, даже не прибегая к использованию резервов.
И только в конце второй недели командованию стало ясно, что все бои на Енисее – это всего на всего отвлекающий удар, так как китайцы начали неожиданное наступление на Советскую Речку. На Аэропорт.
Глава 3
Двое суток, без остановок, полк шёл на запад по Енисейскому тракту. Двадцать две машины с людьми и более тридцати машин со снаряжением: БМП, штабные машины, машины электронной борьбы и многие, многие другие растянулись на несколько километров. Встречные и попутные машины сворачивали в кювет, уступали колонне дорогу. Колонна вставала только заправиться. Ели люди в машинах.
Люди в машинах были мрачны, неразговорчивы. Все чувствовали, что это спешка неспроста. Если командование так гонит колонну, значить затыкать дыру. А это значило, что происходило что-то нехорошее. Корее всего, прорыв фронта.
Все разговоры сводились только к одному вопросу: Куда? Офицеры ничего не говорили, скорее всего, и сами толком не знали. Младшие офицеры, командиры взводов, отвечали казакам со смирением: Куда надо, туда и поедем. Это и так всем было понятно. Некоторые говорили, что тащат их на Уренгой, но там фронт стоял крепко. Большинство считало, что на Сидоровск. Но и те и другие ошибались. У станицы Берёзовская колонна остановилась на несколько часов. Заправка, мелкий ремонт. Тут она получает приказ.
Пришёл нач. штаба полка подполковник Никитин и коротко бросил казакам:
– Направление «юг». Станица Ниженка.
И ушёл, больше ничего не сказав.
– Куда нас?– Переспрашивали молодые казаки.
Старые казаки ужа начинали понимать:
– Ниженка, Аэропорт, Советская Речка.
– Так там же наши.
– Наверное, в помощь пойдём.
Это всех немного успокаивало. В помощь, это всё-таки не дыры затыкать.
Двести километров от Берёзовской прошли за ночь, дорога была не плохая. Барханы и саранча, тихо, не жарко, и нет ядовитой болотной пыльцы. Казаки сворачивали на грузовиках тенты и, откинув шлемы за спины, дышали чистым воздухом без респираторов. Дышать без респиратора, курить, не вынимая сигареты изо рта, чувствовать, как встречный воздух шевелит волосы, всё это большое удовольствие. Такое, какое им на их болотах и не снилось. Вторая сотня, сотня Саблина, шла в голове колонны. Вначале колонны почти нет пыли. Вся пыль в конце. Он не спал, как и многие казаки, наслаждался прохладой, курил немного, ел кое-что из ранца, даже выпил с товарищами. Самую малость. Очень, очень ему нравилось, что не жарко. Что звёзды видно. Что заразной пыльцы нет, что почти безобидная саранча шелестит крыльями в темноте, а не лютая болотная мошка, которая может за ночь обглодать кожу на лице, изъесть мелкими ранами, если лицо не закрыто.
И тут навстречу колонне из тёмной степи – фары. Их колона дисциплинированно прижалась к обочине, а люди, те кто не спал, смотрели вперёд, хотели знать, кого это они пропускают, и рассмотрели. Поднимая пыль, одна за другой на север, быстро пролетели по дороге три «санитарки». Три больших санитарных машины.
– Битком,– сказал Семён Зайцев, взводный радист.
Никто ему ничего не ответил.
– Чего там, чего стоим?– Спрашивали проснувшиеся казаки.
– Спите, ничего,– отвечал урядник Коровин.
Снова поехали. От благостного, расслабленного состояния и следа не осталось, особенно когда они увидали, что вдоль дороги, пропуская их колону, вставали тягачи с битой и сожжённой техникой. А под утро прошли ещё пять «санитарок». Да, всем кто не спал стало ясно, что везут их не в «резерв». Нет, все в полку были бойцы бывалые, никто не боялся, просто всегда так бывает перед самым фронтом, настроение пропадает. Как увидишь горелую технику, да «санитарок», а ещё хуже носилки накрытые брезентом с торчащими из-под него ботинками – так всё, до свидания благодушие, здравствуй тяжёлая, ратная работа.
Огни впереди, но уже не яркие – рассвет. У дороги то и дело стоят грузовики и тягачи. Пустые и с техникой. Ещё дальше по обочине растянулся артиллерийский полк. Приехали, всё тут и начнётся. Верный признак близкого фронта МРЭБ (Машина Радио Электронной Борьбы). Она не просто стоит, она расположилась на холме, развернула антенны. На рассвете, на въезде в старинное заброшенное селение колонна остановилась. Дальше дорога забита транспортом и техникой.
– Что это?– Спросил пулемётчик Каштенков, вставая к борту машины и глядя вперёд.
– Советская Речка,– ответил ему замкомвзвода Носов даже и не выглянув из-за борта.
Он был старый казак, видно бывал тут когда-то. Знал эти места.
– А дальше что будет?
– Ниженка,– ответил Носов.
Ниженка. Больше никто ничего не спрашивал. Казаки вставали к борту рядом с Каштенковым и смотрели вперёд, закуривали. Ниженка.
До их родных болот двести километров, один переход для моторизированной части. Один переход и китайцы будут у станицы Берёзовской. Все как-то сразу это поняли без лишних вопросов. Что уж тут неясного.
Мимо, в первых лучах восхода, проходят два солдата, один с рацией.
– Здорова, пехота,– кричит им Каштенков.
– Здорова, пластуны,– отзывается один из солдат.
– Китайцы-то где?
– Так рядышком, в Нижинке. Двенадцать килОметров.
– А что ж вы их туда пустили?– Ехидно спрашивает Каштенков.
– Так без вас их разве удержишь,– так же ехидно отвечает ему солдат. – Вот вы приехали и покажете, как их бить.
– Ну не бойтесь, мы приехали, покажем.
– Слышь, пластуны, а сало есть у кого,– вдруг говорит солдат-радист,– меняю на паштет два к одному.
И говорит он это с надеждой в голосе, видно осточертел им их солдатский паштет из саранчи.
– Есть,– говорит Саблин.
– Махнёмся?– Всё ещё не верит радист.
Аким лезет в ранец, достаёт оттуда отличный шмат сала с богатой прожилкой, шмат заспанный солью и болотным перцем и завёрнутый в пластик. Он отрезает от куска грамм двести, и, перегнувшись через борт, отдаёт кусок солдату. Тот радостно хватает сало, передаёт его товарищу, а сам скидывает свой ранец, лезет в него, но Саблин ему говорит:
– Да не нужно мне ничего, это подарок.
– Не нужно?– Удивляется солдат.
– Нет.
– У меня спирт есть,– предлагают второй.
– Да не надо ничего,– отмахиваться Аким,– это вам подарок от пластунов.
– Подарок?– Всё ещё не верит радист.
– Подарок.
– Ну, спасибо, друг.
– Удачи, товарищ.
Солдаты уходят, отойдя метров на тридцать в рассветную мглу, останавливаются и ещё раз кричат:
– Спасибо, друг.
Саблин машет рукой.
Казаки из кузова не вылезают, курят навалившись на борт, а мимо них бодро прошёл сотник Короткович, их командир. А за ним бегом замкомсотни подсотник Колышев.
Не прошло и двадцати минут, как офицеры вернулись, Короткович быстрым шагом прошёл мимо, а Колышев остановился у первой машины и заорал не в коммутатор, а в «голос»:
– Вторая сотня, сгружаемая, садимся на БТРы, загрузка боевая.
– Что, – просыпались казаки, что спали,– чего он сказал?
– Всё, хлопцы, приехали, слазьте.– Отвечали им те, кто не спал.
Боевая загрузка – это значит, что в БТР будут загружены все боеприпасы, что положены по боевому расписанию. Боевое расписание – это выход на линию фронта. Отдых закончился. Всё!
Вторая сотня – четыре взвода, вместе с миномётным расчётом, и офицерами, это почти девяносто человек. Закидать в БРТы снарягу и боеприпас для них дело минутное. Через десять минут шесть БТРов с логотипом Второго Пластунского Полка были готовы, люди лезли на броню, рассаживались. А подсотник Колышев докладывал командиру, что сотня к маршу готова: боеприпас, вода, запасные аккумуляторы и хладоген погружены по боевому расписанию.
Сотник принимает рапорт и лезет на второй БТР. Вот так вот, всё быстро и слажено, как положено.
– Товарищ сотник, куда нас?– Спрашивают казаки командира.
– Нашей сотне и двум моторизированным сотням казаков приказано взять станицу Ниженка.– Отвечает Короткович.
– По солнцу, что ли, атаковать будем?– Ворчат казаки.
– Да, атаку начнём сразу, как прибудем, до темноты ждать нельзя, китайцы могут подвести подкрепление.
– А мы в лоб пойдём?
– Как обычно,– говорит сотник,– мы атакуем с фронта, казаки с флангов, и попытаются их отрезать от дороги.
В лоб, на, скорее всего, окапавшегося противника, да по свету, не дожидаясь темноты. Всё как всегда. Второй сотне везёт на такие атаки.
Подошли к станице очень быстро, там их уже ждали моторизированные казачьи сотни. Вся округа забита лёгкими квадратиками и БМП степняков. Офицеры всех частей собрались в кружок над планшетом, что-то решали. Казаки и пластуны ждали. Обычно болотные казаки-пластуны и казаки степные друг друга без шпилек и колкостей не оставляли. Но сейчас не до того. Атака дело серьёзное. Поздоровались и всё. Совещание было не долгим, командиры сотен пожали руки. Есаул, командовавший операцией, показал что-то сотнику Коротковичу пальцем в планшете и, хлопнув его по плечу, сказал:
– Давай, пластун, как будешь готов, начинай, и не тяни, до восьми утра твои должны войти в первую траншею китайцев.
– Есть,– говорит Короткович.
– Слыхали?– Спросил командир четвёртого взвода Михеенко.– К восьми часам нам уже в Ниженке быть.
– Да слыхали, как тут не услыхать, – отвечает ему урядник Носов невесело,– опять идти без разведки, без артподготовки по степи прямо на траншеи.
Михеенко хотел сказать ему что-то резкое, уже глянул на него, собрался было, да не успел.
– Командиров взводов к сотнику,– голосисто заорал прямо рядом с их БТРом Колышев.
– Командиров взводов к сотнику.– Донеслось со следующей машины.
И дальше:
– Командиров взводов к сотнику.
Михеенко так и не успел сказать Носову ни слова, слез с брони и поспешил к Коротковичу на совещание, получать боевую задачу.
– Ну что, Аким, нам опять первыми идти,– спросил Саблина командир штурмовой группы урядник Коровин.
Саблин пожал плечами, но под доспехом это движение почти невидимо, пришлось пояснять словами:
– Не впервой.
– Главное, чтобы снайперов у них поменьше было,– сказал Володька Карачевский. – Очень не люблю я этих сволочей.
– Да, – соглашается с ним Ерёменко,– эти гады хуже пулемёта.
Чагылысов Петя сидит на броне рядом с ними, оскалился, это он так улыбается. Он сам первый номер снайперского расчёта. Забавляют его эти разговоры, но он ничего не говорит, не лезет.
Бойцы штурмовой группы разговаривают, зачем лезть, им скоро в атаку вставать. Он их прикрывать будет, изо всех сил будет беречь их. Пусть пока снайперов ругают. Потом как всегда спасибо ему скажут.
«Пять сорок семь утра. Четвёртый взвод вышел на исходные. Тысяча двести метров северо-западнее станицы Ниженка. Требуется двадцать минут для разведки на местности, и ещё двадцать минут для установки огневых средств. Противодействия противника не наблюдается. В зоне видимости противника нет». – Записал прапорщик Михеенко в ЖБД (Журнал Боевых Действий Второй сотни)
Пулемётчики уже собрали пулемёт и поволокли его к месту установки. Так же уже почти готовы были и гранатомётчики.
Они нашли невысокий бархан, чуть обработали его лопатами, и теперь собрав пусковую установку, таскали к ней тяжёлые гранаты.
Снайпера сразу ушли вперёд, у снайпера оптика дай Бог, они и дозорные заодно.
– Ну, готовы?– Спросил у собравшихся бойцов штурмовой группы взводный.
– Так точно,– за всех ответил командир штурмовиков урядник Коровин.– Как обычно.
– Значит, на рожон не лезьте, в станицу не идёте, – он стал показывать пластунам на планшете их путь,– идите отсюда и прямо на юг, ровно на юг.
– То есть станицу обходим по околице?
– Точно, в лоб на неё, сразу после нас пойдёт второй и третий взвод. А вы так и держитесь барханов правее, правее. И как дойдёте до неё, оглядитесь, и если будет возможность, так ударите с запада во фланг, когда наши бой завяжут. Задача ясна?
– Так точно,– опять отвечает за всех урядник.
– Всем ясна?– Уточняет прапорщик.
– Всем.
– Так точно.
– Да, понятно.– Не дружно отвечают пластуны.
– И ещё раз говорю, не лезьте на рожон, без геройства чтобы…
Глава 4
Саблин, Ерёменко, Карачевский и командир штурмовой группы урядник Коровин – вот и все атакующие силы четвёртого взвода.
По штатному расписанию должно быть семеро: шесть бойцов и командир. Но это во взводе, в котором по расписанию тридцать бойцов. А таких взводов не бывает. Двадцать максимум. Да и то Аким не мог вспомнить, когда их было двадцать. Всегда меньше.
Вышли на исходные. Там, привалившись к ещё негорячему бархану, расположились снайпера. Снайпер Петя Чагылысов и его второй номер Толя Серёгин.
– Петька, ну что, видал их? – Улёгся рядом с ним Коровин.
– Нет, Женя, не видать, прячутся, – привычной скороговоркой отвечает снайпер. – Бруствер первого ряда окопов вижу, больше ничего, нет движения.
– Неужто нас не заметили? – Говорит Коровин, вглядываясь в сторону станицы.
– Шутишь, Женя? – Смеётся Чагылысов. – Мы тут БТРами на всю степь ревём, степняки вон там, западнее прошли по барханам, пылищу подняли, а они не заметили? Безглазые они, да?
– Значит, затаились?
– Ага, затаились. Я бы затаился, пока бы соотношение сил не понял.
– Верно ты, Петя, говоришь, – соглашается Коровин, всё ещё глядя на станицу, которую придётся брать.
Но лежа и таращась на цель, боевую задачу не выполнишь, он оглядывается на своих людей:
– Ну что, господа пластуны, пойдём потихоньку?
– Пошли, чего тянуть, – говорит Ерёменко.
Саблин сжал кулаки, кажется, опять задрожали пальцы. Это от волнения перед боем, с ним всегда так.
– Тогда ты первый, – говорит урядник, – Саблин второй, я за ним, Володька за мной. Идём, не высовываемся, в станицу не лезем, обойдём её с запада, как взводный и сказал. Соблюдаем режим радиомолчания.
У Ерёменко, он в штурмовики переведён из минёров, как и у всех хороших минёров на мины чутьё, поэтому Коровин оставил его первым, хотя какие в барханах мины, мины будут перед позициями противника, а до них ещё добраться нужно. Саблин если не первый, то всегда второй, он самый опытный из всех, ну, кроме самого Коровина, а замыкает группу Карачевский, он тащит на себе дополнительный запас гранат и «брикет». Брикет – это десять килограммовых тротиловых шашек, связанных вместе и обмотанных толстой алюминиевой фольгой. Их можно использовать по отдельности, а можно взорвать и все сразу.
Когда Ерёменко вылез на бархан и спустился с него вниз, Саблин уже хотел идти за ним, как снайпер толкнул его в плечевой щиток и показал сжатый кулак. В «кольчужной» перчатке с защитной крагой кулак выглядит весомо, внушительно. И означает он «держись, брат». Снайпер сказал:
– Я пригляжу за вами, хлопцы.
Саблин кивнул, закрыл забрало шлема и полез на бархан. Вслед уходящему вперёд Ерёменко.
Привычно вспыхнула панорам на внутренней стороне забрала, пред глазами побежали цифры, цифры. Аккумулятор, хладоген, моторы, приводы, герметичность – всё в порядке. Все три камеры работают отлично, дают обзор триста шестьдесят градусов. Микрофоны в порядке, он даже слышит, как скрепит песок у Ерёменко под башмаками. Сразу стало спокойнее, от волнения и следа не осталось, теперь работа. Простая воинская работа – идти в атаку.
Щит на ремне висит, на шее, левая рука его только придерживает, пятизарядный армейский дробовик «Барсук» под мышкой правой руки. Камеры чуть выше среза щита. Он всё видит, противник видит только щит и ноги. Так и пошли. Ерёменко в десяти шагах впереди него, Саблин идёт след в след, конечно, мин тут нет, но таковы правила, так записано в уставе, а со временем ещё и привычка. Там, где могут быть мины, след в след. Там, где мин нет, в шахматном порядке.
Первый раз за утро в костюме заработала вентиляция. Аким и не заметил, как внутренняя температура доползла до тридцати. Тридцать – предел, нужно охлаждение. При тридцати трёх возможен тепловой удар. Вентиляция охладила его до двадцати восьми, вполне комфортная температура. Днём, когда на солнце она уйдёт за пятьдесят, вентиляции хватить не будет, и тогда придётся расходовать хладоген – смесь сжиженных газов, позволяющих быстро понизить температуру внутри брони до приемлемой. А пока и вентиляции хватает.
Саблин идёт на юг за Ерёменко с бархана на бархан, всё на юг и на юг, но сам всё время смотрит на восток, в станицу. Если начнут бить, то, скорее всего, оттуда. Он выкручивает зум камер на максимум, но ничего подозрительного не видит. Никакого движения. Надолбы из прессованного песка, плиты, что защищают станицу от гуляющих от ветра барханов. Крепкие дома степных казаков, сплошь покрытые солнечными панелями. Хорошие дома, большие. У каждого дома ветряки и водосборники. Зажиточные в Нижинке живут казаки.
Но почему нет никого? Где китайцы? Вот, что мучает Акима: почему не открывают огня? Хотят подпустить ближе, в упор бить? Хорошо, что Петя Чагылысов обещал за ними присмотреть, так ему, конечно, спокойнее.
Ерёменко залез на бархан и неожиданно остановился. Поднял руку. Это значит «стоять».
Говорить нельзя, режим радиомолчания. Сказать что-нибудь в эфир – это всё равно, что залезть на бархан и начать размахивать флагом. Сразу заметят. Любые радиоволны разлетятся на десятки тысяч шагов. Даже самый ленивый радист, не говоря уже об опытном радиоэлектронщике, сразу запеленгует источник радиоволн и до метра вычислит координаты, моментально сбросив их миномётному расчёту. Или, не дай Бог, артиллеристам. Так что, пока не начался бой, разговоры в эфире допустимы только по двум причинам. Причина первая – мины, причина вторая – засада. Так что приходится как в старину смотреть за впереди идущим и следить за знаками, что он посылает.
Саблин сначала остановился, а потом быстро подошёл к Ерёменко.
Они открыли забрала, и Аким спросил:
– Чего встал?
– Так всё, дошли, если дальше пойдём, так станицу обойдём с юга. Что дальше делаем?
Саблин тоже не знал. Они позвали Коровина и Карачевского.
Собрались все возле высокого бархана:
– Ну, что делаем? – Спросил Ерёменко. – Идём дальше на юг или поворачиваем в станицу?
– Да, непонятно, – сказал Коровин и выглянул из-за верхушки песчаного холма. – Кто-нибудь китайцев видел?
Все ответили отрицательно и ждали решения командира.
А он мялся, всё ещё разглядывая станицу, рассуждал:
– Смысла нет пёхать на юг… Эх, нам бы в эфир выйти… Ладно, давайте пойдём в станицу. Тихонечко дойдём околицы, до вон тех плит, остановимся, приглядимся, одни входить не будем, будем ждать общей атаки. Саблин, теперь ты первый. И смотри за минами.
– Есть, – ответил Аким, захлопнул забрало, взял щит и полез на бархан.
Так от бархана к бархану он первым преодолел последние двести метров и у защитной плиты остановился. Никого. Тихо. Слышно только ветер да шорох саранчи. В станице ни души. Он выглянул из-за плиты и увидал окопы. Шли они по краю населённого пункта, опоясывая его. Сомнений не было.
И тут в рации он услыхал знакомый резкий и не очень приятный голос Коротковича:
– Внимание, атака! Атака! Вторая и третья группа, вперёд! Остальным подавлять противодействие противника.
Всё, началось, теперь можно пользоваться связью, и Саблин заговорил, он должен был сообщить то, что видел.
– Саблин, четвёртая группа, нахожусь на западе станицы. Вижу траншеи противника, брустверы на север и северо-запад.
– Четвёртая группа, Саблин, подавать противодействие, в первую очередь пулемет, если есть, по возможности начать зачистку траншей. – Чётко выговаривал слова сотник.
– Есть, – сказал Аким.
– Принято, – сказал Коровин.
И не дожидаясь, когда к плите, за которой он сидел, подойдут остальные, Аким закрылся щитом и первым вошёл в станицу.
В камеру заднего вида он видел, что тут же за ним пошёл и Ерёменко, а за ним и Коровин с Карачевским. Значит, всё в порядке.
– Петя, – говорит урядник, – мы вошли, ничего не видишь?
– Хлопцы, нет никого, ни одного движения не видал, – сообщает снайпер.
Но это ничего не значит. Аким с опаской выглядывает из-за угла дома. Стоит несколько секунд не шевелясь – всё, вроде, тихо. И снова двигается на север к траншеям. Новый дом, новый угол. Он опять не торопится. Рисковать нет смысла, торопиться некуда, в воздухе висит утренняя тишина. Тревожная тишина. Но опять никого нет, до траншей метров пятьдесят, а вокруг никого. Странно это всё. Не будь за спиной товарищей, так не пошёл бы дальше.
У последнего дома расстегнул левый подсумок с грантами. Потрогал гранаты, наличие этих тяжёлых вещиц вселяло уверенность, наверное, большую, чем наличие дробовика и щита. Штурмовик без гранат как без рук. И только после этого, всё так же прикрываясь щитом, двинулся к траншеям.
Он подошёл к ним с тыла, если мины и были, то их поставили с фронта, перед бруствером. Тут же были ступени, которые вели вниз, но Саблин предпочёл спрыгнуть вниз. Всё-таки могли китайцы поставить мину. Спрыгнул и затих, огляделся.
Тишина, пустота и слова снайпера, что он не видел ни единого движения, успокаивали немного. И тут снова в наушниках голос сотника:
– Четвёртая группа – доклад.
– Четвёртая группа, Саблин, я в траншее, противника не наблюдаю.
– Не наблюдаете? – Кажется, не верит командир. – Точно?
– Точно, нет никого. Проверю блиндажи – доложу.
– Будьте внимательны с минами.
– Есть.
Тут же в окоп скатился Ерёменко, пока Коровин и Карачевский пошли по верху.
Саблин шёл первый, закрываясь щитом, в пяти мерах за ним Ерёменко, чтобы одной гранатой не накрыли. По верху с оружием наготове крался Коровин. Все шли неспеша, чтобы не нарваться на выстрел в упор. Они слышали уже приближающихся с севера товарищей из второй группы. Те, видя Коровина над окопами противника, маршировали как на параде. Аким заглянул в блиндаж: ящики, ящики, ящики. Еда, китайские патроны, которые можно переработать, неплохие китайские гранаты. Осматривать всё тщательнее было опасно. Он вышел из блиндажа и сообщил Коровину:
– Противник не обнаружен. Провиант, снаряга есть мальца, пусть Лёша Ерёменко поглядит насчёт фугаса, вдруг заминировано.
– Принято, – сказал урядник и тут же передал сообщение сотнику.
А казаки тем временем осматривали траншеи, а заодно и окрестные дома. Ходили спокойно, было ясно, что китайцев в станице нет. Саблин уселся на край траншеи, закурил, глядел, как к ним через барханы идёт снайпер Чагылысов и его второй номер Серёгин.
– Вот разведка, мать их, – смеялся Володя Карачевский, скидывая тяжеленный рюкзак с дополнительным боезапасом, – устроила нам сражение на пустом месте.
– Дуроломы, – соглашался с ним Ерёменко, выходя из блиндажа. Вышел и крикнул: – Блиндаж проверил Ерёменко, мин и фугасов нет.
Чагылысов подошёл к ним, прикурил от сигаретки Саблина и тоже добавил:
– А я гляжу-гляжу, гляжу-гляжу, нет движения, думаю, вот как хорошо китайцы хаваются. – Он смеётся. – Эх, разведка. Орден им какой дать или крест за такую разведку.
Из степи подтягиваются и другие казаки из их взвода. А правее входят в станицу другие взвода. К ним идёт их взводный, он слышит их разговор по коммутатору и тоже говорит:
– Зря вы, казаки, на нашу разведку ругаетесь, нам сводку степняки делали, мы по их данными оперировали, наши тут ни при чём.
– Опять эти, – Ерёменко, кажется, даже обрадовался, – да что ж за народ такой, ну всё у них абы как, всё на авось.
– Верно, – говорят бойцы из второй сотни.
– Верно, – соглашаются пластуны, не любят они степных казаков. Рады, что степняки опять обмишурились, а не свои, болотные.
Аким тоже с этим согласен, просто не говорит.
Глава 5
И тут на всю сотню радостный крик в коммутаторе:
– Хлопцы, свинья! Вторая сотня, тут свинья по станице бегает.
– Бей, – сразу отзываются голоса.
– Нельзя, чужая. – Кричит кто-то.
– На китайцев спишем, бей.
– Негоже так.
Но это всё голоса не офицеров, офицеры молчат, хотя и слышат эти разговоры, а значит, свинье конец.
Саблину, честно говоря, поднадоел войсковой рацион, жареная свинина была бы кстати. Так и случилось. Хлопает одинокий выстрел вдалеке.
– Всё, – кричит кто-то, – вторая сотня, на обед свинина.
– Да сколько там той свинины будет с одной свиньи на целую сотню, – бубнит кто-то, – по кусочку на брата, так, ерунда, только аппетит разкучерявить.
Но Саблину было всё равно, он не завтракал, по кусочку – так по кусочку,
Минёры проверили траншеи, ничего не нашли, видно, китайцы уходили в спешке, фугасов поставить нигде не успели. И после этого старший прапорщик Оленичев, кошевой второй сотни, пошёл считать трофеи.
Коровин смотрел на то, как кошевой лазит по траншеям, смотрел и сказал:
– Взводный, ты бы шёл с ним, а то там, гляди, этот хитрец из второго взвода уже кружится. А трофеи-то наши. Пусть кошевой нашему взводу их запишет, мы первые в траншею вошли.
И вправду, командир второго взвода, прапорщик Луковиниский ходил за кошевым, не отставая.
– И то верно, – оживился прапорщик Михеенко. – Этот проныра Луковинский опять хочет наш трофей поделить.
Он ушёл и, тут же поднимая тучи пыли по бездорожью, въехал в станицу штабной БТР, остановился рядом с бойцами четвёртого взвода. Из открывшейся броне-двери вышел сам командир Второго полка, полковник Ковалевский, а за ним начштаба подполковник Никитин и сотник Короткович. Они подошли к казакам, поздоровались. Казаки поднялись, потянулись, недружно ответили на приветствие.
Ковалевский бросил беглый взгляд на окопы и на прапорщиков, что считают там трофеи, и спросил, поворачиваясь к четвёртому взводу:
– Значит, противника не было?
– Никак нет, – ответил замком взвода урядник Носов. – Мы вошли, траншеи пустые были.
– Кто вошёл первый? – Продолжал полковник.
Носов обернулся к штурмовикам:
– Хлопцы, кто первый был?
– Казак Саблин, – ответил командир штурмовой группы Коровин.
– Товарищ Никитин, запишите в Журнал Боевых Действий, что первый в траншеи противника вошёл казак Саблин.
– Есть, – сказал начштаба.
– Так, там противника не было, – негромко, и неуверенно произнёс Аким, ему было как-то даже неудобно, что за такую ерунду, его вписывают в ЖБД.
Сказал он негромко, но полковник услышал и, сделав шаг к нему, спросил:
– А что, если бы противник был, не вошли бы?
– Вошёл бы, – ответил Саблин.
– Ну, тогда ничего не меняем, запишите казака, товарищ Никитин.
– Есть, – повторил начштаба полка, и командиры направились к штабному бронетранспортёру.
– Ишь ты, – сказал Юрка Жданок, взводный радиоэлектронщик, – тебе теперь, Акимка, никак медаль дадут.
– Никакую медаль ему не дадут, – произнёс урядник Коровин, – а вот в личное дело занесут.
– Надо было мне первому идти, – с досадой сказал Ерёменко.
– Так и шёл бы, я сначала тебя первым посылал, – произнёс урядник Коровин. – Отпихнул бы Саблина да сам первый пошёл бы.
– Ишь как Лёшка Ерёмекно расстроился, – язвил пулемётчик Вася Каратаев, – упустил запись в личное дело, на ровном месте упустил.
Казаки посмеялись, кто-то ткнул кулаком Саблина в плечо. Поздравил.
Хоть и не медаль, но хорошая запись в личном деле тоже не помешает. Но Саблин всё равно чувствовал себя неловко, награда была какая-то незаслуженная.
А в станицу с севера в клубах пыли уже вползали грузовики, их Второй Пластунский Казачий Полк был в голове колоны, а за ним пехотные части, казачьи, артиллерия. Бесконечный караван выплывал из моря пыли. Какие-то машины останавливались в станице, а некоторые проскакивали её, шли дальше и дальше на юг. Четвертый взвод, расположился под навесом у большого дома.
Восьми нет, а на термометре уже тридцать шесть. Пластуны смотрят на колонну, щурятся, ждут завтрака.
– Куда теперь их? – Лениво интересуется Стёпа Тренчюк, глядя на машины, что проезжают станицу, не останавливаюсь.
– На Аэропорт, – отвечает урядник Коровин.
– Евгений, а ты ведь был в этом Аэропорту? – Спросил радист Зайцев.
– Ага, – ответил замком взвода, – лет десять назад… Нет, девять по-моему.
– И что? – Продолжал интересоваться Зайцев.
– Тяжко было. Там нам так надавали китайцы, что вспоминать не хочется.
– А как там было-то? – Тоже заинтересовался гранатомётчик Хайруллин.
– Да создали перевес они солидный, нагнали аж две дивизии своих, артиллерии собрали немало. Первым делом по степи обошли, фланги обрезали, а потом и на центр навалились, головы поднять не давали – их артиллерия всё сметала, – урядник достал сигареты, закурил, – не поднять головы… Мы выскочили последние, едва успели, чуть в котёл нас не взяли. Выходили ночью через барханы, по дороге никак, они вплотную к ней подошли уже. «Санитарок» целых не было, раненых уйма, всех на руках тащили, столько снаряги бросили – горы. Пулемёты, мины… Горы всего.
Он курит, а все молчат, слушают, ждут. И урядник продолжает:
– А потом четыре месяца их оттуда выбивали. Четыре месяца беспрерывных боёв. По три атаки за ночь бывало. Подойдем, мины снимем, постреляем, получим малость – откатимся, снова идем, а они новые мины успели поставить, и так по три раза за ночь. Люди с ума сходили, оружие бросали… Отказывались в атаку идти. Судили их, расстреливали. Народу там полегло…
– Много? – Спросил Червоненко.
– Сотни. – Ответил урядник. – Только раненых по двадцать «санитарок» поутру отъезжало. Так и ехали, «санитарки» на север, а свежие части им на встречу.
– А что это за Аэропорт, что там? – Спрашивает Червоненко. – Станица такая древняя?
– Да нет, это огромная открытая площадь, вся в бетоне. Не жил там никто, хотя здания есть. Площадь огороженная, но всё равно её барханами замело. С севера и востока камень, скалы. Ничего особенного.
– Аэропорт – это что-то вроде парка, для летающих машин, они туда прилетали и стояли там, – вставил Саблин.
– Вот, – сказал Коровин, – именно. Бетонное поле с барханами да десять бетонных зданий.
– А чего ж мы с китайцами так за него загасились? – Удивился Червоненко.
– Резервуары там под полем огромные. – Ответил урядник. – Для воды, для топлива.
Теперь всё стало на свои места. Теперь все сразу всё поняли. Резервуары для воды и топлива с сухой раскалённой пустыне – это плацдарм для наступления. Таскать цистерны с топливом и водой на сотни километров можно, конечно, только так ни за что не обеспечить наступления. Удобнее найти базу в степи, натаскать туда воды и масла для двигателей, собрать воска и с этой базы начать компанию. Тем более что от Аэропорта до болот, где уже начинаются пластунские станицы, чуть больше двухсот километров.
Один переход. Один переход, и китайцы на болотах. На их родных ботах.
Казаки приумолкли, задумались, курят сидят. Но тут их раздумья прервал радостным сообщением вернувшийся взводный:
– Спите? Не спите, там третий взвод вышку водонапорную нашёл, там двадцать кубометров воды. Мы командованию ещё не доложили, идите мыться, пока обед не готов, всей второй сотне помыться можно.
Задумчивости как не бывало. Солдату и казаку удобнее жить одним днём, днём сегодняшним. Аэропорт далеко, что о нём думать, може,т и не пошлют его брать, может, обойдётся, может, другим не повезёт, а вода вот она, рядом. Вода – это большое удовольствие на войне. Четвёртый взвод быстро собрался и пошёл искать водонапорную башню, пока командованию не доложили о таком количестве бесхозной воды.
Хорошо, что так получилось. Сначала все, конечно, спрашивали, почему опять мы, что за невезение. Почему именно наша Вторая сотня должна с ходу и при солнечном свете штурмовать станицу. Так на войне спрашивают все и всегда. А теперь все бойцы этого подразделения были уверены, что все, что они получают, это заслуженная награда. Боя, конечно, не было, но нервы-то им потрепали. И внеочередная помывка, и роскошный завтрак-обед из жареной свинины с едким болотным чесноком, и гарнир из настоящего риса, еды китайских офицеров, что удалось найти в одном из блиндажей. И ещё одних суток отдыха. Ну, а как без этого, атака же была? Надо отдохнуть.
После помывки и отличной еды казаки разбрелись по чужим, не разграбленными китайцами домам и, не очень-то церемонясь с чужой собственностью, отдыхали, включая кондиционеры и увлажнители на полную мощность.
Штурмовая группа четвёртого взвода с минёром Червоненко, скинув доспехи, нежилась под навесом во дворе большого дома. Ерёменко не постеснялся, вытащил из дома увлажнитель на длинном удлинителе, поставил перед собой и протянул к нему ноги. Остальным тоже доставалось немного влаги и прохлады.
Бойцы смотрели издалека, как одна за другой в клубах пыли в станицу едут и едут машины. Без остановок, без промежутков. Полные грузовики людей, снаряжения, провианта, боеприпасов.
– Да, аэропорт будем брать по любому. – Задумчиво сказал Юрка, глядя на бесконечный караван машин.
– По любому, – согласился с ним Карачевский. И восхищался тут же. – Ты глянь, какую силу туда тянут!
И в эту секунду, шелестя двигателями, к их дому подъехал квадроцикл. Вестовой с номером Второго полка на пыльнике, их однополчанин, крикнул:
– Хлопцы, вы из второй сотни?
На пыльниках и доспехах обязательно указан номер подразделения, но все это Саблин и его товарищи сняли перед помывкой и больше не надевали, поэтому Червоненко спросил в ответ, насторожённо-нейтральным тоном:
– А вы, зачем, товарищ, интересуетесь?
– Приказ для перового взвода у меня.
– Ах, для первого, – облегчённо говорит Червоненко, – мы не первый.
– А первый где?
– Первый, – Юрка с притворной озадаченностью смотрит на Акима, – на помывке мы их видели, на обеде видели, а где они квартируются – не знаем, да, товарищ Саблин?
Саблин только головой помотал.
– Да ну вас, – махнул на них рукой вестовой.
– Да по рации найди, чего ерундой занимаешься? – Сказал урядник Коровин.
– Да не отвечает их радист, спит, наверное, увалень, – злился вестовой, – поэтому и послали из штаба их искать.
– Они с востока в станицу входили, – сказал Саблин, которому стало жалко вестового, – там, наверное, и расквартировались.
Вестовой поблагодарил и уехал, добавив в воздух ещё пыли, а Юрка сказал осуждающе:
– Вот добрый ты, Аким, человек. Зачем ты ему сказал?
Аким глянул на него, ничего не ответил. А Червоненко продолжил:
– Пусть помотался бы, поискал бы. Сидят там, в штабе, задами к лавкам приросли, уже забыли, как броню надевать.
– А ты, Червоненко, не любишь штабных, всё ещё грустишь, что тебя из штаба выперли? – Смеялся Коровин.
– Да ничего я не грущу, – злился Червоненко, этот вопрос для него неприятен, – да и не попёрли меня, я с руководством характером не сошёлся. И сам рапорт написал.
Казаки смеются.
– Ты глянь, вспомнили, то было-то когда? – Продолжает Юрка. – В старинные года. Лет десять назад. А они помнят, ты глянь, какие памятливые.
– Да, – как бы сам себе говорит Ерёменко, – сам, говорит, рапорт написал. Надо же. Вот не будь у человека такого склочного характера, так в штабе и сидел бы. Папки в штабном планшете чистил бы полковнику, сводки писал бы, файлы отправлял бы. А вот теперь через свой дурной характер пойдёт дурень на штурм Аэропорта. Водил бы дружбу с писарем, с кодировщиком. А то вот сидит тут в пыли…
Казаки засмеялись ещё больше.
– Ой, да ладно, – Юрка выхватил увлажнитель из-под ног Ерёменко, поставил перед собой, направил на себя, – уж лучше на штурм, чем там, в штабе.
– А ну верни увлажнитель на место, – говорит Ерёменко с наигранной строгостью, – был бы ты, Юрка, штабной какой, тогда понятно, им без увлажнителей никак, они, считай, почти офицеры, а ты минёр обыкновенный, тебе увлажнитель не по чину, верни его на место.
Хорошо вот так сидеть, слушать болтовню, смеяться. Саблин тоже со всеми смеялся. Что будет завтра, он не знает и даже не думает, солдат и казак о завтрашнем дне думать не любит. Ни к чему это. На войне жить нужно днём сегодняшним. Стоит рядом увлажнить воздуха и можно ничего не делать, так и радуйся. Иначе с ума сойдёшь.
Глава 6
– Штуромовые, вы тут? – Орёт кто-то из темноты. Стоит на пороге дома, внутрь не заходит, но орёт так, что во всех комнатах слышно.
– Тут мы, чего? – Спрашивает сонный Ерёменко.
– Тревога! Подъём! Какого хрена у вас у всех коммутаторы отключены. Пол часа вас ищу!
Повторять не нужно все вскакивают, быстро натягивают «кольчуги».
– Два ночи. – Замечает Карачевский. – Доспех сняли, аккумуляторы бережём.
– Давайте быстрее, – говорит пришедший из темноты. – БТРы уже на погрузку подали.
– Что, китайцы? – Спрашивает Червоненко пришедшего, пока тот не ушёл. Сам Юрка уже влез в «кольчугу» нацепил кирасу и крепит раковину. Он быстро экипируется. Этого у него не отнять.
– Кажись, первый взвод размотали, взвод уже час не выходит на связь, а до этого сообщил, что ведёт бой с двумя ротами НОАК и что потери есть, – говорит казак и уходит.
На улице суета, грузовиков и тягачей разных много, вся центральная улица забита ими, но это всё чужие машины, побежали искать свои. Не сразу, но нашли своих, они были на южной окраине станицы. И сразу получили втык.
Ночь, пыльная броня, яркий свет фар в беспроглядной темноте, низкая вибрация мощных двигателей, запах рыбьего топлива и горячего выхлопа, саранча летит на свет. Десятки людей грузят большие и тяжёлые ящики в бронетранспортёры и в грузовик. Заняты привычном делом.
И подсотенный Колышев подбородок вперёд, шлем не снимает, смотрит из-под забрала, словно оценивает, идёт к штурмовикам на встречу. Он и так-то не славился добрым нравом, а тут и вовсе леденеет от злости, даже в темноте это понятно. Слова выговаривает – едва не шипит:
– А, вот и господа штурмовики.
– Разрешите доложить, – начал было Коровин…
Но Колышев его останавливает жестом:
– Вы уж извините, господа штурмовики, – он подходит к Червоненко, пальцем «кольчужной» перчатки, стучит по его грудному знаку минёра, – и примкнувшие к ним, что мы вас, героев, побеспокоили. Потревожили ваш геройский сон, но дело уж больно спешное. Наши товарищи из первого взвода, если вас это, конечно, интересует, уже три часа ведут тяжёлый бой.
– Товарищ подсотенный, я сейчас… – Начинает Юра.
– Молчать! – Орёт Колышев прямо в лицо Юрке. – По уставу перед фразой, обращённой к офицеру, необходимо использовать форму: «разрешите доложить» или «разрешите обратиться».
– Разрешите доложить, – снова пытается Червоненко.
– Не разрешаю, – резко пресекает подсотенный и продолжает: – Я полагаю, господа штурмовики, что у вас создалось иллюзорное ощущение некой элитарности вашей войсковой специальности.
Теперь он подходит к Акиму и говорит, глядя ему в глаза:
– Вот вы, герой вчерашнего штурма пустых окопов, вы и вправду считаете, что вы элита нашего соединения?
– Никак нет, – сразу ответил Саблин, очень ему было неприятно слышать фразу: «герой вчерашнего штурма пустых окопов». Задел язвительный Колышев его этой фразой.
– Может, кто-нибудь из вас считает, что вам положены поблажки, так как вы штурмовая группа, может, вам положен более продолжительный сон, офицерский рацион или освобождение от погрузочных работ?
– Ника нет, – за всех говорит урядник Коровин.
– Так почему в таком случае мы вынуждены разыскивать вас двадцать пять минут? – Спрашивает Колышев у Коровина.
– Виноват, – сухо отвечает Носов.
– Выражаю вам своё неудовольствие, – едко говорит подсотенный прямо в лицо.
– Есть, – говорит урядник Коровин.
Тут к месту подбегает взводный, прапорщик Михеенко. Колышев встречает его улыбкой:
– А вот и командир отличившихся. Кстати, вам я тоже выражаю своё неудовольствие.
– Есть, – вздыхает прапорщик.
Подсотенный молча поворачивается и уходит, уходит, а прапорщик подходит к Носову и выговаривает:
– Ну как первый год служишь, честное слово,– выговаривает прапорщик Михеенко уряднику Коровину.
Тот вздыхает, морщится, понимает, что виноват. А вот Юра виновным себя не ощущает и спрашивает у Михеенко:
– Слышь, взводный, а что с первым взводом?
– Их поставили дорогу охранять в степь, шесть километров на восток от дороги, их и два взвода степняков, чтобы китайцы из степи дорогу на Аэропорт не порезали. Вот китайцы и попытались, степняки откатились, а наши за камни зацепились, почему не отступили – непонятно. На связь не выходят, видно, рации конец.
– Степняки, заразы… – Говорит Ерёменко.
– Они всегда такие были… – Зло говорит Карачевский. – Как чуть прищемили, так сразу бегут.
– Вот уроды, – Юрка сплёвывает.
Видно, что его да и всех бойцов штурмовой группы очень злят сапные казаки.
А вот Саблине не таков, с ним всё хуже, он не может высказаться и сплюнуть. Молчаливый и закрытый человек, с виду, вроде бы, и невозмутим, но изнутри его разъедает холодная злоба. Костяшки пальцев, что сжимают дробовик, под крагами побелели. Просто он всё хранит её себе, растит её в себе. И злится он не на китайцев, что с них взять, они непримиримые враги. Сейчас он думает о том, что сам бы расстрелял командира степняков, который дал приказ отходить и бросить их первый взвод в степи на растерзание китайцам. Аким сам бы вызвался в расстрельную команду. И плевать ему, что лёгкие казачьи части не предназначены для вязких и тяжёлых контактов. Они могут за час пройти по барханам тридцать километров. Но это бойцы с лёгким вооружением на квадроциклах, багги и слабо бронированных БМП. Их задача – быстрые рейды по степи, фланговые обходы, засады, контроль и разведка. Нет у них ни тяжелого вооружения, ни сотен мин, как у пластунов, и броня у степняков много легче пластунской.
Но всё равно ничто из перечисленного не оправдывает такого поведения в глазах Саблина. Внутри его всё клокотало от злости, хотя внешне он невозмутим, разве что хмур и угрюм.
– Ладно, – продолжает прапорщик, – мы уже загрузились.
И тут голос в наушниках шлема, говорит подсоленный Колышев:
– Вторая сотня, собраться у головной машины.
– Пойдём, хлопцы, – говорит прапорщик, – не дай Бог ещё и сейчас опоздать. Подсотник съест поедом.
– Значит так, – чуть подумав, говорит Колышев, оглядывая в свете фар БТРа собравшихся казаков. – Первый взвод был выдвинут в боевое охранение дороги, он и два взвода из Одиннадцатого Казачьего полка охраняли дорогу с востока. Час назад они сообщили, что атакованы превосходящими силами противника, говорили, что китайцев ориентировочно две роты. Совместно со степняками было принято решение отходить, но наши почему-то отойти не смогли. Казаки из Двадцатого Линейного полка, поняв, что наши не отошли и ведут бой, вернулись за ними, но подойти уже не смоги, теперь они тоже ведут там бой.
– Значит, не бросили наших степняки, – шепчет Каштенков, что стоит рядом с Саблиным.
От этого как-то сразу настроение у Акима улучшилось. Это всё просто неразбериха, не струсили линейные, не убежали. И зря он кого-то расстреливать уже собирался.
– Наши блокированы. – Продолжает подсотник. – Задача номер один – подойти и деблокировать четвёртый взвод, забрать раненых, – он замолчал на секунду, – и убитых, если есть. Задача два – родготовить позиции и предотвратить возможность прорыва противника к дороге. Дождаться подхода основных сил полка. Вопросы?
– Да как там, в барханах, позиции подготовишь? – Крикнул кто-то.
– По мере возможности, к дороге до утра мы китайцев подпустить не должны.
– А чего БТРов только два? – Спросил Володька Карачевский.
Подсотенный как будто ждал этого вопроса, он даже, кажется, обрадовался ему:
– Для господ генералов из четвёртого взвода сообщаю, на первом БТРе ушёл первый взвод, ещё один БТР неисправен, а на двух этих, – он указал рукой на два готовых к выходу бронетранспортёра, – поедет второй и третий взвод. А вам господа, будет подан вон тот комфортабельный грузовик.
– Так это двухвостный грузовик, – произнёс Юрка Червоненко, – он в барханах не пройдёт.
– Рад, что вы заметили, – язвительно сказал Колышев, – но другого в нашем распоряжении, к сожалению, нет, так что вам, господа из четвёртого взвода, придётся пред барханами спешиться, взять всё, что положено по боевому расписанию и догонять второй и третий на своих, как говорится, двоих. Если вас, конечно, это не затруднит. И надеюсь ни у кого из вас, господа из четвёртого взвода, не будет проблем с ходовой частью брони. Я не хочу слышать, что среди вас есть отставшие из-за поломок приводов или сервомоторов на марше.
Четвёртый взвод молчал. Все остальные пластуны тоже.
– Ну, раз вопросов больше нет, – продолжал Колышев, – добавлю: командовать операцией буду я, так как Короткович уехал с полком и будет только через четыре часа. Всё, грузимся.
Казаки стали быстро грузиться, кто на тёплую броню, кто в грузовик. И когда они грузились, между ними в свете фар, стали пролетать белые, лёгкие шарики. Ночной ветер нёс их с запада.
– Пух, – с непонятной радостью сказал Володя Карачевский.
– Что-то рано степь зацветает. – Сказал урядник Носов, усаживаясь рядом с Саблиным. – Сейчас и саранча, значит, полетит. А потом и прохладненько станет.
– Скорее бы уже, – произнёс второй номер снайперов Серёгин. – Осточертела жарища.
Машина дёрнулась – люди в ней качнулись – поехала вслед БТРам, и колонна второй сотни покатилась в ночь, на выручку своим товарищам, что вели бой в десяти километрах отсюда.
Глава 7
Ночь, двадцать пять градусов, звёзды. Удивительно, как хорошо бывает в степи. Ни пыльцы тебе, ни мошки, ни зноя. Саблин отключил электрику и скинул шлем, который болтался на затылке. Респиратор тоже стащил с лица, дышал полной грудью, этим замечательным прохладным воздухом. Только саранча стрекочет вокруг, летает в свете фар БТРа, её так много, что стрёкот множества крыльев сливается в нудный, непрерывный гул. Она летит к дороге вместе со степным пухом, со всех окрестных пыльных барханов, привлекаемая тучами пыли и шелестом электроприводов. Если бы не саранча, можно было бы думать, что ты в раю. Впрочем, Саблин так и думал, сидя на броне, облокотившись на ствол двадцатимиллиметрового орудия и покачиваясь в такт неровной дороге. Под ребристыми колесами скрипят пыльные наносы, маленькие барханчики, что за ночь собрал на дороге ветерок. Безмятежность. Мерное покачивание и звуки убаюкивают. Так можно и заснуть, но спать нельзя, свалишься с брони. Такое бывало. Не с ним, конечно.
И вдруг зашелестели колёса, инерция качнула его вперёд, бронетранспортёр встал. Сразу сзади его догнала пелена мелкой пыли. Саблин натянул респиратор.
И секунды не прошло, как остановились, а со второго БТРа уже кричат:
– Аким, чего встали-то? Приехали?
– Сейчас, – кричит Саблин в ответ и стучит прикладом по броне. – Вася, чего стоим?
– Пост, – орёт водитель из кабины через открытый люк.
– Пост, – кричит Саблин назад в пыль.
– Сотника на пост просят, – тут же орёт в открытый люк мехвод Вася из БТРа.
– Сотника на пост, – кричит Саблин назад.
«Сотника на пост, – отзываются дальше, и ещё дальше, и ещё, – сотника на пост».
А из темноты в свет фар выходит солдат в пыльнике, с винтовкой, в шлеме, открыто подходит к БТРу и говорит, задрав голову:
– Товарищи сапёры, у вас сигаретки не будет, второй караул без сигарет.
Солдат молодой, вроде, совсем, и Юра ему отвечает с брони:
– А где ты, балда, тут сапёров увидал?
– А, так вы казаки, – солдат приглядывается к эмблеме на броне, – товарищи казаки, дайте сигаретку.
– А где ты, балда, тут казаков увидел, – кричит Зайцев.
Все на броне смеются, солдат стоит растерянный, светит фонариком на броню, а там и вправду две эмблемы казачья и саперная, смотрит молодой солдат на них и не понимает, с кем говорит.
Юра лезет в карман пыльника, достаёт смятую, почти пустую пачку сигарет, протягивает её солдату:
– На, и запомни, мы не просто казаки, пластуны мы.
– Спасибо, пластуны, – говорит солдат, заглядывает в пачку, – что, все мне?
– Бери-кури, до боя не помри, – говорит Юра.
Все опять смеются. Юрка балагур.
– Зря, Юрка, ты его балуешь, – говорит старый казак замком взвода урядник Носов.
У Носова это двадцатый призыв, он всё знает:
– Сигареты у него офицер отобрал, чтобы в карауле не курил.
– Да ладно, пусть покурит, – говорит Юра.– Сам по молодости в караулах мучился без сигарет.
Тут из клубов оседающей пыли в свет фар выходит подсотник Колышев. Идёт, разминая шею и плечи на ходу, подходит к солдату.
И вдруг далеко на юго-западе небо осветил всполох. Далёкий, но яркий. А потом ещё один. И ещё. И через шелест саранчи докатилось тяжкое: У-у-м-м-м. У-у-у-у-м-м. У-у-у-у-у-м-м-м-м.
– Двести десятые, – говорит Зайцев, с каким-то неопытным злорадством.
Все смотрят в ту сторону.
Все на броне знают, что это значит. Так при взрыве освещают небо тяжёлые двухсот десятимиллиметровые снаряды.
– Они, «чемоданы». Век бы их не слышать. – Говорит Юра, он встал на броне, смотрит на юго-запад, туда, где всполох за всполохом взрывы освещает небо.
– Вот туда и поедем, – говорит он, наконец.
– Ну, а то куда же, – подтверждает его слова урядник Носов. – На Аэропорт пойдём.
Все молчат, всё веселье сразу как-то кончилось. Надеялись казаки, что может ещё куда, в заслоны на фланги, может даже в резерв, но теперь всем стало уже очевидно: пункт назначения Аэропорт. Все только и смотрят туда, на юго-запад. Кто смиренно, а кто и со злостью. Но тут взрывы прекратились.
Здоровенная, в полтора пальца саранча со шлепком плюхнулась на шею Саблину, едва в панцирь не упала, он тут же прихлопнул её и с хрустом прокрутил между шеей и ладонью, скинул её вниз с омерзением. Потрогал шею, нет, вроде, цапнуть не успела.
Подсотенный с солдатом стоят и разглядывают что-то в планшете, и солдат рукой машет как раз на юго-запад. Офицер понимающе кивает, и они расходятся.
– Господин подсотник, куда нас? На Аэропорт? – Спрашивает Юра. Он так и стоит на броне, не сел ещё.
– На Аэропорт, – сухо отвечает Колышев и уходит к грузовикам, в конец колоны.
– Эх, жизнь казачья, – Юра усаживается на своё место.
Солдатик так и стоит, курит у обочины, как БТР тронулся, он стал махать им рукой, но тут же пропал в темноте, как только выпал из света фар.
Колона сворачивает на юго-запад. Идёт туда, где опять в чёрное небо рвутся огромные оранжевые всполохи. Колонна идёт на Аэропорт.
Шлем, кираса, гаржет, наручи, наплечники, краги-рукавицы, раковина, поножи, наголенники, противоминные ботинки – всё из ультракарбона и пеноалюминия. Общий вес – семь с половиной килограмм. Аким входил во взводную штурмовую группу из четырёх человек. А значит, винтовка ему не полагалась. Шестнадцатимиллиметровый стандартный дробовик «Барсук», два и два килограмма, и сто двадцать патронов к нему. Шестьдесят картечи, двадцать бронебойных жаканов, двадцать зажигалок «магний» и двадцать – «дробь», мелкая картечь против дронов. Почти шесть килограммов. Но главное оружие штурмовика не дробовик, главное оружие штурмовых групп – гранаты. Шесть «фугасов» для подствольного, три кг без малого. Четыре ручные гранаты: две «термички», они не большие, и две «единицы», каждая по одному кг, всего почти четыре кг. А ещё штурмовику полагался трёхкилограммовый пеноалюминиевый щит. «Аптечка».
Ко всему этому термостойкое, противоосколочное бельё «кольчуга». Десятимиллиметровый армейский пистолет «Удар» и две обоймы по шесть патронов к нему. Аккумуляторы, баллон с охлаждающим газом, фляга воды на два с половиной литра. Плащ-пыльник, тоже противоосколочный. Рюкзак. Две банки каши и галеты. Ещё семь килограмм.
С таким весом с брони слезать нужно аккуратно. Спрыгнешь – ноги переломаешь или приводы в «коленях» сорвёшь. Аким так и слезает. А вокруг пылища, грузовики идут и на передовую, и с неё, поднимают тонны лёгкой пыли. Он сразу надевает респиратор.
Их колонна стала у обочины, пропуская колонну пехотного полка вперёд. Затем пропустили миномётную батарею. Старшины ничего не говорят, казаки терпеливо ждут. Курят, на секунду отодвигая маски, переговариваются. На казаках уже сантиметровый слой пыли, но забрала на шлемах никто не закрывает. Снова на юге всполохи взрывов. Но теперь они приносят не далёкий гул. Теперь звук разрывов слышен отчётливо, они совсем рядом.
– Ну, двенадцать уже, – говорит Юра, пританцовывая у БТРа, – чего ждём, рассвета? Чтобы по жаре воевать?
– Вечно ты, Юрка, мельтешишь, – осаживает его урядник Носов, – сиди, отдыхай, может, и не начнём сегодня.
– Да как тут отдыхать в такой пылище, – бубнит Юра.
– Нет, Алексей, – не соглашается с урядником командир штурмовой группы Коровин, – он такой же, как и урядник, опытный, полтора десятка призывов прошёл, поэтому имеет права перечить Носову, – начнём сегодня, до утра пойдём, подсотенного уже в штаб звали для получения задания.
– Быстрее бы уже, – говорит гранатомётчик Теренчук и вдавливает в пыль окурок большим ботинком. – Не люблю я ждать вот так вот.
– А кто ж любит, – соглашается урядник, – никто не любит.
– Сейчас, – говорит Юра со знанием дела, – солдафоны по шапке получат, откатятся, и мы пойдём, слышите, турели заливаются.
И вправду, мерзко и высоко, такой звук далеко слышно, с каким-то надрывом завизжала турель. До турели было далеко, но даже тут Аким представил, как с этим звуком ночную черноту разрывают прерывистые линии смертоносного огня. И вторая, чуть подальше, чуть тише заработала. Этот противный звук ни далёкие взрывы, ни снующие грузовики не перекрывали.
– Слышите, скрежет! Прикажут нам турели сбивать, – говорит Теренчук.
– А пред ними будут сплошные мины, – добавляет Юра.
– Ну, на то вы и пластуны, чтобы идти туда, где другие не прошли, – говорит Коровин важно.
– Правильно говоришь, Женя, – поддерживает его урядник Носов.
С ними, старыми, никто не спорит. Старшины.
На броню вылезает Вася, механик-водитель. Чуть пританцовывая, разминает ноги и кричит сверху:
– Товарищи казаки, кто дополнительную воду брать будет – берите. Транспорт дальше не идёт.
– А чего? – Спрашивает у него радиоэлектронщик Жданок.
– Приказ. – Важно поясняет Вася. – Велено мне в резерве быть. Так как я сугубо ценный. Меня велено беречь.
– Слышь, ценный, а боекомплект мы на горбу потащим? – Зло спрашивает Юра.
– Товарищ Червоненко,– важно говорит Вася, – боекомплект до места боевых действий доставит вам геройский экипаж второго БТРа нашей сотни, которым командует мой друг, казак Иван Бусыгин. – И уже серьёзно говорит мехвод. – Разбирайте воду и начинайте перегружать боекомплект – приказ Колышева. Скоро пойдете, казаки.
– Ну вот, а вы боялись, что до утра не начнём, – говорит урядник Носов, поднимаясь с пыльного холмика, и кричит. – Четвёртый взвод, давайте, хлопцы, перегрузим боекомплект во второй БТР.
Тут подошёл и второй бронетранспортёр. Транспорт, так сказать, до места назначения.
Вот так обычно всё и начинается, с этого и начинаются бои. Казаки стали доставать ящики с патронами и гранатами, таскать их с одного борта на другой, Бусыгин вылез, отворил бронированные двери своего БТРа, помогал укладывать большие ящики, а мимо их колоны всё сновали грузовики, поднимая тучи пыли. Больше никто не разговаривал, начиналось дело.
Глава 8
– Четвёртый взвод, кто воду не взял – берите, – орёт старший прапорщик Оленичев.
– Я тебе взял, – говорит Юра, протягивая двухлитровую баклажку. – Мало ли, может, до солнца провозимся.
БТР зашуршал моторами и поехал обратно на север, поднимая пыль.
Не хотелось бы до солнца. Тут, в степи, на солнце сорок пять будет. Никакого хладогена не хватит. Саблин берёт баклажку, закидывает её себе в ранец. Ещё два кило нагрузки. А у него в левом «колене» сервомотор не докручивает. А может, и привод не дожимает. Со стороны, кажется, что он на левую ногу припадает. Как бы в бою не отказало. Он относил неделю назад «колено» к полковому механику, тот час копался, ничего не нашёл. При Акиме на стенде включал-выключал, сгиб-разгиб работал штатно. А как броню наденешь, так начинает заедать на разгибе. Но пока, вроде, работает.
Тут пришёл прапорщик Михеенко, взводный. Они с урядником Носовым перекинулись парой слов, потом прапорщик собрал людей и сказал:
– Приказ пришёл, солдаты на гряду пойдут, мы с ними.
– Ну, нетрудно было догадаться, – замечает Юрка.
У Юрки всегда есть, что сказать. Остальные казаки молчат, слушают, что ещё скажет взводный.
– Молите Бога, чтобы не нашему взводу пришлось в лоб по склону идти. Я карту глянул – жуть, там просто каша будет. Ни барханов, ни камней, открытый стол. Стреляй – не хочу.
– Молишь Бога? – Тихо спрашивает Юра. – Или опять спишь?
– Угу, – отвечает Аким.
– Что «угу»? – Не унимается друг. – Не понял, ты спишь или молишься?
Иногда Юрка его раздражает своей болтливостью. Сейчас бы послушать взводного, а он языком чешет.
И тут в коммутаторе голос, чёткий и твёрдый:
– Вторая сотня, прибыть в расположение штаба.
Сотник. Их зовёт.
– Ну, пошли, ребята, – говорит прапорщик Михеенко, – кажись, наше время.
Вся сотня собралась у штаба, с сотником и подсотенными, с вестовыми, всего больше семидесяти человек. Кто сел наземь, кто стоял.
Сотник Короткович, что называется, из молодых да ранних. Он, может, чуть старше Саблина. Всегда строг, собран, серьёзен. Он из линейных казаков пришёл, по сути, пластунам если не чужой, то уж точно не свой. Его не очень жаловали, но уважали. Казак он был опытный, хоть и из степняков. Случилось так, что с Акимом он был знаком ещё по Тарко-Сале, их участки фронта были рядом. Тогда ещё старший прапорщик Короткович даже пару раз заходил к Саблину в блиндаж. Но то когда было. Теперь, когда его назначили в сотню Саблина, он и виду не казал, что они когда-то были знакомы. Сначала это Акима задевало. Как так можно – даже не кивнул знакомцу, даже виду не показал сотник, что они знакомы. А потом Саблин и сам забыл про знакомство. Не так и хотелось.
В свете фар грузовика они собрались полукругом. Для наглядности из штаба принесли большой планшет, установили так, что бы всем было видно карту, и были ясны задачи.
– Задача поставлена нашей сотне такая, – чеканит голосом сотник Короткович, – поддержать наступление армейцев и с ними сбросить китайцев с высоты сто сорок ноль шесть. Это первая линия их обороны перед Аэропортом. Эта каменная гряда, что перегораживает сухую долину. Против нас действует сто тридцать первая дивизия НОАК. Кажется, Девятый их батальон. Бойцы опытные. Поддерживает их дивизион двухсот десяти миллиметровых орудий. Но есть сведения, что в рабочем стоянии у них только два орудия. Ещё у них есть дивизион самоходных миномётов сто двадцать два миллиметра. Все вы знаете, снаряды и мины они вообще не привыкли экономить. У них их горы. Так что лёгкой прогулки не будет.
Это он мог бы не говорить, все и так это знали, а вот что действительно всех волновало, так это то, как пойдёт атака. Кто пойдёт первый под двухсот десяти миллиметровые «чемоданы». Все ждали, семьдесят с лишним человек напряжённо молчали, ожидая своей участи, и сотник продолжил:
– Первый взвод, при мне в резерве.
По рядам прошло едва заметное движение, народ из первого взвода перевёл дух, слегка зашевелился. Отлегло.
– В первом взводе большой некомплект, их неделю назад сильно потрепало.
Так всё и было, в боях у сухой балки, в ста километрах на север отсюда, китайцы серьёзно контратаковали, силами двух рот или небольшого батальона пытались выйти к дороге, прирезать её. Смяли два взвода линейных казаков из Двадцатого полка, что прикрывал фланг и дорогу. И как следует придавили их первый взвод. Но пластуны, в отличие от линейных, не отошли, не успели, потеряли транспорт и рацию. Они уже окопались на каменной гряде, обложились минами, зацепились за камни и уперлись. Их накрывали миномётами и ПТУРами. С двух флангов по ним били пулемёты. Но за четыре часа боя китайцы так и не смогли сдвинуть их с места, хотя к утру пластуны бились уже в полном окружении. Сначала второй и третий взводы пошли к ним на выручку на броне, а потом и четвёртый пошёл пешком. Но пять километров по степи быстро не пройти. На рассвете второй и третий взводы деблокировали своих товарищей. Принесли боеприпасы, воду и хладоген. Этот бой первого взвода на всю ночь связал китайцев, дал время перегруппироваться подтянуть весь Второй полк, остановить контрнаступление и отогнать китайцев от дороги обратно в степь. Утром из двадцати двух человек первого взвода в строю осталось лишь тринадцать. Два казака погибли, остальные были ранены. Сам взводный тоже ранен. Теперь первый взвод имел полное право остаться в резерве.
С первым взводом всё было ясно, но главный вопрос всё ещё интересовал казаков. Все ждали. И сотник продолжил, не делая трагических и интригующих пауз:
– С армейцами на высоту сто сорок ноль шесть пойдёт второй взвод прапорщика Луковинского. Он самый укомплектованный. Задача: обнаружить минные поля, проложить в них проходы, уничтожить доты, дзоты, турели, поддержать огнём пехоту. Обеспечить продвижение пехоты на высоту. Задача ясна?
– Так точно, – недружно отвечает второй взвод.
– Оно понятно, армейцы атакуют, а мы им, вроде как, ковровую дорожку расстилаем. – Сказал кто-то. – Атакуйте по мягкому.
Сотник глянул строго на говоруна и сказал:
– Так на то мы и пластуны.
Это он зря так сказал. Все знали, что он из линейных, по рядам прошёлся ропот, а Юрка так и вовсе не постеснялся спросить:
– Значит, вы тоже из пластунов, господин сотник?
Аким ткнул его бронированным локтем в кирасу, мол, чего ты лезешь, дурень? А сотник пригляделся, кто это там вопросы задаёт, и ответил Юрке лично:
– Теперь да.
И продолжил, даже не переменив лица:
– Для усиления второго взвода из четвёртого и третьего добавим по человеку. Из третьего Барабанов. Из четвёртого Червоненко.
Аким опять ткнул Юру в бок и прошипел зло:
– Ну, наговорился?
– Да ладно… – Юра махнул рукой. – Ничего, схожу со вторым взводом.
– Так же со вторым взводом идёт старший прапорщик Оленичев. – Продолжал сотник. – Ну, люди вы все опытные, учить мне вас нечему. Сами всё знаете.
– Это точно, – опять заметил Юрка.
Короткович опять глянул на него. Задержал на Юрке взгляд.
– Да замолчишь ты сегодня? – Злился Аким. – Чего ты его бесишь?
– А чего он?.. – Смеялся Червоненко.
Как ребёнок, честное слово, Саблин злится. Также и в школе на уроках себя вёл. Дурак:
– Балда ты. Доиграешься, он тебя точно сошлёт куда-нибудь, откуда не вернёшься.
– Третий взвод, – говорил сотник далее, показывая на планшете направление, – пойдёте с линейными казаками через барханы на левом фланге. Задача: обнаружить позицию противника в песках, поддержать огнём атаку линейных взводов.
– Через барханы с линейными? – Удивились пластуны, у них всех только что забрали в полк все бронетранспортёры.– Нешто мы за ними угонимся пешие, они-то на колёсах пойдут?
Сотник их не слушал:
– Есть приказ – чего не ясно?
А это значит, третьему взводу придётся тащиться по колено в пыли и песке.
Короткович сам всё понимает и продолжает:
– Да, поддержите линейных. Не убивайтесь, жилы не рвите, идите по мере сил.
– Ну, как всегда, – всё равно бубнят невесело пластуны.
Линейные казачьи части на броне поедут, они полностью механизированы, там, где броня не пройдёт, там они и встанут. А случись что, так прыгнут на броню и уедут. А пластунам не уехать, удар придётся принять, так как в бой они пойдут пешие. А пешими да с оружием и снарягой много по барханам не набегаешь.
Казаки третьего взвода побурчали, конечно, но приказ есть приказ. А вот четвёртому, кажется, везло.
– Четвёртый взвод, у вас всё просто, – сотник указал на карте точку, – ветряной овраг, тысяча двести метров, вход на севере, выход на юге. Выходите к самой каменной гряде, от выхода из оврага до камней всего восемь сотен метров. Армейцы говорят, что до оврага мин нет. В самом овраге не проверяли. Задача: пройти по оврагу, снять мины, если есть, сбить заслон, если имеется, ликвидировать турели, две штуки за минной полосой, они слева были зафиксированы, но, естественно, будут перемещаться, а может, их и больше. Где они – не знаем, замаскированы. Найти уничтожить. Из оврага поддержать атаку огнём, сообщать координаты огневых точек противника миномётчикам. Всё.
– А кому роботов дадут? – Интересуется Ерёменко, вопрос не праздный. Робот – вещь полезная. Все видели, что их сгружали.
– У нас их всего два осталось. – Говорит сотник. – Один пойдёт со вторым взводом, второй с третьим.
– Ну, понятно, – с укором продолжает Ерёменко. – Нам робот не положен.
– Во-первых, он в овраге не пройдёт, – терпеливо объясняет командир, – вы с ним только до оврага доедите. А во-вторых, мобильная платформа второму взводу может пригодиться для вывоза раненых, надеюсь, что этого удастся избежать, но второй взвод идёт и атакует противника в лоб. А третий взвод идёт в барханы, там им передвижная платформа будет нужнее. Им в пыли по колено на себе тащить всё тяжело будет.
– Ну, понятно, а мы как обычно едем, горбом и паром. – Резюмировал Ерёменко негромко. Так, чтобы сотник не слышал. А то отправишься ещё на усиление второго взвода.
– Ну, что ж, хорошо. – Говорит командир четвёртого взвода прапорщик Михеенко. – Слыхали, казаки? В овраг идём.
– Второй и третий взводы готовятся и выдвигаются на соединения с армейцами и линейными казаками по готовности. Четвёртый – выступать немедленно.
Саблин толкает Юру в локоть:
– Ты там не геройствуй сильно.
– А когда я геройствовал? – Отвечает тот.
– Да всегда. Вечно лезешь на рожон, всё лихость свою показываешь, особенно перед чужими.
Юра промолчал. Он набивает в подсумок лишние, не влезающие туда магазины.
– Гранаты про запас брать не будешь? – Спрашивает Саблин.
– Да на кой они, – беззаботно отвечает Червоненко, утрясая подсумок, – нас близко к окопам не подпустят. Патронов возьму, полежу там, постреляю малость.
Поднимается ветер, саранча уже не кружит в воздухе, зато с востока летит клубами пыль из степи. И пух. Закрывая звёзды и горизонт, летит море пуха.
– Колючка зацвела что-то рано в этом году, – говорит Юра.
Саблин слышал это ещё неделю назад.
– Чего рано, нормально, – Аким надевает шлем.
Он протягивает Юрке руку.
– Да чего ты прощаешься-то, устроил тут проводы героя, прощается он! – Злится тот, но руку жмёт. – Утром увидимся.
– Увидимся. – Говорит Саблин. – И ты это, не геройствуй там.
– Да, ладно. – Небрежно бросает Червоненко через плечо. – Ты сам там не геройствуй. А то я тебя знаю, за медальку в огонь полезешь. – Он обернулся и погрозил Акиму пальцем. – И всё это потому, что ты жадный как чёрт.
– Я не жадный, – усмехается Саблин.
Глава 9
Червоненко забрали на усиление. Итого во взводе осталось шестнадцать человек вместе с командиром взвода. Командир взвода по уставу ничего не тащит, только свой планшет и оружие. На то он и командир. Ничего не несут и два его ближайших помощника – радист и оператор станции электронной борьбы. В просторечии радиоэлектронщик. Ничего не несёт снайпер и его второй номер. У них тяжёлая винтовка и тяжёлый боекомплект. Ничего не несёт и пулемётный расчёт, а их трое. У них пулемёт, и патроны к нему ещё тяжелее, чем у снайперов. Расчёт ПТУРа и так загружен, оператор несёт пусковой стол, второй и третий номер несут блок управления и две гранаты. Также ничего не несёт медик. Белая кость, похлеще радиста. Но его сейчас во взводе нет. Саблин за медика. Остаётся четыре человека, которые понесут на себе все, что нужно нести. Обычно это штурмовая группа. Но из них ещё нужно выделить двух людей на разведку и разминирование. Они пойдут впереди, и им там лишний вес ни к чему.
Прапорщик осматривает своих людей невесело и говорит:
– Саблин, Ерёменко, возьмите по гранате. – Он вздыхает. Надо бы взять воды, мин, ручных гранат. Но придётся взять только две гранаты для ПТУРа. – Кумулятивные берите, нам турели сбивать придётся.
Кумулятивная боевая часть гранаты легче фугасной, весит всего около семи килограммов, а вот маршевая часть у всех гранат одна и та же, она весит одиннадцать кило. Молоденький солдат с грузовика выдаёт им гранаты в разобранном виде. Так их легче нести. Саблин и Ерёменко помогают друг другу закинуть гранаты в ранцы.
«Лишь бы «коленка» левая не подвела», – думает Аким, чувствуя, как новая тяжесть пригибает его к земле.
– Пошли, казаки. – Командует прапорщик.
Всё, двинулись.
Он идёт замыкающим, идти до оврага им не так уж и близко, почти два километра. Хорошо, что тут твёрдый грунт, а не пыль или песок. А впереди, ближе к оврагу и прямо в нём, начинают хлопать разрывы. Мины. Их противник для профилактики кидает, или пристреливается. Мина вещь неприятная, но пока это далеко. Но мины подожгли пух. В овраге, видно, его много собралось. Заполыхало ярко, и по краям оврага тоже полыхало.
Аким шёл последний, он ещё не закрыл забрало и видел чёрные фигуры на фоне пламени. Шли они в плащах-пыльниках и круглых шлемах, перегруженные тяжёлым железом. Шли, как положено по уставу – противоминной цепью след в след, один за другим. И с дистанцией, как по уставу, восемь шагов. И шли они прямо туда, в полыхающий вдали огонь.
– Забрала закрыть, режим радиомолчания, предать по цепи. – Слышит Аким из начала строя.
– Забрала закрыть, режим радиомолчания, предать по цепи.– Кричат уже ближе.
– Забрала закрыть, режим радиомолчания, предать по цепи. – Весело орёт Ерёменко, идущий пред Саблиным.
Саблин последний, ему кричать некому.
Аким ещё раз поглядел, как четвёртый взвод второй сотни идёт в сторону полыхающего огня, и закрыл забрало.
Сразу включилась «панорама», теперь все подсвечивалось привычным зелёным светом. На «панораме», как положено, грузятся после запуска индикаторы: справа – заряд батарей, сервомоторы, приводы, рация, радар; слева – температура внутри брони, запас хладогена, вентиляция, фильтры, целостность «кольчуги»; по центру – дальномер, рамка прицела. Всё на месте. Всё в порядке. Всё штатно. Всё как всегда. Четвёртый взвод шёл в бой.
Двести метров, юго-юго-запад, хлопают две мины восемьдесят два миллиметра. Мелочь. Далеко. Пристрелочные? На всякий случай взвод привычно рассредоточивается, залегает. У всех вопрос: нам кидали? Казаки ждут.
Еще две падают: двести пятьдесят на юго-запад. Значит, бьют неприцельно, наобум. Встали, пошли. Как всегда, противоминной цепью. Шаг в шаг, по уставу, семь метров дистанция.
Как и ожидал Саблин, левое «колено» не разгибается до конца. Мотор, вроде, пищит, как положено, и привод тоже, и на панораме они не горят красным как повреждённые, но всё равно «колено» не дотягивает, при каждом шаге нужно дожимать самому мышцами ноги. Впрочем, ничего, не так уж и тяжело, он справится. Но «колено» нужно будет чинить или менять.
Когда взвод подошёл к северному входу в овраг, пух уже давно погорел, но даже через фильтры шлема просачивается лёгкий оттенок дыма.
Залегли. Минёры идут первыми. Последнего во взводе, минёра Червоненко, забрали на усиление во второй взвод. Значит, как и всегда, минёров заменяют бойцы штурмовой группы. Ничего, урядник Коровин – старый казак, да и для Володи Карачевского в минном деле секретов нет. Взяли миноискатель, щупы, вперёд пустили «краба» и сразу на входе в овраг нашли две противопехотных «неизвлекалки». Взвод молча лежит, ждёт, когда их подорвут. Мины тихо хлопнули, одна за другой, из оврага звук взрыва не выйдет, их наверху почти не слышно. Вряд ли такие тихие хлопки демаскируют взвод.
Только собрались вставать, Карачевский нашёл фугас. Снова легли. Взрывать его было опасно, Коровин стал резать взрыватель. Быстро срезал, окопали фугас, осмотрели. Других взрывателей нет. Встали, пошли. Вошли в овраг, опять две «неизвлекалки». Хитрые китайцы их в стены оврага вкапывали. В надежде, что новички здесь пойдут, землю посмотрят, а стены оврага не проверят. Пришлось снова лечь, подрывать их. Снова встали, снова пошли, но опять шли недолго.
Фугас. Ставил какой-то «хитрец» опять в надежде на неопытного сапёра. Вроде, как и первый фугас, только поставили два взрывателя, один обычный на «движение», а второй на разминирование. Нет, пластунов такой игрушкой не проведёшь.
Дрон «Краб» вылил на фугас реактив и поджёг его. Взрывчатка занялась пламенем, горела ярко, с шипением, и за две минуты сгорела вместе с несработавшими взрывателями, с дымом и копотью, но без малейшего намёка на взрыв.
Встали, пошли дальше. Так и шли, а из штаба уже прилетает радисту сообщение, сам есаул пишет, уже на взводе: «Чего тяните?»
Третий взвод с линейными частями уже пошёл в барханы, второй вместе с армейским батальоном выходит на исходные позиции, готовится к рывку. А турели противника не то, что не уничтожены, даже ещё не обнаружены. Первая линия окопов противника тоже не выявлена. Что вы там делаете? В общем, всё как обычно.
Отвечать есаулу по рации нельзя, запеленгуют и сразу накроют артиллерией, даже по коммутатору между собой нельзя говорить, поэтому, взводный Михеенко открывает забрало, кричит вперёд:
– Коровин, Карачевский, побыстрее, браты. Наши скоро на камни пойдут, а мы турели не сожгли.
Минёры оглядываются на него, урядник Коровин тоже открывает забрало, он со взводным с одного призыва, говорит с ним, как с равным:
– Ефим, ну давай по минам пойдём, чего уж. И угробимся все на одном фугасе. Тогда точно турели не собьём. Или только дно смотрим, а стены нет?
– Да я же не про то, Женя, конечно, стены тоже смотри, – кричит взводный, – просто есаул торопит. Наши справа вот-вот уже пойдут, побыстрее надо.
– Есть, побыстрее, – отвечает Коровин, захлопывает забрало.
Они начинают дальше искать мины. А мин тут полно, и старых моделей, и новых, всяких хитрых. Аким приваливается к стене оврага, как и другие казаки, сидит тихо. Просидеть бы так до конца боя у стеночки. Вот хорошо бы было. Да, хорошо, но такого не будет, не было никогда и сейчас не будет. А Юрка за тысячи метров справа. Тоже, наверное, уже мины снимает. Проходы пехоте открывает или окоп капает, огневую точку готовит. Как пехота пойдёт, так её поддержать огнём нужно будет. А, возможно, не дай, конечно, Бог, и в атаку вторым темпом, второй волной пойдёт.
Встали, пошли. Там на верху, над обрывом, хлопают мины. Четыре штуки, одна за другой. Нет, не по ним. Дальше идут казаки по оврагу на юг. И снова Карачевский, идущий первым, поднимает руку: мина.
Все опять жмутся к стенам оврага. Но прапорщик волнуется, ждать не может. Возвращается в конец цепи и суёт Лёше Ерёменко свой офицерский ПНВ, (прибор ночного видения):
– Ерёменко, поднимись-ка наверх, погляди, что там, пока минёры работают.
– Есть, поглядеть, – говорит Лёша, скидывает ранец с гранатами на землю, цепляет ПНВ на свой шлем.
– Лёшка, ты аккуратно, не демаскируй нас. – Говорит прапорщик.
– Есть, аккуратно, – говорит Ерёменко и захлопывает забрало.
И, осыпая песок со стены оврага, лезет вверх. Песок его не держит, Саблин подставляет ему плечо, поддерживает снизу. Еременко достаёт лопатку и уже почти наверху, у самого края, несколькими взмахами вырывает себе площадку для колена. Встаёт и не спеша высовывает ПНВ над краем обрыва. Саблин и прапорщик, и ещё пара казаков, смотрят вверх, ждут.
И минуты не проходит, как Лёша шепчет вниз:
– Взводный, турель вижу.
Это большое везение. Необдуманно ставить турель близко к оврагу.
– Далеко? – Вкрадчиво спрашивает прапорщик Михеенко, он боится вспугнуть удачу.
Лёша снова смотрит:
– Тысяча двести восемьдесят шесть метров. Никаких помех нет, как раз под гранату поставили.
– По цепи, – командует прапорщик, – расчёт ПТУРа сюда, ко мне.
– Передать по цепи, гранатомётчиков в конец строя, – предают казаки.
Тяжело переваливаясь, перегруженные, по дну оврага в конец цепи быстро идёт расчёт гранатомёта: первый номер, Кужаев, тащит рогатку пускового стола, за ним второй номер, Теренчук, на нём прицельная коробка, за ними Хайруллин, у него самый тяжёлый груз, у него из ранца торчат две трубы – ходовые части гранат. Саблин одну гранату тащит еле-еле, а Хайруллина две, да ещё и почти бежит.
– Турель тут недалеко. – Говорит прапорщик. – Приказ уничтожить.
Глава 10
Больше никому ничего говорить не нужно, расчёт гранатомёта скидывает ношу на землю, первый номер лезет наверх к Ерёменко смотреть турель. Двое других собирают пусковой стол. Все остальные казаки тоже не бездельничают, сбрасывают ранцы, берутся за лопаты. Все знают, что будет после. Как только они уничтожат турель, они себя демаскируют и получат ответный удар.
Хорошо, если мины, а может, что и потяжелее прилетит. Ну, на то они и пластуны. Саблин копает в стене оврага нору, но неглубокую, чтобы, если ударят двухсот десятимиллиметровым, не завалило. Затем тут же рядом ещё одну для кого-нибудь из гранатомётчиков. Им самим окопы для себя копать некогда. Они как экскаваторы роют там, на верху, на краю обрыва, площадку для пускового стола. Только земля летит сверху. К прапорщику прибегает радист, он тоже с лопатой в руках. Видно, оторвали его от дела, он тоже копал. А раз прибежал, значит, новая радиограмма. Так и есть, радист суёт планшет Михеенко. Прапорщик читает, лицо его освещает зеленоватый свет панорамы, что падет из открытого забрала. Даже при таком скудном освещении видно, как ему не нравится текст.
– Взводный, ну чего там? – Спрашивает Тимофей Хайруллин, собирая кумулятивную гранату.
– Торопят, сотник говорит, что через десять минут армейцы начнут уже атаку, спрашивает, что с турелями?
– Сейчас одну собьём, – обещает Хайруллин и, закинув гранату себе на плечо, лезет вверх по склону оврага. Туда, где два других гранатомётчика уже ставят пусковой стол. Песок и пыль под его ботинками осыпается, но он упрямо лезет вверх. Но не очень успешно. Саблин воткнул лопатку в грунт, пошёл ему помочь. Взял у Хайруллина гранату, она снаряженная, длинной метр тридцать. Хайруллин забрался повыше, Аким передал ему гранату, а уже у него гранату забрал Теренчук и положил её на ложе.
Первый номер расчёта Кужаев припал к прицелу, смотрел несколько секунд и, оторвавшись, сказал прапорщику:
– Турелька, вроде как, за камнями… – он помолчал, ещё раз заглянул в прицел, – но её край мне видно, думаю, собью первой гранатой.
– Уж постарайся, – говорит прапорщик и кричит: – Приготовиться, всем в укрытие.
– Все в укрытие, – несётся по оврагу.
– Всем в укрытие!
Все, кто не успел соорудить себе окопчик, ускоряются.
Ерёменко роет рядом, только земля летит. Аким вырыл два окопа, теперь заваливается на бок в один из них, закрывает забрало.
Дробовик, ранец, лопатка – всё с ним. Ничего оставлять сверху нельзя, а после обстрела тут будет всё засыпано песком и пылью, если что забудешь – пиши пропало, не найдёшь.
Бойцам штурмовой группы по уставу положены щиты. Щит сам по себе не лёгок. Пеноалюминивый лист, армированный карбитотитановой сеткой и обтянутый ультракарбоном. Вещь крепкая. Пуля в двенадцать миллиметров, конечно, с двухсот и даже с трёхсот метров его пробивает, но вот мелкий или средний осколок щит держит хорошо. Он накрывается им, чуть шевелит его, чтобы щит ушёл в грунт. Всё. Накрывшись таким, в окопе Саблин чувствует себя в относительной безопасности.
– Стреляй по готовности, – говорит прапорщик Кужаеву и сам приседает возле окопа, что выкопал ему Ерёменко. Ждёт выстрела.
Пластуны залегли. Тихо стало, у пускового стола остались первый и второй номера расчёта. Из окопчика Акима их видно, только глаза подними.
Сидят: первый номер сидит, припав к прицельно камере, второй сидит, держит гранату наготове. Мало ли, вдруг первой не накроют. Они так долго сидеть могут. Ждать выстрела нет смысла. Саблин закрывает глаза и тут же слышит:
– Выстрел. – Говорит первый номер Кужаев.
– От струи, – орёт второй номер Теренчук.
Струя, выхлоп ракеты никого задеть не может. Гранатомётчики сидят на три метра выше всех, да и зарылись все остальные в землю, рядом с ними никого нет, но таковы правила.
И тут же резкий, звонкий хлопок.
Шипение пол секунды, и быстро удаляющийся свист. Прапорщик одним коленом в окопчике, но сам внимательно следит за расчётом ПТУРа. Секунда, две, три, четыре, пять…
– Накрытие, – сухо говорит Кужаев.
– Накрытие? – Переспрашивает прапорщик.
– Да, – кричит сверху Теренчук.
– Всё, слезайте оттуда, – приказывает взводный.
– Сейчас, стол спустим. – Говорит первый номер.
И тут же где-то совсем недалеко, там, над оврагом, хлопает мина. По звуку восемьдесят миллиметров.
– Бросьте его там, – кричит прапорщик, – в укрытие.
Гранатомётчики с пылью и песком кубарем летят вниз оврага, казаки указывают им их окопы. И не успевают они в них спрятаться, как на овраг дождём начинают сыпать мины.
«Ну, началось», – думает Аким, подтягивая ноги под щит.
Да, началось. Вернее, начался. Так начался бесконечно долгий и тяжёлый бой за «камни», за первую линию обороны перед Аэропортом. Так для него начиналась битва за Аэропорт.
Мины били и били, но батарея, видимо, была далеко. Намного западнее. Две трети мин рвались над оврагом, на плоскости, в овраг их залетало немного. А те, что и залетали, были не очень опасны, опасны были только те, что попадали в восточный скат оврага. Они могли бы наносить урон, не закапайся пластуны в землю. Но даже в окопе сидеть и ждать свою мину дело тошное. Никто не поручится, что рано или поздно одна из таких штук не залетит прямо в твой окоп. И тогда не спасёт тебя даже самая тяжёлая броня.
Хлоп. Ударила недалеко. Камни по щиту. Пыль.
Пыль, поднятая минами, уже забила фильтры. Автомат включил компрессор. Ничего страшного, во время бури в степи пыли бывает в десять раз больше. Просто на панораме забрала загорелся индикатор «фильтры», значит, батареи разряжаются быстрее. Но бой только что начался. Батареи «под завязку».
И заканчиваются мины неожиданно, просто хлопнула последняя на краю обрыва, и всё.
Теперь скрывать своё местоположение бессмысленно. Можно пользоваться коммутатором:
– Раненые есть? – Звучит голос взводного в наушниках шлема.
– Есть, – отзывается один из казаков.
– Кужаев, что с тобой? – Сразу узнаёт его голос прапорщик.
– Нога. – Отвечает первый номер расчёта ПТУРа Алдар Кужаев.
– Медики! – Говорит прапорщик Михеенко. – Посмотрите.
Медика во взводе давно нет, забрали его во временное распоряжение медсанбата и не вернули. Теперь медики – это бойцы штурмовой группы. Аким Саблин медик. Как говорится, «и на дуде игрец».
Кужаев совсем рядом, в соседней яме, и ноге его конец. Мина ударила рядом, разорвала «сустав колена» брони, почти оторвала ногу.
– Эвакуация, – сразу сообщает Аким взводному.
Сам разрывает пакет биоленты, тюбик биогеля кладёт рядом, достаёт шприцы: антибиотик, нейроблокатор и красный шприц, это препарат вызывающий медицинскую кому. Рана засыпана пылью, грязью. Саблин быстро разбирает броню «колена». «Колено» ремонту не подлежит. Он отбрасывает его. Первым делом нужно смыть грязь и остановить кровь. Он не успел это сделать.
– Медика, медика сюда.
Саблин не может узнать голос, казак взволнован:
– Чего там? – Спрашивает он, вкалывая Кужаеву нейроблокатор.
– Каратаев тяжело ранен… или убит. В голову попало.
– Вовка ,– говорит Саблин Володе Карачевскому, – иди сюда.
Карачевский тоже, вроде как, медик.
– Чего, Аким? – Володя садится рядом.
– Обмой ему рану, залей гелем, затяни лентой, вот, – Саблин показывает ему шприцы, – загони его в кому сначала. И антибиотик напоследок. Понял?
– Есть, – невесело говорит Карачевский, ему бы лучше с минами возиться, а не с ранами.
Саблин быстро идёт ко второму раненому. Он надеется, что раненому. Там уже два казака вытащили Каратаева из окопа, но дальше ничего не делают, ждут.
– Ну, дайте, – Аким их расталкивает, садится рядом с раненым.
Дело плохо. Тяжёлый «хвост» мины после разрыва ударил Васю Каратаева в лицо. Шлем не пробил, слава Богу, но вмял забрало, раздавив казаку правую часть лица. Надбровная дуга, глаз и скула всмятку.
– Эвакуация, – сразу говорит Аким.
– Жив? – Спрашивает прапорщик.
– Жив, – отвечает Саблин, – но его крепко приложило.
Он достаёт новый тюбик геля, шприцы. Сбросив перчатки, начинает работу. Он, как и Володя Карачевский, не любит это дело, но кроме него больше делать некому.
– Ну, держись, Вася, – говорит он Каратаеву который без сознания.
Медики их подгоняли, они торопились, уже полыхало небо на западе. Там тяжко бахали «чемоданы» двести десятые. Хлопали мины. Видно, началось наступление. Медикам уже нужно было туда, но они ждали, пока Саблин и ещё четыре казака не дотащат до медбота двух своих раненых. А как их быстро пронести по оврагу, что изрезан ветрами и завален пылью, в которой ноги утопают едва не покалено? Хорошо, что есть шприцы с медкомой, в коме раненые ничего не чувствуют, не страдают, даже когда их ненароком уронит кто-то из бартов-казаков.
Аккуратно уложив обоих раненых в бот, медики расположились там же, и робот покатил, поднимаяпыль, к медсанбату.
– Ну, на этот призыв отвоевались казаки, – сказал третий номер пулемётного расчёта Сафронов Нестор.
– Это да, – отвечал ему Володя Карачевский.
– Завидуете, – смеялся Теренчук.
– Завидуем ,– соглашался Карачевский.
– Давайте лучше покурим, – произнёс Теренчук, доставая из кармана пыльника сигареты.
Да, покурить было нужно, пока это возможно, все стали закуривать.
А казаки, чуть передохнув, снова пошли в овраг. А на западе всё только разгоралось.
– Ну, где вы там? – Шумел в наушниках взводный. – Догоняйте.
И они ускорили шаг.
Глава 11
Где-то на западе звонко хлопают «125-е» мины. А здесь, в овраге, их разрывы кажутся тихими, безобидными. Казаки быстро догоняют ушедший вперед взвод. Раненых забрали медики, теперь Саблин за них не волнуется. Теперь выживут.
Враг не унимается, ни на минуту не прекращается огонь. Обрабатывает первую полосу, где сейчас Юрка должен быть.
Думать об этом не охота даже.
А взвод снова залёг, завалились казаки на стенки оврага, ждут, когда минёры новый фугас обезвредят. Аким уже не помнит, какой это по счёту. Нашёл свой ранец, а гранаты в нём нет, он и вспомнить не может, куда её, тяжеленную, дел. И ладно.
Коровин и Карачевский сняли фугас, двинулись дальше. Два часа ночи, а на западе всё только начинается. Понеслись тяжко ухать «чемоданы». Вроде, далеко рвутся, а дрожь до оврага докатывается, со стен песок сыпется. Мины бьют, тихо-тихо работают вдали пулемёты. Точно началось. Видать, атака пошла.
И тут же, перекрывая весь шум боя, заскрежетало с визгом, долго и противно. Турель. Саблин даже поморщился, как представил бесконечные рваные светящиеся полосы двадцатимиллиметровых снарядов, что со скрежетом рвут воздух и несутся вдаль, чтобы убивать его товарищей. Турель – страшная вещь. Скорострельная. Мощная. Точная. Хорошо, что замаскировать её нельзя. Разве такое замаскируешь? Это ж огонь потоком.
– Ерёменко, давай наверх, – бежит в хвост строя взводный, протягивает Ерёменко ПНВ, – засекай турели.
Повторять не нужно, Лёшка сбрасывает ранец с торчащей из него гранатой, отдаёт Акиму «Барсука», штатный армейский дробовик, лезет по обваливающемуся грунту наверх. Аким его поддерживает, помогает снизу. Все ждут. Ждать приходится недолго, вскоре Ерёменко кричит вниз оврага:
– Турель, тысяча восемьсот двенадцать метров на юго-запад.
Он ещё не закончил, а гранатомётчики, как муравьи, уже волокут в гору, на стену оврага, пусковой стол. Им теперь труднее, их двое осталось. Но скидок на это не будет.
Остальные казаки снова роют в песке окопы. Крепкие руки, крепкие солдатские руки, как сотни и сотни лет назад, сейчас выбросят наверх десятки кубометров земли, чтобы спрятаться в вырытых норах. И выжить, у кого это получится. А потом уйти ковырять землю дальше.
Саблин капает окоп для себя, хорошо, что грунт мягкий, и ещё окоп для кого-нибудь. Может, для взводного, а может, для кого-нибудь из расчёта гранатомёта.
Всё как обычно, всё как всегда: война.
– Есть, вижу, – сообщает второй номер расчёта гранатомёта Теренчук, после ранения Кужаева он теперь старший.
Он не отрывается от резинки уплотнителя для прицела, кричит третьему номеру Хайруллину Тимофею:
– Гранату на стол.
– Есть, – отвечает тот, быстро заряжая гранатомёт. Уложив полутораметровый цилиндр в ложе, кричит: – Гранта на столе.
– Давайте, хлопцы, – говорит им снизу взводный, – не промахнитесь.
Говорит негромко, они его сейчас не слышат. Он и не для них говорит, для себя.
А казаки роют окопы, роют быстро, умело, сколько таких за жизнь любой из них выкопал уже. Тысячу, наверное. Роют молча, только сервомоторы в суставах жужжат. А там, наверху, вдалеке где-то, заливается скрежетом турель. Изрыгает белые полосы вниз по склону.
– Давайте, хлопцы, давайте, – заклинает командир взвода Михеенко гранатомётчиков,– а то эта зараза народа побьёт.
У Саблина уже второй окоп готов, а выстрела нет, он садится на край своего окопа, открывает забрало. Пока не пальнули, пока не полетела «ответка», думает покурить. К нему тут же подсаживается радиоэлектронщик Юра Жданок:
– Дай огня, Аким.
Прикуривают, ждут.
И трёх затяжек не сделали, а Теренчук орёт сверху:
– Товсь!
– Есть, товсь! – Кричит третий номер и добавляет, оглядываясь вниз: – От струи.
Это для порядка, никто из казаков, конечно, под струю залезть не может.
– Пуск! – Орёт Теренчук.
Хлопок, визг. Ракета ушла.
Саблин и Жданок делают большие затяжки. Взводный подходит к ним, толкает Жданка в локоть, мол, дай затянуться.
Жданок отдаёт ему сигарету.
– Есть! Накрытие! – Орёт сверху Тимофей Хайруллин.
Но взводный ему не верит, вернее, хочет, чтобы старший сказал, он за оптикой сидит.
– Накрытие? – Переспрашивает он.
– Накрытие, – кричит Теренчук.
– Молодцы, – радуется командир, – спускайтесь оттуда.
Но вместо этого первый номер расчёта снова припадает к оптике.
– Теренчук, глухой, что ли, – кричит взводный, – снимайте стол, спускайтесь. Сейчас бить начнут.
– Вторую вижу, – на секунду Теренчук оторвался от прицела. И снова склоняется к нему. – Вторую! Косит наших с правого фланга. Две тысячи двести сорок шесть метров.
Все молчат, взводному бы сказать, но он молчит вместе со всеми.
– Гранату, – орёт Теренчук, снова оглядываясь вниз, – чего ждём? Время идёт! Гранату давайте.
Взводному бы отдать команду, чтобы спускались, прятались, но секунды идут, а команды нет.
Лёша Ерёменко выскакивает из своего окопа, лезет в свой ранец, достаёт две части гранты, Саблин бежит к нему.
– Ну чего вы там, – орёт Теренчук, – давайте, пока её видно, пока дымом не заволокло.
Аким и Ерёменко быстро скручивают между собой ходовую и головную часть гранаты, Лёша лезет наверх, к гранатомётчикам, поднимает гранату над собой:
– Тимоха, лови.
Хайруллин хватает гранату, тут же закидывает её на стол, докладывает:
– Граната на столе.
– Вижу, – не отрывается от прицела Теренчук. И через секунду глядит на своего второго номера и зачем-то орёт, хотя тот в полуметре от него:
– В укрытие!
– Целься ты давай, – отвечает Хайруллин, даже и не пошевелившись.
Быть такого не может, что их по пуску первой гранаты не засекли, но мины в ответ не летят, всё летит на склон, к армейцам и их второму взводу. Там, в полутора тысячах метра от оврага, каждые пару секунд вспыхивает разрыв. И туда же бьёт сволочная турель, ни на секунду не затыкаясь. Полосует и полосует страшными белыми линиями подходы к склону.
– В укрытие, все, кто не нужен, – наконец командует взводный.
Но сам стоит, задрав голову, прямо под гранатомётчиками.
Аким отходит к своему окопу. Тяжко вот так ждать. А этот чёртов Теренчук словно прирос к прицелу или умер на нём. Не шевелиться. Сгорбился и сидит.
Все замерли опять, ждут, Саблин снова тянет сигарету из пыльника, закуривает. Только закурил, взводный тут же забирает у него сигарету. Аким вздыхает, тянет следующую.
А Теренчук так и не шевелится.
– Помер он там, что ли? Хайруллин, он там жив? – Кричит урядник Носов.
Аким видит, как на фоне зарева, там, высоко на краю оврага, Хайруллин машет на него рукой, мол, не мешай.
А секунды идут.
Тягостно это всё, тягостно. Ждать удара, так хуже ничего нет. «Ответка» прилетит, все это знают и ждут. Быстрее бы уже. Саблин накурился, хотел кинуть окурок, так кто-то из казаков его забрал.
И тут:
– Товсь! – Орёт Теренчук, так и не отлипнув от прицела.
– От струи! – В след ему орёт Хайруллин.
И сразу за этим:
Пах…
Над оврагом вспышка, все стало видно на долю секунды как днем, и снова темнота.
В-с-с-с-ш-ш-ш…
Звук быстро становится свистом. И стихает.
Все замерли, все ждут, задрав головы, смотрят на Тренчука. А он так и сидит, скрючившись у прицела. Так и не отлипает от него.
Теренчук и Хайруллин словно прилипли там, наверху, к пусковому столу. Сидят. Ждут. Чего ждут?
Саблин вздыхает, граната уже должна долететь, а они молчат. Попали – не попали, не ясно.
И тут на весь овраг заорал Жданок. Он по штатному расписанию боец радиоэлектронной защиты.
– Коптер!
Сидел он рядом с Саблиным, Аким даже вздрогнул от неожиданности.
– Дрон-наблюдатель, – он замолкает, глядит в монитор, что у него на животе, и снова орёт, – юг, один-тридцать. Шестьсот семьдесят метров. Высота семьсот двадцать. Идёт к нам.
Саблин не шевелится, нет смысла. Он штурмовик, у него все подствольные гранаты либо осколочные, либо фугасные. А все стрелки, у кого винтовки «Т-20-10», засуетились, снаряжают под стволы «самонаводящиеся». Такой можно сбить коптер.
– Пятьсот семьдесят, – орёт Жданок.
А эти проклятые гранатомётчики всё сидят, как приросли, заразы, вот чего они там высматривают? Нет, не приросли, Теренчук наконец отрывается от прицела и орёт вниз не тише Жданка:
– Промах! Гранту на стол.
– Гранту! – Орёт за ним Хайруллин.
Саблин и Ерёменко снова скручивают новую гаранту, Лёшка снова лезет на стену оврага, предаёт гранату Хайруллину:
– Последняя, больше нет, вроде.
Тот молча забирает у него гранату, укладывает на то место, где ей положено лежать, докладывает:
– Граната на столе.
Теренчук его не слушает, он опять прилипает к прицелу.
– Коптер – четыреста, – орёт Жданок. – Идёт к нам.
– Кто первый по дрону стреляет? – Кричит взводный. – Носов, давай ты.
– Есть, – коротко отвечает урядник и лезет вверх.
– Серёгин, ты второй бьёшь, если Алексей не попадёт. – Продолжает взводный.
– Есть, – казак лезет по стене за Носовым.
Саблин садится снова на край своего окопа. Снова тянет сигарету.
И курить не хочется, да разве не закуришь тут. Дрон по их душу послали, к ним летит. Первый раз их мелкими минами вслепую засыпали, а теперь будут бить прицельно. И не «восьмидесяткой», теперь врежут как следует. Жди «стодвадцаток».
– Триста сорок, – орёт Жданок, идёт с набором высоты, уже за тысячу перевалил.
Пах-х.
Негромко хлопнул «подствольник», и небольшая ракетка полетела навстречу вражескому коптеру.
И не долетела ещё, а Жданок, глядя на свой монитор, орёт:
– Мимо, давай вторую. Высота тысяча, до цели двести восемьдесят.
Пах-х.
Теперь стреляет Серёгин.
Пара секунд, ещё пара, ещё…
– Есть! Накрытие, – сообщает Жданок.
– Интересно, видел он нас? – Спрашивает взводный.
– А то нет? – С каким-то радостным раздражением отвечает электронщик. – Ложимся в могилки, ждём гостинцев.
Все уже позабыли про гранатомётчиков, а они, кажется, и не знали про коптер, так и сидят за пусковым столом. И Теренчук кричит:
– Товсь!
– От струи! – Орёт следом за ним Хайруллин.
Снова шипящая вспышка озарила овраг.
Граната ушла.
– Всё! – Орёт на весь овраг взводный. – Гранат больше нет. Отходим. Сейчас по нам жахнут.
Казаки начинают собираться быстро, бегом идут обратно, Саблин тоже встал, кому охота под удар попадать. А гранатомётчики сидят. Теренчук ведёт гранату.
Глава 12
Это ни с чем не спутать. Его уже накрывало один раз таким. Кажется, что земля уходит из-под ног. И кажется, ветер какой-то неслыханной силы. И пыль с песком такая, что только глаза береги. Он валится на землю, в падении, как успел – сам не понял, захлопывая забрало. Упал, накрылся щитом. И тут же по щиту забарабанили камни и куски сухого грунта. Снаряд, который летит в тебя, ты никогда не услышишь.
И становится тихо.
Только в коммутаторе голос взводного:
– Раненые?
– Наверху бахнул, – Аким узнаёт голос Серёгина. – К нам в овраг не залетел.
Аким ждёт ответа, слава Богу, никто не отвечает, пронесло, но это только начало. Значит, Серёгин прав, раненых нет.
– Уходим, – кричит в коммутаторе командир, – все… все уходим, бегом, казаки.
Саблин вскакивает, случайно поднимает голову, и камеры выносят ему на панораму картину: оседает пыль, ещё песок летит с неба, с мелкими комками замели, а гранатомётчики так и сидят у пускового стола. Первый номер не отрывается от прицела.
Казаки уже бегут прочь по оврагу, Саблин тоже пошёл, но оборачивается, смотрит на них.
И тут новый удар. Аким опять падает, но на этот раз снаряд попал чуть дальше оврага.
– Уходим, – уже с надрывом орёт прапорщик Михеенко, – Теренчук, Хайруллин, бросайте всё, убегайте.
Казаки бегут на север,
– Есть, – вдруг радостно сообщает Теренчук, разгибаясь, наконец, у пускового стола. – Накрытие!
Они с Хайруллином начинают снимать стол, но взводный орёт на них:
– Бросьте его, прыгайте оттуда, бегом… Бегом…
– Бегите, дураки, – орёт урядник Носов. – Вилка! Сейчас накроют.
Аким сам уже бежит, но у него опять заедает левое «колено», бежит, хромает. Да скорее идёт быстро, разве с неисправным «коленом» побегаешь.
И опять удар, взрывная волна догоняет его, щит у него висит на спине, так его она толкает в щит, он летит вперёд, дробовик теряет, мимо него, в пыли и песке, пролетают казаки.
– Живы? – Орёт взводный.
– Жив, – отзывается Хайруллин.
– Живы-живы, – отзывается Теренчук.
Саблин чувствует себя нормально. Говорит в коммутатор:
– Жив.
Снова встаёт и ищет оружие. А дробовик песком присыпало, в темноте попробуй, найди. Его быстро догоняют гранатомётчики:
– Чего ты? – Орёт на него Теренчук. – Беги.
– Сейчас, – отзывается Аким. Шарит руками в пыли.
Не было такого, что бы он оружие терял.
– Уходите. – Уже едва ли не с истерикой кричит взводный.– Быстрее.
Саблин оружие находит, вскакивает, бежит-хромает вслед убегающим, изо всех сил бежит. А за спиной снова ухает взрыв, но далеко. Только горячий воздух его догоняет с песком. Он не останавливается. Снова бьёт в землю снаряд. Уже ближе, но волна не сбивает его с ног, большой осколок, зло шурша, пролетает мимо, глухо впивается в песчаную стену оврага. Близко пролетел. Он продолжает бежать вслед своим сослуживцам.
А за спиной опять поднимается фонтан из грунта. И опять. Пристрелялись артиллеристы. Каждый новый снаряд точно залетает в овраг. Но это всё уже – там, далеко за спиной.
Когда сил бежать уже нет, он переходит на шаг. Он идёт последний, все его ждут, привалившись к стенам оврага, только взводный стоит.
– Ранен? – Спрашивает он.
– Да нет, вроде…
– А какого хрена копался там в песке? Чего дожидался?
– Дробовик уронил, – говорит Саблин.
– Дурень, – невесело вздыхает урядник Носов.
– А чего хромал? – Продолжает прапорщик.
– «Колено» барахлит, – говорит Аким, понимая, как глупо это звучит, он решает объяснить, – ходил к технику, вроде всё нормально, а как нагрузку дашь, так мотор не тянет.
– Ох и дурак ты, Саблин, – говорит взводный, но без злобы.
А взрывы всё рвут и рвут землю в овраге. Прапорщик смотрит в ту сторону и командует:
– Поднимаемся, казаки, вал к нам идёт. На север отойдём. К нашим.
Взвод отступает к своим, все целы, кроме двух, что были ранены в самом начале дела. Для взводного это главное. А взрывы всё рвут и рвут овраг за их спинами. Но это уже далеко, даже если и долетит осколок какой, так уже на излёте будет. Брони ему не пробить.
Едва уселись, чтобы дух перевести после долгого бега, воду достали, как приехал сотник Короткович. Спрыгнул с БТРа, летит к казакам так, что все сервомоторы пищат. Даже в темноте ясно, что злой, как чёрт.
Казаки встают, строятся.
– Прапорщик! – Орёт сотник.
– Здесь, господин сотник, – вперёд выходит комвзвода Михеенко.
– Причина отступления. Почему отошли с исходных?
– Вывел взвод из-под удара артиллерией противника.
Михеенко даже рукой указал себе за спину, там, вдалеке, на юге, всё ещё били тяжёлые снаряды, перекапывая овраг.
– Это еще по нам молотят, – продолжает прапорщик.
Тут подъехал ещё подсотенный Колышев. Тоже встал в стойку рядом с Коротковичем, и с этакой издёвочкой интересуется:
– И как далеко вы собираетесь выводить вверенный вам взвод из-под обстрела? До родной станицы надеетесь довести?
– Никак нет. – Невесело отвечает прапорщик.
– Задание выполнили? – Не унимается сотник.
– Уничтожили три турели, – оживился Михеенко. – И отступили из-за высокой плотности огня.
– Две турели. – Говорит, вернее, орёт Короткович.
– Три, – не соглашается Михеенко.
– Две, – снова вступает подсотенный, – одна турель была макетом, даже этого вы не знаете, прапорщик.
Михеенко молчит.
– А почему так долго шли, – не успокаивается сотник, – где прохлаждались?
– Никак нет, не прохлаждались, по ходу движения обезвредили двадцать две мины и шесть фугасов. – Говорит Михеенко, уже и сам тон повышая. – Весь овраг – сплошные мины.
Конечно, обидно взводу такое слышать. «Прохлаждались!» За время такого «прохлаждения» двух бойцов потеряли, да две турели сожгли, даже если подсотник Колышев прав.
– Возвращайтесь на исходные, – уже понижая тон, говорит Корткович. – Немедленно!
– Разрешите обратиться, господин сотник, – влезает в разговор Теренчук.
– Говорите, – разрешает сотник.
– Мы вернулись, потому что миной пусковой стол разбило. За столом пришли.
Врёт.
– И ни одной гранаты не осталось, – без разрешения добавляет Хайруллин. – Все постреляли. И что нам в овраге без гранат и стола делать?
– Хайруллин, – тут же ощетинился Колышев, – устав читали? Помните раздел про разговоры в строю?
– Так точно, – отвечает Тимофей Хайруллин.
Замолкает.
– Товарищ подсотенный, – официально произносит сотник,– выдайте взводу новый пусковой стол и гранаты, и проследите, чтобы они незамедлительно вернулись на исходные позиции, скоро начнётся вторая атака. До начала атаки взвод должен быть на месте.
– Будет исполнено, товарищ сотник. – Отвечает Колышев.
Сотник залазит на БТР и уезжает, а недовольный подсотенный берёт несколько казаков и едет с ним получать новый стол и боекомплект.
Саблин едет среди них. Бойцы штурмовой группы понесут гранаты.
Как всегда. Не привыкать. Ну, так хоть покурить на броне успеет, прежде чем набросают ему в рюкзак тяжеленного железа.
Взвод торопится. Там, на западе, в полутора тысячах метров от оврага, снова на исходные выходят части армейцев и казаков. Готовятся к броску вверх по склону.
Противник сорвал атаку, отогнал части с исходных, но при этом «засветил» оборону: дислокацию своих батарей, показал первый ряд траншей, прошёлся снарядами и минами по своим минным полям. А ещё Аким видел, когда забирал тяжёлые и длинные гранаты с грузовика, как на уже подготовленные площадки заезжали самоходки «гиацинты», снайперски точные ста пятидесяти двух миллиметровые орудия с дорогими корректируемыми снарядами. Это для артиллерии противника. И батарею тяжёлых миномётов, тоже видел, как прислуга суетится вокруг них, быстро окапывается, ставят радары контр стрельбы, и разгружает тяжёлые ящики с минами.
Сомнений быть не могло, атака на высоту, на каменный гребень, будет обязательно. И четвёртому взводу второй сотни Второго Пластунского Казачьего полка в этой атаке отводится важная роль. Казаки понимали это, и спешили, за промедление и по шапке получить недолго.
А у Саблина левое «колено» не докручивает. Не разгибается до конца. Хорошо, что он последний идёт. Не мешает другим. Но и последний отставать не должен.. Противоминная дистанция – семь метров, так в уставе записано. Ни больше и не меньше. А попробуй, успей за всеми, если левая «нога» в песок и пыль чуть не по колено уходит. А чтобы вытащить её, нужно усилие приложить, а мотор не тянет, приходится самому. У Акима в глазах от напряжения темнеет, каждый шаг, как последний. А отставать нельзя. Надо же дураком таким быть. Правильно его взводный       обозвал. Нужно было у техника новое «колено» просить, а не дал бы, так к сотнику идти. Подлец техник, говорил: Не вижу неисправности. Всё работает.
Постеснялся с ним ругаться, вот и мучайся сам теперь, рви жилы. Винить больше некого.
«Надо взводному сказать, что отстану,– думает Аким,– если потом до сотника дойдёт, и заставят рапорт писать, напишу, что неисправность «колена» получена сегодня в результате обстрела».
И тут по цепи идёт сигнал «стой». Впереди идущий поднимает правую руку. Слава Богу. Хоть постоять, отдышаться. Аким открывает забрало, пьёт воду. Ночь, не жарко. Погода отличная. Красота.
Дальше, вроде, взвод не идёт, казаки скидывают тяжелые ранцы на землю. Работать будут тут. Ещё раз, слава Богу. Пулемётчики тащат пулемёт к краю обрыва, распаковывают, рвут пластиковую обёртку, достают ленты. Первый номер Саша Каштенков выглядывает из оврага, прикидывает угол, темень, мало, что видно, но он говорит своим номерам, где капать. И гранатомётчики готовятся, тащат стол, копают ему гнездо в стене обрыва. Казаки почти все достают лопаты.
Глава 13
Вроде всё, бой попритих. На подъёме, на западе, далеко хлопают одиночные взрывы мин, но это так, больше для острастки. На самом деле китайские миномётчики пристреливаются к новым точкам.
Тихо стало. Ночь. Не жарко. Едва заметен ветерок. Можно не закрывать забрало, воздух почти без пыли. От простого дыхания можно получать удовольствие. Просто дышишь и всё, ночью в болоте такое невозможно. Мошка за минуты сгрызёт кожу. А тут дыши – не хочу… Вот только пух мешает. Сначала его было немного, но ветер чуть окреп и…
Это самое время для цветения колючки, от неё по степи летят тучи пуха, пуха вдруг стало столько, что через него видно плохо.
В лучах фонарей это смотрится на удивление красиво. Но людям не до красоты сейчас. Они заняты делом.
Все понимают, что ничего ещё не закончилось. Ещё три часа до солнца. И значит, что до рассвета будет ещё одна атака. Как минимум одна.
И НОАК, и русские готовятся.
Китайцы не волнуются, они знают, что русских мало. Едва ли их больше, чем самих китайцев, а говорить о снарядах и минах и вовсе не приходится, у русских их всегда в обрез.
Первые две атака Девятый батальон Тридцать Первой дивизии НОАК отбила почти играючи, правда, благодаря действиям пластунов, потеряла во время одной из атака две ценные турели, но это просто автоматы, а среди личного состава потерь не было, и позиции НОАКовцы удержали во всех точках, даже не позволив атакующим приблизиться к ним.
Тем не менее сводный батальон русских из трёх армейских рот, одной казачьей сотни и одной пластунской не собирался ждать ни рассвета, ни подкреплений. Командиру батальона майору Уварову была поставлена задача: к двенадцати часам дня взять первую полосу обороны противника и закрепиться там. Для этого он имел почти четыреста бойцов, чуть больше, чем в Девятом батальоне китайцев. Ещё сверхточные самоходки «гиацинты» и шестнадцать снарядов к ним. Также ему выделили более двух сотен мин разных калибров, так что, по мнению командования, средств у него было более чем достаточно. И он собирался оправдать оказанное ему доверие. Да, в первых атаках он потерял четыре человека убитыми и более тридцати ранеными, но он выяснил конфигурацию обороны противника, засёк позиции артиллерии и миномётных батарей, и теперь знал, что надо делать дальше. Его частям нужно было время на подготовку новой атаки. Но время ещё было, поэтому он не торопил своих офицеров, путь подготовятся как следует.
Казаки копали землю, готовились, знали, что ничего ещё не закончено. Они понимали, что тут, в перекопанном снарядами овраге, им предстоит встретить утро и что днём будет тяжелее, чем сейчас.
– Сашка, – говорил взводный пулемётчику, – ты давай, не кури там, а как откопаешь место, готовь вторую позицию.
– Да знаю я, – отвечал первый номер пулемётного расчёта Саша Каштенков. Он и третий номер пулеметного расчёта всё уже почти сделали, уже ставили станину пулемёта. Сделали всё вдвоём.
Взводный не поленился, полез вверх к ним, осмотрелся:
– Угол какой взял за ноль?
– Юго-восток ровно, – отвечал пулемётчик чуть недовольно.
Ну что, взводный в самом деле дуркует, контролирует их, как первогодков, у них по пять-шесть призывов за плечами. Ещё будет их учить, как угол огня выставить? Как ленту в механизм заправлять? Как на гашетку давить?
А прапорщик не уходит, сидит в гнезде, свой ПНВ достал, смотрит в сторону позиций противника, видно, убедиться хочет, что Сашка правильно пулемёт ставит. Этим только злит пулемётчиков. Ну в самом деле…
Ещё и позицию раньше времени демаскирует, у китайцев тоже, авось, наблюдатели имеются. Вот засекут его и сообщат миномётчикам своим. И в довершении на пулю снайпера напрашивается. Снайпера никогда не дремлют, даже в темноте.
– Ладно, – наконец говорит прапорщик Михеенко, пряча свой офицерский ПНВ, – нормально.
Каштенков фыркает, ему смешно это слушать, а третий номер расчёта Сафронов замечет ехидно:
– Рады стараться, господин прапорщик.
– Позубоскальте мне ещё, – недовольно говорит прапорщик, спускаясь. – Вторую точку в ста метрах на юг ставьте, тоже на юго-запад, так же, как и эту вкопайте. А ты, Сашка, – говорит он Каштенкову, – будешь мне фыркать, так и третью точку копать тебе придётся.
– Есть, – говорит ему пулемётчик.
Им непросто, полный расчёт – это три человека, а их двое осталось, второй номер два часа назад был ранен, но они справятся.
Аким свой окоп уже выкопал, этот окоп на дне оврага от обстрела. Глубокий, там удобно усесться можно. А ещё он подготовил себе точку в западном склоне обрыва. Оттуда можно будет вести огонь. Точку выбирал с умом, чтобы была подальше и от пулемёта, и от гранатомёта. Первым делом «гостинцы» к кому-то из них полетят. Лучше держаться от них подальше. Впрочем, это скорее дань правилам. Бойцы штурмовой группы в перестрелках на дистанциях более ста метров не участвуют. Оружие у них не то.
Их дробовики – это оружие, рассчитанное на ближний бой, как, впрочем, и всё их снаряжение. Они бойцы атаки: гранаты, картечь, щит и сама их броня у них она самая тяжёлая, особенно шлем и кираса, это всё для работы на дистанции десять-двадцать метров. А дурацкие перестрелки, когда между врагами полтысячи метров, на взгляд штурмовиков – глупости. Пустое.
Закончив свою работу, Саблин пошёл помочь гранатомётчикам, у них самое тяжёлое и громоздкое оборудование, но самое нужное в бою.
Тут его чуть не сбил радист Зайцев, спешивший вдоль оврага.
– Где взводный? – Спросил он у Саблина. – Радиограмма пришла.
– Там, – Аким махнул рукой на западный склон оврага, – у пулемётчиков был. А что, начинается?
Саблин имел ввиду атаку. Зайцев почему-то всегда относился к Саблину как к командиру, ну или старому казаку, уважал.
– Нет пока, – отвечал Радист, показывая Акиму планшет, – приказ пришёл взаимодействовать с миномётной батареей. Позывной дали.
Аким заглянул в планшет радиста, да, так всё и было. Казалось, дело-то простое: как начнётся атака, обнаруживать небольшие или одиночные окопы противника, те, что в зоне действия взвода, и наводить на них миномёты. Но был в этом деле один нюанс, как выражался их умный прапорщик, как только вы выйдете в эфир с координатами вражеского объекта, вас тут же запеленгуют. И по пеленгу к вам будут прилетать гостинцы. Глупо было бы думать, что по рации, которая работает совсем рядом с твоими передним краем, артиллерия или миномёты НОАК не нанесут удар со всей возможной поспешностью.
– Побежал я, – сказал радист, как только Саблин дочитал сообщение.
«Беги, друг, – подумал Аким, глядя радисту вслед, – ты ещё сегодня со своей рацией набегаешься».
Такая у радиста работа, нужно менять положение после каждого выхода в эфир. Иначе дождёшься пару мин себе на голову.
А о том, что сегодня выпадет ему, он не думал.
Радист ещё не убежал, а Саблин подумал, что утро будет непростое, и, как ему не хотелось побездельничать хоть пару минут, он опять взялся за лопату. Решил углубить окоп, в котором он собирался прятаться во время обстрела, все вокруг копали тоже. Только земля летела. Убеждать кого-то командиру взвода не приходилось, народ во взводе был опытный.
Копали и ждали, когда командование начнёт атаку. Но противник ждать не хотел. Саблин вкопался уже на метр, думал, что теперь достаточно, хотел уже перекурить, когда, как всегда неожиданно, в наушниках заорал командир взвода:
– Всем внимание, ТББ! Летит к нам, все в укрытие. Тэ-Бэ-Бэ!
Да, прапорщик орёт в голос, все должны его слышать. Теперь, кажется, началось. ТББ, Термобарический боеприпас, боеприпас недешёвый, но НОАК может себе иногда позволить. Малые заряды ТББ малоэффективны против бронированных целей с вакуумной защитой дыхания. Поэтому обычно это ракеты большой мощности, к счастью, можно засечь их пуск и просчитать траекторию, и за несколько десятков секунд до подлёта к цели сообщить об ударе. Это даёт время приготовиться.
Саблин с глубиной окопа не прогадал, рад, что выкопал себе окоп поглубже, он загоняет свою лопату в стенку на полный штык, теперь она ещё и ручка, за которую он возьмется и будет держаться крепко. Были случаи, когда обратной волной человека выдёргивало из окопа и поднимало довольно высоко. Щитом лучше не укрываться, улетит, потом его не найдёшь, поставил его на ребро рядом, ранец взрыву не поднять, никуда не денется. Улёгся как по уставу, воротник пыльника поднял, лицом вниз, между руками и маской немного пространства, тут под его пыльником останется воздух, в котором не выгорит кислород.
Всё, он готов. Ему потребовалось на подготовку к удару десять секунд. А в рации ещё переговариваются, укладываются по своим окопам казаки, пока прапорщик не крикнул:
– Внимание… Клапана закрыть, вентиляцию отключить!
Аким набирает побольше воздуха в лёгкие, выключает вентиляцию маски, внешний воздушный клапан закрывает. Теперь маска герметична. Откроешь клапан во время взрыва – умрёшь. Убьёт давление. Запустишь вентиляцию раньше чем, через две минуты после взрыва – сожжёшь себе лёгкие и тоже умрёшь.
Всё. Все замерли, затихли и… Наверное, каждый думает, что было бы неплохо, если бы был недолёт, чтобы после этого удара встать из окопа живым. Каждый на это надеется.
Хлопок, резкий, звонкий, далеко в небе и на первый взгляд совершенно неопасный. Но это только начало, это в сотне метрах над землёй рванул контейнер, самое интересное ещё впереди.
Раз… два… три…
Это был далеко не первый его ТББ, он знал, сколько секунд до взрыва.
Три… Четыре… Пять… Шесть…
Даже ночью в его окопе, там, на самом дне, под ним, под его руками и пыльником стало светло как днём, вернее, светлее, чем днём. Панорама просто побелела. И он зажмурился, ожидая удара. И удар пришёл почти сразу. Так оглушительно грохочет гром, когда он раскатывается над самой головой. Это было настолько громко, что электроника включила фильтр, иначе человеческий слуховой аппарат вышел бы из строя. Он просто оглох бы.
А затем по земле покатилась волна, сметая всё, что можно смести. И засыпая окопы песком и небольшими камнями. Тонко и противно запищал датчик давления, по правой стороне панорамы полетели цифры: тысяча пятьсот бар, две тысячи, две пятьсот, две восемьсот, три, три двести, три четыреста, всё они пролетели за пару секунд, может, за три, и остановились на цифре три тысячи шестьсот бар. Это в три с половиной раза больше нормы. Вот поэтому нужно наглухо закрывать шлем.
И сразу за этим, взвизгнул датчик температуры, без раскачки, без подготовки, сразу высветил сумасшедшую цифру: Двести! Двести по Цельсию. Оружие и патроны, гранаты – всё что угодно может сдетонировать, продержись такая температура хотя бы двадцать- тридцать секунд. Термометр показывает двести двадцать! Ещё немного и о воздух можно будет прикуривать сигарету. Кожа человека уже получила бы ожоги, но в броне Саблин пока жары не чувствовал.
И тут же пошла обратная волна, цифра индикатора давления так же быстро побежали обратно. Если удара первой волны Аким, лёжа на дне окопа, не почувствовал, то обратную волну, он ощутил во всей красе. Сначала ему казалось, что его словно магнитом потянуло вверх. Плавно-плавно, даже нежно. Но он знал этот фокус, поэтому вцепился в лопату, штык которой был загнан в стену окопа у самого дна. И его потянуло сильнее, дёрнуло вверх и потащило, не держись он за лопату, вылетел бы из окопа на обратном схлопывании атмосферы, несмотря на его огромный вес вместе с бронёй. Нет, всё нормально, лежим дальше. На него словно высыпали пару тачек песка и камней, но он лежит, не шевелится. Главное сейчас – не дышать, экономить кислород, его в маске на два небольших вздоха. Взрыв сжёг весь кислород над ними, но обратная волна принесла новый воздух, теперь нужно подождать, чтобы упала температура. И тогда можно будет открыть клапан и запустить вентиляцию. Компрессор сам будет гонять воздух, пока концентрация кислорода не придёт в норму, а пока…
Две минуты уже прошли. Он делает последний вдох. Но глубоко вздохнуть не получилось. В маске дышать нечем. Нужно ждать. Ещё хотя бы одну минуту. На краю панорамы плавает цифра шесть и два. Чуть больше шести процентов кислорода. Три минуты прошло. Надо ещё подождать. Но не пришлось:
– Медика! – Звенит в наушниках голос прапорщика. – Медика сюда.
Голос его звонкий, почему-то высокий, и Акима от него, кажется, тошнит.
Глава 14
Голос летит издалека, но всё равно такой звонкий, как будто взводный орёт прямо над ухом. Мозг на голодном кислородном пайке не сразу включается. А только через пару секунд. Ах, да… Точно…
Медик – это он. Да, это его зовут. Саблин встаёт в своём окопе, с него сыпется, грунт, камни. Всего этого тут много, хоть по новой окоп капай. Он ищет на дне окопа дробовик, без оружия ни шагу. Температура шестьдесят градусов, но это уже допустимая температура, он открывает клапан, запускает вентиляцию, заливает себе в «кольчугу» сразу три кубика хладогена, пытается дышать, глубоко вздохнуть. Это получается, но в маске всего десять процентов кислорода, это половина от необходимого. А ему нужно выбираться из окопа и идти, тратить кислород ещё и на работу мышц. Компрессор гудит, работает на полную мощность, прогоняя через камеру воздух, оставляя драгоценные молекулы кислорода в маске и выгоняя из неё углекислоту. Аким начинает вылезать из окопа, ведь медик – это он.
– Есть медик, – говорит он, вставая во весь рост над окопом, – кому нужен медик?
– Саблин, сюда, – орёт ему обычно спокойный казак Петя Чагалысов, взводный снайпер, и машет ему рукой. – Быстрее, брат.
Аким спешит к нему, чуть не падая, его ещё пошатывает и тошнит, но кислорода уже двенадцать процентов, глубокие вздохи прочищают голову.
Он подбегает к снайперу, там ещё два казака сидят на корточках, а между ними на спине лежит ещё один. Вот ему-то он и нужен.
– Что с ним? – Кричит Саблин, ещё не подойдя и уже из кармана доставая диагноз-панель.
– Не знаю, Аким, – говорит Чагылысов, а сам едва не плачет, голос срывается, значит, речь идёт о его лучшем друге, о его втором номере, о Серёгине, – застонал он после взрыва. А потом не отвечал. Я зову, а он не отвечает.
Саблин удивился, у снайпера открыто забрало, так и есть, ветер перемешал воздух, на панораме кислорода двадцать процентов, Аким и сам открывает забрало. Садиться к раненому, у того тоже забрало уже открыто:
– Так что с ним? – Он открывает Серёгину глаз, светит туда фонарём из диагноз-панели. Белка в глазу нет, вкруг зрачка сплошная краснота, кровь в глазу. Зрачок на свет не реагирует.
– Кажись, клапан на маске сорвало, – предполагает Ерёменко.
– Аким, скажи, жив он, а? – Суетится вокруг него снайпер.
Саблин ищет пульс, слава Богу, пульс есть:
– Радист, – орёт Аким, – вызывай медбот.
– Принято, – кричит Зайцев.
– Жив, жив, – повторяют казаки, говорят это с заметным облегчением, Серегин ведь до сих пор признаков жизни не подавал.
– А что с ним, Аким, а? – Спрашивает Чагылысов жалобно и пытается заглянуть вместе с Саблиным в диагноз-панель.
А Саблин сам не знает, что с Серёгиным, а Чагылысов его раздражает и мешает ему. Этот уже немолодой казак, терпеливый и молчаливый, с заметными монголоидными чертами в лице ему всегда нравился, но не сейчас:
– Уйди, – Аким толкает его в шлем. – Не лезь.
– Не мешай ему, Петя, – говорит снайперу кто-то из казаков.
Чагылысов послушно отстраняется немного. Замолкает.
Ну, отодвинулся Чагылысов, а дальше что? Саблин не знает, что делать. Он беситься, но про себя, так, чтобы никто больше не видел его ярости. Да как так, ведь он не медик, он курс медицины проходил вместе со всеми в учебке. Вместе с ними со всеми. Почему он должен сейчас спасать Серёгина, почему он должен отвечать за его жизнь? Ведь он такой же, как и они. А эти дурни стоят и ждут от него чуда. Он с трудом взял себя в руки и ещё раз заглянул диагноз-панель. Ладно. Надо думать, надо думать.
Сорвало клапан на маске, значит, под давлением в маску мог попасть раскалённый воздух, и он мог его вдохнуть. Ожёг дыхательных и лёгких. Саблин открывает рот, заглядывает туда – нет. Кровь есть, навалом крови, ожога, вроде, не видно. Что ещё? Кровь во рту, красные белки глаз, низкое давление, едва живой пульс. И что ему со всем этим делать? Уж лучше брюшную полость навыворот, он бы знал, что делать, а это…
Он не знает, но кричит:
– Ранец мой сюда!
Казаки кидаются по окопам искать его ранец, а он всё ещё думает, что-то ещё смотрит на панели. Наконец, ранец его ему принесли, и он достаёт оттуда коробку медика. Достаёт шприцы. У него нет представления о том, что надо делать. У него только логика и небольшой опыт. Он достаёт три шприца. Один понижающий давление, на всякий случай антибиотик, а третий для введения человека в медицинскую кому. Саблин и понятия не имеет, можно ли сейчас колоть раненому эти препараты. Ведь он не медик, он боец штурмовой группы. Аким снимает колпачок с иглы первого шприца. Это вещество понизит давление и остановит внутренние кровотечения. Судя по всему, они есть. Он очень надеется, что до прихода медбота второй номер снайперского расчёта Серёгин будет жить. А первый номер снайпер Чагылысов сидит рядом, в метре от него, и внимательно следит за каждым его движением.
У него лицо расстроенного ребёнка, а ещё он, кажется, боится. Этот взрослый человек очень раздражает Акима, так и хочется рявкнуть на него, но он сдерживается, отворачивается и находит место для первого укола.
На войне полно всякого, что было ему не по душе: и изматывающие переходы при двукратном перегрузе, и беспрерывное ковыряние в земле, от которого потом нужно как следует чистить броню, иногда даже разбирая привода, и ожидание артиллерийского удара, перед которым ты улёгся в окоп-могилу и лежишь, ждёшь, прилетит – не прилетит. А ещё многое-многое другое. Но одну вещь он не любил особенно горячо, избегал ее как мог, даже ходил к руководству писать рапорт. Но это не помогло. Ему не нравилось быть взводным медиком. И не потому, что это были дополнительные обязанности. Просто всё время боялся сделать ошибку. Каждый раз, когда звали медика, Аким немного выжидал, надеясь, что вызовется хоть кто-нибудь, кто первый подойдёт к раненому. Но такого никогда не случалось. Медик во взводе так и не появился до конца призыва. Саблин так и оставался медиком, пока взвод не ушёл на годовой отдых. Все единодушно считали, что только он может им быть, так как только он, по мнению всех сослуживцев, был умным и обладал достаточными знаниями.
– Нехай, Аким будет, – говорили казаки, словно ему на зло, – у него ума палата. Он знает, какие уколы колоть.
Так и не удалось ему подыскать себе замену.
– Вот, господа казаки, – нравоучительно говорил взводный, – это вам пример, держите амуницию в порядке, вот не доглядел он, и видите, как вышло?
Никто ему не ответил. Кому он это говорил, тут первогодков не было, все и так всё понимали. А клапана на шлеме разве без оружейника проверишь? Да никогда.
Серёгина уложили на носилки, четыре казака потащили носилки по кучам песка, Саблин шёл рядом, то и дело прикасаясь к горлу раненого диагноз-панелью. Больше всего он сейчас волновался, что у Серёгина начнёт падать давление ниже нормы, или начнёт расти пульс, или ещё что-нибудь случится. Он не знал, правильно ли колол ему препараты. Как не хотелось бы ему быть сейчас ответственным за жизнь этого хорошего человека. Ну не медик он был, не медик, он был бойцом штурмовой группы.
Медбот прошёл по оврагу, по песчаным кучам, что остались после обстрела, достаточно далеко, так что тащить раненого до начала оврага не пришлось. Серёгин был жив, когда два настоящих медика его забирали и укладывали на площадку бота. Они проверили его состояние, и старший спросил:
– Не пойму, а что с ним?
– ТББ, в маске клапан вырвало. – Отвечал Аким, он ожидал, что специалист ему что-нибудь сейчас выскажет, мол, почему не сделал то и то.
Но медик только записал что-то в планшете и ничего больше не сказал.
Саблин это посчитал большой похвалой. Как он был рад, что товарищ дожил до бота. И теперь за его жизнь отвечали те, кто в медицине что-то понимают.
А время шло, и до рассвета оставалось чуть больше часа. Стало совсем тихо. Но теперь противники всё друг о друге знали и просто ждали. НОАКовцы ждали утра, а русские ждали приказа атаковать, понимая, что до утра приказ обязательно будет.
И приказ пришёл:
– Всё, – произнёс радист, прислушиваясь к эфиру, – наши пошли.
Тут же издалека донеслись лёгкие едва слышимые хлопки. Миномёты китайцев. Пять, шесть секунд, и мины начали рваться на склоне.
Но тут же на севере заработали миномёты русских. И мины понеслись к китайским батареям. Теперь китайцы всё получат сполна. Только теперь всё и начинается. Тут же к миномётным дуэлям подключилась китайская артиллерия, чтобы подавить батареи противника, а этого ждали самоходные «Гиацинты» русских. Десятки мин разных калибров и тяжёлых снарядов одновременно повисли в воздухе, в ночи стоял тяжёлый гул. Они долетали до места назначения, засыпали окопы, раскалывая камни, поднимая в воздух тонны песка и тучи пыли. Мощной взрывной волной сметали всё вокруг и тяжелыми свистящими осколками калечили людей, а иногда и сразу убивали, выводили из строя технику и оружие. В общем, делали то, для чего их придумывали, для чего их создавали. Саблин вскарабкался на стену и выглядывал из обрыва, глядел на запад, на юго-запад, как там то и дело озаряют темноту мгновенные вспышки. Аким немного злорадствовал, представляя, как китайские миномётчики жмутся к земле в своих окопах, надеясь переждать удар. Он от души желал, что бы они его не пережили, что бы так и остались навсегда в этих своих окопах, как в могилах, выкопанными своими руками.
– Пошли наши, – кричит радист, пытаясь перекричать артиллерийский гул. – Приказ! Нам приказ! Поддержать огнём наступающие части.
– Передай: принято! – Орёт прапорщик Михеенко. – Пулемёт, гранатомёт, слышали?
– Есть! Поддержать огнём, – кричит Каштенков.
– Принято, – кричит третий номер гранатомёта Хайруллин.
Уже, наверное, можно пользоваться связью, всё равно китайцы о них знают, не зря им сюда ТББ присылали, но все орут «голосом».
Первый номер пулемёта Саша Каштенков опять, не в микрофон шлема, а «голосом» орёт гранатомётчикам:
– Степан, Тимофей, вы, как «стреловка», – бой с применением стрелкового оружия, – пойдёт, вы ближних не трогайте, мне их оставьте, бейте тех, что дальше тысячи будут.
– Принято, – откликается Хайруллин. – Бьём тех, кто дальше тысячи метров.
Саблин знает, что от пулемёта надо держаться подальше, но ещё не уходит и слышит, как негромко командует первый номер расчёта:
– Лента.
– Есть лента, – отзывается Сафронов третий номер расчёта.
Звонко клацнула крышка механизма, значит, лента легла на «звёздочку», крышка закрыта. С металлическим ударом срабатывает затвор. Первый патрон уходит в ствол. Всё готово.
Каштенков водит стволом туда-сюда, останавливает его на секунду, ставит себе метки, дальномером «приглядывается». У пулемёта прицельная камера очень мощная, пулемётчик видит то, что через камеры шлема не видно, особенно ночью. Но он пока не стреляет. Не простреливается. Нельзя. У китайцев тоже есть пулемёты, и пулемётчики у них тоже опытные имеются. И до нужного времени они себя никак не проявят, не покажут своей позиции. Ударят когда надо. И ударят точно по пулемёту. Нет, не хотел бы Саблин быть пулемётчиком. Уж лучше штурмовиком. Так безопаснее.
А бой разгорается, и теперь, кажется, китайцы притихли. Их миномёты и артиллерия молчат, а миномёты русских работают, не переставая.
И тут начала оживать первая линия окопов НОАК. Видно, передовые части атакующих подошли на эффективный винтовочный выстрел. И огонь был плотный. Ответного стрелкового огня нет.
Саблин знал, почему это бессмысленно, китайцы в окопах в полный рост за брустверами, за мешками с песком стреляют с удобством, стреляют, как следует прицелившись. А ты лежишь на камнях или каменистом грунте. Там даже не окопаться. Встать и рвануть вперёд не можешь, пред тобой, скорее всего, мины. Лежишь и, укрывшись щитом, ждёшь, когда тебе откроют проход в минах и когда миномёты обработают первую линию окопов. Лежишь и ждёшь, пули бьют рядом, ты лежишь и ждёшь, пули бьют в щит, а ты лежишь и ждёшь. Все, что ты можешь сделать – это тоже выстрелить, только вокруг тебя поднята пыль, ты не видишь дальше десяти метров, пыль, конечно, и тебя немного скрывает, но она скрывает и твоего противника. Совсем скрывает. Тебя немного, его совсем. Саблин лежал вот так же, как лежат там сейчас ребята на подъёме. Он понимал, как там сейчас. Ждал и ждал, пока минёры не взорвут проходы в минных полях. А потом поднимался в атаку.
В эту секунду в наушниках зазвучал голос Саши Каштенкова, первого номера пулемётного расчёта:
– Господа-товарищи, дозвольте начать!
И тут же тяжёлый и глубокий звук наполнил воздух:
Пам-м-бам-бам…
Застучал пулемёт и тяжёлые двенадцатимиллиметровые пули понеслись к своей цели.
Всё, вот теперь и они начали бой. Теперь они уже засветились и в эфире, и обозначились огнём. Теперь китайцы точно знают, что не выжгли их ракетой с ТББ.
Аким скатился от края обрыва, пошёл подальше от пулемёта. Уж больно опасно находиться рядом с ним. Пошёл к своему окопчику, залез в него, высунул голову. Не новобранец, чего ему там смотреть, но он всегда хотел понимать, что происходит. Может, придётся вылезать из оврага и идти вперёд. Надо знать, куда идти, где залечь, где пробежать. Главное, точно выясинить, где огневые точки у противника, а может, если получится, и засечь ДЗОТ. Часто пулемётчики и гранатомётчики, ведя бой, начинают бодаться с одной-двумя целями, а общую картину из вида упускают. Пару раз Аким замечал и давал им наводку на цель, которую они сами не замечали. Впрочем, такое случалось не пару раз, а чаще. Это даже взводный в рапорте отмечал.
А черная предрассветная даль засверкала далёкими выстрелами.
До окопов противника пятьсот-шестьсот метров. Да ещё пыль всё накрывала, но пулемётчик знал, что делал. Пыль, ночь для него это всего лишь помехи. Он накрывал вспыхивающие в ночи точки, места, откуда вёлся огонь. И пулемётчику не нужно было попадать во врага или убивать его. Важно было напугать его. Напугать до полусмерти страшными, огромными пулями, что разрывают в пыль мешки с песком на бруствере и раскалывают большие камни. Чтобы солдат НОАК спрятался в окопе, закопался в землю, затих и больше не стрелял в того парня, казака или солдата, что сейчас поднимается и короткими перебежками метр за метром пойдёт вверх по склону, на огонь и пули, к каменной гряде. А когда дойдёт, он (на гранатах) одну за другой будет брать линии обороны, прыгая в темноту, в окопы к врагу. И чтобы дать нашим парням дойти до врага живыми, первый номер пулемётного расчёт Александр Каштенков будет бить и бить по позициям противника до тех пор, пока его огонь будет нужен или пока его не убьют.
Глава 15
Пулемёт стучит не переставая. Аким «выкручивая» камеры до упора всматривается в ту сторону, куда летят пули. Но, почти, ничего не видит, пыль, темнота. Камеры на его шлеме ни в какое сравнение не идут с той камерой, что стоит на пулемёте. А вот у снайпера камера на винтовке не хуже:
– Саня,– говорит Пётр Чагылысов, снайпер взвода,– правее сорок, ноль семь- ноль девять. Высовывается, стреляет.
– Ага. Вижу,– отзывается пулемётчик,– спасибо, Петя.
Снова стучит короткими очередями пулемёт.
Солдаты и казаки, что идут по склону, всё ближе подходят к позициям противника. А противник огонь ведёт вяло. Выжидают китайцы. И это плохо. Ни пулемёты, ни дзоты не показывают, подпускают на смертоносную дистанцию, с которой будут сметать наступающих плотным огнём, не позволяя себя быстро подавить.
Саблин как чувствовал это. Уж слишком хорошо шли русские по подъёму. Мин нет, артиллерия молчит, стрелкового огня мало.
Тут взводный и говорит:
– Радиограмма. Поставлена новая задача: Провести разведку боем. Обозначить движение от нас на юго-запад, триста метров до первой траншеи противника. Хлопцы, штурмовые, ваше дело.
То, что это их дело, Саблин знал уже после первого слова прапорщика. Да, это их дело. Он скатился со стены обрыва, откуда наблюдал за боем, и пошёл к взводному. Почти побежал.
Около Михеенко уже собрались все бойцы штурмовой группы.
Старший группы урядник Коровин. Когда Саблин пришёл во взвод, у Коровина усы были уже почти седые. Володька Карачевский, непонятно как, со своими ста семидесятью сантиметрами, попавший в штурмовики. Когда он шёл впереди, закинув за спину щит, идущему сзади его шлема видно не было. Ноги идут и щит.
И ещё Лёха Ерёменко, почти ровесник Акима, немного суетной, но хороший товарищ и неплохой боец. Вот и вся группа, четверо, вместо десяти положенных по боевому расписанию полноценного взвода. Да где теперь найдёшь полноценные взводы, где по штату тридцать человек. Давно нет таких взводов у пластунов. Во всём полку, на восемь сотен, всего чуть больше пятисот человек, это всего, а строевых и того меньше.
– Значит, так,– говорит прапорщик,– триста метров отсюда, первые окопы, хрен его знает, есть кто там или нет. Выходите, идёте, главное, чтобы они обозначились, если проявятся… Как только начнёт пулемёт какой хлестать, сразу откатываетесь в овраг. Если в окопах кто есть, и «стрелковка» будет, Сашка вас подержит пулемётом, а вы опять в овраг уходите. Если нет, то бегите до первых окопов, и зацепитесь там, я сразу вам помощь пошлю. Главное, чтобы они обозначились, понять нужно, сколько их и где у них пулемёты. Задание поняли?
– Так точно,– за всех отвечает Коровин.
– Ну, тогда с Богом, хлопцы.– Говорит прапорщик Михеенко.
Курил, кажется, только что, но теперь нужно покурить ещё раз, обязательно. Обязательно. Он достаёт сигареты, отворачивается ото всех, чтобы не видели, что руки, пальцы подрагивают, и прикуривает. Тот самый неприятный момент, он его больше всего на войне не любит. Минута до начала дела. Всё внутри сжимается, скукоживается. Кажется, что воздуха не хватает. По молодости он ещё и говорить в эту минуту боялся, боялся, что сослуживцы заметят, что голос у него дрожит, или вдруг заикаться начнет. Тоже приятного мало. Тогда он и стал закуривать перед самым делом.
По уставу в бой замыкающим идёт командир группы. Но то устав, а то реальный бой:
– Я встану первым,– говорит Коровин, он всегда был таким, сколько Саблин его помнил,– прохожу тридцать метров, если огонь не плотный, за мной встаёт,– он указывает пальцем, на Ерёменко,– ты. Десять метров правее меня пойдёшь. Дальше,– он опять указывает пальцем, на этот раз на Акима,– ты, идёшь сзади него. Володька, – говорит Коровин Карачевскому,– «сундук»– твоя забота, ты встаёшь, как только Аким пройдёт тридцать метров.
«Сундуком» штурмовики называют общий ранец. Главное оружие штурмовых групп, это гранаты и взрывчатка. У каждого бойца по «разгрузкам» распихано столько гранат, сколько только смогло влезть, но как доходит до дела, их всегда мало. Поэтому, часть гранат и подствольных, и ручных, и тяжёлых, еще и мин, и взрывчатку, они складывают в свой «сундук». Весит он килограммов десять и несёт его всегда замыкающий.
– Вопросы есть?– Спрашивает Коровин.
Никто ему не отвечает, ни у кого вопросов нет.
– Тогда пошли.
Цепью идут штурмовики по оврагу, все остальные их провожают взглядами, как правило, им никто ничего не говорит, и не желает им удачи. Только на этот раз кто-то хватает Акима за руку. Сжимает в рукопожатии, которого тот не ожидал.
Саблин с трудом различает слегка подсвеченное панорамой лицо, это снайпер Чагылысов:
– Акимка, друг, я за тобой буду следить.
– Спасибо, Петя,– растерянно говорит Саблин и уходит за своими.
Вскоре они, забравшись на стену обрыва, замирают, закрывают забрала, высовывают головы. Смотрят в ту сторону, где находится их цель, одиночные окопы противника. Противника с этой позиции не видно, китайцы умеют маскировать свои огневые точки. Далеко на западе, в тысяче метров от них, трещит россыпями винтовочная стрельба. Но пулемётов не слышно, китайцы держат паузу.
– Ну, казаки,– говорит Коровин,– наше время. Пошли потихоньку.
Под его ботинками осыпался песок, и Ерёменко подсаживает его плечом, помогая вылезти командиру. Тот вылазит, и чуть согнувшись, закинув дробовик за спину и выставив вперёд щит, уходит вперед. Хорошо, что ещё темно, иначе все, кто был рядом, могли заметить, как дрожат у Саблина пальцы. Аким хватает дробовик покрепче, чтобы прижать к стали эти свои пальцы. Надоели своею дрожью. Уходит и Ерёменко. А он ждёт, считает метры или секунды, сам толком не понимает. Быстрее бы уже, быстрее бы. Ерёменко отошёл ещё не так далеко, а он уже стал вылезать из оврага, вылез, встал на колено и замер.
Вовка Карачевский толкнул его в руку. Протягивает кулак, он так всегда делает. Саблин как положено своим кулаком касается его кулака.
Всё. Время. Вот и начинается работа бойца штурмовой группы. Он встаёт с колена и отправляется вслед за своим командиром.
В один из самых тяжёлых боёв в своей жизни.
Ещё не рассвело, рассвет уже рядом, там за спиной небо уже краснеет. Как станет светло, бой, скорее всего, утихнет. А может, и нет. Одна за другой в линии вражеских окопов разрываются две мины. Мины «восемьдесят пятые» и их всего две, но их разрывы немного успокаивают, значит, не будет лёгкой жизни обороняющимся. И ещё они поднимают пыль, облака пыли медленно плывут в предрассветном, лёгком ветерке. Закрывая китайцам приближающихся пластунов. Очень удачно прилетели две эти мины.
Саблин идёт за Коровиным, Ерёменко чуть правее Саблина, Карачевский замыкающий. Коровин и Ерёменко кинули «крабов».
Дрон миноискатель бегает зигзагом, по пути следования оператора и эхолотом сканирует грунт, и как только находит аномалии, сообщает об этом.
–Мина,– сообщает Ерёменко.
Он кидает пакет-детонатор в ту область, где «краб» нашёл мину. Садится на колено, закрывается щитом. Две секунды и хлопок. Фонтан песка и пыли. Осколки дробью сыпанули в щит. Мелочь.
– Взводный,– говорит Ерёменко,– отметил, приём?
– Зафиксировал,– отвечает взводный.– Продолжайте движение.
Казаки снова двигаются вперёд.
И тут же снова говорит Ерёменко:
– Мина. И ещё одна. Взводный, кажись, здесь по склону с севера сплошное поле.
– Зафиксировал. – Говорит взводный,– Коровин, Женя, а у тебя?
– Мин нет,– рапортует урядник Коровин.
– Ерёменко сдвигался ближе к Коровину, там чисто. А я помечаю на карте твою зону как минное поле.
Мины Ерёменко подорвал, и снова – вперёд. Саблину стало спокойно, мандраж прошёл. Впереди, двадцать пять метров, Коровин, справа десять метров, идёт Лёша Ерёменко, замыкает Карачевский. Он глядит в спину своего старшего товарища, с которым отслужил все свои призывы, и практически не волнуется. По боевому расписанию командир должен идти последним, но старый казак, у которого усы совсем уже седые, всегда идёт в бой первым. И, наверное, поэтому, Саблин так спокоен, наверное, потому, что так было всегда.
Сейчас Аким точно повторяет его шаги, ставит ногу вслед своего командира. Там, где прошёл Коровин, мин точно нет.
Этот звук ни с чем не перепутаешь. Словно кто-то взял толстую хворостину, и со всего маха врезал по влажному грунту. Звонкий шлепок получается. Так пуля бьёт в землю. Никаких сомнений. Фонтан песка в шести шагах от него, и ещё один такой же чуть ближе. Бьют слева, с того места, которое не помечено на карте, как позиции противника. Фонтаны песка не высокие, не в человеческий рост, значит, просто стандартная винтовка.
– Огонь, от меня ровно юг,– говорит Саблин.– Одиночные. Винтовка.
– Не вижу,– тут же отвечает пулемётчик Каштенков.
И тут же Акиму прилетает первая пуля. Хорошо, что он остановился, присел за щитом. Пуля глухо бьёт в щит. Не пробивает, видно больше трёхсот метров до стрелка, тем не менее, это не приято.
– Триста метров, юг. Продолжает бить.– Говорит Аким, ложась на землю.
А вокруг него то и дело вспыхивают песчаные фонтаны. Это очень непринятый огонь, вроде противник перед тобой, ты к нему лицом и щитом, и вдруг неожиданно он оказывается ещё и на твоём фланге. Бьёт тебе в бок. Перекрёстный огонь это худшее, что может быть при атаке.
– Да не вижу я его,– чуть раздражённо говорит пулемётчик.
– Я вижу.
Аким сразу узнаёт специфический выговор Пети Чагылысова.
– Сейчас, Аким, пугну его.
Пока снайпер целится, ещё одна пуля прилетает Акиму в щит. Стукнула в край и шурша улетела вверх. Неприятно.
И тут далёкий и знакомый звук, удар хлыста. Так бьёт СВС (Снайперская Винтовка Соколовского).
– Успокоил?– Спрашивает Коровин снайпера.
– Не понятно,– разумно отвечает тот.– Может сховался, вы идите, казаки, я за тем местом пригляжу.
Штурмовики поднимаются и снова идут к позициям противника, а до них ещё триста метров, не меньше. Они даже и двухсот не прошли. Впрочем, им и не нужно доходить до окопов, им главное вызвать на себя огонь. Им главное, чтобы пулемёты обозначились. Простая задача, лёгкая. Подойти поближе, создать угрозу, и дождаться пока по тебе из-под каменной гряды, из окопов, не начнут молотить пулемёты. Пока тяжеленные двенадцатимиллиметровые пули, которые щит и броню со ста метров пробивают насквозь, не полетят в твою сторону. А потом, если получится, можно будет и отойти к своим, по открытой, ровной как стол площади, где негде укрыться. И отходить придется, когда уже будет светло. Когда у противника отпадёт необходимость в ПНВ и целиться он в тебя будет через дневные коллиматоры. Да с дальномером. С удобством.
Глава 16
Нет, рассвета ждать не пришлось, всё началось как-то сразу. Впереди затрещали выстрелы, россыпью и сразу, как по команде. Одна из первых же пуль чиркнула Саблину по шлему. И под ноги одна ударила. Пластуны снова останавливаются.
– Справ от меня на тринадцать,– орёт Ерёменко,– двое в окопе. Лупят оттуда по мне.
– Вижу,– отзывается пулемётчик Каштенков.
И короткими раскатами издалека послышался пулемётный стук.
– От меня на двенадцать, первая линия окопов, четыре стрелка,– сообщает Коровин.
– Принято,– говорит Каштенков.
Он не видит их и не слышит, Аким просто знает, что сейчас над его головой, может правее, может левее, но летят в сторону окопов пулемётные пули. А пока пулемёт не подавил сопротивление противника, Аким улёгся за щит.
Пулемёт бьёт в бруствер, поднимая волны тучи пыли над окопами, в клочья рвёт мешки с песком, но китайцы не снижают интенсивности огня. Прячутся и снова стреляют, прячутся и стреляют. То и дело их пули прилетают к Саблину. Одна снова попала в шит, а другая, хоть и рикошетом, но ударила его в ботинок.
Аким достаёт лучшую подругу пластуна. Саперная лопата всегда под рукой, справа на поясе. Он начинает окапываться. Он делает это со знанием, быстро. С этим делом лучше не тянуть. Нельзя всё время надеяться на щит, на броню, на удачу, лучше окопаться. Пока пулемёт бодается с китайцами в копах, он копает. Грунт каменистый, но за пару минут, и под огнём, Саблин выкапывает себе окопчик. Ну не окоп конечно, яма. Но ему хватит. Он заваливается в неё в полный рост. Успевает ещё насыпать перед собой бруствер. Тем и сильны пластуны и саперы. Было поле, он шёл по нему, а чуть стрельни в него, так он отроет себе окоп. Сразу, быстро. А потом попробуй его из него выбей. Щит вперёд на бруствер бросил. Всё, теперь только ранец над землёй торчит. Попробуй, попади. И тут же пуля прилетает ему как раз в ранец.
Там и гранаты, и вода, и хладоген, и аккумулятор запасной.
– Зараза, – злится он.
– Саблин, ранен?– Тут же слышит он в наушниках голос взводного.
– Нет, в ранец попало,– говорит Аким.
И тут же удар в щит. Земли из-под него вылетело, лопат на десять. Сильный удар, щит над землёй аж подлетел. Упал на место и в углу щита ровная дыра. Палец указательный пролезет.
Всё, теперь всё всерьёз:
– Снайпер,– орёт Саблин.
Он точно не может сказать, откуда ведётся огонь, но приблизительно он на камнях ровно перед ним:
– От меня на двенадцать, на камнях, наверное.
– Ищу его,– сразу отзывается Чагылысов.
Это Саблина не успокаивает. Снайпер – верная смерть или увечье. Аким тут же берётся опять за лопату, начинает набрасывать себе на бруствер под щит ещё земли, больше земли. Не дай Бог, пуля пройдёт через грунт и щит.
– Не замирай, двигайся Аким,– советует взволнованный взводный.– Отползи, поищи, где пыли побольше.
– Я окопался уже,– говорит Саблин.
– Вот, молодец,– восхищается прапорщик Михеенко.– Учитесь у Саблина, казаки.
Сам же Саблин роет, не останавливается. Лёжа на боку копать он давно научился. А теперь рекорд ставит, выбрасывая грунт из своего окопа. Закопаться, закопаться в землю и как можно быстрее. И дожидаться приказа отойти. Дальше их не погонят, уж больно огонь плотный.
И тут снова удар. Снова в щит, щит подпрыгивает над землёй на полметра. Хорошо, что снайпер думает, что он под щитом. Видно китаец издалека и за пылью рассмотреть не может, что Саблин уже закопался вот и лупит по щиту в надежде, что пробив его, убьёт и его хозяина.
Сам Аким уже почти спокоен. Пусть лучше ему щит уродует, чем по его товарищам стреляет.
– Не вижу его, Аким,– говорит Чагылысов.– Видно, хорошо замаскировался. Можешь уточнить?
– Да откуда, он сверху бьёт, с камней я внизу.– Говорит Аким, продолжая орудовать лопатой.
С востока наползает рассвет, вроде бы и заканчивать пора, но бой только разгорается. Почти ни на секунду не замолкает пулемёт, у Каштенкова с китайскими солдатами игра. Я высунусь и стрельну, а ты попробуй в меня попади. Они то и дело высовываются из окопа и стреляют в пластунов, а Сашка пытается их поймать. Упредить. Бьёт короткими очередями по всей цепи окопов. Но это дело бестолковое, ни он в китайцев, ни китайцы в штурмовиков так никогда не попадут. Волноваться стоит только из-за снайпера. Но снайпер больше не стреляет. Наверное, с его позиции видно только щит Саблина, а других казаков или пулемётчика Сашку он не видит. Ну а Саблина он, скорее всего, считает убитым.
Аким вжимается в землю, голову не поднимет, только переговоры слушает. Голову поднимать смысла нет, пылища вокруг, ни черта не видно. Опасно тут очень, он ждёт приказа на отход. Но пулемёты китайцев не проявляют себя, молчат, не дают себя засечь, а значит, и приказа не будет. А ему главное не шевелиться, не дай Бог снайпер им опять заинтересуется.
Он прислушивается к разговорам взводного:
– Я в семидесяти метрах от первого копа,– говорит ему Коровин. – Если Сашка прижмёт их, я добегу.
«Рехнулся урядник что ли.– Думает Саблин с опаской,– тут даже не встать, утро уже, огонь зверский, снайпер на камнях: как бы уйти целыми. А он собрался до окопов добежать?»
– Да не получится, он и так по ним молотит, а они всё равно огрызаются,– отвечает ему взодный.
– Делать нечего. Нужно пулемёт найти. – Бубнит Коровин. – Да и в первом окопе их всего шесть человек. Не больше. Нельзя ждать, пока они сюда ещё людей перебросят.
– Нельзя,– соглашается взводный.
«Рехнулись они что ли?»
– Меньше их там, – говорит снайпер Чагылысов,– Сашка одному руку оторвал. Он сбежал, однако.
Он врать не будет, глаз у него что надо, но всё равно, эта затея урядника не нравится Акиму.
– Встану,– говорит Коровин. – Бойцы, слушай мою команду, я поднимаюсь. За мной Ерёменко, Саблин и Карачевский поддержите огнём, киньте им по паре подствольных гранат, и потом встаёте сами. И бегом ко мне.
– Ладно, давай Женя,– нехотя соглашается взводный.– Пулемёт, снайпер, поддержите штурмовых.
– Есть,– говорит пулемётчик.
– Принято,– говорит снайпер.
– Урядник, по мне снайпер бьёт, я сидеть на месте не буду, одну гранату кину, и за тобой, а то он прицелится.– Кричит Аким Коровину.
– Ладно, Аким, – соглашается урядник Коровин,– давай так. – И добавляет Карачевскому,– Володька, ты тогда тоже не сиди, иди за нами.
– Принято,– говорит Карачевский.
Вот и всё, полежать больше не удастся. Саблин подтягивает дробовик, проверяет «подствольник» на месте ли граната. Всё в порядке, осколочнофугасная на месте, как и положено. Он ставит взрыватель её на «контакт». И считает секунды. Вставать и вылезать из такого удобного, ставшего родным окопчика, ой, как не хочется. Один выстрел, всего одна пуля – и всё. А это урод сидит сейчас на камнях и ждёт, когда Аким покажется. Ждёт, значит нужно всё сделать быстро.
– Я пошёл,– говорит Коровин.
И трескотня винтовочная усилилась, пыли стало сразу ещё больше. Но это хорошо, труднее противнику будет в него целиться.
Саблин встал тоже, схватил щит и накинул его себе на левую руку, сделал всё это одним привычным движением, и сразу пошел влево боком, боком, боком. Так мерзкий болотный краб ходит. По диагонали приближаясь к окопам противника. Как учили в учебке, прошёл десяток шагов и сразу в обратную сторону, так же, боком. Пять шагов и снова влево. «Так двигаясь, ты не даёшь снайперу времени зафиксировать себя в прицеле, вычислить упреждение, и уменьшаешь, таким образом, вероятность точного выстрела».– Говорил старый инструктор в учебке, и тут же добавлял.– Но это касается только молодых и не опытных снайперов».
«Хрен ты сейчас найдёшь их, неопытных»,– думает Саблин, снова резко меняя направление движения.
До окопов дальномер показывает «сто двадцать три». Это с учётом поправки на пыль. Один рывок. Он видит, как из окопа появляется голова, верхушка шлема. Целится сволочь. Коровин идёт левее, много левее, точно, китаец целится в него. Аким вскидывает дробовик. Не останавливаясь, не прицеливаясь, нажимает спуск подствольного гранатомёта.
Эх, надо было ставить взрыватель не на «контакт», а на «ноль». Граната чиркнула о грунт в двух метрах от китайца и взорвалась сразу. Поставь он на ноль, взорвалась бы у врага почти перед носом.
А так только пыль подняла. И напугала его на секунду.
Мотаясь из стороны в сторону, не забывая про снайпера, Аким, на бегу, тянет из-под сумки ещё одну гранату, вставляет её в подствольные.
А китаец целится и стреляет. Первая же пуля пробивает щит. Но деформируется, и оставляет в кирасе только вмятину. Вторая бьёт левее и выше щита. И пять точно. Пуля отрывает ему бронепластину с левого «плеча» обнажая механизм. Хорошо, что не в шлем. Третья снова в щит. Снова на вылет пробивает. Сволочь, ты хоть раз промахнёшься?
Надо остановиться и прицелиться. Хоть на секунду. Иначе… Только вот останавливаться нельзя, остановишься, снайпер сделает выстрел. Тогда дырой в щите ты не отделаешься.
А этот урод китайский снова попадает. Пуля рассекает внутреннюю часть щитка, что на левой голени. Задевает ткани. Нога подогнулась. Едва устоял. Боль. И только одна мысль в голове. Упаду – конец.
Хорошо, что у китайца закончился магазин в винтовке. Спрятался – меняет. И нога хоть и болела, но сломана не была. Индикатор целостности кольчуги показывал, что всё в порядке. Аким ускоряет движение, то и дело, гладя на дальномер. Пятьдесят метров до окопа, дистанция, на которой стандартная китайская пуля пробивает тяжёлую броню штурмовика. Он ждёт, когда китаец вылезет. И тот появляется.
И как только он высунулся, над его головой взрывается граната. Но это не Саблина граната. На секунду, он оборачивается: левее него, сзади тридцать шагов Володька Карачевский, встаёт с колена, на ходу заряжая подствольник. Молодец он. Вот человек! Почти никогда не мажет.
Китаец снова прячется в окопе. А Аким, что было сил кидается вперёд. Зараза, опять это проклятущее левое «колено» проседает. Перекосит, не дай Бог, или заклинит. Вот так вот застрянешь в тридцати метрах от вражеского окопа, и погибнешь по дурости. А нужно бежать, быстрее бежать, быстрее, пока у него не восстановилась работа электроники, пока он не пришёл в себя. Саблин снимет дробовик с предохранителя, он уже не думает о снайпере, теперь нужно запрыгнуть в окоп, чтобы не быть мишенью, а там уже будет видно у кого рука твёрже и броня крепче. Он уже поднимает дробовик, если китаец появится, то сразу получит пригоршню стальных пятнадцатимиллиметровых шариков в шлем. С двадцати метров столько стали в голову – верная потеря сознания, никакая броня от такого не защитит.
И когда до окопа было уже метров двадцать, резкий, как выстрел окрик, догнал их, кричал их снайпер Чагылысов:
– Хлопцы! Пулемёт!
Эти слова вернули его в общую картину. Теперь не только он, китайский снайпер и китаец в окопе существовали в это мире. Теперь тут был ещё и пулемёт.
– Женя,– продолжает орать Чагылысов уряднику,– на одиннадцать, сто метров от тебя. Спрятан был, ложись, Женя!
– Пулемёт вижу,– бесстрастно и даже как-то холодно говорит знакомый голос, это гранатомётчик Теренчук, Аким узнаёт его.– Граната!
– Граната на столе!– Отзывается третий номер расчёта Хайруллин.
Но всё это медленно. Страшно медленно.
Тяжело и гулко откуда-то слева заработал китайский пулемёт.
– Женя… – Надрывно заорал взводный. И тут же продолжает зло и резко.– Снайпер! Ну!
А пулемёт бьёт так громко, кажется совсем рядом, метров десять. Саблин уже прыгает в окоп, рискуя сломать привода в «коленях». Лишь бы побыстрее, лишь бы не попасть под пулемёт.
– Да не видно мне его. – Орёт Чагылысов.– Камера не берёт, пылища.
– Теренчук,– продолжает орать взводный,– давай!
– Работаю,– раздражённо отвечает гранатомётчик.
А в траншее стрелять не в кого, Саблин оглядывается – нет никого, китаец ушёл. Тут же, почти на него, валится в траншею и Володька Карачевский и сразу спрашивает оглядываясь:
– Убил его?
– Нет, сбежал.
И тут приходит гул, по окопу проходит воздушная волна, поднимая пыль. А на востоке от них, над траншеей, заворачиваясь в себя, поднимается алый шар.
– Фугас,– произносит Володька Карачевский, задирая в небо шлем.– Теренчук пулемёт хлопнул.
Сразу после этого они видят Ерёменко, пригибаясь, он быстро идёт к ним. Садится рядом и открывает забрало шлема. Смотрит на Саблина, потом на Карачевского, и говорит спокойно:
– Коровин убит.
Глава 17
Когда Аким пришёл во взвод, Евгений Коровин уже был урядником. Опытным казаком. Непререкаемым авторитетом среди всех штурмовиков Второй сотни. Как бы плохо не шёл бой, если Коровин рядом, Саблин знал, что ничего не потеряно. Смолоду, с первых своих призывов он это чувствовал. Он был старше Акима лет на пятнадцать, не отец конечно, но как минимум старший брат.
Это был командир, который себя берёг меньше, чем своих подчинённых.
Саблин быстро шёл по окопу на восток, за ним Ерёменко, за ним Карачевский. Он ни о чем не думал, он даже ничего не слышал. Он не слышал как их то и дело взывает взводный. Не слышал, как Ерёменко отвечает ему за него. Он просто шёл туда, где лежал его командир.
В конце траншеи, там, где китайские пулемётчики устроили секрет, Саблин остановился. На дне окопа, вповалку лежало три китайца. Тут же, на бруствере, ещё дымился искорёженный взрывом пулемёт.
– Китайцы твои?– Спросил Карачевский у Ерёменко.
– Не-е, Теренчук их гранатой бахнул, я только добил.
– Где он?– Спросил Саблин.
– Да вон,– указал Ерёменко в самый конец траншеи.
Переступая через мертвых врагов, Аким прошёл десяток шагов, и присел около тела Коровина, открыл забрало. Ерёменко положил его и накрыл щитом. Так и не поймешь, кто там лежит, если только не буквы и цифры на рукаве пыльника. Это были те же самые цифры и буквы, что были у Саблина на рукаве, и у Лёхи Ерёменко на рукаве, и у Володьки Карачевского. 2 ПКП. 2ст. 4вз. А под ними два скрещенных топора и лепестки пламени между ними. Это значило Второй Пластунский Казачий Полк, Вторая сотня, Четвёртый взвод. А топоры и пламя – символ штурмовых групп.
– Саблин, Ерёменко,– звенело в ушах,– слышите меня? Карачевский!
Аким не слышал, он не отрываясь смотрел на рукав с цифрами и буквами.
– Так точно, слышим,– за всех говорил Ерёменко.
– Забирайте урядника и возвращайтесь. – Приказывал взводный. Он знал, Коровин убит, датчик личного состава, на его планшете, сразу показал ему это. Голос взводного мрачный.– Давайте, казаки, мы вас прикроем. Приём.
– Есть, возвращаться. – Отвечает ему Ерёменко.
И в эту же секунду, в двадцати метрах от них движение! В окопе появляется серое пятно. Накидки китайских солдат всегда серые. Казаки все дружно поворачивают головы и видят китайского солдата. Он один и, так же как и они на него, он смотрит на них.
Мгновение, меньшее секунды, но никто из этих четырех людей ни чего не делают. Просто смотрят. Саблин реагирует первый, захлопнув забрало шлема, вкидывает дробовик. Но ему закрыл обзор Ерёменко, и первым стреляет китаец. Короткая очередь вдоль окопа. В ответ ему стреляет Карачевский. Китаец ещё раз стреляет, Аким пытается встать с колена, но на него валится Ерёменко, а Володька: раз, два и три – отправляет картечь в сторону китайца.
И тут все стихло сразу, так же как и началось. Аким, не без труда, вылезет из-под товарища:
– Целы?
– Зацепило меня,– сдавленно говорит Ерёменко.
– Займись им, Аким,– забивая пенал дробовика патронами, произносит Карачевский.– А я за этим схожу, гляну, куда он делся. Я, вроде, зацепил его пару раз.
– Чего там у вас?– Орёт в наушниках взводный.– Ерёменко, рапортуй.
– Ведём бой, – отвечает Сабли,– Ерёменко ранен.
Он наклоняется к товарищу, у того разбито и вмято забрало. Большая вмятина в горжете.
– Лёха, слышишь меня?– Говорит Саблин, выдирая деформированное забрало из пазов.
На лице Ерёменко крови нет. И гематом нет.
– Слышу.– Отвечает тот.
– Куда тебя?
– Рука.– Он протягивает Акиму левую руку.
Недалеко хлопает выстрел – дробовик Володьки. Тут же короткой очередью огрызается китайская винтовка. Снова выстрел дробовика. И через секунду знакомый резкий хлопок. Так разрывает воздух граната «единица».
Всё время что-то спрашивает взводный, но Аким ни на разрывы, ни на взводного внимания не обращает. Он осматривает изуродованную руку товарища.
Ультрокарбоновая «кольчуга» вещь очень крепкая, но даже она не выдержит попадания стандартной десятимиллиметровой пули.
Пуля залетела под бронированную крагу, и кольчужная перчатка, естественно, защитить руку не смогла. Пуля как бритвой срезала Лёшке по две фаланги с указательного и среднего пальца, там теперь только косточки белые торчали, изуродовала ладонь и переломала оставшиеся пальцы. Умная «кольчуга» «почувствовав» избыточную влагу, кровь, сразу стянулась, пережав сосуды и уменьшив кровотечение. И теперь из обрубленных пальцев кровь почти не шла.
– Как ты?– Спрашивает Аким и у Ерёменко, помня, что с раненым по возможности нужно разговаривать.
Он достаёт из ранца «аптечку».
– Саблин, зараза, отвечай, что там у вас?– Надрывается прапорщик Михеенко. Злится старик.
– Ведём бой,– коротко говорит Аким,– Володька воюет, я оказываю помощь раненому.
– Закругляйтесь, Карачевский, отходите, забирайте раненого и Коровина, и отходите к оврагу. Прием.
– Есть, – послушно говорит Володька.
Саблин не говорит ничего. Он колит нейроблокатор – обезболивает, заливает рану биогелем, затягивает её повязкой, потом быстро обкалывает антибиотиками и стимуляторами.
Возвращается Карачевский.
– Убил?– Спрашивает Саблин, заканчивая работать с раной.
– Не-а,– беззаботно сообщает Карачевский,– убёг. Я за ним не пошёл, там, в траншее, столько ходов, сзади зайти могут.
– Саблин, – орёт взводный,– ну что там у вас?
– Володя, давай-ка бери Лёху, и отходи к оврагу,– говорит Аким.– А то вон как взводный разоряется, как бы удара у старика не случилось.
– А ты?– Удивлённо спрашивает Володька.
Аким молчит, заканчивая с раной Ерёменко.
– Ну?– Не успокаивается Карачевский.
– Пройдусь по траншеям.– Спокойно, но твёрдо говорит Саблин.
– Я тебе пройдусь!– Переходит на крик взводный, который их видно слушал.– Немедленно в овраг. Бегом все сюда. Саблин, слышишь?
– Да слышу, слышу,– отвечает Аким взводному и спрашивает у Ерёменко.– Лёха, сам идти можешь?
– Да мне ж не ногу оторвало,– говорит Ерёменко, он на стимуляторе, вроде, как даже бодр,– слышь, Аким, ты что задумал-то?
Аким ему не отвечает, встаёт, и говорит Карачаевскому:
– Сундук мне оставь.
Но Карачевский не снимает большого ранца со спины. И говорит:
– Да я с тобой.
– Верно, Володька, иди с ним, а то он весь белый от злости, – вдруг поддержал Карачевского Ерёменко,– он сейчас не видит ничего, сгинет ни за грош. А за меня не волнуйтесь, я тут вас подожду.
– Я вам запрещаю.– Свирепеет взводный.– Саблин, слышишь, немедленно вернуться в расположение взвода. Что ж ты делаешь, подлец, мало Коровина потеряли, так ты всех погубить хочешь, быстро сюда. Это приказ.
– Идите,– говорит Ерёменко, подтягивая к себе дробовик здоровой рукой.– За меня не волнуйтесь. Врежьте им за командира.
– Всех под суд отправлю,– холодно говорит Михеенко.– Слышишь, Саблин, тебя в первую очередь, молчун, зараза. Упрямый как… не знаю кто.
Но Аким его и не слышал даже, он поднял свой щит. Встряхнул его, чтобы он удобней повис на руке. Он себя, конечно, со стороны не видел, весь белый от пыли. Бронещитка на левом «плече» нет. Механизм наружу. На шлеме вмятина. Огромные вмятины на щите, которые оставил снайпер. Да ещё там же и пять дыр. Левая «голень» рассечена, треснула. Но он всё равно собирался идти в бой.
– Вовка, готов?– Спросил он, скидывая застёжку с подсумка с грантами.
– Готов,– отвечал товарищ, загоняя патрон в пенал карабина и передёргивая затвор.
– На грантах пойдём.
– Да уж как водится. – Кивнул тот и захлопнул забрало.– Очистим окоп.
– Врежьте им, хлопцы, за нашего Коровина. – Пытался встать с земли Ерёменко. – Как следует врежьте. Жаль, с вами не могу.
– Ну, заразы… Ну я вас… – злился вдалеке взводный, слушая их разговор.
Щит на левой руке, дробовик на ремне под правой. Сам присел, спрятался за щит. Над верхней кромкой щита только верхушка шлема с камерами торчит. Рука сжимает гранту, большой палец в кольце чеки. Одно движение, и чека слетела. Володька сзади вплотную. Свой щит за спину закинул, дробовик поверх Саблина ему на щит положил, палец на курке. Так и пошли, как учили ещё в учебке. Отошли подальше, и началось.
Первый поворот окопа, разветвление, остановились. Аким заглянул за угол: чисто.
Было чисто. Только вывернули, сразу выстрелы из-за угла. Саблин присел, прячась за щитом. Но китаец перепугался, всё мимо. Только пыль поднял.
Чека слетает. Аким кинул гранату навесом, по высокой траектории, через верх, за угол.
Хлопает взрыв. Он бежит к углу, Володька за ним. Дробовик наготове, но за углом нет никого – сбежал. Дал очередь и сбежал. В руке Саблина новая граната, идут дальше.
У дальнего угла опять, видно, все тот же китаец. Выстрелил, спрятался. Тактика такая у него. Едва Аким делает несколько шагов, высовывается и стреляет. Саблин снова кидает гранату.
Она падает у угла и взрывается, как раз когда китаец высовывается, чтобы выстрелить. Его взрывом откидывает за угол.
– Надо добить, – говорит Аким, взяв дробовик.
Китаец снова пытается бежать, да видно, после взрыва электроника у него ещё не восстановилась. Он, болтаясь от стенки к стенке, идёт по окопу, таща свою винтовку по земле.
Карачевский стреляет первым. Как учили. В сгиб ноги. Картечь с хрустом ломает ходовой механизм костюма да и ногу заодно. Китаец падает лицом вниз, на четвереньки, и пока Володя продёргивает затвор своего оружия, Саблин добивает врага выстрелом в стык горжета и шлема. Шлем задирается, почти слетает. Враг мёртв.
Патроны в патронники и пеналы. Оружие снова заряжено. Щит в левой, граната в правой, Володька за спиной. Всё это молча, и дальше вперёд.
Траншея недлинная, но ходов сообщения куча. На каждом перекрёстке остановка, оценка ситуации. То и дело кто-то стрелял, Саблин или Карачевский кидали гранту, но в бой с ними никто не ввязывался, стреляли из-за угла неточно, больше для шума, и уходил от них дальше по траншее.
Наверное, офицер ушёл с позиции или был убит. В общем, сопротивление было, но оно было неорганизованное.
У большого хода, что вёл к скалам, в тыл, они встретились с двумя китайцами. Эти решили воевать. Сначала один из них дал очередь, пуль семь пришлись в щит, издырявили его весь, но доспех ни одна не пробила. А когда Володька стрельнул в ответ, второй китаец, кинул гранту, и оба врага спрятались за угол.
– Граната! – Крикнул Карачевский.
Саблин и сам видел её. Это была тяжёлая, оборонительная граната. Бежать некуда, волна догонит в спину. Так не пойдёт. И тут только старый приём штурмовиков поможет:
– Горка, – говорит Аким.
Щит ребром в землю как можно глубже и под углом к возможной взрывной волне, чтобы она прокатилась сверху. Плечом и шлемом подпёр его со своей стороны. Сзади Володька, навалился ему на спину. Упёрлись, чтобы взрывной волной не раскидало, и выключили, как по команде, всю свою электронику. Микрофоны, камеры, компьютеры, всё обесточили, чтобы всё это не зависло после взрыва. Только моторы и привода работали. Всё это сделано за пару секунд.
Удар. Сильный удар. Осколки дробью сыпанули в щит. Осколки крупные. Но, как и положено опытным бойцам, они знали, что делают. Ни осколки, ни взрывания волна не нанесли им вреда, даже с ног не сбили. И тут напряжение в сети запустило системы, но, не дожидаясь, пока заработают камеры, Аким открыл забрало и кинул по траншее гранату в «обратрную». Тут же и Володя кинул вторую. Саблин достал и сдёрнул чеку с ещё одной, кинул её по высокой траектории, пытаясь угадать, где там за углом китайцы. И Карачевский сделал то же самое. И пока гранаты рвались, Карачевский кинул ещё одну, перекидывая угол, это для острастки, слава Богу, у него «сундуке» их ещё много. Это и на называлось «идти на гранатах».
Глава 18
Китайцы, видно, поняли, что зря взялись играть со штурмовиками игру в гранаты. Когда песок от последнего взрыва ещё не улёгся, Саблин резко выскочил из-за угла, готовый стрелять, но стрелять было не в кого. Он увидел, как один из врагов, ловко вскарабкался на стену окопа. Всё, что успел сделать Аким, это выстрелить ему вслед. Почти в воздух. Китаец из окопа сбежал, бросив оружие. Винтовка валялась на дне окопа.
– Володя, второй где?
– Налево пошёл, – отозвался Карачевский, – по ходу сообщения. Иду за ним.
Саблин сразу повернул за товарищем. И тут коротко полоснула очередь.
– Попал? – Сразу спросил Саблин, волнуясь за товарища.
– Не-а, пугает.
Аким нашёл Карачевского у развилки траншеи, тот встал на колено и острожное выглядывал из-за угла.
– Ну, – спросил Аким, – чего?
– Он в блиндаж ушёл.
Аким высунулся, прикрываясь щитом, тут же длинная очередь из винтовки стала выбивать грунт из стенки окопа рядом с ним. Саблин отпрянул, но китаец ещё стрелял, он, наверное, пол обоймы расстрелял.
– Психует, – констатировал Карачевский.
– Ага, в блиндаже сидит.
– Что делать будем?
– Кинь ко входу ему «единицу», как она хлопнет, пыль ему обзор закроет, я выйду и из подствольного ему туда закину.
– Принято, – сказал Володя, вытягивая из ранца очередную гранату.
Саблин выставил взрыватель подствольной гранаты на «контакт» и сказал:
– Давай.
Карачевский швырнул гранату по траншее, не высовываясь из-за угла. До блиндажа было метров пятнадцать, граната не долетела пары метров, упала на песок и взорвалась почти сразу. Конечно, никакого вреда человеку в блиндаже она причинить не могла. Но как только она хлопнула, пока не осел песок, Саблин сделал шаг, присел на колено и выстрелил из «подсвольника» точно в темный проём укрытия.
Он думал, что граната, взорвавшись в блиндаже, оглушит противника, вырубит ему электронику, и, пока он будет беспомощен, Саблин ему в блиндаж закинет ещё и ручную гранту, она более мощная, чем граната для подствольного гранатомёта. А после он зайдёт и добьёт врага из дробовика. Но ничего не вышло. Удар огромной силы просто откинул его назад, к стенке окопа, лавина песка и пыли завалила его.
– Саблин, Карачевский! Что там у вас? – Слышал Аким в наушниках голос прапорщика Михеенко. – Отвечайте. Приём!
Володька откапывал Акима из-под песка и отвечал взводному:
– Склад в блиндаже рванул.
– Эх, дураки, – с сожалением говорил взводный, – зачем трофеи взрываете?
– Китаец там был, упрямствовал. Да и не знали мы, что там склад. – Пояснил Володька.
– Сами целы, а то тут было слышно, как бахнуло?
– Я цел, – сказал Карачевский, помогая Саблину сесть.
– Я тоже, – прохрипел тот.
Чуть оклемавшись, Аким встал:
– Пошли дальше.
– Может, передохнём? – Предложил Карачевский.
– Чуть-чуть осталось, доделаем и передохнём.
– А ты как?
– Нормально. Пошли.
В траншеях больше никого они не нашли. Дошли до самой западной точки окопов. Там где окопы почти вплотную подходили к скалистой гряде, остановились. Дальше было идти опасно, ещё через двести метров начиналась новая траншея, а южнее, за первой, и вторая линия траншей.
– Да, если с севера штурмовать – замучаешься их брать, – сказал Карачевский, оглядывая укрепления противника. – Траншеи, траншеи, а дальше скалы.
Аким хотел согласиться, но не успел, в наушниках зазвучал непривычно строгий и официальный голос их взводного радиста Зайцева:
– Штурмовая группа, вызывает взвод. Приём!
– Семён, тут мы, чего? – Отозвался Карачевский.
– Штурмовая группа, вас вызывает первый! – Ещё более официально произнёс Зайцев.
– Штурмовая группа четвёртого взвода, приём! – Ответил Саблин.
– Казаки, – говорит майор Уваров, – вы где?
– Самая восточная траншея противника. Та, что сразу у оврага. – Сказал Саблин.
– Противник в траншее есть?
– Никак нет, зачистили.
– Вот вы молодцы, – говорил майор, – какие же в молодцы. Сейчас же пошлю вам свежую роту. Как им лучше идти к вам? По левому флангу?
– Там поля минные, – прошептал Карачевский.
– Там мины, товарищ майор. Пусть по оврагу идут. Мы там все мины сняли. – Сказал Саблин.
– Казаки, зацепитесь в траншеях, как следует, как пластуны цепляются. Китайцы вас обязательно контратакуют, пойдут с запада, им больше неоткуда, вам нужно продержаться, пока рота не подойдёт. Полчаса, слышите всего полчаса, они бегом к вам бегут. Четвёртый взвод, слышите?
– Так точно, – подключился к разговору прапорщик Михеенко, – не волнуйтесь, товарищ майор, закопаемся. Зацепимся.
– Удачи, – сказал майор и отключился.
Володька, всё время стоявший облокотившись на стенку выглянул из окопа:
– Наши.
Аким тоже выглянул. Так и было. По перерытой разрывами степи с востока от оврага тонкой-тонкой цепью, к ним в траншеи шли люди. Перегруженные железом, в тёмных пыльниках по колено, в тяжёлой броне. Их было до смешного мало, едва десяток. Но они шли быстро. Это были голодные и злые люди, они не спали сутки, они за ночь выкопали вагоны грунта, а им предстояло опять копать землю и снова готовиться к бою. Ничего, им не привыкать. Ведь это были казаки, пластуны, русские люди, они сдюжат.
Да, это был их взвод. Их братья шли к ним.
– Наши, – подтвердил Саблин. – Володька, у тебя мины есть?
– Две у меня и две в «сундуке», – сказал Карачевский.
– У меня тоже две, ещё и ППМНДэшка, (Противопехотная Мина Направленного Действия).
– Ишь ты запасливый, Аким, я ППМНД не ношу, тяжёлые они. – Говорит Володя.
– Пошли, расставим их, пока китайцев нет.
– Давай хоть покурим сначала, а то воюем-воюем…
– Да, это нужно, – согласился Саблин.
Они присели у стены окопа, открыли забрала, достали из карманов сигареты, у Саблина пачка была мятая-перемята, сигареты скрючены, но ничего, закурил.
– Слышь, Аким, – начал Карачевский.
Больше всего, больше всего на свете не хотел Саблин, что бы кто-то, пусть даже Володька, начал разговор об убитом командире, не хотел он об этом говорить сейчас, поэтому и спросил грубо:
– Ну?
– Может, нас за сегодняшний день наградят?
Фу, отлегало, не стал он о Коровине говорить. Аким был ему благодарен и даже обрадовался, и ответил:
– Сто процентов.
– Думаешь?
– Думаю.
– А то понимаешь, у меня ни одной награды нет. У тебя-то есть.
– Есть.
– Медаль бы мне не помешала. А то как-то неудобно, вроде как, и не воевал никогда, как будто в штабе сидел.
– Крест дадут, – сказал Саблин.
– Думаешь?
– Ну а чего, траншею взяли, склад боеприпасов противника уничтожили, живую силу тоже… Должны крест дать.
– Хорошо бы.– Мечтательно произнёс Карачевский.
Аким стрельнул окурком вдоль траншеи и встал:
– Пошли мины ставить. Придут наши, а мы уже всё сделали.
– Точно, – Карачевский тоже встал, поднял с земли тяжеленный «сундук» с боеприпасами, закинул его на плечо. – Пошли, поставим, может, взводный орать будет поменьше.
Аким невольно усмехнулся и закрыл забрало шлема.
17.09.19.
Окончание следует.
Обложка авторская.