*ВНИМАНИЕ!*НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА!*




Харлан Эллисон
ПАРЕНЬ И ЕГО ПЕС


I
Так мы, значит, и болтались с Клыком. С псом моим. Был его черед меня доставать. Клык звал меня Альбертом. Думал, блин, шибко весело. Хи-хи. Ха-ха. Я поймал ему пару водяных крыс. Здоровенных! Зеленую и бурую.
А еще — чьего-то зализанного пуделя. Верно, сорвался с привязи в одной из низух. Клык нажрался от пуза, но динаму все-таки покрутить решил.
— Ну, сукин сын, — потребовал я, — давай-ка поищи мне жопу помягче.
Клык только фыркнул.
— Ты такой смешной, когда палка стоит, — отозвалась псина.
Ага. Очень смешной. Такой смешной, что запросто могу пнуть под облезлый хвост. Блядский Клык. Тоже еще, дитя дворняги и опоссума.
— Ищи! Не еби мозгов!
— Стыдно, Альберт. Стыдно и нехорошо. А ведь я тебя учил. Не “мозгов”, а “мозги”.
Тут он понял, что мое терпение лопнуло, и с великой неохотой взялся прочухивать. Сел на раздолбанную мостовую — веки дрогнули и закрылись, а мохнатое тело напряглось. Потом опустился на передние лапы и принялся двигать их вперед — пока не растянулся на брюхе. Лохматая голова легла на лапы. Потом Клык расслабился и стал дрожать — как всякий раз, когда соберется блоху вычесать. И так — минут пятнадцать. Наконец перекатился на спину — голым брюхом к ночному небу. Передние лапы сложил, как богомол, а задние развел в стороны.
— Весьма сожалею, Альберт, — сказал он. — Голяк.
Хотелось обматюгать и пнуть его больно — но ведь он же правда старался. Хреново, конечно. Так хотелось перепихнуться. Только что тут попишешь?
— Ладно, — обреченно махнул я рукой, насрать.
Клык перевернулся набок и быстренько встал.
— Ты чего-то надумал?
— Надумал! Чего теперь такого надумаешь? — Я старался говорить поязвительнее. Тогда он снова сел у самых моих ног и изобразил на морде самую вызывающую невинность.
Я прислонился к оплавленному обрубку фонарного столба и представил себе телку. Ох, как захотелось!
— Ну, можно в кино сходить, — сказал я.
Клык оглядел улицу, заросшие сорняками воронки, где таились тени, и ничего не сказал. Хвостатый подонок ждал, пока я предложу — ну, пошли, что ли? А сам фильмы любил не меньше моего.
— Ну, пошли, что ли?
Клык встал и потопал за мной, свесив на сторону язык и громко пыхтя от счастья. Ага! Радуйся, радуйся, мудолиз. Хрен тебе воздушная кукуруза!
Вообще-то Наша Кодла была обычной шарагой, которая только добыванием хавки ограничиться не смогла. Очень уж урлакам хотелось всяких прочих удобств. Тогда и нашли они хитрый способ их себе обеспечить. Урла раньше зависала на фильмах — вот и заняла территорию, где находился кинотеатр “Метрополь”. Никто особо накатывать не стал. Кина-то всем хотелось. А раз Наша Кодла заполучила фильмы и хорошо знала, как их гонять, то за ними этот сервис и остался. Услугами Нашей Кодлы пользовались даже такие волкоходы, как мы с Клыком. Особенно такие, как мы.
У входа мне приказали сдать оружие. “Кольт” 45-го калибра и длинный “браунинг” 22-го. Рядом с кассой имелась специальная кладовка. Но сперва я купил билеты. Банка филадельфийского студня Оскара Мейера — билет мне. Банка сардин — билет Клыку. А потом снаряженные легкими пулеметами Брена охранники отправили меня к кладовке, и я сдал свой арсенал. Но тут заметил, что из лопнувшей трубы в потолке капает вода, и сказал кладовщику — тощему пацану с багровыми прыщами по всему хлебалу, — чтоб переложил мои стволы где посуше. Козел на меня и не посмотрел.
— Ну ты! Жаба задолбанная! Передвинь стволы подальше — они быстро ржавеют! Если увижу хоть пятнышко, тебе, пидор, не жить!
Кладовщик взялся пудрить мне мозги, одновременно поглядывая на стражу с “бренами”. Подонок знал — если они меня вышвырнут, моя плата пропадет. Но охранникам, похоже, лень было связываться, и они бросили козлу, чтобы не залупался и сделал как сказано. Жаба с неохотой переложила “браунинг” на другой конец полки и “кольт” сунула туда же. Тогда мы с Клыком вошли в кинотеатр.
— Хочу воздушной кукурузы.
— Хрен тебе.
— Кончай, Альберт. Купи мне кукурузы.
— У меня голяк. Перебьешься.
— Ну и говно же ты, Альберт.
— Еще какое. Валяй клянчи дальше.
Вошли в зал. А там — битком. Я порадовался, что охрана отобрала только пистолеты. С ножом и заточкой в промасленных ножнах сзади на поясе оно куда как спокойнее. Клык увидел два соседних места — и мы потрюхали по ряду, наступая прямо на чьи-то копыта. Кто-то матюгнулся. Я пропустил мимо ушей. Зарычал один доберман. У Клыка аж шерсть вздыбилась на загривке, но и он заводиться не стал. Заводок повсюду хватает — даже в таком нейтральном месте, как “Метрополь”.
(Слыхал я как-то о крутой разборке, которая случилась на Саут-Сайде, в “Гранаде” старины Лоева. Мало того, что урлаков полегло десятка полтора, так еще сгорел кинотеатр, а в огне пропала пара клевых лент с Кегни. Потом все шараги договорились, мол, кинотеатры — место святое. С тех пор тут стало куда спокойнее. Хотя долбоклюев в мире не убавилось. Так что и в “Метрополе” держи ухо востро.)
Сеанс был тройной. Сначала самое старье — “Жестокий обман” с Деннисом 0'Кифом, Клер Тревор, Реймондом Барром и Маршей Хант. Фильм сняли аж в 1948-м — семьдесят шесть лет назад. Диву даешься, как только хреновина уцелела. Лента соскакивала с колесиков — урле то и дело приходилось останавливать фильм, чтобы запихнуть ее куда надо. Но фильм все равно классный. Как одного урлака отоварила его шарага, и как он намыливается отомстить. Гангстеры, кодланы, куча стрельбы и мордобоя. Очень клево.
Следующую ленту сбацали во времена Третьей Мировой, в 2007-м, за два года до моего рождения. “Запах Наживы” — вот как штука называлась. Сплошное разоблачение и несколько хороших стычек. Атасная сцена, где вооруженные напалмометами боевые борзые выжигают город Наживы к едреням. Клык просто тащился, хотя этот фильмец мы уже видели. Хвостатый, помнится, все гнал мне телегу, мол, это его предки. Только мы оба знали, что он свистит.
— Ну, герой, хочешь спалить младенца? — Клык проглотил шпильку молча — только малость поерзал. И продолжал во все глаза смотреть, как псы прорываются через город. А мне уже остошииздело.
Я дожидался главного зрелища.
Ну вот, наконец-то. “Десерт под черной кожей”. Со старта — все, как надо. Две блондинки в корсетах из черной кожи и шнурованных сапожках по самые развилины, с хлыстами и в масках, взяли в оборот тощего парнишку. Одна села чуваку прямо на пасть, другая — тоже куда надо. А потом пошло совсем клево.
Кругом все пацаны уже дрочили как ключиком заведенные. Я тоже решил малость позабавиться — но тут Клык наклонился ко мне и тихонько прошептал (всегда так шепчет, когда что стоящее почуял):
— Тут телка.
— Спятил, грешный? — отозвался я.
— Говорю тебе — я ее чую. Здесь она, парень.
Даже не надеясь что-то заприметить, я огляделся, все места в кинотеатре занимали волкоходы со своими псами.
Попади сюда телка, тут бы такое началось! Ее бы порвали на куски раньше, чем кто-то успел бы вдуть.
— Где? — шепотом спросил я.
Вся шпана тем временем наяривала в обе руки. Когда блондинки сняли маски, а одна пристегнула себе спереди здоровенный деревянный елдак и наладила парнишке в жопу, послышались счастливые стоны.
— Да погоди, — прошипел Клык. Он уже взялся прочухивать. Тело напряглось как струна. Глаза закрылись. Морда подрагивала. Я задумался.
А что? Чем черт не шутит? Я слышал, что там, в низухах, крутят только всякую муть, сделанную в 30-е и 40-е. Благопристойное говно, где даже муж с женой спят в отдельных кроватках. Всякую хренотень с Мирной Лой и Джорджем Брентом. И слышал, что раз в сто лет какая-нибудь телочка из тамошней строгой мещанской семьи поднимается сюда посмотреть настоящее, клевое кино. Настоящую, мохнатую порнуху. Слышать-то я слышал. Но в “Метрополе” и во всей округе такого еще никогда не случалось.
И очень слабо верилось, что такое может случиться именно в “Метрополе”. Слишком уж много пидоров вечно сюда шастало. Вообще-то я совсем не против, чтобы два кореша перепихнулись раз-другой-третий. Наоборот — очень даже понимаю. Да и телок на всех не хватает.
Но чтобы таскаться друг с другом как муж с женой… Ты для него и хавку, и то, и се. А ему только жопу оголить давай, мол, парень, работай. Нет, так еще хуже, чем телку с собой таскать. Опять же из-за этих дел много заводок и драк в больших шарагах. Нет, мне такое никогда не катило. Ну, не то чтобы никогда. Но по крайней мере надолго.
Короче, когда в “Метрополе” столько пидоров, чего ради телке сюда соваться? Сиди и прикидывай, кто тебе первый пасть порвет — лошадь или наездник.
И потом — если здесь баба, почему все остальные псы ее не почуяли?..
— В третьем ряду перед нами, — сказал Клык. — У самого прохода. Пацаном переоделась.
— Не понимаю. Как это ты ее чуешь, а остальные не могут?
— Ну, Альберт. Ты забыл, кто я, а кто остальные.
— Не забыл. Просто не верю.
Если честно, я все-таки ему верил. Когда такой пес, как Клык, научит такого обормота, каким я когда-то был, стольким вещам, начнешь верить всему, что он болтает. С учителем особо не поспоришь.
А ведь он выучил меня и читать, и писать, и слагать, и вычитать — короче, всему, что нужно знать, чтобы тебя считали умным. Хоть это сейчас и не особенно в жилу. Но все-таки знание, по-моему, не вредит.
(Чтение, к примеру, штука полезная. Может очень пригодиться, когда находишь в каком-нибудь раздолбанном универсаме консервы. Даже если этикетки без картинок, всегда можно выбрать что нужно. Пару раз чтение позволяло мне не зариться на консервированную свеклу. Блин, терпеть не могу свеклы!)
Так что, по правде, я Клыку верил. Верил, что он может почуять телку, когда другие мутты не могут. Он мне сто раз рассказывал. Страшно любит про это болтать, говорит — это его история. Ха! Я не такой кретин! Я знаю, что такое история. История — это все то говно, которое было до меня.
Но мне нравилось слушать про историю прямо от Клыка. Чтобы он не тыкал меня носом в те вонючие книжки, что вечно отовсюду притаскивал. А раз эта особая история была сплошь про него, то он без конца ее и рассказывал пока я всю ее не выучил, в смысле, не вызубрил. Запомнил слово в слово.
А когда мутт выучит тебя всему-всему да еще когда ты вызубришь его историю, как тут не поверить? Поверишь, куда денешься. Только я этому ссыкуну облезлому ни в жизнь не признаюсь.
II
Вот что я вызубрил:
Больше пятидесяти лет назад, еще до того, как закончилась Третья Мировая война, в Лос-Анджелесе, а точнее, в Церритосе, жил человек по фамилии Бузинг. Дрессировал псов. Делал из доберманов, датских догов, шнауцеров и японских акит как разведчиков и сторожевых псов, так и бойцов. Была у него одна четырехгодовалая сука немецкой овчарки по кличке Гингер. Работала в бригаде по розыску наркотиков полиции Лос-Анджелеса. Вынюхивала марихуану. Где хочешь вынюхивала. Там даже поставили опыт. Разложили в одном торговом складе 25000 коробок, причем пять из них — с марихуаной. Марихуану обернули целлофаном, потом оловянной фольгой, потом плотным пергаментом, а под конец еще и вложили в три отдельные запечатанные картонки. Гингер за семь минут нашла все пять коробок. И в то же самое время, что Гингер трудилась на ниве борьбы с наркоманией, девяносто двумя милями к северу, в Санта-Барбаре, биологам удалось извлечь и сконцентрировать спинномозговую жидкость дельфинов. Потом ее впрыснули южноафриканским бабуинам и псам. Проделали метаморфические операции и прочие пересадки. Успешным продуктом всех экспериментов явился двухгодовалый кобель пули по кличке Абу, который мог общаться с людьми телепатически Дальнейшие эксперименты и скрещивание дали первых боевых псов — как раз к Третьей Мировой. Псы эти — телепатирующие на небольшие расстояния, легко подвергающиеся дрессировке, способные под контролем человека выслеживать живую силу, горючее, отравляющие вещества, радиацию — образовали штурмовые отряды для нового вида войны. Селективные черты прекрасно воспроизводились в потомстве. А телепатические способности доберманов, борзых, акит, пули и шнауцеров развивались все сильнее и сильнее.
Абу и Гингер были предками Клыка.
Так он мне, по крайней мере, тысячу раз твердил.
Долбил и долбил мне эту историю — в тех же самых словах, в каких рассказали ему. До сих пор я все-таки сомневался.
Но, может, хвостатый и впрямь был каким-то особенным?
Я посмотрел на пацана, который скрючился в сиденье у прохода в трех рядах передо мной. Ни хрена не поймешь. Натянул шапочку чуть ли не на нос, а свитер с горлом до самого подбородка.
— Ты уверен?
— Зуб даю. Это девка.
— Если так, дрочит она, как пацан.
Клык заржал.
— Надо же! — саркастически произнесла псина.
Таинственный чувак стал по второму разу смотреть “Жестокий обман”. Если это и вправду была телка, тогда понятно. Большинство волкоходов и членов шараг разошлись сразу после мохнатой порнухи. Новых зрителей в “Метрополе” почти не прибавилось. Значит, улицы успеют опустеть. Тогда пацану (телке?) гораздо легче будет добраться куда надо. Я тоже принялся смотреть “Жестокий обман”. А Клык вздумал покемарить. Когда загадочный кент встал, я решил дать ему время забрать оружие (если оно у него есть) и малость отойти. Потом потянул Клыка за большое мохнатое ухо.
— Идем.
Потопали по проходу. Получив оружие, я проверил улицу. Пусто.
— Ну, нос, — спросил я у Клыка, — куда он двинул?
— Не он, а она. Направо.
Я пошел туда, на ходу набивая “браунинг” патронами. Среди разбомбленных каркасов зданий пока что ничего движущегося не проглядывало. Этому району в свое время сильно досталось. Но когда Наша Кодла взяла в работу “Метрополь”, ничего другого им восстанавливать не пришлось. Смешно сказать! Да, каждая шарага вносила свой вклад. Драконам приходилось обслуживать целую электростанцию, Кодла Теда заботилась о горючем, Дуболомы вкалывали на марихуановых плантациях, Черные Барбадосцы каждый год теряли по десятку урлаков на очистке радиационных ям по всему городу — а Наша Кодла всего-навсего гоняла кино!
Да, кто бы ни был ее вожаком в те годы, когда из рыщущих по городу волкоходов стали складываться шараги, следовало отдать ему должное. Крутой чувак. Мозга. Мигом въехал, за что ухватиться.
— Здесь свернула, — заметил Клык.
Я держался следом, пока он петлял к краю города — к синевато-зеленой радиации, все еще мерцавшей с холмов. Тут я понял, что Клык не ошибся. Здесь как раз приткнулся вход в спускач к низухам. Точно — телка!
Аж жопа вспотела, стоило об этом подумать. Наконец-то потрахаюсь! Почти месяц прошел с тех пор, как Клык вынюхал ту бесхозную чувиху в подвале торгового центра. Грязная, сука. Нахватался от нее сикарах. Но все-таки баба. Когда связал и сунул пару раз в рыло, стала ничего.
Ей и самой понравилось — хоть и харкалась, и орала, что прикончит меня, как только освободится. Тогда я на случай чего не стал ее развязывать. Через неделю-другую зашел посмотреть — ее уже там не было.
— Осторожно, — предупредил Клык, огибая почти невидную в густой тени воронку. На дне воронки что-то шевелилось.
Пробираясь по пустырю, я сообразил, почему почти все волкоходы и члены шараг — парни. Большинство девчонок погибли в войну. Так обычно и бывает, когда войны, — по крайней мере, так мне Клык говорил. Ну а то, что рождалось потом, редко бывало мальчиком или девочкой- Чаще всего этих тварей разбивали об стену сразу же, как вытащат из брюха матери.
Немногие телки, что не ушли в низухи заодно с буржуями, были крутыми блядями-волкоходками — вроде той, из торгового центра. Резкие, хитрожопые. Такая и ноги раздвинуть не успеет, как уже норовит чикнуть тебя бритвой по горлу. Чем старше становится, тем труднее с мягкими жопами.
Но временами все-таки или какой-нибудь телке надоедало быть общей собственностью шараги, или пять-шесть шараг отваживались закатиться в одну из низух за свеженьким, или — ну да, как в этот раз — у какой-нибудь буржуйской низушной телки жопа чесалась поглядеть настоящую, мохнатую порнуху, и она поднималась наверх.
Скоро потрахаюсь! Ох, как хотелось вдуть!
III
Ни хрена тут не было, кроме пустых трупов развороченных зданий. А один квартал вообще пропал. Будто опустился с неба громадный пресс — хрясь! — и обратил все в мелкую пыль. Телка, как я подметил, порядком ссала. Шла неуверенно, без конца оглядывалась. Знала, девочка, что место тут опасное. Блин, знала бы она, насколько опасное!
В самом конце расплющенного квартала стояло одинокое здание — словно по нему случайно разок промазали, да так и оставили. Телка нырнула туда — и вскоре я увидел скачущее по стенам светлое пятнышко. Фонарик? Наверное.
Мы с Клыком перешли улицу и укрылись в тени под зданием. А здание это оказалось всем, что осталось от ХСМЛ. От “Христианского союза молодых людей”. Не зря Клык меня читать выучил.
Интересно, что за хрен такой был этот союз молодых людей. Когда умеешь читать, вопросов возникает больше, чем когда ты полный дебил.
Мне не хотелось, чтобы она оттуда выходила. Там, внутри, можно разложить ее не хуже, чем где-то еще. Так что я оставил Клыка на стреме у передней лестницы и пробрался к заднему ходу. Все двери и окна были, ясное дело, высажены. Влезть туда — нет проблем. Подтянулся к окну за карниз и спрыгнул внутрь. Темнотища. И ни звука. Только ее шаги — там, в другой стороне этого самого ХСМЛ. Я не знал, как у нее с оружием, и рисковать не собирался. Сунул на место браунинг и достал кольт. "Щелкать не пришлось — в патроннике всегда была пуля.
Потом осторожно двинулся по комнате. Похоже, раздевалка. Повсюду набросаны кучи мусора и осколков стекла, а целый ряд металлических шкафчиков лишился краски видно, по ним много лет назад полыхнуло огнем из окон. Мои кеды ступали почти бесшумно.
Дверь в следующее помещение висела на одной петле — и я пролез в треугольную дырку. И оказался в зале с плавательным бассейном. Большой бассейн был сух, а в мелкой части содрался весь кафель. Там жуть как воняло. И неудивительно — вдоль одной из стен валялись дохлые урлаки. Верней, то, что от них осталось. Какой-то долбаный карательный отряд уложил их, да не закопал. Я натянул на лицо шейный платок и двинулся дальше.
На другую сторону бассейна. А там — в небольшой коридорчик с расколоченными лампочками под потолком.
Но я отлично все видел. В разбитые окна и то решето, что осталось от потолка, вовсю лился лунный свет. Теперь возня слышалась совсем близко — за дверью в конце коридорчика. Плотнее прижимаясь к стене, я подобрался к двери. Она была приоткрыта, но на пол насыпалось много штукатурки и гипса. Если дернуть, шухер был бы мощный. Пришлось ждать подходящего момента.
Опять прижимаясь к стене, я решил глянуть, что она там такое поделывает. Оказалось, там гимнастический зал. Большой. С потолка свисали канаты. Свой восьмиячеечный фонарик телка пристроила на крупе гимнастического коня. Были там параллельные брусья и перекладина метрах в двух с половиной от пола. Прочная сталь сплошь поржавела. Еще были кольца, батут и большое деревянное бревно. Одну сторону покрывала шведская стенка, а рядом стояли разнокалиберные скамейки, горизонтальные и наклонные лесенки. Пара стопок трамплинов. Все это я взял на заметку. Тут заниматься куда лучше, чем в самопальном гимнастическом зале, который я себе устроил в бывшей ремонтной мастерской. Если ты волкоход, надо всегда быть в форме.
Телка свою маскировку уже сбросила. Стояла голая и дрожала. Вся в гусиной коже от холода. Ничего, где-то под метр семьдесят. Ноги стройные. А сиськи — просто класс. Волосы причесывала. Висели они чуть не до самой жопы.
В свете фонарика неясно было, рыжая она или каштановая. Но уж точно не блондинка. Вот и хорошо, мне рыжие по кайфу. Эх, а сиськи — что надо! Лица я не видел. Волосы висели со всех сторон — клевые, волнистые.
Весь маскарадный хлам валялся на полу, а то, что она собиралась одеть, было аккуратно разложено на гимнастическом коне. Телка стояла в одних туфельках с какими-то забавными каблучками.
Я так и застыл. Вдруг понял, что не могу даже пошевелиться. Какая же она красивая! Я тащился уже от одного того, что стоял там и глазел, как она втягивает живот, как поводит бедрами, как ее сиськи приподнимаются, когда она подносит руки к голове и расчесывает свои обалденные волосы. Просто сказка! Я стоял и тащился. Стоял и глазел на телку. Все у нее получалось как-то… как-то очень по-женски. Мне до смерти понравилось.
Раньше мне никогда не доводилось вот так стоять и смотреть на телку. Попадались мне только вонючие курвы, которых вынюхивал Клык. Хватай да и трахай. Еще я видел тех крутых мамаш из мохнатой порнухи. Совсем другие. Не как эта. Такая гладкая. Нежная. И с гусиной кожей. Всю ночь бы глазел.
Потом она убрала расческу, взяла с коня трусики и быстро их натянула. Дальше стала возиться с лифчиком. Понятия не имел, как это делается. Сперва она обернула им талию и застегнула крючок. Потом развернула, подтянула к сиськам и сунула их туда — сперва одну, потом другую. Обалдеть. Наконец надела на плечи бретельки. Когда потянулась за платьем, я быстро отпихнул в сторону сколько мог гипса и штукатурки — и ухватился за ручку двери.
А телка уже стала надевать платье, сунула туда голову — и на пару секунд запуталась. Тут я как раз с диким треском и глухим скрежетом распахнул дверь — и оказался рядом с девчонкой прежде, чем она успела выпутаться из платья.
Тогда она принялась вопить, а я резко рванул с нее платье и предстал перед ней раньше, чем она успела сообразить, откуда треск и скрежет.
Лицо у нее было дикое. Просто дикое. Большие глаза какого цвета, я в тени не разобрал. Симпатичная — широкий рот, маленький носик, скулы совсем как у меня высокие, выдающиеся, а на правой щеке ямочка. Телка испуганно на меня таращилась.
И тут… ну и дела… я вдруг почувствовал, что должен ей что-то сказать. Сам не знал что. Что-нибудь этакое. Почему-то вдруг стало неудобно, что она так перессалась. Блин, но что я тут мог поделать? В смысле, ведь я все-таки собирался ее оттрахать. Причем насильно. Так не мог же я ей сказать, мол, не жмись особо. Пусть даже это она сюда поднялась, а не я к ним спустился. И все равно. Меня так и тянуло сказать ей: не ссы, детка, мне просто очень хочется тебе вдуть. (Раньше такого никогда не случалось. Никогда мне не хотелось разговаривать с чувихами. Просто вдуть — и абзац.)
Скоро все прошло. Зацепив сзади за ногу, я толкнул ее в грудь. Девчонка плюхнулась на пол. Потом навел на нее “кольт” — и рот ее, будто сам собой, испуганно распахнулся.
— Значит, я щас пойду вон туда и возьму там мат. Так будет удобнее. Верно? Верно, спрашиваю? Только дернись — мигом копыто отстрелю. А потом все равно отдоляю. Только уже без копыта. — Я подождал, пока телка даст знак, что въехала. Долго ждал. Наконец медленно-медленно кивнула. Не сводя с нее кольта, я отошел к здоровенной стопке пыльных матов и стащил оттуда верхний.
Подтащив мат к ней, я перевернул его чистой стороной и качнул стволом — мол, садись. Подогнув колени и упершись руками сзади, девчонка уселась на мат и воззрилась на меня.
Тогда я расстегнул штаны и принялся одной рукой их стаскивать, но тут заметил, что телка как-то странно на меня смотрит. Пришлось джинсы попридержать.
— Эй, ты чего? Хули зыришь?
Я был как псих. Не знаю почему, но был точно как псих.
— Как тебя зовут? — спросила она. Голосок нежный, будто шелковый.
Девчонка все смотрела на меня. Явно дожидалась ответа.
— Вик, — ответил я.
Телка будто чего-то еще ожидала.
— Вик, а дальше?
Я сперва не понял, о чем речь, но потом сообразил.
— Вик. Просто Вик. И точка.
— А как зовут твоих папу и маму?
Тут я заржал и стал стягивать джинсы дальше.
— Ну, блин, ты даешь! — бросил я телке и еще поржал.
Она вроде как обиделась. Тут я снова стал как псих. — Ты! Прекрати так зырить! А то глаза в жопу запихаю!
Девчонка сложила руки на коленях.
Штаны уже висели у меня на лодыжках. Через кеды хрен снимешь. Пришлось прыгать на одной ноге и стряхивать кед с другой. Да еще и не сводить с телки “кольта”. Тяжеленько пришлось. Но ништяк, справился.
Встал я перед ней с голым болтом — и девчонка уселась поудобнее. Скрестила ноги, а руки опять положила на колени.
— Снимай шмотки, — приказал я.
Секунду она колебалась, и я решил было — намечаются заморочки. Но телка все-таки полезла себе за спину и сняла лифчик. А потом чуть приподняла жопу и стянула трусики.
И вдруг я понял: она уж не такая и напуганная. Девчонка пристально на меня смотрела. Разглядел я наконец, что глаза у нее голубые. Это уже становилось интересно…
Не мог я. Не мог. Ну, не в том смысле. В смысле, я хотел, очень хотел ее натянуть. Но, блин, она была такая нежная, красивая и так на меня смотрела… Короче, ни один кореш мне не поверит, но я вдруг с ней заговорил. Моча, что ли, в голову ударила? Стоял там в одном кеде, джинсы комком на лодыжке — и болтал с телкой.
— А тебя как зовут?
— Стелла-Джейн Холмс.
— Что еще за имя такое?
— Мама говорит, что в Оклахоме оно не такое и редкое.
— В Оклахоме? Это откуда твои старики?
Она кивнула.
— Они там еще до Третьей Мировой жили.
— Ого! Из них уже, верно, песок сыплется!
— Вообще-то, они, по-моему, ничего.
Болтая, мы оба здорово замерзли. Телка совсем околела — аж зубы стучали.
— Ну, — начал я и вроде как собрался на нее залезть, может, мы лучше…
Блин! Долбаный Клык! Угораздило его в этот самый миг и вломиться. Да еще целое облако пыли поднял.
— Чего тебе? — спросил я.
— Ты с кем разговариваешь? — поинтересовалась девчонка.
— С кем, с кем. Вот с ним. С Клыком.
— С собакой!?!
Клык глянул на телку и фыркнул презрительно. Потом собрался говорить, но девчонка опять перебила:
— Так, значит, это правда… ну, что вы можете с животными разговаривать…
— Альберт, сын мой! Ты всю ночь будешь ее слушать? Или, может, поинтересуешься, зачем я здесь?
— Да, да, так кой хрен тебя принесло?
— Дохлые, Альберт, твои делишки.
— Слушай, Клык, давай без бэ. В чем дело?
Клык мотнул головой в сторону входной двери.
— Там шарага. Окружили здание. Урлаков десятка полтора-два. А то и больше.
— Каким хреном они пронюхали, что мы тут?
Клык явно огорчился. Опустил голову.
— Ну?
— Видно, в “Метрополе” ее какой-то другой мутт почуял.
— Вот радость-то.
— И что теперь?
— Что, что, будем отбиваться. Можешь предложить что получше?
— Только одно.
Я ждал. А Клык ухмыльнулся.
— Штаны подбери.
IV
Девчонка, Стелла-Джейн, была в безопасности. Я худо-бедно соорудил ей убежище из матов. Целую дюжину набросал. Случайная пуля не попадет. А если ее специально не ищут, так и вообще не найдут. Сам я забрался по одному из канатов на балку и залег там с “браунингом” и двумя пригоршнями обойм. Хотелось бы, понятное дело, чего-нибудь посерьезнее — скажем, “брен” или “томпсон”. Потом я осмотрел “кольт”, убедился, что он полон, и расставил на балке запасные обоймы. Весь зал отсюда как на ладони.
Клык притаился в тени возле передней двери. Попросил, чтобы я, если получится, первым делом прихватывал псов. Тогда ему будет посвободнее.
Это меня меньше всего волновало.
Сначала я хотел было заховаться в соседней комнате, куда только один вход, но не знал, успела урла войти в здание или нет. Пришлось пользоваться тем, что под рукой.
Все было тихо. Замолкла даже эта Стелла-Джейн. Блин, драгоценные секунды ушли на то, чтобы уговорить ее заховаться и не пикать. Вот дура! Ясно же, что лучше пусть ее отканифолю я один, чем двадцать мохнатых урлаков.
— Лезь, если еще хочешь повидаться с папочкой и мамочкой, — убеждал я ее. Дальше проблем уже не было, и я надежно упаковал телку в маты.
Тишина.
А потом почти одновременно — шум с обеих сторон.
Из плавательного бассейна — хруст ботинок по известке. Тихий-тихий. А со стороны передней двери — стук металла по дереву. Ага, решили взять в клещи. Ну-ну. Я готов.
Опять тишина.
“Браунинг” я не сводил с двери, что вела в бассейн.
После того как я сюда ворвался, она так и осталась открытой. Отмерил от пола метр восемьдесят и опустил прицел на полметра, чтобы влупить прямо в грудь. Я уже давным давно выучил, что в голову лучше не целить. Садить надо, где пошире — в грудь или в брюхо. Короче, в туловище.
Снаружи вдруг послышался лай. Что-то темное отделилось от прочей тьмы у передней двери и двинулось в гимнастический зал. Совсем рядом с Клыком. Я даже не шевельнул “браунингом”.
Урлак у передней двери шагнул вдоль стены — в сторону от Клыка. Потом размахнулся и швырнул что-то к центру зала — не то камень, не то железяку. Хотел шухернуть. Но я опять не дернулся.
Когда хреновина грохнула об пол, из-за двери в бассейн выскочили два урлака и с опущенными винтовками встали по обе ее стороны, готовые пальнуть. Но раньше, чем они разобрались что и как, я уже разок шмальнул. Снял одного, перевел прицел и вторым выстрелом снял другого. Оба легли удачно. Как пить дать — в самое сердце. Хлоп и нету. Дохлые.
Третий мудозвон у передней двери повернулся было ко мне — но тут на него прямо из мрака налетел Клык. Хррррр!
Клык перелетел через винтовку, которую урлак уже держал наготове, и вцепился парню в глотку. Дикий вопль — и Клык отскочил с кровавым куском в пасти. Корешок как-то мерзко забулькал и опустился на одно колено. Тогда я добавил свинца — и парень упал ничком.
Опять все затихло.
Ништяк. Очень даже ништяк. Трое уже остывают, а остальная урла так и не вызнала, как мы расположились. Клык снова укрылся во мраке у входа. Он ничего не сказал, но мысли его я и так понял. Может, это трое из семнадцати. А может, из двадцати. Или из двадцати двух. Этого никак не выяснить. Мы могли проторчать тут неделю и даже не знать, всех мы прикончили или нет. Они запросто приведут пополнение. У меня могут кончиться патроны. И еда. Или эта телка, Стелла-Джейн, завопит и заставит меня отвлечься. А еще — наступит день и станет светло… Урла же тем временем будет поджидать, пока мы проголодаемся и выкинем какую-нибудь глупость. Или. пока у меня кончатся патроны. А тогда ринутря всей шарагой и размажут нас по стенке.
Тут из передней двери на полном ходу выскочил урлак. Прыгнул, грамотно приземлился, перекатился вправо, поднялся и бросился влево. Парень успел обнюхать три угла зала, пока я наконец поймал его на мушку. К тому времени он был уже совсем рядом, и я решил не тратить пулю “браунинга”. Взял “кольт” и снес приятелю башку.
Ну, не всю башку — аккурат полчерепа. Парень, понятное дело, упал.
— Клык! Винторез!
Хвостатый выскочил из тени, схватил винтовку в пасть и отволок к груде матов в дальней стороне зала. Потом я увидел, как из-под матов высовывается рука и втягивает винтовку внутрь. Ну вот. Там она, по крайней мере, в безопасности. После пригодится. А храбрый хвост снова потрюхал к дохлому гопнику и взялся снимать с того патронташ. Порядочно провозился — его вполне могли заметить из прохода или через одно из окон. Но сошло. Отважная все-таки плесень. Надо бы припомнить и потом раздобыть ему чего-нибудь вкусненькое. Понятно, если выберемся. Тут я невольно ухмыльнулся. Если выберемся, вкусненькое долго искать не придется. Вон там, под матами лежит.
Только Клык отволок патронташ в тень, как еще двое урлаков решили попытать счастья вместе со своими псами. Ворвались через окно первого этажа. Попрыгали друг за другом и рассыпались в разные стороны. Псы — жуткий зверь акита, здоровый, как бегемот, и сука добермана масти говна — влетели в переднюю дверь и тоже разбежались.
Я сразу поймал на мушку акиту и в темпе отправил его полежать, а доберманша насела на Клыка.
Но, выстрелив, я себя выдал. Один из гопников начал садить с бедра, и тупорылые пули из “томпсона” вовсю забарабанили по балке. Я отложил “кольт” и потянулся за “браунингом”, но тут 45-й заскользил вниз. Тогда я попытался его ухватить — только это меня и спасло. Рванувшись вперед за “кольтом”, поймать его я не смог и распластался на балке — а урлак выстрелил как раз туда, где я только что находился. Стук упавшего пистолета сбил парня с толку. Он выстрелил на звук. В этот самый миг я услышал еще выстрел, из “винчестера”, - и второй гопник, притаившийся в углу, с хорошей дырой в грудирухнул на пол. Это Стелла-Джейн шлепнула его из-за матов.
Времени разобраться, что и как, у меня не было. Клык с доберманшей, зверски рыча, катались по полу. Гопник с “томпсоном” успел пальнуть еще — и угодил прямо в торчавший из-за балки ствол “браунингам. Р-раз — и все. Я остался голый, даже без листика на яйцах, а сукин сын отскочил в тень и стал поджидать, пока я высуну жопу.
Еще выстрел из “винчестера”. Урлак пальнул по матам. Девчонка, похоже, сжалась там в комок, и я понял на нее больше рассчитывать нечего. Но это мне уже и не требовалось. Пока фуфел разбирался, откуда садит “винчестер”, я ухватился за канат, перескочил через балку и, чувствуя, как в кровь сдираю ладони, с диким воплем заскользил вниз. Приземлился я слишком далеко от парня. Пришлось толкнуться и снова взлететь вверх. Так я летал взад-вперед на канате, без конца дергаясь и изгибаясь, а сукин сын палил как бешеный, пытаясь засечь траекторию. Когда у него вышли патроны, я изо всех сил толкнулся, молнией рванулся к тому углу, а потом отпустил руки и вперед ногами полетел на чувака. Впилился прямо в него, отшвырнул к стене — и не успел парень чирикнуть, как я уже сидел на нем и большими пальцами обеих рук Выдавливал его серые глаза. Урлак визжал как свинья, псы дико рычали. Телка тоже орала благим матом. Один я молчал. Я упорно колотил по полу пустым чаном этого раздолбая, а когда он перестал дергаться, схватил валявшийся рядом “томпсон” и курочил бритый череп до тех пор, пока окончательно не выяснилось — парень уже не жилец.
Тогда я поднялся, подобрал “кольт” и пристрелил доберманшу.
Клык встал и отряхнулся. Здорово ему досталось.
— Спасибо, — пробормотал он. Потом прилег в тени и принялся зализывать раны.
А я пошел откопал эту Стеллу-Джейн. Рыдала, сука.
О бедных мальчиках, которых мы, грешные, порешили. Особенно о том, которого сама шлепнула. И сопли ее никак не кончались. Сунул ей по морде и сказал, что она мне жизнь спасла. Помогло малость.
Клык тоже туда притащился.
— Ну что, Альберт, как нам отсюда выбраться?
— Дай подумать.
Я подумал и решил, что никак. Без разницы, скольких мы еще уложим. Найдутся еще. А кроме того, речь теперь шла и о чести шараги.
— Как насчет пожара? — предложил Клык.
— Смыться, пока будет гореть? — Я покачал головой. — Они же все здание обложили. Не выйдет.
— А что, если мы не смоемся? Если сгорим вместе со зданием?
Я посмотрел на пса. Храбрый, зараза. А хитрый, как сам черт!
V
Мы собрали все, что могло гореть. Маты, лесенки, трамплины, скамейки — короче, весь хлам, какой нашли. Навалили славную кучу у деревянной перегородки в дальнем конце зала. Стелла-Джейн нашла в кладовке керосин. Облили и подожгли все на хрен. Потом вслед за Клыком пробрались в то место которое он для нас отыскал. В бойлерную под здание ХСМЛ. Задраили дверцу, оставив открытой вентиляционную отдушину, и залезли в пустой котел. Из гимнастического зала забрали с собой один мат и все оружие дохлых гопников.
— Ловишь чего-нибудь? — спросил я у Клыка.
— Да так. Самую малость, читаю одного козла. Хибара полыхает на славу.
— Скажешь, когда слиняют?
— Еще бы. Если слиняют.
Я устроился поудобнее. А Стеллу-Джейн всю трясло от переживаний.
— Не ссы, — ободрил я девчонку. — К утру вся хрень ляжет нам на уши. Урла обшарит пожарище и найдет кучу горелого мяса. Бабу, может, особо искать и не станут. Так что все будет путем. Если только не задохнемся.
Она изобразила слабую улыбку и попыталась напустить на себя храбрый вид. Потом закрыла глаза, устроилась поудобнее и решила поспать. Я тоже страшно вымотался. И тоже закрыл глаза.
— Сможешь тут управиться? — спросил я у Клыка.
— Наверно. Лучше спи.
Не открывая глаз, я кивнул, лег набок — и мигом вырубился.
А когда проснулся, оказалось, телка, Стелла-Джейн, прильнула ко мне, обняла и дрыхнет мертвецким сном. Я едва дышал. Как в печи. Да ведь и правда в печи! Я потянулся к стенке котла. Горяченная. Даже не дотронуться. Клык тоже пристроился на мате. Только благодаря мату мы до сих пор и не поджарились. Пес спал, положив башку на лапы. Телка тоже спала. Голая.
Я взял ее за сиську. Теплая. Девчонка зашевелилась и еще сильнее прижалась ко мне. Тут у меня встал.
С трудом удалось снять штаны и забраться на нее сверху. Только раздвинул ей ноги, сразу проснулась. Да уже поздно было.
— Не надо… перестань… что ты делаешь… не надо!
Но слабо так, сквозь сон. По-моему, особенно рыпаться и не хотела.
Когда порвал целку, вскрикнула, но потом все пошло ништяк. Кровищи по всему мату. А Клык, мудолиз, даже не проснулся.
Все вышло совсем по-другому. Обычно, когда я просил Клыка кого-нибудь мне вынюхать, я сразу хватал, трахал и старался как можно скорее слинять. Подальше от греха. Но когда эта Стелла-Джейн стала кончать, она аж приподнялась на мате, а сжала меня так — чуть ребра не затрещали. Потом стала медленно, страшно медленно оседать назад — вроде как я, когда в своем самодельном гимнастическом зале отжимаюсь. И глаз не открывала, и вся-вся расслабилась. А вид у нее был просто счастливый. Зуб даю.
Потом мы еще разок перепихнулись. А потом она уже сама предложила. Я возражать не стал. Наконец мы легли бок-о-бок и стали болтать.
Она спросила меня про историю с Клыком, и я рассказал, как боевые псы сделались телепатами, как потеряли способность сами добывать себе пропитание, так что об этом пришлось заботиться шарагам и волкоходам, и как ловко псы вроде Клыка могли отыскивать телок парням вроде меня. На это она ничего не сказала.
Тогда я спросил ее, как вообще в низухе, как там жизнь.
— Там чудно. Но только немного скучно. Все так друг с другом вежливы. Городок совсем небольшой.
— А как называется?
— Топека. Это совсем рядом.
— Знаю. Вход в спускач всего в полумиле отсюда. Я раз туда ходил — так, просто посмотреть.
— А в низухе ты когда-нибудь бывал?
— Не-а. И что-то не очень хочется.
— Почему? Там чудно. Тебе понравится.
— Херня.
— Как грубо!
— Ага. Грубо. Я грубиян.
— Ну, не всегда.
Все это дело вдруг начало меня бесить.
— Слушай, ты, жопа, что с тобой такое? Я же тебя подстерег и скрутил! Засадил раз шесть! Чего это тебе вдруг так радостно? А? В чем дело? Ты даже не врубаешься, что тебя…
Она улыбалась.
— Ну и что? А мне нравится. Хочешь еще?
Я чуть не ошизел. Отодвинулся в сторону.
— Нет, у тебя точно не все в порядке. Не знаешь, как тут парни таких телок калечат? Тебя папа с мамой не предупреждали? “Не ходи туда, доченька, там тебе так вдуют! Там эти грязные, мохнатые, обосранные гопники!” В первый раз слышишь?
А Стелла-Джейн положила мне руку на ляжку и повела вверх — пальцы еле-еле касались кожи. У меня опять встал.
— Родители мне никогда такого не говорили, — сказала она. А потом потянула меня к себе, поцеловала… Что мне было делать? Снова ей вструмил.
Блин, и так час за часом. В конце концов Клык перевернулся на другой бок и проворчал;
— Мне надоело прикидываться, что я сплю. Я ранен. И хочу жрать.
Я сбросил с себя девчонку — в этот раз она сидела на мне верхом — и осмотрел пса. Доберманша чуть не отгрызла ему правое ухо. Под самой мордой — тоже рана.
И бок в крови. Вдобавок он насрал.
— Блин, Клык! — возмутился я. — Ты же насрал!
— Еб твою мать, Альберт! — рявкнул он. — Ты тоже не розовая клумба! — Я убрал руку.
— Можем мы выбраться? — спросил я у него.
Клык было навострился, но тут же покачал головой.
— Ни хрена не просечь. Видно, сверху здорово завалило. Надо выйти и разведать.
Немного побазарив, мы решили, что если здание сошло на говно и успело малость остыть, то урла уже навернйка там копается. Раз в бойлерную они не совались, значит, нас и впрямь хорошо засыпало. А может, здание еще не догорело. Тогда шарага по-прежнему дожидается, чтобы осмотреть пожарище.
— Думаешь, справишься? Тебе круто досталось.
— А что мне еще остается? Может, скажешь? — Клык что-то совсем посуровел. — Конечно, куда там! Все мозги себе протрахал! Поискать выход их уже не осталось. Что, не так?
Но я рассек, в чем тут дело. Просто Клык Стеллу-Джейн невзлюбил. Обойдя его, я отпер дверцу бойлерной. Открыться она не захотела. Тогда я уперся хребтом, поднатужился и стал давить.
То, что навалилось снаружи, сопротивлялось добрую минуту — а потом подалось и наконец с треском отломилось. Я распахнул дверцу и выглянул. Верхние этажи рухнули на подвал, но к тому времени от них уже оставалась зола да всякая мелочь. Все зверски дымилось. Я с трудом понял, что уже день.
Обжигая руки о кромку, я вылез наружу. Клык последовал за мной. И сразу попробовал сунуться в завалы. Бойлерную почти сплошь залило каким-то липким говном, которое накапало сверху. Было очень похоже на то, что урла быстренько тут все оглядела, решила, что мы поджарились, и свалила. Но я все равно хотел, чтобы Клык прочухал. Он и пошел было, только я решил сперва потолковать. Позвал его назад.
— Ну, чего еще?
Я пристально на него посмотрел.
— А вот чего. Хули ты говнишься?
— В смысле?
— Слушай, пес, ну чего ты жопу задираешь?
— Ясно чего. А ты чего с этой гнидой валандаешься?
— Подумаешь! Большое дело! Телки у меня и раньше бывали.
— Те так на шею не вешались. Смотри, Альберт, хлебнешь-ты с этой тварью соплей.
— Не долби мозги!
Клык ничего не ответил. Только зло на меня глянул и поплелся прочухивать. Я залез обратно и запер дверцу. А телка опять хотела. Но я сказал, что не тянет. Да, испортил мне Клык настроение. Совсем я растерялся. Никак не мог решить, кого из них послать на хрен.
Блин, она была такая хорошенькая!
Тут Стелла-Джейн вроде как надулась. Села, обхватив руками колени.
— Расскажи еще про низухи, — попросил я.
Поначалу она все дулась и много не болтала, но потом отошла и разговорилась. Я до хрена всякого узнал. Подумал, может, когда и пригодится.
На месте прежних Соединенных Штатов и Канады теперь всего лишь пара сотен низух. Отрыли их там, где были шахты, колодцы — короче, всякие дыры поглубже. Некоторые, особенно на западе, разместились в подземных пещерах. В глубину обычно от двух до пяти миль. Вообще низуха — она вроде большой системы шлюзов, которую поставили на попа. А народ тамошний — отборные козлы. Южные баптисты, фундаменталисты всякие. Сволочь буржуйская, у которой на уме только закон и порядок, а воли им бы век не видать. Вот они и вернулись к той жизни, что уже полтора века как накрылась. Взяли к себе разных ученых, какие еще оставались, заказали им сделать всю работу, все, что надо, изобресть — а потом выгнали нахрен. Не требовалось им никакого прогресса, никакого инакомыслия — и никого, кто мутит воду. Нахлебались они уже этой воды. И прикинули, что самое лучшее время было до Первой Мировой. Прикинули, что если смогут это время вернуть, то проживут себе тихо, мирно и счастливо. Вот, блин, козлы! Я бы в любой низухе мигом свихнулся!
Стелла-Джейн улыбнулась, прильнула ко мне — и на этот раз я не стал ее отталкивать. Она снова стала водить рукой, везде трогать, а потом спросила:
— Вик?
— Чего?
— А ты бывал влюблен?
— Чего-чего?
— Ну, влюблен. Любил ты когда-нибудь девушку?
— Ха! Зуб даю, нет!
— А ты вообще-то знаешь, что такое любовь?
— Ясное дело. Еще бы не знать.
— Но если ты никогда не любил?..
— Не надо песен. Пуля мне в череп тоже никогда не залетала. Но я наверняка знаю, что мне это не понравится.
— Нет, ты точно не знаешь, что такое любовь.
— Ну, если это значит жить в низухе, то не очень-то и знать хотелось.
Дальше мы шибко долго разговаривали. Она снова потянула меня к себе, и мы еще разок перепихнулись. Когда кончили, я услышал, как Клык скребется в дверцу. Пришлось встать и открыть.
— Все чисто, — сказал Клык.
— Уверен?
— Ага. Уверен. Штаны надень, — проворчал он язвительно. — И выйдем. Надо переговорить.
Я присмотрелся к псу — он не шутил. Тогда я натянул джинсы, кеды и выбрался из бойлерной.
Клык потрюхал вперед — через какие-то обгорелые бревна наружу из гимнастического зала. Зал теперь валялся внизу. Будто огрызок гнилого зуба.
— Ну, чего там тебя заело? — спросил я.
Пес залез на бетонную глыбу и оказался со мной нос к носу.
— Хреново ты, Вик, со мной обошелся.
Ага, серьезно. Уже, блин, не Альберт. Вик.
— Чего? Когда?
— Вчера вечером. Надо было оставить телку урле и линять. Вот это было бы в жилу.
— Да я же хотел ей вдуть!
— Знаю, что хотел. О том и речь. Сегодня-то уже сегодня, а не вчера. Ты уже раз сто ей вдул. Какого хрена мы тут тусуемся?
— Да я еще хочу.
Тут он рассвирепел.
— Слушай, приятель… а ты не думаешь, что мне тоже кое-чего хочется? Мне нужно похавать, залечить бок и свалить отсюда куда подальше. Может статься, урла так скоро не угомонится.
— Не ссы. Все образуется. Это же не значит, что ей с нами нельзя.
— А это уже другая история. Мы теперь, значит, втроем? Так?
Я тоже мало-помалу начал заводиться.
— Ты, блин, болтаешь, как пудель.
— А ты — как пидор.
Я замахнулся влепить ему по морде. Он даже не дернулся. Я опустил руку. Никогда я Клыка не бил. И теперь начинать не хотелось.
— Извини, — сказал он негромко.
— Проехали.
Друг на друга мы не смотрели.
— Слушай, Вик, ты ведь кое-чем мне обязан. Что, нет?
— Разве стоит напоминать?
— Может, и стоит. Да, может, и стоит кое-что тебе напомнить. К примеру, как тот угорелец выскочил из-за угла и хотел тебя сцапать.
Я передернулся. Тот раздолбай был весь зеленый. Самый что ни на есть зеленый. Светился, как гриб. От одного воспоминания блевать потянуло.
— А я тогда взял его в оборот. Верно?
Я кивнул. Верно, мутт, верно.
— А ведь я мог круто обгореть. И подохнуть. Вот и все, что мне бы тогда причиталось. Верно? — Я снова кивнул. Говняно у меня стало на душе. Не люблю чувствовать себя виноватым. А ведь у нас с Клыком было так на так. И он это знал. — Но я это сделал. Сделал? — Я вспомнил, как вопила та зеленая тварь. Блин, сплошная зеленая слизь и ресницы.
— Ладно, кончай атигировать.
— Агитировать.
— Да насрать! — заорал я. — Кончай свою долботню! Или забудем все вонючие договоры!
Тут Клык взорвался.
— Вот сучья спирохета! Может, и стоит забыть! Давай забудем!
— Ну ты, плесень, что такое спирохета? Как пить дать какая-нибудь погань. Полегче, мудолиз, а то под жопу получишь!
Потом мы сели спиной друг к другу и минут пятнадцать не разговаривали. Оба понятия не имели, что теперь делать.
Наконец я чуть осадил. Стал говорить тихо, спокойно. Вроде уже собрался было его отшить, но сказал, что хочу, чтобы все у нас было по-честному, как всегда. Клык стал угрожать, что, мол, и к лучшему, что в городе есть пара клевых парней, которые только и мечтают о псе с таким нюхом, как у него. Тогда я сказал, что не люблю, когда мне угрожают. Пусть следит за своим гнойным языком, если не хочет, чтобы я переломал ему лапы. Он совсем разъярился и гордо направился прочь. Я бросил ему вслед насчет его сучьей матери и поплелся в бойлерную кинуть этой Стелле-Джейн еще палку.
Но только сунул туда голову, выяснилось, что телка успела прихватить себе пистолет одного из дохлых гопников. Рукоятка пистолета легла мне над правым глазом. Я упал как полено — и дух из меня вон.
VI
— Говорил же тебе. Добра от нее не жди. — Клык смотрел, как я раскрашиваю йодом рану на лбу. Стоило мне сморщиться, как чертов хвост ухмыльнулся.
Потом я убрал аптечку и, пошарив по бойлерной, забрал все оружие, какое смог. “Браунинг” я предпочел тяжелому “томпсону”. И тут наткнулся на штуковину, которая, видно, выпала у телки из одежды.
Металлическая пластиночка сантиметров десять в длину и пять в ширину. А на ней — целая уйма цифр и случайный узор из дырочек.
— Чего это такое? — спросил я у Клыка.
Он посмотрел, понюхал.
— Похоже, вроде удостоверения личности. Наверно, ею пользуются, чтобы вернуться в низуху.
Тут я и принял решение.
Сунул штуковину в карман и пошел ко входу в спускач.
— Куда тебя черт понес? — заорал Клык мне вслед. Вернись! Тебя там угрохают! Сволочь, я жрать хочу! Альберт, пизденыш, вернись!
А я себе шел. Очень хотелось найти ту суку и вышибить ей мозги. Даже если для этого нужно было спуститься в низуху.
Целый час добирался я ко входу в спускач до Топеки. Иногда, кажись, замечал, что за мной плетется Клык. Только держится поодаль. Насрать мне было. Я как взбесился.
Ну, вот она наконец. Высокая гладкая колонна из сияющего черного металла. Метров шести в диаметре, с совершенно плоской верхушкой, она исчезала прямо в земле. Колпак — только и всего. Я направился было прямо к колонне, нащупывая в кармане металлическую бляху. Но тут почувствовал, как меня тянут за штанину.
— Слушай, дубина, тебе туда нельзя!
Я отпихнул пса ногой, но он не отставал.
— Да послушай же!
Я обернулся и посмотрел ему в глаза.
Клык сел. Вокруг заклубилась пыль.
— Вот что, Альберт…
— Ты, мудолиз, меня зовут Вик…
— Ладно-ладно. По-серьезу, Вик. — Тон его смягчился. Вик, давай присядем. — Клык отчаянно старался до меня достучаться. Я весь кипел, а он пробовал рассуждать разумно. Пожав плечами, я присел рядом.
— Вот что, парень, — начал Клык, — из-за этой телки у тебя все мозги набекрень. Сам понимаешь, тебе туда нельзя. У них там все схвачено, все друг друга знают. А с такими, как ты, у них круто. Шараги достаточно часто туда закатывались: громили их дома, насиловали баб и тащили все, что не приколочено. Теперь у них там оборона. Тебя, парень, мигом угрохают!
— А тебе что за дело? Сам же говоришь, тебе без меня только лучше.
Тут он еще посмурнел.
— Мы уже три года вместе. Всякое бывало. Но теперь может выйти совсем круто. Мне страшно, парень. Страшно, что ты не вернешься, а я голоден. И еще придется искать какого-нибудь козла, чтобы меня взял. Сам знаешь — большинство парней теперь в кодлах. А я — низший мутт. И уже не так молод. Да еще и ранен.
Конечно, я все понимал. Клык говорил дело. Но в голове у меня сидело одно — как меня кинула эта сука Стелла-Джейн. А перед глазами стояли ее мягкие сиськи и как она мурлыкала, когда я ей втыкал. Короче, помотал я головой и решил, что пойду. Хоть тресни.
— Пойми, Клык, я должен. Должен.
Он глубоко вздохнул и совсем повесил нос. Понял, что уже бесполезно.
— Ты, Вик, даже не понимаешь, что она с тобой сделала.
Я встал.
— Я попробую поскорее. Будешь ждать?..
Клык долго молчал. Наконец ответил:
— Какое-то время подожду. Может, здесь. Может, нет.
Я понял. Потом встал и принялся со всех сторон осматривать колонну из черного металла. Наконец нашел там щель и сунул в нее пластинку. Послышалось негромкое гудение, и часть колонны поехала в сторону. А ведь столб казался совсем гладким. Открылся круглый проход — и я туда шагнул. Но напоследок оглянулся на Клыка. Колонна все гудела, а мы смотрели друг другу в глаза. — Пока, Вик.
— Ага. Ты, Клык, береги тут себя.
— Давай скорее.
— Постараюсь.
— Ага. Давай.
Наконец я повернулся и вошел внутрь. Входная дверца, будто глаз, наглухо за мной закрылась.
VII
Вот баран! Я сразу должен был догадаться. Да, верно, бывает иногда, телка поднимается поглядеть, как там наверху и что приключилось с городами. Точно, бывает. И я ей поверил. Поверил, когда она прижималась ко мне в раскалившейся бойлерной и плела, что только хотела посмотреть, как это получается, когда девушка с мужчиной. Что все фильмы, которые она видела в Топеке, сплошная сентиментальная вонь и занудство, а девочки у них в школе только и болтали про мохнатую порнуху. Что у одной ее подруги была брошюрка с комиксами да восемь страничек и она с упоением ее листала… Да, я ей поверил. Очень было похоже на правду. Но когда я нашел ту металлическую пластинку, мне следовало кое-что заподозрить. Слишком уж просто все получалось. Клык пытался мне втолковать. Баран! Самый натуральный!
В ту самую секунду, когда глаз за мной закрылся, гудение резко усилилось, а по стенам замерцал холодный свет. Вернее, по стене. В этой круглой дуре она была одна. Значит, стена запульсировала светом, гудение все нарастало-а потом пол, где я стоял, разъехался точно так же, как проход в колонну. Но я висел там, как мышь из комикса, и, пока не глядел вниз, вроде не падал.
Наконец начал опускаться. Провалился сквозь пол, который тут же сомкнулся у меня над головой, — и полетел по трубке, скорость особо не набирая. Тогда-то и понял, что такое спускач.
Я падал все ниже и ниже и время от времени видел на стене всякие надписи вроде “УРОВ.10”, или “СЕКТ. ОЧИСТ.55”, или “НАС. СТАНЦ.6”. Пол у меня под ногами разделялся снова и снова. Падал я долго.
Но вот, кажись, провалился на самое дно. На стене там значилось: “ТОПЕКА-СИТИ. МАКС. НАС. 22-860”. Приземлился я мягко — даже колени особо подгибать не пришлось.
Я снова воспользовался металлической карточкой — и дырка на этот раз развернулась куда побольше, чем на входе. Впервые в жизни я увидел низуху.
Вот она простиралась передо мной — миль двадцать до тускло поблескивающего железного горизонта. Стена у меня за спиной шла вверх, а потом все загибалась и загибалась — получался полукруг. Я стоял на дне настоящей консервной банки миль двадцати в диаметре и метров трехсот в высоту. И в этой самой консервной банке какие-то козлы построили городок, который будто сошел с фотки в одной из тех заплесневелых книг, что я как-то видел в библиотеке. Ну точь-в-точь такой же. Аккуратненькие домики, извилистые улочки, ухоженные лужайки, деловая часть — короче, все, что должно быть в этой самой Топеке.
Кроме солнца. Кроме птиц. Кроме облаков. Кроме дождя. Кроме снега. Кроме холода. Кроме ветра. Кроме муравьев. Кроме грязи. Кроме гор. Кроме океанов. Кроме широких пашен. Кроме звезд. Кроме луны. Кроме лесов. Кроме диких зверей. Кроме…
Кроме свободы.
Они тут законсервировались. Как дохлые рыбы. Сами упаковали себя в консервную банку.
В горле у меня сжалось. Выбраться бы! Скорее выбраться! Наружу! Тут я весь затрясся. На лбу выступил холодный пот. Надо выбраться! Выбраться отсюда!
Но только я развернулся к спускачу, как меня сцапали. Сучья Стелла-Джейн! Как же я не догадался?
Хреновина была зеленая, невысокая. Вроде гроба. Вместо рычагов от нее тянулись кабели с рукавицами на концах. Снизу крутились гусеницы. Она-то меня и свинтила.
А потом закинула на свою плоскую крышку. Рукавицами прихватила так, что даже не рыпнуться. Я все пытался лягнуть большой стеклянный глаз, торчавший у гроба спереди. Да ни хрена не вышло. Глаз не разбился. В вышину гроб был всего метр с небольшим — я почти доставал кедами до земли. Наконец долбаная машина покатила меня в сторону Топеки.
Повсюду были люди. Сидели на качалках перед своими верандами, болтались по лужайкам, околачивались у бензоколонки, совали монетки в автоматы со жвачкой, проводили по центру дороги белую полосу, продавали на углу газеты, слушали у эстрады в сквере духовой оркестр, играли в классики и догонялки, драили пожарную машину, сидели на скамейках за чтивом, мыли окна, стригли кусты, сбивали дамам шляпки, собирали пустые молочные бутылки в проволочную тару, чистили коней, кидали палки псам, ныряли в общественный плавательный бассейн, писали мелками цены на бакалейных прилавках, фланировали под руку с девушками… А главное — дружно глазели, как я еду мимо в объятиях железной хреновины.
Я вспомнил, что мне говорил Клык перед тем, как я влез в проклятый спускач: “У них там все схвачено, все друг друга знают. А с такими, как ты, у них круто. Шараги достаточно часто туда закатывались: громили их дома, насиловали баб и тащили все, что не приколочено. Теперь у них там оборона. Тебя, парень, мигом угрохают!”
Спасибо, мутт. И прощай.
VIII
Зеленый гроб проследовал через деловую часть и свернул к какой-то лавке с надписью “БЮРО ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ” на витрине. Потом прокатил прямо в открытые двери. Там меня дожидались с полдюжины мужчин и стариков. Один совсем древний. Еще парочка баб. Наконец гроб остановился.
Один из мужчин подошел и взял у меня металлическую пластинку. Взглянул на нее, повернулся и вручил фигульку самому древнему старикану — сморщенной крысе в мешковатых штанах на подтяжках и с зеленой кепочкой на пятнистой репе.
— От Стеллы-Джейн, Лью, — сказал мужик старикану. Тот посмотрел и положил пластинку в ящичек бюро.
— Забери-ка ты у него оружие, Аарон, — велел старый хрен. И мужик, который забрал пластинку, хорошенько меня обшмонал.
— А теперь освободи.
Аарон обошел сучий гроб и чем-то там сзади щелкнул. Кабели с рукавицами мигом втянулись в легавый ящик и я спрыгнул с платформы. Руки затекли. Хватка у гроба была что надо. Потер одну, другую. Потом от души матюгнулся.
— Ну вот что, мальчик… — начал Лью.
— Хрен тебе в нос, девочка!
Бабы побелели. Мужики нахмурились.
— Говорил же, что ничего не выйдет, — сказал Лью еще один хрыч.
— Да, плохо дело, — пробормотал мужик помоложе.
Лью подался вперед на своем стуле с высокой спинкой и ткнул в меня скрюченным пальцем-
— Тебе, мальчик, лучше вести себя хорошо.
— Все твои мальчики давно в жопу ранены!
— Нет, Лью, тут толку не будет, — заметил еще один.
— Беспризорник, — бросила мне одна из баб — вот с таким клювом.
Лью задумчиво на меня воззрился. Рот его превратился в пакостную черную черточку. Я представил себе, как будут вонять его гнилые мозги, если расколотить старикану череп. Тьфу! Хрыч все таращил на меня злобные глазки. Ну и страхолюдина! Точно гриф, вот-вот начнет склевывать мясо с моих костей. Наконец Лью вроде собрался сказать что-то очень для меня невкусное.
— Аарон, стоит его, пожалуй, все-таки стреножить.
И Аарон опять двинулся к зеленому гробу.
Я поднял руку.
— Эй, погодите.
Аарон остановился и посмотрел на Лью. Тот кивнул.
Потом старикан снова подался вперед и нацелил в меня свой паскудный коготь.
— Так как, сынок? Будешь держать себя в руках?
— Ага. Может быть.
— Нет, надо, чтобы ты был уверен.
— Да уверен я, уверен. До хрена и больше.
— И следи, пожалуйста, за своим языком.
Я промолчал. У, старая крыса.
— Итак, мальчик, ты у нас тут в порядке эксперимента. Мы и по-другому пытались одного из вас заполучить. Посылали славных парней поймать кого-нибудь из вас, сорванцов, но ни один не вернулся. Тогда мы и решили, что так вас легче всего заманить.
Я усмехнулся. Ну, Стелла-Джейн. Разберусь я с тобой, сука!
Одна из баб — та, что помоложе клювастой, — подошла поближе и заглянула мне в лицо.
— Нет, Лью. Его в стойло не привести. Это грязный убийца. Посмотри ему в глаза.
— Ах ты сука! А винторез в жопу не хочешь?
Баба отскочила. Лью снова возбух.
— Ладно, старик, извини, — сказал я. — Просто не люблю, когда меня каждая прошмандовка обзывает. Западло, врубаешься?
Хрыч осел на стуле и рявкнул бабе:
— Оставь его в покое, Мец. Я стараюсь хоть что-то наладить. А ты только все портишь.
Мец вернулась на свое место рядом с остальными. Значит, эти козлы и есть “БЮРО ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ”?
— Итак, мальчик, Повторяю: с тобой у нас вроде эксперимента. Мы в Топеке уже двадцать лет живем. Живем на славу. Тихо, мирно. Все добрые люди друг друга уважают. Никаких преступлений, забота о стариках, места хватает всем. Растем и процветаем.
Я ждал.
— Но тут вот какое дело… Вдруг выяснилось, что многие парни уже не могут иметь детей, а женщины рожают все больше девочек. Нам нужны мужчины. Мужчины с определенными способностями.
Я захохотал. Даже не верилось. Слишком клево. Значит, я им для племенных услуг нужен! Я хохотал от души.
— Грубиян! — оскорбилась одна из баб.
— Для нас, мальчик, все достаточно трагично. Так что не надо усугублять. — Лью явно стушевался.
Блин! Там, наверху, я чуть не подох, пока вместе с Клыком охотился за блядями! А здесь меня, оказывается, тем временем ждало все женское население! Усевшись на пол, я уссывался, пока слезы по щекам не потекли.
Тогда я встал и сказал:
— Ладно. Идет. Но только у меня одно условие.
Лью пристально на меня посмотрел.
— Первой должна быть эта Стелла-Джейн. Сначала я оттрахаю ее насквозь, а потом накостыляю по черепу так же, как она двинула мне!
Все ненадолго собрались в кучу, потом разошлись, и Лью промямлил:
— Никакого насилия мы здесь не потерпим. А начать вполне можно и со Стеллы-Джейн. Она сейчас, кажется, в форме? Не так ли, Айра?
Тощий желтоватый мужичонка кивнул. Но радости у него на морде не выразилось. Предок Стеллы-Джейн. Как пить дать.
— Ну, тогда поехали, — сказал я. — Стройте их в очередь. — И принялся расстегивать джинсы.
Бабы завизжали, а мужики схватили меня за руки. По том отволокли в пансион, отвели мне там комнату и сказали, что до начала работы мне надо получше познакомиться с Топекой. К тому же, сказали, выходит такая неловкость нужно, мол, подготовить тутошний народ ко всем этим делам. Я так понял, что, если со мной все сойдет, они хотят заполучить наверху еще несколько производителей и в конце концов спустить нас с привязи. Ну-ну.
Вот и провел я какое-то время в Топеке. Смотрел на местную публику — как живут, чего делают. Жили они славно. Просто славно! Сидели на качалках перед своими верандами, болтались по лужайкам, околачивались у бензоколонки, совали монетки в автоматы со жвачкой, проводили по центру дороги белую полосу, продавали на углу газеты, слушали у эстрады в сквере духовой оркестр, играли в классики и догонялки, драили пожарные машины, сидели на скамейках за чтивом, мыли окна, стригли кусты, сбивали дамам шляпки, собирали пустые молочные бутылки в проволочную тару, чистили коней, кидали псам палки, ныряли в общественный плавательный бассейн, писали мелками цены на бакалейных прилавках, фланировали под руку с самыми паскудными телками, каких я в жизни видел, — и надоели мне до жопы.
Через неделю мне уже выть хотелось.
Я чувствовал, как эта консервная банка на меня давит. Чувствовал, как сверху на меня давит земля.
Жрали они всякое синтетическое дерьмо. Искусственный горох, фальшивое мясо, поддельных цыплят, эрзацкукурузу, дрожжевой хлеб. На вкус — вроде мела.
Вежливость? Блевать тянуло от того вранья и лицемерия, которое звалось у них приличиями. Здравствуйте, мистер Хрен. Доброе утро, миссис Жопа. Как там малышка Дженни? Как работа? Идете в четверг на собрание общины? И я уже мало-помалу начинал беситься.
Их жизнь — чистенькая, сладенькая, опрятненькая любого нормального парня запросто могла в гроб уложить. Ничего удивительного, что местные мужики разучились делать младенцев с яйцами вместо щелей.
В первые несколько дней все посматривали на меня так, будто я вот-вот лопну и заляпаю своим говном их белоснежные изгороди. Но мало-помалу привыкли. Лью сводил меня в местную лавку и снарядил парой каких-то детских комбинезончиков и рубахой, в которой тебя за милю видать. Мец, та сука драная, что назвала меня убийцей, все крутилась вокруг да около и наконец заявила, что хочет меня подстричь. Чтобы я смотрелся поприличнее. Только я срал на то место, куда она спать ложится. Тоже еще, мамаша.
— А в чем дело, дырка? — подколол я ее. — Твой хрыч тебе уже не вдувает?
Крыса вроде решила кулак себе в пасть засунуть. Отсос.
Не вышло. Я заржал как бешеный.
— Тогда лучше иди подрежь ему яйца. А с моим хайром все ништяк. — Баба молча рванула прочь. Будто у нее дизельный мотор в заднице.
Вот так все и шло. Я болтался как хвост в проруби, а они приходили меня кормить. Но свое молодое мясцо пока что держали подальше. Пока весь город не подготовится к моим будущим подвигам.
От такой тюряги у меня даже крыша поехала. Весь зажатый, я сидел в темноте под крыльцом пансиона. Потом прошло, я начал по-всякому выдрючиваться, рычал на всех. Потом посмурнел, затих и совсем отупел. Абзац.
Наконец я стал подумывать, как бы из этой консервной банки выбраться. И вспомнил пуделя, которого как-то скормил Клыку. Тот пудель как пить дать слинял из низухи. Через спускач он вылезти не мог. Значит, были еще какие-то пути.
Шататься по городу мне позволяли. Пока вел себя прилично и не выкидывал номеров. Да и легавый гроб все время торчал неподалеку.
И я нашел путь наружу. Проще простого. Он должен был быть. И я его нашел.
А когда выяснил, где хранится мое оружие, готов был намазывать лыжи. Почти готов.
IX
Прошла еще неделя — и наконец Аарон, Лью и Айра пришли меня забрать. К тому времени я уже совсем охренел. Сидел на задней веранде пансиона — голый, с трубкой из кукурузного початка в зубах — и загорал. Только вот солнца не было. Говорю же — совсем охренел.
Делегация обошла пансион.
— Доброе утро, Вик, — поздоровался Лью. Сегодня старый козел притащился с тросточкой. Аарон широко мне улыбнулся. Примерно так обычно улыбаются большому черному быку, когда хотят примерить его палку к доброй корове. Айра одарил меня таким взглядом, что хоть прикуривай.
— Привет, Лью. Привет, Аарон. Привет, Айра.
Лью аж засветился от удовольствия. Погодите же, гниды!
— Ну как, сынок, готов повидаться со своей первой дамой?
— Всегда готов; — отозвался я и встал.
— Приятный аромат, не правда ли? — сказал Аарон.
Я вынул трубку изо рта и заулыбался.
— Просто восхитительно!
А сам эту хренотень даже не поджигал.
Они проводили меня до Кленовой улицы. Когда подошли к домишке с желтыми ставнями за белым частоколом, Лью сказал:
— Это дом Айры. А Стелла-Джейн его дочь.
— Ах, не может быть. — Я сделал большие глаза.
Айра, пидор, так и заиграл желваками.
Мы вошли в дом.
Стелла-Джейн сидела на канапе рядом со своей мамашей. Мамаша — вылитая Стелла-Джейн в старости. Жесткая, как мой бицепс.
— Здравствуйте, миссис Холмс, — пропел я и изобразил реверансик. Баба улыбнулась. Хоть и натянуто.
Стелла-Джейн сидела с прямой спиной, непорочно сдвинув ноги и положив руки на колени. В волосах — голубая лента.
Посмотрел сучке в лицо.
И внутри что-то екнуло.
— Привет, Стелла-Джейн.
Телка подняла глаза.
— Доброе утро, Вик.
Тут вся кодла вроде как почувствовала неловкость. Наконец Айра принялся ныть и скулить, чтобы мы удалились в спальню и закончили с этим противоестественным непотребством. А после они, мол, отправятся в церковь молить Всемилостивого Господа поразить их молнией в жопу или еще куда-нибудь.
Тогда я протянул руку, Стелла-Джейн не глядя ее взяла, и мы прошли дальше, в небольшую спаленку. Даже там телка не подняла головы.
— Ведь ты им не сказала? Да? — спросил я.
Она кивнула.
И вдруг мне расхотелось ее гасить. А захотелось обнять. Крепко-крепко. Я так и сделал. И она рыдала у меня на груди. Сжимала кулачки и молотила меня по спине. Наконец подняла глаза и залопотала:
— Ох, Вик, Вик… я так виновата, так виновата… я не хотела… так вышло… меня послали… я так испугалась… я люблю тебя… а теперь ты здесь… но ведь это совсем не так гадко… не как говорит папуля… правда?
Я обнимал ее, целовал, уверял, что все путем, а потом спросил, хочет она уйти вместе со мной. Она сказала — да, конечно, очень хочет. Тогда я сказал, что для этого надо будет сделать бо-бо ее папуле. Тут девчонка посмотрела на меня знакомым взглядом.
Вот тебе и воспитание. Да, не слишком Стелла-Джейн любила своего богобоязненного папашу.
Я спросил, есть тут у нее что-нибудь тяжелое. Подсвечник, к примеру. Или дубинка. Она сказала, нет. Тогда я обшарил всю спаленку и извлек из шкафчика пару папулиных носков. Потом отвинтил от спинок кровати большие латунные шары и сунул в носок. Взвесил на пробу. Ого! Самое то.
Стелла-Джейн уставилась на меня круглыми глазами.
— Ты что задумал?
— Хочешь отсюда выбраться?
Она кивнула.
— Тогда встань за дверью. Или нет. Погоди-ка. Есть мысль получше. Ложись на постель.
Легла.
— Вот умница, — похвалил я. — А теперь задери юбку и сними трусы. Ага. И ноги раскинь. — Она с диким ужасом на меня глянула. — Делай, — приказал я, — если и правда выбраться хочешь.
Стелла-Джейн все сделала. Я поправил ее, чтобы колени были согнуты, а ноги расставлены пошире. Потом встал у двери и шепнул:
— Зови папулю. Только его.
Она долго мялась, но потом позвала. Причем голосом совершенно натуральным:
— Папочка! Папуля, сюда! Сюда! Пожалуйста! — И изо всех сил зажмурилась.
Айра Холмс влетел в дверь, бросил взгляд на предмет своего тайного желания и до отказа разинул варежку. Пинком захлопнув дверь, я со всего размаху влепил ему шарами по репе. Кровь брызнула на постель, а Айра с хлюпаньем осел на пол.
Услышав деревянный стук, Стелла-Джейн открыла глаза и увидела, что ей забрызгало все ноги кровищей любимого папули. Тут же отвернулась и блеванула. Я сразу понял, что завлечь с ее помощью Аарона уже не выйдет. Пришлось высунуть озабоченную физиономию за дверь и вежливо попросить:
— Простите, Аарон, можно вас на минутку?
Аарон взглянул на Лью, который болтал с миссис Холмс насчет того, что могло стрястись в спаленке, и, получив добро, вошел. Окинул взглядом голый кустик Стеллы-Джейн, брызги крови на стенах, лежащего на полу Айру и открыл было рот, чтобы завопить, — но тут я его отоварил. Этого, чтобы лег, пришлось еще пару раз долбануть. Потом пнул в брюхо — а то дверь загораживал. Стелла-Джейн никак не могла проблеваться.
Тогда я ухватил ее за руку и сдернул с постели. Хорошо хоть вела себя тихо. Но сука — как же воняла!
— Пошли!
Телка дернулась было назад, но я потянул ее за собой и открыл дверь спаленки. Стоило мне выкатиться наружу, как Лью, опираясь на свою тросточку, встал. Я вышиб тросточку из-под старого хрена — и он осел на пол, как мешок с говном. Миссис Холмс глазела на нас и, похоже, прикидывала, куда подевался ее старикан.
— Тама он, — бросил я ей и взял курс на выход. Всемилостивый Господь вышиб ему мозги.
Наконец выбрались на улицу. Стелла-Джейн тащилась позади. Воняла, шумно дышала, скулила и все удивлялась, почему она без трусиков.
Мое оружие хранилось в сейфе “Бюро Особой Важности”. Мы обошли вокруг пансиона, и я вытащил из-под задней веранды ломик, который давеча свистнул с бензоколонки, Потом срезали путь мимо амбара и, попав в деловую часть, быстро оказались перед дверями “БОВ”. Там сидел дежурный, но я мигом развалил ему тыкву ломиком. Потом взломал шкафчик в кабинете у Лью и вынул оттуда “томпсон”, “кольт”, штык, нож, патронташ — короче, всю мою амуницию. Стелла-Джейн к тому времени уже начала что-то соображать.
— Куда мы… куда мы… ах, папуля, папуля… папочка!..
— Слушай-ка, Стелла-Джейн. Не долби мне мозги своим папулей. Сама сказала, что хочешь со мной. Вот я и иду. Наверх иду, соска. Если хочешь со мной, лучше не отставай.
Возражать она не стала. Слишком перессалась.
Только я вышел из бюро — легавый гроб тут как тут. Катит на всех парах. И кабели выпустил. А на концах вместо рукавиц крючья.
Я опустился на одно колено, быстро приладил “томпсон”, прицелился — и шмальнул прямо в круглый глаз. Оба-на!
Получив в глаз, зеленый гроб мигом вспыхнул и въехал прямо в витрину соседней лавки. Шум, треск, грохот! Целый фейерверк искр! Красотища!
Я повернулся снова взять за руку Стеллу-Джейн, а ее и нет. Тогда я посмотрел на улицу — и там топали все мои сторожа. Лью со своей тросточкой подпрыгивал, будто взбесившийся кузнечик.
А потом началась пальба. Выстрелы так и ухали. Бил “кольт”, который я отдал Стелле-Джейн. Я оглянулся телка стояла на балконе второго этажа и, удобно пристроив пистолет на ограде, палила в толпу прямо как Бешеный Билл Эллиот в боевике годов сороковых.
Но мимо! Блин, мимо! Пустая трата времени. Надо было сматываться.
Я нашел наружную лестницу к тому балкону и запрыгал через три ступеньки. Телка дыбилась и хохотала. Целилась усердно — аж глаза загорались, а язык изо рта высовывался. Стала наконец в эту шушеру попадать.
И прям-таки втянулась!
Когда я до нее добрался, Стелла-Джейн как раз цедилась в свою тощую мамашу. Отвесил девке хороший подзатыльник — промазала. Старуха только чуть подскочила и пошла дальше.
— А-а, козел! Из-за тебя промазала! — От такого вопля у меня мурашки по спине побежали.
Отобрал у нее “кoльт”. Зачем зря патроны расходовать?
Волоча телку за собой, я обогнул здание и перепрыгнул на крышу сарайчика. Велел Стелле-Джейн, чтобы тоже прыгала. Девчонка приссала. Тогда я рявкнул:
— Прыгай, сука! Это куда легче, чем шлепнуть свою старую мамашу! — Она встала на самый край и вцепилась в ограду. — Не ссы, — ободрил я. — Хотя трусы все одно не намочишь. На тебе их нет.
По-птичьи захихикав, телка прыгнула. Я ее поймал. Потом сползли к дверце сарая и на секунду выглянули посмотреть, где толпа. А там никого.
Тогда я ухватил Стеллу-Джейн за руку и потащил ее к южному окончанию Топеки. Там был ближайший выход, какой мне удалось обнаружить. Добрались за пятнадцать минут. Оба устали и запыхались.
Ну, вот она наконец.
Большая вентиляционная труба.
Я отбил ломиком крышку, и мы забрались внутрь. Наверх шли лесенки. Я это с самого начала знал. Ясное дело. Ремонт. Прочистка. Понятно, что нужны лесенки. Мы начали подниматься.
Долго поднимались. Очень долго.
Стелла-Джейн карабкалась сзади и, когда совсем уставала, спрашивала:
— Вик, Вик, ты меня любишь?
И я говорил, что да. Но не по-серьезу. А чтоб ей карабкаться было легче.
Ð¥
Вылезли мы в миле от входа в спускач. Я отстрелил все болты с заклепками, и мы вылезли. Этим низушникам надо было сначала прикидывать член к носу. А уж потом и шутки шутить.
Ни хрена им не светило.
Стелла-Джейн совсем выдохлась. Я ее не винил. Но и ночевать под открытым небом тоже не хотелось. Здесь такое бывает, с чем и днем встретиться не захочешь. Дело шло к сумеркам.
Мы добрались до входа в спускач.
Клык ждал.
Ослаб страшно. Но ждал.
Я наклонился и приподнял его морду. Пес открыл глаза и тихо-тихо сказал:
— Привет.
Я улыбнулся. Блин, так рад был его видеть.
— Клык, мы вернулись. Вернулись.
Он попытался встать, но не смог. С ранами было совсем хреново.
— Ел чего-нибудь? — спросил я.
— Нет. Вчера поймал ящерицу… Или позавчера. Вик… очень жрать хочется.
Тут подошла и Стелла-Джейн. Клык ее заметил. И закрыл глаза.
— Вик, надо спешить, — сказала телка. — Пожалуйста. Они могут добраться по спускачу.
Я попробовал приподнять Клыка. Тяжелый, зараза.
— Слушай, Клык. Я сгоняю в город и раздобуду хавки. Я быстро. Ты подожди.
— Не ходи туда, Вик, — сказал пес. — После того как ты спустился, я там проверил. Урла дозналась, что мы не поджарились в том здании. Как, не знаю. Может, мутты чего вынюхали. Я тут послеживал. Они за нами не дернулись. И я их понимаю. Тебе, парень, и не снилось, каково тут ночью… ты еще не знаешь…
Он весь дрожал.
— Ничего, Клык. Ничего.
— Но в городе нас записали в падлы. Туда нам теперь хода нет. Надо еще куда-то линять.
Это все меняло. Вернуться в город мы не могли. А раз Клык в таком состоянии, не могли и двигаться дальше. И я знал — какой я ни крутой волкоход, без Клыка мне никуда. Тут, в округе, жрать нечего. А ему срочно нужна еда и медицинский уход. Приходилось что-то решать. И решать в темпе.
— Вик… — плачущим голосом завела Стелла-Джейн. Пойдем. С ним все будет в порядке. Надо спешить.
Я посмотрел на нее. Пристально. Солнце садилось.
Клык дрожал у меня на руках.
Стелла-Джейн надулась.
— Пойдем, Вик. Если любишь, пойдем.
А мне без Клыка было никуда. Точно. Ха! Если я ее люблю. И тогда, в бойлерной, еще спрашивала — знаешь, что такое любовь?
Костерок был хилый. Кодлам из предместий такой нипочем не засечь. И совсем без дыма. А когда Клык поел, я перетащил его к той вентиляционной трубе. Там, внутри, на небольшом выступе, мы и переночевали. Я всю ночь за ним ухаживал. Он хорошо поспал. А утром я его на славу перебинтовал. Ништяк, Клык выкарабкается. Он сильный.
Потом он еще поел. Хавки с вечера осталось навалом. Только я не стал. Чего-то не хотелось.
Тем же утром мы пустились в путь по выжженной пустоши. Мы найдем другой город. Ништяк, перетащимся.
Двигались мы медленно. Клык сильно хромал. А у меня в голове никак не затихал ее голос. Она все спрашивала и спрашивала: “Знаешь, что такое любовь?”
Еще бы не знать.
Это когда парень любит своего пса.