Анастасия Медведева
Неудачница: перезагрузка



Глава 1. Все дороги ведут в Рим

Стою перед зданием компании, нервно переступаю с ноги на ногу, пытаюсь унять бешеный стук сердца.
Как меня угораздило вновь появиться здесь?!
Ладно, не буду оглушать свой мозг риторическими вопросами. И вести диалог с собственным сознанием, пугая саму себя прогрессирующей шизофренией, если не раздвоением личности, при наличии готового ответа — тоже не буду.
Я пришла сюда сама.
До нового года ровно неделя, моя кожа имеет бронзовый загар, моя трудовая лежит в закромах отдела кадров.
Как-то так…
Когда я пыталась устроить свою жизнь, справляясь с индийским интернетом, то столкнулась с неразрешимой проблемой, название которой: хрен ты устроишься на работу, пока ты НЕ уволена из компании Бондарёвых! Да-да-да, моя сокурсница из универа, к которой я обратилась по вопросу о новой трудовой, так мне и сказала! Я не могу заявить о том, что мои документы были потеряны: потому что они до сих пор ОФИЦИАЛЬНО находятся где-то внутри этого адова здания, что сейчас величественно возвышается надо мной, давя на мозг воспоминаниями о месяце, который перевернул мою жизнь!
И, нет, в реальности я не увольнялась с работы, как в своём обморочном сне…
Вообще, мне даже не нужно было из квартиры выходить, чтобы память начала подкидывать в голову события двухнедельной давности. Кстати, да, со вчерашнего дня я живу на съемной квартире! И снял мне её отец, пока я была в Индии.
О, как, должно быть, переживала Жанна — это ж даже представить сложно!
Всё дело в том, что за те три дня, которые были у меня перед отъездом, и которые я провела у папы, мы с моей мачехой успели познать всю радость от сбора всей семьи! Как мы не убили друг друга — вопрос для меня до сих пор открытый… И нет, она не беременная, — как мне привиделось в моем больном обмороке. Она просто… мм… а можно про свою мачеху говорить, что она — та ещё стерва?.. Или так про семью обычно не говорят?..
В общем, когда на второй день моего побега от всех в квартиру отца позвонил курьер со всеми купленными мне во время жизни у Глеба вещами, Жанна посмотрела на меня, как на умалишенную. А затем спросила голосом врача из психбольницы: «И от такого ты решила уйти?!». Осекла я её быстро и одной фразой: «А какой — такой, вы поняли по названию брендов?..»
Мачеха замолкла и до самого моего отъезда игнорировала моё присутствие в квартире. Я была рада. Потому что поступок Глеба вызвал во мне смятение: я не знала, как на это реагировать. А записка в одном из пакетов с вещами, с лаконичной фразой: «Это все равно не мой размер», — и вовсе меня добила. Я не хотела носить эту одежду, но и денег на новую у меня не было, а среди всех этих шмоток было много платьев, которые я вообще ни разу не надевала… Так что решила оставить. И теперь, всякий раз глядя на пакеты с вещами или заглядывая в сумку, купленную Линой, я думала о компании, о должности личной помощницы… о Глебе.
О Бесове.
Ужасное, убивающее самооценку чувство ненужности, вновь и вновь заполняло меня, стоило подумать о Лёше. Я полагала, что две недели солнца излечат меня, но, Боже, как я была не права! Хотя… сложно даже представить, что было бы, не сбеги я из той гостиницы рано утром. Бесов раздавил меня. Не Глеб, который занимался этим на протяжении почти двух месяцев — если считать период обучения у Лины. А Бесов.
Самое смешное, что я могу оправдать обоих мужчин. Я вообще периодически развлекаю себя тем, что ставлю себя мысленно на место того или иного человека, чтобы понять его мотивацию.
Но в случае с этими двумя…
Встряхиваю головой и делаю первый шаг к входным дверям, затем второй… а затем перестаю считать. Как ни странно, добираюсь до отдела кадров без происшествий (хоть меня и потряхивает) и даже успеваю корректно объяснить проблему новенькой сотруднице, которая после того, как я назвалась, очень внимательно на меня смотрит и почему-то постоянно сверяет своё «впечатление» с какими-то данными на экране. Могу её понять. Должно быть, на фото в досье была затюханная, с кругами под глазами, исхудавшая бледная тень, только прошедшая «проверку Линой» и ещё не успевшая обзавестись нормальным гардеробом. Теперь же перед новенькой сотрудницей отдела кадров стояла загорелая, отдохнувшая (так или иначе), обладательница норкового полушубка, с идеальным прямым каре по плечи (это я так память о Бесове отрезала, ага… наивная) в брендовых сапогах на стройных ногах — не скажу, что красавица, но определённо не заморыш.
— Мила Георгиевна Криг? — уточняет девушка ещё раз, при этом как-то заискивающе глядя мне в глаза.
Ноги начинают зудеть: они очень чутко чувствуют, что пора уносить отсюда всё остальное тело.
Но я почему-то стою.
Ладно, опять вру сама себе — я стою, потому что мне нужно забрать документы. И удостовериться в появлении подписи на заявлении об увольнении.
— Это я. Честно, — заверяю сотрудницу, с лёгкой усмешкой замечая, как вытягивается лицо девушки после того, как я произношу первые слова вслух.
Мой голос всё ещё при мне.
До этого момента я ограничилась передачей необходимых, подтверждающих личность, бумаг и, собственно, самого заявления об увольнении.
— Простите, но я не могу отдать вам документы без разрешения Глеба Самойловича, — глядя на меня уже каким-то умоляющим взглядом, говорит девушка.
— В смысле? — переспрашиваю, не очень понимая, каким образом все эти бумажки могли понадобиться Глебу.
— Он… в смысле… Глеб Самойлович… — запинаясь, начинает объяснять девушка-бедняжка, — сказал, что, если вы придёте, я должна предупредить его… И сказал, что… как бы вы не чудили, я должна буду задержать вас до его появления.
А, так эти странные взгляды — от ожидания моих неадекватных поступков?.. И дело вовсе не в моей изменившейся внешности?..
СТОП!
До его появления?..
— Вы меня простите, пожалуйста, Мила Георгиевна, я не хочу становиться меж двух огней! Я здесь совсем недавно работаю и не хочу, чтоб меня уволили перед новым годом! Я слышала, что вы встречались с генеральным и полагаю, что он простит вас в любом случае — чего бы вы сейчас не натворили, но меня-то здесь никто прощать не будет!!! И неважно — насколько это неправильно или не этично, но я не дам вам ваши документы, пока не СЛАВА БОГУ!
Хмурюсь. Довольно сбивчивое окончание столь эмоционального и логично выстроенного моноло…
Оборачиваюсь медленно и смотрю на вошедшего в кабинет отдела кадров Глеба. Всё такого же высокого, красивого, темноволосого, зеленоглазого, стильного, надменного — черт, меня заносит…
— Здравствуй, Глеб, — здороваюсь негромко, затем перевожу взгляд на сотрудницу отдела кадров, — далеко пойдёте.
«Простите» — произносит та одними губами и зарывается в бумаги.
Конечно, не буквально. Хотя, если бы было буквально, то я бы хохотнула от души. А так приходится держать лицо и вновь встречать холод зелёных глаз. Точнее — уже не холод…
— Мила, пожалуйста, пройди со мной, — его голос звучит сдержанно, но почему-то я ощущаю не равнодушие и презрение, которых, каюсь, я ждала, а…
Да я даже не могу дать определения тому, что я почувствовала в этот момент!
— Куда? — спрашиваю осторожно, совсем не стесняясь девушки за столом.
— Ну, очевидно, что не в спальню, — всё с тем же тотальным спокойствием отвечает Глеб.
Ха. Ха-ха. Он сейчас пошутил. И это даже было смешно.
— Правда? — уточняю, сама не зная — зачем.
Кто-то хрюкает.
Здраво рассуждаю, что, раз я смотрю на Глеба и точно знаю, что это не он, — значит, это всё та же сотрудница отдела кадров.
— Мила, пойдём в мой кабинет, — терпение Глеба всё же трещит по швам, хоть он и не демонстрирует этого окружающим. Но я-то знаю этот его тон.
— Пойдём, — прохожу к двери, останавливаюсь в проёме, — Как вас зовут, девушка?
— Соня, — тоненьким-тоненьким голоском отвечает та, вжав голову в плечи.
— Удачи на новом месте, Соня, — от души желаю и выхожу из кабинета.
К лифту мы с Глебом подходим вдвоём, вдвоём же и заходим в кабину. Признаюсь, честно, даже если бы он смотрел на меня, мне было бы не так дискомфортно, — но он просто стоял рядом, почти бок о бок, молча глядя на дверцы лифта.
Всю. Поездку.
— И в чём причина того, что ты не хочешь отдавать мне мои документы? — выпаливаю, едва переступив порог кабинета Глеба.
— Ты поставила меня в затруднительное положение, — мужчина проходит к своему столу, но не садится в кресло, а встаёт, упираясь в дорогую столешницу рукой, и смотрит мне в глаза.
— Когда уточнила про спальню? — слегка удивляюсь.
— Когда сбежала, оставив меня без помощницы в конце года, — Глеб смотрит на меня серьёзно, и мне сразу становится как-то неспокойно, — Лине некогда заниматься твоей «подменой» — у неё горят свои сроки и свои отчетности.
— «Моей подменой» — неверная формулировка, — замечаю между прочим.
— Верная. Ты не уволилась, ты просто сбежала, судя по всему — за границу, — Глеб внимательно осматривает моё лицо с бронзовым загаром, ни разу не скрывая всей демонстративности своей оценки, — и ты не предоставила мне законных двух недель на поиск новой помощницы, которую, к слову, должна была подготовить, как некогда тебя подготовила Лина.
Стою, как громом поражённая. Вообще, всё это время я думала только о себе, о своих обидах, о том, что Глеб разорвал контракт «Золушки», о том, что Бесов сказал честно, что будет расспрашивать меня о Бондарёве младшем, если мы будем с ним встречаться…
Но я ни секунды не думала, что поступаю, мягко говоря, непрофессионально, бросая всё и вся, и срываясь из России куда подальше. По всем правилам я действительно должна была уведомить Глеба заранее о своём намерении уволиться, вот только…
— Глеб, о чём ты говоришь? — смотрю на него, подняв одну бровь вверх, — Мой контракт не подразумевал «увольнения» в принципе. Только при условии выплаты неустойки в полмиллиона. О каких стандартных двух неделях может идти речь, когда наш с тобой контракт даже не пах этой самой «стандартностью»? — складываю руки на груди, затем говорю ещё более уверенно, — В тот момент, когда ты прислал скан о расторжении договора, я оказалась свободна, как птица. Никакого другого договора о трудоустройстве я с тобой не подписывала. И даже это глупое заявление об увольнении — одна лишь фикция. Да, я официально работаю в твоей компании, но по документам… — и вот тут я замолкаю.
— По документам, лежащим в отделе кадров, ты трудоустроена, как личная помощница Бондарёва Глеба Самойловича, — заканчивает за меня Глеб, — Наверное, ты забыла о том, что для отчетности и «чистоты» наших с тобой отношений перед законом, а также — для налоговой службы, ты подписала одну страничку, на тот момент не такую уж и значимую, нашего с тобой ОФИЦИАЛЬНОГО договора.
Ччччёрт… я же не могла наступить на те же грабли — трижды!
Собираюсь с силами и говорю, опустив взгляд в пол:
— Да, я помню эту страничку. По ней выходит, что я нарушила правила компании. И что ты сделаешь? Штраф выпишешь? — поднимаю глаза на него, — Я же увольняться пришла. При чём — также, ОФИЦИАЛЬНО!
Ох, и нравится мне это слово. Оно у нас сегодня прям, как мячик в пинг понге.
— Я не буду выписывать тебе штраф, не буду давить на тебя, не буду угрожать тебе. Я буду просить тебя, — неожиданно спокойно произносит Глеб.
Ступор.
Смотрю на него и недоумеваю: а где тот босс, что запугивал меня одним лишь своим недовольным видом?!
Кто это передо мной?!?!
— И о чём будешь просить? — спрашиваю осторожно; реально боюсь, что всё, что происходит — мой очередной сон-убийца-мозга.
— Доработай до конца года. Подготовь новую помощницу. Проверь все годовые отчеты. И иди с миром.
Кома.
При условии, что я продолжаю пребывать в вертикальном положении.
— Ты хочешь, чтобы я доработала… — сколько там осталось? — Неделю?..
Смотрю на него недоверчиво. Вообще не вижу логики.
— Я выплачу тебе зарплату за декабрь, как будто ты никуда не уезжала, — продолжает добивать меня Глеб.
— Не нужно мне этих подачек, меня не было две недели, — качаю головой, пытаясь привести мысли в порядок.
— Хорошо, как скажешь. Главное, помоги закрыть этот год по всем отчетностям — мне некогда этим заниматься, а у нас горят все сроки.
Меееедленно выдыхаю.
— И ты хочешь, чтобы я подготовила тебе новую помощницу за… неделю?! — смотрю на него, как на невменяемого.
Даже мне потребовался месяц!
МНЕ!
Ну, ладно, я не Эйнштейн, но всё-таки… неделя!
— Да, и найти её нужно будет тоже — тебе, — Глеб смотрит на меня с ожиданием в зелёных глазах, а я быстро просчитываю в уме варианты.
Без необходимости изображать его девушку, без постоянного давления штрафов, без проживания под одной крышей… Глеб был идеальным боссом.
И, да, он ни разу за нашу встречу не поднял вопроса о наших взаимоотношениях. А это многого стоит.
Бонусом шла зарплата в конце месяца, пусть и сокращенная, — но даже с этими сокращениями она была достаточно внушительной, чтобы просто отмахнуться от возможности её получить в канун нового года. А уже в следующем году я начну свою новую жизнь в своей новой съемной квартире и с новой любимой работой!
Я даже улыбнулась мечтательно, представляя себе всё это счастье.
И это странное чувство — словно ожидание от встречи со своими любимыми, давно знакомыми грабельками…
— Ты согласна? — требовательно спрашивает Глеб.
— У меня есть условия, — смотрю на него не менее требовательно.



Глава 2. Никакой больше "Золушки"

— Слушаю тебя, — Бондарёв младший не показывает, насколько мой ответ ему не понравился, но мне даже не нужно видеть его реакцию — я знаю это.
— Первое — никаких новых контрактов, — чеканю каждое слово, специально, чтоб до него дошло, насколько я серьёзна, — Я не поставлю больше ни одной подписи, только на расчётном листе, если потребуется. Чтобы было понятно, и вопрос больше не поднимался: я отрабатываю у тебя неделю и увольняюсь. Никакие «иные факторы», «жизненные обстоятельства» и прочие «необходимости» не смогут заставить меня остаться здесь на следующий срок…
— А если ты сама захочешь? — перебивает меня Глеб.
— Не захочу, — говорю честно и отвечаю не менее уверенным взглядом.
— Твоё второе условие?..
Смотрю на него внимательно: челюсти плотно сомкнуты, на скулах ходят желваки. Глеб недоволен.
— Моё второе условие — твоя подпись на моём заявлении об увольнении. Пусть эта бумага лежит в отделе кадров и ждёт своего часа; я доработаю по контракту в твоей компании и, как ты выразился, уйду с миром.
— Всё будет сделано сегодня же, — не глядя на меня, чеканит Глеб.
Надо же, какой послушный.
— Третье, естественно, я больше не буду изображать твою девушку.
Я жду чего угодно, когда говорю эти слова, но Бондарёв меня удивляет. Точнее, удивляет язвительная усмешка, появившаяся на его губах.
— Естественно, — повторяет за мной он, разглядывая паркет на полу.
— И последнее… Я выбрала тебе новую помощницу.
— Уже? — не без иронии «удивляется» Глеб.
— Да. Это Соня. Сотрудница отдела кадров, — говорю ему, а сама про себя думаю, что Соня — идеальная кандидатура.
Исполнительная, не без «оригинального подхода», с чувством юмора и страхом перед Глебом.
То, что нужно.
— Соня… это та русоволосая девочка, что только пришла к нам в компанию? Почему именно она? — хмурится Глеб, на самом деле удивившись моему выбору.
А я едва сдерживаюсь, чтобы не захлопать в ладоши!
Это его «девочка» — говорит о многом. Например, о том, что монстр-гендиректор не будет изощряться в подписании рабских договоров с ребёнком, не будет заставлять её изображать его девушку и не будет унижать/давить/ломать бедняжку.
Пока он считает её «ребёнком», Соня в безопасности.
— Я натаскаю её за неделю, — говорю уверенно, глядя ему в глаза.
Девушка опасается моего гнева, думая, что я имею влияние на Глеба, значит, учиться будет быстро.
— Тогда, советую приступать уже сегодня, — холодно отвечает Глеб, обходит свой стол и садится в кресло, — Дел у тебя накопилось прилично.
Ага. Это значит, что аудиенция уже закончена?
— И сегодня я возьму работу на дом, — добиваю его.
— С какой это радости? — цедит Глеб, уже вообще не скрывая, насколько недоволен.
— Психологическая травма, все дела, — мягко улыбаюсь, игнорируя его настроение, — Мне морально сложно сесть на своё рабочее место. А работы, как ты говорил, накопилось немало. Лучше будет, если этот день я проведу у себя, заодно внутренне подготовлюсь…
— К семи дням в моем присутствии? — Глеб поднимает бровь. Его лицо не читаемо.
— К семи дням в стенах этого здания, — тихо произношу я, стараясь не думать о Том, кого я ещё могу встретить здесь…
Глеб молчит, глядя в монитор компьютера. Не знаю, понял ли он, что я имею ввиду, но находиться в его кабинете мне становится очень некомфортно.
— Пожалуй, я пойду… Документы продолжали приходить на рабочий компьютер, верно? — разворачиваюсь к двери, готовлюсь выйти.
— Да, — деловым тоном отвечает Глеб, а затем неожиданно добавляет, — Соню тоже заберешь к себе домой?..
Его вопрос заставляет меня замереть.
О девочке я совсем забыла…
— Спущусь к ней после того, как закончу с файлами, — отвечаю негромко и выхожу из его кабинета.
Не знаю, что на меня нашло, и почему я согласилась. Искренне не понимаю, зачем это нужно Глебу. Но дело сделано, а точнее — решение принято. До нового года я работаю в холдинге Бондарёвых.
Мне требуется пятнадцать минут на то, чтобы оценить весь масштаб катастрофы и скинуть все нужные файлы с компьютера на флешку. Знакомиться с ними буду уже дома. С Линой тоже решила переговорить завтра — я не общалась с ней уже больше двух недель, получая новые сообщения едва ли не через день и абсолютно их игнорируя. Не потому что не хотела, а потому что мне было сложно… Как было сложно сесть сегодня в своё кресло и включить свой компьютер в приёмной.
Пусть я и решилась отработать последнюю неделю в компании, но это не значит, что я забыла обо всем, что было, и открыла новую страницу своей жизни, вычеркнув из памяти все неприятные моменты.
Неприятные моменты…
Звучит убого, но назвать свою историю «трагедией» я не могу: всё это грёбанные обстоятельства, как сказал герой одной пьесы. Не более. И возводить их в ранг «жесточайших уроков судьбы» я не хочу. Это глупо.
Я была глупой.
Встряхиваю головой, подхватываю свой полушубок, который успела снять, пока работала, иду к лифту и спускаюсь на этаж отдела кадров. Дожидаюсь, когда дверцы послушно откроются, поднимаю взгляд, готовая выйти из кабины… и застываю. В пяти метрах от лифта стоит Бесов.
БЕСОВ!
Судорожно оглядываю его с ног до головы: дорогая обувь, брюки, пиджак, дизайнерская рубашка, застёгнутая на все пуговицы, край черной татуировки, торчащий из-под воротника и тянущийся к подбородку, убранные в короткий хвост темные волосы. И глаза… Две чертовы черные бездны.
Я не успеваю понять, в какой момент он посмотрел в мою сторону; судорожно нажимаю на кнопку лифта, даже не глядя, на какой этаж планирую умчаться. Во взгляде Бесова что-то меняется, он узнаёт меня, это очевидно; первый его шаг к лифту заставляет моё сердце лихорадочно подпрыгнуть вверх, второй — вынуждает сжаться от реального страха… а затем дверцы лифта начинают быстро съезжаться, закрывая меня от него и пропуская внутрь кабины лишь один звук — произнесённое им «Мила…»
Я оседаю на пол, упираясь спиной в стенку лифта и тяжело дышу. Кто бы знал, что встреча с ним так на меня повлияет?..
Боже…
Он позвал меня по имени. Он помнит, как меня зовут.
Чёрт, ну, что я за дура?!
Естественно, он помнит…
И голос его всё такой же. И весь он. Как же ему идёт этот костюм…
Кое-как поднимаюсь, смотрю на электронную панель. Лифт умчал меня на тридцатый этаж. Выхожу в коридор, отправляю его ещё выше — на всякий случай. В отдел кадров спускаюсь по лестнице. При чём минут пять выжидаю у входа на этаж, прислушиваюсь к голосам; затем осторожно прохожу к Соне в кабинет.
В зеркале ловлю своё отражение — а отражается в нём симпатичная загорелая девушка в дорогом платье, с дорогой модной прической и с совершенно безумным взглядом.
— Мила Георгиевна, вы снова ко мне пришли, — Соня подрывается с места и почему-то встаёт; прям, как ученица перед учителем, — Мила Георгиевна… с вами всё хорошо? — осторожно уточняет, разглядев выражение моего лица, — Может, кофейку?
— У меня к тебе новости. Одна — хорошая, и она же — плохая, — сообщаю ей немного дрожащим голосом; всё ещё не могу отойти от встречи.
— Мне уже страшно, — Соня медленно оседает обратно в кресло, — Меня увольняют, да? Но выплатят новогоднюю премию?..
— Что? Боже… Нет! — мотаю головой, медленно прихожу в себя, — Ты повышена в должности. Это хорошая новость. Но станешь новой личной помощницей Глеба Бондарёва — это плохая новость.
— А почему «плохая»? — пищит Соня, кажется, по-видимому, до сих пор не понявшая всего ужаса своего положения.
— Потому что до нового года ты обязана пройти обучение под моим началом и каким-то образом умудриться обрести все премудрости за семь дней, при условии, что со своей нынешней работой ты не увольняешься и должна будешь исполнять все свои обязанности безукоризненно, — говорю ей, потирая виски, — своим новым контрактом можешь поинтересоваться лично у Глеба Самойловича, когда докажешь мне, что работоспособна и обучаема.
— Мила Георгиевна… — шепчет Соня, — А можно я тут останусь?..
Она мне уже нравится.
— Нет, — отрезаю безжалостно, — Я за тебя поручилась, так что будешь стараться изо всех сил.
— А зачем вы за меня поручились? — едва не плачет девушка.
— Не знаю. Понравилась ты мне. Меня же напомнила, — отвечаю честно, впервые внимательно разглядывая Соню.
Девушке от силы двадцать один год. Прямые русые волосы распущены, но аккуратно убраны за ушки. Светлые глаза смотрят с лёгкой паникой и какой-то дикой доверчивостью. Милое личико сразу располагает к себе. Не красавица, не обладательница «бросающейся в глаза» внешности. Просто симпатичная девушка с ясным взглядом и приятной энергетикой.
— Я принесла тебе несколько файлов, — достаю из сумки флешку, вставляю в её компьютер, скидываю всё на рабочий стол, — весь материал изучишь к завтрашнему дню. Там уже есть пара заданий, которые тоже нужно будет выполнить, — как же хорошо, что я сохранила все обучающие программы Лины! — Если успеешь, можешь скинуть мне на почту этим же вечером. До тридцать первого декабря я — твой личный куратор и экзаменатор в одном лице. Пока что будешь работать у себя, но будь готова, что я периодически буду дёргать тебя на сороковой этаж, — забираю флешку, отхожу от стола обалдевшей от всех новостей девушки, надеваю шубку, — всё, я пошла. И… удачи тебе, Соня.
— Тридцать первое декабря, — подаёт голос та едва слышно.
— Что? Тебя чем-то смущает дата? — смотрю на неё вопросительно, пока застёгиваюсь.
Вообще — меня бы она тоже начала смущать. Причем — в первую очередь.
— Тридцать первого декабря будет новогодний бал… — глядя на меня большими-пре-большими глазами, полными грусти и печали, говорит Соня, — ну… корпоратив для всех сотрудников с танцами… А у меня в этот день будет экзамен…
Вот, дитя малое!
— Я проведу экзамен в первой половине дня. Успеешь ты на свои танцы, — бурчу недовольно, направляюсь на выход.
— А вы разве не пойдёте? — с лёгким волнением спрашивает Соня.
— Я… не уверена в этом.
Сама не понимаю, почему так отвечаю. Я знать не знала об этом корпоративе. Хочу ли я на него идти? Конечно же нет! Но…
Этот новый год я впервые буду отмечать одна.
Разве я не могу позволить себе немного праздника в этот волшебный день?.. В любом случае, принимать решение прямо сейчас я не обязана.
Погрузившись в свои мысли и кивнув на прощание Соне, на автомате вырулила из кабинета и прошла к лифту; пока спускалась, заказала такси до дома. Машина подъехала мгновенно и умчала меня от здания компании…
Расплатившись с водителем, обхожу свой дом, весь первый этаж которого со стороны дороги был отдан под яркие магазины; кое-как на шпильках прохожу по убитому асфальту, вдобавок покрытому слоем льда, открываю, заклеенную объявлениями до самого низа, дверь подъезда электронным ключом, поднимаюсь на пятый этаж по крутым ступенькам, вхожу в квартиру и, защелкнув замок, останавливаюсь. Медленно опускаю сумку на убитый комод (по-другому я этот предмет мебели назвать не могу). Стягиваю с ног обувь, ставлю её на китайскую пластмассовую приступку; снимаю шубку и прохожу на кухню, стараясь не смотреть на страшные обои. Включаю чайник, иду в единственную комнату, сажусь на старый диван-раскладушку, — такой же убитый, как и вся эта квартира, — и… выдыхаю.
Обвожу взглядом «гостиную», а по совместительству — рабочую зону, спальню и единственное помещение с квадратными метрами не из одной цифры.
Прекрасная и таинственная деловая леди, что произвела на Соню столь сильное впечатление, исчезла в тумане. А усталая и эмоционально разбитая на сотню осколков, уже полгода, как не выпускница, Мила — вернулась в хрущевку, снятую её отцом на месяц и, скорее всего, на все скопленные им под новый год деньги.
Да, это было расточительством с моей стороны — ехать заграницу, опустошая свою зарплатную карту, но, не сделай я этого, — и даже не знаю, что бы со мной было. Вероятнее всего — нервный срыв.
Отклоняюсь на спинку дивана, выдыхаю ещё тяжелее. На минуту прикрываю глаза — чтобы не видеть этого, погружающего в уныние, помещения… и решительно их распахиваю. Затем прохожу на кухню, завариваю себе чай; пока пью — изучаю содержание старого советского холодильника, заполненного отцом для меня. Единственное, что я успела сделать вчера, когда была привезена им из аэропорта в эту квартиру, это скинуть все вещи в угол, лечь на разложенный и заправленный чистым бельём диван и уснуть. Теперь же в моей голове о стенки черепной коробки в легкой истерике бился План. Допиваю чай, иду в ванную, нахожу ведро с тряпкой, с облегчением вижу Domestos — тот самый, что убивает все известные микробы, а неизвестные берёт в плен, — иду, быстренько переодеваюсь в привезённые из ГОА, но так и не постиранные, шорты и майку; свои дорогие вещи убираю в пакет, набираю воду в ведро и начинаю генеральную уборку дома. Чистке подвергается всё — в том числе и старенькая «стенка» с обязательным для всех «бабушкиных» квартир сервизом.
Мне было неприятно даже сидеть на диване, так что досталось и этому бедняге. Ничего, до вечера высохнет.
А бельё, застеленное на него отцом, я постираю — благо, есть сменное, привезенное им из дома. Когда завершаю уборку в «гостиной», открываю форточку. Не хочу признаваться себе, но за период жизни у Глеба я стала брезгливой: мне было реально тяжело дышать спёртым воздухом этой квартиры.
Несколько раз поменяв ведро с водой, управляюсь и с прихожей-санузлом-кухней; убогие занавески на окне последней — снимаю и закидываю в стирку со своими вещами, привезенными с отдыха. Пока машинка, превозмогая себя, крутит барабан, снимаю шторы в комнате, достаю гладильную доску из шкафа с одеждой, заливаю в утюг максимальное количество воды и начинаю отпаривать материал. Не знаю, насколько это правильно. Но стирать шторы в гостиной — значит, пару дней обходиться без них; на эту жертву я пойти не могу. Здесь и так уютом не пахнет…
Потому с остервенением отпариваю черт-знает-когда стиранные шторы, затем вешаю их обратно на гардину, убираю всю конструкцию обратно в шкаф и перевожу взгляд на ковер, стоящий в углу. Последний подарок отца на этот новый год… Должно быть, папа решил расплатиться со мной за все время моего обучения в университете, когда я была напрочь лишена его внимания и вообще предпочитала на праздники оставаться в общаге — там хоть было весело.
Пусть я и не рассказала ему всех подробностей своих злоключений в компании Бондарёвых, но каким-то родительским чутьем он почувствовал, насколько мне было плохо — а потому, впервые за долгое время сделал мне такой значительный подарок. Так вот, одна из частей этого самого подарка сейчас стояла на полу, прислоненная к стеночке. Иду к ковру, отрываю от него скотч, разворачиваю и улыбаюсь. Светлый, ворсистый, мягкий… Тут же расстилаю его в комнате и зарываюсь пальчиками ног в длинные ворсинки — какая прелесть! Настроение медленно поднимается. Иду к пакетам с одеждой, аккуратно убираю всё в заранее протёртый от пыли шкаф, что-то распределяю по вешалкам. Чистую обувь тоже аккуратно расставляю внизу, на последний полке — чтоб не пылилась. Когда с вещами покончено, я аккуратно складываю все пакеты, убираю их в чемодан, ставлю его рядом с обувью и закрываю дверцы шкафа. На небольшом журнальном столике, годном только для топки печи в бане, расстилаю красивый расписной платок, купленный для неизвестных мне целей в Индии (да, бывают такие странные покупки), ставлю на столик свой старенький ноутбук. Диван решаю накрыть своим пледом, привезённым ещё из общаги. Когда слышу, что машинка закончила свою работу, достаю все выстиранные вещи, развешиваю на верёвке, а занавески с кухни, пару раз встряхнув, возвращаю на гардину — высохнут они быстро и прямо на месте, заодно хоть кухня пропитается приятным запахом порошка.
Обожаю запах вещей после стирки… а ещё очень люблю чувствовать влажность в воздухе, которую они распространяют вокруг себя первые несколько часов… Да, мой личный фетиш. Или я просто чистюля и педантка.
Когда завершаю генеральную уборку, быстро ополаскиваюсь в ванной, накидываю на себя домашний халатик и, сварганив пару бутербродов, с головой ухожу в работу. В реальность возвращаюсь только в двенадцать часов, когда чувствую, что глаза с трудом смотрят в экран, а мозг уже почти не воспринимает информацию. Сохраняю последний документ, выключаю ноутбук. Кое-как поднимаюсь на ноги и с чистой совестью отправляюсь в ванную — умываться и готовиться ко сну.
Сил на рефлексию просто не осталось, чему я была очень рада.
Отдельным праздником для моей порядком уставшей души стал тот момент, когда я расстелила чистое бельё на высохшем диване: как я вчера заснула здесь, осознавая, на каком рассаднике микробов лежу, — одному Богу известно. Завожу будильник на телефоне и закрываю глаза. Завтра нужно купить какое-нибудь растение в горшке — я всем своим существом ощущаю, насколько оно необходимо в гостиной. И пусть оно будет небольшим… зато я буду знать, что оно есть. И что в этой квартирке я — не одна.
Засыпаю я со странным чувством удовлетворения: сегодня я убиралась впервые с тех пор, как сбежала от Глеба. И убиралась не для кого-то, а для себя. Не по приказу или следуя пункту контракта, а потому что сама так захотела! Я больше не была ничьей прислугой. Только своей собственной.
И, Боже, как же это было приятно!



Глава 3. Камень и коса. Противостояние

Проснулась я, как ни странно, отдохнувшая и полная сил! Первым делом пошла умылась, сделала быструю укладку волос, нанесла лёгкий макияж, облачилась в брендовое платье из коллекции «Глеба Бондарёва», пересчитала наличные в кошельке, заказала такси, оделась и вышла из дома. С завтрашнего дня решила возвращаться домой на общественном транспорте. Для этого придётся уходить с работы чуть позже, чтоб никто не видел: зачем всем знать, насколько у меня туго с финансами… а ведь я — лицо Глеба до тридцать первого декабря!
Часть работы я вчера осилила, потому, когда добралась до своего рабочего места, первым делом обозначила самой себе план на день, затем открыла почту и нашла письмо от Сони — я совсем забыла вчера проверить свою подопечную! Быстро пробежалась глазами по файлу, нашла пару незначительных ошибок, покивала себе самой и до обеда ушла в мир отчётов… Глеб сегодня не появлялся, а, поскольку, его расписанием на неделю я ещё не занималась — я понятия не имела, где он. Ну, и славно. Правда, когда в обеденный перерыв в мою дверь постучал курьер с заказанными для меня роллами, то слегка обалдела. На записке — а там ещё и записка имелась! — было написано «твой обед; буду к четырём часам». Надо же. Как знал, что у меня не будет времени на то, чтобы сходить в какое-нибудь заведение и нормально поесть.
После того, как смела всё, что было принесено доставщиком, глянула на часы, собрала все нужные документы и пошла к Соне. Девушка оказалась на месте, чем меня очень порадовала: хоть обеденный перерыв ещё не закончился, она уже вовсю работала, уставившись напряженным взглядом в монитор. Выполняла мои задания.
— Здравствуй, Соня, — здороваюсь, скрывая улыбку.
Уж слишком сильно она напоминала мне меня — полтора месяца назад.
— Мила Георгиевна! — подпрыгивает на кресле Соня.
Кажется, я её испугала.
— Вы так тихо вошли, — опуская лицо на ладони, бормочет девушка.
Смотрю на неё, жалею… По чуть сгорбленной спине хорошо видно, как мало спала будущая личная помощница Глеба Бондарёва. И как устала от потока новой информации.
— Справляешься? — подхожу к её столу, участливо заглядываю в глаза, которые она тут же поднимает на меня, отлепив ладони от лица.
— Не знаю. Мне кажется, мой мозг опух, — тихо жалуется девушка.
— Потерпи. В следующем году будешь благодарить меня, — зная, что сейчас она меня тихо проклинает, произношу успокаивающим голосом.
— Вам бы врачом-психиатром работать, — вымученно улыбается Соня, — у вас такой голос приятный.
Улыбаюсь в ответ. Психиатром? Мне бы в себе разобраться.
— Ты ознакомилась со всеми файлами? — тут же перехожу к делу.
Нельзя ей расслабляться! Никак нельзя. Иначе не осилит тот объем информации, что я планирую в неё влить.
— Да, я… — начинает, было, девушка…
— Соня, тот список сотрудников, который я тебе вчера отправил… — Бесов стремительно входит в кабинет отдела кадров и застывает, оборвав себя на полуслове.
Внутри всё завязывается в узел. Дыхание перехватывает. Смотрю на него загнанным зверем, надеясь лишь на то, что внешне остаюсь спокойна — хотя одна нога на высоком каблучке уже отступила назад, готовая, по-видимому, бежать и прятаться за стол. Больше-то все равно некуда…
Вновь осматриваю Бесова с ног до головы. Чёрные кожаные ботинки с матовым покрытием, дорогой деловой костюм темно графитового цвета, волосы всё также убраны назад в короткий хвост на затылке, вниз от висков длина убрана до минимума, на щеках — легкая небритость. Как я вчера её не заметила? Ему очень идёт…
Перевожу взгляд на глаза и сглатываю.
Как я сейчас выгляжу? Вроде все в порядке: волосы не растрёпаны, макияж, на сколько помню, не потёк, на колготках нет стрелок, платье сидит на мне идеально, туфли делают ногу длиннее… Чёрт, о чём я думаю?! Я же…
СТОП!!!
Больших усилий мне стоило не повернуть голову в сторону Сони.
Как часто Бесов появляется здесь?
Я уже второй раз застаю его на этом этаже…
Что-то очень тёмное начинает шевелиться внутри меня, поднимая голову и глядя на мужчину вертикальными зрачками.
Моё желание резко выйти из кабинета Бесов словно почувствовал и, едва заметно сместившись и тем самым перекрыв мне проход к двери, негромко, но уверенно произнёс:
— Соня, пожалуйста, оставь нас наедине.
— Соня, пожалуйста, оставайся на месте, — произношу не менее уверенно.
Глаза Бесова сужаются, затем он поворачивает голову к съежившейся и ничего не понимающей девушке, и с нажимом произносит:
— Прошу, выйди из кабинета. Ненадолго.
Перевожу взгляд на Соню и с ужасом понимаю, что авторитет Бесова для неё намного выше моего: она поднимается со своего места, покусывая нижнюю губу, метает в меня извиняющимся взглядом и тихо покидает кабинет, вжав голову в плечи.
Ну, я ей это припомню…
Поджимаю губы, отворачиваю голову. Смотрю куда угодно, только не на Бесова.
— Почему ты бегаешь от меня? — один единственный вопрос, а я уже готова сорваться с места вслед за Соней или проткнуть этого идиота своей двенадцатисантиметровой шпилькой. Случайно. Раз десять.
— К чему этот разговор? — спрашиваю негромким, но холодным, как зима в Арктике, голосом.
— Ты не отвечаешь на звонки, — уперев в меня тяжелый взгляд, медленно, чтоб до меня дошло, «поясняет» мужчина.
— Я сменила симку, — произношу без интонаций, глядя на стену.
— Мила…
— Что тебе нужно, Бесов? — резко перевожу взгляд на него и застываю.
Мужчина изучает меня. Медленно. Подробно.
Загар на моем лице, новую длину волос, линию ключицы, плавно уходящую под материал, облегающее тело дизайнерское платье, длину ног на высоких тонких каблуках…
— Почему ты сбежала тогда? — произносит он, поднимая потемневший взгляд по моей фигуре вверх и уперев его в мои глаза, — Не вчера, когда ты в панике умчалась в лифте неизвестно на какой этаж… — уточняет чуть грубо, — А в тот день.
— Потому что услышала всю информацию, которая была мне необходима на тот момент, и более не испытывала потребности в твоей помощи, — стараюсь говорить отстранённо и не смотреть на него.
— Ты даже не дала мне шанса…
— Шанса на что, Бесов? — резко перебиваю, чуть повышая голос, — На объяснения? Так ты и так мне всё объяснил. Я поняла. Вняла. И уехала.
— Я просил тебя дождаться меня, — буквально пробивая меня тяжелым взглядом, произносит Бесов, а я начинаю медленно терять самообладание:
— Для чего? Нам больше нечего было обсуждать, — произношу с угрозой.
Воздух между нами начинает нагреваться. Не знаю, отдаёт ли он себе отчёт — что сейчас делает со мной, но если он не закончит это делать…
— Я понимаю тебя. Ты была обижена словами, что у меня не было на тебя времени. Но я не пса ходил выгуливать, — тоже начиная заводиться, произносит Бесов, — Мой бизнес буквально горел на руках, а моя семья медленно разрушалась. Более того, я узнал, что её целенаправленно разрушают. Что я должен был сделать? Бросить всё и сбежать с тобой?
Да!
— Нет! — превозмогая себя, отвечаю, — Ты должен был найти слова. Другие слова!
— Я был честен с тобой!
— Ты сказал, что между нами всегда будет Бондарёв!!! — наконец, срываюсь.
Медленно выдыхаю, прикрываю глаза. Затем решительно их раскрываю:
— Так вот, он всё ещё между нами! Хотя никаких «нас» уже нет в принципе — да и не было никогда.
На Бесова страшно смотреть: его глаза — черные от плохо скрываемой ярости, а руки настолько напряжены, что на костяшках кулаков побелела кожа…
Я хотела разозлить его. Мне это было физически необходимо.
И я добилась своего. А теперь получала удовольствие от лицезрения плодов своего труда.
Я уже сама мало понимала — что чувствую, я осознавала лишь одно: он вообще не вынес уроков из той ситуации.
— Вернулась к Глебу? — без интонаций произносит Бесов, спустя несколько секунд молчания.
— Меня ваши разборки не касаются. Я дорабатываю эту неделю и ухожу, — также отстранённо отвечаю ему.
— Куда? — вновь вопрос без эмоций.
В декрет, мать твою! У нас с Глебом пополнение семейства намечается!
Медленно выдыхаю, успокаивая себя.
— Это не касается никого из работников данной компании, — произношу ровно, поднимаю подбородок, — А теперь, будь добр, позволь мне уже начать работать. У простых сотрудников не так много свободного времени, как у руководителей холдинга. Но даже если это не так… Уверена, план твоей мести не включает в себя бессмысленную трату времени на разговор с готовящейся к увольнению подчинённой гендиректора.
Бесов усмехается. Такой до боли знакомой мне усмешкой…
— Ты вообще ничего не знаешь.
Эти странные слова заставляют меня напряженно застыть. Чего я не знаю?
— Алексей, простите, а можно я уже вернусь на своё рабочее место?.. — тихонько пищит из-за дверей Соня; мы одновременно поворачиваемся к ней.
Она обратилась к нему на «вы», и используя полное имя…
Не знаю почему, но от души отлегло.
Наверное, я идиотка.
— Соня, проходи, Алексей Бесов уже уходит, — говорю громко, ловлю на себе тяжелый взгляд мужчины, — Он зайдёт к тебе попозже, — произношу, отвечая ему не менее красноречивым взглядом.
Не знаю, каким Богам возносить хвалу, но Бесов внимает моим словам и выходит из кабинета, а бледная от страха Соня заходит внутрь, боясь поднять на меня взгляд.
— Так… — на секунду прикрываю глаза, успокаиваю мысли, — Давай обойдёмся без всяких вопросов и объяснений? У нас времени — в обрез.
— Спасибо, — выдыхает девушка, юркнув к себе за стол.
Совершенно очевидно, что знать все подробности внутренней кухни она не желала — что добавляло ей ещё один плюсик в рейтинг. Всё-таки я не ошиблась с выбором.
— Начнём?.. — смотрю на девушку с криво натянутой на лицо «легкой» улыбкой и, дожидаясь неуверенного кивка, встаю за её спиной.

Через час поднимаюсь на сороковой этаж, вхожу в приёмную и нос к носу сталкиваюсь с Глебом.
— Как там моя будущая помощница? — не без иронии спрашивает он, присаживаясь на край моего стола.
— Умненькая девочка. Она справится, — не зная, чего ожидать от этого его тона и странного, словно ожидающего чего-то, взгляда, осторожно отвечаю.
— Хорошо, — кивает Бондарёв, затем оглядывает меня с ног до головы, — Отлично, — наконец, выдаёт он.
— Эм… — ничего не понимая, протягиваю я.
— Отлично выглядишь. Не нужно переодеваться, — отрываясь от стола и проходя к своей двери, бросает он.
— Глеб, чего я не знаю? — уже ожидая худшего, спрашиваю я.
— Сегодня европейское Рождество. Мы приглашены на неофициальный приём у мэра, — словно это само собой разумеющееся событие, к которому не нужна никакая подготовка, будничным тоном сообщает Глеб.
— Я не пойду, — тут же запаниковав, начинаю мотать головой из стороны в сторону.
— Ты всё ещё моя личная помощница, — безапелляционно отрезает Бондарёв, окатив меня холодом, — И должна следовать за мной туда, куда мне потребуется.
Прикусываю язык, принимая его железную логику.
Так-то оно так! Вот только я и думать забыла обо всех этих приёмах, которые могут неожиданно выплыть в расписании моего почти бывшего шефа.
— Тем более теперь, когда я — гендиректор холдинга, — припечатывает Глеб, пристально глядя на меня, — Так что успокойся и прими свою участь, — не без сарказма добавляет, окидывая меня изучающим взглядом… — Загар тебе идёт. На все вопросы ответишь, что была отправлена мной в небольшой, но заслуженный отпуск.
— Кому это интересно? — складывая руки на груди и отводя взгляд, тихо бурчу под нос.
— Всем, — вновь отрезает Глеб, и мне приходится посмотреть ему в глаза, — Ещё недавно ты считалась моей девушкой. А я сейчас что-то вроде… самого завидного жениха, — отвернувшись, цедит Бондарёв, относясь с явной неприязнью к данному факту светской хроники; затем вновь переводит взгляд зелёных глаз на меня, — Так что давай продемонстрируем, какие мы мудрые в свои «не тридцать». И как красиво мы умеем расставаться.
Смотрю на него, киваю. А сердцем чувствую — не нужно мне идти на этот приём…



Глава 4. Любимые грабельки

— Может, возьмём Соню с собой? — с надеждой предлагаю практически ему в спину.
Тот взгляд, которым меня одаривает Бондарёв, развернувшись на мой голос, красноречив.
— Как насчёт — прихватить с собой всех сотрудников компании? — подняв бровь, холодно предлагает он.
— Но Соне нужно знать, как вести себя на подобных мероприятиях… — тушуюсь я.
— Вот и просвети её, — отрезает Глеб и скрывается за своей дверью.
Жесть…
Закрываю лицо рукой, медленно выдыхаю. Высший свет — это последнее место, в котором я бы хотела оказаться. Тем более — сейчас.
Движение в коридоре заставляет меня посмотреть в сторону двери и замереть.
— Девочка моя, — поджав губы, произносит Лина.
У меня они тоже как-то сами собой поджимаются. И сердце начинает стучать тяжелее тоже — как-то, само собой.
— Лина… — тихо произношу.
Три уверенных шага, и я оказываюсь в руках моей персональной феи.
— Что же ты трубку не брала? — шепчет Лина, прижимая меня к себе.
— Я симку поменяла, — повторяю уже второй раз заготовленную фразу.
— Когда её меняют, звонок не проходит, врунишка, — качает головой фея, гладя меня по спине.
А Бесов не заметил…
— Прости меня, пожалуйста, — негромко произношу, продолжая её обнимать, — у меня просто не было физических и духовных сил отвечать на твои звонки. И вообще — общаться с кем-либо из компании. Мне нужно было отдохнуть от всего…
— Дурёха, я же всё понимаю. Но ты должна была подумать о том, как я о тебе беспокоилась, когда ты не брала трубку! Да и не только я, — она отстраняется от меня и заглядывает в глаза, — Мила, мы все переживали из-за тебя.
— Кто это «все»? — вновь поджимаю губы.
— Все, — припечатывает фея, не разбирая по личностям, — Ты решила вернуться? — быстро переводит тему, оглядывая меня с ног до головы, — Или дорабатываешь срок?
— Откуда ты узнала? — удивляюсь я.
— Ну, вообще-то я и посоветовала Глебу вернуть тебя — ведь после твоего ухода он в очередной раз постарался спихнуть на меня всю оставшуюся работу, а у меня самой — завал! Так что я ему сказала — либо ищи помощницу, либо возвращай Милу до конца срока.
— Так это с твоей подачи мне документы не возвращали? — складываю руки на груди. Хоть и не злюсь. На Лину сложно было злиться.
— Прости, но так тоже не уходят, — ничуть не раскаивается та, — обиды — обидами, но дело — делом. Твою работу никто за тебя не выполнит; у Глеба все сотрудники на своих местах и при своих обязанностях: лишних рук и лишней головы не имеется. Так что своим уходом ты не дурно так подставила нашего шефа… — понизив голос, делится фея, — даже удивляюсь, как он тебя до сих пор не съел.
— Если съест, то самому придётся всю работу делать, — предполагаю я.
— И то верно, — соглашается фея, затем её взгляд меняется, — Когда мы с тобой поговорим?
Молчу, думаю.
Этого предложения я ожидала, но не сказать, что я к нему готова. Если Лина начнёт этот разговор, я вынуждена буду вновь окунуться в неприятные воспоминания, а это чревато новой депрессией. Пока лучше просто… работать.
— На днях. Сегодня Глеб тащит меня на приём к мэру, — обещаю ей, собираясь с духом.
— А, традиционный рождественский приём, — кивая головой, припоминает Лина.
— Вообще-то в России рождество празднуют в январе, — недовольно замечаю, мечтая по-тихому слиться с этого мероприятия.
— Не скажи об этом самому мэру, — хмыкает Лина, затем переводит взгляд на дверь в кабинет, — Бондарёв у себя?
— Да, — киваю.
— Отлично. Зайду к нему прямо сейчас. И… Удачи тебе на вечере… только не напивайся, пожалуйста! — она подмигивает мне и исчезает за дверями кабинета.
Я стою, натянуто улыбаясь, а сама продолжаю придумывать причины для отказа. Ничего не могу с собой поделать, но почему-то остро ощущаю потребность не идти туда. Да ещё и этот намёк феи… Боюсь представить, что меня ожидает на этом приёме, если учесть, что все светские львицы уже в курсе, что Глеб более мною не занят. М-да… Не готова я к столь резкому возвращению к своим обязанностям. Однако… Работа есть работа. Лина была права — я поступила непрофессионально, когда сбежала «за четыре моря, за четыре солнца»… А я бы не хотела, чтобы обо мне сложилось мнение, как о плохом сотруднике. Тем более — у неё: я же её ученица, как никак.
— Сиренушка!
Оборачиваюсь и удивленно смотрю на золотоволосого обладателя самого мягкого на свете взгляда карих глаз.
— Макс…
— Ты вернулась! — восклицает тот, затем подходит ко мне, подхватывает и кружит по приёмной.
Я улыбаюсь, не скрывая эмоций. Удивительным образом этот золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа одним своим видом и парой фраз сумел поднять моё настроение.
А, может, всё дело в том, что Макс действительно рад нашей встрече? Присматриваюсь к мужчине… Странное дело — он источает свет и тепло в этом холодном царстве денег.
Как я раньше этого не замечала?
— Ты ведь насовсем? Или только на неделю? Дурёха! Чего убежала-то? Ну, да, он тиран и завоеватель, так тебе же с ним не детей рожать! — весело изливает на меня потоки дружелюбия золотоволосый Бог, а я только и могу, что стоять, да глазами хлопать.
— Ты такой милый, — честно говорю ему, ни на секунду не отрываясь от карих глаз.
Мой серьёз ещё больше забавляет светловолосого начальника.
— А ты — волшебная, — улыбаясь, отвечает он и проводит рукой по локону волос у лица; после чего голос его становится серьёзным, — не исчезай больше так внезапно. Мы все волновались.
— Простите, — неожиданно перехожу на «вы» я.
— Эй, — он поднимает моё лицо за подбородок, вынуждая вновь смотреть ему в глаза, — Ты оставила меня без своего чудесного голоса аж на целых три недели. Не порядок.
— Две с половиной, — зачем-то поправляю его.
И вообще… Смущаюсь!
— Макс! Зато твой голос слышно за километр! — недовольно произносит Глеб, открывая дверь кабинета, — Давай уже сюда — у нас мало времени.
— Иду, — кивает другу светловолосый, затем подхватывает мою ладонь и аккуратно накрывает губами, глядя в глаза, — Помни — ты обещала, — говорит, а затем проходит в кабинет Бондарёва.
Не исчезать? Да, обещала.
Стою, улыбаюсь.
И как я могла про него забыть?..
С приподнятым настроением подхожу к своему креслу, сажусь и начинаю работать. До приёма есть время — так что неплохо было бы успеть уменьшить ту кучу не просмотренных файлов со всех отделов фирмы, что заспамили мне всю почту…
Когда через час все трое вышли из кабинета, слегка усталые и озабоченные, я и сама едва могла соображать от обилия информации из писем… Даже взгляд от компа оторвать не смогла, только подняла руку вверх, прощаясь с командой Бондарёва. Потом услышала заветные слова: «Мила, на выход», закрыла все вкладки и выключила компьютер. Встала, взяла верхнюю одежду, подхватила сумочку и поплелась за Глебом. Как я была самонадеянна, когда решила, что мне хватит недели справиться со всем объёмом работы, скопившемся за время моего отсутствия!
Вот ведь… обладательница премии «Розовые очки года».
Придётся работать сегодня ночью. И завтра ночью — тоже. Чертов приём! Теперь я ненавидела его по другой причине — он забирал моё свободное время, которое я могла бы потратить на выполнение заданий.
— Приведи себя в порядок, — голос Глеба вырывает меня из тяжких раздумий.
Смотрю на него удивленно.
— Подправь макияж, расчешись… я не знаю… или постарайся вернуть блеск глазам — ощущение, что ты едешь на казнь, а не на праздник, — раздраженно бросает он и стремительно выходит из лифта.
Вернуть блеск глазам… а почему не «познать законы вселенной»? Или как насчет «обрести внутренний дзен»?
Спешу за начальником на подземную парковку, сажусь в машину, достаю косметичку.
Буду подправлять макияж. Перспектива провести вечер с недовольным шефом — не прельщает. Так что слушаюсь и повинуюсь… и пытаюсь не размазать помаду по лицу, пока крашусь во время поездки.
Когда машина останавливается у известного международного сетевого отеля, Глеб выбирается из салона и открывает дверь с моей стороны, предлагая свою руку. Я вокруг себя папарацци не замечаю, но всё-таки принимаю этот «жест помощи».
Не то, чтобы я что-то из себя строила… просто знала — Глеб никогда и ничего не делает просто так: то, что он пару минут назад вел себя, как свинья, а перед зданием отеля превратился в джентльмена, имело свои цели. Пусть и мне неведомые. Ну, разве что Бондарёв планирует морально дестабилизировать меня и вынудить напиться с горя…

Пятнадцать минут спустя…

Чтоб их всех разорвало… Хватаю бокал с подноса и опрокидываю внутрь целиком.

Десятью минутами ранее:

— И это неофициальный приём? — оглядываю зал неоднозначным взглядом, неосознанно тереблю ремешок сумочки, — Глеб, какого черта? Почему все в вечерних платьях?
— Потому что сегодня праздник, — спокойно отвечает Бондарёв, на локте которого покоится моя левая рука.
— Но ты не в праздничном смокинге, а я не в бальном наряде, — замечаю очевидное, тихо злюсь.
— Потому что я, как все нормальные люди, не праздную рождество 25 декабря, — Глеб улыбается мне краешком губ и отводит к дальнему столику; я киваю, принимая его логику, но тут он заканчивает свою мысль, — я не праздную его вообще.
— А что так? — поднимаю бровь.
— Не религиозен, — коротко отвечает Бондарёв, а в следующее мгновение его лицо становится прямо-таки каменным.
Перевожу взгляд туда, куда смотрит мужчина…
— Мила, — Таня бегло приветствует меня и разворачивается к Глебу; на ней чудесное платье песочного цвета, которое ей очень идёт… в отличие от выражения лица, которое не идёт ей, ну, вообще, — Это правда? — с ходу спрашивает девушка.
— Что именно? — сухо уточняет Глеб.
— Что ты сделал это. Что подослал тех фриков к моему отцу, — шипит Таня, хотя, в её исполнении, даже шипение звучит благородно.
— Брат рассказал?.. — тут же начинает скалиться Бондарев.
— Только попробуй хоть что-нибудь про него сказать! Ты мизинца его не стоишь! — повышает голос Таня, глядя на Глеба с предупреждением; лицо последнего белеет от гнева, — Я вынудила его рассказать мне, потому что все вокруг молчат, словно воды в рот набрали! Запугал всех, да, Глеб? Ты — скотина, Бондарёв. И мне стыдно, что я всё это время, как идиотка, твердила всем своим знакомым, что ты — не такой, что тебя надо понять… — она горько усмехается, — И я не знаю, что вы здесь за шоу собираетесь устраивать, — она резко кивает в мою сторону, — Но я-то в курсе, что Мила с тобой не встречалась. И что все ваши отношения были прописаны контрактом! Тебя, Бондарев, вообще никто и никогда не сможет полюбить! Понял? Потому что таких зверей, как ты, невозможно любить. Так что удачи тебе на новом посту, надеюсь, ты очень скоро поймёшь, насколько непосильную ношу взвалил на себя из-за своих идиотских амбиций и подростковых обид. Когда будешь тонуть, не утащи и нас всех на дно, чудовище!
И она резко разворачивается и уходит в противоположную сторону, подальше от нас, всем своим видом показывая, насколько неприятно ей было находиться рядом.
Стою, молча наблюдая за её отходом, а сама начинаю догадываться, по какой причине Бондарев притащил меня сюда. Даже более того — с чего бы у кое-кого сегодня в эмоциональном плане такие американские горки, словно у него красный день календаря.
— Скажи честно, и Он тоже здесь? — поджав губы, смотрю в пол.
— Да, — также глухо отвечает Глеб.
Вот же, скот.
— Спасибо, что предупредил, — сжимаю руку на ремешке сумочки, даже не знаю, что ему сказать.
А сказать хочется многое…
Самое смешное, что дамы в зале продолжали смотреть на Глеба заинтересованно: никто не слышал разговора с Таней, и большинство присутствующих было уверено, что наследницу известной фамилии в очередной раз аккуратно отшили.
Вот только я-то понимала, чего опасался Глеб. Что Таня не удержит языка за зубами и начнёт рассказывать всем, что он натворил.
К этому, похоже, молодой гендиректор готов не был. Думаю, даже мысль о разоблачении в обществе пришла к нему ровнёхонько после «заседания» великой троицы: зуб даю, что это фея навела его на подобные размышления.
А уж в том, что и Макс, и Лина были в курсе его злодеяний, я даже и не сомневалась.
— Ну, ты и попал, Глеб, — качая головой, произношу почти с сочувствием.
А вообще — даже не почти. Я реально ему сочувствовала: его же сожрут и не подавятся. И плевать всем будет на контрольный пакет акций.
Но, что посеешь, как говорится…
— Я сейчас на тебя посмотрю, — без веселья хмыкает Глеб, а я оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на фигуру Бесова.
На фигуру, облепленного буквально со всех сторон светскими львицами, Бесова. Ну, что за день?!
Смотрю волком на Анжелику, которая едва не вешается на наследника семьи Хейфец, прилепившись к его руке, как пиявка, и упираясь вываливающейся из декольте грудью прямёхонько в его плечо. Какая же она всё-таки… Прикрываю глаза, гоню из головы плохие мысли. Открываю глаза и чуть не начинаю шипеть в голос: раскованная блонди положила ладонь на лицо Бесова, вынуждая его наклониться к ней, и зашептала что-то на ушко. Не знаю, что конкретно она сказала, но выражение лица Бесова не изменилось — что весьма не понравилось Анжелике. Похоже, она рассчитывала на другую реакцию. Явный проигрыш в борьбе за внимание брутального красавца и наследника одной из богатейших семей города привёл к тому, что остальные «леди» удвоили свой натиск, решив, что настал их час. Я с растущим раздражением наблюдала за тем, как буквально каждая из них находила возможность прикоснуться к Лёше, заглянуть в глаза, рассмеяться скупой фразе, брошенной Бесовым, которого внимание девушек никак не трогало. И я бы обрадовалась!.. Если бы не заметила, как эти мавки своими профессионально-отточенными движениями-улыбками-взглядами-фразами начали добиваться своего!!! Через пару минут Бесов уже держался из последних сил: он тоже был не железным и внимание женщин к своей персоне воспринимал… по-мужски. Сдался же он однажды, когда я сама, несмотря на его отношение ко мне, подошла и поцеловала его! А тут атакуют мастера своего дела, а не одна забитая, отчаявшаяся в поиске тепла девчонка, под большим секретом выбравшаяся к нему из-под слежки своего начальника и господина!
— Вы будете сегодня выступать?! — восторженно воскликнула Анжелика, глаза которой загорелись истинным фанатизмом — как будто она не раз бывала на концертах Haron’s cry и знала, как Бес владеет гитарой. Ага! Три раза!
Стоп! ЧТО?! Они здесь сегодня выступать будут?!
Мужчина коротко кивнул блондинке, и девушки вокруг Бесова мгновенно пришли в дичайший восторг!
Чтоб их всех разорвало… Хватаю бокал с подноса и опрокидываю внутрь целиком.
— Планируешь завершить у мэра начатое у губернатора? — подняв бровь, замечает Глеб.
— Если ты о странных танцах и метании каблуков в головы потенциальных женихов, то — нет, — с тихим скрежетом зубов отвечаю ему; затем поднимаю взгляд на Бондарёва и не удерживаюсь от ответной колкости, — А ты уже готов к разговору с Бесовым? Как видишь, он успешно справляется с твоей задачей.
— Какой именно? — равнодушно уточняет Глеб.
— Быть звездой вечера, конечно, — невесело усмехаюсь я, — Да и, кажется, в борьбе за первое место в звании самого завидного жениха ты ему только что с треском проиграл.
На моём плече неожиданно появляется рука, а меня резко разворачивает в сторону начальника.
— Первое: я не веду борьбу за внимание местных представительниц прекрасного, — тихо и четко проговаривает Глеб, глядя в мои глаза, — и с удовольствием сниму с себя обязанность развлекать здешний народ. Второе: мне нет необходимости вести какие-либо разговоры с Бесовым.
— А что так? Вы общаетесь через адвокатов? — фыркаю я-боже-меня-несёт!
Хват на моём плече становится болезненным.
— Мы не общаемся вообще, — цедит Глеб.
— Почему? — с вызовом смотрю на него, — Боишься быть побитым?
Резкий рывок — и я оказываюсь в руках выведенного из себя мужчины.
— Вот оно из тебя и полезло, — не то шипит, не то шепчет Глеб.
— Что именно? — слегка теряясь от его близости, спрашиваю, стараясь не смотреть ему в глаза.
Чёрт! И почему получается смотреть на губы?! Сколько бокалов я успела выпить?
— То самое, — тихо рычит Бондарёв, — тот поток глупостей, что извергает твой рот всякий раз, когда ты выпиваешь.
Что это за странное утверждение?..
— Милые бранятся, только тешатся, — ироничный голос заставляет меня оторваться от лицезрения подбородка моего босса и посмотреть на красивую статную темноволосую женщину, подошедшую к нам так близко, словно она демонстративно игнорировала само понятия «личного пространства».
— Гала, — мягко поздоровался Глеб, голос которого начал странно вибрировать. Словно эта женщина была особенной.
— Так слухи врут? Вы всё ещё вместе? — чувственные губы жгучей брюнетки растянулись в улыбке: она вроде и не старалась быть агрессивно-сексуальной, но это было в её натуре.
— Они не врут, — улыбается в ответ Глеб, легко подхватывая пальчики светской львицы в черном облегающем атласном платье в пол и поднося их к своим губам.
— У тебя своеобразный стиль «расставания», — вновь маняще улыбается женщина и, наконец, одаривает меня взглядом, — женщины города благодарны вам, барышня, — и снова переводит его на Глеба, — Глеб просто не имеет права быть… занятым.
И с этой занимательной во всех отношениях фразой она разворачивается и, плавно покачивая бедрами, удаляется к следующим гостям.
— Это кто? — сухо спрашиваю у Бондарёва.
— Это Гала. Любовница мэра. У меня с ней ничего не было, — странно заканчивает Глеб, провожая женщину взглядом.
— Выглядит всё иначе. Она буквально изнасиловала тебя взглядом, — замечаю всё также сухо.
— Скорее, занялась любовью… страстной, чувственной…
— Я тебя поняла, — обрываю его, подняв руку вверх; стою, жую губы, потом всё-таки решаюсь спросить: — Ты её хочешь?
ЗАЧЕМ Я ЭТО СПРОСИЛА?!
— Я скорее рад тому, что она подошла, — неожиданно по-деловому отвечает Глеб, — Она — своеобразный барометр светских симпатий.
— Так ты всё-таки зависишь от мнения высшего общества, — фыркаю тихо.
— Если бы не зависел, не приходил бы на эти дурацкие приёмы, — цедит Бондарёв, подхватывая бокал шампанского.
Я повторяю его движения — и ещё один бокал оказывается у меня в руках. Взгляд постоянно возвращается к Бесову, облепленному красавицами в вечерних платьях, и я невольно начинаю им завидовать. Стоять рядом с ним, испытывать то странное чувство уверенности, что появляется у женщин только рядом с настоящим, сильным, уверенным в себе мужчиной… Бесов выглядел шикарно. Его черный костюм подчеркивал темень глаз, лёгкая небритость на щеках манила прикоснуться к ней подушечками пальцев, мощное, накаченное тело привлекало взгляд, а плотно сомкнутые губы… Поднимаю глаза по его лицу и вижу, что он смотрит на меня.
Прямо. На. Меня.
Мне становится жарко.
— Может, выйдем на воздух?.. — поворачиваюсь к Глебу.
— Стой на месте, — отрезает Бондарёв, прекрасно видя, как мне неудобно.
— Глеб, я…
Я не хочу стоять рядом с тобой, когда он на меня смотрит! Вот, что я хотела сказать. Но, естественно, не сказала.
— Мне плевать, что там у тебя на душе, — цедит Бондарёв, не глядя на меня, — но сегодня ты должна быть рядом — как представительница моего штата сотрудников, как лицо моей компании. Это не требует твоего согласия. Это прописано в договоре, как твоя прямая обязанность.
— Я поняла тебя, — цежу в ответ, подхватываю ещё один бокал.
Если Бесов будет выступать — я не выдержу. Правда. Лучше бы Глебу уйти с приёма раньше, чем на сцене появится группа Haron's cry.
— Это он тогда… оставил на тебе отметину? — неожиданно спрашивает Глеб тихим напряженным голосом.
— Да, — произношу на грани слышимости. Вспоминать губы Бесова на своей коже…
Нет, мне точно нужно проветриться.
— Мила, остановись! — Глеб хватает меня за руку в тот момент, когда я уже готова рвануть к выходу.
Бондарёв притягивает меня обратно, но руку уже не отпускает.
— Не нужно тебе ничего ему показывать, — низким, не привычным голосом произносит он, — поняла?
— Я хотела выйти в дамскую комнату, — нагло вру, опустив взгляд в пол, — я вернусь. Честно.
А вот здесь не вру. Но мне действительно нужен перерыв от этого мероприятия.
— Смотри, мэр уже пришёл, — кивая в сторону плотно сбитого, коренастого мужчины с цепким взглядом, произносит Глеб, — сейчас откроют вон те тяжелые шторы, за которыми скрыты столы с едой, и начнётся фуршет, а на сцене появится популярный в Европе инструментальный квартет. Тебе понравится.
Это он уговаривает меня остаться?..
— Я вернусь, Глеб. Я же сказала. Мне просто необходимо проветриться. Припудрить носик, если хочешь. Меня не будет пару минут.
Его пальцы медленно отпускают моё запястье, а я тут же разворачиваюсь в сторону выхода в фойе. Когда пересекаю зал, ловлю на себе десятки самых разных взглядов.
Даже анализировать их не хочу. Буквально врываюсь в дамскую комнату, чувствуя, как начинает сильно кружиться голова, подхожу к раковине, кладу руки на бортики, медленно дышу.
Зачем я здесь? Зачем я здесь?!
Женский смех, донесшийся из коридора, вынуждает меня отпрянуть от раковины и попятиться к одной из дверей позади, а затем и вовсе скрыться в кабинке туалета.
— Ты видела, да? — весело восклицает незнакомый женский голос, — А вид — такой пришибленный, что её прям жалко становится!
— Жалко у пчёлки в попке, — отрезает вторая собеседница жестким голосом, — Нет, Глеб — молодец, что её бросил. Это ж вообще посмешище какое-то! А ты видела, в чём она пришла?
— Вообще-то платье у неё дорогое, это же коллекция…
— Да знаю я, что это за коллекция! — вновь резко перебивает девушку недовольный голос, — Я не про это тебе говорю! Как можно было прийти на приём к мэру в линейке Studio?! В приглашении же было чётко написано — вечерний наряд. А не офисный!!!
— Ну, Глеб тоже не во фраке… Хотя, ты права. Это выглядит, как вызов всей богеме. Надо написать об этом в моем блоге.
— Хорошая идея! Нечего зазнаваться. Тем более — сейчас она с ним не встречается, так что Бондарёв вряд ли кинется защищать.
— Бондарёв вряд ли читает мой блог, — справедливости ради заметила первая девушка.
— А ты скинь ему ссылку, — хмыкает вторая, и они обе, тихо посмеиваясь, выходят из дамской комнаты.
Выбираюсь из кабинки, смотрю на себя в зеркало. Чувствую себя не просто оплёванной… мне физически неприятно находиться в этом месте. Ещё и перед глазами слегка двоится… Поправляю укладку волос, припудриваю лоб, нос и щёки, скрывая бледность кожи, подкрашиваю губы почти наугад, закрываю сумку и выхожу в коридор. Никому здесь меня не сломить. Никому. Они просто не могут меня обидеть — потому что мне вообще неважно их мнение! И на их проклятый блог мне наплевать, да! Я работаю у Бондарёва ещё шесть дней и сваливаю из этого мира — обратно к нормальным людям! И плевать на них всех!!!
Боже, почему же так плохо-то?..
Резко останавливаюсь, отчего голова отзывается болью: Бесов стоит перед дверями, перекрывая вход в зал, и смотрит мне в глаза. Его руки убраны в карманы дорогих брюк; поза, скорее, расслабленная, чем напряженная, но взгляд тёмных глаз…
Кто-то серьёзно нацелен на разговор.
— Не сейчас, Бесов, — глухо говорю, хочу пройти мимо.
— Нет, сейчас, — поймав меня за талию своей рукой, спокойно парирует мужчина, а затем уверенно ведёт меня в другую сторону от двери, не давая возможности сбросить его ладонь со своей спины.
— В подсобку ведёшь? — не удерживаюсь я, как мы вдруг неожиданно останавливаемся, а меня резко прижимают к сильному телу.
— Мы можем поговорить и здесь — посреди коридора, но, думаю, Глеб бы этого не одобрил. Как и все гости мэра, — произносит Бесов мне в самые губы.
— С чего ты взял, что я…
— Хватит, — обрывает меня мужчина и заводит в первую попавшуюся дверь… Да вы издеваетесь!
— Я не буду здесь разговаривать! — заявляю с ходу, с ужасом замечая, что хмель начал влиять на речь.
— Что, постель пугает? — усмехается Бесов, по глазам которого четко видно — ему ни разу не весело.



Глава 5. "Ты ничего не знаешь"

— Чей это номер? — спрашиваю его напряженно.
— Неважно. Этаж снят мэром, так что все номера доступны для… пользования.
Мне стало противно. Я взглянула на Бесова и с удивлением обнаружила, что не мне одной. Он тоже не испытывал симпатии к такого рода… свободе.
— Глеб потеряет меня, — произношу негромко, глядя в пол.
Находиться рядом с Бесовым в закрытом помещении физически тяжело.
Молчание не добавляет мне уверенности.
— А тебя потеряют все светские львицы, — говорю, сама, не зная — зачем.
— Мне плевать на них. Мне плевать на всех, — спокойно произносит Бесов, — Ты знаешь, подобные «развлечения» не для меня.
— Но ваша группа будет выступать сегодня на этом мероприятии, — замечаю.
— Это полезно для раскрутки, — говорит Бесов равнодушно, — Мила.
Я поднимаю голову и смотрю на него.
— Прости меня.
Нет… нет-нет-нет! Начинаю качать головой и отходить к выходу, буквально пятясь от него. Я не хочу этого слышать! Я только примирилась с тем, что эта дверь для меня закрыта, как он снова хочет смутить мой ум, давая надежду на то, чего никогда не будет.
— Выслушай меня, — требовательно просит мужчина, когда видит, что я не намерена оставаться с ним в одной комнате.
— Это не за чем, Бесов, — продолжаю качать голой, не поднимая глаз; разворачиваюсь, чтобы выйти в коридор.
— Если я это говорю, значит, это имеет значение для меня, — произносит Бесов; я невольно останавливаюсь, — Я виноват перед тобой. Я не следил за своим языком, когда говорил тебе тогда все те слова. Я вообще очень часто не фильтрую свою речь. Но на тот момент я был взвинчен, я жаждал возмездия, я не думал ни о тебе, ни о себе, я думал только об одном — о том, как уничтожить Бондарёва.
— Ну, и как? Надумал? — ровно спрашиваю, не пытаясь развернуться.
— Я не стал ему мстить.
— Я очень рада за тебя… — выдавливаю из себя через несколько секунд молчания.
— Я хочу вернуть тебя, — неожиданно произносит Бесов, — Хочу вернуть нас «прежних» — тех, что боролись друг с другом в подсобке; тех, что лежали на кровати и говорили ни о чём; тех, что чаще ругались, чем видели друг друга. Я хочу этого, Мила. Мне этого не хватает.
Стою, парализованная.
Боженька, ну, зачем он так со мной?.. Он что, специально? Зачем он говорит мне эти слова?! Это как удар ниже пояса, по самому чувствительному — как пинок по сердцу. Неужели он думает, что я забыла о том, что он мне сказал в Тот День?!…
— Это всё, что ты хотел донести до меня? — напряженно спрашиваю, концентрируясь на дверной ручке.
— Да, — такой же напряжённый ответ.
— Хорошо. Я это услышала, — произношу негромко и стремительно выхожу из номера.
В горле стоит ком: как мне надоело, что все надо мной издеваются! Что все, черт побери, хотят меня использовать! Бесов? Хочет вернуть «нас прежних»? Он что, всерьёз думает, что я на это куплюсь?! После его признания, что между нами двумя всегда будет присутствовать Бондарёв?..
— А этот болван говорит мне… о! Принцесса! — восклицает знакомый голос.
Поднимаю голову, отрывая взгляд от пола, смотрю на рыжего гитариста, рядом с которым застыли и остальные участники группы. Но он на меня уже не смотрит…
— О! Бес! — ровно с теми же интонациями произносит рыжий и замолкает, молча переводя взгляд с меня, на только что вышедшего из того же номера, Бесова.
— Это не то, о чём ты… — осекаюсь, чувствуя, что нахожусь уже на грани; разворачиваюсь и иду в главный зал.
— Принцесса! — кричит мне в спину рыжий, но я лишь ускоряю шаг.
Господи, какое поганое ощущение внутри: ведь я была так рада его видеть! Но даже не поздоровалась и вообще убежала только из-за того, что рядом с ним стоял Бесов!
Вхожу в зал, где проходил приём, и с ходу подхватываю бокал шампанского с подноса официанта.
Также — на лету — опрокидываю его внутрь. Голова начинает кружиться со скоростью карусельки — кажется, вечер перестаёт быть томным!
— Ты что творишь, Мила? — Глеб подхватывает меня за локоть, когда я, пританцовывая, начинаю идти к сцене, где уже вовсю услаждает слух публики известный европейский квартет.
Да, мои грабли — самые любимые! Никто не был в курсе?.. Неужели мой тиран начальник полагал, что этот приём пройдёт без сучка, без задоринки?.. Я, вот, с самого начала поняла, что всё кончится плохо!
— Что? Танцую! Ты же хотел, чтоб я музыку послушала! — заявляю ему, пытаясь вырвать свою конечность.
— Иди-ка сюда… — Бондарёв начинает тащить меня на выход.
Только почему-то тащит не к центральным дверям, а к тем, незаметным, откуда появлялись официанты. А я вдруг ощущаю резкое дежавю — вспоминается мой первый приём у губернатора, это Бондарёвское шипение на ухо, наш поспешный уход в следствии моего опьянения…
— Это всё из-за тебя! — вырываю у него руку, смотрю на него волком, — Из-за тебя!!!
— Уймись. Поговорим, когда выйдем из зала, — грубо отвечает Глеб, вновь хватая моё запястье, и идёт дальше, не сбавляя шага.
Люди в белых колпаках смазываются в единую белую полосу; запахи, ударившие в нос, заставляют вспомнить, когда я сегодня ела в последний раз. Из-за этого моё раздражение поднимается на новый уровень.
— Ты во всём виноват!!! — яростно заявляю ему, торможу ногами.
— Чёрт бы тебя побрал! — Глеб подхватывает меня, закидывает к себе на плечо и выносит в коридор, затем пинком открывает первую попавшуюся дверь и ставит меня на пол; закрывает дверь на замок, надвигается на меня с угрожающим выражением на лице, — Ты чего вытворяешь? В чём я опять виноват?!
— В том, что всё так вышло! Всё! — восклицаю, взмахивая руками.
— Что «Всё»?! — начинает злиться Глеб.
— Со своим долбанным контрактом, с этими своими требованиями совместного проживания, с этой своей тупой жаждой мести! Ты во всём виноват!!! — кричу, отталкивая его от себя.
— Ты что, с ним разговаривала? — вдруг доходит до Бондарёва; взгляд его тут же меняется: в нём появляется реальная злоба, — И меня сейчас обвиняешь в том, что у вас с ним… не сложилось? — он буквально выплевывает эти слова, вновь оказываясь рядом и нависая надо мной, как холодная скала.
— Какого черта ты вернул меня? Зачем ты заставил меня пойти сюда? Почему не мог просто отдать мои документы и отпустить? Что тебе, чёрт возьми, надо?! — кричу в голос.
— Мне надо, чтобы ты прекратила орать, — с угрозой произносит Глеб, хватая меня за лицо одной рукой и поднимая мою голову.
— Ты чертов эгоистичный подонок! Только о себе и думаешь! Боишься, что я запятнаю твою репутацию? Очнись! Больше, чем это сделал Ты Сам, никто не сможет! — начинаю шипеть, даже не делая попыток вырваться — пусть слушает правду в лицо!
— Пьяная дура, — цедит Бондарёв, глядя мне в глаза.
— Пьяная дура, которую ты умолял остаться! Лишь бы я не ушла от тебя! Пьяная дура, ради которой ты поступился своими принципами и разорвал контракт! Сам!!! Которой писал записки, которую подкупал дорогими шмотками, которую просил вернуться хотя бы на неделю!!! Так зачем я тебе?! Что тебе от меня надо? Какого черта весь свет Глеба Бондарёва сошелся на одной такой никчемной и невзрачной — мне?! Какой очередной долбанутый план мести пришёл в твою голову, что ты решил, что тебе необходимо моё присутствие рядом с собой?!
Глеб ничего не ответил, но ещё сильнее сжал пальцы на моём лице. Мне стало больно. И смешно.
— Только, пожалуйста, не говори, что влюбился! — не скрывая издёвки в голосе, произношу.
Глаза Глеба меняются и медленно темнеют от ярости.
Ой, как страшно! И вообще… мне уже надоело, что все меня хватают, дёргают, лапают, сжимают! Резко опускаю его руку вниз, освобождая своё лицо.
— Не смей ко мне прикасаться, — говорю презрительно и тихо.
— Руками? — с каким-то странным выражением произносит Глеб, глаза которого буквально метают в меня молниями.
— Ногами! — рявкаю, уже готовая развернуться и уйти, как Бондарёв хватает меня за волосы и притягивает к себе.
— Ну, раз запрет только на ноги, — рычит мне в губы, а затем обрушивается на них поцелуем.
Что за?!… Отталкиваю его, пытаясь освободиться, но Бондарёв сильнее. Его губы тёплые, они сразу отвлекают от боли в голове, но я не хочу с ним целоваться! Открываю рот, чтобы заявить ему об этом, как Глеб тут же ныряет внутрь языком и первым же прикосновением вызывает во мне такую бурю ощущений, что я мгновенно забываю, зачем нужно вырываться… Его язык ловкий, горячий, жадный. Я начинаю испытывать удовольствие от его движений. Или не только его?.. Неожиданно осознаю, что моё тело уже возбуждено; пытаюсь понять, когда это произошло, как чувствую скольжение руки Бондарёва в районе внутренней стороны моего бедра. Когда платье-то оказалось задрано? Мне нравится его грубость… или мне нравится то, что она напоминает?.. Нет, этот более агрессивен: его палец уже во мне, как и язык, я медленно теряю связь с реальностью… моё нижнее бельё отодвинуто в сторону… чёрт, это ещё больше возбуждает… Язык Глеба вдруг проникает так глубоко — и его движению вторит палец внизу: я не выдерживаю и тихо всхлипываю.
— К чёрту платье, — рычит Глеб и, не глядя, резко расстёгивает мою молнию на спине, а затем одним движением срывает мою одежду.
Мне становится холодно; я начинаю медленно трезветь…
— Нет-нет-нет, в этот раз я тебя не отпущу, — Бондарёв быстро стягивает с себя галстук, в одно мгновение избавляется от рубашки, подходит и прижимает меня к горячему телу.
Только я успеваю согреться в его руках, как меня подхватывают под бёдра и опускают уже на кровать.
— Глеб, я… — что-то медленно соображаю я, но мой рот быстро затыкают поцелуем.
Пока язык Глеба умело орудует в моём рту, я слышу звук расстёгивающегося ремня, а в следующий момент вместе с его языком в моё тело входит его…
— Глеб… — выдыхаю, понимая, насколько это неправильно — но не имея сил сопротивляться собственному желанию. Мужчина начинает уверенно двигаться во мне, а я только и могу, что извиваться в его руках, чувствуя невероятное возбуждение в теле. Сколько у меня не было секса? Год? Неважно… То, что сейчас творил во мне Бондарёв, всё окупает. Не помню, когда я начала кусать его плечо, помню вспышку и лёгкий звон в ушах, а потом судороги внизу… Боже, как давно у меня этого не было!..
— Ну, вот и всё, — шепчет Глеб, касаясь своим лбом моего, затем выходит из меня, и… я расслабляюсь, каким-то краем сознания фиксируя тот факт, что он позаботился о возможных последствиях…
— Сейчас я всё уберу, лежи здесь, — продолжает шептать Глеб и на несколько секунд исчезает за одной из дверей… затем появляется с горячим влажным полотенцем и вытирает мой живот… Когда кожа становится чистой, наклоняется надо мной и целует меня в лоб… это вызывает во мне странные чувства… а Глеб уже отходит от кровати и вновь пропадает за дверью.
Лежу, глядя на потолок, и ни о чём не думаю. Не думаю… не думаю… меня начинает тихо потряхивать… я что… переспала с Глебом?.. Поворачиваю голову на полоску света из ванной… как-то всё… я даже понять ничего не могу… мы занимались любовью?.. Звук вибрации раздаётся неожиданно, разрывая тишину гостиничного номера — параллельно с этим звуком включается вода в душе… приподнимаюсь на локтях… звук раздаётся очень близко… но это не может быть моей сумочкой… у меня стоит мелодия — значит, это телефон Глеба… Боже, мы занимались любовью… начинаю водить рукой по простыням, пытаясь найти телефон… этот звук раздражает… он буквально пилит моё сознание… почему здесь так темно?.. А, да, мы не включали свет… нащупываю ремень, тяну за него, из кармана брюк вываливается смартфон… Макс… ему звонит Макс… золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа… скидываю его звонок… прости, кареглазый, но ты сейчас медленно уничтожаешь мой мозг этой проклятой вибрацией… сообщение приходит практически через десять-пятнадцать секунд… не знаю, что меня дёрнуло… но я смотрю на экран… мне даже открывать его не нужно — вся информация высветилась в паре фраз… «Они не будут ничего рассказывать, если ты не будешь ограничивать их свободу в комп…» Приподнимаюсь, не убирая телефон из рук…
Второе сообщение приходит ещё быстрее: «Он поговорил с Таней»
Сижу, тупо уставившись на непотухающий экран…как приходит последнее смс: «Война закончена. Управляй этой лодкой с умом, брат»
Продолжаю смотреть на потухший экран, не шевелясь. В голове, как заевшая пластинка, крутится фраза Бесова.
«Ты ничего не знаешь».
Внутри разрастается какая-то дыра.
Он уже давно планировал этот нейтралитет…
Он решил сохранить компанию — а не разорвать её в клочья их междоусобицей…
А я его ещё в мести обвиняла… несколько раз…
«Ты ничего не знаешь» …
Закрываю рот ладонью, дышу, глядя куда-то вперёд, в темноту. Поворачиваю голову на полоски света из ванной. Стыд начинает медленно затоплять меня с кончиков пальцев до корней волос… хмель медленно вытесняется этим новым, жгущим кровь, чувством…
Я переспала с его врагом, а он отказался от мести. Он что, говорил правду там, в номере?.. В том, другом номере?.. А я…
Что я наделала?!
Мгновенно слетаю с кровати. Смотрю на неё, как на нечто оживленное: то, что способно разрушить мою жизнь, то, что теперь знает правду обо мне, о том, какая я… или какой я могу быть?..
…
Что я наделала?!
…
Быстро одеваюсь, стараясь не реветь, вообще не поддаваться эмоциям. Я справлюсь.
Глеб всё ещё в душе, у меня есть время. Подхватываю сумку с пола, выхожу из номера. Иду по коридору, не очень соображая — куда именно… просто вперёд. Меня начинает тихо потряхивать. Глаза щиплет. Дойти до выхода, нужно дойти до выхода.
Музыка врезается в голову внезапно… Боже, только не эта песня! Они исполняют её… Бреду на звук знакомых до боли аккордов, сворачиваю несколько раз по коридору, игнорируя всех попадающихся мне на пути людей, приоткрываю дверь в зал…
Зачем он выбрал именно её?.. Начинаю беззвучно реветь: я не заслуживаю этого, не заслуживаю этой песни, которую он когда-то играл для меня…
Гости мэра вовсю толпятся у сцены и ведут себя уже не как благовоспитанные светские хищники, а как обыкновенные люди, пришедшие на концерт крутой известной группы: кричат, хлопают, подпевают, танцуют…
Смотрю на Бесова, играющего на инструменте так, будто своей музыкой он, словно ритуалом, хотел призвать Ту Самую…
Закрываю дверь.
Прислоняюсь к стене… это хуже, чем я думала… мне нужна помощь, любая… достаю телефон, открываю контакты, спускаюсь по списку вниз, пытаясь добраться до «Феи Лины»… делаю дозвон… механический голос сообщает, что абонент вне зоны доступа. К горлу подступает ком, внутри зарождается истерика… пожалуйста, пожалуйста, хоть кто-нибудь — увезите меня отсюда! Вновь опускаю взгляд на экран, прокручиваю контакты. Макс. Золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа… Он должен помочь… он улыбался мне сегодня… и тогда, в прошлом… он всегда был со мной приветлив… Набираю его номер. Он отвечает сразу.
— Мила? Что случилось? — его голос озадачен. Должно быть, он не ожидал, что я когда-нибудь воспользуюсь его номером, внесённым в телефон его же рукой шутки ради…
— Макс, забери меня, пожалуйста, отсюда… — шепчу в трубку.
— Где ты? Говори адрес! А, чёрт, ты же у мэра на приёме… сейчас буду! Стой у входа! — и он резко отключается.
Плетусь вниз, размазываю слёзы по щекам. Специально спускаюсь по лестнице, чтобы ни на кого не наткнуться… горький опыт уже получен… Как одевалась — вообще не помню, помню, как мороз ударил по коже, когда я выбралась на улицу.
Иномарка темно бордового цвета резко тормозит у входа, а навстречу мне уже мчится Макс.
— Мила! Тебя кто-то обидел? Где Глеб? Он почему-то не отвечает на звонки… — блондин ведёт меня к дороге и усаживает на пассажирское сиденье машины; затем сам забирается внутрь.
— Не надо Глеба, — прошу хриплым от слёз голосом, поворачиваюсь к нему, заглядываю в глаза, — Пожалуйста, просто увези меня отсюда.
Макс внимательно смотрит на меня, словно о чём-то раздумывая, а потом отворачивается и пристёгивает ремень безопасности.
— Куда ехать? — спрашивает ровно.
Называю адрес своего дома.
Десять минут езды, и мы на месте, правда, меня уже откровенно вырубает — перед лицом всё смазывается, я даже не могу самостоятельно отстегнуть ремень.
— Сколько же ты выпила? — не ругаясь, спрашивает Макс.
Он просто уточняет. А я просто не могу ему ответить: силы оставили меня вместе со слезами.
Макс выходит из машины, открывает дверцу с моей стороны, отстёгивает меня и вытаскивает из машины.
— Какой подъезд? — уточняет спокойно.
Называю подъезд, этаж и номер квартиры. Кое-как достаю ключи из сумки, когда мужчина подходит к дому со мной на руках.
Здесь нет лифта… чёрт… ему придётся тащить меня наверх…
Поднимаю голову, отрывая её от его плеча, хочу сказать о том, что поднимусь сама.
— Молчи, — отрезает Макс, лицо которого с каждым пройденным этажом становится всё более хмурым.
Когда он доходит до моей квартиры, я осторожно сползаю с рук, чтобы он мог открыть дверь. После того, как задача с замком была решена, и мы вместе вошли внутрь, а я ударила наотмашь по включателю, Макс тихо процедил:
— Чёрт! И здесь ты живёшь?..
Это я ещё прибралась… а вообще… так живёт большинство россиян, вообще-то… Но сказать об этом вслух у меня не получается — ноги уже подкашиваются от количества выпитого… и пережитого…
— Давай, я помогу тебе. Просто постарайся стоять и не заваливаться… — Макс прислоняет меня к двери и снимает мою обувь.
Задачка не из лёгких, но мы оба справляемся.
Затем он стаскивает с меня полушубок, скидывает свои ботинки и несёт меня в единственную комнату.
— Скажи, когда я положу тебя на это, оно не развалится? — глядя на диван с большим недоверием, спрашивает он.
— Нет, — выдыхаю, — проверено… дважды.
Буквально в следующее мгновение я оказываюсь на диване и тут же утыкаюсь лицом в подушку. Сил на разговоры больше нет — теперь главное, чтоб не полетели самолёты… чёрт… они летят… Теплое полотенце оказывается на моём лбу… когда я перевернулась?.. неважно, так лучше…
— Спи, Сирена… Завтра будет трудный день…
А то я не знаю… Золушка, принцесса, Сирена… они что, сговорились все?.. Неудобно… в платье… так лучше… да…

Открываю глаза и болезненно морщусь. Не могу понять, от чего я проснулась: от будильника? От чьего-то голоса?.. А я вообще вчера заводила будильник?.. Голова раскалывается, меня откровенно мутит. Я что, вчера выпила больше трёх бокалов?..
Приподнимаюсь на локтях и встречаю взгляд карих глаз.
— Макс? — удивленно выдыхаю.
— Подними одеяло, — спокойно советует тот.
Я опускаю взгляд и резко подтягиваю наверх плед с простынкой. А про себя возношу хвалу Богу за то, что на мне лифчик. Но кто снял платье?!
— Я пойду, заварю кофе, а ты приводи себя в порядок. Жду тебя на кухне через десять минут, — и с этими словами золотоволосый Бог встаёт и выходит из комнаты.



Глава 6. Пока она спала

Надо ли говорить, как быстро я оделась, умылась, ополоснулась, причесалась, накрасилась и… зависла над диваном. В смысле… зависла я не «быстро», просто, совершая все стандартные утренние процедуры, опомнилась только тогда, когда поймала себя на мысли: а где спал Макс? И зависла…
Ванная сразу отпадает, там не очень удобно.
На кухне пара табуреток — если их составить в ряд, то вполне войдут его ноги.
Может… на коврике под дверью? Боже, пожалуйста, пусть будет — на коврике под дверью.
— Макс, а где ты спал? — вхожу на кухню, и мне в руки тут же всовывают стакан с кофе.
— Это единственное, что тебя волнует? — вопросом на вопрос отвечает Макс.
Хитрый Макс.
— Пока я не фильтрую все свои мысли, этот вопрос выбрался в топ важных, но он там, конечно, ненадолго, — выпаливаю я, с ужасом соображая — меня несёт!
Похмельное утро. Поток сознания. На самом деле вопрос только один — как я сегодня буду работать?..
— Ты смешная, — как-то по-доброму усмехается Макс.
— А ты крадёшь мои фразы, — мгновенно выдаю я в ответ, вот-я-бестолочь!
Всё, замолкаю. Затыкаю поток чёрной жижей.
— Знаешь, туда можно было и две ложки кофе добавить, — замечаю вскользь, продолжая давиться этим тухленьким пойлом.
— Я вообще не понимаю, как ты пьёшь эту гадость, — честно замечает золотоволосый Бог в ответ.
— Я пью хороший кофе на работе, — оправдываюсь справедливости ради, — А домой ещё не успела купить нормальные зерна.
И кофемолку, и турку… М-да… Чего уж лукавить? Вряд ли я их куплю. Дорого. Но вообще без кофе мне нельзя, потому давлюсь растворимым.
— Вот по поводу этого «домой» — давай поподробнее, — цепляется к фразе мой спаситель; я снисходительно киваю — позволяю спрашивать, представляю волшебный напиток из кофе машины, пока глотаю из кружки, — Почему ты живешь здесь?
Удивленно отрываюсь от процесса.
— В смысле «здесь»? — тянусь за бутербродом на столе.
Какой он хозяйственный — аж плакать хочется.
— В смысле, в этой… халу… квартире, — исправляется Макс, и только я вижу, насколько тяжело ему далось это исправление…
— Это нормальная квартира за свою цену, — смотрю на него прямо, даже голова почти перестала кружиться. Я серьёзна, как никогда.
— И какая у неё цена? — внимательно и как-то… цепко — что ли? — гладя на меня, спрашивает Макс.
Называю цену.
— Это же треть твоей зарплаты. Ты можешь позволить себе и лучше, — хмурится блондин.
— Я не была уверена, что получу свою зарплату, — припоминая разговоры о декабрьской выплате, отвечаю ему, — К тому же эту квартиру мне снял папа, пока я была в отъезде.
— Глеб её видел? — прямо спрашивает Макс.
— Её никто не видел. Только ты. И на этом список приглашённых закончится, — сообщаю сухо, отпиваю ещё глоток, морщусь.
— Ладно, давай на чистоту, — блондин убирает руки в карманы и присаживается на подоконник, упираясь одной ногой в пол, — Я не особо задумывался над тем, как ты живёшь — ты была обута, одета, накормлена и имела место для ночлега. А у Глеба довольно неплохие апартаменты… Я не влезаю в ваши отношения, — он поднимает обе руки вверх, давая понять, что серьёзно — «не влезает», — но… так жить нельзя.
Концовке его монолога я удивилась. Это было довольно неожиданно. А потом… а потом на меня обрушиваются подробности наших вчерашних с Глебом «отношений»…
Воооот ччччёёёёёёёрттттт!!!!!!!!!!!!!!!!
Наверное, моё лицо было красноречивым.
— Не злись на меня, прошу тебя, — как-то неверно понимает мою оценку Макс, — Ты съехала от него из-за того, что вы разорвали контракт, но зачем было переезжать сюда? И зачем было сбегать от него снова, когда ты всё-таки решила вернуться?
Так вот как он думает обо мне?
— Я не сбегала от него вчера, — качаю головой, пытаясь привести мысли в порядок и выстроить разрозненные предложения в связную речь, — точнее сбегала, но не потому что я — легкомысленная дура. И живу я здесь не потому что так хочу, и уж тем более не для того, чтобы позлить Глеба.
— Тогда я ничего не понимаю, — искренне признаётся Макс, — Ведь всё выглядит именно так. Особенно, учитывая твоё возвращение в фирму и вчерашний пьяный побег.
Господи, как он вообще решился помочь мне, учитывая его мнение о моей легкомысленной персоне?
— Макс, я сбежала вчера, потому что на пьяную голову совершила самую большую ошибку в своей жизни, — произношу четко и даже с какой-то злобой, затем поднимаю на него глаза.
— Ошибку…
— Ту самую, которую девушки совершают порой, — отрезаю сухо.
— В смысле… — медленно доходит до него.
— В смысле — впервые. И в смысле — случайно, — смотрю на него, жду реакции.
— Но…
— Я презираю себя, можешь не сомневаться.
— Подожди. Я думал, что вы с Глебом… — теряется золотоволосый Бог.
— Что мы реально встречаемся? Ты же знал про контракт! — изумляюсь я.
— Но… это же Бондарёв! — недоверчиво усмехается Макс, словно тот факт, что Бондарёв — это Бондарёв, всё объяснял.
— А это — я! — взмахиваю руками, разливаю кофе по стене, чертыхаюсь.
Начинаю процесс очистки старых обоев.
Последний аргумент, к слову, уже недействителен — это раньше я могла сказать: «Что? Глеб?! Да ни за что!»
А теперь, когда всё случилось…
Как я вообще буду разговаривать с ним сегодня?! Эта мысль заставляет меня замереть.
— Прости, Мила, я не знал… я думал, ты специально злишь его… — Макс совсем растерялся.
Слава Богу, хоть с этим разобрались. Теперь надо как-то разобраться со всей моей жизнью.
— Мила, — Макс берёт меня за руку, разворачивая к себе — должно быть, я надолго задумалась, — Что бы у вас там ни было с Глебом, ты не должна жить так.
Взгляд, которым он обвел мою кухоньку, был красноречив…
— Это всё, что я могу себе позволить, Макс, — отвечаю холодно, забираю у него свою руку.
Богатенькие! Им не понять проблем населения с доходом ниже среднего. А это самое «ниже среднего» грозит мне уже очень скоро — когда я уйду из компании Глеба. А я из неё, черт возьми, уйду!
Нельзя же вечно заниматься этим мазохизмом.
— В любом случае… — замираю в проёме двери, поднимаю взгляд на блондина, — спасибо тебе, что вчера отозвался. Это много значит для меня. Правда. Учитывая, что ты думал обо мне…
— Я ничего плохого и не думал, — мягко улыбается кареглазый, — Я просто полагал, что ты…
— Что я?.. — тороплю его.
— Что ты — такая же, как все, — заканчивает Макс, глядя мне в глаза; несколько секунд молчит, — и я рад, что ошибался.
Смотрю на него несколько секунд, затем киваю и выхожу в коридор. Учитывая моё вчерашнее фиаско, он совсем даже не ошибался на мой счёт. Но я не буду говорить ему об этом. Мне слишком противно от мысли о том, как низко я пала. И если Макс — единственный, кто не увидел трагедии в минувших событиях, то…
Останавливаюсь в коридоре, не успев застегнуть пальто.
Он думал, что я сплю с Глебом, и при этом продолжал со мной мило общаться. Он приехал мне на помощь, уверенный, что, скорее всего, я надумала себе проблему, чтобы позлить Бондарёва. Что он вообще за человек?
Моя рука повисла в воздухе, не застегнув одну пуговицу. Я с вопросом в глазах смотрю на золотоволосого Бога.
Я вообще его знаю?..
— Почему ты так хорошо ко мне относишься? — удивленно спрашиваю у него.
Я ему ничего не должна. Да и от общения со мной ему — никакой выгоды.
Макс усмехнулся, показывая ямочки на щеках. У него есть ямочки на щеках…
— Странно слышать такой вопрос от девушки, — замечает он и натягивает на меня шапку.
— Наверное, я просто привыкла, что всем от меня чего-то надо, — хмурясь, сознаюсь я; выхожу из квартиры.
— Мне от тебя ничего не надо, расслабься, — ещё шире улыбается Макс, выходит вслед за мной, — Разве что слышать твой голос хотя бы раз в сутки, — он щёлкает меня по носу, и я невольно смущаюсь, — Но, если честно, мне интересно другое: я ведь не первый, кому ты позвонила…
— Да, ты был вторым, — вновь сознаюсь, пока закрываю дверь на ключ, — первой была фея Лина, но её телефон оказался недоступен.
— Фея Лина? — Макс вдруг смеётся от души; быстро спускается по ступеням, открывает передо мной дверь подъезда, — Так вот как ты зовёшь её? — я киваю, не очень разделяя его веселье, — Боже, Лина — та ещё стерва! Но ты ей действительно нравишься, потому к тебе она относится хорошо.
— Ты так говоришь, потому что… — я останавливаюсь, давая шанс ему закончить.
Я помню, что в тот день в клубе мы оказались вчетвером. И помню, что Макс был с Линой.
Золотоволосый Бог открывает передо мной дверцу иномарки.
— Нет, между нами ничего не было. Мы просто все… приглядываем друг за другом. Все вместе. Так было всегда, — усаживаясь на водительское место, говорит он, — Но ты должна понимать: среди тех, кто работает на Бондарёвых, нет ни фей, ни волшебников, ни прочих «добрых людей». Бизнес — та ещё мясорубка. И в ней выживают сильнейшие, — он заводит машину и бросает на меня взгляд, — Так что всегда будь на чеку.
— А ты? С тобой мне тоже нужно быть на чеку? — подняв брови, уточняю у него.
— Со мной — тем более, — усмехается он, и мы трогаемся с места.
Краем сознания я понимаю, что золотоволосый Бог целенаправленно отвлекает меня от мыслей о Глебе, заговаривая зубы. Но мне всё равно почему-то становится приятно.
И вообще, это так здорово — просто поговорить с кем-то, зная, что все твои карты открыты. Что у тебя нет никаких секретов. Это было в новинку для меня…
к зданию компании я подъехала в хорошем настроении, и в этом же хорошем настроении поднялась на сороковой этаж, распрощавшись с Максом на четырнадцатом. 
Однако, это настроение быстро испарилось, стоило мне подойти к приёмной… Чёрт, и что я сейчас должна говорить? Что делать? Заварить ему кофейку и сказать: «Доброе утро, шеф! Вот твой кофе! Кстати, вчерашний секс мне плохо запомнился, но, кажется, он всё-таки был. Давай сделаем вид, что не было?..»
Закрываю лицо руками, медленно выдыхаю. Если бы мозги умели ходить, то мои бы хромали на обе ноги…
Захожу в приёмную, снимаю полушубок, только кладу сумку на стол, готовая занять своё рабочее место, как дверь в кабинет Глеба открывается, а сам Бондарёв застывает в проёме, глядя на меня очень странным взглядом.
— Ты вообще в телефон заглядывала? — спрашивает спокойным голосом.
Голос-то спокоен, а вот глаза наполнены таким спектром эмоций, что мне становится как-то не по себе.
Он что, переживал за меня?..
Приглядываюсь к лицу — так и есть. Следы недосыпа скрыты чем-то или (вернее сказать) кем-то, но они есть. И вообще… его глаза сегодня какие-то странные. Цепкие. Ждущие.
— Я была не в том состоянии, чтобы проверять телефон, — отвечаю ему, хочу обойти стол и сесть на своё рабочее место, но на моём пути всё ещё стоит босс. Босс, с которым я вчера переспала…
Боже, Мила, до чего ты докатилась?
— Ты ничего не хочешь обсудить со мной? — через небольшую паузу спрашивает Глеб.
Он действительно предлагает мне начать этот разговор?..
Или он хочет, чтобы я обозначила свою позицию?..
— Нет, — начинаю перебирать бумаги на столе, создавая вид бурной деятельности. Ага, такой бурной, что аж самой неловко.
И вновь молчание.
Может, мне к Соне спуститься? У неё сегодня и поработаю… весь день… и пообедаю там же…
— Мила, мы должны это обсудить, — ровным голосом произносит Глеб, и я чувствую — эта «ровность» даётся ему нелегко.
— Я не вижу тем для обсуждения, — поднимаю взгляд на него, — у меня много работы, Глеб, прости, я должна…
— Я переживал за тебя, — перебивает меня Глеб, — вчера. Когда ты убежала сразу после того…
— Сразу после того, как отдалась тебе?.. Как просто всё получилось: четыре бокала, отсутствие контракта, и я всё-таки совершила эту глупость — тебе даже стараться не пришлось.
Когда я замолкаю, хочу ударить себя по голове. Каблуком. Своим же.
Боже, кто-нибудь, остановите этот поток!..
— Так вот как ты думаешь… что это была глупость, — Глеб опускает голову, усмехается совсем без веселья в глазах и голосе.
— Я не буду тебя ни в чём обвинять, Глеб, успокойся, — говорю негромко, но чётко; понимаю, что нужно объяснить… это, — и рефлексировать по поводу этого события тоже не буду — по крайней мере до конца своего срока в твоей фирме. Я знала, кто ты. Я сама напилась. И я сама ответила, когда ты начал. С моей памятью всё в порядке… Но ты также знал, кто я. Ты знал, что при других обстоятельствах ты не мог ни на что рассчитывать: да, я говорю тебе это прямо. И ты знал, что я была расстроена после разговора с Бесовым… Так что… — поднимаю на него глаза, — Мы сами сделали свой выбор вчера, и я вновь делаю его сегодня.
— И каков же он, твой выбор? — сквозь зубы цедит Бондарёв.
— Доработать остаток срока и покинуть это здание. На этот раз — навсегда.
А заодно покинуть мир большого бизнеса и твой личный мир, Глеб Бондарёв. Но я не произношу этого вслух; вместо этого произношу другое.
— Так что, если ты надеешься на повторение — его не будет.
Странно, но эти слова даются мне удивительно легко — словно мне было необходимо избавиться от них внутри себя.
Словно я хотела их произнести, чтобы снять с себя какой-то груз… какую-то непонятную мне тяжесть на душе…
— Тебе не понравилось? — глядя на мой стол, спрашивает Глеб.
— Я… я не очень помню… — замялась в ответе.
А у самой в памяти всплыл его тихий голос: "ну, вот и всё…"
Его осторожные движения…
Его мягкий поцелуй после того, как он вытер мой живот…
— Ты сказала, что с твоей памятью всё в порядке, — чуть жестче напоминает Глеб.
— Я…
Медленно выдыхаю, глядя куда угодно, но только не на него.
Понравилось ли мне?..
Зачем вообще задавать этот вопрос?..
— Ты — умелый любовник, Глеб. И всегда думаешь о последствиях. Ты это хотел услышать?.. — поджав губы, спрашиваю у него.
— Нет, — произносит он, буквально вынуждая меня поднять на него взгляд.
Я не знаю, сколько мы простояли так, глядя друг на друга — кажется, я зависла, погруженная в транс его зелёными глазами.
Мир теперь воспринимался иначе. Я словно… я словно встала с ним вровень: перестала бояться, перестала ждать наказания…
Теперь я могла говорить с ним честно. Я была готова на диалог.
Интересно, это произошло из-за нашей вчерашней близости? Или из-за того, что я почувствовала во время нашей близости?..
— Я искал тебя ночью, — произносит Глеб.
— Зачем? — спрашиваю у него; почему-то хочу услышать ответ.
Глеб смотрит на меня долго: словно размышляя — стоит ли отвечать…
— Потому что хотел вернуть тебя в постель, — наконец, сухо улыбается он, — Мне не хватило, — затем продолжает беззаботным голосом, — к тому же ты была так пьяна, что просто обязана была вляпаться в какие-нибудь неприятности. Так, как ты говоришь, ты попала домой?..
— На такси, — почему-то вру я, глядя на него и не мигая.
ЭТО ЧТО ТАКОЕ СЕЙЧАС БЫЛО?!
— На такси, — кивает Глеб, принимая эту информацию, — Ладно, не буду тебя отвлекать. Приступай к работе — у тебя её сегодня много, — и с этими словами он уходит в свой кабинет и закрывает дверь.
Сжимаю руки в кулаки.
Ощущение такое, будто меня помакали головой во что-то очень неприятное.
Эта резкая смена Глеба… он снял маску? Или надел её?
И почему, черт возьми, стало так гадко на душе?..
Сажусь за свой стол включаю компьютер, а пока он грузится — достаю телефон из сумки, чтобы проверить звонки, и застываю, глядя на экран. Пятнадцать пропущенных от Глеба. Десять — от Бесова… и ещё пять сообщений от него же, последнее из которых пришло под утро.
Бесов тоже искал меня?..
Нажимаю на смс, чувствуя что-то странное — я не заходила в нашу переписку с тех пор, как…
Я же сказала ему, что поменяла симку!
Сердце начинает стучать быстрее.
Так он знал, что я его обманула?.. Те сообщения, что приходили после моего побега, я удаляла, не читая. А все его звонки — я их просто игнорировала… точнее, начала игнорировать в тот момент, когда включила свой сотовый — во время своей поездки я решила обойтись без телефона и всех драм, с ним связанных. И теперь я впервые за три недели прочитаю от него сообщение…
«Где ты?»
Чёрт, даже интонацию его услышала… Ладно, не такое сообщение я хотела прочитать, но разве от Бесова когда-то приходили любовные послания?..
Следующим было:
«Всё, что я сказал — правда»
Господи Боже, ну, почему он… такой? Я в курсе, что это правда, зачем доносить это до меня ещё и в виде смс, ввергая меня в пучины самоедства?.. Я не поверила ему. Я решила, что он издевается. И он понял это.
Если бы он догнал меня и попытался объяснить… но в коридоре была его группа, впереди ждало выступление.
И Глеб его опередил.
Чёрт, я спала с Глебом!..
Не то, чтобы мне было неприятно… Я думаю, что таких ощущений, возможно, больше не испытаю никогда: и дело не в том, какой Глеб любовник, а в том, насколько сам этот факт — что мы занимались сексом — был… противоестественным. Ладно, не то слово подобрала.
Он был неправильным.
Это как запретный плод, на который я сама повесила табличку «ни за что в жизни».
Рассматривала ли я Глеба, как человека, с которым в перспективе смогу проснуться ранним утром?
Нет.
Вызывал ли он у меня какие-то чувства?
Определённо.
Вот только… скорее это были чувства, носящие негативный окрас. Да, чаще всего так и было. Но я не могла не признать, что мне нравилось выбираться из-под его гнёта.
И всё же…
Я не страдала амнезией и помнила, что испугало меня до глубины души и, в итоге, оттолкнуло меня от Бондарёва — его жажда разрушения. Его всепоглощающее желание мстить. И мстить до конца.
Он несколько лет вынашивал свой план — несколько лет! Это ведь даже представить сложно. Вот ты учишься, живёшь, устраиваешься на работу, занимаешься своим развитием, а кто-то всё это время медленно осуществляет план мести своему отцу и семье девушки, с которой его по несчастью хотели свести…
— Ужас какой, — вырывается из меня; я встряхиваю головой.
Нет, думать о Глебе — это пропитываться самим духом разрушения.
На данный момент я не могу позволить себе такой роскоши, как потерянный день. А, начни я рефлексировать, — и день будет потерян.
Опускаю взгляд на телефон.
«Мы сейчас начнём играть. Где ты?..»
Губы поджались непроизвольно. Он хотел, чтобы я услышала…
Лёша… Я услышала, но было уже слишком поздно…
Сердце начинает стучать так, словно ему жизненно необходимо напугать меня инфарктом. Чёртово сердце.
Он играл для меня. Он ждал меня. Возможно даже, искал меня в толпе, вызывая восторг у тех счастливиц, что ловили на себе его взгляд.
А я в это время предавалась любовным утехам с его врагом.
Падаю головой на стол. Это просто невозможно.
Поворачиваю лицо и смотрю на последнее сообщение:
«Тебя не было на нашем выступлении. И в зале тебя нет. Ты ушла? Бондарёв всё ещё здесь, но, кажется, он тоже кого-то потерял… Нам нужно поговорить. Ещё раз. Прошу тебя»
Откидываюсь на спинку кресла, смотрю в потолок.
За что мне это? Я ведь ничего такого не сделала: старалась не обижать людей, старалась не напрягать отца своим существованием, не делала подлостей и пыталась быть честной. Так за что мне это испытание? За что мне внимание этих двух мужчин? Ведь даже если Леша просто хочет объясниться, а Глеб — просто получить удовольствие от очередной девушки в постели… то я-то живая! Я всё чувствую! И всё воспринимаю близко к сердцу! Неужели они не понимают, через что заставляют меня проходить?! Ведь они оба — и Глеб, и Лёша, никогда не сделают такую, как я, своей девушкой! Это же очевидно! Мы из разных миров! Так к чему все это?!
Вздыхаю глубоко, пытаюсь успокоиться. Это нечестно с их стороны. Хоть я и зареклась использовать сказочную тематику в отношении себя даже в своих собственных мыслях, но… где это видано, чтобы принц женился на своей горничной?.. Или нет, даже не так: где видано, чтобы принц выбирал в спутницы жизни уборщицу своего замка? К сожалению, в те, «сказочные времена», не существовало женщин-советниц короля и вообще… профессий для женщин в управлении замком-городом-государством. Так что, моя функция в той сказке была бы равна функции служанки. Может, поварихи… но уж точно не придворной дамы. А без феи-крестной у меня и вовсе не было бы шансов… факт…
Помимо прочего я практически ничего не умею, хочу помогать людям и не хочу жить на маленькую зарплату.
К слову, последний пункт точно вычёркивает меня из списка потенциальных золушек.
Всё, хватит хандрить! Пора дело делать! Начну прямо сейчас, только дочитаю последнее сообщение Бесова.
«Мила»
Роняю лицо в ладони.
Немногословно.
И почему я словно слышу его голос наяву?.. Его интонацию, его тембр, его…
— Мила.
Поднимаю голову и смотрю на Бесова.
Да что же это?.. Неужели и в жизни так бывает?!. Предательская жизнь!
— Здравствуй, Лёша, — произношу негромко, откладываю телефон в сторону.



Глава 7. «Разборки в Бронксе»

— Вижу, ты, наконец, прочла мои сообщения, — кивнув на ещё не успевший потухнуть экран телефона, заметил Бесов.
— Да, они были… содержательными, — кивнула, глядя на столешницу. На свою очень заваленную всякими ненужным бумажками столешницу…
— Мила.
Поднимаю голову, отзываясь на своё имя. Когда в моих руках оказалась эта папка?!
Бесов смотрит на меня сверху вниз, в его глазах просьба и вопрос — одновременно.
— Давай поговорим.
— Давай, — чересчур бодро соглашаюсь, но ловлю взгляд Бесова на дверь Бондарёва, — Сейчас? — переспрашиваю с надеждой на отказ.
— Да. Только не здесь, — он отходит к двери в коридор, приглашая меня следовать за ним.
Опускаю взгляд в пол, следую за мужчиной. Иду. О! Я не знала, что на этом этаже есть такой закуток! Да здесь можно судьбы мира вершить! Тупик коридора с небольшим, но удобным кожаным диванчиком и раскидистой пальмой, что скрывала беседующих от глаз, случайно проходящих мимо…
— Мила.
Вновь поднимаю голову, отрываясь от созерцания диванчика, смотрю на Бесова.
— О чём ты хотел поговорить?.. — спрашиваю у него, натягивая на лицо самое бестолковое выражение.
— Ты не хочешь присесть? — он кивает в сторону дивана.
ТУДА?
С ним?!
Ни за что.
Сажусь на край подлокотника, как можно ближе к стенке. Бог мой, да что ж я веду себя, как последняя идиотка?! Мне что — десять?!
Бесов прислоняется спиной к стене и складывает руки на груди. Смотрит на меня.
— Почему ты себя так ведёшь? — спрашивает прямо после нескольких секунд молчания, что успели вывести меня на новый уровень истерии.
— Как? — вопросом на вопрос отвечаю я.
— Как будто ты что-то натворила, и папа скоро узнает, — глядя мне в глаза, спокойно отвечает Бесов.
— Ну, только если «папа» — это ты, — нервно смеюсь, а потом осекаюсь и прячу лицо в ладонях.
— Мила, что это значит? — ровным голосом спрашивает Бесов.
Я молчу.
— Мила?
Молчу я, дура, молчу!
— Что случилось вчера ночью?
Теперь в голосе Лёши зазвучали эмоции…
А ещё — был отчётливо слышен выстрел: кажется, это надежда застрелилась.
Вот только не знаю, чья именно: моя или его?..
— Я не могу тебе врать, — бормочу, продолжая прятать лицо в руках, — не потому что ты — особенный, хотя, может, и особенный… Раньше — точно был особенным… Но мы с тобой никогда не врали друг другу. Мы не были честными до конца, но откровенно врать… нет, такого не было. За это я тебя ценила… С тобой я не притворялась. И сейчас не буду. Я не поверила тебе вчера, думала, ты хочешь использовать меня в своей борьбе с Глебом, я напилась, поругалась с Бондарёвым и…
— Тихо, тихо, тихо, — Лёша берёт меня за руку, останавливая мой поток, и притягивает к себе, заставляя подняться на ноги; затем бережно обнимает, — я сам виноват. Я держал всё в себе. Я всегда держу всё в себе. Не люблю напрягать людей своими переживаниями. Но я рад, что смог сказать тебе. И я понимаю, что ты просто не могла мне сразу поверить — после всей той чуши, что я наговорил сгоряча в тот день… Ты нужна мне, Мила. Ты — моё успокоительное. Рядом с тобой я становлюсь лучше. Я так чувствую… И я уже давно хотел сказать тебе…
— Я переспала с Глебом.
Секунда. Вторая. Третья.
Четвёртая…
Пятая…
Он что, не услышал?..
— Лёша…
— Вчера? — голос без эмоций.
Пытаюсь отстраниться, но тело Бесова будто окаменело.
— Да, вчера, — отвечаю негромко, — после того, как поговорила с тобой, я поссорилась с ним, и… — его руки медленно сползают с моего тела.
— Ты не могла выбрать лучшего момента, чтобы сообщить мне об этом, — произносит Бесов, отстраняясь от меня, — но, если бы выбрала другой момент… — он смотрит над моим плечом, но не в глаза, — ты не была бы Милой.
— Я не буду оправдываться. Я не поверила тебе, я была взвинчена, пьяна и… не смогла ему отказать, когда он начал… Но на тот момент я даже подумать не могла, что ты испытываешь всё это…
— Ты могла бы спросить, — вновь словно без эмоций замечает Бесов, отходя от меня на шаг и глядя куда угодно, но только не на меня.
— Лёша, посмотри на меня, — поджав губы, которые начали предательски дрожать, прошу его.
— Сейчас я не могу смотреть на тебя, — отступая ещё на шаг и сжимая руки в кулаки, произносит Бесов, — мне нужно сбросить напряжение… и я знаю, как это можно сделать… — произнеся эти слова, он разворачивается и уходит, оставляя меня одну, с протянутыми к нему руками, беспомощно зависшими в воздухе.
И это — всё? На этом всё закончится?.. Больше он не скажет мне ни слова?..
Теперь он даже смотреть на меня не сможет…
Я — грязная, да?..
Запускаю руки в волосы, пытаюсь выровнять дыхание — не знаю, когда оно успело сбиться. Что я наделала?..
— ЛЁША, НЕТ! — крик Лины заставляет меня вздрогнуть… а затем резко сорваться с места.
Столпотворение у моей приёмной вызывает дикую панику и дрожь во всём теле. Что происходит?.. Неожиданно из толпы вырывается Макс, довольно грубо распихивая всех локтями, и выводит из приёмной Бесова, с кулаков которого стекает кровь… кровь… мне становится дурно… Блондин вызывает Лёше лифт, но тот разворачивается и идёт к лестнице.
— Чего встали? Работы мало?!
Люди начинают коситься на меня, и постепенно расходятся, освобождая проход. А я с ужасом понимаю, что это мой рот воспроизвёл те звуки…
Врываюсь в приёмную, краем глаза отмечая трещину на стене — от металлической ручки двери. Сама дверь в кабинет Бондарёва открыта настежь, а внутри носится Лина, вытирая Глебу лицо и только и успевая, что выкидывать, окрасившиеся в тёмно-красный цвет, салфетки.
— Что она здесь делает? — увидев меня в проёме двери, грубо спрашивает Глеб у Лины, затем переводит взгляд на меня, — Выйди отсюда! — повышает голос, глядя мне в глаза.
— Не смей орать на неё! — повышает голос и Лина, а я стою и не знаю, что мне делать: под землю провалиться? — Это из-за твоей вечной потребности иметь всё, что движется, тебя чуть не убили! А не из-за того, что она здесь стоит!!! Не мог удержать член в штанах?.. Как же ты меня достал, Бонадрёв! — она швыряет новую чистую марлевую повязку ему в лицо и резко выходит из кабинета.
— Я не хочу, чтобы ты видела это, — отворачивая от меня своё лицо, негромко произносит Глеб.
— И я тоже… не хочу видеть это… — выдавливаю из себя и выхожу, закрывая за собой дверь.
Пусть он уволит меня, пожалуйста! Пусть он уволит меня прямо сейчас!!!
— Даже не надейся, — Лина стоит в дверном проеме, держась рукой за косяк двери, — он не уволит тебя. Где он найдёт новую помощницу за четыре дня до нового года?
— Лина… — смотрю на неё, ища хоть какой-то поддержки.
— Зачем ты это сделала?
Фея смотрит на меня с таким искренним сожалением. Вот только я почему-то никак не могу понять — к чему это сожаление относится?..
И что именно я сделала? Переспала с Глебом? Или рассказала об этом Бесову?..
— Лина, помоги ему. Он ни за что не согласится вызвать врачей, а нам нужно проверить, не сломан ли нос, — появляясь за её спиной, уверенно произносит Макс, затем переводит взгляд на меня.
Когда фея скрывается в кабинете Бондарёва, золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа медленно входит в приемную и садится на мой стол, не сводя с меня глаз.
Очередная порция моральной порки?.. Валяйте! Я уже готова!
— Как ты? — мягко спрашивает Макс, удивляя меня до глубины души.
— Как я? — переспрашиваю недоверчиво.
— Ты меня поражаешь, — блондин качает головой и смотрит на меня с улыбкой и легким недоумением в глазах, — либо ты действительно альтруистка и неистовый гуманитарий, либо невероятная актриса.
— Я — неистовый гуманитарий?.. — переспрашиваю в каком-то заторможенном восприятии.
— Боже, — Макс запрокинул голову, глядя куда-то на потолок (может, и впрямь Бога искал?) и коротко хохотнул, — Ладно, с тобой всё ясно. Скажи просто, как себя чувствуешь?
— А это ты рассказал Лине про нас с Глебом? — игнорируя его вопрос, спрашиваю в лоб.
Эта мысль появилась внезапно и начала дятлом долбить в череп.
— Запомни, Сирена, — Макс пристально посмотрел на меня, и от его взгляда мне почему-то стало неловко, — Я никогда и никому не рассказываю чужие секреты. Это ниже достоинства, если хочешь.
— Но как она узнала? — начиная кусать губы от неприятного воспоминания, когда, как мне казалось, я увидела разочарование в глазах своей феи, тихо спросила я.
— Это было при мне, и ты можешь спросить меня об этом, — ровно ответил Макс, а затем добавил, усмехнувшись, — и нет, это не секрет.
Они что все — мои мысли читают?!
— Тогда я спрашиваю.
— Бесов задал Глебу один вопрос перед тем, как начал его бить, — произносит Макс, продолжая внимательно смотреть мне в глаза.
— Какой? — спрашиваю.
— Спал ли он с тобой, — отвечает.
Я прикрываю глаза.
— Это всё очень не вовремя, Мила, — его голос неожиданно меняется, и я даже не знаю, что сильнее впечатляет меня — эти его слова или то, что Макс впервые за долгое время назвал меня по имени, — Они только закончили свои военные действия, Бесов пошёл на мировую, в компании вот-вот должен был наступить мир…
— Пусть он уволит меня, — произношу сквозь зубы, — я не хочу быть их камнем преткновения. И никогда не хотела. Поэтому и сбежала тогда.
— В таком случае — зачем вернулась вновь?.. — Макс продолжает смотреть на меня своими умными карими глазами, а я теряюсь в поиске ответа.
— Так сложились обстоятельства, я не могла устроиться на другую работу, и…
— Я в курсе, что Глеб тебя попросил. И предложил выгодные условия. Но теперь, когда я узнал все подробности вашей… «ситуации» и увидел, как ты сейчас живёшь… — Макс отвел взгляд и ненадолго замолк, — Я могу сказать только одно, — он вновь посмотрел на меня, — Ты запуталась, Мила. Сама запуталась — в своих чувствах, в своих желаниях. И начинаешь путать остальных. Это неправильно и совсем не вовремя — особенно сейчас… И это твоё вечное желание уволиться… Это не по-взрослому. Я знаю, что Глеб хотел, чтобы ты вернулась, но, помимо этого, он реально загибается со всеми бумажными делами, которые раньше за него делала Лина. И, к его чести, он все ещё не перевёл звонки обратно на твой номер в приёмной, давая тебе время разобраться со всеми отчетами и продолжая отвечать по телефону всем, кто ему звонит, практически каждые пять минут. Ты не гений своей профессии, но ты винтик в этой системе, без которого нагрузка на остальные механизмы начинает повышаться. Неужели ты думаешь, что всё это так просто, и должность личной помощницы — лишь ширма для отвода глаз? Ещё один пункт бюджета, для оплаты прихотей Глеба?
— Но я и была ширмой. Все то время, пока работала здесь, прикрывая вас от внимания совета директоров, — непроизвольно сжимая кулаки, отвечаю ему.
— Не будь тебя, мы бы не справились со всем объемом работы, — спокойно поясняет Макс, складывая руки на груди, — Или ты думаешь, Лина смогла бы потянуть и должность официальной личной помощницы, и должность представителя компании перед нашими крупными партнёрами? Она только и делала, что ездила на встречи и подписывала договора, так что поверь, при всём своём профессионализме, даже она не смогла бы справиться со всем.
Переступаю с ноги на ногу, не знаю, что на это ответить.
— Здесь нет подводных камней, Мила, — мягко улыбается блондин, видя мою нерешительность, — в этом вопросе мы все чисты перед тобой.
— Правда?.. — спрашиваю у него.
— Правда, — продолжая улыбаться, кивает он.
Его слова о подводных камнях провоцируют появление некоторых ассоциаций…
— Тогда, пожалуйста, попроси Глеба перевести все звонки обратно на мой телефон, — глядя в пол, говорю негромко, — я не хочу поблажек. И хочу честно отработать свою зарплату.
— Умница, — растягивает широкую улыбку Макс, отчего на его щеках вновь появляются ямочки.
— Это нечестно, — хмурюсь я.
— Что именно? — поднимаясь с моего стола, переспрашивает Макс.
— Что у тебя есть ямочки на щеках. Я всегда о них мечтала. Все их обладатели имеют козырь в рукаве и умиляют своих собеседников, в итоге всегда добиваясь своего.
— Люблю умилять, — сообщает Макс и подмигивает мне.
Несносный человек.
— Ну, вот, ты и улыбнулась, — он подходит вплотную и кладёт руки на моё лицо, — улыбайся почаще, Сиренушка. В этом здании очень не хватает улыбок.
В этом здании не хватает экзорциста. Совершенно очевидно, что все окружающие меня здесь люди имеют контракты с демонами. Как иначе объяснить их странную привлекательность?..
— Ты так смотришь на меня… — продолжая держать моё лицо в своих ладонях, произносит Макс…
— Как «так»? — переспрашиваю.
— Как будто я — дьявол, — усмехается тот.
— Я не знаю, кто ты, — отвечаю честно.
секунд молчания, и кончика моего носа легонько касается костяшка его указательного пальца. 
— Умная девочка, — очередная странная (не то — добрая, не то — покровительственная) улыбка появляется на его лице, и я стараюсь не думать о том, что он уже во второй раз назвал меня умной… а в следующее мгновение Макс отходит от меня и направляется к двери в кабинет Глеба, — про звонки — передам, но жди их после обеда. А пока — заканчивай свои дела и навести свою протеже в отделе кадров. Кажется, я видел её в женском туалете, отчаянно рыдающую.
— Даже спрашивать не буду, что ты делал в женском туалете, — подняв брови, замечаю.
— Правильно — не стоит, — ещё раз усмехается Макс и скрывается за дверью кабинета.
Поднимаю телефон со стола, смотрю на экран, а потом отправляю короткое смс: «когда остынешь, позвони».
Вновь вспоминаю слова Макса о подводных камнях и поджимаю губы. Вот как бывает: разговаривая с одним человеком, я понимаю одну очень важную вещь про другого человека. До меня, наконец, доходит, что не давало мне покоя всё это время, и что заставляло удалять все Его сообщения. Я поняла, почему не могла довериться ему.
Убираю телефон в сумку, беру её с собой и выхожу из приёмной.
Так! Чему меня точно научил сегодняшний день, так это тому, что на работе не стоит хандрить. И проявлять слабину — тоже не стоит. Здесь все должны быть уверенными в себе и в своей непогрешимости, — монументальными, если хотите! — а иначе вся эта конструкция развалится, как карточный домик: и развалят её не что иное, как человеческие эмоции.
Так что, уже почти не гуманитарий, но всё ещё не делец — Мила Георгиевна Криг пойдёт помогать тому, кому ещё может помочь! А именно — скромной девочке Соне, рыдающей в женском туалете по непонятной мне причине. Пожалуй, начну с туалета на её этаже…
А обо всём, что происходило здесь из-за моей слабохарактерности — на время забуду. И есть живьем себя тоже не буду. Хватит. Пора становиться сильной и уверенной в себе — такой, какой видит меня Соня.
И да поможет всем нам золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа…

Соню я нашла быстро и на её рабочем месте.
— Как твои дела? — спрашиваю с дружелюбной улыбкой, входя в её кабинет.
Но стоит девушке оторвать глаза от экрана компьютера и посмотреть на меня, как я быстро понимаю — плохо. У неё всё очень плохо. Опухшие покрасневшие веки, такой же красный нос и болезненный цвет кожи.
— Ты что, отравилась вчера? — хмурюсь, подходя ближе.
— Как вы со всем этим справляетесь?! Я ничего не понимаю!!! Пожалуйста, найдите кого-нибудь другого вместо меня! — шмыгает носом Соня, а я облегченно вздыхаю: ну, слава Богу, хоть не из-за мальчиков…
— Признаюсь, у меня было чуть больше времени, чем у тебя, но если уж и я справилась, то ты — тем более справишься, — произношу уверенно, обхожу её кресло и смотрю в экран — что там такого запредельного, что девочка истерикует.
— Почему вы так говорите? — не понимающе хлопает на меня глазами Соня.
— Потому что у меня гуманитарное образование, — улыбаюсь ей, — так что твои мозги намного быстрее справятся со всей этой информацией. Вот здесь не поняла? — тыкаю на экран; после кивка Сони спокойно объясняю, какая цифра откуда берётся, затем смотрю на девушку и киваю ей, чтобы встала, — Пошли, прогуляемся до кухни. У вас же здесь есть кухня?
— Да, — подтверждает та, слегка недоумевая, — а зачем нам на кухню?
— Не нам, а тебе: чтобы ты сменила обстановку и расслабилась, — улыбаюсь ей — вообще рядом с этой девочкой забываю о своих проблемах. Вот она — живительная сила преподавания. Я бы даже сказала — исцеляющая сила.
— Вам сделать кофе? — тут же с энтузиазмом предлагает Соня, мгновенно забывая обо всех своих трудностях.
Я даю добро, и мы вместе идем в небольшое помещение для сотрудников с холодильником, плиткой и кухонным гарнитуром. Я сажусь на стул и дожидаюсь, когда Соня сварит нам по порции самого бодрящего напитка, и начинаю мини-лекцию.
— Будучи личной помощницей Глеба Самойловича, тебе придётся ходить с ним на различные приёмы. Запомни…
— Ой! — вздрагивает Соня, глядя куда-то мне за спину.
Я поворачиваюсь, желая узнать, кто прервал столь важную часть обучения, и натыкаюсь глазами на Бесова.
— Ты хотела поговорить? — спрашивает мужчина, весь вид которого говорит об одном — «не стоит сейчас со мной разговаривать…»
Опускаю глаза на его кулаки. Хорошо, хоть кровь смыл. А то выглядит, как истинный Бес.
Большой, опасный и без тормозов.
— Я, наверное, пойду ещё поработаю… до обеденного перерыва есть время… — быстро ретируется Соня, оставляя нас наедине.
— Ты уверен, что успокоился? — глядя на его плотно сомкнутые челюсти, негромко спрашиваю я.
— Я уверен, что хочу услышать, что ты мне скажешь, — произносит Бесов без интонаций.
Предложение сесть на стул игнорирует. Продолжает стоять надо мной.
Я опускаю голову, собираясь с мыслями.
— Хорошо. Тогда я начну с того, что ты не должен был бить Глеба.
Поднимаю взгляд на Бесова, жду реакции. Реакции нет.
— Потому что теперь ты с ним спишь? — спрашивает он ровным голосом.
Ауч. Это было больно. Но я была к этому готова.
— Я перефразирую: ты не должен бить Глеба из-за меня, — говорю спокойно, — и не потому что у нас был секс. А потому что ты не имеешь никакого отношения ко мне. Если быть точной до конца: ты не имеешь никакого отношения ко мне с тех пор, как сказал, что ты «не сможешь забыть, с кем я была».
— Ты помнишь мою речь слово в слово? — усмехается Бес без веселья.
— Я буду помнить её всегда. Потому что это был первый раз в моей жизни, когда на моё завуалированное «останься со мной» мне ответили «не в этой жизни», — смотрю на него прямо, чувствую уверенность в своём решении, — Но это не месть и не игра в «кто кого обидит». Осознание того, что у нас не могло ничего получиться произошло недавно — буквально около десяти минут назад. Я всегда говорила о тебе, что ты не врешь… Что ты честен. В своих мыслях я нарекла тебя едва ли не Богом Правды. «Бесов непогрешим, он говорит обо всём прямо». Но это не так — и мы оба знаем об этом, — опускаю взгляд, припоминая события из эпохи «золушка батрачит на чудовище, а в свободное время ищет тепла в объятиях тёмного принца»; чёрт, какие же верные я подобрала сравнения; поднимаю взгляд на Бесова, — Целый день после приёма в честь отца Глеба ты знал, кто я такая. Когда я пришла к тебе, ты не сказал мне об этом. Ты начал… играть словами. Будучи уверенным в том, что я — человек Бондарёва, ты предложил мне отношения, — я замолкаю, потому что говорить об этом не просто неприятно… говорить об этом — больно; смотрю на Бесова, — зачем? Чего ты хотел добиться?
Тот молчит, напряженно глядя на меня. Кажется, мои слова выбили почву из-под его ног — он явно не ожидал такого поворота в разговоре.
— Ты сказал, что ты — не такой, как Глеб, ты не играешь с чужими чувствами. Но ты играл со мной. Почему не выложил все карты на стол? Почему не спросил прямо?.. Что, уже придумывал, как будешь использовать меня?
— Я никогда не стал бы использовать тебя, — цедит Бесов, кулаки которого вновь сжимаются.
— Тогда почему ты промолчал?.. — смотрю на него, искренне, нетерпеливо жду ответа, но его всё нет, — Я была очарована тобой настолько, насколько может быть очарована влюблённая девчонка. Ты и встречи с тобой — это то, что дарило мне радость, пока я работала у Глеба. Там, в гостинице, ты сказал, что хотел бы вернуть «тот период» — так вот, я тоже. Но это невозможно, Бесов! Потому что «тот период» теперь для меня запачкан твоей ложью.
— Я не знал, что делать с той информацией. Я не мог злиться на тебя, потому что мы никогда не рассказывали друг другу, кем мы являемся, — чётко произносит Лёша, глядя на меня исподлобья, — в тот вечер я узнал слишком много: про тебя, про Бондарёва, который подкупил тех идиотов. Ты можешь себе представить, что на меня навалилось?
Я понимаю… я очень чётко понимаю, что за выбор перед ним стоял, и о ком он думал в тот момент.
И о ком не думал совсем.
— А я не хочу себе этого представлять, — неожиданно для себя самой, улыбаюсь и качаю головой; стараюсь не показывать, что творится со мной на самом деле, — и я не хочу больше никого оправдывать. Мы — то, что мы делаем. И мы — то, что мы выбираем. Ты выбрал смолчать и теперь видишь перед собой такую меня, какую сам сотворил. Я не знала и не знаю, что тебе от меня нужно. Ты никогда не говорил об этом вслух…
— Я хотел сказать вчера, но ты мне не дала, — напряжённо отвечает Бесов, затем опускает голову, — а теперь уже не знаю, нужно ли произносить эти слова…
— И это тоже твой выбор, — тихо говорю ему.
Они оба в первую очередь думали о себе… что Глеб, что Лёша: о себе, о своих обидах, о своих желаниях. И никто из них никогда не интересовался моим мнением. Никто из них ни разу не задал даже банального: «как ты, Мила?». Им было не до этого. Они решали великие дела. Вершили судьбы.
Ну, вот пусть и продолжают решать. Только без меня. И если в этом здании только Лина и Макс интересуются моим самочувствием, значит, что-то не так со мной, а не со всеми остальными людьми. Значит, я себя так поставила. Я дала всем понять, что о моих чувствах думать необязательно.
Пришло время исправлять ошибку.
— А теперь, если ты позволишь, я пойду к своей ученице — ей ещё многое нужно узнать об этой компании и о людях, в ней работающих, — встаю со стула и обхожу Бесова, что так и продолжал стоять, опустив голову.
— Я не отдам тебя.
Останавливаюсь в самых дверях.
— Для того, чтобы распоряжаться мной, для начала, нужно меня заполучить, — говорю негромко, — до этого дня ты не сильно старался.
И с этими словами я спокойно и гордо выхожу из кухни и иду в сторону кабинета Сони.

Боженька, кажется, одна из твоих паршивых овец, наконец, поняла, чего ей не хватало. Ей не хватало чуть больше любви к самой себе.



Глава 8. Громить — так громить…

Всё время до обеда я провела у Сони, наставляя её и помогая с новым материалом. Как и ожидалось — девушка схватывала всё на лету, не забывая вставлять стандартные фразы о том, что жизнь — тлен, и что карьера личной помощницы заведёт её в гроб…
Через пару часов я даже привыкла к этой её манере общаться и воспринимала эту забавную форму самобичевания, как фоновый шум.
В итоге, перерыв на обед я, конечно, пропустила, зато к концу третьего часа была уверена, что подготовлю помощницу даже лучше себя самой! Соня была трудоспособной, исполнительной, тихой фаталисткой — что, как нельзя лучше, подходило Глебу по всем параметрам. Пусть только попробует использовать её не по назначению — и тихая истерика, по масштабу сравнимая с бурей в стакане, быстро заставит его передумать.
Кажется, я гений. Гений кадров. Может, нам с Соней местами поменяться? Не думаю, что у неё загруз больше, чем у личной помощницы гендиректора… зарплата, конечно, поменьше будет… Но…
ЧЁРТ!
— Мила Георгиевна, что с вами? — встрепенулась Соня, которая секла все изменения моего настроения на раз.
— Звонки! — смотрю на неё с лёгкой паникой, жду поддержки, — Я про них забыла! — поясняю, когда не получаю желаемого.
— Ваш телефон молчит, — замечает прозорливая сотрудница отдела кадров.
— Да нет, звонки Глеба… э… Глеба Самойловича! — быстро исправляюсь, — Так, всё, я побежала на своё рабочее место. Сегодня тебя уже мучить не буду — отдохни, как следует!
И с этими словами я вылетаю из её кабинета и бегу, цокая шпильками по полу, в кабинет Бондарёва. Хочу кушать. Хочу отдохнуть. Хочу послушать музыку. Но, судя по словам Макса, в ближайшие четыре часа слушать мне только трели телефона и голоса всех желающих побеседовать с Глебом…
Когда лифт раскрывается на сороковом этаже, я стартую в приёмную и с лёту плюхаюсь на своё кресло, потому что телефон уже звонит и, похоже, давно…
О, какое это счастье — отвечать всем знакомым Бондарёва! Я уже и позабыла, какая это радость — через один звонок слышать очередной капризный голосок из клуба его фанаток! А руководители отделов?.. Мм!.. Как всегда — вежливы и приятны в беседе!..
Конечно же это был сарказм.
— Если вам что-то не нравится, милая дама, приходите и разговаривайте с Глебом Самойловичем лично! — холодно отвечаю очередной звонящей фифе, — Уверена, у вас нет его сотового телефона, так что тыкать мне личным знакомством будете, стоя рядом с ним! И желательно — чтобы Глеб Самойлович мог подтвердить вашу историю, иначе из здания вас выведет охрана! До свидания! — гаркаю и сбрасываю вызов.
— Ты невероятно тактична. Надеюсь, это был не мой деловой партнёр?
Глеб стоит в верхней одежде в проходе двери и смотрит на меня.
В свою очередь, смотрю на него. Да, на скуле явно будет синяк, а нос совершенно очевидно разбит, но, хвала всем Бондарёвским ангелам хранителям — не сломан. И вообще — выглядит довольно сносно… кажется, даже опухать не будет…
— Тебя прилично залатали, — замечаю негромко.
— Я плачу врачам хорошие деньги, — растягивает губы в улыбке Глеб, — Так кто звонил?
— Твоя очередная девушка. Бондарёв, серьёзно, когда этот поток иссякнет? — складываю руки на груди, смотрю на него с недовольством.
Кажется, даже начинаю получать удовольствие от нашего непринужденного общения.
— Как только ты этого захочешь, — спокойно отвечает Глеб.
Медленно выдыхаю, прикрывая глаза. Я явно поторопилась с выводами.
— И зачем ты так говоришь? — спрашиваю у него, — Нет, серьёзно, чего ты добиваешься этим ответом?
— Это так неочевидно? — поднимает брови Глеб.
— Мы не будем играть в эти игры, — смотрю на него серьёзно и решительно демонстрирую, что более отбивать его фразы в режиме игры в бадминтон — не намерена.
— С чего ты взяла, что это игры? — чуть холоднее спрашивает Глеб.
— С того, что одними из последних твоих слов, сказанных мне до того, как твоё лицо встретило кулак Бесова, были: «я хотел вернуть тебя в свою постель», — поднимаю бровь, — Это не та фраза, после которой барышни теряют голову и бездумно бросаются на амбразуру новых отношений. Потому я снова спрашиваю: чего ты добиваешься?
— Я добиваюсь от тебя хоть каких-то эмоций, — медленно цедит Глеб, пристально глядя мне в глаза.
— Зачем? — устало спрашиваю у него.
— Потому что ты — не из тех девиц, что относятся к сексу, как к чему-то само-собой разумеющемуся, — почти по слогам проговаривает Бондарёв, уже просто гипнотизируя меня своим взглядом.
— Предположим, ты прав, и я не из тех девиц… — так же медленно отвечаю ему, слегка хмурясь от неожиданного поворота в разговоре, — но причём здесь мои эмоции?..
— Не будь дурой, Мила, — то, как он произносит эти слова…
Почему-то их не было обидно слышать: словно за ними было столько всего, что я должна была понять…
Опускаю голову. Весь мой запал куда-то пропадает.
— Если ты думаешь, что вчера стала очередной, то это не так, — отрезает Глеб, и я, даже не глядя на него, знаю — он всё ещё смотрит на меня, — ты не была и не будешь очередной. Не для меня.
— И что бы это значило? — стараюсь придать голосу ироничный оттенок, но это плохо получается.
В голове вновь всплывают сцены из номера в отеле…
— Я не хочу, чтобы ты врала мне.
Сердце ощутимо кольнуло: буквально несколько часов назад я обвиняла Бесова в этом грехе. А теперь в нём обвиняют меня.
— Я тебе ничего не должна, — произношу без эмоций, смотрю на столешницу перед собой.
И это истинная правда.
— Неужели?
— Ты всё время от меня чего-то требуешь, — произношу негромко, — Раньше это были пункты контракта и беспрекословное подчинение; теперь, когда контракта нет, ты требуешь от меня эмоций и правды. Это слегка нездорОво, Глеб, — поднимаю на него взгляд, — Я не твоя вещь, как ты привык ко мне относиться. И не твоя игрушка, которую можно провоцировать — забавы ради. Да, я не из тех девушек, что относятся к сексу бездумно — но это не значит, что я приду и начну обсуждать с тобой все подробности вчерашней ночи, смаковать детали и делиться ощущениями. Не буду врать — это не таинство для меня, но это личное. А ты не входишь в зону моего комфорта и в графе «только моё» оказался случайно. Так что не жди, что после того раза я впущу тебя в глубины своего внутреннего мира. Ты не настолько мне близок, и я не настолько тебе доверяю. Поэтому давай закроем тему?
— Долго придумывала речь? — Бондарёв смотрит насмешливо, сложив руки на груди.
— Глеб, чего ты хочешь? — уже в который раз спрашиваю его, опуская лицо в ладони.
Но на этот раз не скрываю усталости в голосе — ровно, как и нежелания продолжать беседу.
— Хочу, чтобы ты пошла со мной на свидание.
Поднимаю голову.
Что?..
А через пару секунд осознаю: Боже, он даже это приглашение умудрился озвучить, как приказ.
И всё же…
— Ты сдурел, Бондарёв? — спрашиваю, вполне обоснованно опасаясь за здравость его мысли.
— Кто учил тебя манерам, Криг? Или это приближение Нового Года так на тебя влияет?.. — усмехается Глеб, — Твоя темная сторона обычно спит до первого бокала.
— Думаю, это влияние грядущей свободы, запах которой дурманит воздух приёмной, — криво улыбаюсь…
Он назвал меня по фамилии?!
— Бедная Соня. Надеюсь, ты не научишь девочку плохому.
Губы как-то сами собой растягиваются в улыбку. Что они творят?!
Кажется, Глеб со своими американскими горками решил сломать мой мозг — и ему это удалось.
— Поскольку ты не сказала «нет», я буду считать, что подумала «да», — быстро и по-деловому произносит Бондарёв, — Я заберу тебя после работы… Постарайся не убегать с криком — я предупрежу охрану.
— Будут отлавливать? — всё ещё обалдевая от всего, что происходит, спрашиваю я.
— За это я плачу им деньги, — совершенно серьёзно отвечает Глеб и проходит в свой кабинет.
Продолжаю сидеть и моргать. Я что… пойду на свидание с Бондарёвым?..
…
Звонок, словно по волшебству затихшего во время нашего разговора, телефона вынуждает меня вынырнуть из астрала и вернуться к своим обязанностям.
Поднимаю трубку…
— Добрый день, могу я услышать Глеба?.. — не давая мне вставить и слова, спрашивает какая-то очередная девица.
— Нет, он сегодня идёт со мной на свидание, — неожиданно вырывается из меня…
Резко сбрасываю звонок.
Кажется, я поторопилась с возвращением в реальный мир…

До конца рабочего дня я находилась в некой прострации: нет, я продолжала принимать звонки, отвечая вполне профессионально, написала письма руководителям нескольких отделов и даже состряпала приблизительный график встреч Глеба до конца нового года, поскольку то, что творилось в расписании Бондарёва, никак иначе, как хаос, назвать было нельзя.
Понятия не имею, как он со всем справлялся…
Но суть не в этом. Всё это время до семи часов я не могла понять одну простую вещь: как я согласилась пойти с Бондарёвым на свидание? Честно! Это в каком же шоковом состоянии я пребывала, что он сумел получить моё согласие? Или он не получал его?.. Я вообще говорила ему «да»?
Ведь отношения с Глебом — это то, против чего протестовало всё моё нутро. Такие, как он, не берут жён «из народа». Такие, как он, не строят отношений с подчинёнными. Зачем мне всё это? И самое главное: я ведь знаю, что не за чем! Так почему чувствую внутри какой-то странный азарт? Словно маленький седой гном с дымящейся трубкой сидит на одной из моих почек и поигрывает бровями — мол, посмотрим, что он там придумает!
…
Кошмар…
Я уже говорила, что мой мозг сломан?.. Теперь я официально ставлю себе диагноз. Умный дядя психиатр сказал бы, что проблема в сломе личности и изменении мировоззрения, связанном с длительным пребыванием в месте, отличном от зоны моего комфорта. То бишь, сиди я в каком-нибудь call-центре помощи трудным подросткам, подобного слома бы не произошло…
Но я работаю в международном холдинге, среди людей, не знающих слова «жалость», имеющих другое представление о нормах нравственности (порой даже прямо противоположное моему) и поклоняющихся только одному Богу — Богу цифр: он же — Бог денег, Бог доходов, Бог отчётов, Бог счета в банке.
Это как окунуться в другую религию и неожиданно вынырнуть с надеждой вернуться назад — к прежним устоям.
Но ничего уже не будет так, как прежде. Невозможно вернуться в точку отсчёта таким, каким ты от неё ушёл. Ты всё равно вернёшься другим.
Это я поняла ещё в университете, когда вернулась к своему бывшему, чтобы попытаться склеить то, что я когда-то считала невероятно важным для себя. Просто жизненно необходимым. В итоге выяснилось, что это даже не было любовью: я пыталась склеить свои собственные фантазии об этом человеке, но они уже никак не хотели сходиться в единое целое.
Я уже не была прежней.
И теперь, сидя в кресле личной помощницы гендиректора медиа холдинга и думая о том, как уже через пару недель, после новогодних праздников, я вернусь в социальную сферу и, наконец, начну в ней работать… я испытывала страх.
А хочу ли я в ней работать?..
Или моя недолгая карьера в компании Глеба, — тот шанс, что он мне когда-то предоставил, — расширила мои горизонты, показав огромное количество путей? Других путей.
Помимо этого — встреча с Бесовым открыла для меня ещё одно направление, над которым я так ни разу всерьёз и не задумалась. А могла бы.
Я нахмурилась, глядя в противоположную стену и прикусив кончик карандаша.
А чего я вообще хочу?..
Хороший вопрос для рассуждений на досуге… странно, что всё это время я полагалась не на «хочу», а на какие-то другие константы — вроде «надо», «обязана», «вынуждена» и так далее. Причём, следуя всем этим «надо», я как-то не задумывалась, а нравится ли мне это? Ведь по всему выходит, что… не так уж и не нравится!
Закрываю лицо руками.
В какой момент я стала воспринимать компанию, как зло мира?.. Думаю, это произошло после всех откровений Глеба. Может, ещё раньше — во время разговора Глеба с его отцом на приёме.
Когда я перестала воспринимать социальную сферу, как единственно возможный путь?.. Не хочу врать себе: я никогда и не воспринимала эту сферу, как единственно возможный путь. Учёба в университете дала мне многое, в том числе и четкое понимание — я хочу помогать людям, а также убеждение, что я смогу воплотить своё желание, лишь работая по специальности.
Но так ли это?..
— Ты готова? — голос Глеба вынуждает меня оторвать руки от лица и поднять взгляд на него.
— Уже конец рабочего дня? — удивленно спрашиваю, затем смотрю на телефон.
— Переживаешь, что не успела сбежать? — поднимает бровь Глеб.
— Хотела бы я посмотреть — как бы это у меня получилось, — фыркнула в ответ и поднялась на ноги; взяла свой полушубок, (Бондарёв помог его надеть) и развернулась к своему шефу, — И в какой ресторан мы пойдём?
— Мы не пойдём в ресторан, — удивляет меня Глеб.
Хм… мой мозг начинает сворачиваться в узел: как это «не пойдём в ресторан»?! А как же стандартная демонстрация богатства со столиком, заказанным в самом известном и дорогом месте города, как же вип-зона и высокие свечи, скромно освещающие пространство и создающие лёгкий интим, как же бутылка редкого вина какой-то запредельной стоимости, предложенная в виде аперитива?.. Или я чего-то не знаю о Глебе?.. Разве он не должен ухаживать так?
— А куда мы пойдём? — спрашиваю, следуя за ним к лифту.
Как только дверцы закрылись, и мы остались одни, Бондарёв позволяет себе лёгкую улыбку и отвечает:
— Мы едем ко мне домой.
В СМЫСЛЕ?!?!?
— Я не поеду к тебе домой, — растягивая на лице точно такую же вежливую улыбку, отвечаю ему.
— Ты боишься? — Бондарёв поднимает бровь.
— Чего? — моя бровь зеркально повторяет взлёт конкурентки.
— Я не знаю, чего ты боишься, — усмехаясь, отвечает Глеб, глядя мне в глаза.
— Я думала, мы поедем и где-нибудь поужинаем, — отворачиваясь, говорю слегка напряженно.
— Именно это мы и сделаем, — кивает Бондарёв.
— Ты зовёшь меня на ужин к себе домой?! — смотрю на него прямо, пытаясь вбить в его мозг всю нелепость ситуации.
Ещё пару недель назад я батрачила на него, вычищая его дом и кашеваря на его кухне, гонимая буквой контракта, а сейчас он хочет привести меня обратно, но в качестве… а в качестве кого он хочет меня привести?..
— Из твоих уст это звучит ужасно, — усмехается Бондарёв, — но вообще-то я хотел предложить тебе приготовить еду… вместе.
Сражена. Наповал. ОН СЕРЬЁЗНО?
— Ты, должно быть, хочешь пробудить лучшие из моих воспоминаний? — даже не скрывая сарказма в голосе, спрашиваю у него.
— На самом деле, это просьба, — выходя из лифта и уверенно направляясь к своей машине, отвечает Глеб; иду вслед за ним, слегка заинтригованная; Бондарёв открывает дверцу пассажирского сидения, поворачивается ко мне и… неожиданно мягко улыбается, — Я сегодня не успел пообедать и ужасно хочу есть, но идти в ресторан с таким разукрашенным лицом — не лучшая идея. Не хочу выносить сор из избы. Потому прошу тебя: приготовь мне что-нибудь из того, что ты делала раньше. А я обещаю, что не стану выписывать тебе штраф и даже помогу тебе — могу что-нибудь помыть или порезать.
— Боже упаси, — качаю головой, прикрыв глаза, затем останавливаюсь и смотрю на него, — почему ты не хочешь просто заказать еду на дом?
— Потому что я устал от ресторанной еды, — как-то странно глядя на меня, отвечает Глеб, — и соскучился по домашней.
Мы стоим на парковке и смотрит друг на друга.
Затем я молча сажусь в машину, а Глеб также молча захлопывает дверцу с моей стороны, обходит свою серебристую красавицу и садится на водительское место.
Мы трогаемся и едем домой.
Прикусываю губу. Я и в правду так подумала?.. Что еду именно «домой»?..
Поворачиваю голову и смотрю на Глеба.
Что за план у него в голове? Месть Бесову за удар? Или старое доброе желание «добиться своего»?.. Или… он впервые за долгое время делает что-то, чего просто хочет?
— Ты пытаешься меня анализировать? — Бондарёв смотрит на дорогу, не отрываясь.
— Пытаюсь понять, в какую очередную ловушку себя загоняю, — честно отвечаю ему.
— Здесь нет ловушек. Я просто хочу есть. И хочу, чтобы именно ты приготовила мне еду, — он поворачивается ко мне и смотрит в глаза.
— Это странное желание, — отвечаю ему.
— Ничего странного в нём нет, — отворачиваясь и возвращая взгляд дороге, говорит Глеб.
Когда мы доехали до его дома, я ощутила что-то странное внутри. С этим местом было связано слишком много воспоминаний. Не самых приятных воспоминаний, если быть честной.
— Боишься встретить призраков? — хмыкает Бондарёв, но я вижу — его глаза серьёзные.
— Разве что призрак самой себя с тряпкой в руках, — сухо отвечаю ему, глядя вперёд и не выходя из машины, — или себя с кучей тяжелых пакетов в руках, открывающую тебе дверь.
Челюсть Бондарёва напрягается, под скулами начинают ходить желваки.
— Я относился к тебе, как свинья. Это было недостойно… мужчины, — цедит он, также, как и я, глядя вперёд и не выходя из машины.
— Теперь ты понимаешь, что везти меня сюда — было ошибкой? — спрашиваю у него.
— Я не могу оправдать себя, но могу постараться исправить твоё мнение о себе, — он поворачивает голову ко мне.
Смотрю на него в ответ. Ничего не говорю. Смысл? Моё мнение уйдёт вместе со мной через несколько дней — как из его компании, так и из его жизни. Если он хочет как-то загладить свою вину передо мной и думает, что это ему реально поможет — пожалуйста.
Мешать ему не буду. Даже подыграю. В конце концов, если Глеб действительно хочет исправиться, то кто я такая, чтобы стоять на пути его исправления?..
Другое дело — мои собственные чувства и мысли по этому поводу…
Нет, я не буду об этом думать — просто приготовлю ему ужин, тем самым убив двух зайцев (и на свидание пошла, и доброе дело сделала), и отправлюсь обратно в свою квартирку.
Открываю дверцу и выбираюсь наружу. Иду к лифту.
Это несложно и не противоречит моим желаниям — я тоже хочу есть. И я спокойно могу себе позволить потратить пару часов на ужин в этой квартире, потому что в моей квартире есть нечего.
Ладно, не поэтому… потому что в моей квартире меня никто не ждёт. Мне некуда торопиться. Я даже растение в горшочке не купила — времени не было. Продукты в холодильнике были… какие-то… так что в выборе между «поесть дома» и «поужинать у Бондарёва» я меркантильно выбираю второй пункт.
Да, всё верно. Всего лишь логика и выбор в пользу лучшего.
(Я же сейчас не убеждаю сама себя?..)
Однако, когда захожу в квартиру Бондарёва, весь мой холодный расчёт вылетает в трубу.
Не уверена, что хочу быть здесь. Странное ощущение внутри… может, лучше покушать варёной картошечки в моей квартирке-малютке?.. Разворачиваюсь и натыкаюсь на Бондарёва.
— Ты ведь уже зашла, — говорит он, словно чувствуя моё состояние.
Ладно. Что я, в конце концов, маленький ребёнок?! Не буду же я бежать с визгом из этой квартиры только потому, что, входя в неё, начинаю терзаться сомнениями!
— Продукты в холодильнике, — говорит Глеб, проходя внутрь и направляясь в…
— А ты куда? — хмурюсь, глядя на его уход.
— Переодеться. Ты же не против?..
Да я бы и сама не прочь… Но, представить, как Глеб предлагает мне свою рубашку в качестве «домашней одежды» оказалось слишком легко.
— Да, конечно, — рассеянно киваю ему и иду в кухонную зону.
Открываю холодильник и с какой-то странной ностальгией рассматриваю его содержимое, как всегда соответствующее номинации «лучший выбор».
Начинаю готовить: руки сами выбирают то, что нужно, ноги сами ходят по кухне, прекрасно зная, где что лежит, и откуда — и что — нужно взять. Сковорода уже на плите, овощи почти порезаны, мясо убрано в пакет для запекания, нашпигованное зеленью и приправами… чувствую позади себя какое-то движение. Оборачиваюсь.
— Ты такая быстрая. Я уже и забыл, — улыбается Глеб, стоящий за моей спиной.
На нём темно серая, графитовая, кофта и домашние черные брюки.
Руки убраны в карманы. На голове лёгкий беспорядок. На лице наливается синяк, но почему-то его не портит… а может, всё дело в отношении самого Глеба к этому синяку — Бондарёв словно принял своё наказание, и теперь спокойно несёт крест побитого человека.
Хмыкнула.
Не удержалась…
Вообще не понимаю мужчин.
— Что смешного? — тут же интересуется Бондарёв.
— Синяк сделал тебя более человечным, — отвечаю ему и впервые не боюсь за последствия.
— А, может, ты просто плохо меня знала? — с вопросом в глазах смотрит на меня Глеб.
— А, может, ты просто не пытался произвести на меня впечатление? — вопросом на вопрос отвечаю я.
— Ты думаешь, я пытаюсь произвести на тебя впечатление? — Глеб опирается ладонью на стол, смотрит уже серьёзно.
— Я не знаю, чего ты хочешь. Потому, стараюсь не придумывать лишнего: фантазия у меня богатая, — замечаю, отворачиваясь от него и перемешивая содержимое сковороды.
— Не знаешь и не хочешь выяснить? — задаёт странный вопрос Глеб.
Вновь поворачиваюсь к нему.
— Ты хотел помочь с нарезкой? Овощи для салата ждут тебя.
Кошмар, когда я начала так командовать?!
Некоторое время мы занимаемся своими делами молча: я перемешиваю, Глеб нарезает.
Кошусь через плечо, пытаюсь запечатлеть момент, в котором Бондарёв не справляется с задачей.
Безуспешно.
Овощи нарезаны аккуратно: чуть крупнее, чем я привыкла — но не критично. Глеб спокойно обходит меня, достаёт салатницу, отправляет в тару всю нарезку, заливает оливковым маслом, солит.
— Ты врал мне — ты умеешь готовить, — хмурюсь, глядя на все это действо.
— Салат? Его умеют готовить даже дети, — замечает Бондарёв и убирает грязную посуду в мойку.
Фыркаю. Могла бы поспорить с этим убеждением — но не буду. Лучше посмотрю, что ещё может этот «золотых рук мастер». А этот страшный человек достает тарелки и начинает сервировать стол, причем делает это по всем правилам этикета — тут он меня вообще уел!
— А этому учат в элитных детсадах? — подняв брови, наблюдаю за его манипуляциями.
— Я всю жизнь ем в ресторанах. Запомнить расположение приборов, салфеток и тарелок — не так сложно, — вновь замечает Глеб и, наконец, достаёт из недр кухонного гарнитура три толстые свечи разных цветов.
красная, чуть поменьше – белая (или скорее не крашенная) и небольшая, но такой же толщины – черная. 
Ставит свечи на середину барной стойки, и они вписываются так гармонично так, словно изначально были частью декора… На бутылку красного сухого я смотрю уже с какой-то опаской.
— Ты решил перенести ресторан сюда? — спрашиваю, не отрывая глаз от его действий.
— Просто перестраховался, — хмыкает Глеб, — не хотел, чтобы в какой-то момент из-под нашего столика в ресторане выполз Бесов.
Я представила себе эту картинку и прыснула.
А затем сказала, справедливости ради:
— Нет, если бы появился Лёша, то он сделал бы это через парадные двери, прошелся бы ураганом по залу ресторана и остановился, нависнув над нашим столиком опасной горой.
— Ты думаешь, что хорошо его знаешь? — отворачиваясь от меня, спрашивает Глеб, и я не могу видеть выражения его лица.
— Я думаю, что из нас троих он самый несдержанный. Он бы не стал отсиживаться под столом, — говорю спокойно.
— Не могу понять: комплимент это или упрек, — замечает Глеб, а затем быстро переводит тему, — куда ты хочешь устроиться после нового года?
Меня, признаюсь, такая резкая смена слегка выбивает из колеи…
— Куда? Не знаю… Ещё не думала. Но вариантов много, — сказала, перекладывая содержимое сковороды в большую глубокую тарелку, которую Глеб тут же забрал у меня из рук и поставил на стол; затем вручил мне бокал вина и присел на барный стул.
— А чем бы ты хотела заниматься? — продолжил расспрос он.
— Не знаю… — честно отвечаю, отпивая глоток из бокала, — но вообще, я бы хотела попробовать себя в вокале.
— В вокале? — удивленно переспрашивает Бондарёв, медленно отставляя свой бокал на стол.
— Это так, развлечения ради, — чуть пожимая плечами, произношу.
Почему-то мне становится стыдно.
— Ты хочешь оставить пост личной помощницы гендиректора и начать петь… в ресторанах? — глядя на меня очень странно, спрашивает Бондарёв серьёзным голосом.
— Почему сразу в ресторанах? Существует множество групп, выступающих в клубах и на других площадках…
— Тебя взяли в одну из групп? — тут же уточняет Глеб.
— Нет, но…
— Ты знаешь, сколько будешь зарабатывать? Ты вообще знаешь, какой доход эти группы имеют с выступления? — продолжает закидывать меня вопросами Бондарёв, голос которого становится всё более недовольным.
— Я потому и говорю, что это скорее развлечение… — пытаюсь объяснить ему.
— Имея хорошую работу, приличную зарплату и свободное время, конечно, можно посвятить себя музыке… но, насколько я помню, у тебя нет музыкального образования. Как ты будешь разучивать партии? По звучанию из оригинала? Но ладно каверы известных песен… сможешь ли придумать что-то своё? Сможешь придумать слова и музыку? И я сейчас говорю не о партии гитары или ещё какого инструмента — признаюсь, плохо в этом разбираюсь, — я говорю о мелодии солиста, которая в хорошем треке отличается от музыкального сопровождения и не поддерживается звучанием ведущего инструмента.
Смотрю в его глаза, — такие серьёзные, как и всё его лицо, и напряженные, словно он пытался вбить в меня какие-то азбучные истины, — и молчу. Всё, что он сказал… всё это правильные вопросы. Правильные вопросы, на которые я не имею ответа. Моё желание сумбурно, оно не обдумано и конечно не так просто в исполнении, как кажется. Но зачем так рубить с плеча? Почему не дать воздуха этой милой наивной фантазии?.. Я же не о твёрдых намерениях говорю, а о своих желаниях.
— Не думала, что тебя так волнует моё будущее, — в итоге произношу негромко, затем отпиваю из бокала, глядя в сторону.
— Меня волнует, что невероятно высокий для твоего возраста и хорошо оплачиваемый пост в престижной компании ты готова променять на невнятную мечту петь в каком-то замшелом клубе перед полупьяной толпой, — жестко произносит Глеб.
— Почему сразу пьяной? — сухо спрашиваю, уперев взгляд в содержимое бокала.
— Потому что в клубы ходит определённый контингент — тебе ли этого не знать? — поднимая бровь, спрашивает Глеб.
Я вспоминаю наши с ним походы в известное заведение…
— Давай закончим этот разговор? — предлагаю почти мирно.
— Нет, не закончим. Я хочу понять, ради чего ты собираешься смыть свою жизнь в унитаз? — ещё жестче спрашивает Глеб, чуть наклоняясь вперёд и буквально вонзая в меня свой взгляд.
— Я не собираюсь смывать её в унитаз, — по слогам отвечаю ему, отставляя бокал на стол, — и будь добр, следи за своими словами.
— Тебе выпал редчайший в жизни шанс: заниматься тем, что тебе нравится и зарабатывать столько, сколько ты хочешь. Плевать на образование, плевать на твой статус — ты там, где немногие оказываются. Почему ты так стремишься вырваться отсюда? И куда ты стремишься? В эту нищенскую серость? Где специалисты твоей профессии хорошо, если двадцать тысяч зарабатывают? И это я говорю о тех, кому повезло? Чего ты пытаешься добиться? Свободы? Но свободы от кого? Или от чего? От денег? От жизни среди людей, знающих себе цену и работающих в поте лица на своё имя — а не на благо цивилизации?
— Мне неприятен этот разговор, — слезаю с табурета, встаю на ноги.
Духовой шкаф возвещает о готовности мяса, но мне уже плевать. Я здесь ужинать не останусь.
— Куда ты собралась? — Глеб тоже поднимается с места.
— Домой, — отвечаю коротко, иду к дивану, где оставила свою сумочку.
— Мила, останься. Мясо только приготовилось, — чуть спокойнее говорит Глеб.
— Твоё маниакальное желание всё контролировать никуда не делось, — резко разворачиваюсь к нему, смотрю в глаза, — я думала, ты удивишь меня, но этого не случилось.
— Мила…
— Я не хочу больше оставаться здесь и обсуждать моё безрадостное будущее. Спасибо, не за пять дней до нового года, — отрезаю и иду в прихожую.
Глеб резко останавливает меня, схватив за руку, и разворачивает к себе.
— Неужели непонятно, что я беспокоюсь о тебе? — уже не скрывая злости, спрашивает мужчина.
— Твоё беспокойство превращается в оскорбления, — смотрю ему в глаза, — Такая забота мне не нужна.
— Разве ты не понимаешь, что ведёшь себя, как дура?! — срывается Глеб.
— А ты разве не понимаешь, что не о моём будущем думаешь, а о себе? И о том, что хочешь, чтобы я осталась в компании! Возможно, я — дура, Глеб. А вот ты — эгоист. Но я уже привыкла, — вырываю свою руку из его хвата и отступаю на шаг, — спасибо за ужин. Кажется, я сыта по горло.
— Ты никуда не пойдёшь, — с угрозой произносит Бондарёв, а я едва сдерживаю себя, чтобы не засмеяться.
— Что, будешь силой останавливать? Точек влияния на меня у тебя уже нет. Так что остановит меня только грубая сила, — фыркнув, отвечаю ему.
— Не уходи, пожалуйста, — неожиданно мягко просит Бондарёв, опустив голову вниз.
Останавливаюсь — против своей воли.
Смотрю на него: челюсти плотно сомкнуты, взгляд напряжен, кулаки сжаты. Ничего нового…
— Мне сложно справляться с собой… со своими привычками. А привычка контролировать всё — одна из сильнейших, — он поднимает на меня взгляд и смотрит в глаза, — Я не хотел тебя обидеть.
— Чего тебе надо от меня? — задаю один единственный вопрос.
Тишина, последовавшая после вопроса, мне не понравилась.
— Чтобы ты со мной поужинала? — через некоторое время спрашивает Глеб, глядя на меня взглядом побитой собаки.
Бог ты мой, да что со мной не так? Почему мне его становится жалко?.. И почему стыдно за свою маленькую истерику? Ведь это нормально, расстроиться из-за его слов?.. Так почему я ощущаю, что продемонстрировала намного больше слабости, защищая свою позицию — чем Глеб, в итоге попросивший меня остаться?..
Неужели я понимаю (где-то на внутреннем уровне) насколько он прав, когда так беспощадно громит мои бестолковые фантазии?..



Глава 9. Не время и не место

Смотрю на мужчину и не понимаю, что мне делать: проглотить свои обиды и остаться на ужин? Или гордо уйти, но обдумать его слова на досуге? А если я останусь — будет ли это означать, что я согласна с манерой его поведения? Ведь я не согласна.
— Мила. Пожалуйста, — Глеб смотрит на меня с просьбой в глазах, и я теряюсь…
Почему ему так важно, чтобы я осталась?..
— Хорошо, я останусь, — ужасаясь своему решению, говорю ему негромко, — Только, пожалуйста, давай больше не будем говорить о моём будущем?..
— Хорошо, — послушно соглашается Бондарёв.
Я возвращаюсь на кухню, достаю мясо из духовки, разрезаю его на куски, выкладываю на специальный поднос, несу его на стол, раскладываю порции по тарелкам, сажусь, ем.
Несколько минут тишины и негромкого поглощения еды.
Мы ни о чём не говорим.
Просто. Жуём.
Потрескивают зажжённые свечи. Изредка сталкиваются приборы с посудой, издавая неприятные, резкие звуки.
Глеб молчит.
А мои нервы натягиваются, как тетива перед спуском стрелы: и о чём нам говорить, кто мне скажет?.. Боже, неловко-то как… Смотрю на Бондарёва, но по его сосредоточенному на поглощении еды лицу, понимаю — ему также неловко, как и мне. Неужели единственная тема для обсуждения между нами двумя — это моё злосчастное будущее?
И больше нам поговорить не о чем?..
— Я так не могу, — отставляя бокал в сторону, неожиданно произносит Глеб.
— Ну, слава Богу! — облегчённо вырывается из меня.
— Что? — удивлённо переспрашивает Бондарёв.
— Нет-нет… я так, — мнусь, как школьница на первом свидании, — ты, кажется, что-то хотел сказать?..
— Да… я не могу так просто отпустить тебя в безвестность, — напряженно произносит Глеб, сосредоточенно глядя на свои пальцы, переплетённые в замок, — можешь считать, что я чувствую ответственность за тебя.
— А это так? — спрашиваю его.
Глеб поднимает на меня глаза и некоторое время просто смотрит.
На мой вопрос он не отвечает.
— Я не хочу, чтобы ты уходила из компании, — наконец, произносит он.
— Это вопрос решённый, — опускаю взгляд в свою тарелку, — давай не будем об этом.
Не хочу об этом говорить!
— Но почему? — допытывается Глеб, — Неужели тебе так не нравится работать на меня?
— Дело не в том, что мне нравится или не нравится — дело в том, что ты натворил, — резко вырывается из моего рта; закрываю рот, плотно смыкаю губы; затем всё-таки поднимаю взгляд на Бондарёва, — я предупреждала — не нужно нам об этом говорить…
— Ты презираешь меня? — Глеб смотрит мне прямо в глаза.
А я… не знаю. Уже — не знаю. Потому молчу.
— Презираешь, — невесело усмехается он и опускает взгляд на стол.
— Я думаю, что ты сам себя презираешь за это, — говорю негромко.
Глеб растягивает на губах какую-то странную, словно болезненную усмешку.
— Возможно, — только и произносит он.
Затем вновь поднимает на меня глаза; мы смотрим друг на друга и снова молчим.
И, чёрт возьми, мне его опять становится жалко…
— Что это? — лицо его напрягается, а в глазах появляется напряжение, — Ты что, сейчас… жалеешь меня?
— Ты хотел сделать больно другим, а в итоге сделал больно себе, — произношу тихо, невольно вспоминая детишек из детского дома, где проходила моя практика, — У нас в университете как-то была…
— Не нужно меня жалеть. И не нужно сравнивать меня с кем-то из твоего университета: я не один из твоих подопечных, — перебивая меня, сосредоточенно произносит Бондарёв, в глазах которого загорается какой-то нехороший огонь.
— У меня уже нет подопечных, — разводя руки в стороны, говорю с усталой улыбкой, — теперь у меня есть только ты и твоя компания…
— Меня. Не нужно. Жалеть, — по слогам произносит Бондарёв, в упор глядя на меня.
— Глеб, это нормально, признавать свои ошибки… — пытаюсь объяснить ему эту старую азбучную истину.
— Ты думаешь, что я страдаю от того, что сделал? — грубо перебивая меня, жестко произносит Бондарёв, — Так вот тебе честный ответ: не страдаю. И не жалею. Я получаю удовольствие от созерцания плодов своего труда. Мне приятно видеть, что всё, к чему я стремился, теперь находится в моих руках. И мне приятно знать, что те, кто когда-то хотели подчинить меня, теперь стали моими подчинёнными. Ты понимаешь это?.. Меня не нужно жалеть, мне не нужно сочувствовать! — цедит он, глядя на меня с какой-то странной злобой, — Я не этого от тебя хочу!
Ну, вот, наконец, и его прорвало…
— А чего хочешь? — сжав тканевую салфетку в руке и не глядя на Бондарёва, ровно спрашиваю.
— Ну, уж точно не жалости, — с язвительной усмешкой отзывается Бондарёв.
Спокойно поднимаюсь на ноги.
На этом наш славный ужин можно смело считать законченным.
— Сядь на место, — спокойно приказывает Глеб.
Усмехаюсь в ответ, качаю головой.
— Благодарю за еду. Было вкусно, — откидывая салфетку на стол, произношу; разворачиваюсь, иду в прихожую; слышу, как Глеб поднимается из-за стола и стремительно идёт ко мне, — Не нужно меня провожать, — резко разворачиваюсь к нему, встречаясь почти нос к носу, — я прекрасно знаю, где выход.
— Почему с тобой так сложно? — буквально цедит Бондарёв.
— Наверное, потому что ты вообще не умеешь ухаживать за женщинами, — предполагаю без эмоций.
— Мила, — Глеб хватает меня за руку, когда я вновь разворачиваюсь к выходу, и я не выдерживаю: звонкая пощёчина приходится ровнёхонько по центру синяка.
Глеб закрывает глаза и плотно смыкает челюсти.
Я вижу, как ему больно, но мне его не жалко. Уже не жалко.
— Мне противно оставаться с тобой в одном помещении, — говорю негромко. Затем всё-таки разворачиваюсь и иду в прихожую.
Снимаю полушубок с петли, быстро одеваюсь, застёгиваю сапоги, вспоминаю про сумку, обхожу Глеба, поднимаю её с дивана, пересекаю всё расстояние до входной двери так быстро, как только могу, поворачиваю ручку, переступаю порог и, уже оказавшись в коридоре, замечаю: Глеб всё ещё стоит на прежнем месте. Стоит, опустив голову… Сердце отчего-то сжимается, но я пересиливаю себя и захлопываю дверь.
Во всех смыслах этого выражения — и в буквальном, и в метафорическом.
Это даже странно, но я вдруг ощущаю свободу: свободу от всех невысказанных слов… Я чувствую лёгкость внутри себя!
Набираю номер такси, выхожу из дома…
Теперь он знает, что я о нём думаю. И это хорошо — может, будет меньше фантазировать на мой счёт.
Диктую адрес, иду к воротам…
Наконец-то все слова сказаны.
Все точки расставлены.
Останавливаюсь у дороги, жду машину…
Глеб должен был узнать, какое впечатление производит!
Он должен был, наконец, прозреть!
Должен был понять, что так нельзя поступать!
Чёрт!!!!!!!
…
Закрываю лицо руками.
…
Почему у меня больше не получается его презирать?!
…
У меня не осталось ни симпатии к нему, ни страха, ни азарта от ожидания очередной его реакции. На смену всему этому пришло понимание того, насколько он одинок. И насколько запутался в себе.
На смену всем чувствам пришла тупая и бесполезная жалость.
Боже, что со мной не так?!
— Мила, твой мозг окончательно отключился, — бормочу себе под нос, продолжая стоять с закрытыми глазами.
Звук подъехавшего такси отвлёк меня от отпевания своего мирно почившего рассудка, так что я взяла в руки то, что от меня осталось, и загрузила это в машину. Пока ехала, смотрела в одну точку — кажется, это был затылок водителя, но, хоть убей, я не могу вспомнить ни цвета волос, ни их, собственно, наличия: память моя отключилась вместе с рассудком и отправилась в отпуск до нового года… Когда добралась до своего дома (а как это происходило, я тоже почему-то не могу вспомнить), то завалилась на диван в одежде и некоторое время просто лежала. Потом поняла, что лежать неудобно, и перевернулась на спину.
Есть ли хоть один шанс, что то, что я испытываю сейчас — всего лишь мираж? Или я действительно прониклась теплыми чувствами к Бондарёву?.. К БОНДАРЁВУ!!! Я жалею его вместо того, чтобы презирать! Это что ж за сломанный мир такой?! Неужели мы все уже настолько испорченные, что откровенные недостатки начинаем воспринимать, как естественный фон человека?
Ведь Глеб ведёт себя по отношению ко мне, как последний засранец: он даже не напрягается смягчить тон, когда разрушает мои мечты! Он не скрывает, что получает удовольствие от того, что заставляет людей страдать! Он гад, грубиян и тиран!
Так почему я лежу и жалею его?!.
…
Переворачиваюсь на бок.
По-хорошему — бежать надо из этой компании и из общества Бондарёва. И в ближайшее время. Место работы и местное общество плохо влияют на меня: я становлюсь мягкотелой. Если бы я «двадцати дневной давности» узнала, что я «нынешняя» лежит и жалеет тирана, испортившего жизнь всех, кто его окружает, я бы дала самой себе затрещину и посоветовала обратиться к психиатру. Но к кому мне обратиться теперь?..
Достаю телефон из сумки, листаю контакты: телефон Лины маячит в исходящих рядом с телефоном Макса. Набираю фею. Она должна помочь. И она давно хотела со мной поговорить…
— Мила? — удивленно спрашивает та после пары долгих гудков.
— Привет, фея. Не хочешь выпить кофейку, поговорить по душам, поплакаться о недостатках вселенной?..
— Последним пунктом заинтриговала, — тут же отвечает Лина, — говори: где и когда?
— Прямо сейчас. Где угодно. Просто скажи, куда подъехать, — лёжа звездой на диване, отзываюсь в ответ.
— Мм… не уверена, что тебе понравится мой вариант… — отчего-то мнётся фея, а затем бодро заканчивает, — а, ты знаешь, это неважно! Главное, будь готова через десять минут — я сама заеду за тобой: продиктуй только адрес!
— Тебе нельзя садиться за руль, — звучит смутно знакомый голос рядом с трубкой.
— Не гунди! — отмахивается фея от кого-то, стоящего рядом, — Мила! Шли адрес смс-кой! Я пошла заводить машину! — и она сбрасывает вызов, вновь начиная препираться с незримым собеседником.
Смотрю на экран телефона. Недолго смотрю. Быстро набираю свой адрес, отправляю сообщение, встаю и иду к шкафу с одеждой — куда бы мы не поехали, но своё «офисное одеяние» я больше не хочу носить ни минуты! Пора отдохнуть от всего, что связано с Бондарёвым и его компанией: прошло всего три дня, а у меня полное ощущение, что я в ней уже месяц — и вообще никуда не уходила!
А ещё, пора напомнить самой себе, что я — свободная девушка, которая вполне может позволить себе поход в какое-нибудь приличное кафе, на ночь глядя! Никакой контракт не сковывает меня по рукам и ногам, никакие обязательства не заставляют сидеть в квартире.
Я! Свободна!
Так что быстренько натягиваю облегающие джинсы и модную кофточку, купленную феей ещё в мою бытность «девушкой Глеба», скрывающейся от своего парня и сбегающей на свидание к Бесову.
Волосы встряхиваю, наскоро обновляю макияж и впрыгиваю в удобную обувь; смотрю на себя в зеркало — не деловая дама, но и не бывшая студентка, выпускница университета. Что-то среднее с хорошим вкусом.
Для кафешки — самое то.
И я выпархиваю из своей квартиры, гонимая звуком пришедшего сообщения с текстом: «выходи».
Надеюсь, это будет славный вечер…
Когда я ныряю в машину феи — сразу начинаю подозревать неладное.
— Ну, мы сегодня развлечемся! — весело восклицает Лина и резко срывается с места.
Вот это я и имела ввиду.
— А куда мы едем?.. — с немного нервной улыбкой на губах, спрашиваю у неё.
— В одно заведение — ты там ещё не бывала, — словно предвкушая что-то, отзывается фея, затем опускает взгляд на сумку, из которой начинает мигать смартфон, возвещая о чьём-то звонке, и, уделяя дороге крайне мало внимания, достаёт телефон и принимает вызов, — Да? ДА?!?! Здорово! Ну, тогда встретимся там! Всё! Я еду! — она отключается и поворачивает голову ко мне, — Мы едем в клуб, детка!
— Ты так об этом говоришь, словно для тебя это когда-то было проблемой — выбраться в клуб, — замечаю невзначай.
— Ты не понимаешь! Сегодня закрытая тусовка! И один человек смог добиться нашего прохода… — она вдруг неожиданно замолкает и, покусывая губу, начинает смотреть на дорогу хитрым взглядом.
— Лиииин, — тяну я, предчувствуя что-то нехорошее.
— Здорово, что всё получилось, — только и отвечает та, в голосе которой вдруг появилось не только облегчение, но и какая-то теплота.
— Фея, ты меня запутала, — качаю головой и откидываюсь на сиденье.
Смысл гадать — если Лина совершенно точно не собирается выдавать подробности плана?
Вот только план этот очень быстро мне разонравился: как только машина феи остановилась на парковке самого известного, модного и дорогого клуба нашего города, открывшегося в канун нового года (то есть сегодня!).
— Лина, меня сюда не пропустят! Я в джинсах! — зашипела я, вцепившись в ремень безопасности, словно он мог спасти меня от попадания в это элитное заведение.
— Ну, во-первых, насколько я вижу, на тебе не просто «джинсы», а мой любимый бренд, который хороший фейс контроль узнает и придираться к нему не будет. А во-вторых, если я не ошибаюсь, ты сейчас одета в те вещи, которые я тебе покупала?
Это был вопрос с подвохом. Она прекрасно знала, что на мне вещи, купленные ею в Тот Самый День. Все вещи, включая и многострадальные джинсы.
— Да, — соглашаюсь, чувствуя себя капитаном Очевидность.
— Тогда тебя пустят везде, — только и отвечает фея, а затем сама отстёгивает мой ремень безопасности и поворачивается ко мне всем телом, — Хватит стесняться. Ты ведёшь себя глупо! Золушка не стыдилась своего статуса на балу принца — плясала себе в моднявом платье и даже не думала комплексовать по этому поводу. А ты уже давно не подрабатываешь прислугой, насколько я знаю. Так что смысл вести себя так, словно ты здесь случайно и даже более того — не имеешь права здесь находиться?!
Поджимаю губы и молча соглашаюсь.
С какой стати я отделила себя от целого пласта людей? Да, у меня нет их зарплаты, и квартиры-пентхауса тоже нет; моя одежда куплена для того, чтобы дурить окружающих, убеждая их в том, что я — девушка Бондарёва, а моя карьера закончится ровно через пять дней. Но это не значит, что я хуже кого-то из тех, что собрались сегодня в самом модном заведении города.
Не хуже и не лучше — просто другая.
Мне с ними кошельками не мериться, поэтому…
— Идём, — говорю решительно и вылезаю из машины.
— Вот это моя девочка, — отзывается Лина, выбираясь следом, и вот тут я замечаю, как её пошатывает.
— Лина, ты что, приехала ко мне… пьяная? — удивленно смотрю на неё, не веря своим глазам.
— Я выпила всего один бокал! И, поверь, повод был о-го-го — какой! Скоро поймёшь… — замечает фея с каким-то странным выражением лица и направляется ко входу.
Иду за ней; нас спокойно пропускают внутрь после того, как Лина называет свою фамилию, и вот мы оказываемся внутри…
— Нет времени всё разглядывать — нас уже ждут! — ворчит фея, отрывая меня от созерцания аутентичного дизайна интерьера, выполненного в английском стиле: это было что-то среднее между пабом, клубом и площадкой для арт-галереи — по-другому и не опишешь…
— Здесь здорово, — замечаю я, сдавая одежду в гардероб.
— А то! Только открылись, — фыркает Лина и берёт меня за руку, — Пошли скорей, они уже заняли столик.
— Они?
Этот вопрос остался без ответа.
— Сегодня здесь происходит очень важное событие, — начинает вещать Лина, пересекая зал-тире-танцпол, уже почти полностью забитый бродящим туда-сюда народом; музыка пока звучала приглушенно — основное мероприятие ещё не началось.
— В клубе? — переспрашиваю, отмечая, что не очень-то и отличаюсь от местных «львиц».
Хвала Богу — девушки в большинстве своём были в простой удобной и модной одежде.
Не в вечерних платьях!!!
— В принципе! — сверкает на меня очами Лина, когда я уже забываю, о чём шла речь, — Мы отмечаем… О! Так вот, где они упали! — резко переключается она и тащит меня к одному из угловых столиков, располагающихся прямо перед танцполом и сценой на небольшом возвышении — как и все столики в этой части зала.
Иду за Линой, поднимаюсь по трем ступенькам и останавливаюсь перед… Максом.
— Так это твой голос я услышала?.. — смотрю на него, не зная, радоваться мне или ждать подвоха.
Хотя…
Какой подвох, когда в деле Макс? Это не его история.
— Привет, Сиренушка. Рад, что ты пришла, — улыбается блондин и переводит взгляд на Лину; недовольный взгляд, — Ты могла отправить за ней такси.
— Не начинай! — поднимая руки наверх, останавливает его фея, — После одного бокала я ещё никого не убивала.
— Не зли меня, Лина, — Макс прикрывает глаза; его голос звучит спокойно, но почему-то у меня совсем не возникает желания спорить с ним…
— А ты перестань гундеть! — отмахивается от него та и разворачивается ко мне, — Правда он — зануда?
Жму плечами.
Я на стороне Макса.
— Давайте выпьем! — не сыскав поддержки своему заявлению в массах, быстро переводит тему Лина.
Блондин тут же начинает разливать шампанское по бокалам, словно лишь в этом простом действии он находил своё успокоение.
— А за что пьём? — спрашиваю на всякий случай: мои сомнения всё ещё при мне.
— Вначале — пьём, потом задаём вопросы, — изрекает Лина, получая свой бокал в руки.
Мы чокаемся, выпиваем.
— Сегодня славный день, — улыбается фея.
Смотрю на неё скептично. Это когда же он стал славным? Когда Бесов Глебу лицо разбил? Или, когда Лина высказала мне своё недовольство в кабинете Бондарёва? Или, когда… ну, об этом, предположим, они ещё не знают…
— Так что у вас за повод? — напоминаю о своём вопросе, ловлю на себе странный взгляд Макса.
— Сегодня день всемирного примирения, — отвечает он, и уголок его губ чуть приподнимается в усмешке.
— А поподробнее? — начинаю поощрять своё любопытство я.
— Ты знаешь, что этот клуб открылся только сегодня? А точнее, дата его официального открытия — завтрашний день, но сегодня здесь собрался весь «свет» клубной индустрии города для празднования грядущего нового года и лёгкой деловой деятельности, вроде разговоров с будущими партнёрами, составления планов на будущее, подведения итогов, обрисовки новых перспектив… — начинает рассуждать Макс, игнорируя мой прямой вопрос.
— А вы здесь каким боком? — удивляюсь я.
— Нас сюда пригласили, — улыбается Лина, — не сразу, конечно. Вначале мы все дружно пошли на мировую…
— Но пока эта страшная женщина ездила за тобой, я получил приглашение посетить данное мероприятие, — усмехается Макс, с вызовом глядя на Лину.
— Кто ещё тут страшная женщина? — тут же разъярилась та, — Если бы не я, об этом «мероприятии», — она особенно выделила голосом это слово, — и речи бы не пошло!
— Ну, конечно, моя хорошая. Ты всё устроила, — мгновенно соглашается Макс с теплой улыбкой на губах и искрами веселья в глазах.
— А с кем вы пошли на мировую? — хмурюсь я, отпивая из своего бокала, — Кто этот важный человек, что смог вам устроить свободный проход на закрытое мероприятие?
— Он, кстати, как раз отправился в бар за бутылкой хорошего виски, когда вы пришли, — продолжая улыбаться и при этом глядя, почему-то, в пол, отвечает блондин.
Я перевожу взгляд на Лину, но та смотрит куда-то мне за спину. Странно так смотрит…
Разворачиваюсь и встречаюсь глазами с Бесовым.
С Бесовым, одетым в чёрные брюки с черным кожаным ремнём и черную рубашку, расстёгнутую на несколько верхних пуговиц с закатанными до локтя рукавами.
Не «директор компании», но и не «рок-музыкант». Что-то среднее с идеальным вкусом.
Волосы всё также собраны на затылке в короткий хвост, на щеках — лёгкая небритость, в руках — бутылка дорогого виски.
— Он? — смотрю на него, не очень соображая, к кому конкретно обращаюсь.
— Ты? — также удивленно смотрит на меня Лёша; затем проходит к столу, ставит на него бутылку и разворачивается ко мне лицом, оказываясь буквально в полуметре от моего тела, — Не ожидал тебя здесь увидеть, — произносит ровным голосом, спокойно глядя мне в глаза.
Ого, кое-кто успел прийти в себя за это время.
— Это мой «плюс один», — с лёгкой улыбкой замечает Лина, пряча глаза в стакане.
— Так это вы здесь все… миритесь? — вырывается из меня раньше, чем я успеваю это отфильтровать.
— Миримся? — тут же переспрашивает Лёша и переводит на фею заинтересованный взгляд.
— Неудачное слово подобрала, — скрывая улыбку своим бокалом, негромко замечает та.
Взгляд Лёши из заинтересованного становится задумчивым.
— Глеб об этом не знает, верно? — всё также спокойно спрашивает он.
— Если вопрос стоит так — то да: мы не его посланники, — отвечает за Лину Макс, поза которого говорит о расслабленности и уверенности в себе друга Бондарёва, — но мы также, как и все, переживаем за обстановку в компании. Мы не акционеры и не директора, но мы посвятили себя своей работе и не хотим междоусобной войны, последствия которой будут весьма печальными для всех.
— Ты забыл добавить, что вы — верные соратники Глеба, — замечает Бесов, не скрывая надменной усмешки, появившейся на его губах.
Смотрю на него с легким удивлением. Впервые вижу такое выражение на его лице.
— Так и есть. И как верные соратники, а также — лучшие друзья, мы хотим, чтобы всё это закончилось. Все ваши разборки, все выяснения отношений — всё это слишком сильно влияет на позицию холдинга на мировом рынке. Цены на акции скачут с тех пор, как Глеб стал генеральным, а ваша открытая вражда привела к тому, что наши партнёры начали с опаской относиться к заключению договоров на следующий год, — ровно произносит Макс, глядя на Бесова прямо, но при этом не без лёгкой улыбки.
Всё это странно сочетается с тем, что ещё этим утром Лёша разбил лицо его лучшему другу.
Ничего не понимаю. Что у них здесь за игра ведётся?!
— Всё это я прекрасно осознаю. Именно поэтому мы с тобой общались вчера весь день; и именно поэтому в конце дня пришли к определённым соглашениям, — отвечает Бесов, не отрывая от Макса внимательного взгляда.
— Соглашениям, которые ты нарушил этим же утром, — замечает блондин и отпивает глоток из своего бокала.
Бесов смотрит на него некоторое время, затем откупоривает бутылку виски и наливает себе небольшую порцию в пустой стакан.
— Я думаю, мы оба понимаем, что спровоцировало нарушение вчерашних соглашений, — ровно произносит он, продолжая смотреть на Макса и только на Макса.
И вообще игнорируя меня.
— Как мужчина, я тебя понимаю, — золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа спокойно смотрит в ответ, затем ненадолго переводит взгляд на меня… и вновь возвращает всё внимание Бесову, — но как твой партнёр по соглашению и как представитель компании перед нашими западными партнёрами — не понимаю и понять не могу.
Бесов отпивает из стакана и несколько секунд молчит, словно обдумывая свой ответ. У меня голова вжимается в плечи: я чувствую себя чёртовым яблоком раздора в райском саду, и это чувство мне совсем не нравится. Но я ничего не могу с ним поделать.
Не могу — пока чувствую свою вину перед всеми ними.
— Зачем ты позвал Милу? — наконец, спрашивает Лёша у блондина, продолжая меня игнорировать, — Это был твой план?
— Её позвала Лина, при мне. И я не стал спорить, — честно отвечает Макс, затем подходит к бутылке виски и плескает порцию себе в стакан, — С женщинами вообще трудно спорить, — он позволяет себе странную усмешку, которую почему-то поддерживает Бесов.
— Можешь не рассказывать, — отвечает он и переводит взгляд на Лину; а затем спрашивает уже другим — менее дружелюбным и абсолютно серьёзным голосом, — И чего ты хотела добиться?
— А что, ты бить будешь? — бесстрашно спрашивает Лина, глядя ему в глаза.
Я словно слышу недовольство Макса — в том, как он втягивает в себя воздух для вдоха, в том, как смотрит на свою подругу, в том, как сжимает стакан рукой.
— Я не бью женщин и детей, — растягивает улыбку Бесов. Совсем не дружелюбную улыбку.
— Тогда я могу сказать смело? — ничуть не устрашаясь, продолжает провоцировать его Лина.
— Конечно, можешь, — вежливо соглашается Бесов, глаза которого медленно наполняются холодом.
— Замечательно, — уже во весь рот улыбается фея, — Тогда вот тебе моё мнение, разрушитель: кулаками махать ты научился хорошо, а вот брать на себя ответственность за свои поступки — плохо. Решил вернуться в бизнес — прекрасно, вот только здесь проблемы решаются по-другому. Даже те проблемы, что не имеют отношения непосредственно к делопроизводству. Я не спорю, все мы периодически смешиваем работу и личное, поступок Глеба — тому примером. Но он ни на секунду не переставал думать о самой компании, когда отвоёвывал её у своего отца. Бизнес всегда был у него на первом месте: Глеб не уставал говорить, что тот не должен был пострадать из-за их междоусобицы. А вот тебе на компанию плевать. Ты молод, красив, талантлив, ты успешно продвигаешь свой клуб — слышала, там у тебя недавно закончился ремонт… Твоя группа набирает обороты в популярности, неделю назад ты попал на первую строку самых завидных женихов в светской хронике — у тебя всё отлично! Вот только твой приход в компанию ознаменовался началом военных действий среди директоров. Совет поделился на два лагеря — тебе это прекрасно известно. Как уже сказал Макс — цены на наши акции нестабильны, как никогда! А сегодня ты позволил себе просто недопустимое: ты ударил Глеба в лицо и лишил его возможности прийти на важную встречу, которая должна была состояться сегодня в шесть вечера, и над которой я работала несколько дней. Я уверена, ты не думал об этом, когда шёл в кабинет Глеба, но в этом-то вся и проблема! Ты импульсивен и эмоционален. А это — не те качества, что нужны в мире бизнеса. Здесь ценятся трудолюбие, целеустремленность и способность добиться своего. Подумай, почему я говорю тебе всё это в присутствии Милы, — странно заканчивает фея, с легкой презрительной усмешкой глядя на Бесова.
На некоторое время за нашим столиком — за который, к слову, никто так и не сел, — устанавливается тишина. А вот в клубе — напротив, музыка начинает звучать громче, народ начинает активно стекаться на танцпол, повсюду звучат хлопки от открывшегося шампанского…
— И какова цель твоей… речи? — произносит Бесов, умудрившись проигнорировать знак вопроса в своём предложении.
— Ты — интересный персонаж, Бесов. И ты однозначно интересный игрок, — Лина отставляет бокал на стол и смотрит ему прямо в глаза, — но пока ты не знаешь правил, или, что хуже, пока ты их игнорируешь — хорошей игры с тобой не получится.
Они некоторое время смотрят друг на друга, а затем к нашему столику подходит какой-то весёлый мужчина солидной внешности с бокалом в руках и, постучав рукой по спине Бесова, произносит:
— Лёша, тебя все ждут, — он обводит нашу компанию глазами, — Вы простите, я украду у вас этого человека ненадолго?
Почему-то его лицо мне кажется знакомым… Известный ведущий? Какой-то шоумен?..
— Да, конечно, — как-то механично отзывается Лёша и отходит от нашего столика, ведомый этим неизвестным куда-то в противоположную сторону зала.
— И это что, было «примирение»? — глядя в пол, негромко спрашиваю я.
Лина ничего не отвечает. Стоит молча.
Зато теперь становится совершенно очевидно, насколько она в данный момент была… не трезва.
— Да, кажется, для мирового соглашения ещё не время и не место… — философски изрекает блондин и пододвигает к себе бутылку виски.



Глава 10. Когда все ангелы спят

Макс опрокидывает в себя порцию крепкого алкоголя, Лина медленно садится на диван с сосредоточенным, но одновременно — каким-то потерянным выражением на лице, ведущий где-то на сцене, наконец, берёт в руки микрофон…
— С меня хватит, — негромко произношу я; но знаю — все меня прекрасно слышат.
— Мила? — блондин с лёгким удивлением и словно ожиданием смотрит на меня.
— Это уже перебор. Всё это, — говорю и делаю шаг назад.
Макс приподнимает бутылку, без слов предлагая мне запить моё «горе» хорошим виски, но на алкоголь я больше тоже смотреть не могу. Как и на всех окружающих.
— Мила, не уходи, — как-то глухо произносит Лина, не глядя на меня.
— Зачем ты это сказала? Зачем ты всё это сказала? — с нарастающими не то раздражением, не то злостью, спрашиваю её.
— Потому что это правда, — фея поднимает на меня усталый взгляд; на её лице больше нет веселья, как нет энтузиазма и какой-то лёгкости, что всегда отличали Лину от всех остальных девушек, — Потому что Бесов до сих пор не понял, куда пришёл, и страдают от этого все.
— Зачем ты сказала ему про меня? — задаю чёткий вопрос, чтобы у неё больше не было возможности юлить.
— Потому что и это правда, Мила! — на лице Лины мгновенно появляется уверенность, а в глазах — блеск, — Как долго ты ещё будешь строить из себя божью овечку?! Неужели не понимаешь, что таким, как те двое, которых ты на свою голову выбрала объектами своего внимания и распространения своих флюидов, нравится доказывать друг другу, какие они крутые хрены? И они могут делать это месяцами, если не годами! А страдать будет компания! И все её работники! И те, кто эту компанию создавал!
— Лина, это уже лишнее, — негромко произносит Макс, но я его уже не слышу:
— О! Так ты о Самуиле Викторовиче подумала? А что ж ты не думала о нём, когда помогала Глебу захватывать компанию отца? — вырывается из меня под нажимом странной агрессии, что буквально заполнила меня изнутри.
— Он — акционер! Ничего бы с ним не стало, если бы Глеб спокойно продолжал взятый курс… но тут на его голову появляешься ты и умудряешься столкнуть лбами двух минотавров! — вспыхивает Лина, подскакивая на ноги.
— А я ещё думала, что ты единственная, кто поддерживает меня, — качая головой, с горькой усмешкой произношу, глядя ей в глаза.
— Самое смешное, что я продолжаю поддерживать тебя… Но это не значит, что мне всегда будет нравится линия твоего поведения, милая моя, — выделяя интонацией последнее обращение, протягивает Лина, спокойно отвечая на мой взгляд, — ты не замечаешь, как создаёшь вокруг себя чрезвычайное положение, потому что ты, точно также, как и Лёша — не игрок команды. Ты — случайное лицо, оказавшееся брошенным в чужой мир почти без опоры. И в тот момент, когда ты стала частью системы, эта система оказалась под угрозой.
Сказав всё это, Лина медленно обходит стол, желая покинуть наш уголок, но на пол пути останавливается и разворачивается ко мне.
— Я не знаю, что у вас происходит с Бесовым, ты мне так и не рассказала всех подробностей своего побега, да и потом у нас не было времени поговорить… но то, как он ведёт себя сейчас — говорит о многом.
— И о чём же? — не очень дружелюбно спрашиваю я.
— О том, что своё чувство гордости он ставит выше, чем свои чувства к тебе, — без веселья в глазах усмехается моя пьяная фея, — и прежде чем ненавидеть меня за эту правду, лучше подумай — стоит ли этот человек твоих «метаний»…
И с этими словами она отворачивается и уходит в толпу, мгновенно скрываясь среди гостей клуба, собравшихся перед сценой.
Тишина, которая устанавливается за нашим столиком после её ухода, может смело носить титул «Гробовой».
— Хочешь поговорить? — через несколько секунд, затянувшихся в минуты, произносит Макс, отпивая из своего стакана.
Бездонный он, что ли?
— Хочу уйти, — отвечаю ему, продолжая смотреть куда-то в толпу.
— Нет, не хочешь, — на губах Макса появляется странная улыбка, но он быстро прячет её, склоняя голову во время распределения по стаканам очередной порции виски, затем берёт один из них, медленно отпивает. Второй стакан так и остаётся на столе сиротливо дожидаться хоть кого-нибудь.
— И что это значит? — смотрю на него волком, — Почему это я «не хочу»?
— Потому что ты хочешь не «уйти», а разобраться во всём. Это видно по твоим глазам. Они неспокойные и возбужденные, — произносит Макс, продолжая держать порцию горячительного рядом со своим ртом и при этом глядя на меня, — ты желаешь выяснить, как относятся к тебе окружающие люди. И я поддерживаю тебя в этом желании.
Смотрю на него внимательно. Паззлы медленно сходятся в единую картину.
— Скажи мне, почему ты разрешил Лине привезти меня сюда? Это же не было тобой запланировано! — складываю руки на груди.
— Потому что вам всем давно пора расставить точки над «ё», — со спокойной улыбкой произносит мужчина.
— За кого ты, Макс? — удивленно спрашиваю у него; реально — удивленно; даже как-то… недоверчиво.
— За себя, — глядя мне в глаза, отвечает блондин, — всегда — только за себя.
Мне почему-то становится не по себе.
— Мне нужно уйти, — произношу, сама, не зная — зачем; опускаю взгляд на стол; смотреть на мужчину — неловко.
Что за дела?! Это же Макс! Милый добрый Макс! Откуда эта дурацкая скованность? И почему стоять с ним наедине стало неожиданно неудобно?..
Разворачиваюсь и натыкаюсь на Бесова.
— Лёша? — вырывается из меня.
— Уходишь? — Бесов смотрит на меня, затем бросает быстрый взгляд на блондина.
— Оставляю вас наедине, — сверкнув милыми ямочками на щеках, произносит Макс и выходит из-за стола.
Почему мне показалось, что в его глазах в тот момент было что-то доселе мне незнакомое?.. Или это я уже демонизирую блондина, как человека, мотивы которого мне не ясны?
— Мила, — Бесов обращает на себя моё внимание, и мысли о Максе быстро отходят в сторону.
Зато возвращается раздражение, появившееся во время разговора с Линой.
— Я не знала, что ты будешь здесь, — произношу без эмоций, глядя ему в глаза.
— И я не знал, что ты приедешь, когда звал сюда Вознесенского, — произносит Бесов, отвечая на мой взгляд.
Хмурюсь.
— Вознесенского? — переспрашиваю.
— Твой друг блондин, — кивнув в сторону ушедшего Макса, отвечает Бесов.
Вот ведь… заработалась! Настолько, что даже фамилию Макса никогда не сопоставляла с её хозяином! И как меня угораздило — учитывая, что я целый месяц занималась отчетностями?..
А потом до меня доходит.
Золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа был мне неподотчетен. И отчитывался он только перед Глебом.
Как и Лина…
«Dream team» Бондарёва имела свои привилегии.
— Как вы вообще умудрились встретиться? — спрашиваю у Бесова, проходя к столу, но всё также продолжая игнорировать диван.
— Вознесенский сам позвонил мне и предложил выпить сегодня вечером, а заодно и обсудить утреннее происшествие, — Лёша внимательно следит за мной и моими перемещениями, — Однако, пришёл он не один, а со своей разговорчивой подружкой, — его лицо изменяется, когда он говорит о Лине, но я решаю это не анализировать; он выпил; его сознание уже изменено; кажется, всем нам пора завязывать с алкоголем, — А потом я предложил им посетить это мероприятие, поскольку меня здесь ждали, и подружка Глеба привела тебя…
— Я могу уйти хоть сейчас, — произношу ровно, даже с каким-то холодом.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — отвечает Бесов, по лицу которого невозможно понять — чего он хочет.
А чего ты хочешь?.. – таки задаю этот вопрос я. 
Вспоминаю, что буквально пару часов назад задавала этот же вопрос Глебу. Жду несколько секунд. Осознаю, что с ответом Бесов затягивает умышленно, так же умышленно оказывая давление на мои нервы… — и достигаю точки невозврата.
— А ты знаешь… я не хочу этого слышать! — вдруг весело сообщаю ему, — И не хочу больше разговаривать на эту тему. Вообще. Ни с кем!
На моих губах растягивается улыбка. Всё. Хватит. "Наразговаривалась" и "навыяснялась" на целую жизнь вперёд!!!
Бесов хмурится, сосредоточенно глядя на меня, но мне уже совсем весело. Хочу танцевать!
— Мила…
— Лёша… — смотрю на него многозначительно, а потом мягко улыбаюсь, — хватит. — и разворачиваюсь в сторону танцпола.
Не знает ответа?.. Что-то из себя строит?.. Обдумывает решение? Сомневается? Серьёзно? ВСЁ ЕЩЁ?!
Нервный смешок вырывается сам собой.
Когда я успела удариться головой и выбить себе все мозги? Я что, реально ожидала, что у нас может что-то получиться?.. И самое главное — как я допустила появление этих ноток отчаяния в аромате своих духов? Мне что, пятьдесят девять — и это мой последний шанс?! Какого рожна я гоняюсь за тем, кто ещё до моего эпичного побега дал понять, что мы с ним никогда не «будем вместе, как Сид и Нэнси»?!
Срочная перестановка остатков извилин в почти пустой черепной коробке: пять дней до нового года, пять дней в фирме Бондарёва, пять дней на то, чтобы понять, чего я сама хочу.
План прост. Нужно расслабиться!
Обвожу взглядом заведённую ведущим толпу…
С момента возвращения на прежнюю должность я только и делала, что пыталась выяснить, чего от меня все хотят — а какая мне, собственно разница, чего они хотят? Реально?.. Ведь по факту важно то, чего хочу я — и на этой задаче мне и нужно сосредоточиться!
И у Бесова, и у Бондарёва была куча возможностей объяснить своё отношение ко мне — но они ими не воспользовались, всякий раз уходя от ответа на прямые вопросы. Сколько уже можно не уважать себя, продолжая пребывать в ожидании этих Слов?.. И что мне они дадут — эти их слова?.. Слова-слова-слова! Какой же идиоткой я иногда бываю!
НА ЧЕРТА МНЕ ВСЕ ЭТИ РАЗГОВОРЫ?
Нужно смотреть на действие, а не ждать сладких речей со столь желанным «люблю» — в содержании.
Спускаюсь на танцпол и вливаюсь в общее веселье. Разворачиваюсь лицом к Бесову, смотрю на него… и с улыбкой исчезаю в толпе. И как до меня раньше не дошло? Боже. Я сама себя привязала к мужчине своими собственными ожиданиями ЧЕГО-ТО, чего он никогда мне не обещал! Я поверила в возможное «долго и счастливо» с человеком, которого даже не знала! Которому приписала все качества своего выдуманного идеала! И который ни разу не проявил своего собственного желания, а всегда только отвечал на моё.
Глупо. Глупо-глупо-глупо.
А ещё глупее продолжать думать об этом, когда играет такой трек! Я же пришла сюда отдохнуть, а не размазывать сопли во время очередной безмолвной беседы с самой собой о том, какая я несчастная и как меня никто не любит! Так что — отдаюсь музыке, ныряя в атмосферу общего веселья с головой! Когда ещё я окажусь в таком крутом заведении? И плевать, что большинство присутствующих оставят здесь сегодня мою месячную зарплату!..
И плевать на всех Бесовых и Бондарёвых! Плевать на всех завравшихся эгоистов, не умеющих проявлять заботу о женщине. Не умеющих чувствовать. И я вовсе не обязана учить их этому! Кто я такая — чтобы взваливать на себя такую ответственность? Мне бы с самой собой отношения наладить.
Вообще не хочу анализировать, как оказываюсь в самом центре зала. И даже не буду думать, как выходит, что все мои партнёры, периодически сменяющие друг друга, всё время куда-то пропадают! И знать не хочу, почему это происходит именно тогда, когда среди счастливых и слегка выпивших людей мелькает лицо Макса, наблюдавшего за всем происходящим с убийственной в своём спокойствии улыбкой… А потом начинает играть какой-то дикий, но совершенно волшебный в своём неожиданном звучании ремикс на The Pixies «Where's my mind», и я впервые в жизни отпускаю себя полностью!!! Эйфория накрывает с головой; вся напряженность нескольких дней на работе в компании и весь стресс за две недели за границей — когда я понятия не имела, что делать и как дальше жить… всё это слетает с меня, словно шелуха, отпуская на волю простую и весёлую девчонку, только недавно закончившую университет: и я танцую для себя! Не думая ни о ком! Это невероятные ощущения, учитывая, что я вообще не пьяна! Когда ремикс сменяется оригиналом на последней минуте звучания трека, я вдруг ощущаю на своей талии чьи-то руки; поворачиваю голову… взгляд Макса, стоявшего за моей спиной, направлен на одного из моих «ухажеров» (какого-то невнятного брюнетика с уложенными в модную причесочку волосами… бэ…), и взгляд этот красноречив — я б даже сказала, этим взглядом можно было четвертовать на месте! Пара секунд и желающих танцевать со мной убавляется ровно до одного — того самого, что всё ещё продолжает держать меня руками за талию. Однако, стоит потенциальной угрозе раствориться в массе остальных отдыхающих, как руки быстро исчезают с моего тела, оставляя после себя какое-то странное ощущение чего-то давно забытого… Но я вновь выпущена на волю!.. Усмехаюсь, отхожу от блондина, продолжая танцевать — на этот раз уже плавно и медленно, — и плыву в неизвестном направлении, не прекращая движения и вызывая улыбки на лицах окружающих своим свободным лавированием по танцполу на волнах атмосферного трека. Как же мне хорошо!!! Вскоре ведущий объявляет конкурс караоке, и я буквально взлетаю на сцену под одобрительный свист гостей заведения, поворачиваюсь лицом к толпе…
В первое мгновение, когда до меня дошло, что я сделала, меня охватывает лёгкая паника… я начинаю судорожно выискивать в зале хоть какое-то знакомое лицо…
— Запускаем колесо! — объявляет ведущий и на стене позади участников крутится проекция рулетки с названиями песен.
Мысль о том, что Бог меня бережёт, пришла в тот момент, когда мужчине рядом со мной выпала композиция Риты Дакоты «Полчеловека» — беднягу обсмеяли ещё до того, как он открыл рот, а уж когда открыл… Но самое забавное, что ко второму припеву он уже веселился во всю вместе со всей толпой, пропевая слова энергично, даже почти талантливо и главное — не без иронии. Его обласкали аплодисментами и улюлюканьем, а мне стало чуть спокойней на душе: второй раз такая композиция вряд ли выпадет, а я не хотела петь о том, что происходит у меня в жизни на данный момент. «Выставлять всю душу напоказ» — это не для ночного клуба и не для конкурса караоке. Вторая участница получила песню группы «Ленинград», которую не знала вообще, и в её случае пел скорее зал, чем она сама. Зато хохотали мы все. От души. В итоге, на словах «В Питере пить» она просто направляла микрофон в зал, а сама «прокачивала» толпу руками, как самая настоящая звезда. Но больше всего повезло какому-то зализанному худосочному пареньку в очках, пьяному в хлам, которому досталась песня «Я устал, хочу любви»… Тут я заподозрила, что «колесо фортуны» крутится по велению чьей-то властной, но вполне человеческой руки: поскольку в рулетке участвовали и композиции иностранных исполнителей. И стоило мне об этом подумать, как наступает моя очередь брать микрофон, а проекция за моей спиной останавливает стрелку на Katerina Ungvari «Fly me to the moon»…
В зале раздаётся дружно-удивлённое «О!», а я не менее удивленно смотрю на ведущего. Почему не Синатра, я спрашивать не стала — хотя вопрос был бы логичным… раскрытые в жесте «это не я, это программа» руки были мне ответом, потому я устремила взгляд в зал и неожиданно столкнулась глазами с Лёшей. С Лёшей, отсалютовавшим мне бокалом от барной стойки.
Значит, всё-таки не «судьба», а веление чьей-то воли…
К слову, за стойкой он был не один — через пару человек от него сидела Лина и «приветствие» это заметила, с интересом посмотрев на меня. Она не знала о моём маленьком пристрастии… Чуть поодаль, у перил, отделявших зону бара от зоны для танцев, стоял Макс, и когда наши взгляды пересеклись, золотоволосый Бог облокотился на металлическую конструкцию, направив всё своё внимание на сцену… и на меня.
Подношу микрофон к губам в каком-то лёгком отупении от страха и неуверенности, пропускаю недолгое вступление и начинаю петь…
Когда композиция подходит к концу, моё сердце уже не бухает в припадке паники, руки не дрожат уже с конца первого куплета, а мозг генерирует только одну мысль: я сделала это! Я спела! При всех! При всех!!! В зале начинают раздаваться аплодисменты, участники конкурса одобрительно похлопывают меня по плечу, ведущий откровенно удивлен, кто-то даже кричит «браво», а я, счастливая и всё ещё не верящая, что нигде не сбилась и пропела слова даже без текста и со всеми мелизмами, перевожу взгляд на зону бара и смотрю на Лёшу. В моём взгляде — благодарность, в его — удовлетворение с лёгкой ноткой горечи. Лина, что теперь сидела рядом с Бесовым (пропустила этот момент — и когда она успела?), задумчиво смотрит на мужчину…
Скольжу взглядом по незнакомым лицам и, наконец, натыкаюсь на Макса. На Макса, внимательно смотрящего на меня… Не могу понять — понравилось ему или нет?.. А затем на его губах появляется теплая и спокойная улыбка, и я расслабляюсь…
Я не помнила, кто там и что дальше пел — моя душа пребывала в какой-то нирване от всего, что со мной произошло. А когда начали выяснять у публики, кто победитель конкурса, с удивлением обнаружила, что паренёк «уставший от любви» поделил симпатии зала поровну… со мной. Вот здесь я осознала, что степень моего везения стала не просто запредельной: она разрушила ярлык «неудачницы» на моём лбу, вселив веру в себя и в то, что у меня всё получится! И неважно, что это был всего лишь конкурс караоке, а не собеседование на перспективной работе! Я всё смогу!!! Конечно, если этот парнишка не будет сидеть в кресле рядом со мной, претендуя на ту же должность — он-таки выиграл конкурс. Но хорошо хоть не свалился на пол, когда получал бутылку чего-то очень дорогого, крепкого и явно желаемого. Куда ему в его-то состоянии — я не знала, но раз человек радуется, почему бы не порадоваться за него вместе с ним?..
Спускалась со сцены в полной эйфории. Пока пробиралась через толпу, получала слова поддержки то с одной, то с другой стороны, а когда почти выбралась, чтобы дойти до «дамской комнаты», меня за руку поймал ведущий.
— Мила, верно? — спрашивает мужчина, внимательно разглядывая моё лицо и внешность.
— Да, — киваю ему.
— Не знаю, будет ли тебе интересно, но ты заинтересовала некоторых людей. И они хотят с тобой поговорить, — произносит он, отправляя меня в аут своими словами.
— Что за люди? — удивленно спрашиваю у него.
— Владельцы клуба. Если появится желание поразговаривать — свяжись со мной после нового года, — и он вручает мне свою визитку.
— Постой…те, — торможу его, когда он уже собирается уйти, — а в чём суть?.. В каком плане заинтересовала?
Предложить мне интим они, что ли, хотят?.. Ну, так я могу ответить сразу и без визиток.
— По пятницам клуб будет работать в режиме караоке, так что нам потребуются хорошие певцы, которые будут разбавлять «Золотые купола» и «Угнала тебя, угнала». У тебя приятная внешность и красивый необычный голос — так что можешь прийти на прослушивание. Но всё это будет только со следующей недели, так что звонить и узнавать подробности советую с числа второго… да ты и не сможешь дозвониться раньше — я уезжаю в Тайланд на праздники, — в итоге заканчивает мужчина с лёгкой улыбкой на губах, а затем поднимает руку, прощаясь, и уходит в противоположную сторону.
Это вообще со мной происходит?..
Иду в дамскую комнату, как-то рассеянно поправляю макияж, причёску, и вновь выбираюсь в коридор, сталкиваясь с победителем конкурса.
— Ты крута, подруга, — пьяно тыкает в меня пальцем парень, а затем скрывается в туалете, откуда ровно через секунду раздаётся громкий победный вопль: — Но я был лучшим!!!
Хмыкаю. Даже не спорю с этим.
Когда возвращаюсь в зал, чётко понимаю, что хочу домой. Хоть завтра и воскресенье, — которое, хвала Богу, не забрали под рабочий день, как субботу перед праздником, но я чётко чувствую потребность отдохнуть. Иду к выходу, протягиваю гардеробщице номер, жду, когда мне подадут мой полушубок… как вдруг ощущаю его на своих плечах.
Разворачиваюсь.
— Хотела уйти, не попрощавшись?..
Смотрю на этого индивида и задаюсь единственным вопросом: а я его знаю вообще?
Собственно, об этом и спрашиваю, на что получаю нахально-уверенный ответ:
— Нет, но это легко исправить…
— В следующей жизни, друг, — мягко улыбаясь, произносит Макс, положив руку тому на плечо, затем поворачивается ко мне и спокойно спрашивает, — ты уже готова?
— Как видишь, уже даже одета, — стараясь не смеяться в голос, отвечаю ему, разводя руки в стороны и указывая большими пальцами на полушубок на плечах.
— Сейчас я вызову нам водителя — и поедем домой, — с теплотой глядя на меня, произносит золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа, а у нас с моим неудавшимся ухажером дружно отвисают челюсти…
— Вы живёте вместе? — задаёт странный вопрос незнакомец, удивлённо глядя на Макса.
— Ты же сейчас имел ввиду трезвого водителя? — почти одновременно с ним задаю вопрос и я, глядя на блондина не менее удивлённо.
Не личного же шофёра он, в конце концов, вызывать собрался? Да и откуда он у него?
Макс смотрит на меня. Секунда тишины и ровный, без эмоций, ответ:
— Да.
Э…
— А зачем тебе… — начинает, было, мой неудавшийся ухажер, ещё более удивленно глядя на блондина, как Макс поворачивает к нему голову, (к слову, внешность мужчины я даже не удосуживаюсь запомнить) и произносит ещё спокойнее:
— Отойдём на пару слов, — затем поворачивается ко мне и с лёгкой улыбкой говорит, — подожди меня, хорошо? И не выходи на улицу не застегнувшись, — он кивает на всё ещё висящий на моих плечах полушубок и уводит незнакомца «на разговор».
Хм… Это что сейчас было?
— Мила, уже уходишь? — Лина быстро заходит в гардероб и останавливается прямо передо мной.
— Да, — говорю осторожно. Наш прошлый разговор закончился на неприятной ноте.
— Прости меня, — фея смотрит мне в глаза, и мне не приходится сомневаться — она серьёзна, как никогда, — я не должна была тебе всё это говорить, просто напряг на работе и алкоголь в крови дают о себе знать…
— Ты всё правильно сказала, — неожиданно для самой себя отвечаю ей, — и про Глеба ты меня сразу предупреждала. Я сама виновата в ситуации, которую создала вокруг себя. Но мучиться осталось недолго. Ещё четыре дня, и я уйду из компании — и всем снова станет хорошо.
— Нет… я не об этом… черт, Макс, — странно завершает свой сбивчивый ответ фея.
Хмурюсь, а потом оборачиваюсь — блондин стоит за моей спиной, уже готовый к выходу.
— Лина, — он смотрит на неё, и фее приходится отложить беседу по душам — разговаривать при блондине она явно не планировала…
— До понедельника, Мила, — она растягивает на губах улыбку, а затем кивает Максу.
Всё это кажется мне очень странным.
— Поехали? — предлагает блондин и выводит меня из клуба.
Иду за мужчиной к его машине; в это время на телефон приходит смс от феи. Достаю, читаю.
«Он хороший»



Глава 11. Снежный рай

О-кеееей… И то бы это значило? Кто «хороший»? Глеб, о котором мы говорили? Макс, увозящий меня домой? Бесов, подаривший мне возможность спеть то, что я бы хотела исполнить? Или незнакомый ухажер, внешность которого уже стёрлась из моей памяти?..
Как-то беспомощно оглядываюсь по сторонам, ловлю взгляд Макса, ожидающего, пока я заберусь в машину, и стоящего у открытой дверцы. Интересно, он видел это сообщение? Или это напряжение в его глазах никак не относится ко мне лично?..
Сажусь в салон и тут же с удивлением пододвигаюсь — блондин усаживается рядом…
Усаживается и не даёт никаких указаний водителю, что занял его место. Глазами показываю своё недоумение, но Макс быстро меня успокаивает:
— Я уже отдал все распоряжения — он знает, куда ехать… — золотоволосый Бог ненадолго замолкает и словно задумывается, — Это гнетёт меня…
— Что именно? — встревоженно уточняю я.
Чужой трезвый водитель, сидящий за его рулём? Сообщение, пришедшее ко мне на телефон? Незнакомый мужчина, подкативший ко мне с лёгким флиртом?..
О, как же много я думаю!!!
— Мысль о том, что ты вернёшься в свою халупку и целый день завтра будешь сидеть в этих трёх с половиной, нуждающихся в капитальном ремонте, стенах, развивающих в людях клаустрофобию… — Макс хмурится и отворачивается к окну.
— А что, есть другие предложения? — с легким сердцем спрашиваю.
А потом осекаюсь. Но поздно — слова уже слетели с языка. И то, как просто они это сделали…
Пугает.
Это же мой рот, в конце концов!!!
«Ага! И это же — твои мозги» — противненько так прошепелявил голосок на краю моего сознания.
— Есть, — неожиданно просто отвечает Макс, затем поворачивается ко мне, — Мои родители уехали на Бали — вернутся только к Рождеству. Так что я могу предложить тебе провести воскресенье в нашем семейном коттедже. Ехать туда час-полтора, максимум… природа, свежий воздух, снег, много снега… можно слепить снеговика… — блондин смотрит на меня таким милым, наивным взглядом, что я не выдерживаю.
Прыскаю.
А потом резко становлюсь серьёзной.
Вообще-то он меня сейчас вроде как к себе домой позвал. Но опять же — позвал в семейный коттедж, а не в холостяцкую квартиру. И сделал это вроде как по-дружески… а-а-а-а! Не хочу больше думать! Всем мыслям — прочь! Если я ещё и Макса начну подозревать в скрытых мотивах, то это уже будет клиника.
Так что хитро забираюсь с другого конца:
— Ты хочешь сказать, что у твоей семьи есть коттедж, и он сейчас действительно пустует?
— Именно так. Я уже говорил — родители в отъезде, а сестрёнка в колледже заграницей…
У него есть сестра! Младшая… И родители… и все они встречают новый год не вместе…
Наверное, легкая грусть каким-то образом отражается на моём лице, потому что блондин спешит пояснить:
— Мы собираемся все вместе на рождественские праздники, а также вместе встречаем Старый Новый Год. У нас очень дружная семья. Просто все очень занятые — трудно найти свободное время в плотных графиках работы…
Киваю. Почему-то на душе полегчало. Хоть один из всех моих знакомых, связанных с семейным бизнесом Бондарёвых, имеет нормальную семью и теплые отношения с родственниками.
— А кем работают твои родители? — спрашиваю из любопытства.
— Банкирами.
Застываю. Медленно поворачиваю к нему голову… а затем вижу за его головой…
— Мы проехали мой дом! Эта улица находится дальше!!! — взволнованно сообщаю, начиная тыкать пальцем в окно машины.
— Я думал, ты согласилась… — хмурится Макс, тут же давая команду водителю, чтобы притормозил, — Прости, ты просто начала расспрашивать, вот я и подумал… лепка из снега была плохим мотиватором?.. — прищурив глаза, спрашивает он.
А я почему-то начинаю улыбаться.
— Да нет, — отвечаю честно, а затем признаюсь, — я уже тоже как-то про себя решила, что не прочь провести свой единственный выходной за городом… Но я ничего не взяла! Ни свитера, ни теплых штанов, ни удобных ботинок…
— Не переживай — там всё есть. Моя сестренка примерно той же комплекции, — смерив меня профессиональном взглядом закройщика, сообщает блондин, затем мягко улыбается, — Я рад, что ты согласилась.
— А я рада, что ты позвал, — вновь честно отвечаю ему, и это правда: выбраться из этого города Великих Игроков Бизнеса — то, о чём я тихо мечтала весь этот день.
А с Максом… с Максом безопасно. Он не давит на меня, ничего от меня не требует и только помогает.
— Это просто здорово — иметь возможность отдохнуть от…
— Компании? — с лёгкой иронией в глазах подсказывает блондин.
Вот только что именно он имеет ввиду под этим словом? Компанию Бондарёва? Или людей, что в ней работают?..
Так, всё! Пора вырубать свой мозг и просто наслаждаться жизнью! Иначе вся изведу себя глупыми подозрениями: тем более, что Макс этого не заслуживает. Рядом с ним я чувствую себя спокойно и комфортно, и до этого момента блондин ни разу не дал усомниться в своей лояльности ко мне.
Так что расслабляюсь на сидении и готовлюсь к часовой поездке. Свежий, не загрязнённый газами воздух и много-много снега… это будет идеальный конец недели перед новым годом!

Когда машина останавливается у ворот, я слегка напрягаюсь, а затем поворачиваюсь к мужчине, что всю поездку просидел, уткнувшись в планшет и решая какие-то рабочие дела…
— Семейный коттедж? — подняв бровь, спрашиваю у него.
— Я же говорил: мама и папа — банкиры, — со спокойной улыбкой поясняет Макс и открывает дверцу в снежный рай.
Что я могла сказать на это, выбираясь из машины вслед за ним?
На самом деле — слов просто не было! Я едва справлялась с улыбкой до ушей, растянувшейся на моих губах вопреки всякой логике. Кажется, меня обманули — но я была рада этому обману.
Золотоволосый Бог открывает калитку, и мы входим во внутренний дворик настоящего особняка… я даже не знаю, как его описать, готова лишь сказать — он идеален! Подсвеченный разноцветными светодиоидными гирляндами, он дарил ощущение праздника всей улице в этом поселке таунхаусов! Я ощутила себя в какой-то рождественской сказке — настолько неожиданным оказался дом семьи Вознесенских. Не уверена, что увижу всю эту красоту завтра, скорее всего особняк подсвечивается только вечером и ночью, потому смотрю на Макса с благодарностью — он подарил мне немножко радости в конце этого сложного дня.
К дому вела расчищенная дорожка… А вокруг был снег! Много снега!
Я бы жила здесь весь год!
— Ну, как? — с улыбкой спрашивает Макс.
— Как? — смотрю на него, подняв брови, — Я требую теплые штаны и крутку — и можешь забыть про меня на час, минимум!
— Предлагаю перенести все снежные радости на завтра — даже с такой подсветкой я вряд ли найду тебя, провались ты в какой-нибудь сугроб, — по-доброму усмехается Макс и проходит к входной двери, — тем более, время уже к полуночи, а тебе нужно как следует выспаться — с понедельника начнётся самый ад.
— Ты говоришь так, словно ты — моя мама, — фыркаю в ответ, а потом замолкаю с какой-то потерянной улыбкой на лице.
Странное чувство внутри заставляет меня напрячься и «закрыться» от блондина; я без слов снимаю полушубок и обувь, практически не глядя по сторонам, затем иду за таким же притихшим мужчиной к лестнице и поднимаюсь на второй этаж. Расслабляюсь только в комнате (по-видимому, его сестры), оставленная Максом на несколько минут, чтобы привести себя в порядок и переодеться в домашнюю одежду, которую мужчина обещал принести с минуты на минуту.
Брожу по комнате, разглядывая интерьер, фотографии счастливых лиц на стенах, плюшевого медведя в половину моего роста, сидящего на полу… и до меня, наконец, доходит: его забота. Вот что меня беспокоит. Даже не так… она мне настолько нравится, что мне страшно: никто так не заботился обо мне уже долгое время. Когда-то в детстве папа пытался проявлять родительскую любовь, но она ограничивалась покупкой необходимых для учебы вещей или направлением меня в летний лагерь несколько раз за все школьные годы… Мой парень в университете тоже не отличался заботливостью, его всегда интересовало только его собственное «надо». Я была скорее милым дополнением к его насыщенной учёбой и ночной работой в клубе за барной стойкой, жизни. Глеб… Глеб скорее заботился о своём имидже, когда «одаривал» меня своей картой, направляя в бутики одежды… и я никак не могла вспомнить — волновало ли его моё состояние… хоть раз за два, с небольшим, месяца нашего знакомства? Бесов… Бесову нравилось получать мою заботу, потому он проявлял внимание ко мне — теперь это было совершенно очевидно… я даже не уверена в том, насколько нравилась ему, как девушка… нет, он мне сказал совершенно прямо — что хотел бы вернуть то время, когда мы не знали правды друг о друге. Тогда он был потерян и одинок. Он закрылся от мира своей угрюмостью и с головой ушёл в творчество. Он не ждал ни от кого тепла и неожиданно получил его от совершенно незнакомой девушки, случайно ворвавшейся в его жизнь…
Я улыбаюсь, стоя посреди комнаты.
Мне грустно и легко, одновременно. Никто из них никогда не спрашивал меня о том, как я себя чувствую. Чего я хочу? Чего я боюсь… Никто из них не хотел знать обо мне больше, чем я сама о себе говорила. Никто из них не хотел узнавать меня. Ладно, признаю: Глеб проявил желание осведомиться о моих планах на жизнь — но тут же разнёс все мои мечты в пух и прах, не стараясь сделать это мягко или деликатно.
А Макс… Макс просто проявляет свою заботу. И делает это так ненавязчиво, словно это абсолютно нормально для него. Словно это абсолютно нормально для всех.
Почему, думая об этом, мне хочется плакать?..
— Тук-тук, — произносит блондин, приоткрывая дверь.
Поворачиваюсь к нему и вижу целую стопку одежды в одной руке и несколько «бананок» и домашних плюшевых сапожек — на выбор, — во второй…
— Это всё мне? — с улыбкой смотрю на две эти горки, что тут же перемещаются на кровать, в то время, как мужчина, руки которого освободились, вновь отходит к двери.
— На выбор, — отвечает он, — переодевайся и спускайся на кухню, если хочешь чего-нибудь перекусить.
— Да, я бы, пожалуй, перекусила, — соглашаюсь, осознавая, что улыбка не сходит с моих губ.
Рядом с блондином я перестаю думать о том, чего хочу и что мне нужно — мужчина буквально опережает мои желания. Даже жаль, что он — друг Глеба.
Надеюсь, когда я уйду из фирмы, мы не перестанем общаться…
— Тогда жду тебя внизу, — говорит Макс и выходит из комнаты, прикрывая дверь.
Первым делом осматриваю горку одежды: флисовые пижамные штанишки, футболки и мягкие теплые свитера на молнии или без — здесь был выбор на любой вкус, но все вещи были с такими забавными рисунками, что я вновь почувствовала, как на губах сама собой растягивается улыбка. Выбрав из стопки штанишки с Сантой в санях и свитер с двумя мультяшными зайками, держащимися за морковку, а из горки обуви — милые домашние сапожки, я быстро переоделась и вышла в коридор. По-видимому, все эти вещи принадлежали младшей сестрёнке Макса, и я всерьёз задумалась над отношениями родителей к ребёнку в этой семье: судя по одежде и оформлению комнаты, младшая представительница Вознесенских — совершенно точно папина дочка. Её однозначно любят и балуют, но при этом спокойно отпускают учиться за границу. А это говорит о доверии внутри семьи.
Спускаюсь вниз и по звуку нахожу кухню, объединённую со столовой. Макс стоит рядом с холодильником и выбирает сорт сыра из трёх разных упаковок. Когда я вхожу, он поднимает голову и смотрит на меня с вопросом:
— Не знаю, как ты, а я просто мечтаю о начос со сметанно-сырным соусом.
— Поддерживаю, если ты будешь готовить, — усмехаюсь, понятия не имея, как готовится этот самый «сметанно-сырный».
— Будем вместе, — улыбается Макс, на щеках которого вновь магическим образом возникают ямочки.
— Под твоим чутким руководством, — таки соглашаюсь не без условий и прохожусь по кухне, которая, как выяснилось, имела окно в гостиную.
В полутьме угадывались очертания огромного дивана перед такой же огромной плазмой: представить, как Вознесенские по праздникам собираются перед телевизором на этом самом диване и смотрят какие-нибудь семейные фильмы, поглощая вкусную домашнюю еду, оказалось довольно просто…
— Хочешь что-нибудь посмотреть? — Макс незаметно оказывается рядом, глядя в темноту гостиной.
— Скорее, рассуждаю над тем, как это здорово — собираться всей семьёй и смотреть всякую ерунду, — замечаю негромко, не отрывая глаз от удобного дивана.
— Да, мы с сестрёнкой часто смотрим старые фильмы или какие-нибудь сериалы, валяясь на диване. В этом году будет странно провести новый год без неё, — с лёгкой грустью улыбнулся блондин.
— Она только поступила? — с удивлением переспрашиваю.
Значит, она ещё младше, чем я думала. И значит, семья у них действительно крепкая: ели разница в возрасте между детьми такая большая.
— Да. В этот новый год мы должны были пересматривать всего Гарри Поттера… — с печалью произносит Макс, глядя на диван с тоской в глазах.
Качаю головой, не скрывая улыбки: наиграл на сто зарплат! Но при этом умудрился выглядеть так мило…
Блондин тоже улыбнулся, верно угадав, что его актёрские таланты были оценены по достоинству.
— Давай, посмотрим вместе? — предлагаю ему, сама не знаю — почему.
— Первую часть? — тут же с энтузиазмом подхватывает Макс.
— Однозначно с неё нужно начинать, — замечаю вслух очевидное.
А потом до меня доходит:
— Ты каждый новый год встречаешь здесь?
— Была у меня такая традиция, — кивает блондин и отходит к плите, на которой уже вовсю растапливается сливочное масло на сковородке, — потрёшь сыр?
— Да, конечно, — киваю, отрываясь от созерцания, словно уснувшей в ожидании хозяев, гостиной.
— Кстати, мило выглядишь, — неожиданно усмехается Макс, бросая на мою одежду взгляд, в котором плескались искорки веселья.
— У твоей сестрёнки забавный вкус, — хмыкаю, начиная натирать сыр.
— Она у меня вообще… тот ещё фрукт, — сообщает мужчина, на лице которого появляется выражение теплоты и нежности.
Ну, нельзя это наиграть! Подаю сыр, смотрю на него внимательно. Как можно быть таким милым и при этом предупреждать меня, что в компании Бондарёвых добрых и хороших людей нет? А кто же тогда он? Почему он не причисляет себя к этим «добрым и хорошим»? Где его «скелет в шкафу»?
— Макс, ты, случайно, не гей? — хмурясь, смотрю на мужчину.
Взгляд, который я получила в ответ, был таким странным, что я даже не взялась бы описать ощущения, которые почувствовала под его давлением…
— Почему ты думаешь, что я — гей? — спокойно спрашивает у меня мужчина, перемешивая соус в небольшой кастрюльке и продолжая смотреть на меня тем-самым «не пойму, что обозначающим» взглядом.
— Ну, ты милый, добрый, обходительный, любишь свою сестрёнку, ни с кем не встречаешься, выглядишь идеально, умеешь готовить и, кажется, дружить с девушками, — выпаливаю, тушуясь от чересчур внимательного и серьёзного выражения на лице блондина.
— И эти характеристики делают меня геем в твоих глазах? — не отрываясь глядя на меня, всё также спокойно спрашивает Макс.
— Нет, но… — замолкаю, начиная краснеть, как рак.
О, кажется, я не прочь сейчас свариться в той самой кастрюльке с кипящим соусом — лишь бы не чувствовать на себе давления этих цепких карих глаз.
— Мы ещё вернёмся к этому вопросу, — едва слышно произносит Макс, так и не дождавшись моего ответа.
Но я слышу его слова… и не хочу его обидеть:
— Они делают тебя идеальным, — заканчиваю предложение, уткнувшись взглядом в пол.
— Боишься идеальных? — с легкой иронией в голосе спрашивает мужчина.
— С недавних пор, — бормочу себе под нос, подавая блондину соль и перец для соуса.
Опыта с Бесовым мне хватило на всю жизнь.
— Я не идеален, — перемешивая соус, замечает золотоволосый Бог со спокойной улыбкой на губах.
Вот и тот так говорил…
— А что насчёт тебя?
Удивленно смотрю на Макса.
— Что насчёт меня? — переспрашиваю, недоумеваю, — я не считаю себя идеальной.
— Ты чересчур положительна: умна, исполнительна, когда надо — послушна, привлекательна, гуманитарий по профессии… и по жизни, — усмехается блондин, — умеешь готовить, убираться, разбираться с отчетами, лицедействовать перед публикой, петь и лишать здравого рассудка окружающих мужчин.
— Ты описал какую-то противную женщину, — морщусь я.
— Я описал тебя, — мягко произносит Макс, — и я не считаю тебя «противной».
— А «лицедействовать» — это…
— Это про контракт, — произносит блондин, внимательно глядя на меня.
Да, теперь он знает, что я лишь притворялась девушкой Глеба…
— Как ты со мной общаешься? — искренне недоумевая, тихо спрашиваю его.
— Ты слишком критична к себе, — снимая кастрюльку с плиты и переливая соус в глубокую пиалу, замечает Золотоволосый Бог.
— Разве?..
Получив наставления кивком, начинаю заниматься чаем, продолжая ожидать ответа на вопрос — но его все не следует.
Через пять минут мы оба уже сидим на диване (я забралась на него с ногами, блондин — вытянул их перед собой) и смотрим фильм, макая кукурузные чипсы в пряный жирный соус воистину невероятного вкуса.
Меня всё ещё не покидает ощущение, что рядом со мной какой-то небожитель (или всё-таки гей?), но я отодвигаю эти мысли на задний план: покой, уют и сказка — пусть не в реальности, но на экране, — не частые гости в моей жизни. Так что наслаждаюсь моментом, как могу. Где-то через полчаса мои веки начинают тяжелеть, а глаза — медленно закрываться, но Гарри ещё даже не успел доехать до Хогвартса, а я так хочу добраться до момента, когда ему, наконец, будет хорошо… Где-то ещё минут через десять я обнаруживаю, что Гарри прям-таки торопится рассказать свою историю, потому что он уже на метле ловит шар-напоминалку Невилла Долгопупса, а моя голова норовит примоститься на плече у Макса… Нехорошо! Делаю над собой усилие и широко открываю глаза; поудобней устраиваюсь на диване, откинув голову на спинку, и продолжаю смотреть приключения мальчика, который выжил. Когда мои глаза открываются в следующий раз, я уже лежу на чем-то безумно удобном, а экран телевизора почему-то перевёрнут на девяносто градусов. На моём животе лежит что-то теплое, что по ощущениям напоминает мужскую ладонь — БОГ МОЙ, ЭТО МУЖСКАЯ ЛАДОНЬ!!! Быстро успокаиваюсь. Это же Макс. А моя маленькая вольность… ну, сморило меня во время просмотра, ну, умостилась я на коленях блондина — чего так нервничать-то?.. Он же не нервничает! Сидит себе спокойно и смотрит фильм… Кстати, перевёрнутый на девяносто градусов Гарри, в этот момент идёт по тёмному лесу в компании Малфоя… Прикрываю глаза, быстро уплывая в приятную темноту… и просыпаюсь буквально через несколько секунд. Хотя, это мне так показалось, что несколько секунд — перевёрнутый на девяносто градусов Гарри, уже во всю гоняет на метле за антикварным ключом с поломанным крылышком. Пытаюсь понять, почему я проснулась, провожу быструю проверку ощущений и замираю: рука Макса спустилась чуть ниже и теперь располагалась там, где дружеской руки быть не должно… низ живота под теплой ладонью реагировал вполне адекватно ситуации — от этой реакции я и проснулась. Я что… заведена?.. Ноги блондина под моей головой и чувство, что совсем рядом с затылком находится, — назовём это так, — мужское тело… вдруг начинают действовать на меня совсем иначе, нежели несколько минут назад: моё дыхание сбивается, а желание повернуть голову и посмотреть в глаза мужчине — всё крепнет. Я чувствую каждый его палец даже через флисовую пижаму… как и направление движения его руки — пусть и замершего во времени, движения… Да-а-а-а… определённо… не гей… Или я сошла с ума… Через несколько минут мучений я всё-таки поддаюсь своему желанию и поворачиваю голову: Макс… спит. Его глаз я не вижу, но уверена — они закрыты. Грудь равномерно вздымается от вдохов и выдохов, голова запрокинута на спинку дивана — я вижу только шею и поднятый вверх подбородок. Лежать на спине становится мучительно — хочется перевернуться и свернуться клубком вокруг этой спящей статуи Аполлона. Локоть его второй руки также закинут на спинку дивана, а кисть свисает вниз… почему-то мне остро захотелось, чтобы и она оказалась на моём теле. ЧТО ЗА БРЕД, МИЛА?! Осторожно поднимаюсь и тихонько потираю шею — она слегка затекла из-за неудобного положения. Смотрю на блондина, потом на Гарри, стоящего перед Зеркалом, которое показывает, чего он хочет…
Интересно, а чего хочу я? Что бы показало это зеркало, смотри я в него?.. Какая-то новая, неожиданная и совершенно невероятная мысль мелькнула на краю сознания и тут же исчезла, вытесненная моими собственными страхами. Нет, нет и нет. Это уже действительно было бы… невероятно. К тому же он — друг Глеба. Глеба, с которым я вчера переспала. Вчера!!! Почему у меня ощущение, что прошёл уже, как минимум, месяц?.. Обхожу столик с остатками еды и плетусь в выделенную мне ранее спальню. В моей жизни полный кавардак, как обычно. Пора уже привыкнуть к этому ощущению неопределённости… Поднимаюсь по лестнице, медленно передвигая ногами. Затем останавливаюсь на пол пути. Это не в моей жизни кавардак! Это в моей голове кавардак! И ни черта не нужно к этому привыкать! Да! Пора мне перестать делать себе поблажки: как только вернусь в город, займусь той горой дел, что всё ещё ждёт меня на моём посту личной помощницы, чтобы к моей работе не было никаких претензий! И чтобы Глеб просто не имел возможности не дать мне хороших характеристик в рекомендательном письме! Никаких больше личных разговоров и выяснений отношений! Никаких разборок! Завтра я проведу ещё один день в раю и вернусь в город обновленной и готовой завершить всю эту эпопею с работой в международном холдинге! И неважно, как скоро устроится моя жизнь за пределами стен компании, главное, я закрою эту страницу с чистой совестью и отсутствием каких-либо нареканий к моим профессиональным навыкам. Лучше поздно, чем никогда! Да!
А все эти драмы пусть остаются в той, прежней жизни, где я ещё мучилась вопросами «Как он ко мне относится?» и «Получится ли у нас хоть что-нибудь?». Ну, серьёзно, Мила Георгиевна, тебе самой от себя не противно? Во что ты превратила свою жизнь? В дешёвый сериал, достойный экранизации на втором канале?
Займись-ка ты лучше своими личностными качествами и не позорься участием в бульварном любовном треугольнике!
Киваю сама себе и, приободрённая, поднимаюсь наверх. Новую жизнь нужно начинать, хорошо выспавшись.
Этим и займусь — в первую очередь!



Переzагрузка

Наконец, приходит время для слома хода повествования, который позволит читателям проникнуть в головы других героев — узнать их мысли, что всё это время оставались загадкой для всех, кроме их создателя, и понять их чувства…
А потому — мы ненадолго оставляем нашу героиню с её работой над собой (ибо это сложный, индивидуальный процесс, описание которого никак не вписывается в жанр современного любовного романа…) и переходим в другое место действия: ночной клуб «ШиZа», где мы пару часов назад оставили ещё одно действующее лицо нашей истории, а именно…



Глава 12. Лина

Лина молча смотрела вслед уходящей паре, прислонившись к стене. Она была пьяна настолько, насколько позволяла её должность, и измотана настолько, насколько позволял её организм. Ей хотелось спать. А ещё больше ей хотелось понять, чем всё это закончится… Но даже больше последнего желания, ей хотелось пойти и посмотреть, что в этот момент делает тот несносный варвар, решивший, что он может разрушить дело всей её, Лины, жизни. А именно — разрушить её внутренний покой.
Лина никогда и ни на кого не срывалась. Она никогда и никому не читала моралей и не утруждала себя объяснением азбучных истин. Вся философия её жизни сводилась к одному: «если человек её не понимает, этому человеку нет места рядом с ней». Она могла ранить словом, и она знала, что может это сделать. Она могла разрушить самооценку мужчины одной фразой, и она любила заниматься этим по субботним вечерам… Но сегодня ей впервые встретился человек, которому было плевать на её мнение, и которому она вдруг до дрожи в пальцах захотела вставить мозги на место.
Алексей Бесов был непрошибаемым.
И он остро нуждался в том, чтобы его, наконец, прошибли! Точнее — это Лина была уверена в том, что Бесов в этом нуждался.
Нельзя так просто вернуться в семейный бизнес и при этом — так открыто плевать с высокой колокольни на то, что они с Глебом и Максом создавали на протяжении нескольких лет! И тем более, нельзя провозглашать мир, а потом идти и бить лицо своему союзнику! Это неспортивно. И вообще. Фи.
Лина хотела, было, развернуться и пойти в сторону зала, как почувствовала вибрацию своего телефона.
— Глеб? — не удивляясь столь позднему звонку, сказала она, приняв вызов своего босса и в какой-то мере — своего друга.
— Скажи мне, в чём я не прав? Где я ошибся?
Усталый голос Бондарёва вызвал лишь лёгкое покачивание не совсем трезвой головы.
— Ни в чём, Глеб, — спокойно ответила Лина, — ты стараешься, как можешь, просто она — не то, что тебе нужно.
— Объяснись, — недружелюбно процедил Бондарёв.
Но ничуть не напугал темноволосую фею:
— Всё проще, чем ты думаешь — тебе нужна та, что будет ценить твою тиранию. Что будет соглашаться с твоими решениями, что будет поддерживать все твои начинания, что будет согласна идти в тени тебя и быть твоим безмолвным продолжением. Ты не потерпишь инакомыслия. Никогда. Ты будешь увлекаться теми, что будут тебе противоречить — но ты не сможешь с ними жить. Потому что ты…
— Моральный урод? — без эмоций подсказал Глеб.
— Потому что ты — трудоголик, — выделяя каждое слово интонацией, слегка раздражённо ответила Лина, а про себя подумала, что Мила слишком сильно на него влияет… на всех них…
— Не понял, — ровно произнёс Глеб, ожидая объяснений.
— Дома тебе необходим отдых — а не новая серия военных действий: ты не сможешь постоянно тратить своё свободное время на препирательства с женщиной, по крайней мере — не сейчас, когда работа требует твоей полной отдачи. Разорваться не получится, и когда-нибудь тебе придётся сделать выбор: женщина или работа.
— Что-то ты сегодня подозрительно разговорчивая, — заметил Глеб, через несколько секунд молчания, — опять где-то пьёшь?
— Сегодня суббота. Имею право. Так что отстань и иди тирань кого-нибудь другого! — легко отмахнулась Лина, начиная неспешно идти в сторону зала.
— Почему ты раньше мне этого не говорила? — вновь помолчав, спросил Глеб.
— Потому что раньше ты не вёл себя, как влюбленный дурак! Очнись, Глеб! Тебя заносит. Мила — безусловно интересная девочка, но ты не любишь её, — закатывая глаза, сказала Лина.
— Откуда ты знаешь? — процедил Бондарёв, в голосе которого появились злость и раздражение.
— Да ты просто хочешь сломать её! — не выдержала девушка; выдавать правду своему начальнику ей не хотелось… но кто-то должен был остановить этот локомотив; и исправить этот крен, — Вот только, сломанная, она больше не будет так привлекать тебя.
— Это только твоё мнение. Ты не можешь знать, что у меня в голове, — сквозь зубы произнёс Глеб.
— В том-то и дело — в голове, а не в сердце, — грустно усмехнулась Лина, — и естественно, что это моё мнение. Но ты сам задал мне вопрос. И получил ответ.
После нескольких секунд тишины, она посмотрела на экран телефона и увидела, что абонент сбросил вызов. Прощаться — не было их привычкой, но в этот раз Глеб явно психанул.
— Что ж, тебе полезно, — фыркнула фея и прошла в главный зал ночного клуба.
Быстро отыскав глазами Бесова, она хотела, было, двинуться к нему, но остановилась: Лёша встал с барного стула и ушёл в служебную комнату вслед за рыжим бугаём.
Они будут выступать, - сказала стоявшая рядом девушка своему спутнику. 
— Кто? — удивился молодой человек.
— Haron’s cry, — с предвкушающей улыбкой ответила девушка.
— И кто это? — ещё больше нахмурился её спутник.
— Увидишь, — хмыкнула та и потащила молодого человека поближе к сцене.
— Крик Харона? — подняв бровь, себе под нос пробормотала Лина, — Это что ещё за адово сборище?..
Пройдя к барной стойке и заняв своё прежнее место, она достала телефон и проверила сообщения: Мила всё не отвечала. И это было странно. Но, рассудив, что от телефона её мог отвлечь Вознесенский, фея успокоилась, заказала себе крепкий капучино и принялась ждать. Когда на сцену вышла группа весьма неординарных и довольно харизматичных мужчин, Лина растянула на губах улыбку: должно быть, это и были те самые «Haron’s cry» — о которых говорила девушка. Вот только, стоило фее приглядеться к исполнителям (очевидно) довольно тяжелой музыки, как кружка кофе отправилась на барную стойку, а сама девушка подобралась и даже чуть наклонилась вперёд. Нет, она знала, что Бесов — это и есть тот самый гитарист, что понравился Миле, но они никогда не обсуждали с ней подробности встречи, и тем более, не говорили о том, как брутально этот варвар смотрелся с гитарой в руках… Через пару минут фею можно было выносить из заведения: она была настолько впечатлена тем, что творят эти засранцы на сцене, что едва могла справиться с собственными чувствами. Единственное, в чём она точно была уверена — это, что, увидь она Бесова с гитарой раньше, чем она узнала его… то, вполне вероятно, что довольно циничную в плане отношения к мужчинам, фею, можно было смело причислить к безумным фанаткам этого, как выяснилось, довольно любопытного во всех планах экземпляра.
Да, она тоже могла "увлекаться".
И тем не менее… Лина была зла. Она смотрела на Алексея и никак не могла сопоставить два совершенно противоположных образа: невероятно притягательного брутального участника рок группы и безответственного хамоватого разрушителя, по совместительству — одного из директоров их компании. «Творческая личность» — подумала она с язвительной улыбкой на лице и сделала небольшой глоток горячего напитка, — «Со всем сопутствующим джентльменским набором».
— Хорош, — выдохнула блондинка, сидевшая на соседнем стуле.
— Кто? — машинально спросила Лина.
— Гитарист, — по слогам произнесла девушка, не отрывая от Бесова взгляда, чем ещё больше разозлила фею.
Дождавшись окончания выступления, брюнетка быстро расплатилась за себя и уверенной походкой пошла в служебное помещение, где буквально пару секунд назад скрылись участники группы.
— Неплохое выступление, — бросила она в спину уже уходящего по коридору Бесова.
— Что тебе здесь нужно? — без какого-либо дружелюбия спросил тот.
— Да вот, хотела посмотреть, что ты представляешь из себя за пределами компании и своей семьи, — слукавила Лина, хлестнув его надменным взглядом.
— Послушай сюда, — Алексей сделал пару шагов навстречу девушке и замер в паре метров, — мне хватает одного посыльного от Бондарёва. Два — это уже перебор. Если всё ещё хотите мира, то избавьте меня от необходимости общаться с кем-либо, кроме этого вашего блондина.
— Его фамилия — Вознесенский, и неплохо бы тебе её запомнить, — язвительно отозвалась Лина, прекрасно помня, с кем уехала Мила.
— Не буду утруждать себя лишними знаниями, — холодно улыбнулся Бесов.
— Тем не менее, цвет его волос ты запомнил, — фыркнула фея, продолжая придираться к мужчине по неизвестной даже ей самой причине, — как и то, что предпочитаешь вести диалог именно с ним.
— Да по сравнению с тобой он — бог дипломатии, — негромко, но оттого, не менее обидно, заметил Бесов.
— Не так ты с Милой общался, — нацепив на лицо «мертвую» улыбку, процедила девушка.
— Ты не поверишь — именно так, — чуть наклонившись к ней, «доверительно» произнёс Алексей.
— Тогда я вынуждена признать, что моя подруга — мазохистка, — сделала неутешительный вывод Лина, затем смерила Бесова презрительным взглядом, — Не понимаю, что в тебе вообще находят женщины?..
— Понятия не имею. Сам всегда удивляюсь, — с убийственно вежливой улыбкой отозвался Бесов, — Наша милая беседа подошла к концу? — уточнил он у Лины после того, как та ничего не ответила, — Я могу быть свободен?
— Ты можешь катиться на все четыре стороны, — уже не сдерживая себя, выдала Лина, развернулась, сделала пару шагов к выходу, а потом вновь повернулась к мужчине, — И да, у меня для тебя плохая новость: с этого дня все дела с Глебом ты будешь вести через меня.
— Значит, у меня не будет дел с Глебом, — спокойно ответил Бесов, не выглядя ни возмущенным, ни выведенным из себя.
— В тот момент, когда у тебя не останется дел с Глебом, я тебя потоплю, — с милой улыбкой пообещала Лина, с презрением глядя на гитариста, что ещё несколько минут назад владел всем её вниманием и вызывал самые противоречивые чувства.
— Не много на себя берёшь, фея? — подняв бровь, спросил Бесов, во взгляде которого тоже появилась злость; он был явно взбешён наглостью подчиненной Бондарёва и совсем не заметил, как Лина отреагировала на его случайное обращение, — Не помню твоей фамилии в списке директоров компании. Вообще не помню твою фамилию. Кто ты там?.. — отвесил ей последнюю «оплеуху» мужчина, эмоции которого уже откровенно мешали следить за произнесёнными словами.
— Ради того, чтобы уничтожить тебя, самовлюбленный невоспитанный ублюдок, я стану хоть женой президента России, — с уже нескрываемой яростью ответила Лина, желая, чтобы этот прокаженный индивид исчез с лица земли, попал в аварию, провалился в ад — да всё, что угодно! Лишь бы он не продолжал смущать умы юных и неопытных дев своим угрюмо-брутально-загадочным видом! Козёл! Ско…
Лина не успела додумать ругательство, как оказалась припечатана к стене грубыми мужскими ладонями.
Бесов сжимал тонкие плечи девушки, совсем не заботясь о силе давления. Он был зол. Зол, как никогда. Он впервые хотел ударить женщину, но сдерживался — из-за всех сил. То, что позволяла себе говорить эта хамка в обличии модели с подиума, он не позволял говорить никому. И никому никогда не спускал сказанного…
Но эта… ЭТА девица просто нарывалась на то, чтобы её проучили.
— Не уверен, что ты соответствуешь президентским стандартам, — медленно и негромко проговорил он, склонившись над ней и заглянув в глаза, — не уверен, что ты вообще можешь соответствовать хоть чьим-то стандартам. Твой рот следует помыть с мылом. А вот твоему мозгу поможет только лоботомия.
— Аналогично, животное, аналогично, — скалясь, произнесла Лина, которую мужчина порядком напугал — но она не была бы собой, если бы показала хоть каплю страха в глазах, — твоя внешность никого не обманет — стоит тебе только открыть рот. Так что — либо зашивай, либо отправляйся к психиатру. Ни одна уважающая себя девушка не станет жить с таким, как ты.
«Любить — очень даже может быть» — не отрывая глаз от идеального лица абсолютно не идеального мужчины, подумала Лина. И с чётким пониманием собственной правоты добавила про себя, — «Но не жить»
— Значит, найду не уважающую себя, — в ответ оскалился Бесов, сжимая пальцы на её теле.
В такие моменты он плохо контролировал себя и свою силу, потому даже не заметил, как начал причинять девушке боль.
— Удачи с поиском, урод, — процедила Лина, едва сдерживая себя, чтобы не вскрикнуть, — А теперь отойди и не марай меня своими грязными руками!
— Боишься запачкаться? — как-то нехорошо усмехнулся Бесов, с неподдающимся объяснению раздражением оценивая правильность черт её лица, соблазнительную пухлость губ, невероятную яркость глаз… — Ну, тогда я просто не могу удержаться!
Она не успела вставить ни слова: он буквально обрушился на неё с этим болезненным и невероятно острым по ощущениям поцелуем. Бесов не хотел доставлять ей удовольствие — он хотел её проучить. Все его мысли были заняты Милой и тем важным разговором, который так и не состоялся. Но стоило ему почувствовать сопротивление этой наглой черноволосой феи с мягкими губами, как Бесов с изумлением осознал, что образ милого светловолосого идеала медленно отходит на второй план, вытесненный чем-то новым, напористым и совершенно неподходящим ему…
Она оттолкнула его слишком быстро.
— Ты ответишь за это! — прошипела разъяренная фея.
— Сразу после того, как ты станешь женой президента, — усмехнулся Бесов, напряженно следя за её лицом.
Он хотел понять, почувствовала ли она то же самое, что и он?..
Или это был хмель в его голове?
— Поверь, расплата придёт намного раньше, — огрызнулась девушка и буквально пулей вылетела из служебного помещения.
Алексей смотрел ей вслед и очень чётко понимал — эта фурия не будет медлить с местью.
Тем интереснее для него. Хоть какое-то разнообразие в этом царстве уныния и недоговорённых слов.
Перед глазами вновь появился образ светловолосого ангела, которого он успел так далеко оттолкнуть от себя… сам… И Бесов решительно встряхнул головой. У него не было на это времени. Не сейчас. Не тогда, когда его детище, наконец, встаёт на ноги… Ещё немного, и он добьётся всего. И снова — сам. Нужно потерпеть… А уж потом…

Лина буквально вылетела из зала и быстро прошла к гардеробу; накинув на себя верхнюю одежду, она вышла на улицу и открыла машину, лишь внутри салона вспомнив, что в ней приличная доза алкоголя.
— Чёрт! — выругалась она, ударив по рулю.
Затем приложила указательный и средний пальцы к губам, что всё ещё чувствовали на себе Его прикосновения.
— Никогда! — прошипела фея, — Никогда больше этого не произойдёт!
Для закрепления клятвы она до боли прикусила губы, зажмурив глаза.
Через несколько минут, которые потребовались для успокоения обычно не теряющей контроль, девушке, она достала телефон и вызвала первого попавшегося из списка своих поклонников. А список был велик… невероятно велик. Однако, Лина не спешила делать выбор в пользу успешных и богатых. Сама не зная — чего…. она всё время чего-то ждала. Или кого-то. Никто из мужчин не мог полностью завоевать все её мысли — каким бы хорошим он ни был, потому фея тянула с развитием отношений и всегда в итоге давала от ворот поворот. Но сейчас… Сейчас единственное, о чём она могла думать — это о гнусном невоспитанном варваре, которого Мироздание по какой-то абсолютно не понятной причине не обделило талантом и харизмой.
"За что это всё ему?!" — про себя думала Лина, пока на парковку к клубу подъезжал тонированный внедорожник с весьма симпатичным, но слишком самовлюбленным представителем "элиты" их города, за рулём.
— Забирайся, — опустив стекло, кивнул темноволосый мужчина Лине, — Твою машину мои люди подвезут к утру.
— А сейчас это нельзя было сделать? — капризно поинтересовалась Лина, переходя из одного салона в другой.
— Сегодня выходной день. Я не стану доставать своих подчиненных из постели глубокой ночью, только чтобы перевезти твою машину, — спокойно отозвался темноволосый.
— Именно поэтому я до сих пор с тобой не встречаюсь, — вслух заметила Лина.
— Что? — машина тронулась с места, а мужчина вопросительно посмотрел на девушку.
— Всё или ничего, Серёжа. Всё или ничего, — пробормотала фея, устраивая свою голову на спинке удобного кожаного сидения.
Ночью Лина никак не могла отделаться от ощущения, что она что-то упускает — что-то очень важное. Потому, проснувшись утром, она была измотана настолько, что решила вообще не выходить из дома и по возможности спать… спать весь день… Но сон всё не шёл, и фее пришлось придумать себе кучу самых дурацких дел: она даже сама перемыла полы во всём доме, впервые за долгое время проигнорировав наличие умного пылесоса, потом наготовила кучу самых разнообразных вкусных блюд, и даже развесила по двухъярусной квартире гирлянды, которые придали футуристическому дизайну помещения какую-то странную… потерянность, — погрузив в "безвременье"… И теперь апартаменты феи полностью соответствовали внутреннему состоянию хозяйки.
Она медленно бродила по почти пустому пространству своей квартиры с кружкой горячего чая с имбирём и лимоном, осматривая стены, украшенные разноцветными огоньками; со стороны это выглядело так, словно девушка пыталась понять, как она здесь оказалась? И почему её дом выглядит именно… так? Почему, даже украшенный гирляндами, он создавал ощущение, что здесь…
Пусто. Холодно. Одиноко.
Лина остановилась и почувствовала желание позвонить ей.
Это было довольно странно, но в такие моменты всегда и во всём уверенная фея хотела услышать именно её голос — хотя, по сути, они даже не были подругами. За пару месяцев знакомства она звонила ей несколько раз и никогда не говорила о том, что её не самом деле беспокоит. Лина умела общаться легко и находить сотню самых разных тем, не касающихся её одиночества, и просто слушала её голос — спокойный, успокаивающий, приятный.
Мила понятия не имела, что всё это время была источником психотерапии для своей феи — она была искренне уверена в обратном: в том, что именно фея спасает её, а не наоборот…
до гостиной, Лина взяла телефон и набрала её номер, но тот оказался отключенным. 
Тогда девушка подошла к окну, прислонилась к стене и набрала другой номер. Несколько гудков и мягкое:
— Да?
— Она у тебя? — негромко спросила Лина, глядя на заснеженную улицу за стеклом.
Сегодня выпало много снега…
Слишком много снега…
— Да, — пришёл такой же мягкий ответ…



Глава 13. Глеб

Четырнадцатью часами ранее…

Глеб отшвырнул от себя телефон и откинулся на спинку кресла. В его рабочем кабинете всегда был порядок, и теперь валяющийся на ковре, чудом уцелевший, смартфон разрушал идеальный вид помещения — словно насмехаясь над педантизмом хозяина и откровенно мозоля тому глаз. Да, педантичным Глеб был во всём. Он любил порядок и всей душой ненавидел хаос… потому, последние недели в компании буквально уничтожали всё его хваленое натренированное терпение.
Бондарёв знал, что со сменой власти придет и беспорядок, но искренне надеялся, что, благодаря слаженной работе всех механизмов, этот беспорядок будет кратковременным.
Он ошибался.
Мужчина всегда считал, что беспорядок, как вирус — заражает и поражает всё вокруг, но даже представить не мог, что этот недуг доберётся и до его головы.
Он был растерян.
Да, этот високосный год под свой конец грозился добить всех…
Мужчина встал на ноги и вышел из кабинета. Разговор с Линой не добавил ему хорошего настроения, а её слова о том, что он хочет сломать Милу…
— Да что она знает? — процедил Глеб и резко открыл дверцы холодильника.
Приготовленная Ею еда всё ещё стояла на столе, но почему-то он не хотел её трогать: словно всё ещё ждал, что Она вернётся, сядет на стул, возьмёт в руки вилку и начнёт так мило и нелепо ковыряться в еде — как она всегда это делала, когда её милую головку наполняли самые разные невысказанные и противоречивые мысли. Он успел изучить все её привычки. Как она убирает за ухо прядь волос, когда готовится задать вопрос. Как постукивает ногтем среднего пальца правой руки по подушечке большого, когда нервничает и не знает, что сказать. Как она опускает взгляд, когда абсолютно не согласна с какими-то его словами. Как вздыхает, когда он прикусывает кожу на её груди…
— Дебил! — Глеб захлопнул холодильник, закрыл лицо руками и медленно выдохнул.
Только этого ему не хватало — воспоминаний о Той ночи. Точнее — о тех минутах, что они провели вместе, потому что Она мгновенно исчезла, стоило ему ненадолго отлучиться в душ, где он пытался привести лихорадочно скачущие в голове мысли в порядок. В тот момент он понял, что допустил ошибку. Он воспользовался ей. Но он не мог не воспользоваться… Она слишком долго занимала все его мысли, и в тот момент, когда она оказалась рядом с ним, такая близкая и одновременно такая далёкая, пьяная, но так трезво мыслящая, совсем не яркая, но при этом — такая притягательна… он не сдержался. Не смог сдержаться. Глеб до сих пор не мог понять, чем она привлекла его: в ней не было ничего особенного, кроме временами колкого языка (в основном, когда девушка выпивала) и невероятно обаятельной улыбки, когда она думала о чём-то хорошем. Как же редко это происходило…
Она никогда не смотрела на него с любовью. Она никогда не смотрела на него даже с желанием. И это его злило. Абсолютно все всегда хотели, чтобы он обратил на них своё внимание, но не она! Внимание Бондарёва её либо раздражало, либо пугало — в зависимости от обстоятельств. И только в Тот раз, когда она лежала под ним и издавала те соблазнительные, кружащие голову, стоны, он видел в её глазах… удовольствие. Не любовь, не желание, нет — лишь удовольствие от процесса. И это чертово удовольствие в её глазах уносило его самооценку куда-то в космос. Он смог ей понравиться. Он смог её удовлетворить. Как же больно ему было, когда на следующий день она выглядела так, словно ничего не изменилось…
Глупость — она сказала, что то, что произошло между ними, это была глупость. А потом назвала его умелым любовником и посмотрела на него так, словно… словно неожиданно оказалась с ним одного роста. Глеб не мог забыть этот взгляд. Он увидел в нём опасность для себя. Всё то время, пока Мила работала на него и беспрекословно подчинялась каждому его слову, при этом абсолютно игнорируя его, как мужчину, он чувствовал свою власть над ней и одновременно жгучее желание подчинить последнее, что не подчинялось ему: её чувства. Но Бондарев и сам не заметил, как начал испытывать нечто, что совсем не вписывалось в его планы. Почему он решил нарушить собственные правила и начать роман со своей помощницей? Да ещё и с той, что совсем его не желала? Он не мог ответить на этот вопрос. У него не было нужды в женском внимании, как не было особого желания начинать то, что закончится слишком быстро… Но Мила смогла пробиться под его броню и из-под жажды мести, задетой гордости и больного самолюбия, достала простого мужчину, который хотел внимания, заботы, тепла… и любви. Да, Глеб и сам не сознавался себе в том, что хотел любить. И хотел быть любимым. Он слишком боялся снова обжечься, а потому старался заглушить в себе все глупые и наивные порывы "найти счастье".
Работа. Теперь его интересовала только работа. Но, свалившаяся на его голову, бестолковая, но такая настоящая девушка перевернула его жизнь с ног на голову.
Наверное, именно поэтому он так решительно разбил ту стену между ними — когда Она ещё не была готова: он слишком сильно хотел расставить всё по местам, и секс был идеальным способом решить проблему. Вот только он не был готов к тому, что простая, абсолютно бесхитростная, но невероятно отзывчивая на его ласки Мила, вызовет в нём такую гамму чувств. Ведь женщин у него было много… И все они извивались под ним, изображая на лицах страсть, вскрикивая и глядя на него, как на Бога — как он устал от фальшивок! Всем им нужен был его статус и его счёт в банке — но ей не нужно было ничего. Как и той… до поры до времени… до той самой поры, пока отец не предложил ей такую сумму, от которой она не смогла отказаться. Она была бедной. Как Мила. Но при этом такой обаятельной, подвижной, энергичной, талантливой… такой живой… такой не похожей на него…
— Джун, — прошептал Глеб, облокотившись о барный стол и запустив пальцы в волосы опущенной головы, — что ты со мной сделала… Кого ты из меня сделала…
Где она была сейчас? Была ли она счастлива? Он этого не знал. И не хотел знать, по правде говоря. Он ненавидел её сильнее, чем собственного отца. Потому молодую англичанку можно было назвать счастливой: она не испытала на себе его месть.
Любила ли она его?..
Мысли о Джун всегда вызывали у Глеба тяжелую депрессию, которая обычно глушилась таким же тяжелым алкоголем: в такие моменты Бондарев становился неуправляемым и имел все, что движется, — отдавая предпочтение моделям и светским львицам всех возрастов. Именно об этом состоянии, ещё только пришедшую в компанию, Милу, предупреждала Лина — зная, что хрупкая и беззащитная новенькая личная помощница не сможет справиться с напором своего, не обделенного красотой и внешними данными, босса. Но в тот день все произошло иначе. Это хрупкая и беззащитная новенькая личная помощница изволила напиться и вдруг представить миру своё альтер-эго — совершенно безбашенную оторву с острым языком и абсолютным отсутствием тормозов. Глеб был уверен: не вырубись она тогда, и секс между ними произошел бы намного раньше, а именно — в ту же ночь! То, как легко Мила поцеловала его, решив "закусить" его губами после глотка виски прямо из кувшина, говорило о многом. Однако в тот вечер Глеб даже подумать не мог, что когда-нибудь захочет это нелепое создание, которое было посажено в кресло его помощницы только по одной причине — поселить в его отца уверенность, что из кабинета сына генерального (с таким-то персоналом) совершенно точно не нужно ждать никаких сюрпризов. А сюрприз готовился — и большой… И на протяжении нескольких лет…
Да, Мила была ширмой. Её роль была проста и банальна — выполнять минимум своих функций, будучи абсолютно уверенной, что она со всем справляется одна… а в это время Лина делала всё, что должна была делать личная помощница будущего генерального, воплощая план Глеба в жизнь и приближая его к столь ожидаемой цели: посту главы компании. Он добился своего, и сел в желанное кресло, вот только ничем не примечательная Мила умудрилась пошатнуть его тотальную уверенность в своей правоте: в день, когда он обыграл своего отца и объявил о смене власти в компании, она сбежала от него. От всех них. В тот момент Глеб не знал, как относиться к её поступку, единственное, чего он хотел до дрожи в руках, это чтобы она вернулась. Он сам аннулировал контракт! Он сам попросил её остаться! С ним… Но она всё равно сбежала — вырвалась на свободу и улетела туда, где светит чёртово жаркое солнце.
И в ту секунду, когда он лишился её, он понял: Мила стала для него светлячком в этом тёмном лесу… умудрившись каким-то образом потянуть на свой свет и остальных…
Почему он вообще выбрал именно её? Девушку без малейшего опыта в работе, с дипломом социального работника и с целым набором тех качеств, что совершенно бесполезны в бизнесе. Этот выбор был спонтанен. Она имела приятный голос, она зарядила ему каблуком в голову и умудрилась нарушить все правила компании в тот момент, когда поняла, что её договор будет расторгнут в ближайшие двенадцать часов…
Кем она стала для него? Разрушительницей его привычной жизни? Маячком в открытом море?..
И чего он хочет от неё? Чтобы она продолжала делать то, что делала, а именно — изменять его, или чтобы перестала "указывать ему путь"?
Да и что она может знать о том, как нужно жить?.. Она сама запуталась не меньше! И её возвращение говорит об этом лучше всего! Да, он не отдавал ей документы и перекрыл возможность восстановить их, как утерянные, но если бы она была твёрдо уверена в своем желании не переступать порог компании, то она бы нашла выход!
Глеб выпрямился и посмотрел на стоявшие на столе тарелки.
То, что она сказала ему перед уходом…
"Мне противно оставаться с тобой в одном помещении"…
Мужчина сжал челюсть и прикрыл глаза.
То, как она отреагировала на его слова о том, что он не жалеет о своих поступках… То, с какой жалостью смотрела на него…
решительно собрал всю посуду, а затем отнёс её в мойку. 
Никто не имеет права жалеть его. Потому что он не чувствует себя несчастным! Потому что у него есть всё: ему нет и тридцати лет, а он уже генеральный директор международного холдинга! И он не позволит какой-то не оформившейся в личных предпочтениях девице указывать ему, как нужно жить!
И, да, он уже знает, как встретит её в понедельник.
Он проучит её и напомнит, где её место. А уже потом будет спокойно сидеть в своём кресле и ждать, когда она сама начнёт просить его внимания! А она начнет! Не сможет не начать! Потому что все женщины одинаковы: все они ходят с высоко задранным подбородком, пока уверены, что в жизни мужчин они — единственные. Но стоит поколебать эту уверенность, и наружу тут же выберется сотня комплексов, которая в итоге сломит их гордость и заставит их первыми сделать шаг навстречу.
Вот этого шага Глеб и будет ждать.
А пока… пока пойдёт и начнёт готовить все, что необходимо для "урока жизни".

Всё воскресенье Бондарёв провёл дома, в работе. В обед к нему приходила косметолог: девушка помогла избавиться от следов на лице, поколдовав над ним около часа, и ушла, пополнив свой счёт на приличную сумму. Глеб не впервые пользовался услугами подобного рода профессионалов, но впервые сталкивался с тем, что его лицо было испорчено… не им самим. Недосыпание и всё, что связано со стрессом на работе, а также перелётами и сменами часовых поясов — плохо сказывалось на внешнем виде, а поскольку Бондарёв был лицом общественным и часто попадал в светские хроники, он был вынужден пользоваться услугами специалистов.
Однако, синяк, оставленный Бесовым, не давал ему покоя. Новый раунд кулачных боёв был последним в списке достойных ответов: Глеб не был обделён силой и всегда следил за своим телом, но не выносил насилия и всегда старался решить проблему мирным путем. Вот только в этот раз у него буквально чесались руки… От сражения с гендиректором Алексея Бесова спас самый человеческий из всех пороков — гордыня: Бондарёв вовремя вспомнил, что решил игнорировать Милу, а потому никак не мог затевать из-за неё драку. Тем более, где-то на глубоком уровне, он понимал, что Бесов ударил не столько «за Милу», сколько за «свою испорченную жизнь». С последним утверждением нынешний гендиректор международного холдинга никак не мог поспорить — в своё время он действительно приложил все усилия, чтобы разрушить семью Хейфец. И ему это почти удалось. Конечно, до полной капитуляции было ещё, как до луны, но… Бондарёв был доволен результатом.
Вот только, когда он лёг спать, отдав все указания служащим компании о небольшой перестановке в приёмной и закончив со всеми делами касательно своей работы, он никак не мог успокоить свою голову: что-то упорно не давало ему спать, какая-то мысль… не оформленная в слова или образы — просто тревожный огонёк, что что-то он делает не так. Заснул Бондарёв под самое утро тревожным сном и снилось ему, что его ноги — длинные, словно он на ходулях, и этими длинными ногами он делает гигантские шаги назад, назад, назад… Во сне Глеб не понимал, что ждет его позади, но чувствовал, что там нечто хуже, чем бездна. Там была пустота. Вот только, как ни старался, мужчина никак не мог разобрать — что же ждёт его впереди? И почему он может смотреть только себе под ноги? На потрескавшуюся, словно выжженную какой-то катастрофой, почву…
Проснулся Глеб вместе с будильником и ещё несколько минут пытался прийти в себя. На работу решил поехать с водителем — его состояние говорило само за себя. Когда он пересёк коридор и вошёл в приёмную, его глаз нервно дёрнулся: всё здесь стало так непривычно, что тут же захотелось отменить изменения и вернуться к комфортному «как всегда», но… решение уже принято, а Глеб не привык отменять то, что уже запланировал сделать.
— Глеб Самойлович… доброе утро.
Бондарёв обернулся и посмотрел на девушку.
Совсем молодая — двадцать один год, средний рост, средняя длина волос, цвет — русый, чуть оттопыренные в стороны аккуратные ушки, милое неброское лицо, серые или скорее серо-голубые глаза, приятный овал лица, небольшой носик и губы… Что-то в них привлекло внимание Глеба, потому он не сразу ответил на приветствие, чем дико смутил свою будущую личную помощницу.
— Соня, — спокойно улыбнувшись этой крохе и слегка потянув её имя, поздоровался Бондарёв, — Доброе утро.
— Пожалуйста, скажите, зачем меня отправили сюда? — чуть нервно заправив прядь волос за ухо, спросила девушка, — и почему здесь мой стол?
Сказав это, Соня поджала губы, сомневаясь в своем праве задавать подобные вопросы самому генеральному — лично.
— Ну, во-первых, ты скоро станешь моей личной помощницей и должна будешь смотреть мне в глаза во время разговора, — прекрасно зная, как действует на таких недотрог его внешность, сказал Бондарёв, — Соня?.. — вновь протянул он, добиваясь желаемого результата.
— Да, Глеб Самойлович, — едва прошептала девушка, ужасно мило краснея от взгляда «глаза в глаза».
— А во-вторых, касательно твоего вопроса: твой стол стоит в приёмной моего кабинета лишь по одной причине. Ему здесь место, — закончил Глеб, продолжая внимательно наблюдать за этой мышкой.
— Но его место — в отделе кадров, откуда его и забрали этим утром, ничего мне толком не объяснив. Он теперь будет жить здесь?
Поле этих слов милой и тихой Сони в приёмной гендиректора международного холдинга наступила тишина.
Соня, кажется, и сама не поняла, как это вырвалось из её рта, а Глеб… Глеб просто стоял с чуть подрагивающими губами, делая над собой усилие, чтобы не засмеяться в голос. Это что же за кадр работал в его компании — а он об этом даже не знал?..
— Да, Соня. Теперь он будет жить здесь, — с каменным лицом сообщил он своей будущей помощнице, тем самым вызывая какие-то странные нервные спазмы на лице девушки.
Кажется, она тоже еле сдерживалась: вот только не известно отчего — от слёз или от смеха.
— А я… — ещё тише протянула Соня, когда пауза уже грозилась по праву назваться «чеховской».
— А ты будешь работать за ним. Я думаю, было бы неправильно вас разлучать, — всё с тем же тотальным серьёзом ответил Глеб, глядя ей в глаза.
— Глеб Самойлович, вы меня сейчас троллите?.. — чуть вжав голову в плечи, осторожно спросила Соня, как-то не то растерянно, не то удивленно глядя на своего будущего прямого начальника.
— Ни в коем случае, — приподняв уголок губ в улыбке, ответил Глеб, затем указал ей на её новое рабочее место, — Времени до конца года осталось мало, нам нужно много всего успеть, и я не могу позволить своей личной помощнице тратить время на постоянные перебежки с одного этажа на другой. Так что до конца года ты будешь работать в этой приёмной вместе с Милой. Заодно начнёшь потихоньку вливаться в процесс…
— А мы не будем вам мешать? — с сомнением глядя на помещение, в котором свободным остался только проход от двери в приёмную до двери в кабинет гендиректора, спросила Соня.
— Ни сколько, — впервые за долгое время открыто улыбнулся безупречно выглядевший-собственно-гендиректор.
Глеб смотрел на это маленькое создание и очень четко понимал: он не хотел обижать эту девочку. Почему он раньше не догадался перекинуться хотя бы парой слов со своей «неизвестно, когда будущей…»? Совершенно очевидно, что Соня не подходила для его наполеоновских планов, но, глядя на то, как она осторожно проходит к своему рабочему месту, как незаметно гладит по столешнице, как аккуратно вешает сумку на спинку стула… Глеб медленно терял свой запал «мести». Это было странно — но он никак не мог оторвать взгляда от этого диковинного создания: он даже не смог бы ответить точно, кому здесь было больше «не место» — ей или Миле. Но, насколько он помнил из досье, Соня имела высшее образование по специальности, которая соответствовала занимаемой ею должности. Кто взял её на работу?.. Если не он и не отец, то… Макс?
— Глеб Самойлович, вы чего-то хотите? — тоненьким голоском поинтересовалась девушка, сидя в слишком большом для неё кресле, в немного напряженной позе, — Вы так смотрите на меня.
— Да, Соня… — вновь протянул Глеб — ему почему-то нравилось протягивать её имя, — Сделай мне кофе, пожалуйста.
— Сейчас, — прошелестела девушка, аккуратно встала из-за стола и прошла к кофейному аппарату.
Бондарёв продолжал следить за ней с нескрываемым интересом. Нет, он точно не будет ей вредить. И вообще… не хотелось думать об этом, но, кажется, Мила угадала с выбором: лучшей кандидатки на роль его помощницы и найти трудно — послушная, тихая, несмелая… ещё раз послушная…
Глеб поджал губы, поймав себя на мысли, что он хочет защитить эту девушку — вот только не понятно от чего. Или от кого.
Или от себя.
Да что с ним не так?!
— Глеб Самойлович, ваш кофе…
Он вернулся в реальность и опустил взгляд вниз — Соня протягивала ему кружку капучино, глядя в глаза… послушно глядя в глаза… даже при том, что в её собственных глазах читался легкий испуг и ожидание его реакции.
Капучино… Глеб сдержался, чтобы не поморщиться. Он пил только чёрный кофе, но почему-то не стал отчитывать девушку. Напротив. Принял кружку из рук в руки, случайно задев её ладошку.
От его прикосновения девушка вздрогнула и спрятала руки за спину. Кажется, она ужасно боялась его.
— Кто привёл тебя в мою компанию, Соня? — с неподдельным любопытством спросил Глеб, медленно отпивая из кружки горячий напиток и не отходя от девушки ни на шаг.
В этот момент в приёмную неспешно вошла Мила.
Глеб тут же отметил её взгляд: на удивление спокойный, словно… умиротворённый, располагающий к себе и заставляющий думать о том, где она провела эти выходные… Вот только необычное поведение его личной помощницы быстро отошло на второй план, поскольку Соня вдруг неожиданно отпрянула от Бондарёва и со словами «Мила Георгиевна, я не виновата, он сам стол принёс!» юркнула за своё рабочее место, умудрившись втиснуться в узкий промежуток между своим собственным креслом и стеной.
— Соня? Ты теперь сидишь вместе со мной? — как-то не особо удивляясь или впечатляясь, не то спросила, не то сказала Мила, и спокойно сняла с себя полушубок, продолжая пребывать в своём странном состоянии, — Это замечательно. Не придётся бегать вниз.
— Вы не против? — уставившись на неё, недоверчиво переспросила Соня.
Глеб только и мог, что дивиться этой странной перемене в своей будущей помощнице. Тихая и послушная?.. Предположим, что да… но кого она больше боится?! Его — генерального директора всего международного холдинга, или его личную помощницу, которая собирается уволиться по собственному желанию через несколько дней?.. И кого она будет слушаться больше?..
— Соня, что за глупости? Глеб, у тебя сегодня несколько встреч… — Мила подошла к нему с планшетом и начала что-то говорить о расписании дня, но Бондарёв почти ничего не слышал. Он всё стоял и никак не мог понять: что происходит? Почему он почти весь вчерашний день вынашивал коварные планы мести, придумывая себе, как будет учить её хорошим манерам, а она не то, что не удивлена, она даже, кажется, рада! Вот только по лицу не понять… И почему он не чувствует досады внутри? Почему этой её реакции он тоже словно… рад?..
— Что за чушь? — проведя рукой по лицу, вслух спросил Глеб, после чего поймал на себе два удивленных взгляда.
— Ты не хочешь встречаться с ним сегодня? — Мила подняла бровь, но более никак не отреагировала: она вообще вела себя удивительно собранно и профессионально — словно они и не ссорились позавчера, и словно она не произносила Тех Самых Слов… — Хорошо, перенесём его на завтра, но тогда придётся слегка пододвинуть встречу с…
— Нет, ничего не изменяй, просто пришли мне расписание на электронку, — остановил её Глеб, затем почему-то (сам не зная — почему) спросил, — Ты как?
Мила удивленно посмотрела на него.
— Мне выйти? — пискнула Соня, приподнимаясь со своего кресла.
— Нет, — ответила ей Мила, опередив Глеба, затем перевела взгляд на Бондарёва, спокойный взгляд… даже нет… какой-то… другой взгляд, — Всё хорошо, Глеб, спасибо, что спросил. У меня всё в порядке. Итоговый отчёт по продажам прислать сейчас с расписанием или чуть попозже? — уточнила она, отходя к своему компьютеру, но не спуская с него внимательных глаз, ждущих его решения.
Что с ней произошло за это воскресенье?!
Глеб почувствовал нечто странное в себе — какой-то отчаянный протест этим переменам в ней, рвущийся изнутри, но гаснувший, так и не долетая.
Что это? Интуиция? Но тогда о чём она хочет сказать?..
— Шли всё сейчас, — без интонаций произнёс он и отошёл к двери своего кабинета.
Уже скрываясь внутри своего убежища, он вновь бросил взгляд на Милу, и внутри него вновь что-то сжалось: девушка стояла рядом со своим компьютером, и на её лице блуждала мирная, спокойная улыбка… словно она вспоминала о чем-то приятном. О чём-то приятном, к чему Глеб не имел никакого отношения.
Бондарёв резко захлопнул дверь.



Глава 14. Бесов

Ночь с субботы на воскресенье…

Из клуба Алексей вышел далеко за полночь. Выступление его группы прошло на ура, он успел заключить несколько выгодных контрактов, договориться о паре выступлений на раскрученных площадках города, нашёл новых деловых партнёров и сумел грамотно разрекламировать новое место — уже свой собственный клуб, который должен был открыться под Старый Новый год. Потому домой он возвращался в приподнятом настроении, что за последние годы бывало крайне редко. Его план начал реализовываться. Уже очень скоро он сможет уверенно сказать, что всё, что он имеет и всё, чего он добился — это результат его личных трудов и его личной работы. Он не знал, останется ли он в компании Бондарёвых, или, как большинство директоров будет руководить номинально, получая свои дивиденды раз в месяц и появляясь на собрании руководителей четыре раза в год. Сейчас, когда он практически добился своей цели, принципиальность в вопросе смещения Бондарёва отпала — главное, чтобы компания приносила доход. Его вполне устраивало то, что он практически ничего не делал и ни на что не влиял. Единственная причина, по которой Бесов продолжал появляться в этой обители зла — это необходимость заменить отца, пока тот приходил в себя на одном из островов тихого океана, куда его отправили его дети после всей истории с экстрасенсами. Судя по его виду во время разговоров по скайпу, вилла на берегу океана пришлась ему по вкусу, а его соседка по пляжу — врач-психиатр, доцент с кучей дипломов и наград, а по совместительству просто красивая женщина… — и вовсе вызвала самый что ни на есть мужской интерес. Вообще эту женщину Алексей с Татьяной отправили на остров специально для того, чтобы она «естественным образом» общалась с их отцом, помогая тому вернуться в привычный мир, где нет магии, родовых проклятий и прочей ритуальной чуши. Естественно, что Артур Назарович даже не подозревал, кем является его очаровательная соседка — но, как считали его дети, тем было лучше для него. И не то, чтобы он нуждался в профессиональном лечении… просто он слишком много времени провел в окружении людей, влиявших на его эмоциональное состояние и давивших на его самые больные места. Ему необходим был отпуск. От всего. Потому Татьяна с Алексеем здраво решили отправить его как можно дальше от этого города, туда, где его мозг будет отдыхать от работы, от дома, от детей и от всего окружения Артура Назаровича. А младшие Хейфецы тем временем могли вернуть былое влияние их семье, которая имела внушительный пакет акций компании и большой вес голоса на собраниях директоров. Вот только… переворот, устроенный Глебом, смешал им все карты: в тот день, когда они шли на разговор со старшим Бондарёвым, желая, чтобы тот наказал своего сына и отстранил его от управления компанией, Глеб умудрился опередить их и сам сместил своего отца. К тому же в тот день Алексей узнал всю правду об их отношениях с Милой — о том, что его светловолосый ангел привязана к Бондарёву младшему контрактом. Естественно, что первое, что предложил мужчина в больнице — это сумму для выхода из-под влияния Глеба. Вот только для разговора по душам тогда было не время и не место: он слишком сильно хотел отомстить Бондарёву за всё, что тот сделал, и не мог оценить состояния Милы, которая, как выяснилось, только на него и надеялась, стоя в том гостиничном номере с одной сумкой, в единственном комплекте одежды, без вещей, без работы, без дома, с такими большими, ждущими его поддержки глазами…
Бесов сжал зубы.
Такси ехало мягко, и он словно ощутил, как его переносит в тот день, в ту комнату, к Ней. То, что он сделал тогда, то, что сказал… всё это было правдой. Но это было той правдой, которую стоило подать мягче. Которую, как минимум, стоило обдумать перед тем, как вываливать её на своего светловолосого ангела. Мила не была виновата в том, что очутилась в самом центре борьбы между двумя мужчинами, между двумя семьями. Она не была виновата и в том, что сумела понравиться обоим. Но он не был готов осмыслить всё это тогда, в тот момент. И он оттолкнул её. Сам. А когда она вернулась, спустя пару недель, и пришла в фирму, он просто не успел сказать ей, то, что следовало сказать ещё три недели назад: что ей нужно подождать. Что ему требуется ещё немного времени для того, чтобы крепко встать на ноги и сделать всё, чтобы она могла чувствовать себя защищенной в его руках. На тот момент он не мог дать ей ни должного внимания, ни должной заботы. На тот момент он и сам не понимал, насколько она стала важна для него.
Звонок телефона отвлёк Бесова от очередного сеанса самоедства и заставил вернуться в действительность. Он посмотрел на экран и увидел лицо сводной сестры.
— Да, Таня, — спокойно ответил он, приняв вызов.
— Ты едешь к себе? — привычно без приветствий спросила девушка.
— Да.
— Брось. Хватит уже доказывать всем не пойми, что. Отец уехал и мне одиноко в этой огромной квартире. Возвращайся домой, — тоном, не терпящим возражений, сказала Татьяна.
— Я не понимаю, зачем ты вообще туда переехала. Надоело жить у дяди? — развалившись на заднем сидении машины, поинтересовался Алексей.
— Это наш дом. И мы должны жить здесь, — почти по слогам произнесла девушка, как она всегда делала, когда доказывала оппоненту свою правду, — И когда отец вернётся, мы должны быть тут, рядом с ним.
— Он не маленький, чтобы опекать его, — без эмоций проговорил Бесов, — А если ты так беспокоишься о нём, то почему вообще съехала?
— Ты вообще представляешь себе, что здесь творилось, когда у него начался этот заскок? — повысила голос Татьяна, — Хотя, кого я спрашиваю? Конечно, представляешь! Я же тебе столько раз об этом рассказывала! Но ты так и не удосужился прийти и увидеть всё своими глазами!
— Ты хочешь, чтобы я приехал, или хочешь, чтобы я не приезжал совсем? — спокойно уточнил Бесов, привычный к лёгким истерикам своей чересчур эмоциональной сестры.
— Хочу, чтобы приехал, — мягко ответила Татьяна, тут же успокоившись, — мы оба совершили ошибку, вовремя не осознав масштаб катастрофы, не остановив его… Теперь мы можем всё исправить. Пожалуйста, приезжай домой. Твоя комната ждёт тебя.
— Так он не успел переделать её в сауну или ещё один бассейн? Я удивлен, — с усмешкой отозвался Бесов.
— Лёша! — рыкнула на него сестра.
— Как там мелкий? — через несколько секунд, которые потребовались для того, чтобы перенаправить водителя такси по новому маршруту, спросил Бесов.
— Спит. А вот мне не спится, — призналась Татьяна.
— Я заметил. Время близится к утру, — глядя на часы, не без подкола произнёс Лёша.
— Приезжай быстрее, — устало ответила Таня, — Я должна тебе кое-что сказать…
Расплатившись с таксистом, Бесов выбрался из машины и посмотрел вверх — туда, где вершина небоскреба грубо протыкала черное беззвездное небо. Он не любил многоэтажки и не любил показуху, которой «страдал» его отец.
Конечно, Артур Назарович вовсе не из-за «показного величия» выстроил этот небоскрёб в центре города: дорогая земля предполагала рост «вверх», а рост «вверх» предполагал элитное жильё. Всё это приносило неплохой доход хорошему дельцу и вовсе ещё не старому Хейфецу-старшему, слишком рано объявившему себя вдовцом до конца жизни.
Тем не менее, Бесов любил награждать своего отца парой лишних недостатков и, возможно, имел на это право: после смерти его матери Артур Назарович уделял сыну катастрофически мало внимания, с головой закопавшись в семейный бизнес. Алексей Бесов рос без родителей, почти, как сирота, — до школы за ним приглядывала няня, а, достигнув осознанного возраста, он и вовсе отдалился, общаясь с отцом, у которого уже была новая жена, на уровне приветствия. В семнадцать он ушёл из семьи и где только не работал, лишь бы не возвращаться в дом, с которым у него не было связано ни одного хорошего воспоминания.
Нет, было хорошее. Его сестра Таня, которая полюбила сводного брата, как родного. А позже — младший брат Артём, который сейчас спал; сын от последнего брака… Странно, но дети Артура Назароича не видели проблемы в наличии разных матерей и заботились друг о друге лучше, чем это делал их отец. Наверное, всё дело было в отсутствии полноценной семьи: ведь женщины из рода Хейфец действительно уходили слишком рано — и с ужасающим постоянством, — и никто из детей Артура Назаровича не мог похвастаться тем, что запомнил свою мать…
Бесов поднялся на личном лифте Хейфецов сразу в «закрытую часть» пентхауса, где была обустроена «семейная» зона. Как только дверцы открылись, он вышел в просторную прихожую, разулся и прошёл вперёд — туда, где из кухни доносились дивные ароматы свежесваренного кофе и какой-то выпечки. Оформленная в бардовых и кофейных тонах, кухня-студия была единственным местом, где ему нравилось находиться: оно ассоциировалось у Алексея с тем самым «семейным очагом», которого ему так не хватало в детстве.
Его сестра уже вовсю порхала по огромной кухонной территории, зная, что любит её брат, и подготавливая к его приходу всё необходимое — так что, когда Бесов вышел из тени и прошёл к своему месту у кухонного гарнитура рядом с холодильником, на мраморной столешнице рядом с ним тут же появились кружка ароматного кофе и тёплый брауни с кусочком мороженного на тарелочке.
— Мороженное? — подняв бровь, точно так же без приветствий, сказал Бесов, тут же поднимая кружку с кофе и принюхиваясь к насыщенному запаху.
— Перестань, — отмахнулась от него Татьяна, одетая в простое домашнее платье («простое», конечно, только на словах; его стоимость равнялась стоимости новой барной стойки в его клубе), — Это своим лохматым дружкам можешь доказывать свою брутальность, а мне заливать не надо! Я знаю, что ты любишь мороженное.
— Если кому скажешь — я буду отрицать, — с каменным выражением на лице ответил Бесов и тут же засунул в рот ложку с холодным лакомством.
— Как всё прошло? — Татьяна присела на край стола, глядя на брата.
В их семье вообще удивительным образом игнорировали стулья, и даже сейчас оба отпрыска Хейфеца сидели на чём угодно, но только не на дорогущих образчиках венского мастерства: Таня сидела на столе, а Бесов стоял, упираясь бедром в столешницу кухонного гарнитура.
— Отлично, нашёл ещё парочку инвесторов, так что клуб откроется вовремя. Выступление понравилось нужным людям, поэтому группу можно считать раскрученной; возможно, даже ролик запишем, — без особых эмоций сообщил Алексей, поглощая теплый десерт; буквально с головой погрузившись в это занятие.
— Может, вам и клип снять? — просто предложила девушка, для которой никогда в жизни не существовало проблемы нехватки денег.
— Это уже прошлый век. Да и не формат мы… Пара роликов в интернете — и хватит. Кому надо, тот и так узнает. Рекламу на открытие я сделаю мощную.
— Ты уже опаздываешь. Открытие новой площадки рекламируют чуть ли не за полгода — люди могут просто не успеть об этом узнать, — усмехнулась Таня.
— Поверь, ты этого не пропустишь, — не особо напрягаясь, ответил Бесов. У него всё было готово и спланировано. Это будет резко, дерзко, громко и отовсюду.
— Ты без настроения, — заметила Таня, — Встретил кого-то не того на той тусовке?
— Встретил Её, — коротко ответил Бесов.
— Боже мой, — закатила глаза Татьяна.
— Не начинай, — спокойно осёк её брат.
— Да вы все с ума с ней посходили! Сколько можно? Простая девчонка — вообще ничего особенного. Ну, да, забавная. Со своими заскоками. И вообще не из нашего мира. Ну, так и что? Свет что ли на ней клином сошёлся?! — завелась девушка, которой словно наступили на больную мозоль.
— Не закончишь этот разговор, я уйду, — всё ещё спокойно предупредил Бесов, не поднимавший головы от блюдечка с брауни и мороженным.
— Если считаешь её своим светловолосым ангелом, то почему ведёшь себя с ней, как бес? — устало спросила Татьяна, глядя на брата с лёгкой жалостью.
Бесов оторвался от еды и поднял голову, посмотрев ей в глаза.
— Ты думаешь, я знаю? — негромко спросил он.
На этом их разговор закончился, и несколько минут они занимались каждый своим делом. Это тоже была нормальная практика в семье Хейфец: задев больную тему, члены этой семьи предоставляли своему собеседнику время на то, чтобы «оправиться». Вот только Мила никогда не оставляла Алексею времени. Она ураганом ворвалась в его жизнь и слишком часто заставляла поступать необдуманно: когда поцеловала его после ссоры во время репетиции, когда вывалила на него всё, что думает, в подсобке… Она постоянно ломала ему вмонтированный в мозг шаблон и никак не хотела понять, что он — другой. Что ему нужно время. Что он знает, какого это — когда тебе не хватает внимания. И что он не хочет, чтобы она чувствовала это рядом с ним.
Должно быть, поэтому он и оттолкнул её…
— О чём ты хотела поговорить? — после нескольких минут молчания спросил Алексей, убрав всю посуду в мойку.
— О Глебе, — прямо глядя на него, ответила Татьяна.
— Да, чтоб его! — выругался Бесов, резко разворачиваясь к сестре, — И это ты мне будешь говорить «сколько можно»?
— Это не то, о чём ты подумал! — зашипела Таня, мгновенно вставая в оборонительную позицию.
— Давай поиграем в игру «Угадай, о чем же он подумал?», — с какой-то усталой злобой огрызнулся Бесов и прошёл в гостиную; там завалился на диван и прикрыл глаза, — Ну, чем удивишь?
— Ты знаешь, что в последнее время мы с Самуилом Викторовичем много общаемся… — издалека начала Татьяна.
— Что, утешаешь его в печали? — недружелюбно усмехнулся Бесов, глядя в потолок, — Родной сын предал! Да ему нужно дать номинацию за лучшее воспитание своего отпрыска.
— Не язви, — вяло отмахнулась девушка, затем закинула косу за плечо и устроилась на том же диване в ногах брата, — Ему сейчас очень плохо. И это действительно ужасно.
Бесов приподнял голову и посмотрел на сестру.
— Мне не нравится то, с какими интонациями ты говоришь об этом, — серьёзно сказал он, а после красноречивого молчания в ответ, со стоном откинулся на подушку, — Таня! Что у тебя за гребанный самаритянский комплекс, твою ж налево! — затем он приподнялся на локтях, чтобы видеть глаза сестры, — Что у вас — говори прямо.
— Он ещё не так стар, как ты думаешь, — совсем даже не прямо ответила сестра, отводя взгляд в сторону.
— О, да, и он в отличной форме! В отличной форме пятидесятилетнего старика! — съязвил Бесов.
— Наш отец в этом же возрасте, и тем не менее, ты не имел ничего против того, чтобы подсунуть ему ту врачиху! — зашипела ужаленная девушка.
— Той врачихе, как ты выразилась, за тридцатник! А тебе ещё только-только алкоголь пить разрешили! — отрезал Бесов.
— Ой, началось! Мораль-учение! — взмахнула руками Татьяна, — За собой посмотри! Что, такой уж прям благочестивый рыцарь в сияющих доспехах? Прям готов руку на сердце положить и заявить, что непогрешимый носитель идеалов?
Бесову тут же вспомнилась черноволосая фурия и её пухлые губы… и он промолчал.
Но то было ошибкой! Она вывела его из себя! И вообще была… не затыкаемой! А так хоть отвлеклась от «изливания» на него всей своей грязи и ненадолго прикрыла свой фонтан.
— Короче, это твоё дело, — демократично закончил Алексей, не желая вдаваться в подробности своей «непогрешимости», — но ваших детей я не благословляю.
— Фууу! — отмахнулась от него Татьяна, — Да и какие дети, Леш? Мне бы вас троих воспитать!
— Я вот это сейчас даже комментировать не буду, — вновь прикрывая глаза, ответил Бесов и вновь откинулся на подушку.
— Всё, закрыли тему, — миролюбиво предложила девушка.
— Согласен, не хочу слушать о том, как моя сестра обжимается со стариком, — согласился и Бесов.
— ЛЁША! — Татьяна хлопнула его по ноге ладошкой, — Ты пошляк! И вообще!!!
— Так что тебе там сказал этот старый хрыч? — действительно не желая больше обсуждать эту тему, напомнил Бесов.
У сестры была своя голова на плечах и свой путь «накопления опыта». Да и спорить с ней было бесполезно.
— Он рассказал кое-что, касательно Глеба, — тут же поменявшись в голосе, сказала Таня, — Кое-что, что может изменить всё.
— Всё? — не открывая глаз, переспросил Бесов.
— Да, — был ему короткий ответ, — Это может повлиять на его присутствие в компании… Как и на всю троицу из его «Dream Team», — задумчиво протянула Таня, даже не подозревая, как созвучно мыслит с Милой, называя их так.
— И что ты собираешься делать с этой информацией? — напряжённо спросил Бесов, всё ещё не открывая глаз.
— Не я, а ты, — было ему ответом.
Сказав это, она предоставила ему выбор. Она всегда оставляла за ним последнее слово — в этом была особая прелесть её характера.
— Слушаю, — только и сказал Алексей; сделать выбор он всегда успеет — но отказать себе в возможности узнать слабую сторону своего противника, он просто не мог.
— Ты расскажешь ему об этом на новогоднем балу в компании. Думаю, это будет… поэтично, — начала говорить Таня, рассеянно глядя в темноту окна…



Глава 15. Макс

Воскресенье…

Он стоял у окна своей спальни на втором этаже и смотрел вниз, туда, где в снегу барахталась Мила — то катая основу для снеговика, то изображая полёт ангела и отпечатывая его на мягком белом покрове. Снега за ночь выпало много. И теперь в нём можно было… да-да, барахтаться, как это сейчас делала его светловолосая Сирена — с совершенно счастливой улыбкой на губах.
Макс проснулся под утро и обнаружил себя на диване в гостиной. Заснуть там, даже в такой неудобной позе, было вполне ожидаемо: вся эта предновогодняя гонка в компании, вечерний поход с Бесовым на открытие «ШиZы», пара порций виски, ночная поездка в родовое гнездо, просмотр семейного фильма рядом с этим теплым воробышком, умудрившимся заснуть даже раньше, чем он сам, и так и норовившем умоститься то на его плече, то на его ногах…
Мягкая улыбка сама собой растянулась на губах…
Звук подъехавшего автомобиля заставил Макса оторваться от воспоминаний и вновь вернуть внимание заснеженному двору: от соседей, только подъехавших на новеньком мерседесе, внутрь двора забежала огромная псина. Мужчина чуть наклонился вперёд, чтоб увидеть, как отреагирует девушка. Он знал этого пса: породы Комондор, этот гигантский комок светлой шерсти был самым добрым существом на несколько миль вокруг, а то и на весь город… Сестра просто обожала Пайка (так звали этого пса), и упросила родителей сделать для него ход в калитке. С тех пор Пайк считал своим долгом забегать к соседям и играть на их территории; его хозяева были не против.
Удивленный вскрик девушки, когда эта огромная махина счастья и радости выпрыгнула к ней из снега, быстро сменился весёлым смехом и игрой в «закопаю»: и Мила, и пёс дружно закапывали друг друга снегом, кто руками, а кто — лапами, а потом прыгали по сугробам, девушка — с хохотом, а пёс — с чем-то нечленораздельным, схожим на радостный лай и скулёж одновременно. Через пару минут хозяева Пайка заметили пропажу, подошли к калитке и позвали пса домой. Макс и сам не заметил, как на его губах вновь появилась мягкая улыбка, когда Мила, прощаясь, обняла псину за шею и погладила его по спутанной шерсти. Пайк весело сообщил ей что-то на своём собачьем языке и также весело ускакал по глубокому снегу (а это и впрямь было веселое зрелище) к калитке, нырнув в свой ход; Мила проводила его взглядом, а затем и сама повернула к дому, усталая, но счастливая.
Макс отошёл от окна и спустился вниз — чтобы приготовить девушке горячий какао, пока та переодевается и принимает быстрый душ. С его губ не сходила лёгкая улыбка, пока он подогревал молоко и засыпал в него сладкий коричневый порошок, и со стороны могло показаться, что в его душе — гармония и спокойствие. Да, именно такое впечатление о себе и создавал Макс Вознесенский, появляясь в компании, на деловой встрече, на празднике в семье или на одной из светских вечеринок, где он всегда был званым гостем, но куда ходил так редко… Для всех знакомых он был располагающим к себе, иногда весёлым, иногда просто смешливым, но всегда — добрым, приятелем. С самого детства с ним хотели дружить абсолютно все: он умел удивительным образом располагать к себе людей абсолютно всех возрастов, а также — разрешать все ссоры и конфликты между своими сверстниками, не доводя их до драки. Люди чувствовали в нём уверенность и спокойствие, а оттого тянулись к нему, как к теплому огоньку. Пожалуй, со стороны его даже можно было назвать идеальным… У него действительно было всё: крепкая и дружная семья, отличное образование, привлекательная внешность, хорошее воспитание и много перспектив впереди. К тому же его никогда не баловали в детстве: мечтая о какой-либо игрушке, он получал её только на праздник и всегда знал, что плохое поведение может лишить его этого сокровища — потому вёл себя хорошо, учился прилежно и всегда старался быть гордостью своих родителей. Именно поэтому он вырос вежливым, послушным, знающим цену деньгам и родительскому вниманию, «обстоятельным молодым человеком» — как за глаза его называли пожилые (и не очень) соседки по подъезду в его квартире в центре города.
Да, он мог показаться идеальным… Но только один Макс и знал, насколько обманчивым было это впечатление. Его спокойствие было показным: он всегда хотел слишком многого, но не демонстрировал этого — с детства воспитанный терпеливым и не показывающим своих истинных эмоций мальчиком. Он считал себя эгоистом и вруном, потому что не рассказывал никому о том, чего он на самом деле хотел, даже не подозревая — насколько это нормально, хотеть и не говорить об этом. Он был слишком придирчив к себе.
Но сейчас…
Сейчас ему было сложнее всего: потому что он практически держал в руках то, что в уме уже давно считал своим. Мила. Да, он считал девушку своей. И да, он был ужасным эгоистом, когда решил, что больше не будет смотреть со стороны, как его друг пытается добиться от неё внимания. Он слишком хорошо знал Глеба и понимал, зачем тому нужна Мила. А после разговора в её съемной квартире, все куски головоломки и вовсе сложились в единую картину, встав на свои места…
В своё время, Макс действительно не стал мешать другу, загасив в себе симпатию к милой светловолосой Сирене, такой растерянной и такой неопытной, но такой удивительно притягательной… Он видел, как Глеб опутывает её своим сетями, пытаясь выдавить из девушки хоть каплю чувств, и также знал, что этот подход не применим к Миле. Что её нужно завоёвывать иначе. Но он не мог встать на пути Глеба: не потому, что его собственные чувства к Миле были не столь сильны, а потому что он понимал — пока Бондарёв не добьётся места генерального директора, он будет невменяем и одержим. И мешать ему в достижении этой цели своим вниманием к его помощнице, к которой тот неожиданно тоже начал испытывать интерес, Макс не стал. Именно его воспитание и привитое с детства терпение позволили ему выдержать тот период и не показать никому своих симпатий к девушке. А потом он и вовсе уверился в том, что те двое начали встречаться — об этом говорили во всех кулуарах, на всех светских мероприятиях; даже отец Глеба вызывал к себе и Макса, и Лину, чтобы удостовериться в том, что Глеб действительно завел роман со своей помощницей. Это был сложный период для Вознесенского — ещё никогда в жизни с ним не случалось так, чтобы он в итоге не получал желаемого. Он не был жадным до жизни, а потому всегда очень ценил то, чего смог добиться. И тем сильнее по нему ударило понимание, что в этот раз его цель не была достигнута. Он постарался подавить в себе чувства к светловолосой Сирене и переключиться на работу, хоть это довольно плохо помогало.
Но когда после возвращения Милы начался новый этап «завоевания», на этот раз уже с участием Бесова, о котором Макс узнал слишком поздно, Вознесенский не выдержал. Последней каплей стал разговор у неё на кухне, когда Мила призналась, что лишь притворялась девушкой Глеба, и что совершила ту единственную ошибку под влиянием алкоголя. Макс видел, что творилось с ней, когда он забирал её из резиденции мэра, и помнил выражение её лица, когда она рассказывала о случившемся ночью… То, что он обнаружил в её глазах, заставило его в корне пересмотреть свою позицию в этом запутанном многоугольнике. В её глазах не было любви к Глебу, как не было её в её голосе, как не было её в её словах. Это меняло всё.
Но, даже понимая это, Вознесенский не мог не мучиться чувством вины перед другом и вновь корил себя за двуличие и за ложь. Нет, он не был хорошим человеком: он был нетерпеливым, он был ревнивым, он был эгоистичным — он привёз её сюда, чтобы скрыть ото всех, чтобы наслаждаться ею в одиночку. И он не мог и не хотел больше стоять в стороне, наступая на горло своим чувствам.
Он был влюблен.
Но, конечно, не торопился рассказать об этом всему свету. Для начала об этом должна узнать она. Хотя, даже здесь он не собирался торопиться: он знал, что на неё давить нельзя, потому давал ей возможность отдохнуть от всего — от суеты, от людей, от города, от её дурацкой маленькой съемной квартиры.
Но он скажет, обязательно скажет ей обо всём, когда придёт время. Не «его» время, Её время. Он скажет ей, когда она готова будет услышать.
Мужчина услышал шаги за спиной и развернулся к подошедшей девушке с кружкой горячего какао. Глаза Милы нужно было видеть. Она даже не сразу протянула руки за сладким и немного терпким напитком (Макс добавил в него кусочки горького шоколада, немного перца и корицу), всё ещё не веря, что это — ей.
— Замёрзла на улице? — с улыбкой спросил Макс, протягивая кружку ей прямо в руку.
Мила взяла, понюхала, недоверчиво посмотрела на мужчину.
— Откуда ты знаешь, чего я хотела? — удивленно спросила она.
— Не трудно догадаться, чего хочет девушка, после получасового забега в сугроб, — заметил Вознесенский и кивком предложил попробовать.
Мила сделала глоток… и ещё более недоверчиво посмотрела на Макса.
— Там что… перец? — спросила она, — И настоящий шоколад?
— Оба эти ингредиента были добавлены мной, помню точно, — не переставая улыбаться, ответил тот, — тебе нравится?
— Очень. Это… это неожиданно, — наконец, резюмировала Мила и сделала ещё пару глотков.
— Голодная? — спросил мужчина, наблюдая за тем, как забавно девушка греет свои ладошки о горячую кружку.
— Наверное, больше да, чем нет, — отозвалась Мила, — А ты не знаешь, что это был за пёс на улице?
— Пайк? Это венгерская овчарка наших соседей — они только приехали. Видел, вы подружились.
— Как можно не подружиться с этим милахой? — с улыбкой спросила девушка, — Я даже не знала, что такие породы существуют. Он такой… огромный! И такой добрый!
— Любишь больших собак? — с интересом спросил Макс.
— Не знаю. Наверное, да. У меня никогда не было домашнего питомца, но, глядя на Пайка, я начала мечтать его завести… — протянула Мила, присаживаясь на стул.
— Тогда тебе должен понравиться мой оболтус, — усмехнулся блондин.
— У тебя тоже есть собака? — глаза Милы засияли, — И такая же большая?!
— Больше, — кротко ответил Макс, — У меня ньюфаундленд.
— Боже! Это те собаки, что могут тащить на себе огромные грузы, а также они плавают отлично и спасают людей в воде? У них ещё интеллект какой-то запредельный для собак? — с трепетом произнесла Мила, глядя на Макса, как на хозяина Бога, не меньше…
— А ещё у них ласковый характер и очень милая мордаха, — хмыкнул Макс, — но в общем — да, ты перечислила характеристики ньюфаундленда.
— Я хочу посмотреть! — выпалила Мила, затем как-то резко засмущалась, — В смысле, может, у тебя есть фотографии твоего пёсика? Я бы с удовольствием посмотрела.
— Думаю, я познакомлю вас, — с загадочным видом произнес Вознесенский, стараясь спрятать улыбку.
— Правда? — искренне радуясь, спросила Мила.
— Правда, — кивнул Макс и всё же улыбнулся — широко и весело, — Уверен, мой оболтус тебе понравится.
— А как его зовут?
— Кристофер. Можно Сэр Кристофер.
— Ты серьёзно? — Мила подняла бровь.
— Я зову его Крисом или оболтусом, но мама и сестра млеют от полного имени. Так его ещё при рождении назвал хозяин его отца — а он канадец. Мы не стали менять имя, чтобы не путать щенка, — пояснил Макс, — но, поверь, как только ты увидишь его, ты поймёшь, к чему такие церемонии.
— Он настолько благороден ликом? — усмехнулась девушка.
— Скажем так… не обделён внешностью. И умеет привлекать девушек, — хмыкнул Макс и поймал на себе странный, но при этом — заинтересованный взгляд Милы.
Интересно, о чём она подумала?..
— Так ты… зовёшь меня в гости? — через несколько секунд молчания спросила та, опустив взгляд на дно стакана.
— Ты и так у меня в гостях, — спокойно заметил Макс, в глазах которого плясали искорки веселья, — так что будем называть это… продолжением общения.
— Ты слишком добрый со мной, — сказала Мила, вновь отводя взгляд.
— Потому что приготовил тебе какао? Или потому, что пообещал познакомить со своим псом? — Макс смотрел на неё смешливо, но теперь в его глазах застыло напряжение.
Правда, это напряжение было не замечено Милой, которая уже успела вновь уйти в свою хандру.
— Пожалуйста, не надо грустить, — Макс сам не понял, как оказался рядом с девушкой, да ещё и обнял её лицо ладонями, — Тебе очень идёт, когда ты улыбаешься.
— Вечно улыбаться тоже не получится, — с какой-то странной, невесёлой улыбкой ответила та.
— Получится. Просто рядом с тобой ещё не было человека, который бы поставил целью побуждать тебя улыбаться, — ответил Макс.
— Такие разве существуют? — подняв бровь, усмехнулась Мила.
«Существуют», — про себя подумал Макс, но вслух ничего не сказал.
Рядом с ним она будет улыбаться. Всегда.
— Так что там, ты говоришь, на обед? — она сделала шаг назад, освобождаясь из его рук и прошла к раковине — помыть кружку.
— А чего ты хочешь? — тут же спросил Макс.
— Я хочу, чтобы ты перестал хоть на секунду думать о том, чего я хочу, — улыбнулась Мила, — Это… — она замялась, пытаясь найти слова, а её глаза вдруг смущенно забегали из стороны в сторону, — это не очень привычно для меня, — наконец, нашлась она, — да и не хочу я садиться к тебе на шею! Ты меня и привёз, и накормил вчера, и одел-обул, и позволил испортить идеальный вид вашего сада моим неидеальным изображением ангела и не долепленным снеговиком, и какао мне сварил… Короче, обед я буду готовить сама! Возражения не принимаются!
— Как скажешь, — развёл руки в стороны Макс, — кухня твоя.
Мила уверенно кивнула, принимая его отступление, а потом неуверенно поинтересовалась:
— А продукты можно все брать?
— Нет, можно брать только приправы и сковородки, — с вежливым выражением на лице произнес Макс.
Мила фыркнула и отмахнулась. И вскоре с головой погрузилась в недра холодильника. В этот момент в кармане мужчины завибрировал телефон, и он отошёл в гостиную, к самому окну, чтобы иметь возможность смотреть на порхающую по кухне Милу и одновременно вести телефонный разговор без вероятности быть услышанным.
— Да? — негромко сказал Макс, приняв звонок от Лины.
— Она у тебя? — спросила та без предисловий.
— Да, — чуть улыбнувшись, ответил мужчина, глядя на светловолосое чудо, в данный момент выбирающее мясо из нескольких упаковок.
— Я всегда знала, что она тебе нравится, — неожиданно сказала Лина, вынуждая Вознесенского нахмуриться и отвернуться к окну.
— Это было так заметно? — через несколько секунд молчания спросил он.
— Ты уверен, что умеешь контролировать себя и свои эмоции, но меня не обманет твоя вечная маска весельчака и души компании, — вновь удивила его подруга детства, — Когда ты собираешься сказать Ему?
— С чего ты взяла, что я буду перед ним отчитываться? — спокойно спросил Макс, внутри которого всё натянулось от напряжения.
— Брось, Макс, он твой друг. И мой друг, как бы странно это ни звучало. И он действительно что-то испытывает к Миле, — Вознесенский словно почувствовал, как Лина закатывает глаза, говоря ему всё это, — Уверена, ты только и делаешь, что занимаешься самобичеванием за свою симпатию к ней, пока улыбаешься всем в лицо.
— И когда ты успела так хорошо меня узнать? — не без сарказма спросил Вознесенский, вновь разворачиваясь лицом к кухне.
— Да было, кажется, десятка два лет, — в тон ему протянула Лина, затем её голос вновь стал серьёзным, — Ты отличаешься от нас, Макс. Тебе не нужно никому и ничего доказывать, у тебя есть всё, что тебе нужно, и главное — у тебя нет потребности самоутверждаться за счёт кого-либо. А ещё — ты в ладу сам с собой, — ну, в этот момент мужчина готов был поспорить с подругой детства, но удержался, желая услышать, что она скажет — до конца, — Поэтому без всякого сомнения я готова сказать, что благословляю тебя и твои начинания — тем более, ты так долго скрывал свои чувства, НО!
И вновь Макс готов был откомментировать услышанное, однако, замолчал, так и не начав.
— Я слушаю тебя, — спокойно проговорил он, ожидая продолжения.
— Ты должен поставить Глеба в известность. Не как соперника, но как друга.
— Уверен, ему это не понравится, — невесело усмехнулся Макс, глядя на медленно падающий с неба снег.
— Думаю, твоя уверенность или неуверенность в этом вопросе не столь важна. Важно, чтобы ты смог донести до Глеба, что не он один имеет право на чувства, — отрезала Лина, вынуждая мужчину удивленно поднять бровь.
— Откуда такой напор? Вы успели что-то не поделить?
— Глеб зарылся в эти отношения, уцепившись за Милу, как за спасательный круг. Но мы оба знаем, чьё место сейчас занимает Мила в его сердце. Он может либо ещё сильнее запутаться в себе, либо выплыть из этого кошмара с неправильной установкой на жизнь. Я переживаю за него. А разве ты — нет?
— Я тоже. Но я не хочу учить его жизни. И тебе бы не советовал, — спокойно ответил мужчина.
— Как я уже говорила, — фыркнула девушка, — ты отличаешься от нас.
— Ты повторяешься. В чём смысл? — чуть холоднее спросил Макс.
— В том, что у тебя есть всё. Ты даже к Глебу и его Плану Года присоединился не из духа авантюризма и не из желания заработать денег или получить заветный пост в компании, а потому что… мог себе это позволить. Потому что тебе это стало интересно. Ты думаешь, я не поняла, почему ты так упорно отказывался покидать четырнадцатый этаж, предпочитая должность простого начальника, когда спокойно мог себе позволить встать рядом с Глебом — ведь твои родители хоть завтра могут выкупить половину акций компании…
Макс молчал, глядя прямо перед собой. Почему он предпочел остаться на четырнадцатом этаже? Потому что ему нравилось создавать, а не управлять. Даже не так, ему нравилось то чувство, когда он смотрел на дело своих рук, которое вдруг начинало воплощаться в реальности, и понимал, что это он создал всё это. Он создал проект, который воплотился в жизнь и начал постепенно приносить свои плоды… В такие моменты Вознесенский чувствовал себя творцом. В такие моменты он чувствовал себя свободным от своих связей, от родительской «руки», от денег на своём счету. Он понимал, что сам может строить свою жизнь — и это чувство было тем, что грело его с тех пор, как он закончил университет в Америке и вернулся на родину. Нет, родители не давили на него, не вынуждали продолжать их дело. Но они всегда стояли тенью за его плечом, как бы напоминая — ты наследник, это твоя обязанность, пусть не сейчас, но когда-нибудь ты должен будешь занять наше место.
— Я услышал тебя, — коротко ответил мужчина, переведя взгляд на фотографии на стенах.
Да, их семья была действительно счастливой. Но это не значило, что все её члены всегда были одного мнения касательно той или иной ситуации. Конечно, и у них были разногласия.
— Тогда, надеюсь, ты поступишь правильно. Не стоит ставить Глеба перед фактом, что девушка теперь твоя — это не послужит ему ни хорошим уроком, ни верным сигналом к правильному действию. Не говоря уже о том, что Милу ещё нужно добиться. А она — не простой орешек.
— Это точно, — усмехнулся Макс, вновь посмотрев на девушку.
— Что она учудила? — с любопытством спросила Лина.
— Она решила, что я — гей, — хмыкнул Вознесенский.
Некоторое время из трубки ничего не доносилось, а потом его собеседницу пробило на такой смех, что даже сам Вознесенский не удержался и вновь рассмеялся вместе с ней.
— Ну, из тебя гей, как из меня пастушка! — кое-как справляясь с собой, заявила Лина, — Наша девочка, конечно, с тем ещё чувством юмора…
— Да нет, она вроде как серьёзно спрашивала, — припоминая вчерашний разговор, заметил Макс.
— Думаю, ты сумеешь удивить её, — хмыкнула Лина, а мужчина сдержался от комментариев.
Конечно, сумеет. В этом даже не стоит сомневаться.
— Ладно, Ромео, береги её. Завтра увидимся на работе — ещё поговорим.
— А тебе не безразлична её судьба, — заметил Макс с лёгким удивлением.
— Не безразлична. Она — хорошая девочка. Мало таких осталось. И мне жаль, что я не смогла уберечь её от глупостей.
Макс молча согласился. А сам про себя подумал, что именно из-за этой «глупости» он и не может спешить — не может побежать впереди паровоза с букетом своих чувств в одной руке и билетами в кино — в другой. Миле нужно время, чтобы привести свои мысли в порядок. Как и ему.
Мысль о том, что Глеб переспал с ней — не давала ему покоя.
Он не должен был торопиться. Это было важно. Как для неё, так и для него.
— Я упустил её однажды. Второго раза не будет, — сказал он, вновь глядя на медленно падающий снег.
— О чём ты? — с лёгким любопытством спросила Лина.
— Ты же знаешь, я хотел оставить её у себя. Даже разговаривал об этом с Глебом — вполне серьёзно. Но тому уже втемяшилось в голову, что она со своим непрофессионализмом — идеальное прикрытие от отца, — задумчиво произнес Макс, — да и, в конце концов, это я должен был быть в той делегации, и я должен был получить тем каблуком по затылку.
— Точно, Глеб ведь именно для тебя тогда и расчищал этаж, — припомнила Лина, прикусив губу, — а почему тебя не было среди них?..
— Я задержался в Греции: Глеб попросил меня переговорить с одним местным бизнесменом, владеющим сетью отелей, по поводу новых инвестиций… Я опоздал ровно на один день.
Лина фыркнула. Макс не видел этого, но был уверен, что сейчас она качала головой.
— Странная штука — судьба, — наконец, ответила девушка.
— Согласен, — кивнул мужчина, — но это говорит лишь об одном.
— О чём? — тут же спросила Лина.
— О том, что всем нам нужно было пройти этот путь, — улыбнулся Макс.
— Мне иногда так хочется стукнуть тебя чем-нибудь тяжелым, — внезапно произнесла девушка, — Ладно, философ, надеюсь, твой путь в дальнейшем будет не столь тернист и не весел.
— И тебе того же, — усмехнулся Вознесенский и отключился.
Затем посмотрел на кухню, откуда уже доносился насыщенный запах каких-то пряностей, ещё раз улыбнулся своим мыслям и решительно убрал телефон в карман.
Больше никаких разговоров. У них и так слишком мало времени… С этого момента он каждую секунду посвятит Ей.
Что по поводу признания…
Да, он уже знал, когда раскроет перед ней свои чувства. И знал, что будет делать дальше. А пока… пока он будет осторожно привязывать её к себе: чтобы она привыкла, что он рядом, чтобы она не пугалась его, чтобы доверилась ему. Он знал, что этот путь — не из лёгких. Он знал, что она ещё не вполне осознаёт, что уже заинтересована в нём — это было видно по её лицу: по её временами краснеющим щекам, по её иногда слишком внимательным и словно ищущим в нём что-то — глазам… Макс знал, что сможет ей понравиться, но не был уверен, что сможет пробудить в ней такие же чувства, какие сам испытывал к девушке. И было бы глупо думать, что победа уже близка — но он был терпелив. И он готов был дать ей время, чтобы понять, что лишь с ним она будет в безопасности, что лишь с ним она будет счастлива. Что лишь с ним она будет улыбаться. Постоянно.
— Как там мой обед? — спросил он, проходя на кухню.
— Думаю, тебе понравится, — с лёгким азартом сообщила Мила, разворачиваясь к нему и держа в одной руке деревянную лопатку, а во второй — солонку.
— Я в этом просто уверен, — согласился Макс, глядя на девушку неожиданно серьёзно.
Мила немного смутилась от его взгляда, а потом сдула волос с лица и неожиданно улыбнулась.
— Знаешь, ты слишком доверчивый, — сказала она с хитринкой в глазах, — вот, пересолю блюдо — и придётся тебе изображать на лице восторг от моей готовки!
— Думаю, я переживу это суровое испытание, — спокойно ответил мужчина, затем обошёл стол, подойдя к девушке вплотную, и осторожно забрал у неё из рук солонку, с незаметной улыбкой отметив, что та задержала дыхание от его близости, — А пока на всякий случай заберу у тебя соль. Всё-таки она хороша в меру, — он подмигнул растерявшейся девушке и убрал приправу на стол.
— Ты прирожденный дипломат, — заметила та, отворачиваясь к плите, но Макс успел заметить лёгкое разочарование на её лице.
— Стараюсь, — ответил ей мужчина, плотно сомкнув губы.
Сдерживать себя рядом с ней становилось всё сложнее — особенно, когда он видел её ответную реакцию.
Да, он видел, что в Миле что-то поменялось — и это изменение произошло буквально за эту ночь.
Она стала по-другому смотреть на него.
Или он это себе придумывает?..
— Думаю, если ты найдёшь завтра вечером время, я познакомлю вас с Кристофером, — сказал он неожиданно для себя самого.
Мила резко развернулась к нему. Смотрела чуть дольше, чем было необходимо… а затем, словно взяв себя в руки, негромко сказала:
— Я буду рада.
Мужчина спокойно улыбнулся и чуть не дал сам себе подзатыльник — мысленно. Не торопиться… конечно… почему бы не посмотреть на Кристофера и вовсе — сегодня ночью?!
— Тогда договорились, — чуть поспешнее, чем нужно, сказал он и начал заниматься чаем, — Ты пьёшь черный?
— С имбирём, — кивнула Мила.
— И лимоном, — кивнул Макс, а на удивленный взгляд девушки сообщил, — Лина тоже такой любит. Я видел, как она заваривала его для тебя во время обучения.
— Ты наблюдательный, — только и ответила Мила.
«Ещё какой», — подумал про себя Макс и достал из холодильника корешок имбиря.
Он ещё не раз удивит её своей наблюдательностью. Главное теперь — не спугнуть его дивную Сиренушку. А, значит, нужно притормозить на поворотах.
Всему своё время.
Да, всему своё время — особенно, учитывая, что до этого самого «времени» осталась всего пара дней…



Глава 16. Мила: Возвращение "в себя"

Удивительный день. Я и забыла какого это — когда ты просто отдыхаешь душой. Когда ты делаешь то, что хочешь. Когда не думаешь ни о чём плохом. Кажется, здесь, в этом доме, я поняла — к чему мне нужно стремиться: к тихой спокойной гармонии.
Проснувшись с утра, я убедилась в правильности своего вчерашнего решения и с абсолютным спокойствием приняла простую истину: мне не нужны все эти страсти. Они не про меня. Как я умудрилась попасть в этот водоворот событий, мужчин, эмоций, чувств? Как получилось, что я создала вокруг себя столько шума? Как-то глупо и уже даже не смешно… Я никому и ничего не должна, кроме себя самой. А для очистки собственной совести мне стоит закончить свою работу в компании без всяких наречений и уйти из мира бизнеса навсегда. Уже успела понять — не моё.
Эта простая установка на будущее помогла мне встать, умыться и начать уже наконец радоваться жизни в этом снежном раю! А сколько за ночь выпало снега! Естественно, что первое, что я сделала — это выпросила у Макса теплые вещи, в которых можно было валяться в сугробах! Потом катала снеговика, играла с прелестной псиной, что выскочила ко мне прямо из снега, и вообще — вела себя, как дитя малое, знаю! Но мне было так хорошо и так весело, а ещё — никто не стоял над душой и не говорил, что двадцатитрехлетней девушке, занимающей престижную должность, не к лицу дурачиться в чужом саду, имитируя полёт ангела на снегу. Но мне было плевать! Потому шла в дом я с чувством выполненного долга — давно я так не отпускала себя! Это ведь даже подумать сложно: около трёх месяцев я издевалась над собой, заковывая себя в офисные костюмы и изображая из себя бизнес леди, коей не являюсь ни минуты! И, конечно, мне об этом не снег сообщил. Но по какой же такой неведомой причине я успела забыть, кто я?
На самом деле, винить здесь было некого: как только я попала в эту гигантскую машину, имя которой — компания Бондарёва, и стала частью её механизмов, мне было просто некогда думать о чём-то другом. Я плыла по течению, создаваемому этой машиной, не успевая осознавать, как далеко от самой себя меня уносит. Да, порой стоит остановиться, сломать шаблон, перестать действовать «по сценарию» и просто забраться в снег, и лежать, глядя на небо, чтобы понять — тебя реально занесло. И если ты хочешь вернуться «к себе», то делай это! А не рассуждай о том, как мир суров и жесток, и что он делает с такими слабыми, не имеющими сил сопротивляться ужасному року, людишками!
Потому и я решила, что хватит! Хватит заниматься самоедством или поиском виновных. Те, кто ищут виноватых — хотят переложить проблему со своих плеч.
Начинать изменения нужно с себя.
Поэтому — спускаюсь вниз после быстрого душа и… с ходу получаю кружку горячего ароматного какао от светловолосого Бога прямо в руки. С любопытством принюхиваюсь — там явно есть какие-то иные ингредиенты, помимо молока и порошка из упаковки.
— Там что, перец? И настоящий шоколад? — спрашиваю у блондина, осторожно пробуя напиток.
— Оба эти ингредиента были добавлены мной, помню точно. Тебе нравится? — он смотрит на меня с теплой улыбкой.
— Очень. Это… это неожиданно, — отвечаю ему, даже не зная, что нравится мне больше: какао или то, что он позаботился обо мне.
Всё это довольно странно… или закономерно? Как только ты решаешь закрыть одну дверь, тут же открывается другая. Но… блин, не так же быстро!
Смотрю на золотоволосого Бога с четырнадцатого этажа. Я всегда замечала, что он симпатизирует мне: он и не скрывал этого, появляясь в кабинете Глеба и каждый раз прося меня сказать ему что-то «своим чудным голоском». А то, как он зовёт меня — Сиренушкой, — это я тоже давно отметила, как и его всегда тёплую улыбку, ту самую, что и сейчас светит мне с его лица.
Но почему я никогда не придавала этому значения? Почему не акцентировала внимание на этих мелочах? И… что ему от меня нужно?.. Хотя нет, не так… Почему он начал так активно проявлять ко мне свою доброту? Неужели я выглядела такой несчастной в тот день, когда попросила его забрать меня из резиденции мэра? Ведь с тех пор всё и началось… это его повышенное внимание ко мне.
Но, с моей новой установкой на жизнь, мне уж точно не до новых выяснений отношений — только не очередной раунд! И только не с другом Глеба, Мила! В конце концов, наступая на одни и те же грабли, можно лоб себе разбить…
У нас завязывается лёгкий разговор о собаках, и блондин неожиданно признаётся, что имеет ньюфаундленда — Боже, я этих лапочек только по телевизору видела! Естественно, из меня вырывается просьба посмотреть на это чудо, но я быстро осекаюсь: насколько это нормально для золотоволосого Бога? Не хочется «наглеть» в его глазах. Но, кажется, всё не настолько катастрофично. И когда Макс называет кличку своего питомца… я расслабленно хмыкаю. Сэр Кристофер!
— Он настолько благороден ликом? — спрашиваю не без улыбки.
— Скажем так… не обделён внешностью. И умеет привлекать девушек, — усмехается Макс в ответ.
Смотрю на него с лёгким любопытством: это он о себе сейчас сказал?..
— Так ты… зовёшь меня в гости? — спрашиваю у него, почему-то начиная безбожно краснеть, а потому — опускаю голову, прячу взгляд на дне своего стакана.
— Ты и так у меня в гостях. Потому будем называть это… продолжением общения, — отвечает он.
Блин, ну, почему он такой… простой? И такой спокойный? Словно это нормально для него — везти меня к себе домой, поить какао, уделять мне столько своего внимания и своей заботы…
И, если он был таким всегда, то почему только сейчас решил раскрыться? Потому что узнал, что нас с Глебом ничего не связывает?.. Но разве он не понимает, как просто в таком случае объект его доброты может обмануться, решив, что это не просто забота, а… нечто большее?.. Макс ведь… просто друг. И вряд ли станет кем-то большим — по крайней мере он не давал никаких намёков на то, что я ему нравлюсь. Как девушка.
Чёрт, и куда меня опять несёт…
Его руки на моём лице появились так неожиданно, что я даже удивиться не успела. Он просит меня, чтобы я не грустила. Чтобы чаще улыбалась. Но разве это возможно вообще, чтобы он так общался со всеми девушками?..
Делаю от него шаг назад.
— Так что там, ты говоришь, на обед? — спрашиваю, быстро находя себе занятие: в моих руках грязная кружка, надо помыть…
— А чего ты хочешь? — спрашивает Макс, и я чувствую спиной — он снова улыбается.
— Я хочу, чтобы ты перестал хоть на секунду думать о том, чего я хочу, — честно говорю ему, затем быстро улыбаюсь, смягчая слова и понимая, что выпалила это, не подумав… черт… — Это… — пытаюсь найти слова, чтобы объяснить ему… чтобы перевести тему, — это не очень привычно для меня, — заканчиваю почти также честно, как начала.
Потому что, будь я честной до конца… Нет, не надо мне об этом думать. Вообще. Зачем омрачать этот замечательный день своими не очень умными мыслями? Он хочет проявлять свою заботу? Ему это нравится? Так зачем ему мешать? И хватит уже во всём искать подтекст! Да! Так что сообщаю ему, что обед буду готовить сама и с облегчением выдыхаю, когда в его кармане начинает вибрировать телефон — самое время! А я пока отдохну от его карих глаз и от его теплой улыбки.
Готовлю ему… со вкусом! Сама не знаю почему, но хочу перепрыгнуть саму себя! Хочу, чтобы ему понравилось. Пусть хоть в приготовленной для него еде он увидит мою благодарность за этот небольшой отпуск в конце рабочей недели… Запахи начинают быстро наполнять помещение: кажется, всё идёт, как надо. Потому, когда Макс снова подходит на кухню после долгого разговора по телефону и спрашивает, как там его обед, я отвечаю радостно, даже с азартом — что ему понравится.
— Я в этом просто уверен, — говорит он, глядя на меня слишком серьёзно.
Так, стоп! А где же его вечная улыбка и вечно весёлый взгляд? Откуда эта сосредоточенность в глазах?..
И почему я тут же смущаюсь от этих его глаз и хочу перевести всё в шутку?.. О чём мы говорим? О Соли?.. Бред какой… И, да, кажется, я уже погрозилась пересолить его блюдо… Ну, что за детский сад?!
Вот только, когда мужчина подходит ко мне вплотную, шутки заканчиваются. Он мягко забирает у меня солонку, а я почему-то задерживаю дыхание.
— Пока заберу у тебя соль. Всё-таки она хороша в меру, — негромко говорит он и… подмигивает?
Это что, был намёк на общеизвестную примету? Что, если девушка пересолила блюдо, то она влюбилась?.. Или он не это имел ввиду?.. Тогда чего он так улыбается?!?!?!
— Ты прирожденный дипломат, — говорю ему, с ужасом обнаруживая в своём голосе разочарование.
Это же не на его внезапную, но такую кратковременную близость реакция?..
— Стараюсь, — как-то странно отвечает он, но я делаю вид, что сильно занята нарезкой овощей… чёрт… он — друг. Он — друг! Он же не может быть не другом?.. — Думаю, если ты найдёшь завтра вечером время, я познакомлю вас с Кристофером.
Он приглашает меня на свидание?! Резко разворачиваюсь к нему и вижу в его лице ту же напряженность, что сейчас, должно быть, читается на моём.
Я странно реагирую? Наверное, да. Я странно реагирую. Он же просто предложил посмотреть на его породистого пса… Ничего особенного.
— Я буду рада, — отвечаю сдержанно и вижу такую же сдержанную улыбку на его лице.
Совпадение?.. Возвращаюсь к готовке. Ну, в конце концов, это просто ещё одна встреча! Он же не на ночь к себе меня позвал!..
Мы начинаем готовить вместе: он — заваривая нам чай, я — заканчивая с обедом. Потом едим, продолжая непринуждённый разговор на самые отвлеченные темы. Всё это как-то странно.
Но мне хорошо. Рядом ли с ним, или вдали от всех — не знаю! Но мне хорошо! Потому, когда приходит время возвращаться в город, я искренне вздыхаю и совсем не хочу ехать. Вот только «хочу» или «не хочу» — это детские критерии выбора. У меня есть обязанности, и их нужно выполнить. А уж потом… после нового года (Бог мой, даже думать об этом дне не хочу! Тридцать первое декабря станет для меня поистине днём испытаний! И подведения итогов… и конца моей прошлой жизни… всё, пора завязывать с мрачными мыслями) я могу напроситься к Максу ненадолго в гости. Не думаю, что он мне откажет.
— А когда вы будете ставить ёлку? — спрашиваю у светловолосого Бога, пристёгивая ремень безопасности.
— Числа второго и поставлю, — отзывается тот, захлопывая дверцу машины.
— Ты? — удивляюсь, — И украшать сам будешь?
— Можешь помочь мне в этом, если захочешь, — улыбнулся мужчина и выехал на дорогу.
И так просто он об этом сказал…
— Может, и помогу! Как раз хотела попросить тебя… — я смущаюсь под его внимательным взглядом и замолкаю.
— Попросить вместе нарядить ёлку? — усмехается Макс, выруливая на трассу.
— Попросить пригласить меня сюда ещё разок. Мне понравилось у тебя… у вас… — исправляюсь под смешливым взглядом мужчины, — и хватит так смотреть на меня! — не выдерживаю в конце.
— Прости, но ты такая смешная, — улыбаясь, отвечает Макс, глядя на дорогу; затем замечает мой нахохленный вид и вновь усмехается, — Обязательно приглашу, — наконец, отвечает; переводит взгляд на меня, — можешь даже не сомневаться.
Расслабляюсь. Хороший он. Хоть и непонятный.
— А пока, расскажи мне, что делаешь завтра после работы, — заканчивает блондин, вновь возвращая взгляд дороге.
— А? — удивленно смотрю на него.
С чего бы вдруг…
— Ты хотела познакомиться с моим оболтусом, — поясняет мужчина, а я тихонько выдыхаю: сэр Кристофер… точно…
— Мы вместе пойдём гулять с твоим ньюфаундлендом? — спрашиваю с любопытством.
Почему-то в голове вырисовывается только такой вариант развития событий.
— Посмотрим, — загадочно улыбается блондин, — Кстати. Что у тебя с телефоном?
— А что с ним? — удивленно спрашиваю. Вроде был цел до этого момента.
— Он выключен, — был мне ответ, и я вспоминаю — действительно, я сама его и выключила!
— Откуда ты узнал? Ты звонил мне? — поднимаю бровь.
С чего бы ему звонить мне? Мы же проводили вместе! Только если не… Боже, только не Глеб…
— Лина звонила, — спокойно отвечает Макс.
А!.. Лина… Киваю, а потом резко вспоминаю её последнее сообщение.
«Он хороший».
Смотрю на Макса. Теперь совершенно очевидно, кого имела в виду моя пьяная фея.
— Что? — почувствовав мой взгляд, спрашивает блондин.
— Ничего, — с лёгкой улыбкой качаю головой, достаю из сумочки телефон и включаю его.
На экране высвечивается приветствие, потом прогружается система, в звонках появляется один не принятый, а в сообщениях высвечивается одно непрочитанное. Открываю меню и удивленно поднимаю брови. Лена? Написала мне?.. Вхожу в историю переписки и удивлюсь ещё больше. Лена оставила мне голосовое сообщение сегодня днём?..
— Что-то случилось? — спрашивает Макс.
— А? А… нет. Просто старая знакомая вдруг… написала, — не буду говорить, что не написала, а записала своё сообщение.
К чему такие подробности? Хотя…
— Скажи, а как там Лена? Ну, помнишь, может быть, у меня подруга бывшая на твоём этаже работала, — вовремя осознав, что он может и не знать Лену, поясняю я.
— Лена уже давно не работает в компании, — отчего-то холоднее, чем обычно, отвечает Макс.
— Давно? — хмурюсь, глядя на него.
— С твоего ухода и не работает, — произносит блондин как-то слишком сухо.
— Не пояснишь? — пробую постучаться во внезапно образовавшуюся стену.
— Она не подходила мне по… своим характеристикам. По всем характеристикам, — медленно подбирая слова, начинает Макс, потом вдруг неожиданно весело смотрит на меня, отрывая взгляд от дороги, — Давай поговорим о чём-нибудь ещё?
Смотрю на него внимательно. Что-то он явно не договаривает…
— Ты её уволил? — я даже не спрашиваю — естественно он её уволил! Но мне почему-то захотелось узнать обстоятельства, — За что?
— За всё, — вдруг сухо отрезал Макс, и весь его вид начал резко транслировать нежелание продолжать тему.
Окееей. Не хочет говорить — не надо. Значит, доеду до дома и прослушаю сообщение «без контекста», а потом уж сама буду строить догадки, чем Лена так провинилась перед обычно довольно добродушным и обаятельным золотоволосым Богом с четырнадцатого этажа. Последнее, что я о ней помню, это то, что она следила за мной с другими сотрудницами — камеры в кабинете главы охраны безопасности зафиксировали мою однокурсницу, застав её за этим не самым благопристойным занятием. Потом, в моём обморочном сне мне привиделось, что Лена пришла ко мне на разборки — но это уже больное воображение приписало бывшей подруге все прелести злодеев.
Конечно, в жизни она не была Доктором Зло. И не выращивала в домашнем аквариуме акул с лазерными установками на головах. Но что-то стервозное в ней было всегда, и теперь, когда я не видела её каждый день, как в университете, и вообще достаточно долго не контактировала с ней, имея возможность посмотреть на наши прошлые отношения со стороны, я могла признаться себе самой — Лена никогда не была мне подругой.
Тем любопытнее было послушать, что же она так хотела мне сказать… Спустя столько времени…
Разговаривать с Максом также легко, как пять минут назад, я уже не могла — он отчего-то закрылся и просто молча вёл машину, — потому я откинулась на сиденье и отвернулась к окну. Дорога предстояла не близкая, надеюсь, к концу пути он отойдёт… Не хотелось ссориться с ним из-за всякой ерунды. Вообще почему-то не хотелось с ним ссориться.
Потому, когда мы, наконец, добрались до города и подъехали к моему подъезду, я развернулась к нему и от всей души поблагодарила за этот чудесный день. На его лице тут же появилась улыбка, а в глазах — теплота.
— Я рад, что тебе понравилось. Иди, отдыхай — завтра много работы.
— Да, — киваю как-то машинально.
Почему-то жду от него других слов, но они всё не звучат, и я открываю дверцу машины.
— Завтра вечером я заберу тебя с работы, так что будь готова, — летят долгожданные слова мне в спину.
Быстро разворачиваюсь, не скрывая радостной улыбки.
— Хорошо, тогда до завтра, — говорю, глядя в карие глаза, что смотрят на меня так странно… вроде бы и спокойно, а при этом, словно, с каким-то затаённым ожиданием.
Закрываю дверцу машины и иду в свой подъезд, продолжая улыбаться. Не знаю, в чём здесь дело. Но этот день… он словно изменил всё. Все переживания из-за Бесова, усталость от Глеба, перемешанная с чувством стыда за нашу совместную ночь и раздражением из-за нашего последнего разговора… всё это прошло. Забавно, но я даже почти забыла о нашем неудачном ужине с Бондаревым! А ведь это было меньше суток назад! В любом случае, все мои терзания по этому поводу — они словно улеглись на дне души… Воистину — исцеляющая поездка.
Захожу в квартиру, раздеваюсь, сразу же ставлю чайник и включаю сообщение Лены.
«Привет, подруга! Надеюсь, у тебя всё хорошо! По крайней мере, судя по фоткам с открытия самого крутого клуба в городе, дела у тебя идут нормально. Я хочу встретиться! Мы давно с тобой не разговаривали, и мне очень стыдно, что это я стала причиной нашего разлада. Мы с Ваней давно расстались, я теперь живу одна… В общем, если найдёшь время — звони! Говорят, ты уезжала из города. В отпуск или там ещё куда?.. У тебя хороший начальник. Короче, уверена, тебе есть, что рассказать! А я очень хочу поболтать! Всё, жду твоего ответа! Целую!»
Смотрю с легким недоумением на телефон. Долго так смотрю.
И становится мне стыдно… оооочень стыдно.
А я про неё всякие гадости думала…
Быстро набираю ответ: «Конечно, давай встретимся зав…»
Также быстро заканчиваю набор. Завтра у меня свидание с сэром Кристофером. Тогда, получается, послезавтра? А послезавтра уже будет полный аврал на работе… Двадцать девятое декабря, как ни как! Но не узнать, что случилось у Лены, и почему её уволили, учитывая, что она была серьёзно настроена на работу, когда мы в последний раз с ней общались, — я не могла. Так что набираю, что с удовольствием встречусь с ней во вторник после работы!
Вот это поворот…
Чайник закипел, потому я отложила телефон, заварила себе пакетик в стакане и пошла к родному ноутбуку: работы у меня ещё — непочатый край. А я поставила цель — сделать всё безукоризненно. Да, уходить надо красиво! И с гордо поднятой головой. Так что: за работу, друзья, за работу!
Спать легла в двенадцатом часу и заснула мгновенно. Вот только сон ко мне пришёл очень странный. Я бы даже сказала… психоделический… В нём я пришла на новогодний бал в костюме девственницы — простой белой ночнушке в пол, — и ощущала себя полной идиоткой среди разряженных гостей в масках и карнавальных костюмах. Бесов (почему-то с копытами) заставлял Лину снять корону, а та пыталась отпилить его рога. Соня танцевала со всеми подряд и чувствовала себя на своём месте, а Глеб поскользнулся на банановой кожуре, когда шёл мне навстречу, и упал на пол. Все почему-то дружно начали петь «Fly me to the moon» Синатры, а я, стоя посреди бального зала, всё пыталась глазами найти Макса. Но вместо блондина на кресле принца сидел сэр Кристофер, которого в своём странном сне я представила псом Хатико из известного фильма, а рядом с ним сидела Лена и тыкала в меня пальцем, безумно хохоча…
В общем, с утра я проснулась с одной здравой мыслью:
— Мне нужно платье на бал!
Второй здравой мыслью было:
— Чёрт, в интернете есть фотки с открытия клуба!
И как я вчера об этом не подумала? Надеюсь, Глеб не устроит мне разнос за "пятна грязи на лице компании"!
Встаю с дивана и плетусь в ванную. Да здравствует новый день…



Глава 17. Двое в квартире, не считая собаки

Пока добиралась до работы, рассматривала варианты нарядов эконом-варианта, предлагаемых группами в соц. сети. Вообще — даже вспомнить не могу, когда начала считать, что всё-таки пойду на новогодний бал. Я же вроде как не собиралась?.. Но нет, поднявшееся на отметку «мне хорошо» настроение, да и сон о моём присутствии на корпоративе в компании — и я уже листаю альбомы с платьями в пол из полиэстера на экране своего телефона. Да, даже думать страшно, что обо мне подумают остальные, но бутики модной одежды мне сейчас не по карману, так что нужно найти что-нибудь милое, красивое и дешёвое. Ужасно дешёвое.
Вопрос «Зачем мне это надо?» так и остался без ответа в моём сознании — наверное, под новый год все хотят сказки, веселья, танцев и любви, и-Бог-мой-о-чём-ты-думаешь-Мила?.. Какая, на фиг, любовь?..
«А вот такая — чистая и светлая, и чтоб на всю жизнь» — прошептал голосок где-то на краю сознания.
Да-да-да, слышали мы эту историю. Только «чистая и светлая» — она про таких же чистых и светлых девушек, а я уже успела наделать столько ошибок, что надеяться на подарки с небес и не думаю начинать…
А «сумасшедшая любовь», которой я так жаждала, уезжая из России пару недель назад, меня уже не прельщает. Нисколько. Проверено жизненным опытом: подобные страсти — вовсе не предполагают глубоких чувств. Скорее, говорят и распущенности. И не умении справляться с собственными эмоциями.
Да, такая «любовь» мне теперь и даром не нужна.
Ладно, история с моими так и не удавшимися отношениями с Бесовым подошла к концу, как и эпопея с подчинением у Глеба. Так что сейчас нужно идти вперёд и просто… работать. Работать, не отвлекаясь на пустяки.
Расплачиваюсь с таксистом, выхожу на улицу, прохожу в здание компании, поднимаюсь на свой этаж, пересекаю коридор и вхожу в приёмную Бондарёва…
— Мила Георгиевна, я не виновата, он сам стол принёс! — огорошивает меня Соня, отскакивая от Глеба и прячась за своё кресло…
Первым вопросом было: как она протиснулась в эту узенькую щёлочку между стеной и рабочей мебелью?
Вторым вопросом было: что, Глеб и принёс? Прям… сам?
Но я удержала свой язык за зубами и ответила спокойно:
— Соня? Ты теперь сидишь вместе со мной?
Повесив полушубок, размышляю над тем, насколько это удобно — особенно в связи с огромной нагрузкой под конец года…
— Это замечательно, не придётся бегать вниз.
— Вы не против? — недоверчиво переспрашивает Соня.
А я только и могу, что молча дивиться: почему я-то должна быть против? Биг Босс у нас Глеб, и это ему решать — кто и где будет сидеть. Захочет, так и вовсе наши столы друг на друга поставит. Это его право.
— Соня, что за глупости? — поднимаю бровь, глядя на неё с искренним недоумением, затем подхожу к Глебу и начинаю рассказывать ему план на сегодняшний день, над которым работала вчера вечером.
Но, кажется, Глеб витает где-то в облаках, потому что осмысленности в его взгляде я так и не обнаруживаю. О чём он думает?..
— Что за чушь? — неожиданно спрашивает Глеб и проводит рукой по лицу.
Кстати, по лицу, на котором нет и следа от синяка. Кто-то опять над ним потрудился. Но вообще-то мы говорили о важной встрече с его бизнес партнёром…
— Ты не хочешь встречаться с ним сегодня? — загружать последние числа декабря — не лучшая идея… но раз он так категоричен, — Хорошо, перенесём его на завтра. Но тогда придётся слегка пододвинуть встречу с…
— Нет, ничего не изменяй, просто пришли мне расписание на электронку, — останавливает меня Глеб, на лице которого мелькает не то тень досады, не то ещё что-то странное и мне не понятное; затем его взгляд неожиданно меняется, и он спрашивает меня, — Ты как?
В смысле?..
— Мне выйти? — Соня тихонько встаёт со своего места.
— Нет, — останавливаю её: это ж не площадка для выяснения отношений, в конце концов, а рабочий офис. И вообще, к чему этот вопрос? Что именно он хочет узнать? Не решила ли я вскрыть себе вены после нашего последнего разговора?.. Да вроде нет. Даже более того — я с удивительным спокойствием вспоминаю тот ужин… и те его слова — они не могут быть обидными теперь, ведь это только его мнение. А его мнение не может быть путеводной нитью для моей жизни, — Всё хорошо, Глеб; спасибо, что спросил. У меня всё в порядке, — произношу спокойно, а сама думаю — и впрямь, всё в порядке; я действительно не держу на него зла… ни зла, ни обид, — Итоговый отчёт по продажам прислать сейчас с расписанием или чуть попозже? — отхожу к компьютеру, включаю его, но смотрю на Глеба, ожидая указаний.
— Шли всё сейчас, — сухо произносит Бондарёв и уходит в свой кабинет.
А я смотрю на экран и думаю о том, что обеденный перерыв можно будет провести здесь, в приёмной — и поискать платье для корпоратива… На большом экране выбирать проще.
Интересно, откуда во мне это желание? И почему оно начинает волновать меня всё больше?.. Ведь мы, девочки, ожидаем танцев лишь по одной причине… потому что хотим быть приглашёнными кем-то конкретным.
Начинаю улыбаться собственной дурости. Нет, это хорошо, что я, наконец, выбралась из всей этой канители страстей, но серьёзно… куда, чёрт побери, меня опять несёт?.. Стоило задуматься над этим, как в голове всплыли слова старенькой песенки «Мой плот» Юрия Лозы, а в груди стало тепло…
Наверное, я — неисправимая оптимистка, раз продолжаю верить в счастье.
— Мила Георгиевна… — голос Сони заставляет меня оторваться от компьютера и посмотреть на девушку.
— Да, Соня?
— Вы правда не в обиде за… всё это, — она обводит взглядом приёмную… в несколько раз ужатую в свободном пространстве, приёмную.
— Объясни, почему я должна быть в обиде? — смотрю на неё спокойно, хотя и самой интересно.
— Ну… Глеб Самойлович вас не спросил… — замялась та и вдруг покраснела.
Бог мой, она что, думает, что…
— Соня, между мной и Глебом Самойловичем чисто рабочие отношения. И ничего больше, — говорю прямо и вижу — девушка не верит. Или сомневается… ну, вот ещё не хватало! Убеждать всех сотрудников в том, что мы с Глебом — не пара! Хотя, конечно, сама виновата — Соня столько раз была свидетельницей всех наших разборок с Бондаревым, да и разговоров с Бесовым…
Чёрт…
Интересно, что она про меня думает?
Хотя, нет. Неинтересно.
— Я сейчас скину тебе задания на сегодняшний день, если что-то не понимаешь — спрашивай сразу, — сажусь за стол, попутно отправляя Глебу нужные файлы.
Свою голову на чужие плечи не поставишь, так что вбивать в сознание девушки истину о том, что Глеб и я отныне — понятия не совместимые, я не буду. Да и некогда нам разговоры по душам устраивать — работы хватит до вечера.
— А можно вопрос? — шепчет Соня, чуть наклонившись ко мне.
— Ну, задавай, — киваю с лёгкой улыбкой. Вот ведь неугомонная.
— Вы пойдёте на новогодний бал?..
Теперь на моих губах растягивается широченная улыбка. Что я там говорила по поводу работы?..
— Пойду, — сообщаю заговорческим шепотом, тоже наклоняясь к столу и вытягиваясь в сторону Сони, — А в обеденный перерыв буду выбирать себе платье. Ты уже выбрала?
— Нет! — со священным трепетом шепчет девушка, — А можно с вами?..
— Можно, — ещё тише и ещё загадочней шепчу ей в ответ.
Многозначительно переглянувшись, мы опускаем взгляды на экраны своих компьютеров и уходим с головой в выполнение своих обязанностей. В воздухе приёмной появляется атмосфера таинственности и женских секретов.
Потому, когда через пару часов золотоволосый Бог с четырнадцатого этажа вошёл в помещение, то даже застыл с удивленным выражением на лице. А, нет! Это он так на перестановку отреагировал.
— Мила, давно обзавелась соседкой? — с едва заметной улыбкой глядя на меня, спрашивает Макс.
— Да вот сегодня с утра, — фыркаю в ответ, перевожу взгляд на Соню… и осекаюсь.
Та сидит, вся сжавшись, и делает вид, что её здесь нет. Или что она сильно занята. Или что чересчур зажата.
Да что с ней такое?!
Вновь смотрю на Макса, тот наблюдает за девушкой с задумчивым взглядом.
— Глеб у себя? — наконец, спрашивает он, спустя пару секунд тяжелого молчания.
— Да, — киваю, ничего не понимая.
— Хорошо, — золотоволосый Бог тоже кивает и скрывается в кабинете гендиректора.
— Соня, в чём дело? — спрашиваю у девушки.
Та начинает как-то дергано качать головой из стороны в сторону, не поднимая на меня глаз и не отрываясь от компьютера.
И как это понимать?
Спустя пятнадцать минут блондин выходит из кабинета Глеба, тепло улыбается мне и проходит мимо. Улыбнувшись ему в ответ, смотрю на Соню, которая продолжает делать вид, что выполняет миссию ООН, как минимум, — и вообще ей некогда отвлекаться на всякие «кабинетные посещения».
Затем в приёмную входит Глеб, одетый в лёгкое серое пальто и со словами «Я на обед» уходит… собственно, на обед.
— Соня, в чём дело? — закрыв вкладку на экране после заказа японской еды в офис, серьёзно спрашиваю я.
— Зачем вы так поступаете? — поджав губы, спрашивает она.
— Как «так»? — недоумевая, переспрашиваю.
— Флиртуете с Вознесенским, выясняете отношения с Бесовым… и мучаете Глеба Самойловича? — подняв на меня свои серьёзные, как никогда, глазки, спрашивает она.
— Ну, во-первых, согласись, это не твоё дело, — замечаю я, ради справедливости, — во-вторых, я никого не мучаю и ни с кем не флиртую. Наши отношения с Максимом… — вот тут я замолкаю, потому что ни в какую не могу вспомнить его отчество, — Вознесенским, — нахожусь в итоге, — не более, чем приятельские. И не делай ты вид, что его не существует — в его же присутствии, у тебя тоже были бы с ним такие отношения, — делаю многозначительную паузу, глядя ей в глаза, — а по поводу Глеба Самойловича я тебе ещё с утра сказала: между нами ничего нет.
— Но было! — упрямо произносит Соня.
— Было, — с неохотой соглашаюсь я.
Ведь сама ставила подпись под контрактом, в котором мои обязанности изображать девушку Глеба, были выделены жирным шрифтом. Так что за свои поступки нужно отвечать.
А про тот вечер в резиденции мэра… даже вспоминать не буду. Да и ни к чему Соне знать такие подробности.
— Но объясни мне другое, — медленно, буквально по слогам, говорю, внимательно глядя на девушку, — откуда у тебя эта неприязнь к Вознесенскому? Что он тебе сделал?
— Он ничего мне не сделал, — вновь поджимая губы, произносит Соня, и я вижу — не сделал, но девушка явно не договаривает.
— Ты высказала мне претензию о моём поведении, Соня, — мой голос звучит суше; с этим вопросом нужно разобраться, — и сделала это после появления в приёмной Макса. Будь добра, поясни свою позицию: мы сидим напротив друг друга, а холодная война посреди приёмной гендиректора — совсем ни к чему.
— Простите меня, Мила Георгиевна, — выпаливает Соня и сбегает из приёмной с такой скоростью, что только пятки сверкают.
Смотрю на этот «побег» и только диву даюсь… Это что вообще такое было?.. Что происходит? И с чего началось?.. Ещё буквально тридцать минут назад всё было хорошо — а теперь?..
В итоге, весь обеденный перерыв я провела за выбором платья — в одиночку. Компанию мне составил только молоденький курьер, появившись на этаже на пару минут и передав мне пакет с едой. Соня вернулась в приёмную с последней минутой обеденного перерыва (и то, подходящей к концу), и сразу же зарылась в работу, делая вид, что ужасно занята. Я с последним и не спорила — ну, да, заданий у нас было много, но… что случилось-то? И откуда эта резкая перемена? Однако, ответы на эти вопросы я так и не получила, и до конца рабочего дня мы так и просидели в молчании, не проронив ни слова. Потом я отправила ей новый файл с заданиями на вечер, оделась, попрощалась с Глебом и спустилась вниз: сообщение от блондина о том, чтоб я выходила на парковку, пришло буквально пару минут назад.
Меня ждал сэр Кристофер, а что касается всех этих «секретов фирмы»… Захочет — расскажет мне сама. Я навязываться с общением не буду. Хотя — было немножечко обидно, девочка всё же хорошая…
Ладно, поговорю с ней завтра. В конце концов, не сможет же она отмалчиваться вечно!
Макс встречает меня на парковке и открывает передо мной дверцу машины; забираюсь внутрь тёплого салона и смотрю на севшего рядом мужчину: ну, и как Он может хоть кого-то обидеть? Неужели это вообще возможно?!
— Так, — с лёгкой улыбкой протягивает блондин, — ну, и что у нас за взгляд? — он поворачивает голову ко мне, смотрит внимательно и немного насмешливо, затем вновь возвращает внимание дороге, выезжая с парковки.
— Какой взгляд? — делаю вид, что не понимаю его.
— Словно ты села в машину к серийному убийце и никак не можешь поверить, что сделала это, — продолжая улыбаться, отвечает Макс.
— Это так со стороны выглядит?! — с ужасом обхватываю своё лицо ладонями.
Вот уж никогда не думала, что моё лицо — зеркало всех чувств.
— У тебя очень подвижная мимика, — усмехается блондин, — неужели я — первый, кто сказал тебе об этом?..
Первый, не первый — не помню, а вот озадачил ты меня конкретно так…
— Прости, буду за этим следить, — чуть тише произношу, стыдясь за свою, не наученную манерам, мимику.
Плохая, плохая мимика!
— Ни в коем случае! — Макс поворачивается ко мне и смотрит серьёзно, — Ты обаятельна в своей непосредственности. Это не напрягает и не раздражает. Напротив, скорее… поднимает настроение.
— Ну, спасибо, всегда мечтала быть местным клоуном, — бурчу, складывая руки на груди.
— Ты не клоун, — качает головой Макс, которого моя сердитость почему-то сильно веселит, — ты — очаровательна.
Щеки почему-то начинают краснеть, а воздух словно становится плотнее.
Он мне сейчас комплимент сделал?.. Он назвал меня очаровательной…
Наверное, моё молчание слишком затянулось, потому что золоволосый Бог неожиданно вернулся к теме нашего разговора:
— Так что случилось? Почему ты так смотрела на меня?
— Макс… а ты со всеми такой дружелюбный… или только со мной? — спрашиваю, чувствуя, что краснеет уже не только лицо, но и шея, и, кажется, даже руки!
— Стараюсь быть со всеми одинаково вежливым, — через небольшую паузу, чуть суше отвечает тот, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги.
— Ясно… — произношу совсем тихо. Почему-то за этот вопрос становится стыдно. Но что такого я спросила? Это же никак не могло его обидеть?..
— И всё же, я повторю вопрос: почему ты об этом спрашиваешь? — заезжая в двор одного из домов, произносит Макс.
О! Да он живет в самом центре! «Центрее» просто некуда, и от работы всего пять минут… М-да… похоже, меня не выпустят из салона, пока я не отвечу.
— Соня странно на тебя реагирует. Словно ты её обидел или что-то ещё хуже, — признаюсь, опустив голову; не хочу его обижать… ну, зачем ему понадобилось, чтобы я говорила правду?.. Резко разворачиваюсь к нему и выпаливаю всё, что было на душе, — Но ведь ты не такой! Я знаю! Ты скорее заступишься за девушку, когда её обижают, чем сам кого-то обидишь! Ты столько хорошего мне сделал, а ведь я тебе — никто! Всего лишь подчинённая у твоего друга! И я ни за что не поверю, что ты виноват в чём-то подобном… скорее тебя оклеветали! И… и… вообще… — замолкаю, понимая, что итак наговорила лишнего… да и Макс теперь смотрит так, словно я говорю что-то не то… чёрт…
— Ты правда обо мне так думаешь? — через несколько секунд тишины спрашивает блондин, глядя на меня слишком внимательно и слишком сосредоточенно.
— Что ты — хороший? — переспрашиваю тихонько, вжав голову в плечи; получаю напряженный кивок и отвечаю, — Да.
На самом деле я считаю тебя светловолосым Богом с четырнадцатого этажа — но об этом тебе, пожалуй, знать не стоит. К слову, ещё минут пять назад считала золотоволосым Богом, но, обласканные греческим солнцем, за несколько месяцев в России волосы вернули свой прежний, светло-русый цвет — теперь, сидя так близко и, не стесняясь, рассматривая его, я это видела чётко. Потому и решила изменить своё мысленное обращение к этому идеальному образчику доброго сердца.
А в том, что Макс был добрым, — действительно был, а не притворялся, — я не сомневалась.
— Я не хороший, Мила, — неожиданно мягко произнёс Макс, глядя вперёд, — я — просто человек. С кучей своих недостатков.
— Назови хотя бы один, потому что меня действительно не покидает ощущение, что рядом со мной сидит небожитель, — попыталась пошутить я, развернувшись к нему всем телом и прислонив голову к спинке своего сидения.
— Если бы я был хорошим человеком, я бы не привёз тебя к себе в квартиру, — спокойно произнёс Макс, а я решила промолчать по поводу того, что мы все ещё не в квартире — мы в машине на улице.
— И каким образом то, что ты меня сюда привёз, делает тебя нехорошим человеком? — с лёгкой улыбкой спрашиваю у него.
А мне всегда казалось, что это я всё усложняю. Оказывается, в головах мужчин — не меньше мусора.
— Самым прямым: я пригласил в гости девушку, которая нравится моему лучшему другу… и которая нравится мне самому.
Хлопаю ресницами, продолжая смотреть на него с лёгкой улыбкой.
Почему-то ощущаю, что если сейчас что-то скажу, то всё уже не будет так, как прежде. Словно эта пауза, что повисла в воздухе, всё ещё может помочь вернуться в точку отсчёта. В точку ДО. Но сердце начинает биться так, что я уже сомневаюсь, что хочу в неё возвращаться… Это то, что я хотела услышать?.. Или это то, что я боялась услышать?..
— Скажи что-нибудь, — негромко просит Макс, глядя на меня спокойным, даже немного отстранённым взглядом.
— Я тебе нравлюсь? — тупо повторяю за ним, но голос почему-то звучит мягко, обволакивающе… словно вибрирует от эмоций, которые переполняют меня изнутри.
— Нравишься, — произносит Макс, не моргая.
— И когда я начала тебе… нравиться, — спрашиваю без каких-либо вопросительных интонаций в конце предложения.
Внутри всё слишком напряжено. Говорить тяжело. Словно в горле что-то мешает. И в ушах звенит. Это что со мной?..
— С самого начала. С тех пор, как ты появилась в компании, — ровно отвечает Макс, а моё сердце начинает стучать так громко, что мне становится неловко: я почти уверена, что мужчина слышит его стук.
— Почему ты никогда не говорил об этом? — спрашиваю почти шёпотом.
— Мы будем продолжать говорить об этом в машине? — почему-то слышу напряжение в его голосе.
Перевожу взгляд на новенькую многоэтажку, архитектурный стиль которой напоминал сталинский ампир, и уже сомневаюсь, что идти к нему — хорошая затея. Может, мне стоит поехать домой?
— Мила, я тебя не съем. Я вообще к тебе не прикоснусь. Пожалуйста, не надумывай лишнего, — произносит Макс, и теперь я отчетливо слышу — он действительно напряжен. Мучаюсь сомнениями, сижу и кусаю губу, — Ты хотела посмотреть на Криса. Можешь зайти, посмотреть, и ехать домой, если так боишься, — наконец, произносит блондин, вновь глядя прямо перед собой.
— А ты… вообще зачем меня позвал? — спрашиваю тихо, пока в моей голове крутятся шестерёнки, складывая всю картину воедино.
Значит, Кристофер — это только повод? Он хотел, чтобы я пришла к нему?.. Ну, конечно, Кристофер — это только повод. Вот только чем я думала раньше? Почему решила, что Макс — безопасный вариант? При том, что не могла не заметить собственного волнения рядом с ним… особенно — в опасной близи от него.
— Я уже и сам не знаю, — ровно произносит Макс и выходит из машины.
Не знаю, чего он хочет — подышать свежим воздухом или показать мне, что более сидеть в тёплом салоне не намерен. В любом случае, выползаю вслед за ним, кутаясь в свой полушубок.
— Я сейчас вызову тебе такси, — тут же говорит мужчина, голос которого невероятно сосредоточен, — извини, отвезти тебя я сейчас не могу.
Да, он был явно не в состоянии сесть за руль снова… Боже, неужели он действительно так взволнован нашим разговором?
— Не нужно, я зайду к тебе, — вырывается из меня раньше, чем я успеваю понять, что… я действительно хочу зайти к нему.
Макс смотрит на меня недоверчиво.
— Ты уверена? — почему-то произносит он.
— Я уверена, что замёрзну, если простою на холоде ещё хоть одну минуту, — говорю спокойно, смотрю на него тоже… спокойно.
— Прости, — он тут же меняется в лице, на котором появляется озабоченность и недовольство самим собой, — пойдём скорей в подъезд.
Мы проходим в дом, поднимаемся на девятый этаж и подходим к квартире девяносто семь. Макс открывает дверь, и мы входим в прихожую.
Сказать, что я была растеряна — это ничего не сказать. Здесь было так уютно, что не заподозрить Макса в обладании идеальным вкусом, было сложно.
Прихожая была просторной; паркет на полу, обои в английском стиле, минимум мебели и максимум свободного пространства. И когда навстречу мне вышел гигантский ньюфаундленд, я поняла, почему всё оформлено именно так. Массивная собака шоколадного окраса с широкой спиной и красивым пушистым хвостом, высоко поднятым вверх и чуть изогнутым на конце, с умными глазами на породистой, покрытой короткой мягкой шерстью морде, и смешными милыми ушами треугольной формы, подошла ко мне, обстоятельно обнюхала, подняла на меня взгляд, в котором читалось приветствие пополам с вопросом «ты кто?», чуть махнула хвостом и повернулась к хозяину. Я, слегка обалдевшая от размеров псины, только и могла, что стоять, поджав руки с сумочкой к груди, и смотреть, как Макс опускается на корточки, запускает руки в шерсть собаки где-то в районе шеи, и, с улыбкой глядя на своего питомца, чешет, вызывая у последнего тихий спокойный восторг.
— Раздевайся, — коротко произносит Вознесенский, чуть повернув ко мне голову, — а я пойду, ненадолго выведу Криса погулять.
— Может… — хочу предложить свою компанию, но сама себя осекаю.
Нет, он прав, мне нужно успокоиться и немного побыть одной.
— Я что-нибудь приготовлю, — заканчиваю предложение, расстёгивая шубу.
— Да, еду найдёшь на кухне, — с едва заметной насмешливой улыбкой произносит Макс и открывает дверь перед сэром Кристофером.
Не могу не сознаться себе самой — псина мне невероятно понравилась! И мне не хватило короткого знакомства с этим благородным сэром-собакой, так что я уже сейчас начинаю скучать по нему, ожидая его возвращения и обещая себе быть более смелой в следующую нашу встречу, которая произойдет буквально через пятнадцать-двадцать минут. А пока…
Дожидаюсь, когда Макс закроет дверь, и тихо выдыхаю. Я была напряжена всё это время?.. Совершенно очевидно, что да. Снимаю с себя верхнюю одежду и прохожу в квартиру. Не многоуровневая, что мне безумно нравится, просто просторная и очень уютная. Обжитая. Зал (или гостиная?) оформлен в двух цветах — светло серый и черный, где светло серыми были обои, мягкий ковер посреди комнаты (хотя он был скорее белым, с дымчатым окрасом), и шторы, а черными — кожаный диван в стиле хай тек, полки на стенах с дисками и фотографиями, небольшой аккуратный комод в углу и металлическая подставка для растений, больше напоминавшая вертикальную вешалку… но только для горшков. Мне безумно понравилась эта комната, но, когда я начала рассматривать фотографии, с уровня «нравится» моя симпатия улетела куда-то на небо: на полках стояли рамки с семейными фотографиями во время путешествий по разным странам, а вот на стенах висели фото с разных концертов, где Макс стоял рядом с самыми известными и любимыми мной музыкантами! Бог мой, он даже с солистом Scorpions сфотографировался! Вот уж чья жизнь прожита не зря! Подхожу к полке с дисками и издаю тихий завистливый вздох: у нас даже вкусы похожие! Но я не могу позволить себе покупать лицензионную продукцию и ограничиваюсь «разрешённым пиратством» — прослушивая любимые треки в социальной сети.
С лёгким сожалением покидаю зал, понимая, что нужно идти и придумывать что-то на ужин: Макс с сэром Кристофером вернутся минут через десять, а я так ничего и не сделала.
Ладно, у меня ещё будет время на изучение его квартиры.
Останавливаюсь, слегка удивленная этой мыслью. И с чего бы я так подумала?..
Затем всё же продолжаю свой ход, открываю дверь и попадаю в… спальню. Тут же закрываю дверь, чувствуя, что сердце вновь решило войти в режим беговой дорожки. Нет, даже глазком не буду рассматривать эту комнату! Хотя в мозгу уже успела отложиться информация о большой… очень большой кровати, с интересным постельным бельём… ладно, не белье меня смутило, а две белые подушки на двуспальной кровати, аккуратно подпёртые идеально ровной складкой коричневого пододеяльника.
Две подушки.
Пячусь от двери, съедаемая внутренними противоречиями. Ну, да, две подушки, он же наверняка не раз приводил к себе женщин… да и с чего я решила, что он — монах? Естественно, у него были женщины… может, много женщин… Бог мой, почему я произношу это слово раз за разом?! Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и иду к противоположной двери, что располагалась в другом конце коридора. Надо же! Кухня. Уютная, как и все комнаты в этой квартире, с современной плитой и дорогущим гарнитуром цвета металлик. В углу помещения стоял… нет, даже не холодильник, — рефрижератор, с двумя дверцами… ну, да, если учитывать, что в этой кухне около двадцати квадратных метров площади, то почему бы и нет?.. Заглядываю внутрь. И понимаю, что зря торопилась: всё было готово — салаты, горячее, нарезка из сыров и карбонада.
Достаю контейнер с чем-то мясным, нахожу глазами микроволновку и ставлю разогреваться. Судя по запаху, что тут же распространился по кухне, там что-то нереально вкусное. Пока блюдо греется, раскладываю салаты и нарезку на стол, достаю хлеб, нарезаю, заодно тут же ставлю чайник. Любопытно, но алкоголя в холодильнике не оказалось, как и в шкафчиках на стене. Значит, он не планировал ужин при свечах с бокалом вина?..
Достаю мясо из микроволновки и сменяю его печеным картофелем, а мясо перекладываю на большую тарелку…
Я вообще радуюсь этому факту… или нет?
Когда дверь в квартиру открывается, у меня уже всё готово, даже чай заварен в интересном дизайнерском заварнике (явно подарок мамы или сестры). Прохожу в прихожую и наблюдаю, как сэр Кристофер вытирает лапы о пушистый коврик, выдвинутый из небольшого комода на уровне пола. Причем вытирает — сам. Бог мой, я уважаю эту собаку. И хочу себе такую же. Макс уже снял с себя пальто, и теперь шёл навстречу ко мне.
Внутри нарастает паника: что делать? Что говорить? Как вести себя?!
Но блондин, не доходя пары метров до, застывшей в напряженной позе, меня, спокойно сворачивает в одну из дверей, откуда уже в следующую секунду слышится звук включенной воды.
— Сэр Кристофер, — зову тихо пса, тот проходит вперёд, внимательно глядя на меня своими умными глазами, — не оставляй меня сегодня одну, пожалуйста.
Пёс молчит, продолжая смотреть на меня, а потом подходит, утыкается мордой мне в ладонь, затем обнюхивает мои ноги, вновь коротко виляет хвостом и идёт на кухню, где ложится на пол у стены.
— Да неужели ж ты действительно такой умный? — смотрю на собаку с лёгким восторгом.
Пес то ли фыркает, то ли выдыхает (отчего у меня складывается ощущение, что единственная глупая особь в этой квартире — это я) и кладет свою красивую морду на передние лапы.
В следующее мгновение на кухню заходит Макс, обводит стол внимательным взглядом, едва заметно улыбается (я что, хлеб коряво нарезала?!), разворачивается к микроволновке и достаёт оттуда картофель. Блин! Про него забыла.
— Надеюсь, ты такая же голодная, как и я, — спокойно говорит мужчина, заканчивая сервировку стола.
Киваю ему с робкой улыбкой и присаживаюсь на стул. Беру в руки приборы.
Ну, вот… мы все в сборе. Я, Макс и сэр Кристофер.
И странное чувство неловкости, сковывающее движения лишь до тех пор, пока в рот не отправлен первый кусочек мяса в пряном соусе…



Глава 18. То, что должно быть сказано вслух

— Бог мой, Макс, скажи, что не ты это готовил, — потрясенно выдыхаю я, прожевав кусок.
— Хорошо, это готовил не я, — послушно соглашается блондин, краешек губ которого подозрительно дёргается вверх.
— Серьёзно? — смотрю на него недоверчивым взглядом.
— Мила, что тебя так удивляет? Что мужчина умеет готовить? — всё-таки усмехается Макс, накалывая на вилку очередной кусочек собственного шедевра.
— Нет, меня удивляет, что ты до сих пор не женат, — выпаливаю в сердцах.
Мужчина поднимает на меня внимательный взгляд, под которым я начинаю чувствовать себя очень неловко.
— Я серьёзно отношусь к институту брака, — наконец, отвечает он и вновь погружается в процесс поглощения пищи.
— Не сомневаюсь, — припоминая две подушки на постели и его статус «холостяка», произношу негромко.
— Что ты хочешь сказать? — неожиданно спрашивает у меня блондин, вероятно, расслышав моё бурчание под нос.
— Что… я даже представить не могу, какой должна быть девушка, которая подошла бы тебе в качестве жены. Чтобы соответствовать тебе, нужно быть идеальной во всём, — замечаю отстранённо.
А вот в качестве любовницы сойдут и те, что попроще…
— Думаю, достаточно будет искренних чувств, — легко отвечает мужчина, вновь скрывая от меня свою улыбку.
— В тебя что, мало влюблялись? — подняв бровь, спрашиваю.
— Обоюдных искренних чувств, — добавляет блондин, внимательно глядя на меня.
Ок, значит, он сам редко влюблялся.
— Почему ты не говорил мне раньше о своих симпатиях?
БОГ МОЙ, Я ЧТО РЕАЛЬНО ЭТО СПРОСИЛА?!
— Как ты себе это представляешь? — спокойно отвечает Макс, глядя мне в глаза.
А?..
— В каком смысле? — осторожно переспрашиваю его.
— Вот ты только переводишься, вся загруженная новыми обязанностями, подойти к тебе — это мешать твоему устройству на ответственной должности. Потом ты месяц стажируешься с Линой, и сообщать тебе о своей симпатии — это отправлять информацию в Лету, ведь тебе просто не до этого. Потом ты вдруг резко начинаешь встречаться с Глебом, и рассказывать тебе о том, что я был первым, кому ты приглянулась — это выставлять себя полным идиотом в твоих глазах и в глазах друга. А потом ты сбегаешь… — Макс замолкает, рассматривая меня, словно впервые. Медленно. Обстоятельно.
— А сейчас ты решил открыться, потому что… — негромко произношу, ожидая его ответа.
— Потому что, — коротко отвечает Макс, глядя мне в глаза.
Так. Ладно. Я ему нравлюсь. Не знаю, что мы испытываем при этом — я и мои нервы. Наверное, мы пока стараемся не анализировать.
— А Соня… — говорю негромко, — почему она старается не смотреть на тебя? Что у вас за история произошла?
— Думаю, у Сони есть некоторые проблемы с… частью коллектива четырнадцатого этажа. И она по какой-то причине винит в этих проблемах меня, — ровно произносит Макс, лицо которого становится слишком без эмоциональным. Я бы даже сказала — непривычно лишенным эмоций.
— Ты ей нравишься? — задаю вопрос в лоб.
— Я этого не знаю, Мила, — мягко отвечает Макс, — Но думаю, что не в этом дело.
Ясно. Придётся выуживать информацию из Сони. Так! Стоп!
— А ведь это ты привёл её в компанию? — смотрю на него внимательно, озвучив свою догадку, — И сделал это сравнительно недавно, так? Глебу было просто некогда заниматься поиском новой сотрудницы, да ещё и не в свой личный штат, его отец — отстранён от должности генерального директора, значит, остаёшься только ты!
— Да, это я её нанял: Глеб сейчас очень занят, поэтому я продолжаю вместо него заниматься сменой сотрудников компании; до нашего приезда в ней работали все подряд, включая протеже бывших начальников, которые даже не имели дипломов по специальности.
— Я тоже не имею диплома по специальности, — замечаю в ответ.
— Ты прошла стажировку у Лины. Это намного ценнее любой корочки, — парирует блондин.
— Хорошо, ты взял Соню в тот момент, когда увольнял большую часть сотрудников компании — естественно, к ней тут же начали придираться, — говорю, начиная анализировать ситуацию, — но это не повод относиться к тебе так категорично. Напротив, она должна была начать искать у тебя защиты.
— Соня — не из тех, кто ищет защиты, — ровно произносит Макс.
— Да, она из тех, кто плачет в туалете, — едва слышно соглашаюсь я.
И всё же… до сих пор непонятно, откуда такая антипатия к светловолосому Богу? Надо будет выяснить это в ближайшее время.
— Ты закончила? — кивая на мою пустую тарелку, спрашивает Макс.
Киваю в ответ и встаю из-за стола, как-то машинально подходя к сэру Кристоферу, опускаясь перед ним на колени и начиная гладить его по мягкой шерсти. Мысли витают вокруг тихой и скромной сотрудницы отдела кадров, её слёз в дамской комнате и её предвзятого отношения к Максу.
Почему мне неприятно думать, что кому-то он может не нравиться? Почему я начинаю испытывать дискомфорт от одной только мысли, что кто-то мог его оклеветать?..
Сэр Кристофер смотрит на меня своими умными глазами, терпеливо снося мою неумелую ласку и как бы говоря: «Ладно уж, почеши, коль хочется. Вижу я, что-то гложет тебя, и раз уж ты можешь обрести успокоение лишь рядом со мной, то Бог с тобой, дитя». Понятия не имею, почему в моих мыслях сэр Кристофер говорит, как церковный поп, но почему-то и впрямь успокаиваюсь. Словно почувствовав перемену в моём настроении, сэр Кристофер поднимается на лапы и начинает идти в сторону зала. Заинтригованная, следую за ним. Где-то на середине комнаты сэр Кристофер останавливается, поворачивается к вошедшему вслед за нами Максу, затем вновь поворачивает свою мордаху ко мне, как-то странно кивает, мол, «видишь, ты не одна» или «будь здесь, глупая женщина»? — и неспешно выходит из зала, величественно переступая лапами.
— Мне кажется, твой пёс обогнал бы меня на Гос. экзаменах, — замечаю абсолютно серьёзно, провожая взглядом это чудо с шерстью цвета молочного шоколада.
— Мне тоже иногда так кажется, — также серьёзно соглашается Макс, глядя на псину с нежностью и немножко — гордостью.
— Я тут немножко залипла рядом с твоими фотографиями, — киваю на стену, которую никак иначе, кроме как «стеной сокровищ» и назвать нельзя было, — неужели ты в реальности общался со всеми этими людьми?
Подхожу к фото с солистом «Aerosmith» Стивеном Тайлером, на котором Максу от силы лет двадцать. Такой милый, с этой его обаятельной улыбкой, в белой майке, черном пиджаке и синих джинсах, с взъерошенными русыми волосами, он был таким… привлекательным, что… в моей голове вновь всплывает воспоминание о его спальне и двух подушках. Черт, ну, к чему это?! Тепло мужского тела, остановившегося позади, в одном шаге от меня, заставляет затаить дыхание и замереть, ощущая внутри странную смесь из страха, ожидания и едва заметно — предвкушения. Если он сделает ещё хоть один шаг, то я смогу почувствовать спиной его грудь. Интересно, как это ощущается в реальности?.. Также волнительно, как в мыслях?..
— После того концерта мы с друзьями были приглашены на afterparty с членами группы. Это был один из самых запоминающихся моментов в моей жизни, — произносит Макс, и я чувствую — он улыбается.
— С друзьями? Лина и Глеб тоже были там? — спрашиваю, просто потому что хочу продлить этот момент. Это ощущение его энергии, кутающей меня, словно теплый плед.
— Нет. Я был с другими друзьями.
Оборачиваюсь и удивленно смотрю на Макса. Хотя и сама не понимаю, почему удивляюсь.
— У меня много друзей, Мила, — с лёгкой улыбкой произносит Макс, стоя в волнительной близости от меня, и я вдруг понимаю, что хочу, чтобы он что-то сделал… не знаю — что… что-нибудь…
Но мужчина продолжает стоять, глядя на меня своими тёмными карими глазами и не предпринимая никаких попыток изменить что-либо. Глубокий вдох… и я вновь отворачиваюсь к фотографиям.
На одной из них блондин был запечатлён рядом с известным русским рокером. И в отличие от последнего, который явно был «в образе», он улыбался так искренне и заразительно-обаятельно, что я не выдержала и улыбнулась ему в ответ.
— Тебе понравилось на том концерте? — спрашиваю, повернув голову к мужчине, и застываю. Он ближе. Намного ближе. Я буквально выдыхаю в его мягкий кашемировый свитер, бледно голубого цвета.
Сердце вновь начинает отбивать, как в последний час. Его близость так волнует меня?.. Когда она начала так волновать меня?.. Ладно, глупый вопрос, учитывая, что я ещё минуту назад мечтала, чтобы он поцеловал меня.
— Да, — отвечает мужчина, глядя на фотографию, а я совершаю безумнейший из поступков — делаю маленький шажок назад и упираюсь спиной в его грудь.
Боже, как приятно… и… как громко стучит чертово сердце!
Ладно, плевать — я растворяюсь в ощущениях странного внутреннего спокойствия, перемешанного с легким возбуждением. Разве так вообще возможно?.. Чувствовать умиротворение от правильности происходящего… и… знать, насколько это неправильно! Что он обо мне подумает? Я только на днях выбралась из путаницы своих взаимоотношений с двумя другими мужчинами, а сейчас…
Но Макс никак не реагирует. Он даже не касается меня руками, просто позволяя стоять, прислонившись к нему… Боже, что я делаю?!
Отстраняюсь, с ужасом ощущая, насколько тело против, и разворачиваюсь лицом к мужчине.
Наверное, моя мимика вновь «красноречива», потому что Макс на мгновение опускает взгляд на мои губы, а затем вновь поднимает его на мои глаза. Мне становится жарко… и я буквально чувствую жар от его тела. Его глаза — непривычно тёмные. Челюсть напряжена. Губы — чуть поджаты.
Но он вновь не двигается.
— Ты ничего не сделаешь? — почему-то спрашиваю у него едва слышно.
— Я обещал, что не прикоснусь к тебе, — мягким, невероятно притягательным голосом произносит Макс, и я понимаю, что ХОЧУ, чтобы он нарушил обещание.
Стоп! Какое обещание? Кому?
— Глебу? — нахмурившись, спрашиваю у него.
— Тебе. В машине, — коротко произносит мужчина.
— А если я хочу, чтобы ты прикоснулся? — вспомнив свой дурацкий страх час назад, негромко спрашиваю я.
— Тем более — если ты этого хочешь, — беспрекословно отрезает мужчина, вновь опуская взгляд на мои губы; на непонимание на моем лице, чуть тише поясняет, — Ты ещё не готова к новым отношениям. Я дам тебе время привыкнуть.
Откуда он знает, что я не готова?.. Очень даже готова… Я же готова?..
— Мила, если ты не перестанешь так на меня смотреть, я буду вынужден нарушить собственное обещание. А я не хочу этого делать, — произносит мужчина, не отрывая от меня глаз…
— Почему? — шепчу, совсем потерявшись в его взгляде.
— Потому что, когда ты остынешь и успокоишься, ты поймёшь, как сильно мы поторопились, — отвечает он низким, чуть хрипловатым голосом, — ещё недавно ты была с Глебом. Я не хочу, чтобы он всплывал в твоих мыслях, когда я сделаю тебя своей женщиной.
«Когда я сделаю тебя своей женщиной» — эхом подхватило моё сознание, мгновенно заставляя меня захотеть этого.
Либо он — колдун, либо я — падшая женщина.
Иного не дано.
— Я… — выдыхаю, как-то потрясенно глядя в темно карие, обжигающие желанием, глаза… — я, пожалуй, пойду… — заканчиваю, отступая на шаг к выходу.
— Да, это будет правильно, — ни на секунду не отрывая от меня потемневшего взгляда, негромко соглашается блондин.
В прихожей сэр Кристофер неспешно подходит ко мне в то время, как я застёгиваю полушубок, а Макс вызывает мне такси.
— Я ещё вернусь сюда, ты ведь не против? — шепчу умной псине, вновь опускаясь перед ним на корточки.
Взгляд сэра Кристофера можно было трактовать, как «Это не было неожиданностью. Буду тебя ждать»
— Пожалуйста, не пускай в дом других женщин, — ещё тише шепчу на ухо породистому красавцу, запускаю руки в мягкую шерсть на его шее и прислоняюсь лбом к его лбу.
И тут сэр Кристофер делает невообразимое… он проводит тёплым языком по моей щеке, удивляя меня до глубины души, и произносит нечто среднее между «гав» и «уф», явно имея ввиду «можешь на меня рассчитывать» и с одобрением глядя в мои глаза.
— Он намного решительнее своего хозяина, — философски изрекает блондин, стоя у двери в зал с телефоном в руке и глядя на своего питомца.
— Думаю, он просто осознаёт, что находится вне зоны риска, — замечаю я, потрепав пса по холке.
Затем поднимаюсь на ноги и беру свою сумочку.
— Такси уже подъехало. Водителя ты узнаешь… мы ездили с ним в коттедж, — произносит Макс, проходя в прихожую.
— Водитель такси? — смотрю на него внимательно… затем улыбаюсь, — Или твой личный водитель?
— Это не мой личный водитель, — чуть хмурясь, не соглашается Макс, — Скорее, семейный.
Фыркаю, глядя, как на лице мужчины появляется долгожданная теплая улыбка, обнажающая ямочки на щеках.
— Ты хитрый, Вознесенский, — замечаю, стоя к нему вполоборота, — даже не знаю, нравится ли мне это… или пугает.
— Я не хочу тебя пугать, — совершенно серьёзно произносит Макс, сосредоточенно глядя на меня.
Киваю, чуть поджав губы, а затем выхожу из его квартиры, не прощаясь.
Пока спускаюсь на лифте вниз, никак не могу успокоить сердце. Было страшно представить, чем бы всё могло закончиться, не останови он меня… Ведь я видела — он сдерживается. И эта сдержанность даётся ему с трудом.
Он думал в первую очередь обо мне и о моих чувствах, а не о своём желании, которое, как выяснилось, действительно присутствовало… чёрт, да меня до сих пор потряхивало от воспоминаний о его глазах, глядевших на меня с таким… с такой…
— Мила, остановись, — шепчу, закрыв лицо руками.
Неужели это всё — по-настоящему? И я действительно нравлюсь ему? Этому светловолосому… нет, хватит.
Хватит называть его Богом и думать о нём, как о чём-то недосягаемом! Он вполне реален, как и все мужчины, живущие на планете Земля. Он состоит из мяса и костей, и по его жилам течёт отнюдь не голубая (в буквальном смысле слова) кровь.
Хотя, это ещё нужно проверить — кто его знает?..
Встряхиваю головой и выхожу из подъезда, глядя на машину Вознесенского со знакомым мужчиной за рулём, что уже стояла около подъезда, ожидая меня. Выходит, личный шофёр живет где-то поблизости — раз успел так быстро подойти…
Сажусь в тёплый салон, здороваюсь и называю адрес. А сама уже вновь возвращаюсь мыслями в уютную квартиру, где обитает мужчина с невероятно тёплыми глазами… Я называла его светловолосым Богом едва ли не с первого дня. Неужели он всегда нравился мне?.. И неужели я была настолько забита и не уверена в себе, что просто не позволяла себе думать об этом?.. — решив мысленно отправить обладателя светлых волос и мягкой улыбки куда-то "на небеса". Как же сильно затюкал меня Глеб со своим рабским контрактом, что я даже не рассматривала возможности наших отношений?.. Нет, мне было проще сбежать от своего "хозяина" в первый попавшийся клуб и прыгнуть на шею первому попавшемуся незнакомому мужчине, который НИКАК не был связан с компанией! Бог мой, насколько же я невезучая, что даже тот самый, который "никак не был связан", оказался акционером международного холдинга Бондарёвых…
Прикусываю губу, глядя в окно. Этот странный день, наконец, подходит к концу… Кто бы мог подумать, что он будет столь богат на открытия… и на эмоции… и на осторожные, ещё не окрепшие надежды, что неожиданно выбрались из-под кучи слоёв лишних мыслей и робко постучались в душу.
Верить в то, что всегда казалось таким нереальным, пока было рано. А зная мою неудачливость — так и вовсе опасно…
Но я ехала и не могла скрыть счастливой улыбки на своем лице.
Неужели на этот раз — то самое?..
Доехав до дома и добравшись до дивана, я тут же вырубилась до самого утра, даже не прикоснувшись к ноутбуку. Да, это было самонадеянно — давать себе вечер на отдых, но, сядь я за работу в таком состоянии, и ничего, кроме трёх красноречивых точек в начале документа, я бы не воспроизвела… Так что, когда встала следующим утром, быстро привела себя в порядок и выехала из дома пораньше, чтобы успеть сделать то, что необходимо было сделать ещё вечером.
И так и просидела за компьютером с семи утра до тех пор, пока в приёмную не вошёл Глеб.
— Мила? Ты уже здесь? — удивленно спрашивает Бондарёв, бросая быстрый взгляд на пустующий стол Сони.
Да, девушка явно была пунктуальной и приходить на работу заранее — не планировала.
— Да, я подготовила график встреч и запланированных… — начинаю, было, я, как Глеб меня прерывает.
— Новогодний корпоратив.
— А? — удивленно смотрю на него, не очень понимая, к чему нам обсуждать этот праздник для всех сотрудников среднего звена.
— Составь списки всех работников, раздели их на категории по отделам. Отдельно сделай список начальников и руководителей, и пришли всё это мне.
— Ты будешь заниматься новогодним балом? — приподняв бровь, спрашиваю у него.
— А кто, по-твоему, должен этим заниматься? — Глеб внимательно смотрит на меня.
Усердно думаю, не желая видеть очевидного.
Это же Глеб. И его компания. Кому он доверит подобное мероприятие?..
— Ну, не ты лично… скорее, твои помощники… то есть я, — в конец скисаю, понимая, какая это нагрузка, особенно, в связи с кучей работы, которую нужно сделать до тридцать первого декабря.
— Можешь скинуть это на Соню, — спокойно предлагает Глеб.
— Да, я скину это на Соню, — поспешно соглашаюсь я, абсолютно не терзаясь муками совести.
Девочке это будет точно в радость, а мне просто некогда обзванивать отделы и подготавливать списки желающих потанцевать в последний день в году…
Так что вновь погружаюсь в экран компьютера и занимаюсь просмотром отчетов, пришедших вчера на почту после всех «исправлений». И любят же некоторые приврать, увеличив свои заслуги…
— Ты идешь на бал? — спрашивает Глеб без особого интереса.
— Да, я только платье ещё не выбрала, — отвечаю на автомате, а затем замираю, тупо уставившись на ставшие непонятными таблицы.
Зачем я сказала об этом вслух?..
— Платье — это всегда так ответственно, — неожиданно произносит Макс, появляясь в дверях приёмной.
Мы с Глебом поворачиваемся к нему одновременно.
Блондин усмехается краешком губ, глядя на растерянное выражение моего лица, затем переводит взгляд на Глеба, давая мне возможность прийти в себя…
Да уж… это мне, прям-таки, необходимо — вчерашний день всплыл в памяти так отчётливо, что я не удержалась и покраснела…
Чёрт… он это заметил?..
Поднимаю голову и смотрю на блондина… м-да, определённо заметил. Потемневший взгляд карих глаз — мне в свидетели…
— Привет, ты сегодня рано, — удивленно замечает Бондарёв, а я начинаю усердно трудиться… трудиться-трудиться-трудиться, вбивая абракадабру в поисковик интернета.
Останавливаюсь лишь тогда, когда по наитию души нажимаю «искать». Э… это что за ссылки по «валждвпрыцфэщ»?! И когда я успела открыть браузер?!
Так, блондин явно плохо на меня влияет.
— Глеб, на пару слов, — говорит Макс и проходит в кабинет Бонадрёва.
Глеб уходит вслед за мужчиной, а я легонько выдыхаю. Ужас какой! А если вспомнить, как я вчера смотрела на кареглазого и как глазами просила себя поцеловать…
— Кошмаааар, — протягиваю, пряча лицо в руках.
А потом начинаю улыбаться в тридцать два зуба, такой глуповатой улыбкой, что самой становиться за себя стыдно…
— Я тебя не понимаю! — вдруг доносится из-за плохо прикрытой двери голос Глеба, — Почему именно сейчас?
— … когда-то это должно… — тут же доноситься в ответ, — … не было неожиданностью.
Блондин говорит негромко, потому разобрать его слова почти невозможно.
— Я не знаю, что сказать. Я правда не знаю, что сказать, — голос Бондарёва звучит сердито и одновременно как-то растерянно…
— … ничего… просто… всё получится, — заканчивает свою речь Вознесенский и замолкает.
Что за странный разговор?..
— Я должен понимать, могу ли рассчитывать на тебя до конца года, — произносит Глеб, а я обнаруживаю себя у стены рядом с дверью его кабинета.
Когда я тут оказалась?..
— Можешь, — уверенно отвечает Макс, а я резко стартую к кофейному аппарату, поскольку слышу движение, направленное в сторону двери.
Блондин вышел ровно в ту секунду, когда я уже зарядила кружку и выбирала функцию.
— Идёшь на бал, — произносит он, глядя на меня с лёгкой улыбкой.
— Иду, — отвечаю, выпрямляясь, — а ты?..
— Как я могу пропустить это событие? — усмехается кареглазый, показывая ямочки на щеках.
— Новый год в компании?.. — неуверенно протягиваю, стараясь не краснеть под его взглядом.
И где вся вчерашняя смелость? Улетела с восточным ветром?..
— И новый год в компании — в том числе, — мягко улыбается Макс, затем склоняет голову набок, — у меня будет для тебя небольшой подарок. Примешь?
— Если это не кольцо с бриллиантом, то да, — истерично хохочу и резко осекаюсь.
Вообще-то, совсем не смешно.
Поднятые брови блондина — тому подтверждение.
— Что за подарок? — стихаю, желая провалиться под стол.
— Пусть это будет… неожиданным сюрпризом, — изрекает кареглазый, продолжая внимательно смотреть на меня, а затем в приёмную входит Соня, и он разворачивается на девяносто градусов и выходит в коридор, спокойно обходя застывшую в позе «меня здесь нет, это статуя» девушку.
— Соня, это в конце концов некрасиво, — холодно произношу, добавив в голос повелительных интонаций.
Я всё ещё её начальница и имею на это право! К тому же на лицо полное отсутствие делового этикета, а это уже серьёзно.
— Доброе утро, Мила Георгиевна, — тихо здоровается девушка, затем проходит к своему столу и останавливается, опустив голову… а в следующую секунду не выдерживает и поднимает на меня взгляд, полный слёз, — Простите меня, пожалуйста, я так не хотела никого обижать…
— Ну! Соня! — мгновенно подхожу к ней и обнимаю, начинающую горько рыдать, дурёху, — Ты чего разревелась? Кто тебя довёл? Рассказывай всё, никто тебя не обидит!
— Я не могу рассказать… — качает головой та, пытаясь унять рыдания, — меня и так недолюбливают, а после этого…
— Никто тебе ничего не сделает! Ты через несколько дней станешь личной помощницей Глеба Самойловича и плевать будешь с высокой колокольни на всех, кто остался внизу! Так что заканчивай держать всё в себе и выкладывай.
Едва слышный звук шагов заставляет меня повернуть голову и посмотреть на Глеба, вышедшего в приёмную из своего кабинета. Одними глазами прошу его не выгонять девушку в туалет «приводить себя в порядок». Я сама со всем разберусь. Но Глеб меня удивляет, он подходит к нашей застывшей посреди прохода паре и присаживается на край стола Сони.
— Я хочу, чтобы ты мне всё подробно рассказала: кто тебя обидел, кто или что сказал — всё! — произносит он сдержанно и очень серьёзно.
Неожиданно!
— Пожалуйста, Глеб Самойлович… — начинает вновь уходить в себя девушка.
— Без всяких «пожалуйста», — отрезает Глеб, — Я хочу знать, кто доводит до слёз мою будущую личную помощницу.
Смотрю на него с уважением. Молодец. В смысле, не молодец, что давит, но вообще… с него бы сталось отругать девушку за непрофессионализм и выгнать из приёмной, но он… сдержался. И даже решил помочь.
Соня поднимает голову и смотрит на меня с немым вопросом. Я киваю и отхожу к кофейному аппарату — кому-то просто необходим глоток кофе. И даже не кому-то, а всем троим. Чувствую, рассказ будет не из приятных.
— Я думаю, что всё началось с увольнений, — не очень уверенно начала Соня, опасаясь при этом смотреть на Глеба, — появилась куча недовольных новыми порядками — что работать приходилось вдвое больше, а зарплата сократилась…
Смотрю на Бондарёва с удивлением. Не знала об этих подробностях.
— Зарплата сократилась в связи с отсутствием у работников дипломов по специальности. Пусть спасибо скажут, что вообще остались в компании, — отрезал Глеб; а на мой вопрос об увеличении работы, сказал, — новых работников нужно было вводить в курс дела. Естественно, что этим занялись те, кто остался на своей должности. К слову, Лина не получила двойную зарплату за то, что обучала тебя целый месяц.
— Ты тиран, — замечаю вслух очевидное.
— Она не жаловалась, — с легким холодом отвечает Бондарёв.
— Ещё бы она пожаловалась, — поднимаю брови и тут же перевожу взгляд на Соню, — Ну, и что было дальше?
— Когда я пришла… против Глеба Самойловича уже была сформирована целая коалиция, — едва слышно произносит девушка и поднимает на Бондарёва виноватый взгляд.
— А вот это уже интересно, — скалится тот, вызывая у меня побег табуна мурашек по коже.
Уж очень опасным в этот момент выглядел мой монструозный шеф.
— А причём здесь Макс? — вспомнив о её реакции на блондина, уточняю, внимательно глядя на девушку.
— Ну… по поводу вас и Глеба Самойловича ходили такие слухи… особенно в связи с тем, что вы некоторое время жили у него, — вновь со страхом косясь на Глеба, бормочет Соня.
— Громче, — командным тоном требует Бондарёв.
Смотрю на него, как на идиота. Ну, разве можно так общаться с запуганным человеком?
— В общем, из-за его дружелюбного отношения ко мне, меня начали гнобить, а потом и вовсе приписали мне роман с Максимом Антоновичем — вроде как по шаблону с Вашим случаем, — пытаясь подчиниться приказу начальства, резко выпаливает Соня, — и как я ни пыталась убедить, что между нами ничего нет, и что в компанию я попала после собеседования, как и все — меня никто не слушал.
— Так… и ты решила избегать Вознесенского, — сажусь в кресло, поставив перед девочкой кружку с капучино, а перед Глебом — с американо.
— Да… а потом мне за своё поведение стыдно стало, и я вообще не знала, как себя с ним вести… — выдыхает Соня, опустив голову.
— А поговорить — это выше твоих сил, — недовольно изрекает Глеб, глядя на девушку без прежней теплоты.
Что-то в её поведении ему не понравилось — и я могла его понять: Соня должна быть безукоризненной, если хочет задержаться в компании, и речь уже шла не столько о посте личной помощницы, сколько о её присутствии в холдинге в принципе.
— Я хотела поговорить, а потом увидела, что с другими сотрудницами он так не общается… только со мной и… с Милой Георгиевной… — она несмело покосилась на меня, — И решила, что он сам провоцирует недовольство девушек из своего отдела.
— А тебе не приходило в голову, что он никому ничего не должен? — с арктическим холодом спрашивает Глеб, и мне становится неловко за Соню, реально неловко — Если он дружелюбен по отношению к тебе, это не значит, что он должен быть дружелюбен по отношению к другим сотрудницам. Это вообще его право — вести себя так, как ему заблагорассудится. А девицы с четырнадцатого этажа, должно быть, ему уже мозг проели, раз он даже не улыбается в их сторону. Тебе нужно было всего лишь поставить его в известность, что у тебя проблемы с коллективом, а не таиться и придумывать, как бы отвадить его от себя и остановить поток его доброты по отношению к твоей скромной персоне, — последние слова Бондарёв практически цедит, нависая над Соней, и мне приходится приостановить волну его праведного гнева, положив руку ему на плечо.
Глеб тут же взял себя в руки и покосился на меня со странным выражением на лице.
— Но он не является моим прямым начальником. Моим начальником всегда были вы, — прошептала Соня, совсем теряясь от его тирады, — а отвлекать вас по таким пустякам…
— Макс проводил с тобой собеседование? — мягко спрашиваю у неё, при этом глядя очень серьёзно и сосредоточенно.
— Да, — кивает Соня.
— Значит, ты спокойно могла обратиться к нему за помощью, — сообщаю очевидное.
— Если бы я рассказала ему, меня бы стали считать стукачкой, — поджав губы, произносит та, и Глеб не выдерживает…
— Что мне всегда нравилось в вас, Мила Георгиевна, это то, что вы не нагружали меня подобного рода проблемами, и со всеми своими «бывшими» коллегами всегда разбирались сами, — ровно и четко произносит он, поднимаясь на ноги и не глядя на Соню.
— Глеб, дай девочке шанс, — понимая, что веду заведомо проигрышное сражение, тихо произношу, глядя в пол.
Хотя чего уж врать? Она сама закопала себя без лопаты.
— У вас есть один единственный шанс, — нехотя, буквально сквозь зубы цедит Бондарёв, продолжая смотреть куда угодно, но только не на Соню, — справиться с ситуацией самостоятельно, выполнить весь объем работы сотрудницы отдела кадров безукоризненно, сдать экзамен Миле Георгиевне без единой ошибки и подготовить всё для новогоднего корпоратива. Если вы сможете всё это сделать до тридцать первого декабря, после праздников я проведу с вами собеседование, после которого сделаю вывод о вашей пригодности и либо возьму к себе личной помощницей, либо оставлю на должности, занимаемой вами сейчас. А если вы хоть где-то ошибётесь, то считайте, что ваш контракт с компанией закончится с первым днём нового года, — сказав всё это, Глеб прошёл мимо застывших в отнюдь не «легком» ступоре, нас, и скрылся за дверями своего кабинета.
Иду за ним, стараясь не смотреть на притихшую от шока Соню, вхожу в помещение и прикрываю за собой дверь. Плотно.
— Ты же понимаешь, что это почти нереально, — произношу даже без вопроса.
Глеб молчит.
— Ты бы ей ещё велел весь горох пересчитать и познать самоё себя, — продолжаю, тихо зверея от его молчания.
— Не люблю повторять за классиками, — без интонаций отвечает Бондарёв, проходя к своему столу и усаживаясь в кресло.
— Она не справится, — произношу практически по слогам.
— Значит, ей нечего делать в моей компании, — отрезает Глеб, затем переводит холодный взгляд на меня, — здесь всё очень просто Мила, либо ты вливаешься, либо нет.
— Мне ты прощал ошибки, — замечаю, подняв бровь.
— Ты — это особый случай, — спокойно парирует Глеб.
— И когда я стала особым случаем? — складываю руки на груди.
— Когда переспала со мной.
Хватаю воздух ртом для достойного ответа… и не произношу ни звука.
Тем временем мужчина смотрит на меня так пристально, что я начинаю ещё больше заводиться.
— Мила, если она с головой уйдёт в работу, у неё просто не останется времени на то, чтобы обращать внимания на злостных завистниц, — произносит Глеб примирительно, — Я послушал тебя и дал ей шанс. Всё остальное — в её руках.
— Зачем ты это сказал? — игнорируя последние его слова, негромко спрашиваю.
— Что именно? — спрашивает Глеб, но по его лицу я вижу — он понял, о чём я.
— Зачем ты каждый раз делаешь это, — качая головой и отступая от него на шаг, продолжаю недоумевать.
— Что «это»? — цедит Бондарёв, цепко глядя на меня.
— Показывать мне, какой ты ко…
— Не советую заканчивать это предложение, — осекает меня Глеб, затем резко обходит стол и останавливается в шаге от меня, — Что тебе не нравится? Я разрешил тебе скинуть на девчонку часть своих обязанностей, я оставил её в компании, хотя планировал выставить сразу после демонстрации столь вопиющей некомпетентности, я был с ней мягок, я даже постарался представить, что оставлю её на ТВОЕЙ должности после твоего ухода. Почему ты продолжаешь вести себя так, словно не замечаешь тех усилий, что я прикладываю?
— А ты прикладываешь усилия? — с искренним удивлением произношу, — Прости, их сложно заметить. Да и к чему такие жертвы? Работа над собой — явно не твой конёк.
— Уйди отсюда, — Бондарёв отворачивает лицо.
А я чувствую, что на этот раз перегнула палку…
Отхожу к двери и произношу негромко:
— Глеб, я благодарна тебе за все шансы, которые ты мне предоставил. И благодарна за школу, которую я получила, работая под твоим руководством. Но меняться ради меня… не надо. Из этого всё равно ничего хорошего не выйдет. Лучше меняйся ради себя. И только если ты сам этого хочешь. Иначе это насилие над собой.
— Решила применить на мне свои знания социального работника?
— Решила дать дружеский совет человеку, которого уважаю… каким бы сложным он ни был, — отвечаю тихо и выхожу в приёмную.
Некоторое время стою, упираясь спиной в дверь его кабинета; затем прохожу к столу мертвецки бледной Сони, неистово строчащей что-то на клавиатуре (наконец-то девочка занялась делом), и спрашиваю спокойно и чётко:
— А теперь оторвись и расскажи мне о коалиции против Глеба. Желательно — подробно и с фамилиями.
Я не имела дара прорицания и не считала себя интуитом от рождения. Но чувство готовящейся подставы мирового масштаба не ослабевало с тех самых пор, как Соня рассказала о "недовольных".



Глава 19. Три заветных слова

Сажусь напротив Лены в зале недорогого ресторана, располагавшегося через дорогу от здания компании. Однокурсница выглядит хорошо — черные волосы уложены крупными локонами, лицо ухожено, одежда подобрана со вкусом. Даже не знаю, радоваться ли подобным переменам.
Лена разглядывает меня с таким же любопытством, разве что не комментирует вслух — а раньше бы стала…
— Неплохое местечко, — оглядываясь по сторонам, резюмирую.
Не спешу «радоваться» старой подруге.
— Да, нашла его недавно. Руководство компании частенько обедает в ресторане на пятом этаже, а я вот… здесь, на первом, — мило улыбаясь, отвечает Лена.
— Да, я знаю. Сама частенько обедаю в «Донне Оливии» с Глебом, — киваю в ответ, стараясь понять, когда же та перейдёт в атаку, — Так о чём ты хотела поговорить, Лена?
— Я думала, мы поболтаем, как в старые времена, — немного теряется та, начиная растерянно хлопать накрашенными ресницами.
Да, я тоже думала, что мы посидим, как раньше… до тех самых пор, пока не выпытала у Сони имена членов «коалиции»…
— Обязательно. Так и сделаем, — киваю, стараясь, чтобы голос не звучал слишком иронично, — Но для начала, расскажи мне, как так вышло, что тебя уволили из компании?
— О, это такая ужасная история, — качая головой, произносит Лена, опуская взгляд в стакан с водой.
Наш заказ ещё не принесли.
— Я очень хочу её услышать, — заверяю, глядя на «подругу» глазами, полными сострадания.
— Ну… ты ведь знаешь, что после всех увольнений и твоего перевода на сороковой этаж, мы остались незащищёнными перед самодурством начальства… — начинает Лена, а я чуть не каркаю от удивления.
Выходит, это я всех защищала? От самодурства-то…
— Какого самодурства? — жалея, что не взяла с собой диктофон (ведь кому расскажу басню, не поверят!), уточняю с любопытством.
— Ненормированный график, отсутствие положенных выходных, — (ага, это когда их в воскресенье вызвали вещи паковать! Мне хорошо известно, что охрана никого не пускает в здание в нерабочее время. Это факт. Но, делаю вид, что «верю», и продолжаю слушать), — сокращение зарплаты и постоянная угроза новых сокращений кадров, — Лена прикрывает глаза, прикасаясь кончиками наманикюренных пальчиков ко лбу, — это был такой прессинг, что многие не выдерживали и увольнялись сами.
— Но ты держалась, — с серьёзным, даже немного озабоченным лицом, смотрю на неё.
— Да, я держалась, — с видом героини русской мелодрамы, произносит Лена.
— Вот только мне ты сказала, что всё нормально, когда разговаривала со мной в последний раз — ещё до увольнения, — замечаю, как бы вскользь, прекрасно помня тот разговор в кафешке на четырнадцатом этаже.
— Я решила не напрягать тебя своими проблемами, — добавляя в голос ещё больше драматизма, отвечает Лена, — у тебя и своих хватало.
— Да с чего бы? Ты же была уверена, что я встречаюсь с Глебом, и всё у меня в порядке, — вновь «припоминая» подробности нашего разговора, протягиваю… а потом по лицу однокурсницы понимаю — переигрываю. Пора остановиться и дать человеку «высказаться», — прости. Так из-за чего тебя уволили? Ты же не сама ушла!
— Нет, конечно! — вновь качает головой Лена, и я уже готова вручить ей Оскара за столь правдоподобную игру, — Мы все были так напряжены из-за ситуации в компании, а тут ещё наш начальник начал приводить новеньких работников — вообще неизвестно откуда взятых… И я на самом деле испугалась, что меня уволят под новый год — а мы только расстались с Ваней… и без парня, да без работы встречать праздник… ты должна понять моё состояние!
— Понимаю, — искренне отвечаю.
У самой недавно та же проблема была в приоритете — новый год без работы и без любви. Но ничего. Справляюсь потихоньку, мозги на место сама себе вставляю. Объясняю своему сознанию, что не это в жизни главное.
Главное — человеком оставаться. Тогда и работа появится, и парень, любящий, вдруг обнаружится… в идеале… м-да, так о чём она?
— В общем, я пошла к Максиму Антоновичу на разговор, — трагически заканчивает Лена.
— Тааак, — протягиваю, ожидая самого главного, — Ииии?..
— И он ставит передо мной условие, — прикусывая губу и отворачиваясь от меня, негромко произносит Лена.
— Какое? — смотрю на неё внимательно, ощущая, насколько я напряжена…
— Он обещает сохранить за мной место в компании, если я с ним пересплю, — ровно произносит однокурсница.
Опускаю голову, стараясь дышать ровно. Получается плохо, но я стараюсь.
— Вот. Гад… — только и выдавливаю из себя.
— Я отказалась, — гордо сообщает Лена, начиная легонько шмыгать носом, — И естественно, он меня тут же уволил.
Классика…
— Даже не дал до конца месяца доработать. И не выплатил выходного пособия. Просто выставил за дверь с этой своей мерзкой улыбочкой.
— Так нельзя, — шепчу, уже едва сдерживая поток эмоций внутри.
— Вот и я про то же, Милка! — восклицает Лена, которую, наконец, прорывает, — Если увольнять — то по статье или за какой-то проступок. Но не за то, что я не подхожу ему для постельных утех! — она даже не замечает, как проговаривается, — И я в курсе, что с тобой случилось то же самое! Бондарёв использовал тебя, заставляя спать с ним!!! Не бойся, мне ты можешь всё рассказать! Я же знаю, что ты и должность личной помощницы — вещи несовместимые! Он просто пользовался тобой, заставляя жить с ним, верно? А ты всегда была такой нерешительной и почти не умела отказывать!.. Да, он — страшный человек, но, поверь, ты не одна! Мы не дадим тебя в обиду! Больше не дадим! Я знаю, что он отправил тебя восстанавливаться в отпуск…
— Знаешь? — не поднимая на неё глаз, спрашиваю совсем тихо.
— Да! Сотрудницы видели, как ты грохнулась в обморок прямо в холле в тот день, когда Глеб захватил власть в компании! Испугалась, что он теперь может вообще всё?.. Мила, как я тебя понимаю! Так что можешь не врать мне, я знаю, как тебе было плохо! А потом ты ему наскучила, верно? — ей даже не нужно было моё согласие, она сама всё знала, — И он решил взять новенькую помощницу! Не отрицай, я знаю, что ты готовишь эту мышь из отдела кадров на своё место! Она разговаривала по телефону со своей мамой, и девчонки с этажа услышали! Я-то думала, что ты сама легла под Глеба, а, выходит, он тебя заставил! Про это я тоже знаю, можешь не отвечать — ваш разговор с Бондарёвым, когда ты вернулась за документами, услышали мои подружки. Он говорил про спальню, а ты не хотела с ним идти! Короче, я тебя поддерживаю, Мила! Я сама оказалась в почти такой же ситуации! Это несправедливо и с этим нужно заканчивать!
— И ты знаешь, как? — тихо спрашиваю.
Уже не пытаюсь поднять на неё взгляд, ибо… опасно.
— Знаю! — в голосе Лены слышится торжество, — Я много читала. Это называется моббинг, психологическое насилие. Меня буквально заставили уйти из компании! И на это можно подать в суд!
— Но меня-то не подвергали этому твоему моббингу, — замечаю, справедливости ради; у Лены всегда была неприятная привычка переводить разговор на себя.
Да, только она была центром вселенной. Своей собственной вселенной.
— Но за моббинг и не снимают с должности руководителя, — шепчет однокурсница, наклоняясь ко мне через стол.
— О чём ты? — удивленно смотрю на неё, подняв голову и оторвавшись от лицезрения скатерти.
Не самой чистой скатерти.
— Они должны ответить за все свои действия, — четко и серьёзно произносит Лена, словно вербуя меня в армию США, — С их приходом в компанию, всё стало рушиться. Когда во главе стоял старший Бондарёв, мы все спокойно сосуществовали без всяких проблем. Но эти двое… С Вознесенским вряд ли получится справиться — он слишком хитрый. А вот с Бондарёвым… ему ты сможешь отомстить за всё.
— Да ты что… — произношу без интонаций.
У меня начинает болеть голова.
— Да. Всё, что тебе требуется, это… скажем так… инсценировать половой акт без твоего согласия.
Убила. Наповал.
— Не поняла… я должна лечь под Глеба? — хмурюсь, пытаясь угнаться за логикой этой безголовой овцы, прости меня Господи.
— Тебе это не в первой, — начинает убеждать меня всезнающее око под именем Лена, — и заниматься с ним сексом по принуждению — тоже. Я это точно знаю, можешь не спорить: Алексей Бесов врезал Бондарёву за то, что тот заставлял тебя с ним спать. Об этом все сотрудники уже несколько дней говорят!
О, сплетники всего мира! Что вы творите с фактами?.. И откуда у вас столько фантазии?..
— Лена, — начиная качать головой, произношу; мой шеф, конечно, тот ещё монстр, но он не вселенское зло!
Но меня не слушают:
— Понятия не имею, как Бесов узнал обо всем и почему решил за тебя вступиться, но это очень благородно с его стороны, — произносит однокурсница.
А я едва сдерживаю себя, чтобы не прыснуть. Надо будет рассказать Лёше о его заслугах. Пусть погордится собой — что такой правильный в глазах общественности.
Чёрт, даже страшно подумать, что все эти люди будут окружать меня на новогоднем балу. Может, разыграть что-нибудь в стиле индийского кино?.. Хоть как-то развлечься, наблюдая за их вытягивающимися от удивления лицами…
— Короче, надо спровоцировать Глеба на действия! Я понимаю, это для тебя дико, но ты должна понять — иначе он не расплатится! Никогда! А мои подружки будут стоять с камерой в определённом месте! Мила, ты станешь героиней для всех сотрудников компании! Тебя все отблагодарят! Поверь, я общалась, я знаю!
Да, я определённо стану героиней — униженной и опозоренной участницей порно ролика с генеральным директором известного холдинга! И я даже уверена, что все сотрудники с удовольствием просмотрят этот ролик и не раз, обсудят все детали, «обласкают» все формы и пропорции, позлословят о моей распущенности, а потом вспомнят, что да, из-за этой потаскушки был свергнут ненавистный глава компании! Вот это она хорошо постаралась…
Прикрываю глаза, чувствуя, как начинают гореть уши. От злости, от недоумения, от искреннего гнева…
А потом, конечно, эта запись попадёт в суд, и я должна буду пройти ещё десять кругов ада, краснея за свою ложь перед судьёй и перед сотней вспышек камер прессы.
Интересно, у Лены вообще мозги отшибло, когда Макс ей отказал? Или она и впрямь верит, что я — дегенератка с комплексом самаритянки?.. Ладно, если она и впрямь решила, что я попала в сексуальное рабство к своему шефу — романы, которые она читала во время учебы, вполне могли натолкнуть её на подобные мысли. Но участие в записи скрытой камеры?.. А если Глеб и впрямь такое чудовище, как о нём думает Лена, то… как я буду потом от него спасаться? Об этом она подумала?.. И куда мне, по её мнению, нужно будет себя деть, чтобы скрыться от всего этого позора? Или Лена искренне считает, что такая известность — то, что мне нужно? То, что жизненно необходимо?.. А может, ей по какой-то причине почудилось, что всеобщая благодарность — это хлеб, которым я буду питаться до конца жизни?..
Не хочу работать в этой компании ни одного лишнего дня. Тридцать первого числа буду такой весёлой, какой меня ещё здесь никто не видел! Буду просто лучиться счастьем, что мой срок, наконец, подошёл к концу!
— Лена, я должна тебе сказать… — начинаю медленно, тщательно подбирая слова.
— Вот, ты где! А я тебя обыскался, — Макс подходит к столику так неожиданно, что даже я смотрю на него с лёгким недоумением, — Лена, — он поднимает бровь, смерив красавицу брюнетку странным взглядом, затем переводит его на меня, — Общаетесь?
— Закончили, — улыбаюсь ему и уже более уверенно смотрю на однокурсницу, — Я должна тебе сказать, что у тебя ничего не выйдет. Ни у тебя, ни у одной из твоих подруг. Они, кстати, могут уже собирать вещи — их вызовут в отдел кадров завтра утром.
— Что? — недоумение на лице Лены сменяется страхом, а затем злостью, — Ты о чём говоришь вообще?
— О том, что я не позволю смешивать с грязью лицо своей компании. И не позволю порочить имя своего шефа. Все участницы «атибондарёвской» коалиции будут уволены завтра же, — произношу уверенно, чувствую поддержку блондина, стоящего за моей спиной, — а ты… — щурюсь, глядя в её лицо с откровенной неприязнью, — тебя больше не пустят на порог здания. Я лично предупрежу охрану. Лучше уезжай из этого города, потому что я планирую рассказать Глебу о твоём гениальном плане этим же вечером, а ты знаешь — он из мстительных. Ты больше никуда здесь не устроишься. И никто за тебя не заступится.
— Да как ты смеешь, неудачница! — шипит Лена, подскакивая со своего стула, как ужаленная.
— Смею. Скажи спасибо, что прилюдно не влепила тебе пощёчину за то, что оболгала моего друга, — поднимаюсь на ноги вслед за ней, — Макс никогда бы не позволил себе унизиться до такого шантажа!
Теплая рука появляется на моём плече, призывая успокоиться.
— Я сам могу постоять за себя, моя грозная Сирена, — с улыбкой мягко произносит блондин и переводит взгляд на обалдевшую от зрелища Лену, — Ты ещё здесь? Тебя здесь уже быть не должно.
Вроде бы пара вежливых фраз, произнесённых спокойным голосом, а даже мне становится не по себе…
— Ты что… вы что… — отступая на шаг, выдыхает Лена, — Так вы вместе?!
— Я бы так не сказал. Но мы работаем в этом направлении, — с улыбкой произносит Макс, а я чуть морщусь. Ну, зачем ей об этом говорить? Она же теперь вообще ядом подавится!
Но странное дело — блондин словно хотел сказать это вслух… Или мне так показалось?..
— Ну ты и потаскушка! — с каким-то странным восхищением протягивает Лена, глядя на меня.
Я чувствую, как напрягается мужчина, но вовремя кладу руку ему на грудь, останавливая порыв заступиться… или прогнать однокурсницу взашей из этого заведения?.. Неважно — это мой разговор, который должен был состояться уже давным-давно.
— По себе людей не судят, Лена. В отличие от тебя, я никогда не мечтала лечь под своё начальство. И не добывала себе должность через постель. И Максу об этом известно, так что своими словами ты выставляешь себя глупой и завистливой девицей облегчённого поведения — не более, — произношу спокойно, чётко выговаривая каждое слово, чтоб до неё дошло.
— Так ты с ними не спала? — с удивлением спрашивает Лена, восторг которой растёт с каждой секундой, — И даже когда жила с Бондарёвым целый месяц… ты ни разу не воспользовалась ситуацией? — она охает, глядя на меня, как на восьмое чудо света, а потом с радостью, граничащей с психозом, изрекает, — Я была права насчёт тебя! Всегда! Ты — самая большая неудачница в мире! Вокруг тебя такие мужики крутятся, а ты ведёшь себя, как покорная божья овца-девственница! Поди ж ещё и о любви мечтаешь?! Ну, ты и фрукт с вековой плесенью! — она начинает хохотать и тыкать в меня пальцем, — Чёрт! А я ведь реально поверила, что ты с ними со всеми спишь! Даже немного завидовала тебе! Куда залезла!!! А ведь с моей подачи! И ни разу ты об этом не вспомнила! Даже не удосужилась поинтересоваться, работаю ли я ещё, или меня уже уволили! Только о себе и думаешь! Идиотка! Ты могла помочь всем! Что, хорошо твоей заднице на теплом местечке?.. На МОЁМ местечке, которое ты у меня отняла!
— Ну, всё, я больше не могу это слушать, — пробормотал Макс, пока Лена продолжала изливать на меня потоки своего негодования о несправедливости вселенной.
Подошёл, скрутил руку, вынуждая взвизгнуть и передал на руки охране заведения, которая только и ждала повода вывести из зала неуравновешенную истеричку, орущую на весь свет.
— Извини… за всё это, — как-то неопределённо махнув рукой, произношу негромко, стыдясь посмотреть ему в глаза.
— Ты очень храбрая, что решилась прийти с ней на встречу одна, — глядя в сторону выхода, где пару секунд назад скрылась Лена в сопровождении охраны, произнёс Макс.
— Как ты узнал, что я здесь? — смотрю на него с любопытством.
— Хотел довезти тебя до дома… и увидел, как ты встречаешься с этой… девицей у входа в компанию. Размышлял, зачем тебе с ней общаться, потом не выдержал и пошёл допрашивать Соню — рассказала ли она тебе о том, за что её гнобят, и кто руководит этой шайкой…
— Я рада, что ты пришёл. Я думала, мне не хватит сил сказать ей всё то, что следовало, — потупившись, произношу негромко.
— Маленькая храбрая Сирена, — блондин кладёт ладони на моё лицо, улыбается своей теплой улыбкой, — Ты уверена, что хочешь уйти из компании? Ты стала отличной личной помощницей. А Глеб очень ценит верность.
Да уж, распутала преступный замысел, нашла виновников, спасла честь шефа. Слава мне и хвала.
— Я не уверена, что хочу для себя такого будущего, — негромко отвечаю, уже даже не пытаясь оторваться от его карих глаз. От его всё больше темнеющих карих глаз…
— А какое хочешь? — тихо и серьёзно спрашивает Макс.
— Не знаю… Но я хочу помогать людям, а не управлять ими… — шепчу, начиная испытывать ужасное желание…
Да, в этот момент я очень четко осознаю, что хочу, чтобы он прямо сейчас наклонился и поцеловал меня!..
Адреналин от разговора с Леной начинает перемешиваться с возбуждением от ожидания его действий. Сердце стучит быстрее… Кровь приливает к лицу…
— Ты хочешь помогать… — медленно, словно вдумываясь в смысл, повторяет Макс.
— Да. Я хочу помогать… — вторю ему, опуская взгляд на его губы…
— Я подумаю, как это устроить, — словно самому себе произносит блондин и тут же отстраняется от меня — как будто этого странного напряжения между нами и не было вовсе…
Тихонько выдыхаю, чертыхаясь про себя…
Уже второй раз… Уже второй раз я хочу, чтобы он меня поцеловал!
И он видит это!
Но никак не реагирует!
Почему?!
— Я расплачусь, иди одевайся, — кивая в сторону гардероба, произносит мужчина, и я вынуждена подчиниться.
Лучше отойти от него и привести мысли в порядок… Да… а то они что-то совсем распустились… думают, что хотят!..
Уже через несколько минут я была довезена до дома и отправлена «отдыхать». Макс сказал, что сам позаботится обо всех потенциальных соучастницах преступления, которое-не-состоялось. (М-да, почти название для поста в блоге доктора Ватсона в известном английском сериале!) Мне пришлось вкратце выложить ему наполеоновский план Лены со всеми именами, поведанными мне Соней — потому к концу поездки Макс сидел темнее тучи… Блондин полагал, что я решила заступиться за Соню и самолично разобраться с бывшей подругой — какого же было его изумление, когда он узнал о заговоре против Глеба. Чувствую, завтра будет весело в компании!
В итоге, заснула я только под утро, терзаемая самыми разными мыслями и сомнениями, а вот на следующий день… на следующий день мне было уже не до терзаний! Потому что мы вышли на финишную прямую, и до самого позднего вечера я была вынуждена забыть и про Лену, и про всех её сообщниц, поскольку едва справлялась с грузом работы, свалившимся на мои хрупкие плечи под конец года! Я почти постигла дзен, в полной мере прочувствовав, что значит дедлайн для всех руководителей отделов компании, по привычке откладывавших важные дела на последний день. Так что, как там всё решилось и чем всё закончилось, я понятия не имела. Полагаю, что смогу узнать об этом только завтра, и непосредственно из уст начальника. Потому — закрываю глаза и мгновенно уплываю в мир сновидений, чтобы проснуться буквально через секунду, осознавая, что уже утро тридцать первого, а в мою дверь кто-то звонит…

Поднять себя с дивана получилось лишь с третьей попытки. А дорога до прихожей превратился в настоящую полосу препятствий: кажется, я собрала всё на своём пути — сумку, ковёр, шланг от пылесоса (хоть убейте, понять не могу, как он там оказался?) и даже что-то из одежды. Опускаю взгляд на пол («взгляд» — это, конечно, тоже громко сказано: так, две щёлочки, слипшиеся ото сна не без помощи не смытой туши). О! Это же моя вчерашняя блузка! Кажется, когда я бухалась в кровать после четырнадцатичасового забега в мир цифр и отчетностей, я даже не потрудилась убрать одежду в шкаф. Видать, просто стянула с себя всё и бросила на пол…
Звонок в дверь прозвучал ещё требовательнее, вызывая у меня приступ головной боли. Нет, я этого доброго человека, конечно, тоже понять могу — черт его знает, сколько раз он звонил, пока я спала. Но кому я вообще могла понадобиться в восемь утра тридцать первого декабря?! Мне великодушно дали выспаться, поскольку сегодня я должна была принять экзамен у Сони, которая, кажется, успела поседеть за эти два дня…
Звонок зазвонил почти истерично, требуя не игнорировать его и перебирать ногами быстрее.
— Я уже в пути! — кричу тому, кто решил с утра обрадовать меня своим видом. Смертник. Он не знает, что с утра я совсем не соответствую своему имени… от слова "вообще", — Кто? — ору ещё громче, на полупальцах пробираясь через препятствие под названием «грязь от ботинок, которую я вчера не вытерла», и надеясь, что мой посетитель испугается и убежит, не желая встречаться с вопящим монстром из-за двери.
Заглядываю в глазок и удивляюсь. Курьер. И нет, не напуган.
Закалённый, сволочь.
— Вам кого? — спрашиваю от балды.
— Мне нужна Мила Георгиевна Криг, — со спокойной улыбкой, идущей вразрез с истеричными звонками в мою дверь, отвечает, собственно, курьер.
— А что у вас в том свертке? — разглядев в его руке внушительную посылку, завернутую в бумагу, спрашиваю с любопытством.
— Это посылка для Милы Георгиевны Криг, — с убийственной вежливостью сообщает курьер.
Открываю дверь, смотрю на него хмуро.
— Очень мало людей знает, что я здесь живу, — сообщаю ему загробным голосом.
— Уверен, у вас были причины не просвещать остальных, — едва заметно подняв бровь и, кажется, пытаясь подавить позыв усмехнуться, отвечает курьер.
— Что нужно? Моя роспись? — начиная мёрзнуть из-за холода в подъезде, бурчу я.
— Да, пожалуйста. Вот здесь, — он подносит ко мне планшет, я быстро расписываюсь, забираю у него посылку и, пожелав счастливого нового года, закрываю дверь.
Иду в комнату, но застываю перед зеркалом. Оглядываю себя с ног до головы.
— Мать. Вашу, — произношу чётко, встречаясь глазами с героиней фильма ужасов, одетую в пижаму невнятной расцветки, вывернутую наизнанку, с колтуном в стиле «воронье гнездо» на голове и черными кругами от туши под глазами.
Сверток временно оставляется в прихожей, а я бреду в ванную, приводить себя в божеский вид. Как только моё лицо перестаёт быть похожим на полотно русских художников авангардистов, а пижама выворачивается и делает мой внешний вид чуточку приличней, я выхожу из ванной и направляю свои стопы к свертку в прихожей. Открываю посылку уже в гостиной — рядом с дверью сквозит, — и крякаю от изумления. Ткань кажется до боли знакомой. Достаю платье, в котором я посетила первый свой приём у главы города, и с всё возрастающим изумлением обнаруживаю на нём подол, пришитый рукой мастера — я даже лишнего шва не смогла найти! Платье было точно таким, каким мы с Линой брали его в бутике! Не знаю, что это за эффект — химчистки ли, или какой-то волшебной палочки, но на вид оно было абсолютно новым! В то время, как я могла поспорить на свою декабрьскую зарплату, что это было именно оно! Переворачиваю его наизнанку, проверить бирку — так и есть! Она отрезана ножницами! Моей рукой!
— Как это возможно?! — выдыхаю, пытаясь вспомнить, что стало с платьем после моего эпичного похода «в высший свет».
Так… Лина оборвала подол рядом с клубом и откинула его куда-то… кажется, обратно в машину Глеба… но потом я его уже не видела, хотя не раз жаловалась Бондарёву, что этот подол мне жизненно необходим… (ну, да, я ведь была уверена, что из-за увольнения, которое мне грозило, мне придётся расплачиваться за платье самой…) Выходит, мой монстр-шеф прибрал кусок ткани, спрятав его от моих глаз, и даже восстановил платье, соединив две части… вот только — для какой цели? Повесить в личный музей ценностей? Продать на ebay? Удивить меня, когда я уже о нём забуду?..
Это что, как бы, прощальный подарок?..
Или намёк на отсутствие у меня платья на вечер? Ну, да, я вчера так и не успела списаться с девушкой из группы «вконтакте», чтобы она привезла мне отобранный наряд…
Ничего не понимаю, но начинаю нервничать.
Иду, ставлю чайник, возвращаюсь в гостиную уже с кружкой кофе и смотрю на сверток с платьем на ковре…
Интересно, Макс рассказал Глебу о том, что между нами происходит? И, если да, то, как Бондарёв воспринял эту информацию? Хотя, нет. Скорее всего не сказал. Моё старое платье, присланное через курьера на квартиру, о которой Глеб не должен был знать, — лучший ответ на этот вопрос. Но тогда какой вывод я должна была сделать, получив эту странную посылку в канун нового года?..
Чего он хотел добиться этим… сообщением?..
Новый звонок в дверь заставляет меня нервно сглотнуть. Иду в коридор, готовясь ко всему сразу: к тому, что вслед за платьем придут туфли или новый контракт на вечное служение семье Бондарёвых… В итоге, открываю дверь, подозрительно щурясь на курьера… другой фирмы.
— Мила Георгиевна Криг? — улыбается мне молодой человек.
— Я, — сообщаю ровно.
— Вам посылка, — ещё шире улыбается молодой человек.
Скалюсь в ответ.
Кажется, теперь он напуган. А я-то как напугана!
— Распишитесь? — осторожно протягивая мне планшет, не то спрашивает, не то предлагает курьер.
Я расписываюсь. Потом молча беру новый сверток. Прощаюсь. Закрываю дверь.
Несу сверток в гостиную, распаковываю… Глаз дергается непроизвольно.
— Это шутка, да? — бормочу, доставая из бумаги дизайнерское платье от Веры Вонг.
На этот раз кроме платья в свертке обнаружилась записка.
«Ты сейчас сомневаешься, стоит ли его надевать. Стоит. Оно будет сидеть на тебе идеально. Твоя фея клялась на своей крови. Хотела зуб дать, но я отказался»
Я прыснула, переворачивая прямоугольник дорогой бумаги, на котором было написано сообщение от Макса. Только он знает, как я зову Лину… На обратной стороне был номер «обратной связи», на случай, если клиент будет иметь претензии. Я претензий не имела. Просто хотела треснуть обоих заговорщиков по головам. Ну, зачем такие траты?! Я даже знать не хочу, сколько это платье стоило!
Телефон мягко завибрировал, призывая прочесть смс. Беру его, тяжело вздыхая, читаю сообщение от блондина:
«Даже не думай отказываться. Это не просто мой подарок, это моё желание. Я хочу увидеть тебя в нём»
Фыркаю, глядя на экран. Ни разу не тонко.
Следом приходит новое смс:
«И нет, я не сдам его обратно в магазин. Оно будет лежать у меня на полке и грустить — что ты его не надела»
И последнее:
«Не обижай платье, Мила!»
Коротко хохотнув, набираю ответ:
«Только потому, что никто не должен грустить в новый год — даже платье…»
Убираю сотовый и расправляю ткань. Платье безумно красивое: бледно розовое, с шифоновым летящим многослойным подолом и нежным лифом. Оно было словно воздушное суфле… почему-то на ум шло именно это сравнение, а, учитывая, что слои подола имели цветовую гамму от бледно розового до белого, эффект был просто потрясающим! Не говоря о том, что цвет идеально подходил к моей коже… Сделаю для него мягкие локоны на волосах и дымчатый макияж… Нужно только подобрать аксессуары и…
Перевожу взгляд на часы и оставляю мысли о вечере — пора собираться на работу.
Мой последний день в компании… Даже думать об этом так волнительно, что я предпочитаю отключить свой мысленный поток и попытаться настроиться на рабочий лад: экзамен Сони! Нужно думать об экзамене Сони!
И с этой мыслью я начала готовиться к своему последнему выходу на работу…
Аллилуйя! И Бог мне в помощь.



Глава 20. Последний рабочий день

Захожу в здание компании и прохожу к лифту. В кабине нажимаю сороковой этаж и прислоняюсь спиной к стене, глядя на то, как закрываются дверцы… как в эти самые дверцы протискивается ухоженная бледная рука. Женщина дожидается, когда лифт соизволит открыться вновь, и плавной походкой от бедра входит в кабину.
— Мила Георгиевна, — профессионально улыбается Станислава Петровна.
— Станислава Петровна, — спокойно улыбаюсь ей в ответ.
— Ходят слухи, что вы покидаете компанию, — Станис смотрит на меня вежливо и при этом… слегка надменно.
— Решила, наконец, принять ваш совет, — с легкой мечтательной улыбкой глядя на закрытые дверцы лифта, произношу я.
— Перестаёте рассчитывать на мужчин? — подняв бровь, уточняет Станис.
— Начинаю рассчитывать на себя, — мягко парирую я.
Лифт останавливается, чтобы выпустить офисную стерву на её этаж, однако, Станис медлит.
— Не хотела говорить вам, Мила Георгиевна… — протягивает она, придерживая дверцы носиком дизайнерского сапога, — но вы удивительно изменились за это время.
— Вы думаете? — спокойно улыбаюсь, глядя на неё.
— Я вижу. Из вас бы вышла отличная бизнес леди… когда-нибудь… лет через пять… — она скалится, вынуждая меня понятливо усмехнуться, а затем неожиданно мягко смотрит — словно раздумывая о чём-то, — До вечера, Мила Георгиевна.
— До вечера, Станислава Петровна, — отвечаю ей, и дверца лифта отрезает нас друг от друга.
Выхожу на сороковом этаже, задумчиво глядя вперёд, пересекаю коридор и заворачиваю в приёмную.
— Мила Георгиевна, — чуть подрагивающим голосом здоровается Соня.
— Готова? — спрашиваю у неё, убирая полушубок и проходя к своему столу.
— Готова, — негромко произносит Соня, лицо которой слишком сильно напоминает мне моё собственное около двух месяцев назад…

— Хорошо, Соня, у меня к тебе только один вопрос, — говорю замершей в ожидании девушке, только что справившейся со всеми моими задачами, но даже не подозревающей об этом.
— Задавайте, — поджав губы, кивает Соня.
— Ты сама хочешь быть на этой должности? — смотрю на неё внимательно, слежу за реакцией.
— Сама?.. — чуть удивленно переспрашивает Соня.
— На этот пост тебя привела я. Едва ли не силой. Ты тогда не особо горела желанием. Потому я спрашиваю тебя сейчас: что-то изменилось с тех пор?
— Изменилось, — произносит девушка, глядя мне в глаза, — Я хочу стать личной помощницей Глеба Самойловича.
— Потому что… — предлагаю продолжить ей.
— Потому что глубоко его уважаю. И потому что мне нравится эта работа, — уверенно и четко произносит Соня, лицо которой невероятно преображается: с него исчезают все сомнения, зато появляются твёрдость во взгляде и серьёзная нацеленность на дело.
Какой интересный случай… Я чувствую, как спадает внутреннее напряжение:
— Тогда я поздравляю тебя, моя хорошая. Ты прошла мой экзамен.
— Боже ж ты мой! — девушка медленно сползает по стулу вниз.
Усмехаюсь.
— Но тебе ещё нужно будет пройти собеседование у Глеба Самойловича, так что не расслабляйся! — напоминаю ей, закрывая на компьютере все программы и начиная расчищать свой рабочий стол. Расчищать от бумаг. Свои вещи я соберу позже.
— Мила Георгиевна… он мне откажет, — потухшим голосом произносит Соня, вновь занимая сидячее положение, — я повела себя не профессионально… и сама сделала так, что он во мне разочаровался.
— Соня, хоть это уже не моё дело, и я могу спокойно умыть руки и не вспоминать больше об этой истории, я всё же тебе скажу… Да, твой приход на должность не был фееричным. Ты допустила ряд ошибок, за которые Бондарёв может сказать тебе четкое и уверенное «нет». Но… я вообще в него своей туфлей запустила. А потом устроила пьянку на весь этаж, спровоцировав начало массовых увольнений. А в первый свой приём перепила и едва не вырубила почтенных гостей губернатора прицельным броском обувки с правой ноги, после чего отожгла в клубе, умудрившись напиться ещё сильнее и довести шефа до белого каления… О продолжении того вечера я вообще промолчу, — качаю головой с лёгкой улыбкой вспоминая те «веселые деньки своей молодости».
— Святые угодники, и при этом вы продолжаете работать на него? — Соня смотрит на меня, как на трёхглавого дракона…
Драконицу.
Не важно.
— Ну, сегодня мой последний день, — замечаю, справедливости ради, — Соня, я к чему: он не монстр и не чудовище. И не лютый блюститель святой буквы Свода Правил. Он тоже человек. И он даёт людям шанс доказать, что они чего-то стоят. Ему это нравится… считай, что это его хобби. И я уверена, он даст тебе этот шанс, потому что ты намного умнее и смышлёнее меня. И у тебя база лучше. А ещё, ты исполнительная и невероятно трудоспособная. Не говоря о том, что ты хочешь эту должность, ведь я в своё время…
— Ведь вы в своё время… — повторяет за мной девушка, желая услышать, что было в «то самое время», но я уже взяла себя в руки и даже откашлялась, ненавязчиво давая понять, что продолжения не будет.
Не за чем ей знать, что меня перевели на эту должность насильно…
— В общем, дерзай, Соня! Да, ты оступилась, но с кем не бывает? Ты получила опыт и теперь знаешь, как себя вести в подобной ситуации. Тем более, сейчас для тебя самые благоприятные условия — всех тех девиц, что доставали тебя, уволили. Так что давай успокаивайся, и пошли к шефу, докладывать о твоих результатах.
— Я не слышала ни о каких увольнениях, — замечает Соня удивленно, заставляя меня не менее удивленно посмотреть на неё.
Если она о них не слышала, — а она всё ещё сотрудник отдела кадров, — значит, увольнений и не было…
— Уверена, с ними разберутся за праздники, — покачав головой и разогнав неприятные мысли, говорю ей.
Выходит, Глебу было не до сокращений… что ж, тем хуже для этих девиц. Они наверняка подумали, что их пронесло. Но, зная Глеба, мне их уже заранее жалко…
Киваю Соне, чтоб шла за мной, и стучусь в дверь к Бондарёву.
— Входите, — доносится голос, и я смело прохожу в кабинет.
— Глеб Самойлович, рада вам сообщить, что Соня прошла мою проверку, — с искренней улыбкой сообщаю брюнету.
— Ваше мнение, Мила Георгиевна? — серьёзно спрашивает тот, но я вижу, как едва заметно приподнимается уголок его губ.
— Считаю, что она идеально вам подходит, — честно отвечаю, надеясь, что он поймёт меня правильно и не примет этот результат за попытку отвязаться от него побыстрее.
— Я услышал вас, Мила Георгиевна, — опустив взгляд на стол, кивает Глеб, затем переводит его на Соню, — Соня, выйди ненадолго, мне нужно переговорить с моей… почти бывшей личной помощницей. А когда Мила Георгиевна выйдет, зайди вновь, — на два вопросительных взгляда он поясняет, — я проведу твоё собеседование прямо сейчас — чтобы не затягивать с этим вопросом до конца праздников.
Глаза Сони округляются: она явно не была готова к такому повороту; а я чуть расслабленно выдыхаю. Он возьмёт её. Я уверена — возьмёт.
Смотрю на девушку с морем поддержки в глазах, и та едва заметно кивает. Затем выходит из кабинета.
— Ты получила мою посылку?
Разглядываю Глеба, пытаюсь понять, что он задумал.
— Получила, — отвечаю не очень громко.
Не хотелось бы дать повод Соне думать невесть что.
Глеб смотрит очень долго, потом скрещивает пальцы в замок и кладет их перед собой на стол.
— Ты не хочешь об этом поговорить? — наконец, спрашивает он.
— Судя по всему, это ты хочешь со мной поговорить, — замечаю, приподняв бровь.
— Мила, я не хочу, чтобы ты уходила, — резко произносит Бондарёв, и его челюсть заметно напрягается.
— Я уже ушла, — говорю спокойно, — это мой последний день в компании. Я могла бы вообще не приходить сегодня, но обещала принять экзамен у своей стажерки.
— Я привык к тебе, — опуская упрямый взгляд на свои пальцы, цедит Бондарёв.
— Поэтому прислал мне То Самое платье, из-за которого я была вынуждена подписать с тобой контракт? — смотрю на него пристально.
Чёрт, одному Богу известно, что у него на уме. Его поступки просто убивают логику. На корню.
— Это… знак примирения, — медленно, буквально по слогам проговаривает Глеб, продолжая смотреть на сомкнутые в замок пальцы, — предложение дружбы, если хочешь.
— Не хочу, — тихо и честно отвечаю ему; мужчина поднимает на меня взгляд, — Глеб, мы не сможем стать друзьями, не обманывай себя. И… парой… — выдавливаю, кое-как подыскав слово, — мы тоже стать не сможем. Не потому, что мы не подходим друг другу физически — я не отрицаю того, что некое притяжение между нами появилось… а, может, и было всегда. Но мы не любим друг друга. А я не вижу смысла тратить время на отношения, которые ни к чему не приведут.
— Любовь может прийти со временем, — словно через силу произносит Бондарёв; при этом смотрит на меня пристально, будто желая загипнотизировать.
— Возможно, — киваю, соглашаясь, — но для этого нужно создать условия для её появления. К тому же нужно сильно постараться, работая над собой, и иметь очень много желания быть вместе. И нужно, чтобы было что-то ещё… какой-то манок для отношений: что-то, чего нельзя объяснить словами, но что всегда ощущается и мужчиной, и женщиной. У нас этого нет. Я не чувствую потребности быть рядом с тобой. Моей Личной Потребности, понимаешь?.. — я смотрю в его глаза и очень чётко осознаю — не понимает, — Я не вижу смысла продолжать этот разговор, потому что знаю — тебя не переубедить…
— Мы подходим друг другу, — игнорируя мои слова, продолжает настаивать Бондарёв, — Меня устраивают твои деловые качества. Ты доказала, что можешь быть решительной, когда позавчера разобралась с заговором на четырнадцатом этаже. Ты доказала, что достойна того шанса, который я тебе дал. И убедила меня, что можешь быть рядом со мной.
— Я не старалась сделать это, — качаю головой, понимая, что этот разговор нужно заканчивать; потому следующие слова произношу четко и ровно, — И я никогда не хотела быть рядом с тобой. Так что прошу — отпусти уже меня. Хватит, Глеб. Честно. Хватит.
— Надень платье вечером, — отвернувшись от меня, произносит Бондарёв.
— Глеб… — опять качаю головой, глядя в окно за его спиной.
— У тебя есть другое? — подняв бровь, спрашивает брюнет, и я вижу горькую усмешку в его глазах.
Он думает, что нет.
Что он — мой единственный вариант.
Как всё это… неприятно.
— До вечера, Глеб, — произношу ровно и выхожу в приёмную, чтобы столкнуться с Максом.
— Всё в порядке? — негромко спрашивает мужчина, приподняв моё лицо за подбородок.
Соня куда-то вышла, и в помещении мы остались одни.
— Я бы так не сказала, — честно отвечаю ему.
— Прости, я хотел опередить тебя и поговорить с ним первым. Но, когда пришёл — ты уже была в кабинете, — блондин поднимает руку и поправляет локон моих волос, заправляя его за ухо, — Я скажу ему прямо сейчас.
— Это… — тихо протягиваю; хочу сказать, что это его сломает, но так и не решаюсь произнести вслух.
— Это необходимо, — уверенно говорит Макс, убирая руки от моего лица и делая шаг назад — в сторону кабинета Глеба.
Молча киваю. Он прав. Бондарёв — не мальчик, и не хрупкая принцесса, чтобы постоянно щадить его чувства и подстраиваться под него, наступая на горло своим собственным.
В конце концов, кто-то должен был разнести в щепки все его иллюзии относительно меня. И не потому, что мы с Максом — два злых гоблина, мечтающих сломить сильного принца. А потому что принц ослеп, и решил, что из всех только он один — зрячий.
Долго играть по его правилам — это увеличивать его уверенность в собственной правоте.
— Почему тебе так важно сделать это? — неожиданно для самой себя спрашиваю у блондина.
— Я скажу тебе об этом. Вечером, — мягко улыбаясь мне, отвечает Вознесенский.
— Он — твой друг. Тебе ещё с ним работать, — напоминаю на всякий случай.
Не хочу быть камнем преткновения между двумя старыми товарищами. Но, вопреки предыдущему желанию… очень хочу, чтобы Макс начал действовать решительнее. Он сумел очаровать меня, но при этом не сделал ничего предосудительного, оставляя наши отношения в рамках «дружеских» и не позволяя им развиваться дальше.
— Собирай вещи, моя Сирена, — улыбнулся блондин, показывая мне очаровательные ямочки на щеках, — и не беспокойся ни о чём.
Начинаю собирать вещи, глупо улыбаясь непонятно чему… Макс закрыл дверь плотно, и я не могла слышать, что происходит в кабинете Глеба… но сейчас мне это было и неважно. Главное — то странное тепло, что зарождалось внутри от одной только мысли о том, что может произойти сегодня вечером… А, стоило вспомнить слова блондина — как внутри что-то скручивалось в тугой узел из предвкушения и… ожидания. Бог мой, неужели я влюбляюсь?..
Даже замираю с папкой в руке.
Этот хитрый блондин смог пробраться мне под кожу за каких-то жалких несколько дней?
— Такое разве вообще возможно? — ощущая, как меня бросило в жар, спрашиваю у воздуха.
— Не можешь поверить, что, наконец, уходишь отсюда? — насмешливый голос Лины заставляет меня резко развернуться и уставиться на свою фею… кгхм… Наверное, самую странную из фей.
— Лина, — зачем-то произношу, не зная, радоваться мне или стоять на месте, вежливо улыбаясь.
Наши отношения в последнее время зависли на отметке «черт его знает, что происходит».
— Спасибо за платье, — пытаюсь произнести ровно, прижимая несчастную папку к себе.
— Брось, я только помогала его выбрать. Вообще у Вознесенского отличный вкус. С размерами беда, но это исправимо, — отмахнувшись от меня, весело отвечает фея; затем смотрит чуть внимательней, — Ты как?..
— Хорошо, — чуть нервно отвечаю, — а ты?..
— И я, наверное, тоже хорошо, если не считать… — она замолкает, глядя куда-то на потолок, — хотя, знаешь, всё-таки хорошо… Даже очень, — последнее предложение она произносит, опасно скалясь и думая о чём-то своём… или о ком-то своём… по крайней мере, я видела, что эмоция относится не ко мне.
Начинаю улыбаться, рассмотрев огонёк азарта в её глазах.
— Кому-то сегодня не повезёт?
— Однозначно! — сверкнув глазами, отвечает Лина; затем слегка осекается и смотрит на меня как-то вдумчиво, что ли? — Мила, я могу задать личный вопрос?
— Конечно, — почему-то ожидая, что она начнёт говорить про блондина, отвечаю ей. То её сообщение… мы ведь так и не поговорили по этому поводу.
— У тебя с Бесовым всё закончилось? — в лоб спрашивает Лина.
— Эм… да! Давно уже. Ну, не «давно»… но для меня это словно было в прошлой жизни!.. Черт, этот вопрос… это было как-то неожиданно, так что я даже растерялась слегка… о! Я произнесла это вслух?.. — с легким испугом спрашиваю у начинающей улыбаться феи.
— Да. Весь мысленный поток. Я услышала всё, — кровожадно ухмыляясь, кивает Лина.
— Прости, просто твой вопрос был действительно неожиданным, — опуская голову, отвечаю ей, а потом замолкаю… мои глаза расширяются… — Лина, ты что, крутишь роман с Бесовым?!
— Тише, радость моя, зачем пугать окружающих? — мгновенно оказываясь рядом и закрывая мой рот своей ладонью, полу-шипит — полу-шепчет Лина.
— Так это правда?! — убирая её руку с лица, шепчу, глядя на неё глазами по пять рублей.
— Я не кручу ни с кем романы, — фыркает Лина, не спеша проходя по приёмной, — и не планирую, — она останавливается, поправляя стопку бумаг у Сони на столе, затем поворачивается ко мне, — А вот вынести одному барану мозг — очень даже планирую. Из женской солидарности, так сказать.
— Лина, если ты делаешь это ради меня… то не надо, — прикусив губу, говорю.
— Да нет… пожалуй… мне и самой от этого весело, — изрекает фея, поправляя идеальную причёску, затем переводит на меня насмешливый взгляд, — не лишай офисного червя развлечения!
— Ты-то? Офисный червь? — фыркаю, качая головой: скорее, офисный дятел, — Ладно, если ты так развлекаешься — твоё право. Главное, меня не приплетай, когда начнёшь ему мозг выносить.
— Договорились, — хмыкает Лина, — кстати, ты подобрала украшения к платью?
— Нет ещё, планировала заняться этим после обеда, — вновь начиная собирать свои вещи, отзываюсь в ответ.
— Ну, тогда принимай от меня подарок.
— Лина! Никаких подарков! — выпрямляюсь и, негодуя, смотрю на неё, — Хватит делать из меня дрань босую! Я сама в состоянии позаботиться о своём внешнем виде!
— Вообще-то ты сегодня последний день работаешь в компании. А на прощание обычно дарят подарки, — замечает хитрая фея.
— Я приму от тебя подарочный степлер, — смотрю на неё строго.
— Нет, ты примешь шикарные серёжки, которые идеально подойдут к платью, — легко отмахивается Лина.
— Даже думать забудь, — складываю руки на груди.
— Забуду, когда ты их наденешь, — также легко соглашается Лина.
— Лина, черт! Ну, правда! Так нельзя! Я не имею возможности дарить тебе дорогие подарки! Зачем ты ставишь меня в неловкое положение?
— А я имею такую возможность и искренне не понимаю, почему ты хочешь меня её лишить? — не менее серьёзно заканчивает Лина и строго смотрит на меня.
Мне на это нечего ответить. Но протест в душе не позволяет так просто сдаться.
— Хорошо, давай так: когда у тебя появится возможность сделать мне дорогой подарок, ты ею воспользуешься. А сейчас — примешь эти серёжки в знак нашей дружбы и не станешь обижать меня своей глупой гордостью. У меня она, кстати, тоже присутствует. Может, померяемся размерами этого достоинства? В конце можем даже поругаться — чем не отличное завершение твоей истории в компании? — Лина смотрит на меня, подняв бровь, а я вздыхаю.
— Я не хочу ссориться, — говорю честно.
— Тогда бери подарок и не ешь мой мозг, — отрезает фея, вручая прямоугольную коробочку в мои руки.
Открываю…
— Лина, ты — фея, — говорю по факту.
— Я в курсе, ты уже сообщала мне об этом прозвище, — хмыкает та, — идеально подойдут, правда?
— Почему ты так стараешься для нас с… Максом? — произношу негромко, косясь на кабинет Бондарёва.
Глеб был её другом, как и блондин, но с самого начала я слышала от неё одни лишь предупреждения, касательно брюнета… в противовес словам поддержки в пользу Вознесенского.
— Потому что он — то, что тебе нужно. Он сможет забрать тебя отсюда, — Лина обводит глазами приёмную и переводит взгляд на меня; взгляд, полный теплоты, — и дать всё, что ты только пожелаешь.
— Ты думаешь, это то, чего я хочу? Чтобы меня окружали всем необходимым?.. Чтобы я вообще ни в чём не нуждалась? — смотрю на неё с лёгким недоверием.
Неужели я похожа на… такую?
— Нет. Я думаю, что ты достойна сказки. А Макс — тот, кто сможет сделать твою жизнь сказочной. Не из-за того, что он — член богатейшей семьи банкиров, — фыркает фея, вызывая у меня ответную улыбку, — и не из-за того, что он красавчик с теплыми глазами. А потому что я знаю его отношение к женщинам… Он достоин хорошей девушки. А ты достойна хорошего мужчины. Вот и всё, — она вдруг широко улыбается и щёлкает меня по носу, — так что, если увижу тебя в какой-нибудь синтетической тряпочке на балу, сорву её и сожгу в костре. Прям посреди зала. И пусть нас всех зальёт дождь противопожарной безопасности.
— Ты шантажистка, — замечаю с лёгкой опаской.
— Я фея. Ты сама сказала, — подмигивает мне… фея, — кстати, я написала Глебу, чтоб отсрочил собеседование с Соней до обеда — её вызвали решить пару вопросов с банкетным залом. Так что она подойдёт попозже, — и Лина выходит из приёмной, махнув мне рукой.
Однако, не успевает её спина скрыться за дверью в коридоре, как открывается вторая дверь, на этот раз — кабинета Бондарёва.
Макс выходит первым. На его лице смесь странных эмоций, но, когда он поднимает взгляд на меня, я вижу облегчение в его глазах и совсем немного, на самом дне — радость и предвкушение.
— До вечера, Мила, — произносит он каким-то новым голосом, от которого у меня мурашки бегут по коже, и выходит из приёмной.
Вслед за ним выходит Глеб, и при виде меня он останавливается. В его глазах я читаю недоверие и… словно разочарование. А ещё, под его взглядом меня не покидает чувство, что я — предательница.
Вот только… кого я предала?.. Или — что?.. Наши с ним несозданные отношения?.. Его ожидания?.. Уверена: Макс сказал лишь о своих симпатиях — следовательно, винить меня не за что. Тогда почему такой взгляд, словно я — Иуда, как минимум?..
— Увидимся вечером, — выделяя интонацией последнее слово, произносит Глеб и резко выходит из кабинета.
— Увидимся вечером, — вторю ему, глядя в пол.
Идти на бал резко расхотелось. Зато, вместе с этим желанием, также резко пропала жалость к Глебу. А ещё — ощущение выбора.
Нет у меня никакого выбора: есть только один правильный вариант.
Единственно верный. И даже думать не о чем.



Глава 21. Заключительная

К половине седьмого я уже была одета и ждала такси, добивая макияж до идеального. В зеркале отражалась настоящая принцесса. Волосы я уложила мягкими локонами, учитывая, что прямыми они были мне по плечи, их длина укоротилась — и теперь немного открывала шею… которую, помимо светлых локонов украшали длинные серьги из серебра и хрусталя. Понятия не имею, как Лина угадала, но они идеально подходили под длину чуть завитых волос… Из-за такого яркого украшения, на шею я ничего вешать не стала, к тому же лиф платья был таким красивым, что в дополнении не нуждался. Само платье… бог мой, я никогда не чувствовала себя такой… ТАКОЙ! Когда вы найдёте наряд, который подчеркнёт все ваши достоинства — вы меня поймете… Платье было дорогим, стильным и словно созданным для того, чтобы девушка ощущала себя в нём… да-да, принцессой! В итоге я впервые, глядя в зеркало, чувствовала себя счастливой. Впечатление немного портил вид стены за моей спиной, но… об этом я подумаю потом. Перебираться из этой квартиры я планирую сразу после праздников.
Вибрация телефона сообщила мне о том, что такси подъехало, и я, быстро впорхнув в верхнюю одежду и подхватив сумочку и фирменный пакет с туфельками внутри, помчалась навстречу молодому человеку Антону, который, согласно тексту смс от службы сервиса такси, ожидал меня в чёрной тойоте.
К зданию компании я подъехала в сорок пять минут, ещё пять потребовалось для того, чтобы добраться до приёмной и переобуться, оставив полушубок на вешалке, ещё пять — чтобы дождаться лифта, который начал судорожно возить наверх всех желающих, и… в итоге с минутным опозданием я вошла в банкетный зал на тридцатом этаже.
Ни разу здесь не была.
И теперь приятно поражена «размахом» праздника… Бог мой, это всё — наши сотрудники?! Я знаю, что около десятка этажей отдано под новейшее оборудование, которое в данный момент тестируется специалистами, и знаю, что в этом же здании располагаются дочерние компании холдинга, но…
Это просто нереальное количество людей!
К слову, помимо сотрудников компании, в зале было очень много охраны. У меня даже закралось подозрение, что здесь ВЕСЬ ШТАТ охранников.
К чему такие меры?..
Со мной вежливо здороваются знакомые и не очень — лица; официанты, рассекающие зал, постоянно предлагают бокал шампанского. Ищу глазами Лину или Соню, но натыкаюсь на… девиц из коалиции против Глеба. О, да, их имена я проверила по базе данных и теперь точно знала, кто смотрит на меня с таким «приветливым» оскалом. Что они здесь делают? И почему одеты так празднично, словно и слыхом не слыхивали о своём увольнении?..
— Отлично выглядишь, — с сальной улыбочкой замечает какой-то до боли знакомый мужчина… не с четырнадцатого ли этажа?..
А ведь я уже не личная помощница Бондарёва, и об этом знают многие… а если вспомнить все слухи, которые ходили по компании о наших отношениях…
— Фу! — искренне выдыхаю, не в силах скрыть презрение на лице.
Мужчина явно удивляется моей реакции, а я уже спешу в дальнюю часть зала, где вижу знакомых сотрудников со своего этажа.
— Куда так спешишь? — Лина появляется буквально из неоткуда, и у меня, фигурально выражаясь, отваливается челюсть.
— Скромности тебе не занимать, — замечаю, разглядывая кроваво красное провокационное платье, шлейфом струящееся по полу за моей феей.
— Ты думаешь? — мило улыбаясь, уточняет Лина, — Я думала надеть костюм монашки, но решила, что меня не все поймут.
— Ты на кого хочешь впечатление произвести? — подняв брови, спрашиваю, а потом прикрываю глаза, — Нет, не говори. Знать не хочу.
— И правильно. Крепче спать по ночам будешь, — тут же соглашается Лина, — итак, что у нас здесь за странное сборище?
— Я думала, ты мне ответишь, — хмурюсь, глядя на неё.
— Насколько я знаю, должны были быть приглашены не все… далеко не все, — осматриваясь по сторонам, негромко говорит фея, — однако, сегодня в обед абсолютно все сотрудники здания получили смс с приглашением на новогодний бал.
— От кого? — хмурюсь ещё больше, чувствуя, как все внутри напрягается.
— Хороший вопрос, — цедит Лина и вдруг замирает.
Перевожу взгляд вправо и вижу Бесова. Хорош, как всегда. Брутален и угрюм. Одет в строгий черный костюм без галстука.
— Он смотрит на тебя или на меня? — вдруг удивленно спрашивает фея.
— Кажется, на нас обеих, — замечаю, приподняв брови.
А затем мой взгляд, словно ведомый чем-то, скользит куда-то вперёд и замирает на фигуре блондина… В сером костюме он был бесподобен… И, судя по тому, что я ощущала под его пристальным взглядом — мой внешний вид ему нравился не меньше…
Я уже хотела, было, идти к нему, и видела, что он собирается сделать то же самое, как на выстроенную специально для праздника сцену вдруг поднимается Глеб.
Его белый костюм был вызовом всем окружающим. Волосы идеально уложены. В руках микрофон. Почему-то я сразу же вспомнила его отца на его собственном дне рождении около месяца назад…
Начинаю искать глазами Соню, которая должна была отвечать за праздник, и нахожу девушку в углу рядом со сценой. Никакого праздничного платья на ней не было. Строгое черное. Офисное. В котором она сегодня сдавала мне экзамен.
Что происходит?
К сожалению, с такого расстояния я не могу рассмотреть выражение её лица, но почему-то чувствую — девушке не по себе…
Вновь поднимаю взгляд на сцену и смотрю на Глеба.
— Добрый вечер, коллеги, — вежливо здоровается Бондарёв младший, и мне чудится в его не менее вежливой улыбке оскал; звериный оскал, — Для начала, хочу поздравить вас всех с наступающим новым годом!
Зал гудит в ответном поздравлении. Никто не задаётся вопросом, почему генеральный директор начинает с того, чем, по всем правилам, должен закончить…
— Это был сложный год, и я благодарен всем вам за то, что вы прошли со мной через все испытания, работали усердно и трудились во славу компании, — продолжает Глеб и вновь получает восторженный радостный гул в ответ.
Я кошусь на Лину — она не менее напряжена. Она также, как и я, не понимает, что происходит, и… о чем он говорит?!
Пытаюсь высмотреть в толпе Макса, но вижу лишь часть его лица, — нас разделило слишком много людей; он смотрит на сцену не менее напряженно.
— Теперь пару слов о последних новостях, — вновь улыбается Глеб, с лёгким вызовом глядя на толпу сотрудников, — Все вы знаете, что моя любимая личная помощница Мила Криг уходит из компании, — у меня замирает все внутри, я чувствую, как люди начинают коситься на меня, кто с усмешкой, кто с любопытством, кто — с откровенной неприязнью; Лина подходит ко мне чуть ближе и осторожно берёт за руку; Макс делает предостерегающий шаг в сторону сцены; Глеб продолжает, — Она была отличной помощницей и замечательным сотрудником, поаплодируем же ей!
Все начинают хлопать, кто-то свистит. Я стою и чувствую каждую свою мышцу. Сердце бухает, эхом отзываясь в каждой клеточке — так, словно я внутри полая…
— Пожелаем Миле Георгиевне удачного пути и большого карьерного роста, — под неутихающие аплодисменты, перемежающиеся с улюлюканьем, громко произносит Глеб в микрофон; когда шум стихает, Бондарёв продолжает свою речь, — На её место приходит не менее талантливая сотрудница, сумевшая за пару дней организовать весь этот праздник… София Солнцева!
Зал вновь отзывается аплодисментами: Глеб ведёт себя, как бывалый шоумен, и подвыпившим сотрудникам это явно нравится. Я нахожу глазами Соню — та ещё больше отходит в тень, стараясь выглядеть как можно незаметнее.
— Пора это заканчивать, — странным, холодным голосом произносит Лина, и я согласна с ней на все сто процентов.
Но у Глеба другие планы. Он поднимает руку, успокаивая толпу и делает один шаг вперёд, давая возможность понять — сейчас будет самое интересное.
— Наверное, вы задаетесь вопросом, почему приглашение на праздник пришло к вам лишь сегодня днём? Моя новая помощница в этом не виновата. Это только моя вина, так что… не стоит осуждать её за этот маленький промах… или гнобить её… — словно рассуждая над этим вопросом вслух, странным голосом произносит Глеб; толпа молчит; она пока не знает, как реагировать, — Должно быть вы также задаётесь вопросом, почему сегодня в зале так много охраны? — сотрудники начинают переглядываться, словно впервые замечая, что и впрямь — охранников слишком много… а я замечаю Татьяну, стоящую рядом с Лёшей и пристально следящую за Глебом… я бы даже сказала — чего-то явно ожидающую, — И это вновь моя вина. Охранники тоже должны отмечать конец года! — с лёгкой улыбкой глядя в зал, говорит Глеб, и толпа неуверенно отзывается, поднимая бокалы в честь штата безопасности компании, — Но вызвал я их не за этим, — произносит Бондарёв, взгляд которого становится прямо-таки ледяным; толпа вновь замолкает, с интересом глядя на своего генерального, — Я хочу, чтобы сотрудники, имена которых я сейчас зачту, вышли в центр. Для этого, прошу вас, — он особенно выделяет это «прошу», явно намекая на прямой приказ, — разойдитесь немного в стороны.
Толпа неуверенно шевелится, и меня не спешно, но верно смещают к стене. Я пытаюсь найти глазами Макса, а когда нахожу — начинаю хмуриться: он качает головой, давая понять, чтобы я не высовывалась.
— Он прав, — шепчет Лина мне на ухо; мы с ней так и не расцепили рук, — Тебе лучше пока не показываться Глебу на глаза. Да и вообще… не светиться перед всеми, — и она передвигает меня за свою спину, — здесь его царство, — цедит фея, пристально глядя на Глеба, — и его порядки. Здесь ты уязвима.
Тем временем Глеб начинает зачитывать имена, в числе которых я с удивлением обнаруживаю участников коалиции против него самого… и ещё с десяток людей, смутно знакомых с четырнадцатого и других этажей. Все эти сотрудники теперь стоят в центре зала и напряженно смотрят на Глеба.
— Я хочу, чтобы вы все их запомнили, — громко и четко произносит Глеб, обводя взглядом остальных людей, стоящих по периметру зала, — Общение с ними отныне влечет за собой увольнение из компании. Без объяснений причин, — холодно и грозно заканчивает Бондарёв; люди в центре начинают взволнованно шевелиться, а в зале наступает тотальная тишина, — Штат охраны отныне увеличен. Правила и распорядки внутри компании — ужесточены. Это не шутка и не новогодний розыгрыш. Если кто-то из тех, кто НЕ стоит сейчас в центре зала, будет замечен в переписке или в «дружеской посиделке» рядом с этими людьми, — он делает паузу, глядя на «центровых», — он будет тут же уволен. Любая попытка заступиться за этих людей будет расценена, как решение уйти по собственному желанию. Всех тех, кто планирует возмущаться по поводу этого решения или продолжать распускать сплетни про сотрудников моего штата, я приглашаю в центр. Сразу. Лучше выходите сейчас. В МОЕЙ компании не будет ни заговорщиков, ни бездарных сотрудников, удерживающихся на своих постах, благодаря старому блату. Только ваши собственные заслуги помогут вам подняться по карьерной лестнице в МОЕЙ компании. Никакие знакомства, симпатии или прочие, не относящиеся к вашему профессионализму, факторы, в МОЕЙ компании — не помогут вам продвинуться вперёд. Если вы не согласны — лучше уходите прямо сейчас. Если согласны — оставайтесь и работайте честно. Отныне в этой компании будет только так.
После его слов тишина в зале становится гробовой… А через несколько секунд…
Неспешные громкие хлопки раздаются откуда-то сбоку: я поворачиваю голову и с удивлением обнаруживаю Станиславу Петровну, смотрящую на Глеба с одобрением и лёгкой насмешкой. Она размеренно хлопает ему, ничуть не парясь от того факта, что делает это в одиночку. Вот только… ещё через несколько секунд её хлопки поддерживает кто-то с противоположной стороны зала. Затем они слышатся со стороны входа. А через половину минуты аплодируют уже все сотрудники, стоящие по периметру зала — и на этот раз хлопки не сопровождаются смешками, свистом или улюлюканьем.
Это была поддержка профессионалов. Поддержка, которую они выказывали своему лидеру.
Я перевожу взволнованный взгляд на сцену.
— Благодарю. Я рад, что у меня столько единомышленников. Уверен, мы станем отличной командой, — совершенно серьёзно и уже совсем другим, рабочим, тоном, говорит Глеб, — А теперь я попрошу охрану вывести из зала тех людей, что стоят в центре.
И всех заговорщиков выводят из банкетного зала под гробовое молчание. На их лицах написан испуг и недоверие. Они всё ещё не могут поверить, что все это происходит с ними…
В канун нового года.
— А теперь — музыку, — с лёгкой усмешкой произносит Глеб, как только двери за «нежелательными лицами» плотно закрываются.
И из колонок тут же раздаются первые аккорды какой-то приятной праздничной композиции, а двери служебных помещений распахиваются, впуская в зал официантов с подносами, полными вкуснейшей закуски.
— С праздником, коллеги, — говорит Глеб свои последние слова в микрофон и спокойно спускается со сцены.
Ему салютуют бокалами, и банкетный зал наполняется праздничным гомоном: громкими поздравлениями, смехом (пусть и немного нервным), звоном бокалов. Я чувствую это оживление — чувствую всем своим телом: люди начинают потихоньку расслабляться и искренне веселятся, сбросив напряжение последних пятнадцати минут.
— Пойдём к ребятам, — отыскав глазами Бесова и Макса, предлагает Лина и уже ведёт меня к ним, как останавливается посреди зала.
Прямо к нам, рассекая толпу, словно ледокол — замерзшие воды северного ледовитого океана, уверенной походкой шел Глеб. Ладно, вру сама себе — люди сами перед ним расступались, поздравляя его с отличной речью или просто желая ему счастливого нового года.
Бондарёв останавливается прямо передо мной, недоверчиво глядя на моё платье.
— Что это? — хмурится он, даже не пытаясь скрыть своего недовольства.
— Это Вера Вонг, Глеб. Последняя коллекция, — не отступая от меня ни на шаг, произносит Лина.
— Почему на тебе ЭТО платье? — он смотрит в мои глаза, и я вижу в его взгляде всё…
Внутренний подъём от своей победы; гордость, граничащую с самолюбованием, появившуюся после поддержки сотрудников компании; уверенность в себе.
Тотальную уверенность в себе.
— Потому что я его выбрала, — отвечаю спокойно и вижу, как ко мне направляется блондин.
— Выбрала? — между бровей Бондарёва появляется складка, затем он поворачивается к Лине, — Ты предложила ей платье в качестве подарка на прощание?..
— Моим подарком были серьги, — улыбается Лина, тоже заметившая приближение блондина.
Вознесенский останавливается рядом со мной, даже чуть впереди, чтобы было понятно, какую позицию он выбрал.
— Глеб, хватит, — спокойно произносит он, и я чувствую волны уверенности, исходящие от его фигуры.
Становится чуточку легче дышать.
— Что «хватит»? — склонив голову набок, уточняет брюнет, глаза которого опасно сужаются.
— Мила, если ты хочешь, мы можем уйти, — Макс поворачивается ко мне, заглядывая в глаза.
Хочу. Очень хочу.
— Уйти, не подарив своему бывшему начальнику последний танец? — спрашивает Глеб странным, словно лишенным всех эмоций, голосом.
— Я потанцую с тобой, — положив руку на локоть Макса, планирующего остановить весь это фарс, произношу уверенно.
Затем подхожу к Бондарёву. Словно в ответ на его мысли и желания, начинает играть медленная композиция.
Люди расступаются, освобождая танцпол для желающих… и я с ужасом понимаю, что желающих всего двое. Точнее — полтора. Я не очень желала, но была вынуждена подчиниться. В последний раз.
— Пожалуйста, не оставляйте нас одних, — одними губами прошу Лину и Бесова, которые стоят рядом и напряженно следят за моей ладонью, оказавшейся в цепкой руке Глеба.
Лёша при этом выглядит так, словно прямо сейчас ударит Бондарёва в лицо. Раз десять. Но Лина, угадав в глазах мужчины это желание, быстро подхватывает его руки и располагает на своей талии. Мне она подмигивает, и мы одновременно начинаем танцевать.
Первую минуту Глеб уверенно кружит меня по танцполу, не говоря ни слова. Я стараюсь смотреть куда угодно, но только не на него, — и встречаюсь взглядом с блондином. Лицо Вознесенского настолько напряжено, что я чувствую: ещё секунда, и он остановит Бондарёва.
Едва заметно качаю головой. Пусть это будет моим прощальным танцем.
— Итак, ты закрутила роман за моей спиной, — неожиданно спокойным голосом, почти лишенным эмоций, произносит Глеб.
— Нет, — отвечаю коротко.
А сама внутри улыбаюсь иронии судьбы: он подобрал именно те слова, что я сказала Лине сегодня утром.
— На тебе его подарок? — он не показывает глазами, не кивает и не махает рукой в сторону, но я прекрасно понимаю, кого он имеет ввиду.
— Да, — также коротко отвечаю.
— И при этом ты говоришь, что не закрутила роман за моей спиной? — жестко усмехается Глеб.
— В этом «предъявлении» сразу несколько ошибок, — произношу четко, — во-первых, я не «кручу романы». Во-вторых, я не встречаюсь с Максом. В-третьих, я не встречаюсь ни с кем.
— Но ты приняла его знак ухаживания, — Глеб резко разворачивает меня, так, что я едва удерживаюсь на ногах.
Однако, его рука на моей спине придерживает меня.
— А не должна была? — спрашиваю ровно, хотя хочется на него рявкнуть.
— Тебя так легко купить? — спокойно задаёт вопрос Бондарёв, а мои глаза округляются.
— Что? — переспрашиваю едва слышно.
— В чём я прогадал? В том, что не прислал тебе новое платье? — продолжает вопрошать «как бы в воздух» Глеб, а я начинаю задыхаться от возмущения, но ничего не могу из себя выдавить… Ожидала ли, что он начнёт унижать меня? Да, наверное, ожидала. Думала ли я, что это будет ощущаться так?.. — И как скоро ты с ним переспишь? Ты ведь в курсе, что Макс — наследник известной семьи банкиров, чей денежный оборот превышает даже мой собственный?.. Как долго ты выбирала между нами?
— Хватит, — шепчу, глядя невидящими глазами куда-то вперёд.
Затем останавливаюсь. И когда Глеб пытается продолжить двигать моё тело в танце, вырываю у него свои руки и отступаю на шаг.
— Не устраивай сцен, — одними губами произносит Бондарёв, умудряясь даже в этих тихих словах транслировать командный тон.
— Перестань оскорблять меня, — парирую негромко, опустив голову.
Люди вокруг танцуют, никто не слышит нашего разговора.
— Что тебя оскорбило? — сдерживая свои эмоции (которых явно было много), произносит Глеб.
— Каждое твоё слово, — по слогам произношу я, затем поднимаю на него глаза, — Тебе пора лечиться, Глеб. Возьми отпуск, съезди на море. Проветри свои мозги. Кажется, ты решил, что ты — царь и Бог, и все должны тебе подчиняться. Это не так. Ладно, твой случай, конечно, исключение: тебе действительно подчиняются сотни сотрудников твоей компании — но я больше не одна из них. И за то, что я не захотела играть по твоим правилам, ты решил раздавить меня морально? Это подло, Глеб. Это низко. И это недостойно генерального директора такого известного холдинга.
— Закрой свой рот, — цедит Глеб, взгляд которого становится реально опасным.
— А то что? Ударишь? Уволишь? Изнасилуешь меня прямо здесь? — смотрю на него с вызовом.
— Я никогда бы не взял тебя силой, — шипит Бондарёв, на скулах которого начинают ходить желваки.
— Нет, ты бы заставил меня подписать с тобой контракт, — горько усмехаюсь я, чувствуя, как к глазам подбегают непрошенные слёзы, признак моей личной слабости, — Это чёртов моббинг, да? Или как его там?..
Глеб резко поднимает взгляд на моё лицо. Видно, что это определение ему знакомо.
Успел выпытать термин у кого-то из «нежелательных лиц»?
— Я… — выдыхает он, — я никогда…
— Да? — смотрю на него с болезненной улыбкой, — серьёзно?.. А что ты, по-твоему, сейчас делаешь?..
Ладони Бондарёва сжимаются в кулаки, а в следующее мгновение меня отодвигают за широкую спину (я успеваю лишь поднять взгляд и увидеть светлые волосы), а по бокам от Глеба вырастают Бесов, Лина и… Татьяна.
— Хватит, Глеб. Поиздевался над девочкой — теперь отпусти её, — произносит наследница семьи Хейфец, глядя на Глеба серьёзно и сосредоточенно.
— Это что, группа поддержки? — усмехается Бондарёв, ничуть не теряясь от смены обстоятельств, — Или мне стоит позвать охрану?
В его глазах нет напряжения, лишь искреннее недоумение.
— Это группа помощи, — говорит Лина, глядя на Глеба с лёгкой грустью, — Помощи тебе, Бондарёв. Потому что сейчас она тебе очень нужна.
— И как мне это понимать? — цедит Глеб, оглядывая своих «помощников», окруживших его со всех сторон.
— Как заботу о тебе, — неожиданно спокойно произносит Макс, — пусть эта забота сейчас кажется тебе предательством.
— Отнял у меня девушку, а теперь предлагаешь свою заботу? — брюнет недоверчиво усмехается, недобро глядя на Вознесенского.
Я цепляюсь за его костюм на спине. Почему-то становится страшно за Макса.
— Я никого не отнимал. Я решил рассказать ей о своих чувствах. О тех самых чувствах, которые я скрывал всё это время, заботясь о тебе, — вновь ровно произносит блондин.
И я вдруг понимаю… то, что не доходило до меня раньше… Ведь он говорил мне об этом, тогда, в машине! Говорил, что они втроём заботятся друг о друге. Совершенно искренне. Потому что они все — настоящие друзья, пусть Глеб сейчас этого не понимает. Я не стану себе врать: тот факт, что Макс скрывал от меня свои чувства, слегка беспокоил меня. Но теперь, глядя на озлобленное лицо Бондарёва, я понимаю, почему он так поступил. И я сама дала блондину зелёный свет на действия, когда сказала, что между мной и Глебом нет никаких чувств — что я лишь притворялась его девушкой…
— Слишком много заботы от такого близкого друга, — скалится Бондарёв, с ненавистью глядя на Макса, и мне становится его жаль.
Не Глеба. Моего блондина. Я очень четко чувствую, как сильно ранит его Глеб своими словами: спина под дорогим серым костюмом напрягается, а сердце бьётся так же гулко, как и моё. Я чувствую это… и мне становится невероятно грустно…
Грустно от всего этого…
— Тогда, может, ты примешь заботу не от близких друзей? — неожиданно произносит Татьяна.
Все переводят взгляд на неё.
— О чём ты? — не очень вежливо спрашивает Глеб.
— О новогоднем подарке. Думаю, ты сейчас рассуждаешь, на ком бы сорвать свою злобу? — спокойно отвечает Татьяна.
Странное дело, но Леша смотрит на неё недовольным взглядом. Словно ему не нравится то, что говорит его сестра.
— Что, хочешь предложить мне услуги своего психиатра? — подняв бровь, уточняет Глеб.
— Следи за языком, — серьёзно предупреждает Бесов, переводя на Бондарёва недружелюбный взгляд, — охраны у тебя много, но первые десять ударов я нанести успею.
— Угрожаешь мне? — с насмешкой глядя на Лёшу, произносит Бондарёв.
— Тише, мальчики, — Лина моментально появляется между ними, упираясь ладонями в тела соперников… или врагов… или просто… недоброжелателей.
— Нет, это не услуги моего психотерапевта, — спокойно поправляет его Татьяна, ничуть не обидевшись на этот выпад, — это телефон и адрес одного человека. Того самого человека, которого ты так долго пытался найти… но никак не мог.
Я замираю. Макс замирает. Кажется, весь зал замирает… но нет, все остальные танцуют и веселятся, не замечая того, что происходит в центре зала.
— Повтори, — медленно произносит Глеб, глядя на Таню, как на врага народа.
— Вот здесь записаны телефон и адрес Джун, — продолжая спокойно смотреть на Глеба, произносит Татьяна, доставая из сумочки сложенный вчетверо листок, — я узнала о её местонахождении недавно. Уверена, ты захочешь пообщаться с ней и узнать, что же тогда произошло.
Глеб резко вырывает листок из рук девушки, секунду смотрит на него, словно раздумывая, не сжечь ли… а затем вдруг расталкивает плечами Лёшу и Макса, вырываясь из окружения, и быстро выходит из зала.
— С новым годом, Глеб, — с лёгкой грустью глядя на его удаляющуюся спину, негромко произносит Татьяна.
Несколько секунд никто из нас не двигается, а затем Лина громко хлопает в ладоши.
— Ну, что ж, праздник продолжается, — немного нервным голосом провозглашает она, а затем хватает не менее удивленного, чем мы, Бесова за руку, — Мы с тобой ещё не дотанцевали, бугай!
Наблюдаю за их парой с лёгким любопытством, стараясь не думать о том, что сейчас произошло, как вдруг ощущаю на своей талии горячую руку.
Поднимаю взгляд…
Мы начинаем танцевать медленно и осторожно, словно присматриваясь друг к другу… прислушиваюсь к себе, к своим ощущениям… Я всё ещё не могу поверить, что весь этот ужас закончился. А Макс, кажется, не может поверить, что, наконец, держит меня в своих руках.
Музыка меняется, начинается быстрая композиция, а мы продолжаем неспешно двигаться, не отрывая друг от друга глаз.
Музыка вновь меняется, на этот раз звучит знакомая мелодия — та самая «Where's my mind» группы The pixies, только оригинал, а не ремикс из клуба «ШиZа». Я начинаю улыбаться и ловлю себя на том, что любуюсь улыбкой блондина… потом начинаю смеяться: сначала несмело, а потом всё свободнее, словно вся напряженность последнего дня, последнего месяца моей жизни сейчас выходила с этим смехом. Блондин наблюдает за мной с улыбкой на губах и теплотой в карих глазах, а потом прижимает к себе. Крепко прижимает. И я всхлипываю. А потом позволяю пролиться долгожданным слезам…
Я не знаю, как долго мы танцуем, я перестаю считать треки, просто в какой-то момент успокаиваюсь и… двигаюсь с ним в такт. Чувствую его тело: теплое… надежное… такое… Рука на моей талии вдруг начинает ощущаться по-другому… Она начинает прижимать меня сильнее, словно давая понять, что рядом со мной не просто надежный человек — рядом со мной мужчина. Моё сердце тут же отзывается на это заявление. А мне становится немножко страшно… Поднимаю голову, отрываясь от его плеча, и смотрю в теплые карие глаза. Мужчина наклоняется к моему лицу, давая возможность передумать, а потом накрывает мои губы своими. Он целует спокойно… уверенно… неспешно… всё углубляя поцелуй, медленно завоёвывая каждый уголок моего тела, выдвигая из сознания все лишние мысли, сбивая моё дыхание, кружа мне голову, вынуждая принять всё, что он даёт… И словно забираясь этим поцелуем глубоко под кожу — в сердце, в душу…
Когда я отрываюсь от него, я мало что соображаю: даже не могу сказать, почему поцелуй прервался. Но, заглянув в глаза блондина, понимаю — это он остановил его.
— Давай уедем отсюда? — ровно спрашивает Макс, но я вижу — он едва сдерживает себя.
— Куда? — немного растерянно спрашиваю.
— Ко мне. Не бойся, я не трону тебя. Я просто хочу, чтобы ты была рядом. И не хочу больше видеть всех этих людей, — произносит он, глядя мне в глаза.
— Хорошо, — киваю.
Пять минут, и мы уже в его машине: едем к нему домой. Он обещал, что не притронется ко мне. Это, конечно, благородно… но я не уверена, что мне это нравится. Я не знаю, что испытываю по этому поводу.
— Как думаешь, где теперь Глеб? — вспомнив, что я не видела Бондарёва с тех самых пор, как он вышел из зала, тихонько спрашиваю блондина.
— Вероятнее всего, на пути в аэропорт, — без эмоций отвечает тот, — час назад он забронировал билет на рейс.
— Откуда ты об этом знаешь? — удивленно спрашиваю.
— Я… думаю, мы потом с тобой об этом поговорим, — неожиданно неуверенно покосившись на меня, отвечает Макс.
Наследник известной семьи банкиров… Черт… не может же он владеть местным аэропортом?..
— Ладно, — развернувшись на своем сидении и начиная взволнованно прикусывать губу, отвечаю негромко.
Когда мы входим в квартиру, сэр Кристофер встречает нас на пороге, но, получив лёгкую ласку от хозяина и нервное поглаживание от меня, он словно всё понимает и спокойно уходит в гостиную.
Я снимаю с себя верхнюю одежду, ощущая, как подрагивают руки.
— Эй, — в какой-то момент мужчина ловит мои ладони и разворачивает к себе, — Всё в порядке. Если ты волнуешься или неуверенно себя чувствуешь, я могу отвезти тебя домой. Или обратно на корпоратив. Куда скажешь.
— Нет, я хочу быть здесь, рядом с тобой, — произношу, замечая дрожь в своём голосе.
Макс смотрит на меня внимательно; плотно смыкает губы.
— Это не потому, что я боюсь тебя, — вдруг выпаливаю неожиданно для себя, — просто… я до сих пор не могу поверить, что это происходит.
Лицо блондина расслабляется.
— Я тоже, — негромко отвечает он.
Мы идем в его спальню и останавливаемся перед кроватью. Чёрт, я ощущаю себя школьницей, у которой всё в первый раз…
Но Макс сказал, что не тронет меня.
— Хочешь, посмотрим телевизор, — с лёгкой улыбкой предлагает он.
Я фыркаю. Нервно переминаюсь с ноги на ногу.
— Мила… — в лице блондина вновь что-то напрягается, но я вдруг уверенно подхожу к пульту и включаю плазму на стене.
Неважно, какой канал. Пусть будет включено.
Затем забираюсь на огромную кровать с ногами и стучу ладошкой по месту рядом с собой.
Мужчина подчиняется, и через несколько секунд мы валяемся на огромной кровати, глядя в экран телевизора. Кажется, это музыкальный канал и какой-то праздничный чат. Я не очень понимаю, не отдаю себе отчета в том, что вижу — все мои мысли заняты лишь одним…
— Макс, я хотела тебе сказать…
— Слушаю, — он поворачивает голову на подушке и смотрит на меня.
— Ты никогда не спрашивал. Но сам сказал. А я — ни разу… — пытаясь правильно подобрать слова и чувствуя, как лицо начинает краснеть (слава Богу, в комнате выключен свет), негромко говорю я.
— Что? — мягко спрашивает блондин.
— Ты мне тоже нравишься. Очень, — ощущая уже настоящий пожар на щеках, произношу ещё тише.
Ужас какой…
Я это сказала.
Мягкая усмешка чуть охладила мою полыхающую кожу.
— Ты усмехнулся сейчас? — поворачиваюсь к нему лицом, смотрю недовольно.
— Глупенькая, — он смотрит на потолок и продолжает улыбаться.
— Что это значит? — хмурюсь, ничего не понимая.
— Что я счастлив, что ты сказала мне это, — спокойно отвечает мужчина, вновь повернувшись ко мне и посмотрев в глаза.
Робко улыбаюсь в ответ, а потом всё-таки не выдерживаю:
— Но почему ты усмехнулся?
— Я просто не ожидал от себя, что отреагирую так, — вдруг произносит блондин.
— Как? — переспрашиваю я.
— Сейчас покажу, — и он притягивает меня к себе и начинает целовать, тягуче нежно, глубоко, каждым движением языка вызывая во мне желание, медленно распаляя меня… — нет, Мила, нужно остановиться, — и вновь он первым прерывает поцелуй, когда я уже думать ни о чём не могу, кроме его губ, рук, тепла его тела…
— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — шепчу, чувствуя, что это выше моих сил: что я действительно хочу, чтобы он продолжил.
— Мила, — полу-шепчет — полу-стонет Макс, утыкаясь лбом мне в плечо.
Оказывается, я лежу сверху… а его руки жадно гладят меня по спине… под платьем… когда мы успели расстегнуть моё платье?..
— Пожалуйста, не останавливайся, — прикусывая губу, прошу, чувствуя бедром его желание… как он вообще может сопротивляться?!
— Ты должна была просто лежать рядом… — словно негодуя на самого себя, произносит мужчина.
— Но я не хочу просто лежать рядом, — кладу ладони на его лицо и заставляю смотреть на себя, — да, ты привёз меня сюда. Да, ты попросил быть рядом с тобой в этот день. Да, ты обещал не тронуть меня. Но я сама хочу этого, понимаешь?
Дыхание мужчины меняется, глаза темнеют…
— Я идиот, раз решил, что смогу это выдержать, — произносит он напряженным голосом.
— Так не выдерживай, — вновь прошу его негромко.
А в следующую секунду меня резко переворачивают на спину, затем стягивают с меня платье и отбрасывают его в сторону.
— Я знаю, как тебя успокоить, — едва касаясь моих губ своими, произносит блондин, а затем начинает медленно спускаться вниз, целуя каждый сантиметр моей кожи, обдавая заведенное тело горячим дыханием, вынуждая меня поджимать пальцы ног в ожидании его прикосновений. Я зажмуриваю глаза, почувствовав, как лишаюсь части своего белья… а затем судорожно выдыхаю, ощутив его горячий язык там…
— Нет, это выше моих сил, — произносит мужчина, спустя несколько минут моих громких стонов, закончившихся бурной разрядкой, а в следующее мгновение входит в меня, вызывая новый стон — наполненный таким количеством эмоций, что я вновь не выдерживаю и сотрясаюсь от волны наслаждения…

Праздничный салют вынудил меня подняться с постели и подойти к окну. Это было невероятно красиво… и главное — так близко с домом! Кажется, я могла похвастаться лучшим видом в городе.
Легкий поцелуй в основание шеи заставил кожу покрыться мурашками.
Я повернула голову к Максу и улыбнулась.
— С новым годом, Мила, — негромко произнёс он, прижимая меня к себе.
— С новым годом, Макс, — с улыбкой ответила я, подняв ладонь и, не глядя, проведя ею по его щеке…
Его крепкое тело за моей спиной, его теплое дыхание на моих волосах, его сильные руки, сомкнутые под моей грудью… Всё это дарило мне такое невероятное чувство надежности и защищённости, что я впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. По-настоящему счастливой.
Негромкая вибрация телефона заставила блондина повернуть голову в поисках девайса, а затем ненадолго отойти, пока я продолжала смотреть на новогодний фейерверк. Долгое молчание за моей спиной вынудило меня обернуться на мужчину и с улыбкой спросить, что случилось.
Лицо Макса было бледным.
Он поднял на меня глаза и негромко произнёс:
— Самолёт Глеба разбился.

Ровно два года спустя…

Я пригладила скатерть и поставила последнюю тарелку с салатом. Судя по часам, они уже должны были прийти… Стол был накрыт и ждал гостей. Дом убран. Постельное белье в гостевых спальнях перестелено.
Поворачиваюсь к зеркалу и поправляю причёску. Затем бросаю взгляд в угол… и тут же отвожу глаза.
Лина с Лёшей, как обычно, появляются с шумом. Я здороваюсь с обоими, позволяя обнимать себя и отпуская комментарии об их излишней осторожности, затем, когда они проходят в гостиную, дожидаюсь появления своего мужчины…
Блондин входит в прихожую, стряхивая снег со светлых волос, поднимает взгляд на меня… и карие глаза наливаются теплом и любовью. Он быстро закрывает дверь, раздевается и подходит ко мне. Проводит ладонью по щеке и нежно целует. В кончик носа. Я морщусь, давая понять, что хочу большего, и получаю мягкий поцелуй в губы, который бы тянулся и дольше, если бы не Лина.
— Ну, хватит вам! Муж и жена, называется. Неужели времени не хватает?
Я поднимаю бровь, оставляя это высказывание без комментариев, а Макс широко улыбается и проходит в гостиную.
— А где Соня? — удивленно спрашиваю, входя в комнату вслед за ним.
— Она умотала на Бали… или куда-то там ещё? — Лина хмурится и бросает короткий взгляд на Бесова, который апатично жмёт плечами; ну, да, ему не интересны последние сплетни о сотрудниках компании… — В общем, Самуил Викторович её отпустил.
— С кем хоть она улетела-то? — из любопытства уточняю, убирая лишние приборы.
— Да с каким-то новым поклонником, — отмахивается Лина, — тем более, Самуилу Викторовичу помогает Таня… — она косится на Бесова, но тот молчит: лишь недовольно поджимает губы, — ладно, моего благоверного эта тема слегка бесит, так что давайте поговорим о чём-нибудь другом…
— Как твои успехи в общении с американцами? — улыбается Макс, наблюдая за неугомонной парочкой, вновь начинающей играть в «гляделки».
Беседа начинает течь сама собой, мы смеемся, общаемся и шутим, делясь новостями и последними событиями личной жизни.
Через минут сорок мы с Линой отходим в дальнюю комнату — одну из гостевых спален, которая нынче будет пустовать.
— Как ты? — спрашивает негромко Лина, — Я знаю, я свинья — уехала на несколько месяцев и звонила очень редко…
— Я не фарфоровая, Лина, — спокойно улыбаюсь ей, — и меня вполне можно оставить одну.
— Ну, судя по всему, оставлять тебя одну — крайне опасно, — замечает она, скосив взгляд на округлившийся живот.
Мы улыбаемся друг другу.
— Да, наши отношения… пошли на лад, — осторожно подбирая слова, говорю я, бездумно проводя рукой по столу и вспоминая лучшие моменты последних четырёх месяцев, — он очень старается.
— Могу его понять, — искренне отвечает Лина, — ты заставила его сильно понервничать.
— Всё было так плохо? — сосредоточенно смотрю на неё.
— На него страшно было смотреть, — вновь честно отвечает Лина.
— Я считала себя виноватой, — коротко произношу и прохожу к окну.
— В чём? В смерти Глеба? — Лина качает головой, не скрывая своего отношения к моему поведению, — Мила, если кто виноват, то уж точно не ты. Самуил Викторович рассказал Тане о Джун, Таня рассказала об этом Глебу, я не поддержала его в тот момент, когда он нуждался хотя бы в одном друге. Мы все отпустили его в аэропорт… Мила, да ему было даже не с кем поговорить! Но если быть честными до конца, он сам в этом виноват.
— В том, что самолёт упал? — чуть холоднее, чем нужно, спрашиваю у неё.
— В том, что не прислушался к нам. В том, что предпочёл холить свою обиду на весь мир. В том, что отвернулся от друга, узнав, что тот может быть его соперником за твоё сердце… Мила, сама подумай, что бы он сказал той девушке?.. Как бы себя с ней повёл?.. И как бы отреагировал, узнав правду?..
— А ты знаешь её? Это правду? — сосредоточенно смотрю на её лицо.
— Никто не знает. Только сама Джун. Но это дело двух сердец — нам об этом знать не нужно, — мягко покачав головой, отвечает Лина.
— Как у вас дела? — спустя пару секунд молчания, перевожу тему я.
— Лучше не спрашивай. Это какая-то нескончаемая битва характеров. Мы отвоёвываем друг у друга каждую мелочь… каждый сантиметр своей свободы… — она вдруг усмехается и задумывается над чем-то, уплывая в воспоминания… в приятные воспоминания…
— Я всё время думаю о нём, — признаюсь непроизвольно.
Наверное, всё это время я хотела выговориться. Ничем иным появление этих слов в тишине комнаты, я не могла объяснить.
— О Глебе? — Лина тут же меняется в лице.
— Что было бы, выбери я его… — произношу тихо и тут же корю себя за эти мысли.
— Мила, ты бы не выбрала его. Ты его не любила, — терпеливо, словно малому ребёнку, говорит мне Лина.
— Да, но… я же могла попробовать. Попробовать помочь ему…
— Ты что, психиатр? — не выдерживает подруга.
Удивленно смотрю на неё. Она очень редко повышает на меня голос. Точнее — вообще никогда.
— Нет, но…
— Ты готова была заниматься его лечением? Всю жизнь? Готова была сносить все прелести характера сломленной личности? Готова была полюбить его, зная, что он никогда не поймёт значения этого слова?
— Ты преувеличиваешь…
— Хватит страдать ерундой, Мила! — резко произносит Лина, глядя на меня со злостью в глазах.
— Почему ты…
— Целый год ты буквально сносила всем нам голову. Целый год я наблюдала за тем, как гаснет мой лучший друг. Теперь прошло два года, скоро ты будешь иметь от него ребёнка. Хватит. Хватит!
На моих глазах сами собой появляются слёзы…
— Я не могу с этим справиться. Я чувствую вину. Постоянно чувствую вину… — произношу едва слышно, пытаясь остановить поток влаги из глаз.
— За что? — тут же смягчается Лина, подходя ко мне и крепко — насколько позволяет округлившийся живот — обнимая, — За то, что не смогла его полюбить?
Я судорожно киваю, стараясь не шмыгать носом. Получается плохо.
— Дурочка моя, — Лина ещё крепче обнимает меня, позволяя выплакаться в её дизайнерский пуловер, — Бог дал тебе замечательного мужа. Он дал тебе ребёночка и лучшие условия для его появления на свет. Не нужно изводить себя пустыми переживаниями. Ты не обязана была полюбить его. Тем более, по принуждению. Глеб сам выбрал свой путь — веди он себя иначе, всё бы могло сложиться по-другому, но он был тем, кем был. Ты ни в чём не виновата… у тебя нет силы менять людей по щелчку.
— Но сейчас у меня получается, — замечаю с легкой гордостью, наконец, справившись со своими эмоциями.
— Бог мой, только не говори, что Макс разрешает тебе продолжать заниматься ЭТИМ!
— Он мне вообще мало в чём отказывает… — шепчу, пытаясь побороть улыбку.
— Мила! Телефон доверия? В твоём-то положении?! — Лина с ужасом смотрит на мой живот.
— Это Мой благотворительный фонд и Мой телефон доверия! — капризно бурчу я, всё же нежно проводя по животу рукой.
— Это очень по-взрослому, — подняв бровь, замечает Лина, а я показываю ей язык.
— Прости меня… ты права, — произношу негромко, после нескольких секунд тишины; затем перевожу взгляд на дверь, за которой сейчас находились мужчины, — Я очень люблю своего мужа и понимаю, сколько хлопот ему доставила…
— Главное, больше не доставляй, — на этот раз бурчит Лина, затем вновь косится на живот, — ну, помимо очевидных.
— Просто иногда мне приходит мысль…
— Какая мысль, Мила? — медленно переспрашивает подруга, настороженно глядя на меня.
— А что, если бы в тот раз… я забеременела?
Странный звук шлепка заставляет меня обернуться и посмотреть на Лину.
Интересно, на её лбу появится синяк?..
— Я серьёзно… если бы Глеб не… прервал половой акт, — начиная неистово краснеть, всё тише бормочу я, — то сейчас бы у нас была его частичка… его продолжение… — совсем стихаю.
— Я, наверное, не должна этого говорить, но раз уж тут такой особый случай… — Лина вновь качает головой и медленно выдыхает, а затем поднимает на меня взгляд, — Мила, ни один из наследников счета в швейцарском банке НИКОГДА не заведёт ребёнка до вступления в определённый возраст. Это правило, прописанное в завещаниях их отцов. Никто из них НИКОГДА не подвергнет себя опасности, остаться без наследства. Все последующие наследники должны быть рождены в браке, от, угодной главам семейств, девушки. Говорю не за всех богатеев, а за всех своих знакомых, имеющих счёт с семью нулями. В долларах, естественно. В том числе и за Глеба. И за Бесова, которому насрать на это наследство, пардон за мой русский — само вырвалось. И за Макса.
— Мужчины охотно делятся с тобой своими секретами, — замечаю с лёгким недоверием.
— Я верчусь в этом обществе с детства, — Лина смотрит на меня взглядом «да, я профи»; затем хмурится, — а откуда вообще эти мысли о ребёнке Глеба?.. Ты какую книгу читаешь?!
— Хорошую, — пряча от неё свои глаза, бормочу в ответ.
— Сожги, — с лютым выражением на лице произносит подруга.
— Я подумаю над твоими словами, — «успокаиваю» её, ощущая, как пропадает тяжесть с сердца.
Выходит, если бы Глеб хотел, он бы позволил мне попробовать забеременеть — естественно, что я не ожидала, что это могло произойти с первого раза. Но Глеб этого не хотел. Нет, он хотел совсем другого.
Почему-то действительно становится легче.
Даже смешно…
Наверное, это всё гормоны.
— У тебя отличный мужчина, Мила. Хватит в этом сомневаться, — негромко произносит Лина, открывая дверь в коридор.
Впереди начинает маячить свет из гостиной с черно белой фотографией молодого красивого мужчины в углу…
— Я и не сомневаюсь, — произношу негромко, начиная неспешно идти к своему мужу, — как ни странно, я очень четко осознаю, что он — это лучшее, что могло со мной произойти.
— Говоришь, как отец Глеба, — фыркает Лина.
Фыркаю в ответ. Мы останавливаемся в проёме двери, глядя на то, как двое наших самых любимых мужчин негромко беседуют о чём-то, неспешно поглощая салат и закуску. Собираться в этот день стало нашей традицией… В прошлом году с нами была Таня, но её весьма активное общение с отцом Глеба явно пришлось не по душе импульсивному Бесову — потому в этом году брат пришёл без сестры. Но это не значило, что я не позвоню девушке сегодня вечером и не спрошу, как она себя чувствует. Все мы изменились за это время. Все мы стали чуть ближе друг к другу.
И теперь, глядя на то, как Лёша что-то спокойно говорит моему мужу, я задумалась о том, кем мы были, и кем мы стали.
И кем могли стать.
— Мне кажется, я знаю, о чём ты думаешь, — негромко произносит Лина, прислонившись к косяку.
— Давай, добей меня своими умозаключениями, — тихо бурчу я, впрочем, начиная улыбаться.
— Сейчас ты думаешь, какая ты неудачница, что не стала кем-то другим, верно? — словно скучая, протягивает подруга.
— Почему ты так думаешь? — удивленно смотрю на неё.
— Ну, ты могла бы стать акулой бизнеса, останься ты в подчинении у Глеба — у тебя были все задатки. Могла бы стать рок звездой, судя по Лёшиным отзывам о тебе и о твоём тембре… я-то, видишь, не настолько музыкальна, мне судить сложно. А в итоге ты — жена Вознесенского с маленьким Вознесенским у себя в животе. Своей, возможно, головокружительной карьере ты предпочла семью — причём сделала это неосознанно. А микрофону предпочла телефон, с потерянными людьми на другом конце провода. И теперь, оглядываясь на все свои потенциальные возможности, ты, наверное, грустишь…
— Нет, — качаю головой, находя взглядом любимую светлую голову, — нет, — повторяю, встречая тепло карих глаз.
Всё, о чём она говорила… все те возможности, которые она перечислила… всё это было будто бы не про меня. Будто это звучали отголоски какой-то давно забытой, прошлой жизни…
Я провела рукой по животу, прислушиваясь к маленькой хрупкой жизни внутри меня.
— Нет? — немного недоверчиво, но при этом, словно с каким-то внутренним одобрением моего ответа, переспрашивает Лина.
— Нам двоим пришлось через столько всего пройти… Столько всего испытать… Но он никогда не переставал улыбаться и никогда не переставал поддерживать меня — даже когда я сама того не хотела… Может быть, он ангел?
— Нет, он просто влюбленный в тебя дурак, — философски заключает Лина.
— Тогда я счастлива… — улыбаюсь, глядя на ответную улыбку, засветившую мне с любимого лица, — с ангелом было бы сложно жить… крылья, нимб, все дела… ну, ты знаешь.
— Ага, я-то знаю. Только у меня были бы другие проблемы: копыта, рога, изо рта огонь…
Усмехаюсь, смотрю на подругу.
Я рада, что мы все друг у друга есть.
Я рада, что в своё время мы нашли друг друга.

И я всегда буду помнить, кто всех нас объединил…
Конец