Genre
sf_epic


Author Info
Ник Кайм


Смертельный огонь


Выжившие Саламандры ищут цель и надежду. Вулкан лежит в гробу под крепостью Геры, однако многие его сыны отказываются верить, что он действительно мертв. Артелл Нумеон, бывший капитан Погребальной Стражи, чудом спасенный Ультрамаринами, призывает других Саламандр на Макрагге покинуть Империум Секундус и вернуть тело примарха на родной Ноктюрн, чтобы возродить его в пламени горы Смертельный Огонь. Но Нумеона продолжают терзать сомнения и страхи за будущее легиона, а враги между тем строят новые планы...
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Ник Кайм
Смертельный огонь
Действующие лица
Сангвиний — Кровавый Ангел, правитель Империума Секундус
Робаут Жиллиман — Владыка Ультрамара, Мстящий Сын
Лев Эль'Джонсон — лорд-защитник Империума Секундус
Вулкан — Владыка Змиев [усопший]
Рогал Дорн — преторианец Императора
Артелл Нумеон — погребальный капитан, бывший советник Вулкана
Ном Рай’тан — Глас Огня и хранитель ключей
Фест Вар’кир — капеллан-игниакс
Ушаманн — эпистолярий библиариума
Орн — Огненный Змий
Ран’д — Огненный Змий
Рек’ор Ксафен — сержант-пирокласт
Бадук — пирокласт
Кур’ак — пирокласт
Му’гарна — пирокласт
Задар — пирокласт
Барек Зитос — легионер-сержант
Абидеми — легионер
Дакар — легионер
Иген Гарго — легионер
Ферон — легионер
Кадир — легионер
Мур’ак — легионер
Унган — легионер
Ворко — легионер
Ксорн — легионер
Фар’кор Зонн — технодесантник
Коло Адиссиан — капитан «Харибды»
Арикк Гуллеро — лейтенант, старший помощник капитана
Лисса Эсенци — флаг-адъютант, рулевой
Цирцея — навигатор
Тит Прейтон — магистр верховной центурии, библиарий
Валентий — легионер-сержант
Эонид Тиель — сержант, командир Отмеченных Красным
Вит Инвиглио — Отмеченный Красным
Брахей — Отмеченный Красным
Корвун — Отмеченный Красным
Друз — Отмеченный Красным
Финий — Отмеченный Красным
Гордианий — Отмеченный Красным
Лаэрт — Отмеченный Красным
Леарг — Отмеченный Красным
Невий — Отмеченный Красным
Петроний — Отмеченный Красным
Венатор — Отмеченный Красным
Квор Галлек — Проповедник, бывший капеллан, темный апостол-магистр
Ксенут Сул — освободившийся
Дегат — мастер-сержант на борту «Монархии»
Бартуса Нарек — бывший вигилятор
Малиг Лестигон — легионер-командор
Уктег — сержант
Рак — капитан «Савана жнеца»
Каспиан Хехт
Пророчество Одноглазого Короля
Над тобой нависает гора, окутанная траурными облаками. Скалы когтями впиваются в кроваво-красный свет на ее вершине. Небо истекает огнем, отзываясь на гнев горы. Она тревожится, страдает из-за ран, которые нанесли те, кто пытался разбить ее на куски. Она неистовствует, и невозможно взирать на нее без ужаса.
Тоска гнетет тебя, окутывает невесомым, как проклятие, саваном. Твои голые ноги покрылись волдырями и кровоточат, ибо немало лиг прошел ты по острым камням своего мира смерти.
Он не был к тебе милостив.
Но твой путь медленно подходит к концу, и финал приближается с каждым алым отпечатком, который ты оставляешь за собой.
Изрезанные скалы заслоняют солнце, но жар озлобленного светила все так же безжалостен, удушлив, губителен для всего живого, от которого он в конце концов оставит лишь пыльные скелеты.
Ты доходишь до подогреваемых адом холмов и начинаешь подниматься. Угли и горячий пепел обжигают ступни, хотя ты этого почти не чувствуешь.
Метр за метром; карабкаться тяжело, но усталости для тебя больше не существует. Твой разум — непрозрачный, темный омут, и ты знаешь, что никогда уже не вырвешься на поверхность. Тело будет подчиняться, как бы мучительно ни ныли конечности, ибо ты глух к их боли.
Ты поднимаешься с оцепенением и монотонностью ожившего трупа, ибо что ты, если не заключенное в плоть отчаяние, чьи усталые кости отзываются на последние всполохи воли?
С вершины доносится рокот, способный посоперничать с грохотом бушующих океанов, — громоподобный рев из глубин земли, эхом разносящийся над горами. Ты поднимаешь взгляд к пламени, расцветающему над головой, и вдруг замечаешь на склоне горы трещину.
Она дышит жаром и истекает кровью земли. Струи дыма манят твой разум, ослабленный и отравленный неизмеримым сыновним горем.
Недовольный гул горы наверху перерастает в вопль. Возможно, ее тоска резонирует с твоей? Возможно, вы неведомым образом оказались на одной эмпатической частоте, способной объединить плоть и камень в их скорби?
Огонь поднимается пылающей колонной, замарывая небо, солнце и звезды своей яростью.
Твое мертвое тело охватывает отчаяние, и ты спешишь к трещине, в которой находишь углубление, достаточно большое, чтобы тебя вместить.
И когда небеса начинают плакать огнем, ты опускаешься в гору, где тебя ждет убежище и смерть. Последнее свидетельство того, что ты существовал, скрывается за пирокластическим облаком, и от тебя остается только тень и память.
Часть первая
Неупокоенный
Глава 1
Сожженные подношения
В сером пепле лежало тело.
Трансчеловек, мужчина. Кожа черная как уголь, а у побитой брони — фестонные края, словно ее сделали из зеленой чешуи. Саламандра. В сантиметрах от руки — меч. Воин. Жертва судьбы, которая ждет большинство вступивших на этот путь, всего лишь один труп из многих. Его убила рана на груди с кулак размером, однако левый глаз тоже был сильно поврежден.
Но перед смертью он не тянулся к мечу. В руке было зажато что-то другое. Молот.
Небо вспыхнуло, покрывшись сеткой вен из жемчужного света.
Веко дернулось в ответ, но то было лишь сокращение мышц, последний сигнал от синапсов перед смертью мозга.
Еще одна вспышка. Молния ударила в землю совсем рядом.
Задрожал палец. Очередная судорога?
Третья вспышка и раскаты грома.
Он моргнул — этот труп, не бывший трупом, — и на сетчатке отпечаталась картина шторма, надвигающегося через пепельное поле. Второе веко, обожженное и скрывавшее пульсирующий от боли глаз, не открылось.
Сознание вернулось к нему, время и пространство восстановились. В голове вновь побежали мысли. Больно. Как же больно…
Сухое, безоблачное небо Траориса пересекла молния.
Нумеон моргнул еще раз, когда молния дико изогнулась, распалась на несколько артерий и разорвала тьму яростными всполохами. Раздвоенные разряды вонзились в землю, как брошенные копья, на этот раз едва не попав в Нумеона.
Смерть стала бы благословением. Но не из-за боли от ран, а из-за мук поражения.
— Вулкан… — раздался хрип из пересохшего горла.
Нет, не Вулкан. Это был Эреб, а его агент сбежал с фульгуритом. Шпион Грамматикус. Лжец. Предатель.
Еще одна молния ударила рядом, и Нумеон поморщился. С тех пор как он очнулся, это уже пятая. Шторм приближался с каждым убийственным разрядом. Ему совсем не хотелось знать, что будет, если он останется тут до появления шестого или седьмого.
Двигаться было тяжело. Он лежал в луже пролитой крови, которая все росла, и даже его улучшенный организм не мог остановить кровотечение.
Император сделал космодесантников крепкими, но бессмертными они не были. И примархи тоже, как теперь знали некоторые несчастные сыны.
Но слухи о смерти своего отца Нумеон опровергнет. Если доживет.
Кости реберного каркаса были переломаны, а внутренние органы повреждены. Он давился кровью и дышал ей, а не воздухом. За это следовало благодарить болт-пистолет Эреба. И, даже будучи слепым на один глаз и не видя свою броню, он знал, что она сейчас скорее артериально-красная, чем змеино-зеленая. Раны и приближающийся паралич вели к очевидному выводу.
«Я умираю».
Даже у транслюдей были пределы, и Артелл Нумеон своего достиг. Разум отказывался умирать, но тело не могло поддержать его в этой лжи.
Еще одна молния ударила рядом, опалив землю, — совсем как бомбы и пушки, принесшие смерть на Истваан V. Нумеон с трудом повернул голову, следя за траекторией разряда. Тот замигал перед глазами, угас, превратившись в резкий отпечаток на сетчатке, пока и от него не осталось только зрительное воспоминание. Когда оно ушло, Нумеон заметил вихри грубого серого песка, которые летели по пустоши Траориса, словно эфемерные джинны древней Абиссинии, и несли с собой вонь смерти и выжженной земли.
Но когда вихри выросли и стали абсолютно одинаковыми, Нумеон понял, что порождал их не только ветер, пришедший с далекого неизвестного моря.
Их вызвал корабль, а это значило, что «Огненный ковчег», возможно, уцелел. Нумеон осмелился почувствовать надежду.
Дальнейшие события покажут ему, что в охваченной войной галактике надежды осталось немного.
Бесконечная черная пустыня тянулась до самого горизонта. Среди высоких дюн и внушительных железных брустверов царила гибель, а мертвые и умирающие усеивали всю землю. Часть павших наполовину засыпало пропитанным кровью песком. Другие запекались в собственной броне под лучами солнца. Вонь разложения достигла такой мощи, что обрела физическое воплощение, превратилась в массу, давящую на плечи.
Там, на черном песке, был хаос. Истинный хаос.
Там убивали братьев.
Там вершилось подлейшее предательство.
Детали резни пропали, будто побоялись возвращаться, но Нумеон знал, что они навсегда останутся в его эйдетической памяти. Чернота пустыни сменилась тьмой камеры, крики умирающих братьев — сводящей с ума тишиной, в которой мысль звучала громче, чем взрыв снаряда.
На запястьях и лодыжках висели железные кандалы. Особой необходимости в них не было: сила Нумеона давно иссякла, из реки превратившись в туман.
На нем не было ничего, кроме нижней половины поддоспешного костюма, и ничто не скрывало многочисленные шрамы и клейма. Впрочем, после всех повреждений его доспехи и так не подлежали ремонту. Холод камеры и мороз космоса, проникающий сквозь голый металл, злобно впились в него, как тень в свет. Он поежился.
Ему оказали минимальную медицинскую помощь, подлечив раны, но шрамы останутся. Дыру в груди тюремщики зашили. У них были ресурсы для более эффективных операций, но они хотели, чтобы Нумеон страдал.
Он подозревал, что молот ему оставили по той же причине.
Молот выглядел достаточно просто. Короткая рукоять, квадратная голова, драгоценный камень на навершии. Его создали в качестве украшения, в виде раскатки, одного из основных инструментов кузнеца.
Внешняя скромность нередко скрывала эзотерическую важность. Это был не просто молот. Это был еще и символ.
Для Нумеона, ставшего последним хранителем Погребального Огня, он являлся символом надежды, и, страдая от тяжелых ран, воин хватался за молот, словно боялся, что, лишившись его, лишится и жизни.
Глаз вдруг вспыхнул, будто его обожгло адопламенем, и выдернул Нумеона из этих пустых размышлений, напомнив о смерти. Чувствуя, что сознание ускользает, он сосредоточился и от поэзии перешел к фактам.
В то время как у фенрисийцев было множество слов для льда и снега, уроженцы Ноктюрна и последователи Прометеева кредо имели самые разные обозначения для огня, свои у каждого из семи городов-убежищ.
В Гесиоде, чертоге царей, было адопламя. В Фемиде, городе Воителей, — ургрек. Оба слова были старыми, поэтичными названиями глубинных магменных потоков у подножия горы Смертопламя. Эта кипящая кровь Ноктюрна грозила увечьем и агонией любому, кто вздумал бы коснуться их или хотя бы вступить в их удушающую ауру. Только глубинные змии стремились к их жару и к одиночеству, которое те дарили, будучи анафемой почти для всех остальных существ. Протейский огонь, как называли его жители Драгоценного города Эпимета, считался искрой жизни, которая возвращала в мир души и тела умерших, хотя и в измененном, обновленном виде. Такие же убеждения были распространены и в Скарокке, известном как Драконий Хребет, и в Эфонионе, Огненном Пике, только эти царства использовали слова «протан» и «морфеан».
Фабрикарр из торговых кварталов Климены был кузнечным пламенем, огненным сердцем, в котором закаляется металл, земным созидателем. В городе-маяке Гелиосе ему дали имя «феррун».
Иммолус был убийцей мира. Все семь городов называли его одинаково, и нередко — шепотом, ибо он стал Вольным пламенем и упоминался в ноктюрнских мифах о сотворении еще до легендарных времен первых Игниакс и древних мастеров металла.
Нумеон знал эти имена, все их вариации из семи городов и бесчисленные другие. И теперь они были его маяком, совсем как рукоять молота, помогали отделить смысл от боли, давали силы жить дальше.
Жить…
Не ради себя, но ради потерянного отца, в которого Нумеон верил, как ни в кого другого. Его вера — не тот кричащий, эфемерный фанатизм, который ассоциируют с религией, а твердая и искренняя убежденность, непоколебимая никакими эмпирическими доказательствами, — была жизненной силой, текущей по венам, и вечным огнем, разжигающим разум. Эта вера заключалась в одном простом факте. В двух словах.
Вулкан жив.
Из нарастающего ступора его выдернул глухой скрежет шестерней. Дверь камеры открылась, и тьму прорезала тонкая полоса света, исчезающая в высоком потолке. В прямоугольнике света стоял силуэт. Посетитель был облачен в силовую броню, придававшую и без того основательной трансчеловеческой фигуре еще большую массивность. Торс и плечи покрывали струпья клятвенных свитков, и Нумеон тут же отвел взгляд от надписей на кожаном пергаменте. Это были проклятые слова, порожденные теми, кто отвернулся от света Императора и обратился к древним богам. Раньше такие вещи назвали бы плодом чрезмерно бурного воображения.
Но не теперь.
Нумеон крепче сжал печать и попытался встать. Ему удалось подняться на колено, когда усталость взяла верх над непокорностью.
Посетитель покачал головой и цокнул языком.
— Все еще слаб. — Это было скорее замечание, чем вопрос. — Где же твоя хваленая стойкость, сын Ноктюрна? — спросил Ксенут Сул. Голос у него был хриплый, но при этом на удивление яркий.
Ксенут Сул представился Нумеону вскоре после того, как Саламандра очнулся на корабле Несущих Слово. Сначала он показался самым обычным легионером: с коротко стриженными волосами и удивительно симметричным лицом, обе стороны которого покрывали колхидские руны. Это лицо как будто заключало в себе лица множества людей и в то же время не принадлежало реальному человеку. У него были молодые глаза, но в них отражался бездонный опыт, какой встретишь только у ветеранов. За шесть недель плена Нумеон так и не сумел понять суть своего тюремщика, что того немало веселило.
— Что же сила отца оставила тебя в самый важный момент? — поддразнил его Ксенут Сул.
Нумеон в ответ стиснул зубы и зло уставился на него единственным целым глазом.
Свет проскользнул глубже в камеру, омыв Нумеона грязно-желтым сиянием, от которого кожа приобрела болезненный оттенок.
— Но раны выглядят получше, — заметил Ксенут Сул.
Он опустился на корточки и взял Нумеона за подбородок. Закованные в металл пальцы сдавили плоть, и лицо Саламандры исказилось в болезненной гримасе.
— Интересно, сын Ноктюрна, — сказал Несущий Слово, — ты уже готов говорить?
Он тепло улыбнулся, но глаза излучали холод. Нумеон уже хорошо знал это выражение лица, как и то, что предатель не ведал пощады и любил причинять боль.
— Я делаю тебе больно потому, что ты меня вынуждаешь, сын Ноктюрна.
Казалось, что он терзает не только кое-как залатанную плоть, но и разум.
— Ты помнишь мой вопрос? — спросил Ксенут Сул, все сильнее сжимая пальцы на подбородке Нумеона. — Фульгурит… Где он?
Нумеон не издал и звука, только воздух с хрипом вырывался из легких.
— Скажи, — продолжал Ксенут Сул, — что ты знаешь о Бартусе Нареке?
Но Саламандра молчал.
Ксенут Сул опять улыбнулся, сочувственно глядя на него.
— Ты правда хочешь, чтобы я повторил?
Он удрученно опустил голову, а когда вновь поднял, его глаза зияли черными, бездонными дырами. Яркость голоса превратилась в многозвучность, словно теперь он говорил двумя голосами, неровно наложенными друг на друга.
— Я служу… — сказал он и склонил голову набок. — Ты служишь. — Он кивнул в сторону Нумеона. — Одному из нас предстоит разочаровать своего господина. Но не мне, сын Ноктюрна.
И тут Нумеон улыбнулся, показав красные от крови зубы.
— Что смешного? — спросил Ксенут Сул.
Нумеон продолжал улыбаться. Со стороны его улыбка могла показаться безумной.
— Хочешь что-то сказать?
Нумеон медленно кивнул.
— Так говори, и, может быть, все это закончится.
Выпустив подбородок пленника, Ксенут Сул встал и отступил на шаг.
У Нумеона ушло несколько драгоценных секунд на то, чтобы собраться с силами. Он хотел, чтобы его слова имели вес, чтобы его тюремщик запомнил этот момент.
На этот раз Нумеон не только сумел подняться, но и остался стоять, пусть и дрожа от напряжения.
С вызовом смотря на предателя широко распахнутыми глазами, он взревел:
— Вулкан жив!
Ксенут Сул разъяренно ударил его кулаком, выбив воздух из легких и опрокинув на пол. Затем опять сел рядом.
— Ты слаб, потому что твой отец мертв. Тебе просто не хватает ума понять это. — В руке Ксенута Сула блеснуло что-то металлическое и усеянное шипами. — Я покажу что-то…
Глава 2
Отмеченные красным
Крейсер «Темная клятва» горел.
Он тяжело накренился, а из его широких артерий, словно кровь, вытекали газ и облака твердых частиц.
Мореплаватели Старой Земли, жившие во времена, когда на Терре еще были естественные океаны, любили сравнивать свои гигантские корабли со зверями. Они наделяли эти конструкции душой, приписывали дереву и металлу собственную волю. В минуты отчаяния — когда наступала буря или нападали левиафаны из глубин — эти мореплаватели взывали к духам, молили в последний раз спасти экипаж от гибели.
Постороннему наблюдателю «Темная клятва» вполне могла показаться зверем, вот только она сама сотрясалась от предсмертных мук и была бессильна спасти людей на борту, несмотря на их отчаянные молитвы.
Ее древний корпус покрывали раны, и целые пластины адамантия слетали, как старая чешуя. Из-под них выглядывала уязвимая «плоть», порой озарявшаяся пламенем, которое мгновенно пожирало скудный кислород, еще остававшийся в разломанном корабле, и гибло, едва родившись.
Гигантские соборы на спине зверя разваливались, и обломки еретических статуй улетали в беззвездный космос, где им предстояло вечно плавать в пустоте.
Решающей стала глубокая рана в вентральной части корпуса, одним махом уничтожившая большую часть машинариума. В первые же секунды после удара из распоротого брюха корабля посыпались мгновенно замерзшие трупы. Часть была облачена в багровую броню предателей и покрыта ожогами от лазеров. Они так и остались летать, забытые среди обломков.
Следующий хирургически точный удар, призванный ослабить и покалечить, но не убить, уничтожил щиты.
В осыпающуюся броню вдоль правого борта глубоко врезалось несколько кораблей: таранно-штурмовые «Цесты» достигли своей цели и крепко впились в полуразрушенный корпус «Темной клятвы».
Несмотря на серьезный урон и атаки по важным системам, ослабившие крейсер, завершающий удар нанесли именно отсюда, из относительно небольших абордажных кораблей. Они привезли на крейсер смертельно опасный груз — Ультрамаринов из отряда Отмеченные Красным, которых переполняла жажда возмездия.
Инвиглио бежал по подфюзеляжному коридору, бросая взгляд на счетчик радиации, горящий в левой линзе шлема. Он направлялся к корме корабля, на нижние палубы, где находились варп-двигатели.
— Невий.
Тяжело дыша, Инвиглио добрался до первого перекрестка. Нужно было продвигаться вперед как можно быстрее и энергичнее, пока враг не собрал подкрепление, но за перекрестком освещение и системы жизнеобеспечения не работали. Слабая гравитация еще оставалась, так что магнитные замки в подошвах можно было не включать, но видимость была плохая.
Инвиглио уже потерял Друза по вине одного из ангроновских мясников, скрывавшегося в тенях. Он не хотел больше никого терять, а потому медлил, сознательно рискуя вызвать гнев командира.
Через считанные секунды после вызова Невий уже стоял рядом с биосканером в руке и искал потенциальные источники угрозы. Его шлем, как и шлемы остальных легионеров из их отряда, пересекала красная полоса, перпендикулярная линии плеч.
— Вижу четыре вражеских сигнала, — проговорил Невий мощным баритоном с аякским акцентом.
Инвиглио родился на Коноре, но перед аякским братом нос никогда не задирал. Война и прагматичный подход, которому их обучил командир, не оставили места таким вещам.
Жестокая атака на Ультрамар уничтожила иерархические различия, избавила аристократию от предрассудков. Вместо этого пришла сплоченность, и все ультрамарцы — и транслюди, и простые смертные — прониклись желанием встать плечом к плечу и вернуть отнятое.
Официально война в Ультрамаре закончилась их победой, когда Жиллиман со своим Тринадцатым легионом остановил Семнадцатый и Двенадцатый, разорявшие Пятьсот миров, но сами легионеры знали, что это не так. Они знали, что за пределами досягаемости ауспиков, вне зоны влияния примус-миров, Империум Секундус продолжает страдать.
Кивнув Невию, Инвиглио постучал по комм-бусине, встроенной в горжет.
— Леарг, встань в авангарде. Мы с Невием по бокам. Брахей, тыл на тебе.
На ретинальном дисплее тут же загорелся ряд подтверждающих значков. Все были готовы.
Из-за спины вышел Леарг, вооруженный тупоносой гравипушкой, которую он держал на уровне пояса.
— Осторожно, брат, — прошептал Инвиглио, и Леарг, ведущий трех ультрамаринов вперед, ответил коротким кивком. — Мы не знаем точно, что там.
В ходе недавних патрулей они уже несколько раз нападали на корабли с Освободившимися на борту. Охота на демонов теперь была для Тринадцатого привычным делом, но менее опасными эти твари не стали. Правила боя изменились, и сыны Жиллимана либо адаптируются, либо умрут.
Инвиглио умирать не собирался. И в данном случае осторожность была не столько роскошью, сколько необходимостью.
Когда они преодолели четверть коридора и оказались в широком ремонтном отделении, о готовящейся атаке возвестил луч кроваво-красного света на броне Леарга. Тот отреагировал быстро, повернувшись и выпустив из пушки сверхмощный гравитонный поток. Часть стены смяло и разорвало, будто от удара. Гравитационное поле захватило одного из убийц Двенадцатого, прогнув нагрудник и левый наплечник, но это не помешало воину метнуть цепной топор, который совершил несколько оборотов и вонзился в правую сторону груди Леарга.
Леарг взревел из-за вокс-решетки, и остальные прятавшиеся ренегаты отозвались на его крик, но только в их голосах звучала жажда убийства, а не боль.
Три воина в легионерских доспехах двинулись на ударную группу Ультрамаринов. Двое были облачены в грязную, повидавшую немало боев бело-синюю броню Пожирателей Миров. Третий принадлежал к Семнадцатому, но не был обычным Несущим Слово.
Он горбился, так как его гротескное тело с трудом помещалось в доспехи. Шлем сплавился с демоническим лицом, и невозможно было определить, где заканчивается металл и начинается плоть. Воин не нуждался в болтере или клинке: невероятного вида когтей и клыков было ему более чем достаточно.
Леарг парой слов сумел выразить сущность проклятого создания:
— Мерзкая тварь!
Несмотря на торчащий из груди топор, легионеру хватило силы воли, чтобы направить второй выстрел в Освободившегося, но тот отнесся к гравитонному импульсу как к незначительной помехе и, оттолкнувшись раздвоенными копытами, прыгнул к Ультрамарину.
Инвиглио до этого лишь однажды встречался в бою с Освободившимся; тогда их вел сержант, который и разрубил монстра на части силовым мечом.
«Древние враги, древнее оружие». Инвиглио вспомнил этот урок, когда у него на глазах несчастный Леарг был рассечен от макушки до паха, а броня распалась на две равные части, словно лист пергамента. Брахей уже спешил на помощь, но остальные братья были заняты собственными противниками, и Инвиглио оказался один на один с чудовищем, только что расчленившим Леарга.
Он достал гладий, нажал на кнопку активации на рукояти, отчего вдоль лезвия затрещало силовое поле, и приготовился к схватке с Освободившимся.
На ретинальном дисплее было видно, как Брахей проломил череп тому самому воину из Двенадцатого легиона, в которого попали из гравипушки. Невий несколько раз навскидку выстрелил из болт-пистолета по второму Пожирателю Миров, но, когда дошло до ближнего боя, достал силовой меч.
Весь мир Инвиглио сжался до Освободившегося перед ним, тот как раз отпихнул в сторону дымящийся труп Леарга и встретился с вызовом вставшим у него на пути Ультрамарином.
Не было слов, способных выразить эмоции Инвиглио, поэтому он просто гневно закричал и сделал выпад в сторону монстра. Ощущения были такие, словно он врезался в адамантиевый корпус «Грозовой птицы», и атака болезненно отдалась в плече.
Освободившийся ответил беспощадным ударом тыльной стороной руки, сбив Инвиглио с ног, но тот мгновенно откатился прочь, и вторая размашистая атака вспорола пол там, где он только что лежал.
Он едва успел подняться на ноги, когда монстр опять замахнулся и нанес косой удар, похожий на рубящую атаку мечом. Инвиглио пришлось парировать голоменью клинка, чтобы его не рассекло надвое. Подошвы ботинок заскользили по полу с визгом металла о металл, высекая искры.
Двигаться было тяжело. Ему следовало реагировать быстрее, но гравитация корабля медленно ослабевала вслед за отключающимися системами жизнеобеспечения, и растущая инерция сковывала конечности.
Справа вдруг возникло стремительное движение, и, несмотря на мутность видеопотока, Инвиглио разглядел, как Брахей обрушивает топор на бок Освободившегося. Тот отчаянно взревел, в шлеме даже перестал работать звук, а компенсаторы на мгновение перегрузились.
Поняв, что наконец получил долгожданный шанс, Инвиглио сделал выпад вверх, к шее монстра. Когда он выдернул клинок, из шеи брызнул поток темной жидкости, которая воняла так, что запах чувствовался даже сквозь дыхательную маску. Но в куда большее замешательство его привел мучительный рев Освободившегося.
Он был совсем не похож на низкий, гортанный рев раненого зверя. В нем звучали пронзительные вопли невинных под пытками, предсмертный плач младенцев и их матерей. Последние крики ультрамарцев, которых тысячами вырезали при вторжении.
Брахей опять атаковал, отрубив у монстра кисть руки. Освободившийся уже хотел развернуться, когда вдруг дернулся, и из его груди вышло потрескивающее острие меча, принадлежащего Невию. Древняя кровь загорелась, наполняя коридор запахом разложения.
Инвиглио знал, что еще не время расслабляться. Раны Освободившегося уже закрывались: демон, сидящий в плоти добровольного носителя-легионера, обратился к силам варпа. Когда монстр упал на колено, Инвиглио обрушил на него мощный удар, прорезая доспехи, ломая ключицу и впиваясь мечом в плоть.
Брахей ударил монстра, выдернул топор и ударил опять, словно рубя аякское боронное дерево. Зловонная кровь лилась на броню, с шипением разъедая краску и покрывая металл коррозийными пятнами.
По другую сторону от Освободившегося Невий, взявшись за рукоять меча двумя руками и направляя клинок вниз, безостановочно колол монстра, как под метроном.
Через несколько секунд все закончилось, и от Освободившегося остался только расчлененный труп у ног Ультрамаринов. Обитавшая в нем сущность утекала в царство ада, которое ее и породило, тело съеживалось и сохло, пока в конце концов от врага не остались только кровавая дымка, осколки брони и обломки кости.
Инвиглио махнул рукой в сторону Невия:
— Брат, пожалуйста, скажи, что все чисто.
Убрав меч в ножны, Невий проверил ручной сканер и кивнул:
— Чисто.
Варповые двигатели ждали за противоположным концом подфюзеляжного коридора.
Даже без Друза и Леарга у них в сумме было достаточно зарядов, чтобы нанести кораблю критические повреждения, устроив катастрофический взрыв. Тем не менее Инвиглио приказал Брахею забрать взрывчатку павших братьев. Времени на прощальную речь для Леарга, к сожалению, не было. Они вместе пережили первую битву на Калте, вместе проливали кровь в подземных пещерах, не отвоеванных до сих пор, и воин не заслуживал такой смерти: в коридоре трижды проклятого корабля, с несобранным геносеменем.
— Как думаешь, еще кто-нибудь появится? — спросил Невий, хотя ауспик при каждом сканировании давал отрицательный результат.
Инвиглио ударил кулаком по боку шлема, пытаясь вернуть коммуникатор к жизни. Это сработало, и он уже собирался ответить Невию, когда в ухе громко затрещал вокс:
— Статус, брат.
Это был Сержант. Инвиглио никогда не переставала удивлять многоплановость этого голоса, так легко переходящего с командного тона на дружелюбность и обратно. Совсем как сам воин — наиболее адаптивный Ультрамарин из всех, кого Инвиглио знал лично или по службе. Отчасти поэтому он покинул Калт и вступил в ряды Отмеченных Красным.
— Приближаемся к цели.
— Потери?
— Двое, Друз и Леарг.
Сержант тихо выругался, мгновение помолчал и только потом ответил:
— Склад боеприпасов зачищен. Заряды установлены. Мы ждем твоего сигнала, брат. Но он нужен как можно скорее: авгуры засекли еще один корабль.
— Перехватим его?
— И побыстрее. — Он закрыл канал.
Вернулся Брахей с зарядами Леарга и передал их остальным.
— На три крейсера хватит, — заметил он.
Инвиглио кивнул, молча одобряя воинственность Брахея.
— Не переусердствуй, нам нужно уничтожить только один.
Глава 3
Бдение
Даже в достаточно однородном Империуме времен Великого крестового похода погребальные обряды значительно разнились от планеты к планете. Несмотря на то что в галактике набирала обороты эпоха просвещения, многие культуры по-прежнему сопровождали смерть ритуалами.
Во времена Старой Земли, до Объединения, романии погребали своих мертвых, в то время как большинство нордафриканцев предпочитали кремацию. Обычаи Эгиптоса требовали бальзамировать усопших, чтобы те смогли попасть в подземный мир, а народы древней Гималазии практиковали варварский ритуал «джатор» — церемониальное расчленение.
На Ноктюрне верили, что все родившееся из земли должно в нее вернуться — только так возникал круг перерождения. Под этим подразумевалось предание огню, превращение плоти и кости в пепел.
В Восемнадцатом легионе огнем освящали и хоронили, следуя Прометеевому кредо, которому Вулкан обучил Саламандр. Теперь это кредо было частью его наследия наряду со многими другими идеями и потому нуждалось в защите.
Так с горечью и сожалением думал Барек Зитос, стоя на коленях перед саркофагом, в котором лежал Владыка Змиев.
— Его место — в земле, — раздался из теней глубокого склепа величественный голос. — Не в этой холодной позолоченной гробнице.
Только один мемориальный огонь горестно дрожал, нарушая тьму. Лучистый свет обрисовывал края золотого саркофага и выхватывал из темноты скорбное лицо Зитоса.
— Примарх в гробу под крепостью Геры… — тихо проговорил Зитос посетителю, запинаясь от горя. — В это даже верится с трудом.
Не так давно он заявлял лорду Жиллиману о своей вере в то, что Вулкан жив, и набрасывался на любого, кто осмеливался утверждать обратное. Горькая ирония заключалась в том, что их отец действительно пережил Резню при высадке, но пал убитый ассасином на дружественной, казалось бы, территории.
Для Зитоса преданность была воздухом, и добровольно отказаться от нее было не проще, чем отказаться от дыхания, но судьба Вулкана и предательская ситуация на Макрагге, глубоко его ранили.
— Будем надеяться, что других не появится, — сказал посетитель, опускаясь на колени рядом с Зитосом.
— Почему мы до сих пор здесь, Вар’кир? — спросил Зитос.
Фест Вар’кир ответил не сразу. Сперва он почтительно склонил голову перед выставленным для прощания с примархом и тихо произнес несколько слов Прометеева ритуала.
— А как ты предлагаешь улететь, Зитос? — прозвучал его голос, похожий на треск пергамента. — Лорд Макрагга запретил уезжать, пока бушует Гибельный шторм.
— Излишне поэтичное и грозное определение, ты не находишь?
— Какое? «Гибельный»? — уточнил Вар’кир.
В отличие от Зитоса, облаченного в драконий зеленый цвет Саламандр, Вар’кир был полностью в черном, как требовал сан капеллана. Ему нередко приходилось напоминать Зитосу, что не траур заставляет его носить черное, а призвание, в эти темные времена важное как никогда.
Не только телу, но и духу едва родившегося Империума нанесли рану, развязав теологическую войну душ.
Он ведь поверг нас на колени, — заметил Вар’кир. — По крайней мере, на время.
Зитос с почтением относился к этому святому залу, несмотря на всю его пустую роскошь, но не удержался и ответил с бессильной злостью в голосе:
— И как же мы поднимемся? Наш отец вернулся к легиону, стоявшему на грани самоуничтожения. Как избежать этой судьбы теперь, когда его нет с нами?
У легионера было суровое лицо, широкие плечи фемидца и коротко подстриженные темно-красные волосы, а на обеих сторонах головы были выбриты схематичные изображения драконов.
Вар’кир мягко положил руку в латной перчатке на плечо Зитоса.
— Он сделал нас многогранными, брат, — сказал он и тепло улыбнулся, несмотря на мрачное окружение. — Мы сильно изменились с тех времен, когда назывались Драконьими Воинами.
Немногие в легионе знали старое название Восемнадцатого и еще меньше людей произносили его вслух. Оно напоминало о великом позоре, о временах, когда Вулкан еще не научил их прагматизму, чтобы сдерживать жертвенные порывы, и человечности, чтобы противостоять бездонной ярости.
Вторая часть имени Вар’кира, «кир», переводилась как «избранный», что было весьма уместно: он принадлежал к числу Гласов Огня лорда Рай’тана, почему и отправился на помощь легионерам, которым предстояло усмирить ренегата Хоруса, но едва пережил резню. Страшные шрамы, резкие черты и полоса пепельно-белых коротких волос вдоль черепа указывали на ранг ветерана, но глаза до сих пор горели ноктюрнским огнем и казались тлеющими углями на фоне угольно-черной кожи.
Они задумчиво помолчали, после чего Зитос сказал:
— Мне показалось, что я слышал удар. Удар его сердца.
Саламандры одновременно посмотрели на своего погибшего повелителя.
Вулкан, покоившийся под стеклом саркофага с закрытыми глазами, выглядел умиротворенным. В нем ничего не изменилось, и лицо по-прежнему покрывали шрамы чести от клейменного прута, плохо различимые при обычном освещении, — летопись его деяний.
— Зитос, порой разум обманывает нас, заставляя верить в то, чего хочет сердце, — тихо ответил Вар’кир. Мы должны быть благодарны уже за то, что он здесь, где мы можем оплакивать его, а не лежит оскверненный на каком-нибудь далеком поле боя.
Зитос опустил глаза, не в силах больше смотреть на мертвого отца.
Вулкан сжимал в руке Несущий Рассвет — творение несравненного мастерства, молот, выкованный самим Владыкой Змиев и перенесший его сквозь эмпиреи на Макрагг.
Только его собственные плоть и кости да этот молот пережили падение сквозь атмосферу. По этой причине Вулкан был облачен не в свои драконьи доспехи, а в броню из хранилищ лорда Жиллимана, хотя на нее и нанесли отличительные символы Восемнадцатого.
До Зитоса и прочих Саламандр на Макрагге дошли лишь обрывки кровопролитной истории о прибытии Вулкана. В отдельные моменты верилось с трудом: сынам Ноктюрна рассказывали сомнительные вещи о чудесном воскрешении и исцелении и о безумии, превратившем Владыку Змиев в дикого зверя.
Всего лишь слухи. Первый был жесток, ибо давал пустую надежду, а второй попросту оскорблял память о Вулкане. Ни Зитос, ни Вар’кир им не верили.
— Кто-нибудь еще пытался вытащить его? — спросил вдруг Вар’кир, вырвав Зитоса из мрачных раздумий.
Капеллан тянулся мимо него к стеклу, к уродливому наконечнику копья, торчащему из груди примарха, и закованная в металл рука дрожала — так жутко было смотреть на это копье, так немыслимо было преступление. Наконечник ни на мгновение не давал забыть, что Вулкана убили, причем примитивным орудием.
— Несколько человек, — ответил Зитос, и тон его голоса давал понять, что он входил в их число. — Но у них не получилось.
— Ни у кого не получится, — сказал Вар’кир, проводя пальцами по словам, выгравированным на золотом свитке — единственном украшении саркофага. — Вольное пламя… — шепотом прочитал он и перевел взгляд на мемориальный огонь.
У Вар’кира был дар. Подобно игниаксам древности, он умел видеть в огне правду.
Зитос проследил за взглядом капеллана, и как ни велико было его горе, голос предательски выдал слабую надежду.
— Что ты видишь?
Вар’кир несколько секунд смотрел в огонь, а затем покачал головой.
— Ничего, — с сожалением проговорил он.
— Я бы с радостью жизнь отдал, — заявил Зитос, не стыдясь слез, льющихся по щекам.
— Как и любой из нас, брат.
Древнее Прометеево кредо говорило, что круг смерти и перерождения не только поддерживает природный баланс, но и дарит вечную жизнь через воскрешение. В легионе под этим понимали передачу геносемени от одного к другому: считалось, что воин жил, пока было живо его наследие. Но Зитос придерживался более буквального толкования. Один должен пожертвовать собой, чтобы другой мог возродиться.
Это было сентиментально и глупо; времена же требовали прагматизма. Но сперва следовало соблюсти траур.
— Отец, — произнес Зитос, и его голос зазвучал с горячностью и силой, — нам отчаянно нужна надежда. Прошу…
Он склонил голову, и Вар’кир присоединился к нему в мрачном молчании.
Глава 4
Проповедник
Нумеон проснулся от боли.
Судя по тому, что он лишился сознания, Ксенут Сул обошелся с ним сурово. Первым делом Нумеон заметил новые швы на боку и грубые стежки на груди и спине. Вторым — что он больше не в своей камере.
Помещение наполнял запах, вызывавший смутные ассоциации со скотобойней, но Нумеон давно уяснил, что органам чувств в этом месте доверять нельзя. Однажды, когда он был в полубессознательном состоянии, ему явились старые друзья, почти наверняка погибшие. Леодракк и Пергеллен, высохшие и гниющие, смотрели на него мертвыми глазами, и вонь разлагающихся трупов, неведомым образом оживших и голодных, была так убедительна, что Нумеон едва не поверил в их реальность.
В тот раз он подскочил в горячечном поту, тут же изможденно рухнул обратно и с облегчением понял, что ему все привиделось.
Мертвое остается мертвым, и ничто не может этого изменить.
— Умение отличать призрачное от реального тебе пригодится здесь, — сказал Нумеону Проповедник, смотря на него с тем же отстраненным интересом, с каким адепт биологис разглядывает насекомое.
Нумеон находился в зале, одновременно просторном и вызывающем клаустрофобию. Место Ксенута Сула занял новый истязатель, но хотя глаза говорили Нумеону, что они одни, он нутром чувствовал, что это не так.
Он слышал… шепоты. Нумеон помнил, что нельзя верить ни глазам, ни ушам, но в голосах отчетливо звучала боль. И было в них что-то, напомнившее о воинах, вместе с которыми он когда-то сражался, — возможно, не конкретно их, но таких же.
«Что это за проклятое место?» — подумал он.
Он уже собирался задать вопрос вслух, но вдруг осознал, что привязан за руки и ноги к столу и что печать пропала. Нумеон посмотрел по сторонам, вокруг не было ничего, кроме темноты и стоящего перед ним Проповедника.
Допросчик начал обходить пленника по короткой дуге, не сводя с него глаз.
— Молот… — сказал Нумеон наконец, презирая себя за слабость в голосе. — Где он?
— Он заговорил, — проигнорировав вопрос, заметил Проповедник таким спокойным, непринужденным тоном, словно они просто завязывали знакомство. — Ксенут Сул сказал, что ты с ним не разговаривал. Но со мной же побеседуешь, Артелл Нумеон, погребальный страж Вулкана?
Нумеон оскалился, но не стал тратить силы и натягивать путы. На большее, чем этот жалкий акт неповиновения, он не был способен.
Проповедник не отреагировал. Он был высок, как все транслюди, и облачен в длинное багровое одеяние, покрытое колхидскими письменами. Лицо и лысая голова имели странный, неровный цвет, словно от сильного загара, и, когда Проповедник подошел ближе, Нумеон увидел, что его кожа испещрена умбровой клинописью.
— Ты Несущий Слово, — плюнул Нумеон.
— Значит, ты все-таки решил заговорить. Пусть и для того, чтобы сообщить очевидное.
Проповедник почтительно склонил голову.
— Предатель, — бросил Саламандра.
Раздражение Проповедника выдал лишь легкий тик под правым глазом.
— Преданность — это просто вопрос ракурса, Артелл. Твой не совпадает с моим, только и всего.
— Вы сменили тактику? — спросил Нумеон, продолжая искать глазами молот, но не находя ничего, кроме теней. Из них доносился слабый шелест сдавленного дыхания. — Думаете, я начну сочувствовать предателям и убийцам? Взгляну на мир с вашего ракурса и выдам все, что вам нужно?
Проповедник сплел пальцы и сложил руки на животе.
— Я знаю все, что ты знаешь, Артелл.
Нумеон не сумел скрыть удивление. Кладбищенский запах вернулся, и у него начало закрадываться тошнотворное подозрение насчет того, что это был за зал и кого в нем держали.
Проповедник нахмурился.
— Ты думаешь, тебя перевезли сюда, чтобы заключать с тобой сделки? Или чтобы подвергнуть очередному раунду бесполезных пыток? — Он коротко рассмеялся. — От Ксенута Сула не требовалось извлечь из тебя информацию, он просто хотел причинить тебе боль. Это моя сделка… с ним. Понимаешь?
Нумеон не понимал, но он был слаб и не пришел в себя до конца. Он даже не был уверен, что находится в сознании, и все всматривался в тени, пытаясь увидеть в них призраков потерянных товарищей. Их не было.
— Каким бы сильным ни был разум, если он неопытен, как твой, то не остановит темного апостола, — без гордости сказал Проповедник. — Да, я ищу Бартусу Нарека. Он истинный ренегат, и за то, что он сделал, мы достанем его с другого конца галактики.
Нумеон помнил снайпера Несущих Слово, но не знал, что собственный легион считает его предателем.
— Итак, — продолжил Проповедник. — Я дал тебе кое-что, и теперь ты должен мне отплатить.
Нумеон фыркнул:
— Ты обольщаешься.
Проповедник криво улыбнулся, что придало ему зловещий вид.
— Ты отплатишь, я знаю, потому что тебе это ничего не будет стоить. Не забывай, я уже заглядывал в твой разум. Я знаю все, что знаешь ты. Мне также известно, как дорога тебе та безделушка с брони твоего мертвого примарха.
— Вулкан жи…
— Да, — перебил его Проповедник, — ты это постоянно повторяешь, несмотря на все доказательства обратного.
Он машинально облизнул губы как человек, привыкший говорить подолгу.
— Я тоже верю, и я предан своей вере так же, как ты предан своему потерянному отцу. Мы пали с небес — все мы. На мгновение, в бесконечной саге космоса занявшее не больше места, чем удар сердца, мы отвернулись от истинных богов и обратились ко лжи. Твой Император, — Проповедник кивнул в сторону Нумеона, а затем коснулся рукой груди, — мой бывший Император. И теперь наказание пришло. Эта война — не за религию, не за превосходство нашего вида. На кону стоят наши души, и это наша кара за грех неверия.
Нумеон нахмурился, устав от речей Проповедника и надеясь, что Ксенут Сул скоро вернется.
— Чего ты хочешь?
— Скажи, какой он был?
— Я по-прежнему ничего не понимаю, предатель.
Глаза Проповедника жадно вспыхнули.
— Я про фульгурит — каменное копье, наполненное земной мощью Императора.
— Он был… — Нумеон вспомнил первую встречу с человеком, который называл себя Джоном Грамматикусом, его описание копья и рассуждения о том, что оно олицетворяло, — непримечательный.
На самом деле он видел его лишь мельком, но было приятно помучать своего допросчика.
— Любопытно, — сказал Проповедник, становясь к нему спиной.
— Это просто кусок камня.
— А я думаю, что это гораздо большее.
Нумеон пожал бы плечами, если бы путы не стягивали слишком крепко.
— Тебе-то какое до него дело? Ты же сам сказал, что могущество Императора — ложь.
Проповедник вновь повернулся к нему.
— Лживо его кредо, но не его могущество. Фульгурит нужен мне, потому что он убил бессмертного примарх а и обратил нашего брата против нас. Обычный камень на такое не способен.
Нумеон распахнул глаза.
— Убил?
Проповедник медленно кивнул.
— Ты лжешь, — фыркнул Нумеон, прищурившись, и гневно заявил: — Вулкан жив, и ты никогда не убедишь меня в обратном, так что можешь прикон…
Комната внезапно затряслась с такой силой, что Нумеон почувствовал дрожь сквозь стол.
Проповедник несколько секунд смотрел через плечо, словно разговаривал с кем-то у него за спиной. Нумеон не разобрал слов, как ни вслушивался, но видел, что Проповедник взволнован.
— Что происходит? — требовательно спросил Нумеон. — Кто ты?
Проповедник перевел на него взгляд и внезапно покрылся рябью, когда сквозь него прошел другой человек, разъединив гололит. Нумеон разговаривал с копией Проповедника, однако приближающийся Ксенут Сул был вполне материален.
В комнате вспыхнули лампы, ослепив магниево-белым светом. Нумеону потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к сиянию фосфорных трубок, одновременно включившихся с глухим металлическим щелчком. А затем он увидел, что был прав в своих догадках, и закричал от ярости и горя.
— Братья мои!
Почти все помещение заполняли бессчетные металлические столы, выставленные плотными рядами, словно солдаты перед боем. При другом освещении зал мог показаться апотекарионом, но он им не был.
Помещение пропиталось кровью и смертью, бывшими отнюдь не плодами воображения. К столам были привязаны легионеры Девятнадцатого, Десятого и Восемнадцатого легионов, жестоко избитые, как Нумеон.
— Что это? — взревел он, обретая силу в гневе и срывая одну из пут.
— Камера пыток, — кратко ответил Ксенут Сул. — Не беспокойся, Саламандра, твои только начинаются.
В челюсти Нумеона вспыхнула кинжально-острая боль. Из-за периферии зрения поползли черные тени, и Ксенут Сул исчез за облаком тьмы. Прежде чем потерять сознание, Нумеон успел услышать, как Несущий Слово выкрикивает приказы.
— Всему экипажу, отразить абордаж. — Голос звучал спокойно, словно Несущий Слово ожидал этого. — Они нас нашли. Ни один Ультрамарин, ступивший на борт, не должен остаться в живых.
Слова растворились в тумане забытья, и Нумеон погрузился в благословенную тьму, где были только гул сирен и топот ног…
Глава 5
Освободители
Переборка с грохотом рухнула на палубу. Раскалившиеся добела края несколько мгновений светились, но вскоре начали гаснуть, пока снова не стали тусклым черным металлом. Из образовавшегося неровного отверстия вышел Инвиглио, ведя за собой ударный отряд Отмеченных Красным.
В узком коридоре перед ними стояла кромешная тьма. Ультрамарины сами отключили основные источники энергии, проникнув на корабль Несущих Слово, а резервных мощностей не хватало, поэтому продвижение в сумраке входило в их планы.
«Демагог» был гораздо меньше «Темной клятвы», он принадлежал к классу эсминцев и имел куда меньший экипаж. Пропустить его было легко, и Инвиглио так и не понял, как госпоже капитану на борту «Вызова Калта» удалось его обнаружить. Но, несмотря на размер, предателей на нем было достаточно.
Первым их увидел Брахей:
— Враги!
Ультрамарин вступил в бой, выдав из болтера короткое стаккато. За очередью последовали приглушенные крики: дульное пламя выхватило из темноты двух предателей, но через мгновение свет умер, и они вместе с ним.
— Убиты двое! — гаркнул он, извлек пустой магазин и быстро вставил новый.
— Вперед! — приказал Инвиглио и побежал, пригибаясь, чтобы не стать легкой мишенью.
Невий, вполглаза следивший за ауспиком, предупреждающе крикнул, и в этот самый момент перед ними взметнулась буря снарядов.
Они били в пол и стены вокруг Ультрамаринов, словно раскаленный латунный дождь. Инвиглио успело царапнуть по наплечнику, а на наголеннике образовалась вмятина от не пробившего броню снаряда, пока он не прижался к стене коридора.
Другие последовали его примеру: Брахей, Гордианий и Петроний слева, он с Невием справа.
Два предателя, убитых Брахеем, оказались приманкой, призванной заманить Ультрамаринов в узкий проход.
Инвиглио мысленно обругал себя за глупость и на секунду задумался, что его силы уже на исходе, а значит, эффективность их отряда скоро начнет снижаться.
— Петроний, — позвал он по воксу, — организуй нам укрытие.
Он пометил атакующую позицию на общем ретинальном дисплее.
Массивный Ультрамарин вышел из-за узких арматур, за которыми прятался отряд, и выстрелил из мелтапушки по кабелям и бронеплитам потолка. Его труды были вознаграждены снарядом в грудь, раздробившим кость и едва не оторвавшим плечо.
Брахей и Гордианий оттащили раненого легионера в сторону, а секунду спустя на пол коридора рухнула часть потолка вместе с бронепластинами, кабелями, трубами и адамантиевыми арматурами.
Инвиглио и остальные заняли места за импровизированной баррикадой, там позиция была гораздо лучше и можно было сражаться в полную силу. К ним даже присоединился Петроний, он пристроил один из обломков в качестве опоры для мелтапушки и направлял во врагов длинные импульсы сфокусированного электромагнитного излучения.
Все закончилось быстро: трем нападавшим оказалось не под силу справиться с превосходно обученными Ультрамаринами.
Брахей пинками раскидал обломки, послужившие укрытием, пока Инвиглио оказывал Петронию первую помощь, чтобы тот мог сражаться одной рукой.
— Сменить оружие, — приказал командир, и Гордианий с Петронием подчинились.
Выдав Петронию болт-пистолет, Инвиглио хлопнул массивного Ультрамарина по плечу:
— Готово.
Петроний кивнул, и они немедленно продолжили путь.
Отмеченные Красным уже проходили мимо трех трупов Несущих Слово, когда в ухе Инвиглио затрещал вокс. Внутри герметичного шлема слова, огражденные от постороннего шума, звучали как-то мертво.
— Сержант, — сказал он, распознав идентификатор, загоревшийся на ретинальном дисплее.
Не вставая в полный рост, Инвиглио поднял кулак, приказывая товарищам остановиться.
— Параметры задания изменились, — ответил сержант. Фоном рычали болтерный огонь и рассерженный рев цепного оружия.
— Слушаю.
По его следующему бессловесному приказу отряд занял оборонительную позицию.
Вдруг под потолком взревели сирены, а красные аварийные лампы придали сумраку кровавый оттенок.
— Главная цель загружена на твой ретинальный дисплей, — сообщил сержант, и в левом углу линзы появились новые координаты и планы корабля.
— Разрешите спросить, — сказал Инвиглио.
— Слушаю, — спокойно отозвался сержант, несмотря на то что явно был занят бурной перестрелкой.
— Апотекарион? На борту есть раненые союзники?
— Нет. Теоретически: пленники. — Он на мгновение замолчал. — Несущие Слово вряд ли их там лечат, Вит.
— Так точно, — ответил Инвиглио. Он давно знал сержанта, но до сих пор не привык к его неформальной манере иногда обращаться по имени. В любом случае вывод был очевиден.
— Поспеши, — добавил сержант перед тем, как отключиться. — Мы привлекаем к себе слишком много огня.
— Параметры задания обновлены, — сказал Инвиглио остальным, когда они продолжили путь. — Теоретически: высока вероятность, что на борту есть дружественные легионеры.
— Практически, брат? — спросил Брахей.
Инвиглио поймал его взгляд и твердо ответил:
— Мы вытащим их с этого корабля, а потом отправим его обратно в ад.
Из-за следующего поворота послышались крики, но как Инвиглио ни хотелось сразиться с Несущими Слово, у него был приказ.
— Левый коридор, — объявил он и повел товарищей в сторону апотекариона, прочь от сражавшихся. Он бросил взгляд влево, на ауспик Невия. Экран только что заполнили темно-зеленые точки биосигналов. — Скорее, братья.
Нумеон потерял сознание от силы на пару минут, но, когда снова очнулся, Ксенут Сул уже исчез.
Он понимал, что вряд ли сумеет спасти других пленников, поэтому был вынужден действовать прагматично.
Одна рука уже была свободна, и он развязал путы на второй, на что потребовалось несколько минут: хотя путы представляли собой простые кожаные ремни, пальцы никак не слушались.
Снять ремни на лодыжках оказалось тяжелее, и он все время посматривал на вход в скотобойню, стараясь не думать об ужасах, творившихся в этих грязных желтовато-белых стенах.
Нумеон знал, что надо сохранять спокойствие: от злости толку не было. Кроме того, не помешало бы узнать, что происходит. На корабле явно что-то случилось — возможно, бунт пленников? На борту вполне могли быть и другие помещения, где держали верных Трону легионеров.
Нумеон осмелился предположить, что К’госи или еще кто-нибудь из его братьев — может, даже погребальный брат Леодракк — мог выжить и тоже оказаться на борту, но тут же прогнал надежду. Он уже видел своих братьев, но лишь в снах наяву. Они были порождениями его памяти, призраками, которые оставят его не раньше, чем он вырвется из этой тюрьмы и отомстит их убийцам.
Он снял последний ремень, сполз со стола и рухнул на колени, едва не задев соседний стол. Тупая боль от долгой неподвижности и пыток измотала его. Стиснув зубы, он нащупал край ближайшего стола и поднялся.
Вдруг его пальцы крепко сжала чья-то холодная рука. Нумеон вздрогнул, опустил взгляд и увидел залитое кровью лицо воина из Железных Рук. По-видимому, он очнулся, когда Нумеон упал. Легионеру Десятого вырвали всю бионику, выставив напоказ алое мясо, а ноги почти целиком ампутировали. Умирающий сын Медузы безумно смотрел на Нумеона. На левой щеке, под пустой глазницей, виднелась татуировка в виде черепа.
Лампы на потолке мигали: резервную энергию перенаправляли в более важные системы.
Нумеон уже не сомневался, что корабль атакуют.
В мигающем свете фосфорных ламп изуродованное лицо легионера казалось мертвым.
— Не… теряй… надежду… — сбивчиво просипел он голосом, в котором из-за остатков бионики еще чувствовался механический отзвук.
Он был похож на умирающую машину, и, чувствуя, как глубоко запрятанное горе рвется наружу, Нумеон не мог избавиться от мысли, что их всех бросили умирать, как скот.
Железнорукий крепче сжал его. На его правой руке не хватало двух пальцев. Вторая заканчивалась на запястье.
— Убей их… ради нас! — прорычал он, распахнув единственный глаз.
— Убью, — мрачно ответил Нумеон.
Он сжал кулак, отвел назад руку и с резким мучительным криком пробил грудную клетку легионера, разрушив сердце и прекратив его страдания.
Другие тоже заслуживали милосердия, но у Нумеона не было времени. От двери шел слабый сквозняк с едким запахом кордита. Ксенут Сул не запер ее, и неважно было, по забывчивости ли или с каким-то жестоким умыслом.
Нумеон поковылял к двери, чувствуя, что с каждым шагом возвращаются силы.
После такого долгого заточения корабль казался гнетуще огромным, но Нумеон быстро освоился и определил, что тот не так уж велик — явно не крейсер и не линкор. Вернее всего, фрегат или эсминец, судя по высоте и ширине коридоров.
Словно желая напомнить ему, что враги могут быть близко, впереди раздались трансчеловеческие голоса. Судя по крикам, там шло сражение.
Нумеон рефлекторно потянулся к пистолету, которого не было. Он даже печати лишился, и ее отсутствие ощущалась так же остро, как если бы он потерял конечность. Печать нужно было вернуть.
Нумеон направился в противоположную от сражения сторону. Ксенут Сул забрал печать, но волей или неволей отдаст ее перед смертью.
Инвиглио вышел из апотекариона к товарищам, ждавшим снаружи, и покачал головой.
— Все? — спросил Брахей.
— Мертвы, брат. Все пятьдесят три. Двоих убил я: они были обречены.
— Трон земной… — пробормотал Петроний, опустив взгляд на ботинки.
Гордианий прошептал клятву.
Невий передернул затвор болтера.
— Но мы хотя бы можем за них отомстить.
— Нет, — ответил Инвиглио жестким, не допускающим возражений тоном. — Один из столов был пуст. Кровавые следы вели к двери. Кажется, кто-то сбежал.
— Значит, надо найти его, — заявил Брахей.
— Но куда пленник направился? — спросил Невий. — Он может быть где угодно.
Инвиглио встретил его вопросительный взгляд.
— Как бы ты поступил на его месте?
Спустя две секунды задумчивое выражение на лице Невия сменилось злым.
— Я бы отыскал того, кто виноват в смертях моих товарищей, и убил бы его.
— То есть командира этого корабля, — согласился Брахей.
Отмеченные Красным направились к мостику.
Раздобыть оружие во время абордажа с ближними боями оказалось довольно просто, и теперь у Нумеона был наполовину заряженный болт-пистолет в одной руке и боевой нож в другой. Оружию было далеко до алебарды, которой он сражался, будучи одним из погребальных стражей, но придется обойтись тем, что удалось позаимствовать.
Ксенут Сул был садистом, но не трусом. Он вполне мог присоединиться к обороняющимся, но Нумеон решил, что скорее всего тот ушел на мостик, чтобы руководить оттуда контратакой. На корабле таких размеров мостик должен был располагаться у носа, и Нумеон достаточно пришел в себя, чтобы определить, в какую сторону направиться. Из апотекариона идти было недолго, а от необходимого уровня отделяло всего три палубы.
По пути встречались только легионеры в темнокрасной броне Восемнадцатого, впрочем Нумеону удавалось не попадаться им на глаза. Судя по отдаленному шуму боев, у них были другие заботы, но его не оставляла мысль, что спланировано все это в расчете еще больше повредить его разум и вырвать тайны, которые он якобы скрывал.
Стандартная тактика при вторжении предполагала рассеять защитников по кораблю и организовать оборону отсеков, ведущих к уязвимым частям корабля, где небольшие вражеские отряды могли нанести гигантский урон.
Из-за этого коридор к мостику остался без охраны, если не считать одного Несущего Слово, стоявшего на посту снаружи.
Нумеон не знал, хватит ли ему сил, но знал, что обязан справиться. Если ему удастся отыскать печать и как-нибудь выбраться с корабля… Надежда вела его со времен Истваана. Он опирался на нее и теперь, готовясь к самоубийственному бегу через коридор. В пистолете оставалось три патрона. Оружие дрожало в руке, и Нумеон был вынужден признать, что сейчас он даже поднять его не может, а целиться — тем более.
Но воля преодолеет все. Так учил Вулкан.
«Воля и упорство позволяют нам сражаться, когда другие уже не могут. Воля дает нам силу жертвовать собой и превозмогать, когда уже нет надежды».
Как же Нумеон хотел, чтобы примарх оказался здесь и сам сказал ему эти слова. Он вдруг осознал, что забыл голос Вулкана. Некоторые считали, что голос — это первое, что забывается после смерти человека, и Нумеон сильно встревожился, поскольку даже с его трансчеловеческими способностями не получалось вспомнить ни тембр, ни манеру речи.
Нумеон не хотел умирать, задешево продав жизнь в каком-нибудь тщеславном бою. Но колебался он не от страха, а из-за нежелания жертвовать собой напрасно, не имея высшей цели.
Жажда мести была жалким мотивом, простительным лишь слабым смертным. Нумеон говорил себе, что она им не движет, и у него получалось обмануть разум, но не сердце.
Чтобы убить из болт-пистолета легионера в доспехах, следовало стрелять примерно с середины коридора, а с учетом его изнуренного состояния и ограниченного боеприпаса — еще ближе. Боевой нож он перехватил клинком вниз, чтобы быстрее атаковать или метать его.
Возможно, его надежды всегда были напрасны.
— Вулкан жив, — прошептал он, беря жертву в прицел…
…И тут визор Несущего Слово взорвался фонтаном крови и черепных осколков. Предатель забулькал кровью, схватил место, где раньше было его лицо, и упал вперед.
Союзник? Мятеж? У Нумеона не было времени выяснять, откуда пришла удача. Еще не утих лязг, с которым доспехи Несущего Слово рухнули на пол, а Саламандра уже бежал к мостику.
— Ты видел? — спросил Венатор, опуская снайперскую винтовку.
— Полуголый легионер, — подтвердил Финий.
— Выживший, о котором говорил Инвиглио? — предположил Корвун.
— Бежит к мостику, — добавил Лаэрт.
Ультрамарины со своим сержантом наблюдали из теней длинного коридора, как чернокожий ноктюрнец выбежал с перекрестка, перепрыгнул через предателя, которого только что застрелил Венатор, и помчался к мостику.
— Его убьют, — мрачно сказал сержант.
Дверь мостика оказалась не заперта и ничем не загорожена. Она открылась с тихим шипением выпущенного воздуха, и перед Нумеоном предстал его враг.
Ксенут Сул в одиночестве стоял на командной платформе спиной к нему.
Нумеон осторожно переступил порог. Он уже преодолел половину ступеней платформы, когда Несущий Слово заговорил.
— Корабль захвачен, — сказал он, указав рукой на кровавые сцены, разыгрывавшиеся на зернистых гололитах, которые висели вокруг него.
В коридорах и на палубах сражались легионеры, отмеченные благородным гербом ультимы — сыны Жиллимана выполняли спасательную операцию.
Ксенут Сул отключил гололиты кулаком, и кольцо зеленого света вокруг предателя исчезло. Теперь стало видно, что у его ног лежали трупы в форме Семнадцатого легиона.
— А я убил экипаж.
— Где печать? — резко спросил Нумеон, поднимаясь на платформу к безоружному Ксенуту Сулу, опустившего руки по бокам. В левой он сжимал раскатку.
— Честь не позволяет мне убить себя, — ответил Ксенут Сул, не поворачиваясь, — но ваши допросчики не вынудят меня предать свой легион.
— Что? — нахмурился Нумеон.
И, только услышав передергивание затворов и грохот ботинок по палубе, он понял, что Ксенут Сул обращался не к нему.
— Отойди, Саламандра! — раздался твердый, повелительный голос.
Повернувшись, Нумеон увидел отряд Ультрамаринов, направивших оружие на него и Ксенута Сула.
Их сержант снял украшенный гребнем шлем.
На спине у него висело два меча в ножнах, а к бедру крепился болт-пистолет. Короткие светлые волосы обрамляли молодое, но ожесточенное войной лицо солдата, а глаза, пронзительные и внимательные, светились лазурью. Он дышал жизнью, силой и любовью к своему делу.
— Я погребальный капитан Артелл Нумеон, — сказал Саламандра, — и я заявляю, что этот пленник принадлежит Вулкану. Как и все, что он имеет при себе.
— Вулкану? Давно я не слышал это имя. — Сержант помрачнел. — Во всяком случае, в приятном контексте.
По его беззвучному сигналу четверо Ультрамаринов встали по двое с каждой стороны от командной платформы, взяв Ксенута Сула в тиски.
Нумеон хотел вмешаться, но сержант остановил его:
— Осмелюсь заметить, капитан Нумеон, что ты не в лучшей форме. На пике сил ты, возможно, смог бы доставить нам проблем, — он улыбнулся и покачал головой, — но не теперь. К тому же мы с тобой не враги, — добавил он и указал на украденное оружие Нумеона. — Опусти его.
— Только когда получу свое.
— Я всегда восхищался упрямством и непокорностью Саламандр, но не вынуждай тебя обезвреживать. Я не хочу вредить ни тебе, ни своей чести.
Нумеон был непреклонен:
— Печать.
Кивнув одному из своих воинов, сержант взял у него молот, отобранный у Ксенута Сула, и передал его Нумеону.
— Он у тебя. А теперь, — твердо сказал сержант, — опусти оружие.
С благодарностью приняв молот, Нумеон подчинился.
— Ты даже не представляешь, как много он значит, — проговорил он, прижимая молот к груди.
— Я знаю, что он привел нас к тебе, — ответил сержант, вполглаза наблюдая за тем, как его люди толкают Ксенута Сула на колени и надевают ему наручники.
Нумеон поднял взгляд на сержанта. Из его вокса слабо слышались голоса Ультрамаринов.
— Второй отряд, — пояснил тот. — Они проверяют корабль перед тем, как мы его взорвем.
Заглянув за плечо Нумеона, он кивнул Ксенуту Сулу, уже связанному и подготовленному к транспортировке.
— Ты полетишь с нами, предатель. У лорда Прейтона будут к тебе вопросы.
На эту провокацию Ксенут Сул только криво улыбнулся.
Сержант повернулся обратно к Нумеону:
— Не беспокойся, Саламандра. Тебя встретят гораздо теплее.
— Где?
— На Макрагге, где же еще?..
— В сердце Ультрамара? — переспросил Нумеон.
— Да, — ответил сержант, опять мрачнея. — Тебе многое предстоит узнать, но для начала надо увезти тебя с этого корабля и доставить в апотекарион.
— Сержант, — позвал Нумеон, когда они уже уходили.
Тот развернулся.
— Прими мою благодарность, — сказал ему Нумеон. — Я думал… — Он умолк, решив, что его признания не так уж важны, и просто спросил: — Как тебя зовут?
— Тиэль, — ответил сержант, вновь надевая шлем. — Эонид Тиэль.
Глава 6
Вызов
После спасения Нумеон все время проводил в одиночестве.
Первые несколько дней на борту «Вызова Калта» он пролежал в апотекарионе. За время лечения ему рассказали о задаче Тиэля: очистить внешние миры Ультрамара от предателей, до сих пор угрожавших великим планам его примарха.
Ультрамарины многого добились с тех пор, как Жиллиман победил в ожесточенной борьбе — и не с одним, а с двумя примархами-мятежниками, явившимися в Ультрамар с войной. Но Тиэль говорил, что впереди еще много дел и сражений. Политика и управление же его мало интересовали, да и не были его сильной стороной, как он сам признался. Именно по этой причине он улетел с Калта: там не столько пытались отвоевать территории, сколько откровенно промывали мозги пропагандой.
Нумеону эти проблемы были чужды. На Ноктюрне, мире смерти, лидеры были слишком заняты вопросами выживания, чтобы беспокоиться о политике. С другой стороны, нужды людей в Ультрамаре, так много потерявшего в этой войне, были сложнее, и Нумеону оставалось лишь сочувствовать им и их повелителю, предпочитая одиночество и самодостаточность Прометеева кредо.
Даже на корабле он проводил время в соответствии со своим мировоззрением.
Едва оправившись, он отказался от дальнейшей помощи апотекария и удалился на нижние палубы, где обустроил себе жилище.
Еще во время лечения Тиэль навестил Нумеона, по его просьбе доставив небольшой комплект оружия. Также ему выдали легкие панцирные доспехи, поскольку свободной легионерской брони не было. Нумеон с благодарностью принял их и вскоре, применив свое мастерство кузнеца, превратил простой, безликий металл в произведение искусства, покрытое ноктюрнскими символами и орнаментами.
— Боюсь представить, что ты думаешь о наших заурядных доспехах, сын Ноктюрна, — раздался знакомый голос от входа в его комнату.
Тлеющие угли наполняли воздух жаром и запахом пепла. Часть этого небольшого душного помещения Нумеон превратил в скромную тренировочную площадку, нарисовав углем круг. Постелью ему служил жесткий тюфяк в углу, больше похожий на плиту, а оружие и великолепно отделанная броня лежали перед ним.
Услышав голос Тиэля, Нумеон замер с гладием в руке, не закончив упражнение.
— Я просил не тревожить меня, сержант, — холодно сказал он.
Тиэль вступил в неровный свет огня от самодельных жаровен, которые Нумеон расставил по комнате.
— Пытаешься поджечь мой корабль, Артелл?
— Я провожу прометейский ритуальный бой. Это вид тренировки.
Тиэль улыбнулся:
— Я вижу, что ты делаешь, Саламандра. Я пришел попросить, чтобы ты показал это остальным.
Нумеон продолжил выполнять комбинации, двигаясь методично и четко.
— Разве у Ультрамаринов нет собственных доктрин?
— Раньше мы называли их практикой и теорией. Но я изучаю самые разные доктрины. Предпочитаю не загонять себя в рамки.
— Ты тренировал легионеров на этом корабле? — спросил Нумеон, не только не прекращая упражнений, но и ускоряя их темп.
Тиэль стоял у самого края и, хотя несколько раз меч оказывался совсем рядом, не отходил ни на шаг.
— Да. Все они Отмечены красным.
— Я слышу в твоих словах гордость, сын Жиллимана.
Тиэль пожал плечами:
— Это всего лишь факт.
— Я заметил красную полосу на их шлемах и лицах, — сказал Нумеон. — Что она означает?
Тиэль рассмеялся:
— Порицание.
Нумеон остановился и взглянул на Ультрамарина. Они происходили из разных легионов, но все-таки Саламандра был капитаном, а Тиэль — сержантом. Нумеон был выше по званию.
— Ты создал отряд из нарушителей?
Улыбка Тиэля увяла, и он покачал головой.
— Нарушитель я, а не они. — Он заметил недоверие в глазах Нумеона и добавил: — Я изучал сценарии боев между легионерами, пытаясь определить, как можно победить их. Это было еще до того, как стало известно о восстании.
— И твои люди должны разделять твой позор?
Тиэль стиснул зубы, расслабился и за пару секунд взял эмоции под контроль.
— В Ультрамаре за пределами миров-примус до сих пор горят целые системы. Я не мог допустить, чтобы это пламя бесконтрольно полыхало. На Макрагге, Калте, Аяксе и Коноре враг напал открыто, и, когда это случилось, было очевидно, что нас ждет борьба за выживание. Все просто. — Он пожал плечами, то ли обреченно, то ли смиренно. — На рубежах же… — Он снова покачал головой, и его взгляд помрачнел от воспоминаний. — Не очень. На первых кораблях, которые мы выследили, Ультрамарины уже были. Часть действительно принадлежали нашему легиону. Часть нет. Одни, рассчитывая нас обмануть, облачились в броню наших погибших братьев. Другие — в их плоть. В те первые недели мы потеряли много людей. Я уже готов был свернуть операцию, но знал, что не могу этого сделать, пока еще есть миры в огне. Поэтому мы придумали новый ход.
— Красная полоса, — догадался Нумеон, и Тиэль кивнул.
— Способ отличить друга от врага, который предатели никогда не узнают, а потому не смогут использовать против нас.
— Порой это сложно, — согласился Нумеон, на мгновение мысленно вернувшись на Истваан. Он сомневался, что когда-либо сможет забыть ужасы той битвы.
Тиэль тоже погрузился в задумчивость.
— Очень сложно. Даже лучшим из нас.
— Это тебе опыт говорит? — приподняв бровь, спросил Нумеон.
— Да, но не мой, а моего примарха. Видишь ли, я пытался его убить.
— Что?
Нумеон стиснул рукоять меча, который до сих пор не выпускал из рук. Очередной обман?
Тиэль виновато поднял руку.
— У меня есть дурная привычка шутить, — сказал он. — Вражеский легионер, облачившись в копию моей брони и назвавшись моим именем, проник с девятью приспешниками в резиденцию лорда Жиллимана и попытался его убить.
— Кровь Вулкана! Но как?
— Они хорошо замаскировались.
Нумеон расслабился, но из слов Тиэля следовали выводы, которые не могли его не пугать:
— Теперь уже и собственным глазам нельзя верить.
— Нет, нельзя. И должен добавить, что после этого воссоединение отца и сына прошло несколько более натянуто, чем я рассчитывал.
— Возможно, нам всем стоит наносить на броню какой-нибудь тайный знак, чтобы видеть, кто друг, а кто враг.
— Я думал об этом, — ответил Тиэль. — Правда, ренегаты уже перестали надевать доспехи погибших героев, чему я несказанно рад, но мой отряд пока продолжает носить красные метки.
— И теперь ты учишь их убивать легионеров?
— Мне кажется, это здравая идея. Тем более когда лорд Жиллиман поддержал ее, порицание было автоматически отменено.
— Только сперва убедились, что тебя можно пускать за порог, я так понимаю?
Тиэль улыбнулся воспоминаниям:
— Там, за вратами Геры, разыгралась одна из самых напряженных сцен во всем Магна Макрагг Цивитас.
— Могу себе представить.
Довольный полученными объяснениями, Нумеон продолжил кружить по арене. Пот стекал по ониксово-черному телу, как конденсат по камню, и собирался в шрамах, выжженных на плоти, — этих знаках отличия, чествующих многочисленные подвиги. Артелл Нумеон был одним из немногих Саламандр, чьи клейменные метки покрывали почти все тело, так велика была летопись его героизма, но теперь ему казалось, что он не оправдал эту честь. Также кожу покрывали следы от пыток, на которые нельзя было смотреть без содрогания.
Тиэль из вежливости делал вид, что не замечал их.
— Чем дальше, тем тяжелее, да?
Нумеон остановился, решив сперва, что Ультрамарин каким-то образом прочитал его мысли, но потом понял, что тот имел в виду другое бремя.
Тиэль показывал на гладий в руке Нумеона. Саламандра бросил на Ультрамарина короткий взгляд.
— Кузнечный молот тяжел, сержант, — сказал он. — Этот ультрамарский клинок же просто непривычен.
Нумеон уже выполнил половину очередного упражнения, когда вдруг снова остановился, опустил меч и повернулся к Тиэлю:
— Ты ведь пришел не за тем, чтобы обсуждать нюансы ближнего боя или свои тактические доктрины, сержант?
— Я удивлен, что ты ничего не спросил о пленнике.
— Ты про Ксенута Суда? Он предатель. Он был моим тюремщиком. Теперь нет. Что еще тут можно сказать?
Тиэль нахмурился:
— Ты задумывался, почему тебя просто не убили?
— По тому же, почему ты не убил Ксенута Суда, — им нужны были ответы.
— Но на какие вопросы, Артелл?
— Это неважно, — равнодушно ответил Нумеон. — Во всяком случае, Ксенуту Суду. Он лишь служит другому.
Тиэль кивнул:
— Проповеднику. Ты видел его?
— Только через гололит.
— Отмеченные Красным охотятся за ним с тех пор, как я вернулся с Калта.
— Надеешься, что Ксенут Сул предаст своего господина?
Тиэль помотал головой.
— Мой брат по имени Тит Прейтон просто откроет для меня его разум.
Нумеон прищурился:
— У тебя плохо получается.
— Что именно? — изобразил удивление Тиэль.
— Лгать. Ксенута Сула ждет библиарий. Ты рассчитываешь, что он извлечет из предателя информацию, которая приведет тебя к следующей цели. Я не могу сообщить тебе ничего нового, Эонид Тиэль. Поэтому я спрашиваю еще раз: зачем ты здесь? Сомневаюсь, что для обмена историями про наших отцов.
Тиэль перевел взгляд с сурового лица Саламандры куда-то в глубину комнаты.
— Ясно…
Нумеон проследил за его взглядом, замершим на печати Вулкана.
— Хранишь как память? — спросил Тиэль, ни в чем, впрочем, не обвиняя.
— Как память хранят то, что осталось от мертвых. А Вулкан жив. Я воспринимаю ее как алтарь, перед которым можно славить его и повторять клятвы, которые я дал, когда мой легион воссоединился с отцом.
Нумеон медленно подошел к молоту и с благоговением поднял его.
— Ты сказал, что он привел вас ко мне?
Тиэль кивнул:
— Мы никогда бы тебя не нашли, если б не сигнал от него.
— Я предполагал, что в нем есть маячок, но до сих пор не знаю, как его активировать. — Он взглянул на молот, лежащий на ладонях. — Я так крепко держал его, — пробормотал он, — возможно, я…
Нумеон поднял взгляд на Тиэля, решив не озвучивать воспоминание до конца.
— Говори же то, ради чего пришел, — сказал он, и его глаза вспыхнули от скрытого гнева, как угли.
Тиэль, к его чести, обошелся без вступлений:
— Вулкан мертв. Он погиб на Макрагге. Поэтому я и везу тебя туда.
Тюфяк, на котором Нумеон медитировал и спал, проявил в этот момент больше эмоций, чем Саламандра. Только в комнате вдруг стало холодно, несмотря на духоту.
— Ты видел тело?
— Мне рассказали, — ответил Тиэль. — И у меня нет оснований этому не верить. Он мертв, брат. — Тиэль подошел к Саламандре и хотел положить руку ему на плечо, но Нумеон отодвинулся.
— Сержант, не надо меня утешать, — холодно сказал он. — Не путай приверженность Прометеевому кредо с горем. Я верю, что Вулкан жив. И я убеждаюсь в этом каждый раз, когда смотрю на печать и чувствую заключенный в ней жар кузни.
— Кузен, прошу тебя.
Нумеон поднял руку, требуя замолчать.
— Нас, Саламандр, учат держать эмоции в узде. Поэтому к припадкам мы не склонны, но, если продолжишь убеждать меня в гибели моего отца, самоконтроль может меня подвести.
— Он лежит в гробу! Его остывший труп хранится в самом глубоком мавзолее Макрагга, а его сыны бдят над телом. — Тиэль раздраженно помотал головой. — Артелл…
Но Нумеон не желал его слушать. Он с отвращением скривился.
— Проповедник лгал лучше. Он рассказывал о фульгурите — немыслимо мощном оружии, способном убить бессмертного примарха… Моего примарха. Но я отказываюсь верить вам обоим. Я отвергаю ваши вымыслы, хотя и не представляю, зачем верному сыну Жиллимана сочинять такую явную и гнусную ложь.
Тиэль смотрел на него со смесью злости и сочувствия.
— Ты не в себе, брат-капитан, поэтому я закрою глаза на эти оскорбления. Но я не лгу, а лишь передаю то, что мне известно.
— В таком случае твоя информация ошибочна, сержант, — парировал Нумеон и закончил разговор лаконично: — Вулкан жив.
— Цепляйся за эту надежду сколько хочешь, Саламандра, — ответил Тиэль, направляясь к выходу. — И знай, что никто на этом корабле не жалеет о случившемся больше меня. Но, если ты еще раз меня оклевещешь, пусть даже из горя, я преподам тебе душеспасительный урок тем самым гладием, с которым ты трудишься.
Дверь за ним захлопнулась, и Нумеон остался один, в тишине и неверии.
Глава 7
Слуга Слова
Пленника перевезли в другое место.
Его упорство поражало — не столько даже потому, что никто не понимал его мотивов, сколько тем, какую невероятную физическую и душевную стойкость он проявлял, — и было решено, что получить необходимые ответы поможет более глубокая камера.
Но пленник каждый раз отвечал на вопросы одинаково. Слова не изменились, даже когда за физическим воздействием последовало психическое. На него ничто не действовало. Он не проявлял ни страха, ни недовольства своим положением.
Окровавленный, избитый пленник внимательно, но насмешливо взглянул на своего допросчика и выплюнул зуб.
— Хороший удар. Я его даже почувствовал, — сказал он. — Можешь собой гордиться.
Но у Тита Прейтона, наблюдавшего за ним из теней, гордиться собой не получалось. Пока пленника били, он пытался вскрыть его душу своим самым острым ментальным скальпелем, но все было безрезультатно.
Воин в кобальтово-синей броне, стоящий перед пленником, размял плечи, готовясь ударить снова.
— Довольно, — спокойно произнес Прейтон.
Второй Ультрамарин явно не хотел останавливаться и не сдвинулся с места, только сжимал и разжимал кулак в окровавленной латной перчатке.
— Довольно, сержант, — жестче повторил Прейтон.
Сержант Валентий повернулся и ответил лишь кивком: от физических усилий у него сбилось дыхание. По-видимому, он устал не меньше пленника.
Прейтон встретился с изможденным взглядом сержанта:
— Оставь нас.
Валентий коротко поклонился и вышел из камеры.
Когда дверь за сержантом с лязгом закрылась, Прейтон выступил из тени. Встав на краю освещенного круга, образованного единственной фосфорной сферой под потолком, он снял капюшон, за которым оказалось лицо ученого, бледное от постоянного сидения в Птолемейской библиотеке в крепости Геры, и неизменно встревоженное.
У Тита Прейтона были такие же короткие темные волосы, как у большинства братьев, но в его сером взгляде, в отличие от их, чувствовались мягкость и одновременно жажда знаний. Эта жажда и недавно разрешенные психические умения делали его прекрасным допросчиком.
Он повернулся к своему подопечному.
Пленник, воспользовавшись минутой покоя, опустил голову, но поднял взгляд на библиария, как только тот подошел ближе.
— Опять будешь в мозге копаться? — прохрипел он.
Прейтон покачал головой, не сводя глаз с пленника.
— Это уже пройденный этап.
Глаза Бартусы Нарека загорелись. Он выглядел усталым, и не только из-за того, что ему не давали спать.
— Значит, смерть.
— Нет, никакого милосердия. Мы будем говорить.
Нарек вдруг измученно ссутулился.
— Знаешь, что такое безумие? — спросил он, а потом сам ответил: — Это раз за разом повторять одно и то же действие в надежде получить другой результат.
— Кому ты служишь, Нарек? — Прейтон проигнорировал его слова и начал шагать по периметру освещенного круга.
— Ну же, Тит, неужели мы до сих пор не перешли с фамилий на имена?
— Кому ты служишь? — твердо повторил Прейтон.
Нарек вздохнул, и его жесткие черты на мгновение смягчились.
— Опять.
Нарек был совсем не похож на Несущих Слово, с которыми Прейтон сталкивался раньше. Он держался как солдат, двигался с механичностью пехотинца, хотя при этом был, по-видимому, превосходным снайпером. Его внешность и манера поведения больше подходили уроженцу Инвита, нежели Колхиды, и только глаза горели, но не диким фанатизмом, как у Несущих Слово, а решительностью и упорством.
— Я служу Слову, — сказал Нарек. — Как ты сам знаешь. А кому служишь ты: своему примарху или Императору?
Прейтон понимал, что отвечать не следует, но надеялся, что смена тактики заставит воина сообщить что-нибудь новое.
— Одно другого не исключает. Я служу обоим. И что это за «Слово»?
Нарек улыбнулся, но на лице, не привычном к веселью, улыбка превратилась в уродливую гримасу.
— Империя тут, империя там, — сказал он. — И ты — верный сын обеих.
— Верности не хватает тебе, предатель, изменивший всем.
— Не смей сомневаться в моей верности! — рявкнул Нарек. — Она абсолютна.
Несущий Слово метнулся вперед, натягивая цепь, которая крепила его к полу за шею, запястья и лодыжки, но Прейтон отбросил его на место ударом в солнечное сплетение.
— Нервы не выдерживают? — поинтересовался Прейтон, снова зашагав по периметру круга.
Нарек сплюнул кровь.
— Да, твои, — сказал он.
Обвинение задело Прейтона, но он не остановился. Нарек следил за кружащим библиарием, насколько позволяла цепь. И не отводил взгляда прищуренных глаз.
— Почему ты приказал перевести меня в новую камеру? — спросил Нарек, указывая взглядом на помещение. — Эта темница не выглядит надежнее предыдущей.
Прейтон опять не ответил. Пленник заговорил и хотел посмотреть, к чему это приведет.
— Хочешь знать, что я думаю?
— Я слушаю, — сказал Прейтон.
— Я думаю, что в вашем городе вовсе не так безопасно, как вы всем говорите. Я думаю, вы знаете, что мой легион или кто-нибудь из его союзников скоро придет за мной, а может, уже пришли. Ваши улицы пахнут кровью, — ухмыльнулся Нарек, — я чувствую это даже при том, что меня постоянно перевозят с места на место. И я ощущаю страх вашего народа, который разрастается, как рак, одновременно с недоверием к вам, их защитникам.
Он опять наклонился вперед, на этот раз куда менее агрессивно.
— Так скажи же мне, Тих Прейтон, ты действительно считаешь, что ты в безопасности?
Прейтон перестал кружить и опустился на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами пленника.
— Уж явно в большей, чем ты. Интересно, они собираются спасти тебя или убить?
Нарек откинулся назад, не впечатленный скрытой угрозой.
— Неважно. Важно лишь то, что они идут. Вам следует готовиться.
— К чему?
Нарек не ответил и опустил взгляд в пол.
Прейтон потушил свет мысленным приказом. Допрос закончился. Больше он ничего не узнает.
— Тит… — позвал Нарек, когда Ультрамарин уже был у двери.
Прейтон остановился, но не повернулся.
— Ты спросил, что за Слово…
Прейтон ждал, не оборачиваясь.
— Когда я коснулся фульгурита, я на мгновение почувствовал его мощь и мощь Императора. Я служу Слову, что Он на Земле — бог, называющий себя смертным. Вот чему я служу.
Закованная в латную перчатку рука Прейтона замерла у двери. Он уже собирался ответить, но передумал.
Дверь камеры захлопнулась за библиарием, и пленник остался в одиночестве.
Снаружи Тита Прейтона ждал мрачный сержант Валентий.
— С нетерпением жду дня, когда лорд Жиллиман отдаст приказ казнить эту тварь.
— В этих стенах заключено немало тех, кто заслуживает похожей участи, но они живы.
— Тиэль постоянно привозит каких-то бродячих собак, которых не мешало бы усыпить, — пробормотал Валентий. — Но этот убил примарха или оказался причастен к убийству. Наверняка ведь от него уже не узнать ничего полезного?
После войны на Макрагге наступил неустойчивый порядок, но, если миры-примус жили относительно спокойно, планеты на окраинах ультрамарской империи по-прежнему подвергались атакам предателей. Эонид Тиэль взял на себя поиск и уничтожение их небольших банд. Иногда он возвращался с пленниками и передавал их библиариуму легиона для ментального вскрытия в надежде, что предатели сообщат, где находятся другие банды.
— Возможно, не ему решать, брат, — сказал Прейтон.
Валентий нахмурился. Прейтон не отреагировал и стремительно в ногу с сержантом двинулся по длинному коридору Восточной крепости. По пути к вратам Глорианы, которые вели за пределы стены Эгиды, они миновали несколько других камер.
— Если не Жиллиману, то кому? — растерянно спросил Валентий.
Прейтон повернулся к нему с насмешливо-недоверчивым выражением:
— А ты как думаешь? Сангвинию, нашему императору на Макрагге.
Валентий не вчера родился, но прямота Прейтона его искренне поразила.
— Но это же Ультрамар.
— Нет, брат, — торжественно ответил Прейтон. — Теперь это Империум Секундус.
Нарек был прав, как ни мерзко было это признавать. Обстановка в Цивитасе царила напряженная, и хотя волнения не отличались серьезностью и касались только гражданской и политической областей, а не военной, они все равно оставались волнениями.
Недавно произошло несколько инцидентов, и теперь воины в кобальтово-синей броне с ультимой Тринадцатого легиона постоянно патрулировали улицы. В темное время суток ввели комендантский час, и не только из-за до сих пор не пойманного примарха-маньяка. Людей охватило мрачное настроение, которое словно просачивалось из домов обычного народа в залы заседаний, где отравляло слова послов от других легионов.
Темные Ангелы, Белые Шрамы, Железные Руки, Кровавые Ангелы… Все эти легионы были велики и благородны, но из них не получалась единая армия, у них не выходило следовать одной цели. Раздоры были неизбежны.
Благодаря своему дару Прейтон сильнее других ощущал подавляемое раздражение собратьев-легионеров.
Буря набирала силу. Она либо сама угаснет, либо обрушится на город. Но вдали от Макрагга, на котором сосредоточилась вся власть, было еще хуже.
Ультрамар перестал быть империей полутысячи миров. Многие планеты у рубежей горели до сих пор. Хотя в регионах-примус война закончилась, на границе по-прежнему царило беззаконие. Все, кто читал рапорты и видел потоки беженцев, знали это, но лишь немногие были готовы признать после стольких лет ожесточенной борьбы за свободу и процветание.
Однако самые сильные волнения в столице были среди воинов Восемнадцатого.
Их пропавший повелитель наконец-то был найден, но Саламандры узнали об этом только после того, как примарх погиб от оружия, провезенного на Макрагг неизвестным предателем. Обстоятельства гибели им не сообщали до сих пор, опасаясь, что правда усилит их разногласия или даже приведет к насилию. И все же у Тита Прейтона не получалось убедить себя, что он действует во благо, скрывая Бартусу Нарека.
Неужели сыны Вулкана не заслуживали возмездия? Или хотя бы не имели права знать, что на Макрагге держат соучастника этого убийства?
Тит был измотан. Он помассировал лоб, пытаясь избавиться от боли в голове, но ничто не могло избавить от чувства вины.
Они до сих пор не вытащили фульгурит из тела Вулкана, если это вообще было возможно. И то, что убийца оставался в живых, только усугубляло ситуацию.
Глава 8
Возвращение к погребальному огню
Корабли заполнили небо над Магна Макрагг Цивитас. Военные, гражданские, штурмовые, грузовые — все боролись за воздушное пространство, и с каждым мгновением в нем становилось теснее.
— Сколько же их, — заметил Нумеон, глядя в смотровую щель на правом борту «Громового ястреба», спускавшегося сквозь бесконечные облака.
Маленький корабль задрожал, попав под штормовой ветер пополам с воздушной волной от крупного транспорта, и Нумеон, ругнувшись, потянулся к поручню под потолком десантного отсека.
— Мы приучились магнитить себя к полу, — сказал Инвиглио, показав на свои бронеботинки.
Панцирная броня Нумеона, к сожалению, крепежными свойствами не обладала, что давало ему новый повод сокрушаться о ее примитивности и тосковать по керамиту и адамантию.
— Я буду скучать по «Боевому ястребу», — признался он, деликатно жалуясь еще и на нынешний транспорт. — «Штормовые птицы» крепки и надежны. — Он постучал костяшками по внутреннему корпусу, и тот отозвался звуком, характерным для толстого, но довольно хрупкого металла. — Боюсь, эти легкие штурмовики легионам не подходят.
Инвиглио оставил свое мнение при себе, вместо этого переведя внимание на стаю кораблей, пытавшихся пришвартоваться на посадочных полях.
— Беженцы с окраин, — не к месту пояснил он. — Их становится больше после каждого нашего возвращения. — Затем он показал Нумеону на массивный грузовой корабль с тупым носом. — А там рабочие с Аякса, Конора и еще Трон знает откуда.
— Как вижу, в этом Империуме Секундус, о котором вы упоминали, — сказал Нумеон, вспомнив недавний разговор, — еще много предстоит построить.
— Скорее восстановить из руин, — ответил Инвиглио, не подумав. Он зажал себе рот рукой, но было слишком поздно.
Нумеон посмотрел ему в глаза.
Оба легионера были без шлемов: Саламандру его не выдали, а Ультрамарин держал свой на сгибе руки.
Нумеону вдруг подумалось, что Инвиглио очень молод. Сержант Тиэль говорил, что при вторжении Тринадцатый легион понес большие потери. С практической точки зрения имело смысл немедленно заняться восстановлением численности. Инвиглио был из новобранцев, но уже успел заработать боевой опыт под командованием своего сержанта.
— Поясни, — спокойно попросил Нумеон.
Инвиглио рассказал все, что знал о прибытии Вулкана на Макрагг. Знал он немного, но Нумеон ловил каждое слово с молчаливой отрешенностью.
— Значит, он сражался здесь, — проговорил Саламандра, окидывая взглядом раскинувшийся внизу город.
— Да, как я слышал.
Нумеон замолчал и принялся разглядывать Цивитас. Сперва были видны лишь пики гор, неровная береговая линия, вершины самых высоких зданий, выступавшие из облаков. Но когда они спустились ниже, стали различимы и огромные арки, затем головокружительно высокие башни и минареты, а потом и здания поменьше вроде бараков и складов. Серые полосы, вьющиеся между строениями, стали проспектами и переулками. Серебристая лента превратилась в реку. Еще ниже — и Нумеон увидел патрулирующих город солдат, часть которых была облачена в легионерскую броню, и жителей города, занимающихся своими делами. Одни держались группами и разговаривали, суетились, курили табак или старались освободить улицу для массивных Ультрамаринов; другие тихо спешили куда-то в одиночку, с опаской поглядывая по сторонам.
Этот город не наслаждался мирной жизнью. Его не населяли довольные люди.
Нумеон перевел взгляд с плебейских масс и их августейших защитников обратно на горизонт. Там из макраггских скал вырастали высокие башни, похожие на орудийные стволы, — резиденция древних царей-воинов этого мира. Среди знамен и флагов Ультрамаринов виднелись символика Кровавых Ангелов и Темных Ангелов и флаги поменьше, на которых Нумеон различил знаки Белых Шрамов, Железных Рук, Гвардии Ворона и даже Космических Волков.
Один флаг оказался ему до боли знаком — голова змия, символ лорда Вулкана. Он мрачно развевался на середине древка.
Инвиглио тоже его увидел: Нумеон понял это по тому, как Ультрамарин вдруг задержал дыхание, словно допустил вторую ошибку и надеялся, что, задержав дыхание, задержит ход времени и получит возможность исправить ситуацию.
На этот раз Нумеон промолчал. Он отвернулся, и оба легионера сделали вид, что ничего не увидели и не поняли.
Неловкую тишину нарушили включившиеся стабилизаторы, через пару секунд к ним присоединился грохот выпускаемых и касающихся земли опор. Турбовентиляторные двигатели еще выли, постепенно сбавляя обороты, когда из кокпита вышел второй Ультрамарин. Всего два воина сопровождали Нумеона с «Вызова Калта», не считая экипаж штурмовика.
Был и четвертый пассажир, но его держали связанным в закрытом контейнере, который крепился к задней части отсека.
Эонид Тиэль коротко кивнул Инвиглио. Затем его взгляд остановился на Нумеоне.
— Твои братья пришли встречать тебя, Артелл, — сказал Тиэль, подходя ближе. — И лорды Макрагга тоже захотят провести аудиенцию.
— Надеюсь, они готовы подождать, — ответил Нумеон.
Он протянул Тиэлю руку:
— Брат-сержант, мои слова и поступки в твой адрес были недостойны. Я не хотел оскорбить.
Тиэль взглянул на него, удивленный такой скромностью, и легионеры по воинскому обычаю взяли друг друга за предплечья.
— Извинения приняты, Артелл.
Нумеон удовлетворенно кивнул.
— Ты вернешься к внешним мирам? — спросил он.
— Да… После того как пленника доставят Титу Прейтону.
— У меня создается впечатление, что тебе не очень хочется оставаться на Макрагге, — заметил Нумеон, украдкой взглянув на Инвиглио, по лицу которого было ясно, что думают Отмеченные Красным. Вряд ли они присоединились бы к Тиэлю, если б не разделяли его взгляды.
— Я не из той породы легионеров, которые любят политику, — признался Тиэль. — Моя роль… — Он помолчал, подбирая слово. — …Проще.
Губы Нумеона растянулись в насмешливой улыбке:
— Возможно, политик из тебя лучше, чем ты думаешь.
Тиэль коротко, снисходительно рассмеялся, но не обиделся, поскольку Нумеон и не хотел обидеть.
Позади Саламандры с глухим гулом механики начала опускаться рампа.
— Удачи, Артелл.
Нумеон уже собирался выходить, когда вдруг вспомнил кое-что, и на его лице возникло обеспокоенное выражение. Он начал снимать с пояса гладий.
— Твой клинок…
Тиэль предупреждающе поднял руку:
— Оставь. Судя по тому, как ты им машешь, тебе еще нужны тренировки.
Нумеон с благодарностью принял подарок, улыбнувшись в ответ на безобидную насмешку. Вместо этого он снял с нагрудника уникальный, искусно изготовленный щиток, закрывавший подмышку.
— Теперь мы союзники, — сказал он, протягивая Тиэлю круглую пластинку.
Ультрамарин смущенно склонил голову.
Рампа с мощным грохотом опустилась на землю. Пришло время уходить.
— Раньше я не понимал, — сказал Тиэль, — но теперь понимаю. Я буду надеяться, как надеешься ты, Саламандра. На чудо… Вулкан жив.
Инвиглио повторил последние слова сержанта, и оба Ультрамарина отошли назад, чтобы не мешать воссоединению Нумеона с братьями.
Они медленно спустились по рампе, и каждый их шаг отдавался скорбным гулом. Нумеона встретила почти абсолютная тишина. Ради него на посадочном поле огородили небольшую территорию, на которой собрались несколько легионеров.
Он увидел среди них ставшие знакомыми вкрапления черного — Железных Рук и Гвардию Ворона — и понял, что перед ним такая же ячейка, к какой он раньше принадлежал сам. На него вдруг нахлынули воспоминания о Траорисе и потерянных братьях, Саламандрах и не только, и ему едва удалось заглушить горе по погибшим.
С краю стоял одинокий фенрисиец, мрачно наблюдавший за всеми. Белый Шрам выглядел более заметно, но так же загадочно. Чогориец, сидевший на оружейном ящике, пригладил усы и удостоил Нумеона кивком, хотя они никогда раньше не встречались.
Последний легионер, привлекший особое внимание Саламандры, исчез, едва появившись. По-видимому, случайный наблюдатель; Нумеону показалось, что он был облачен в серую броню без опознавательных знаков, но в сумерках легко было ошибиться. В любом случае о сером легионере быстро заставил забыть старый знакомый, раскрывший ему широкие объятия.
— Брат!
Зитос крепко обнял Нумеона, на что тот, помедлив, неловко ответил тем же, и они отпустили друг друга.
Вар’кир, приблизившийся после того, как счастливый Зитос с неохотой отошел, повел себя более сдержанно и лишь поклонился, но его глаза говорили, как рад он видеть Нумеона живым.
Другие огнерожденные, которых было удручающе мало, стояли в стороне и приветствовали вернувшегося капитана кивками и улыбками. Это был короткий луч света в их мрачном воссоединении, и радость Нумеона пропала, едва он встретился взглядом с Вар’киром.
— Где наш отец? — спросил он.
Проводив Нумеона до посадочных полей, Тиэль и Инвиглио вновь поднялись в воздух и направились в Восточную крепость.
Серые неприступные стены величественного бастиона венчала небольшая посадочная площадка. С наступлением ночи сирена на одной из укрепленных контрфорсами башен объявила начало комендантского часа, и штурмовик, нарушивший тишину ревом двигателей, мгновенно привлек к себе свет встроенных поисковых ламп. Разорвав опустившуюся темноту, два зернистых луча сошлись на корабле Ультрамаринов, обрисовав его жемчужно-белым светом.
Из караульного помещения на площадке маршевым шагом вышли два легионера в полном боевом облачении и с болтерами на груди.
Автоматизированные орудийные установки, расположенные по всем четырем сторонам башни с площадкой, повернулись, беря на прицел медленно опускающийся штурмовик.
На протяжении всего спуска Тиэль внимательно наблюдал за оборонительными сооружениями башни. Он знал, что Инвиглио уже стоял у рампы, переместив контейнер с Ксенутом Сулом к краю отсека. Гравитационные импеллеры уменьшали вес ящика, поэтому Ультрамарину требовалось лишь слегка подтолкнуть его.
Сам пленник и информация, которую Титу Прейтону предстояло из него извлечь, могли иметь вес куда больший.
Не успели когтистые опоры штурмовика коснуться посадочной площадки, как Тиэль выпрыгнул из бокового люка, обежал корабль и встал у опускающейся рампы. Инвиглио, стоявший с другой стороны, дождался, пока «Громовой ястреб» сядет, и выдвинул контейнер вперед.
Подхватив контейнер с обеих сторон, Тиэль и Инвиглио направились к ждавшим стражам, но те жестом приказали остановиться и связались с кем-то по воксу, сообщая об их прибытии.
Спустя пару секунд один из стражников разрешил продолжить путь, и Тиэль с Инвиглио покатили контейнер к высоким воротам, которые вели в саму крепость. В контейнере имелось смотровое отверстие из бронестекла, чтобы пленник всегда был на виду. Сквозь него Тиэль в последний раз взглянул на Ксенута Сула.
Несущий Слово лежал с открытыми, немигающими глазами, словно был в трансе. В рот ему засунули металлический кляп, чтобы он не мог говорить, и Тиэлю показалось, что Ксенут Сул жевал его, проговаривая какие-то колхидские молитвы.
Тиэль даже не пытался скрыть отвращение. Ему страшно хотелось выместить свою злость на этом ублюдке, но Ксенуту Сулу было уготовано наказание, которое проникнет гораздо глубже.
В одном из подземелий Восточной крепости пленника ждал Тит Прейтон, и Тиэль улыбнулся, представив, как его брат будет разбирать разум Несущего Слово по кусочкам.
Он отвел взгляд от лица пленника, чтобы вместе с Инвиглио вступить сквозь скрипящие ворота в крепость, и не увидел, что Ксенут Сул тоже улыбается.
Глава 9
Пропавший
Какие у него планы? — спросил Нумеон, когда платформа начала медленно опускаться в склеп.
В транспортере было тесно и темно, и единственным источником света служили слабые лампы в полу. Возможно, это должно было придать обстановке торжественности, но Нумеона сумрак только еще больше злил. Зитос и Вар’кир, сопровождавшие его к отцу, испытывали те же чувства.
— Он хочет, чтобы мы оставались здесь, пока шторм не утихнет, — ответил Зитос. — Только тогда он разрешит нам вернуться на Ноктюрн.
Нумеон приподнял бровь:
— «Разрешит»? С какой стати мы подчиняемся законам Макрагга?
Услышав боль в голосе Нумеона, Вар’кир вмешался, прикрывая Зитоса.
— С той стати, что находимся на Макрагге, — печально пояснил он.
После прибытия на планету Нумеон отказался от предложенного отдыха и еды. Он до сих пор был в панцирных доспехах, который надел на «Вызове Калта», хотя Зитос сообщил, что для него переделали легионерскую броню.
Возможно, потом. Нумеон не хотел откладывать визит, он хотел… он обязан был собственными глазами увидеть то, о чем рассказал Тиэль и на что указывало поведение братьев.
Что Вулкан мертв.
— Ты ошибаешься, брат, — сказал Нумеон, решительно смотря вперед, на двери, которые скоро откроют им путь в склеп. — Сыны Ноктюрна не подчиняются другим примархам. Мы отвечаем перед лордом Вулканом, и только перед ним.
— Нумеон… — начал Зитос, но Вар’кир сперва поднял руку, заставив его замолчать, а затем мягко положил ее Нумеону на плечо.
— Не надо мне ничего объяснять, — предупредил его Нумеон. — Лучше посоветуй, как и когда можно вывезти нашего отца из этого стылого, дрянного места.
Вар’кир молча убрал руку. Оглушающая тишина опустилась, словно тяжелый молот.
К счастью для Зитоса и Вар’кира, спустя несколько мгновений платформа с дрожью остановилась, и двери в склеп раскрылись.
Нумеон вышел уверенно, смело, как надвигающийся шторм, но дрожь выдавала фальшивость бесстрашия.
Встреча с умершим, с тем, кого мы знали и любили при жизни, напоминает нам, что и мы смертны. В миг принятия смерти ложь и полуправда уходят, гнев гаснет от осознания собственной слабости и от желания остановить великую, всепоглощающую энтропию. Глядя на мертвого, мы видим эхо прошлого, жестокую, пустую оболочку, серую, как пыль. Такова судьба всего смертного.
Для Нумеона же эта боль была еще сильнее, поскольку напоминала ему о его самой позорной неудаче, ибо разве не он был обязан защищать своего повелителя?
Склеп наполняла тьма, глубокая и черная, как в океанской впадине. Бездонная, душащая всю надежду, она липла к гладким стенам и угрожающе подступала к осажденному мемориальному огню. Застоялый воздух был враждебно холоден, как морозной зимой. Сюда приходили увядать и исчезать — не сгорать ярко в пламени горы, разжигая искры новой жизни.
— Вы позволили им держать его здесь?! — прорычал Нумеон со злостью, которая выходила за грань простого обвинения.
Несмотря на страдальческое выражение лица, Зитос едва не огрызнулся, но его взгляд упал на Вар’кира. Капеллан медленно покачал головой, поэтому Зитос опустил глаза от горя и отчаяния.
Они пропустили Нумеона вперед, а сами следовали за ним в паре шагов.
Золотой саркофаг, в котором был заключен Владыка Змиев, находился недалеко, и, когда они приблизились, Вар’кир подал Зитосу знак остановиться. Нумеону потребуется немного личного пространства для встречи с неоспоримой истиной, что Вулкан, их отец, был мертв.
Нумеон тоже замедлил шаг, но неосознанно — как осужденный на пути к виселице.
Он так долго верил, что Вулкан жив. Он знал это каждой клеткой своего тела, чувствовал нутром. Вера в Вулкана спасла его, когда он умирал на черных молниевых полях Траориса. Мантра Вулкана давала ему силы, когда в плоть вонзались ножи Ксенута Сула.
— Вулкан жив…
Он произнес слова вслух, крепко сжал печать отца, опять же неосознанно, и приблизился к саркофагу.
Возможно, виноваты были темнота и холод в склепе, возможно — огромная усталость, но Нумеон уже не выглядел уверенным в своих словах, когда протянул дрожащую руку к позолоченному гробу Вулкана.
— Вулкан жив, — повторил Нумеон тише шепота, чтобы никто не слышал, и, набравшись смелости, взглянул на отца, заключенного в саркофаг…
Когда он повернулся, его лицо искажал гнев.
— Что это значит? — спросил Нумеон. — Отвечайте!
Вар’кир ожидал увидеть горе, отрицание, даже отчаянную злость, но не это. Он взглянул на Зитоса, затем обратно на Нумеона.
— Брат, я не… — начал он, подходя ближе.
Зитос последовал за ним.
— Загляни в саркофаг, Вар’кир! — рявкнул Нумеон, ударив кулаком по золоченному металлу. — Скажи, видишь ли ты то же, что и я.
Вар’кир и Зитос одновременно бросились к саркофагу.
Зитос охнул и упал на колени, одной рукой опираясь на гроб. Вар’кир, распахнув глаза, лишь покачал головой.
Нумеон был в ярости.
— Ответьте, — повторил он им, — где наш отец?
— Он был здесь, Нумеон, — ответил Вар’кир, окидывая зал взглядом в поисках каких-нибудь улик. — Кровью клянусь.
Нумеон обнажил меч.
Зитос открыл рот от ужаса, но потрясение уже обращалось в гнев.
— Кто-то заплатит за это.
— Отвечайте, будьте вы прокляты! — Нумеон схватил капеллана за тяжелую цепь на шее.
Вар’кир был слишком поражен, чтобы сопротивляться, и только смотрел на саркофаг.
— Я не знаю, брат, — выдохнул он, в панике качая головой. — Я не знаю.
За стеклом саркофага, закрытого и нетронутого, зияла угольная пустота.
Гроб был пуст. Вулкан исчез.
Тронный зал встретил взволнованную и разозленную делегацию напряженной атмосферой.
Лорды отказались от церемоний и пропагандистских эффектов вроде тех, что сопровождали коронацию нового императора на Воинской площади, и перебрались в куда более скромный Конвинкус Кубикуларум — один из многочисленных аудиенц-залов в крепости Геры, чье название переводилось как «Зал победителей». По всей видимости, у его нынешних обитателей название вызывало чувство неловкости.
Наскоро сформированным Империумом Секундус правил в качестве регента Сангвиний, а не Жиллиман. На первый взгляд могло показаться, что примарх Кровавых Ангелов носит свою мантию с королевским достоинством, но это было обманом.
Здесь, в отличие от Воинской площади, не было Пропилеи Титаникус, которая могла бы подавлять присутствующих и придавать сцене важности, которую та, возможно, и не заслуживала. Впрочем, напоминания о могуществе Империума в зале все же имелись; возможно, не такие величественные, как Врата Титанов, но успешно добавлявшие обстановке торжественности.
С мраморных колонн ниспадали знамена трех легионов, а в альковах между ними висели гобелены с изображениями их побед — триптих из воинского таланта, стоической дисциплинированности и ангельского символизма. На этих столпах покоился Империум Секундус, которому предстояло стать вторым фронтом на пути восставшей тьмы и вернуть надежду галактике, отчаянно нуждающейся в спасителе.
Свет от встроенных в стены ламп не проникал в глубь зала, где висели знамена, и в сумраке казалось, что плотная ткань движется сама по себе.
На мраморном троне справа от императора Сангвиния сидел Повелитель Ультрамара. Оба примарха были облачены в броню. Конрада Кёрза до сих пор не поймали, а сам он уже несколько месяцев не давал о себе знать, из чего следовало, что самопровозглашенный «Ночной Призрак» что-то замышляет… Хотя маниакальные порывы Конрада делали его непредсказуемым, и ни в чем нельзя было быть уверенным. В любом случае, укрыть Жиллимана от оружия его врагов за величественными кобальтово-синими доспехами было разумным решением.
Сангвиний был менее мнительным и носил позолоченную броню лишь для того, чтобы демонстрировать свой статус регента. Трон у него был вычурным, не то что у Жиллимана, но не по его желанию, а для соответствия броне, украшенной символом его легиона в виде кровавой капли и ангельскими крыльями, которые он на протяжении всего собрания держал сложенными за спиной.
Слева от Сангвиния, в некотором отдалении от двух других членов правящего триумвирата, сидел мрачный, своенравный Лев.
Всегда бывший в боевой готовности, Лев Эль’Джонсон облачился в черную броню Темных Ангелов, а за одно плечо закинул длинный плащ цвета слоновой кости.
Все трое не стали надевать шлемы, но Лев положил свой рядом с вложенным в ножны мечом.
Владыки Империума Секундус собрались, чтобы удостоить Саламандр аудиенции.
Августейшим лордам сообщили, что Вулкан пропал из своего погребального саркофага, что группа Саламандр, пришедших для траурного бдения, не обнаружила никого внутри.
Немедленно последовали запросы, обвинения в нерадивости и обмане, но за ними стояло лишь горе, и все обвинения вскоре сняли, поскольку было возможно только одно объяснение.
— Вулкан жив, — заявил Нумеон, отказываясь уступать перед мощью сидящих перед ним примархов.
Саламандра смотрел на Сангвиния, но ответил ему Жиллиман:
— Я собственными глазами видел труп своего брата, Нумеон. Он мертв.
— Тогда как вы объясните то, что он больше не в гробу? — спросил Вар’кир.
— Наш отец еще ходит по земле, — не сдавался Нумеон, — и его нужно отыскать.
— Я не спорю, — сказал Жиллиман, — но не стоит цепляться за эту надежду…
— Надежду? — с отчаянием переспросил Нумеон, рискуя вызвать гнев примарха. — Но разве не на надежде стоит это самое место?
Вдоль благородной линии челюсти Жиллимана прошел тик, выдавая его недовольство подобным тоном, но он удержал гнев в узде и кивнул, признавая аргумент.
— Да, но твоя ложна. В ее основе лежит понятное, но ошибочное нежелание верить в то, что видят глаза.
Заметив, как разгорается злость Нумеона, Вар’кир попытался вмешаться, но погребальный капитан жестом приказал ему молчать и немедленно повернулся к примарху Ультрамаринов.
— Мои глаза видят пустой саркофаг — вашего брата, моего отца, покинувшего место последнего упокоения. Я требую, чтобы его немедленно отыскали.
— Мои самые доверенные воины, Гвардия Инвиктус, уже ведут поиски по всему Цивитас.
Нумеона ответ не удовлетворил.
— Теми, кто его и потерял.
На этот раз Жиллиман нахмурился и сжал кулаки. Он взглянул на Льва, который внимательно слушал разговор, но оставался в тенях, желая скрыть эмоции.
Главенство Жиллимана уже давно подвергалось сомнению, чего он поначалу не осознавал, однако сам отдал руководящую роль другому, выбрав его вместе с братьями.
Подавив гнев, скрыв его, как приличествует высокопоставленному политику, Жиллиман посмотрел на Сангвиния. Их ангельский император обладал сверхчеловеческой статью и имел благожелательное выражение лица, но все же было хорошо видно, как неуютно он себя чувствует.
— Жив Вулкан или мертв, — произнес Сангвиний звучным, мелодичным голосом, — я клянусь, что мы найдем его. Ваш отец вернется к вам, а виновные будут наказаны, если потребуется.
Пламя в груди Нумеона угасло. Под взглядом ангела-повелителя его решимость слабела.
— Лорд Сангвиний, — сказал он уже спокойнее, но в голосе по-прежнему клокотало негодование от предательства. — Разрешите мне и моим братьям вести поиски.
Жиллиман хотел вмешаться, но Сангвиний склонил голову в знак согласия.
Нумеон не закончил.
— И, если мой отец еще жив, какое наказание ждет тех, кто утверждал обратное?
Жиллиман напрягся, раздраженный легкостью, с которой его брат разрядил обстановку, и тем, что гнев Саламандры был направлен исключительно на владыку Ультрамара.
Не он один это понимал. Лев, продолжая наблюдать за ними, едва заметно улыбнулся, но никто этого не увидел — да и не поверил бы, увидев.
Жиллиман построил свою империю ценой огромных усилий. Он не хотел сидеть на троне — это было бы тщеславно и эгоистично, — но рассчитывал, что сможет сам поддерживать порядок в собственном доме. Нумеон же, не побоявшись последствий, показал, что это не так, и нашел союзника в лице регента новорожденного Империума Секундус.
В глазах Кровавого Ангела вспыхнул огонь. Пламя разлилось по склере, окрасив ее в алый. Ярость и печаль исказили красивый голос. Все, кто его слышал, видели перед собой не небесное крылатое создание, а разгневанного багрового мстителя.
— Обещаю вам, если вас обманули и Вулкан действительно жив, — заявил Сангвиний, — возмездие свершится.
Нумеон удовлетворенно кивнул и добавил:
— Когда он вернется к нам, мы покинем Макрагг.
— Покинете? — спросил Лев с веселым любопытством. — И куда же вы направитесь?
Глава 10
Ни камня на камне
Поиски Вулкана, живого или мертвого, начались в Каструме, охватили каждую комнату, каждый альков и дошли до самой Стены Эгиды. В процессе не нашлось ни одной зацепки. Тит Прейтон даже лично психически просканировал позолоченный мавзолей, надеясь найти хоть какое-нибудь объяснение тому, как усопший Владыка Змиев сумел столь драматично исчезнуть.
Небо контролировали так тщательно, что вариант с похищением тела на шаттле быстро отмели. Но никто даже не видел, чтобы мертвого примарха забирали из гробницы, поэтому Жиллиман отправил на поиски десятки легионеров, несмотря на протесты Нумеона.
За пределами Каструма, который сам по себе был огромен, кишели миллионы жителей Магна Макрагга Цивитас. Даже во время комендантского часа дороги и площади густонаселенного города заполоняли люди, у которых оставались дела после заката: работники с разрешениями находиться исключительно на территории строек; кураторы, оформляющие беженцев с окраинных миров и предоставляющими им жилье; солдатами — людьми и транслюдьми, — которые возвращались с патрулей.
Огромная территория раскинулась на три стороны света: между Сервиевой стеной, Восточной куртиной и берегом Ликумского залива. Судя по тому, сколько времени прошло между последним визитом к примарху и тем моментом, когда его исчезновение обнаружили, проверять весь город не было необходимости, но чем дольше его искали, тем дальше его могли увезти. По этой причине не исключалось, что потребуется полностью прочесать весь Цивитас.
Если тело действительно похитили и зачем-то спрятали, найти его будет непросто, но еще сложнее было понять, что двигало теми, кто совершил это чудовищное преступление.
Предположили, что Кёрз проник в Каструм, к месту упокоения своего брата, чтобы осквернить тело. От этой теории быстро отказались, но все же не могли объяснить, как труп Вулкана исчез после стольких дней лежания в гробу. Вдобавок саркофаг не был вскрыт, а значит, причины произошедшего становились еще непостижимее.
Одного Саламандру это беспокоило особенно сильно.
После того как Вулкана поместили в мемориальный зал, Фест Вар’кир каждый день туда ходил, чтобы поддержать тех, кто бдел перед гробом, или ответить на их вопросы.
Он не видел смысла отказываться от заведенного порядка и теперь. Однако последний визит он совершил не ради ритуала. Вар’кир пытался осознать невозможное. И он не был одинок в своих попытках.
— Что ты надеешься найти? — раздался из теней слегка резонирующий голос.
Вар’кир, стоящий на коленях, поднял взгляд, и его лицо частично осветилось еще горящим мемориальным огнем.
— Ты Тит Прейтон, — сказал он, и Ультрамарин слегка поклонился в ответ.
Саламандра поднялся.
— Не улики. Я уверен, что их нет.
Прейтон, сам проведший в зале психическую проверку, след которой до сих пор ощущался в воздухе, кивнул.
— Я уловил очень слабый отголосок варпа, но мы, библиарий, в принципе чувствительны к подобному, — сказал он. — Я не знаю, что это значит и значит ли что-либо вообще. — Он прищурился. — А почему ты сидишь здесь, а не прочесываешь Цивитас?
Пока он говорил, Вар’кир подошел к саркофагу и теперь вглядывался в пустоту за стеклом. Он грустно рассмеялся:
— Сомневаюсь, что мое присутствие что-либо изменит. Но я действительно ищу кое-что. Я пришел сюда, надеясь найти веру Нумеона, его уверенность в то, что Вулкан воскрес.
— Нашел?
Саламандра встретил любопытствующий взгляд библиария.
— Ты видел, как это происходило? — спросил он.
Прейтон озадаченно нахмурился:
— Что именно?
— Исцеление Вулкана, его возвращение из мертвых. Ты видел его? Как это выглядело? Каким оно было?
Прейтон покачал головой:
— Не совсем. Валент Долор, Касмир и я… мы… — он помолчал, подбирая слова, — поняли, что происходит, и позвали лорда Жиллимана. Пойми меня правильно, Фест, — сказал он с предупреждающей нотой в голосе, — Вулкан был мертв, когда прибыл на Макрагг. Абсолютно. Не ранен. Не при смерти. Мертв. Был приказ провести вскрытие, и его уже собирались выполнять, когда все изменилось.
Вар’кир внимательно слушал. До сих пор никто из ближнего круга Жиллимана не рассказывал так откровенно об исцелении Вулкана. Об этом чуде.
— Изменилось? — выдохнул Саламандра.
— Он ожил. Он дышал, его плоть восстанавливалась. Только одно к нему не вернулось.
Вар’кир помрачнел, вспомнив слухи.
— Разум.
Прейтон печально кивнул:
— Да. Его разум был разрушен, охвачен безумием. Я попытался проникнуть в него, найти внутри путь к исцелению, но он был словно море осколков, и стекло кромсало мою ментальную плоть. Пришлось отступить, — виновато произнес он.
Вар’кир опять опустил взгляд и признался Прейтону в тайне, которую никогда не смог бы раскрыть Зитосу или Нумеону:
— Я думаю, что Вулкан мертв, и сомневаюсь, что он вышел из своей гробницы, словно какой-то гиптский фарон. Но я хочу найти его и похоронить в земле Ноктюрна.
Повисла неловкая, наполненная болью и горем тишина. Тринадцатый легион сильно ранил Восемнадцатый, пусть и непреднамеренно.
Тит Прейтон решил, что обязан залечить хотя бы часть этих ран.
— Тебе кое-что нужно узнать, — сказал он.
Вар’кир впился в него взглядом поверх саркофага.
Но Прейтон не вздрогнул ни от него, ни от мысли, что ему предстояло сделать.
— Это твое право как Саламандры.
Глава 11
Веди нас
Вопреки всем доводам разума, в душе Нумеона начала заново разгораться искра надежды, угасающая с того момента, как он прибыл на Макрагг. Слухи говорили о чуде, о воскрешении Вулкана. Владыка Змиев был пламенем, выросшем в котле Ноктюрна, в этом полыхающем горне, и падение сквозь атмосферу Макрагга стало для него лишь очередным испытанием огнем.
«Он восстанет», — клялся Нумеон, но поиски бессмертного примарха ни к чему не приводили, и убежденность, казавшаяся непоколебимой, вновь слабела.
Бывший капитан Погребальной Стражи, облаченный в доспехи, украшенные фестонами, как и подобало центуриону, оперся руками о край зубчатой стены Гептапигионской крепости и всмотрелся в блестящую лазурную ленту Лапониса.
Гептапигион представлял собой бастион, стоящий на полуострове, который образовывали две артерии из Ликумского залива, и охранял юго-западный подход к Цивитас.
С моря дул холодный ветер, несущий с собой запах соли. Пенистые приливные волны разбивались о скалистый берег, словно пытаясь сломать природную баррикаду. В бухте морские суда неуверенно покачивались на беспокойной воде.
Нумеон испытывал похожее беспокойство. Прошло шесть дней, а Владыку Змиев до сих пор не нашли.
Он сжал печать в левой руке, неосознанно моля ее о помощи.
Из-за тумана мрачных мыслей послышались тяжелые шаги.
— Почему мы до сих пор его не нашли? — просто спросил он.
Зитос встал рядом.
— Однажды я несколько дней охотился по Арридийской равнине на добычу, почти не выдававшую себя ни следом, ни звуком, — ответил он, вспоминая недолгое время, прожитое на Ноктюрне. Он положил руку на плечо Нумеона, пытаясь утешить, и в кои веки Саламандра не отстранился.
— Но на чем-то ты же мог основываться, что-то питало твою надежду.
На Макрагге находилось чуть больше шестидесяти Саламандр, вырвавшихся из шторма. Свет Фароса был их единственным лучом надежды в галактической тьме… пока не появился Нумеон. Своим пылом и верой он разжег в них огонь, который должен был давно потухнуть. Прагматизм говорил, что побежденным и расколотым Саламандрам следует влиться в еще боеспособные легионы, но Нумеон показал им иной путь — путь, в конце которого ждало воссоединение с отцом и пропавшими братьями.
И теперь каждый огнерожденный на Макрагге прочесывал лабиринты Цивитас в поисках хоть каких-нибудь знаков.
— Ты наша надежда, брат, — тепло сказал Зитос, побудив Нумеона отвернуться от бесцветного пейзажа с Лапонисом и встать к нему лицом. — Вулкан жив.
Нумеон слабо улыбнулся:
— Он жив и он здесь.
Зитос показал на печать, которую Нумеон между тем сжимал в руке.
— А это?.. — начал он.
— Да, с его брони.
— Могу я взглянуть на него? — попросил Зитос. — Одну секунду?
Нумеон без колебаний протянул ему молот.
— Им нельзя ни ковать, — сказал Зитос, разглядывая печать со всех сторон, — ни убивать.
— Это символ, — ответил ему Нумеон, забрал протянутый молот и повесил его обратно на пояс.
Зитос кивнул:
— На наковальню, брат.
— А скоро — и обратно в пламя, — добавил Нумеон.
Зитос с завистью оглядел новую броню брата — зеленую, как драконья шкура, и с фестонами, которые, перекрываясь, напоминали чешую. Кузнец, изготовивший доспехи, выгравировал на всех пластинах изображения огня, что символизировало перерождение и волю, которую Нумеон вернул Саламандрам, выброшенным на планетарные берега Макрагга.
Картину портил лишь ультрамарский клинок, слегка покачивающийся на бедре; впрочем, ножны были ноктюрнские. Болт-пистолет с другой стороны и зазубренный меч на спине были изготовлены огнерожденным мастером.
Меч был «драконьим зубом», оружием древним, но обновленным и улучшенным специально для Легионес Астартес. Каждый зуб имел мономолекулярное лезвие и три раза складывался при ковке для большей твердости и прочности. Посаженные на цепь, они становились смертоносны. Хороший мечник мог ими рубить доспехи.
Скромные болт-пистолеты были широко распространены в легионе, но в экземпляре, доставшемся Нумеону, ничего скромного не было. Названный «Василиском» за дуло в форме змеиной головы, украшенное бронзовой чеканкой, он имел больший калибр, чем стандартные болт-пистолеты модели «Марс», что уменьшало эффективную дальность, но значительно повышало убойную силу, а потому требовало специальных патронов.
— Гарго сделал тебе прекрасную броню.
— Он говорил, что ему пришлось торопиться, но я в долгу перед ним, и перед тобой, и перед Вар’киром за оружие. Обещаю, что верну его, когда появится возможность поработать в кузнице.
— Оружие дарится, а не дается на время, брат-капитан, — сказал Зитос. — Я не могу забрать его, как не смог бы забрать отданную тебе руку. Они оба твои.
— Тогда прими мою благодарность, брат, — вежливо отозвался Нумеон.
Зитос смущенно склонил голову:
— Это честь для меня.
— У меча есть имя?
— Драукорос, — ответил Зитос. — В честь зверя, чьи зубы образуют его лезвие.
— Славное оружие. Заставляет тосковать по Скалтарету.
Нумеон носил мантию из кожи этого великого змия с тех пор, как стал огнерожденным. Потеряв ее, он, казалось, лишился части собственного тела.
Зитос ответил ему улыбкой, которая так легко появлялась на лице массивного фемидца.
— Значит, найдем тебе зверя для нового плаща.
Вдруг он посерьезнел и хотел сказать что-то, но передумал и перевел взгляд на горизонт.
— Говори! — твердо приказал Нумеон.
— Почему ты не обратишься к ним? — спросил Зитос, пристально взглянув брату в глаза.
— Я не их лидер, Зитос. Их лидер — Вулкан, и скоро он к нам вернется. Кроме того, — заметил он, — ты прекрасно командовал ими, пока нас не было.
— Я не…
— Братья! — перебил его крик из-за спины, привлекая внимание обоих.
По лестнице из гладкого серого базальта к ним поднимался Вар’кир.
— Возможно, я знаю, как найти нашего отца, — сказал он, щуря старые глаза под последними лучами солнца.
Голос Нумеона выдал волнение, которое он скрывал от Зитоса:
— Рассказывай.
Глава 12
Кровавые ритуалы
Закованного в цепи Ксенута Суда отвезли в камеру в Восточной цитадели и заперли дверь, оставив его в темноте. Он находился в одном из нескольких подземелий бастиона, который не был тюрьмой, строго говоря, но таил в себе достаточно надежных помещений для пойманных врагов Ультрамара.
Камера располагалась в северной части крепости, на несколько уровней ниже крыши, на которую пленника доставил штурмовой корабль. Ксенут Сул предполагал, что Ультрамарины заключили его в саркофаг для собственной же безопасности. Эта комната, с ее адамантиевыми кандалами, железобетонными стенами и армированной, окованной железом дверью, выполняла ту же задачу.
Разумеется, они ошибались.
Не было такой комнаты, такой темницы, такого каменного мешка, из которых Ксенут Сул не смог бы выбраться. Как и предсказывал его повелитель, сверх меры инициативные Ультрамарины схватили больше, чем могли удержать. Они так до конца и не поняли, что за существо привезли на свою территорию.
И не поймут. Ксенут Сул позаботился об этом, замаскировав свой психический отпечаток. Скоро они все узнают, но от знания уже не будет пользы.
Ксенут Сул на мгновение пожалел, что попал сюда, на Макрагг, не для того, чтобы убивать Ультрамаринов. Его жертва принадлежала другой фракции.
«Как же бесконечно разнообразны предатели», — размышлял он, легко избавляясь от пут. Его кости удлинились, и конечности выскользнули из оков, предназначенных для воина в полном боевом облачении. Тело растянулось, словно отражение в кривом зеркале. Прогнув спину и задрав голову, он искривил собственное туловище и выбрался из цепей, как змея, меняющая форму, чтобы проникнуть в узкую дыру.
Скинув броню, словно рептилия — кожу, Ксенут Сул присел и вслушался в темноту.
Стук шагов по твердому полу коридора, в который выходила его камера, уже утих, а значит, тюремщики ушли. Он чувствовал запах других охранников на патруле, но они были относительно далеко.
По двум тонким полоскам света — из-под двери и из щелей вокруг закрытого смотрового окна — было видно, что за порогом никого нет. Тюремщики нередко таились в сумраке, надеясь узнать, что делают или говорят пленники, когда думают, что остались одни.
Ксенут Сул знал, что нужен, иначе его уже убили. Но он также подозревал, что не является самым ценным приобретением Ультрамаринов. Эта сомнительная честь принадлежала другому.
— Я заставлю его замолчать… — прошипел Ксенут Сул темноте, но не только ей…
Он поднял правую руку к зернистому свету, и из указательного пальца начал расти длинный коготь. Он вытягивался, пока не загнулся острым зазубренным крюком, после чего Ксенут Сул медленно провел им по левому предплечью.
Кожа легко разошлась, а за ней и мясо. Из раны потекла жидкость, подобная крови, но густая и словно бы одушевленная. Собравшись в лужицу у голых ног Ксенута Суда, она застыла в форме черепа. Темная жидкость все лилась из артерии, как из трупа, которому выпускают кровь, и наслаивалась на кости черепа, образуя подобие плоти. Голова вырисовывалась все детальнее: возникли кожа, волосы, даже руны, вытатуированные на лице, которое теперь напоминало лицо Проповедника.
Восковая голова вздохнула, будто выныривая из воды — или скорее колодца с кровью. Проповедник Квор Галлек «вступил» в камеру Ксенута Сула и торжественно взглянул на Освободившегося.
— Говори… — произнесло кровавое лицо хриплым, мертвенным голосом Ксенута Сула, шевеля губами одновременно с ним. — У нас мало времени.
Ксенут Сул улыбнулся, несмотря на усилия, которых требовало единение. При виде мучений проповедника становилось легче.
— Он здесь, — прошептал Ксенут Сул, — как говорили Барбос Кха и Улькас Тул.
Они не зря выловили их бездушные сущности из пламени эфира. Теперь их ждали вечные муки — справедливая награда за предательство… пусть даже и предателя.
— Сыны Жиллимана подозревают?
— Нет, ни о моей истинной природе, ни о моей цели.
— Можешь к нему подобраться?
Ксенут Сул фыркнул:
— Камера — не помеха.
— Что ты предложил за плен?
— Твое имя и обещание большего, чтобы они меня не убили. Ты был прав: их привлек кузнечный тотем.
Тонкие губы Квора Галлека растянулись в улыбке, но время единения заканчивалось. Он зарычал от напряжения, пытаясь продлить связь.
— Убей его, Ксенут Сул, — сказал он, и губы Ксенута Сула повторили слова за кровавым подобием лица. — Пытай его душу, пока не извлечешь всю правду до последнего клочка, а затем низвергни ее в варп. Я обещал им пир. А после этого мы сможем начать следующий акт…
Ксенут Сул кивнул. Его глаза горели злобой.
— Фульгурит, — проговорил он, словно напоминая себе о ждавшей их награде.
— Убийца богов… Оружие, способное сразить примарха… Даже Императора…
Лицо Квора Галлека исказилось от боли, кожа, плоть и кость слезли одна за другой, пока не осталась лишь бесформенная лужа крови.
Ксенут Сул устало сел, но его рвение не ослабло.
— Я освежую твою грязную душонку, — пообещал он темноте, но не только ей, — Бартуса Нарек.
Глава 13
Кровавое воссоединение
Немедленно вызванный «Громовой ястреб» доставил Саламандр из Гептапигионской крепости в Восточную цитадель. Сели они среди клубов поднятой пыли и под вой нескольких сирен, отреагировавших на внезапно возникший корабль.
Прежде чем стражи в кобальтово-синей броне могли остановить трех драконьих легионеров, резво выпрыгнувших из люка на боку штурмовика, из глубин бастиона вышло сопровождение в составе Эонида Тиэля и Вита Инвиглио.
Оба были вооружены, хотя оружие оставалось в кобурах и ножнах.
Тиэль поднял левую руку ладонью к Саламандрам. — Не спешите, — предупредил он. — Именно поэтому вам ничего и не сказали.
Первым заговорил Зитос, бывший вне себя от злости: — Вы держите в камере убийцу нашего отца, но сообщить нам не сочли нужным. Мы сидим в городе уже несколько месяцев!
Вар’кир остановил конфликт прежде, чем это пришлось делать Тиэлю.
— Зитос, спокойно. У тебя слишком горячая кровь.
— Сейчас она как магма, капеллан, — процедил тот.
Нумеон, проигнорировав обоих, обратился к Тиэлю:
— Вар’кир и я пойдем с тобой. Я хочу увидеть предателя по имени Бартуса Нарек. Мы с ним уже сталкивались, и из-за него погибло множество легионеров.
Тиэль не сдвинулся с места. Как и Зитос, несмотря на слова Нумеона, и это говорило о том, какое влияние капитан Саламандр имел на Восемнадцатый. Тиэль вдруг понял, что после потери примарха Артелл Нумеон фактически стал магистром легиона.
Но он оставил эти мысли при себе, сказав:
— У меня нет права решать, можешь ли ты убить его, Артелл. Хотя я бы разрешил.
— Клянусь, что не буду ничего делать, — ответил Нумеон, по обычаю Ультрамаринов прижав к груди кулак.
Тиэль помолчал, оценивая угрозу, которую могли представлять оба Саламандры. Он не мог удержаться от этой привычки даже в присутствии союзников.
Решив, что беспокоиться не о чем — или, возможно, незачем, — он кивнул Инвиглио, и тот немедленно отозвал напряженных стражников в сторону.
— Когда окажемся в Восточной Цитадели, — сказал Тиэль после того, как те ушли за Инвиглио, — слушайте меня и делайте все так, как я скажу.
Лицо Нумеона было непроницаемо:
— Понял.
Вар’кир молча кивнул.
Четыре легионера прошли через ворота. Зитос покорно остался ждать снаружи, словно статуя из оникса. Сначала он кипел от гнева, но быстро понял, что Нумеон не взял его как раз поэтому.
Помещения Восточной цитадели уходили глубоко под землю Макрагга. Именно здесь, как сообщил Тиэль, и держали Бартусу Нарека. В бастионе были и другие пленники, но никто не сидел дольше этого Несущего Слово.
— Я позвал Тита Прейтона, — говорил Тиэль, пока все четверо шли в ногу по широким коридорам из камня и стали. — Но подозреваю, он уже знает, что вы здесь.
Он покосился на Вар’кира, которому хватило такта ничего не отрицать.
— Как ты уговорил его признаться? — поинтересовался Тиэль, вновь переводя взгляд вперед.
— Он сам рассказал.
Тиэль одобрительно кивнул.
— Предателя уже допрашивали? — спросил Нумеон.
— Тщательно, — ответил Тиэль. — Даже когда в этом уже не было необходимости.
Вар’кир рассмеялся, вместе с остальными спускаясь по ступеням и заходя на открытую платформу, которая должна была отвезти их вниз.
— Для Ультрамарина ты на удивление… смело мыслишь.
— Мне это постоянно говорят.
— И не всегда в качестве комплимента, полагаю.
— Верно полагаешь.
По пути к лифту Тиэль кивал каждому встреченному стражнику, а они все в ответ отдавали честь. Среди них были только легионеры, поскольку только им можно было доверить охрану местных пленников.
Когда все вступили на платформу, Инвиглио активировал лифт.
— Он спустит нас на несколько уровней, — объяснил он, — но камера Бартусы Нарека находится под землей. Остальной путь придется проделать пешком.
Нумеон не ответил. Он замкнулся в себе, готовясь к встрече с вигилятором, который убил на Траорисе Хелона, Узака, Шаку и Пергеллена. Насчет смерти последнего Нумеон не был уверен, но все равно шептал имя Железнорукого вместе с остальными, как мантру.
— Артелл, — позвал Тиэль, когда лифт с лязгом остановился.
Зазвенели цепи, застонал металл: кабина коснулась земли.
— Артелл, — тверже повторил он.
Нумеон взглянул на него.
— Я дал клятву, — сказал Саламандра, — и не нарушу ее. Я не буду его убивать… пока.
Инвиглио с тревогой посмотрел на сержанта в поисках моральной поддержки.
Несколько секунд миновало в тишине, после чего Тиэль пожал плечами и рывком открыл складывающуюся дверь, которая закрылась еще перед спуском.
— Сойдет.
Инвиглио вышел первым. Остальные последовали за ним.
Вниз вела узкая лестница. Стершиеся каменные ступени и дрожащие отблески факелов на стенах придавали обстановке мрачный, древний вид. Нумеон готов был поверить, что они обнаружат Нарека на дыбе или в подвесной клетке.
После второго пролета у Тиэля затрещал вокс. Он остановился, жестом попросил остальных сделать то же самое, а затем приказал собеседнику доложить.
Он некоторое время слушал, пока легионеры ждали. Закончив разговор, он закрыл канал и достал пистолет.
Инвиглио последовал его примеру.
— В чем дело? — спросил Вар’кир.
Нумеон обнажил ультрамарский гладий. Ни Тиэль, ни Инвиглио не попытались остановить его или возразить.
— Он сбежал, да?
Тиэль нахмурился.
— Внизу должно быть шесть стражников, — сказал он. — Ультрамаринов. Наших братьев. Ни один не отвечает.
— Есть еще кое-что, — добавил Вар’кир, снимая с пояса булаву с драконьей головой. — Чувствуете запах?
Он секунду подождал, чтобы другие тоже принюхались.
— Кровь.
Первый труп обнаружил Инвиглио. Мертвый Ультрамарин сидел, прислонившись к стене алькова рядом с одной из нижних камер. У него было вырвано горло.
Только одно существо могло нанести такую рану. Инвиглио опустился на колено рядом с трупом, для проформы проверил пульс и повернулся к Тиэлю.
— Освободившийся.
Инвиглио уже дважды доводилось сражаться с ними и, по всей видимости, суждено было сразиться и в третий.
— Сколько еще нам страдать из-за них? — подумал он вслух.
Тиэль не ответил, но выглядел он мрачно. Убрав пистолет, он вытащил оба оружия ближнего боя: великолепной работы полуторный меч, в который он тут же направил энергию, и короткий гладий для колющих ударов — замена отданному Нумеону.
— Он демон? — спокойно спросил он у Саламандр. — Нарек одержим? Несущие Слово называют таких Освободившимися — это значит, что у него нет души.
Нумеон едва заметно покачал головой:
— Уверен, что некоторые его союзники на Траорисе были затронуты. Но он… не знаю.
— Взгляните сюда, — сказал Вар’кир, отошедший взглянуть на открытую камеру.
Внутри лежал второй легионер, тоже мертвый, но облаченный в грязно-белую с синим броню. Его убили так же неаккуратно, как Ультрамарина. Стены покрывали кровь и ошметки плоти.
Инвиглио поднялся и вытащил меч; Тиэль же, осмотрев труп, помрачнел еще больше и двинулся вперед.
— Держитесь вместе.
По пути к Бартусе Нареку обнаружилось еще три открытых камеры с убитыми заключенными. Одного порвали на части, раскидав конечности по залу, как мякину во время кровавой молотьбы. Другого повесили на собственных кишках. От третьего осталась только лужа свернувшейся крови.
Кровавости картине прибавляли останки стражников. Их застали врасплох, так что некоторые даже не успели вытащить оружие, но на самом нижнем этаже бастиона стены покрывали следы от болтерных снарядов, немые свидетели того, что легионеры погибли сражаясь, а не были зарезаны на постах.
Сирены предупреждения не выли. Резня в тюрьме закончилась быстро.
— Все не так просто, как кажется, — сказал Нумеон, когда они приблизились к последней камере с Бартусой Нареком.
— Согласен, — отозвался Тиэль на очевидное замечание.
Длинный коридор вел в самую глубокую и темную дыру в цитадели. Пол был слегка покатый, и кровь медленно стекала к ней, словно указывая им путь. Теплый, душный воздух имел металлический привкус.
— Что вы видите? — спросил Нумеон.
— Конец допросам на Макрагге, — ответил Инвиглио.
Тиэль едва заметно сбавил шаг, формулируя теорию.
— След.
— Который ведет в камеру Нарека, — сказал Нумеон, мотнув подбородком в конец коридора.
Они побежали, громыхая тяжелыми ботинками.
Тиэль обнаружил, что камера не заперта, и проговорил:
— За каждой дверью новый кошмар…
Затем пинком распахнул ее.
Перед ними стоял легионер в багровой броне, укрытый тенями и склонивший голову. С появлением Ультрамаринов он выпрямился, словно вынужденный оборвать какой-то разговор, но в камере больше никого не было.
— Можете мне не верить, — сказал он, — но я не думал, что все так обернется.
Тиэль сделал три медленных шага вперед, смотря, нет ли засады по бокам.
— Нарек от Слова, — спокойно объявил он стоящему спиной воину, когда вступил в камеру. — Ты ответишь за это.
Нумеон встал слева, Инвиглио — справа. Вар’кир охранял дверь, чтобы предатель не сбежал.
Когда Несущий Слово поднял голову, Нумеон стиснул рукоять гладия.
— Ты не Бартуса Нарек, — удивился он, узнав предателя. — Где он?
Несущий Слово нахмурился.
— Хороший вопрос, — сказал Ксенут Сул и атаковал.
Он был быстр, невозможно быстр для легионера в доспехах. Вот только он не был легионером в нормальном смысле слова. Строго говоря, он даже не был человеком.
Тиэль отпрыгнул, когда Освободившийся бросился на них, но других воинов раскидало в стороны, а Вар’кира выбросило сквозь дверной проем обратно в коридор. Затем Несущий Слово развернулся лицом к остальным, забыв про лежащего позади Саламандра.
Теперь было ясно, что побег никогда не входил в планы Ксенута Суда. У него была какая-то задача, с которой он не справился, и теперь все закончится смертью.
Он начал меняться, становясь больше, сильнее, раздуваясь так, что доспехи едва выдерживали. Из кончиков латных перчаток выступили когти с кинжал длиной. Когда-то человеческие глаза сменились бездонными черными дырами, влажно поблескивающими в сумраке.
Под их взглядом легионеры на мгновение окоченели…
…Пока не раздался крик Тиэля:
— Убить его!
Он снес запястье руки, потянувшейся к его горлу, и Освободившийся зарычал от боли. Из обрубка тут же вылезли мясистые отростки, извивающиеся неестественно живо. Один обвился вокруг выставленной ноги Тиэля и швырнул его через всю камеру. Тот ударился в стену с такой силой, что керамит пошел трещинами, и больше не встал. Два других щупальца как кулаком ударили Инвиглио в грудь, опрокинув его на пол.
Нумеон вышел вперед, доставая из-за спины Драукорос, а во второй держа гладий. Его голос отдался эхом в небольшой камере:
— Вулкан жив!
Ксенут Сул издал мерзкий, диссонирующий смех, ножом прошедшийся по нервам Нумеона. Стремительно мутирующие щупальца сплелись в круглую булаву из плоти. Несущий Слово махнул ею, как шаровым тараном, задев стену, отчего в стороны полетели куски камня, а воздух наполнила пыль, но Саламандра вовремя пригнулся, и булава пронеслась чуть выше его головы.
Нумеон сделал выпад, но попал в неподатливый керамит. Не отступив, он парировал удар когтей и атаковал опять. На этот раз ему удалось найти щель, где пластины брони не защищали раздувшееся тело Ксенута Сула. Кожа и плоть разошлись, и из раны хлынула кровь.
Ксенут Сул взревел.
Теперь они знали, что его можно ранить.
Оставив гладий в груди Освободившегося, Нумеон рубанул его по плечу Драукоросом. Тот вошел глубоко, жадно впился в плоть, совсем как во времена, когда эти зубы принадлежали живому существу. Нумеон пилящим движением двинул меч к себе и от себя. Броню забрызгал какой-то гнусный аналог обычной крови, едва не оглушив Саламандру мощью вони.
Это была вонь варповой скверны, мира за завесой, разложения в людских душах, гнили злых поступков, обретших плоть и сознание.
Нумеон горько пожалел, что у него нет огнемета и он не может сжечь эту тварь, отправив ее обратно в ад. Придется обойтись мечом.
— Крепко впивается, совсем как мой гнев! — прорычал он, когда зазубренное лезвие нашло на кость и остановилось.
Обезумев от боли, Ксенут Сул поднял Нумеона в воздух и впечатал его в полуразрушенную стену камеры, но Саламандра с мрачным видом держался. Он оставил Драукорос глубоко в плоти Ксенута Сула, но выдернул обеими руками гладий и вогнал его в открытую шею предателя.
Тот погрузился в тело по рукоять, а латные перчатки Нумеона стали скользкими и черными.
Освободившийся отшатнулся, выпустив Нумеона, и тот упал, но успел схватиться за рукоять зазубренного меча. Рука по инерции скользнула дальше и между бритвенно-острыми зубьями остались куски алой плоти.
Инвиглио быстро пришел в себя и уже был на ногах. Нумеон увидел Ультрамарина периферийным зрением, но его радость превратилась в ужас, когда Ксенут Сул отреагировал первым. Освободившийся бросился к Инвиглио, а тот на мгновение замер, вспомнив, как Леарга разрезали надвое на «Темной клятве».
Ксенут Сул вырвал из него все эти воспоминания.
— Воин не должен так умирать, — прошипел он и вонзил когти уцелевшей руки в незащищенную грудь Инвиглио.
Ультрамарин забулькал, из вокс-решетки пошли маленькие кровавые пузыри, а потом он уронил оружие и повис на когтях-кинжалах Ксенута Сула.
Жажда мести дала Нумеону силы подняться, но Ксенут Сул был к этому готов.
Щупальца обвили шею Саламандра, как змеи, сдавливая горло. Перед глазами замаячило черное забытье, пока Нумеон не разрубил щупальца усталой, но твердой рукой. Он закашлялся и сплюнул желчь, потекшую по подбородку.
Ответная атака взбешенного Ксенута Сула уронила его на колени. Лязг Драукороса, выпавшего из ослабевшей руки, прозвучал погребальным звоном.
Они нанесли Освободившемуся серьезные увечья, глубоко его ранили, но он все не умирал, только становился опаснее, как зверь, загнанный в угол и дерущийся за свою жизнь.
— Я не успокоюсь, пока не убью всех легионеров в этой дыре! — крикнула тварь звериным голосом. — Смертей никогда не будет достаточно!
У Нумеона шла кровь из носа и рта, а тупая боль от нескольких трещин в реберном каркасе и правом плече жгла и отвлекала, но он не сводил глаз с противника.
Во взгляде Ксенута Сула не было ни намека на человечность. Его лицо почти не изменилось, в отличие от гротескно раздувшегося тела и мутировавших конечностей, но Нумеону пришлось напомнить себе, что это лицо не человека, а демона.
Опираясь на пол одной рукой, он протянул вторую к Василиску, который все это время лежал в кобуре, но пальцы наткнулись на печать Вулкана и сжали ее, как будто к ней крепилась нить его жизни.
В древние времена — до имперской эры просвещения и науки — люди приписывали суевериям силу. Они говорили, что вера может породить чудо. Для благочестивого человека вера в великое и чистое была мечом в борьбе с Древней ночью.
Нумеон не верил во все мифы Ноктюрна, но он верил в Вулкана, а потому поднял печать примарха над головой, как очистительный огонь.
Остро чувствуя важность этого жеста и этого момента, он взревел:
— Вулкан жив!
Увидев печать, Ксенут Сул замер. Как и в случае с несчастным Инвиглио, эта пауза оказалась решающей.
Камеру огласило эхо трех мощных взрывных выстрелов, и Ксенут Сул дернулся, когда масс-реактивные снаряды сдетонировали в его изуродованном теле.
Рыча от боли, он вышел из транса и наконец обратил внимание на противников.
Зитос, Вар’кир и два Ультрамарина из караульного помещения стояли, направив болтеры на Освободившегося.
— Вниз! — крикнул Зитос.
Нумеон из последних сил бросился в сторону, а в Ксенута Сула ударил шторм снарядов, сдирая с него куски плоти, кости и брони. Освободившийся покачнулся под этим мощным обстрелом, но не погиб.
В воздухе, пропитавшемся дымом и вонью кордита, разнесся презрительный смех Ксенута Сула, чья плоть уже начала срастаться.
Но Зитос не закончил.
— Перезаряжай!
Понимая, что сейчас будет еще один залп, Ксенут Сул приготовился бежать на воинов, ведущих стрельбу из коридора.
Но Тиэль уже был на ногах. И в его руке потрескивал электромагнитный меч.
— Давай попробуем еще раз, за Инвиглио, — сказал он монстру и вонзил клинок прямо туда, где должно было находиться сердце Ксенута Сула.
В Освободившегося ударил второй град снарядов. Извиваясь и осыпая их проклятиями, он медленно распадался на части.
Когда буря снарядов утихла, Нумеон тяжело поднялся на ноги. Он был ранен, но ему хватит сил покончить с этим.
— Ты слаб, — сказал он, вновь поднимая Драукорос, — потому что нечист. И слишком глуп, чтобы осознать это. Я покажу тебе…
Он взмахнул мечом.
Ксенут Сул округлил глаза, человеческое лицо исказилось от страха, и его голова слетела с плеч.
Обезглавленный труп упал на колени и завалился вперед.
— Трон, ну и уродливый ублюдок, — сплюнул Тиэль, вытирая окровавленный клинок выключенного меча.
Он перевел взгляд на Инвиглио. Тот не был первой потерей среди Отмеченных Красным, но каждая смерть ранила его, как ножом.
— Нужно перекрыть все выходы из Восточной цитадели, — сказал Нумеон.
— Толку будет немного, — ответил Тиэль, но кивнул двум Ультрамаринам из караула, чтобы те занялись этим.
Нумеон же произнес вслух то, о чем думали все они.
— Бартуса Нарек исчез, но не по вине врага.
Глава 14
Смыкая ряды
В оружейном зале тьму нарушали небольшие островки света вокруг тихо потрескивающих костров. У подножия жаровен собрался серый пепел: остатки углей и сожженные подношения. Даже воздух почернел, пропитавшись сажей и резким запахом золы. Жара сгущала его, тени дрожали в мареве, а собравшихся укрывала удушливая дымка.
Шестьдесят шесть воинов собрались в сумраке. Они сутулились и выглядели неуклюжими в своих темнозеленых доспехах, но горящие углями глаза и черная, как сажа, прочная, как оникс, кожа придавали им дьявольский вид, и жители Цивитас разумно старались держаться от них подальше.
Оружейный зал и часть прилежащей территории были когда-то частью городского района, но теперь принадлежали рожденным в огне. Однако шестьдесят шесть получили его не силой или прямыми угрозами, а лишь потому, что остались здесь, и потому что имели странные обычаи. Некоторые местные жители теперь называли это место «Пепельный квартал».
Рек’ор Ксафен затянулся трубкой с рагой, выдохнул дым с запахом застывшей лавы и спросил:
— У нас вообще есть корабль?
— «Харибда» уже ждет в доке.
Жесткий взгляд Ксафена отыскал среди Саламандр Гарго, и воин нахмурился, невольно подчеркнув шрам, пересекавший лицо по диагонали. Ксафен принадлежал к числу немногочисленных пирокластов. До Резни он был вспыльчив, теперь же он всегда готов был взорваться — во всяком случае, так нередко говорил Вар’кир.
— Это корыто? Чудо, что оно вообще выбралось с Истваана V. Как мы полетим на нем сквозь Гибельный шторм?
У Игена Гарго были тронутые алебастрово-белой сединой волосы, а подбородок украшала узкая борода. Невысокого роста, но сильный, с широкими плечами кузнеца, он казался еще массивнее и грознее, стоя со сложенными на груди руками.
— Корабль крепок, — сказал он. — А его капитан силен. Адиссиан говорит, что «Харибда» справится, и я ему верю.
Ксафена это не впечатлило.
— Ты слишком много времени проводишь со смертными.
— Они наши братья, Ксафен, — мягко одернул ветерана Вар’кир. — И мы должны доверять им или не доверять вообще никому.
Его черные доспехи почти сливались с кожей, и он казался невидимым — только горели огненно-красные глаза и выделялась полоса белых волос, разделявшая надвое голову. Он выглядел усталым после недавнего боя с Освободившимся Ксенутом Сулом.
— Ты видел это в огне, капеллан? — спросил Гарго, надеясь узнать о каком-нибудь предвестии.
Теперь даже в эзотерическом Прометеевом культе редко прибегали к подобным практикам. Большинство считало, что им нет места в светской галактике, которую пытался создать Империум.
Но недавно суеверия и древние обычаи начали возрождаться.
— Нет, — признался Вар’кир, помрачнев, — но в последнее время от меня многое укрывалось.
Он нахмурился еще больше, раздосадованный побегом Бартусы Нарека.
За столом зияло одно пустое место. Собравшиеся в оружейном зале старались не смотреть на него, даже когда с соседнего стула встал воин.
Зитос положил закованные в металл руки на тяжелое лакированное дерево, и стол заскрипел под его весом, несмотря на кажущуюся прочность.
— Послушайте, — сказал Зитос, который имел звание сержанта, но для обитателей зала, вынесенных варпом на Макрагг, значил гораздо больше. — Вар’кир прав. Как мы теперь знаем, союзников здесь у нас немного. Вулкан исчез, предатель бежал — больше ничто не держит нас на Макрагге. — Пламя бросало дрожащий свет на жесткие черты его эбенового лица, подчеркивая молодость, и отражалось от безволосого черепа. — Мы — Погребальный Огонь, а потому должны пройти все испытания… ради Вулкана.
Ему ответили одобрительным бормотанием. Только Ксафен, на протяжении всей речи сжигавший Зитоса взглядом, не присоединился к хору голосов.
— Я верю Игену Гарго, когда он говорит, что «Харибда» готова. И я встречал Коло Адиссиана и знаю, что он честен и смел. О лучшем капитане и мечтать нельзя. Фар’кор Зонн со мной согласен.
Зитос перевел взгляд на технодесантника, который кивнул, отчего гироскопы в аугментированной шее коротко зажужжали.
— Значит, нам нужно принять решение, — сказал Зитос, окидывая взглядом всех скрытых тенями собравшихся. — Мы можем остаться и вступить в новый крестовый поход Жиллимана…
— Это будет политическим назначением, не более, — фыркнул Ксафен, но большинство с ним согласились. — Мне совсем не хочется, чтобы немногие выжившие Саламандры были частью какой-то макраггской пропаганды.
— И мне — сказал Абидеми.
— И мне, — добавил Дакар.
К ним присоединились другие голоса. Только Вар’кир и Зонн молчали.
Зитос кивнул, довольный всеобщей поддержкой и полный решимости.
— Тогда мы улетим и присоединимся к тем, кто еще защищает Трон за пределами Ультрамара.
— Есть третий вариант, — заметил Вар’кир, когда шум возмущения утих.
На него обратились горящие в сумраке глаза.
— Ноктюрн, — коротко сказал он.
Ксафен нахмурился. Даже на фоне братьев его жажда отомстить предателям была так сильна, что переходила в буйность.
— Ноктюрн? Сквозь шторм, полный опасностей? Я хочу умереть в битве, а не на борту плетущейся домой развалины.
— Ради Вулкана, — ответил Вар’кир, и в зале опять воцарилась торжественная задумчивость.
— Вулкан пропал, — сказал Ксафен, который горевал не меньше остальных, но предпочитал заглушать боль с помощью злости и обвинений. — Пепел и дым, ты сам это сказал, капеллан.
— Нумеон верит, — заметил Зитос, что вызвало у Ксафена очередной приступ гнева.
— Я знаю об Артелле Нумеоне только то, что когда-то он был великим воином.
— Он им остается, брат, — перебил Гарго, процедив слова сквозь стиснутые зубы.
Вдруг он скривился и схватился за плечо.
— Еще болит, да? — поинтересовался Ксафен, не сумев сдержать природную агрессивность. — Вот только мы все что-то потеряли на Истваане.
Некоторые закивали. Гарго отвел взгляд от пирокласта и постарался не обращать внимания на боль.
— Нумеон также наш командир, потому что другого нет, — парировал Вар’кир, возвращаясь к главному вопросу. Он покосился на удрученного Зитоса.
— Командир, который не хочет командовать, — ответил Ксафен и раскинул руки в стороны, указывая на всех присутствующих. — И где он? Мы собираемся, пытаемся найти выход, а его нигде не видно. Только пустой стул о нем напоминает.
Иген Гарго устранился от беседы. Зал наполнился тихими спорами, но они быстро утихли.
Даже Зитос не знал, что сказать. Хотя он почитал за честь вести своих братьев и знал, что в глубине души ему будет этого не хватать, он все же ликовал, когда Нумеон вернулся, дабы подхватить упавшее знамя магистра легиона.
У Вар’кира хватило смелости ответить покрытому шрамами ветерану:
— Он в трауре, Ксафен, вот где. Он оплакивает мертвого.
Глава 15
Безнадёжные дела
Вар’кир назвал их садами, но Нумеон не заметил в них ничего красивого. За время, проведенное на Макрагге, он видел демона в недрах Восточной цитадели и пустой мемориальный зал, в котором должен был покоиться его отец, но никакой красоты.
Перед ним раскинулась тусклая территория с черными орхидеями, бледными лилиями, гранитом и холодным мрамором на темной земле. Внутреннее спокойствие было нежеланным гостем в этой обители горя и боли. Могилы и мавзолеи уходили во все стороны, и повсюду высились статуи, навеки облаченные в траурную броню, застывшие в лучший миг тающего величия.
Холодный ветер продувал пристанище мертвых, волнуя поверхность илистой воды в облицованных камнем каналах. От него немела душа и кололо льдом в сердце.
— Я гнев, — тихо сказал он призракам, — что стоит одиноко в ваших длинных тенях.
— Мрачные слова для мрачного момента, — раздался низкий, хриплый голос.
Нумеон обнажил меч.
— Кто здесь? — грозно спросил он, вспоминая рассказ Тиэля о двойниках и ренегатах в Цивитас.
Из темноты вышел высокий, массивный воин, столь же мрачный и грозный в своей черной броне, как каменные погребальные статуи. Сомнений быть не могло.
— Я Лев Эль’Джонсон.
— Я знаю, кто вы, — ответил Нумеон, опуская меч. — Лев, примарх Темных Ангелов.
На Нумеона смотрели глаза с тяжелыми веками. Примарх, обладатель гривы длинных светлых волос, возвышался на Саламандрой, и был абсолютно непроницаем.
Он протянул Нумеону руку в латной перчатке.
— Будем считать это официальным знакомством, — сказал Лев. — Я хотел поговорить с магистром Саламандр наедине.
— У меня нет права на этот титул.
— Только у тебя оно и есть, капитан.
— В таком случае он мне не нужен. Чего вы от меня хотите, милорд?
Лев опустил руку, сохраняя непроницаемое выражение лица.
— Чтобы ты меня выслушал, — ответил он, делая шаг к темноте.
На спине у него висел огромный меч с гардой в виде крыльев — к счастью, в ножнах.
— Я слушаю, — несколько настороженно сказал Нумеон.
— Ты не согласен с политикой на Макрагге, верно, Нумеон?
— Сейчас мне нет до нее дела. Я пришел сюда, чтобы побыть наедине с собой.
— С собой и своим горем? Своим гневом?
— С обоими. С любым из них. Какая повелителю Темных Ангелов разница?
— Мне просто интересно. Я вижу легионера, который до боли хочет вернуться на свою планету, и думаю: что он испытывает?
— Отчаяние, удушье. Вы этого ожидали?
— Нет, — ответил примарх. — Тебя просто притягивает Ноктюрн или тобой движет что-то иное?
— Меня отталкивает Макрагг, вы это хотели спросить?
Лев помолчал, раздумывая над ответом.
— Не совсем. Не Макрагг.
— Значит, вы имеете в виду идеалы лорда Жиллимана.
Лев не ответил, но Нумеон вдруг почувствовал, что его изучают. Саламандра прищурился.
— Вы не согласны.
И опять Лев оставил свои мысли при себе.
— Я не хочу быть политической пешкой в играх, которые тут ведутся. Они противны мне даже больше, чем сержанту Тиэлю.
— Многие разделяют твои чувства, — ответил наконец примарх. — Некоторые говорят, что мы слишком быстро поставили крест на Терре. Мне кажется, ты тоже не из тех, кто легко бросает безнадежное дело. Иногда нам не остается ничего, кроме безнадежных дел.
Нумеон горько рассмеялся:
— Оглянитесь по сторонам, милорд. Мы стоим среди могил. Думаете, я пришел сюда, потому что твердо верю в безнадежное дело?
Лев покачал головой:
— Не хочу показаться грубым, но не забывай, с кем разговариваешь.
В его голосе звучало предостережение, а доспехи, кольчуга и гигантский меч за спиной придавали ему весомости. За подбитым мехом плащом, который ниспадал с плеч, таились еще более глубокие тени, словно отражая загадочную и непредсказуемую натуру Льва.
Впервые с начала разговора у Нумеона появились причины беспокоиться.
— Я пришел сюда, чтобы оплакать отца, — извиняющимся тоном сказал он. — Чтобы обрести покой.
Лев поклонился и ответил:
— В таком случае я не буду тебе мешать. Но помни мои слова, Нумеон. Никто крестов не ставит.
— А что насчет Калибана?
На лице Льва недовольно дрогнул нерв, но это произошло так быстро и незаметно, что Нумеон почти готов был списать это на воображение. Почти.
— Оплакивай моего брата Вулкана, как делаю и я, — сказал примарх, отступая в тенистые заросли сада, — но не надейся обрести покой.
Слова прозвучали горько, но прежде, чем Нумеон успел спросить об этом, Лев развернулся, взмахнув плащом, и исчез в темноте.
Нумеон несколько мгновений стоял в одиночестве. Он только сейчас заметил, как колотится сердце. Неожиданная встреча со Львом его встревожила, и он задумался, какие же цели преследовал Темный Ангел. Его слова казались правдой.
«Иногда нам не остается ничего, кроме безнадежных дел», — осознал он.
Его жизнь вновь обрела смысл, однако вместе с ним пришли горе и боль. Он так долго отрицал неоспоримую правду, но теперь принял ее.
Вулкан был мертв.
Его отец не сбежал из саркофага, чтобы вернуться в мир живых. Он обратился в пепел, из которого был создан. Даже его убийца необъяснимым образом исчез из плена, и хотя Жиллиман через посредников заверял Нумеона, что Бартусу Нарека схватят, Саламандра на это и не надеялся. Лорд Макрагга, вопреки своим опасениям поставивший рядом с собой Сангвиния и Льва, больше беспокоился о строительстве своей военной машины, наследии и втором фронте Ультрамара, чем о беглых предателях, пусть даже таких опасных, как вигилятор.
Ни надежды, ни возмездия.
— У меня все отняли, — горько прошептал он.
Возможно, стоило разыскать Льва и продолжить разговор? Но сейчас Нумеон не был готов к этой беседе. Ему требовалось время.
Пройдя через обвитую плющом арку, Нумеон оказался у подножия черной базальтовой лестницы, которая вела к каменной площадке. В середине площадки стоял мемориальный камень, на котором были вырезаны имена погибших на Истваане V. В списке зияли пустоты для еще не известных имен и не подтвержденных смертей.
Над памятником возвышался еще один — величественная позолоченная статуя Ферруса Мануса, примарх а Железных Рук.
Он стоял в воинственной позе, с огромным молотом в поднятой руке, будто грозя небесам. Облик примарха воссоздали мучительно точно: броня была так правдоподобна, что не выглядела каменной, а лицу Горгона скульптор придал такое непреклонное, вызывающее выражение, словно примарх спрашивал, посмеет ли кто-нибудь без трепета взглянуть хотя бы на его копию. Только глаза, смотревшие на Нумеона сверху вниз, были мертвы и не горели его печально известным гневом.
Нумеон не мог избавиться от мысли, что столь грозный герой не заслуживал этого мрачного надгробия, но как еще хранить память о мертвых, если не заточать их сущность в камень? Феррус Манус пришел бы в ярость, узнав, как недостойно с ним обращаются.
Нумеон безрадостно рассмеялся, представив это зрелище. Затем он заглянул за статую, в глубину мемориальных садов.
Растительность здесь полностью уступала место черному мрамору. На неосвещенном участке не росло ни дерева, ни листика — только покрытые черепами колонны, вылезшие из земли, словно опухоли. Среди них виднелись небольшие статуи; одни спали вечным сном на своих саркофагах, другие стояли с гордым видом, а сами тела были погребены под ними.
Нумеон отошел от статуи и уже спустился с площадки, чтобы пройтись между темных скульптур, когда горе окончательно его накрыло.
Он рухнул на колено, как подкошенный, и зарыдал по убитому отцу. Никто его увидит, ибо никто не разделял его отчаяния.
Перед глазами полыхал огромный погребальный костер. На вершине его лежал Вулкан, который наконец возвращался в пламя.
— Зола, — прошептал Нумеон, приходя в себя, но не вставая с колен и не поднимая страдальчески склоненной головы. — Все мы — лишь зола, и ничего, кроме золы, после нас не останется.
Найдя в себе силы поднять голову, он вдруг заметил, что одна из статуй смотрит на него из теней. На невысоком постаменте располагался мраморный трон, и сидящая на нем фигура странным образом казалась знакомой.
Он встал, вглядываясь в темноту, но статуя была слишком далеко, и различить детали не получалось.
Он направился к статуе, не слыша, как по мрамору стучат его ботинки. Все его чувства сосредоточились на памятнике.
Подойдя ближе, он увидел, что статуя прижимает к груди какой-то предмет, а потом — что этот предмет из ее груди торчит.
Нумеон потерял дар речи. Распахнув глаза, он пытался выговорить что-то, но не мог. Ему удалось произнести лишь одно слово, после чего он опять рухнул на колени:
— Отец…
Глава 16
Разорванные узы
После разрыва все болело. Кровавые ритуалы всегда требовали телесных жертв. В определенном примитивном смысле, не отдававшим должное их сложнейшей метафизике, именно поэтому они и работали.
Квор Галлек сохранял кровавые узы с Освободившимся, пока того не изгнали. Они не были настоящим единением — это лежало за пределами возможностей даже такого волевого и талантливого темного апостола, как он, — а скорее походили на непрерывное и неявное восприятие тех далеких событий. Пока узы держались, он сделал несколько открытий.
Бартуса Нарек больше не сидел в плену. Его по неизвестным пока причинам освободила еще одна «заинтересованная сторона». Личности его явных союзников также оставались неизвестны. Увы, к числу тайн относилось и его местонахождение на Макрагге.
Перед изгнанием Ксенут Сул выяснил еще кое-что. Вопреки всему, Вулкан недавно прибыл на Макрагг.
Теперь он лежал в гробу, и его обсидиановая плоть служила ножнами для фульгурита.
— Ксенут Сул, — проговорил Квор Галлек, вытирая кровь из носа и сплевывая сгусток мокроты с алыми прожилками. — Глубоко же ты вонзил в него свои когти.
Пока капитан Саламандр был пленником Ксенута Сула на «Демагоге», он почти ничего не знал и не рассказывал. На Макрагге же Артелл Нумеон, чью ментальную защиту Освободившийся уже взломал, оказался гораздо полезнее.
Ксенут Сул передал все это Квору Галлеку перед тем, как порвались цепи, удерживавшие его в мире смертных. До этого они заключили сделку: Ксенут Сул хотел, чтобы Квор Галлек нашел его бестелесную сущность и вернул из эфира.
— Придется тебе подождать, мой злобный друг, — прошипел Квор Галлек, вставая.
Как и Бартусу Нареку. Он знал, где фульгурит; он даже видел косвенное свидетельство его силы. Оставалось только добыть его.
Стоя в темноте зала уз, он поднял еще дрожащую руку к вокс-панели.
— Капитан, — сказал он, — подведи нас к границе макраггских радаров и поставь сенсориум в режим широкого сканирования.
— Что мы ищем, магистр Квор Галлек? — отозвался хриплый голос капитана «Монархии».
— Большой корабль, — ответил он. — Саламандры. С особым грузом.
Глава 17
Символы
Нумеон стоял в очередном аудиенц-зале Преториума. Казалось, не так много времени прошло с тех пор, как его принимали в подобном зале три примарха. На этот раз он тоже был не один, только теперь его сопровождали Барек Зитос, Рек’ор Ксафен и Фест Вар’кир.
Кроме их четверых, в гигантском сводчатом зале пока никого не было.
Ксафен присвистнул.
— Грандиозно, — пробормотал он, окидывая взглядом фрески на потолке, вычурные колонны, знамена и гобелены. Зал был произведением искусства, хотя некоторые красоты поблекли, когда Ультрамар вошел в режим экономии, мобилизуясь по приказу Жиллимана. — Каждый камень призван напоминать о превосходстве Тринадцатого. Крепость Геры вся такая?
— Возможно, я ошибся, позвав сюда вас? — спросил Нумеон Ксафена, не сводя глаз с гигантских дверей. Лорд Макрагга опаздывал.
— У ноктюрнских правителей дворцы меньше, чем эта приемная, — ответил Ксафен.
Нумеон по-прежнему не смотрел на него.
— Сержант, не вынуждай меня повторять.
Ксафен с сожалением фыркнул, но успокоился и с виноватым видом поднял руку.
— Ты не ошибся, включив меня в собрание, брат-капитан.
— Кто мы? — обратился к ним Нумеон.
— Мы — шестьдесят шесть, — ответил Ксафен.
— Мы — Погребальный Огонь, — добавил Вар’кир.
— Саламандры, — сказал Вар’кир и одобряюще положил руку на плечо Нумеону, который повернулся и взглянул на него. — Мы едины в этой битве. Вулкан с нами. Ты с нами, Нумеон. Пришло время возвращаться домой.
Нумеон кивнул, благодарный за поддержку. Он хотел высказать свою благодарность, но тут двери в аудиенц-зал открылись.
Робаут Жиллиман вошел один. Одетый в традиционную для Ультрамаринов кобальтовую броню. С широких плеч ниспадал длинный алый плащ, отделанный мехом какого-то конорского зверя. На груди гордо сияла позолоченная ультима. Оружия при нем было немного: только простой крупнокалиберный болт-пистолет на левом бедре и короткий гладий, который в руке любого не-примарха выглядел бы мечом. Не тот набор, с которым можно идти в бой, но все же необходимый, учитывая недавние события.
— Капитан Нумеон, легионеры Восемнадцатого, — тепло поприветствовал их Жиллиман, но по жесткому взгляду было видно, что его одолевали и другие заботы помимо этой встречи. — Я был счастлив узнать, что лорда Вулкана вернули, и клянусь вам, что мы сделаем все, чтобы выяснить, как это произошло.
Он возвышался над Саламандрами и выглядел как макраггский царь-воин древности, удостоивший служителей сочувствием.
— Советники сообщили мне, что в церемониальном молоте примарха оставался достаточный заряд для телепортации.
— Это одно из возможных объяснений, милорд, — сказал Нумеон.
Жиллиман кивнул, но не потому, что согласился. Он оценивал настрой Саламандр и принимал решение.
— Пожалуй. В любом случае я рад, что мой брат снова с нами.
— В отличие от соучастника его убийства, — добавил Саламандра. Его глаза горели от едва сдерживаемого гнева, но он пытался не забывать, где находится. В памяти вдруг всплыли слова Льва.
Жиллиман быстро оглядел остальных и пришел к выводу, что их состояние схоже с состоянием Нумеона. Он помрачнел:
— Мне жаль, что это произошло. Мы бросили все силы на то, чтобы схватить Бартусу Нарека. И я даю вам…
— Прошу прощения, милорд, — перебил его Нумеон, — но это неважно.
Жиллиман сощурился, больше не в силах скрывать раздражение.
— И почему же?
— Как я уже сказал, мы улетаем. Вулкан снова с нами, а в вашем городе больше не безопасно. Мы с братьями благодарим вас, что вы нас приютили, но нашего отца следует вернуть земле.
Жиллиман поджал губы. Он бросил взгляд на остальных Саламандр, которые просто стояли, не вмешиваясь, а потом снова посмотрел на Нумеона.
— Могу я попросить кое о чем, пока вы не приняли решение?
— Оно уже принято, милорд. Раз выбрав путь, Саламандра уже не останавливается и не сворачивает. Именно поэтому в нашей верности можно не сомневаться.
— Я и не думал сомневаться, но прошу тебя… Артелл, позволь минуту поговорить с тобой наедине.
Нумеон несколько секунд смотрел на суровое и благородное лицо примарха, после чего кивнул:
— Хорошо.
Жиллиман молча повел Нумеона в настоящий аудиенц-зал крепости. На полу лежали мягкие ковры, стояли несколько удобных на вид кресел и шкафы с пергаментными книгами. Мельком взглянув на них, Нумеон увидел карты, исторические труды, ранние научные работы, книги по философии, макраггской культуре и искусству. Ничего по тактике, оружию или военному делу.
— Что это за место? — спросил Нумеон, проходя в середину комнаты, в то время как Жиллиман отошел в сторону, к окну, которое занимало большую часть южной стены.
— Убежище, — ответил он. — Хочу насладиться им, пока оно не исчезло.
— Вам необходимо его уничтожить? — нахмурился Нумеон.
В голосе примарха зазвучала глубокая грусть, разрушая образ воина и политика:
— Да.
Нумеон встал рядом с ним у окна. Отсюда, с вершины крепости, открывался почти ничем не загороженный вид на Каструм и остальной Цивитас за ним, от которого по-настоящему захватывало дух.
— Впечатляет, да?
Нумеон был вынужден согласиться.
— На Ноктюрне есть удивительные места, — сказал он, — но их величие скорее пугает. Они совсем не такие.
Жиллиман повернулся к нему, и хотя он смотрел на Саламандру сверху вниз, выражение лица и тон голоса показывали, что он считает собеседника равным.
— Красота во всем, Артелл. Ее я и пытаюсь здесь сохранить. Я не могу заставить себя озвучить немыслимое, о судьбе Терры и думать тяжело, но я должен быть готов к худшему. — Он показал на город за окном. — Что ты видишь?
Нумеон видел величие и развитую промышленность. Он видел миллионы жителей и успехи могущественной империи, которая уже оправлялась от удара, нанесенного коалицией предателей.
— Я вижу Макрагг. Ультрамар. Венец великой империи.
— Знаешь, что вижу я?
Нумеон помотал головой.
— Взгляни еще раз. Повнимательнее, — сказал Жил-лиман.
Нумеон подчинился. Сперва все было прежним, но, когда он стал вглядываться, перед ним начала вырисовываться иная картина. Работники перестраивали изукрашенные колоннады, ставя бронированные укрепления, или вовсе сносили их, чтобы проложить дороги для танков и транспортников. Посадочные площадки расширяли в расчете на большие флоты штурмовых кораблей. Башни укрепляли металлом и устраивали на них огневые позиции. Из факторумов валил дым, а кузницы без остановки изготавливали военную продукцию. На Марсовой площади проводил тренировку большой отряд легионеров. И на каждой улице и каждом проспекте, у ворот и на площадях присутствовали патрули из воинов в кобальтово-синих доспехах и с болтерами на груди.
— По многим оценкам, у меня самая большая регулярная армия среди всех легионов, — сказал Жиллиман, чья меланхолия сменилась убежденностью. — У меня два союзника из числа примархов, они здесь с большей частью своих воинов, я превращаю свой дорогой Макрагг в крепость, и все равно я не знаю, будет ли этого достаточно.
— Вы пытаетесь убедить меня остаться, — спокойно сказал Нумеон.
Следовало отдать Жиллиману должное, лгать он не стал:
— Да.
Нумеон глубоко, судорожно выдохнул.
— Я думал, что все решил. Теперь я сомневаюсь, — признался он.
Прямота Жиллимана резко контрастировала с осторожными, неоднозначными речами Льва. Впрочем, оба были по-своему талантливыми ораторами.
— Знаешь, как меня стали называть после того, как те два ублюдка пришли уничтожать саму суть Ультра-мара? Мстящий Сын. Мне нравится это прозвище. Оно уместно, ибо я клянусь тебе, что мы отомстим за твоего отца, моего брата. Я не успокоюсь, пока враги не отплатят за все зло, которое причинили нам — всем нам. Я выстроил свою империю заново, с Сангвинием на троне.
Нумеон рассмеялся — тихо и печально.
— Как же сильно ультрамарские устремления отличаются от ноктюрнских. Мы такие разные.
— Останься, Артелл, — попросил Жиллиман. — Останься и будь частью этого. Ты нужен здесь, на Макрагге.
— Ксафен сказал бы, что мы — просто элемент пропаганды.
Жиллиман печально улыбнулся:
— Возможно, он правильно делает, что не спешит доверять.
— Шрамы Истваана глубоки, — ответил Нумеон, словно другого ответа и не требовалось.
— Ты станешь символом единства, наших общих устремлений. Империума Секундус.
— Не могу, — решил Нумеон наконец, отворачиваясь от окна. — Я должен отвезти своего отца на Ноктюрн.
— Я мог бы запретить вам улетать, — сказал Жиллиман, но угроза была пустой.
— Вы же понимаете, что тогда вам придется взяться за оружие.
— Значит, ты не сомневаешься?
— В чем?
— В том, что Вулкан жив. Я вижу труп, а не своего брата. Не знаю, верна ли теория о телепортационной аномалии, но я не верю, что он восстал из мертвых и явился в мемориальные сады, чтобы ты его там нашел.
Нумеон в последний раз взглянул на примарха, прежде чем покинуть зал.
— И здесь мы с вами расходимся во мнениях, милорд. Я бы попросил вашего благословения на отлет шестидесяти шести, но не нуждаюсь в нем.
— Ты получишь его, как и сопровождение до границ системы.
— Достаточно простого разрешения.
Жиллиман кивнул, сдаваясь.
— Как скажешь.
Глава 18
Цель
Шрамов у нее было множество. Никогда ее не назовут красивой или величественной: война заклеймила ее не хуже, чем любого огнерожденного. Однако эстетические недостатки «Харибды» восполнялись одним преимуществом. Она могла снести все.
Не многим кораблям Восемнадцатого легиона удалось избежать Истваанской бойни. Многие пали жертвами первых залпов и рухнули в атмосферу, словно кометы, объятые адским пламенем. Других уничтожили при неудачной попытке бегства. Теперь их остовы лежали на черном песке Истваана или призраками плыли сквозь верхние слои атмосферы, за самой границей гравитационного влияния.
«Харибда» же умела выживать, что было куда важнее ее размеров или мощи значительного арсенала. Ее борта покрывали борозды и вмятины, верхняя часть корпуса почернела от огня. Дыры в корпусе несколько раз пломбировали и латали абляционной броней. Ее жгли, ранили и били, но она выдержала все.
Как ее легион.
Нумеон стоял у врат Геры, ждал транспорт, который отвезет его на корабль, и с пикт-потока наблюдал за технопровидцами, которые командовали группой сервиторов на побитых бортах «Харибды», готовя ее к отлету.
— Как же она уродлива, — раздался позади знакомый голос.
— Если мне не изменяет память, я говорил лорду Жиллиману, что сопровождение мне не нужно, — сказал он, с улыбкой разворачиваясь.
Тиэль рассмеялся, но его веселье было недолгим.
— Я просто хотел попрощаться и сказать, что многие не прочь отправиться с тобой. Не только я.
Нумеон поднял взгляд на темнеющее небо, как будто мог разглядеть в нем многочисленные корабли, летящие с Макрагга и на Макрагг. Всем им предстояли свои путешествия, но никто не отправлялся так далеко.
— Шестьдесят шесть воинов бросят вызов шторму в этом гигантском корабле. Это было бы поэтично, если б не было так опасно. И ты прав.
— Насчет чего?
Нумеон повернулся обратно к Тиэлю.
— Она уродлива.
Тиэль кивнул:
— Если в галактике еще существует удача, желаю, чтобы она тебя сопровождала, Артелл. Я не могу сказать, что верю, как ты, но, когда вижу силу твоей надежды, я тоже начинаю надеяться.
Они по обычаю воинов пожали друг другу предплечья.
— Спасибо, Эонид. Ты спас меня и воссоединил с отцом. Я перед тобой в неоплатном долгу.
— Доберись до Ноктюрна, покончи с этим, оправдай мою веру в тебя, — сказал Тиэль, — и мы квиты.
Нумеон кивнул. Над посадочной площадкой разнеслось вокс-объявление, что его транспорт скоро прибудет.
— Я сначала подумал, Жиллиман отправил тебя сюда, чтобы ты уговорил меня остаться, — признался он.
— Он и отправил, — ответил Тиэль. — Но если мой примарх не может тебя переубедить, то мне это тем более не под силу.
— Что теперь будешь делать? — спросил Нумеон, на секунду отвернувшись, когда в небе раздался низкий гул турбинных двигателей. К земле приближались три черных силуэта, а несколько Саламандр ждали их, задрав головы.
— То же, что и раньше. Командовать Отмеченными Красным и зачищать внешние миры.
— Инвиглио… — сказал Нумеон. — Мне жаль, что он погиб.
— И мне, брат. Но он не последний, и он знал, чем рискует. Мы все знаем.
— Да.
— Тебя ждут еще большие опасности.
— Боюсь, угроза смерти будет не самой страшной.
Тиэль невесело рассмеялся:
— Пожалуй. Но что бы ни ждало тебя и твоих братьев в этом шторме, желаю преодолеть все испытания. Удача тебе понадобится. Много удачи — больше, чем тебе положено.
— Может, мне передастся часть твоей, — улыбнулся Нумеон.
Позади него транспортники с громким лязгом коснулись железобетона посадочными опорами.
Посреди группы легионеров в змеино-зеленом висел саркофаг, поднятый гравитационными импеллерами на полметра от земли. Его окружали шестеро Саламандр, включая Вар’кира и Зитоса.
— Отвага и честь, Артелл Нумеон, — произнес Тиэль на прощание.
— Вулкан жив, — ответил Нумеон и направился к похоронному караулу примарха.
Встав у края посадочной площадки, Тиэль смотрел, как улетают Саламандры. Когда три штурмовика стали медленно подниматься к верхним слоям атмосферы, за которыми их ждала «Харибда», в голове вновь прозвучали последние слова Нумеона.
«Вулкан жив».
— Да, жив, — прошептал Тиэль. — В тебе.
Глава 19
Серый
Сначала пришла темнота, а за ней — медленное, но неуклонно растущее понимание, что он не мертв. С ним явилась полная потеря ориентации и желание избавиться от всего, что было в желудке. Он так и поступил, залив угол комнаты желчью.
Затем он откинулся назад, тяжело дыша, с тревогой осознал, что касается металла, и напряг память.
Даже собственное имя ускользало от него, а приступ клаустрофобии душил любые попытки вспомнить. Вдруг впав в панику, он заметался по крохотной камере. Она была низкой, и он несколько раз ударился головой, исследуя границы своего маленького металлического мира. Удары кулаками по стенам тоже ни к чему не привели.
Он ничего не помнил. Абсолютно ничего.
Он сел на пол и попытался вытянуть перед собой ноги, но они во что-то уперлись. Он слегка подтолкнул препятствие ногой. Оно оказалось тяжелым, но поддалось.
Это было тело. Он был не один. Рефлекс заставил потянуться к оружию, но оно отсутствовало. Тогда он сжал кулаки.
— Кто ты?
Он опять запаниковал, не узнав хриплый голос, сорвавшийся с собственных губ. Провел дрожащей рукой по лицу, но черты тоже были незнакомы.
— Кто ты? — повторил он, с силой пнув тело, чтобы добиться ответа.
Ничего. Ни звука, ни движения.
— Мертв?
Он понял, что говорит вслух, только когда услышал ответ эха.
Он с трудом поднялся на четвереньки и прополз до тела. Глаза уже привыкли к темноте, так что ему удалось различить очертания трупа, с которым делил камеру. Труп был в броне, судя по силуэту и четкости линий. Он осторожно постучал по нему пальцем, и в ответ раздался звук нерушимого металла.
Керамит. Адамантий.
Слова без спроса вспыхнули в сознании, но он знал, что они имеют прямое отношение к броне воина.
Легионерские доспехи.
Да, это он тоже вспомнил, как и то, что на нем такие же.
Его словно закрыли от света тончайшей завесой, но сквозь нее постепенно пробивалось все больше лучей, и он начал собирать разбитый разум по кусочкам.
— Свет.
По его приказу вспыхнул магниево-яркий луч. Он исходил из фонаря, встроенного в доспехи, и освещал камеру, больше похожую на какой-то грузовой контейнер. На дальней стене был люк. Свет также позволил в подробностях разглядеть второго обитателя камеры.
Трансчеловек. Мужчина.
— Легионер… — произнес он, постепенно привыкая к собственному голосу. — Или нет?
Мертвый воин был облачен в серые доспехи со шлемом. Никаких символов. Никаких знаков различия.
Только один опознавательный знак, такой неяркий, что он едва его не пропустил — стилизованный глаз, вписанный в старинную букву йоту.
Знак был выгравирован на серой броне. Небольшой, незаметный. Незнакомый.
— Кто ты?
Как и следовало ожидать, мертвый воин не ответил.
— Это я сделал?
На его латных перчатках не было крови.
— Мы союзники? Пленники?
Обыскав тело, он нашел оружие.
«Болт-пистолет», — сообщил ему медленно прояснявшийся разум.
Помимо болт-пистолета у воина обнаружился тактический пояс с боевым ножом, которые он тоже забрал.
— Что-то пошло не так…
На задней части шеи мертвого воина алела кровь. Небольшая капля. Он чувствовал ее запах, этот влажный металлический запах, который был пугающе знаком. Тонкий как игла клинок укатился к стене контейнера, где теперь и лежал, ненужный и почти не заметный.
В памяти всплыла сцена борьбы. Недолгой. И команды, брошенной с последним выдохом.
«Спать».
Даже от этого смутного воспоминания клонило в сон.
В сознании начала проступать другая команда. Достав пистолет и направив его на стену контейнера, он произнес:
— Выход.
Люк открылся с резким лязгом отодвигающегося засова. Он распахнул его ногой, продолжая целиться в направлении, где могли ждать враги.
Снаружи оказался захламленный отсек. Было темно, а воздухе стоял гул от расположенных неподалеку двигателей.
Небольшой грузовой корабль.
Покинув контейнер, он огляделся и нашел выход — короткую лестницу, ведущую к площадке, которая заканчивалась овальной дверью.
Свобода.
Он уже хотел уходить, когда вдруг остановился и посмотрел вниз. Его броня была жертвенно-красной, как кровь. Пластины покрывала клинопись.
Колхидский.
— Я — Бартуса Нарек, — произнес он, и память вернулась, вызвав широкую улыбку на угрюмом лице. В ней оставались пробелы. Он не помнил ничего, что следовало за последним допросом Тита Прейтона. Ни этот корабль. Ни побег из Восточной цитадели. И тем более ни мертвого легионера, с которым делил камеру.
Сам не понимая зачем, Нарек вернулся в контейнер и поменялся с трупом броней. Она на удивление хорошо ему подошла.
— Запереть, — сказал он, и контейнер закрылся.
Труп и снятые доспехи остались внутри. Уверенный, что никому на борту этого корабля не вскрыть люк — во всяком случае быстро, без хороших режущих инструментов, — он направился к выходу.
Многое оставалось неизвестным, в памяти зияли огромные провалы. Но почему-то Нарек твердо, на уровне подсознания помнил, что у него есть миссия. Он только не знал, в чем она заключается.
Пока.
Часть вторая
Одиссея
Глава 20
Среди теней
Здесь, в не знающих закона глубинах космоса, планеты продолжали гореть.
Теневой крестовый поход отравил Ультрамар. Пятьсот миров уже никогда не будут прежними. Но планеты у границ, за щитом Макрагга и миров-примус, пострадали сильнее всего.
После войны сюда устремились стервятники и менее порядочные вольные торговцы. Любая развалина в космосе могла таить в себе выгоду. Но не каждый корабль был пуст. В некоторых оставались легионеры, забытые здесь, когда Лоргар завершил свою симфонию.
Бандиты и ренегаты стали собираться вместе, чтобы выжить. Появлялись военачальники, некогда брошенные или изгнанные своими могущественными легионами. Большинство даже не слышали про Теневой крестовый поход, но все равно слетались к разграбленным им мирам, как вороны.
У части застрявших здесь предателей были корабли — те самые корабли, которые теперь отчаянно пытались уничтожить Отмеченные Красным. Алчное рысканье по развалинам прекратилось, а на периферию Ультра-мара опустилась зловещая тишина, полная обещаниями нового кровопролития.
Разрушения следовали за разрушениями без каких-либо причин.
Сквозь пустоту плыли выпотрошенные судна, ни к чему не принадлежащие, никем не оплакиваемые. Гигантские капитальные корабли висели, разорванные надвое, и гнили в тишине и темноте. Облака космического мусора накрывали целые системы, превращаясь в огромные, почти непроходимые лабиринты. «Харибда» продвигалась медленно.
— Так держать, плазменные двигатели на три четверти мощности, — спокойно приказал Адиссиан рулевому. — Повернуть на двадцать градусов вправо.
Они вошли в первое крупное облако мусора — тяжелую завесу из металлических обломков в плотном астероидном поясе.
— Так точно, сэр, — отозвалась Лисса Эсенци.
Коло Адиссиан, отличавшийся тусклой бледностью, которая была характерна для гесиодской аристократии, происходил из семьи флотских офицеров и занимал почетную должность капитана этого корабля. Ему было не больше тридцати трех стандартных терранских лет, он был молод и должность получил, пережив своего предшественника Тибульта Огуру, погибшего при побеге с Истваана V. Напоминанием об этом побеге ему служил шрам, идущий вдоль левой щеки почти до самого носа.
Он тяжело переживал потерю старика, Тибульт был ему как отец. Впрочем, эта трагедия не была самой страшной в жизни Адиссиана. Она причиняла боль, но хотя бы не оставила в душе пустоту, как другая смерть, о которой он предпочитал не вспоминать.
Под его правым глазом был изображен ноктюрнский символ храбрости в виде наковальни. У него были яркие глаза, но не красные, как у легионеров его мира смерти, а бледно-зеленые, как у матери, короткие темные волосы и подстриженная борода с проседью. Весь его облик дышал уверенностью, и выглядел он именно так, как должен выглядеть капитан боевого корабля.
Эсенци тоже получила свой пост, пережив предшественника, только ей пришлось самой убить прошлого рулевого, когда он обезумел и, не дожидаясь приказа об эвакуации, попытался оставить свой пост, чтобы сесть в спасательную капсулу. Она никогда об этом не упоминала, но и не винила себя. Однако после этого в ней появилась жесткость, вызванная скорее бременем долга, чем угрызениями совести, и постоянный страх закончить так же. Она была красива, чего Адиссиан не мог не признавать, с немного смуглой кожей и с длинными алыми волосами, которые она по эфонионской моде укладывала в ирокез.
Адиссиан внимательно следил на экранах сенсориума за большим кладбищем кораблей, которое сейчас располагалось в пятидесяти шести километрах, но скоро станет ближе.
Следуя главному курсу к Ноктюрну, они покинули пределы Макрагга и вступили в не столь изведанное пространство. Из-за этого Адиссиан вел себя настороженно.
— Как велико то поле битвы, Эсенци?
— Оно огромно.
Она показала ему планшет.
Адиссиан нахмурился. Он предпочел бы облететь кладбище, но такой большой крюк приведет к сильнейшему отклонению от курса. Судя по навигационным картам, точка Мандевилля располагалась прямо за скоплением мертвых кораблей. Оттуда можно будет войти в варп и надеяться, что Гибельный шторм не разорвет их на части.
— Цирцея, — сказал Адиссиан, открыв вокс-канал с их навигатором. — Будь готова, как только мы выйдем с другой стороны облака. Все хорошо?
В голосе Цирцеи чувствовалось напряжение из-за необходимости концентрироваться.
— Да, капитан. Все в порядке. Нам потребуется совершить быстрый переход в варп?
Казалось, она читала его мысли. Если они попадут в беду, пока будут пробираться через кладбище, если там окажутся враги в засаде, а они не смогут дать бой, другого выхода не будет.
— Будем надеяться, что нет, — честно ответил он и закрыл канал. — Рулевой, вперед. Уменьшить подачу энергии в плазменные двигатели, щиты на двадцать процентов.
Незначительный расход энергии на щиты мало скажется на резервах, но обеспечит необходимую защиту от небольших обломков, с которыми неминуемо придется столкнуться.
Лисса Эсенци исполнила приказ, и Адиссиан с удовлетворением прочитал на гололитическом экране, как повысился их уровень защиты.
Он откинулся на спинку трона, но расслабленным отнюдь не выглядел.
— Что на сенсорах?
— Боюсь, почти ничего, — ответила Эсенци, повернувшись к капитану. — Регион пропитан радиацией. Пока что мы ничего не видим и не слышим.
— Тогда придется положиться на твое чутье, рулевой, — улыбнулся он.
Адиссиан хотел ободрить ее, но Эсенци молча кивнула и вернулась к своим приборам.
Адиссиан едва заметно пожал плечами. Одной улыбкой ее ледяную оборону не растопить.
— Поаккуратнее, Эсенци, и не спеши.
— Так точно, сэр.
Вблизи стали видны детали кораблей, раньше не заметные из-за расстояния.
Поначалу только вырванные с мясом секции плыли рядом с каменными глыбами и облаками блестящей пыли, но вскоре на смену обломкам пришли целые корабли, завалившиеся на бок и глядящие в пустоту разбитыми люками, как трупы — мертвыми глазами.
Впрочем, трупами они и были.
Некоторые оказались начисто выпотрошены; судя по останкам, они погибли в результате катастрофической цепной реакции. Сквозь небольшие дыры на разбитых корпусах виднелись группы висящих в невесомости людей. Гибель корабля застала их в страховочных тросах, которые они не успели снять, и теперь были обречены вечно болтаться на них, как забытые марионетки.
По правому борту висел корабль-левиафан, такой огромный, что даже на расстоянии нескольких километров закрывал от них остальную часть кладбища. В боках зияли гигантские дыры, а внутренняя надстройка вышла наружу, как сломанная кость.
«Харибда» была большим кораблем, но при осторожном управлении могла пролететь через внутренности этого монстра, как малек через скелет глотокита.
Адиссиан приказал Эсенци направиться внутрь. Она же, взяв последние данные с сенсориума, уже рассчитала курс, в пределах нормы риска. Они до минимума снизили излучение, притушив внутренний свет и уменьшив выброс энергии. Корабль был слишком велик, чтобы его облетать, пришлось выбрать путь через него, но, поскольку в тенях могло таиться что угодно, осторожность лишней не была.
Разрушенное нутро левиафана выглядело не менее впечатляюще: за дырявым корпусом обнаружились гигантские амфитеатры, а сломанные мостики под потолком походили на торчащие кости.
Неведомый противник оставил от левиафана лишь пустую оболочку.
В одном зале они увидели несколько рот легионеров, застывших в последнем бою. Когда «Харибда» пролетела мимо, за ней поплыли тела в кобальтово-синих и алых доспехах, подернутых инеем. Несколько трупов врезалось в щиты и разбилось на куски. Другие продолжали сражаться, не убирая рук с вражеских шей, держа клинки в ледяных телах, наставляя болтеры для стрельбы.
Адиссиан знал, что у всех космических десантников на генетическом уровне заложена способность сопротивляться разрушительному воздействию пустоты, но даже у легионеров был предел. Здесь определенно произошло что-то ужасное — такой жестокий конфликт, что его участники не прекратили сражаться, пока не застыли от холода.
Теперь они выглядели по-жуткому безмятежно.
— Такова судьба всех воинов, — раздался из-за трона низкий голос, заставивший весь экипаж мостика подпрыгнуть. — Во всяком случае, мы о такой мечтаем.
Придя в себя, Адиссиан повернулся к легионеру в зеленых чешуйчатых доспехах.
— Сержант Зитос, — сказал он и слегка поклонился, хотя это был его мостик. — Я не слышал, как вы вошли.
Пылающий взгляд Зитоса остановился на изображениях, поступавших на экраны перед штурвалом.
— Прошу прощения, капитан. Я заметил, что «Харибда» вошла в беззвучный режим, и решил, что мне следует поступить так же.
— Разумно.
— Я тоже так думаю. — Зитос показал на видеопоток. — Что это, капитан?
Адиссиан вдруг заволновался и быстро загрузил все данные, которые были у «Харибды» в когитаторах.
— Записи говорят, что это корабль Семнадцатого легиона, по размерам превышающий класс «Глориана». Больше о нем ничего не известно.
— Какой-то монстр, — пробормотал Зитос.
— В самом деле, сэр.
— Что, по-твоему, здесь произошло?
— Судя по уровню радиации, взрыв варп-двигателя.
Зитос с мрачным видом смотрел на трупы, продолжавшие появляться в видеопотоке. Среди погибших Тринадцатого и Семнадцатого легионов встречалось железо цвета воронова крыла и даже змеино-зеленого. Не всем легионерам, добравшимся до Ультрамара, удалось ступить на Макрагг.
Не все чудеса имели героический финал. Иногда они заканчивались просто смертью.
В жутком скоплении время от времени мелькали массивные силуэты дредноутов и легионерских штурмовиков.
— Что же скрывают мертвые? — задумался вслух Зитос.
Ни Адиссиан, ни другие члены экипажа не знали, что ответить, поэтому ответом послужила тишина.
Следующие несколько минут обитатели мостика провели, поражаясь величию корабля, через который они в буквальном смысле плыли, потом «Харибда» покинула огромную развалину. Вдали умерла звезда, и возникшая в результате вспышка залила окружающее пространство тускло-оранжевым светом.
Она также осветила корабль, прятавшийся на низкой орбите у темной стороны небольшой луны.
— Во имя Трона, это еще что? — воскликнул Адиссиан, когда экраны сенсориумов очистились и зазвенел сигнал бедствия.
Эсенци триангулировала его.
— Это имперский сигнал. Исходит от базы на пути следования, расстояние — триста восемьдесят один километр.
— Увеличь.
Изображение приблизилось в несколько раз, показав планетоид с небольшой станцией, которая состояла из геодезических куполов и пары больших буровых вышек. Должно быть, она избежала пустотной войны из-за отдаленности, но привлекла внимание, когда конфликт завершился.
— Название — «Бастион». Гражданская станция. Похоже на заправочный пункт.
— А корабль, пытающийся спрятаться за луной? — спросил Адиссиан, в пылу работы забыв, что у него на мостике легионер.
— Легкий крейсер класса «Гладий». Недавно выпустил шаттлы.
— Которые направляются к Бастиону.
— Так точно, сэр.
Адиссиан проверил название крейсера. «Некротор». Значит, Четырнадцатый легион.
— Гвардия Смерти, — сказал Зитос прежде, чем Адиссиан успел зачитать название с гололита. — Сколько?
— Сержант? — нахмурился Адиссиан.
Зитос с каменным лицом повернулся к капитану:
— Сколько шаттлов?
Ответ тут же дала Эсенци:
— Три, повелитель.
— Я тебе не повелитель. Не называй меня так больше. Обращайся по званию.
Эсенци виновато покраснела и едва не задрожала, столкнувшись с раздражением легионера.
— Принято к сведению, сержант Зитос.
Зитос не ответил. Он уже направлялся к выходу.
— Подготовьте в пусковом доке «Громовой ястреб», — бросил он, уходя. — Я с братьями скоро там буду. Ксафен… — добавил он, перейдя на внутренний вокс доспехов.
— Сержант, — позвал Адиссиан, и Зитос, успевший дойти до дверей, остановился и повернулся к нему.
— Вам есть что добавить, капитан?
Он уже снял шлем и держал его наготове в левой руке.
— Наша миссия и природа этих развалин на границах Ультрамара… На станции может ждать что угодно, а чем дольше мы мешкаем… — Он замолк под дьявольским взглядом сержанта. — Я только хотел спросить, разумно ли это?
— Нет, не разумно, но я не собираюсь пренебрегать долгом из-за осторожности.
Зитос развернулся и ушел.
— Три транспортника, — задумался вслух Ксафен. — Даже если мы возьмем с собой весь состав, нас все равно может оказаться меньше.
— Поэтому мы не будем брать. Мы разведаем ситуацию и, если понадобится, вызовем по воксу подкрепление.
— Это штурмовики. В каждом может быть по тридцать силовых комплектов.
— Мы не можем их проигнорировать.
— И не можем рисковать своими воинами.
Зитос взглянул на Ксафена:
— Тогда ты понимаешь, в чем моя проблема.
Ветеран кивнул.
Они с Зитосом одновременно направились готовить к бою свой небольшой арсенал.
Ксафен передернул затвор своего болтера модели «Фобос», убедился, что патронник пуст, и проверил, заряжены ли два пистолета, ручной огнемет и болт-пистолет с серповидным магазином. У него было три клинка: два боевых ножа — с зазубренным лезвием и с гладким — и укороченная каскара, которую он носил на спине горизонтально.
К правой руке крепилась огнеметная перчатка, классическое оружие пирокластов.
— Брат, ты уверен, что тебе хватит оружия? — поинтересовался Зитос, но ветеран не уловил сарказма.
— Я подумывал взять волкит, — ответил Ксафен, на ходу поправляя оружейный пояс. — И я могу модифицировать «Фобос», добавив подствольный гранатомет. Может, мне вернуться?
Зитос покачал головой, порадовавшись, что оскаленная маска шлема скрывает улыбку.
Как и все шестьдесят шесть, он носил броню с драконьим аспектом. Даже у наголенников и нагрудников были фестонные края, имитирующие чешую. К нарочито грубым наплечникам крепились плащи из драконьей кожи. Большинство плащей были обожжены и изрезаны, как и их владельцы.
Отряд, которому предстояло отправиться на Бастион, собрался небольшой, но закаленный. Ему не хватало только одного.
— Где Нумеон? Он не отвечает по воксу, — сказал Зитос.
Они подходили к вертикальному транспортеру, который доставит их к пусковым докам, и лидер Погребального Огня уже должен был выйти на связь.
— А ты как думаешь?
— Ясно.
Зитос почти не видел Нумеона после отлета с Макрагга. По всей видимости, капитан предпочитал проводить время с мертвыми, а не с живыми.
— Он один? — спросил Зитос.
— Вар’кир с ним.
— Попроси нашего капеллана передать капитану, что здесь требуется его присутствие.
— Мы могли бы его не трогать, — предложил Ксафен. — Не пойми меня неправильно, я предпочел бы, чтобы он был с нами, но мы и сами можем командовать вылазкой на Бастион.
— Знаю, брат, но, вытащив Нумеона из этого склепа, мы поможем в первую очередь не себе, а ему.
— Давно ты здесь? — спросил Нумеон. Он стоял на одном колене, склонив голову, и касался крышки саркофага вытянутой рукой.
— Не так давно, как ты.
Вар’кир вышел из теней в небольшой грузовой отсек. Из него вынесли все оборудование и контейнеры, теперь в нем стоял только саркофаг Вулкана. Здесь, в глубинах корабля, его почти не беспокоили.
На стареющее лицо капеллана упал свет, но не от мемориального огня, а от фосфорных ламп.
— Охлаждает комнату, — пояснил Нумеон, встав под вопросительным взглядом капеллана и показав на турбины в коробах. — Пытаешься прочитать меня, как читаешь огонь, Вар’кир?
— Нет необходимости. Все твои чувства на виду, Артелл.
— Вот как? — Он опустил взгляд на отца.
Вулкан до сих пор спал, сжимая в руках боевой молот Несущий Рассвет, а фульгурит торчал из груди, словно отравленное копье.
— Ты боишься, что он восстанет из мертвых.
Нумеон удивленно нахмурился:
— Почему я должен этого бояться?
— Ты боишься, что это случится, когда тебя не будет рядом.
— А мне непременно надо быть рядом? Это говорит тебе твой провидческий дар, Вар’кир?
Вар’кир склонил голову, услышав в голосе Нумеона гнев.
— Я не хотел задеть — только поделиться мнением.
— Мне говорят, что наш отец мертв, что его убил кинжал ассасина, находящийся в нем до сих пор.
— И ты думаешь, если кинжал вытащить, Вулкан исцелится?
— Он пережил падение сквозь атмосферу Макрагга, — ответил Нумеон. — Да, я думаю, что он оживет, если мы вытащим фульгурит. Он даже мог бы сам его вытащить.
— Ты пытался его извлечь?
Нумеон кивнул, успокоившись:
— Да.
— После того как мы взошли на борт «Харибды»?
Второй кивок.
Вар’кир нахмурился, заметив на руках Нумеона кровь. Латные перчатки и шлем лежали в стороне. Вокс-связь в шлеме была отключена.
— Сколько раз?
— Каждый день. — На этот раз он в отчаянии замотал головой. — Но он ни разу не поддался.
— И не поддастся никогда. Во всяком случае, силе.
— Тогда что насчет веры?
— По-твоему, Вулкан вернется к нам, если ты будешь достаточно сильно верить?
— Даже если я буду верить в одиночку, моей воли должно хватить.
Вар’кир мгновение молчал, не зная, что сказать.
— Я с тобой, Артелл. Все мы с тобой. Вулкан вернется на Ноктюрн, но не для того, чтобы воскреснуть, а для того, чтобы упокоиться с миром.
— Вар’кир, неужели ты не веришь в бессмертие? В перерождение? Разве не это проповедует Круг огня?
— Мертвые не возвращаются, Артелл. Я говорю это не как твой капеллан, но как брат и друг. Не цепляйся за эти отравляющие идеи, они тебя уничтожат.
На лице Нумеона отражалась борьба двойственных чувств. Он в символическом жесте показал капеллану ладони. Раны, покрывавшие их и пальцы, были неглубокими, но многочисленными.
— Помоги мне, Вар’кир. Пожалуйста.
— Только скажи, чем я могу помочь.
В глазах Нумеона отразилось столь сильное чувство, что в них страшно было смотреть.
— Верь.
Треск вокса в шлеме Вар’кира подарил ему долгожданный перерыв. Он вслушался. Нумеон смотрел.
Когда сообщение передали, их глаза встретились — холодное стекло и алое пламя.
Первым заговорил Нумеон:
— В чем дело, брат?
— Нас ждет долг.
Из правобортного пускового дока «Харибды» вылетел одинокий штурмовик с тускло светящимися, не выбрасывающими реактивных струй двигателями. Он назывался «Драконис» и вез Саламандр на Бастион.
Адиссиан отвел «Харибду» обратно в радиоактивный участок, чтобы скрыть ее от «Некротора». Судя по внешним признакам, корабль Гвардии Смерти их не заметил.
На полной скорости полет до базы не занял много времени. В десантном отсеке сидели двенадцать легионеров, вооруженные и готовые к встрече с неизвестным. Свет был тусклым, указывая на скорую боевую высадку.
Воины чувствовали странное спокойствие, ибо полет в пустоте шел гладко.
Восемнадцать минут прошло с того момента, как они получили сигнал бедствия. Ксафен следил за хронометром на визоре шлема.
— Если это действительно Гвардия Смерти, неважно, как хорошо защищен Бастион. Им потребуется не больше получаса, чтобы вторгнуться, убить всех обитателей станции и забрать то, за чем они пришли.
— Значит, будем надеяться, что окажемся на станции раньше, — ответил Зитос. К генератору его брони магнитным замком крепился болтер, но он предпочитал громовой молот, лежащий на коленях в деактивированном состоянии. — Ушаманн? — обратился он к эпистолярю, который сидел в стороне от остальных, на противоположном от Зитоса ряду.
Библиарий сидел с закрытыми глазами, сосредоточившись на мистических делах. Он давно уже не прибегал к своему искусству. Жиллиман восстановил библиариум в Империуме Секундус и поставил Тита Прейтона во главе, ибо психические способности были оружием, и только обладатель имел значение, но не само оружие. Такой подход был выбран из необходимости, а не в результате философских размышлений. И тем не менее Ушаманн держал свои силы при себе. До резни он был учеником Ра’стана и продолжал следовать заповедям учителя даже после его смерти. Воля Императора требовала сдержанности и отказа от силы. Лишь недавно Ушаманн начал отходить от этих правил. Прагматизм стоял выше долга, ибо сам служил долгу.
— Я ощущаю страх… много жизней… — проговорил он странным, резонирующим голосом, как будто обращался к ним из-под толщи океана.
Ксафен подтолкнул Зитоса локтем:
— Я думал, это заправочный пункт.
— Наши кузены отвечают агрессией, — продолжал Ушаманн. В число его многочисленных талантов входила телепатия, поэтому он попытался направить свой разум через варп и сосредоточиться на эмоциональных отголосках в Бастионе. — Безрассудная ярость… Я чувствую… — Ушаманн затрясся в фиксаторах, энергично сжимая и разжимая кулаки. Лицо исказилось от боли, пока он пытался ухватиться за нити эмоций. — Что-то ядовитое…
Психические способности были как пружины: они ржавели, если их долго не использовали.
— Спаси нас! — закричал он чужим голосом. — Трон Земли, прошу! Помоги нам, Ангел Императора, помоги…
Голос резко прервался, но Ушаманн продолжал трястись. Он широко расставил пальцы, и на кончиках что-то с треском вспыхнуло, осветив полутемный отсек.
— Она захватила их… — бормотал он. — Скверна, она скребется в моей голове. Вскрывающий Кабар! Я не могу…
Раздался громкий удар латной перчаткой по голове, и Ушаманн завалился вперед, обмякнув, как сломанная кукла. Над ним стоял, примагнитившись к полу, Иген Гарго. Беловолосый кузнец размял плечи, а затем вернулся на свое место.
— Неужели это было необходимо? — спросил Ксафен, указывая на потерявшего сознание библиария. — Он отключился, а может нам понадобиться.
— Он мог уничтожить весь корабль. Кроме того, ты кое-что упустил, Рек’ор, — ответил Гарго. — Во время соединения с тем несчастным с Бастиона он сказал «Ангел Императора».
— Он много чего говорил, — ответил Ксафен. — О скверне, например. И кто такой Кабар?
— Человек, с которым он соединился? Неважно. Важно то, что на станции может быть союзник, — сказал Гарго. Он вытянул руку и несколько раз согнул и разогнул ее.
— У тебя до сих пор проблемы, кузнец? — склонился к нему Ксафен.
Гарго, судя по его виду, собирался сделать так, чтобы у Ксафена они тоже появились, но ему помешали.
— Переданные Ушаманном слова ничего не значат, — сказал Нумеон, наклоняясь вперед, насколько позволяли фиксаторы. — Не делайте преждевременных выводов, братья. Враг уже ждет внизу, и он не упустит возможность нас обмануть.
Гарго опустил взгляд, но Ксафена слова Нумеона только раззадорили. Хотя на нем был шлем, по его голосу было понятно, что он хищно улыбается.
— Полностью согласен, капитан. Нельзя щадить никого, ибо нас щадить не будут.
Зитос открыл частный канал с Ксафеном.
— Ты очень воинственно себя ведешь, брат, — мысленно проговорил он, а шлем воссоздал его слова для Рек’ора Ксафена. — Не знай я тебя так хорошо, я бы решил, что ты хочешь просто подраться, а не исполнить свой долг перед гражданскими.
Ксафен отреагировал с типичным для него пренебрежением.
— Если они мертвы, а это весьма вероятно, наша задача будет заключаться в возмездии, а не в спасении.
— А какую предпочел бы ты?
Ксафен обладал достаточно сильным характером, чтобы ответить честно:
— Любую.
— Что случилось с твоими опасениями насчет численного превосходства?
— У меня их никогда не было, Зитос. Я просто хочу убить наших предателей.
Зитос подумал, что иногда раны бывают слишком глубоки и не поддаются лечению. При этой мысли взгляд отнюдь не случайно остановился на Нумеоне.
Он не стал закрывать канал, и Ксафен, проследив за его взглядом, спросил:
— Он готов к этому?
— Гарго сообщил мне, что физически он полностью восстановился. — Зитос вдруг подозрительно покосился на Ксафена. — Разве ты не проводил с ним бессчетные бои в тренировочных клетках?
— Проводил, и он по-прежнему дерется как последний гад, но я говорю не о физических ранах.
Даже на фоне братьев Нумеон выглядел отрешенно. Разум его был где-то далеко.
— Либо он готов, либо погибнет. Здесь. В Бастионе, — заявил Зитос и закрыл канал, но скрыть сомнения не мог.
В Бастионе был Ангел Императора, в одиночку сражавшийся с Гвардией Смерти.
Но он недолго будет один.
Глава 21
Скверна
У Бастиона была тонкая атмосфера и удовлетворительная гравитация. Люди могли здесь выжить, но им требовалось носить защитные костюмы и дыхательные маски. В воздухе витала пыль с необитаемых серных дюн к северу от станции, а проценты содержания метана и аммиака были слишком высоки для комфортного дыхания. Далекое звездное скопление обеспечивало естественный свет, но его было мало, а тепла не было вовсе. Над головой висело серое безоблачное небо — метафора серой жизни местных рабочих.
После того как Саламандры сели, Фар’кор Зонн удаленно подключился к сенсорам Бастиона и нейтрализовал их. Действуя вне зоны обнаружения, технодесантник пустил сигнальный импульс, который ослепил все устройства, способные заметить приближение корабля.
В отличие от братьев, которые высадились, как только рампа коснулась земли, Зонн остался в корабле, чтобы следить за связью и проникнуть в системы безопасности станции. Кроме того, как пилот, он должен был держать корабль наготове, если им потребуется срочно покинуть планетоид.
— Впереди порт, — раздался в воксе Зитоса его механический голос.
Зонн отметил место иконкой на ретинальном дисплее.
— Нумеон? — сбавив шаг, позвал Зитос, намекая, что они ждут приказов.
— Веди, сержант, — лаконично ответили по воксу. — Это твои люди.
Зитос заскрежетал зубами, но скрыл гнев. «Командуй нами», — подумал он, а вслух сказал:
— Как тебе угодно, капитан.
Используя условные жесты, Зитос приказал отряду разделиться на две части. Для легионеров, привыкших к крупномасштабным операциям, такая тактика была странной, но почти все присутствующие Саламандры быстро освоили методы партизанской войны.
Приспособься или умри. Никогда еще это кредо не звучало так уместно, как после восстания Воителя.
Порт представлял собой просто большое, покрытое грязью пространство, которое использовалось исключительно в качестве посадочной площадки. В нем было несколько пришвартованных кораблей, в основном танкеров, но был и небольшой фрегат. От порта отходил тоннель, частично скрытый под землей, а над ним стояла пустая сторожевая башня с куполом. На ней была установлена сломанная поисковая лампа, но никаких орудий.
Неподалеку базировались два грязно-белых штурмовика с зеленой окантовкой на крыльях и верхней части фюзеляжа.
— Вижу два десантных корабля, — сказал Зитос. — Гвардия Смерти. Подтверди.
Ксафен, возглавивший второе отделение, ответил:
— Вижу их, брат. Нам нужно спускаться в тоннель. Возможно, охраняется.
— Только если они нас ждут, — сказал Зитос, моргнул, выбрав точку перегруппировки, и отметил ее на визуальном дисплее. — Осмотрите все корабли, — добавил он, уводя вперед первое отделение. — Никаких сюрпризов.
Досмотрев корабли в доках, они не обнаружили ничего, кроме трупов.
Большинство разорвало на части взрывными снарядами. Болтеры. Одна женщина — адепт медике, судя по эмблеме на ее атмосферном костюме, — просто умерла, не получив никаких видимых повреждений. Ее дыхательную маску покрывала темная плесень. Похожие следы заразы были и у других.
К тому моменту, как оба отделения добрались до штурмовиков, они обнаружили почти шестьдесят мертвых гражданских.
— Уничтожители? — предположил Дакар, пока отделения перегруппировывались.
Гарго осматривал одно из тел, опустившись на колено. Он был единственным из Погребального Огня, у кого были какие-то познания в апотекарском деле.
— Возможно. Грязная бомба? Похоже на что-то проникающее.
Вулкан никогда не одобрял использование подобного оружия. Радиационные гранаты, фосфекс, вирусные бомбы… Примарх Саламандр называл их террористическим оружием и говорил, что в его легионе им нет места. Это был один из немногих вопросов, по которому он не соглашался с Феррусом Манусом.
Для Горгона цель оправдывала средства. Враги Империума не заслуживали пощады. Вулкан же считал их бесчеловечными, хотя Феррус Манус однажды напомнил ему, что сжигать врагов заживо тоже негуманно. Но с точки зрения Вулкана, между двумя методами существует огромная разница, поэтому они оставили эту тему, ничего не решив. И уже никогда не решат, даже если в теле на борту «Харибды» еще оставалась жизнь.
— В биометрике ничего, — доложил Ксафен, проверяя целостность брони. — Даже радиации нет.
Гарго поднял взгляд на ветерана:
— Возможно, это скверна, которую почувствовал Ушаманн?
— В любом случае они мертвы, — сказал Зитос. — Надеюсь, мы успеем добраться до остальных.
Ксафен показал на штурмовики:
— А я надеюсь, что на борту еще остались Гвардейцы Смерти! — кровожадно прорычал он.
Как быстро человеколюбие превращалось в мстительность.
Нумеон никак не проявлял себя, предпочитая просто следовать за сержантом, поэтому Зитос решил дать Ксафену то, чего тот хотел.
— Зачистить корабли. Оба. Быстро.
Из горла Ксафена вырвалось низкое, утробное рычание, похожее на рык настоящего змия. Его желание убить Гвардейцев Смерти, уничтоживших так много Саламандр на Истваане V, ощущалось в воздухе.
— Я сожгу их дотла.
— А третий корабль? — спросил Нумеон, и оба сержанта повернулись к нему.
— Сначала гражданские, — твердо ответил Зитос. — Третий корабль может обыскать Зонн.
Он продолжил смотреть в глаза Нумеону, с вызовом приглашая отменить его приказ. Нумеон этого не сделал.
— Тогда поспешим. Вулкан ждет.
«И будет ждать еще долго», — горько подумал Зитос, но вдруг вспомнил, как услышал удар сердца, когда примарха только поместили в саркофаг. Печать Вулкана на поясе Нумеона, его непоколебимая вера и решимость не позволяли так просто отмахнуться от знака, сочтя плодом воображения или выдачей желаемого за действительное.
Но сейчас не было времени для подобных размышлений. Были более важные дела. От них зависели жизни. Их ждал долг.
«Защищай слабых. Обороняй тех, кто не может оборонять себя сам».
В сознании Нумеона эти слова боролись с другими, Зитос понял это по его глазам перед тем, как они выдвинулись.
«Чти отца своего».
Второе отделение молча направилось к транспортам. Первое пошло к тоннелю.
Зонн отключил ворота, перенаправив энергию, дав Гарго возможность открыть их вручную. Тот, действуя быстро и тихо, одолел механизм за счет огромной физической силы и расширил проход для Саламандр.
В первом геодезическом куполе за тоннелем обнаружился огромный сборный комплекс. Судя по изолированным жилым пространствам, здесь было задействовано немало рабочих. Некачественные пикты членов семьи, живших где-то в другой части Ультрамара, давали крохотное представление о жизни рабочих, но на этом проявления индивидуальности заканчивались. Все койки шли под номерами. Все инструменты и приборы лежали под замком, словно в арсенале.
Пол был земляным. В некоторых местах лежал настил, но его определенно экономили. Узкие мостики над головой позволяли добраться до верхних коек и комнат смотрителей. Людей не было — ни живых, ни мертвых.
За жилой областью располагались медпункт и несколько механических мастерских для ремонта инструментов. Транспортная площадка пустовала, но один бронированный грузовик стоял над смотровой ямой. Снятый с него бульдозерный отвал лежал на открытой ремонтной площадке. Оружия не было и по-прежнему не было людей.
В воксе затрещал голос Ксафена. Судя по незначительным помехам, вокс-сигнал плохо пробивался сквозь купола, но Зитос все понимал.
— Обнаружил наших кузенов-предателей, — сказал он. — На штурмовиках все мертвы, весь экипаж. Каждого убили выстрелом в голову сквозь фонарь кабины.
— Сколько? — спросил Зитос.
Он повел отделение дальше, набирая скорость.
— Шесть легионеров. По три на корабль.
— Есть следы их убийцы?
— Никак нет. Он использовал масс-реактивные снаряды. Оставил бардак. — Ксафен немного помолчал, прежде чем спросить: — Неужели я пропустил войну?
В его голосе слышалось разочарование.
— Пока нет. Веди свое отделение к тоннелю, следуй за нами. Это место огромно.
Перед тем как закрыть канал, Зитос услышал, как Ксафен кричит своим подчиненным поторапливаться. Его воинственность происходила из неспособности оказать на войну реальное влияние, и все Саламандры ощущали подобное в большей или меньшей степени.
Из трех легионов, попавших в резню на Истваане V, только Железные Руки сохранили значительную боевую мощь. Да, они были рассеяны, но в численном отношении оставались легионом и играли ключевую роль в партизанской войне, которая, как понял Зитос, охватила почти всю Галактику. Даже у Гвардии Ворона, хотя она и значительно уменьшилась, был Коракс, под чьим знаменем они могли собраться. К тому же теневая война была их специализацией.
Нет, больше всего пострадали Саламандры. Разбросанные по Галактике, критично ослабевшие в боевом плане, а их примарх был мертв — во всяком случае, пока. Они нуждались в лидере.
Зитос надеялся, что Артелл Нумеон займет должность Кассиана Вона, прошлого магистра легиона. Но теперь в нем росла другая надежда, разгорался огонь, который давно должен был потухнуть. Прагматизм говорил ему, что надо отказаться от нее и убедить Нумеона принять положенную ему должность, но эта же воинская вера заставляла мечтать о невозможном.
О воскрешении.
О живом Вулкане.
— Нужно сузить зону поиска, — сказал Гарго, озвучивая недавние мысли Зитоса.
Он стоял у широкой арки, которая вела дальше в купол. Обычно на этом месте стоял смотритель, но сейчас никого не было.
Остальные прочесывали грязный жилой зал неподалеку, тщательно следя за обстановкой.
— Надо вызвать Зонна, — сказал Нумеон, но предоставил это Зитосу.
Капитан передал командование сержанту и не собирался отступать от своего решения.
Зитос запросил схему комплекса. Технодесантник за считанные секунды загрузил данные и вывел их на ретинальные дисплеи отделения. Это не помогло — только подтвердило, как огромен комплекс.
К трем основным куполам прилегало шесть поменьше. Быстро пролистав данные глазами, Зитос исключил маленькие купола. Он искал главное строение или иное место, куда в первую очередь как в убежище и последний рубеж обороны направились бы Гвардейцы Смерти — если они еще оставались.
Он нашел его спустя пару секунд.
— Северо-восточный квадрант. Зона ноль-восемь-семь-дробь-ноль-ноль-девять-три, — зачитал он с наложенной на дисплей карты, увеличив ее.
— Главные силовые генераторы, — сказал Дакар, когда Зитос послал на координаты локационный сигнал.
— Там они и будут. Где свет, где тепло. — Зитос не стал ждать подтверждений от Нумеона. Он знал, что прав. — Быстро. На кону людские жизни.
Отделение последовало за ним.
Они миновали широкий складской двор, забой, вокруг которого лежали брошенные в ходе работы инструменты, вспомогательное помещение, похожее на трапезную. В последнем они обнаружили рабочих Бастиона.
Все восемьдесят семь были мертвы: либо зарезаны, либо отравлены, несмотря на дыхательные маски.
Никто не остановился, чтобы взглянуть на мертвых. Быстрое биосканирование показало, что с ними, а первая версия причин гибели объяснила, кто виновник.
— Что эти несчастные, что противника на поле боя, — пробормотал Гарго по воксу. Он говорил о Четырнадцатом легионе.
Гвардия Смерти подошла к акту убийства неторопливо, педантично и взыскательно. Они никогда не спешили и никогда не знали жалости.
— Работа Уничтожителей, — сказал Ворко, едва устояв перед искушением сжечь эту братскую могилу из огнемета, прежде чем Саламандры поспешили прочь.
— Будьте готовы ко всему, — проговорил Нумеон по вокс-каналу отделения. — Барбарцев сложно убить.
Его слова вызвали одинаковые воспоминания у всего отряда: черное поле боя и ряды неумолимой Гвардии Смерти, удерживавшей Саламандр в той кровавой низине.
За следующим углом их ждало напоминание о тех ужасающих рядах. Узкий коридор — всего лишь проход к следующему помещению.
Шесть легионеров в грязно-белой броне с тускло-зеленой окантовкой орудовали черными ножами-кукри.
От этих воинов несло скверной, какой-то нездоровой вонью, похожей на запах разложения. Уродливые визоры их шлемов модели «Марк II» одновременно повернулись, когда их так резко и неожиданно прервали.
Один — мастер-сержант, судя по знакам различия, — выкрикнул предупреждение или вызов на своем родном барбарском.
Саламандры, уже доставшие болтеры, направили в узкий проход град снарядов.
Зитос, чей болтер тоже вздрагивал от отдачи в крепкой хватке, заметил, что троих легионеров из Четырнадцатого ранило, после чего Ворко вышел вперед и залил весь коридор горящим прометием.
От охваченных огнем Гвардейцев Смерти пошел запах паленого мяса, но только оно было старым, подпорченным.
Ответный огонь шел неприцельно, нерегулярными очередями, пока шесть легионеров прятались в естественных каменных альковах скалы.
Зитос и его отделение не останавливались, выбирая цели, а Ворко выпустил в коридор еще один залп. Мастер-сержант что-то приказал, перекрикивая рев пламени. Затем началось какое-то движение на их конце коридора.
Зитос не мешкал:
— Вниз, рассеяться!
Мутный черный дым прорезал алый актинический луч, истекающий жаром. Он попал Ворко в низ бедра, и легионер, с увлечением испепелявший врагов, взвыл от боли. Левый наголенник почернел, а прослойка прикипела к коже, но броня спасла ногу, которую иначе бы отрезало.
Зитос с Нумеоном схватили Ворко за наплечники и оттащили, невзирая на его крики, в сторону. Зитос узнал работу волкита. Судя по цвету и толщине луча, оружие было большим — возможно, кулеврина, поднятая на уровень пояса. Выстрел пошел по косой — иначе бы Ворко уже был мертв.
Дым пронзил еще один луч, но прошел мимо, только раскалив воздух. Зитос заметил силуэт, плохо различимый даже сквозь линзы. Встав на колено, силуэт поднял болтер к плечу и выпустил две длинные очереди, одну за другой.
Легионер с кулевриной дернулся и развернулся, когда в него угодило несколько снарядов. Тихий взрыв, за которым последовал влажный хруст кости, означал, что ему оторвало руку по плечо. Кулеврина упала. Вместе с ней упал и Гвардеец Смерти, несший ее.
Нумеон уже был на ногах с клинком в руках и бежал на врагов.
— Вулкан жив!
Для него это никогда не было простым боевым кличем. Это было заявлением о своей вере.
Зитос повесил болтер за спину, достал громовой молот и последовал за Нумеоном в горящий коридор.
Гвардейцы Смерти, все еще не пришедшие в себя, оказались к ним совсем не готовы.
Нумеон, бежавший перед Зитосом, казался размытым из-за горячего воздуха. Языки пламени пытались забраться на броню, но обращались в дым, не сумев задержаться на мчащемся Саламандре.
Раздался резкий скрип поддающейся брони, за которым последовали шорох разрезаемой плоти и кости, когда Нумеон вонзил Драукорос в одного из Гвардейцев Смерти. Затем прогрохотал Василиск, почти в упор выпуская пулю в лицо второго легионера в грязно-белом.
Отвернувшись от второго противника, чья голова взорвалась с кровавыми брызгами, Нумеон выдернул меч из живота первого легионера, издав дикий, жестокий рык, но действуя четко. Обезглавливающий удар потребовал сил, но навсегда покончил с Гвардейцем Смерти.
Зитос вбежал в тоннель, когда Нумеон атаковал третьего врага. Тот замахнулся видавшим виды кистенем и оплел предплечье Саламандры шипастой цепью. Нумеон рыкнул от боли, но не выпустил болт-пистолет, по-прежнему направленный на Гвардейца Смерти. Он дернул цепь, подтаскивая к себе легионера, и разрубил звенья цепи Драукоросом.
Четвертый и пятый Гвардейцы вынули из ножен тяжелые клинки, которыми убили гражданских. Один бросился на Нумеона, но тут вмешался Зитос. Его громовой молот описал лишь полудугу из-за узости коридора, но прошелся по грудине, шее и правой части черепа. Гвардеец Смерти больше не поднялся. Он даже не закричал. Тоннель на миг заполнился запахом горящей крови, таким же мерзким, как раньше. Огонь уже умирал, использовав весь кислород, но так и не найдя почти ничего, чем можно было бы утолить голод. Сквозь рассеивающийся дым Зитос заметил, что пятый Гвардеец Смерти снимает что-то с пояса.
Бомба.
Слово едва успело сформироваться в его сознании, а Нумеон уже среагировал на угрозу, отпихивая противника, который был у него уже почти в руках, к подрывнику.
Саламандра успел закричать «Берегитесь!», прежде чем легионер вцепился в его броню и потянул за собой. Борющиеся воины врезались в третьего, и приглушенный взрыв подбросил их вверх. Нумеон закрылся от взрыва телом своего противника, но тот опять потянул его за собой. Когда ударная волна прошла, выяснилось, бомба имела не только ударный урон — она выпустила что-то ядовитое. От места взрыва распространялись токсичные миазмы. Гвардеец Смерти пал жертвой своей же неудавшейся хитрости — его разорвало на месте, но второй — тот, с которым боролся Нумеон, — был вполне жив, хотя и ранен.
Часть его шлема отвалилась, открыв мрачное лицо. Гвардеец Смерти был бледным, с запавшими глазами и болезненно опухшим: либо на него очень быстро подействовал яд, выпущенный его товарищем, либо он изначально был нездоров. Скверна. Уничтожители нередко становились жертвами своего же оружия. Многие знали, что в любом легионе вступление в Уничтожители равнозначно смертному приговору.
В ходе битвы Нумеон выпустил Драукорос. Он плохо подходил для столь ближнего боя, поэтому воспользовался руками, схватив голову больного легионера и несколько раз ударив об пол. Череп развалился на удивление быстро, забрызгав броню Саламандры своим содержимым.
Седьмой Гвардеец Смерти погиб еще до атаки на тоннель. Он был подозрительно опухшим, а раздутую броню усеивали следы от болтерных выстрелов.
— Нумеон!
Тревога в голосе Зитоса заставила Нумеона обернуться и внимательно осмотреться. Только тогда он увидел, что стоит в середине ядовитого облака. Герметичные замки на доспехах уже пузырились под действием кислоты. Биометрические показатели на дисплее линз сменили цвет с оранжевого на красный, а уровень опасности подпрыгнул.
Взрыв бомбы отбросил Зитоса, а когда он пришел в себя и увидел, что за взрывчатку использовал Гвардеец Смерти, предпочел убраться подальше.
Замки на его собственной броне тоже повредились, но пока работали. Работала и дыхательная маска, хотя с трудом. Он еще не заразился. Но вот Нумеон…
На периферийном зрении сержанта показались Ворко со своим огнеметом и поддерживавший его Дакар.
— Давай! — крикнул Зитос, торопливо делая Гарго знаки отойти.
Раскрыв сопло огнемета, чтобы конус огня был шире, Ворко залил тоннель пламенем. Оно охватило и последнего Гвардейца Смерти, и Артелла Нумеона.
— Брат! — Ужас в голосе Гарго ни с чем нельзя было перепутать. — У него нет плаща!
Когда броню Нумеона выковали заново, плаща из драконьей кожи к ней не прилагалось. Легионер, носивший такой плащ, использовал шкуру зверя, которого сам для этого выследил и освежевал. Заветы прошлого были важны. Традиции были важны. Ни один сын Вулкана не допустит, чтобы они нарушались. Плащ Нумеона пропал в ходе войны, и он должен будет раздобыть новый. А пока ему придется терпеть огонь без него.
Ворко хотел остановиться, но Зитос твердо сказал:
— Продолжай.
Второго Саламандру явно мучили сомнения, как и Дакара.
— Это приказ, Ворко. Не ослабляй пламя, пока не выжжешь всю грязь. Нумеон был рожден в огне, как и все мы. Он выживет.
Должен выжить…
Ворко с мрачным видом продолжил.
Нумеон, захваченный пламенем, упал на колени. Он склонил голову и сжимал что-то обеими руками, но из-за дыма и марева невозможно было разглядеть, что именно.
В воксе раздался сдавленный крик, заглушающий гул огнемета.
— Вулкан…
— Мы сожжем его заживо! — закричал Гарго.
Зитос поднял руку, приказывая Гарго не шевелиться.
Он внимательно вглядывался в пламя и одновременно следил за ретинальным дисплеем, который все еще показывал, что внутри огня опасный уровень заражения.
— Вулкан… — повторили по воксу. — Вулкан… жив!
Миазмы горели. Нумеон горел.
— Выключай. — Зитос практически отдернул руку Ворко с гашетки, после чего опять бросился в охваченный огнем тоннель. Только теперь его целью было не казнить предателей, а спасти брата.
Обожженного Нумеона окружали почерневшие от копоти стены. Когда Зитос приблизился, он еще стоял на коленях, излучая ауру дрожащего воздуха. Сочленения доспехов оплавились, а с брони стекал дым, похожий на крадущийся туман.
Он сжимал молот Простой ручник. Печать Вулкана.
Нумеон шевельнулся, пытаясь преодолеть сопротивление сплавившихся приводов, отчего лак на броне пошел трещинами.
Когда Зитос подбежал к нему, тот уже взялся за замки, крепившие шлем к горжету.
— Постарайся не двигаться, брат-капитан, — предупредил его Зитос.
Нумеон стянул шлем дрожащими руками. Если в коридоре еще оставались отравляющие вещества, он заразится, но шлем был бесполезен и только мешал.
— Я должен, Зитос. Нам нужно зачистить это место, — прохрипел Нумеон.
Он медленно начал подниматься, и с брони посыпалась приставшая сажа, а вместе с ней и краска, обнажая голый нагретый керамит.
Он взглянул на Игена Гарго, который уставился на него в ответ.
— Прими мое восхищение броней, кузнец, — сказал Нумеон. — Я не знал, что она способна выдержать такую температуру.
— Я тоже, — признался Гарго, молча принимая протянутую Нумеоном руку.
— Что насчет скверны? — спросил Зитос, входя в его поле зрения. — Ты не заражен?
Биометрики доспехов показывали, что в коридоре чисто, но они не могли сказать, что с Нумеоном.
— Я… — ответил Нумеон после паузы, — здоров, пожалуй.
— Ксафен недалеко, мы можем отправить тебя обратно в…
— Как я уже сказал, Зитос, — перебил Нумеон, — нужно двигаться дальше. Все слова застряли у него в горле, когда его схватил за шею поднявшийся Гвардеец Смерти. Отсутствие одной руки означало, что это владелец кулеврины. Он так быстро и бесшумно подкрался сквозь дым, что Саламандры даже не заметили его, пока он не начал душить Нумеона.
Но прежде, чем другие успели отреагировать, Нумеон выхватил из ножен ультрамарский гладий и вогнал его под подбородок Гвардейца с такой силой, что острие вышло из макушки шлема. Пробулькав какое-то ругательство на барбарском, Гвардеец Смерти продержался секунду и упал замертво.
Нумеон отодвинулся назад, сбрасывая с шеи закованные в металл пальцы.
— Гвардию Смерти… — проговорил он, наклоняясь за Драукоросом, а затем, выдергивая гладий из головы врага, добавил: —…сложно убить.
Зитос хотел сказать что-нибудь, но у людей Бастиона заканчивалось время. Саламандры побежали дальше.
У главных силовых генераторов, вокруг трех гигантских электрокинетических турбин, шла война. Генераторы обеспечивали геодезические купола Бастиона светом, теплом и искусственной атмосферой и были хорошо защищены: располагались в глубоком углублении, окруженном линиями эгидной обороны с автоматическими турелями и огневыми позициями с ручным управлением. Если генераторы уничтожат или повредят, Бастион погибнет вместе со своим законтрактованным населением. Потому именно здесь выжившие — рабочие и их семьи — организовали последний рубеж обороны.
И именно сюда кулак Гвардии Смерти обрушился в полную силу.
Четырнадцать легионеров в грязно-белых доспехах Четырнадцатого легиона вышли под яростный огонь на подавление.
Лазерные лучи и сплошные снаряды отскакивали от их брони, всего лишь замедляя. И даже эта задержка была незначительной.
Они разрушили уже три линии эгидной обороны. От приземистых орудийных башен валил дым, на разрушенных баррикадах лежали тела. Некоторые горели. Гвардия Смерти неумолимо ступала прямо по трупам и обломкам баррикад, не обращая внимания на раненых и умирающих. Они действовали методично, эффективно. Безжалостно.
Они медленно и целенаправленно уничтожали сопротивление, пока не осталось лишь несколько отчаявшихся людей.
— Их стены мучеников не остановят, — сказал Дакар, укрываясь за широкой аркой, которая вела в генераторную.
Саламандры вышли в тыл Гвардии Смерти, но небольшой отряд, получивший предупреждение от недавно убитых в тоннеле товарищей, повернулся и открыл огонь.
Гарго показал на несколько мертвых легионеров среди обломков.
— Гвардия Смерти не обошлась без жертв.
— Посмотри вверх, на северо-восток, — сказал Нумеон. — Это из-за него.
Зитос тоже заметил легионера в серых доспехах. Ни видимой символики, ни знаков различия и незнакомый тип брони, в технологичности которой не приходилось сомневаться даже с такого расстояния.
Он прижимал к плечу болтер и расстреливал Гвардейцев Смерти с одной из орудийных башен. Выстрелы раздавались нечасто. У него заканчивались боеприпасы.
— Тот «ангел», про которого говорил Ушаманн? — предположил Гарго.
— Возможно, — ответил Зитос, внимательно наблюдая за воином.
— Значит, он союзник? — спросил Дакар.
— Враг моего врага… — сказал Нумеон. — Это неважно. Он недолго проживет, если мы не вмешаемся.
Зитос кивнул, приняв решение:
— Давайте узнаем, на чьей он стороне.
Ворко остался позади из-за раны, но перед этим выпустил струю горящего прометия в тыл Четырнадцатому. Они продолжили сражаться как ни в чем не бывало, хотя огонь снизил их эффективность настолько, что Саламандры сумели проникнуть в зал невредимыми.
— Используйте обломки, — сказал Зитос и поднял средний и указательный пальцы. — По двое, рассеяться и зайти во фланг.
Саламандры подчинились. Нумеон отправился с Зитосом, а Гарго с Дакаром. Они быстро приблизились к врагу, встретив его лицом к лицу, как велела их излюбленная тактика. Четыре легионера, горящие, раненые и застигнутые врасплох, продержались недолго.
Перед лицом более серьезной угрозы командир Гвардейцев Смерти прокричал какой-то приказ, и в бой вступил авангард, до этого прятавшийся в укрытии, как и остальные.
Ангел в сером, по-видимому, заметил с парапета новых союзников, поскольку открыл огонь по атаковавшим Гвардейцам, чтобы не дать им обрушиться на Саламандр со всей силой.
Снаряды били в полуразрушенные баррикады, за которыми они укрывались, совсем близко к позициям Гвардейцев.
— Сейчас или никогда, братья! — крикнул Зитос и перепрыгнул через баррикаду.
В наплечник по косой ударил снаряд, едва не сбив его с ног, но он быстро восстановил равновесие и открыл ответный огонь.
Дакар и Гарго встали по бокам, стреляя длинными очередями. Один Гвардеец Смерти накренился вперед, когда в затылок ему угодил снаряд, взорвав лицевую пластину шлема. Его товарищ рядом полуобернулся, ища стрелка, чтобы отомстить. Дакар прострелил ему шею.
Оставалось только шесть Гвардейцев Смерти.
Нумеон дал очередь из Василиска, описав им широкую дугу. Он рассчитывал отвлечь, а не убить, тем более что пространственное зрение страдало из-за отсутствия одного глаза, и он предпочитал клинок. Нужно было только, чтобы братья дали ему возможность подобраться к врагам на расстояние, когда клинок можно использовать.
Гарго, Дакар и ведущий их Зитос уверенно наступали. Ворко у входа сменил огнемет на пистолет, когда Гвардия Смерти ушла из зоны поражения первого. Теперь оттуда доносился гром пробивных болтерных снарядов.
Тихий щелчок возвестил о пустом казеннике, и сверху упал пустой магазин. Серый легионер бросил болтер, спрыгнул с башни и тяжело приземлился перед авангардом врага. Они с Нумеоном встали друг напротив друга, с врагом посередине.
— Вперед! — подгонял Зитос Саламандр, а Гвардия Смерти продолжала яростно сопротивляться.
Несколько тяжелораненых уже поднялись, демонстрируя знаменитую стойкость легиона.
Дакар упал от выстрела в пластрон, при этом развернувшись, и с его драконьей маски посыпались обломки металла.
На ретинальном дисплее Зитоса вспыхнул янтарный значок, сигнализируя о ранении Дакара.
Еще одна баррикада, еще один мощный прыжок.
Нумеон мчался вперед, петляя между немногочисленными укрытиями. Почерневшую от огня броню покрывали вмятины и царапины, но он не обращал на это внимания. Пять шагов отделяло его от Гвардейцев Смерти, которые оставили попытки расстрелять врагов и обнажили клинки.
Тяжелое черное оружие тускло блестело в слабом свете генераторной.
— Зря, — пробормотал Зитос, доставая молот.
Гул турбин под ними перешел в вой. В шахте под залом между двумя размытыми блоками затрещали молнии. Обе турбины пересекали зарешеченные мосты промышленного типа, такие широкие и толстые, что могли выдержать несколько танков в ряд.
Громко простучав по металлу ботинками, Зитос бросился на один из них.
Неожиданная вспышка снизу осветила его, резко очертив клыки на шлеме и подобие чешуи.
На него замахнулся кукри, обладатель массивной, непробиваемой на вид брони с шарнирными сочленениями в латных перчатках. На шлеме была одна прорезь, через которую глядели злобные, жесткие глаза.
Зитос заблокировал удар рукоятью молота, рассыпая искры. Удар был такой силы, что лезвие царапнуло плечо, несмотря на блок, но Зитос не собирался сдаваться.
Впереди Нумеон погружал зубья Драукороса в живот другого Гвардейца Смерти. Металл, прослойка и кожа разошлись, из алого разреза вывалились внутренности. Запах разлагающейся плоти становился нестерпимым.
Второй удар заставил Зитоса вновь сосредоточиться на враге, который прорычал ему что-то на своем уродливом барбарском. Зитос не стал реагировать и развернул молот на полкруга. Воин отшатнулся, став жертвой собственной инерции.
Зитос завершил взмах и ударил из высшей точки, одним ослепительным ударом сокрушив врагу таз. Гвардеец Смерти упал, покрытый молниевыми разрядами. Зитос побежал дальше, успев только услышать звон выпавшего из руки кукри.
После этого все закончилось быстро. Гвардейцы Смерти были стойкими, но и они пали, столкнувшись с превосходящими их воинами.
Отнюдь не худшим из которых был легионер в сером, чей гладий потемнел от барбарской крови.
Зитос заметил, что тот убил двоих в ближнем бою. Он сражался жестоко, агрессивно — скорее как кулачный боец, чем фехтовальщик. Гарго сражался примерно так же.
Когда битва закончилась, на генераторную опустился покой, не нарушаемый даже хрипом турбин.
Первым к их союзнику дошел Нумеон. Гарго и Зитос скоро присоединились, образовав перед легионером полукруг.
— Примите мою благодарность, — сказал тот. Его низкий, но не грубый голос звучал напряженно — возможно, из-за ранения. Воин посмотрел за спину. — И благодарность этих людей.
Позади него начали показываться работники Бастиона. В основном женщины и дети, хотя Зитос не мог взять в толк, зачем привозить свои семьи в подобное место. Он решил, что ими двигало отчаяние, и почувствовал укол сострадания к несчастным, вынужденным выживать на голом камне.
Многие ноктюрнцы жили так же, но к ним он жалости не испытывал. Он на мгновение задумался, почему так получилось.
— Гарго, — произнес он, разглядывая серого легионера, но пока не принимая его благодарность, — позаботься о Дакаре. Подними его на ноги.
Возможно, еще не конец.
Он покосился на Нумеона, который посмотрел на него в ответ, из чего следовало, что капитан думает о том же.
— Назови себя, брат, — сказал Нумеон серому легионеру. Это не было просьбой.
— Я не знал, что сыны Ноктюрна так подозрительны, — ответил воин.
— Не сомневаюсь. Нам приходится быть подозрительными, чтобы выжить. А теперь назови себя, или ты предпочтешь поговорить с моим мечом?
Драукорос был направлен на грудь легионера. Достаточно будет одного быстрого выпада.
Зитос внимательно наблюдал за обоими воинами. Он был предан Нумеону, но не мог избавиться от нетоварищеской мысли, что исход боя между двумя воинами совсем не очевиден.
Серый легионер примиряюще поднял руку.
— Брат Каспиан Хехт, — сказал он.
— У нас будут вопросы, брат Хехт, — ответил Нумеон. — В том числе — зачем ты здесь и откуда у тебя символ Сигиллита на броне.
Шлем скрыл удивление Зитоса. Теперь он тоже заметил на серой броне легионера этот символ — незаметно выгравированное мезоном око Малкадора, которое ни с чем нельзя было перепутать.
— Но пока, — продолжил Нумеон, — мы вывезем тебя и этих людей с Бастиона. Я не могу гарантировать вашу безопасность, если вы останетесь.
Погребальный капитан взглянул на людей позади Хехта, уже выбиравшихся из укрытий.
— А если я откажусь?
— Что-то говорит мне, что ты не откажешься.
Услышав топот, легионеры резко обернулись, ожидая увидеть вражеское подкрепление. Они опустили оружие, увидев Ксафена со своим отрядом — вооруженных, но ни с кем не сражающихся.
— Мы пропустили бой? — разочарованно спросил Ксафен. Из-за своего многочисленного оружия стоящий у входа в генераторную Саламандра выглядел как человек-армия.
Ворко утешительно хлопнул его по плечу:
— Не расстраивайся, брат-сержант, их наверняка еще будет много.
Ксафен кинул на огнеметчика испепеляющий взгляд и спросил, показывая на Хехта:
— А это кто?
Прежде чем кто-либо успел ответить, по воксу раздался голос Зонна:
— Братья, они нас нашли.
— «Они»? — уточнил Зитос.
— Третий штурмовик знает, где мы, и уже поднялся в воздух.
— Зонн, — сказал Нумеон, — ни в коем случае не дай ему покинуть Бастион. Никто не должен знать, что мы здесь и какой у нас груз.
— Не проблема, брат-капитан. Они не собираются улетать.
— Что?
— Они собираются нас убить.
Они выбежали из комплекса под приказы о немедленной перегруппировке, одновременно слыша все, что Зитос думал об угрозах со стороны Гвардии Смерти. Гарго остался с Дакаром и Ворко. Исполняющему обязанности апотекария следовало вернуть их в строй до того, как придет время улетать. Они должны быть в состоянии сражаться. Также они должны будут собрать гражданских для перевозки на «Харибду» — если, конечно, у них еще оставался транспортировщик.
Ксафена назначили следить за Хехтом. Таинственный серый легионер был неизвестным элементом, и Зитос не мог его игнорировать. А ведь оставался еще Нумеон…
Он мчался впереди всех. Если Гвардейцы Смерти узнают, что Саламандры улетели с Макрагга, если они выяснят, что Вулкан здесь…
Зитос понимал риски. Он понимал, что путешествие сквозь Гибельный шторм было безумием даже без преследующей Гвардии Смерти, но Нумеон вел себя попросту безрассудно.
Тем не менее Зитосу удалось выбежать из тоннеля сразу за ним.
Все взгляды были прикованы к хмурому небу, где штурмовик Гвардии Смерти уже кромсал абляционную броню их корабля из крыльевых тяжелых болтеров.
— Привлеките их внимание, — сказал Зитос.
Ксафен сбросил скорость и направил болтер на корабль.
Нумеон тоже открыл огонь, но его пистолету не хватало дальности, а ему самому из-за отсутствующего глаза — меткости.
Снаряд Ксафена попал в обшивку над левой турбиной двигателя, пробил ее и взорвался. Один выстрел на сотню. За кораблем образовалась черная спираль; заборники, давясь, испускали облако дыма, а затем опять его втягивали.
Корабль вошел в небольшое пике, но пилот принял меры и выровнял машину. Саламандры подстрелили его, но не убили.
Штурмовик развернулся носом к Саламандрам, и конденсаторы лазпушки с пронзительным воем разогнались.
Легионеры на земле поливали корабль огнем, но град снарядов не причинял ему почти никакого вреда, и, не имея тяжелого оружия, можно было рассчитывать только на чудо.
На земле, под штурмовиком, рампа «Дракониса» рухнула, и наружу, пошатываясь, вышел воин в сине-зеленых доспехах.
— Это Ушаманн? — спросил Ксафен, не веря их удаче и продолжая стрелять длинными очередями, как и все.
Зитос попеременно наблюдал за Хехтом и Нумеоном, который, к счастью, замедлился, чтобы остальные могли встать рядом. Но яркая вспышка отвлекла его от них обоих, заставив перевести взгляд на библиария.
С пальцев Ушаманна срывались молнии, стремительно перерастающие в огромное, мощное грозовое облако. Он махнул одной рукой и швырнул разряд в бронированный борт штурмовика, как копье.
Нет… не копье. Оно не просто ударило, оно расползлось, пролезло внутрь. В корабль проник змей из небесного огня. По фюзеляжу пробегали небольшие разряды, уничтожая боеприпасы в крыльевом оружии. Лобовое стекло вдруг покрылось трещинами. Ушаманн взмахнул второй рукой, выпуская еще одну молнию.
Скользнув в корабль так же жадно, как и первая, она разнесла один из двигателей. Внутри что-то взорвалось, и из бокового люка вырвались пламя и дым.
Корабль рухнул вниз, словно забыв, как сохранять скорость и держаться в воздухе.
Люди в отсеке пробрались к выбитому люку и попытались выпрыгнуть, но корабль уже бился в предсмертных судорогах. Топливный бак взорвался прежде, чем кто-либо успел выпрыгнуть, и на месте корабля вырос огненный шар, словно в небе на миг зажглось второе солнце.
Обломки и тела попадали на землю. Саламандры проследили за тем, чтобы выживших не было. Особенно усердствовал Ксафен. Только после того как все закончилось и вокруг остались лишь убитые пассажиры разрушенного корабля, они приблизились к Ушаманну.
— Брат… — потянулся к эпистолярию Зитос, но замер, увидев, что на броне Ушаманна вспыхивают разряды призрачных молний.
Ушаманн стоял на коленях, но нашел в себе силы выставить вперед руку.
— Минуту…
— Ты был без сознания.
— Мне было надобно пробудиться.
— Надобно?
— В беспамятстве меня посетило видение.
Ушаманн поднял голову и взглянул на него. На библиарий, в отличие от Зитоса, не было шлема, и ничто не скрывало пылающие голубым светом глаза.
— Я видел нашего отца, Вулкана. Он сказал, что я должен очнуться.
Нумеон поднял печать.
— Вулкан жив… — выдохнул он, и все, кто стоял рядом, ощутили его убежденность. Его веру.
Даже Каспиан Хехт.
Глава 22
Допрос
Ты один?
— Здесь, в этой темной камере? — спросил Хехт, обводя рукой стены и дверь едва освещенного помещения.
— Это не камера, но может ею стать, — напомнил ему Зитос.
Он стоял в тенях у стены, сложив руки на груди. Вопрос задал Вар’кир, положивший свой шлем-череп на круглый стол перед собой и смотревший на Хехта пустыми глазами.
Хехт кинул взгляд на Зитоса, но не более. Ему приказали снять шлем, и он подчинился. Под ним оказалось жесткое, измученное войной лицо. Определить происхождение Хехта было сложно. Он был немного смугл и держался как патриций, поэтому сначала Зитос решил, что перед ним Ультрамарин или легионер Имперских Кулаков, но в нем чувствовались какая-то резкость и опасная энергичность, не характерные ни для тех, ни для других.
Не Ворон — не тот оттенок кожи. Аугментации отсутствовали, поэтому Железные Руки тоже исключались. И меланохромной мутации не было; впрочем, Зитос не сомневался, что брата-ноктюрнца Вар’кир и он узнали бы сразу.
— Один на своей миссии, — уточнил Вар’кир проблемному легионеру.
— Нет. Был другой. Мне было приказано встретиться с ним.
— На Бастионе?
— Нет. Меня атаковали, практически уничтожили корабль и бросили меня умирать. Я некоторое время плыл, защищенный от вакуума лишь броней, пока меня не обнаружил и не доставил на Бастион пролетавший мимо грузовой корабль.
— Повезло.
— Я не верю в удачу.
Зитос фыркнул в ответ на наглость, но Вар’кир приподнял руку, показывая, что все под контролем.
— Мы сами — кузнецы своей удачи, — сказал капеллан.
— Я верю в суд Императора. Он решил, что я достоин выжить.
Вар’кир сощурился.
— С кем ты должен был встретиться? Как его звали?
— Я не имею права об этом говорить.
— Тогда тебе стоит задуматься о своих правах.
— Я не буду вашим пленником, — уверенно ответил Хехт.
— Вот как?
Хехт кивнул:
— Я слуга Малкадора Сигиллита. — Он подставил плечо под тусклый свет. — Видите его символ на моей броне?
— Видим, — ответил Вар’кир. — Ты получаешь приказы с Терры? Ты не знаешь, она еще стоит?
До сих пор капеллан вел себя холодно, но в этом вопросе послышалась тревога.
Если Терра еще жива, это многое меняло, в том числе для второй империи Жиллимана. Неопределенные обстоятельства — это одно, но если окажется, что Империум Секундус основали, когда тронный мир остро нуждался в помощи, всех задействованных в этом ждало порицание, а то и обвинение в ереси.
Хехт замолчал, раздумывая над ответом. Очевидно, что причиной молчания было незнание.
— Я давно не видел Терру и не контактировал с лордом Малкадором, разве что получал оттуда приказы. Но характер моей миссии — это только мое дело. Даже ваш взрывоопасный псайкер ничего не вытащит из моего разума, и какие бы пытки вы ни придумали, они тоже ничего не дадут. Вам придется меня отпустить, но пока наши пути совпадают. Судя по тому, что я видел, воинов у вас на корабле немного, а ваша настороженность говорит о том, что направляетесь вы не в самое гостеприимное место.
— Наша настороженность и цель пути тебя не касаются, — огрызнулся Зитос.
Хехт примирительно поднял ладони.
— И меня это устраивает. Но мой корабль уничтожен, мой товарищ пропал — возможно, погиб. Я ведь в обществе союзников. Позвольте меня исполнить волю Малкадора. Как только я раздобуду новый корабль, я оставлю вас, и вы спокойно продолжите заниматься своими неведомыми делами.
— Там, куда мы направляемся, это скорее всего будет невозможно, — повернулся к Хехту третий допрашивающий, которого раньше не было видно.
— И куда же вы направляетесь, позвольте спросить?
Нумеон вышел на свет, смотря на Хехта пылающими огнем глазами.
— В Гибельный шторм.
Гарго взглянул на ручной биосканер и нахмурился.
— Это выражение несет хорошие новости или плохие? — спросил Ушаманн, садясь на медицинском столе в корабельном апотекарионе.
— Твои жизненные показатели выглядят нормально, — заверил Гарго, убирая биосканер, — но я не апотекарий. Я могу залатать раны, но знаний о физиологии мне недостает.
— Значит, новости хорошие.
Гарго изогнул бровь:
— Почему?
— Незнание иногда предпочтительнее правды, — ответил Ушаманн, слезая со стола и становясь рядом с Гарго.
Даже в боевой броне кузнец был на полголовы ниже библиария, но превосходил брата шириной.
— Ты ведь несерьезно.
— Серьезно, Гарго.
Голову библиария разделяли три полосы темно-красных волос, выбритых в форме драконьих голов. Он постоянно щурился, словно изучая и оценивая все вокруг. Усталое выражение лица выдавало в нем воина, который повидал слишком много.
Гарго знал, что Истваан V обошелся с Ушаманном особенно жестоко. Саламандра потерял своего учителя и многих братьев из библиариума, разжалованных до простых солдат. Они обладали такой силой… но не могли ее использовать.
А ведь сила способна так много изменить.
Но, как нередко повторял Ксафен, они все что-то потеряли.
— Эта братоубийственная война — уродливая правда, — возразил Гарго. — Отвратительная правда, но мы должны взглянуть ей в лицо.
— И как это поможет примириться с гибелью Терры, брат?
— Мы не знаем, погибла Терра или нет.
— Действительно, но мы не можем исключать этот вариант. Наш гость, этот Хехт, утверждает, что служит Малкадору, и не похоже, что он лжет. Но факт его службы не доказывает, что Император еще правит Империумом, — только то, что он правил им, когда Хехт в последний раз был на Терре.
Гарго подавил гнев:
— Ушаманн, ты не можешь так говорить.
— Это почему же?
— Терра должна выстоять. Император должен выстоять.
— Тогда зачем Жиллиман создал второй Империум с Макраггом в центре? Глядя в лицо войне, мы видим уродливую правду. Здесь то же самое. И с Вулканом то же самое.
Гарго неуверенно нахмурился и сразу стал выглядеть моложе своих лет.
— С отцом?
— Да, с нашим отцом. Ты рад узнать правду?
— О какой правде ты говоришь?
— Что он мертв, а мы везем его труп в самый опасный варп-шторм всех времен.
— Нумеон верит, что он жив.
— И ты в это веришь?
Гарго не знал, что ответить.
Ушаманн направился к выходу из апотекариона. Он остановился на пороге, не поворачиваясь к Гарго.
— Незнание помогало мне верить, что наш отец жив. Я держался за эту веру. Она давала мне надежду. Затем надежда умерла, но взамен я получил жажду мести. Теперь же Нумеон говорит, что отец жив, когда глаза доказывают обратное. Мне было видение, в котором я узрел нашего примарха, но что я обнаружил, когда проник в его разум, Гарго?
Молчание Гарго говорило о том, что он не знает.
— Пустоту. Склеп. После этого правда утратила привлекательность.
— Думаешь, это ложная надежда?
— Тебе доводилось когда-нибудь окидывать мир взглядом и чувствовать глубокую тревогу?
— Пару раз. Перед сражением. Перед Иствааном V. Мне кажется, в тот день мы все ее чувствовали, как будто они витала в воздухе. Ты хочешь сказать, что твое видение предсказывает беду?
— Я видел огонь… бесконечный, пожирающий всю жизнь огонь. Иммолус.
— Вольное пламя?
— Это его эпитафия, так?
Гарго отвел взгляд. Эти слова действительно были его эпитафией, но теперь все изменилось. Нумеон вернулся. Если он остался жив, то, возможно, жив и Вулкан.
— Я чувствую глубокую тревогу, Гарго. И чем дольше я нахожусь на этом корабле, тем сильнее она становится. — Он помолчал, подбирая слова поддержки, но решив, что у него их нет, сменил тему: — Меня ждут на мостике.
Ушаманн ушел. Гарго молча смотрел ему вслед.
Сомнения одолевали легко. Вера Нумеона противоречила рациональным доводам и граничила с религией.
Ушаманн решил не верить, положившись на разум, но Гарго тоже кое-что видел. Он видел, как Нумеон выдержал убийственное крещение огнем, и единственным объяснением этому была деталь брони, с такой убежденностью сжатая в руках, что отразила огонь и прогнала смерть.
Он решил поискать успокоения в кузнице. Огонь и дым очистят его от сомнений.
Гарго немного умел лечить сломанные кости. Он знал, как остановить льющуюся кровь и зашить плоть, если требовалось. Был способен на чудеса с металлом, но только Нумеон и его вера могли вылечить их сломленный легион.
Разум Гарго говорил ему, что мертвые не возвращаются. Чувства призывали к другому выводу.
Его слова прозвучали тихо и предназначались пустой комнате, но слабыми не были.
— Вулкан жив.
Глава 23
Наше наследие
К счастью для новоприбывших беженцев, места на приютившем их корабле было более чем достаточно.
Когда «Драконис» вернулся, Зитос сообщил капитану корабля о гражданских, втиснутых в отсек корабля. Выживших бастионцев было почти пятьдесят.
Они выглядели больными, слабыми и сломленными. Сержант заверил Адиссиана, никто из них не заразился токсином, который Гвардия Смерти выпустила на население, но Адиссиан хотел взглянуть на пассажиров самостоятельно даже после того, как прочитал отчет Игена Гарго.
Капитан корабля должен знать обо всем, что находится у него на борту.
Увеличительная линза на правом глазу позволяла в деталях рассмотреть каждого беженца с мостика высоко наверху. Они его увидеть не могли — да и кто стал бы вглядываться вверх? — но он их видел прекрасно. Мужчины, женщины и даже несколько детей в комбинезонах и остатках атмосферных костюмов стояли в огромном темном отсеке и невидяще смотрели перед собой.
Их спасители давно ушли, передав «Драконис» технопровидцам для техобслуживания. Но Зонн скоро вернется. Он всегда возвращался.
Беженцы сбились в стадо, отчаянно прижимаясь друг к другу от страха. Адиссиану было больно смотреть на них — на то, во что галактика превратила его вид. Точнее, его более слабую, лишенную генетических улучшений часть.
— Неужели мы все такими станем? — прошептал он самому себе, но слова чуть не застряли в горле, когда он увидел девочку.
Она была такой маленькой, что ее легко было не заметить. Девочка пряталась за штормовой накидкой какой-то женщины — та не была ее матерью, судя по равнодушному отношению. Но Адиссиана взволновал не тот факт, что девочка была сиротой. Дело было в ее лице. В поведении застенчивом, но вежливом. В том, как трепетно она прижималась к штормовой накидке…
— Трон! — выдохнул Адиссиан. Ему пришлось вцепиться в поручни мостика, чтобы не упасть. Сердце колотилось, воздух судорожно вырывался из груди.
— Мелисса…
По его щекам потекли слезы, но изображение с увеличительной линзы они не закрывали.
До службы на «Харибде», в Великом крестовом походе, у него была дочь. Но Вселенная была жестока, и ее жизнь внезапно оборвалась. В те времена о религии почти забыли, но Адиссиан молился Трону, сжимая в руках запрещенную книгу. Она до сих пор была у него, несмотря на угрозу, которую представляла его карьере и свободе. Лектицио Дивинитатус. Труд, объявляющий Императора на Терре богом.
Молитвы Адиссиана остались без ответа. Он убрал книгу подальше и больше не вспоминал об этой лжи. До этого момента.
— Только не она… — пробормотал он, с такой силой сжимая перила, что костяшки пальцев побелели. — Только не Мелисса.
Адиссиан снял увеличительную линзу и покинул мостик. После смерти Мелиссы он научился лучше абстрагироваться и теперь прибегнул к этой способности. К мостику он подошел уже полностью собранным. Никто не увидит боль, скрытую в его сердце.
Никто.
Стратегиум был завален картосхемами и старыми пергаментными картами. Среди звездных атласов виднелось несколько компасов.
Адиссиан уже почти минуту смотрел на них, когда Гуллеро решил нарушить тишину.
— Поскольку у нас нет ни Астрономикона, ни Фароса, придется перемещаться короткими рассчитанными прыжками.
— У меня кровь стынет в жилах при мысли, что придется вновь вступить в этот шторм, Арикк.
Адиссиан оторвал взгляд от карт и посмотрел на своего старшего помощника.
Арикк Гуллеро был молод, как Адиссиан, только у него были мягкие светлые волосы и светло-серые глаза. Он был терранцем, прикомандированным к «Харибде».
— И я не уверен, что Цирцея выдержит.
— Но есть ли у нас выбор? — спросил Гуллеро.
Адиссиан вздохнул, смиряясь с судьбой. Он опирался руками на стол, положив ладони на карты, как будто прикосновение к ним могло помочь выработать стратегию.
— Будет трудно, капитан, — сказала Цирцея.
Ее худая фигура была облачена в темную рясу с капюшоном. Навигатор разговаривала, опустив глаза, и медленно ходила вокруг стола, изучая карты Адиссиана, почти неслышно ступая по полу голыми ногами.
Она подняла голову, и под капюшоном оказались бледно-изумрудные глаза и простой серебряный обруч, с помощью которого она скрывала от капитана и остальных членов экипажа свою мутацию.
— Но я выдержу.
Адиссиан всем своим видом выразил сомнение.
Управление «Харибдой» истощило навигатора, превратило в скелет, вынудив опираться на ясеневый посох. Тонкие, похожие на когти пальцы обхватывали набалдашник в форме змеиной головы.
— Мы не знаем, что ждет нас после прыжка. Тебе придется действовать вслепую, Цирцея.
Она улыбнулась, изогнув тонкие, как лезвие, губы.
— Навигатор никогда не действует вслепую. — Цирцея указала на стол стратегиума с картами, заваленный листами пергамента с расчетами и уравнениями. — У тебя есть твои картографические знания, у меня — мой дар видения. Мы справимся. Мы доберемся до Ноктюрна. Кроме того, как сказал лейтенант Гуллеро, есть ли у нас выбор?
Адиссиан ответил Цирцее усталой улыбкой:
— Нет, госпожа. Я просто хотел удостовериться, что ты осознаешь риски и готова их принять.
— А если б я оказалась не готова, — сказала Цирцея, — что бы ты сделал?
— Развернул бы «Харибду».
Она тихо рассмеялась:
— И бросил бы вызов грозным Змиям? Ты шутишь.
— Шучу, — согласился Адиссиан. — Тебе потребуется помощь Ушаманна.
Услышав имя библиария, Цирцея помрачнела.
— Я не хочу такого помощника. С его плеч спадает плащ теней.
— Да, он мрачный, но при этом сильный. Используй его как опору.
Цирцея, собранная и величественная как никогда, кивнула.
— Это все, капитан? — спросила она.
Адиссиан еще раз взглянул на карты, быстро проверил свои и гуллеровские расчеты и кивнул:
— Отдыхай. Мы скоро начнем.
Цирцея покинула стратегиум, направившись в свой санкторум.
После ее ухода Гуллеро честно сказал:
— Это ее вернее всего убьет.
— Она знает, — печально ответил Адиссиан, чувствуя без нее пустоту. — Мы все знаем.
— Вы готовы к этому?
— Нет, — честно ответил Адиссиан, — но все равно сделаю, что должен.
За широким экраном иллюминатора становилось все мрачнее. Впереди висело пятно абсолютной черноты, скрывшее звезды, словно туман.
Гибельный шторм был так огромен, что накрывал целые системы. Ни одно послание не могло сквозь него пробиться — и действительно, они ничего не слышали от Тронного мира еще до того, как Лоргар породил эту имматериальную скверну — эту язву, которая образовалась на Калте и распространилась по Ультрамару, а за ним и по всей Галактике.
Немногие продолжали сомневаться, что Хорус добрался до Терры и разорил ее.
Адиссиан не обладал талантами, позволяющими увидеть истинную суть шторма, но знал, что он есть. Однако как только они войдут в варп, он увидит его. Увидит ад.
— Зонн? — позвал технодесантник по воксу, когда Зитос уже направлялся к выходу из допросной.
Хехт остался в камере в качестве пленника, как и предполагал, под присмотром Вар’кира. Нумеон ушел еще давно. Не имело значения, чьим символом была отмечена броня серого легионера — Саламандры рисковать не могли. Слишком часто в этой войне первое впечатление оказывалось обманчивым.
— Сержант, — зазвучал механический голос Фар’кора Зонна. — Я изучал данные, которые собрал при вторжении в Бастион.
— Нашел что-нибудь? — спросил Зитос.
— Да.
— Так говори же, Зонн. Не жди следующего вопроса.
— Вокс-поток. Скрытый. Импульс или сигнальное сообщение, я еще не определил. Он исходил от корабля Гвардии Смерти — того самого, который атаковал «Драконис».
Кровь застыла в жилах Зитоса.
— И предназначался звездному кораблю на орбите? — предположил он.
— Да, сержант.
— Его получили?
— На это указывают все данные в моем распоряжении.
— Значит, наши враги знают, что мы здесь, — сказал Зитос отчасти самому себе.
— Боюсь, что так.
— Еще что-нибудь?
— Да. Через несколько секунд после получения сигнала звездный корабль сам послал вокс-сообщение.
— Кровь Вулкана… — выдохнул Зитос. — Они сообщили о нашем местонахождении другому кораблю, а возможно, и флоту.
— Первый вариант весьма вероятен. Мне сообщить о результатах брату-капитану Нумеону? Правда, я не сумел его найти.
— Я знаю, где он, — нахмурился Зитос. — Сам передам.
Он закрыл канал связи.
Глава 24
Бесконечная ночь
Найти корабль оказалось несложно. Из всех мониторов, барж, фрегатов, грузовых суден и барков, покидавших Макрагг, он был самым большим. Квор Галлек улыбнулся, когда капитан сообщил о находке.
— «Харибда», — проговорил он, прочитав название корабля на планшете, который немедленно отбросил в сторону. — В греканских мифах так назывался обитатель морских глубин, такой огромный, что море вливалось в его пасть, образуя водовороты, губительные для кораблей.
Квор Галлек, стоящий на коленях в Алтаре, поднял взгляд. Алая ткань рясы касалась холодных плит пола, влажно блестевшего от пролитой крови на мерцающем свету факелов. Здесь не дозволялось использовать ни люмены, ни фосфорные лампы. Факелы же были древними, ритуальными. Как и сам зал, в котором находился Квор Галлек.
— Поэтично, правда? — спросил он у силуэта в доспехах.
— Мне все равно, — ответил низкий, звучный голос. — Если только это не значит, что расплата придет скорей.
— Они направляются в водоворот, — сказал Квор Галлек, поднимаясь. — Ты ведь понимаешь, как это иронично, учитывая название их корабля, Дегат?
— Я не говорил, что не понимаю. Я сказал, что мне все равно. Корабль приведет нас к нему?
Дегат неподвижно стоял, сложив руки на груди. Они были оголены в традициях Двенадцатого, но Дегат был предан Слову. Оно было начертано на его теле и было таким темным, что священные чернила меняли тон кожи.
Фанатик. Воин.
Вытесанный из того же черного камня, что Бартуса Нарек.
Или очень похожего камня, если принять во внимание недавние открытия.
— Он приведет нас к фульгуриту, — честно ответил Квор Галлек, — а тот, в свою очередь, — к Нареку. И еще кое к кому.
— К Вулкану?
— Да, — ответил Квор Галлек.
— Ты знал?
— Догадывался. Бездушные говорят, если знают, ради чего. Их знания могут быть полезны, хотя верить им стоит не всегда. — Квор Галлек покачал головой. — Илия всегда использовал их примитивным способом, и посмотри, куда это его завело. Глупец. Столь могущественное создание нельзя провезти сквозь эфир незаметно.
— Макрагг — настоящая крепость, — сказал Дегат. — Как ты заставил их улететь?
— С помощью горя. Я не лгал, когда говорил Нумеону, что знаю его мысли. Я все знал. Отчаяние делает его предсказуемым. И я знал, что атака Ксенута Сула станет тем легким толчком, который был ему нужен.
— Одинокий, уязвимый корабль вместо крепости… — Дегат прищурился, что было самым ярким проявлением веселья, на которое он был способен.
Квор Галлек кивнул:
— И все три цели почти в наших руках.
— Первым делом Нарек умрет. С остальными делай что хочешь, — сказал Дегат.
— Я уже заключил сделку с нашими союзниками, — ответил Квор Галлек, медленно и тихо шагая по залу голыми ногами. Небольшой клинок в его руке засиял, когда на него упал свет.
Свет озарил и кое-что еще. Квор Галлек и Дегат были в Алтаре не одни. А Алтарь, названный так Квором Галлеком во имя древних традиций и из-за жертвоприношений, которые здесь проводились, не был единственным на корабле. Все восемь были высечены из колхидского камня, когда-то серого, но теперь ставшего багровым от пролитой над ними крови.
По периметру восьмиугольного сооружения были прикованы несколько пленников-транслюдей, по одному на каждый угол. Восемь алтарей, восемь пленников, восемь углов.
— Восемь на восемь на восемь…
Квор Галлек проговорил слова ритуала тихим, торжественным голосом. Окинул взглядом первое подношение и протянул руку к кляпу в его рте. Он любил сперва поговорить с ними, услышать их признания и ложь. Смерть обнажала правду. Таково было их наказание за то, что они отвергли истинных богов. Изначальное уничтожение ждало.
Даже Дегата.
Даже его.
Квор Галлек понимал, что, исполнив свою цель, он тоже станет жертвой великой жатвы. Умрет со всеми.
Дегат вырвал его из мыслей.
— Что, если они переживут Гибельный шторм? — спросил он, громко дыша сквозь оскаленную дыхательную маску. Она закрывала лишь рот и нос, глаза же за визором не прятались. Они сверкали, как осколки льда, и обжигали холодом, как криоген.
Квор Галлек с жалостью улыбнулся, глядя в непокорное лицо скованного цепями воина, и вытащил кляп.
— Вы меня не сломаете! — прорычал легионер, не разжимая зубов. У него была грубая, как железо, кожа медузийца, а угольно-черные волосы блестели от пота. Шрам от раны, стоившей ему правого глаза, искажал мрачную татуировку на щеке.
— Я знаю, — печально ответил Квор Галлек. — Я всегда уважал Железноруких за отвагу.
Легионер недоверчиво нахмурился. Не спуская целого глаза с серебристого клинка в руке Квора Галлека, он усмехнулся.
— Давай, разорви завесу, выпусти своих монстров. Но я вашим носителем не буду.
Значит, этому воину доводилось сражаться с нерожденными. Или он встречал одного из галлековских Освободившихся, вроде Ксенута Суда.
— Так не работает, — сообщил ему Квор Галлек.
— Я не боюсь заколдованных клинков, — сплюнул пленник.
— Это просто нож, но тебе он должен быть хорошо знаком.
Легионер опять нахмурился, отчего между грубыми бровями пролегли глубокие морщины, но округлил глаза, когда Квор Галлек провел лезвием по его шее. Проповедник был вынужден прибегнуть к силе. Медузийская плоть легко не поддавалась.
Вскоре из сонной артерии хлынула кровь, а антикоагулянты на клинке подавили ларраманово свертывание, обрекая жертву на смерть, Квор Галлек опять улыбнулся.
— Колдовство свершится с твоей кровью, мой бывший брат. Лоргар благодарит тебя за эту жертву.
Через несколько минут легионер Железных Рук был мертв.
— Они не переживут Гибельный шторм, — сказал Квор Галлек Дегату, подходя ко второму пленнику с еще окровавленным клинком. — Я пишу финал симфонии примарха. Его эхо разойдется в бесконечной ночи, а когда достигнет их, когда они дрогнут… мы обрушимся на Змиев и закончим то, что было начато на Истваане.
Глава 25
Сыны нашего отца
Это место походило на мавзолей, только было менее величественным. Холодный, тихий склеп на Макрагге сменился холодным, тихим грузовым отсеком. Нумеон называл его святилищем, и Зитос полагал, что он отчасти прав.
Вместо мемориального огня светила фосфорная лампа, но помещение все-таки было склепом, а не криозалом, как считали некоторые.
— Входи, раз собирался, — сказал Нумеон, не поднимая взгляда. Он стоял на коленях, в задумчивости сжимая печать, как всегда, и глядя на саркофаг в надежде увидеть хоть какой-нибудь признак жизни. По его просьбе Зонн подсоединил к саркофагу биосканер. Тот уловит любой звук, любое движение, каким бы незаметным оно не было.
Но ничего не менялось. Вулкан спал, и его сон казался вечным.
Перешагнув порог святилища, Зитос заметил на руках Нумеона кровь. От вида капель, стекающих по рукояти церемониального молота, Зитосу стало не по себе.
— Наш визит на Бастион не остался незамеченным.
— Невозможно, мы уничтожили все их корабли.
— Но перед этим один из них послал сигнал.
От удивления под слепым глазом Нумеона дернулся нерв.
— Фрегат Гвардии Смерти?
Зитос кивнул.
— Они придут за нами. Хотя бы ради мести, если у них нет других причин.
— Согласен. Приказы?
— Будут исходить от тебя, сержант. Делай, что считаешь нужным. Я останусь здесь на страже.
Нумеон бросил взгляд через плечо, когда осознал, что Зитос еще здесь.
— Хочешь что-то сказать?
— Во время операции на Бастионе ты кое-что сказал, — начал Зитос.
— Я много чего говорил, брат. Уточни.
— Ты сказал, что это мои люди. Наши боевые братья, шестьдесят шесть с Макрагга. Погребальный Огонь.
— На Бастионе их было меньше шестидесяти шести.
— Но ты имел в виду всех. Прояви ко мне хоть немного уважения и не отрицай этого.
— Уважения? — нахмурился Нумеон, вставая и поворачиваясь к нему. — Я думал, что проявляю достаточно уважения. Ты командовал нашими братьями в отсутствие отца, объединял их. Они должны следовать за тобой, а не за моим званием.
— Но теперь ты наш командир. Если мы доберемся до Ноктюрна…
— Когда доберемся, брат, — предупредил Нумеон.
— На Ноктюрне ты поведешь нас обратно на войну, дашь нам цель.
— У нас есть цель — это Вулкан. Он восстанет, как восставал и раньше. Я не могу быть магистром легиона, когда у нас есть примарх. Мы не справимся, если я не буду в это верить.
— У нас лишь один корабль, брошенный в пустоту. Твоя вера может погубить нас всех.
— Я готов пожертвовать всем, — горячо заявил в ответ Нумеон.
Зитос все пытался воззвать к разуму:
— Веди нас, Нумеон. Хватит прятаться в этом склепе, ожидая чуда. Выйди из теней к свету. Выбранный тобой путь — безумие.
— А что ты предпочел бы делать? Сидеть на Макрагге и служить символом жиллимановского страха?
— Какого страха?! — Зитос не сумел сдержать рык.
— Что Терра погибла, а Император мертв. Ты готов поверить в этот ужас, но не в то, что наш отец жив? Скажи, брат, когда ты потерял всю надежду?
Зитос печально посмотрел на него:
— Когда увидел его остывший труп.
В Нумеоне поднялось что-то дикое и болезненное. Отрицание, гнев, боль, разочарование… Эмоции слились и захватили контроль. Он обхватил Зитоса за пояс и повалил на пол, несмотря на размеры фемидца.
Доспехи с громким лязгом ударились о металлическую палубу.
Зитос ответил ударом в лицо, оглушив Нумеона.
— Ты сам напросился, — сказал Зитос. — На каждый удар.
Нумеон заблокировал предплечьем правый хук, поймал руку и ударил Зитоса ладонью в солнечное сплетение. Броня прогнулась.
Зитос скривился от боли. Он схватил Нумеона, прижав руки к бокам, вдавил его в стену отсека и, не отпуская, начал стискивать.
Колено Нумеона врезалось в него, как булава. Зитос охнул и ослабил хватку. Воспользовавшись паузой, Нумеон высвободил руку и опустил локоть на ключицу Зитоса, почти вырвался и опять ударил коленом, на этот раз в незащищенный подбородок фемидца.
Зитос отшатнулся, на мгновение оглушенный. Нумеон дал ему стереть кровь с губ.
Это было ошибкой.
Зитос метнулся к нему, толкнул плечом. Таран, облаченный в адамантий и керамит, выбил из Нумеона воздух и сбил с ног, а непробиваемый череп фемидца врезался в подбородок, заставив голову запрокинуться.
Изо рта Нумеона дугой вылетела кровь.
В драке импульс решал все. У Зитоса он был, но Нумеон, борясь с инерцией, ударил его по шее ребрами обеих ладоней с такой силой, словно руки были пружинными. Баланс сил восстановился.
Зитос опустился на пол. Он не мог дышать.
Прогнав подступающее беспамятство, Нумеон провел мощный выпад, расколовший пластрон брата.
Зитос, не найдя опоры, потерял равновесие, отступил и едва не упал на колено. На него обрушился град быстрых, сильных ударов, и, хотя выставленная защита уберегла его от большинства из них, он начинал уступать.
Вслепую замахнувшись, он обхватил Нумеона за пояс и упал вместе с ним в задней части отсека.
Нумеон распластался по полу, тут же поднялся, но Зитос вернул его на пол двумя правыми тычками и сокрушительным левым хуком.
— Что ты пытаешься доказать? — прорычал Зитос. Его избитое, окровавленное лицо превратилось в маску чистой ярости.
Нумеон выглядел не лучше.
Он попытался встать. Зитос опять ударил его.
— Лежать! — приказал он.
Зло уставившись на него, скалясь красными от крови зубами, Нумеон опять попытался встать.
Зитос ударил его еще сильнее.
— Тебе придется меня убить, — сказал Нумеон, истекая изо рта кровью.
— Не сомневаюсь.
Зитос уронил руки, и гневное выражение ушло с лица.
Нумеон нетвердо поднялся и, пошатываясь, шагнул вперед, на расстояние удара. Поднял дрожащий кулак.
— Может, наш отец и мертв, но мы по-прежнему братья, — сказал Зитос. — Неужели этого недостаточно?
— Он наш примарх, Барек, — сказал Нумеон, но, едва произнеся эти слова, понял, что это не ответ и не оправдание. Он разжал кулак и опустил руку. Все было кончено.
Зитос устало побрел к выходу, оставив Нумеона наедине со злостью и жалостью к себе.
— Жив Вулкан или мертв, — сказал он, уходя, — он бы этого не хотел.
— Я прошу лишь о надежде, — проговорил Нумеон ему в спину.
— Так дай нам ее. Но не так.
Глава 26
Сломленные братья
Металл прогнулся под ударом.
Гарго ударил опять, на этот раз сильнее, и в душном воздухе разнесся нестройный звон молота. Мышцы в одном плече горели, а кожа под броней покрылась потом, но он не останавливался.
Он с рыком ударил в третий раз, и наголенник раскололся надвое. Он еще сможет послужить, но для этого его следовало сварить и заштифтовать заново.
На трех металлических верстаках в кузнице «Харибды» лежало еще несколько деталей: горжеты, наручи, погнутая кираса, даже расколотый по шву шлем. Кузницы, располагавшиеся под палубами, возле машинариума, были огромны, но почти пусты. На борту корабля было всего шестьдесят шесть легионеров, поэтому Гарго хватало одного из самых маленьких залов.
Кузница освещалась жаровнями, и воздух был тяжелым от жара и темным от дыма. Стены покрывала сажа, подбиравшаяся к внутренним контрфорсам. Большую часть центра занимала наковальня, у которой Гарго и работал в одиночестве.
Он поставил себе задачу починить элементы брони, поврежденные во время миссии на Бастион. Саламандры, не имевшие возможности быстро пополнять запасы и не рассчитывавшие на подкрепление, не могли позволить себе быть расточительными. Каждую деталь надлежало использовать, чинить и использовать снова до тех пор, пока ее еще можно было восстановить.
Гарго уже переделал несколько элементов брони, и теперь они блестели после недавнего погружения в воду, окруженные дрожащей аурой пара. Во всем легионе разве что мастер Т’келл мог сравниться с кузнецом, но, восстановив доспехи вплоть до последнего узора, Гарго все равно глядел на них с недовольством. Он опустил глаза на руку, в которой сжимал щипцы для установки металлических деталей на место. Когда-то рука даже служила молотом, но теперь она годилась лишь для того, чтобы фиксировать металл.
Он опять поднял раскатку, собираясь разгладить вмятину, когда из темноты раздался голос:
— Что же с нами будет, кузнец?
Гарго повернулся к Ксафену, молча наблюдавшему за ним. Из уголка его рта валил дым от трубки с рагой.
— Давно ты здесь сидишь?
— Достаточно. Что еще делать во время полета сквозь звезды? Только ждать.
Гарго осторожно положил раскатку на наковальню, и та глухо стукнулась о металл. Наголенник, над которым он работал, остался лежать — кузнец все равно не был доволен результатами.
— Это от доспехов Ворко? — спросил Ксафен.
— Да.
Он впечатлено кивнул:
— Не думал, что ты сумеешь починить его после волкита.
— Я его еще не починил.
— Хм.
— Тебе что-то нужно?
— Ответ на мой вопрос.
— Я не знаю, что с нами будет. Но с Вулканом мы можем снова стать легионом.
— Ты про тело в грузовом отсеке, который Нумеон превратил в святилище?
— Ты не веришь, что Вулкан вернется.
— Тебе не кажется, что верить в восстающих из могилы мертвых как-то неправильно? Погибшие никогда не возвращаются прежними.
— В древние времена на Ноктюрне верили, что это возможно. Последователи Прометеева кредо мазали лицо белым пеплом и проводили ритуалы воскрешения.
— Тебе об этом наш капеллан рассказал? — спросил Ксафен, уже зная ответ.
Вар’кир хорошо знал историю Ноктюрна, его обычаи и церемонии. Никому до сих пор не пришло в голову спросить, было ли им место в светской Галактике, где правила Имперская Истина, но вопрос витал в пространстве.
— Он поведал мне о кредо. Я выслушал. Его суть подтверждает, что Вулкан жив.
Когда-то Вулкан умерил силу этого кредо и, используя свой талант отца и кузнеца, перековал свой легион, сделав его лучше. Он остановил их спуск по спирали саморазрушения и подарил возможность не только выжить, но и стать сильнее. И добился он этого даже не действиями, а мудрыми наставлениями.
Ксафен тоже верил в кредо, но склонялся к его опасным аспектам и верил в главенство огня. Сдержанностью и прагматизмом он никогда не отличался.
— Жив, мертв… — Ксафен пожал плечами. — Я просто хочу убивать предателей, брат. Месть — мой воздух, расплата — моя пища. Я просто хочу увидеть, как они горят.
— А как же высшая цель?
— Для меня нет ничего выше этого.
— Тогда зачем ты вообще сюда пришел?
— Мне было скучно.
Ксафен поднялся, на время покончив с самобичеванием, погасил трубку-рагу и в последний раз выдохнул облако пахнущего золой дыма.
— Мы никогда не сходились во взглядах, но мы все же братья, — сказал ему Гарго. — Этот фатализм тебя уничтожит.
Ксафен достал один из своих клинков и подставил его под свет.
— Узнаешь?
— Разумеется.
— Ты его выковал.
— Я выковал Погребальному Огню много оружия, — ответил Гарго.
Ксафен покачал головой, изучая великолепный клинок.
— Нет, — сказал он. — Ты изготовил его до Макрагга, до того, как мы стали трупами в погребальном костре.
Гарго ждал, не совсем понимая, что происходит.
— Ты выковал Нумеону прекрасную броню. Любой мастер кузнечных дел на твоем месте заслуженно бы гордился собой. Но не ты. — Ксафен печально улыбнулся. — Ибо это, — он поднял клинок и повернул из стороны в сторону, прежде чем убрать в ножны, — и та броня… они различаются, как день и ночь, брат.
Грусть Ксафена обратилась в гнев, и он добавил:
— Только не говори, что не хочешь крови за это, за все, что ты потерял.
Гарго взглянул на детали брони, над которыми работал, на искусную гравировку, на свидетельства мастерства, вложенного в металл.
— Да, я хочу крови, — сказал он, швыряя все в пламя кузницы, чтобы начать заново.
Глава 27
Умирающий свет
Цирцея видела лишь тьму.
Она закрылась в своем тесном новатуме, подальше от остального экипажа.
Помещение отличалось поразительной аскетичностью и было почти пустым. Цирцея не жила здесь, но все же проводила в этих стенах большую часть времени. Новатум представлял собой отсек с голыми металлическими стенами, уютный не более, чем тюремная камера. Он располагался под куполом мостика, с которым соединялся узкой лесенкой, и был тщательно изолирован и заперт. В нем едва хватало места для небольшой койки, и не было ни зеркал, ни других отражающих поверхностей. С мостиком внизу ее соединял простой вокс-аппарат, а лампы, встроенные в пол, были постоянно приглушены. Было тепло, даже душно, но она знала, что скоро здесь похолодает.
Колдовской круг отделял участок, на котором навигатор должна была делать свою работу. Цирцея стояла внутри на коленях, всем своим обликом символизируя одиночество. Ее дар нес с собой изоляцию, страх, отчужденность и абсолютную уверенность, что у нее никогда не будет нормальной жизни. Ее так называемое «варповое око», позволявшее видеть то, что обычные глаза не могли, делало ее невероятно ценной и в то же время превращало ее в объект почти всеобщей ненависти.
Единственным украшением новатума, если не считать несколько простых предметов, был истрепанный бумажный пикт. Закрыв обычные глаза, она погладила потускневший пергамент и представила, что гладит лицо маленькой девочки, навеки запечатленной на нем.
По щеке пробежала слеза, которую она тут же стерла слабой рукой.
Цирцея включила вокс, и на другом конце раздался подернутый помехами голос лейтенанта Эсенци:
— Госпожа.
Цирцея не любила это обращение, но знала, что Эсенци не вкладывает в него никакого особенного смысла. Она кивнула.
— Я готова, — ответила она.
— Все на своих местах.
Она еще раз кивнула, пытаясь унять легкое волнение, вдруг охватившее ее. Несмотря на духоту в новатуме, оно холодило, как лед.
— Капитан? — позвала она для подтверждения, хотя на самом деле ей хотелось услышать его голос.
— Ждем тебя, Цирцея. Отправляй нас в шторм, — прошептал он. — И да хранит тебя милость Императора.
— И да ведет нас Его. свет… — прошептала она в ответ, закончив цитату из Лектицио Дивинитатус.
Дрожа, Цирцея подняла руку к серебряному обручу. Она была вынуждена признать, что напугана.
+Соберись, навигатор+, — вмешался низкий, грубый голос. Но он говорил не по воксу, а прямо в ее разум.
Ушаманн.
Он всегда был ей неприятен, но сейчас Цирцея обрадовалась, что он рядом.
Она сняла обруч, обнажив третий глаз.
Перед ней развернулась тьма бесконечной ночи. Тишина, одновременно природная и сверхъестественная, притупила чувства, но ненадолго. В тенях что-то зашевелилось, медленно расправило отросток. Оно свернулось, изогнулось, заизвивалось, выпустило новые отростки, тянущиеся к «Харибде».
Цирцея заглянула в шторм — не в его сердце, а лишь в нетронутые границы — и онемела от ужаса.
— Света нет…
+Держись+, — приказал ей суровый голос.
И тут словно прогремел гром, после которого разверзаются небеса и на землю обрушивается ливень. Затем тишину разорвал вопль.
Цирцея, стиснув зубы, чувствовала вкус крови. Руки дрожали.
«Харибду» бросило в сторону, как шхуну, в которую ударил нисходящий морской вал.
Она закрыла уши руками, тщетно пытаясь укрыться от вопля.
+Держись курса+, — сказал Ушаманн голосом, уже звучавшим скорее напряженно, чем строго.
Цирцея его почти не слышала. Слова тонули в вопле.
— Света нет… — всхлипнула она.
Ее поглотила бесконечная тьма, холодная, удушающая.
— Света нет…
Теперь она тоже кричала, и корабль выскользал из ее рук.
+Навигатор!+
Но Ушаманн опоздал.
Цирцея пала, и «Харибда» пала вместе с ней.
Глава 28
Удар
По всей длине корабля прошла дрожь. Пол накренился, и Зитос врезался в стену, но устоял на ногах. Однако смертные в коридоре перед ним попадали. Не обошлось без повреждений: одной женщине, перед тряской звавшей маленькую девочку в каюту, сильно рассекло лоб.
Женщина, судя по ее виду, была из числа беженцев. — Ты в порядке? — спросил Зитос, помогая ей подняться.
— Просто царапина, все хорошо, — ответила она, хмурясь, а затем благодарно улыбнулась. — Спасибо, что спасли нас. Мы уж решили, что погибнем там. С тех пор как началась война… — У нее был потерянный взгляд, и Зитос знал, что у него такой же. — Мы еще ни разу не встречали таких космических десантников, как вы.
— Буду считать это комплиментом, — ответил Зитос и опустился на колено, чтобы обратиться к девочке, обнимавшей женщину за ногу. — А ты? Дитя, ты не ранена?
Она медленно покачала головой, благоговея от трепета и страха перед ониксовым воином. Огни в коридоре вспыхнули, замигали, потускнели, и во внезапном сумраке глаза Зитоса стали яркими, как горящие угли.
— Найдите каюту и оставайтесь внутри, хорошо? — сказал он, поднимаясь. — Никто не навредит вам, пока на этом корабле есть сыны Вулкана, но сейчас ходить по коридорам небезопасно.
По всей видимости, женщину его слова подбодрили, но девочка, кинув на него еще один испуганный взгляд, уткнулась в ногу женщины.
— Это твоя дочь? — спросил Зитос.
— Нет, я ее не знаю, — ответила женщина. — Она увязалась за мной, когда мы сюда прибыли. Я не могла ее бросить.
— Ясно, — ответил Зитос, не зная, что еще сказать.
— Брат.
Голос Вар’кира заставил Зитоса развернуться к капеллану, который стоял в коридоре и наблюдал за тем, как беженцы исчезали в каютах.
— Я не представляю, что нам с ними делать, — признался Вар’кир.
— Что случилось?
— Мы вышли из варпа, — ответил капеллан, помрачнев.
— Так быстро?
Вар’кир кивнул.
— Шторм отверг нашего навигатора.
— Разве Ушаманн не должен был поддерживать ее, чтобы этого не случилось?
— Он не смог, волнения были слишком сильны. Они…
«Харибда» опять задрожала; стойки протестующе застонали, сгибаясь, а в борт корабля ударили гигантские психические волны.
— Она вернет нас? — нахмурился Зитос.
— Я не…
Лампы в конце коридора опять вспыхнули, на этот раз так ярко, что Зитосу пришлось прикрыть рукой глаза. Затем они громко загудели и потухли, погрузив корабль в темноту.
Корпус корабля громко зазвенел, когда двигатели отключились. Неизменный гул бортовых систем сменился тишиной. Рециркуляторы воздуха, освещение, жизнеобеспечение — все отказало.
Гробовая тишина висела несколько секунд, пока не включились аварийные системы, и коридор с глухим гулом залило алым светом. Фильтрация воздуха заработала, но на меньшей мощности.
Зитос уже связывался по воксу с Зонном.
— Мы некоторое время были без энергии, сержант, — сказал технодесантник, не дожидаясь вопроса.
— В этой части корабля она еще не восстановилась, технодесантник. Что случилось?
— Урон от преждевременного выхода из варпа. Некоторые ключевые системы были отключены. Я работаю над этим.
— Какие части корабля затронуло, брат?
— Все. Жизнеобеспечение на минимальной мощности, двигатели обеспечивают только полет. Все орудийные системы, авгуры и пустотные щиты также не работают. Мостик, новатум, сенсориум, апотекарион, бараки, допросная и даже камбуз не…
— Допросная? — перебил Вар’кир.
— Так точно, капеллан. Энергия в люки не подается.
— Проклятье.
Каспиан Хехт ждал возвращения тюремщиков, опираясь ладонями на стол, когда на него обрушилось ощущение сдвинувшегося пространства.
Ментальный импульс нанес его сознанию такой удар, что он покачнулся; ему пришлось вцепиться в стол согнутыми, как когти, пальцами, чтобы не упасть со стула.
— Трон Терры… — пробормотал он, покрываясь лихорадочным потом.
Частота дыхания подскочила, а нервные окончания окатило огнем. Он закрыл лицо руками, словно боясь, что плоть может разорваться, и предположил, что находится под какой-то психической атакой.
Лорд Малкадор предупреждал, как опасна эта миссия, какое внимание она привлечет. Странствующие рыцари нередко действовали в одиночку, и с пропажей — и, возможно, гибелью — его напарника подкрепления ожидать не стоило.
Накатил новый приступ, от которого Хехт забился в конвульсиях, а сотни синапсов вспыхнули сами по себе. Улучшенный организм сопротивлялся, как мог, генерируя различные химические вещества и запуская второе сердце, чтобы скорее вызвать паллиативную реакцию.
Хехт сполз на пол и оттолкнул стул в сторону. Он упал бы, если бы не ухватился за край стола с такой силой, что по поверхности побежали трещины.
Блестящая поверхность стола отразила его лицо в мигающем свете ламп… и он отшатнулся.
Он попятился, опустил дрожащую руку к оружию, которого не было, и попытался взять себя в руки.
А затем приступ кончился, и он все понял.
Он спокойно, уверенно поднялся, подошел к столу. Он по-прежнему не узнавал лицо, смотрящее на него, но теперь знал почему.
Он перевел взгляд на дверь. На запирающем механизме горел красный символ, указывая на то, что проход закрыт. Затем лампы опять замигали и погасли, а вместе с ними погас и красный символ. После этого раздался низкий металлический стук отодвигающихся засовов.
Божий Промысел?
Хехт, уже шагавший к двери, в этом сомневался.
Зитос тихо выругался.
— Ну хоть что-то еще работает, Зонн?
— Сенсоры малой дальности и астронавигация. Мы находимся за пределами нового Империума, где-то в секторе Карадон. Я также обнаружил приближающийся корабль.
— Что? — Зитос обменялся с Вар’киром взволнованными взглядами, чувствуя, как стынет в жилах кровь.
— Это «Некротор», брат-сержант. Неведомым образом они сумели нас найти.
— Как быстро мы сможем восстановить работу щитов и орудийных систем?
— Недостаточно быстро. Судя по их вектору сближения, «Некротор» идет на полном ходу.
— Он включает излучатели? Торпеды не выпускал?
Зитос знал, что «Харибда» гораздо больше легкого крейсера, который в данный момент к ним приближался, но также подозревал, что корабль Гвардии Смерти — лишь предвестник большого флота. Кроме того, превосходство в размерах и вооружении не имело значения, если им нельзя было воспользоваться.
— Никак нет. Они приближаются. По моей тактической оценке, они планируют взять нас на абордаж. Ожидаю скорого выпуска десантных кораблей и абордажных торпед.
Зитос тоже так считал.
Вар’кир уже говорил по воксу, предупреждая всех о скорой атаке.
— Сколько времени?
Зитос ответил.
— Адопламя… — Зитос закрыл канал и встретился взглядом с Вар’киром.
— Что делать с Хехтом? Он не должен свободно бегать по кораблю в такое время.
— Как думаешь, сколько на том крейсере легионеров?
— Сотня, а может, и больше.
Зитос горестно покачал головой. «Харибда» была могучим кораблем, но людей на ее борту было удручающе мало.
— Собери Погребальный Огонь — немедленно, брат. Я отыщу Хехта.
— А Нумеон?
— Он слышал приказ, — ответил Зитос. — Он либо останется на месте, либо ответит на зов. В любом случае они знают, кого мы везем, и летят к нам, чтобы убедиться в его гибели. Или же они оппортунисты, охотящиеся за знаменитой головой. Это неважно.
Вар’кир кивнул и надел шлем:
— Я все сделаю.
Он уже собрался уходить, когда Зитос схватил его за предплечье:
— Капеллан, я знаю, что это не твои задачи. Ты не мой советник.
Вар’кир по-братски хлопнул Зитоса по плечу.
— В этом путешествии все выполняют те задачи, которые нужно. В пламя, брат, — сказал он.
Зитос отпустил его.
— Будем надеяться, что мы в нем не сгорим.
Лампы в святилище вспыхнули и погасли.
Нумеон, молча стоявший на коленях, поднял взгляд. Затем подавил приступ иррациональной паники, когда биосканер пикнул один раз и тоже отключился.
Он был вынужден напомнить себе, что сканер всего лишь отслеживал активность, а не был частью системы жизнеобеспечения. И все же его сердце некоторое время колотилось, так психологически тяжело было смотреть на мертвый прибор, не регистрирующий даже самую слабую биологическую или нейронную активность.
Он тяжело поднялся. Ободранные до крови костяшки пальцев посинели, лицо выглядело так же. Оно отражалось в стекле погребального саркофага.
Измученный испытаниями и тревогами, он походил на труп больше, чем его отец. Из рассеченной губы шла кровь, а правый глаз отек. И эти раны были заработаны с позором, а не доблестью.
Печать лежала перед ним, как подношение. Нумеон вдруг заметил на голове молота капли крови. Саламандровской крови. Его или Зитоса… Но какая разница?
В своем разыгравшемся воображении Нумеону мнилось осуждение на лице Вулкана. Если б примарх был в сознании и увидел, как двое самых близких его сыновей избивают друг друга, их обоих ждал бы строжайший выговор.
Отрицание, злость… Горе вело его по мрачной дороге. Он обязан был с нее сойти, поднять знамя, повести за собой этих отчаявшихся воинов.
Саламандры никогда не поднимали друг на друга ни руки, ни оружия. Вулкан создавал благородных воинов, не способных на это. Он учил их ценить жизнь и узы братства. Он оградил их от разрушения.
— Как быстро мы забыли твои уроки, отец, — тихо сказал Нумеон, — когда ты перестал нам их напоминать.
Он вытер кровь с головы молота.
Атмосферные рециркуляторы под потолком медленно начали затихать. Спустя несколько секунд они вовсе замолчали, и наступила абсолютная тишина, которую нарушило только жужжание включающихся аварийных систем корабля.
Во время варп-перехода что-то произошло. Они все еще находились в реальном пространстве и не имели энергии, а значит, были уязвимы.
Его место было на мостике, а не здесь, рядом с отцом. Пока что. Нумеон крепко сжал печать и поднес ее к лицу.
— Обещаю, отец… — прошептал он. — Мы вновь увидим Ноктюрн и воскресим твое тело в земле. Но я позабыл о своих братьях и должен искупить вину. Теперь я это понимаю. Я вижу путь, которому должен следовать. Но прошу тебя, — продолжал он, плача, — дай хоть какой-нибудь знак. Покажи, что во Владыке Змиев еще есть жизнь.
Опустив взгляд на заключенного в саркофаг примарх а, Нумеон увидел лишь спящий вечным сном труп. И все же, несмотря на месяцы, прошедшие с момента гибели, Вулкана до сих пор не тронуло разложение. Его плоть была неуязвима к энтропии. Она была вечной.
Его надежда была слаба, но они покинули Макрагг, не имея почти ничего другого.
Перед тем как покинуть святилище, Нумеон торжественно произнес три слова, надеясь, что они найдут какой-то отклик.
— На наковальню, отец…
Глава 29
Прорыв
Подходя к комнате, где они оставили Хехта, Зитос держал руку на пистолете. У него не было причин подозревать серого легионера в злых намерениях, но он не собирался доверять агенту Малкадора, пока не узнает его задачи и мотивы.
Как и следовало ожидать, дверь оказалась открыта. Зитос вытащил болт-пистолет из кобуры и задумался, правильно ли поступил, отправившись сюда один. Ему не нужна была паника перед атакой. И тем более не нужен был почти неизвестный легионер, свободно гуляющий по кораблю.
На Макрагге все было просто. Веди Погребальный Огонь, сторожи Вулкана. Но там у них не было цели. Нумеон вернул ее легиону — точнее, его остаткам, — а горячий клейменной прут отдал Зитосу.
Подавив раздражение, Зитос проскользнул в допросную, пригнувшись и держа болт-пистолет двумя руками. Он тут же расслабился. Хехта не было.
— Фрагов сын…
Он хотел было связаться по воксу с Вар’киром, когда его позвали:
— Сын Вулкана…
Обернувшись, Зитос увидел Хехта. Тот стоял в коридоре, который вел в допросную со стороны носа, напротив прохода, откуда вышел Зитос.
Он рефлекторно поднял пистолет.
Хехт поднял руки.
— Я по-прежнему безоружен, — сказал он. — Вы все забрали, помнишь?
Хехт стоял у глянцевого иллюминатора, все еще прикрытого после неудавшегося варп-перехода, и отражался в нем мутным серебристым силуэтом.
— Могу я опустить руки? — спросил он.
Зитос убрал пистолет в кобуру.
— Зачем ты покинул комнату?
— Дверь открылась, когда отключилось электричество, — пояснил он. — Я решил выяснить, в чем дело. Мы выпали из варпа?
— Ты сам знаешь, что да, — ответил Зитос, нахмурившись.
Они встретились на середине правобортного коридора.
— Почему ты не попытался сбежать? — спросил Зитос.
Хехт растерянно улыбнулся:
— Куда? И зачем? Я на своем месте.
Зитос не понял, что тот имеет в виду, но сомневался, что загадочный легионер ему объяснит.
— В таком случае мне нужно, чтобы ты в нее вернулся.
— Нет, не нужно, — сказал Хехт, и Зитос опять потянулся к пистолету.
— Ты бросаешь мне вызов?
— Скоро нас атакуют.
— Откуда ты?..
— Вы используете открытый вокс-канал, а его достаточно легко подслушать. Я хотел знать, что вы обо мне говорите. Дай мне оружие. Позволь помочь вам, как на Бастионе.
Зитос не спешил ему верить.
— Для человека, который жаждет свободы, ты используешь странный способ завоевать доверие.
Хехт примиряюще поднял руки:
— Я не хочу быть вашим врагом. И я могу помочь вам с нынешней проблемой.
— В обмен на свободу?
Хехт кивнул:
— Я могу быть вашим союзником, Саламандр.
Зитос колебался. Нумеон знал бы, что делать, но Зитос был один и решение должен был принять сам.
— Тогда помоги нам, и я подумаю, надо ли держать тебя под замком.
Хехт грустно рассмеялся:
— Кажется, выбор у меня невелик.
— У тебя его вообще нет. — Зитос отдал Хехту свой пистолет. — Предашь нас, и я лично тебя убью.
— Пойдет, — сказал Хехт, взвешивая пистолет в руке. — А что насчет моего собственного оружия?
— Нет времени, — сказал Зитос, доставая молот, и указал на правобортный коридор. — Сюда, на мостик. Веди.
— Будешь следить, чтобы со мной ничего не случилось или чтобы я ничего не сделал?
— Когда доберемся до моих братьев, ни первого, ни второго не потребуется.
Хехт опять рассмеялся:
— Война превратила вас всех в циников.
Зитос подумал об Истваане V, а затем о трупе в грузовом отсеке «Харибды».
— Предательство превратило нас в циников. Отрицать я этого не собираюсь, но у нас есть на то причины.
— Возможно, — отозвался Хехт. — Но более самоотверженного братства я еще не встречал.
— У нас нет выбора.
— Вы многое потеряли.
— И потеряем еще больше, прежде чем все это закончится, — мрачно пробормотал Зитос, когда они направились к мостику.
Группы сервиторов, технопровидцев и законтрактованные разнорабочие суетились в ремонтных цехах, нося инструменты и заваривая оборудование.
Они спешно покидали эти палубы.
Последние рабочие миновали защитный кордон как раз тогда, когда баррикады начали закрываться.
Фар’кор Зонн активировал комплект автотурелей, и неподвижно установленные мультилазеры и автопушки поднялись. На ретинальном дисплее технодесантника зажглись шкалы боеприпасов для каждого из них.
Он послал импульс с бинарной командой, и тридцать шесть вооруженных сервиторов заняли позиции на первой линии баррикад. Целеуказатели наполнили темный машинариум зернистыми красными линиями. Остальные элементы обороны были укомплектованы людьми-рабочими с карабинами и дробовиками.
Кулеврина Зонна мягко жужжала в руке. Его аугментированный слух уже улавливал вой магна-резаков, медленно буривших истерзанный корпус «Харибды», хотя другие еще ничего не слышали. Улучшенные авточувства зафиксировали изменения температуры, определив наиболее вероятные точки проникновения. Именно там Зонн и сосредоточил силы.
Еще до обнаружения «Некротора» Зонн с мастерством опытного генерала собрал всех доступных служителей с базовыми инженерными знаниями, способных использовать тяжелые инструменты для ремонта «Харибды».
Тех, кого обучали Механикум, он отправил в машинариум, чтобы они помогли запустить основные мощности корабля, а остальных собрали в группы и послали на участки, откуда поступали сообщения о повреждениях конструкции.
Проведя диагностику «Харибды», Зонн обнаружил несколько небольших трещин во внутреннем корпусе, но ничего, что угрожало бы герметичности. Однако даже самая маленькая трещина могла вырасти в серьезную брешь, если ей не занимались, к тому же следовало принять во внимание возраст корабля. Ему сильно досталось на Истваане V от предательских орудий «земля-орбита». Зонн знал, что залатанные раны имеют обыкновение открываться заново, если швы время от времени не обновлять.
К легиону это тоже относилось.
Саламандры пострадали поболее многих, хотя, возможно, не так сильно, как некоторые. Во всяком случае, когда Зонн провел статистический анализ на основании экстраполированных данных, почерпнутых у выживших в резне и после нее, он пришел к выводу, что боевая эффективность Восемнадцатого значительно снизилась. А с учетом их раздробленности они были почти бесполезны в контексте большой войны.
Зонн знал, что легион стоит на грани гибели. И примарх сможет их восстановить, а если Вулкан не вернется, то кто-то другой должен будет объединить раздробленные племена, как в прошлом. Им оставалось только надеяться.
Но все это потеряет всякий смысл, если их надежда умрет вместе с «Харибдой».
Служители продолжали работать за баррикадами. Тонкая серая линия автоматических орудий и бледнокожих сервиторов Зонна была их единственной защитой от тех, кто в данный момент разрезал броню корабля.
Дальше по широкому коридору, в котором Зонн выставил свой кордон, небольшой участок металла на внутреннем корпусе загорелся красным. Пятно росло на глазах, пока не превратилось в круг плавящегося металла, от которого дрожал воздух. Когда машинариум огласили парные удары абордажных таранов, оборонительная линия открыла огонь.
Сплошные снаряды и лазерные лучи вонзились в десантные катера, как только их рампы опустились и наружу хлынули легионеры, облаченные в грязнобелую с зеленым броню. Гвардия Смерти пришла на «Харибду».
Несколько легионеров упали, едва высадившись под обстрелом с кордона, но большинство сумели пройти вперед и занять укрытие в альковах и за внутренними ограждениями.
Мгновения спустя корпус пробили еще два абордажных тарана, и огонь со стороны защитников резко разделился.
Зонн забрался на самый высокий парапет баррикады, чтобы выстрелить из кулеврины. Сумрак разрезали волкитные лучи, подсвеченные трассирующим огнем и вспышками энергии.
Закрепившись, Гвардия Смерти ответила скоординированным потоком болтерного огня. Снаряды уничтожали сервиторов по всей длине линии, разрушая и плоть, и металл.
Прицельная сетка была заполнена потенциальными жертвами, но Зонн выбрал легионера со связкой взрывчатки на поясе. Перед ним шли четыре легионера с прорывными щитами, принимая на себя основной огонь.
Две турели, уловившие присутствие взрывчатки, сменили цели, но одну уничтожил гравитонный импульс, от которого пушка смялась и осыпала несчастных защитников зрелищным градом шрапнели. Погибли шесть разнорабочих, двух боевых сервиторов разорвало на части, а несмертельные повреждения невозможно было подсчитать.
Вторая турель успела дать короткую очередь, после чего лазерный резак разрубил ее надвое с ближнего расстояния.
Не обращая на все это внимания, Зонн вогнал заряд прямо в респиратор легионера со взрывчаткой, и от прогремевшего за их спинами взрыва прорывные щиты разлетелись.
Мощный обстрел плазмой и лазерами убил их, не дав перестроиться.
Но эта победа была каплей в океане поражений.
Гвардия Смерти выпустила в воздух какие-то зловонные химические реагенты, образовавшие над их головами облако плотного дыма, которое вскоре накрыло баррикады.
Плоть сервиторов покрывалась пузырями и сходила со скелетов, обращаясь в разложившуюся массу, но, даже разлагаясь, воины продолжали стрелять. Никак не защищенные рабочие гибли в муках, оглашая большой машинариум криками. Доспехи Зонна были герметичны, но токсичность облака все равно окрасила его шкалу угрозы в красный цвет.
Его силы уменьшились до шестидесяти двух процентов, а потери у Гвардии Смерти значительно снизились по сравнению с началом битвы. Несколько легионеров неуклонно наступали, сомкнув щиты и успешно выдерживая обстрел с оборонительной линии, который постепенно ослабевал.
Зонн приказал отступать. Эффективно удерживать баррикаду больше не было возможности. Защитники успели лишь отойти к следующему валу, когда их баррикада раскололась в трех местах от мощных взрывов.
Из трещин повалило еще больше ядовитого дыма, за которым следовали легионеры с прорывными щитами. Волтеры, поставленные на изгиб щитов, взревели, полыхая дульным пламенем.
Когда по наплечнику Зонна скользнул снаряд, он отправил вперед сервиторов, вооруженных огнеметами, и коридор превратился в ад. Сервиторы действовали лишь несколько секунд, прежде чем Гвардейцы Смерти оказались у них в тылу и зарубили их косами.
Остальные защитники Зонна отступили почти на пятьдесят метров. На ретинальном дисплее вспыхнул символ — сенсор сближения. Зонн активировал его мысленной командой. Теперь только арка отделяла Гвардейцев Смерти от тонкой линии сервиторов и рабочих, готовящихся к последнему бою.
Авангард легионеров уже собирался идти вперед за славой, когда один из них заметил на колоннах арки красные мигающие диоды. Он едва успел выкрикнуть предупреждение на родном барбарском, как пятнадцать мин, которые Зонн установил по всей арке, отреагировало на приближение и сдетонировало.
Взрыв был оглушительным. Авангард исчез в огне и дыму, а сверху на них повалились обломки мостиков, труб и большей части верхней палубы.
Зонн, не отступивший так далеко, как остальные защитники, позволил пыли и мусору осыпать его. Несколько рабочих неподалеку прикрыли головы и пригнулись, спасаясь от взрыва. Не прошло и минуты, как все закончилось и коридор оказался заблокирован огромной стеной обломков.
У Зонна не было возможности узнать, сколько Гвардейцев Смерти погибли во взрыве. Однако он ждал с подрывом, пока они почти не миновали арку, а потому следовало ожидать значительных потерь с их стороны. В этом случае Гвардейцам придется гораздо дольше разбирать завал, что давало время на ремонт корабельных систем.
— Машинариум в безопасности, брат-сержант, — сообщил он по воксу. — Приступаю к восстановлению энергии на корабле.
Глава 30
Расплата
Нумеон ногами почувствовал вибрацию палубы. Взрыв.
Он отключил вокс на время бдения над телом примарха, но теперь активировал его обратно и вслушался в тревожные разговоры экипажа.
Абордаж.
Гвардия Смерти была на борту «Харибды».
Он собирался связаться с Зитосом, когда из коридора впереди донесся грохот ног в бронированных ботинках. Нумеон все еще находился на грузовых палубах, недалеко от святилища — в лабиринте из мириадов тоннелей, где очень легко затеряться, не имея карты.
Пригнувшись за укрытием, Нумеон прислушался и разобрал голоса с тяжелым, резким акцентом. Он не понимал слов, но сама речь была ему знакома. Барбарский.
Нумеон ждал, пока они не показались.
Пять легионеров в легкой броне и с легким оружием. Тупоносые дробовики и болтеры. Короткие и толстые колющие клинки в ножнах на ногах. Разведчики.
Они двигались медленно и осторожно, но лишь потому, что к этому их приучили тренировки, а не привычка осторожничать. Это было незаметное проникновение — отвлекающий удар кинжалом, пока молот обрушивался на другое место.
Гвардия Смерти прибыла сюда не для того, чтобы уничтожить корабль. Атаки на борту «Харибды» были отвлекающим маневром. Они явились за Вулканом.
Нумеон вытащил Драукорос из ножен так тихо, как только мог. Во второй руке он держал печать. Продолжая наблюдать за ними из теней, он увидел, как последний солдат отделения миновал перекресток, и они исчезли в очередном коридоре.
Гвардия Смерти явно вела поиски.
Держа меч лезвием вниз поближе к себе, Нумеон выскользнул из укрытия и скрытно устремился за ними. Он уже приближался к перекрестку, у которого потерял отделение из вида, когда услышал гортанную реплику на барбарском.
Один из легионеров возвращался, а Нумеон стоял почти прямо перед ним.
Разворачиваться было слишком поздно, и он избрал единственный возможный план действий.
Едва легионер повернул за угол, Нумеон ударил его головой молота по шее. Удар сломал трахею, и Гвардеец Смерти захрипел, а потом забулькал, захлебнувшись собственной кровью, когда Драукорос пронзил его грудь и вышел из спины.
Заглянув в его бледное, изможденное лицо, Нумеон увидел, как в темных глазах зарождается понимание. Еще на Бастионе он заметил, что за грязными лицевыми пластинами Уничтожителей кроется что-то нездоровое, и в этих воинах оно тоже было.
— Сюрприз, — прошептал он, оставив легионера висеть на мече, чтобы он не мешал доставать болт-пистолет.
Остальным легионерам отделения потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что происходит. К тому моменту обе стороны открыли огонь. Нумеон дал очередь из Василиска, и один Гвардеец Смерти упал, держась за раздробленное колено. Остальные трое продолжали стрелять в своего товарища, которого Нумеон использовал в качестве мясного щита.
Из-за плотности огня он был вынужден бросить тело и спрятаться обратно за угол. Стены коридора вздрагивали от грохота дробовиков, которым аккомпанировало стаккато трехснарядных очередей из болт-автомата.
Огонь утих через пару секунд, оставив после себя только звенящее эхо выстрелов. Бедный кислородом воздух наполнился дымом и вонью кордита.
Один из легионеров выругался на барбарском, затем перешел на готик.
— Нас больше, Змий, — произнес он низким, хриплым голосом. — Сдайся, и я убью тебя быстро.
Нумеон различил за угрозами еще один звук. Он прыгнул прочь от перекрестка, и в этот момент детонировала граната. Только это была не взрывчатка — во всяком случае, не та, которая убивает сразу.
От гранаты стремительно разошлось облако густого мерцающего дыма. Линзы шлема немедленно заволокло помехами, а авточувства отказали.
Слыша лишь топот бегущих к нему врагов, Нумеон сорвал шлем и метнулся в укрытие как раз в тот момент, когда коридор накрыла сплошная буря болтерных снарядов.
Вокс не работал. Он мог бы связаться с Зитосом или кем-нибудь еще из Погребального Огня и без шлема, но покровная бомба блокировала все каналы.
Упаковочные ящики служили достаточно хорошим укрытием, но и они постепенно разрушались под выстрелами. Гвардейцы Смерти стреляли, а затем наступали, медленно и методично загоняя жертву в угол.
Нумеон ждал. Огонь на подавление затих. Он продолжал ждать, пока не убедился, что враги решили, будто задели его, обезвредили или даже убили… И только тогда он открыл стрельбу из-за ящика, поставив Василиск в режим непрерывного огня. Он стрелял вслепую, надеясь задеть как можно большее число врагов, но риск был просчитан. Обойма быстро пустела, взрывные снаряды летели плотным потоком. Послышался хрип, а за ним — звук взрывающегося нагрудника, обломки которого с громким лязгом упали на палубу. Нумеон заметил периферийным зрением, как на стену брызнула кровь. Затем раздался тяжелый удар, с которым падает тело.
— Осталось двое, — проговорил он и скользнул в глубь грузовой палубы.
И они приближались. Эхо их проклятий следовало за ним по длинному, заставленному коридору.
За спиной загрохотали болтеры, и он на бегу развернулся и пару раз выстрелил, чтобы противник сбавил скорость. Василиск щелкнул, опустев.
У него не осталось ни клинка, ни пистолета. Только печать. Впрочем, будучи реликвией, она также была и молотом. Взглянув на нее с прагматической точки зрения, он решил, что может ею сразиться.
Он повернул за очередной угол, а враги между тем перешли от очередей к одиночным выстрелам. Берегли патроны? Или не собирались его убивать?
Нумеон, похолодев, осознал, что его намеренно загоняют.
Два оставшихся легионера разделились. Они уже получили карту палубы и теперь заходили с боков. Нумеон слышал, как один приближается со слепой зоны, хотя тот и старался двигаться тихо.
Нумеон выскочил из укрытия и метнулся к следующему перекрестку, зная, что дает легионеру возможность взять его на прицел, но надеясь, что его скорость и неожиданность появления не дадут Гвардейцу Смерти попасть.
По ушам ударил грохот дробовика, а в левое плечо впилась дробь. Он запнулся от силы выстрела, но сумел достичь следующего коридора без серьезных повреждений.
Нумеон пустился в бег, забыв о скрытности. Он пронесся мимо большого зала, служившего складом, и направился к святилищу. Вулкана заключили в саркофаг вместе с оружием, и хотя пистолет был изготовлен под руку примарха, легионер мог использовать его, держа двумя руками. Это было лучше, чем ничего.
Нумеон включил вокс, но из него доносились преимущественно помехи.
— Это Нумеон, — все равно сказал он. — Атака — обманный маневр. Они пришли за примархом. Им нужен Вулкан.
Он закрыл канал, чтобы тот не отвлекал и не мешал слушать врагов.
Затем сбавил шаг, задумавшись, как разведывательное отделение из пяти человек собиралось убивать примарх а. Они не могли знать, в каком Вулкан состоянии и есть ли у него охрана.
Святилище было впереди, но два гнавшихся за ним легионера остановились. Нумеон больше не слышал их топота. Он стал ждать, скрючившись в тенях. Ничего. Ни приглушенных голосов, ни новой ругани. Либо они устроили ловушку, либо зачем-то остановились.
Но бездействие могло погубить его так же легко, как действие. Дверь в святилище оставалась нетронутой. Он решил рискнуть.
Нумеон вернулся той же дорогой к складу, заглянул в него, и кровь застыла в его жилах при виде того, что стояло в середине.
Телепортационный маяк.
Его вдруг ослепила вспышка света, вынудив отвернуться. Актинические разряды метались по залу, взбирались по стенам, опаляли пол.
Когда телепортационная вспышка угасла, в середине зала оказался огромный воин в терминаторской броне-катафракте, на которой еще вспыхивали огоньки. Воин в грязной бело-зеленой броне с кольчужными птеригами, покрытый язвами и грязью, злобно смотрел на Нумеона сквозь прорези шлема. Высокий горжет прикрывал нижнюю часть шлема, а от спины отходили алхимические трубки, похожие на иглы животного.
Нумеону доводилось сражаться с грозными воинами Савана Смерти на Истваане V, но даже там он не встречал никого подобного.
Воин был чудовищем.
И он явился на «Харибду», чтобы удостовериться в смерти Вулкана.
Терминатор вдруг тяжело побежал, преодолевая инерцию за счет невероятной силы и брони. Двойные молниевые когти угрожающе затрещали, получая энергию.
Он не произнес ни слова, только жуткий гортанный крик раздался из передатчика шлема. Топот ног был подобен грохоту мортиры.
Нумеон бросился назад. Он не видел двух других легионеров, но сейчас ему было не до них. Он бежал обратно к святилищу, цепляясь за безумную надежду, что Вулкан восстанет, почувствовав угрозу, или что его оружие хотя бы даст Нумеону шанс, и проклинал все на свете.
Как самоуверенны они были. Как глупо верили, что могут уйти из-под защиты Макрагга и легко преодолеть Гибельный шторм. Враги знали о грузе «Харибды» еще до того, как она покинула врата Геры, и теперь лишь чудо поможет его сохранить.
Добежав до святилища, он уже собирался его открыть, но вместо этого обернулся.
Терминатор приближался. Он немного отстал, но если Гвардеец Смерти разгонялся, остановить его уже невозможно. Свет, падавший с верхней палубы мутными, серыми колоннами, выхватывал отметины об убийствах, зарубки и раны — наследие войны, через которую прошел этот закованный в броню гигант.
Нумеон взмахнул печатью, взяв ее двуручным хватом. Рукоять была такой короткой, что ладони касались друг друга, но он крепко сжимал ее. Молот был символом, частью брони примарха, которая стала их реликвией. Мог ли он надеяться, что печать остановит этого монстра?
Нумеон даже не представлял, какое значение имели его следующие слова:
— Это еще и молот…
Все мысли вылетели из его головы, когда терминатор издал чудовищный рев, громкий, как взрыв гранаты, и многократно усиленный стенами тесного и закрытого отсека.
Нумеон не дрогнул. Словно мифический герой древнего Ноктюрна, вышедший против глубинного дракона, он вздернул подбородок, крепче сжал молот и приготовился к замаху…
Он взревел, ибо только так мог бросить хоть какой-то вызов неизбежной смерти. А он отчаянно хотел бросить его этому существу.
— Вулкан!
Он взмахнул молотом, рассчитав удар так, чтобы он достиг максимальной силы именно в тот момент, когда обрушится на бегущего терминатора.
Дальнейшие события произошли в размытом вихре движений и реакций.
В бок Гвардейца Смерти попал снаряд, вырвав кусок абляционной брони и заставив споткнуться. Воин поднял голову, уставился на врага, намереваясь перемолоть его в кашу, когда второй выстрел угодил в колено и сломал сервопривод.
Вдруг потеряв устойчивость, терминатор завалился влево и врезался в стену, пробороздив ее наплечником.
Молот обрушился на солнечное сплетение, погнув и проломив нагрудник. Керамит под молотом пошел трещинами, адамантий осыпался, как старая кожа.
Ни поддоспешник, ни кожа, ни кости, ни органы не выдержали удара. Облаченный в катафракт легионер остановился как вкопанный, и весь импульс его рывка рассеялся от точки удара. В расположенном неподалеку датчике температуры разбилось стекло, трубы со стоном погнулись, пол искорежился.
После этого все закончилось.
Нумеон стоял с молотом в вытянутой руке, все еще пытаясь осознать, что произошло.
Легионер в тяжелой броне лежал перед ним, мертвый. Катафракт раскололся, и на месте груди зловеще зияла темно-красная дыра.
Но молот кровь не запятнала. Он оставался, как и прежде, символом Вулкана.
Для Зитоса, вышедшего вперед с изумленным видом, и этот символ, и тот, в чьих руках он был, теперь имели совершенное иное значение.
Он пораженно перевел взгляд с Нумеона на печать и обратно, а затем рухнул на колени и прошептал, ибо не мог говорить в полную силу:
— Вулкан жив…
Нумеон кивнул и впервые почувствовал, что брат верит: так же, как он.
— Он будет жить, — пообещал он. — На Ноктюрне Владыка Змиев восстанет из пепла, и наш легион…
Нумеон вдруг распахнул глаза и потянулся к Василиску, хотя и знал, что тот пуст.
Вышедший из теней Каспиан Хехт уже сделал два быстрых выстрела.
Нумеон не успел среагировать и почувствовал, как оба снаряда пролетели прямо у головы. Но их цель оказалась позади, где теперь лежали два легионера, оставшихся от разведывательного отделения.
Одному снаряд попал в шею, другому — в сердце. Смерть была почти мгновенной.
Встав и обернувшись, Зитос увидел собственный пистолет в вытянутой руке серого легионера.
— Третьего, с раздробленным коленом, я добил с близкого расстояния, — сказал Хехт, несколько секунд держал пистолет дулом к ним, а затем повернул его и предложил Зитосу рукоятью вперед. — Твое оружие, Саламандра, — спокойно добавил он.
Зитос взял пистолет, а затем повернулся обратно к Нумеону.
— Как, брат? Как?
— Это Вулкан, — горячо ответил Нумеон.
Глава 31
Катарсис
Адиссиан сидел молча, но взволнованно сжимал подлокотники трона. Он едва замечал свой экипаж, но знал, что они исполнительно стоят на своих постах, ожидая, когда появится свет. Пока что работали только аварийные лампы, погружавшие мостик в кроваво-красный сумрак. Он обрисовывал края брони на легионерах, охранявших вход на мостик, и окрашивал их доспехи в однородный алый.
Они держали оружие направленным на дверь и не меняли боевого порядка с того момента, как его заняли. Легионеры тоже ждали, не разговаривая и не шевелясь. Адиссиан даже не был уверен, дышат ли они.
Все затаили дыхание.
«Харибду» взяли на абордаж, атаковали ее машинариум. В своем последнем сообщении Фар’кор Зонн сказал, что его территория в безопасности и что он собирается восстановить энергию.
Адиссиан, будучи капитаном боевой баржи космодесанта, обладал немалой властью. Он мог уничтожать планеты, если хотел или получал соответствующий приказ. Но сейчас он казался себе бессильным, как ребенок.
Лампы загорелись, и системы, не работавшие последние несколько минут, включились. Над полом второй платформы, перед троном Адиссиана, с треском ожил гололит. Он показывал атаковавший их корабль, уже начавший отходить. Прощальный залп из лазерных батарей сорвал немного брони с изуродованного борта «Харибды», но она была монстром, и подобные царапины ее не заботили. Правобортные щиты поднялись, и улетавшие Гвардейцы Смерти прекратили обстрел, осознав свою ошибку. Теперь они наверняка направляли всю энергию в двигатели, пытаясь убежать.
Но у них не было шансов, и Адиссиан это знал. Они нашли в глуши раненого зверя и попытались убить его, но зверь очнулся, и теперь смерть грозила им.
Адиссиан подался вперед, вновь ощущая себя повелителем космоса и чувствуя воинственный машинный дух «Харибды». Он ревел в жажде возмездия, как гигантский ящер, и сердце Адиссиана колотилось так, будто по кораблю в самом деле разносился рев зверя. Он отдал приказ, испытывая немалое удовлетворение.
— Артиллерия правого борта… — воззвал он, словно дикий охотник, наконец нашедший неуловимую жертву, — огонь!
Вдоль корабельного хребта пробежала дрожь, которая ощущалась даже на платформе мостика, где стоял трон Адиссиана. С нижних палуб донеслись раскаты далекого грома.
«Некротор», изображенный на их гололите, исчез в беззвучной вспышке взорвавшихся пустотных щитов. Его слабая защита исчезла за считанные секунды, не выдержав нагрузки, хотя от силы четверть бомбардировочных пушек «Харибды» успело ударить в цель. Абляционная броня сдалась без борьбы, и гигантские крейсерные топливные баки взорвались, запустив цепную реакцию, которая сперва разорвала корабль надвое поперек хребта, а затем уничтожила его полностью.
Обломки корабля долетели до самой «Харибды», но щиты боевой баржи поглотили удары.
Один убийственный залп. Им потребовалось несколько секунд.
Адиссиан с мрачным удовлетворением откинулся на спинку трона.
— Мы — убийцы миров, — процитировал он старую флотскую присказку. — Мы — странники неукрощенных морей.
Глава 32
Закалённые
В Игнеуме шло собрание.
Последний раз Погребальный Огонь собирался так в Пепельном квартале на Макрагге. Шестьдесят шесть братьев стояли лицом друг к другу у широкого круглого стола. Возможно, здесь собрались последние Саламандры. Именно в их руках лежали судьбы примарх а и легиона.
Напоминания о его былом величии свисали с купольного потолка гигантского зала или стояли в глубоких альковах за мерцающими, почти не различимыми интеграционными полями.
Это были знамена и штандарты со всех важных битв: от славного Антема до позорного Истваана. «Харибда» была не только гигантским пустотным хищником, но и хранилищем реликвий. Они многое потеряли во время резни, и целые племена, возможно, никогда уже не вернутся, но небольшую часть напоминаний о той битве Игнеум сохранил.
Устраивать конклав казалось странным, но в то же время правильным. Было вполне возможно, что нынешние события станут последними в истории Саламандр и что шестьдесят шесть воинов на борту «Харибды» будут единственными их свидетелями.
Они надеялись, что это не так, что были и другие выжившие — быть может, в Герионовой глуби или в других аванпостах. Если Ноктюрн еще стоял, то, возможно, найдутся и новобранцы, которые подхватят горящий клейменной прут из рук павших. А с примархом… Теперь многие осмеливались надеяться. Нумеон дал сынам Вулкана то, чего им не хватало с того момента, как бомбы начали падать на грязную землю, где они потерпели свое страшнейшее поражение.
Надежду.
Но пока гигантский гулкий зал наполняли лишь слова о выживании.
— Нет, брат, — сказал Нумеон. — Он знают, что мы здесь и кого мы везем. Это только начало.
Ксафен нахмурился:
— Я думал, мы уничтожили «Некротор». Неужели мне привиделись и зрелище их железных костей, разбросанных на пустоте, и сама битва?
— Он был лишь авангардом, брат, — пояснил Зитос. — За ним, несомненно, последует флот.
Ксафен что-то горько пробормотал под нос, все еще злой из-за того, что пропустил бой с Гвардией Смерти, но вынужденный согласиться.
Еще не все системы «Харибды» восстановились после атаки. Пустотные щиты работали не в полную силу, жизнеобеспечение и бортовые орудия работали на базовом уровне. Как только включились плазменные двигатели, корабль тронулся в путь. Полет сквозь пустоту шел медленно, но Зонн еще не закончил с ремонтом и был единственным легионером на «Харибде», который не присутствовал на конклаве. Как только он починит варп-двигатели, им представится еще одна попытка прорвать беспокойную завесу Гибельного шторма, но сперва Ушаманн должен был тщательнее подготовить Цирцею.
— Я видел Гвардию Смерти в пламени, — сказал Вар’кир.
— Охотники идут по нашему следу. — Ушаманн фактически подтвердил его слова. — Гигантский корабль… Тяжелый, медленный, но неудержимый.
— И что же нам делать? — спросил Гарго. — Им нужен Вулкан, как мы теперь знаем.
Все взгляды обратились к Нумеону, к которому стали питать еще большее уважение с тех пор, как разнеслись слухи о том, что произошло на грузовых палубах.
Нумеон кивнул:
— Даже если они не верят, как мы, что наш отец жив, они не смогут устоять перед искушением заполучить его голову.
Зитос заметил, что Вар’кир опустил глаза при утверждении, что Вулкан жив, несмотря на то что лежит в гробу, но решил ничего не спрашивать. Пока что было важно только одно: Нумеон опять с ними.
— «Харибда» — сильный корабль, а Адиссиан — достойный капитан, но она стара и с целым флотом не справится, — ответил Гарго. — Гвардия Смерти между тем упорна. Они почуяли запах добычи и отступать не намерены.
— Будем надеяться, — бросил Ксафен, но большинство собравшихся не разделили его неуместную воинственность.
— Как бы мы все ни жаждали мести, война с ними не в наших интересах, — осадил его Зитос. — Если нас действительно преследует левиафан, каким описал его Ушаманн, нам следует избегать битв.
— Согласен, — сказал Вар’кир, и многие закивали.
Саламандры никогда не уклонялись от боя, если их призывали, но они давно избавились от самоубийственных наклонностей.
— Если нам нельзя с ними сражаться, следует убежать вперед и надеяться, что следующий полет сквозь шторм окажется более удачным, — высказался Нумеон.
— Хочешь бежать до самого Ноктюрна? — спросил Зитос.
Нумеон улыбнулся, но в улыбке не было тепла.
— Я готов хоть на животе ползти, если это поможет добраться домой. Вся моя натура этому противится, но да, нам придется бежать от собак Мортариона. И можете не сомневаться, они действительно собаки. Их бросили здесь, оставив искать легких побед. Нас же ведет высшая цель, мы же скованы узами братства.
— К слову, о братстве, — начал Вар’кир. — Есть один серый легионер…
— Каспиан Хехт, — добавил Зитос. — Я считаю его одним из нас.
— Он никогда не станет одним из нас, брат, — возразил Ксафен, и многие члены конклава с ним согласились. — Мы ничего о нем не знаем: только то, что он якобы служит Сигиллиту, при этом единственное его доказательство — символ на броне.
— Он сражался на нашей стороне, Ксафен, — напомнил ему Зитос.
— Он спасал свою шкуру, — вмешался Вар’кир, заслужив испепеляющий взгляд сержанта.
— Против открытых предателей, которые хотели убить и его, и нас. Я считаю, что это делает его нашим союзником, а вы?
— Были у нас когда-то союзники, — парировал Ксафен, ясно показывая, что он и капеллан занимали противоположную позицию и уступать не собирались.
— Это другое.
— Зитос, разумно ли это? — спросил Вар’кир. — Мы в самом начале пути, а нас уже преследуют враги, каким-то образом узнавшие, кто мы и что за драгоценный груз везем.
Зал наполнился одобрительным бормотанием.
— Нет, — ответил Зитос, вынужденный повысить голос. — Но я отказался от разумных решений в тот момент, когда мы выбрали этот путь.
Нумеон поднял руку, призывая к тишине:
— Я понимаю, что у нас много врагов, но не думаю, что Хехт из их числа. Да, он загадочен, но я верю, что нас с ним свела судьба. А теперь серый легионер — такой же участник этой миссии, как все мы.
— Судьба? — переспросил Ксафен у молчащего до сих пор Ушаманна.
— Перед конклавом я побеседовал с этим Хехтом, — сообщил он. — На Бастионе я чувствовал, что выжившие были рады видеть его с собой и их радость была безгранична. Он утверждает, что сквозь шторм есть путь.
При этой новости Саламандр охватило сдержанное волнение.
— Что за путь? — спросил Нумеон, не сводя взгляда с Ушаманна.
— Путь, который создадим мы сами.
Нумеон нахмурился, не сумев скрыть раздражения:
— Довольно загадок, библиарий. Как нам пробраться сквозь шторм?
Ушаманн склонил голову, и мерцающий свет жаровен осветил выбритых на его голове драконов.
— Никаких загадок, — ответил он. — Одинокий корабль, держащийся на плаву лишь силой надежды. Он — лишь тончайший лучик света, но этот луч способен пронзить тьму, что колонне света не под силу. Наш собственный путь. Я обнаружил эту идею в его мыслях, брат.
Ксафен оставался скептичен:
— Что это вообще значит?
Нумеон, до сих пор твердо уверенный в их пути и цели, не знал ответа.
— Возможно, что наша судьба до сих пор в наших руках, — предположил Гарго, но его слова звучали так же загадочно, как и слова библиария.
— Ушаманн, ты рассмотрел еще что-нибудь? — спросил Вар’кир. — Ты знаешь что-нибудь о намерениях Хехта?
Ушаманн взглянул капеллану в глаза:
— Нет.
— Он скрыл от тебя свои мысли?
Ушаманн кивнул:
— Не намеренно. Его разум закрыт. Для меня эти барьеры непреодолимы, и я знаю не так много псайкеров, способных их взломать. Подозреваю, даже лорду Уможену это было бы не под силу.
Услышав имя главного библиария, несколько членов конклава прошептали клятвы чести и памяти. Никто из присутствующих не знал, что с ним случилось. Во время резни на Истваане V он находился на Терре, но, если предположения Жиллимана были верны, Уможен уже обратился в прах вместе с тронным миром.
— Даже если барьеры не поставлены Малкадором, они достаточно сильны, чтобы сойти за его работу, — закончил Ушаманн.
Зитос пару секунд молча смотрел на него, после чего обратился ко всем присутствующим.
— Кому-то мы должны доверять, братья, — сказал Зитос, а затем взглянул на Вар’кира. — Ты сам так говорил, брат.
На конклав опустилась задумчивая тишина.
В эти дни доверие давалось Саламандрам нелегко.
Тишину нарушил Нумеон:
— Хехт с нами, нравится вам это или нет.
— Это приказ? — спросил капеллан.
— Да.
— То есть теперь ты капитан нашего Погребального Огня, брат? — спросил Гарго, и все взгляды обратились на легионера, бывшего когда-то советником Вулкана.
Нумеона они не смутили. Более того, он только больше выпрямился.
— Я буду вами командовать, пока Владыка Змиев не вернется.
Ксафен встал и обнажил свою каскару.
Затем все последовали его примеру — даже Зитос, чью уязвленную гордость смягчала радость от возвращения капитана.
— Да здравствует Нумеон! — крикнул Ксафен, подняв меч.
Шестьдесят пять клинков и молотов, уникальных, убийственных и мастерски изготовленных, засветились в яростных лучах факелов, когда их подняли в салюте.
— Вулкан жив! — закричал Ксафен, и шестьдесят шесть голосов зазвенели хором:
— Вулкан жив!
«Наконец-то, — подумал Зитос, когда эхо клича улеглось, — мы обрели надежду…»
Глава 33
Скверна
Мимо «Савана жнеца» пролетел труп со сломанным хребтом, раскрытыми ребрами и вытекающим в пустоту нутром. Погибший «Некротор» казался крохотным рядом с гигантским боевым кораблем типа «Мститель», чья тень полностью накрывала останки легкого крейсера.
— Весь экипаж? — раздался влажный, хриплый голос. В лаконичном ответе чувствовалась едва сдерживаемая злость:
— Выживших нет.
Малиг Лестигон судорожно выдохнул, булькая кровью.
Гололит показывал зернистое и серое изображение мертвого корабля.
— Ближе.
Изображение на мгновение покрылось помехами и приблизилось, показывая больше деталей. Куски броневой обшивки, часть экзоскелета, целые палубы, вырванные из корабля и теперь летящие в вакууме сами по себе, черные от огня.
— Ближе.
Ящики с боеприпасами, вырванные из рам взрывозащитные двери, тела…
— Ближе.
Расколотая броня, разбитые шлемы, треснувшая линза. Лица, искаженные болью и злобой, оторванные конечности, налитые кровью глаза, покрытая инеем кожа.
Смерть.
Десятки тысяч жертв пустоты, участников великой чистки.
— Лорд Лестигон…
Богатый урожай, жатва черепов…
— Командор!
Лестигон все слышал, но не сводил взгляда с жуткой картины, которую создал на мостике «Савана жнеца».
— Большой корабль был… — сказал он, — что уничтожил «Некротор».
— Судя по плотности плазменных следов, крейсер или боевая баржа, — заметил капитан корабля. — Похоже… они его атаковали.
— Жадные щенки. — Лестигон издал влажный смешок ракового больного. — Вражеский корабль был поврежден, и они попытались взять его на абордаж. А затем он справился с повреждениями.
Перед глазами Лестигона встала сцена их нетерпеливого, энергичного абордажа. Затем он представил себе, как орудия большого корабля возвращаются в рабочее состояние и сеют разрушение.
— Значит, Хурук не соврал…
Последний отчет с «Некротора» пришел с вражеского корабля. В нем заявлялись поразительные вещи, но они совпадали с обещаниями, которые дал ему Проповедник в их последнем разговоре.
Он говорил о примархе. Неубиваемом примархе, который теперь был уязвим и лежал в саркофаге на борту корабля. Они не знали, куда корабль летит. Они не представляли, зачем он взял такой груз.
Лестигон не любил союзы. Он был пуристом и воплощал в себе все, что это качество подразумевало, но Проповедник доказал, что может быть полезен. Ему даже отводилась важная роль, если слухи с «Некротора» подтвердятся.
— Святилище, значит?
— Да, повелитель, — ответил капитан.
Все еще не удостаивая смертного взглядом, Лестигон обратился к нему.
— Тщеславие Хурука стоило нам корабля, но может дать нам нечто куда более ценное, — размышлял он вслух.
Хурук был старшим офицером на «Некроторе» и командиром большой банды, которую Лестигон подобрал с полей Истваана V. Она состояла в основном из брошенных на планете собак, но Хурук подавал некоторые надежды.
Жаль, что он умер.
К счастью, умер он не зря.
Лестигон улыбнулся и наконец-то отвел взгляд от гололита.
— Вызови Проповедника.
Капитан коротко поклонился и уже хотел передать приказ одному из членов экипажа, когда Лестигон добавил:
— И если ты, Рак, еще раз обратишься ко мне просто по званию, я познакомлю тебя со своим мечом.
Капитан побледнел, а его руки начали трястись, но он тут же унял дрожь.
— Так точно, повелитель. Этого больше не повторится.
Лестигон отвернулся, и с его обожженных радиацией губ сорвался влажный вздох:
— Да.
Боль была постоянным спутником Малига Лестигона с самого рождения.
В младенчестве он заразился истощающей оспой, которая убила бы его, если б не выносливость и желание жить. Будучи неофитом, он потерял несколько пальцев на тренировке и едва не лишился руки, но не позволил этой незначительной травме ему помешать. В армии Мортариона его ждало еще больше боли. В битве против галаспарских орд взрывчатка вырвала у него часть живота и едва не отняла левую ногу, но он, хромая, покинул поле боя. На полях смерти Истваана V выстрел волкита оплавил кожу на половине лица, отчего она теперь выглядела как растаявший воск. Ожоги от радиации, фосфекс, попадание в открытый космос — Лестигон снес все. И выжил.
Уж если кто и был неубиваемым, так это он.
Несмотря на многочисленные повреждения, Малиг Лестигон отказался от аугментики, веря в возможности барбарского организма. Его отказ звучал сипло: во время чистки Истваана III он случайно вдохнул пары прометия и обжег гортань.
Новая битва — новый шрам. Он знал, что это верно для большинства воинов. Но его звезда не спешила восходить; он поднимался по карьерной лестнице благодаря тупой исполнительности и периодической гибели вышестоящих, но сам он свои скромные успехи объяснял одним.
Он умел выживать.
Однако здесь и сейчас появился шанс стать чем-то большим. Оставить след в истории.
«Я стану первым легионером, который убьет примарха».
Мысль о том, что одного из сынов Императора можно убить, витала в воздухе с тех пор, как Фулгрим обезглавил Ферруса Мануса. До этого поворотного момента незыблемо верили, что примархи бессмертны.
Расправа не завершилась после того, как Фулгрим забрал голову Горгона. Обезумевшие воины из восставших армий бросились на Ферруса Мануса, как шакалы. Некоторые пытались взять какой-нибудь трофей, другие просто рубили тело в странном, первобытном оцепенении, которое было самым близким подобием страха, доступным легионеру. Но смертельный удар нанес именно Фулгрим.
Ходили слухи, что череп Ферруса Мануса находился у Хоруса, который восхвалял фениксийца, называя повергателем примарха.
Теперь же у Лестигона был шанс завоевать для себя такой же титул.
Мысль быстро подняла ему настроение. Приз был почти в руках, и он едва не исходил слюной. Даже если Вулкан на самом деле представлял собой труп, Лестигон просто заберет его голову и заявит, что отрезал ее у живого сына Императора.
Лестигон не отличался тщеславием и лишь хотел, чтобы его знамя олицетворяло собой символ победы вместо скопища скверны.
Пока же и его замаранная бело-зеленая броня, покрытая залатанными трещинами от мечей, черными пятнами от лазеров и вмятинами от болтерных снарядов, едва ли могла сойти за доспех победителя.
«Я боевой конь», — думал он, сидя на троне над Раком и прочими членами экипажа. Его побитый шлем с почти выломанной вокс-решеткой лежал рядом и словно наблюдал за смертными, которые занимались своими ничтожными делами. Поскольку Лестигон был командором, ему полагался гребень на шлем, но он отказался от украшения, сочтя его ненужным и зная, что враги отстрелят его при первой же возможности. Зато он носил плащ, который, впрочем, давно изорвался и побурел от грязи, въевшейся за более чем сотню битв.
У его кукри было щербатое лезвие, но тупеть ему Лестигон не давал. Двуствольный болт-пистолет лежал в грубой на вид кобуре, но оружие никогда не заклинивало и, несмотря на потрепанный вид, содержалось в полном порядке.
«Я ничто, пытающееся стать чем-то».
Гололит корабля только что отобразил творца этой цели.
Квор Галлек неритмично мигал, пока мастер авгура не настроил поток, после чего облаченный в рясу Несущий Слово четко вырисовался на мостике.
— Проповедник, ты вообще носишь броню, или она для тебя слишком тяжелая?
Лестигон даже не попытался скрыть презрение.
Квор Галлек даже не попытался на него ответить.
— Они попытаются опять, — проговорил он слегка искаженным из-за помех голосом. — Это единственное, что им остается, — бросить вызов Гибельному шторму и отправиться с Вулканом в варп.
— Ты же утверждал, что нестабильность, которую ты породил, выведет их корабль из строя и отправит мне прямо в руки. Но вместо этого мы смотрим на развалины моего собственного корабля.
Квор Галлек сделал все возможное, чтобы скрыть раздражение от непочтительного обращения к нему Лестигона, словно к подчиненному.
— Она должна была, но я недооценил их стойкость.
— И что теперь?
— Я позволю им войти в шторм глубже — так глубоко, что, когда нерожденные опустошат их корабль, им останется лишь плыть по течению.
Лестигон откинулся на спинку трона и провел закованными в металл пальцами по своему шлему, добавив к многочисленным царапинам еще несколько.
— Твои фанатики слишком полагаются на этих демонов. Насколько ты уверен, что они рабы твоей воли?
— Нас связывают пакты. Нерушимые пакты.
— Готов поспорить, Вороны, Змии и Железный Десятый думали так же, пока на них не начали падать первые бомбы и ножи не вонзились им в спины. Пакты всегда нарушаются. Но у нас с тобой, проповедник, есть взаимопонимание. — Лестигон улыбнулся без малейшего намека на искренность. — Я тебе доверяю. Поэтому ты должен проследить за всем сам.
Квор Галлек замялся, застигнутый словами Лестигона врасплох, но быстро взял себя в руки, и на его лицо наползло выражение неподдельного удовольствия.
— Будет исполнено.
— А шторм? Нам его нечего опасаться, верно, проповедник? — Лестигон подался вперед, словно пытаясь запугать гололитическую версию Квора Галлека и заставить его говорить правду.
— Я проведу нас.
— А примарх, если он действительно на борту…
— Он на борту.
— Если он на борту, — продолжил Лестигон, — его голова моя.
— Мне не нужен труп, кузен, — только осколок камня, который будет торчать из его тела.
Лестигон улыбнулся. Он уже не раз слышал упоминания о наконечнике копья, который Квор Галлек называл фульгуритом, молниевым камнем. Если верить Несущему Слово, в камне заключалась сила, которая сумела убить Вулкана. Лестигон подумывал предать Квора Галлека и заполучить оба трофея — как он выяснил, после первого раза предательство легко входило в привычку, — но темный апостол и его связи с варпом были ему нужны, чтобы в будущем выбраться из шторма.
А потому они заключили сделку. Пакт.
— Ты получишь свой камень, а потом я отправлю пылающий остов корабля в эфир, и наши пути разойдутся.
— Я с нетерпением жду этого момента, — ответил Проповедник, поклонился, и гололитический канал закрылся.
«Да, — подумал Лестигон, — в наши дни предательство дается легко».
Между тем на борту «Монархии» угас свет от гололита, и Квор Галлек оказался в темноте.
Рядом слышалось тяжелое, возбужденное дыхание Дегата.
— Он попытается предать нас, — сказал мастер-сержант.
— Можно не сомневаться, — прошипел Квор Галлек. — Именно поэтому, убив Нарека, ты должен оборвать жизнь и Малига Лестигона. — Он повернулся к Дегату, который сейчас представлял собой бугрящийся мышцами силуэт. — Тебя это устраивает, брат?
— Устраивает, — ответил Дегат, удовлетворенно вдохнув.
— Сколько преданных душ на борту этого корабля?
— Больше двух сотен.
— Они ведь закаленные воины?
— Я их тренировал, так что да.
— Лестигон поспешил. Он потерял контроль над своими людьми, и те поплатились жизнями в огне Змиев. Но мы будем действовать разумно и выбирать время правильно. Ты знал, что, когда демон проходит по варпу, он оставляет след, по которому его можно отыскать?
Можешь представить его в виде дороги сквозь Море Душ, эфемерной, но устойчивой для тех, кто знает нужные клятвы.
— Довольно загадок, проповедник, — буркнул Дегат. — Как ты собираешься использовать моих людей?
— Я собираюсь повести их по этой дороге, — ответил Квор Галлек, доставая что-то из складок рясы, — невероятно острый клинок длиной чуть больше пальца. Он не был одним из знаменитых осколков Эреба, не разрезал материум. У него были другие задачи.
— Если колдун использует атам, чтобы творить магию и проклинать, то каково же орудие хирургеона?
Квор Галлек повернул клинок, осматривая со всех сторон, и миниатюрные зубья на серебряном лезвии, такие тонкие, что были почти незаметны невооруженным глазом, заблестели на свету.
— Скальпель! — прорычал Дегат с неизменной агрессией, не позволявшей определить его настроение.
— Скальпель, — согласился Квор Галлек, вспоминая, как крался по полю боя, чтобы отрезать у Горгона палец, из которого и выковал этот нож.
Ни крови, ни кости в пальце не было — только сверхъестественный металл, утративший, впрочем, всю силу, едва дух покинул тело. Асирнот передал свой дар Железным Рукам, но и Квор Галлек заполучил свою часть. Чешуей одного дракона он разрежет плоть другого и заберет то, что лежит внутри.
— Они набросились на него, как шакалы, Дегат, — едва слышно проговорил Квор Галлек, погружаясь в воспоминания. Он не скрывал отвращения к поступку, несмотря на награду, что в результате получил. — В его смерти не было ничего величественного. Мне кажется, они поступали так из страха, из страха кромсали его на части, словно надеялись, что его душа перестанет быть угрозой, если разрушить тело, оставив лишь голые кости.
— Мне все равно, проповедник. Просто скажи мне, что запланировал.
Квор Галлек на мгновение злобно уставился на него, словно на него нашло безумие, о котором он только что рассказывал, но быстро взял себя в руки.
— Мы поступим так, как хочет Лестигон. Затем возьмем причитающуюся нам награду, вырезав фульгурит из плоти Вулкана. А когда Гвардия Смерти приблизится для атаки, я заточу их внутри шторма и оставлю гнить.
Глава 34
Чудеса
Зитос ответил на взгляд Коло Адиссиана с решительным видом. Он знал, что выбора нет.
— Она должна попробовать еще раз, капитан.
— Это ее убьет.
Адиссиан выглядел изможденным: все силы его молодости иссякли, когда он увидел Цирцею после отмененного варп-перехода. Арикк Гуллеро рассказал Зитосу, как Адиссиану пришлось выломать дверь в санкторум, чтобы остановить крики Цирцеи.
— Хехт верит, что есть способ.
Адиссиан нахмурился и покосился на серого легионера, стоящего в тенях в углу стратегиума. Слабо освещенная комната, примыкавшая к мостику, была заполнена звездными атласами и картосхемами, по которым капитан планировал многоэтапный полет «Харибды» сквозь шторм. Чтобы рассчитывать на успех, следовало совершать короткие и тщательно просчитанные варп-переходы по разведанным маршрутам. Их путешествие едва началось, но уже звучали разговоры о возвращении.
— Со всем уважением, я сомневаюсь, что есть такой способ, который не убьет моего навигатора и, возможно, вашего библиария заодно.
Стоящий неподалеку Ушаманн тоже пострадал — не так сильно, как Цирцея, но выглядел он измученным. Во время конклава Зитос не обратил внимания на его состояние, но теперь видел, что решимость библиария медленно ослабевает.
Хехт шагнул под свет единственной лампы.
— Вы должны хотеть вступить в шторм, — просто сказал он.
— И все? — недоверчиво спросил Адиссиан. — Это ваше тайное знание?
— Капитан, ты забываешься, — предупредил Зитос.
Адиссиан поднял руку:
— Прошу прощения, нервы меня подводят. Но поймите, когда я вытаскивал Цирцею из новатума, она билась в припадке. Если мы так скоро отправим ее назад… Я боюсь за нее.
— Не дай ей этого увидеть, — сказал Хехт. — В варпе воля решает все. Все твои слабости будут видны как на ладони, и обитатели Моря Душ не замедлят ими воспользоваться.
Адиссиан замотал головой:
— Я летал в варпе. Я даже видел, как он сводит людей с ума, но с Цирцеей произошло что-то совсем необычное. Она говорила о бесконечной ночи. О пропавшем свете. Что это вообще значит?
— Это значит, что на галактику опустилась завеса, закрыв весь свет и заглушив все голоса, кроме тех, чьи обладатели застряли в шторме. Эти обладатели — души, и кричат они от боли.
Адиссиан невесело рассмеялся:
— И вы хотите, чтобы я отправился в такое место?
— Мы не хотим, капитан, — сказал Зитос. — Мы приказываем, а твое дело — подчиниться.
Адиссиан придержал язык и, аккуратно подобрав слова, обратился к Хехту:
— В таком случае объясните, что надо делать?
— Представь завесу в виде тонкой черной ткани, — сказал Хехт. — Любой свет, который подходит к ней с большого расстояния, будь то Астрономикон или психический отпечаток астропата, поглощается. Исчезает. Но тонкий луч может справиться там, где не справится колонна. Он может пробиться сквозь крохотные дефекты в ткани, осветить путь сквозь завесу и в конечном итоге — то, что лежит за ней. Если нам удастся увидеть, что лежит впереди, мы отыщем путь. А когда пройдем по нему достаточно далеко, станет видна и цель нашего путешествия.
— В древности моряки фонарями освещали путь в черной ночи, — сказал Адиссиан. — Но откуда у нас возьмется свет, который сможет пробиться сквозь эту бурю?
— На Соте был маяк, освещавший Макрагг, — ответил Зитос. — Благодаря ему мы и добрались до Ультра-мара.
— Тихая гавань, — сказал Хехт. — Твердая суша.
— У нас нет ни того ни другого, — заметил Адиссиан.
— Что делали твои моряки, если видели риф? — спросил Хехт.
— Убирали паруса, чтобы снизить скорость корабля, и с помощью фонарей определяли, где находятся камни.
— Вот только в Гибельном шторме камни — это искаженные крики проклятых душ и жутких созданий, ими порожденных. Чистые эмоции, обретшие форму.
Зитос взглянул на Ушаманна, библиарий внимательно слушал и не собирался ничего добавлять. Однако он задал вопрос, вертевшийся на языке Зитоса:
— Откуда ты это знаешь? Подобные знания… опасны.
Хехт ответил на вопросительный взгляд Ушаманна:
— Любое знание опасно, если его неправильно применять, — сказал он, как будто этого было достаточно. — Все эмоции, с которыми вы вступаете в варп: страх, ненависть, зависть… Все они усиливаются в нем в тысячи, в десятки тысяч раз.
Адиссиан невольно вспомнил о Мелиссе — о том, как думал, что она навсегда ушла из его жизни, но потом увидел девочку-беженку…
— Вы должны держать свои эмоции под контролем, или они поглотят вас. Всех, — продолжал Хехт. — Вам доводилось видеть демонов или сражаться с ними? Я говорю не про тех, кто селится в человеческих телах и медленно пожирает их изнутри, а о настоящих нерожденных.
Зитос вспомнил существо, с которым сражался вместе со своими братьями и Ультрамаринами на Макрагге: как этот монстр в теле Ксенута Сула жаждал освободиться, как растягивал плоть и подвергал носителя мутациям.
— Освободившиеся, — произнес он, не сразу это осознав.
Все взгляды обратились на него. Хехт прищурился.
— Одержимые тела — лишь жалкое подобие того, с чем мы можем столкнуться в Гибельном шторме. Ваша ярость и ненависть, ваши страхи, каждая завистливая мысль и каждый злой умысел — все, что составляет вашу сущность, вернется к вам материализованное, извращенное, жаждущее поглотить своего создателя. Лишь надежда проведет нас сквозь шторм, — закончил Хехт, повторяя недавние слова Ушаманна, — и готовность к встрече со своей судьбой.
— Нельзя требовать от смертного экипажа, чтобы они не боялись, — сказал Зитос.
— В таком случае держитесь рядом с ними или свяжите их. Слабость нас погубит. Но не думайте, что мы с вами неуязвимы. Сомневаюсь, что вы ни разу не поступали бесчестно, не руководствовались злостью и не стремились к несправедливой мести.
У Зитоса не успели пройти ссадины, оставшиеся после драки с Нумеоном. Он хотел убить его — во всяком случае, где-то в глубине души. И его уязвленная гордость, когда пришлось уступить звание погребального командира…
— Вулкан научил нас выдержке и дал нам Прометеево кредо, — сказал Зитос. — Они помогут нам преодолеть эти темные времена.
Хехт развел руками:
— Тогда мне больше нечего вам сказать.
Ушаманн склонил голову, прежде чем уйти.
— Я прослежу, чтобы мы с навигатором были готовы.
Адиссиан смотрел ему вслед, все еще не убежденный.
— Надежда? — переспросил он. — Откуда у нас надежда?
— От Нумеона, — сказал Зитос, словно это все объясняло. — Нумеон дал нам надежду. Попробуй еще раз, капитан. Цирцея должна вступить в шторм и придерживаться курса.
— А если она в процессе погибнет?
Зитос помрачнел, но решимости не утратил:
— Тогда надежды действительно не останется.
Легионеры покинули стратегиум, оставив Адиссиана наедине с его мыслями. Он несколько секунд смотрел на карты, пытаясь представить вариант событий, который не оканчивался бы неудачей и гибелью. Затем активировал личный вокс-канал с новатумом.
— Они хотят, чтобы я отправилась туда снова, да? — спросила Цирцея, не дожидаясь вопроса.
— Да.
— Ты видел ее еще раз?
— Нет, пока нет. Я был на мостике.
— Держи ее подальше отсюда, Коло. Пожалуйста.
— Обещаю, — ответил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал. Боль воспоминаний была сильна как никогда — как будто свежую рану выставили на воздух.
— Ей нельзя быть здесь, когда я вернусь.
— Я знаю, Цирцея… Ты не обязана это делать.
— Нет, обязана.
Она закрыла канал, и Адиссиан, оставшись в тишине полутемного стратегиума, опустил голову.
Гарго отвел их в кузницы.
Они сидели вокруг верстака в одном из оружейных залов с высокими стеллажами, заставленными плодами его трудов. Пахло пеплом и дымом, а тусклый свет отбрасывал глубокие тени. Одну стену освещало дрожащее пламя за окошком, которое отделяло их от самих кузниц.
— Итак, брат, — начал Нумеон, — каково твое экспертное мнение?
Гарго, все это время чесавший белую щетину на подбородке, остановился и принялся изучать печать.
— Это молот, — ответил он. — Ручник, если быть точным. — Он взвесил инструмент на руке и даже ударил плоской головой по открытой ладони. — Крепкий. Думаю, я мог бы им ковать.
— И все?
Гарго покачал головой:
— Это просто молот.
— И символ, знак самого Владыки Змиев, — добавил Нумеон, на что Гарго ответил кивком, затем взял протянутую печать и передал ее Зонну.
Технодесантник аккуратно положил ее на верстак, выпустил механодендриты из гаптических гнезд в латных перчатках, и те стали детально изучать молот.
— Никаких странных металлов, — определил он. — Конструкция… стандартная, и это несколько необычно, учитывая, что когда-то молот был частью брони примарха.
— Тогда как ты объяснишь то, что я с его помощью сделал?
Зонн ответил капитану холодным взглядом:
— Я не могу этого объяснить. С логической точки зрения это невозможно. У молота нет ни силового поля, ни каких-либо источников энергии, кроме его обладателя. Однако ты разрушил им доспех-катафракт, словно у тебя был громовой молот.
— Или даже нечто более мощное.
Зонн кивнул, отчего сервоприводы в шее опять зажужжали:
— Да, пожалуй.
Нумеон прикрыл рот рукой и задумчиво опустил взгляд, глубоко вдохнул и опять посмотрел на братьев.
— Когда меня спас Тиэль со своими Отмеченными Красным, он сказал, что они уловили сигнал от какого-то устройства в молоте. Можешь найти тому подтверждение?
Зонн поднял молот и отдал его Нумеону.
— В нем нет ничего не доступного нашим глазам.
— Но глаза не всегда могут показать нам всю правду, разве нет?
— Да, ибо правда заключается в том, что это чудо, брат-капитан, — сказал Гарго, и в его глазах засветился огонь веры.
Нумеон тут же почувствовал себя неловко. Он верил в Вулкана, в возвращение примарха и в то, что Ноктюрн сыграет в этом свою роль, но Гарго воспринимал его как какого-то мессию, как живой символ, который выведет их из шторма и вернет в пламя.
Он встал и повесил печать на пояс.
— Больше мы здесь ничего не узнаем. Сделайте для корабля все что можете. Я не хочу, чтобы «Харибда» распалась на части, если мы опять неожиданно выпадем из варпа.
Зонн кивнул. Гарго почтительно поклонился:
— Вулкан жив, капитан.
Нумеон хотел ответить, но не нашел подходящих слов. Поэтому он просто молча кивнул.
Он направился в святилище, где не был с тех пор, как «Харибду» атаковали.
Внутри обнаружился Вар’кир, внимательно смотрящий в пламя жаровни.
— Сколько времени прошло? — тихо спросил Нумеон.
Капеллан пару секунд помолчал, прежде чем ответить.
— С того момента, как я в последний раз заглядывал в огонь, — отозвался он, поворачиваясь к капитану, — или с того момента, как я начал свое бдение?
— Первое. И второе. Что ты видишь? — Нумеон опустился на колени рядом с ним.
— То же, что и раньше. Огонь, а за ним… только угли.
— Почему ты вернулся, Вар’кир?
— Я надеялся, что-нибудь изменится.
— И это случилось. Мы изменились. Все мы. К нам вернулась надежда.
— Нет, брат. Это слепая вера.
Нумеон нахмурился:
— А есть другая?
Вар’кир поднялся.
— Гарго смотрит на тебя и видит переродившегося примарха. Не представляю, как тебе должно быть неловко, Артелл.
Нумеон слегка склонил голову, подтверждая подозрения Вар’кира.
— Я слышал разговоры о чудесах, и возможно, мы действительно ухватились за нить судьбы, которая может вывести нас к Ноктюрну. Но в огне я ничего не вижу. Я пришел сюда не в надежде на чудо, Артелл. Я пришел сюда, что оплакать Вулкана. Он мертв.
Нумеон нахмурился:
— Как это возможно, что из всех нас только ты до сих пор сомневаешься? Кровь Вулкана, ты же наш капеллан!
— Именно поэтому я не спешу верить. Я должен мыслить трезво, пока другие увлекаются возвышенными идеями, чтобы сохранить наш дух и наши цели. Мы рискуем забыть, кто мы такие, и кто напомнит нам, если не я?
— Тогда зачем так яростно сражаться? Почему ты хочешь, чтобы мы вернулись?
— Потому что место Вулкана — на Ноктюрне. В горе, в земле. Я хочу, чтобы наш отец обрел покой, брат. Вот и все.
— Я тоже хочу обрести покой, Вар’кир. Я не знаю покоя с тех дней перед Иствааном V.
Вар’кир положил руку Нумеону на лоб, и капитан закрыл глаза, почувствовав прикосновение черного металла.
— Загладь свою вину перед Зитосом. Может, наши взгляды и отличаются, но мы оба хотим, чтобы «Харибда» преодолела шторм и добралась до Ноктюрна. Клянусь, что все для этого сделаю, но не проси меня верить, что Вулкан может воскреснуть. Я не могу.
Вар’кир уронил руку.
Когда Нумеон открыл глаза, капеллан уже исчез.
Глава 35
Навстречу шторму…
Бронированные заслонки иллюминатора с лязгом опустились, скрывая космос от Адиссиана.
Он стоял со сцепленными за спиной руками в передней части мостика, у гигантского окна из бронированного стекла, только что исчезнувшего под слоем адамантия. Для капитана не было зрелища более величественного и смиряющего, чем раскинувшаяся снаружи панорама великого звездного океана.
Он до сих пор помнил, как впервые увидел эти многоцветные туманности и перламутровые луны, озаренные звездными вспышками и совсем не похожие на далекое черное полотно с крапинками звезд, видимое с поверхности Терры. Тогда он был обычным мичманом в составе Великого крестового похода, но за годы зрелище не утратило красоты и величественности.
Только теперь Галактику поразила скверна, и идеализированное представление Адиссиана о ней изменилось. Хорус плыл по великому океану, убивая звезды, оставляя за собой только мрачную тьму. Что ждало человечество, вступившее в эти смутные времена?
Адиссиан отвернулся от закрытого иллюминатора и направился к командному трону.
Помимо него на мостике находились только члены его экипажа, Саламандры же патрулировали корабль, обеспечивая порядок и безопасность.
«Я снова командую», — подумал он, но сейчас его это не радовало. Однако чувство долга укрепляло слабый человеческий дух, наделяло смелостью действовать.
Адиссиан наклонился к воксу трона. Его сообщение транслировалось всей «Харибде»: бойцам в бараках, служителям в недрах машинариума, смертным медике в апотекарионе, беженцам — всем, чья жизнь сейчас была в опасности.
— Экипажу прийти в полную готовность. Мы снова вступаем в шторм. Всем, кому по работе не требуется выходить в коридоры, следует оставаться в своих каютах — это касается и членов команды, и пассажиров. Тех же, у кого есть обязанности, я призываю сохранять отвагу, помнить о долге, и тогда мы все выживем.
Он отключил канал и повернулся на троне к стоящему рядом старшему помощнику:
— Принимай пост, Арикк.
Адиссиан уже не помнил, когда в последний раз обращался к лейтенанту по имени, будучи на мостике. В нынешних обстоятельствах такое обращение казалось ему вполне уместным.
— Так точно, сэр.
Гуллеро зашагал к своему месту, а Адиссиан между тем обратился к Эсенци:
— Лисса, передай управление Цирцее.
Эсенци кивнула и провела необходимые манипуляции.
— Навигатор у руля, капитан.
— Время пришло, — пробормотал Адиссиан. Левая рука скользнула за пазуху, к пергаментному свитку, который капитан носил с собой с того момента, как Великий крестовый поход закончился. — Да защитит нас Император.
Он открыл вокс-канал с новатумом.
— Цирцея, мы все сделали.
— Я готова.
— А твоя тень?
— Я чувствую присутствие Ушаманна.
Библиарий остался в своих покоях в качестве предостережения экипажу, а также потому, что в одиночестве было легче сконцентрироваться.
— Да хранит Он тебя… — прошептал Адиссиан, уже не имея в виду Ушаманна.
— Пока ты блуждаешь в темноте, — закончила за него Цирцея. — Но я не убоюсь тьмы, ибо свет Его истины будем моим маяком.
С этими словами Цирцея отправила «Харибду» в шторм.
Корабль, мгновенно подхваченный течением варпа, задрожал. Море душ вздымалось и бурлило, словно в муках, а «Харибда» чувствовала на себе каждую его конвульсию.
Адиссиан вдруг почувствовал, как невидимые когти чернейших эмоций скребут его разум. Сам того не осознавая, он вцепился в подлокотники трона с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
Погребальная песнь текла по палубам, звеня эхом на мостике, шепча из люков, пробираясь за взрывостойкие двери, заражая всю «Харибду» атональным плачем, пугающе похожим на крик тысяч умирающих.
Он вдруг задумался, не звучал ли среди них и голосок Мелиссы.
— Бог-Император, — всхлипнул он, вдруг переполненный отчаянием, — сохрани ее невинную душу.
Корабль бросало из стороны в сторону, и Адиссиану вдруг представилось, что он — капитан шхуны, захваченной штормом в беззвездной ночи. Паруса раздувались, готовые в любой миг разорваться, испуганные матросы привязывали себя к мачтам, а он стоял у штурвала, смотрел на море и видел только черные волны и изрезанные молниями тучи над ними.
Он не знал, что делать.
— Цирцея… — прошептал он, осознав, что произнес ее имя вслух, когда навигатор ответила.
— Чернота… бесконечная чернота. Он везде…
В прошлый раз было иначе.
— Кто, Цирцея? Скажи!
— Злобный, впивающийся в разум, вскрывающий все… Кабар…
Адиссиан нахмурился. Он смутно осознавал, что членам экипажа на мостике тоже было плохо, но сейчас его волновала только навигатор.
Это была какая-то бессмыслица, порожденная попытками сориентироваться в шторме.
— Не сдавайся. Цирцея, держись ради нас.
Металл прогнулся, корабль застонал, а его поля Геллера натянулись, как паруса во сне Адиссиана.
— Он приближается… Одноглазый Король. Я чувствую его… чувствую, как он вскрывает мой разум, словно коробку без замка… просеивает мои мысли…
Она вдруг закричала так громко, что в вокс-канале возник резонанс.
— Цирцея!
Цирцея тяжело дышала, но хотя бы перестала кричать. Она плакала, и эти тихие всхлипы кинжалом вонзались в сердце Адиссиана.
— Корабль… мой… — выдохнула она. — Ушаманн со мной.
Теперь ее голос звучал спокойнее: хотя ей все еще было тяжело, она снова себя контролировала. Непонятная одержимость ушла.
— Держись, Цирцея, — тихо взмолился Адиссиан. На губах чувствовалась соль от слез.
— Держусь… — проговорила она, забывая о собственной безопасности ради долга. — И буду, сколько хватит сил…
Цирцея закрыла канал связи. Штормовые волны увлекали корабль за собой. Он больше ничего не мог сделать.
— Гуллеро, — сказал он, вставая с командного трона. — Мостик твой.
Ему нужно было хоть немного отдохнуть и прийти в себя.
Толком не выслушав отрывистый ответ, Адиссиан покинул мостик и устало побрел в свою каюту.
По пути ему встретился один из Саламандр. Рек’ор Ксафен. С ним было еще пять легионеров, державших на изготовку огнеметы, прикрепленные к латным перчаткам.
Пирокласты, одни из немногих выживших, а возможно, последние.
Ксафен держал шлем на сгибе руки, остальные же были в шлемах, прикрытых масками из драконьих шкур. Выглядело это жутко.
Поравнявшись с капитаном, Ксафен коротко кивнул в его сторону. Он направлялся к лифту, который вел под палубы. Пирокласты явно были заняты патрулированием. В варпе порой случались странные и кровавые вещи, сводившие разумных людей с ума и превращавших святых в маньяков.
Адиссиан обернулся, услышав, что грохот легионерских ботинок смолк. Пирокласты уже стояли в кабине лифта. Ксафен вошел последним и задвинул дверь-гармошку, не сводя глаз с капитана.
«В его глазах есть что-то опасное», — решил Адиссиан перед тем, как воин надел шлем. Капитан видел, как недоволен Ксафен, как зол, что ему не довелось самому сразиться с Гвардией Смерти. Он напоминал Адиссиану голодного шакала, который чуял запах мяса, но не мог до него добраться.
Он знал, что пирокласты вспыльчивы, что пламя, которым они сражаются, горит и в их душах, но Ксафену срочно был нужен выпускной клапан. Адиссиан не так много знал о легионе, но видел, что орден пирокластов больше всего походит на ранних, склонных к саморазрушению Саламандр, а потому рискует погибнуть в собственном огне.
Ксафен, казалось, готов был взорваться в любой момент.
Адиссиан отвернулся и продолжил путь в каюту.
Он уже стоял у двери, все размышляя о Ксафене и подумывая связаться по воксу с сержантам Зитосом и высказать ему свои опасения, когда заметил что-то краем глаза. Белое пятно. Легкое, полупрозрачное платье. Босые ножки. Тихий девичий смех.
Он потер глаза кулаком и попытался прогнать мысли о дочери, которую потерял. Которую Цирцея и он потеряли.
Но это была не она, а одна из беженок — он уже видел ее раньше, когда она почему-то гуляла по кораблю.
Адиссиан хотел было позвать корабельных солдат, чтобы те ее увели, но передумал. Всего лишь одна девочка. Он и сам может это сделать.
— Я и сам могу, — сказал он себе, но слова почему-то прозвучали как эхо.
Фигура двигалась в сторону кормы, на нижние палубы, к трапезному залу.
Адиссиан последовал за ней.
Глава 36
Перекованные
Покинув стратегиум, Зитос связался с Ксафеном по воксу и поручил тому сформировать из Погребального Огня отряды для патрулирования «Харибды».
У корабля был собственный кадровый состав, но Зитос приказал им оставаться в казармах, планируя задействовать их лишь в случае крайней необходимости. Исключение сделали только для отряда из пяти человек, охранявшего мостик. Во время полета сквозь шторм нести дозор будут только легионеры.
Харибда была огромна, поэтому большую ее часть запечатали. Целые палубы остались без отопления, света и обитателей: ценную энергию систем жизнеобеспечения перенаправили в обитаемые помещения.
Над правой линзой в шлеме Зитоса висела карта, на которой были отмечены активные зоны и палубы. Обновляясь по мере продвижения его отряда по отсекам, план корабля в реальном времени менял статус проверенных помещений.
— Брат-сержант, — позвал Абидеми, вырывая Зитоса из задумчивости.
Тот перевел взгляд в конец коридора, который они патрулировали, и увидел там знакомый силуэт.
Когда нежданный посетитель приблизился, члены отряда отдали честь. Зитос присоединился к ним, хотя и с некоторым опозданием.
— Я думал, ты в святилище, — сказал он.
— Я был там, — ответил Нумеон, кивая Абидеми, Дакару и Ворко.
— Могу послать отряд для охраны примарха.
— В этом нет необходимости. Орн и Ран’д стоят на страже. Святилище заперто. Мы сделали для безопасности Вулкана все возможное.
Орн и Ран’д были Огненными Змиями — одними из немногих выживших — и воинами, отлитыми из той же формы, что Погребальная Стража.
Нумеон протянул Зитосу закованную в металл руку, и тот озадаченно на нее посмотрел.
— Я был несправедлив к тебе, Зитос, — произнес он, — и к своим братьям на борту этого корабля, — добавил он, взглянув на остальных. — Едва не позволил собственным эгоистичным желаниям взять над собой верх. И я в гневе поднял на тебя руку, хотя должен был протянуть ее, как брату.
Зитос замер на мгновение, после чего они по обычаю воинов пожали друг другу запястья.
— Не ожидал, что ты оставишь его, Нумеон. Я уж начал думать, что ты считаешь себя единственным, достойным защищать нашего отца.
— И это еще одна из моих многочисленных ошибок. Теперь я знаю, где нужен, — признался Нумеон. — Смирение… Вулкан научил нас ему. И учит до сих пор, пусть даже слова и не звучат из его уст.
— Да осветит нам путь его мудрость… — проговорил Ворко.
Гарго подлатал ему ногу как мог, но легионер до сих пор немного прихрамывал.
Дакар кивнул. Его рот, нос и шею покрывали глубокие раны, полученные, когда в плоть впились обломки собственной лицевой пластины.
На броне Абидеми было с десяток пятен от огня, а Зитос выделялся многочисленными кровоподтеками на лице.
Они были разбиты, но не сломлены, ибо таков был их путь, их кредо. Они преодолеют любые испытания — вместе, как легион.
— Может ли мой меч послужить тебе, брат-сержант? — спросил Нумеон, отпуская его руку.
— Сочту за честь, капитан, — искренне ответил Зитос.
Зонн прижал закованную в металл ладонь к внутреннему корпусу «Харибды».
— Ее раны глубоки, а дух чуть менее крепок… Но с ней еще не покончено.
Весь срединный слой надстроечного каркаса пересекали трещины и разрывы. Лампы поворачивались из стороны в сторону, выхватывая из темноты еще больше повреждений: погнутые пиллерсы, искореженная обшивка, сломанные переборки. Все это следовало починить.
Пыль, поднятая со стропил работами на верхних палубах, висела в мутном воздухе, словно захваченная в стазис. Никто не жил здесь, внизу: это был один из необитаемых участков корабля, изолированный от остальной части корабля, но и он нуждался в ремонте.
Выжить в этих призрачных залах было невозможно: ни тепла, ни света, ни кислорода. По помещениям плыли тела, не сдерживаемые гравитацией, — служители, которым не хватило смелости покинуть свои посты, или запертые здесь, когда входы блокировали.
Зоны их толком и не замечал. Он видел лишь «Харибду» и ее израненную плоть, нуждавшуюся в заботе.
— Адиссиан сказал, что она сильна духом.
Гарго стоял рядом и поршневым молотом прибивал кусок абляционной пластины на трещину в корпусе.
Похожим ремонтом занимались и рабочие, рассеявшиеся по всему полукилометровому залу. Они были в дыхательных масках и межатмосферных костюмах и, в отличие от легионеров, которых удерживали на полу магниты в подошвах ботинок, страховались с помощью тросов, чтобы не улететь в темноту и не присоединиться к трупам, обнаруженным Зонном.
Снопы искр от сварочных аппаратов и плазменных инструментов нарушали сумрак длинной и широкой подпалубы.
— Я думал, эту палубу освободили от людей, — сказал Гарго, кивнув на тело вдалеке, после чего взял сварочный аппарат, предложенный служителем в грязном комбинезоне машинариумных рабочих. Татуировка в форме шестеренки вокруг его правого глаза показывала, что он обучался некоторым премудростям Механикум у одного из технопровидцев корабля. — Здесь никого не должно было остаться.
Гарго бросил на Зонна короткий взгляд, после чего включил плазменный резак, намереваясь убрать кусок покореженного металла.
— Твой голос эмоциональнее обычного, брат. Ты сочувствуешь этим несчастным, тебе жаль, что они погибли подобным образом.
Выключив свой сварочный аппарат, Гарго повернулся к Зонну:
— А тебе нет?
— Там, где ты видишь созданий из плоти и крови, я вижу лишь шестеренки корабельного механизма.
Гарго помотал головой.
— Марсиане отняли у тебя не только чувство юмора, но и человечность, технодесантник?
Зонн помолчал, раздумывая над ответом.
— Когда я занят механической работой, только усилием воли могу смотреть на мир так, как смотришь ты, — признался он. — Я сожалею, что лишился ноктюрнской человечности, но знаю, что легион выигрывает от этой жертвы.
Зонн обвел рукой обширную палубу. Будь здесь воздух, его слова разносились бы эхом по всему помещению, а не резонировали в воксе Гарго.
— Эта работа проста, но необходима. Группа служителей-рабочих легко бы сделала ее даже без надзора.
— Тогда зачем я здесь? — спросил Гарго, опять включая сварочный аппарат.
— Помогаешь «Харибде» оставаться целой, как и я. Служишь шестеренкой, брат мой.
Гарго стал закручивать болты. У него ушло на это несколько секунд. Служители работали медленнее, при этом явно были чем-то обеспокоены.
— Мне кажется, это место их пугает. Это какой-то первобытный страх темноты.
— И ты только что назвал вторую причину, по которой мы здесь, — сказал Зонн.
Гарго улыбнулся. Возможно, Фар’кор Зонн еще не утратил способность сопереживать.
— Не самая красивая моя работа, — сказал кузнец, переходя от только что запаянного участка к следующему.
— Брат, я в таких вещах прочность предпочитаю красоте.
Гарго отложил сварочный аппарат и опять взялся за поршневой молот.
— Надеюсь, от меня здесь есть хоть какая-то польза.
— Ты предпочел бы поработать в кузнице?
— Я много чего хочу, Зонн, но нет, кузница перестала быть моим прибежищем.
Предательство на Истваане V отняло у них многое. Доверие, боевую эффективность, примархов; но были также менее заметные, личные потери, которым часто не придавали особого значения.
Для Гарго такой потерей стала правая рука.
Их ресурсы были ограничены, запасы истощены, но даже по самым низким стандартам его бионический протез был примитивен. Из мастера кузнечных дел Гарго превратился в обычного калеку. Во всяком случае, в собственных глазах.
— Поднявшись на борт этого корабля и присоединившись к этому путешествию, мы все вошли в горнило, — сказал Зонн. — И никто не выйдет из него невредимым. А некоторые не выйдут вовсе…
Зонн вдруг замолчал и посмотрел в сторону.
Гарго перестал стучать молотом и напряг зрение, пытаясь разглядеть то, что привлекло внимание Зонна.
— В чем дело?
— Там что-то есть. — Зонн снял болт-пистолет с крепления.
— Угроза? — спросил Гарго, подавая знак служителю, уже достающему оружие.
— Движение там, где его быть не должно. — Зонн кинул взгляд на технопровидца, руководящего служителями. — Продолжайте работать.
Он направился к источнику беспокойства, а Гарго последовал за ним. Кузнец передернул затвор, посылая болт в патронник. Под основным стволом оружия располагался двуствольный огнемет, черный и лакированный, с соплом в виде змеиной головы, а из-под огнемета выступал цепной байонет.
Гарго назвал его «Драакен» в честь огнедышащих змеев Фемиды, тем самым заявив, что по остроте клыков и ярости огня его оружие не уступает этим жестоким созданиям.
Просканировав пространство через янтарные линзы, он оценил силу помех, расстояние и обстановку, но не обнаружил ни биосигналов, ни каких-либо других признаков того, что так насторожило технодесантника.
— Это аномально, — сказал Зонн, осторожно проходя вперед и активируя серворуку, подключенную к генератору силовой брони.
— Гвардия Смерти?
— Истребительный отряд, оставшийся после недавнего вторжения? Маловероятно…
— Но возможно.
— В таком случае почему они до сих пор не атаковали?
Гарго активировал вокс шлема, но услышал только статику.
— Связи нет.
Зонн резко обернулся. По выражению лица технодесантника было ясно, что даже в этих глубинах корабля такого быть не должно.
— Необычно.
— Можем быть, сигнал глушат.
Зонн вновь посмотрел туда, где раньше заметил движение.
Палуба была большой, как ангар, гулкие коридоры уходили далеко вглубь. По ним плыли окоченевшие трупы, едва видимые в сумраке.
— Кто бы там ни был, — сказал он, — мы должны его найти.
Оставив позади свет дуговых вспышек и снопы искр от сварки, Зонн и Гарго направились в темноту, где их ждали лишь мертвецы.
Глава 37
Смятение
Вар’кир стоял на коленях в умиротворяющей темноте солиториума. В одной руке он сжимал ониксовые четки розария. В другой — древко крозиуса, увенчанного металлической головой дракона.
Именно так — на коленях и со склоненной головой — выглядел капеллан, обретший душевный покой.
Но Вар’кир не знал покоя.
Не вставая с коленей, он наклонился вперед, зажег стоящую перед ним жаровню, и та ожила, озарила солиториум горячим янтарным светом, загнала тени в разукрашенные орнаментами углы.
На большинстве кораблей, служивших Змиям, были такие солиториумы, где можно было предаться размышлениям и восстановить силы. В этих же залах — с черными от огня стенами и удушливым от пепла воздухом — раскаленное железо выжигало на плоти летопись деяний.
Сейчас, впрочем, рядом не было служителей с клейменными прутами. Вар’кир был один. Он нуждался в покое, а не в очищении. Пока что.
Воссоединившись с сыновьями, Вулкан неизменно проповедовал идеи самопожертвования и самодостаточности. У Саламандр стало традицией уединяться, чтобы собраться с мыслями и сконцентрироваться на своих целях. Когда примарх не мог обучать легион своему кредо, эту роль брал на себя Ном Рай’тан.
Как же теперь Вар’киру не хватало мудрых наставлений своего учителя.
Он аккуратно нажал на замки, крепившие шлем-череп к горжету. Те отсоединились со свистом выходящего воздуха, и капеллан медленно снял шлем.
Улучшенный организм за считанные секунды перенастроил органы чувств, и все цвета, звуки и запахи изменились. Теперь он глядел в огонь не через темный янтарь линз, а сквозь алые склеры.
— Отец, — взмолился он, смотря в огонь, — помоги мне увидеть тебя.
Пламя задрожало и поднялось еще выше, пожирая горючее в жаровне, но ничего не показало.
— Повелитель, — прошептал он, не сводя с огня слезящихся глаз, — молю… покажите мне то, что видит Нумеон.
Ответом ему было бесконечное пламя — огненный вал, тянущийся до самых границ сознания.
— Значит, это мое испытание? — вдруг разозлившись, крикнул он теням, как если б там, в задымленном полумраке, стоял сам Вулкан. — Сомневаться, когда другие верят? В этом моя роль?
Никто не отозвался, и Вар’кир закрыл глаза, пока близкое пламя не иссушило их.
— Я не хочу быть слепцом, — тихо проговорил он, растративший весь гнев и полностью опустошенный.
В отчаянии он не заметил, что больше не один. Из теней за ним наблюдал воин в серых доспехах, ставших идеальным камуфляжем.
Не сводя с Вар’кира глаз, Каспиан Хехт медленно вытащил из ножен короткую спату.
Рек’ор Ксафен жалел, что не погиб на Истваане V. Когда предательство раскрылось и к ним полетели бомбы, он оказался заперт в Ургалльской низине вместе с остальными своими братьями.
Восемнадцать боевых рот — почти тысячу эфонионских пирокластов — окружили и расстреляли, они не успели даже открыть ответный огонь. После первого разрушительного залпа от боевого порядка почти ничего не осталось. Ксафен сражался рядом с немногочисленными выжившими из рот других царств Ноктюрна и остатками Гвардии Ворона, которых смяли и вдавили в распадающийся строй наступавших Саламандр.
Он сумел добраться до Ургалльского предгорья, но там уже ждали Гвардейцы Смерти, безжалостно вымуштрованные своими тяжелобронированными командирами отделений и непоколебимые, как Стена Мучеников.
Ему доводилось раньше видеть, как сражается Четырнадцатый. Они были несгибаемыми. Легче было принудить к отступлению тяжелые бронетанковые батальоны Имперской армии. Эфонионские пирокласты оказались в тисках из рельефа, колючей проволоки и плотных рядов Гвардии Смерти.
Саламандры не знали равных в асимметричной тактике, но там, на черном, пропитанном кровью песке, враг имел непреодолимое огненное и позиционное преимущество, и не существовало такой стратегии, такой хитрости, которая могла переломить ситуацию.
Только выживи или умри. Убей или умри. Умри.
Умри.
Умри.
Ксафен оказался под грудой тел. Он кричал от ненависти к предателям, которых считал товарищами, и горя за жестоко убитых братьев. Враги втоптали в землю честь, узы братства, все, ради чего когда-то сражались Легионес Астартес.
В огнемете давно закончилось топливо, и он перешел на боевой нож с бритвенно-острым пилообразным лезвием. Он атаковал так, что барбарская кровь окрасила его броню модели «Марк III», залила вокс-решетку и склеила мягкие сочленения в подмышках и на поножах.
Что-то вспыхнуло, чей-то темный клинок отразил свет медленно чернеющего солнца. Боль обожгла кожу под левым ухом, прошла поперек носа, едва не задев глаз, и завершила путь у правого виска.
Шлем раскололся надвое, а чешуйчатая маска развалилась на куски от яростного удара кукри, который держал офицер в черной от крови руке. Гвардеец Смерти опять поднял оружие для удара, и несколько капель этой еще теплой крови упало Ксафену на щеку.
В шею Гвардейца угодил болтерный снаряд, разломав латный воротник и вырвав большую часть горла. Воин умер, захлебываясь собственной кровью. Ксафен прикончил его, вогнав нож в сердце обеими руками.
Царил хаос, сложенный, как мозаика, из боли и предсмертных мук.
Человечество раньше не знало ничего, что могло сравниться с войной в исполнении легионов. Она разрушала города до основания, заполняла небеса огнем, испаряла океаны и стирала в пыль целые цивилизации. Она уничтожала миры. Но война легионов против легионов была хуже на порядки.
Танки сгорали целыми батальонами, сваленные в кучи, как туши животных. «Контемпторы» ползли на животе, лишившись ног и истекая дымом из обрубков. Гвардеец Ворона попытался взлететь, но был сбит с еще работающим реактивным ранцем, и шестеро легионеров закололи его. Капитана, сжимавшего знамя роты, обезглавило лазерным лучом. Безголовый труп еще несколько секунд стоял, пока «Протей» не похоронил его под собой.
На плотные ряды легионеров жадно опустились облака из кислотных газов и смертельных химических составов, разъедая броню и растворяя плоть.
«Грозовые птицы» пытались добраться до верхних слоев атмосферы, но стаи «Огненных рапторов» разрывали их на куски. Шрапнель падала убийственным дождем. Вместе с ней рухнул тяжелый штурмовик, раздавив взвод «Сикаранцев-Венаторов», пытавшихся провести контратаку. Их сопротивление закончилось, даже не начавшись.
Верных сынов Трона и Императора расчленяли, четвертовали, вырезали, закалывали, свежевали, раздирали, потрошили, сжигали тысячами. На Истваане V вершилась гекатомба немыслимых масштабов, и даже богоподобным созданиям не суждено было избежать палаческого топора — как скоро узнают Железные Руки.
Гордые воины превратились в скот для заклания.
Предсмертные крики и рев орудий слились в одно целое.
Ксафен рухнул на колени. Он больше не выдерживал, и даже его трансчеловеческие силы были на исходе.
Когда он поднял взгляд, на него уже шла фаланга уничтожителей, оставляя за собой искалеченных, истекающих кровью Змиев и Воронов. Некоторых пытали. Поднимали на древках черепа и грудные клетки без плоти в качестве кровавых трофеев.
Глаза обожженных радиацией уничтожителей остановились на Ксафене и остатках его роты. Шатаясь, истекая кровью, он все же поднялся, желая умереть, но умереть стоя, с клинком в руке и проклятиями в адрес гнусных предателей на губах.
Этого не случилось.
Сквозь рев битвы прорвался гул, такой низкий, что Ксафен его чуть не пропустил. Затем раздался мощный взрыв, сбивший Саламандру с ног.
Его омыло жаром, проникавшим даже сквозь груду тел, которыми его завалило. Горячий, воняющий металлом ветер принес из тумана войны крики.
Его вытащили с поля боя, израненного, полумертвого, и занесли в «Грозовую птицу». Ксафен почти ничего не воспринимал, но запомнил, как Гарго сжимал обрубок плеча и как апотекарий из Гвардии Ворона оказывал первую помощь раненому Саламандре, пока его не убили выстрелом в спину из снайперской винтовки. Он безвольно скатился по рампе и исчез в хаосе, когда корабль стал набирать высоту.
Дальнейших событий Ксафен не помнил. Это было его последним четким воспоминанием об Истваане V.
Предательство, свершившееся в тот день, жгло пирокласта даже здесь, на борту «Харибды», в грузовых отсеках.
Ксафен не служил в одном батальоне со своими нынешними товарищами, но знал, что в них ярости не меньше. Они жаждали мести, но после резни только бегали. Побежденные, расколотые, жалкие. Скоро этому придет конец. С Вулканом или без, но Ксафен найдет способ отомстить Гвардии Смерти и всем проклятым предателям, посмевшим поднять оружие на Восемнадцатый.
Они не провели на нижних палубах и получаса, когда голос Задара вырвал Ксафена из мрачных воспоминаний.
— Впереди! — прорычал легионер из-за чешуйчатой повязки, которая закрывала вокс-решетку.
Кур’ак занял разведывательную позицию впереди отряда и медленно, но твердо пошел вперед, держа наготове огнемет, шипевший зажигателем.
— Что ты видел? — коротко спросил Ксафен.
На ретинальном дисплее ничего не было, и он сменил несколько спектральных режимов, пытаясь найти то, что заметил Задар.
— Что-то… — ответил второй пирокласт. — Тень, силуэт.
— Так тень или силуэт?
Задар помотал головой:
— Там точно что-то было.
Ксафен раздраженно заворчал:
— Кур’ак.
Кур’ак сделал пятьдесят шагов в сторону.
— Возвращается с востока! — Он вдруг перешел на тяжелый бег, и топливные баки застучали по армированному шлангу, по которому прометий шел в огнемет.
Четверо Саламандр одновременно развернулись, а Ксафен протиснулся вперед.
Кого бы Задар ни увидел, этот кто-то оказался зажат между Кур’аком сзади и остальными пирокластами спереди.
— Я ничего не вижу, — прошипел Му’гарна, сбавивший шаг, чтобы оглядеть темный коридор.
— Ничего, — подтвердил Бадук, качая головой.
Ксафен раздраженно нахмурился:
— Задар, так ты видел кого-то или нет?
— Я же сказал, там был силуэт.
Грузовая палуба представляла собой лабиринт из тоннелей, узких вентиляционных шахт, отдельных комнат и альковов-складов. Иногда встречались огромные, похожие на ангар залы, где можно было хранить почти полностью собранные корпуса десантных кораблей в качестве источника запасных деталей. В другие помещения можно было влезть, только пригнувшись.
В подобных трущобах нередко скрывались от кураторов смертные, сбежавшие от работы, или неучтенные пассажиры, искавшие убежища. Беглец, затерявшийся служитель — возможно, Задар увидел кого-нибудь из них.
Но Ксафен знал, что это не так. Его инстинкты никогда не подводили. Еще до Истваана V он чувствовал, что-то неладно, и лишь братские узы с воинами, которых он считал союзниками, не дали ему разглядеть правду. Но больше этого не случится.
На периферии зрения что-то мелькнуло. Грязно-белая броня с пятнистыми зелеными наплечниками, угловатый шлем, лицевая пластина с прорезями. Мерзкий запах. Только один возможный вывод.
— Гвардия Смерти здесь! — прорычал Ксафен. — Убить их!
Он хотел мести. Он хотел восстановить свою честь.
Но больше всего он хотел причинить боль сынам Мортариона.
Ксафен выпустил на свободу адское пламя, охватившее весь коридор.
— Предатели будут гореть! — прокричал он силуэту, корчащемуся в порожденном им огне.
И лишь через несколько секунд понял, что кричит не он один.
Опять Задар.
Му’гарна и Бадук держали его за плечи и пытались вырвать из рук огнемет.
— Отпустите меня! — зло крикнул Ксафен, ничего не понимая.
Дым застилал все, и даже линзы шлема не помогали, и только предупреждающая иконка мигала на ретинальном дисплее. Ксафен запоздало отметил, что тактический идентификатор Кур’ака стал оранжевым.
Ранен. Биометрические данные на дисплее говорили, что критично.
И только тогда Ксафен понял, что натворил.
Грязно-белый доспех превратился в почерневший от огня драконий зеленый. Его брат стоял на коленях в этих дымящихся доспехах и даже не мог выразить боль криком из-за оплавившейся дыхательной маски.
Товарищи выключили его огнемет, и пламя ослабло. Он помнил, как прислонился к ящику с медицинскими принадлежностями и как заскрежетали топливные баки о металл, когда он сполз на пол.
Первым до Кур’ака добежал Задар. Пирокласт к тому моменту упал на бок, продолжая гореть.
Безнадежно пытаясь осознать, что сделал, Ксафен поднял взгляд к потолку и обнаружил, что оттуда смотрят на него в ответ.
Он непонимающе нахмурился.
— Что ты тут делаешь? — спросил он заплетающимся языком.
Му'гарна и Бадук сбавили шаг, когда увидели, что Задар развернулся. Он опять что-то кричал и бешено делал рукой знаки отступать.
Спустя еще секунду прометий Ку’рака воспламенился, и бак с топливом взорвался.
Кур’ака и Задара отшвырнуло в разные стороны. Му’гарну и Бадука сбило с ног и отбросило в переборку. Броня треснула с такой силой, что звук был слышен даже за грохотом взрыва.
Истваан V вновь напомнил о себе, и во второй раз в жизни Ксафен оказался в огне.
Глава 38
Дурные настроения
Преследуя девочку-беженку, Адиссиан дошел до нижних палуб.
Он почти поймал ее в трапезной, в лабиринте скамей и табуреток, наполненном запахом несвежих переработанных пайков, но она все же ускользнула. Насмешливое хихиканье эхом разносилось по обширной столовой, из-за блокировки «Харибды» оказавшейся пугающе безлюдной.
У него никак не получалось догнать ее. Тонкая фигурка исчезала за переборками, а грязно-белое платье развевалось позади, как ангельские крылышки. Она всегда была немного впереди, задерживаясь ровно настолько, чтобы он не упустил ее из виду.
— Девочка! — несколько раз звал Адиссиан. — Девочка, иди ко мне. Здесь опасно.
— Здесь опасно… — с хихиканьем повторила девочка. — Догонялки, догонялки! — весело крикнула она.
Адиссиану с трудом верилось, что перед ним та же испуганная девочка, которую он встретил на посадочной палубе и которая была так похожа на потерянную дочь. Эту он не потеряет.
Он опять подумал, что следовало бы попросить о помощи, но все же не стал снимать вокс-аппарат с пояса.
Он нагнал ее в одной из малолюдных нижних палуб. Работы по техобслуживанию шли постоянно, но единственными членами экипажа, которых Адиссиан встречал во время погони за девочкой, были бездумные сервиторы.
Да и они уже давно не попадались на глаза.
Она неподвижно стояла в конце закрытого шлюзового коридора, как будто ждала, когда ее найдут, — как будто знала, что игра окончена.
— Довольно, — сказал ей Адиссиан с противоположного конца, пытаясь разглядеть ее в сумраке.
Девочка не отвечала.
Адиссиану никак не удавалось рассмотреть ее лицо. Оно было закрыто волосами, к тому же она стояла вполоборота и смотрела немного в сторону. Он приблизился к ней на шаг. И тут она произнесла слово, от которого он оцепенел, как от паралитического яда:
— Папочка…
Голос Мелиссы.
Адиссиан едва дышал. Сердце бешено колотилось, ладони стали мокрыми от горячечного пота.
— Это невозможно…
Она повернулась, и он увидел ее лицо.
После ухода капитана трон занял Арикк Гуллеро. И в кресле, и на командующей позиции было крайне уютно. Кресло стояло на платформе, откуда вполне справедливо казалось, что он может контролировать немыслимую мощь звездолета движением пальцев. До войны ему собирались выдать собственный корабль — скромнее «Харибды», но все же свой крепкий линкор. Гуллеро с гордостью служил под командованием Коло Адиссиана, но у него были большие амбиции и не меньший талант к пустотной войне.
Не будь Истваана, его жизнь сложилась бы совсем иначе.
Маясь на троне без дела, он размышлял о том, что изменилось бы, не случись резни, но, заметив, что мысли зашли слишком далеко, заставил себя собраться.
На мостике было тихо, и ничто не отвлекало и так нервничающий экипаж. Гуллеро уже запросил у Эсенци и других офицеров отчет о состоянии дел. Никаких изменений. Им оставалось только смотреть и ждать.
Разговоры стихли до глухого гула. Тревога распространялась, как инфекция, усиливаясь с каждым содроганием металла, с каждым стоном деформирующихся пиллерсов.
В варпе даже опытный экипаж мостика не мог значительно влиять на ситуацию, но как Гуллеро казалось, его команда и вовсе беспомощна. Он холодел при мысли, что полностью зависит от Цирцеи и ее умения ориентироваться в потоках варпа, и не мог дождаться, когда они вернутся в холод космоса. Пока же оставалось лишь надеяться, что «Харибда» переживет удары шторма.
Он взглянул на треснувший иллюминатор, но тот был закрыт внахлест серыми створками и ничего интересного не показывал. Тогда Гуллеро окинул взглядом членов экипажа на постах. Несколько человек казались спокойными, но держались за края пультов с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Только сервиторы оставались равнодушны ко всему, давно лишившись эмоций, на смену которым пришли автоматические доктрины.
Всего в экипаж мостика входило несколько сервиторов, предназначенных для быстрой обработки данных и другой механической, рутинной работы. В них не было тепла и человечности, только отдаленная человекоподобность, и, хотя Гуллеро понимал их полезность, ему было неприятно находиться рядом с ними. Эта неприязнь вспыхнула с новой силой, когда он перевел взгляд на оператора авгура.
По сути, он был обработчиком данных и в настоящий момент находился в спящем режиме, свесив руки по бокам и склонив голову на грудь. Даже кабели, соединяющие механическое тело с пультом авгура, казались расслабленными.
Гуллеро уже собирался направить взгляд дальше, когда заметил, что под самим пультом, среди многочисленных проводов и муфт, кто-то прячется.
Маленькие бледные руки. Детская фигурка в легком белом платье.
Тусклый свет не давал хорошо ее разглядеть, к тому же она забилась глубже в тень под пульт.
Гуллеро подался вперед, не поверив своим глазам, придвинулся к самому краю платформы и увидел ее снова.
Девочка, просто ребенок.
— Лейтенант Эсенци, — позвал он. — Вы это видите?
Лисса Эсенци проследила взглядом за его рукой и нахмурилась. Между тем несколько членов экипажа заинтересовались его словами и тоже повернулись к пульту.
— Это что, маленькая девочка? — спросила она с недоуменным выражением на обычно строгом лице.
Гуллеро спустился по ступеням платформы и сел перед ребенком на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне. Лицо девочки, и так прикрытое длинными черными волосами, было к тому же обращено немного в сторону, и ему никак не удавалось нормально ее разглядеть.
— Не бойся, — сказал он, между тем чувствуя в животе напряжение, как будто съел в трапезной что-то не то. — Можешь вылезать.
Послышался тихий детский смех, но девочка не сдвинулась с места.
— Нельзя тут сидеть, — настаивал он, подходя ближе к авгуру. — Тебе здесь не место.
— Тебе здесь не место, — отозвалась девочка таким низким и абсолютно не подходящим ребенку голосом, что Эсенци стало плохо.
Гуллеро едва успел сообразить, что одного из его товарищей-офицеров тошнит, когда девочка вылезла из-под пульта. Она повернулась к нему, и волосы разошлись, демонстрируя лейтенанту и всему мостику то, что под ними скрывалось.
Арикк Гуллеро, к его чести, сохранил достаточно хладнокровия, чтобы выхватить пистолет. Где-то на окраине сознания он успел отметить, что к нему приближаются корабельные бойцы, дежурившие на мостике.
Но было слишком поздно.
Вар’кир закрыл глаза и прислонился к жаровне. Рука в латной перчатке лежала на краю раскаленной чаши, но жара он не чувствовал. Лицо капеллана оставалось открытым; все остальное было заковано в огнеупорный керамит.
Он отчаянно хотел отыскать в огне хоть какой-то намек, что Вулкан вернется, но видел лишь жертвенное пламя, пожар, что поглощает миры.
Он не понимал, что это значит, и не знал, как ему поступить.
Огонь был все ближе, и кожу начинало покалывать от жара. Позади возникло какое-то движение: по камню царапнул металл, на искусственную напольную плитку ступила нота в ботинке.
Вар’кир открыл глаза, обнаружил огонь прямо перед собой и отшатнулся. Пламя успело обжечь кожу и чуть не охватило голову, а перед глазами все помутнело, но он все же разглядел бегущего на него врага.
Несущий Слово! В серой броне времен основания.
Вар’кир взревел и поднял драконоголовый крозиус, защищаясь.
Несущий Слово бросился к нему с мечом в руке, но вместо того, чтобы атаковать, лишь парировал взмах Вар’кира.
Спата встретилась с рукоятью крозиуса, оплетенной драконьей кожей. С лезвия, едва не затупившегося от столкновения с жесткой шкурой, посыпались искры.
— Только трусы и ассасины нападают из теней, — прошипел Вар’кир, сверкая глазами. — Я родился в огне, глупец! Меня им не убить.
— Я и не собираюсь… — выдавил Несущий Слово, хватая капеллана за руку, сжимавшую ему горло. Воин кивком указал за спину капеллана и выпустил меч. — Смотри!
Что-то в тоне Несущего Слово заставило Вар’кира слегка повернуться. Полуоборота хватило, чтобы увидеть маленькую девочку, исчезающую в тенях у стены.
— Что… — Вар’кир убрал руку, осознав, что перед ним не враг, а Каспиан Хехт, а тот немедленно подхватил меч и бросился на девочку.
— Это же просто ребенок! — крикнул Вар’кир, но Хехт его проигнорировал.
Однако тени уже окутали странную девочку, и она исчезла прежде, чем Хехт успел что-либо сделать.
— Это не ребенок, — просипел Хехт, еще не оправившись после попыток его задушить.
Он убрал меч в ножны и указал на огненную чашу за Вар’киром. Отполированная до зеркального блеска, она отражала спину капеллана, и даже сквозь марево на наплечниках виднелось два отпечатка ладоней. Они были маленькими, но, судя по тому, как высоко и широко располагались, принадлежать девочке не могли.
— Совсем не ребенок, — добавил он.
— Я подумал, что ты…
— Знаю, что ты подумал. Она собиралась сжечь тебя заживо в этом огне.
— Но как? Она же просто…
— Не ребенок, — напомнил ему Хехт.
Вар’кир попытался связаться с братьями, но вокс-канал молчал.
— Не работает? — спросил Хехт.
Вар’кир кивнул.
— Что ты знаешь об этом создании?
— Созданиях. Их будет больше. Используй булаву. Болтерные снаряды им почти не приносят вреда. Мы в их царстве, и здесь они сильнее, их сложнее убить.
— Убить?
— В некотором смысле. Это не Освободившиеся, капеллан. Это диаболус — нерожденные демоны.
Вар’кир подобрал шлем. Прежде, чем его лицо скрылось за черепной маской, пламя высветило ожоги — пятна красного мяса, окруженные уродливыми, болезненно выглядящими рубцами. Саламандры рождались в огне, но не были в нем неуязвимы.
— Не любишь извиняться, как я вижу? — спросил Хехт полушутя.
— Нет, — сухо ответил Вар’кир.
Но его взгляд, светившийся холодным пламенем, все же встретился со взглядом Хехта. Они без слов поняли друг друга, признали долг чести и почувствовали, что отныне их связывают узы доверия, которые возникают, когда один воин спасает жизнь другому.
— Надо найти Зитоса и Нумеона, — сказал Вар’кир, и все сомнения, разраставшиеся внутри, пока он был один, отступили перед необходимостью действовать. — Сейчас же.
Глава 39
Холодный свет
На ретинальном дисплее Зитоса настойчиво мигала иконка с немым призывом о помощи.
Просьба пришла с мостика, но на все попытки связаться с Адиссианом или любым другим офицером им отвечали лишь помехи.
— Все еще не работает, — сказал Зитос.
Вокс отключился по всему кораблю, как будто ослепляющий и оглушающий эффект Гибельного шторма действовал даже внутри «Харибды».
— Что-то не так, — произнес Дакар из-за клыкастой лицевой пластины. — Адиссиан должен был ответить, да и кто-нибудь другой к этому моменту сам бы связался.
Пятеро Саламандр остановились у прохода между двумя палубами. Внизу лежали главные бараки и оружейные склады. Наверху — командная палуба с мостиком, апотекарионом и другими ключевыми объектами. — Согласен, — кивнул Нумеон.
— Тогда надо отправляться на мостик, — добавил Зитос. — И быстро.
Ворко постучал по ноге костяшками пальцев в латной перчатке. Поножей не было — Гарго еще не закончил с ремонтом, — и на ноге отчетливо виднелась рана от волкита.
— Я вас буду задерживать, — признался огнеметчик.
Нумеон легко хлопнул Ворко по плечу:
— Оставайся здесь, брат. Если в ближайшее время никто не вернется, собери всех, кого сможешь, и приготовься защищать корабль.
Ворко торжественно кивнул, и Зитос не мог отрицать радость, которая затеплилась при виде Нумеона, следующего своей судьбе.
Остальные стремительно ушли, стараясь не отставать от Нумеона.
— Ты думаешь, что они мертвы, — сказал Зитос, утверждая, а не спрашивая.
— Я думаю, что они будут мертвы, если мы не поторопимся.
По палубе разносился тяжелый металлический стук торопливых шагов. Отряду никто не препятствовал: на время прохода сквозь шторм на большей части корабля ввели комендантский час, и коридоры были пусты.
— Насчет того сигнала-идентификатора, — начал Дакар, бегущий за двумя Саламандрами-офицерами.
Зитос уже знал, что легионер хочет сказать.
— Да, максимальное предупреждение, я тоже заметил.
Хотя лицо Нумеона скрывалось за пугающей драконьей маской, по тону его голоса было ясно, что он помрачнел:
— Раз кто-то поднял тревогу, то выжившие на мостике были. Живы ли они сейчас или нет, зависит от того, кто — или что — захватил мостик.
Скоро они это узнают.
— Атака? — предположил Абидеми. — Но других кораблей в шторме нет.
Палуба вдруг накренилась, словно решив напомнить о шторме им всем, и Саламандры врезались в стену, но на ногах устояли.
— Не думаю, что это корабль, — сказал Зитос, доставая молот, когда они миновали очередной перекресток и впереди показались двери мостика. — По морям варпа плавают не только корабли.
У входа на мостик ничего подозрительного не обнаружилось: ни следов абордажа, ни грохота выстрелов, ни тел.
— Могли мы не заметить мятежников? — спросил Дакар, снимая болт-автомат со своего генератора.
Нумеон покачал головой:
— Здесь нет Гвардии Смерти. Это чувствуется.
Он сжал печать, к тому моменту уже взяв Драукорос в другую руку. Зазубренный клинок жадно сверкал в тусклом свете.
— Тогда кто? — спросил Зитос.
Нумеон прижался ухом к непоколебимому металлу и вслушался, усилив все свои авточувства.
— Ничего. Никакой суматохи.
— Мы опоздали? — спросил Зитос.
— Нет, — прохрипел Нумеон, отодвигаясь от двери. — Там кто-то есть, я его слышал. И этот «кто-то» способен незаметно проникнуть на корабль и отключить всю связь взмахом руки. — Он взглянул на Зитоса, который встал у противоположного края арки.
— Огонь на подавление, потом мечи, — сказал он остальным, вспомнив, что Эонид Тиэль говорил ему о демонах.
Дакар и Абидеми одновременно кивнули.
На время примагнитив печать к поясу, Нумеон попытался открыть двери. Они были огромны: такие широкие, что несколько легионеров могли пройти сквозь проем в ряд, и достаточно высокие, чтобы дредноуту не пришлось наклоняться. Толщина их составляла несколько метров, и без лазерных резаков и взрывчатки их было не сломать. При варп-переходе и особенно в шторм двери обычно запирали.
Но Нумеон обнаружил, что они не заперты. Он подал знак Дакару и Абидеми, которые тут же заняли позиции у входа. Один по привычке держал болтер у плеча, другой прижимал оружие к бедру.
— Определите цели и стреляйте одиночными, — приказал им Нумеон. — Помните, там могут быть наши смертные союзники. Впрочем, поскольку это смертные, они же могут оказаться не теми, кем покажутся.
Не всем воинам раздробленного легиона доводилось сталкиваться и сражаться со сверхъестественным — во всяком случае, зная об этом. Освободившиеся, Нерожденные — подобные существа называли по-разному, но точно известно было одно: они древние, могущественные и опасные.
— Сторожите дверь, — сказал Нумеон строевым бойцам. — Никого не впускать и не выпускать без нашего приказа. Мы с Зитосом зачистим мостик, после чего вы вступите внутрь в качестве арьергарда. Понятно?
Воины ответили кивком, и Нумеон повернулся к сержанту:
— Мы с тобой идем внутрь.
Зитос подтвердил готовность и сжал древко своего громового молота обеими руками.
Затем взрывозащитные двери раздвинулись, и им предстала сцена кровавого побоища. Мостик превратился в скотобойню и потерял свои очертания под слоем запекшейся крови. Повсюду были раскиданы тела; некоторые лежали лицом вниз, убитые при попытке сбежать, другие были насажены на торчащие из стен арматурные стержни. В воздухе стоял горячий металлический запах свежепролитой артериальной крови, полностью забившей рециркуляторы воздуха.
Все поверхности были залиты алым, казавшимся еще ярче под прерывистым светом ярких ламп на потолке.
Этот же свет выхватывал из темноты застывшие в ужасе лица и изломанные конечности. Трупы, подвешенные к потолку на собственных кишках, мягко покачивались, как забытые марионетки. И они действительно были куклами, игрушками для монстра, который искромсал их.
Он ждал в тенях, но Саламандры его не сразу заметили.
Первую ошибку совершил Зитос.
— Выживший, — мрачно сообщил он Нумеону, который отошел к противоположной стороне мостика.
Саламандры медленно двинулись вперед. Из-за не работающих рециркуляторов стояла гробовая тишина, которую нарушал лишь гул энергополя на громовом молоте Зитоса, подбирающегося к девочке. Она пряталась под пультом, в ногах сервитора, рассеченного по линии пояса. Отыскать туловище среди прочих частей тела в данный момент было невозможно.
— Сначала проверь весь зал, — посоветовал ему Нумеон.
— Брат, это же просто ребенок.
Зитос уже почти добрался до нее, когда что-то в кровавых следах показалось ему странным. Белое платье девочки было чистым, но всю палубу покрывали отпечатки ее маленьких ступней. В некоторых местах они начинали выглядеть совсем не как отпечатки детских ног. Ее лица Зитос не видел: его закрывали волосы, слишком черные, прямые и длинные. Руки покрывала кровь, словно она копалась ими во внутренностях несчастных членов экипажа.
Он остановился, и рука, уже тянувшаяся к девочке, чтобы вынести ее на свет, сжалась в кулак.
— Нумеон!
Она скользнула назад, хихикая одновременно двумя голосами, как будто небрежно наложенными друг на друга.
Удар Зитоса расколол останки сервитора и превратил консоль в груду гнутого металла, рассыпающего снопы искр. Обломки он оттолкнул в сторону ударом ноги, но девочки под ними уже не было.
Она пряталась в противоположной стороне зала, в тени закрытого иллюминатора.
— Тебе здесь не место… — проговорила она голосом, пугающе похожим на голос Арикка Гуллеро, при том что труп старшего помощника они обнаружили одним из первых.
— Убирайся с корабля, монстр! — Нумеон пытался зайти сбоку, в то время как Зитос наступал на девочку спереди.
Она резко повернула голову. Лицо до сих пор закрывали длинные волосы, но теперь не было сомнений, что в девочке есть что-то змеиное.
— Вулкан мертв… — с хихиканьем бросила она, опять перейдя на низкий, резонирующий голос. — Никто тебе не верит. Вулкан мертв. Ты не вернешься. Никто не возвращается.
Саламандры добрались до нее одновременно, но она отступила, уходя из-под их клинков, и растворилась в тенях.
Зитос развернулся, ища ее взглядом.
Нумеон вложил меч в ножны.
— Она пропала. Не трать свое время, брат.
— Что это за существо? То же, что Ксенут Сул?
— Хехт говорил, что в этом шторме нам встретятся твари и похуже. — Нумеон окинул взглядом окружавшую их гробовую тьму. — И это чудовище действительно хуже.
Он вдруг замолчал, а его рука скользнула к рукояти Драукороса.
Один из обитателей мостика выжил и теперь пытался спрятаться в алькове. Нумеон с трудом узнал Лиссу Эсенци в этой женщине — залитой кровью, сжавшейся в позе эмбриона и глядящей на него полными ужаса глазами.
Нумеон убрал руку с меча и подошел к ней.
— Трон Терры… — выдохнул Зитос, увидев истерзанного офицера.
Нумеон опустился на корточки и снял шлем, чтобы выглядеть как можно безобиднее. Он положил Печать Вулкана перед собой, не желая спускать с нее глаз.
Навигатор начала испускать тело прямо перед тем, как они вошли на мостик, и до сих пор была горячей на ощупь.
— Лейтенант, ты ранена? — Голос Нумеона звучал мягко, но он намеренно обратился по званию, чтобы напомнить ей о ее положении и долге перед кораблем.
Эсенци медленно покачала головой.
— Я не… — начала она, с трудом подбирая слова. — Не думаю.
На ней было столько крови, что сложно было сказать, есть ли среди чужой ее собственная.
Она сжимала что-то в кулаке — какой-то амулет, до этого спрятанный под формой. Нумеон осторожно раскрыл ее пальцы, казавшиеся такими тонкими рядом с его, и взглянул на амулет.
На тонкой цепочке вокруг ее шеи висела простая золотая аквила. На оборотной стороне она выцарапала символ молота. Символ Вулкана.
— Я молилась, — выдохнула она, радуясь возможности признаться, но одновременно боясь гнева нерелигиозных легионеров. Вера была грехом и ересью, и тем не менее постоянно находились те, кто готов был поставить имперские истины под сомнение.
Нумеон грустно улыбнулся и согнул ее пальцы, пряча амулет в ладони.
— Держи его при себе, — сказал он ей. — Никому не показывай.
Зитос все видел, но ничего не сказал. Как и Нумеон, он уже сталкивался с вещами, лежавшими за границами человеческих познаний, — вещами, которые бросали вызов здравому смыслу и могли объясняться только колдовством.
Нумеон встал и поманил к себе остальных.
— Нужно увести ее в безопасное место и найти Адиссиана, — велел он Зитосу.
— Здесь это сделать не получится.
— Согласен.
— Тогда где?
Вокс затрещал, впервые за долгое время позволяя установить контакт.
Это был Зонн.
— Что-то глушило нашу связь, брат-капитан, — сказал технодесантник. — Полагаю, мы только встретили причину на одной из заброшенных палуб.
— Маленькая девочка в белом платье?
— Точно.
— Потери?
— Нет, мы открыли огонь, минуя этап расспросов.
Нумеон приподнял бровь, удивленный неприкрытым равнодушием технодесантника.
— Вы открыли огонь по ребенку?
— Она не нуждалась в воздухе и находилась в температуре, при которой человеческий организм выжить не способен. Кроме того, перед тем, как мы с Гарго ее обнаружили, я заметил небольшую трещину в нашем варп-поле. Следовательно, на борт могло пробраться что-то чуждое. Поле Геллера слабеет из-за шторма. В нем образуются разломы.
— Значит, оно пробило нашу защиту?
— Я думаю, оно с самого начала было внутри, брат-капитан. Кто-то привел ее с собой, но, если вы хотите узнать, как это возможно, вам придется обратиться к Ушаманну или нашему серому легионеру. Это не в моей компетенции.
— Понял. Убедись, что на палубе все чисто, и возвращайся сюда. Я перекрою все входы и выходы, после чего мы выследим и убьем эту тварь.
Зонн подтвердил приказ и закрыл канал.
Зитос покосился на Эсенци, после чего кивнул остальным и перевел взгляд на Нумеона.
— Если Зонн встретил ее на одной из заброшенных палуб, а мы только что видели ее тут, на мостике…
— То их несколько. Наш корабль посетила скверна, но суть ее мне до сих пор до конца не понятна.
— Возможно, стоит выйти из варпа?
Идея была правильная, хоть и рискованная.
— Слишком опасно и для навигатора, и для нашего библиария. Да и сама «Харибда» может не выдержать.
— Значит, придется сражаться.
Нумеон хищно улыбнулся:
— Мы сражаемся всю жизнь, Зитос. — Он взглянул на Дакара и Абидеми. — Вы двое найдите Ворко и отведите лейтенанта Эсенци на нижние палубы, в библиарий Ушаманна. Сейчас это, пожалуй, самое безопасное место на корабле. И заблокируйте этот чертов мостик. От него все равно пока никакой пользы.
— Но как же Цирцея? — спросил Зитос. — Ее новатум — часть мостика. Мы запрем и ее.
— Тем лучше. Цирцее нельзя мешать: в последний раз, когда ее концентрацию нарушили, мы все чуть не погибли. Она останется здесь.
Не имело смысла узнавать, жива ли она. В новатум невозможно проникнуть силой. Кроме того, если бы она погибла, все присутствующие на борту сразу бы это поняли.
— А мы?
— Мы с тобой, Зитос, отправимся на поиски нашего заблудшего капитана. После выхода из варпа он и Эсенци должны быть на мостике.
— Он сказал, что пойдет в свою каюту, перед тем как… — Эсенци сумела встать на ноги, но ужас пережитого ее до сих пор не отпустил.
Нумеон осторожно положил руку ей на плечо.
— Значит, оттуда мы и начнем. Спасибо, лейтенант. Теперь вы под нашей защитой. Мои легионеры будут с вами.
Она кивнула, стараясь не смотреть на трупы товарищей и сильно не дрожать, чтобы не выглядеть слабой перед своими благородными повелителями.
— Вулкан жив, — тихо сказал ей Нумеон, и Эсенци коснулась амулета, который опять спрятала под формой.
— Да защитит он вас, как защитил меня, господин.
Она протянула руку и дотронулась до закопченного пятна на броне Нумеона. Затем пальцем нарисовала на собственной щеке символ. Это был древний ритуал прометеевского происхождения. Вероятно, она узнала о нем от одного из легионеров на борту — может быть, Ксафена, он был воином-подвижником. Символ значил «защита».
Нумеон отправил ее с мостика. Погребальный Огонь менялся, затрагивая и смертный экипаж. На корабле рождалась вера, но то была вера во что-то очень древнее.
Ему следовало отчитать Эсенци, объяснить, что светские истины стоят выше религиозных, но по кораблю бродили демоны, настоящие демоны, бросавшие вызов реальности и порождавшие мистический страх перед полузабытыми злобными богами.
Нумеон не стал углубляться в эти размышления. Нужно было искать Адиссиана — если он еще не погиб.
Адиссиан бежал, не разбирая дороги и не зная, в какой части корабля находится. Он бежал в слепой панике, повинуясь инстинкту.
Много раз он представлял, как воссоединяется с дочерью, особенно после того, как увидел ту девочку-беженку. Он сжимал истрепанные пергаментные страницы Лектицио Дивинитатус и молился об этом, без конца прокручивая в голове слова, которые сказал бы своей дорогой погибшей Мелиссе.
Он больше не помнил их и думал лишь о том, как убежать от призрака в облике его дочери.
— Папочка, папочка, папочка…
От гулкого голоса за спиной кровь стыла так, что Адиссиан едва не терял дар речи, и лишь непокорность и желание наказать существо, извратившее память о Мелиссе, придавало ему смелости.
— Замолчи! Ты не моя дочь… — всхлипнул он, заново переживая давнюю боль. — Мелисса мертва.
— Я здесь, папочка. Не уходи! Догонялки, догонялки!
Существо в плоти Мелиссы захихикало, и, когда Адиссиан повернул за очередной угол, пытаясь скрыться от этого звука, она поджидала его на следующем перекрестке.
— Трон… — Он споткнулся, перешел на нетвердый, словно пьяный шаг.
Пол качнулся, и его швырнуло в стену. Девочка же не сдвинулась с места и продолжала молча манить его.
Адиссиан скользнул рукой по панели доступа на стене, которая управляла входом в бараки корабельных бойцов. Он боялся даже думать о том, что тварь сделает с ним, если поймает. Ему нужна была помощь. Используя капитанские права доступа, он открыл замок, и дверь скользнула в сторону на несколько сантиметров, образовав щель, сквозь которую виднелась темно-красная комната, пропитавшаяся запахом пота и горячего железа. Затем дверь заклинило, а подняв взгляд, Адиссиан понял почему.
Над ним стоял Ушаманн. Его суровые черты исказились от напряжения, а глаза, обращенные к девочке, светились лазоревым.
— Жги колдунов! — захихикала она, стремительно приближаясь к ним.
— Нам с тобой надо уходить, капитан, — сказал Адиссиану Ушаманн, поднял руку, и девочка замерла, словно ее сковал психический лед. Обливаясь потом, Ушаманн закрыл за собой дверь барака, и Адиссиану стало немного спокойнее.
— Куда? — спросил он, зачарованно смотря, как извиваются конечности запертой девочки. — Неужели на корабле еще есть безопасное место?
Ушаманн скривился от мыслительных усилий.
— Я знаю одно. Следуй за мной.
Они двинулись по коридору. Адиссиан отвел взгляд лишь на мгновение, но, когда оглянулся, девочка уже исчезла.
— Она…
— Вернется, — сказал Ушаманн.
— Чего она хочет?
— Она голодна, капитан. Она хочет есть.
Глава 40
Либо мы, либо они
Вар’кир повел отряд из двадцати воинов Погребального Огня на нижние палубы корабля. Все их попытки вызвать корабельных бойцов обернулись неудачей. Вокс-связь с бараками была, но капеллану никто не отвечал.
Их атаковали. Опять.
Он не представлял, как врагам удалось проникнуть на борт и рассредоточиться по всему кораблю. Приборы не фиксировали никаких телепортационных сигнатур, бреши в корпусе отсутствовали. Значит, на корабле появилось что-то необычное, что-то таинственное и, без сомнения, связанное с варпом.
Посреди шторма неожиданно возник еще один корабль, значительно уступавший по размерам «Харибде», но не настолько, чтобы его можно было игнорировать. Поскольку ни один здравомыслящий путешественник не стал бы бросать вызов этой буре, капеллан пришел к выводу, что враги снова их нашли.
Девочку они с Хехтом больше не видели, но она была на корабле: Вар’кир чувствовал, что она рядом, по тому, как тревожно сжималось все внутри. Кожа на лице до сих пор болезненно пульсировала, хотя трансчеловеческий организм и делал все возможное, чтобы убрать боль.
Она явилась всего лишь вестником, призванным отвлечь их внимание, пока истинный враг проникал на «Харибду». Ее появление только доказывало, что неизвестный корабль здесь не случайно. А когда он увидел его название на ретинальном дисплее, детали головоломки окончательно сложились в единое целое.
«Монархия».
Вар’кир оскалился от неудовлетворенной жажды мести.
Вторая атака началась более открыто и не вышла за пределы носовых палуб и нижних отсеков. Ее организовали быстро, но без помощи Нерожденных и Освободившихся.
На «Харибду» ступили Несущие Слово, проведенные сквозь варп своим капелланом и темными созданиями, которым он служил.
Капеллан узнал Проповедника, даже несмотря на то что тот был в вычурных, покрытых колхидскими письменами доспехах, а не в багровом одеянии, которое описывал Нумеон.
Капелланы, разделенные широким пространством заброшенной палубы, встретились взглядами, и в этих взглядах столкнулись две идеологии — древние и абсолютно чуждые друг другу.
Вар’кир зарычал.
Они одновременно приказали открыть огонь, и коридор заполнился ревом соперничающих болтерных бурь.
Нескольких легионеров с обеих сторон убило прежде, чем отряды начали занимать укрытие в альковах и за переборками. Мертвых оставили лежать, раненых оттащили в сторону. Без внимания не остался ни один кусок металла, который мог бы встать между телом и болтерными снарядами. Одни стреляли с колена, другие вели огонь вслепую, спрятавшись за колоннами и пиллерсами. Между ними во все стороны стреляные гильзы, а дульное пламя в сумраке казалось вспышками умирающих звезд.
— Они отступают, — сказал Унган.
До Резни Унган, уроженец Гесиода, служил мастером вокса, а теперь был линейным легионером и одним из храбрейших воинов Вар’кира. Как стремительно война меняла жизни…
Второго воина библиарий знал плохо и почти не доверял ему, пока тот не спас его в солиториуме.
Каспиан Хехт помотал головой и ответил, в паузах между словами делая попадавшие точно в цель выстрелы.
— Нет, не думаю. Они направляются к какой-то цели, но оставляют здесь некоторых, чтобы нас задержать.
Несущий Слово дернулся назад, когда его визор взорвался вместе с большей частью черепа. Второго развернуло, бросило в стену, он отскочил от нее и упал обратно под град снарядов с уже простреленным горлом.
Вар’кир изучал тактический дисплей, наложенный на левую линзу шлема. Их бой был лишь одним из нескольких, шедших в данный момент по всей «Харибде».
«Нам нужно больше людей», — горько подумал он. Шестьдесят с чем-то легионеров на корабле таких размеров и против врага, который мог без предупреждения возникнуть практически где угодно… Слишком много нуждающихся в защите уязвимостей.
— Как они вообще проникли на корабль без нашего ведома?
— Мне на ум приходит одно объяснение, — сказал Хехт, точным выстрелом расправляясь с очередным Несущим Слово, за которым оказался отступающий вражеский капеллан.
Вар’кир старался не думать о том, какая сила должна была оказаться в распоряжении подобного воина во время шторма. Он сосредоточился на текущих задачах.
— Куда они идут?
— Судя по зажигательным боеприпасам у замыкающих, думаю, они собираются уничтожить что-то важное, — ответил Унган.
Вар’кира вдруг озарило — как будто он заглянул в огонь, и тот раскрыл ему намерения врагов.
— Они хотят обрушить поле Геллера и заполнить корабль варповыми отродьями. Та девочка была лишь предвестником.
Хехт кивнул, а между тем Несущие Слово перемещались все дальше, и все слабее становился поток снарядов, рикошетивших от укрытия.
— Если полю придет конец, он придет и нам всем.
Вар’кир проглядел поток тактических данных. Из всех Саламандр ближе всего к генераториуму находились Фар’кор Зонн и Иген Гарго.
Проповедник и его свита уже были вне досягаемости, а ряды оставшихся предателей пополнялись новыми Несущими Слово.
Унган спрятался за переборку, чтобы перезарядиться.
— Нам не пробиться. Нужна помощь.
— Она не успеет, — посетовал Вар’кир.
— Я могу их остановить или хотя бы задержать, пока не прибудет подкрепление.
Вар’кир обратил на Хехта взгляд пылающих линз.
— Ты? Да ты хоть добраться до генераториума можешь?
— Эту палубу соединяют с нижней воздуховоды. Я проберусь назад, к служебному люку, спущусь на один уровень и миную их.
Хехт уже собирался отойти, но Вар’кир схватил его. Хехт опустил взгляд на руку, сжимавшую запястье.
— Тебе что-то не нравится, кузен?
Вар’кир пристально смотрел него, решая, нравится ли ему что-то или нет.
— Я это сделаю.
— Ты нужен здесь. Кроме того, отсутствие капеллана заметят, в то время как меня на этом корабле вообще не должно быть.
Капеллан сощурился, хотя за черепной маской этого никто не мог увидеть.
— А я думал, что твое место здесь.
— Не любишь ты меня, да?
— Предателей я люблю еще меньше.
— То есть я, по-твоему, предатель? Потому что в меня вроде как тоже стреляют. — Хехт пожал плечами. — Я агент Малкадора. Либо ты мне доверишься, либо мы все умрем. Впрочем, мы наверняка и так обречены.
— Будь в генераториуме раньше этого проклятого Проповедника, — сказал Хехту Вар’кир и отпустил его.
— Их ждет сюрприз, — холодно ответил тот и ускользнул прочь.
«Их или нас?» — подумал Вар’кир.
Квор Галлек вышел из перестрелки вместе с Дегатом и двенадцатью другими воинами. Он ощущал присутствие Нерожденных, а вместе с ними — психические путы, с помощью которых легионеров Дегата переместили на корабль. Они походили на туго натянутую пружину. Осторожно отведи ее назад, отпусти, и она прыгнет к начальной точке. Но растяни ее слишком сильно — и пружина разорвется посередине.
Ритуал потребовал жертвоприношения, как и все ритуалы. Алтари на «Монархии» стали красными, камеры корабля, некогда полные пленников, опустели. Несколько воинов Дегата погибли, не успев даже добраться до корабля Саламандр, — впрочем, слово «смерть» слишком мягко описывало то, что с ними произошло.
Каждый поступок и каждый союз имел цену, но полностью оплатить этот счет было невозможно. Квора Галлека это устраивало, потому что счет был частью великой чистки.
Человечество — эта орда немытых ничтожеств — ничего, кроме гибели, не заслуживало.
Галлека вдруг сотрясли судороги, и он сплюнул кровь внутрь шлема. Еще одна плата.
— Ты видел? — На бегу Дегат показывал в сторону цепным мечом. Кровь с зубьев его оружия окропляла стены.
Сквозь растворяющуюся дымку боли Квор Галлек сумел разглядеть шлейф полупрозрачного белого платья, исчезающего в одном из коридоров.
— Не обращай внимания.
— Там был ребенок. Девочка.
— Нет.
Дегат оскалился. Или улыбнулся — понять было сложно.
— Еще один твой питомец, Проповедник?
Квор Галлек не ответил. Он чувствовал голод тех, кто нетерпеливо наблюдал за ними снаружи. Это было как в зоопарке наоборот: хищники сидели за стенами клетки и ждали, пока их впустят.
И было что-то еще. Могущественное. Приближающееся… Пружина была растянута до предела, и Галлек чувствовал это на собственных костях.
— Быстрей, Дегат.
Глава 41
Отсутствующие отцы
Вулкан шагал по коридорам «Харибды». Он походил на одинокого призрака: так медленно он двигался и таким безжизненным казался.
Этого просто не могло быть. Разум кричал Нумеону, что глазам нельзя верить, и все же…
— Отец! — воскликнул Нумеон, замечая, что Зитос тоже взволнован.
Но Вулкан продолжил свой медленный бесцельный путь, глухо стуча по настилу латными ботинками. Через несколько секунд он исчез за поворотом.
— Это невозможно… — пораженно выдохнул Зитос, отстававший на несколько шагов от Нумеона, который бросился за примархом.
«Это невозможно». Слова отозвались эхом в сознании Нумеона, безнадежно пытавшегося вспомнить, где он и что должен был делать. Сейчас не существовало ничего, кроме Вулкана, влекущего их за собой.
Рассудок требовал остановиться, но Нумеона захлестнули эмоции.
Вулкан продолжал идти.
Такое уже было раньше, на Макрагге. Тогда Вулкан тоже восстал с одра, и, хотя свидетелей не было, не оставалось сомнений, что теперь происходило то же самое. Владыка Змиев был жив, хотя и находился в странном лунатическом состоянии.
Когда Нумеон почти достиг перекрестка, за котором Вулкан исчез, Зитос крикнул:
— Брат, подожди!
Хотя отчаяние гнало Нумеона вперед, он все же остановился и повернулся к сержанту.
— Его не было, — сказал Зитос, поравнявшись с ним.
Нумеон нахмурился. Ему хотелось бежать дальше, но какое-то предчувствие заставило остановиться.
— Что?
— Копье. Его не было.
— Он вытащил его — потому и вернулся. Наверняка… — Нумеон замолчал, когда мысли вдруг начали путаться.
«Это невозможно…»
— Где мы?
Незнакомая часть корабля, но при этом выглядела абсолютно безлико.
Нумеон помотал головой, пытаясь прогнать туман, окутавший мысли.
— Неважно, — отмахнулся он, намереваясь продолжить погоню.
«Нет, стой. Подумай. Подумай!»
Учитывая размеры «Харибды», неудивительно, что многие места были ему незнакомы. Зитос кивнул; судя по тому, как он двигался, его мысли тоже путались.
Они вместе добежали до перекрестка, повернули за угол и увидели ждущего Вулкана. Он манил их к себе, но ничего не говорил.
— Что это за запах? — прошептал Нумеон.
— Наш отец здесь, Артелл. Он снова с нами!
«Нет. Этот призрак — не он. Не может быть им… ведь так?»
Но Зитос, казалось, не услышал его, хотя Нумеон был уверен, что озвучил свои мысли.
Вулкан совершенно точно стоял перед ними, в пятидесяти шагах, но его окутывал сумрак, а когда Зитос и Нумеон приблизились, из темноты выпрыгнула еще одна тень, словно клинок ассасина из ножен.
Тот, кто был одним целым с ночью, сирота Нострамо.
Конрад Кёрз.
Зитос и Нумеон выхватили оружие, но Кёрз скользнул за спину Вулкана, превратившись в его тень. Взять его в прицел никак не получалось.
Вернулся запах — странный, неправильный, чуждый.
Жженый металл?
Нумеон нигде не видел огня. Коридор был холодным, как акульи глаза Кёрза.
Зитос бросился бежать, крича Вулкану, чтобы тот повернулся и увидел убийцу за спиной.
Теперь Нумеон отчетливо чувствовал запах жженого металла и жар в области ноги.
«Я должен проснуться!»
Молоток, висевший на поясе, испускал тепло. Нумеон коснулся оружия — и ложь вдруг растворилась, а оковы сна разорвались. Глазам предстала заброшенная палуба с огромной щелью в полу, сквозь которую виднелась нижний уровень и к которой Зитос бездумно мчался со всех ног.
Нумеон три раза выстрелил в воздух из «Василиска», надеясь остановить Зитоса и не дать ему разбиться насмерть, но за мгновение до этого примарх неуловимо шевельнулся. Теперь он не манил их к себе, а отчаянно просил остановиться. Даже с разделявшего их расстояния Нумеон видел, как тот беззвучно кричит «Нет».
Болтер взревел уже после этого. К тому моменту Зитос достаточно сбросил скорость, так что предупреждение сыграло свою роль.
Перед ними раскинулась пропасть.
Щель, обрамленная погнутыми балками и искореженной арматурой, напоминала зубастую пасть. Рваный край металлического пола загибался вниз и исчезал в темноте. Зитос, прозревший на мгновение позже Нумеона, балансировал на краю.
На другом краю обрыва, в том самом месте, где раньше был Вулкан, стояла девочка с мостика.
Зитос хотел выхватить пистолет, но голос Нумеона в воксе заставил его остановиться:
— Не трать ни патроны, ни силы.
Девочка медленно отступила в тени и с хихиканьем растворилась в тенях.
— Что это за тварь? — спросил Зитос, когда Нумеон встал рядом.
— Подозреваю, мы скоро узнаем, брат. — Он окинул взглядом холодную, лишенную воздуха палубу. — Я даже не помню, как мы здесь оказались.
Зитос покачал головой:
— Неужели теперь нельзя доверять даже собственным глазам?
— Доверяй инстинктам, Зитос. — Вспомнив, как его примарх в последнюю секунду изменился, он показал ему печать. — И Вулкану.
Нумеон вывел на ретинальный дисплей поток данных.
— Судя по карте корабля, мы недалеко от места, на которое указывает идентификатор Адиссиана. Мы несильно отклонились.
Они по-прежнему не имели доступа к общекорабельной вокс-сети, поэтому не могли связаться с капитаном, а только видели, где он.
Саламандр и Адиссиана разделяла одна палуба, но им нужно было спешить.
В детстве на Терре и во время службы кадетом на флоте Адиссиан не раз слышал сказки о сиренах. В ту пору он ставил их в один ряд с рассказами о древнезмеях и кракенах. Подобные чудовища были порождением мифов и легенд, выдумками пустотнорожденных или стареющих капитанов, слишком долго оторванных от цивилизации.
С начала войны он несколько раз сталкивался с вещами, не поддающимися объяснению, но до сих пор не было ничего, подобного призраку Мелиссы.
Его невозможно было обосновать рационально, поэтому Адиссиан вспомнил миф о сиренах. Нередко принимая вид красивых женщин, они заманивали доверчивых моряков на смерть. В космосе смерть ждала на пути протуберанцев или в пасти черной дыры, но сирена на «Харибде» действовала еще более вероломно. Она приманила Адиссиана его же горем, и, хотя он раскрыл обман, она все равно заполучит то, за чем пришла. Его душу.
Даже когда он бежал, накрытый щитом Ушаманна, он продолжал чувствовать, как его жизненную силу постепенно выкачивают. И не мог не думать: так ли плохо будет поддаться душевному голоду?
— Не отклоняйся от цели, — трубой прогремел в голове голос библиария, пробиваясь сквозь туман его сомнений. — Нам нельзя сдаваться, капитан. Пожранная душа больше не узнает покоя. Ее ждет пламя вечных мук.
— Вы… прочитали мои мысли?
— Твоя слабость очевидна.
Они ненадолго остановились, чтобы Ушаманн мог прийти в себя и собраться с силами. Библиарий выглядел изможденным, как будто сирены вытягивали душу из него, а не из Адиссиана.
— Ваша тоже, — ответил Адиссиан. — Насколько вам хватит сил?
— Пока не доберемся до библиариума. — У Ушаманна подогнулись ноги, и он тяжело оперся о стену, чтобы не упасть на колени. — Я создал… защитные чары. — Ушаманн тяжело дышал, а свет, бивший из глаз, начал тускнеть. — Она близко…
Веселое хихиканье, не звучавшее так долго, вдруг вернулось. До Адиссиана донеслось его эхо, а потом он увидел ее.
— Библиарий…
Ответом ему стал грохот силовой брони, падающей на палубу. Ушаманн потерял сознание.
Глава 42
Живые и целые
Узкий проход, ограниченный крепкими переборками, был идеальным оборонительным пунктом.
Но, по расчетам Зонна, этого было недостаточно. Он подумывал взять с собой рабочих и быстро перевести сервиторов на атакующие протоколы и подпрограммы агрессии. На это ушло бы несколько секунд, однако даже тех, кто выживет в бойне, в конечном итоге ждала бы смерть.
Он отправил их на верхние палубы, подальше от приближающихся Несущих Слово, и приказал закрыться в каютах и камерах хранения.
Даже если «Харибда» и ее экипаж переживает это последнее испытание, им не удастся продолжить полет без технопровидцев, рабочих, сервиторов и машинных илотов. Легионеры в таких вопросах не разбирались — за двумя исключениями. А если он и Гарго не получат подкрепления и погибнут, они тоже ничем не смогут помочь.
— Надо удержать их здесь, — напряженно произнес Гарго, поднимая болтер и используя загнутый край правой переборки в качестве импровизированного укрытия. И вместе с тем в его голосе чувствовалась воинственность.
Зонн встал на противоположной стороне, укрывшись аналогичным образом, и следил, не пошел ли вдруг лифт, не начали ли ломать стены, не видно ли телепортационных вспышек или каких-либо других признаков появления Несущих Слово.
— Под конец придется вступать в ближний бой, — сказал он Гарго, изучая потоки тактических сценариев, выстроенных с учетом сотен переменных. Неполадки с оружием, боевой состав врага, их количество, вооружение, расположение… В текущих обстоятельствах не было ни одного варианта, в котором Гарго и он оставались в живых, не говоря уж о победе.
— Мы к этому готовы, брат.
В петле, примагниченной к поясу Гарго, висел молот. У него также был небольшой боевой нож. Серворука Зонна могла служить эффективным оружием, а кроме того, на его бедре крепился короткий меч в ножнах из драконьей кожи. Но даже с учетом многочисленных лезвий, дрелей и пил в кистевых имплантатах этот скромный арсенал их не спасет.
У границ генераторской станции заревели сирены, объявляя о скором прибытии лифта. Над палубой замигали янтарные огни. Массивные механизмы, управляющие движением кабелей, состязались с предупреждающим воем клаксонов.
— Не дай им подобраться к нам слишком рано, — сказал Зонн, смотря в прицел болтера.
Из-за потолка сквозь пелену сжатого воздуха показалось основание грузовой платформы, окаймленной сигнальной разметкой и заключенной в металлическую клетку.
— Стреляем короткими регулярными очередями, — предупредил Зонн.
В лифте стояли пятнадцать легионеров с оружием на изготовку. Багровая броня попала под свет и засияла как свежепролитая кровь. Улучшенное зрение позволило Зонну разглядеть на их броне и коже письмена, а также заметить среди них капеллана и, кажется, строевого офицера.
— Волтеры, — сказал Зонн, когда дверь лифта сложилась гармошкой. — И мощная взрывчатка.
Как они и подозревали, враги собирались уничтожить генераториум, а вместе с ним — поле Геллера.
— Они здесь! — крикнул Гарго, и палуба осветилась яростным дульным пламенем.
Несущие Слово, вынужденные построиться тесными рядами при выходе из кабины, использовали свой авангард в качестве абляционной брони. Эти воины погибли быстро, но и не играли большой роли — просто сорняки под косой противника.
Остальные быстро рассеялись и укрылись в альковах или за опорными колоннами.
— Я насчитал девять! — Гарго говорил по воксу, и повышать голос не было нужды, но адреналин заставил его перейти на крик.
Зонн заметил столько же. На полу лежали шестеро легионеров: убитые остались там же, где упали, а смертельно раненные корчились от боли. Гарго выпустил снаряд в голову Несущему Слово, у которого уже была дыра в груди.
— Побереги снаряды, брат, — сказал ему Зонн. — Пусть сволочи помучаются.
Враги открыли ответный огонь, сначала прерывистый, но набиравший силу по мере того, как Несущие Слово начинали действовать согласованно. Может, Восемнадцатый и состоял из фанатиков и монахов, но они по-прежнему были легионерами и обладали соответствующими тактическими умениями.
Узкий проход, который Саламандры рассчитывали превратить в рубеж обороны, вскоре наполнился потоками масс-реактивных снарядов, и они были вынуждены отступить. Шальной выстрел попал Гарго в левое плечо, и, хотя наплечник принял на себя удар, рассеяв его силу благодаря закругленным краям, снаряд все равно сдетонировал, и шрапнель, пройдя сквозь адамантий, застряла в плоти руки.
Он охнул от боли, а когда другой снаряд рикошетом едва не угодил ему в лицо, опять спрятался за переборку, постепенно разрушавшуюся под болтерным штормом. Кузнец взглянул поверх пульсирующего кордона из снарядов на Зонна, который аналогичным образом укрывался за переборкой.
— Как получилось, что мы единственные легионеры, обороняющие генераториум? — крикнул он с намеком на обиду в голосе.
Змии были рассредоточены по кораблю, и, несмотря на то что многие палубы были перекрыты, без помощи корабельных бойцов они были обречены сражаться на несколько фронтов одновременно. Кроме того, Саламандры были уязвимыми перед неведомым существом, которое скрывалось под обликом девочки в белом платье.
Зонн не знал, что ответить. Как бы странно это ни было, они остались одни, и логические аргументы ничего не изменят. Им следовало действовать прагматично, как учил Вулкан.
— Пусть они наступают, — сказал технодесантник. — Мы встретим их здесь, лицом к лицу, клинком к клинку.
Гарго вслепую выстрелил из-за края медленно разрушающейся переборки, и наградой ему стал крик боли невидимого врага. Он раздался совсем близко. Несущие Слово наступали.
— Пожалуйста, скажи мне, что в твоем обширном арсенале есть генератор стазисного поля или силовой щит.
— У меня есть пилы, дрели, плазменные резаки и набор ремонтных инструментов. Это все.
— Мы можем обрушить коридор? Уронить потолок им на голову и пусть пробираются через завалы?
— Хорошее предложение, брат Гарго, но область генераториума сконструирована таким образом, чтобы выдерживать даже артиллерию класса «корабль-корабль». У нас нет ничего подходящего, чтобы устроить такой сюрприз.
Гарго опять выстрелил вслепую, и Зонн последовал его примеру, хотя и знал, что у него заканчиваются боеприпасы.
— Значит, нам остаются только зубы и когти, — сказал Гарго, выпустив последний снаряд, о чем болтер возвестил щелчком. Он бросил пистолет, достал меч и молот, взяв последний в руку из плоти, чтобы сравнять эффективность оружия. Гарго был хорошим фехтовальщиком, всегда любил ближний бой и теперь мгновенно принял любимую боевую стойку.
К ним приближался грохот ботинок по настилу, который заглушал даже отупляющий гул генератора поля Геллера.
Устройство скрывалось под укрепленной оболочкой из перекрывающихся адамантиевых пластин и имело одно уязвимое место: круглый люк, достаточно большой, чтобы пропустить технопровидца или технодесантника. Он вел прямо к генератору, этому пульсирующему шедевру технической мысли, реликвии из Темной эры технологий.
Без него «Харибда» не продержится и нескольких секунд.
Первый легионер, вступивший в узкий коридор, по глупости произнес какую-то колхидскую молитву, и Гарго, выглянув из-за угла, вогнал меч под подбородок исходящего пеной фанатика, не дав ему даже поднять оружие.
Второго Несущего Слово убил Зонн, пронзив плазменным резаком, а затем оторвав серворукой голову взвывшего воина.
В узком коридоре поднялся фонтан крови, забрызгав Гарго линзы шлема и окрасив сзади левое плечо.
Пока он пытался протереть визор, Зонну попали из болтера в грудь, отколов от пластрона несколько кусков металла и разрушив кабели серворуки. Лишившись армирования, напорный шланг, дергаясь, окатил его лицевую пластину паром, и технодесантник пошатнулся, но все же сумел вонзить цепной меч в торс врага. Зубья зажужжали, перемалывая металл и кость. На технодесантника полетело еще больше крови и обрывков плоти, меняя цвет всей брони.
Гарго шел вперед, переступая через трупы, чтобы сократить расстояние до Несущих Слово, наводняющих узкий проход к генераториуму. Умирающий легионер схватил его за лодыжку, и Гарго, бросив взгляд вниз, раздавил череп раненого ногой. Когда он вновь поднял взгляд, перед ним стоял массивный воин с голыми, мускулистыми руками, покрытыми клинописью. Кожа под рунами представляла собой сплошную сетку шрамов. Лицо тоже было открыто, не считая дыхательной маски поверх носа и рта.
Они замахнулись одновременно: Гарго спатой, массивный воин — булавой-перначом. Яростно вспыхнул свет, металл взвизгнул, и клинок спаты исчез, оставив после себя лишь дымящий обломок рукояти.
Булава, по всей видимости, была силовой.
Гарго взмахнул молотом, надеясь уравнять возможности, но у Несущего Слова тоже был клинок, разрезавший броню кузнеца, как пергамент, а за ней — и плоть.
Услышав влажный стук о палубу, Гарго на мгновение решил, что это обломок рукояти, но когда вдруг потерял равновесие, резко отклонился в сторону, то понял, что лишился единственной неметаллической руки.
Адреналин в огромных количествах хлынул в кровь, притупляя боль и отгоняя ступор. Генетические модификации космодесантника позволяли ему сражаться даже после критических повреждений. Когда реакции и инстинкты оказывались бессильны, контроль брали импульсы, заложенные при гипнообработке; поэтому Гарго даже не понял сначала, что потерял руку, — он мог лишь драться за свою жизнь.
Ни меча, ни молота у него больше не было, но бионический протез оставался эффективным оружием. Не дожидаясь, пока Несущий Слово его добьет, он ударил врага в грудь ребром ладони, и металлические пластины лопнули, а кость под ними раскрошилась.
Мощный удар тыльной стороной руки сорвал с Несущего Слово маску и заодно выбил несколько зубов. Но, несмотря на причиненную боль, под решетчатой маской Гарго ждала хищная улыбка.
Несущий Слово и не думал отступать; он лишь атаковал с еще большей яростью, обрушив рукоять булавы Гарго на живот и швырнув прямо в армированную оболочку генераториума, после чего тот сполз на пол.
Увидев, что брат повержен, Зонн вышел вперед, закрыв собой весь узкий коридор и остановив дальнейшее наступление Несущих Слово.
— А ты не боишься испачкаться, — заметил легионер, махнув в его сторону оружием.
Зонн не ответил, только поднял цепной меч и встал в оборонительную стойку.
Несущий Слово кивнул, не обращая внимания на крики своих товарищей, вынужденных остановиться.
— Хорошо, — сказал он. — Я тоже.
Клинок и булава столкнулись. Противник оказался так силен, что Зонну пришлось опуститься на колено. Цепные зубья размылись от скорости, сопротивляясь булаве и мечу, но они же царапали и наруч Зонна, вынужденного упереться клинком в руку, чтоб не упасть.
Несущий Слово продолжал давить так, что на шее у него вздулись вены.
Все технодесантники были аугментированы по-разному. Некоторые усиливали органы чувств: слух, обоняние, зрение. Другие заменяли себе конечности для большей скорости и силы. У Зонна аугментики было много: от осязательных имплантатов в руках до бионики в шее. К последним он теперь и прибегнул, поднявшись с коленей и ударив по корпусу собственного меча с такой силой, что тот переломился.
Его противник едва не упал вперед, потеряв равновесие, когда обломок меча влетел ему в грудь, прочертив на пластроне борозды.
Ход был удачным, но из-за него Зонн невольно отвел руку в сторону. Он оказался открыт лишь на мгновение и почти успел оправиться, но Несущий Слово был быстрее.
Толстый клинок из пластали вонзился в шею и задрожал, застряв в путанице армированных кабелей. Из раны посыпались искры, а масло хлынуло на грудь технодесантника, как кровь.
Силуэт брони на ретинальном дисплее покрылся красными предупреждающими значками в области, где горжет соединялся со шлемом, сигнализируя о критичных повреждениях. Он считал эти данные за наносекунду и мгновенно принял решение активировать плазменный резак в правом наруче. Но почему-то это не получилось. Скорость реакции не поспевала за событиями, и Зонн пропустил второе предупреждение на ретинальном дисплее.
Повреждение пластрона, пролом в реберном каркасе, скорый отказ внутренних органов.
Он переварил данные с равнодушием когитатора и, только опустив взгляд и увидев пернач, погрузившийся глубоко в грудь, осознал, как же серьезны его раны.
Клинок резко выдернули из шеи, отчего по дисплею побежали волны помех, мешающих разглядеть противника, и в место первого удара нанесли второй. На этот раз Зонн почувствовал, как меч вгрызается в плоть.
Смешанная с маслом кровь черным потоком полилась по груди и животу, собираясь в лужу у ног.
Цепной меч выпал из ослабевших пальцев. Зрение на мгновение прояснилось, и Зонну показалось, что Несущий Слово вырос, ибо теперь он нависал над технодесантником. Лишь с запозданием он понял, что сам оказался ниже, опустившись уже на оба колена.
Противник опять выдернул меч из его шеи, на этот раз с такой силой, что голова Зонна дернулась, а перед глазами все поплыло.
— Вулк…
Не он успел договорить, как меч ударил по шее, и его голова слетела с плеч.
Дегат оттолкнул труп ногой и подошел к центру генераториума. Даже сквозь бронированную оболочку шел гул, от которого вибрировали кости, а на языке ощущался металлический вкус.
Легионер, лежавший у щита, был повержен, но не мертв.
— Я скоро вернусь и тебя прикончу, — пообещал он однорукому легионеру и крикнул через плечо, чтобы принесли взрывчатку.
Крак-граната глухо взорвалась и сорвала со щита люк, ведущий к двигателю. Из разрушенного люка полезли, извиваясь, ленты энергии, и коридор наполнился светом и шумом.
— Подрывник! — прорычал Дегат и стал ждать, пока вперед передадут мощную бомбу.
Он не дождался.
Легионер, несущий бомбу, вдруг завалился на бок, пронзенный в висок болтерным снарядом. Сдетонировав, снаряд превратил его череп в месиво из костных осколков и мозга. Лишившись головы, Несущий Слово еще секунду простоял, после чего рухнул, не выпустив из рук взрывчатку.
Дегат с улыбкой пригнулся, когда по нему и его людям открыли огонь на подавление.
Он лишь мельком увидел нападающего, но этого было достаточно.
— Наконец-то, — проговорил он, прыжком покинув зону обстрела, и засмеялся, когда еще один боевой брат упал на пол.
Глава 43
Император защищает
Адиссиан решил, что Ушаманн мертв: свет в его глазах потух, и он не шевелился. Перед тем как впасть в это бессознательное состояние, он нацарапал что-то на стене закованным в металл пальцем.
«Кабар Вскрывающий».
Адиссиан понятия не имел, кто такой Кабар и почему Ушаманн вырезал это имя на металле. К тому же он сразу забыл о стене, заметив на периферии какое-то движение.
Девочка выбралась — точнее, существо, принявшее облик девочки, извлеченной из его подсознания. Варп не смог бы создать более жестокого видения.
— Мелисса…
По его лицу потекли слезы — не из-за того, что медленно приближающееся существо напоминало ему о погибшей дочери. Воспоминания о потерянном ребенке нахлынули с новой силой, а вместе с ним вернулось и горе.
Она была уже совсем близко, капитан почти мог разглядеть то, что скрывалось под длинными паклями. Но он не хотел смотреть и закрыл глаза, как ни была постыдна для его воинской гордости мысль, что он умрет на коленях.
Смятый «Лектицио Дивинитатус» под формой был всего лишь старым и потрепанным пергаментом, но он давал ему силы. Незачем было смотреть на потускневшие буквы, чтобы произнести молитву: он помнил каждое слово наизусть.
— Даже в тени Императора я не дрогну, — шептал он, крепко сжимая книгу. — Ибо именно он изгнал обитателей Древней ночи светом Имперской истины.
Раздалось хихиканье, слишком низкое и гулкое для маленькой девочки, но Адиссиан не останавливался.
— Я — слуга Его. Воля Его и поступки мои сохранят меня от зла, ибо Император защищает, и сияние Его…
Адиссиана перебил грохот болтерного выстрела, а когда он открыл глаза, одновременно вжимаясь в стену, чтобы в него было сложнее попасть, ему предстали вспышки дульного пламени и постепенно растворяющаяся в воздухе девочка.
На место, где стояла девочка и еще светились следы от выстрелов, выбежали воины в тяжелой броне.
— Поберегите боеприпасы, — сказал один из них. — Хорошо работают только молоты и клинки.
— Да, брат-капитан.
Адиссиан сполз по стене, чувствуя почти осязаемое облегчение. Но как измучен он ни был, он все же тяжело поднялся навстречу Артеллу Нумеону.
Тот вел четырех Саламандр, включая сержанта Зитоса. При виде их шестого спутника, с гораздо более хрупким телосложением, по лицу капитана, забывшего о всех приличиях, опять полились слезы.
— Лисса!
Адиссиан и Эсенци обнялись, как старые друзья, не видевшиеся целую вечность. Но они недолго предавались слабости; Адиссиан почти сразу отпустил флаг-адъютанта и вопросительно посмотрел на нее.
Эсенци поняла по его горестному взгляду, что он хочет спросить, и едва не ответила кивком, но в последний момент вспомнила правила дисциплины и отрапортовала, как положено:
— Лейтенант Гуллеро мертв, сэр. Они все мертвы. Весь экипаж мостика. Выжила только я.
Адиссиан чуть не остолбенел, услышав эти жуткие новости, и взглянул на Зитоса, который едва заметно кивнул.
— Что случилось? — спросил он Эсенци, уже зная, что ответ будет связан с искаженным воспоминанием о его мертвой дочери.
Нумеон вышел вперед, явно торопясь продолжить путь.
— Нужно доставить тебя и лейтенанта Эсенци в безопасное место, капитан.
Адиссиан медленно кивнул, все еще не оправившись от шока:
— Да, конечно.
Он и Эсенци были нужны, чтобы управлять кораблем, когда тот выйдет из варпа. Адиссиан убрал руку с пергамента во внутреннем кармане мундира и разгладил форму.
Дакар направился к Ушаманну, чтобы оказать тому помощь, а Ворко и Абидеми встали на страже, наблюдая за обоими концами коридора.
Найти безопасное место, о котором говорил Нумеон, явно будет непросто.
— Что вы планируете, милорд?
— Ушаманн собирался отвести тебя в библиариум, так?
Адиссиан кивнул, смотря, как Дакар подает какой-то боевой знак, прижав руку к груди, а затем увидел, что библиарий начинает приходить в себя.
— Тогда отправимся туда, — сказал Нумеон, покосился на слова, нацарапанные Ушаманном на стене, но решил оставить свое мнение при себе. — Все вместе.
Они уже собирались выдвигаться, когда вокс, молчавший с того момента, как Нумеон и Зитос покинули мостик, опять ожил.
Канал передавал усталый голос Вар’кира.
— Нумеон? Вулкан милосердный! Брат-капитан, ты жив! Я не мог с тобой связаться и уже начал опасаться худшего.
Сигнал то и дело прерывался, а качество связи было далеко от идеала, но теперь у Нумеона хотя бы была связь со своим капелланом.
— Вар’кир, на «Харибду» что-то проникло, какое-то…
— Это демон, Артелл. Понимаю, как это звучит, но мы оказались в руках обитателя Древней ночи.
— Это звучит правдоподобно, старый друг. — Нумеон различил на фоне прерывистый звук перестрелки и взволнованно спросил: — Где ты? Что происходит?
— Нижние палубы атакуют. Несущие Слово, и их много. Они загнали нас в безвыходное положение, но потом один коридор обрушился… — Вар’кир замолчал, чтобы выпустить из пистолета громкую очередь, после чего не отвечал еще несколько секунд, так что Нумеон начал бояться, что тот ранен, если не хуже. — Они направляются к генераториуму.
— Поле Геллера?
— Что ж еще. Они собираются наводнить корабль порождениями ада.
Раньше, до Истваана, до Траориса и ужасов на Макрагге, Нумеон только фыркнул бы в ответ на это замечание. Теперь оно звучало вполне естественно. Вместе с этой мыслью вдруг пришло осознание, что Имперская истина, отрицавшая существование богов и сверхъестественных созданий, опровергавшая суеверия и мистику, продвигавшая науку и логический подход в качестве инструментов просвещения, была ложью.
— Адиссиан и Эсенци со мной. Кто обороняет генераториум?
Вар’кир ответил. Он также рассказал, что Погребальный Огонь был рассредоточен по «Харибде» из-за девочек и прочих видений, вынуждавших воинов покидать посты. С капелланом было двадцать легионеров, но собрать остальных он не мог.
— А Ксафен? — Нумеон знал, что ветеран должен был патрулировать ту часть корабля.
— Я потерял связь со всеми, кроме тех, с кем рядом сейчас сражаюсь. И тебя, брат-капитан.
Нумеон моргнул, вызывая на ретинальный дисплей план корабля, и через пару секунд обнаружил, что искал.
— Из библиариума есть путь на нижние палубы. Оттуда я смогу помочь Зонну и Гарго.
— Понял. Я постараюсь пробиться через врагов. И еще кое-что. Серый легионер тоже направляется на помощь нашим осажденным братьям.
— Хехт?
— Он самый.
Нумеон приподнял бровь:
— И ты отпустил его одного?
— Как говорил Зитос, нужно же кому-то доверять.
Нумеон подозревал, что капеллан передумал не только поэтому, но кивнул. Он бежал: его отряд двигался к библиариуму с того момента, как капеллан вышел на связь.
— Вулкан жив, капеллан, — сказал он.
— В тебе, брат-капитан, — отозвался Вар’кир, и вокс вновь замолчал.
Некоторые вещи явно не менялись.
Гарго полз вперед, чувствуя, как горит грудь в том месте, куда его ударили булавой. Погнутый нагрудник давил на ребра, и впивался в плоть острыми краями.
Он полз, цепляясь за решетку палубы пальцами уцелевшей бионической руки, и оставлял за собой кровавый след. Добравшись до Зонна, он пожал ему предплечье на прощание и продолжил путь. Одна из линз в шлеме треснула и мешала видеть, но вытащить ее он не мог.
Наверху глухо рокотали выстрелы, и Гарго предположил, что его звуковые передатчики, возможно, тоже повреждены. Либо это было так, либо смерть была ближе, чем он думал.
Бой вышел за пределы коридора, где они с Зитосом устроили последний рубеж обороны. Кто-то атаковал Несущих Слово, не дав им провести диверсию. Коридор опустел, но в нем оставались мешающие трупы. Гарго полз по ним, ломая трахеи и выкалывая глаза тем, кто еще шевелился. Он говорил себе, что это необходимо, что в этом нет никакой злобы или мстительности, но ложь становилась очевидной каждый раз, когда он вспоминал отрезанную голову Зонна.
Его силы уже были на исходе, когда он дополз до конца коридора и выбрался в зал. Группа Несущих Слово сражалась с пирокластами под командованием Рек’ора Ксафена.
Перед тем как потерять сознание, Гарго заметил одну странность. Проповедника нигде не было видно. Капеллан Несущих Слово не сопровождал налетчиков. Он был где-то в другом месте, и, хотя его цели были неизвестны, Гарго не сомневался, что ничего хорошего тот не замышляет.
Глава 44
Кабар вскрывающий
Квор Галлек бежал по кораблю, пользуясь транспортерами и лифтами, где мог, и не встречая почти никакого сопротивления. На пути оказалось лишь несколько заплутавших членов палубной команды, от которых он легко избавился.
Этот путь вел его к примарху, спрятанному где-то на нижних палубах, среди грузов, и артефакту, который Квор Галлек так искал. Возможно, вытащить его из плоти примарха будет непросто; Квор Галлек знал, сам не понимая откуда, что Саламандры пытались сделать это не раз, глупо надеясь, что это оживит их повелителя. Выдумки отчаявшихся сыновей…
Плоть примарха мог разрезать только специальный клинок, содержащий сущность другого примарха. Такой, как нож Асирнота, безобидно лежащий в ножнах, но столь острый, что даже окаменевшая чешуя Владыки Змиев не смогла бы устоять.
Квор Галлек шел по следу сестер. Он сам их выпустил, натравил на «Харибду», и они не разочаровали. Им хватило тончайшей трещины. Капитан корабля оказался легкой добычей, а облик его погибшего ребенка — идеальным орудием обмана и пытки.
Это стоило Квору Галлеку немалых сил, и он чувствовал, как натягивается цепь, прикрепленная к его душе, но скоро о ней можно будет позабыть. Он отсоединит ее прежде, чем она порвется, и вернется на «Монархию» со всеми оставшимися. Надо было только добраться до святилища примарха…
Ход этих мыслей прервался, когда на его пути возник легионер.
Он был облачен в серую броню без знаков отличия — во всяком случае, известных Квору Галлеку. Проповедник сбавил скорость. Их разделяло сто шагов, но расстояние сокращалось с каждой секундой.
— Ты не Саламандра, — заметил Проповедник, незаметно опуская руку к пистолету на поясе.
— Как и ты, — ответил странный легионер.
Квор Галлек слегка склонил голову набок.
— В тебе есть что-то знакомое. Кто ты, легионер? Кому служишь?
— Каспиан Хехт, — ответил тот, обнажая меч. — Я служу лорду Малкадору.
— Интересно… В качестве кого?
Хехт указал на пистолет Проповедника.
— Можешь попробовать его достать, но тогда я застрелю тебя. Реакция у меня лучше, да и стреляю я прекрасно.
Квор Галлек поднял руку, демонстрируя Хехту расставленные пальцы.
— Почему же ты до сих пор этого не сделал? — прищурился Квор Галлек. Было что-то странное в том, как легионер двигался и говорил, хотя его голос звучал обычно.
До него оставалось пятьдесят шагов.
Хехт размял плечи, и автореакционные наплечники подстроились под движение. Затем хрустнул шеей, наклонив голову из стороны в сторону.
— Потому что мне нужна практика. Я убил одного легионера в перестрелке, и мне положена дуэль.
Оставалось двадцать шагов, и Квор Галлек ускорился.
— Значит, клинки? — спросил он, доставая из ножен меч. Он повернул рукоять, и клинок разделился на три части, превратив меч в короткий трезубец. — Хорошо, но должен заметить, что не ожидал встретить на этом корабле другого Несущего Слово.
Пять шагов.
Хехт вздрогнул:
— Что?
Квор Галлек застал его врасплох, отбив торопливо выставленную защиту и вонзив трезубец в нагрудник серого легионера до самой плоти.
— Нарек от Слова, — ухмыльнулся он.
Хехт подался назад, хрипя от боли, но вызывала ее не только глубокая рана в груди.
Квор Галлек повернул клинок, выворачивая плоть, а затем выдернул его так резко, что за острием потянулась дуга крови.
Хехт взревел и упал на колено.
— Я…
Он выронил меч.
— Не знаю, что с тобой сделали, — сказал Квор Галлек, срывая с Хехта шлем, — но работа выполнена слабо. — Он схватил его за подбородок, поднял лицо к свету и склонился к нему. — Ты выглядишь совсем иначе, брат, но это по-прежнему ты. Я чувствую это, Бартуса Нарек. Я своих не забываю.
Он отпустил Нарека, словно потерял к нему интерес. Ошарашенный легионер мог лишь тупо смотреть на него.
— Жаль, что Илия добрался до тебя первым.
— Замолчи, — сказал Нарек, глотая звуки из-за хаоса в голове, где пытались вырываться на свободу тщательно скрытые части разума. — И просто покончи со мной.
Квор Галлек мгновение смотрел на него, решая, стоит ли обрывать жалкую жизнь предателя.
— Что ты чувствовал?
Нарек непонимающе захрипел, и Квор Галлек скривился:
— Я про фульгурит, идиот! Что ты чувствовал, когда прикасался к нему? Что он с тобой сделал, Нарек? Почему ты отрекся от Слова?
— Он лишь открыл мне правду, — ответил Нарек и издал смешок, который вскоре превратился в сиплый хохот.
Квор Галлек ударил его рукоятью в левый высок, лишив сознания, и поморщился, когда цепь опять натянулась.
Дегат получит, что хотел. Квор Галлек выполнит обещание. Не сейчас, но скоро. И тогда Слово избавится от Бартусы Нарека.
Квор Галлек оставил его на полу. Награда ждала совсем рядом, и времени на предателей не было.
Глава 45
Без огня нет искупления
Сперва Ксафен решил, что его братья мертвы. По крайней мере один погиб: за толпой горящих предателей виднелся обезглавленный труп Зонна. Ксафен никогда его не понимал, холодная логика технодесантника отстояла слишком далеко от его горячности, но он все равно был Саламандрой. Братом.
Как и его эфонионские братья, лежащие на черном песке, в море врагов, с ножами в спинах…
Смерть требовала возмездия.
Как Задар и Кур’ак, погибшие из-за него, из-за того, что он поддался безумию.
Позор требовал искупления, но искупления не могло быть без огня.
Ксафен собирался сжечь в нем всех Несущих Слово. — Жги их! — закричал он, и его крик слился с низким ревом огнеметов.
Броня Му’гарны и Бадука почернела от огня, но они не утратили ни сил, ни гнева, и поливали врагов горящим прометием.
Ксафен тоже почернел, а огнеметная перчатка не работала, поэтому он вскинул болт-автомат на плечо и стрелял в головы сквозь марево и клубы дыма, хотя это и казалось ему слишком милосердным.
Убив четверых, чьи шлемы раскололись на части от мощных взрывов, Ксафен убрал болтер и достал два клинка.
В левой руке он держал каскару, с широким блестящим острием, в правой — зазубренный нож длиной почти в предплечье.
— Не останавливаться!
Му’гарна и Бадук и не собирались; напротив, они шагнули вперед, усиливая поток огня.
Ксафен сражал всех, кто выходил из огненной бури на прямых ногах. Одному Несущему Слово он вогнал каскару в пластинчатую вокс-решетку, так что меч вышел сзади из шеи и горжета, и услышал радующий клекот крови. Другой рухнул на колени, охваченный огнем, и задыхался, пока Ксафен не перерезал ему горло ножом.
Брызнула уже запекающаяся кровь, перелетев через руку пирокласта и омыв нагрудник.
Ему казалось, что он участвует в обряде очищения, смывает позор, которым покрыл себя на нижних палубах. Это не могло восстановить утраченную честь, но хотя бы ослабляло ярость.
Из огня вышли, пошатываясь, два воина, прорезая дым светящимися линзами в попытке разглядеть врага.
Один поднял болтер, и Ксафен метнул нож ему в глаз. Ретинальный свет в нем погас, а затем мигнул и потух и во второй линзе, после чего Несущий Слово упал лицом вперед.
У второго был только цепной меч; кобура для пистолета была пустой и изорванной.
Не разобрав колхидского проклятия сквозь рычание цепных зубьев, он просто врезался во врага плечом, опрокинув его на колени, уклонился от неловкого взмаха и вогнал каскару в живот снизу вверх, так что она вышла из затылка.
— Я не говорю на предательском, — плюнул он в звуковой приемник воина и оттолкнул труп ногой, чтобы высвободить клинок.
Он помедлил, чтобы достать нож из глаза второго предателя, и продолжил попеременно заниматься своими жертвами и следить за тем, как Му’гарна с Бадуком уводят остальных от входа в тоннель генераториума.
Гарго, залитый кровью, бьющей из его отрезанной руки и из шеи Зонна, все еще полз оттуда.
— Убей его… — просипел кузнец, подтягиваясь в сидячее положение и прижимая к груди какой-то предмет, похожий на подрывной заряд.
Разгоряченный Ксафен кивнул и крутанул мечами, чтобы стряхнуть с них кровь и переменить хват. Кровь на клинке была помехой, которую он не мог себе позволить, особенно учитывая, какой монстр к нему приближался.
— Вулкан… — воззвал он, пожалев, что бросил болтер.
Дегат шагал сквозь огонь, не обращая внимания на жар, обжигающий голую кожу рук. У него было Слово, и оно давало силу преодолеть боль, усталость и другие заботы простых смертных.
Один из таких смертных стоял перед ним, обвешанный пистолетами и клинками, как будто они могли изменить ход предстоящей битвы. У Дегата оружия было немного: болт-пистолет в кобуре и цепной меч, рычащий в руках.
Зачем нужен целый арсенал, когда есть вера в Слово?
Прошлая атака случилась неожиданно и застала его врасплох. Он признавал, что, возможно, слишком увлекся, унижая двух отправленных к нему воинов, но все же чувствовал себя оскорбленным и жаждал реванша.
Генераториум был недоступен из-за огня, а подрывной снаряд остался у входа в тоннель, что затрудняло исполнение миссии.
Не обращая внимания на собственных легионеров, медленно сгорающих в пламени и на подкрепление с верхних палуб, он разглядывал итоги бойни у тоннеля.
— Ты хорошо убиваешь, Змий, — сказал он. — Режешь людей, как свиней, когда они вываливаются из огня, ничего не видя, кашляя до крови и задыхаясь от дыма. Благородно.
— Мой брат говорит мне, что ты следующий. Это ты отрезал ему руку?
Дегат кивнул:
— И я вернусь за второй. Она украсит мое знамя. А вот тебя… — Он ткнул в сторону Саламандры мечом, словно обвиняющим перстом. — Тебя я вскрою от паха до макушки и оставлю лежать в груде собственных потрохов.
— Ты должен мне жизнь.
— Хочешь отрезать мне руку и голову, понимаю.
— Мне все равно, только бы убить тебя.
— Довольно болтовни.
Дегат бросился вперед.
Несущий Слово был силен. Ксафен блокировал его первую атаку, но даже в доспехах отдача от удара дошла до самой кости.
Он также был быстр.
Второй удар последовал сразу за первым.
Сначала верхний, одной рукой. Затем еще один, но уже с двуручным хватом. Они едва пробивали оборону, не оставляя возможности для контратак.
Третий удар направился влево, и Ксафен отразил его одним из клинков, все еще не зная, как воспользоваться преимуществом в виде двух мечей.
Четвертым был выпад, наконец пробивший оборону Ксафена и оставивший на правом боку борозду, которая доходила до самого поддоспешника. Воин был опасным противником. Монстром. Ксафен знал, что Несущие Слово фанатичны, но до сих пор почти не встречал среди них воинов, воплощавших эту фанатичность в бою.
Все его силы уходили на защиту, а о победе и речи не шло.
— Устаешь, змей?
— Ты вроде сказал, что болтовни довольно, — ответил Ксафен сквозь стиснутые зубы.
Несущий Слово тоже должен был уставать. Он атаковал яростно, совершенно не сдерживаясь. Воины, даже транслюди, так не сражались — кроме, пожалуй, Пожирателей Миров. Что-то вело его — какая-то неисчерпаемая темная сила питала тело, не оставляя Ксафену шансов.
На него обрушилось еще три мощных удара, один за другим. От каждого вибрировали кости. По каскаре пробежала трещина, предвещающая скорую гибель клинка.
Воспользовавшись короткой паузой, Ксафен бросился на Несущего Слово с выставленным ножом, и оружию нашлись ножны в животе врага. Нож погрузился глубоко, Ксафен уже хотел повернуть его, когда получил удар тыльной стороной руки и едва не лишился сознания.
Он покачнулся и, оглушенный звоном в голове, словно сторонний зритель посмотрел на то, как его рука спадает с рукояти. Нож уродливым гвоздем остался торчать в плоти врага.
По тяжелому дыханию поверженного было ясно, что ему больно, но рана его не остановила.
Цепной меч опять устремился к Ксафену, рыча от жажды крови.
Ксафен подставил под него наплечник и дал клинку соскользнуть и царапнуть предплечье, веря, что броня не даст оружию добраться до плоти и кости прежде, чем он успеет принять меры.
Он рубанул каскарой сверху вниз по уязвимому сочленению на шее.
Цепной меч продолжал вращаться, разбрасывая искры и металлическую стружку. Распространяя вонь нагревшегося от трения металла, он прогрыз металл, разорвал кабели и вгрызся в поддоспешник.
Ксафен выдернул клинок и ударил снова, заставив врага закричать от боли.
Хук в ребра был таким мощным, что Ксафену послышался треск кости. Последовавший за этим удар головой действительно расколол шлем, и изображение на ретинальном дисплее мгновенно покрылось помехами. Второй хук сорвал часть лицевой пластины, обнажив правый глаз. Тот сильно кровоточил, мешая видеть, а сознание грозило пропасть, когда он нуждался в нем больше всего.
Цепной меч при этом отлетел от поврежденного наруча, но Несущий Слово заканчивать не собирался. Он с силой пнул Саламандру в живот, отчего тот согнулся и упал за порог тоннеля.
Ксафен на пару секунд потерял сознание, а когда пришел в себя, Несущий Слово уже занес цепной меч для завершающего удара. Ксафен поднял каскару, надеясь отвести смертельную атаку в сторону, но обнаружил, что сжимает лишь рукоять с обломком клинка. Вторая часть все еще торчала из шейного сочленения врага, где застряла при втором ударе.
Он был так оглушен, что не заметил, как оружие сломалось.
Ему было нечем защищаться.
Он пошарил рукой по полу, зная, что у него есть лишь несколько мгновений на поиск решения, и схватил какой-то предмет в форме пистолета. Направив его на Несущего Слово, Ксафен надавил на спусковой крючок, всей душой надеясь, что это что-то опасное.
Он немного отклонился от цели, но заряд плазмы все же прошел сквозь ногу воина, опалив ее до кости и едва не оторвав. Этого хватило, чтобы противник отшатнулся.
Узкий коридор между палубой и генераториумом огласил глухой вопль, и Ксафен мысленно поблагодарил Зонна за то, что тот всегда носил с собой плазменный резак.
Несущий Слово читал гортанным голосом какую-то односложную древнеколхидскую молитву. Защитное заклинание, проклятие — Ксафен понятия не имел. Да и это было неважно.
— Я же сказал, довольно болтовни! — прорычал он сквозь стиснутые от боли зубы и выстрелил опять.
Глава 46
Дрейфующие
Корпус издал вопль, слишком пронзительный и мучительный для металла. Цирцея все еще держала поводья «Харибды», но самыми кончиками пальцев. Гибельный шторм беспощадно бил по изношенной броне корабля с тех пор, как они добрались до библиариума Ушаманна. Поле Геллера явно еще стояло: они сразу бы узнали, будь это не так. Узнали бы даже за стенами библиариума.
Нет, их убивал Гибельный шторм. Все пыталось их убить, все пыталось не дать Саламандрам добраться до Ноктюрна. Нумеон сердцем — но пока еще не разумом — понимал, что раз им мешают, то они делают важное дело. Воскрешение Вулкана стало бы не просто значимым событием — оно стало бы судьбоносным. Иначе зачем всем этим темным силам объединяться против них?
Нумеон собрался с мыслями, не обращая внимания на вой клаксонов. Генераториум или Вулкан? И «Харибда», и примарх были уязвимы. Орн и Ран’д — достойные легионеры и будут защищать Вулкана до последнего вздоха, но враг был коварен и мог преодолеть даже самую стойкую оборону.
— Сирены, — пробормотал Адиссиан, не сводя глаз с теней библиариума, как будто те могли породить чудовищ из его страшнейших кошмаров. Так и случится, если поле Геллера падет. Сначала чудовище будет выглядеть как его мертвая дочь, но ненадолго.
Эсенци сжимала руку капитана, пытаясь подбодрить и его, и себя.
Ушаманн кивнул Нумеону.
— Иди, — сказал усталый и раздраженный библиарий. — Если они уничтожат поле Геллера, сирены будут внутри через несколько секунд. Толку от него будет не больше, чем от пустого воздуха.
— Ушаманн, это Сирены? — уточнил Зитос.
Как и остальные, он менял оружие и перезаряжался.
— Они ведь приманили нас, — горько пояснил Ушаманн. — Соблазнили своими песнями и бросили на жертвенный алтарь своих хозяев. Иди же. Я позабочусь о смертных.
Ушаманн покрыл защитными чарами весь библиариум. Одни он вырезал, другие нарисовал пеплом. Все эти символы нарушали Никейский эдикт, но здравый смысл и законопослушность не защитят их от того, что ждало за полем Геллера. А символы, возможно, смогут.
— Суеверия берут верх над наукой, брат, — сказал Нумеон библиарию.
— Давно взяли, Нумеон. Еще когда Хорус обратился ко тьме.
Нумеон хотел было спросить, говорил ли Ушаманн в философском смысле, или имел в виду войну. В конце концов он просто достал из ножен Драукорос и приказал выдвигаться. Оружие вышло из ножен шумно, алчно. Зазубрины на лезвии ярко горели в кроваво-красном свете библиариума.
Корабль опять содрогнулся, и Нумеону пришлось опереться о переборку, впиваясь в металл закованными в латную перчатку пальцами.
Он оставил Василиска в кобуре, доверившись Символу Вулкана. Никто не удивился. Большинству из них уже довелось увидеть или почувствовать сокрытую в нем силу. Невозможно было объяснить, откуда эта сила взялась, но они в нее верили, и только это имело значение.
Зитос поднял молот. Остальные вооружились короткими мечами и пистолетами, кроме Ворко, использовавшего огнемет.
Огонь и сталь были самым эффективным оружием против демонов; они и сила воли. Ультрамарин Эонид Тиэль был в этом убежден. Нумеон не сомневался, что потеря Инвиглио больно ударила по Тиэлю, пусть он и не показал этого, когда они прощались на Макрагге. Отмеченных Красным крепко связывали узы братства — почти такие же, как у воинов Погребального Огня. Теперь рядом с Тиэлем, там, где раньше стоял брат, чернела тень.
У Нумеона таких теней было множество.
Он замотал головой, прогоняя воспоминания. «Они продолжают пытать нас», — подумал он, еще не утратив ясность ума и понимая, что происходит. Даже в библиариуме они не были в безопасности. Защитные чары преграждали путь физическим оболочкам так называемых сирен, но разум Саламандры оставался уязвим.
Нумеон бросил на взгляд съежившихся в темноте людей, которых им придется оставить. Они цеплялись друг за друга и за остатки своего разума. Эсенци попыталась встать.
— Сиди, — остановил ее Нумеон. — Запри за нами дверь и не открывай, пока Ушаманн не скажет.
Эсенци испуганно покосилась на библиария, закрывшего глаза и стиснувшего зубы. Его, как и Цирцею, ждала собственная битва среди бурных волн.
— Если у нас получится, он придет в себя, — сказал Нумеон и добавил, помрачнев: — Если мы проиграем, все это будет уже неважно. У вас есть оружие? — обратился он к обоим смертным.
Эсенци молча кивнула. Адиссиан не сводил глаз с теней, но пистолет у него был.
— В таком случае вы знаете, что делать, если здесь окажется кто-то кроме нас.
— Возьмите, — сказала вдруг Эсенци, осторожно сняв с шеи аквилу и передав ее Нумеону. — Она убережет вас от зла.
Погребальный капитан кивнул и встретился с лейтенантом взглядом пылающих драконьих глаз, проникаясь к ней уважением за этот простой жест.
— Я верну ее.
— Уж постарайтесь, — сказала она.
Нумеон отвернулся, временно исчерпав всю человечность. Теперь требовался иной аспект его личности. Решимость огнем горела внутри, раскаляя горн ярости.
Подчини его. Используй его. Не давай ему использовать тебя.
Мудрость Вулкана. Нумеон не сомневался, что в ближайшее время она еще не раз им понадобится.
Они отправятся в генераториум и будут надеяться, что Гарго и Зонн еще держатся.
Уже поднеся руку к разъединительному рычагу взрывостойких дверей, Нумеон вдруг замер. На дисплее линз, под зернами помех и обычных изображений, вдруг возникли мутные образы — нереальные, призрачные лица, порожденные протекшим в корабль варпом.
— Когда окажемся снаружи, — сказал он, предположив, что они видят на своих дисплеях то же самое, — не верьте ни глазам, ни другим чувствам. Полагайтесь друг на друга и на свои инстинкты.
Нумеон повернул рычаг. С пронзительным скрежетом шестерней взрывостойкие двери медленно раскрылись и выпустили их за пределы библиариума.
Слабый мигающий фосфорно-белый свет почти не нарушал сумрак подфюзеляжного коридора, который вел к библиариуму, и тем более никак не помогал бороться с дурными предчувствиями.
Прозрачные листы пластека и метры изоляции, сорванной с кабелей, покачивались перед ними, закрывая обзор. Вместе с ними в искусственном ветре, порожденном атмосферными рециркуляторами, шевелилось что-то еще — освежеванное, мерцающее бледно-красным на фосфорном свету. Нумеон старался не обращать внимания, но между полосами пластека упорно мелькали подобия лиц, растянутая кожа, когда-то покрывавшая конечности, искаженные татуировки, куски плоти с пирсингом, пустые глазницы…
Нумеон замотал головой, и в коридоре остался только пластек. Пот бежал со лба по носу. Частичное отключение систем жизнеобеспечения снизило температуру на «Харибде», но он все равно взмок.
Выйдя из библиариума, Нумеон поднял руку:
— Стойте.
Нужно было подождать. Нумеон говорил себе, что следовало убедиться, закрылись ли за ними двери, но причина скорее заключалась в желании посмотреть, кто ждет их в темноте.
— Чувствуете запах? — прошептал Дакар.
Нумеон кивнул, не сводя глаз с наводненного тенями коридора. В конце он несимметрично раздваивался: одно ответвление вело в сторону правого борта, другое — левого.
— Мы все чувствуем, — проговорил Зитос, крепко сжимая рукоять молота.
Лучи резкого света от фосфорных ламп выхватили из темноты символы: темные, рваные, грубо начертанные нечеловеческой рукой и влажно блестящие. Нумеон не видел их, когда шел сюда.
В коридоре зазвучал тихий смех.
— Не надо обращать внимания, — сказал он не столько остальным, сколько себе. — Этим тварям на нашем корабле не место. Мы должны прогнать их. Выжгите все, если потребуется.
Когда они подошли к перекрестку, смех стал громче и ниже.
— Дайте мне цель, — прошептал Абидеми.
Воспламенитель на его огнемете зашипел, словно призывая к тишине.
В новом коридоре тоже тихо покачивались полосы пластека. Вырванные из стен трубопроводы валялись на полу, напоминая кишки, а с поврежденного потолка свисали похожие на вены провода.
В корабль что-то ударило, и свет на мгновение погас. Их до смерти перепуганный рулевой вел «Харибду» по эфирному морю, и волны эмоций швыряли корабль, так многое переживший, из стороны в сторону. Возможно, Цирцея уже погибла, оставив их беспомощно дрейфовать.
Нумеон неподвижно стоял в темноте. То же делали и остальные: Абидеми и Ворко — лицом к правому коридору, Зитос и Дакар — к левому, спиной к ним. Для слежки за обоими направлениями отряд был вынужден построиться неудобным образом, на расстоянии в несколько клинков друг от друга.
— Что-то вижу, — тихо сказал Абидеми.
Нумеон его поддержал.
— Она здесь, — сказал он.
В конце коридора, прямо перед вентиляционным люком, возникла босоногая девочка в рваном белом платье до коленей. Она кружилась и ловко прыгала между лентами пластека.
В воксе зазвучало тихое детское пение.
Нумеон попытался закрепить на ней прицел шлема, но целеискатель только дико бегал по ретинальному дисплею, и его пришлось отключить. То, что он видел сквозь голые линзы, не поддавалось рациональному объяснению.
Длинные черные волосы, плавно струясь, словно были под водой, ни на мгновение не расступались и полностью скрывали мертвенно-бледное лицо девочки, как бы быстро она ни двигалась.
— Опять ее потерял, — сказал Ворко, делая пару шагов вперед.
Нумеон даже не заметил, как тот сошел с места.
— Она прямо перед нами.
— Нет. Ничего. Дайте мне цель. — Ворко сделал еще несколько шагов.
— Дайте мне цель… — прошептал детский голос.
Она захихикала — достаточно громко, чтобы у Нумеона подпрыгнул график звука.
Нахмурившись, он отвел взгляд от ребенка, дурачащегося в пятидесяти метрах от них, и увидел, что Ворко уже достаточно далеко зашел в коридор. Нумеон метнулся вперед, схватил Ворко за наплечник и дернул к себе. В то же мгновение от Ворко отползли полупрозрачно-белые щупальца, цветом напоминающие то порванное платье.
— Не оставлять строй! — рявкнул Нумеон.
Ворко потрясенно кивнул.
Когда Нумеон опять взглянул в конец коридора, девочка смотрела прямо на него. Она подняла руку с клешней вместо кисти и предупреждающе помахала.
— На приманку не клюет…
Казалось, что она стоит прямо перед ним.
— Играть не хочет…
А затем ее голос изменился, стал ниже, старше, распался на несколько несинхронно звучащих голосов:
— А мои сестры хотят играть.
Вместо одного ребенка теперь было трое.
— Это что-то новое…
Нумеон хотел предупредить братьев, но Ворко уже бросился вперед. По ногам текла кровь из глубокой раны на животе, такой тонкой струйкой, что он ее толком не заметил.
До сих пор ребенку было достаточно насмешек и обмана, но теперь она хотела крови.
— Мы добрые, мы ласковые…
Нумеон схватил огнемет Ворко и зарычал, пытаясь скрыться от голосов:
— Уничтожить их!
Активировав огнемет, он выпустил в коридор широкий конус горящего прометия. Затем еще один.
Одну из сестер охватило пламя, и она зашипела и заскрипела, как больная птица.
— Позади еще трое! — крикнул Зитос, одновременно с Абидеми и Дакаром переключаясь на болт-пистолеты.
С клинками можно было не сомневаться, что враг убит, но пока что следовало в первую очередь не подпускать его к себе. Нумеон услышал стаккато тяжелых ударов, почувствовал в затылке вибрацию и выпустил третий поток огня. Почерневшая сирена упала и обратилась в пепел.
— Еще двое с этой стороны!
Бросив огнемет, Нумеон взял воткнутый в пол меч, а второй рукой поднял Ворко на ноги.
— Еще не умер?
Ворко медленно покачал головой. Он уже держал в руках пистолет. Нумеон отпустил его и прокричал остальным:
— Вперед!
Зитос встал рядом с Нумеоном, Дакар и Абидеми замкнули строй, и Саламандры двинулись по коридору.
Накал боя к тому моменту значительно вырос, но легионеры адаптировались.
Нумеон повел их в охваченный огнем коридор. В порожденном им пламени пластек плавился как воск и стекал с потолка на пол длинными нитями. Разоблаченные сирены пошли в наступление.
Ворко выпустил в одну сестру три снаряда, но она тут же вскочила. Несколько секунд спустя она уже атаковала его, оставляя длинные борозды на нагруднике кричащего и сопротивляющегося Саламандры.
Нумеон вогнал Драукорос ей в бок. Она завизжала так громко, что у него треснула линза шлема, повернула голову почти на сто восемьдесят градусов и уставилась на него.
— Второй глаз она вырежет…
Он выдернул меч через ее спину. Растянув рот в безмолвном крике, она обратилась в кровавую жижу, утекла через щели в полу, и с ней было покончено.
Как и с Ворко. Он, прислонясь к стене коридора, безуспешно пытался удержать внутри изрезанные кишки.
Поклявшись отомстить, Нумеон замахнулся Драукоросом, но обнаружил, что остался один. Вторая сирена исчезла.
В коридор вернулся мигающий фосфорный свет, а вместе с ним — и гул атмосферных рециркуляторов.
— Все кончено? — спросил Дакар, лихорадочно ища врагов глазами.
— Для Ворко — да, — печально ответил Зитос.
Нумеон опустился на колено рядом с погибшим Саламандрой.
— Что теперь? — спросил Зитос.
Нумеон снял шлем, ощутив мимолетный дискомфорт, пока организм привыкал к резко изменившейся атмосфере. Целый глаз все равно ничего не видел из-за трещин в линзе.
— Мы разделимся.
Зитос резко повернулся к нему:
— Что?
— Все хуже, чем я думал, — сказал Нумеон, смотря на труп Ворко. — Несущие Слово и адские отродья, которых они привели на корабль… — Он опустил взгляд на печать, крепко зажатую в руке. — Отыщите остальных, перестройтесь. Я иду в святилище.
Нумеон встал и посмотрел в пустые линзы на шлеме Зитоса.
— Это не одержимость и не пренебрежение к долгу, брат. Я должен защитить примарха. Я сердцем чую, что он в опасности.
— Брат, его тщательно охраняют, — ответил Зитос.
— От Орна и Ран’да не слышно ни слова!
— Ксафен в этот самый момент патрулирует те коридоры.
— Мы тоже патрулировали, а потом оказались на одной из закрытых палуб. И то, что мы там видели… Я не верю, что это всего лишь созданная сиренами иллюзия.
— Думаешь, он был настоящий?
— Стал бы я иначе просить тебя остановиться? Он заботится о нас даже после смерти, и теперь я должен позаботиться о нем в ответ. Я еще на Траорисе понял, что это мой долг.
Зитос и Нумеон пожали друг другу запястья, скрепляя воинское соглашение.
— Спаси нашего отца, а я спасу корабль.
Глава 47
Незваные гости
Хехт потерял сознание лишь на мгновение, но, когда он очнулся, Проповедник уже исчез.
Он с трудом встал, тяжело прислонился к стене и держался за нее, пока контроль над телом не вернулся. Но не только тело его подвело. Разум тоже пострадал.
В его сознании существовали две личности, борющиеся за контроль. Он был Каспианом Хехтом и Бартусой Нареком, и их стремления так близко совпадали, что нейронная обработка, которой его явно подвергли, дала осечку и привела к этому шизофреническому состоянию.
Квор Галлек понял это, и его открытие повредило сознание Хехта. И как Нарек, и как Хехт он отчаянно пытался вспомнить, что с ним сделали и какой приказ заложили в глубинах сознания, но ничего не получалось.
Он вспомнил свое отражение и то, каким чужим и одновременно привычным оно казалось. Он знал, что ему дана миссия, всегда знал, но суть этой миссии продолжала ускользать.
— Я Каспиан Хехт, — проговорил он вслух, но слова звучали неубедительно. — Я странствующий рыцарь лорда Малкадора, я…
«Нет, ты Нарек Слова», — возразил внутренний голос, но и эти слова казались пустыми.
На пол натекла лужа крови из раны в голове, куда его ударил Квор Галлек. Он опять взглянул на свое отражение в ней, на эти благородные черты, на искусно измененное строение лица, на отбеленную, словно чистый холст, кожу, там, где были колхидские надписи.
Он увидел отметины хирургеона, различил шрамы и следы пересадки тканей, реконструированные кости и нарощенные мышцы.
«Меня переделали», — подумал он.
Но то, в чем заключается его цель, оставалось загадкой. Эту цель словно накрывала пелена воспоминаний, связанных с прошлыми задачами, и хотя две картины были схожи, они не совпадали в точности, образуя размытое, искаженное изображение.
— Я Бартуса Нарек, — произнес он вслух, хотя лицо больше не соответствовало имени, и, когда слова прозвучали, ему наконец открылась его цель.
Его миссия.
Убить примарха.
Нарек поднял оброненный меч. Лакеи Малкадора потерпели неудачу. Он направился за Квором Галлеком, зная, что нужно делать.
Квор Галлек оставил за собой трупы двух легионеров, пока искал способ проникнуть в святилище. За мутным стеклом виднелся саркофаг Владыки Змиев, но фульгурита не было видно.
Психические цепи опять натянулись, сжимая душу, а значит, его время подходило к концу.
Сама по себе дверь в святилище не была серьезным препятствием. Бронированные створки были заперты и могли выдержать почти любую взрывчатку и даже некоторое время сопротивляться магна-резакам, но материальные преграды не могли остановить того, кто умел перемещаться нематериальными методами.
Для входа потребуется отдать еще часть сил, крепче затянуть удавку на собственной душе, которой он уже рискнул для того, чтобы попасть на борт. Но прежде, чем заключить последнюю сделку, следовало решить еще одну проблему.
Дверной проем покрывали психические обереги, не видимые и смертным, и транслюдям, но не апостолу Слова. Они хорошо защищали от ритуалов и колдовства.
Квор Галлек нахмурился и снял шлем, чтобы взглянуть на обереги собственными глазами, а не через стеклянные линзы. На то, чтобы убрать их, потребуется время. Он стянул латную перчатку, достал зазубренный нож, положил клинок на ладонь и сжал кулак. Затем провел окровавленным ножом по оберегам и тщательно соскреб каждый, бормоча песнь надругательства и нечестивого поклонения.
Все сущее можно уничтожить. Такова была воля Хаоса.
Нумеон понимал, что в одиночку он уязвим, но надеялся, что сирены не заметят его, — во всяком случае, пока он не доберется до святилища.
Он вызвал карту корабля и моргнул, выбирая отчет о диагностике, включавший данные о герметичности склепа.
Пока все цело. Хоть какое-то утешение.
Корпус вдруг тряхнуло, Нумеон упал на колени и поморщился, когда ногу прострелила боль. По кораблю разнесся стон внешней брони. Каждый успешный удар приближал гибель корабля.
Следующий мощный толчок бросил Нумеона на пол. Третий отшвырнул его в стену.
Безумное мигание ламп показывало, что скоро электроэнергия пропадет. Сирены продолжали какофонический вой.
Нумеон прикусил язык, чтобы сосредоточиться и прогнать головокружение. Он ухватился за мотки висящих проводов, собрал все остававшиеся силы и поднялся.
На ретинальном дисплее настоятельно замигал значок.
Неподалеку находился вертикальный транспортер, который вел на нижние палубы, к святилищу. За секунду его статус сменился с «безопасно» на «угроза проникновения».
— Вулкан…
Мог ли он доверять тому, что видел? Нумеон решил, что не может рисковать примархом.
Он воспользовался транспортером.
Пока кабина с грохотом и тряской опускалась по шахте, а мимо свистел воздух, Нумеон держался за перила и чувствовал, как внутри зарождается чувство вины. Он оставил Зитоса и прочих сражаться с теми ужасами в одиночку. Бросил братьев ради лежащего в стазисе отца.
Он прогнал это чувство, зная, его вызывают сирены или, возможно, неестественная тоска из-за шторма. В любом случае разум Нумеона был сильнее. Он взял эмоции под контроль, сосредоточившись на цели и долге.
— Восстань же сейчас ради нас, Вулкан, — прошептал он еле слышно из-за волнения.
Достигнув самой нижней палубы в этой части корабля, Нумеон распахнул дверь кабины и поспешил к святилищу. Нижние палубы пустовали, и эхо шагов широко разносилось по помещениям.
Подбежав к дверям в святилище, он почувствовал, что не один, хотя на пути сюда никого не встречал. Более того, Нумеон понял, что его сюда заманили.
— Она здесь…
Квор Галлек стирал последние обереги. С лица стекал лихорадочный пот, так тяжело было держаться, так сильно тянули цепи за душу. Он опустился на колени, чтобы убрать последний охранный символ, и подняться удалось с большим трудом.
Он протянул руку к отброшенному шлему, но решил, что он пока ни к чему. Было и так тяжело дышать, а в металлической оболочке станет еще хуже. Собравшись с силами, он сказал последнее заклинание и прошел сквозь дверь, словно сквозь туман. В корабль протек варп, и хотя его было недостаточно для полноценного вторжения, этого количества хватило, чтобы Квор Галлек смог преодолеть слой сплошного адамантия и оказаться в святилище.
Квор Галлек почтительно — ибо перед ним все же был примарх — приподнял крышку саркофага и отодвинул ее ровно настолько, чтобы можно было добраться до фульгурита. Даже на его опытный взгляд, Владыка Змиев выглядел погруженным в сверхъестественный сон. Он сжимал рукоять огромного молота, лежащего на груди, и был облачен в траурные доспехи, имитирующие чешую. Его везли к месту последнего упокоения, чтобы сжечь дотла в пламени своего мира. Квор Галлек не являлся знатоком обычаев других легионов, но знал достаточно, чтобы не сомневаться насчет планов Саламандр.
Его взгляд остановился на награде, к которой он так долго стремился и которую Илия так глупо упустил.
— Пронзен, как кровопийца-стриганой из мифов или создатель королей из альбионских сказок… — выдохнул Квор Галлек, вспоминая терранские легенды об охотящихся по ночам чудовищах и древних каменных королях. Зачарованный видом артефакта, до которого он наконец-то добрался, он помедлил, перед тем как его коснуться. — Интересно, к кому ты ближе…
Он скользнул кончиками пальцев по навершию копья, а затем, почувствовав себя увереннее, обхватил рукоять.
После этого… ничего не случилось, и он нахмурился, так и не поняв, чего же ожидал.
Нарек утверждал, что в этот момент прозрел. Увидел правду. Раскрыл глаза.
Возможно, думал Квор Галлек, его собственные глаза уже открыты. Но он не мог не гадать, как этот холодный кусок непримечательного камня сумел одолеть примарх а.
Глядя на него теперь, он начинал думать, что это невозможно.
Но, несмотря на сомнения, он не удержался и потянул за копье. Как и следовало ожидать, оно не поддалось.
Презрительно фыркнув, он выпустил рукоять и достал нож Асирнота. И то ли сущность одного примарха отреагировала на другого, то ли еще что-то, но клинок слегка завибрировал в руке.
Сердце колотилось, чувствуя неотвратимость судьбы.
Он поднял нож над головой, смутно ощущая, что в коридоре за святилищем кто-то есть. Это не имело значения, он был так близок к цели, что никто уже не смог бы его остановить. Фульгурит будет его. А с ним он…
Квор Галлек содрогнулся, когда невероятно мощная психическая сущность, которая уже некоторое время приближалась к «Харибде», вдруг вышла в реальность.
Он успел отрезать лишь щепку, ничтожную долю того, что хотел. Рыча от раздражения, он выпустил цепи, и святилище исчезло в ослепительной вспышке света…
Маленькая девочка в равном белом платье, одинокая и босая, стояла на пути Нумеона. Из-за спутанных прядей показались злобные нечеловеческие глаза, неестественно большие и черные. Они немигающе смотрели на него и манили.
— Она вырежет второй глаз…
Нумеон выставил перед собой Драукорос и улыбнулся:
— Он вырежет твое демоническое сердце.
Но улыбка угасла, его охватило сначала горе, а потом гнев, когда он заметил убитых. Орн и Ран’д пронзили друг друга клинками, став врагами по воле какого-то первобытного зла, о котором Нумеон ничего не знал, но в реальности которого теперь не сомневался.
Когда суеверие столкнулось с наукой, последней пришлось отступить перед свидетельствами колдовских, мистических вещей. Они обратили Хоруса, который должен был быть лучшим из них. Разве были шансы у Орна и Ран’да?
Но Нумеон продолжал сопротивляться. Как и другие, включая его отца. Эта война привела в мир мрачную тьму, но бастионы света еще оставались.
В этот миг откровений Нумеон четко понял одно: Вулкан непременно должен вернуться.
— Отойди, тварь! — оскалился он за шлемом, на котором были свои клыки.
Девочка притворно улыбнулась. И тоже показала клыки — в дополнение к когтям.
— Святая истина — шесть, и шесть — святая истина, — пропела она пронзительным голосом.
Уверенность Нумеона немного ослабла, когда из темных альковов и теней, только что пустых, вышли еще пять сирен.
Он выставил перед собой печать, что придало ему смелости.
— Я изгоню вас обратно в эфир, — пообещал он. — Отойдите от моего отца!
Сестры, казалось, замешкались при виде символа примарха в руках воина со столь крепкой верой. Нумеон уже осмелился надеяться, что печать защитит его, пока он не доберется до Вулкана.
— Она отрежет ему голову. Она убьет отца…
Сирены одновременно приблизились, беззвучно ступая по палубе.
Нумеон взмахнул Драукоросом, разминая плечо и запястье. Зубья меча со свистом прорезали воздух.
— Даже без глаза и одной руки, я все равно не… — Слова застряли у него в горле.
Сестры остановились. Все остановилось. Даже пылинки в столбах фосфорного света замерли. Капли конденсата на трубах, дым из вентиляционных решеток, искры от замыкания в проводах. Все было в стазисе.
Сердце колотилось, как барабан, дыхание отдавалось громом в ушах, но Нумеон все же собрался и попытался понять, почему он еще может двигаться. Разгадка не заставила себя ждать.
— Ты сбился с пути, Артелл, — прозвучал хриплый, скрипучий голос.
Перед дверью в святилище стоял кто-то, слишком высокий для легионера.
Примарх.
Нумеон подавил желание опуститься на колени, когда на него обрушилось ощущение невероятной силы. Он осмелился загореться надеждой, но эта надежда быстро потухла, когда примарх вышел из теней — или, возможно, повелел им отступить.
Бронзовая расслаивающаяся кожа, из-под которой проглядывала грубая зеленоватая патина. Доспехи из потрескавшейся дубленой кожи. Посох в тонких пальцах, шишковатый и искривленный. Хрупкие конечности, с выпирающими костями. Один глаз, а вместо второго — грубый разрез в рубцовой ткани.
Циклоп.
— Никому не спасти тебя… кроме меня.
Надменный. Всеведущий.
Магнус Красный.
Глава 48
Король в алом
Нумеон упал на колени перед могучим примархом Тысячи Сынов. Не от страха, не из-за эмоциональной реакции на Алого Короля, а скорее по принуждению. Как бы разум ни протестовал, ноги Саламандры налились свинцом, а голова невольно склонилась в почтении. Только глаза получилось не опустить, и теперь он смотрел на примарха, настороженно, но вызывающе.
Не отводить взгляд было сложно. Магнус Красный испускал опасную ауру, такую горячую, что она жгла глаза. Она отражалась и в грозном облике.
Примарх сильно изменился с тех пор, как Нумеон его видел, — впрочем, та давняя встреча была короткой. Теперь он казался… подточенным, как будто его разбили на куски. Нумеон понятия не имел, как такое возможно, но впечатление получилось сильным.
— Я много бродил по шторму, — проговорил Магнус, — я знаю, что скрывается в его беспокойных морях, как знаю и то, что таится в тебе, Нумеон.
На чьей стороне Тысяча Сынов, не было известно ничего, кроме слухов. До выживших на Истваане V доходили скудные вести о великой войне, и не многие можно было проверить. Даже в Империуме Секундус Нумеону удалось собрать лишь несколько обрывков из того, что знали Ультрамарины. Информации было мало, и она скрывалась за океанами сомнений и молчания.
Магнус мог быть предан Трону, а мог быть союзником Хоруса. Нумеон же не имел возможности определить приверженность примарха по одному его виду.
Он видел лишь гнев. И снисходительную веселость.
— Сомнения, — сказал Магнус, и его губы растянулись в жестокой улыбке. — Они опустошают тебя, как нож мясника.
Нумеон хотел возразить, сказать о своей вере и цели, но знал, что перебивать полубога крайне неразумно.
Если Магнус и услышал его мысли, виду он не подал. Вместо этого он поскреб ногтями обшивку и постучал посохом по полу, словно ему весело было видеть, в каком плохом состоянии их корабль.
— Вы бросаетесь в варп, не думая, что будете делать, и не понимая, что за океан вам предстоит пересечь. Какое безрассудство, — усмехнулся он. — Какое высокомерие. Все вы — заблудшие души в моей милости.
Нумеон чувствовал в коже покалывание от его горячей ауры, но не шевелился. Он знал, что все они балансируют на лезвии ножа, по обеим сторонам которого ждет бездна. Он также начал понимать, что Магнус стоит на том же лезвии, обреченный упасть, и теперь решает, на какую судьбу обречь Нумеона и его братьев. Примарх наклонился вперед, словно желая лучше разглядеть душу Нумеона.
— Все вы сбились с пути, но ты самый заблудший.
— Да, мы сбились, — сказал Нумеон наконец и попытался встать, но сил не оказалось. Ему хотелось схватить молот, надеясь на прилив уверенности, на очередное чудо, но таинственные силы печати благоразумно не проявлялись в присутствии примарха.
Магнус смотрел на него сверху вниз, как король смотрит на раба, как человек смотрит на насекомое.
— Помоги нам, — взмолился Нумеон, осознав, что он должен убедить примарха, в какой они беде. — Помоги моему отцу, своему брату.
Магнус улыбнулся, но улыбка вышла кривой и больше походила на хмурую гримасу.
— Ты веришь, что я могу?
— Да.
— А может, я призрак, осколок, выдумка, порождение твоего беспокойного разума?
— Вы выглядите таким же реальным, как я и как мой отец. — Нумеон показал на святилище.
Магнус выпрямился, для чего ему пришлось тяжело опереться на посох.
— Вулкан. — Он сощурился, и на лицо легла паутина морщинок. — Ты хочешь вернуть его.
Нумеон вздернул подбородок. Огромным усилием воли он поднял руки и снял шлем. Он хотел посмотреть Алому Королю в глаза, заявляя:
— Вулкан жив.
Лицо примарха потемнело еще сильнее, но от грусти, а не гнева.
— Он мертв. Вулкан мертв.
— Нет, — яростно замотал головой Нумеон. — Я отказываюсь это признавать. Я отказываюсь…
— Ты отказываешься? — прогремел Магнус, нависая над коленопреклоненным Саламандрой. — Это не просьба. Мой брат погиб, его разум исчез, его сущность распалась. Вы везете труп, и только.
Нумеон хотел ответить агрессией, вонзить свой клинок в это лживое создание, но он понимал, что его жизнь оборвется в тот миг, когда он поднимет руку.
— Он жив, — сказал он вместо этого.
— Ты веришь…
— Вы тоже, иначе зачем вмешиваться? — Нумеон указал на застывших, как статуи, сирен.
Магнус опять уменьшился, приняв сгорбленный и усталый вид, и посмотрел на одно из существ.
— Маленькие демонетки… — Злой взгляд задержался на сиренах. — Это нерожденные, пустые оболочки, жадные до душ, гнусные порождения черных эмоций. Их создали смертные — их и все, что было до них и будет после. Я видел в Оке такие чудеса…
— Я не понимаю.
Магнус перевел свой зловещий взгляд на Саламандру. Он совсем не походил на того блистательного примарх а, о котором рассказывал Вулкан, но оставался надменным и грозным.
— Не многие понимают, кроме моего отца и меня. — При упоминании Императора лицо Магнуса дрогнуло от какой-то затаенной боли. — И, возможно, Лоргара, хотя мой брат имеет склонность браться за то, что ему не по силам.
— Нет, — ответил Нумеон. — Я не понимаю, почему вы здесь. Если вы хотите покончить с нами, так покончите. Но Магнус, про которого мне рассказывал отец, был мудр и благороден.
— Твой отец, значит? Думаешь, он знает меня, мою душу? Я-то его душу знаю.
Лицо Магнуса вдруг начало меняться, словно какая-то невидимая рука лепила его заново из глины, подчиняясь воле примарха. Хрупкое стало плотным, охровая плоть потемнела до цвета оникса. Сгорбленная спина выпрямилась. Конечности утолщились и стали сильнее. Кости захрустели, будто ломаясь и перестраиваясь.
Загрязненная, поврежденная броня засверкала, как новая. Следы времени исчезли, и патина на бронзовых пластинах превратилась в яркий блеск. Из наголенников выступили позолоченные края, как лепестки, раскрывающиеся на солнце. Рваная ткань плаща стала прочной чешуйчатой кожей. Грива красных волос, тонких и неопрятных, исчезла, втянувшись в продолжающий темнеть череп.
Примарх, склонивший голову и дрожащий всем телом, превращался в мифического Протея, но превращение шло тяжело. Грузовые отсеки не наполнялись светом трансформации — только болью слабого, сломленного существа, становящегося крепким, свободным от злости воином.
Последними были глаза. Нумеон не видел их, пока протеец не завершил свои мучительные преобразования и не ответил на его испуганный взгляд.
В глазах полыхал огонь, лишивший Нумеона дара речи.
— Ты искал меня, сын мой, — произнес Вулкан, выпрямляясь в полный рост.
Невероятным усилием воли Нумеон справился с оцепенением и заставил себя подняться.
Он отступил на шаг, глядя на Владыку Змиев.
— Жестокий обман, — выдохнул он, отказываясь думать о том, что подразумевало появление этого фантома. Неужели можно так легко создать копию его отца? Возможно, его обманывали раньше? — Ты не он… — Он попытался заглянуть за примарха, туда, где должен был лежать его настоящий отец, но не увидел ни святилища, ни саркофага. — Это ложь…
Вулкан метнулся к нему так быстро, что Нумеон едва успел это осознать, прежде чем вокруг горла сомкнулась рука в чешуйчатой латной перчатке.
— Ложь, значит?
Голос был глубоким и злобным, тон принадлежал Вулкану, но не слова. Он оскалился, демонстрируя драконьи клики. На шее выросла черная чешуя, закрывшая клейменные метки.
Он поднял Нумеона в воздух, сдавливая горло прямо через доспехи, и Нумеон начал задыхаться.
— Вот как ты встречаешь отца, вернувшегося из мертвых? — Вулкан моргнул, и глазное яблоко накрыла мигательная перепонка.
Пальцы на горле Нумеона сжались с такой силой, что ему едва удалось ответить:
— Ты не… мой отец.
Глаза Вулкана загорелись ярче, превратились в горны ярости. Из-за губ выскользнул раздвоенный змеиный язык, пробуя воздух.
— Неужели? Я так сильно изменился, Артелл? Ничто не возвращается в прежнем виде, так ведь говорит Круг огня.
На периферию зрения начала вползать темнота, предвещая потерю сознания. Нумеон изо всех сил пытался продержаться еще хоть немного.
— Ты не он… Я даже… не уверен… что ты Магнус…
Хватка на горле Нумеона тут же исчезла, и его отпустили. Он рухнул на палубу, тяжело дыша и срывая горжет.
Примарх горько рассмеялся. Он опять уменьшился, сгорбился и постарел, драконья броня мгновенно покрылась грязной бронзой и зеленым оксидом. Оникс пошел трещинами и сполз, как змеиная кожа, обнажив воспаленно-красный слой.
Волосы отросли, конечности усохли, и перед Нумеоном вновь оказался измученный Магнус.
Согнувшись, так что тусклые волосы частично закрыли лицо, он уставился на Нумеона.
— Как получилось, что ты, Саламандра, дожил до этого момента, а мой брат со всеми его дарами — нет?
Он опять засмеялся, но на этот раз Нумеону послышалась печаль.
— Вулкан будет жить. Я верну его.
С губ Магнуса сорвался резкий, безрадостный смешок.
— Какое высокомерие. Ты, правда, думаешь, что тебя привела сюда судьба? Что мой брат обладает какими-то силами варпа? — спросил он, презрительно морщась. — Или ты сам?
Теперь, когда Нумеон стоял на ногах, он больше не даст себя запугать.
— Я видел чудеса.
Магнус улыбнулся, но холод в единственном глазу выдавал его настроение.
— Маяк, приведший к тебе спасителей? — спросил он. — Победа над бушевавшим Ксенутом Сулом? Пережитое крещение огнем? Удар, расколовший ту броню-катафракт? Ты об этих чудесах говоришь, Артелл Нумеон? Скажи, сколько раз тебе удалось обмануть смерть?
— Я…
— Ты погиб на Траорисе и с тех самых пор был моей марионеткой. Я следил за тобой, Нумеон.
— Почему? Зачем?
— Вулкан — мой брат, разве этого недостаточно?
— Это не имеет смысла.
— Как и вся эта война, — меланхолично заметил Магнус. Он отвел взгляд, ища ответ внутри себя. — Я должен был узнать, осталось ли во мне что-то.
— Что именно?
Примарх опять взглянул на Змия.
— Сострадание. Жестокость. Я разрываюсь между ними, заключенный в эту жалкую оболочку, — проговорил он, вновь начиная злиться. — А потому я прикрепил к тебе нити и стал смотреть, как ты дергаешься. Не было никаких чудес, только моя сила. Моя воля.
Нумеон замотал головой:
— Это невозможно…
Очередной обман, жестокая уловка.
Он опять попятился, едва не врезавшись в демона, до сих пор замороженного хрономантией Алого Короля.
— Это была воля Вулкана, — сказал Нумеон, но в голосе не слышалось уверенности.
— Вот как?
— Я чувствовал внутри себя его силу. Я — его сосуд.
— Неужели? — Магнус сощурился, подходя к нему ближе. — Ты, правда, в это веришь?
— Мы привлекли твое внимание только потому, что ты тоже застрял в шторме.
— Только поэтому? Ты думаешь, я застрял?
— Это испытание. Моей решимости, моих личных качеств.
— Если тебе угодно так считать…
— Ты не вел нас и не присматривал за мной.
— Точно?
Нумеон сжал кулаки, но почти тут же расслабился. Что-то говорило ему, что Магнусу как раз и нужно его разозлить.
— Либо прекрати эти издевательства, либо убей меня, но знай, что тебе никогда меня не убедить. Я верю в Вулкана. Он жив.
— А если его действительно можно оживить, что ты готов отдать ради этого?
— Что угодно, лишь бы добраться до Ноктюрна.
— Я задал другой вопрос.
Нумеон устал от словесной перепалки. К тому же он чувствовал, что слов почти не осталось. Нужно было, так или иначе, прекращать пустой разговор.
— Ты можешь вытащить нас из шторма и доставить туда или нет?
— Нет, — ответил Магнус. — Но я могу дать тебе выбор.
— Какой выбор?
— Единственный выбор, который тебе остается. Загляни в огонь и отыщи свой путь…
Вдруг вспыхнул свет, яркий и горячий, не сравнимый ни с одним солнцем. Он полыхал, сжигая броню и плоть, обращая кости в пепел, не оставляя ничего, кроме праха на ветру. Нумеон кричал в безумной агонии, пожираемый огнем. Бесконечным огнем.
— Узри же! — прогрохотал Магнус, с надменным величием пророка. — Это твоя судьба, сын Земли!
Пламя ревело, свирепея с каждой секундой, пока не заглушило все звуки и не вернуло тишину.
Нумеон выдохнул, и спустя один удар сердца все изменилось.
Магнус исчез, а на смену ему пришла анархия.
Глава 49
Хрупкий союз
Дегат моргнул и сделал вывод, что находится на «Монархии».
Он и несколько воинов, выживших в атаке на Саламандр, стояли в колдовском круге самого большого алтаря, ничего не понимая.
Один Саламандра сидел на корточках, опустив голову. Квор Галлек трясся, и Дегат на мгновение решил, что у Проповедника какой-то варп-припадок. Затем он понял, что Квор Галлек смеется.
— Алый Король, — прошипел он. — Он явился к ним. Дегат грубо схватил его и поднял на ноги.
— И что? Зачем ты нас вернул?
Боевой угар гас медленно, заставляя его сжимать и разжимать кулак. Во второй руке он держал цепной меч, который еще вращался, раздраженно рыча из-за невозможности добраться до своих жертв.
Он отключил его и в то же время выпустил Квора Галлека.
— Дегат, у меня не было выбора. Если бы мы остались, он уничтожил бы нас всех.
Дегат почти ничего не знал о Магнусе Красном. После Просперо о нем слышали немногие. Некоторые считали, что он погиб.
— А как же наша добыча? Мы просто оставим ее Магнусу? После всех клятв и жертв?
Он не стал упоминать, как вовремя Проповедник их вытащил, учитывая, что Змий уже направлял на него плазменное оружие. Но он чувствовал, как им повезло, раненой ногой.
Квор Галлек заметил, что он хромает, бросил взгляд на рану, но комментировать не стал.
— Есть еще кое-что, — сказал он, на этот раз взглянув Дегату в глаза. — С ним Бартуса Нарек.
— На борту?
— Он не похож на себя. Но это он, я уверен.
Дегат отступил, как если бы готовился к какому-то ритуалу.
— Отправь меня назад.
— Не могу.
Он шагнул к Квору Галлеку и схватил его за горло.
— Его голова — моя, Проповедник! — прорычал он. — Отправь меня назад.
— Не могу, — повторил Квор Галлек.
Дегат еще несколько секунд держал его, размышляя, не сломать ли Галлеку шею. Ритуал, который его с воинами отправил на «Харибду», прямо через варп, стоил Проповеднику огромных сил. Только поэтому Квор Галлек вел себя так мирно. У него не было выбора.
— Мы с тобой ничего не добились.
— Не совсем, — прохрипел Квор Галлек, показывая маленький острый камень.
Сомнений быть не могло: это был обломок фульгурита.
Дегат отпустил его.
— Ты убил его? Владыку Змиев?
Квор Галлек потер шею, а затем покачал головой:
— Нельзя убить то, что уже мертво.
Он поднял обломок к свету, и тот как будто усилился вокруг камня.
— С этим фрагментом мы можем добиться гораздо большего.
— Какая сила может быть у ничтожного куска камня? — спросил он, но все же протянул руку к обломку.
— Он заставил Нарека перейти на другую сторону, — ответил Квор Галлек, и Дегат одернул руку, словно обжегся.
Он повернулся к Проповеднику спиной, кивком приказал своим людям идти и оставаться готовыми к немедленному развертыванию.
— И кто же он?
— Легионер в сером. Потерянная душа. Он сказал, что фульгурит открыл ему истину.
— Меня никакая истина, кроме истины Лоргара, не волнует, — ответил Дегат. — Зачем он на корабле? Он объединился с ними?
— Дегат, это еще не конец. Ты встретишь Нарека и получишь все ответы. Они потекут, как кровь.
Дегат сжал кулаки с такой силой, что на латных перчатках хрустнули костяшки.
— Уж он в этой крови захлебнется.
— Храни в душе это обещание, брат, а также все, что мы сейчас обсудили, — сказал Квор Галлек, поворачиваясь к сервочерепу, который только что влетел в помещение. — У нас гости…
Сервочереп спроецировал изо рта гололит, изображающий воинственную фигуру Лестигона.
— Очередная неудача, Проповедник.
«Саван жнеца» находился недалеко, судя по тому, что гололитическая связь была возможна. Он догнал «Монархию» и, без сомнения, уже подготовился к казни, заняв позицию для метания огня.
— Твой корабль еще не распылен на атомы только потому, что ты мне нужен, Квор Галлек.
Квор Галлек счел благоразумным поклониться. Дегат никак не отреагировал, но хотя бы встал лицом к командиру Гвардии Смерти.
— Мы поставим их на колени, — попытался он заверить Лестигона. — Их корабль вот-вот развалится, их экипаж почти уничтожен, воины обескровлены. Теперь, когда ты здесь, мы можем…
Лестигон поднял руку, приказывая замолчать.
— Хватит обещаний, хватит лжи, Проповедник. Корабль исчез.
— Исчез? Как? Они же в когтях шторма. Корабль не может просто…
— И тем не менее «Харибды» нет ни на моих авгурах, ни на сенсориумах. Они исчезли. И ты скажешь мне, куда именно. — Он наклонился вперед, и его лицо в шлеме заполнило всю проекцию. — Но уясни кое-что. Я не хочу иметь никакого дела с вами, любителями мазаться кровью и дрессировать демонов. Ты, Квор Галлек, для меня — всего лишь инструмент. Когда это закончится, мы с тобой разойдемся. С твоей стороны разумно будет немедленно убежать. Беги подальше.
Глава 50
Вырванные из шторма
Время возобновило ход без Нумеона, который вдруг очутился во тьме. Видение, показанное Алым Королем, исчезало быстро. Он хватался за фрагменты, пытаясь сохранить их в памяти, но проще было ухватить дым.
Наступающая буря.
Огненные волны.
Гром в небе.
Пылающий путь.
Гора.
Вместе с настоящим пришел вой клаксонов, постепенно угасающие крики Нерожденных и красный свет аварийных ламп.
Он все еще стоял в грузовых отсеках, неподалеку от святилища, когда «Харибда» резко накренилась влево. Нумеона сбило с ног, отшвырнуло в стену, но он вцепился пальцами в напольную решетку, прежде чем корабль опять качнуло.
В ухе зазвучали голоса из вокс-бусины. Канал был забит криками, приказами и отчаянными объявлениями.
Каждая стойка и арматура, каждая переборка, каждый кусок измученного каркаса «Харибды» мучительно выли.
В Нумеона врезался тяжелый ящик, вырванный турбулентностью из креплений, и оторвал его от палубы. С гравитацией было что-то не то. Он падал в конец коридора, в противоположную от святилища сторону, будто летел по шахте. Нумеон протянул руку, надеясь ухватиться за что-нибудь, поморщился, когда в плечо ударил еще один ящик. Вцепился в стеллаж, но выпустил его, когда в грудь ударил контейнер с боеприпасами.
Он пролетел немного в свободном падении, пытаясь сориентироваться, упал на выпирающую переборку с такой силой, что из легких выбило воздух, и ухватился за нее, почти ничего не видя из-за тряски, которую порождали волны агонии, идущие по кораблю.
Раздался скрип стали, звук рвущегося металла, и он увидел, как к нему, словно брошенное копье, летит балка. Едва успев перевести дыхание, он перекатился и опять угодил в когти гравитации.
Стремительно вращаясь, Нумеон опять попытался ухватиться за что-нибудь, но угодил в бурю из ящиков и арматуры, пришедшую из грузовых отсеков. Балка вонзилась в переборку, расколола ее и с угрожающим видом вышла с противоположной стороны.
За ней последовали новые вырванные из гнезд балки, предвещая новую бурю. Под силой инерции их заостренные концы легко проткнут броню Нумеона.
Он взревел от злости, от боли, от унижения. Погибнуть здесь после всего пережитого…
Его падение остановилось после внезапного рывка, и плечо вспыхнуло, как от вывиха. Из-за резкой остановки Нумеона кинуло в стену, так что балки пронеслись на расстоянии ладони от лица. Он задрал голову, чтобы взглянуть на своего спасителя.
Каспиан Хехт держал его за запястье и выглядел таким же измученным, как он сам.
— Ты так и будешь висеть? Поднимайся!
Он напрягся, и Нумеон, карабкаясь второй рукой и ногами, забрался в альков, где укрылся Хехт.
Тот втащил Нумеона внутрь. Сам он сидел, плотно втиснувшись в пространство: спиной прижимался к боковой стене, а ногами упирался в противоположную. Было тесно, для двоих едва хватало места.
— Спасибо, — сказал Нумеон, тяжело дыша. По лицу и плечу стекала кровь, и у него было несколько переломов.
Хехт кивнул. Сам израненный не меньше, он прижимал к груди руку, на которой порвал связку или мышцу, когда втаскивал Нумеона в относительную безопасность алькова.
— Что случилось? — спросил Нумеон.
— Я не думаю, что… шторм хочет нас отпускать.
Корабль покинул варп, но Нумеон пока не знал, выпали они или вылетели. Несколько секунд он пытался понять, было ли реальным то, что он увидел, или Алый Король явился только в его воображении.
Приняв такую же позу, как Хехт, Нумеон вправил вывихнутое плечо. Боль быстро ушла, и трансчеловеческий организм уже залечивал раны.
Дрожь медленно прекратилась, «Харибда» стала выпрямляться, и давление на грудь ослабло. Град из вырванных с места грузов ослаб. Ящики еще некоторое время кувыркались и скользили по коридору, но вскоре остановились.
Вопли корпуса перешли в глухой стон. Пластины побитой брони больше не грохотали, а напряженный скелет корабля расслаблялся.
Когда их ноги вновь оказались на полу, Нумеон заметил, что палуба и стены не вибрируют от работы двигателей. Корабль опять дрейфовал.
Он медленно выдохнул, чтобы успокоиться.
— Хехт, я обязан тебе жизнью. Что ты делал внизу, так близко от святилища? — спросил он, смотря на легионера.
Хехт поморщился, еще определенно чувствуя боль от ран. В хаосе он потерял шлем и заполучил уродливый кровоподтек на виске.
— Должно быть, меня отнесло не в ту сторону, — сказал он. — Я направлялся в генераториум, когда все… изменилось. Это произошло так неожиданно. Должен признаться, я точно не помню, что случилось.
Он взглянул Нумеону в глаза:
— Может, ты меня просветишь?
Было в выражении лица Хехта что-то странное, как будто он и так знал или догадывался, что произошло.
— Примарх принял нашу сторону. Алый Король.
Хехту не удалось скрыть потрясение и тревогу:
— Магнус Красный?!
— Или его часть. Я не уверен. Он почти ничего не объяснял.
— Что он сказал?
— Показал мне видение — вариант будущего, наверное. Не знаю. Но он сказал, что у нас есть выбор. Что за выбор, я тоже не знаю.
— И все? Он ничего не предлагал?
— А должен был?
Он задержал на Хехте взгляд, пытаясь понять, что серый легионер имел в виду. Столько времени прошло, и до сих пор они понятия не имели, в чем заключается его миссия.
— Примархи обычно не делают безвозмездных подарков, — сказал он. — Мы не знаем, на чьей стороне Тысяча Сынов.
— Не думаю, что ему что-то от нас нужно. Мне кажется, он сделал это ради Вулкана, что это последнее проявление братской привязанности во времена, когда братоубийство стало обычным делом. Или он просто хочет показать, на что способен. Откуда мне знать намерения Алого Короля? Я рад, что он хотя бы не убил нас.
Нумеон покачал головой, раздраженный подозрительностью Хехта, активировал вокс и попытался отыскать необходимый ему голос среди обрывков бесед и визга помех.
Он нашел Зитоса.
— Рад снова тебя слышать, брат-капитан, — тепло сказал Зитос.
— Меня не так просто убить.
— Это точно. Ты знаешь, что случилось? Последнее, что я помню, — это как направлялся в генераториум. Нас окружили сирены, а потом… это. Вулкан в безопасности?
Нумеон уже шел по коридору. Не следовало особо рассчитывать на отсрочку, которую дал им Магнус Красный. К тому же Нумеон не знал, где они оказались после выхода из шторма.
— Вулкан в порядке, в святилище никто не входил. Я с Хехтом, мы идем к тебе. Я расскажу все, как доберемся до тебя.
— Мы на мостике. Нумеон…
Судя по паузе, Зитос собирался сообщить ему что-то важное. Нумеон жестом приказал Хехту остановиться.
— Говори, Зитос. В чем дело?
— Зоны мертв. И Гарго… — Нумеон представил, как Саламандра качает головой. — Мы тяжело ранены, но это еще не все.
Услышав о смерти технодесантника, Нумеон сжал кулак. Они так много потеряли, и неужели все это будет напрасно? В голове вновь зазвучали слова Алого Короля: о лживости чудес, о том, что Вулкан не вел Саламандр через Нумеона. Видения огня вернулось. Он осторожно коснулся печати, но молот больше не грел и не дарил уверенность. Неужели Магнус говорил правду?
— Что-то еще, Зитос? — спросил он усталым, полным сомнений голосом.
— Иди на мостик, — ответил Зитос. — Мы вырвались из шторма, но ты не поверишь, пока не увидишь все собственными глазами.
— Чему не поверю? — Нумеон не сумел скрыть нахлынувшее раздражение. — Мы все еще в Ультрамаре?
— Далеко от него, брат-капитан. Мы вышли из шторма с противоположной стороны.
Следующие слова Зитос едва выговорил от переполнявших его эмоций, как будто сам не мог в них поверить:
— Терра все еще стоит, Артелл. Война не закончена. Император жив.
Нумеон замер. Раны ли были тому виной, напомнившая о себе усталость или поразительные новости, но ему пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. Он отмахнулся от предложенной Хехтом помощи и попытался осознать все, что сообщил ему Зитос.
— Как? Откуда ты это знаешь?
— Мы перехватили сообщение, его отправляли раз за разом, — ответил Зитос. — От лорда Дорна. Он приказывает всем верным сынам Императора возвращаться в Имперский Дворец.
Магнус пообещал ему выбор, но Нумеон и представить не мог, что выбор будет таким. Он закрыл канал, дал тишине воцариться на несколько секунд, после чего взглянул на Хехта.
— Мы вернулись.
Хехт нахмурился:
— Ноктюрн?
— Нет, — ответил Нумеон с той же тяжестью в голосе, которая лежала на сердце. — Терра.
Глава 51
Терра стоит
Даже при максимальном увеличении картинки с авгуров граница терранского царства представляла собой далекое мутное пятно. Но они добрались, они преодолели шторм, и теперь до Тронного мира было подать рукой.
Все сенсоры четко и согласованно показывали, что они достигли сегментума Солар и от суверенных территорий Императора отделяло лишь несколько недель пути. Пройдя по безумным волнам варпа, они оставили Ноктюрн далеко позади, как бы иррационально это ни выглядело.
Нумеон в одиночестве стоял перед главным смотровым окном, больше не скрытым заслонками. Их подняли после возвращения в реальное пространство, и теперь за иллюминатором открывалась величественная панорама.
Технопровидцам удалось восстановить ход плазменных двигателей. Варп-двигатели, судя по всему, тоже работали; впрочем, сейчас они были не нужны.
Командиры корабля испытывали неоднозначную смесь надежды, отчаяния и грусти. Больше всего досталось Адиссиану: когда капитан уходил, оставив мостик на Эсенци, он выглядел измученным и опустошенным.
Цирцея была жива, но лежала в апотекарионе под присмотром корабельных медике. После выхода в реальное пространство навигатор впала в ступор и до сих пор не произнесла ни слова. Ее явно не миновали ужасные испытания, которым подверглись члены экипажа и Адиссиан.
Мостик был почти пуст, и управление взяла на себя команда, не полностью укомплектованная из немногих оставшихся. Сирены убили весь прошлый экипаж, кроме Адиссиана и Эсенци. Несмотря на все усилия сервиторов-уборщиков, палубу все еще покрывали красные пятна.
Так много убитых…
Нумеон держал в руках молот, но сейчас тот не дарил душевного покоя. Вместо этого он испытывал что-то гораздо худшее, чем разочарование, гнев или досада. Облегчение.
Все наконец-то закончилось. Терра была рядом, и он мог успокоиться.
— Включите еще раз, — обратился он к Зитосу, стоявшему рядом вместе с Дакаром и Абидеми. Помимо них единственным легионером на мостике был Каспиан Хехт, прибывший вместе с Нумеоном. Он стоял, прислонившись к колонне и скрестив руки на груди, такой же холодный и замкнутый, как в свой первый день на этом корабле.
Зитос ободряюще положил руку Нумеону на плечо.
— Ты сделал все возможное, брат-капитан.
Нумеон с благодарностью кивнул, но оставался безучастен.
— На этот раз на весь корабль, — сказал он. — Запусти трансляцию по всем вокс-каналам. Наши братья и члены экипажа — те, кто остались, — должны знать, что Терра стоит.
Несколько мгновений шипела статика, а потом изо всех вокс-трансляторов «Харибды» зазвучало сообщение. И всюду, от бараков до машинариума, члены экипажа и легионеры оставили свои дела и прислушались.
Ушаманн, ухаживающий в апотекарионе за Гарго и другими ранеными, поднял голову.
Адиссиан, сидевший рядом с Цирцеей, мягко сжал ее руку в надежде, что она тоже услышит.
Ксафен, патрулировавший коридоры в попытке искупить вину, остановился и взглянул на ближайший потрескивавший вокс-передатчик. Остальные воины последовали его примеру, опустив оружие и обратившись в слух.
Вар’кир, в одиночестве медитировавший в солиториуме, открыл глаза.
На несколько мгновений все замерло и корабль затаил дыхание, внимая словам седьмого примарха.
— Сыны и дочери Императора! — звучал низкий, громоподобный голос, искаженный статикой и дефектами связи. — Терра стоит. Услышьте мои слова, слова Рогала Дорна, Повелителя Имперских Кулаков и преторианца Императора. Терра стоит! Мы превозмогаем, мы не склоняемся перед предателем Хорусом. Император взывает к вам: возвращайтесь на тронный мир. Все верные легионы должны вернуться на тронный мир немедленно. Терра стоит. Авэ Император!
На этом сообщение из Имперского Дворца заканчивалось, но его передавали по астропатическим и вокс-каналам на повторе. Зитос выключил запись.
Это был призыв к оружию. Хорус, по всей видимости, направлялся к Терре, и для ее защиты Дорну нужны были все верные сыны.
— Жиллиман говорил, что все кончено, — сказал Нумеон. — Он ошибался. Целый легион… Нет, три легиона застряли с другой стороны шторма и томятся в неведении. — Он покачал головой. — Если про Терру станет известно…
— То все верные сыны на Макрагге тут же покинут Империум Секундус и бросятся сюда, — закончил за него Зитос. — Мы можем быть посланниками, брат-капитан. Это даст нашему путешествию смысл. Цель.
— После возвращения на Терру обратного пути уже не будет. Дорн не позволит, — вслух размышлял Нумеон. Он повернулся к Эсенци, сидящей на командном троне Адиссиана. — Мы можем с ними связаться?
— Не знаю, что за сигнал они используют, но он многократно усилен. Подозреваю, его передает целый астропатический хор. Нам потребуется подойти гораздо ближе, повелитель.
Зитос почувствовал тревогу Нумеона, когда тот перевел взгляд обратно на космос, ограниченный рамами иллюминатора. Он благоразумно понизил голос, чтобы его услышал только один из присутствующих.
— Ты подумываешь повернуть обратно?
— Мы на поворотной точке, согласен? Отсюда пути расходятся. В одном направлении лежит Терра, в другом…
— Другое мы уже пробовали и едва не погибли.
— Я дал клятву, брат, — сказал Нумеон, крепче сжимая Символ.
— Как и я, как и все остальные. — Зитос приблизился, и Нумеон с раздражением отметил, как заговорщически зазвучали их голоса. — Но это Терра. Имперский Дворец. Неужели мы отвернемся от них?
Нумеон посмотрел ему в глаза. Усталость от ран и пережитых испытаний давила на него сильнее, чем когда-либо раньше.
— Ну мы же отворачиваемся от Вулкана…
Это было не обвинение, а простая констатация факта, даже просьба. Пусть все закончится. Разве я отдал недостаточно?
Зитос хотел было ответить, но Нумеон уже направился к выходу.
— Брат-капитан, — растерянно бросил он вдогонку спине Нумеона, — куда ты?
— На свою последнюю службу.
Глава 52
Последняя служба
Встав на колени в тесном святилище, Нумеон почтительно склонил голову — не в первый раз, но наверняка в последний. Несмотря на доводы разума, он раз за разом приходил сюда в поисках чуда, какого-нибудь знака, который дал бы ему надежду. Некоторое время Нумеон думал, что нашел такое чудо, но теперь он видел перед собой лишь безжизненное тело отца. Он не покоился в земле Ноктюрна, но хотя бы был в безопасности.
По крайней мере, на Терре Вулкан воссоединится со своим отцом.
— Я подвел тебя, отец, и глубоко сожалею об этом, — торжественно проговорил он, но слова звучали хрипло и сдавленно, как будто он боялся, что они придадут его неудаче вес. — Я пытался, правда. И страдал. Как все мы. Но мы не можем вернуться на Ноктюрн, пока бушует шторм и горит Галактика.
Вулкан не ответил и даже не шевельнулся. Он оставался тем же холодным трупом, каким был с момента отлета «Харибды».
— Я верил, что если мы вернем тебя на гору… что в ее огне ты…
Он зажмурился и глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. В сознании вновь всплыли обрывки видения — пророчества Алого Короля.
Наступающая буря.
Огненные волны.
Гром в небе.
Пылающий путь.
Гора.
Смертопламя.
«Загляни в огонь», — сказал ему Магнус.
Нумеон открыл глаза. Ему хотелось сдаться и утешиться тем, что они живы и достигли безопасной гавани. Вулкана поместят в склеп на Терре и будут чествовать до скончания времен.
Но что-то заставило его замереть. Он заметил эпитафию на гробе Вулкана.
— «Вольное пламя», — прочитал он вслух.
Огонь. «Загляни в огонь».
— Кто видел Вольное пламя?
«Отыщи свой путь».
— Надо мной нависает гора, окутанная траурными облаками…
Нумеон решил, что Магнус говорит о его пути, его судьбе.
Он вскочил, вдруг осознав, что неправильно понял слова Алого Короля.
У основания гроба собрался пепел — должно быть, оставшийся после предыдущей службы. Нумеон дотронулся до него пальцами и обновил белый символ на лице. Символ означал «воскрешение».
— Вулкан жив, — прошептал он, чувствуя, как в глазах собираются слезы надежды, и направился в солиториум.
Услышав грохот ботинок, Вар’кир поднял задумчивый взгляд от горящей жаровни.
— Ты видишь в огне их тени, капеллан? — спросил Нумеон, понизив голос из уважения к святилищу.
— Я вижу Зонна, Орна, Ран’да, Задара, Кур’ака… Я вижу мертвых, брат-капитан.
— Но не нашего отца. Вулкан никогда в огне не появляется, — заметил Нумеон, опускаясь на колени рядом с Вар’киром.
— Нет, никогда. — Он посмотрел Нумеону в глаза, выражая искренность. — Я знаю, что мы не сходимся во взглядах на ситуацию с нашим с отцом. Мне жаль, что я не верю в его воскрешение, как ты, но рисунок из пепла на лице чудес не явит.
— Мы живы. Разве это не чудо?
Вар’кир кивнул и вновь повернулся к огню:
— Живы, но не все.
— И никто на борту этого корабля не скорбит о потерянных больше меня. Я повинен в их смертях.
Нумеон на мгновение отвлекся, вспоминая погибших. Рука на плече выдернула его из мрачной задумчивости.
— Это огромный удар — что мы так и не добрались до Ноктюрна. Но на Терре мы хотя бы сможем принять участие в войне.
— Твоя вера, как всегда, делает тебе честь. Но не мы не добрались, а я. Вулкан до сих пор лежит в гробу, потому что мне удалось провести нас сквозь шторм.
— Мы вернемся, Артелл. Когда война закончится и восстание Хоруса подавят, мы проводим Вулкана в последний путь.
— Знаю, но уже не я поведу, а ты.
Вар’кир резко повернулся к нему, непонимающе хмурясь:
— Куда, Нумеон?
— На Ноктюрн.
Вар’кир покачал головой и начал вставать.
— Как вижу, ты продолжаешь себя обманывать. Я надеялся…
Латная перчатка легла на его запястье, не дав договорить. Вар’кир посмотрел на нее, потом на Нумеона.
— Отпусти меня, Артелл, — произнес он спокойно, но твердо. — Слишком далеко нас завели эти губительные мечты. Мертвые в нашем крематории — тому подтверждение!
— Загляни в огонь! — потребовал Нумеон, крепко удерживая капеллана, и указал на жаровню. — Загляни, Вар’кир.
— Я уже столько раз это делал. Там ничего нет. Только пламя. — Он опять опустил взгляд на свое запястье. — А теперь отпусти меня, брат, — повторил он сквозь стиснутые зубы. — Я не могу больше быть частью этого безумия.
— Ты видел Вольное пламя.
Увидев, что капеллан наконец слушает, Нумеон отпустил его.
— Это ничего не доказывает. Передо мной был бесконечный, вечный огонь. Я видел иммолус, «всепоглощающий», — сказал он, цитируя Прометеево кредо. — Смерть всему.
— И что же выходит из этого огня, капеллан? Что нам говорит кредо?
— Каждая смерть ведет к перерождению, таков Круг огня. Но это не значит, что Вулкан вернется. Интерпретаций может быть сотни.
— А ты не думал, что не видел Вулкана, потому что видел что-то другое? Потому что должен был увидеть что-то другое?
— Брат, говори нормально, или я уйду и посоветую отстранить тебя от командования.
— Бесконечное всепоглощающее пламя, — сказал Нумеон, — это Смертопламя, гора на Ноктюрне, вечная ярость. Это иммолус, капеллан. Ее ты видел.
Уверенность Вар’кира на секунду ослабла, и он нахмурился:
— Я не понимаю.
— Загляни еще раз. Загляни в пламя, прежде чем мы вновь бросимся в шторм, рискуя жизнью и душой, — попросил Нумеон и услышал эхо слов Магнуса.
Вар’кир вновь опустился на колени и заглянул в пламя.
Глава 53
Сбор погребального огня
Зитос собрал легион в зале реликвий.
— Все на месте, Нумеон, — доложил он, встретив капитана у входа.
Позади, в темноте Игнеума, полыхало пламя. Треск углей нарушал тишину, а длинные подергивающиеся тени растянулись до пустого стола, за которым в последний раз собирались сыны Вулкана. Сейчас воины стояли возле большой жаровни.
Приблизившись, Нумеон не мог не заметить, как мало их осталось. Израненные Саламандры стояли небольшим полукругом, огонь освещал измученные лица и побитые шлемы. Пепел из крытого поддона жаровни витал в воздухе, как пыль.
Заняв место среди остальных, Нумеон протянул руку к котлу и поддержал огонь горстью черного угля. — Итак, мы собрались, чтобы решить свою судьбу. Он посмотрел на собравшихся, пытаясь определить их настроение. Из тех, кто покинул Макрагг, осталось меньше половины. Огромная потеря.
— Я не вижу перед собой побежденное братство, — обратился он к ним, на мгновение встретившись взглядом с Вар’киром, который ответил коротким кивком. — Я вижу в вас решимость.
Капеллан стоял почти плечом к плечу с Ксафеном, который физически пострадал меньше всего, но почему-то выглядел самым равнодушным. Гарго, напротив, ловил каждое слово Нумеона. Даже потеря второй настоящей руки не ослабила его веру.
— Разожжем же пламя возмездия, — продолжил Нумеон, приглашая их добавить в жаровню топлива, — и вернем себе цель.
Один за другим Саламандры взяли по горсти черного угля и бросили его в огонь — торжественно и молча.
Все, кроме Ксафена. Он упустил своего врага — того, который убил их технодесантника и покалечил Гарго. Противник исчез, как дым на ветру, когда гнусный ритуал, позволивший Несущим Слово ступить на «Харибду», закончился или нарушился. Это жгло душу, как все оскорбления, нанесенные им бывшими братьями-ренегатами. Поэтому Ксафен был особенно зол, когда решил пойти на конфликт с Нумеоном.
— Что все это значит? — поинтересовался он, остановившись перед пламенем, которое бросило на лицо и броню острые как кинжалы тени. — Чью судьбу мы решаем?
В глазах Ушаманна возникло слабое голубоватое сияние, особенно яркое на фоне огненных глаз, обратившихся к погребальному капитану.
Нумеон про себя обругал библиария за это небольшое предательство.
— Он хочет, чтобы мы изменили свой путь, — сказал им Ушаманн. — Ты хочешь, чтобы мы вернулись в Гибельный шторм.
На лице Ксафена появилось недоуменное и подозрительное выражение. Как и на лицах нескольких других.
— Это правда?
— Да, — ответил Нумеон. — Мы должны быть на Ноктюрне. Ради Вулкана.
— «Ради Вулкана»? Наш отец мертв, — возразил Ксафен. — Я хочу проводить его в последний путь не меньше остальных, но все кончено. Неужели ты этого не видишь? Вар’кир, ты ведь понимаешь.
Капеллан кивнул:
— Я понимаю, и не спорю, Рек’ор. Я разделяю твои сомнения, но я заглядывал в пламя и увидел там путь.
— Сквозь шторм? — спросил Гарго.
Ксафен нахмурился:
— Что за путь? Что ты увидел, Вар’кир? Ты один из игниаксов, скажи же, что показал тебе огонь?
— Путь к Ноктюрну.
Ксафен медленно покачал головой, как будто с трудом понимая, что слышит.
— Разве это не безумие?
Он отошел от огня.
Нумеон быстро приблизился к нему и схватил его за руку прежде, чем тот успел повернуться. Он сделал это так резко, что несколько Саламандр переглянулись, не понимая, что происходит и стоит ли вмешиваться.
Му’гарна и Бадук хотели было заступиться за сержанта, но Зитос взглядом остановил их. Он взмахнул молотом, поднимая его к груди, и невозможно было представить более грозного привратника или смотрителя.
— Помните о своих клятвах, — предупредил он их. — Мы все поклялись следовать за Нумеоном. Чего бы это ни стоило, что бы для этого ни потребовалось.
Оба пирокласта сочли благоразумным отступить.
— Мы должны действовать вместе, брат, — сказал Нумеон. Он ни разу не отвел взгляд от Ксафена за время этого короткого монолога. Ксафен уставился на капитана в ответ, затем опустил взгляд на руку Нумеона и продолжал смотреть на нее, пока его не отпустили.
— Я буду рад смерти, — произнес он. — Достойной смерти. Но я не хочу быть жертвой шторма, который мы едва пережили. Я не хочу быть игрушкой в руках наших врагов. Гвардия Смерти, Несущие Слово, адские отродья, которые выглядят как дети, во имя Трона! Мы покроем свои имена позором, а Вулкан окажется в лапах неведомых тварей из-за завесы, На обратном пути мы будем беззащитны. А если наш почтенный корабль все-таки не выдержит? А наш технодесантник лежит в морге без головы рядом с трупами братьев, которых я убил! — прорычал он, борясь с горем и злостью. — Задар, Кур’ак — их кровь на моих руках. Как? Как мы это сделаем?
— Мы будем верить, — сказал Нумеон, протягивая ему горсть угля. — Но для этого мы должны быть едины. Шторм скрывает свет. Да, Астрономикон не указывает нам путь. Но, если мы сумеем разогнать тьму, зажечь на мачте собственный свет, мы увидим, что лежит перед нами. Смертопламя станет нашим маяком. Нужно только его увидеть.
— Ты осветишь нам путь сквозь шторм надеждой? — недоверчиво спросил Ксафен. Он повернулся к остальным. — Я один слышу это безумное предложение?
— Осторожнее, — предупредил его Зитос.
Нумеон поднял руку, призывая к спокойствию.
— Это не имеет смысла, но ведь и варп его не имеет. Это царство чистых бушующих эмоций. Он использовал против нас горе нашего собственного капитана. Показал нам Вулкана, которого мы так жаждали увидеть. Не говори, что не испытывал ничего подобного.
Ксафен помрачнел, невольно подтверждая справедливость слов.
— Нумеон, я видел воинов, убитых бесчестно, не получивших даже шанса защититься! Как ты можешь просить, чтобы мы вернулись в этот ад? Я устал жить с клинком врага у горла. Хотя бы раз я хочу сам решать свою судьбу, сразиться на поле боя, которое сам выбрал, с врагом, который стоит прямо передо мной. Довольно обмана и предательств.
Слова Ксафена встретили одобряющим шепотом. Один раз легион едва избежал самоубийства, и они не испытывали никакого желания повторять.
Но Ксафен еще не закончил.
— Допустим, мы решим вернуться в шторм. Даже если мы выживем… — Он покосился на капеллана. — Вар’кир — не навигатор. Может, он и видит Ноктюрн за завесой, но как он поведет корабль?
— Поведет не он, — ответил Ушаманн, — а я. И Цирцея, если выживет.
— Ни один навигатор сквозь этот шторм не пробьется, Ксафен, — сказал Вар’кир. — Мы уже пытались — и потерпели неудачу. Мы должны обратиться к древним наукам, которым обучил нас Вулкан. Предать идеи просвещения, отринуть принципы Имперской истины. Мне нелегко это говорить, но я уверен, это единственный способ добраться до Ноктюрна.
— Ты же понимаешь, что это безумие? — спросил Ксафен.
— Брат, ты сам назвал имена погибших, — ответил Нумеон. — Но какой же будет смысл в их жертве, если мы предадим клятвы, данные Вулкану и друг другу? С каких пор Саламандры выбирают самый простой путь?
— Нумеон, это верная смерть.
— Возможно, но я так не думаю. Против этих ужасов у нас есть только надежда, вера друг в друга и в Вулкана, — сказал Нумеон и показал им Печать. — Этот молот вернул меня к легиону. Несколько раз спас мне жизнь. Это просто молот для ковки, элемент доспехов нашего примарха. Я обращаюсь к вам не как ваш капитан или какой-нибудь пророк. Я Саламандра, сын Вулкана, и я слышу, как пламя горы зовет меня домой. Все это время, полное испытаний и потерь, я верил, что у нас есть высшая цель. Вот она. Смертопламя зовет своего приемного сына. Она одна может вернуть его нам. И ответьте мне, братья… Есть ли такое испытание, которое мы не преодолеем ради этого? Есть ли такой риск, который не возьмем на себя?
Наступила тишина, нарушаемая только треском огня.
Первым на колени опустился Гарго. Он коснулся пепла, собирающегося под ногами, и медленно, аккуратно изобразил на лице символ воскрешения. Когда он закончил и встал, его глаза горели огнем веры — но не религиозным фанатизмом, а скорее убежденностью и безграничным доверием братству. Иген Гарго, кузнец, утративший свой дар, ставший калекой… Если он еще был способен надеяться, то какое право сомневаться имели остальные?
Следующим подошел Вар’кир, затем Абидеми и Дакар, за ними — Зитос, в конце концов все Саламандры, кроме двоих, нанесли на кожу пепел надежды.
В течение всего ритуала Нумеон не сводил глаз с Ксафена.
— Однажды ты уже выбрал меня своим капитаном, Ксафен. Ты назвал мое имя. Доверился мне. Доверься же еще раз. Это не ритуальное самоубийство, это надежда. Последний ее луч. Но мы должны следовать за ней вместе. Каков твой ответ?
Ксафен подобрал уголек, бросил его в огонь и начертил пеплом символ, как и остальные.
Затем он вышел из круга и направился к выходу, но Гарго остановил его, положив бионическую руку на плечо.
— Убери руку, Иген, — тихо попросил Ксафен.
— Отпусти его, — сказал Нумеон, но выражение его лица стало жестким. Он нанес на лицо пепел.
Гарго отступил, и Ксафен покинул Игнеум, нарушая тишину звуком шагов.
— Его раны слишком глубоки. — Гарго попытался оправдать брата.
— У всех нас раны, Гарго, — возразил Нумеон. — Ксафен изменит свое отношение. Должен.
Он окинул взглядом оставшихся и кивнул с едва заметной воинственностью.
— Итак, мы снова вступим в шторм и посмотрим гибели в лицо.
Они не ответили одобрительными возгласами, не начали выкрикивать имя Вулкана. Но в них ясно чувствовалась решимость. Саламандры выбрали свой путь.
Но только одно было несомненно. Этот путь вел к пламени и смерти.
Глава 54
Необходимая жертва
Адиссиан стоял на коленях рядом с Цирцеей, которая беспокойно спала на одной из коек апотекариона. Он взял ее руки в свои, склонил на пальцы голову и тихо читал строки из Лектицио Дивинитатус.
Воздух был холодным и стерильным. Рециркуляторы воздуха тихо гудели, а над головой тускло светились галогенные трубки. Цирцея выглядела измотанной, но по крайней мере она вышла из ступора и уснула. Ушаманн успокоил ее разум, позволив погрузиться в сон.
Адиссиан надеялся, что она никогда не проснется, что ее боль утихнет и она встанет рядом с Императором. По крайней мере здесь, в этом состоянии, ей было покойно.
Корабль и ее экипаж повидал и пережил достаточно. Что будет ждать их всех, включая беженцев с Бастиона, если они последуют за Саламандрами в огонь? Небытие, вернее всего.
От молитв Адиссиана отвлекло характерное шипение воздуха, с которым открылась дверь апотекариона.
Вытерев лицо рукавом формы, он обернулся и увидел Ушаманна, Зитоса и Нумеона.
— Нет, — сказал он, вставая и решительно мотая головой. — Нет, будьте вы прокляты! — Адиссиан остановился между Цирцеей и Саламандрами.
Ушаманн поднял руку, чтобы попросить капитана отойти, но Нумеон остановил его.
— Она нужна нам, Коло, — просто сказал он. — Ушаманн может привести ее в чувство, но потом она будет нам нужна.
— Я слышал, — сказал Адиссиан, — вы собираетесь вернуться в Гибельный шторм.
— И она нужна нам, — мягко повторил Нумеон.
Адиссиан нахмурился, полный злости и преждевременного горя:
— Это ее убьет.
Нумеон кивнул:
— Я знаю, но ее жизнь была отдана на службу легиону в момент ее рождения. Как и твоя, капитан.
Руки Адиссиана коснулись холодные тонкие пальцы, и он резко обернулся.
Цирцея, изможденная, умирающая, но не спящая, смотрела прямо на него. В ее глазах светились сострадание и любовь к человеку, вместе с которым она принесла в этот мир новую жизнь. Жизнь, которой не суждено было остаться надолго, но которая оставила в них неизгладимый след.
— Вы это сделали? — спросил он Ушаманна, сверкая глазами от гнева.
— Нет, — ответил библиарий. — Клянусь, я не проникал в ее разум. Она проснулась сама.
Адиссиан перевел взгляд обратно на Цирцею, и на его лице смешались страх, надежда и замешательство.
— Ты не обязана это делать.
Цирцея была слаба — она всегда была слабой, — но изо всех сил стиснула руку Адиссиана. Ее голос прозвучал не громче шепота.
— Я сама выбираю этот путь, Коло. Любовь моя.
Ее глаза на мгновение скользнули за спину Адиссиана, к Нумеону, который ответил коротким благодарным кивком. Затем она положила руки Адиссиану на лицо и отерла свежие слезы большими пальцами.
— До Терры я все равно бы не добралась. Там нас ничего не ждет.
— Я знаю… — ответил Адиссиан тихим, полным боли голосом.
— Нужно спешить, капитан, — произнес Нумеон не терпящим возражений тоном. — У вас есть час, после чего мы должны быть готовы. Твое место на мостике, место Цирцеи — в новатуме.
Адиссиан кивнул. Он выглядел как осужденный на пути к виселице.
Оставив Адиссиана и Цирцею наедине, Саламандры собрались снаружи.
— У нее есть шансы выжить? — спросил Нумеон, наблюдая сквозь стекло за тем, как двое смертных делили друг с другом последние минуты.
— Нет, капитан. Она погибнет, — ответил Ушаманн в своей неизменной жесткой манере. — Это единственный итог нашей затеи, в котором я уверен. Вопрос в другом: успеем ли мы достичь Ноктюрна, прежде чем она умрет.
— Значит, так тому и быть, — сказал Нумеон, понимая, что выбора у них уже нет, и отвернулся, чтобы сосредоточиться на следующих задачах.
— Убедись, что Вар’кир готов, — приказал он Ушаманну.
— Я выделю ему место на мостике.
Он ушел, оставив Нумеона с Зитосом.
— Ты видел Хехта?
Зитос покачал головой:
— Нет, после выхода из шторма — ни разу. Найти его?
— Не надо, он может быть где угодно. Но это странно.
— Что именно?
— Он назвал себя агентом Малкадора, регента самого Императора. Но вот мы здесь, у Терры, собираемся нарушить долг перед самим Рогалом Дорном, а Хехта нигде нет.
— Ты ожидал, что он попытается нам помешать? — спросил Зитос.
Нумеон кивнул.
— Ты уверен, что он не будет пытаться в будущем?
— Это наше дело, не Малкадора. Император предпочел бы видеть своего сына живым. Вулкан нужен ему, как и нам. Кроме того, в Хехте есть что-то странное. Я лишь недавно это заметил.
— Он проливал кровь вместе с нами.
— Но гарантирует ли это верность, тем более чужому делу?
Зитос был вынужден признать, что ответ на этот вопрос отрицательный.
— Мы можем ему доверять?
— Не больше, чем тому, что мы встречали в шторме.
Нумеон помолчал, обдумывая дальнейшие действия.
У них не было времени искать серого легионера. Возможно, тот был занят собственными ритуалами.
Зитос заметил, что капитан в затруднении.
— Что мне сделать? Скажи, и это будет исполнено. Я могу собрать отряд, выследить Хехта.
— Нет, забудь про него. До сих пор он был нам союзником. Ты нужен на мостике. Всех легионеров следует поставить на оборону его и генераториума. А поскольку нас осталось так мало…
Нумеон на мгновение отвел взгляд, вспоминая погибших. Но в глубине души он знал, что нужда в жертвах до сих пор не иссякла.
Зитос вернул в его в чувство:
— Если это чем-то поможет, брат, знай, что я последую за тобой хоть в адопламя. Один раз я это уже делал и сделаю еще раз, если попросишь.
— Я прошу, брат, — ответил Нумеон, с улыбкой хлопнув Зитоса по плечу. — Всех вас. Но, увы, нас ждет не адопламя. А кое-что похуже.
Глава 55
Наш путь сквозь пламя
На мостике царила темнота, лишь слегка разбавленная мягким красным светом от ламп.
После гибели большей части экипажа многие места пустовали.
Лейтенант Эсенци стояла у штурвала, ожидая приказов от Адиссиана. Капитан вернулся на свой трон, но лишь молча сидел, погрузившись в раздумья. Цирцея заняла свое место в новатуме, в закрытой камере над мостиком, и все понимали, что это значит. Это путешествие станет для нее последним.
Другими ключевыми системами «Харибды» занимались старшины и собранные по кораблю сервиторы. Многого от них не требовалось. Когда они снова войдут в варп, а вместе с ним и в бурю, придется положиться на веру.
Средоточием этой веры был Вар’кир. Даже окруженный братьями-Саламандрами, он смотрелся одиноко.
Вокруг мостика стояло в боевой готовности несколько силуэтов в броне. Двое, Дакар и Абидеми, охраняли вход — крепко запертую взрывозащитную дверь. Остальные располагались на площадке под командным троном.
Среди воинов не было никого, кто не держал бы руку на навершии меча или не прижимал к груди болтер.
— Приближаемся к точке Мандевилля, — произнесла Эсенци, нарушив монотонный рефрен работающих пультов.
— Гарго, — обратился к кузнецу Нумеон, используя легионерский вокс. — Приготовиться к варп-переходу.
— В генераториуме все спокойно. Мы готовы, — ответил кузнец.
Он забрал оставшихся боевых сервиторов и технопровидцев Зонна и организовал на нижних палубах кордон — отчасти, чтобы почтить память технодесантника, отчасти, чтобы отплатить за его смерть.
К нему присоединились Му’гарна и Бадук, но их сержант куда-то пропал. Никто не знал, где Рек’ор Ксафен, с тех пор как он ушел из Игнеума.
Нумеон подтвердил, что ответ получен, и повернулся к Вар’киру.
— Брат капеллан, — сказал он. — Теперь наша судьба в твоих руках.
Вар’кир кивнул, взял крозиус обеими руками и выставил его перед своим лицом в черепной маске, как знамя. Вспышка энергии пробежала по рукояти, охватила голову оружия. С помощью этой энергии он зажег огонь в стоящей перед ним жаровне.
Пламя яростно вспыхнуло, и по мостику разлился свет от потрескивающих углей. По стенам заскользили тени, в воздухе запахло гарью.
Еще до ритуала Ушаманн расположил вокруг коленопреклоненного Вар’кира амулеты защиты и единения. Сам библиарий тоже стоял на коленях в кругу мистических талисманов, который пересекался с кругом Вар’кира, но был расположен позади.
— Цирцея, — позвал Ушаманн. В его голосе уже резонировала сила, а глаза сверкали сверхъестественным лазурным светом.
— Я здесь.
— Соберись. Отыщи мой разум и следуй за ним к Вар’киру. Будет больно, сестра.
— Я не боюсь боли.
Ушаманн улыбнулся:
— Не знаю ни одного легионера, с которым ты не могла бы поспорить в бесстрашии.
Пламя окрепло и выросло до столба. Нумеон заглянул в него, но не увидел ничего, что представало глазам Вар’кира. Однако где-то там скрывался Ноктюрн, их путь сквозь пламя. Их маяк. Нужно было лишь разогнать тьму этим огнем и добраться до него.
Если бы его спросили, откуда он это знает, он не смог бы ничего объяснить. Ответа на обвинения Ксафена в безумии у него тоже не было. Он лишь знал, что это воля Вулкана — испытание тела, разума и духа, которое Нумеон должен был вынести в одиночку, чтобы воодушевить остальных. Когда до перехода оставалось несколько секунд, он вспомнил погибших и поклялся, что их жертвы не будут напрасны. Их отца не было с ними с самого начала войны, когда упали первые бомбы, а узы братства навеки разорвались. Их легион ослаб — пусть не волей, но числом. Вулкан вернет им смысл существования, с ним они будут не политическими инструментами Мстящего Сына и не добровольными помощниками Десятого Железного в их отчаянном стремлении к самоубийству, а Змиями. Как было уготовано судьбой.
Саламандры выживут, только если выживет Вулкан.
Нумеон вытащил Драукорос из ножен с тихим скрипом металла о драконью кожу. Он остро чувствовал, как важен этот момент. Ни разу еще его путь не был так ясен. Терра осталась позади.
Он поднял меч, чтобы все его видели, и кровавый свет заиграл на зазубренном лезвии.
— Сыны и дочери Ноктюрна! Знайте, что Вулкан с нами. Все наши страдания и утраты были ради этого момента. Привяжите себя к мачте узами братства и веры, и наши надежды будут вознаграждены. Нет такой тьмы, которая смогла бы объять весь свет. Всегда останется хотя бы крохотный огонек. Не позволим же ему угаснуть. Верьте… и мы справимся.
Стоящий напротив Зитос снял со спины молот и, взяв его обеими руками, поставил навершием на пол.
— Братья, — провозгласил он.
Все Саламандры на мостике единым движением обнажили мечи. Зазвучала какофония передергиваемых болтерных затворов.
— Достижение точки Мандевилля в течение секунд, капитан, — сказала Эсенци.
Адиссиан не ответил. Он сидел на троне, ссутулившись и положив подбородок на кулак. Он не сводил глаз с Вар’кира, смотревшего в пламя.
— По вашему приказу, лорд капеллан, — сказал он пустым голосом, какой бывает у человека, готовящегося потерять все. — И да сохранит Император наши души.
— Вулкан жив… — сказал Нумеон, и его братья торжественным хором повторили:
— Вулкан жив.
Огонь взревел так громко, что едва не заглушил приказ Вар’кира.
— Вперед, — сказал он.
И «Харибда» вошла в Гибельный шторм.
Все произошло так неожиданно, что Квор Галлек едва это не пропустил.
Проповедник стоял на коленях перед одним из Алтарей, облаченный только в одежду, без брони. Он пришел сюда, чтобы собраться с силами и чтобы найти кое-что. Осколок фульгурита жег руку, а когда он положил его на горизонтально выставленную ладонь, тот начал вращаться, как стрелка компаса.
— Чудо… — благоговейно прошептал он.
Квор Галлек знал о течениях эмпиреев немало, но варп оставался океаном, в котором два корабля могут плавать вечно и ни разу не встретиться. Однако теперь у него был компас, и он показывал все, что требовалось, лучше любого авгура или сенсориума.
Он включил вокс.
— Дегат, вызывай своих воинов. Полагаю, я нашел, что мы ищем. Нить, которая приведет нас к ним.
Судя по локационной руне Несущего Слово, тот находился в апотекарионе «Монархии», но подал утвердительный сигнал.
Квор Галлек криво улыбнулся, разглядывая левитирующий сервочереп, который не покидал его уже несколько часов, — с тех пор, как они вернулись на корабль. Все это время он плавал по волнам варпа в бесцельных поисках. Не будь у него осколка, он так и не обнаружил бы «Харибду».
Он моргнул, активируя гололит. Сервочереп окатил коленопреклоненного Квора Галлека светом из глазниц, одновременно вызывая «Саван жнеца».
Спустя несколько мгновений рот черепа со щелчком раскрылся, и перед Квором Галлеком возникла зернистая монохромная проекция Лестигона.
— Говори, Проповедник.
— Я нашел их.
Обожженные радиацией губы Гвардейца Смерти растянулись в уродливой улыбке, способной оттолкнуть даже при общении через гололит.
— Значит, их конец близок. Сделай свое дело, Проповедник, и я выполню наш уговор. Потерпи еще одну неудачу, и тебя ждет океан боли. Я отправлю за тобой корабль. Будь готов.
— Корабль? — переспросил Квор Галлек, борясь с внезапно нахлынувшей тревогой. — Зачем?
— Я хочу, чтобы ты был на борту «Савана жнеца», пока еще полезен. Возможно, мне потребуется пожертвовать твоим кораблем, чтобы остановить их. Готовься.
Леститон закрыл канал, вернув сервочереп в жуткое состояние не-жизни.
Квору Галлеку было все равно, чего хочет Гвардеец Смерти: он знал, что «Харибду» надо остановить, пока она в варпе. В конце концов, в противном случае он рисковал кораблем и терял возможность сбежать от Гвардейца Смерти. Он подозревал, что Магнус приложил руку к спасению Саламандр, но примарх не любил, когда его дарами пренебрегали, и больше им не поможет.
— Вы верите, что можете прорваться сквозь завесу… — произнес он сам себе.
Стали бы Змии возвращаться, если бы не рассчитывали на успех? Каким-то образом им удалось увидеть в волнах эфира путь, не используя Астрономикон.
Будучи у них на борту — во время атаки на генераториум — Квор Галлек почувствовал разум другого псайкера. Теперь же, имея осколок фульгурита, психически привязанный к месту своего происхождения, он мог снова отыскать этот разум. После второго погружения в Гибельный шторм разум непременно будет слаб. Уязвим.
Как любой разум, вынужденный бродить в темноте.
— Старый друг, — сказал Квор Галлек, доставая клинок Асирнота. — Ты мне нужен.
Действовать следовало быстро. Отправленный Лестигоном корабль скоро прибудет.
Платить придется болью и кровью. Как всегда.
Квор Галлек медленно развязал одежду, обнажая кожу груди. Шрамы накладывались на шрамы, но не все были боевыми.
Читая молитву святого Октета, он начал резать.
Едва «Харибда» прошла точку Мандевилля, на нее тут же обрушилась ярость Гибельного шторма. По палубам разнесся уже знакомый вой истязаемого остова.
На мостике он напоминал предсмертный крик. Смертные члены экипажа не сходили со своих мест и, стиснув зубы, смотрели в закрытый ставнями иллюминатор, гадая, через какие ужасы сейчас плывут.
Несколько недель продолжалось это мучительное путешествие, и конца ему не было видно.
Все это время Саламандры не расслаблялись ни на секунду. Они неусыпно, грозно следили за любым проявлением слабости.
Нумеон тоже следил целыми днями, и тем неожиданнее было обнаружить слабость в библиарий.
Ушаманн, так долго державший курс сквозь шторм, дрожал от напряжения. Он зажмурил глаза, а на лице блестел лихорадочный пот, в свете мостика казавшийся красным. Как кровь.
Глава 56
Ослепленные
Его боль разделял Вар’кир, едва ли не с отчаянием вцепившийся в крозиус. Он тоже трясся и, склонив голову, шептал что-то на древнем языке ноктюрнских земных шаманов.
До Нумеона долетали лишь обрывки слов, но и их он не понимал. Не многие из ныне живущих понимали.
Вулкан раньше был одним из них, но он еще вернется. Должен вернуться.
Разрываясь между капелланом и библиарием, обоим из которых явно приходилось нелегко, Нумеон не сразу заметил, что Ушаманн испытывает и другие трудности.
— Зитос… — позвал он, поднимая меч в боевое положение и приближаясь к Ушаманну.
Увидев опасность и зная из собственного опыта в Восточной цитадели, к чему это может привести, Зитос двинулся на пострадавшего библиария с другой стороны.
Но не успели они добраться до Ушаманна, как тот запрокинул голову, словно ее дернули, и распахнул глаза, из которых хлынул лазурный свет.
— Кровь Вулкана, Ушаманн, — прошептал Нумеон, поднимая меч, чтобы отсечь библиарию голову. — Мне так жаль.
— Не… я… — прохрипел тот, кривясь от боли, которую доставляла ему речь.
Зитос развернулся, но было слишком поздно: двери в новатум уже открывались, словно и не было на них ни замков, ни засовов.
В проходе стояла Цирцея, очерченная алым светом и частично прикрытая потоками сжатого воздуха из замков.
Адиссиан тоже развернулся и теперь шел к ней от командного трона, словно манимый песнью сирен, слышимой ему одному.
Цирцея оставалась худа, но больше не выглядела слабой. Она как будто плыла вниз по лестнице, ведущей из убежища.
— Капитан, — предупреждающе позвал Нумеон и хотел было вмешаться, но Цирцея выставила перед собой руки, словно сдаваясь.
— Навигатор, — сказал Нумеон, держа руку на рукояти Василиска.
Затем Цирцея посмотрела вверх, и он понял, что это конец. Ее черные глаза казались бездонными. Она улыбнулась и подняла руку к серебряному обручу на голове, намереваясь снять его.
Несколько Саламандр к тому моменту нацелились на нее, но Адиссиан взбежал по лестнице и встал между Цирцеей и воинами, которые обязаны были ее уничтожить. Бедный капитан либо не знал, что она уже мертва, либо отказывался принимать это.
— Отойди, капитан. Это не Цирцея, — сказал Нумеон.
— Я знаю, — печально ответил Адиссиан и упал в ее объятия.
Ее пальцы начали заостряться, превращаясь в длинные когти.
— Любовь моя… — весело произнесла она двумя голосами одновременно и сняла обруч.
Нумеон, вынужденный отвести глаза, вдруг понял, что уже слышал этот тон.
Ксенут Сул.
Но когда Цирцея остановила на Адиссиане взгляд бездонных черных глаз Освободившегося и бурлящего безумием варпового ока, что-то в выражении его лица заставило ее замереть.
— Ты не моя любовь, — сказал Адиссиан монстру в плоти Цирцеи и продемонстрировал взрывчатку, которую держал обеими руками, как подарок.
Нумеон тоже увидел ее боковым зрением и, когда Адиссиан схватил хрупкое тело своей мертвой возлюбленной и прыгнул вместе с ней в новатум, закричал:
— В укрытие!
Адиссиана и Цирцею разорвало на части. Разрушительная сила заряда, зажатого между их телами, усилившись многократно, не оставила от них ничего.
На мостик повалили дым и огонь, посыпались обломки напольных пластин и оборудования. Хотя основная сила взрыва пришлась на новатум, окружающее пространство тоже пострадало.
Нескольких членов экипажа и легионеров, включая Нумеона, сбило с ног.
Эсенци убило бы, если бы Нумеон не заслонил ее, нависнув всем телом и бережно обхватив. Теперь его броню покрывали многочисленные трещины. Лейтенант, с облегчением осознав, что жива, коснулась символа на лице Нумеона.
Абидеми отбросило на противоположную сторону мостика, но он уже медленно, со стонами поднимался. Ему удалось подползти к Дакару, из груди которого торчал большой обломок. Нумеон с надеждой взглянул на Абидеми, но тот покачал головой.
— Скольким еще нужно погибнуть? — спросил Зитос. Его броню тоже покрывали царапины и пятна копоти.
Все присутствующие легионеры подвергли себя опасности, чтобы защитить своих смертных подчиненных.
Благодаря этому жертв было немного.
Нумеон повернулся к нему и хотел уже ответить, когда раздался крик Ушаманна, а одновременно с ним — и Вар’кира. Капеллан сорвал черепную маску, и его глаза пылали адским пламенем. Он наконец отыскал маяк, который был им так нужен.
— Я вижу его! — взревел Вар’кир, ибо ни на что другое не был способен. — Пламя… Иммолус… Смертопламя!
Они вырвались из шторма, и тут Нумеона накрыла волна откровений. Видение, посланное Магнусом, предстало перед ним в новом свете. Он увидел свой путь в горе, кроваво-красное небо, расчерченное зигзагами молний. Теперь он знал, что это значит. Он видел Время Испытаний — когда земля раскалывается и кровь Ноктюрна вырывается наружу, чтобы поглотить все.
Ушаманн все еще кричал. Со смертью Цирцеи, с внезапным уничтожением ее одержимого тела, лежавшее на ней бремя обрушилось на него одного. Библиарий, казалось, высыхал, невольно отдавая варпу всю свою жизненную силу. В мгновения плоть увяла и состарилась; стремительная атрофия превращала его в рассыпающийся скелет.
Но когда его глаза высохли, оставив после себя лишь свет в глазницах, он улыбнулся, несмотря на агонию.
Перед тем как его зубы обратились в пыль, а язык превратился в кусок засохшего мяса, Ушаманну удалось произнести одно слово:
— Ноктюрн.
Свет из глаз Вар’кира залил весь мостик, став таким ярким, что никто, даже Нумеон, не мог его вынести. Он сиял — сиял, пока не разогнал всю тьму, а Ушаманн последним усилием не вырвал их из шторма, положив конец долгому путешествию «Харибды».
Часть третья
Ноктюрн
Глава 57
Ноктюрн
На мостике воцарилась тишина. Корпус «Харибды» наконец перестало терзать, и лишь плазменные двигатели мягко толкали ее вперед.
Свет угас, и тьма вернулась.
Ушаманна больше не было. В его круге лежала лишь горстка пепла — ни костей, ни плоти, ни даже керамита от брони. Он попросту исчез.
Вар’кир лежал на боку в полубессознательном состоянии, но живой. Когда Нумеон подошел к нему, заслонки на иллюминаторе начали подниматься.
За ними располагались благословенная пустота и картина, от которой сердца всех присутствующих Саламандр наполнились радостью.
Шар, кроваво-красный и беспокойный. Клубы дыма от его гор были видны даже из космоса.
Ноктюрн.
— Мы дома, Вар’кир, — сказал Нумеон, от нахлынувших эмоций с трудом выговаривая слова. — Мы дома. Смотри…
Но когда Нумеон обхватил голову капеллана, чтобы тот тоже взглянул на чудо, которое они вместе совершили, он понял, что Вар’кир никогда этого не увидит. Он лишился глаз; на их месте зияли пустые почерневшие глазницы.
— Все хорошо, Артелл, — прошептал Вар’кир, все еще слабый, но уже приходивший в себя. Он сжал кисть Нумеона. — Я все чувствую. Наше возвращение. Нашу веру… — Он попытался повернуть голову и позвал: — Ушаманн?
— Наш библиарий принес свою последнюю жертву, — печально сказал Нумеон.
Зитос упал на колени, а с ним и несколько других Саламандр. Они не могли поверить, что добрались до Ноктюрна, хотя он висел перед их глазами.
Их радость продолжалась недолго.
За широким иллюминатором шел второй варп-переход. Далеко за левым бортом реальность разрывалась и сама пустота шла рябью, как омут из абсолютной тьмы. Сквозь разрыв прошло что-то, оплетенное щупальцами психического света, словно не желавшими его отпускать.
Сначала возник длинный нос корабля, увенчанный испачканным трезубцем. Затем борта, изуродованные войной, почерневшие и покрытые боевыми шрамами. После — грязный белый корпус, окаймленный зеленым и тускло-бронзовым. Замаранная, рябая, раздутая махина щетинилась батареями орудий. Медленно и величественно, навевая мысли о левиафане в глубинах океана, гигантский корабль полностью перешел в реальное пространство. Он был даже больше «Харибды» и одним своим видом рассказывал о вечной войне и патологической готовности гнаться за жертвой до конца.
На борту виднелся барбарский символ — череп без нижней челюсти в шипастом кольце.
Гвардия Смерти. И они были не одни.
Следом за ними из проклятой тьмы Гибельного шторма вышел второй корабль, гораздо меньших размеров, тянущий за собой шлейф эфирного тумана.
Адово-красный, со статуями на парапетах, соборами и вычурными контрфорсами, он больше напоминал храм, чем боевой корабль. Его обитатели отказались от войны в пользу поклонения; впрочем, это не помешало им вооружиться для боя.
«Монархия». Авгуры «Харибды» уже знали ее.
— Госпожа капитан, — сказал Нумеон, осторожно опуская Вар’кира на пол и вставая.
Он не сводил глаз с иллюминатора, пока два вражеских корабля не вышли в реальность полностью, и дыра в пространстве не захлопнулась за ними.
Эсенци лишь через несколько секунд поняла, что Нумеон обращается к ней.
— Господин.
— Теперь этим кораблем командуешь ты. Мне нужно знать, как скоро мы окажемся на эффективной дальности их орудий и как можем им ответить.
Эсенци, к ее чести, оставила штурвал мичману и заняла трон Адиссиана. Она старалась не смотреть на то место, еще покрытое кровью и копотью, где капитан отдал свою жизнь ради экипажа.
Объявив общую тревогу, Эсенци быстро отдала приказы своему импровизированному экипажу. Они запустили сенсории, собрали данные, загрузили отчеты о повреждениях, активировали пустотные щиты.
Прогноз был неутешителен.
— «Саван жнеца» и «Монархия», господин, — доложила Эсенци, быстро проматывая потоки данных. — Четырнадцатый и Семнадцатый легионы, соответственно. Сенсоры улавливают на обоих кораблях энергетические сигнатуры от лазерных батарей. Они готовы открыть огонь, милорд.
— Наша готовность?
— Передние пустотные щиты на восемнадцати процентах. Орудийные батареи подготовлены, но мощности ниже оптимальных. В корпусе имеются повреждения, есть полный боезапас торпед, и пусковые доки функционируют.
Несмотря на отдаленность кораблей, Нумеон видел, как они маневрируют, выбирая курс перехвата, чтобы преградить путь к Ноктюрну, не дать «Харибде» добраться до планеты. На бортах большого крейсера уже открывались пусковые доки.
— «Саван жнеца» выпускает абордажные корабли, — продолжала комментировать Эсенци, пока остальные смотрели в иллюминатор.
— Мы можем атаковать их? — спросил Нумеон, встав за командным троном, чтобы видеть тактический гололит, который Эсенци только что включила. — Прорвать их блокаду?
— В лучшем случае продержимся считанные минуты. Этого недостаточно, чтобы сломать их кордон.
— А связаться с нашими братьями на планете?
Это была ни на чем не основанная надежда. Нумеон даже не знал, остались ли на Ноктюрне Саламандры, тем более хватит ли их, чтобы бросить вызов кораблю таких размеров, которые они в данный момент наблюдали в иллюминаторе.
Эсенци уже все проверила.
— Они глушат нашу связь дальнего действия.
Нумеон нахмурился. Злость и раздражение грозили одолеть разум, но он обязан был мыслить трезво.
— Сколько абордажных кораблей?
— Восемнадцать, милорд. «Громовые ястребы».
Следовательно, к ним летели до пятисот с лишним легионеров. Даже с учетом потерь, которые враги понесут от орудий «Харибды», их число будет слишком велико для значительно сократившихся защитников корабля. А ведь это только первая волна.
Эсенци тоже это знала.
— Моя жизнь принадлежит этому легиону. Милорд, я почту за честь служить ему до самого конца. Вам нужно лишь достичь поверхности. «Харибда» сумеет дать вам эту возможность.
Нумеон кивнул. Он все понимал.
Аквила, которую когда-то дала Нумеону Эсенци, висела на его запястье. Он едва не забыл про нее. Удивительно, что ее не сорвало в боях. Теперь пришло время ее возвращать.
Эсенци взяла амулет.
— Он помог?
— Как видишь, я стою перед тобой.
Она улыбнулась, но боль утрат сделала улыбку безрадостной.
— Я могу проредить их истребители, — сказала она, вешая аквилу обратно на шею. — Затем вступлю в бой с основными кораблями и буду отвлекать их внимание, сколько смогу. Я не знаю «Харибду» так хорошо, как знал ее Адиссиан, но понервничать этих ублюдков заставлю. Сделайте то, ради чего мы сюда прилетели, милорд. Верните Вулкана земле.
Нумеон поклонился — не только из вежливости, но и из уважения.
— Ты честь этого легиона, Лисса Эсенци, — сказал он ей. — И твоя жертва будет честью для Вулкана.
Затем он отошел и подозвал к себе Зитоса и остальных Саламандр.
— Сперва отправляемся к святилищу, — распорядился Нумеон. — Затем в пусковые доки.
— Следует оставить небольшой отряд для защиты мостика, — заметил Зитос. — В противном случае они смогут обратить наш собственный корабль против нас.
Нумеон кивнул:
— Абидеми, отведи Вар’кира к пусковым…
— Я останусь, — перебил капеллан, уже поднявшийся на ноги. Он склонял голову набок, когда говорил: потеряв зрение, приходилось полагаться на остальные чувства. Это сбивало с толку, но транслюди быстро адаптируются.
— Ты почти наверняка погибнешь, Вар’кир. Я не могу допустить…
— Артелл, можешь тратить время на споры со мной или исполнять свое предназначение. Это никак не повлияет на то, кто останется, а кто нет. Я не полечу с вами. Доставь нашего отца к месту упокоения, и будь что будет.
— Ты самый упрямый Змий на свете, Фест.
Нумеон обнял его, а Вар’кир в ответ придвинулся и тихо сказал на ухо:
— Я видел, как ты стоишь перед горой, а небеса алели и изливались огнем. Я не знаю, что значит это видение, но чувствую, что оно предвещает нечто невероятно важное.
Нумеон с непонимающим видом отодвинулся, но быстро взял себя в руки.
— Хорошей смерти, капеллан.
Вар’кир фыркнул и отвернулся.
— У нас не бывает хороших смертей, легионер. И не отправляй ко мне Ксафена. Видит Трон, он жаждет этого, но я не хочу провести свои последние мгновения с ним.
Нумеон ушел вместе с остальными.
Покинув мостик, он сказал Зитосу:
— Свяжись по воксу со всеми оставшимися. Пусть двое заступят на охрану мостика. Только добровольцы. Остальные отправятся с нами, чтобы отвезти нашего отца на Ноктюрн.
— У нас будет один корабль, а у врага их множество, — предупредил Зитос.
— Я не собираюсь с ними сражаться. Нам нужно лишь пробиться сквозь строй и добраться до поверхности целыми.
— Что насчет Хехта?
— Неважно, какая цель у него была или есть, мы его уже никуда не сможем отвезти. Если он объявится и попытается остановить нас, придется убить его, агент он Малкадора или нет.
Глава 58
Сброшенная маска
После того как они добрались до границ сегментума Солар, Хехт ушел в солиториум: дождался, пока Нумеон и Вар’кир не ушли, и спрятался. Разум не выдерживал груза двух противоборствующих душ. При встрече с Квором Галлеком он поверил, что его зовут Бартуса Нарек, но позже, когда его миссия напомнила о себе, на первый план начала выходить другая личность — Каспиана Хехта.
Он был сломан: сознание, пересеченное ветвистой трещиной, не принадлежало до конца ни первому, ни второму.
Нарек пытался вспомнить, что с ним сделали. Хехт пытался все отрицать.
— Кто я? — спросил он у спящего огня, который дрожал в своей железной колыбели.
Ответа не было.
Он достал нож. Тот был отполирован до зеркального блеска, но Нарек не узнал лицо, отразившееся в клинке. В неровном свете на него смотрело лицо самозванца, чужое и незнакомое.
Убить примарха. Вот что говорили ему инстинкты. Владыку Змиев… Но ведь он уже был мертв, разве нет? И все же потребность не уходила.
Он мог бы сделать это достаточно легко. У входа в святилище поставили еще двух стражей, но он убил бы их. На борту этого корабля были только два Саламандры, способные доставить ему проблем, и оба были так далеко, что о них можно не беспокоиться.
Но всякий раз, когда Нарек думал об этом, он колебался, словно на пути мыслей вставал обратный импульс.
Поэтому он пришел в солиториум — чтобы попытаться привести мысли в порядок.
Два разума не могли долго существовать в одном теле, даже если это тело принадлежало трансчеловеку. Его разорвет пополам; одна половина Нарека, одна — Хехта. Он уже чувствовал, как распадается.
Перспектива потерять свое «я» взывала к чему-то примитивному, что не могла до конца подавить никакая гипнообработка. Его охватил страх, настоящий страх. Впервые в жизни или в той ее части, которую он помнил.
— Чьи это руки? — спросил он вслух, но эхо вернуло вопрос. — Чей это голос? — закричал он.
Надеясь найти ответ в прошлом, он вспомнил грузовой контейнер, в котором впервые проснулся. Он также вспомнил свою камеру на Макрагге и допросы Тита Прейтона. Иногда казалось, что допросы были в другой жизни, в чужой. Иногда они были частью его истории.
Он опять отвлекся. Подумал о ящике и о теле, которое обнаружил внутри. Он помнил броню. Помнил, что был Бартусой Нареком. Гражданских, который перерезал, чтобы захватить грузовое судно. Спуск в Бастион, когда от топлива осталась лишь гарь. Мощную потребность найти новый корабль.
Мысленную установку, похожую на созданный гипнообработкой рефлекс.
Каспиан Хехт — это на самом деле Бартуса Нарек, или Бартуса Нарек — это на самом деле Каспиан Хехт?
Мысли шли по бесконечной спирали.
«Меня забрали».
Об этом можно было догадаться. В один момент он в камере в Восточной Цитадели, в другой — в темноте грузового контейнера.
«Вывезли с Макрагга…»
Но кем? Тем воином, чье тело он обнаружил, когда очнулся? И зачем?
«Псайкер».
Но не Тит Прейтон, а кто-то более сильный. Достаточно сильный, чтобы замаскировать их побег и запутать сынов Жиллимана в их собственном доме. Нарек знал только одного псайкера на службе Империума, способного на это. Его знаком была отмечена серая, непримечательная броня Нарека. Но он никак не мог этого сделать.
Во всяком случае… напрямую.
Значит, сделал другой, предоставив свое тело в качестве проводника для воли Сигиллита.
Первого лорда Терры, гранд-мастер…
— Ассасины, — произнес Нарек вслух. Он поднял нож и опять взглянул на незнакомое лицо, глядящее на него с клинка. Оно было обычным, незапоминающимся. Маской, нужной, чтобы он мог выбраться из Ультра-мара.
— Это не лицо Каспиана Хехта, — сказал Нарек.
Он поднес нож к щеке и сделал небольшой надрез — такой, чтобы можно было просунуть в него палец в латной перчатке. Потекла кровь, но не сильно. Он углубил разрез, удлинил его. На этот раз оторвал небольшой лоскут ножи. Крови по-прежнему было очень мало. Почти никакой.
А когда он снял целый слой, под ним не оказалось ни плоти, ни мышц, ни даже кости. Только еще одна кожа. На ней были вытравлены знакомые символы. Колхидская клинопись.
Это была его кожа — кожа Бартусы Нарека.
Он дернул, и фальшивая плоть сошла целиком. В руках Нарека осталась жуткая маска из синтетической кожи. У жаровни стоял железный кувшин с водой, чтобы гасить пламя и поднимать пар. Он вымыл этой водой нож.
— Я знаю это лицо, — проговорил он теням, и следующее откровение не заставило себя ждать.
Каспиан Хехт существовал. Он был псайкером, который должен был силой и манипуляциями изменить разум Нарека, скрыть от всех, даже от его обладателя, кто он на самом деле. Нарек знал это, потому что это знал Хехт, а он был Хехтом — частично, во всяком случае.
Но что-то пошло не так. Каспиан Хехт погиб, хотя часть его выжила в голове Нарека.
— Я сын Слова. Я Нарек.
Звук клинка, вынимаемого из ножен, заставил его обернуться.
— Плохо, — сказал Рек’ор Ксафен, стоящий у входа в солиториум. — Потому что это значит, что мне придется тебя убить.
Нарек, все это время стоявший на коленях, встал, свободно держа нож.
— Только два воина на борту этого корабля способны победить меня в дуэли.
— Предатель и спесивец, — отозвался Ксафен, но скрывая отвращения при виде кусков маски, еще свисавших с кожи Нарека.
— Я просто устал, — ответил Нарек, действительно выглядящий усталым. — Знаешь, сколько людей хотят меня убить?
— Подозреваю, что немало.
Нарек кивнул:
— И будешь прав. Я предатель для тебя и пария для собственного легиона. Я узрел Его свет и в тот момент понял, что иду по ложному пути. Вот только я не знаю, по какому идти теперь.
Ксафен крутанул меч, разминая запястье.
— Пытаешься вызвать сочувствие? У меня ты его не найдешь. Ты проливал на черных песках кровь моих братьев.
— Нет, просто хочу, чтобы еще одна душа об этом знала. Даже сейчас, когда я говорю, все это кажется немыслимым.
— Само путешествие было немыслимо, с тех пор как мы покинули Макрагг. Ты причастен к этому? Может, ты, затаившись среди нас, как змей, отравлял наши умы, чтобы мы опять бросились в бурю?
Нарек поднял руки с видом искреннего раскаяния:
— Это преступление — единственное, в котором я не виновен. Твои Змии сами все сделали. Неужели ты так сильно уверен в неудаче? Где твоя вера в твой легион?
— Она умерла на черном, залитом кровью песке, когда ваши ножи глубоко погрузились в наши спины. Мы должны были умереть там. Я должен был там умереть, но мы выжили и с тех пор ползем вперед. И в этом заключается жесточайшая ирония: мы — мертвецы, везущие мертвого.
— Я не хочу тебя убивать. Не так давно, когда я был для тебя Каспианом Хехтом, мы сражались как союзники.
Ксафен сощурился и шагнул в солиториум, медленно загоняя Нарека в угол.
— Неважно, какую броню ты носишь, за чьей кожей прячешь свое истинное лицо. Ты остаешься собой, предатель.
— Ксафен, это глупо.
— Не произноси мое имя, словно мы братья. Обнажи свой меч. Я не буду убивать тебя исподтишка, как ты убивал моих братьев.
— Как скажешь, — сказал Нарек, хрустнув костяшками пальцев. — Но перед тем как мы начнем, тебе следует кое-что узнать.
— Что?
— Те два воина, которых я упоминал… Ты не из их числа.
Оба легионера встали в боевые стойки и уже собирались сойтись в поединке, когда взревела общая тревога. Солиториум наполнился воем сирен, а по воксу зазвучал голос Эсенци. Они вышли в реальное пространство, в зоне видимости Ноктюрна. Она обращалась ко всем боевым постам, сперва с сожалением передав новость о гибели Коло Адиссиана, а затем внушая экипажу решимость отомстить за него и достичь цели, ради которой они так много отдали, — вернуть Вулкана домой.
Услышав новости, Ксафен ошеломленно замер, ничего не понимая.
— Невозможно… — выдохнул он и на одно мгновение отвлекся, пытаясь осознать услышанное.
Нареку было бы достаточно и половины мгновения.
Он прыгнул вперед, парировал рефлекторный выпад Ксафена, отвел его в сторону и, приблизившись, ударил Ксафена в нос лбом.
Ксафен пошатнулся, рыча от злости, а Нарек, не упуская возможности, обхватил его голову и с силой ударил затылком о крепкую стену солиториума. Раздался хруст — либо кости, либо камня. Возможно, обоих. В любом случае Ксафен потерял сознание и рухнул на пол.
Нареку следовало действовать быстро. У Квора Галлека был один помощник, которого Нарек хорошо знал и который знал Нарека. Эсенци определила, что один из вражеских кораблей, атаковавших «Харибду», был «Монархией». Это означало присутствие Дегата. Дезертирство Нарека наверняка уязвило его извращенное чувство чести. Он придет за Нареком.
Он опустил взгляд на лежащего без сознания Саламандра.
— Похоже, ты поживешь еще немного, брат.
Глава 59
Сквозь строй
Дегат сидел в десантном отсеке штурмового корабля и, не поднимая глаз, менял зубья на цепном мече.
Его воины располагались вокруг, из-за нулевой гравитации так же закованные в фиксаторы, примагнитившие ботинки к полу и дышащие через респираторные системы шлемов.
Сняв погнутый адамантиевый зуб, Дегат оставил его плыть по отсеку и быстро присоединил новый.
Достаточно острый, чтобы отрезать ему душу и отправить ее кричать в эфире.
Но злобные мысли не нашли отражения в его позе. Дегат двигался лишь тогда, когда это было необходимо, был похож на статую в минуты покоя и подобен машине в эффективности движений. Он предпочитал глубоко дышать через дыхательную маску под шлемом и смотрел, как внутренний хронометр отсчитывает минуты до перехвата.
Дегату больше не было дела ни до Саламандр, ни до приказов командира Гвардии Смерти. Да и кто такой этот барбарский дикарь, чтобы ему приказывать? Этой мысли было достаточно, чтобы на лице появилась легкая улыбка.
Нет, у Дегата, летящего сквозь пустоту со своими братьями, была только одна цель: найти Бартусу Нарека и убить его.
Сирена сообщила, что они приблизились к вражескому кораблю. Тот стрелял, а они находились в радиусе действия его внушительного арсенала. Пилот доложил по воксу шлема, что приступает к уклоняющимся маневрам.
Эти маневры предстояли всем абордажным кораблям, выпущенным с «Савана жнеца».
Не все окажутся достаточно быстры, но Дегат знал, что его корабль не войдет в их число. Судьба требовала встречи между ним и Нареком. Это было предсказано.
На мостике «Савана жнеца» Лестигон сидел на троне и смотрел на гололит немигающим взглядом.
Бездну между двумя кораблями стремительно пересекали восемнадцать абордажных кораблей, включая один с воинами Проповедника. На полной скорости они доберутся до «Харибды» через считанные минуты.
Полная скорость им понадобится. Саламандры уже ответили на угрозу абордажа, открыв по кораблям огонь из своих орудий.
Лестигон отправил вместе со стаей абордажного транспорта несколько ракет. Каждая несла смертельный вирус — продукт работы его Уничтожителей. Ракеты загорятся и разрушатся при столкновении с бронированным корпусом корабля. Но от смертного экипажа после встречи с ним останутся лишь голые скелеты.
— Рак, — прохрипел Лестигон, зовя капитана, который наблюдал за траекториями выпущенных кораблей почти так же внимательно, как его повелитель. — Сделай несколько выстрелов. Убери их щиты. Парализуй их. Экипаж пусть помирает, но сам корабль должен остаться цел. Я лично вступлю в мавзолей примарха и отрежу ему голову.
Рак благоразумно поспешил выполнить приказ.
Через несколько мгновений мостик «Савана жнеца» тряхнуло: из бортовых орудий дали залп.
— Лестигон, его плоть легко клинку не подастся, — пробормотал Квор Галлек.
Проповедник почти незаметно обитал на мостике с тех пор, как прибыл на борт «Савана жнеца». Хотя он надел боевые доспехи вместо смехотворной, жалкой рясы пророка, которым себя называл, Лестигон все равно считал, что Квор Галлек похож на воина даже меньше, чем его ничтожный капитан.
«Он чувствует, что скоро перестанет быть полезен», — подумал Лестигон и прикинул, сколько еще придется держать Несущего Слово рядом. Он также задумался, стоит ли выполнять обещание и дать ему скрыться.
Лестигон постучал по своему кукри, издав металлический звон закованным в латную перчатку кулаком.
— Значит, я вложу в удар всю свою силу.
— Напоминаю о нашем уговоре. Фульгурит мой, остальное твое.
— Ты не в том положении, чтобы напоминать мне о чем-либо, Проповедник. Молись, чтобы твой боевой пес сумел привести моих воинов к святилищу.
Квор Галлек промолчал, и Лестигон улыбнулся.
«Как только я заполучу тело Вулкана…»
«Харибда» тряслась, теряя щиты под обстрелом двух вражеских кораблей.
Внизу, в пусковых доках, рабочие и технопровидцы трудились изо всех сил, готовя штурмовик к отлету. Истребители уже были готовы, но для них не хватало пилотов. Целый арсенал стоял без дела после нападения сирен; все трудоспособные люди, не задействованные в управлении кораблем и сражениях, охраняли мостик. Теперь, когда корабль вышел из варпа, смертные защитники могли свободно передвигаться, но их число сильно сократилось. Несмотря на безнадежное положение, все они покрыли лица пеплом, подражая своим повелителям и чествуя их.
На палубе собралось более двадцати Саламандр.
Му’гарна и Бадук в конце концов решили остаться и защищать мостик. Ксафен отсутствовал, что было подозрительно, но у Нумеона не было времени искать сержанта-ветерана.
Остальные с почтительным видом стояли вокруг саркофага с примархом, доставленного из грузового отсека и теперь висевшего на антигравитационных импеллерах.
Ничто в облике Владыки Змиев не предвещало признаков жизни. Лицо было неподвижным, как камень, плоть мертвой, как обсидиан.
— Увидим ли мы хотя бы вдох? — тихо прошептал Абидеми?
— После того как его вернут в огонь, мы увидим гораздо больше, — ответил Нумеон. — Он восстанет, переродится.
Зигос тихо произнес имя примарха, а Гарго повторил за ним.
Технопровидец подал сигнал, что корабль готов. Когда рампа в отсек опустилась, Нумеон вызвал Вар’кира по воксу:
— Брат, мы отправляемся.
— Значит, наш путь подходит к концу.
— Вар’кир, держись и помни, как много ты сделал для чуда, которое мы совершили.
— Поспеши, Нумеон. Как только они поймут, что мы сделали, на тебя откроют охоту.
— Я не позволю остановить меня теперь, брат. Вулкан жив.
Нумеон хотел уже закрыть канал, но Вар’кир добавил:
— Артелл, верни нашему отцу покой. Предай его земле, где ему следует быть. А потом позволь себе обрести покой. Не истязай себя больше.
Горячая решимость Нумеона ушла, сменившись холодом рассудка. Вар’кир не хотел ввергнуть его в сомнения, только умерить пыл надежды. Он вдруг вспомнил видение, который послал ему Магнус: гору впереди и небо, красное от огня.
К Нумеону начала подбираться меланхолия, но он раздавил ее надеждой. Они преодолели Гибельный шторм и прорвали завесу. Несмотря на все преграды и потери, достигли Ноктюрна.
Не было ничего невозможного. Вулкан восстанет. Нужно было лишь добраться до Смертопламени.
Рампа с гулким лязгом опустилась на пол, и по бессловесному приказу Нумеона последние Саламандры пронесли своего повелителя на борт. Вел их Абидеми, в то время как Зитос медлил, явно чувствуя тревогу брата.
Палубу опять тряхнуло, на этот раз сильнее из-за упавших щитов.
— Теперь ничто не преграждает им путь, брат, — сказал Нумеон Зитосу.
— Они атакуют через несколько секунд, — ответил он. — Нужно стартовать и надеяться, что нам удастся проскользнуть через кордоны, которыми они наверняка оцепили корабль.
Нумеон покачал головой:
— Кордонов не будет. Они не рассчитывают, что мы попытаемся бежать, — они думают, что мы будем сражаться.
— А нам не следует сражаться?
— Зитос, я бы с радостью погиб ради отважной команды «Харибды», но нет. Мы не можем ставить под угрозу возвращение нашего отца в ноктюрнскую землю.
— Тогда откуда эти сомнения?
— Я видел кое-что. По-видимому, это предназначалось только мне, но еще не знаю, почему.
Корпус задрожал, сбрасывая бронеплиты, как чешую. Снаряды били, чтобы ранить, а не убить. Когда Гвардия Смерти или Несущие Слово получат, что хотели, они перестанут сдерживаться. Но пока они не применили всю свою боевую мощь, у Эсенци был шанс воспользоваться этим.
— Дорога зовет, брат. Дорога, которая началась на Макрагге и закончится на Ноктюрне, когда Вулкан восстанет из мертвых.
Нумеон кивнул, и они направились к штурмовику.
Когда рампа поднялась, а лампы в десантном отсеке мигнули и зажглись, разгоняя сумрак, раздался набатный звон. Абордажный транспорт достиг цели. Враги проникли в корабль.
Пришло время улетать.
Штурмовик стремительно пересек пусковой тоннель, ревя двигателями и оставляя огненный след из форсажных камер, и вышел в черную пустоту, где уже разворачивалась битва между тремя кораблями.
Глава 60
Смерть корабля
Лисса Эсенци увидела на схематическом дисплее, что штурмовик вылетел из пускового дока на правом борту, и вновь занялась подготовкой к бою. Теперь, когда Нумеон и большая часть его воинов были в пустоте, ей следовало удерживать на себе внимание двух вражеских кораблей. Для этого она первым делом сосредоточила внушительную мощь «Харибды» на меньшем корабле, который к тому моменту приблизился, чтобы иметь лучшее положение для стрельбы.
— Цель — «Монархия», — сказала она. — Все бортовые орудия.
По ее приказу орудия «Харибды» развернули и зарядили.
Через считанные секунды из них дали залп, вибрация от которого докатилась до мостика. Эсенци с мрачным удовольствием наблюдала за стрельбой по схематическому дисплею.
Гигантская сила залпа снесла щиты крейсера, как шаровым тараном.
— Еще раз, — приказала Эсенци.
Между тем воздух заполнился воем сирен, а на дисплее вспыхнули красным отметки о проникновении врагов на борт. Отрядам корабельных бойцов было приказано идти на перехват. Эсенци видела, что Саламандры хотят присоединиться к бою, но им хватало дисциплинированности, чтобы не покидать свои посты.
Дали второй залп, наполнивший пустоту беззвучными вспышками от разрушительных бомбардировочных пушек «Харибды».
— Торпеды, полный залп! — закричала она, чтобы перекрыть вой сирен, и вцепилась в подлокотники трона, когда мостик затрясся от удара вражеских орудий.
Запуск был удачным, и смертельный груз из торпедных аппаратов корабля помчался сквозь пустоту.
На дисплее вспыхнули новые значки: враги пробили внутреннюю часть корпуса и вошли в корабль. Общекорабельный вокс-канал переполнился трафиком, когда одновременно началось несколько схваток. Эсенци старалась не слышать выстрелы и крики.
Ее внимание переметнулось к потоку тактических данных — одному из нескольких гололитических экранов, которые перед ней висели. Он показывал, что второй залп покончил с остатками левобортных щитов «Монархии». Спустя несколько мгновений туда попали торпеды.
В черном как ночь космосе расцвели беззвучные взрывы — словно молния без грома.
Хороший удар. Как раз чтобы проломить броню. На таком расстоянии Эсенци не могла ничего разглядеть, но она представляла себе, как бронепластины опавшими листьями улетают в пустоту.
— Ударить еще раз из всех бортовых орудий и выпустить один комплект торпед. Двигатели правого борта — полный вперед! Я хочу повернуться. Подойти ближе.
Легионеры на борту «Харибды» уже прорвались через шестнадцать стратегических точек. Судя по вокс-сообщениям осаждаемых защитников, враги продвигались от палубы к палубе, как дикий огонь.
Вот только он был не диким, а имел конкретную цель и направлялся к мостику.
— Мои благородные господа, — произнесла Эсенци, продолжая следить за ожесточенным боем кораблей.
Му’гарна и Бадук уже направлялись к выходу. Когда ударил второй залп, они прошли через бронированные двери к мостику и заперли их за собой.
Ленту данных заполняли отчеты о повреждениях по мере того, как «Харибду» медленно настигала смерть.
Но это было мелочью в сравнении с катастрофическим ударом, который они нанесли «Монархии». Крейсеру удалось восстановить несколько щитов, но их вскоре перегрузили обстрелом. Темноту беззвучно нарушали гигантские взрывы, освещая истерзанный корпус корабля Несущих Слово. В пустоту вылетали мгновенно замерзавшие тела. Некоторых пожирали эфемерные пожары, исчезавшие через миг после рождения.
Обломки, целые секции палуб, барочная арка соборной башни, — с пуском торпед, все это уже рассеивалось в космосе.
Эсенци встала с кресла, когда одна из ключевых систем «Монархии» не выдержала нагрузок, и за широким экраном иллюминатора родилась звезда.
Смерть корабля. Несмотря на разделявшее их расстояние, ударная волна достигла «Харибды» меньше чем за минуту и обрушилась на корпус боевой баржи.
Эсенци швырнуло обратно на кресло. Повсюду вспыхнули пожары, которые сервиторы немедленно взялись тушить. До мостика и нижних палуб донеслось несколько опасно громких взрывов, и «Харибда» начала всерьез истекать кровью.
— Как долго мы еще продержимся, госпожа капитан? — спросил капеллан. Он стоял позади, лицом к взрывостойким дверям, хотя не имел глаз, чтобы видеть, кто входит на мостик.
Еще восемь стратегических точек пало. От смертных защитников почти никого не осталось.
— Госпожа капитан, — повторил капеллан, на пару секунд оторвав Эсенци от мрачного планирования.
— Они на два уровня ниже нас. И еще один отряд направляется к грузовым отсекам.
Капеллан улыбнулся.
— Они до сих пор думают, что он на борту, — сказала Эсенци.
— Жизни Нумеона и моих братьев на штурмовике зависят от того, как долго они будут так думать.
— Я могу отвлечь их внимание, — сообщила Эсенци, отметив, что «Харибда» почти закончила разворот. Она перевела взгляд на мичмана у руля. — Плазменные двигатели на полную мощность.
От «Монархии» осталось облако космического мусора, ставшего видимым только сейчас, когда угасла электромагнитная вспышка от вышедших из строя варп-двигателей.
Эсенци намеревалась пролететь прямо сквозь него в висевший позади корабль. Она взглянула на схематический дисплей, где отслеживались перемещения абордажной команды.
— Еще одна палуба, и они доберутся сюда, — сказала она отчасти для себя, но капеллан услышал.
По рукояти его булавы в форме головы дракона пробежал разряд энергии.
Немногочисленные бойцы, еще остававшиеся на мостике, заняли позиции для стрельбы позади капеллана и нацелились на взрывостойкие двери.
— Значит, нам следует поспешить, госпожа капитан, — бодро произнес капеллан.
— Как вы будете с ними сражаться? — спросила Эсенци, а между тем дорсальные бомбардировочные пушки уже поворачивались в сторону новой цели, а торпедные отсеки пополняли для следующего залпа.
— С помощью огнерожденной веры, госпожа капитан, — истово ответил он. — Ничего больше мне не нужно.
— Лорд Вар’кир… — начала Эсенци, пытаясь как-то отметить их последние мгновения.
— Ты заслужила право обращаться ко мне по имени, — ответил он. — Меня зовут Фест.
— Лисса Эсенци.
Вар’кир грустно улыбнулся:
— Для меня ты всегда будешь госпожой капитаном.
Вновь взревели сирены, положив конец душевной открытости. Шкала на схематическом дисплее показывала нагрузку, которую испытывали плазменные двигатели. Они и так были повреждены, а теперь, разогнанные сверх допустимых уровней, вовсе находились в красной области. Дрожь двигателя доходила до мостика, а на сводчатом потолке и стенах начали появляться небольшие трещины.
Оставалось недолго.
Когда заревели дорсальные пушки, Эсенци сжала висевшую на груди аквилу и стала молиться за Нумеона.
Штурмовик опустился под массу обломков, оставшихся от «Монархии», и по его корпусу застучала шрапнель.
Хотя черный от огня, изломанный остов мертвого крейсера не был помехой для корабля размеров «Харибды», он представлял значительную угрозу для небольшого штурмовика, пытающегося проложить путь через его останки.
При гибели «Монархия» распалась на несколько частей. Пару особо крупных кусков взрывом катапультировало в пустоту навстречу штурмовику.
Теперь по корпусу бил град, но скоро он мог превратиться в невыносимую бурю.
Неподалеку ярко вспыхнул взрыв, видимый даже через закрытое смотровое окно, что означало гибель спасательной капсулы. Саламандры молча летели сквозь рой пустых транспортов, склонив головы и не сводя глаз со своего покоящегося примарха.
Только один из них выдохнул имя вместе с запахом золы.
— Вулкан… — проговорил Нумеон, сжимая в кулаке печать.
Глава 61
Сведение счетов
После того как они пробили корпус, Дегат направился к нижним палубам. Святилище находилось там, и его сопровождал отряд из девяти легионеров. Четверо его Несущих Слово и пятеро варваров Гвардейцев Смерти. Они до сих пор не встретили сопротивления, из-за чего их охотничья команда шла медленно и осторожно, в отличие от агрессивно наступающих воинов наверху, которым предстояло штурмовать мостик.
Хотя вторжение на корабль прошло не идеально гладко, вскоре стало очевидно, что на самой «Харибде» осталось не так много защитников. Несколько палуб оказалось затоплено хладагентом или излишками прометия из различных генераторов и малозначимых систем.
Когда враги пробивали брешь во внутреннем корпусе и проникали в корабль, химические вещества, которыми затопили эти палубы, автоматически воспламенялись. Одних легионеров выбрасывало из области проникновения обратно в пустоту с поврежденной, уязвимой броней. Другие сгорали заживо.
Корабль от этого получал почти необратимый урон, но Дегат пришел к выводу, что Саламандры осознали свой близкий конец и решили драться всеми оставшимися силами. Их решение было достойно уважения, но не могло ничего изменить.
— Сюда, — сказал он остальным, обнаружив длинный магистральный коридор, засыпанный обломками, но ведущий к святилищу.
Кто-то пытался расчистить путь. Дегат уже хотел было повести их вперед, когда его оттеснил плечом воин, командующий Гвардейцами Смерти, сержант по имени Уктег.
— Лестигону нужно тело! — прорычал он с грубым барбарским акцентом, заставившим Дегата стиснуть зубы.
Несущий Слово отошел в сторону, подавив воинские инстинкты. Ему было нужно кое-что другое, кое-кто другой, но его здесь не было. Он встретился взглядом с братом, пока Гвардия Смерти проходила вперед. Отряд двигался медленно и осторожно, следили за тенями, ожидали засад, но их не было.
Дойдя до конца коридора, они увидели почему.
— Его здесь нет! — зарычал Уктег и уже собирался вызвать Лестигона по воксу, но его остановил клинок колхидской стали, погрузившийся в горло.
Его союзники отреагировали не сразу. Дегат убил второго масс-реактивным снарядом прямо в лицевую пластину, а его братья застрелили и зарезали остальных.
Теперь на полу перед входом в святилище лежало пять вонючих трупов Гвардейцев Смерти.
Дегат выстрелил каждому в голову и грудь, чтобы живых точно не осталось. Может, истории о выносливости барбарцев и были преувеличены, но он не видел смысла рисковать.
— Отправляйтесь к остальным и захватите мостик, — приказал он своим воинам. — Я иду на охоту. Он где-то здесь, внизу, я чую вонь его трусости и ереси.
Несущие Слово кивнули, жаждая крови Нарека не меньше, чем Дегат, но благоразумно решив не перечить ему. Они ушли, как было приказано, и Дегат остался один в тенях лабиринтов грузового отсека.
Он знал, что Саламандры сбегут со своим повелителем. Но это была проблема Гвардейцев Смерти или даже Проповедника, его же она не заботила.
— Хотя бы обозначь свое присутствие, трус! — с вызовом крикнул он в темноту, медленно проходя по магистральному коридору в сам грузовой отсек.
Ему не ответили, но тишина была слишком полной. Она походила на какую-то сверхъестественную пустоту, явно обозначавшую, что рядом кто-то есть.
— Ты здесь, изменник. Дай взглянуть на тебя. Я положу конец твоим диссидентским страданиям.
И опять ему не ответили, но инстинкты у Дегата были хорошо развиты. Он чувствовал рядом присутствие; такие ощущения возникали у него, когда он знал, что за ним наблюдают. Он держался у стен, пригибался, использовал любые укрытия. Он помнил, что Нарек — снайпер и предпочитает воевать на расстоянии. Дегат же убивал в ближнем бою, чтобы видеть смерть врага собственными глазами, а не через прицел снайперской винтовки.
Он проходил все дальше, тщательно осматривая разбросанные ящики и нерабочие боеприпасы. Лампы над головой мигали, а пол дрожал при каждом новом ударе по «Харибде».
«Саван жнеца» бил в не полную силу, но, как только Лестигон догадается, что Вулкан больше не на борту, он перестанет сдерживать боевую мощь. Дегат должен был найти Нарека до того, как это случится. И ничто его не остановит. Ни Квор Галлек, ни Гвардия Смерти, никто.
У очередного перекрестка Дегат, держа наготове клинок и болт-пистолет, в последний раз попробовал подстрекнуть Нарека:
— Я — твое возмездие, Нарек. Выйди ко мне и смой хотя бы часть пятен на своей чести.
— Его здесь нет, — раздался низкий, мощный голос из темноты в конце следующего коридора. — Но есть я.
Дегат сбавил шаг, а потом вовсе остановился и прищурился, вглядываясь в темноту.
— Змий? Верно?
Их разделяла по меньшей мере сотня шагов. Дегат продолжал расслабленно держать болт-пистолет, когда из теней вышел Саламандра.
— Что-то ты хромаешь.
Дегат улыбнулся, взглянув на свой небрежно подлатанный наголенник.
— Тебе хватит мужества сойтись со мной в ближнем бою, а, Змий?
Звук вынимаемого из ножен клинка послужил исчерпывающим ответом. Дегат убрал пистолет и взял цепной меч двуручным хватом.
Затем два воина стали сближаться.
— Почему ты не сбежал со своим повелителем?
— Я искал кое-кого.
— Надо же, и я.
Подстегиваемый бравадой, Дегат лишь на полпути к Саламандре понял свою ошибку. Он остановился, но поворачиваться не видел смысла.
— Мы нашли его, — сказал он Саламандре, который ответил ему недоуменным взглядом, пока в темноте не вспыхнула точка прицела.
— Приветствую, брат, — тихо, с сожалением проговорил Нарек. — Ты стал шумнее с нашей последней встречи.
Дегат скользнул взглядом по своей раненой ноге.
— Живая приманка, — кивнул он и одновременно потянулся к болт-пистолету и слегка согнул ноги, намереваясь развернуться. — Я впечат…
Болтерный снаряд взорвал переднюю часть его черепа вместе с дыхательной маской и частью шлема. Дегат рухнул на колени под весом собственного тела и затем упал вперед.
Ксафен, на груди которого теперь остановился огонек прицела, не шевелился. Хоть и с трудом, но он различил снайперскую позицию, которую Нарек устроил под потолком отсека.
— Покончи с этим, Несущий Слово. Смерть давно меня ждет.
Прицел еще несколько секунд светился на нем, а затем потух.
Ксафен достал из-за спины болтер, одним стремительным движением опустился на колено и прицелился, но Нарек уже исчез.
Глава 62
В последний раз
Лестигона обманули. То, что он сначала принял за отчаянное бегство, оказалось хитроумным прикрытием. Он так сосредоточился на «Харибде», что ничего не заметил, но теперь он увидел штурмовик среди спасательных капсул, падающих на Ноктюрн.
— Он у них, — пробормотал он и, повысив голос, обратился к Раку: — Уничтожь «Харибду». Все орудия. Рак помедлил и осмелился заметить:
— Командир, наши воины еще на борту.
Лестигон вскочил с трона и навис над перепуганным капитаном:
— Уничтожь ее! Пока она не уничтожила нас. И отправь за этим штурмовиком истребители.
— Над территорией Ноктюрна? — спросил Квор Галлек, все еще с трудом сдерживая злость из-за глупой гибели своего корабля. Лестигон бросил его на растерзание побитой, но куда более крупной боевой барже, чтобы дать своим легионерам больше времени на поиски его приза.
— Над любой территорией. От Восемнадцатого почти ничего не осталось, проповедник. Мы об этом позаботились на Истваане. Мне нужна голова Вулкана, тебе нужен фульгурит. Больше обсуждать нечего.
— Атака на мир легиона равнозначна самоубийству, Лестигон.
— Нет. Я завоюю Ноктюрн или обращу его в пепел. Так или иначе, голова Вулкана будет моей.
Рак передал приказ, и орудия открыли огонь, в то время как флот истребителей вылетел на охоту из пусковых доков.
— Уничтожьте их, — просипел Лестигон, возвращаясь на трон. — Уничтожьте обоих.
На «Харибду» обрушился такой огонь, что члены экипажа на мостике не удержали равновесие. Даже Вар’кир не устоял на ногах. Со всех сторон он слышал треск разрушающейся надстройки, чувствовал запах дыма и жар огня.
— Госпожа капитан? — позвал он Эсенци, которая нечетким голосом ответила:
— Я здесь. Пока жива.
Из-за взрывостойких дверей доносился шум боя: Му’гарна и Бадук пытались задержать абордажную команду. Они еще долго сражались после того, как в воксе затихли сдавленные доклады корабельных бойцов и других законтрактованных смертных защитников, но и их сопротивление закончилось тишиной.
— Защиты не осталось, — доложила Эсенци.
Вар’кир слышал, как она сошла с командного трона.
Теперь корабль подвергался серьезным повреждениям. Они потеряли целые палубы и сотни членов экипажа. Щиты отключились, от брони почти ничего не осталось. Даже их орудия нейтрализовали.
— Встанешь рядом со мной, госпожа капитан? — спросил он и услышал, как Эсенци зарядила свой пистолет, прежде чем ответить:
— Другого не остается.
Двигатели шли к перегрузке, и их безостановочная дрожь наносила корпусу не меньше вреда, чем убийственный обстрел, который вел теперь «Саван жнеца».
Треск и шипение плазменных резаков, прожигавших взрывостойкие двери, возвестили начало конца. Вар’кир знал, что все завершится, как только вражеские легионеры окажутся внутри.
Неважно, сколько их будет. В нынешней ситуации одного отделения хватит, чтобы убить всех имперских слуг на мостике и узурпировать командование.
Вар’кир слышал, как двери медленно, со скрипом открываются. У них срезали запирающий механизм, но поскольку электричества не было, их пришлось раздвигать рычагом.
— Огонь!
Не успел он договорить, а команда бойцов уже открыла стрельбу. Как и Эсенци.
Он не мог видеть произведенного эффекта, но знал, что тот незначителен. Смертных бойцов не готовили для сражений с Легионес Астартес. Предполагалось, что необходимости никогда не возникнет.
— Убить их! — крикнула Эсенци, и Вар’кир понял, почему ее команда звучала так отчаянно.
Гвардия Смерти отправила свой передовой наступательный отряд, укрывавшийся за абордажными щитами. Капеллан слышал, как рикошетят от них снаряды.
У защитников корабля не было оружия, способного пробить эту броню.
Когда выстрел задел правый наголенник, Вар’кир поднял крозиус, чествуя всех, кто погиб, чтобы вернуть Вулкана на Ноктюрн, и приготовился слепо броситься в гущу боя.
Его остановил знакомый боевой клич, за которым последовали звуки яростного ближнего боя. Не успел Вар’кир определить, что именно происходит, как раздался взрыв, невидимый, но ясно слышимый и ощущаемый. Взрывная волна отшвырнула в сторону, наполнив болью, которая, медленно набирая силу, превратилась в агонию, когда он приземлился.
Дезориентированный Вар’кир попытался встать, но запоздало понял, что взрывом ему оторвало ногу. Сквозь рев пламени и грохот финальных разрушений корабля послышались приближающиеся шаги, и он потянулся к оброненному крозиусу.
— Госпожа капитан, ты… — начал он.
— Она мертва, Вар’кир.
— Ксафен?
— Они все мертвы.
Рука в латной перчатке подняла его в сидячее положение.
— Мы — последние живые обитатели этого корабля, если не считать пару сервиторов, — сказал Ксафен.
Вар’кир до сих пор чувствовал под собой дрожь двигателей, которые медленно разрушали корабль, словно действуя заодно с орудиями «Савана жнеца».
— Рек’ор… — прохрипел он, сглатывая кровь, поднимавшуюся по горлу, словно желчь, — они добрались?
— Я не знаю, брат. Но надеюсь.
Вар’кир горько рассмеялся:
— Ты? Ты же говорил, что мы безумцы.
— Ты действительно безумец, но завесу мы все-таки прорвали.
Мостик разрушался, и весь корабль уступал под гневом «Савана жнеца».
Вар’кир кивнул, хотя любое движение причиняло боль.
Ксафен поднял его, чтобы лицо раненого было обращено к иллюминатору, пусть он и не мог ничего за ним увидеть.
— Она… невероятная, — сбивчиво выдохнул Ксафен, поскольку мостик трясло.
— Наша планета.
Вар’кир почувствовал на плече руку Ксафена.
— Вулкан жив, капеллан.
Он улыбнулся, невзирая на боль:
— В каждом нашем поступке от этого момента и до самого конца.
— Который наступит совсем скоро, — заметил Ксафен, а треск уже достиг крещендо, и жертвенный огонь подбирался все ближе.
— Но зато, — сказал Вар’кир, когда «Харибда» стала распадаться на части, — я хотя бы в последний раз увидел Ноктюрн.
Глава 63
Опустившиеся на землю
Смерть «Харибды» породила в пустоте волну, которая разбила щиты «Савана жнеца» и швырнула град обломков в его незащищенный борт.
Сотни людей погибли за считанные мгновения, когда целые палубы вскрыло, подставив холодным объятиям космоса. Рабочие отреагировали так быстро, как только могли: закрыли взрывостойкие двери, задраили люки, надеясь сохранить на поврежденном корабле герметичные области, но огонь все равно пробирался в закрытые помещения.
Больше всего пострадали кормовые палубы, включая машинариум и множество левобортных пусковых доков. Буря обломков разорвала на части целую флотилию истребителей и штурмовиков, которые готовились к вылету в атмосферу, тем самым лишив поддержки авангардные корабли, отправленные за Саламандрами.
Самоубийственный гнев «Харибды» едва не искалечил «Саван жнеца», ограничив его атакующие способности, щиты и военную силу на борту. Он даже затронул мостик.
Лестигон отбросил труп Рака в сторону, и гололит, помигав, ожил. Зернистое изображение, едва видимое за дымом, показывало продвижение трех кораблей сквозь облако космического мусора.
Два угловатых штурмовика возглавляли охоту, маневрируя среди обломков спасательных капсул, а транспортный аппарат следовал сразу за ними. Потрескивающий экран показывал беззвучное дульное пламя из носовых орудий двух «Огненных рапторов».
Трассирующие снаряды из спаренных «Мстителей» разрывали пустоту и куски спасательных капсул, которые рикошетили от абляционной брони убегающего корабля, но навести на сам транспорт Саламандр не удавалось.
Лестигон не обращал внимания на отчаянные выкрики старшего помощника, который пытался восстановить порядок после преждевременной кончины Рака. Он не обращал внимания на вопли и запах гари. Он едва слышал сирены и скрип деформирующихся лонжеронов в истязаемом корпусе. Все его внимание было сосредоточено на Саламандрах, мчащихся к Ноктюрну, и «Рапторах», несущихся за ними.
Скоро они достигнут атмосферы, и тогда планетарная атака станет не возможностью, а необходимостью. Несмотря на урон, который понес «Саван жнеца», их химическое оружие осталось цело.
— Догоните их. Раньте… — приказал Лестигон, наклоняясь к экрану, когда заметил, что аркан начинает стягиваться. — А потом я выжгу поверхность, пока от нее не останется только голый камень.
Когда штурмовик вошел в верхние слои ноктюрнской атмосферы, в десантном отсеке повысилась температура, а внутренний корпус затрясло от стремительного спуска.
Жар был так силен, что изморозь, образовавшаяся в пустоте, обратилась в струйки пара, но для легионера это было ничто, а для Саламандры — меньше, чем ничто.
Змии молчали на протяжении всего спуска, даже Нумеон, бдевший над телом их павшего повелителя, не поднимал глаз.
Скользящий удар по левому крылу выдернул их из забытья.
Нумеон первым вскочил на ноги, убрав фиксатор и отключив магнитные замки в обуви, которые удерживали его во время полета сквозь атмосферу. Он потянулся к боковому люку, распахнул его одной рукой, второй балансируя для равновесия, когда корабль пошел в пике, чтобы уклониться от второго удара.
Он высунулся из люка. Сперва из-за дыма ничего не было видно, однако, когда они на секунду выскользнули из черного облака, Нумеон заметил хищно следующих за ними «Рапторов» и череду выстрелов из носовых болтерных пушек «Мститель».
Позади них летел искаженный маревом «Грозовой орел».
Их намерения были очевидны. Два «Раптора» собьют их, а «Орел» заберет примарха.
Он посмотрел вниз, где между обрывков пирокластических облаков мелькала пепельная равнина. Впереди, хотя все еще далеко, высилась цепь скалистых гор, так хорошо знакомая Нумеону.
Смертопламя.
Источник жизни и смерти, бьющееся сердце Ноктюрна. Не просто гора — символ, огненный маяк, не дающий жителям этого мира смерти забывать, как хрупка на самом деле жизнь. Смертопламя существовала, сколько существовала планета. А когда этому миру придет конец, гора падет последней.
Нумеона вновь настигло видение, которое подарил ему Магнус Красный.
Ее тень нависает над ним, небо покраснело от огня…
Сквозь воспоминания прорвался голос Ферона, пытающегося перекричать стоящий в отсеке вой сирен.
— Держитесь! Приступаю к маневрам! — крикнул пилот.
Из пустыни поднялся столб пламени, и кораблю пришлось резко накрениться.
Смертоносная натура Ноктюрна напомнила о себе без церемоний. Да, Ноктюрн был для Саламандр домом, но убить их мог так же легко, как вторгшихся врагов; разве что Саламандры лучше знали, каких опасностей ждать.
Нумеон вцепился в поручень, затем попытался крикнуть пилоту, что «Раптор» опять открыл огонь, но было слишком поздно. Фюзеляж прошила очередь снарядов, повредив двигатель и воспламенив левый турбовентилятор. Несколько секунд спустя тот взорвался, и корабль немедленно вошел в пике.
Вновь раздался голос пилота:
— Держитесь, держитесь!
Нумеона схватили за плечи чьи-то сильные руки и отшвырнули назад, не дав вывалиться из люка на верную смерть.
Он встретился взглядом с Зитосом, который лежал на полу.
Нумеон последовал его примеру. Остальные по-прежнему сидели в фиксаторах. По меньшей мере пятеро были мертвы: смертельная очередь из болт-пушки, пробившая корпус, задела и их.
— Когда они доберутся до нас, — обратился к братьям Нумеон, пытаясь перекричать рев двигателя и вой ветра, врывающегося в отсек через открытый люк. — Когда доберутся… Будьте готовы к бою!
Последнее, что он услышал перед тем, как они рухнули на землю, был полный боли голос Ферона, заживо сгоравшего в кокпите:
— Вулкан жив!
Затем на них набросился огонь под какофонию разрывающегося металла, а потом последовала темнота.
Сквозь дыру в борту штурмовика проникали отупляющий жар и едкая вонь пустыни.
Что-то горело: то ли земля, то ли корабль. Возможно, и то и другое. Они рухнули в глубокую расщелину; по обеим сторонам сквозь клубы дыма виднелись серо-коричневые склоны скал.
Внимание привлек треск пламени у носа корабля. Тот ушел в песчаную дюну, почернел от копоти и был безнадежно разрушен.
— Ферон мертв, — прохрипел он, едва дыша из-за обильного пепла, который проникал в разбитый фюзеляж и медленно оседал на всех поверхностях. Его броню покрывал растущий серый слой.
— Как и Мур’ак с Кадиром, — сказал Зитос, стаскивая помятый шлем и со стуком роняя его на пол.
— И Ксорн, — добавил Гарго, стоявший на коленях рядом с мертвым воином, которого пронзило обломком фюзеляжа.
— Не только они, — печально констатировал Нумеон, смотря на пятерых, убитых орудиями «Раптора».
Осталось двенадцать.
Послышался гул двигателей, на такой глубине отдающийся эхом.
— Они будут нас искать, — заметил Абидеми, помогая встать одному из своих братьев.
— Столько дыма… — произнес Нумеон и взглянул на саркофаг с Вулканом, проверяя, цел ли тот. — Нас быстро найдут. Нужно выбираться из этой развалины.
Корабль перевернулся при падении, так что боковой люк оказался наверху, а отсек завалило сломанными металлическими балками, обрывками кабеля и выпавшими проводами.
— Примарха через люк не вытащить, — сказал Нумеон.
Абидеми между тем прислушивался.
— Они ближе…
— Гарго, — позвал Зитос с другого конца отсека и показал на рампу, их единственный возможный выход. — Можешь сорвать зажимную скобу?
Кузнец кивнул и осторожно пробрался через обломки к задней части десантного отсека. Добравшись до рампы, он пробил защитный корпус бионической рукой и сломал скобу.
— Благодарю, — кивнул Зитос и двумя мощными ударами распахнул рампу, как дверь на петлях.
Саламандры вместе отсоединили саркофаг и медленно повезли его через зияющий проход в корме корабля.
Абидеми вышел первым, следя за пасмурным небом через прицел болтера. Выбравшись из района крушения, он поманил остальных.
Место, где упал штурмовик, густо усеяли обломки. Чем дальше, тем их становилось меньше. Левое крыло полностью оторвалось, но его нигде не было видно. Из земли торчали куски фюзеляжа, напоминая обломанные металлические зубы.
— Где мы? — спросил Гарго, когда собрались позади одного из самых больших обломков фюзеляжа.
— Слишком далеко от Смертопламени, учитывая, что транспорта нет, — мрачно ответил Нумеон.
В небе кружили дактилиды, временно собравшиеся в стаю для поисков падали, но приближающийся рев двигателей разогнал их.
«Огненный раптор» Гвардии Смерти вылетел из облака, добавляя мрачности кроваво-красному небу.
Саламандры открыли огонь, но болтерные снаряды отскочили от бронированного корпуса, не причинив вреда, после чего корабль наклонился и набрал скорость для бреющей атаки.
— Нас перестреляют и заберут его тело, — сказал Зитос.
Без тяжелого оружия они были обречены. Укрываться за обломками фюзеляжа было бессмысленно, но они все равно не отступали.
Носовые болтерные пушки «Раптора» уже начали вращаться, когда в борт ему ударила ракета, прервав бреющий полет и отбросив в стену каньона, при столкновении с которой он и взорвался.
Над головами пронеслось три штурмовика змеино-зеленого цвета.
На Ноктюрне оставались Саламандры, и теперь они явились на помощь своему повелителю.
Вокс-бусина Нумеона некоторое время шумела статикой, но вскоре заработала:
— Братья, это Ном Рай’тан. К кому я обращаюсь?
Из глаз Нумеона едва не полились слезы облегчения.
— Артелл Нумеон и одиннадцать братьев Погребального Огня с важной ношей. Самим примархом.
— С Вулканом?
В голосе Рай’тана звучала надежда, но в то же время — сомнение. Он замолчал, словно не мог сразу осознать столь важную новость. Но колебался старый учитель Вар’кира недолго.
— Держитесь братья. Мы идем.
Он закрыл канал, оставив Нумеона и остальных выживших глядеть на небо и прислушиваться к звукам далекого боя, эхо которых доносилось до расщелины.
— Ном Рай’тан? — спросил Зитос. — Тот самый Ном Рай’тан?
— Глас Огня и хранитель ключей, — ответил Нумеон. — Жаль, что Вар’кир не с нами.
После этого они молчали, пока из дыма не показалась тень штурмовика, опускающегося в расщелину, на плоскую гранитную плиту.
Когда Погребальный Огонь приблизился к нему, кормовая рамка опустилась, и вперед вышел капеллан в черной броне, сопровождаемый почетной стражей драконьих воинов.
Огненные Змии.
Нумеон думал, что они все погибли.
Две группы Саламандр встретились среди вихрей пыли, поднимаемой нисходящими потоками воздуха от двигателей «Громового ястреба».
Когда Нумеон встал перед Рай’таном, тот протянул ему руку в латной перчатке, и они сжали друг другу предплечья по обычаю воинов.
Облачение Рай’тана имело немало общего с броней Вар’кира, но все же было величественнее и искуснее. Гигантский обсидиановый молот с двуручным хватом, закрепленный на спине Рай’тана, считался реликвией легиона.
— Брат-капитан, ты вовремя прибыл, — сказал Рай’тан, когда они выпустили друг друга. Даже респираторная решетка в его черепной маске не скрывала зрелость и мудрость, звучавшие в голосе. — Я думал, что вся Погребальная Стража погибла на Истваане.
— Рад опровергнуть это, но в той резне погибли многие.
Рай’тан мрачно кивнул:
— До нас доносятся лишь обрывки новостей о восстании и войне. Мы так многого не знаем.
Он взглянул на саркофаг позади Нумеона, по бокам которого стояли воины погребального капитана.
— А Вулкан… — тихо проговорил он. — Он?
— Спит, лорд капеллан.
Рай’тан резко повернулся к Нумеону.
— Я слышал, что он погиб, — недоверчиво сказал он.
— Его можно вернуть, оживить. В огне.
— Откуда ты это знаешь, брат-капитан?
— Я верю в это — как верил в то, что мы прорвемся через Гибельный шторм и возвратимся на Ноктюрн. Ты многого еще не знаешь.
Оценив потрепанное состояние Нумеона и его людей, Рай’тан решил, что насчет последнего Нумеон прав.
— Ты прошел сквозь огонь, чтобы вернуть нашего отца, — сказал он таким тоном, словно был согласен с этим, но больше ни с чем другим. Пока. — Для разговоров еще будет время. А теперь нужно улетать с пепельной равнины. В верхние слои атмосферы опустился корабль, который уже становится на якорь.
— «Саван жнеца». Гвардия Смерти, — ответил Нумеон. — Он гонится за нами с Макрагга.
Рай’тан округлил глаза и вновь заглянул в саркофаг, словно силясь представить, какой путь ему пришлось преодолеть до Ноктюрна.
— Воистину, смелое предприятие.
— Боюсь, что мы привезли с собой войну, лорд капеллан.
Опять повернувшись к Нумеону, Рай’тан ответил резким тоном и, скорее всего, оскалился за маской в хищной улыбке:
— Тогда им предстоит узнать, что у нас, Саламандр, еще есть зубы.
— У нас остались воины? — спросил Нумеон, когда они направились к кораблю.
— Немного. В основном новобранцы. И у меня есть небольшая почетная стража, как ты уже видел.
— А крепость легиона на Прометее?
— У мастера Т’келла есть скромный гарнизон, но большинство улетели на Истваан. Для того чтобы собрать оставшихся, нужно время. У нас есть корабли, но они не успеют до нас добраться, — сказал Рай’тан. — Гереон молчит, хотя Змии там должны оставаться. Мы очень долго были слепы и глухи, Нумеон.
Нумеон молчал, пока они шли к рампе, слишком хорошо зная, каково это.
— Брат-капитан, мне потребуются твои закаленные в боях ветераны, — сказал Рай’тан, когда они взошли на борт.
— Мы в твоем распоряжении, лорд капеллан, — ответил Нумеон, встретившись со взглядом Рай’тана через отсек. — Но где мы дадим бой?
— Есть аванпост, — ответил Рай’тан, когда двигатели взревели и корабль начал подниматься. — Один из тех, которые мы устроили, узнав о восстании. Драконийские врата.
Нумеон знал этот регион, но об аванпосте ничего не слышал. Чтобы выдержать мощь Гвардии Смерти, ему нужно будет быть крепким — как и воинам, которыми будут командовать его Саламандры.
Пока корабль несся над пустыней, а солнце сжигало небо докрасна, Нумеон никак не мог избавиться от дурного предчувствия.
Они вернули Вулкана, несмотря на все препятствия. Но он видел во взгляде Рай’тана сомнения и незаданные вопросы. Что ждет легион, если Вулкан воскреснет? И что ждет его, если этого не случится?
Нумеон всем своим существом верил, что Вулкан вернется. Он был так одержим этой идеей, что даже не задумывался, не изменит ли примарха это испытание.
До сих пор он и не думал, правильно ли это — только о том, возможно ли. Но, вернувшись на Ноктюрн и оказавшись среди братьев-Саламандр не из Погребального Огня, он взглянул на ситуацию под другим углом.
Магнус Красный утверждал, что приложил руку к чудесам, которые Нумеон не только видел собственными глазами, но и ощущал на себе. Что, если нити его судьбы были темнее, чем он думал в своей одержимости?
Когда «Харибда» вышла из варпа вблизи Святой Терры, Нумеон решил, что это испытание его веры и преданности. Последняя возможность повернуть назад.
Теперь он видел, что ошибся. Она не была последней.
Финальное испытание ждало впереди.
После штурмовика Саламандр на поверхность спустился второй корабль: конической формы, безоружный. Его траектория была задана еще до вылета, но то ли благодаря слепой удаче, то ли из-за чего-то более таинственного, он все же доставил своего единственного пассажира на Ноктюрн.
Глава 64
Бомбардировка
Все началось с грома — раскатистого рокота, который добавил черным облакам мрачности.
Почти восемьсот Саламандр собралось на Арридийской равнине, в бункерах, за стенами, вырезанными из темных гранитных скал, в зоне видимости двух гигантских каменных арок, известных под названием «Драконийские врата».
Верхние части обеих полуарок были выполнены в форме драконьих голов. Драгоценные камни служили им глазами, а символы шли по грубой коже головы до самой потрескавшейся земли, из которой арки выходили. Эти два базальтовых строения, созданных земными шаманами древнего Ноктюрна, стояли здесь уже много веков. Крепость, выросшая в их тени, была моложе.
Над пепельной равниной грозно высились вытянутые редуты и барбаканы, украшенные позолоченными головами мифических зверей. Они стояли вплотную, образуя практически неприступную цепь из редких минералов, адамантия и закаленного керамита.
Драконийские врата не брали время, огненные бури, землетрясения и извержения. Такой же была и крепость, выстроенная под ними, в одном из самых негостеприимных регионов этого мира смерти.
Казалось, что пасти на вершине ворот рычат на невиданную бурю, от которой сам воздух наполнялся запахом чумы. Плотные облака уже приобрели нездоровый, желчно-желтый оттенок.
— Поднять щиты!
По приказу Нома Рай’тана взвыли вокс-сирены, предупреждая ковенанты технодесантников, и над Драконийскими вратами возникло несколько гигантских пустотных щитов, генерируемых восемью парящими в воздухе пилонами-активаторами.
Саламандры, укрывшиеся в бункерах или стоящие на стенах, смотрели, как на Ноктюрн дождем полился яд.
Нумеон глядел в смотровое окно в Виверновой цитадели, их передовом бункере, и ждал, когда спустится смерть.
— Они упорны, — заметил Зитос, стоя рядом с капитаном, который рассматривал облака и представлял, как Гвардия Смерти готовится за ними к атаке.
— Мы должны быть упорнее. — Он повернулся к сержанту с горящими глазами. — И должны внушать это упорство окружающим.
Большую часть их гарнизона составляли новобранцы в незапятнанных доспехах. Нумеон благоразумно распределил среди них своих погребальных ветеранов, дабы те воодушевляли и вели новичков. Гарго присоединился к технодесантникам, ибо хотя он был всего лишь подмастерьем, но уже получил опыт работы с Фар’кором Зонном.
Нумеон знал, что ему потребуется хороший сержант, и никому не доверял так, как Бареку Зитосу. Они начали это вместе и вместе закончат.
— У нас больше людей, чем мы рассчитывали, — сказал Зитос.
Нумеон перевел взгляд обратно на облака.
— И все же так мало.
Зитос не спорил:
— При этом нам противостоят воины, закаленные войной.
— Которые вернее всего превосходят нас числом, — добавил Нумеон.
Саркофаг с Вулканом поместили на нижние уровни крепости, в надежно запертый склеп, и Нумеон злился, что после проделанного пути они всего лишь поменяли одну гробницу на другую.
Владыка Змиев не должен был лежать в окружении холодной стали и холодного камня. Огонь звал, но сначала следовало отбить нападение Гвардии Смерти.
Собрав все силы легиона, Рай’тан надеялся сосредоточить гнев Гвардии на нем, а не на смертных, которые укрывались в городах-убежищах. Нумеон не сомневался, что это сработает. Гвардии Смерти нужен был Вулкан, это они подтвердили своими действиями. Где бы примарх ни был, они ударят со всей силы именно туда.
— Они идут, — объявил Зитос, и все взгляды обратились к небу.
Ракеты при ударе разрушались, выпуская в атмосферу смертельную заразу: плотоядные бактерии в сочетании с ядом нервно-паралитического действия образовывали смертельный состав, способный за секунды превратить в жижу целое население.
Большинство миров погибло бы после такой бомбардировки, их армии превратились бы в кашу, а военная техника — в ржавые, бесполезные остовы. Но Ноктюрн не был таким, как большинство миров. Он губил жизнь с момента своего возникновения, был анафемой для всех, исключая самых крепких.
Яды начали гореть, едва оказавшись на воздухе, но раскаленная атмосфера уничтожила их не сразу. Они сопротивлялись, как смертельная болезнь, отказывались уходить, менялись, боролись за жизнь. Словно что-то разумное и бесконечно изменчивое опустилось на мир смерти, чтобы полностью его выжечь.
От наиболее концентрированных сгустков повалили желчно-желтые миазмы. Они стремительно, жадно распространялись, добавляя веса жуткой теории о разумном яде, у которого цель более сложная, чем у простого вируса или скопления спор.
Рай’тан почуял опасность еще до того, как щиты задрожали от помех.
— Активировать огнеметы.
Батареи автоогнеметов, расположенные по всей территории аванпоста, выпустили настоящее инферно. Дальность орудий была ограничена, но пожиратель жизни к тому моменту набрал такую скорость, что почти добрался до внешних рубежей обороны. Над пустыней прокатились пламя и обжигающий пар, как белые кровяные клетки мира, борющегося с вредителями.
Яд замедлил свое действие, едва не отступил, но выдержал.
Когда он добрался до стен, ряды встроенных сжигателей выпустили огонь такой мощи, что за ослепляющей дымкой ничего не было видно. Воздух возле щитов раскалился, как в печи, до температуры, способной расплавить сталь. Пламя было настолько сильным, что внешние пустотные щиты потемнели, скрыв пространство за ними.
Нумеон надел шлем. Он был последним, его менее опытные братья уже проверяли герметичные замки на броне. Если пожиратель жизни проберется внутрь, боевые доспехи их не спасут, но Саламандры никогда не были скоры на капитуляцию, даже если смерть казалась неизбежной.
— Поджигательные отряды, — приказал он по воксу и услышал, как приказ разнесся по всем Драконийским вратам, а отделения Саламандр с огнеметами заняли позиции в авангарде.
Стоял невероятный шум: пламя ревело, горящий яд издавал постепенно слабеющий визг. Нумеон не видел, что происходит за пустотными щитами, но представлял, что там сражаются два левиафана.
— Сколько мы можем выдержать? — тихо спросил Зитос, отвлекая Нумеона от этих мыслей.
— Скоро узнаем.
Обстрел шел почти двадцать минут, пока авгуры на «Саване жнеца» не показали его неэффективность.
Ничто не спаслось, кроме Змиев, защищенных стенами из закаленного керамита, и на несколько секунд над потрескавшейся землей воцарилась тишина, которую нарушал лишь далекий вой разбуженных глубинных драконов далеко внизу.
— Я слышу гром другого рода, брат, — сказал Зитос.
— Земля гневается, — ответил Нумеон.
— Они будут бить по нам снова и снова, пока мы не сломаемся, — заметил Зитос.
— Эта крепость выдержит все, на что способен их корабль. Подкрепление с Прометея скоро явится. А им нужно убить Вулкана быстро, промедление равнозначно самоубийству. Как только наши бывшие кузены это поймут, они спустятся сюда.
Зитос мрачно улыбнулся, обменявшись с Нумеоном взглядами.
— Когда это случится, они наши.
За неудачным вирусным обстрелом последовали обычные боеголовки, но и они не справились с мощными пустотными щитами.
Вторая бомбардировка продолжалась восемнадцать минут без остановки. Но когда ее грохот утих и на гигантской равнине улеглась пыль, оказалось, что Саламандры по-прежнему стоят под своими щитами, совершенно невредимые.
— Что теперь? — спросил Зитос. — Еще один обстрел?
Нумеон покачал головой:
— Теперь мы будем ждать.
Бомбардировки закончились, и скоро должна была начаться настоящая атака.
Глава 65
Гнев Ноктюрна
Лестигон встал с трона и надел шлем.
Он всегда считал вирусную бомбардировку эффективной военной тактикой, но она не помогла. Как и последующий обстрел. Крепость, в которой Змии держали Вулкана, явно была крепкой.
Но он сомневался, что она хорошо укомплектована людьми. После урона, который легион понес на Истваане V, Саламандр не могло быть много.
Не дав Проповеднику что-либо возразить, Лестигон решил, что возьмет эту крепость штурмом и силой заберет свой трофей. Ничто его не остановит.
— Следите за ним, — бросил он двум Гвардейцам Смерти, которые охраняли мостик.
Он покосился на Квора Галлека, спускаясь с командной платформы.
— Проповедник мне потребуется, когда я вернусь с телом Вулкана и божественным оружием.
С гибелью «Монархии» и людей Квора Галлека исчезла даже видимость союза между ними. Лестигон не скрывал, что считает Квора Галлека своим инструментом, который он использует по максимуму и выбросит, если захочет.
Он не собирался пускать лживого пса в атаку, где тот мог ускользнуть или предать Гвардию Смерти. Пусть он лучше остается на борту «Савана жнеца». Трус не вздумает ничего предпринимать под прицелом их оружия; у него для этого не хватит ни духу, ни мозгов.
Лестигон уже был у выхода с мостика, когда Квор Галлек заговорил, остановив его.
— Ты поклялся, что фульгурит будет моим. Сам предложил сделку.
Лестигон издал горлом влажное клокотание вместо смеха.
— Ты получишь его, Проповедник, но работать он будет в моих интересах.
— Мы об этом не договаривались.
— Да, но ничего больше я не предлагаю. Меня, в отличие от твоих демонов, не так легко связать пактами.
Лестигон ушел, но до мостика еще некоторое время доносился его презрительный смех.
Низкий гул двигателей и визг падающих десантных капсул заглушили жужжание пустотных щитов.
В ответ технодесантники активировали глубоко погребенные машины, и земля задрожала. В ней пошли трещины, которые увеличивались, пока не превратились в орудийные шахты, из которых показались макропушки и системы залпового огня.
Стволы и пусковые трубы с драконьими пастями поднялись, словно мифические левиафаны, и, разметая вокруг пыль и пепел, открыли огонь ракетами и сверхтяжелыми снарядами.
С неба начали падать штурмовики с символами Гвардии Смерти, разбитые и горящие. Несколько попало в край нерушимых щитов и взорвалось еще раз, осыпав ионизированную энергосферу грудой обломков.
Земля вновь задрожала, но теперь уже от гнева гор. Столбы огня поднялись в небо, перекрасив его в алый, а на равнину повалили клубы черного дыма.
«Огненные рапторы», «Громовые ястребы» и «Штормовые орлы» попытались сесть в сгущающейся дымке.
Один «Огненный раптор» потерял управление из-за пепла и золы в двигателе и разбился, оставив после себя облако огня и дыма. Другой лишился крыла, когда из расщелины выплеснулась лава и расплавила его. Он ушел в спираль и врезался в другой корабль, пытавшийся проложить путь в полной черноте. Они упали вместе, разъединившись только при ударе о землю.
Несмотря на все препятствия, одному «Штормовому орлу» удалось сесть, но не успели легионеры высадиться из него, как под ним открылся разлом, проглотивший корабль вместе с воинами на борту.
Десантные капсулы, под углом летевшие к земле, исчезали в широких впадинах с магмой или оплавлялись сверхгорячим паром от гигантских гейзеров так, что уже не могли открыться.
Казалось, что сам Ноктюрн почувствовал вторгшегося врага и поднялся, чтобы его уничтожить.
Только очень неразумному военачальнику могло прийти в голову атаковать мир смерти, пусть даже этот военачальник был легионером. У Саламандр на Ноктюрне было явное преимущество, и ни один противник, даже самый многочисленный и упорный, не мог его оспорить.
Гвардия Смерти начала осознавать, как сильно просчиталась, когда победа, поначалу казавшаяся несомненной, стала призрачной и потребовала куда больших усилий.
Но Лестигон не проиграет. Он не забрался бы так высоко, не достиг бы своего звания, если бы отступал перед трудностями. Вулкан умрет от его руки, даже если сам Ноктюрн будет этому препятствовать.
Ибо как бы ни был смертоносен этот мир, он не сможет помешать высадке всех воинов.
Гвардейцы Смерти спускались большими группами и немедленно захватывали плацдармы в нескольких километрах от края пустотных щитов. За небольшими десантными кораблями и штурмовиками последовали тяжелые транспортники, доставившие бронированные «Лендрейдеры» и боевые танки «Сикаран». Вскоре щиты покрылись радужными пятнами от непрерывного обстрела из лазпушек и орудий модели «Гераклес». Боевые машины, уже посеревшие от пепла, выстраивались в бронетанковые батальоны, катясь по земле и камню на черных от копоти гусеницах.
Саламандры стояли за щитами плечом к плечу и наблюдали.
У них было три штурмовика и ни одного танка. У амбразур и зазоров между парапетами установили несколько орудийных подразделений, но у тех не было шансов остановить вражескую армию, которая уже пополнилась «Церберами» и «Спартанцами».
Во главе формирования Нумеон заметил осадный танк «Тифон».
— У них много техники, — поделился он наблюдениями.
— С такой огневой мощью они просто сорвут щиты, — сказал Зитос.
Щиты уже ослабли от бомбардировки, и Нумеон знал, что долго они не продержатся. После того как они падут, Гвардия Смерти уничтожит Драконийские врата, обратив в пыль и крепость, и ее обитателей.
Он нахмурился, думая о вновь покинувшей их удаче. Но один шанс был…
— Мы могли бы попробовать вывезти Вулкана отсюда, — предложил Зитос. — Отправиться с ним на Прометей.
— А потом куда, брат? — покачал головой Нумеон. — Нет, мы дадим бой здесь и сейчас. На Ноктюрне. Это наш мир, и мы — его лучшая защита. Кроме того, такое количество техники порождает большие сейсмические возмущения.
Зитос понимающе хмыкнул:
— А я еще гадал, почему легион всегда так осторожен при развертывании тяжелой бронетехники.
Нумеон коварно улыбнулся за оскаленной маской:
— Мы недолго будем одни.
Горы опять загремели, словно разделяя ярость Саламандр, и на этот раз их негодование поддержали подземные обитатели. Когда танки Гвардии Смерти неумолимо покатились вперед, земля под ними раскололась и вместе с дымом из трещин изверглось кое-что еще.
У сынов и дочерей Ноктюрна было для них не меньше имен, чем для огня. Сами того не осознавая, невежественные враги вступили в иммолус. Рыкоящеры, урдраконы, василиски, виверны, драгоны, таргоны — волна монстров казалась бесконечной.
Они выходили из глубоких расщелин, которые веками ничто не тревожило. Длинные струи огня из пастей урдраконов обращали танки в шлак, а плевки легковоспламеняющегося газа от драгонов оплавляли броню и сваривали заживо запертый внутри экипаж.
Виверны и таргоны поднимались в небо и пикировали обратно к земле, где вырывали турели и раздирали тела. Рогатые рыкоящеры, крупнейшие среди этих созданий, кидались на самую большую технику. От топота их раздвоенных копыт тряслась земля. За рыкоящерами следовали стаи василисков, давя в кольцах все машины, которые еще работали.
Гвардия Смерти ответила стремительной перегруппировкой и огнем из пушек, но лишь самые мощные орудия в их арсенале могли пробить толстые шкуры, костяные наросты и панцири чудовищ.
Танки давили, вскрывали, разламывали на части, и они не выдерживали жестокую атаку. Эти драконы, крылатые, зубастые и когтистые, изрыгающие огонь или едкий газ, не отступали даже перед примархом. У армии же Четырнадцатого легиона они вырвали сердце без значительного вреда для себя.
Нумеон с мрачным видом смотрел на это, благоговея от ужаса, как и все Саламандры. Только Рай’тан казался безразличным и стоял неподвижно, как статуя, ожидая, когда вторжение закончится.
— Они поднялись ради него, — вымолвил он, не трудясь придавать словам ненужной напыщенности. — Ноктюрн в гневе.
— Вулкан милосердный… — выдохнул Зитос, с трудом веря глазам.
— Не сочувствуй им, Зитос, — сказал Нумеон.
— Я не сочувствую, но я никогда раньше не видел такого… — Слова не могли описать это зрелище.
— Я тоже.
По воксу раздался голос Нома Рай’тана:
— Опустить все щиты. Мы атакуем!
Нумеон услышал щелчок, и Рай’тан установил с погребальным капитаном закрытый вокс-канал.
— Капитан Нумеон, ты присоединишься к нам и сразишься рядом с Огненными Змиями еще раз?
Сердце Нумеона переполняла гордость и жажда возмездия.
— Почту за честь, лорд капеллан.
Пока монстры из глубин разрушали бронетехнику врага, Саламандры, выбрав момент, когда Гвардия Смерти ослабила внимание, вышли из Драконийских врат.
Несколько боевых братьев остались, чтобы охранять бункеры и защищать Вулкана. Также остался ковенант технодесантников вместе с Гарго, которым нужно было управлять стационарными орудиями. Остальные выстроились в боевом порядке. Отделения тактической поддержки с огнеметами вышли в авангард, в то время как тяжеловооруженная поддержка заняла позиции на флангах или на возвышенности. За авангардом шли ветераны из Огненных Змиев, подобные сжатому кулаку. В отряде было от силы пятьдесят солдат, но присутствие Нома Рай’тана и Артелла Нумеона превращало их в исключительно грозных воинов.
По бокам от них располагались боевые братья, вооруженные болтерами. Именно им — вместе с авангардом — предстояло доставить ветеранов в сердце боя, где те смогут нанести максимальный урон.
Почти восемьсот Саламандр пересекли почерневшую от огня равнину, давя ботинками стекло, в которое превратился песок. Жуткое войско монстров все бесновалось впереди, разрывая на куски машины и растаптывая воинов в пыль.
— Мы направляемся в этот ад? — неверяще спросил Зитос. — В свое время я убил немало подобных чудовищ. Они, конечно, были меньше, но все равно боюсь, что тут мне не будут рады.
Змии Ноктюрна продолжали свирепствовать и самозабвенно атаковать все вокруг. Землю усеивали десятки разрушенных танков и сотни трупов, но гигантские туши среди них тоже встречались. Все это останется гнить под безжалостным солнцем.
— Сомневаюсь, что они тебя помнят, брат, — ответил Нумеон, бывший в приподнятом настроении, которого у него не было уже несколько месяцев. Приятно было вновь стать частью войска.
Вокс-сирена над Драконийскими вратами беспрерывно выла, призывая к оружию.
Гвардейцы Смерти, истерзанные древнейшими обитателями Ноктюрна и потерявшие почти все бронетанковые батальоны, сдали позиции. Когда Саламандры со всей силы ударили по ним, они отступили еще раз.
Но они оставались воинами Четырнадцатого и, несмотря на все потери, продолжали сохранять численное преимущество.
Они медленно начали перестраиваться. А когда Саламандры подошли на близкую дистанцию, монстры уже успокаивались. Вскоре они без какого-либо побуждения вернулись в землю — так же неожиданно, как появились.
Гвардия Смерти возобновила атаку. Заняв боевой порядок, артиллерийские отделения пробивали бреши в авангарде Змиев. Когти контемпторов, переживших атаку чудовищ, открыли огонь.
Но лучи лазпушек и кулеврин рассекали дредноутов на части. Над равниной разносился грохот драконийских четырехствольных минометов, которые сбрасывали тяжелые снаряды на тыловые ряды еще перестраивающейся Гвардии Смерти. Полностью оправдывая прозвище «бумган», они не давали противнику организовать полноценную контратаку своими громоподобными залпами.
Атака Четырнадцатого легиона захлебнулась. Каждый раз, когда они пытались вернуть инициативу, огнеметные подразделения тут же наступали и выжигали любое сопротивление.
Тяжелые болтеры, автопушки и ракетные установки вели плотный огонь с высоты, а встроенные орудийные позиции — со стен. Один вал охватило пламя: плазменные пушки Гвардии сумели ответить, убив несколько Змиев, но тяжеловооруженные Саламандры хорошо окопались и выжили.
Орудия Гвардии Смерти выкатились вперед для второго залпа, но утонули в лаве, когда под ними раскрылся разлом. Нескольких легионеров в обгоревших белых доспехах ослепило паром из фумарол, после чего с ними покончил отряд неумолимых Огненных Змиев.
Хотя чешуйчатые обитатели земли отступили и успокоились, сама планета продолжала выступать против врагов.
Смертельная непредсказуемость земли давала плоды, и Гвардия начала терять численное преимущество. Пока Саламандры вырезали раздробленную армию по частям, Ном Рай’тан повел своих ветеранов на вражескую командную секцию. Но их лидер смотрел через массу сражающихся только на Нумеона.
Лестигон чувствовал, что Ноктюрн выскользает из его рук. Перед глазами уже стояло его изорванное знамя, обесславленное и потускневшее.
Он не мог этого допустить. Он сражался упорнее всех. Сколько раз смерть и поражение пытались одолеть его, но он не сдавался. Не сдастся и теперь.
«Меня запомнят, — думал он, шагая по ожесточенной, удушливой пустыне. — Этот поганый мир станет местом, где я оставлю нестираемый след в истории».
Окинув взглядом бойню через узкий визор, Лестигон вдруг ясно ощутил, что в этом бою не осталось места военному мастерству, что хитроумными тактиками ничего не добиться. Битва превратилась в грязную драку, в кровавый рукопашный бой. Он хорошо знал этот стиль войны. Он использовал его всю жизнь.
На лице, скрытом шлемом, возникла улыбка.
Он видел их лидера, драконоподобного офицера в чешуе, который рубил его воинов, словно они были деревянными палками.
— К нему! — приказал он своим ветеранам-терминаторам.
Нумеон прекрасно знал, как выносливы барбарцы, но даже сыны Мортариона не могли рассчитывать, что после пережитой атаки им удастся выстоять против столь же упорного врага.
Саламандры уничтожали остатки вражеского сопротивления по всему полю боя, пока не остался лишь их командир со своими верными стражами.
Ном Рай’тан взревел, как урдракон, и Огненные Змии атаковали терминаторов Гвардии Смерти. Схватка была жестокой, обе стороны начали нести потери с первых же секунд.
Саламандры безжалостно били врагов, раскалывая громовыми молотами броню, которая казалась несокрушимой. Гвардия Смерти в ответ рубила и пронзала их молниевыми когтями. Один Змий пал от удара силовым кулаком, но его убийца тут же погиб под градом ответных ударов.
Когда жестокий бой набрал силу, Рай’тан и группа его воинов оказались вовлечены в бой с контемптором.
Смертельная динамика битвы даже Зитоса заставила покинуть свою позицию. Нумеон остался один на один с командиром Гвардии Смерти.
Взглянув на него поверх заваленного трупами и засыпанного обломками поля, барбарец крикнул:
— Ты тот проповедник, за которым я гнался сквозь шторм?
Он истекал кровью из десятков порезов на доспехах и, давно оставшись без шлема, скалился, приподнимая обожженные радиацией губы. С его охраной было почти покончено: Огненные Змии Рай’тана добивали их, пока сам лорд капеллан ломал на части последнего дредноута.
— Для тебя я — конец всего, — ответил Нумеон.
Драукорос уже попробовал немало плоти Гвардейцев Смерти, но погребальный капитан понимал, что сейчас нужно забыть об усталости и убить еще одного.
Гвардеец Смерти фыркнул, словно мог изменить судьбу. Его клинок потемнел от крови Нумеоновых братьев. Нумеон не допустит, чтобы этот зловонный подлец добавил на него еще хоть каплю.
— Тебе не следовало сюда приходить. Это было ошибкой. Ты навсегда потерял возможность убить меня, когда позволил нам выскользнуть из твоих грязных пальцев, предатель. Оглянись, — предложил он.
В этой части поля не было никого, кроме них двоих. Вокруг лежали десятки трупов, в основном облаченных в грязно-белые доспехи. Огненные Змии попытались приблизиться, но Нумеон остановил их взглядом. Он сам его убьет.
Барбарца, казалось, внезапный разворот судьбы не беспокоил. Он даже рассмеялся и показал за уродливой улыбкой гнилые зубы.
— Запомни мое имя, Змий, — сказал он, будто объявлял о своей победе. — Имя того, кто ступил на твою планету. Того, кто принес Ноктюрну смерть. Того, кто заберет голову твоего отца и повелителя. Запомни меня. Меня зовут Малиг Лес…
Драукорос погрузился в шею предателя, оборвав его речь.
Когда Нумеон выдернул оружие, Гвардеец Смерти выронил свой клинок — щербатый, но острый кукри — и попытался остановить кровь. Нумеон снес ему голову.
— Никто не запомнит тебя, предатель. Тем более я.
Зитос подошел к Нумеону, чистившему меч. Они пожали друг другу предплечья, после чего Зитос закинул свой громовой молот на плечо.
— Как же хорошо убраться на Ноктюрне, — сказал он, осматривая поле бойни. Его взгляд замер на безголовом трупе вражеского командира, но лишь на мгновение.
— Пустыня заберет их останки.
Зитос грустно улыбнулся:
— Ксафену бы эта битва понравилась.
— Мы всегда будем помнить его, Вар’кира и всех, кого потеряли, пытаясь сюда добраться. Во имя Вулкана.
— Да, во имя Вулкана.
Потеряв командира, Гвардия Смерти перешла в полное отступление.
Из постепенно рассеивающегося дыма вышел Рай’тан. У него, как и у всех, была побитая броня, но отличное настроение.
— Похоже, Ноктюрн успокоился, — сообщил он им.
— Что с «Саваном жнеца»? — спросил Нумеон.
— С Прометея уже прибывают боевые корабли — «Гнев Вулкана» и «Повелитель Змиев», — чтобы отвоевать для нас ноктюрнские небеса.
— Значит, осталось сделать только одно, — сказал Нумеон, переводя взгляд на грозную гору Смертопламя. — Воскресить Вулкана.
Рай’тан несколько секунд смотрел на Нумеона, после чего направился прочь.
— Брат-капитан, — позвал он. — Как очистишь броню и оружие, зайди ко мне. Я говорил, что для разговоров еще будет время. Оно настало.
На борту «Савана жнеца» сирены достигли максимальной громкости.
По всему кораблю полыхали пожары, щиты не работали, а авгур показывал, что из доков луны, Прометея, к ним идут два ударных крейсера.
Не осталось никакой иерархии, никакого порядка. Только хаос.
Последние два Гвардейца Смерти лежали на мостике мертвые и до сих пор истекали кровью из разорванного горла и ран по всему телу. Их броня оказалась на удивление бесполезна против ножа, который вспарывал ее, словно та была из ткани, а не из прочнейшего адамантия и керамита.
После этого ни один член экипажа не осмелился встать на пути Проповедника, и тот молча удалился.
Единственным доказательством его существования был улетевший корабль. Куда корабль отправился из пускового дока, который еще работал, никто не знал, кроме его пилота.
А в нем летел Квор Галлек и воздавал хвалу Лоргару за подаренное им освобождение, а Губительным силам — за оставшийся у него осколок фульгурита.
Глава 66
В пламя
Ном Рай’тан ждал в тенях скромного склепа, освещаемого лишь одним подрагивающим костром. Он стоял перед саркофагом Вулкана, закрыв глаза, словно думал о чем-то или скорбел.
— Лорд капеллан, — раздался из темноты голос Нумеона.
— Встань рядом со мной, брат, — торжественно попросил Рай’тан.
Нумеон исполнил просьбу.
— Скажи, Артелл, что ты видишь в саркофаге, чего не видят остальные?
— Я вижу своего отца и возможность его возвращения.
— Почему? Потому что хочешь этого, нуждаешься в этом?
— Потому что это правда. Я верю в это.
— Ты был советником нашего примарха, пожалуй, самым близким к нему лицом в легионе и его клятвенным защитником.
Нумеон повернулся к нему и нахмурился:
— Хочешь сказать, что я подвел его?
— Я хочу сказать, что ты можешь чувствовать себя виноватым в его гибели и что скорбишь по нему, возможно, сильнее, чем любой другой сын Ноктюрна. Наверное, поэтому ты цепляешься за веру в его возрождение.
— Я ни за что не цепляюсь. Я знаю, что Вулкан вернется. Я чувствую это. И разве Прометеево кредо не рассказывает нам о перерождении? О Круге огня?
— Оно говорит о духовном перерождении, Нумеон. Лишь предав земле одного, мы открываем путь для второго. Это метафора. Ты — реинкарнация Вулкана. В тебе и во всех нас его учения и священная мудрость обретут бессмертие.
— Возможно, это верно для наших нерелигиозных времен, но разве в древности Круг огня не мог означать настоящее возрождение? В конце концов, наш отец бессмертен.
— Брат, это мифы из темной эпохи кровавых жертвоприношений, которые сам Вулкан и развенчал.
— Думаешь, нашу эпоху нельзя назвать темной и в ней не приносят кровавые жертвы и даже больше?
Рай’тан вздохнул.
— Во что верил Вар’кир? — спросил он. — Я слышал, как сержант Зитос упоминал о нем. Когда-то я был его учителем, а потому он примкнул к числу Игниакс и был твоим духовным советником, верно?
— Да. Он также был моим другом.
— Хорошо, но во что же он верил? Что бы это ни было, он отдал за свою веру жизнь.
— Я видел чудеса. Вулкан хранил меня.
— Не сомневаюсь в этом. Кровь Вулкана в тебе сильна, но так во что же верил Вар’кир?
Нумеон помрачнел, но не позволил сомнениям отразиться на лице.
— Он верил, что мертвый Вулкан на Ноктюрне обретет покой.
— А ты в это не веришь.
— Вулкан должен воскреснуть.
— Ради себя или ради тебя, брат?
Нумеон нахмурился, чувствуя, как разгорается в груди гнев.
— Ради легиона, ради всех нас. Ради этой войны.
— А если, несмотря на всю твою веру, он не восстанет после того, как мы вернем его горе? Что тогда?
— Я не понимаю.
Рай’тан печально улыбнулся:
— Нет, не понимаешь.
— Это все? — спросил Нумеон, чей гнев уже рвался наружу. — Смертопламя ждет.
Рай’тан покачал головой и отпустил его.
Из кратера дремлющего Смертопламени поднимался дым. Из глубин шел тихий рокот, дополняющий резкий треск магмы и шелест растворяющихся камней, словно сама гора скорбела по примарху.
Сыны Вулкана торжественно выстроились рядами в широкой скалистой чаше, засыпанной пеплом и золой. Они с гордостью облачились в плащи из драконьей кожи, которые теперь развевались на горячем сернистом ветру, и положили шлемы на сгиб руки.
Их было меньше восьмисот — ничтожное число, но больше в эти беспокойные времена Саламандры собрать не могли. На всех них стояло клеймо, которое будет напоминать об этом событии. Они получили его впервые, ибо впервые стали свидетелями смерти примарха.
Среди них находились Нумеон и те, кто прошел сквозь шторм.
Поверх назойливого гула горы разносилась траурная дробь, которую Саламандры отбивали костяшками пальцев по наплечникам. В унисон звенели наковальни, по которым Гарго и другие кузнецы стучали молотами.
Тело Вулкана, наконец высвобожденное из саркофага, покоилось на гранитном одре. Молот Несущий Рассвет был до сих пор зажат в руке и лежал на груди. Фульгурит, этот шип, этот проклятый наконечник копья, оборвавший бессмертную жизнь Вулкана, оставался погружен в его сердце, не давая забыть о том, как он погиб.
Руки, ноги, грудь и шею примарха обвивали церемониальные цепи. Четыре отходящих от тела конца были пропущены сквозь толстые железные кольца, ввинченные в магматический камень по четырем сторонам света. Прометеево кредо говорило, что эти цепи привязывают дух воина к его телу, чтобы оба вошли в огонь и вернулись в землю.
Ном Рай’тан стоял перед одром, торжественно склонив голову. Он поднял кулак, и стук по наплечникам и наковальням прекратился.
Несколько секунд звучал только рокот горы и тихий стон ветра. Затем Рай’тан заговорил. Используя старое наречие, язык древних племен, он молил гору и землю принять своего приемного сына и вернуть его Ноктюрну.
— С пеплом он вернется, — говорил Рай’тан, — не утратив огня. Да будем мы, стоящие на грани гибели, свидетелями его ухода.
Легионеры вокруг кратера потянули за цепи. Четверо Огненных Змиев — два в ногах и два у плеч — подняли Вулкана с одра и держали его на весу, пока цепи не натянулись достаточно туго, чтобы поддерживать его на высоте.
— Владыка Змиев, спаситель Ноктюрна, славный сын Императора Человечества, Вулкан, мы предаем тебя огню.
Когда Рай’тан договорил, Огненные Змии отпустили Вулкана, и он стал медленно опускаться в центр кратера.
Гора дыхнула дымом, окутывая облаченное в доспехи тело, пока висевшее на толстых цепях. Но постепенно и неумолимо Вулкан опускался все ниже.
Пламя из глубин отражалось в полированной броне, уже черневшей от жара.
— Да будешь ты вечно гореть в сердце горы, служа маяком для оставшихся, не давая забыть о твоем учении и мудрости.
Цепи скользили в кольцах, и тело опускалось все ниже, пока не пропало из вида. Теперь только по натяжению цепей было понятно, что оно еще не исчезло.
— На наковальню, о, Владыка Змиев! Наш отец и примарх!
Рай’тан наклонился и погрузил руку в горячий пепел у ног.
Все, кроме легионеров с цепями, последовали его примеру и изобразили на лицах символ возрождения. Он означал не буквальное воскрешение, а, скорее, реинкарнацию личности или духа.
Когда горячий пепел опалил плоть, Саламандры выкрикнули имя Вулкана, чтобы земля запомнила его и прислушалась, если у них возникнет необходимость воззвать к нему.
Достав из-за спины обсидиановый молот, Рай’тан ударил по одру и расколол его надвое.
Цепеносцы разжали руки, и Вулкан рухнул в зев горы. Пламя забрало его, и все было кончено.
Глава 67
Круг огня
Вулкан не ожил.
Прошло девять дней, но он не вернулся. Он остался пеплом, одним целым с землей. Ноктюрн скорбел, его горы молчали, и только ветер что-то шептал над пустынями и пепельными равнинами. Камни стояли неподвижно, земля не дрожала. Солнце поднималось и опускалось, великие чудовища глубин спали.
Война утихла, а вместе с ней — и память о ее приходе. Мир забрал себе тех, кто пытался его разорить, и теперь перед Драконийскими вратами не было ничего, кроме пепла.
Нумеон шел вперед. Он шел один, ибо не находил утешения своему горю ни в узах братства, ни в сочувствии других.
Под ногами разливался тихий гул. Он ощущался с тех пор, как Нумеон покинул крепость, в которой Зитос сформировал гарнизон, создав еще один аванпост.
Никто не видел, как он уходит. Нумеон об этом позаботился. Он оставил доспехи и оружие в крепости и отправился в пустыню просто в одежде. Голый металл интерфейс-портов, которые соединяли его через черный панцирь с силовой броней, раскалились до предела. Солнце злобно жгло спину.
Нумеон отказывался ему уступать. Он отказывался уступать всем и всему, что вставало у него на пути, и все равно этого оказалось недостаточно.
Затем пришел гнев, а с ним — твердое намерение не принимать свою судьбу и судьбу своего примарха.
Измученный, измотанный, он рухнул на колени в обжигающий песок и закричал в небеса:
— Что еще вы от меня хотите? Я все отдал. Молю, что еще?
Ответом ему стали раскаты грома, предзнаменующие бурю. Дрожь под ногами усиливалась, постепенно разрастаясь в землетрясение, от которого горы будут биться, как в приступе, а земля утонет в огне.
Нумеон опустил голову, прижимая к телу стиснутые кулаки и пытаясь отогнать неизбежную правду.
Вулкан мертв.
Все, что они пережили, все, что потеряли, погибшие братья и верно служившие смертные, — все это было напрасно. Жертва без награды.
Без цели.
Вдали послышался вой сирен. Время Испытаний неуклонно приближалось, и всех ноктюрнцев ради их собственной безопасности сзывали в города и аванпосты.
Лишь безумные и отчаянные уходили в бурю. Нумеон был и тем, и другим.
Он поднялся, отыскав в себе решимость, которую и не надеялся найти, и увидел впереди цель своего пути.
— Смертопламя.
Зитос наблюдал через бинокль за процессией смертных, следующих через далекие врата Фемиды.
Он стоял на стене Виверновой цитадели вместе со стражами, но на расстоянии от них, чтобы иметь возможность наслаждаться относительным одиночеством.
Скоро города-убежища закроют врата и спрячутся под пустотными щитами. Любой, кто в этот момент окажется за пределами городов, останется снаружи во власти стихий.
Тренировки пошли новобранцам на пользу, и из них сформировали семь подразделений. Как только буря утихнет, они сядут на корабли и полетят к Терре. Зитосу оставалось лишь надеяться, что они не прибудут слишком поздно, что Саламандрам еще доведется сыграть важную роль в исходе этой войны.
Слишком долго они были слабы или бесполезны. Раньше он надеялся, что Нумеон поведет их. Надеялся и теперь. Он даже начал верить, что Вулкан может вернуться, несмотря ни на что. Эта вера умерла, когда они отдали тело примарха горе. В тот момент ложные надежды потухли, но пришла готовность поставить точку, которая нужна была, чтобы перековать легион.
Вулкан был мертв, а потому другому предстояло принять старый титул магистра легиона. Кроме Нома Рай’тана был лишь один претендент.
Но только когда пустотные щиты заработали, издавая свое актиниевое гудение и распространяя вокруг запах кордита, Зитос спросил:
— Где Нумеон?
У подножия горы клубился дым, но вершина оставалась видна. Скалы-когти поднимались к небу цвета пролитой крови, и пламя бушевало над горой, не сдерживающей гнева.
Когда земля затряслась, Нумеона охватила тоска, заставив чувствовать себя опустошенным, проклятым.
После стольких лиг, пройденных по пустыне, ноги покрылись волдырями и истоптались до крови. Пустыня не была к нему милостива, но он знал, что его путь подходит к концу с каждым кровавым следом, остающимся позади.
Медленно, едва ли не неотвратимо, он начал взбираться по склону горы. Пепел и угли жгли кожу, но он этого почти не чувствовал. Он поднимался метр за метром; карабкаться было тяжело, но усталости больше не существовало.
Тьма затягивала его все глубже в глубокий колодец отчаяния, из которого ему не суждено было выбраться. Конечности мучительно ныли, плоть горела, но оцепеневший разум заставлял ползти с монотонной, бездумной решимостью.
Отчаяние подтачивало ее, но силы воли Нумеону хватит.
С неба донесся оглушительный рокот, способный посоперничать с ревом океанов. Его эхо разнеслось по всей горе, по всей пустыне, и по земле пошли трещины.
Следя за вершиной, чей гнев неминуемо должен был пролиться потоками лавы, Нумеон едва не пропустил в камне расщелину. Она была частично скрыта дымом и дышала жаром.
В горе что-то громко треснуло, и гигантская колонна лавы взмыла в небо, касаясь облаков.
Нумеон в отчаянии подполз к расщелине и с облегчением нырнул в темноту. Вскоре его убежище накрыло пирокластическим облаком, но, когда оно ушло, а гора начала истекать жидким огнем, трещина исчезла, словно ее и не было, а с ней исчез и Нумеон.
Жертвоприношение свершилось.
Над пустыней неслась эскадрилья «Небесных охотников». Зитос вывел поисковый отряд, едва отключили щиты.
Реактивные мотоциклы были изношенными и перестроенными для других целей, но на данный момент более быстрых способов пересечь пепельную равнину не существовало. Зитос вспомнил, как они нашли оставленные вещи Нумеона. Его оружие, броню и даже печать обнаружили в склепе, в еще стоявшем там саркофаге Вулкана.
Зитос знал, зачем его капитан сюда пришел, но отказывался принимать это.
По воксу затрещал голос. Абидеми.
— Что-то есть.
Зитос скопировал координаты с дата-потока в навигационную консоль мотоцикла.
— Иду, брат, — сказал он, закрыл канал, и у него зародилась надежда, что Нумеон каким-то образом выжил.
Его нашли на равнине перед Смертопламенем, где он лежал, свернувшись, наполовину засыпанный пеплом.
Зитос догнал Абидеми и Гарго. Последний недавно получил бионический протез взамен утерянной руки.
— Помедленнее, — предупредил их Зитос.
Как ни хотелось им скорее добраться до капитана, они подчинились. Если Нумеон ранен, последнее, что ему будет нужно, — это груды пепла, взметенные на него двигателями их мотоциклов.
Все трое сбросили скорость и подлетели ближе. Определенно Саламандра. Живой, но слабый.
Зитос связался по воксу с Драконийскими вратами, чтобы к ним на равнину отправили апотекария. Он приблизился к воину, постепенно замедляясь до пешей скорости, остановился и слез, оставив мотоцикл висеть на месте.
— Брат, — начал он, подходя ближе.
Он был уже в паре метров, но Нумеон не поднимал голову и, видимо, не слышал.
Гарго и Абидеми уже догоняли его: Зитос слышал шорох их шагов.
— Нумеон?
Зитос приблизился и протянул руку, но замер, так и не коснувшись его плеча, когда понял, что-то не так.
— Он жив? — спросил Гарго, доставая те немногие медицинские средства, которые мог с собой взять.
— Во имя… — Зитос рухнул на колени, не договорив. Это был не Нумеон. На пепельной равнине лежал и дышал кто-то другой.
Абидеми остановился, едва увидел, кто это. Последним понял Гарго. У них не осталось сомнений, когда человек нетвердо поднялся, сжимая в руке торчащий из груди наконечник копья.
— Сыны мои… — произнес Вулкан.